Ключ от бездны

Пролог

ПРОЛОГ

Буря настигла их на полпути к горам Гефрека. С той стороны, где от погоревших хижин стлался сизый дым, наползла громадная туча. Она медленно ворочалась, наливаясь неукротимой силой и давя землю пепельно-синим брюхом, пока его не вспороло надломленное небесное копье. Взвились пыльные столбы и понеслись вслед маленькому племени, что бежало из родных мест. Натолкнувшись на преграду из длинной насыпи камней, серые смерчи накренились в отчаянной попытке дотянуться до живых существ и рассыпались, передавая гневную силу ветру. Тот яро сорвался в погоню.

— Нужно найти укрытие! — здоровяк Герех, один из немногих уцелевших в бою, попытался задержать вождя.

Старик, оглянувшись, бросил с досадой:

— Молчи! — и, стуча кривым посохом, упрямо зашагал вперед. – Что нам сделает буря? Что отнимешь у того, кто всё потерял?

На их племя напали глубокой ночью. Хэт знал, почему эверцы нарушили хрупкий мир с народом пустыни. Они пришли по воле сильных. А дети Улха слабы. Да и тех почти не осталось. Кучка покалеченных мужчин, осиротевших женщин, да детей…

Взгляд старого вождя остановился на мальчике. Тот еле плёлся рядом, кутаясь в окровавленную шкуру пумы.

— Зачем ты забрал её у мертвеца? — Хэт схватил паренька за волосы и подтащил к себе. — Отвечай! Чего молчишь, звереныш?

— Старейший, не мучай его! — бросилась мать на защиту сына. Но вождь толкнул её в грудь. Женщина упала и, вцепившись в жесткие как у лошади волосы, глухо зарыдала.

— Ты крадёшь одежду усопших? — прошипел старик, встряхнув мальчишку. – Берёшь себе последнее, Кхорх?

Чумазое лицо мальчика казалось маской: бледная кожа с грязными разводами у широко распахнутых глаз. Горестных. Запавших. В самой их глубине тлел бесовский огонь. И лучше было бы не разжигать его пламя. Никому. Духи мёртвых открыли Хэту, кем вырастет этот странный замкнутый ребенок.

— Я отомщу им за смерть отца! — Кхорх оскалился как волчонок, злобный и несчастный. — И не сниму шкуру пустынной кошки, пока ко мне взывает кровь Харта!

Будто принимая клятву, разверзлась небесная хлябь. Всё утонуло в сумрачной мгле, и от ударов тяжелых струй вспенилась иссушенная земля.

— Идём! — потянув за собой мальчика, крикнул старик. — Мы не должны медлить. Я чую его. Он близко. И скоро освободится.

Дождь быстро выдохся, его косые мутные струи уже не хлестали с яростным напором. Но в вышине, где бежали изорванные в клочья смурые тучи, ещё бесновалась буря. Она шла поверху, не достигая промокшей тверди и измученных людей.

Хэт остановился и ткнул клюкой в сторону каменистой гряды:

— Ступайте туда!

— Да, старейший, — ответил за всех Герех.

Старик цепко глянул на охотника.

— Остаёшься за вождя. Это тебе по силам. Придёт время, слушайся того, кто назовет себя жрецом Кэух, — Хэт говорил отрывисто, переводя дыхание, словно выплевывая фразы. — Пошли, — кивнул он мальчишке.

Буря утихла, но массы пыли, оседая, ещё двигались в воздухе и через зыбкую завесу медленно проступал унылый пейзаж пустыни Хаса. Вскоре землю окутала густеющая синяя хмарь. Небо очистилось, и только серебристые стрелы облаков на западе целились в налившийся пунцовым огнём край солнца.

— Дух гор открыл огненные глаза, — заговорил вождь, всматриваясь в очертания гор вдали. — А в нём – он. Мы поможем ему. Откроем бездну…

Мальчика страшили слова старейшины, он знал, кто обитал под землёй. Зачем выпускать его?

— Для чего? – несмело спросил Кхорх.

— Он не сумеет войти в этот мир без таких, как ты и я.

— Разве мы похожи?

— Сомневаешься в этом? — озлобился вдруг старик. — Слушай своё сердце, Кхорх! Пока оно у тебя есть. Здесь, — он с размаха ударил ладонью по впалой груди, и амулеты на ней клацнули как зубы пса. — Наш дух! Думаешь, его сломили эверцы? Нет! Ведь даже ты, немощный детеныш, поклялся мстить. И да свершится она! Я дам тебе силу. Посажу на престол могущества. Тогда месть детей Улха станет беспощадной и справедливой! Она обрушится на гранитные дворцы предателей, наполнит ядом их источники, опрокинет алтари. И содрогнутся древние боги! Я знаю, кто привёл в наше селение эверцев. Мхары! Это они ненавидят нас и жаждут погибели. Слышишь, Кхорх? На убийце твоего отца был сердоликовый амулет богини Эморх. Взгляни! – вождь перехватил посох с дымчатым минералом на рогатом навершии. – Лунный кариатит. Коснись его.

