Клан двурогих

Глава 1 Владетели

Замок Ож принимал гостей. Более сорока владетелей со всех концов Лэнда собрались под его кровом в это холодное зимнее утро. Воины толпились во дворе, изредка перебрасываясь ничего не значащими словами. Говорить, в общем-то, было не о чем. Какие уж тут разговоры, когда судьба забросила их на край Лэнда, за сотни верст от родного дома. Да и родного дома у большинства уже не было. А была только бессильная ненависть к врагам, разорившим край, да отчаяние в разбитых сердцах. И еще растерянность: как же такое могло случиться? Сотни лет стоял Лэнд как крепость, недоступный своим врагам, и вдруг все рухнуло в одночасье. Никогда лэндцы не терпели поражений от чужих, тем более таких сокрушительных поражений. Старики вспоминали, правда, о нашествии желтых шапок почти полторы сотни лет назад, но ведь тогда устояли и отбросили врага. А сейчас – беда. От всего Лэнда осталось только Приграничье, но – надолго ли? По слухам, гуяры вновь скапливаются у Расвальгского брода, а значит, опять война без всяких шансов на успех. Зимой даже Черный колдун не поможет – стая спит в Южном лесу. Эх, дожили – стаи ждем как спасения.

– Стая-то как раз неплохо поработала, – заметил молодой Тейт, дружинник вестлэндского владетеля Свена Холстейна.

– Стая – не спасение, – покачал головой пожилой воин. – Вохру ведь все равно, что гуяр, что наш брат нордлэндец. Еще один такой прорыв стаи и от Нордлэнда ничего не останется. Смерды вымрут, а с ними погибнут все.

– А по мне, уж лучше вохры, чем гуяры, – упрямо тряхнул светлыми кудрями Тейт, – ни им, ни нам.

– Это ты хватил. Свою землю в любом случае возвращать надо – прадеды там лежат.

– Вернешь, – огрызнулся Тейт. – Гуяры соберутся с силами да двинут через Мгу. Куда побежишь? Сил-то кот наплакал.

– Гуярам тоже солоно пришлось.

– Из Вестлэнда идут слухи: уже несколько десятков кораблей причалили к берегу. Гуяры призвали своих на помощь.

– Не устоять нам, – согласился с Тейтом пожилой. – Разве что степняки нам помогут?

– Степняку не совладать с гуяром, их панцири даже наши мечи не берут.

– Зато под клинками меченых эти панцири разлетаются как стеклянные, – вздохнул пожилой воин. – Клинки у меченых не чета нашим. Видел я как они у Расвальгского брода рубились. Да только мало было тех меченых.

– Погорячился, выходит, ярл Гоонский в свое время, разрушив Башню. Меченые не раз били гуяров прежде.

– Все мы горячились, – обреченно махнул рукой пожилой воин. – Кровь по Лэнду лилась рекой и без гуярских мечей. Враги уже на берег высадились, а мы все разбирались, кто из нас виноватее. Каждый владетель сражался только за свой кусок.

– В Лэнде всегда так было, чего уж там.

– Не успел Гарольд в свое время головы владетелям снести, вот и расхлебываем теперь.

– Но вы, болтуны, – владетель Арвид Гоголандский приподнялся на стременах и окинул грозным взглядом притихших воинов, – это чей паскудный язык просится под нож?

Одетый в цвета нордлэндского королевского дома слуга помог благородному владетелю спешиться. Гоголандский погрозил плетью говорунам и направился вслед за проводником к господскому дому.

– Грозится еще, гнида, – бросил кто-то ему в спину. – Прогуляли страну…

Арвид сделал вид, что не расслышал последних слов. Не то сейчас время, чтобы затевать ссоры. А дальше наверняка будет еще хуже. И уж конечно начнут искать виноватых. Это как водится. Вот только вряд ли гуяры дадут разгореться внутренней усобице.

Владетели собрались в парадном зале Ожского замка. Некогда блиставший неземными красками чудо-пол был затоптан и поцарапан сотнями сапог. Зря, выходит, старался Бьерн Брандомский, украшая свое логово, не ко двору пришлись чужие диковины суровому краю.

Столы были завалены вином и закусками, но оживления среди пирующих не наблюдалось. Да и какой живости можно ждать от древних старцев, чьи сыновья и внуки пали на поле брани. Способных твердо держать в руке меч и кубок можно было по пальцам пересчитать. Дорого обошлась Лэнду эта война, ох дорого.

Гоголандский поздоровался с присутствующими и низко склонил голову перед королевой Сигрид, сидевшей во главе стола. Сигрид была бледнее обычного, но держалась твердо. Владетеля она приняла дружески, почти ласково. Справилась о здоровье сына благородного Арвида, раненного у Расвальгского брода.

Гольфдан Хилурдский подвинулся, освобождая Гоголандскому место рядом с собой.

– Не густо, – тихо заметил Арвид, имея в виду собравшихся за столом старцев.

– Чем богаты, – вздохнул Гольфдан.

По левую руку от Сигрид сидел старый Рекин Лаудсвильский, насупленный как сыч во время линьки, а по правую – Кеннет Нордлэндский, король Приграничья, желторотый птенец, последняя ветвь когда-то развесистого нордлэндского королевского древа. Сомнительная, прямо скажем, ветвь. И главный виновник этих сомнений, Бес Ожский, расположился сейчас неподалеку от Гоголандского, рядом с владетелем Гауком Отранским. Та еще парочка. Несколько месяцев назад эти люди глотки бы перегрызли друг другу при встрече, а сейчас сидят за одним столом – коршун да ястреб.

– Я предлагаю, провозгласить Кеннета королем всего Лэнда, – продолжил свою речь Свен Холстейн, – и объединить под его знаменем наши силы.

– А Бьерн? – крикнул Хилурдский. – Наследником нордлэндской короны является Бьерн, сын короля Рагнвальда.

– Если мне не изменяет память, – покосился в его сторону Холстейн, – ты, благородный Гольфдан, так и не принес присяги королю Рагнвальду.

– Я просто не успел, – огрызнулся Хилурдский, – как и многие другие. Не гоже обходить малолетнего принца, ни к чему хорошему это не приведет.

Владетели зашумели. Нордлэндцы поддержали Хилурдского. Приграничные владетели – Холстейна. Остлэндцы пока помалкивали.

– Какой смысл делить шкуру неубитого медведя? – подал голос Отранский. – Приграничье за Кеннета, а когда вырвем из рук гуяров остальные наши земли, тогда и подумаем на чьи головы водрузить короны.

– Решать нужно сейчас, – возразил ему Рекин Лаудсвильский. – Не будет единого для всех знамени – мы еще до победы погрязнем в раздорах.

Большинство владетелей поддержало Рекина. У всех еще свежи были в памяти прежние усобицы, и, похоже, лэндовскую кровь даже поражение не остудило.

– Благородный Рекин прав, – вмешался в спор Гоголандский, – Лэнду нужен один король. Вопрос только в том, кто будет этим королем. Нордлэндцы стоят за Бьерна, Приграничье – за Кеннета. Пусть свое слово скажут Остлэнд и Вестлэнд.

– В Вестлэнде сидит Оле Олегун, большинство вестлэндских владетелей уже признало его королем.

– Олегун холуй гуяров! – Ярл Мьесенский грязно выругался и виновато покосился на Сигрид, но та даже бровью не повела.

– На виселицу Олегуна! – поддержал Мьесенского старый Эйнар Саарский.

– Я думаю, мы не о том спорим, благородные владетели, – вступила в разговор Сигрид. – Гуяры нападут если не этой зимой, то летом наверняка. Что сможем противопоставить им мы, благородный Гаук?

– Под моей рукой четыре тысячи человек, – неохотно отозвался Отранский.

– С такой силой против гуяров не пойдешь, – вздохнул Саарский. – Нас сомнут в первом же сражении.

Саарскому никто не возразил. Действительно, до корон ли теперь. Каждый думал о себе, о своей семье. Не было за столом человека, не испытавшего горечи потерь близких на этой войне. Кто поведет в бой дружины – старики да их малолетние внуки?

– Мы можем собрать и десять, и двадцать, и тридцать тысяч, но из смерда не сделаешь воина за один день.

– Возможно, следует послать человека к Олегуну, – осторожно предложил Гоголандский, – узнаем, какие цели у гуяров?

– Союзники нужны. – Саарский с надеждой покосился на Беса Ожского.

Меченый поднял голову и холодно оглядел собравшихся:

– Я не знаю силы способной остановить гуяр сегодня.

– И что ты предлагаешь, владетель Ожский? – спросила Сигрид.

– Я предлагаю, избрать короля и сдать Приграничье гуярам без боя.

Мертвая тишина воцарилась в зале, слышно было, как льется вино из опрокинутого Рекином Лаудсвильским кубка.

– Трус! – выкрикнула Сигрид.

Бес засмеялся. Смех меченого жутковато зазвучал под сводами Ожского замка. Казалось, что вместе с ним смеется и все его проклятое и истребленное племя. Владетели в ужасе переглянулись.

– Я не трус, благородная Сигрид, – владетель Ожский оборвал смех, – просто я привык принимать жизнь такой, какая она есть. В Приграничье скопилось несколько сотен тысяч беженцев. Даже если гуяры не нападут этой зимой, нам уже к весне нечем будет кормить эту ораву. Начнутся голодные бунты. Чем это обернется в разоренной стране, вы знаете не хуже меня. Владетель Рекин уже сказал, что мы потеряли треть населения Лэнда, если будем сопротивляться, то потеряем половину или более того. Лэнд, это не земля, благородные владетели, – Лэнд, это люди. Потеряем землю – рано или поздно, вернем ее обратно, а потеряв людей, потеряем все.

Ледяное молчание было ответом Бесу Ожскому. Бледная Сигрид поднялась с места, губы ее шевелились в бессильном проклятии. Бес с холодной улыбкой на устах встретил ее ненавидящий взгляд. Этот человек, похоже, не знал, что такое сострадание. Сигрид, гордо вскинув голову и не сказав больше ни слова, покинула почтенное собрание.

– Зачем же нам король, если не будет королевства? – горько спросил Саарский.

– Король – это знамя, – ответил ему Арвид Гоголандский. – Народ должен помнить, что свой король у него есть, и что в один прекрасный момент он поднимет всех на борьбу с поработителями. Я согласен с владетелем Ожским: надо сдаваться и сдаваться на возможно более выгодных условиях.

– Я против, – резко заявил Мьесенский, – мы должны драться, пока живы.

– Не о наших головах речь, – угрюмо отозвался Холстейн. – Что после себя оставим – пепелище?

Сигрид металась по комнате, не в силах совладать с душившим ее бешенством. Как она могла поверить этому человеку?! Поверить в то, что он спасет ее Лэнд? Чужак, выросший в Храме, холодный палач и убийца. Какое ему дело до этой земли. Разве он сможет понять ее боль. Боль за убитых сыновей, боль за разоренную страну, боль за народ, врученный ей Богом. Разве Гарольд допустил бы такое. Они убили короля, а потом разорили его страну. Это она, Сигрид, виновата во всем. Этот человек только ее грех, так за что же Бог наказал Гарольда? А может это Бог ее наказал, забрав мужа и детей и дав взамен Беса Ожского. Хромого дьявола с кривой улыбкой на изуродованных губах. Сигрид Брандомская сама поведет воинов в сечу. Даже если все оставят ее, она умрет королевой.

Сигрид упала ничком на постель и зарыдала от бессилия. А Кеннет? А маленький Бьерн? Что будет с ними? Она обещала Рагнвальду сохранить его сына. Да разве важно, кто виноват? Все погибло, все рухнуло, и осталось только отчаяние в сердце.