Мальчик послушно тронул щербатый камень, и тот заиграл радужными всполохами.

— В нём сила сотен душ пустынных ведунов, – с благоговейным трепетом изрёк Хэт. — Она перейдет к тебе, Кхорх. Только прежде верни второй осколок. Он в руках мхарских жрецов. Давным-давно эти лживые святоши обманом завладели им. – Старик тряхнул головой. — Его надо очистить от маакорской магии! Запомнил?

— Да, старейший.

— Хорошо. Ты научишься говорить с кариатитом, управлять им. И пусть желание обладать талисманом детей Улха никогда не иссохнет в твоём сердце. Услышь его. И тебе откроется множество тайн и видения дивных чертогов земли Маара. Этот камень отворит колдовские врата сыну Бездны с багряным венцом власти, — он помолчал, прислушиваясь, а потом выкрикнул: здесь! И ударил посохом в каменистую землю пустоши. — Дошли.

Пустошь, где они остановились, походила на исполинскую чашу. С одного края её полукольцом охватывали скалы Гефрека, а за пределами другого простерлось мёртвое море пустыни.

— Слышишь? — Старец согнулся и, диковато блестя глазами, пошёл по кругу. — Ложись сюда! – крикнул он и как только мальчик повиновался, концом клюки принялся чертить ведовские руны и знаки призыва. — Повторяй за мной и запомни всё, что видишь и слышишь, Кхорх. – Продолжая кружить, Хэт забормотал заклинания, плавно наращивая темп и силу их звучания. Неуверенный детский шёпот вторил его словам. Но вот голос старика задрожал и оборвался на самой высокой ноте.

Глава 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СНЫ ОБ УЛХУРЕ

ГЛАВА 1

Рыхлая земля липла к содранным в кровь пальцам. А Кхорх, стиснув зубы, всё рыл и рыл. Он опоздал. Багряная звезда уже дважды взошла над Иктусом. Ему не поднять старика…

— Хэт!

Земля осыпалась, обнажая серую руку. Мальчик заработал быстрее, слизывая с губ солёные слёзы.

— Вставай, Хэт, ты нужен мне, очень, — давясь рыданиями, прошептал он. – Слышишь? Я велю…

Но стоило ему осторожно стряхнуть с грязного лица старика комочки земли, над пустошью пронесся вой. Кхорх вскочил, не понимая, кто мог породить такие жуткие звуки. И оказался опрокинутым внезапным подземным толчком.

Вспухшая земля поглотила мертвеца. Охваченный ужасом, мальчик попятился, и, развернувшись, кинулся прочь…

Он бежал и падал и снова бежал. Пока, совершенно обессиленный, не оглянулся и не увидел, что так и остался возле земляной воронки, вобравшей старика. Она углублялась, края её всё больше расширялись. И там, внутри, копошилось нечто живое, пытаясь выбраться…

Показалась облезлая многоглазая голова. Затем рука, с двумя неимоверно уродливыми длинными пальцами…

Кхорх замер, глядя на кошмарное существо.

— Ты обещан мне, — прохрипело оно. – И сам отдал Хэта. Он – мой! — Тварь подтянулась. Показались ещё две её руки или – лапы, с серповидными блестящими когтями. — Первая жертва принята. Их будет тьма. Кровь людская – наш с тобой залог.

Существо жадно сглотнуло и, подобравшись, последним усилием выпростало из земли серое, уродливое тело…

* * *

Кхорх рванулся и сел. Тяжело дыша, вытер пот с лица. Сон! Снова этот сон… Он преследовал его много лет, и мучил, воскрешая прежний ужас перед демоном и тягостное чувство утраты. Нет, он потерял не Хэта, его дух всегда оставался рядом. В день воскрешения старца тот отчаянный испуганный мальчишка утратил неизмеримо больше. Что? Он запрещал себе думать об этом. Просто знал, что с тех пор стал другим.

За двенадцать лет в подземельях Кхорху пришлось пережить немало жуткого и трудного. Но тягостные видения терзали его по ночам, стоило забыть принять настойки Тенаит. А с грядущими состязаниями он совсем потерял голову. Мерзкий Гнух, укравший душу его матери, подбирался и к нему. Кхорх уже слышал вкрадчивый глумливый голосок…

Ужас его усилился. Спальная, какой не погнушался бы и ахвэмский император, превратилась в приют босяка. Позолота покрылась коростой, великолепная мебель потрескалась и ссохлась, мраморные стены поползли, рассыпаясь в песок. И из темноты потянулись костяные чёрные нити, обращая в прах всё, чего касались...

— Нет, — простонал Кхорх, вцепившись в волосы и раскачиваясь, пока не увидел размытый свет факела.

Свет.

Он замер, всматриваясь в языки пламени. Проведя под землей большую часть жизни, Кхорх так и не сумел привыкнуть к темноте. Она вызывала дикий страх. А свет успокаивал…

— Святейший? — В спальной зале появился Герех, верховный жрец храма Кэух. — Ты кричал. Опять видел тот сон?

— Да, – нехотя отозвался Кхорх. Он заставил себя подняться. Ополоснув лицо, облачился в черный балахон и стянул его широким поясом. Всё это – избегая смотреть на гостя. Кхорх не выносил, когда его жалеют. Особенно такие, как Герех, презирающие слабость. «Носорог», звал его Кхорх. И не только за мощь грузного тела, словно закованного в броню. В таком же панцире хранилось и сердце великана Гереха. Расчётливый и хладнокровный, он был отличным помощником, но никак не другом. А уж такого врага могли послать только паучихи Орх, ткущие чёрную паутину судьбы. Для самого же Гереха, видно, старалась сама Керх с золотыми прялками. Из вождя маленького племени Хэта он преобразился в одного из самых влиятельных жрецов Улхура. Жил в роскоши, как короли Антавии, отрастил пузо, больше не носил косичек, гладко зачесывая густые волосы и открывая грубое, малопривлекательное лицо с оспинами. А вот душа Гереха, как и его дикий нрав, не изменились…

— Не понимаю тебя, господин, — заметив новую руну на поясе Кхорха, проворчал он. – Зачем носить на себе знаки этих умников? Не ты ли говорил, что мы – другие. Не ты ли учишь ненавидеть мхаров?

— Наши мелкие страстишки безразличны всесильным духам. А они верно служили болотным людям. Так пусть послужат и нам. Моя болезненная тяга к религии мхаров досаждает тебе? Потерпи, мой Носорог, скоро они попросту исчезнут с лика земли. А вера их будет поругана и забыта.

— Я это слышал ни раз. «Поругана, забыта». Не верится что-то. Мхары-то сильны, господин. А что сделано?

— Неужели ничего, преподобный? – Кхорх усмехнулся.

— Хорошо, — поспешил исправиться Герех. – Кифра теперь твоя. Но если бы не эверцы, дети Песка не покорились бы нам. Да, ты построил подземный город, — жрец порывисто вздохнул. – И в нём всё толково и искусно. Но это создано не твоими руками. Прости, святейший, — закончил он свою короткую, но эмоциональную речь. И скрестил руки на широкой груди.

— Зачем всё делать самому? Что можно ими построить? — и Кхорх показал ему свои узкие ладони. — Улх помог мне.

Жреца передернуло.

— Помощники у тебя знатные, – пробормотал он, – что змей, что Хэт…

— Тсс, – Кхорх прищурился. — Ты видел лишь тени. И не достоин судить о том, чего не понимаешь. Не всем дано лицезреть истинные лики бездны.

На рябых щеках служителя проступили красные пятна. Он стиснул челюсти, явно сдерживая себя. Кхорху нравилось подтрунивать над ним. Герех был как скала, силён и непробиваем, но в магии, в том, где первосвященнику Бездны Кхорху не найти равных, оставался неразумным младенцем.

Глава 2

ГЛАВА 2

Тёплые сумерки погрузили Ахвэм в блаженную полудрему. Смягчились очертания храмов, домов и дворцов. Набережная укрылась туманом. На матовом шёлке неба всё ярче проступал рисунок созвездий. Блёклая луна повисла над башней обсерватории и медленно наливалась магическим светом. И этот негромкий блеск был едва ли сравним с ярким огнем маяка, что построил первый из древнего рода Ва-Лерагов.

Прекрасный парк во владениях императора Астемана украшали пурпурные и кремовые бутоны граната. Молочно-белые цветки апельсина наполняли окрестности сладким ароматом. Налетавший порывами свежий ветерок осторожно играл нежно-фиолетовыми кистями тамарикса и серебристыми колокольчиками отцветающей галезии.

— Я не люблю Ахвэм, — тихо обронила Ла-Тима, стоя на крытой смотровой площадки. Оттуда открывался великолепный вид на сад и часть города. – Может, потому что немного ревную – мой муж питает к нему не проходящие пылкие чувства. А я почти забыла свой Нэрос.

Наэла, племянница супруги императора, поднялась со скамеечки и подошла к балюстраде.

— Родной город всегда будет нам милее любого другого, — вздохнула она. – Там остаётся наша душа.