Она почувствовала, что кто-то присел на край постели и резко подняла голову?

– Как ты мог, Бес?

Меченый молчал. Он смотрел в окно, где умирал в муках день, бесплодно начатый, бесплодно прожитый. И никто не смог бы ответить ему, сколько таких дней осталось в его жизни или в жизни этой женщины.

– А я бы прыгнул, Сигрид, если бы ты меня тогда не поцеловала.

Господи, о чем это он? Конечно, Сигрид его поцеловала, хотя готова была скорее укусить. Но он прыгнул бы тогда из окна – Бес Ожский той поры ничего не боялся.

– Я и сейчас не боюсь, во всяком случае, за себя.

– Может быть, ты действительно не боишься, – согласилась Сигрид. – Просто эта земля тебе чужая. Бесу Ожскому некого и нечего защищать.

Сигрид хотела сделать ему больно и ждала взрыва. Должны же быть у этого человека хоть какие-то чувства. И должна же остаться в этом черном сердце хотя бы капля света.

– Я не люблю этот край, Сигрид, – спокойно сказал Бес. – Здесь похоронены мои друзья, моя юность и моя любовь. Здесь я похоронил своих сыновей. Их было пятьдесят. Пятьдесят – это слишком много для одного сердца. А кладбище не любят, Сигрид, его просто не отдают чужим. Ничего еще не кончено, все еще только начинается и для тебя, и для меня.

– Я не верю тебе, Бес Ожский!

– Тебе придется поверить, Сигрид, если не Бесу Ожскому, то хотя бы капитану меченых, который будет мстить за своих до конца.

Капля в этом сердце была, но не света, а яда, и этой капли хватит, чтобы отравить весь мир. Кто занес эту отраву в его сердце? Кто заставил гореть ненавистью эти глаза? Неужели Сигрид Брандомской придется отвечать и за его душу? Душу, которую нельзя отмыть и отмолить у бездны.

– Тебе будет страшно умирать, Бес, с таким именем тебя даже в чистилище не пустят.

Меченый засмеялся:

– Это всего лишь прозвище, Сигрид.

– А имя? У тебя же есть имя?

– Имя меченого знает только его мать.

– Но почему?

– Должен же кто-то просить Бога и за меченых.

Кривая, столь ненавистная ей улыбка вновь изуродовала его лицо. Он презирал и Бога, этот меченый. Не просил ничего у Создателя сам и не хотел, чтобы за него просили другие. Странный человек. Странный и непонятный. Наверное, следовало бы держаться от него подальше, но, кажется, Сигрид уже запоздала с принятием этого решения.

Рекин Лаудсвильский неспеша прохаживался по комнате. Дышал он с трудом, ходьба утомляла его, но и просто сидеть сложа руки было, видимо, выше его сил. Отранский сочувственно наблюдал за старым владетелем. Благородный Рекин здорово сдал за последние месяцы. Впрочем, и сам Гаук тоже не помолодел. Двух его сыновей унес Расвальгский брод в тот страшный день. Но даже не это самое ужасное – безнадежность, вот отчего поседела голова Гаука Отранского. Даже пожертвовав сыновей, он не спас Лэнд. И жалел он теперь только о том, что не пал там же, у Расвальгского брода, как и подобает воину и владетелю. Почему все так обернулось? Отранский был уверен, что Лэнд мог отразить нашествие гуяров, если бы встретил их единым фронтом. Возможно, Гарольду бы это удалось. Надо отдать должное гуярам, они удачно выбрали время для нападения. Наверняка заморские купцы, обнюхав Лэнд, помогли советом морским разбойникам. Ну и конечно отличились свои. Гаук не считал раньше Олегуна подонком. Да и глупым человеком благородный Оле не был. И все-таки продался гуярам – за призрачную власть, за тень короны над головой. Отранский тоже был честолюбив, и его усиление королевской власти тревожило не на шутку. Гарольд был крут порою, но, как теперь выясняется, прав был все-таки он. Дедовские обычаи и старинные привилегии дорого обошлись Лэнду, помешав объединиться. Мир менялся, границы лопались под напором своих и чужих, а Лэнд не успевал за этими переменами. Вот и наступил час расплаты.

– Нордлэндцы не признают Кеннета, – тяжело вздохнул Лаудсвильский, опускаясь в кресло.

– Гоголандскому и Хилурдскому все едино – что Кеннет, что Бьерн, – поморщился Отранский. – Они будут ловить рыбку в мутной воде.

Лаудсвильский кивнул головой, соглашаясь:

– Вестлэндцы и остлэндцы посматривают на королеву Кристин, вдову покойного короля Рагнвальда и дочь покойного короля Ската.

– С Кристин будут еще проблемы, – согласился Отранский. – Получивший ее руку, обретет права на Вестлэндский престол. Только к чему вся эта возня – вряд ли гуяры станут считаться с нашими правами и обычаями.

Лаудсвильский закашлялся и засмеялся одновременно:

– Владетель Гоголандский уже закидывал удочку в сторону Кристин.

– Но ведь Арвид женат, а его сын Стиг ранен, и ему сейчас не до свадьбы, – удивился Отранский.

– Гоголандский ищет пути к сердцу Олегуна, а Кристин в этой ситуации ценный подарок.

– Не думаю, что Олегун нуждается в такой подпорке своему положению, уж скорее он женится на дочери гуяра.

– Не скажи, дорогой друг, каждый авантюрист, дорвавшись до трона, ищет оправдания прежде всего в своих глазах. А благородный Оле не какая-нибудь рвань.

– Думаешь, у Олегуна могут возникнуть нелады с гуярами?

Лаудсвильский вздохнул:

– Олегун честолюбив. Роль марионетки ему скоро надоест. Рано или поздно, он начнет свою игру.

– И ты хочешь воспользоваться этим?

– Я не хочу упускать ни малейшего шанса. А потом, гуяры ведь только на поле брани выступают монолитом, но вряд ли они столь же едины в обычной жизни. Честолюбцы есть везде, надо только подобрать к ним отмычку. Нам бы продержаться два-три года, а там что-нибудь наклюнулось бы.

– Все может кончится уже весною.

Лаудсвильский словно бы и не расслышал владетеля:

– Пожалуй, мне уже не дожить до светлого дня, но кое-что я еще в силах сделать и непременно сделаю.

– Что именно?

– Сыграю свадьбу.

Отранский с изумлением уставился на собеседника – похоже, последние события не прошли бесследно для здоровья благородного Рекина. Что, впрочем, и не удивительно. В его-то годы думать о свадьбе!

Лаудсвильский задребезжал мелким старческим смехом:

– Не пугайся, благородный Гаук, речь идет не о моей свадьбе. Мы обвенчаем Кеннета и Кристин, а потом Кеннет усыновит Бьерна.

Отранский тупо уставился на Рекина:

– Кеннет совсем мальчишка, ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. Да и зачем все это нужно, о свадьбах ли нам сейчас думать?

– Если не подумаем сейчас, то потом будет уже поздно. Этим браком мы объединим все земли Лэнда. И сможем короновать Кеннета одной короной. С гуярами предстоит долгая борьба, в которой Лэнд должен выступить единым фронтом.

– Не знаю, – покачал головой Отранский, – по-моему, это уже не имеет никакого значения.

Лаудсвильский помрачнел и съежился, его иссохшее за последние месяцы тело почти утонуло в массивном глубоком кресле.

– Все может быть, Гаук, – сказал он глухо, – но пока у меня есть хоть капля надежды, я буду бороться. Для начала мы отправим посольство к гуярам.

– А они согласятся вести с нами переговоры?

– Другого выхода у нас все равно нет. Бес Ожский прав: война нас погубит.

– Поедем сдаваться?

– Не сразу, Гаук. Для начала попробуем поторговаться.

Глава 2 Свадьба

Нельзя сказать, что благородная Сигрид с ликованием восприняла предложение Лаудсвильского. В течение нескольких весьма неприятных минут Рекин имел возможность наблюдать прежнюю нордлэндскую королеву. Впрочем, запал у Сигрид быстро пропал. Она была нездорова, и владетель от души пожалел ее.

– Кеннет еще ребенок, – сказала она почти жалобно.

– Ему скоро будет пятнадцать, – не согласился Рекин.

– Мы изуродуем ему жизнь.

– Сигрид, – владетель старался говорить как можно мягче, – ты же знаешь, как я люблю Кеннета, но у нас нет выхода.

– Бес Ожский не согласится. – Она цеплялась за этого человека, как утопающий за соломинку, и уже в который раз он ее подводил.

– Я разговаривал с владетелем Ожским, он согласен с моими доводами.

Лицо Сигрид пошло красными пятнами:

– Этот человек смеет распоряжаться судьбой моего сына? Кто дал ему право? Как ты посмел его спрашивать, Рекин?

Лаудсвильский вздохнул:

– Я опрашивал всех владетелей, в том числе и его.

Сигрид вдруг заплакала:

– Я не хочу, слышишь, не хочу. Оставьте мне хотя бы Кеннета.

Рекин покачнулся и сел, морщась от боли в истрепанном сердце. Сигрид даже головы не повернула в его сторону.

– Я уже стар, Сигрид, – глухо проговорил Лаудсвильский, – мне осталось жить считанные недели. И тогда я оставлю в покое и тебя, и твоего сына. Боюсь только, что его не оставят в покое другие. Короля не спрячешь за юбками. Многие будут использовать этих детей в своих интересах. Они уже соединены невидимыми нитями – это судьба.

Кеннет выслушал Рекина Лаудсвильского молча, не перебивая. Надо полагать, мальчишка, много переживший за эти месяцы, повзрослел до срока. Темные брови сошлись у переносицы – привычка, которую он то ли перенял, то ли унаследовал от Беса Ожского.

– Это так необходимо, благородный Рекин?

– Брак короля – дело государственное, – развел руками Лаудсвильский.

– Ты думаешь, что мы еще можем хоть что-то исправить?

– Мы обязаны сделать все, что в наших силах, а там – как Бог даст.

– Хорошо, я согласен.

Кеннет поднялся и ушел, не сказав больше ни слова. Рекин долго смотрел ему вслед. С этим мальчиком отныне были связаны все его надежды, воплощение в жизнь которых он, пожалуй, уже не увидит. А жаль. Жаль, что жизнь всегда короче надежды на ее благополучных исход.

Венчание состоялось через неделю в небольшом городишке Хольцбурге, в самом сердце Приграничья. Никогда еще его жители не видели такого наплыва благородных господ. Казалось, что Лэнд находится в расцвете могущества, а не на краю гибели. Все, что уцелело после разгрома, явилось в этот день изумленным взорам горожан. В глазах рябило от алых владетельских плащей. Остлэндцы, вестлэндцы и нордлэндцы соперничали друг с другом статями коней, богатством отделки доспехов и оружия. И только придирчивый взгляд отмечал стариковские согбенные плечи под алыми плащами, да мальчишеские глаза, растерянно взирающие на мир из-под тяжелых отцовских шлемов.

Все население города, сильно увеличившееся к тому же за счет беженцев, высыпало на улицу. Каждый счел своим долгом принарядиться в лучшие одежды и поприветствовать блестящую процессию. Толпа бурлила и волновалась. На короткое время были забыты и горечь поражения, и голодная зима, и надвигающееся еще более голодное лето, и даже война, стоящая у порога. В сердцах вдруг вспыхнула надежда: не может Господь навсегда отвернуться от Лэнда, пройдут тяжелые времена, и жизнь вернется в привычную колею.

– Да здравствует король Кеннет! Да здравствует королева Кристин! Да здравствует принц Бьерн!

Толпа бурлила и напирала, латники Гаука Отранского с трудом сдерживали ликующих обывателей, давая возможность жениху и невесте вместе со свитой проехать к собору.