Госпожа Ва-Лераг обратила к собеседнице блестящие от слёз глаза.

— Да, девочка моя, сейчас я особенно тоскую о прошлом. Мне так не хватает матери и её нежной заботы. Нет ничего правдивее и ценнее материнской любви…

Наэла с сочувствием посмотрела на тетушку. Она понимала, о чём у той болит душа.

— Астеман никогда не любил нас так, как любит этот город, — призналась Ла-Тима. – И я не могу понять – почему…

— Прошу вас, не плачьте! – Наэла нежно обняла её за плечи и прижалась лицом к сладко пахнущим волосам. Когда-то она была уверена, что тётушка станет для неё второй матерью. И Сидмас вполне разделял надежды невесты. А теперь…

— Я помню, как мы познакомились, — немного успокоившись, заговорила госпожа Ва-Лераг. – Ты знаешь, что мой брат обожал проводить время в кругу друзей. В отличие от меня, частой гостьи обсерватории Сифса. «Что ты находишь там, — говорил он мне, – ведь звезды так далеки от людей! Движение, сила, жизнь, страсть и красота – вот чего должна желать мхарская девушка». Я его понимала, он – мужчина, хоть и выросший в семье жреца, где чаще смотрят на небо, чем на грешную землю. Но моему сердцу была милее стезя отца. Я забывала обо всём, когда видела звезды. Они не казались далекими, может ещё и потому что предсказали мне судьбу – владыку западных земель Маакора.

И однажды, солнечным весенним днём мы повстречались с ним.

— И вы узнали его? – лукаво поинтересовалась Наэла. Она уже слышала эту историю от сына императора. Сидмас увлекался историей Маакора и работал над биографиями знаменитых людей своей земли. История же собственной семьи была для него самой любопытной. Конечно, он гордился родителем, господином Астеманом из рода Ва-Лерагов и часто ставил отца примером не только для себя.

— Нет, — засмеялась Ла-Тима. – Твоя тетушка и подумать тогда не смела, что этот статный красавец станет её мужем. Я робела каждый раз, когда братец приводил его в наш дом и держалась с Астеманом холодно. Мы никогда не оставались наедине, а моё участие в общих разговорах за столом сводилось лишь к общим фразам. Признаться, мне думалось, что такому умному, образованному и знатному юноше будет скучно возле такой, как я, витающей меж звезд. Но, оказалось, брат подошёл к нашему знакомству очень серьезно. И через три месяца Астеман просил у отца моей руки. Этот день стал самым страшным и самым восхитительным в моей жизни! Я и сейчас отлично помню, как брат с самого утра был необычайно оживлён и, сидя у окна гостиной залы, нетерпеливо посматривал на подъездную аллею. И даже вскрикнул от радости, едва увидев крытые носилки друга. Моё бедное сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда в гостиную вошёл Астеман. Такой торжественный и такой красивый! Вскочив с кресла, я пролепетала приветствие и уже вознамерилась уйти, но дорогой гость сообщил, что имеет ко мне разговор, — она помолчала, растроганно улыбаясь. – Так странно, но те долгожданные слова совершенно стерлись теперь из памяти. Может потому, что я жадно ловила их и была слишком возбуждена. А может… — Ла-Тима пожала плечами. – Так или иначе, всё для меня переменилась. После пышной свадебной церемонии мы отправились в роскошный дворец, и он стал моим новым домом. Горячка первых дней в роли молодой жены сына императора тоже вскоре прошла. Астеман не отличался романтичностью, и мне пришлось быстро усвоить размеренный уклад жизни семьи Ва-Лерагов. Была ли я счастлива? Да. Особенно, когда узнала, что жду ребенка. Время летит так быстро, если богиня судьбы благоволит к тебе, отводя беду и болезни. Сидмас рос беззаботно-счастливым ребенком, и многие прочили ему великое будущее. Мой отец составил весьма благоприятный гороскоп. А я боялась вопрошать звезды. Почему-то боялась… — она снова замолчала, а потом, вздохнув, добавила: — Но давай-ка спустимся и пройдем во дворец. Становится слишком свежо.

— Но ведь счастья прошлого никто у вас не отнимет? — встрепенулась Наэла.

— Конечно, дорогая. — Госпожа Ва-Лераг с нежностью взглянула на племянницу.

Горячая, искренняя любовь к Сидмасу крепче родственных уз связала двух этих женщин. Они походили друг на друга: обе светло-русые и статные, с общими фамильными чертами. Но красота Ла-Тимы была мягкой и тонкой, как красота раннего утра. В Наэле же тихо мерцала прелесть лунной ночи.

Они прошли по одетому в сумрак саду и оказались во дворе с бассейном. Здесь стояли вазоны с цветами, сладко пахло ирисами и лилиями.