– С ума посходили, – покачал головой Хилурдский, – до свадеб ли нам сейчас.

– Не скажи, благородный Гольфдан, – усмехнулся Гоголандский в начинающие седеть усы, – ни один из присутствующих на этой церемонии не забудет, что королем Лэнда коронован Кеннет Нордлэндский, а этого как раз и хочет старый лис Рекин Лаудсвильский. И он прав – память иной раз творит чудеса.

– Нам-то какой от всего этого прок, благородный Арвид. Даже если Кеннет утвердится когда-нибудь на престоле, то мы вряд ли доживем до этой счастливой минуты.

– С тобой трудно спорить, благородный Гольфдан, – криво усмехнулся Гоголандский. – Рекин готовит посольство к гуярам, почему бы нам с тобой не предложить ему свои услуги. Быть может, мы не принесем пользы королю Кеннету, зато поправим свои дела.

Мальчишка Кеннет выглядел растерянным, судя по всему, предстоящий брак не слишком его радовал. Надо полагать, и благородная Кристин не в восторге от будущего мужа.

– По-моему, ты, благородный Гольфдан, смотрелся бы на месте жениха куда лучше.

Хилурдский засмеялся:

– Я человек обремененный семьей, благородный Арвид. А Кристин лакомый кусочек, тут ты прав. Жаль только, что пока мальчишка подрастет, она уже, пожалуй, состарится.

– Оле Олегун будет огорчен этой свадьбой.

– У Олегуна хороший вкус, когда дело касается женщин, но в этот раз он не ошибся и в отношении мужчин.

Кеннет придержал коня и помахал в воздухе рукой, приветствуя толпу. Народ, обрадованный вниманием короля, разразился радостным ревом, едва не прорвав при этом оцепление. Тах послал вперед своего коня, загородив собой Кеннета. Меченый никогда никому не доверял – и в ликующей толпе может найтись один мерзавец, способный натянуть тетиву арбалета или просто метнуть нож. Кеннет вздохнул: он не боялся толпы, то, что ожидало его впереди, казалось неизмеримо страшнее. Кристин не смотрела в его сторону. Окруженная кольцом благородных женщин, она терпеливо поджидала жениха на ступенях храма. Кеннет спрыгнул на землю и нерешительно шагнул вперед.

– Не робей, Кеннет, я с тобой, – засмеялся Тах.

Сын ярла Мьесенского Эйрик подвел Кристин. Кеннету казалось, что женщина вот-вот готова повернуться к нему спиной, а то еще хуже – просто рассмеяться. Но ничего страшного не случилось, Кристин подала ему свою руку, и он осторожно сжал ее ладонь подрагивающими пальцами. Наверное все вокруг смеются над его робостью. Кеннет вскинул голову и обвел окружающих надменным взглядом. Никто вокруг даже не улыбался: лица пожилых владетелей были суровы и сосредоточены. Кеннет набрал в грудь побольше воздуха и нырнул под свод собора как в омут.

Церемония тянулась долго. Тах откровенно скучал. Маленький Бьерн, видимо, тоже заскучал, но, в отличие от молчавшего меченого, выразил свой протест криком. Кристин вздрогнула и обернулась. Епископ Буржский растерянно умолк. Тах взял Бьерна из рук Марты Саарской и несколько раз подбросил его в воздух. На меченого зашикали, но Бьерн притих, очарованный полетом, и епископ Буржский спохватился.

Слава Богу, больше ничего не случилось. Кеннет взял из рук Таха Бьерна и понес его под скрещенные мечи королевской дружины. Народ разразился радостными криками. Кеннет ожил, даже румянец появился на щеках, а Бьерн и вовсе ликовал, похоже, звон мечей над головой пришелся ему по душе больше, чем церковный ладан. Смех Бьерна посчитали хорошим предзнаменованием.

– Да сгинут проклятые гуяры. Да воцарится мир и покой на наших землях.

Кристин села в карету, запряженную шестеркой лошадей, Кеннет передал ей Бьерна и обернулся к своему коню.

– Твое место рядом с женой, государь, – негромко подсказал ему старый Рекин.

Кеннет нехотя полез в карету. Народ, уже предвкушавший дармовое угощение, проводил королевскую чету даже более тепло, чем встретил. На узких улочках Хальцбурга появились телеги с бочками суранского вина, как поговаривали, из Ожских подвалов, и благодарный народ не жалел глоток.

После свадебного пира, затянувшегося едва ли не до утра королевская чета отправилась в Ожский замок. Кеннет растерянно покосился на Кристин, в голове у него шумело от выпитого вина и дружеских пожеланий владетелей. Хорошо еще, что никто даже не пытался оставить их в эту ночь наедине. Кристин рано ушла в свои покои, сославшись на усталость, а он тупо сидел за столом, выслушивая длинные речи подгулявших гостей. Но ведь рано или поздно это случится. Кеннет даже глаза зажмурил от такой перспективы, и холодок страха пробежал у него вдоль хребта. Он прожил рядом с этой женщиной под крышей королевского дворца несколько лет, но ничего их не связывало в той уже полузабытой и почти нереальной жизни. Кристин была женой его брата Рагнвальда, а теперь вдруг стала его женой. Кеннета бросило в краску, и он поспешно уставился в окно на унылые, заснеженные, неприглядные в своей наготе деревья, равнодушно проплывающие мимо. Почему она молчит? Недовольна, что он сидит рядом? Но ведь Кеннет и сам непрочь убраться отсюда. Тах гарцует на гнедом жеребце в пяти шагах от кареты. Гильдис Отранская строит ему глазки из окна, а Ингрид Мьесенская дуется на подругу. Марта Саарская укачивает расшалившегося Бьерна, напевая ему что-то под скрип полозьев. Никому нет дела до благородного короля Кеннета. Может быть, стоит набраться смелости и, сославшись на головную боль, пересесть на коня. Или, на худой конец, поменяться местами с Гильдис Отранской, иначе горячее бедро благородной Кристин прожжет дырку в его штанах. Черт бы побрал старого Рекина с его государственной необходимостью. Конечно, владетель Лаудсвильский проверенный друг, но, будем надеяться, государство не пострадает, если Кеннет пересядет в седло. Хорошо благородному Рекину давать советы, а попробовал бы он сам наладить отношения с женщиной, которая сидит отвернувшись в сторону и молчит, словно один Кеннет виноват во всем, что происходит в этом мире. А тут еще вредные девчонки, которые улыбаются да перешептываются, кося смешливыми глазами на короля Кеннета.

Кеннет вспомнил отца и тяжело вздохнул. Был бы жив благородный Гарольд, ничего бы этого не было – ни поражения, ни бегства, ни этой унылой кареты с обиженной Кристин. А может быть, Кристин сердится вовсе не на Кеннета? Она просто не в силах забыть Рагнвальда. Рагнвальд был настоящим воином. Отец, король Гарольд, любил его куда больше, чем младшего сына. Наверное, на это были свои причины. Как-то Кеннет случайно услышал несколько весьма опечаливших его слов. Он не рискнул расспрашивать мать и обратился за разъяснениями к Лаудсвильскому. Благородный Рекин ничего не ответил, просто подвел Кеннета к зеркалу. Кеннет был похож на отца, так ему тогда показалось, быть может меньше, чем Рагнвальд, но все-таки больше, чем Оттар. Оттар был похож на мать, благородную Сигрид, и не слишком огорчался по этому поводу. Потому что Оттар не знал своего отца благородного Гарольда Нордлэндского, а был очень привязан к Бесу Ожскому и ко всем этим странным меченым. Кеннет был по мальчишески влюблен в Ивара, который потом оказался Тором. И Атталид ему тоже нравился. Тах, правда, называл его Волком и лейтенантом. Они долго искали их тела на поле брани и нашли на берегу реки. Король Нордлэнда Рагнвальд и лейтенант меченых Волк лежали рядом. Дана заплакала, увидев мертвого брата, и Кеннет тоже не сдержал слез, а Тах только сжал кулаки, и его темные глаза стали просто черными. Там они и поклялись отомстить гуярам за смерть своих братьев. И, даст Бог, сдержат свою клятву. Наверное стоит рассказать об этом Кристин, может быть, ей станет легче. Она любила своего первого мужа и сейчас не может простить Кеннету того, что он жив, а Рагнвальд мертв. Рекин сказал, что этот брак заключен и ради самой Кристин, и ради Бьерна, а главное, ради блага всего Лэнда. И тут уж Кеннет ни в чем перед Кристин не виноват, будь его воля, этого брака не было вовсе. К сожалению, все владетели поддержали Лаудсвильского.

– Хорошо, что все закончилось, – сказал Кеннет, неожиданно даже для себя.

– А я думала, что для благородного Кеннета все еще только начинается, – сладким голосом пропела Гильдис Отранская. И все девчонки прыснули от смеха. Даже благородная Кристин повернула в его сторону голову и чуть заметно улыбнулась. Или ему это только показалось? Глаза у Кристин оставались грустными, чтобы не сказать тоскливыми.

– Мне жаль Рагнвальда, – совсем уж невпопад бухнул Кеннет и тут же пожалел, что вообще открыл рот. Потому что Кристин уткнулась лицом в стену кареты и плечи ее затряслись. Девушки растерянно притихли, с осуждением поглядывая на расстроенного Кеннета.

– Это он виноват во всем, – с неожиданной ненавистью выдохнула Кристин.

– Кто он? – удивилась Ингрид Мьесенская.

– Бес Ожский.

Больше Кристин ничего не сказала, плечи ее перестали вздрагивать, и только тонкие пальцы сжались в кулачок. Кристин ненавидела Беса Ожского, и ее ненависть разделяли многие. И многие его боялись. А Кеннет не знал, как ему относиться к этому человеку. Бес Ожский убил его отца короля Гарольда, но ведь и король Гарольд убил мать меченого и всех его друзей. А ведь они были родными братьями по отцу. Рекин Лаудсвильский рассказал Кеннету эту страшную историю еще в первый их приезд в замок Ож. Хотя Кеннет подозревал, что Рекин рассказал ему не все. Наверное, Кеннет тоже возненавидел этого человека, если бы не мать. Благородная Сигрид поселилась в Ожском замке, хотя могла выбрать любой другой, и словно чего-то ждала от капитана меченых. И Кеннет, удивленный и сбитый с толку, ждал вместе с ней. Вот только способен ли этот человек сделать хоть что-нибудь для спасения Лэнда, или все надежды благородной Сигрид пойдут прахом. И тогда Кеннету придется посчитаться с этим человеком и за убитого отца, и за обманутую мать. Правда, препятствием в этой мести были Тах и Дана. Кеннет покраснел и покосился на Кристин. Наверное, нельзя теперь думать о Дане, если он женился на другой женщине? Впрочем, думать можно, а вот вслух говорить об этом не стоит, чтобы не обидеть ненароком и без того сердитую жену.

Глава 3 Гуяры

Благородный Рекин сам решил возглавить делегацию на переговорах с гуярами. Никто ему не возразил. Лаудсвильский уже достаточно пожил на свете, в его годы глупо бояться смерти, да и кто лучше хитрого владетеля способен провести подобные переговоры. И хотя в успех миссии мало кто верил, но чем черт не шутит. Однако охотников сопровождать благородного Рекина в лагерь гуяров нашлось немного. После долгого раздумья да и то нехотя дал свое согласие Фрэй Ульвинский, и уж совсем неожиданно для многих – Бес Ожский. Владетели удивленно переглянулись: если меченому сам черт не брат, то пусть едет. Вслед за Бесом Ожским сопровождать Лаудсвильского вызвались Хилурдский и Гоголандский. Благородный Рекин был эти решением огорчен, но и отказать владетелям повода не нашлось.

– О чем вы будете договариваться? – горько усмехнулся Мьесенский. – Да и с кем? С Оле Олегуном?

– А хоть бы и с ним, – Лаудсвильский окинул вызывающим взглядом благородное собрание. – Владетель Олегун прислал мне письмо, в котором согласился на встречу.

– Гуярам, видимо, нужно время, чтобы подтянуть свежие силы, – предположил Саарский.

– Очень может быть, – согласился Лаудсвильский, – а разве нам не нужна передышка? Стоит, наверное, обнюхать друг друга перед тем, как снова бросаться в драку.

Собственно, никто с благородным Рекином и не спорил: ехать так ехать, чего уж там. Хуже чем есть, все равно не будет. Хуже, пожалуй, уже просто гибель. Но с мыслью о скором конце все почти свыклись.

После завершения нелегкого разговора Лаудсвильский отвел в сторону Фрэя Ульвинского:

– Я уладил твое дело, владетель. Бес Ожский не возражает против передачи замка Ингуальд твоему внуку.

Владетель Фрэй был приятно удивлен, хотя по нынешним временам и радость не в радость.

– Они не состояли в браке, – все-таки осторожно заметил он Лаудсвильскому.

– Браку помешала смерть Тора Ингуальдского. Излишняя щепетильность в нашем нынешнем положении ни к чему, благородный Фрэй. Да и кому какое дело? Ты согласен, Бес Ожский тоже. Кеннет уже подписал владетельскую грамоту на имя Тора сына Тора, а епископ Буржский ее заверил. И да здравствует новый владетель Ингуальдский. Будем надеяться, что из него вырастет такой же отважный воин, каким был его отец, упокой, Господи, его душу, ибо пал он за правое дело.

Гаук Отранский проводил посольство до реки Мги. Владетели ежились от мороза, но держались бодро. Шутили, но сдержанно. Переправа предстояла нешуточная. За неширокой заледенелой полосой их ждала неизвестность, быть может смерть. Да и унылый зимний пейзаж не располагал к шумному веселью. Все владетели были в алых плащах, отделанным беличьим мехом, и только Бес Ожский облачился в черный как сажа бараний полушубок. Витые рукояти мечей угрожающе торчали над его широкими плечами, а оскалу белых зубов меченого мог бы позавидовать и матерый волк. Странную компанию собрал под свое крылышко благородный Рекин. Ни Хилурдскому, ни Гоголандскому Отранский не верил – продадут при первой же возможности. Рекину, конечно, все равно помирать, а вот благородного Фрэя жаль. Хотя – днем раньше, днем позже, какая разница. И сам благородный Гаук, скорее всего, недолго задержится на этом свете.

Свита у владетелей была внушительной. Отранский сам подбирал самых рослых и сильных дружинников. И облачены они были в крепкие доспехи: пусть гуяры знают, что силы у лэндцев еще есть, и они дорого продадут свои жизни. На пыль в глаза и была вся надежда, да еще, быть может, на длинный язык благородного Рекина. Этому опыта не занимать. Вот только доедет ли старый владетель, сил-то кот наплакал. Не поймешь, в чем у него душа держится.

– Прощаться не будем, – сказал Лаудсвильский, глядя на окружающих слезящимися глазами, – плохая примета.

И первым послал коня с пологого берега Мги на лед.

К удивлению Рекина, владетель Олегун встретил прибывших лэндцев приветливо, чтобы не сказать сердечно. Захудалый нордлэндский городишко Клотенбург, расположенный в полусотне верст от Расвальгского брода, нисколько не пострадал во время последних трагических событий. Уцелели даже городские стены, сложенные из камня. По словам вестлэндского дружинника Свена, сопровождавшего владетелей в роли то ли переводчика, то ли соглядатая, именно здесь гуярская верхушка укрылась от разгулявшейся стаи. Со стаей гуяры в конце концов справились, но людей при этом потеряли немало. Особенно страшен был первый натиск, когда ошалевшие от сна гуяры и вестлэндцы никак не могли понять, что же это за сила на них навалилась. Более трети уцелевших в Расвальгской битве гуяров полегло от когтей и клыков монстров, а у остальных боевой пыл упал настолько, что они поспешили укрыться за стенами ближайших городов и замков. Похоже, пережитый ужас не оставил вестлэндца и сейчас, во всяком случае, он то и дело бросал на Беса Ожского испуганные взгляды.

Лаудсвильский слегка приободрился. Похоже, у гуяров возникли проблемы, и хорошо бы увеличить список этих проблем за счет удачно проведенных переговоров. В Клотенбурге, по расчетам Рекина, было не более четырех-пяти тысяч гуяров. Остальные, видимо, были разбросаны по городам и замкам Нордлэнда. Это означало, что зимой гуяры не собираются вести войну. Что не могло не радовать владетеля.

Оле Олегун широким жестом пригласил прибывших к столу, за которым уже сидели владетель Свангер и четыре гуяра, широкоплечих, с хмурыми обветренными лицами. Лэндцы сели за стол, не отстегивая мечей.

– Я думаю, что нет смысла, предъявлять друг другу претензии за прошлое, – холодно сказал Лаудсвильский, – не за тем собрались.

Владетель Олегун надменно усмехнулся. Гуяры сидели с каменными лицами, и пока что ничем не выразили интереса к разговору.

– Я слышал, что благородный Оле коронован в Вестлэнде? – осторожно поинтересовался Хилурдский.

Олегун важно кивнул головой:

– Владетели Вестлэнда уже присягнули мне.

– А как же Нордлэнд? – вступил в разговор Гоголандский.

– Нордлэнд и Остлэнд отошли к гуярам, – отрезал Олегун. – Или кто-то собирается оспаривать у них права на эти земли?

Владетель Свангер засмеялся, правда не слишком весело. На лицах гуяров не дрогнул ни один мускул. Гоголандский поморщился:

– Речь идет о владетельских землях.

– Благородному Арвиду не терпится присягнуть гуярскому королю? – Олегун улыбнулся. – Что ж, пока человек жив, ему не следует терять надежды.

Новоявленный Вестлэндский король со значением посмотрел на Гоголандского. Благородный Арвид отхлебнул вино из кубка и закашлялся. То ли вино попало не в то горло, то ли пытался скрыть смущение. Уж слишком откровенно благородный Оле его покупал.

– Хотелось бы узнать мнение твоих союзников, владетель, – Рекин покосился в сторону гуяров. – Или они не знают нашего языка?

Отозвался на его вопрос самый старший по виду из гуяров:

– Мое имя Родрик из Октов, и я говорю на твоем языке.

Надо полагать, этот человек много повидал на своем веку, об этом говорили и седина в рыжеватых волосах и несколько рваных шрамов на худом вытянутом лице. Серые его глаза смотрели на притихших владетелей спокойно и чуть насмешливо.

– Ты король гуяров? – спросил Лаудсвильский.

– Во всяком случае, я уполномочен вести переговоры.

– Переговоры о чем?

– О перемирии, – пожал плечами Родрик. – Надо полагать, вы приехали именно за этим.

– Ваши условия? – Лаудсвильский поднес к губам кубок и неспеша отхлебнул глоток.

– Никаких условий, – отозвался Гуяр. – Мы не трогаем вас, вы не трогаете нас, в течении года.

– А потом?

– Потом видно будет.

– Как быть с беженцами из Остлэнда и Вестлэнда?

– Они могут вернуться.

– На каких условиях?

– На наших.

Этого Родрика из Октов нельзя было отнести к числу слишком разговорчивых людей, а уж о его товарищах и говорить нечего, они молчали, время от времени прикладываясь к кубкам.

– Я слышал, что ты служил Храму? – Родрик неожиданно повернулся к Бесу. – И что это именно ты бросил на нас монстров?

– Допустим, – холодно отозвался меченый, – и что из этого следует?

– Из этого следует, что ты колдун, а колдунам не пристало сидеть за одним столом с благородными воинами.

– Какой я воин, мы можем проверить сию же минуту, Родрик из Октов. В свое время мои предки, меченые, выдубили ни одну гуярскую шкуру.

– Нам дали гарантии, – попробовал остановить закипающую ссору Лаудсвильский, – или гуяры не держат слово?

Родрик удивленно покосился на Рекина:

– Никто не собирается вас убивать, старик. Перемирие остается в силе, как и вызов на поединок меченому колдуну.

– Ты мой ответ уже получил, – холодно заметил Бес.

– Отложим поединок на завтра, – Родрик поднялся из-за стола, гуяры последовали его примеру. – Завтра же и распрощаемся, с кем-то на год, а с кем-то навсегда.

Гуяры покинули зал, негромко переговариваясь на своем языке. У самого порога Родрик из Октов обернулся и засмеялся тихим зловещим смехом. Смех предназначался меченому, но тот даже головы не повернул в сторону гуяра.

– Зря ты приехал сюда, владетель Ожский, – небрежно бросил Свангер. – Брат Родрика побывал в лапах у вохра и умер в страшных мучениях. Окт поклялся отомстить тебе.

Бес спокойно посмотрел в глаза нордлэндцу:

– Я сам устраиваю свои дела, владетель, и не нуждаюсь ни в советах, ни в предостережениях.

Благородный Гаенг поежился под взглядом черных глаз меченого и передернул плечами. Охота к разговору на этом у вестлэндцев иссякла.

– Ну что же, – сказал Лаудсвильский, когда Олегун и Свангер покинули зал вслед за гуярами, – год мира – это не так уж мало.

– Гуярам требуется время, чтобы утвердиться на наших землях, призвать своих из-за моря, а уж потом двинуться в Приграничье и далее – в Суранские степи, – заметил Ульвинский.

– А может им стоит помочь в этом? – Хилурдский покосился на Лаудсвильского. – Гуяров не так уж много, а Суран велик, глядишь, они там заблудятся.

– Этот Родрик показался мне неглупым человеком, – вздохнул Рекин и не удержался от укора в сторону Беса, – стоило ли затевать с ним ссору?

– Ссору затеял гуяр, – возразил Ульвинский, – похоже, нас проверяют на прочность. В такой ситуации нельзя давать слабину.

Утро выдалось на редкость холодным даже для этого времени года. Налетевший с севера ветерок заставил благородного Рекина плотнее запахнуть алый подбитый мехом плащ. Заснеженная поляна у стен Клотенбурга была запружена народом. Пар поднимался над толпой клубами, вырываясь из тысяч глоток вместе с приветственными криками. Кричали в основном гуяры при виде своих вождей. Жители Клотенбурга помалкивали, переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь. Видимо, не слишком доверяли мирному настроению завоевателей, которые явились на место поединка в полном вооружении, словно драться предстояло именно им. Вестлэндцы Олегуна, числом не менее сотни, стояли поодаль от гуяров, не смешиваясь с ними. Среди зеленых плащей вестлэндских дружинников выделялись несколько алых. С их обладателями Лаудсвильский успел этой ночью переброситься несколькими словами. Поговорили о том, о сем. Вспомнили короля Ската, который, конечно, умом не блистал, но человеком был добрым. Благородный Рекин сообщил вестлэндцам, что Бьерн внук короля Ската жив-здоров и обещает вырасти крепким мужчиной, под стать своему отцу королю Рагнвальду. Вестлэндцы больше помалкивали, но и предавшегося воспоминаниям старого владетеля не прерывали. О гуярах они говорили откровенно, хотя и с некоторой опаской. Рекин с удивлением узнал, что единого правителя у гуяров нет, все решения принимает совет старейшин кланов, но реальная власть находится у вождей, которые добились авторитета доблестью в бою. Родрик из Октов был одним из таких вождей. С ним реально соперничали двое: Конан из Арверагов и Рикульф из Гитардов. Арвераги, гитарды и окты были самыми мощными гуярскими кланами и часто ссорились между собой. Всего же в гуярском войске было до сотни различных кланов. Слабые кланы примыкали к сильным, признавая их вождя своим и давая ему клятву верности в бою. А уж потом вожди сильных кланов выбирали единоначальника, которого называли императором. Последним гуярским императором, возглавлявшим поход против Лэнда, был Кольгрик из Октов, погибший у Расвальгского брода. Именно соперничеством вождей за верховенство над гуярским войском да ожиданием подкрепления из-за моря и объяснялось нынешнее миролюбие гуяров. Вероятно, Родрик из Октов решил, что Бес Ожский подходящий оселок, чтобы поточить меч для вящей своей славы. Победа над Черным колдуном, ставшим пугалом для рядовых гуяр, подняла бы его авторитет на недосягаемую высоту. Благородный Рекин полагал, что Родрик из Октов здорово ошибся в расчетах. Для ступеньки к возвышению владетель порекомендовал бы ему выбрать спину похлипче и руки послабее.

Новый взрыв ликования среди гуяр отвлек Лаудсвильского от размышлений. Из ворот Клотенбурга выехал горделивый всадник в сопровождении пышной свиты. Один из вестлэндцев опознал в нем вождя арверагов. Конан из Арверагов был, видимо, весьма популярен среди рядовых гуяр, во всяком случае кричали почему-то особенно долго. Арверагский вождь, статный воин лет двадцати пяти, светловолосый и голубоглазый, расположился в двух шагах от посольства, так что Рекин мог налюбоваться им вволю. Будь Конан в алом плаще, владетель принял бы его за вестлэндца, да и поздоровался он с Лаудсвильским любезно. Какое-то время вождь арверагов рассматривал Беса Ожского уже сбросившего полушубок и, наконец, не выдержав, обратился к Рекину:

– Почему этот человек без панциря?

Владетель охотно объяснил, что стальная кольчуга вшита прямо в стеганную куртку меченого, и что эту кольчугу не берут ни стрелы, ни лэндовские мечи. Пожалуй, и гуярскому мечу она будет не под силу. Видимо, Конан из Арверагов был вполне удовлетворен объяснением, он вдруг улыбнулся благородному Рекину широкой белозубой улыбкой.

Закованный в сталь Родрик из Октов наконец-то появился на импровизированной арене, встреченный громкими воплями одобрения. Конан из Арверагов нахмурился, судя по всему, их с Родриком отношения оставляли желать лучшего. Такой расклад вполне устраивал Лаудсвильского: он от души пожелал, чтобы эти псы грызлись бы между собой и дальше.

Рекин нисколько не сомневался в превосходстве меченного над гуяром. И оказался прав в своем оптимизме. Бес Ожский без труда отбил удар широкого меча Родрика своим левым мечом, а правым нанес сокрушительный удар по корпусу противника. Стальной наплечник гуяра разлетелся словно стеклянный. Похоже, этого вождь октов, надеявшийся на крепость своих доспехов никак не ожидал. Щит вылетел из его поврежденной руки и загремел по заледенелой земле. Родрик покачнулся, но удержался в седле. Вздох разочарования вырвался из гуярских глоток. Лаудсвильский покосился на Конана, но лицо арверага осталось непроницаемым.

Родрик, однако, не собирался признавать себя побежденным. Бойцом он был опытным и не бесталанным. Меч его со свистом взлетел над головой Беса, и тот с трудом отвел удар. Но гуяр, видимо, ожидал такого развития событий и, прочертив мечом плавный полукруг, вдруг резко упал на шею лошади и нанес колющий удар прямо в открытую шею меченого. Наверное, это был хорошо отработанный прием, не раз приносивший успех гуяру, но в этот раз он ошибся, не взял в расчет того, что в руках меченого два меча, и тот одинаково успешно рубится и левым и правым. Бес отбил выпад противника без особого труда и, бросив вперед вороного коня, рубанул мечом теперь уже по правому плечу Родрика. Вновь хрустнули гуярские доспехи, и меч гуяра покатился в снег. Меченый мог бы убить вождя октов, но не стал этого делать. Не стоило облегчать Конану из Арверагов путь к власти.

Гуяры сдержанно прореагировали на поражение своего предводителя. Ни угроз, ни ругательств в адрес победителя не последовало. Похоже, эти люди умели не только побеждать, но и проигрывать с достоинством.

– Хороший воин, – спокойно сказал Конан, глядя в глаза Лаудсвильскому, – но у Родрика будет шанс расплатится с ним через год.

Рекину оставалось только головой кивнуть в знак согласия.

Глава 4 Сигрид

Сигрид с трудом подняла пылающую голову от подушки и прислушалась. Кто-то плакал совсем рядом. Ребенок? Но почему он здесь, в ее комнате. Она с удивлением посмотрела на спящую в кресле рядом девушку-служанку. Зачем она принесла в ее спальню чужого младенца? Разве Сигрид уже не королева? Господи, как он кричит, этот ребенок. Или их двое? Зачем они собрали в ее спальне всех младенцев? Кто посмел? Если этим потаскухам дать волю, то они выживут из дворца королевскую семью. Где Гарольд?

Сигрид обвела воспаленными глазами ложе. Гарольд умер, вспомнила она вдруг. Его убил Бес Ожский, а она, Сигрид, забыла об этом. Забыла настолько, что позволила убийце любить себя. Но это было давно, очень давно. Он украл у нее Оттара, а этого оставил взамен. Но почему их двое? Сигрид наморщила лоб, пытаясь вспомнить. И она вспомнила все. Вспомнила, как он приходил к ней еще один раз. Это случилась здесь, в Ожском замке. Девять месяцев тому назад. Ей тогда было страшно. Кровавые призраки окружали ее. У нее просто не хватило сил, чтобы отказать ему. Это она, Сигрид, та самая потаскуха, которая разбросала младенцев по замку. Этих двоих надо спрятать. Унести и спрятать. Тогда никто не узнает о позоре Сигрид Брандомской, которая спуталась с убийцей мужа. Как-будто мало ей было Кеннета и тех мук, которые пришлось вынести. Меченый ведь не человек, а бес. Сначала он взял ее силой, а потом колдовством.

Но это ведь ее, Сигрид, дети. Господь сжалился над ней и послал их вместо Рагнвальда и Оттара. И она не отдаст Бесу этих детей. Она их спрячет от всех. От Беса, от Рекина, от ненасытных владетелей, от гуяров.

Сигрид принялась лихорадочно натягивать на себя одежду. Служанка, наконец, проснулась и растерянно уставилась на нее.

– Помоги мне, – приказала Сигрид, – быстро.

Лицо ее горело от возбуждения, движения были порывистыми, но держалась она уверенно. И это поначалу ввело служанку в заблуждение.

– Тебе нельзя двигаться, государыня, – прошептала она испуганно. – Роды были тяжелыми.

– Замолчи! – зашипела в ужасе Сигрид. – Об этом никто не должен знать. Особенно он.

– Кто он?

– Бес Ожский.

– Но владетеля Ожского нет в замке, – попыталась ее успокоить служанка. – Я позову твоего сына Кеннета.

– А Оттара ты можешь позвать?

Служанка в ужасе отшатнулась от Сигрид и покосилась на дверь. Младенцы заходились в крике на руках обезумевшей женщины, но она, кажется, не замечала этого.

– Дай мне шубу, я сама поговорю и с Оттаром и с Рагнвальдом.

– Отдайте мне детей, – попыталась остановить Сигрид служанка.

– Хорошо, ты проводишь меня.

– Куда?

– Здесь недалеко, я покажу.

Это была дверь, о существовании которой служанка до сих пор не знала. Растерянно озираясь по сторонам, она шла вслед за Сигрид с единственной надеждой, встретить в этих сумрачных коридорах хоть одну живую душу. Королева шла впереди, безошибочно находя дорогу в полной темноте. Испуганная служанка боялась отстать от нее хотя бы на шаг, чтобы окончательно не раствориться в обступающем ее со всех сторон ужасе и мраке. То, что Сигрид бредит, девушка не сомневалась, не знала она только одного, как остановить эту рослую и сильную женщину. Кричать? Но она и так уже кричит в полный голос. И никто не слышит ее, никто не бежит ей на помощь с факелом в руках. А уж от плача детей и мертвые должны были бы проснуться. Из очередного проема, открывшегося в глухой на вид стене, пахнуло сыростью и плесенью, девушка отпрянула назад и в ужасе уставилась на королеву.

– Дальше я пойду одна, – Сигрид взяла из рук растерявшейся служанки младенцев и решительно шагнула вперед. Камень глухо ударил о камень, стена сомкнулась, и девушка закричала от ужаса. Никто не отозвался на ее крик, и она заметалась в узких переходах, то и дело натыкаясь на глухие преграды, не в силах отыскать выход из этого невесть кем построенного лабиринта.

Бес не внял уговорам Фрэя Ульвинского и не стал останавливаться в его замке. Ульвинский не обиделся, видимо догадался, почему так спешит вернуться домой владетель Ожский. Впрочем, догадались уже, кажется, все, но вслух своего мнения никто не высказывал. В конце концов, благородная Сигрид женщина зрелая и сама способна решить, от кого и когда ей рожать. Все считали Беса Ожского любовником Сигрид Брандомской, но это было не так. Они провели вместе только одну ночь, а на утро у Сигрид был такой вид, словно между ними ничего не было. Даже когда ее беременность стала очевидной для всех, и Бес пытался осторожно заговорить с ней на эту тему, он встретил ледяной прием. Глаза Сигрид вдруг сверкнули такой ненавистью, что Бес умолк, расстроенный и потрясенный. Она приняла его телом, но не захотела простить и принять душой. Если, конечно, преступления Беса Ожского попадают под понятия прощения и не прощения.

С каждым шагом гнедого коня, приближающего Беса к Ожскому замку, беспокойство его не только не уменьшалось, но даже нарастало, словно снежный ком, катящийся с крутого склона. Копыта коня гулко простучали по подъемному мосту, и десятки людей бросились навстречу вернувшемуся в родной замок хозяину. Бес довольно скоро уяснил, что в замки случилось несчастье.

– Сигрид пропала, – сказал ему Тах. – И дети тоже.

– Какие дети? – не сразу понял Бес.

– Ваши, – Тах удивленно посмотрел на отца. – Сигрид родила близнецов.

Кеннет стоял в нескольких шагах позади Таха и в глазах его промелькнуло нечто очень похожее на ненависть. Но Бесу сейчас было не до Кеннета.

– А ты куда смотрел?

– Ну, извини, – возмутился Тах. – Чем я-то мог помочь?

– А куда смотрели ее служанки?

– Она ушла по подземному ходу. Мы пробовали пройти за ней следом, но в этом лабиринте сам черт ногу сломит.

– Подземный ход ведет к оврагу на окраине Ожского бора. Ты отправил туда людей?

– Собираюсь.

– Долго копаешься. Всех на коней, и в Ожский бор. А мне факел. Быстро.

Тах засунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Два десятка всадников поскакали следом за ним к воротам. Бес проводил их глазами и круто развернулся к Кеннету:

– Ты пойдешь со мной.

Кеннет вскинул голову, собираясь резко возразить, но в последний момент передумал – время для ссоры было самым неподходящим.

Бес уверенно двигался вперед, безошибочно выбирая направление. Судя по всему, в хитросплетениях подземных Ожских переходов для него не было тайн.

– Запоминай, – бросил он на ходу Кеннету, – пригодится. По этому подземному ходу мать вынесла меня на руках из Ожского замка, спасая от головорезов Брандомского. И по этому же ходу я вернулся сюда, чтобы отомстить твоему деду Бьерну за ее смерть.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – зло прошипел Кеннет. – Я и без того знаю, что руки у тебя по локоть в крови. И это кровь моих близких.

– Не много же ты знаешь. – Бес даже не обернулся на этот задохнувшийся от ненависти голос.

– Достаточно, чтобы при случае сунуть тебе кинжал под ребра.

В этот раз меченый обернулся и даже поднял факел, чтобы получше рассмотреть лицо Кеннета.

– Зачем же дело стало? – спросил он насмешливо. – Кинжал у пояса, спина в двух шагах.

Кеннет молчал, закусив губу от бешенства и бессилия. Этот человек легко взял над ним верх только потому, что был бессердечнее и подлее. Уж он-то не задумываясь вогнал бы нож в спину своему врагу.

– Я король, а не убийца, – холодно сказал Кеннет. – И должен судить по закону, а не по сердцу. Сердцем я тебя давно уже осудил.

– По крайней мере честно.

Бес круто развернулся и решительно зашагал вперед. Кеннет, хмуря густые брови, несколько долгих мгновений оставался на месте. Шаги меченого гулом отдавались под каменными сводами подземелья, словно колокол звонил в неурочный час, предупреждая о грядущем несчастье. Не будь там впереди матери, Кеннет не задумываясь повернул бы назад, но судьба Сигрид теперь, пожалуй, неразрывно связана с судьбой этого человека, а значит, и Кеннету придется идти за ним следом. Во всяком случае до тех пор, пока он сам не научится выбирать дорогу. И тогда он поговорит с меченым уже по другому.

Сигрид засыпала или уже спала. Силы покинули ее сразу, как только она вырвалась из проклятого замка. Рыхлый снег провалился под ее отяжелевшим вдруг телом, и она обессиленно опустилась у ближайшего дерева, прислонившись к нему спиной. Даже младенцы перестали плакать, а может быть, она просто перестала слышать их голоса. Как не слышала злобного карканья ворон над своей головой и громких криков приближающейся погони.

– Сигрид!

Она не хотела слышать его голос. Другие голоса ее уже не волновали, но этот заставил подняться и рвануться вперед из последних сил. Она упала на самом краю оврага, вернее Бес успел перехватить ее в шаге от бездны, в которую она так жаждала провалиться навсегда. Она вновь услышала жалобный плач своих детей и вздрогнула всем телом в его объятиях. Вырваться, у нее уже не хватило сил. Не было сил бороться, не было сил сопротивляться этому человеку, шептавшему ласковые слова, и она повисла на его руках безвольной куклой, предоставив ему решать и свою, и ее судьбу. Все, что было в человеческих силах, она сделала, но Бог не принял ее жертвы.

Кеннет со страхом заглянул под одеяльца на лица младенцев и вздохнул с облегчением. Оба были живы-здоровы и довольно активно сопели, соревнуясь друг с другом в желании жить и наслаждаться запахами пробуждающегося от зимнего сна Ожского бора. Эти два таких похожих друг на друга человечка вбирали в себя и всю любовь, и всю ненависть Кеннета Нордлэндского. Любовь к матери, к родной земле, к бескрайнему небу над головой, и ненависть ко всему подлому, кровавому и грязному, ко всему тому, что он мог бы назвать именем Беса Ожского. И этот человек без страха шел сейчас впереди Кеннета, словно в насмешку подставляя ему для удара спину, уверенный, что удар никогда не будет нанесен, ибо руки его злейшего врага связаны любовью, пересилившей ненависть.

Глава 5 Рекин

Поездка к гуярам окончательно подорвала силы благородного Рекина. С трудом дотащился он до Ожского замка и здесь занемог, уже, пожалуй, без всякой надежды на выздоровление. Как ни странно, надвигающаяся смерть не испугала Лаудсвильского. Быть может потому, что жизнь не сулила ему ничего хорошего. Почему все обернулось так страшно? Жизнь ушла в пустоту. И кто в этом виноват? Он сам? Бес Ожский? Гарольд? Ярл Гоонский? Владетели, с их жадностью и непомерным самомнением? Наверное, виноваты все понемножку. Каждый защищал свое. Но, защищая свое, одновременно разрушал чужое. Очень может быть, что это и есть жизнь. Рано или поздно рушится все, что человек создает в горделивом самомнении. Храм и тот рухнул. А уж по уму, по знаниям, по умению управлять людьми горданцам не было равных в нынешнем мире. Да и тот, прежний мир, о котором так любил поговорить посвященный Чирс, тоже ведь разрушился под бременем человеческих страстей. И не спасли его ни знания, ни опыт государственных мужей. Так что не стоит, пожалуй, Рекину посыпать голову пеплом, его участь не лучше, но и не хуже, чем у других. Да и вина относительная.

Жизнь прожита. Много было в этой жизни и удач, и поражений, но никогда владетель Лаудсвильский не сдавался на милость обстоятельствам, не плыл как бревно по течению. Он всегда боролся, и сделал все, что от него в этой жизни зависело. Хотя, быть может, не все сделал верно. Но для того, чтобы исправить допущенные ошибки, ему понадобится еще одна жизнь, которой, увы, никогда не будет. Тем не менее, благородный Рекин, хитрая лаудсвильская лиса, как его называют «доброжелатели», должен сделать кое-что чужими руками, обманув при этом смерть. Пусть жизнь этого мальчика станет в какой-то степени его второй жизнью, в которой Рекин Лаудсвильский добьется победы.

– Забудь все, что было, благородный Кеннет. Я не знаю, любит ли твоя мать этого человека или ненавидит, но она сделала правильный выбор и за себя, и за тебя. Прежний мир умрет вместе со мной, Кеннет, и нет смысла копаться в его обломках, отыскивая повод для новой свары. Тебе придется отстроить Лэнд заново, и дай Бог, чтобы он был лучше нашего. Строить будешь ты, Кеннет, но площадку под это здание должен расчистить для тебя Бес Ожский. Такой, каков он есть: жестокий, коварный, безжалостный и беспощадный, повидавший мир во всей его отвратительной наготе.

– Его ненавидят.

Благородный Рекин едва не захлебнулся мелким старческим смехом и закашлялся до слез на потускневших от боли глазах.

– Ненавидят, потому что боятся. И правильно делают. Но тебя этот человек любит.

– Это я уже успел заметить, – криво усмехнулся Кеннет, – он вообще неравнодушен к нашей семье.

– Если ты имеешь в виду свою мать, то напрасно иронизируешь, – Лаудсвильский посмотрел на Кеннета почти зло. – У благородной Сигрид ума и сердца больше, чем у болванов, сплетничающих за ее спиной. Бес Ожский полюбил твою мать, когда ему было столько же лет, сколько сейчас тебе, и сумел пронести свое чувство через такие испытания, которые другим не снились. Не суди их, Кеннет. Это я тебе говорю, Рекин Лаудсвильский, на пороге смерти. Нет у тебя права их судить.

Обессиленный старик упал на подушки. Может и стоило рассказать молодому королю правду о его настоящем отце, но в этом случае Сигрид, пожалуй, проклянет Рекина Лаудсвильского. А зачем лишнее проклятие и без того грешной душе.

– Бес Ожский будет защищать тебя всю жизнь.

– Почему? – Кеннет требовательно смотрел на старого владетеля. Рекину стало не по себе от этого взгляда. Кто знает, быть может, мальчишка догадывается об истинном положении дел?

– Видишь ли, – мягко сказал Лаудсвильский, – твоим дедом был Тор Нидрасский, капитан меченых, а значит, в глазах Беса Ожского ты тоже меченый.

– Я думал, что все это пустая болтовня.

– Нет, – глаза Рекина неожиданно блеснули весельем, – твоим дедом был Тор Нидрасский, за это я ручаюсь.

– Тах тоже считает меня меченым и даже подарил мне мечи убитого Волка.

– Носи, – коротко посоветовал Рекин.

– Я король Лэнда, – надменно произнес Кеннет. – Разве не ты, благородный Рекин, сам без конца твердишь мне об этом?

– Именно поэтому Кеннет. Башня владела Приграничьем более пятисот лет, а Нордлэнд от силы двадцать. Не говоря уже о том, что весь Лэнд жил когда-то под рукой Башни.

– И ты предлагаешь, чтобы я ее возродил?

– Покойников не воскресить, – усмехнулся Рекин. – Но меченые умели побеждать, и память об их победах будет вдохновлять многих.

Кеннет молчал долго. Рекин, откинувшись на подушки, пристально наблюдал за выражением его нахмуренного пока еще мальчишеского лица. Этот молодой человек умеет скрывать свои чувства даже от близких, что, пожалуй, к лучшему. Врагов у Кеннета Нордлэндского будет много. И Рекину хотелось верить, что этот потомок меченых, владетелей и королей сумеет оправдать возлагаемые на него надежды.

– Не знаю, – сказал после долгого молчания молодой король, – иногда мне кажется, что мы уже все проиграли.

– Каждый вправе сомневаться, Кеннет, – спокойно отозвался Лаудсвильский, – но мы должны выполнить свой долг до конца, а там уж как Бог даст.

– Я свой долг выполню, можешь не сомневаться, благородный Рекин.

– Пригласи ко мне Отранского, – крикнул в спину уходящему Кеннету Лаудсвильский.

Боль отступила, но он знал, что это ненадолго. За отпущенное короткое время Рекину предстояло еще многое сделать. Хотя если бы его спросили, а зачем так хлопочет старый больной владетель, которому осталось жить всего несколько дней, он, пожалуй, не сразу нашел бы, что ответить. Слишком долго он управлял делами Лэнда, чтобы уйти просто так, не оставив последних распоряжений.

Гаук Отранский был удивлен и бодрым голосом, и оживленным видом казалось бы уже окончательно угомонившегося владетеля. Но как старый боевой конь из последних сил рвется в битву, так и Рекин Лаудсвильский до последнего вздоха не желал выпускать нити интриг из своих рук.

– Рад видеть тебя, благородный Рекин, – искренне приветствовал Отранский старого знакомого.

Да, много было пережито-прожито, всего сразу не упомнишь. Были они и друзьями и врагами, и вновь друзьями. Одно слово – жизнь. Она и сведет, и разведет, а конец для всех один. Благородному Рекину выпала не самая трудная смерть, будем надеяться, что так же повезет и Гауку Отранскому.

– Владетель Хилурдский сбежал к Олегуну.

– А Гоголандский?

– Арвид на месте. Его раненный сын держит.

– Ты присмотри за Гоголандским, может, его не сын держит, а желание услужить гуярам.

– Не знаю, – покачал головой Отранский, – все-таки Арвид никогда не был отпетой сволочью.

– А благородный Олегун был? – усмехнулся Рекин. – То-то и оно. Жди, за Хилурдским другие потянутся.

– На кой они сдались гуярам? Придется землей и замками с ними делиться.

– Можно и поделиться, а потом отобрать, – поморщился Рекин.

– Во всяком случае, перемирие не сделало нас ни честнее, ни сильнее, – вздохнул Отранский.

– Я и не надеялся, что перемирие поможет нам укрепить силы.

– А на что ты надеялся, благородный Рекин? – в голосе Отранского послышалось раздражение.

– Надо сохранить людей, Гаук, – Лаудсвильский поднял на гостя спокойные глаза. – Бес Ожский прав: Лэнд – это люди, а не земля. Сохраним людей, сохраним обычаи и веру, значит рано или поздно вернем и землю. Гуяры согласны принять беженцев из Остлэнда, Вестлэнда и Нордлэнда. Эти люди должны вернуться домой. Но перед возвращением в них надо вселить веру, что гуяры – это временно, и что скоро в Лэнд вернется законная власть. Эту уверенность в людях надо поддерживать и потом, даже если вам придется оставить Приграничье.

– Я уходить не собираюсь, – холодно заметил Гаук.

– Не о тебе речь. Своей жизнью мы вольны распоряжаться, как нам заблагорассудится, но мы не вправе рисковать судьбой Лэнда.

– Чтобы содержать такое количество агентов, нам потребуется много золота. Нужны базы в Ожском бору, и на островах у духов. Придется подкупать и гуяр, и вестлэндцев Олегуна. У меня таких денег нет. Нет и людей, способных все это организовать.

– Зато и деньги, и люди есть у Беса Ожского. Я уже не говорю о том огромном опыте, который приобрел этот человек, противоборствуя Храму и Лэнду. Тебе не грех у него поучиться.

– Никто не знает, что у Беса Ожского на уме.

– Я знаю! Действуй через Сигрид, через Кеннета, через Таха.

– С этого меченого мальчишки где сядешь, там и слезешь.

– Ты меня удивляешь, благородный Гаук, – Лаудсвильского даже повело от огорчения, – женщина способна приручить любого мужчину, хоть меченого, хоть не меченого.

– А где я возьму эту женщину? – возмутился Отранский. – Я не сводня, в конце концов,

Лаудсвильский зафыркал жеребцом в ответ на отповедь благородного Гаука.

– Почему бы тебе не выдать за Таха свою дочь?

– Ну знаешь ли… – Отранский даже руками развел.

– Этот Тах внук посвященного Вара и правнук посвященного Ахая.

– Мне-то какое до всего этого дело, владетель?

– Тебе-то никакого, благородный Гаук, но в Суране сей факт может оказаться немаловажным.

– Храм разрушен до основания, – неуверенно возразил Отранский.

– Храм разрушен, но осталась легенда об ушедших благословенных временах. Ибо ушедшие времена всегда благословенны, благородный Гаук, всегда они лучше нынешних. Уверяю тебя, если Тах заявит о своих претензиях на власть, то в суранских городах найдется немало людей, готовых поддержать его притязания.

– Нам-то какая от всего этого радость?

– Неужели ты, благородный Гаук, собираешься одолеть гуяров в одиночку?

– Не знаю, – покачал головой Отранский. – Я человек простой, Рекин, для меня все эти суранские города – темный лес.

– Зато для Фрэя Ульвинского там нет тайн. Пусть Сураном займется он.

– А деньги? Где я возьму столько денег? Если нам не поможет Бес Ожский, то Приграничье будет голодать этим летом.

– Деньги есть у Сигрид. Бьерн Брандомский немало нахапал в свое время. Золото Башни и Храма наверняка прибрал к рукам Бес Ожский. Меченый не просто богат, он сказочно богат. Да и его сын Тах отнюдь не нищий.

– У мальчишки-то откуда?

– В последнем письме ко мне посвященный Халукар посетовал мимоходом, что ему так и не удалось обнаружить золото посвященного Вара, который был самым богатым человеком в Храме. А из всей многочисленной семьи Левой руки Великого уцелела только его дочь, мать Таха. Теперь ты понимаешь, благородный Гаук, почему так важно, чтобы интересы Лэнда не были совсем уж чужими меченому мальчишке. Конечно Бес Ожский не оставит Кеннета пока жив, но ведь и он не вечен. Кстати, дочери Беса тоже следует подыскать жениха из наших.

Гаук усмехнулся:

– По-моему, ты, благородный Рекин, собрался переженить всех в Приграничье…

– Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах, для укрепления союза владетелей с Бесом Ожским.

– Мне кажется, Рекин, что ты самый большой оптимист во всем Лэнде.

– Будем надеяться, что этот оптимизм не на пустом месте, – отозвался Лаудсвильский.

Глава 6 Кристин

Рекин Лаудсвильский умер в первый день лета, и эта смерть потрясла Кеннета даже больше, чем он мог предположить. Неугомонный владетель наконец успокоился навсегда в фамильном склепе Хаарских ярлов, взяв напоследок клятву с Кеннета, перезахоронить его в развалинах Лаудсвиля, по возвращении на трон нордлэндских королей. Кеннет обещал, но отнюдь не был уверен, что ему удастся выполнить взятое на себя обязательство.

В Приграничье пока все было спокойно. Условия перемирия соблюдались и лэндцами, и гуярами. Никто не сомневался, что это затишье перед бурей. Но грянет буря или нет, а жить надо было, именно поэтому еще по весне, как только просохли дороги, Бес Ожский и Фрэй Ульвинский, в сопровождении полусотни дружинников, отправились в Суран. О целях этой экспедиции особенно не распространялись, да и знали о ней немногие. Приграничью нужен был хлеб, чтобы прокормить многочисленных беженцев из Лэнда, и хотя в последнее время их количество значительно уменьшилось за счет возвратившихся к родным очагам, но немало было и таких, которым возвращаться было просто некуда. В основном это были жители Бурга и других крупных городов, разрушенных гуярами. Обустройство этих беспокойных людей стало головной болью и Гаука Отранского, и оправившейся после долгой болезни Сигрид. Кеннету тоже пришлось вникать в дела Приграничья: принимать делегации от купечества, от ремесленников и, как говорил Тах, надувать щеки, хмурить брови, расточать благосклонные улыбки.

Приграничные дороги с приходом весны сделались небезопасными. Банд, орудовавших в Ожском бору, день ото дня становилось все больше и действовали они все наглее и наглее, подбираясь порой к стенам укрепленных замков. Буржский сброд активно осваивался в Ожском бору, тревожа не только окрестных крестьян, но и нападая на хлебные обозы, которые под усиленной охраной дружинников направлялись в городки Приграничья для скопившихся там беженцев. Гаук Отранский обратился за помощью к королю Кеннету. В замке Ож было до сотни дружинников из личной охраны короля, кроме того сильные гарнизоны были расположены в ближайших замках, Брандоме и Ингуальде. Кеннет вызвался было сам навести порядок в окрестностях, но тут запротестовали и старый владетель Саарский, и благородная Сигрид: негоже королю в нынешней ситуации воевать со своими подданными, даже если эти подданные встали на путь разбоев и грабежей.

Очистку ближайших лесов поручили Таху. Меченый с большим рвением принялся за дело, тем более что человеку, выросшему в Южном лесу, Ожский бор казался родным домом. Опытные дружинники, участники многих сражений и стычек, поражались умению этого мальчишки ориентироваться на местности, его звериной хитрости и коварству, когда следовало заманить врага в ловушку, и той веселой беспощадности, с которой он преследовал разбойников. Вот уж действительно, истинный сын Черного колдуна.

Тах довольно быстро навел порядок в округе, заслужив благодарность и владетелей и крестьян. Кеннет завидовал меченому, но старался держать свои чувства в узде, да и зависть была глупой, мальчишеской, которую не следовало выставлять на показ. Оказалось, что быть королем в разоренной стране хлопотно и скучно. То и дело приходилось разбирать свары между владетелями, которых даже поражение не смогло излечить от высокомерия и неуживчивости. Что делили эти люди, все, казалось, потерявшие, Кеннет понять не мог, но владетели без конца припоминали вековой давности обиды, плели интриги, создавали недолговечные союзы, заключали браки. И весь этот странный хоровод вытанцовывал вокруг Кеннета, требуя внимания и денег. Однако средств в королевской казне не было вовсе. Кое-что перепадало остлэндским и нордлэндским владетелям от королевы Сигрид, но эти скромные пожертвования не столько утихомиривали, сколько разжигали страсти. И добро бы речь шла о юнцах, но многие владетели годились Кеннету в отцы, а то и в деды. Конечно, трудно было ждать от людей потерявших все, в том числе и своих близких, спокойствия и рассудительности, но хотя бы на каплю понимания Кеннет Нордлэндский мог, казалось бы, рассчитывать с их стороны. Появились обиженные, которые втихомолку, а кое-кто уже и открыто, искали связи с Оле Олегуном, благо в агентах самозваного вестлэндского короля недостатка не было. Следом за Хилурдским отъехал к Олегуну еще несколько владетелей со своими уцелевшими дружинниками. Все усилия Отранского и Мьесенского, сплотить оставшихся владетелей, закончились практически ничем. Нетерпеливый Мьесенский ругался, Гаук Отранский только плечами пожимал. Рекин Лаудсвильский и здесь оказался прав – владетели уже созрели для измены, дело было только за гуярами, которые, однако, не спешили возвращать хозяевам земли и замки, что заставляло многих пока держаться друг за друга и короля Кеннета. Кто его знает, как в конце концов повернется дело. Поговаривали, что Бес Ожский и Фрэй Ульвинский ведут переговоры со степняками и суранцами о совместном выступлении против гуяров. Словом, рвать отношения с Кеннетом, не договорившись с гуярами было просто глупо. К тому же прибыли первые хлебные обозы из Сурана, а значит, появилась надежда дожить до нового урожая, пересидеть еще одну зиму, а там как Бог даст.

Шум во дворе вывел Кеннета из задумчивости. Судя по всему, это Тах вернулся из очередной карательной экспедиции в Ожский бор. Кеннет подошел к окну и некоторое время наблюдал за поднявшейся суетой. Если судить по довольному виду дружинников, по их уверенным голосам, то экспедиция и на этот раз прошла успешно. Около десятка понурых людей со связанными руками жались у стены. Надо полагать, это и были захваченные в плен разбойники. Тах оставался пока в седле, скаля белые крупные зубы в сторону высыпавших во двор фрейлин королевы Кристин. Впрочем, и сама Кристин была здесь же, в легком светлом платье, очень выгодно подчеркивающим достоинства ее фигуры. Она о чем-то пересмеивалась с меченым. Это задело Кеннета, и он неожиданно даже для себя выругался сквозь зубы. Старый владетель Саарский, заменивший на посту первого министра несуществующего уже нордлэндского королевства Рекина Лаудсвильского, удивленно поднял голову и смущенно откашлялся. Кеннет махнул в его сторону рукой, сигнализируя, что все в порядке, и вновь повернулся к окну.

Гильдис Отранская протягивала маленького Бьерна Таху и весело при этом смеялась. Кристин протестовала, во всяком случае, так показалось Кеннету, но тоже улыбалась. Похоже, им там, во дворе, всем было очень весело. А меченый Тах был очень хорош на вороном коне, не даром же Гильдис Отранская и Ингрид Мьесенская никак не могут его поделить, и своими ссорами не раз уже привлекали внимание благородной Сигрид, у которой и без этих клуш хватало забот.

Визг девушек достиг ушей Кеннета даже сквозь толстые суранские стекла. Надо было бы открыть окно, но он не стал этого делать. Еще подумают, что благородному Кеннету нечем больше заняться, как только за девчонками подсматривать.

Тах сделал несколько кульбитов по двору, держа Бьерна на руках. Кристин, похоже, испугалась, но меченый как ни в чем не бывало спрыгнул на землю, на ходу подбросив и поймав смеющегося Бьерна. Ребенок любил меченого, это точно. На руках у Кеннета он так не смеялся. Странно только, что Кристин, так ненавидевшая Беса Ожского, благосклонно относилась к Таху. Хотя и этому было свое объяснение: именно меченый опекал Кристин и Бьерна во время страшного бегства из Бурга. Дана тоже находилась во дворе, тоже ругала Таха и тоже смеялась. Длинные светлые вьющиеся волосы то и дело падали ей на лицо, и она привычным жестом их назад, едва не до плеча при этом обнажая руку. Поводов для смеха, по мнению Кеннета, не было вовсе: каким бы ловким наездником ни был меченый, такие кульбиты с ребенком на руках чреваты большим несчастьем. Надо поговорить с Тахом и Кристин: наследник лэндского престола – не игрушка. Вообще-то с Кристин давно уже следовало поговорить – со дня их свадьбы прошло полгода, но в жизни Кеннета ничего не изменилось. Он все ждал какого-то знака, не решаясь прояснить отношения до конца. А Кристин подобное положение дел, похоже, вполне устраивало, и она не предпринимала попыток к сближению. Создавшаяся ситуация была довольно унизительной для Кеннета, и он уже не раз ловил на себе насмешливые взгляды Таха, да и не только его. Девушки, фрейлины Кристин, смеялись над ним почти открыто, а Кристин странно улыбалась в ответ на шутки. Был бы жив Рекин, он, конечно, присоветовал что-нибудь Кеннету, а сейчас молодому королю не к кому обратиться. Кеннет покосился на старого владетеля Саарского и вздохнул. С этим, пожалуй, разговаривать на столь деликатную тему не стоит. Благородный Эйнар туговат на ухо и даже обычные распоряжения ему приходится отдавать во всю мощь легких. Хороший бы у них получился разговор, во дворе слышно было бы. Кеннет рассмеялся.

– Что-то случилось, государь? – Саарский оторвался от бумаг и посмотрел на Кеннета.

– Это во дворе, – махнул рукой на окно Кеннет. – Я, пожалуй, спущусь туда.

– Твоя подпись, государь, – старик протянул ему бумагу. Кеннет быстро пробежал ее глазами. Мы повелеваем, мы предписываем… Интересно, хотя бы одно из этих распоряжений будет выполнено или нет? Странный он, Кеннет, король. Все дела в его королевстве вершат другие люди, а он только расписывается в своем бессилии. Государь, который не правит, и муж, который боится собственной жены. Впрочем, Кристин пока еще ему не совсем жена.

Кеннет покраснел и закусил губу.

– Что-нибудь не так, государь? – озаботился Саарский.

– Нет, все верно. – Кеннет размашисто поставил на листе бумаги подпись и стремительно вышел из комнаты, оставив владетеля в некоторой растерянности.

Тах обрадовался, увидев Кеннета, во всяком случае, оставил девушек и направился к королю.

– Я тут поймал одного нашего знакомого, – сказал он улыбаясь, – не худо было бы и тебе с ним поздороваться.

Кристин подхватила Бьерна из рук Гильдис Отранской и направилась к дому, девушки последовали за ней. Похоже, Кеннет своим появлением потушил веселье.

– Показывай, – повернулся он к Таху.

Кеннет не сразу узнал красномордого детину с всклоченными седыми волосами.

– Арвид, – подсказал ему меченый. – Вспомни буржские ворота.

Кеннет вспомнил. Краснорожий знакомец покойного Эрлинга, пытавшийся помешать им покинуть взбунтовавшийся город. А Кеннет был почти уверен тогда, что они убили этого негодяя. С тех пор Арвид здорово облинял, да и с тела спал порядочно, но держался он по-прежнему вызывающе.

– Далеко тебя занесло, – усмехнулся Кеннет.

– А тебя, государь? – в тон ему ответил Арвид.

Тах, не раздумывая ни секунды, вытянул наглеца плетью. Арвид отшатнулся и грозно выругался.

– Обломаем, – пообещал ему меченый и повернувшись к Кеннету добавил: – Письма при нем нашли от Олегуна к нашим владетелям. Большие блага сулит им Вестлэндский самозванец, если они продадут с потрохами законного государя.

– К кому письма?

– Молчит пока. Язык мы ему развяжем, а письма ты Гауку отдай, пусть разбирается.

– Сам разберусь, – хмуро отозвался Кеннет и покосился на окно, где промелькнуло женское лицо.

Тах взял его под руку и отвел в сторону:

– Пора тебе решать с Кристин.

Кеннет вскинулся, словно его пришпорили, глаза сверкнули гневом.

– Да брось ты, – сказал спокойно Тах, – все когда-нибудь начинают.

Меченый говорил серьезно и даже тени насмешки не было на его смуглом лице. Кеннет успокоился:

– Что я, по-твоему, должен делать?

– Кристин женщина, – задумчиво произнес Тах, – тут самое главное, не испугаться в первый момент. Может быть, тебе с другой для начала попробовать?

– Как это? – удивился Кеннет.

– Найдем тебе бабенку порасторопнее, она объяснит и покажет, что к чему.

– Где я тебе эту бабенку возьму, – покраснел от смущения Кеннет.

Разговор получался дурацкий, надо было сразу оборвать меченого. В конце концов, Кеннету скоро шестнадцать, пора уже самому научиться решать подобные дела.

Тах огляделся невесть для чего по сторонам и заговорщически подмигнул Кеннету:

– Жди меня на открытой галерее, когда стемнеет. Я тебя познакомлю кое с кем.

Кеннет только фыркнул в ответ и направился к дому. Ему показалось, что меченый улыбается, но не хватило смелости обернуться, чтобы убедиться так это или нет.

Сигрид подняла глаза на вошедшего сына, но ничего не сказала. Кристин же в сторону Кеннета даже головы не повернула. Гильдис Отранская и Марта Саарская о чем-то перешептывались в углу и тихо пересмеивались. Кеннет был уверен, что смеются они именно над ним, а потому и бросил в их сторону сердитый взгляд, направляясь к матери. Путь его пролегал мимо склонившейся над шитьем Кристин. Кеннет собирался гордо прошествовать мимо, но не удержался и чуть скосил в ее сторону глаза. В глубоком вырезе платья он увидел нечто такое, что заставило его немедленно вздернуть глаза к потолку. К сожалению, он при этом зацепился за ножку подвернувшегося дубового кресла и растянулся в полный рост у ног матери.

Сигрид вскрикнула от испуга, а потом, убедившись, что Кеннет нисколько не пострадал, расхохоталась в полный голос. Прыснули по углам девушки, и даже Кристин, не отрывавшая глаз от шитья, улыбнулась. На счастье Кеннета в зале появился Тах, и внимание присутствующих переключилось на него. Кеннет оправился от смущения, потер ушибленное колено и присел в кресло рядом с матерью. Сигрид взяла из его рук письма, отобранные у Арвида, и принялась их внимательно просматривать. Лицо ее сразу стало серьезным. Девушки притихли. Кеннет исподлобья наблюдал, как Тах шепчется с Гильдис Отранской. Девушка загадочно улыбалась и бросала на Кеннета насмешливые взгляды. На Кристин Кеннет взглянуть не решался, а когда все-таки не удержался и скосил глаза в ее сторону, то получил такую улыбку припухших розовых губ, что его даже в жар бросило.

Кеннет уже почти решил плюнуть на предложение меченого и не ходить на галерею в эту ночь, но в последний момент передумал и все-таки отправился туда. Тах уже поджидал его. Кеннет издалека опознал его фигуру по витым рукоятям мечей над широкими плечами. Похоже, меченый не снимал оружие даже во сне.

– Не робей, – подбодрил Тах Кеннета. – Бабенка – пальчики оближешь.

Бежать сейчас было бы позорно и глупо, а потому Кеннет заставил себя последовать за меченым, хотя его желание участвовать в этих глупых играх почти сошло на нет. Тах уверенно двигался в темноте, похоже, для него этот путь был привычным. А между тем они находились в той части замка, покои которой были отведены для Кристин и девушек ее свиты. Кеннет и днем появлялся здесь нечасто, а уж ночью и вовсе предпочел бы оказаться как можно дальше от этих мест. Черт бы побрал этого меченого. А если Кристин узнает о ночных похождениях мужа, и хотя Кеннет ей пока еще не совсем муж, вряд ли она одобрит его поведение.

– Это что? – шепотом спросил Кеннет.

– Баня, – спокойно отозвался Тах, не понижая голоса. – Так уж принято в Приграничье, что перед первым свиданием с женщиной надо смыть с себя всю грязь.

– А ну тебя к черту, – огрызнулся Кеннет.

Тах в ответ только рассмеялся и принялся раздеваться, насвистывая под нос веселый мотивчик. Кеннет нехотя последовал его примеру. Дело, на которое он решился после долгих колебаний, похоже откладывалось на какой-то срок. С одной стороны, он почувствовал облегчение, но с другой, ему хотелось, чтобы все это случилось побыстрее. В конце концов, после долгих приготовлений у Кеннета может в последний момент не хватить решимости.

Тах толкнул дверь и первым ступил через порог. Кеннета, шедшего за ним следом, обдало паром таким горячим, что он едва не задохнулся.

– Вперед, благородный король Кеннет, – подбодрил его Тах почти невидимый в полумраке. Кеннет в очередной раз послал его к черту и осторожно двинулся вперед, стараясь не растянуться в полный рост на влажном и скользком полу. Он не сразу понял, что кроме Таха в помещении есть еще кто-то, а когда понял, что эти кто-то женщины, ему сразу же захотелось уйти. Невесть откуда взявшийся Тах подтолкнул его в спину и шепнул на ухо:

– Иди, не бойся. Она сама все сделает.

Кеннет, раскинув руки и с трудом передвигая разом ослабевшие ноги, двинулся вперед и непременно упал бы, если бы ему на помощь не вынырнула из горячего пара чья-то белая рука и не потянула за собой.

– Ложись на лавку, – услышал он чей-то шепот и покорно подчинился.

– Веничком его, – посоветовал из дальнего угла невидимый Тах, – он у тебя быстро дозреет.

Кто-то засмеялся рядом с Тахом, и смех этот был женским. Похоже, меченый время зря не терял. А Кеннет лежал тихо, подставляя под хлесткие удары бока и дозревал. Он не рискнул взглянуть в лицо женщины, да и вряд ли он узнал бы ее в полумраке, но женское тело он видел очень хорошо, оно буквально слепило ему глаза. Он даже не заметил, когда она отложила веник и принялась гладить его тело руками. Из угла, где находился Тах, послышался стон, и Кеннет невольно скосил туда глаза. Пар немного рассеялся, и то, что он увидел, обожгло его сильнее, чем горячая вода.

– Иди ко мне, – шепнула ему женщина, и Кеннет потянулся к ней, привычно повинуясь ее рукам. Никогда он не думал, что чужое тело способно вызвать в нем такую бурю эмоций. Кеннет нырнул в это белое тело, спасаясь от распирающего желания, и на минуту ему показалось, что сердце его остановилось, а потом и вовсе едва не разорвалось от ощущений, лишь угадываемых ранее, но никогда до сих пор не испытываемых во всей полноте.

Кеннет выскочил из парилки растерянный и восхищенный. И еще бог знает какие чувства он испытывал в эту минуту. Голый Тах в обнимку с голой Гильдис Отранской встретили его появление дружным смехом. Меченый протянул ему кубок, наполненный вином. Кеннет осушил кубок с наслаждением, а потом обессиленный опустился на лавку.

– Согрешил, значит, – подвел итог Тах. – Ну, иди греши дальше.

– В каким смысле? – не понял Кеннет.

– В прямом. Ты нам мешаешь.

Кеннет был так доволен случившимся, что думал уже о том, как бы благополучно унести отсюда ноги, но Тах, похоже, считал, что все еще только начинается.

– Ты хоть поблагодари женщину, зря, что ли, она для тебя так старалась.

Гильдис Отранская захлебнулась смехом и уткнулась лицом в плечо Таха. Вот бесстыжая девка, стоит голая, ржет как кобыла и не капли смущения на лице. И меченый тоже хорош…

– Вот вам и благородный король Кеннет, – сказала Гильдис отсмеявшись. – Изменил жене и ни тени раскаяния на лице.

– Ты не суди его, благородная Гильдис, – протянул Тах голосом очень похожим на голос старого Эйнара Саарского, – все, что ни делает государь, делается исключительно для блага государства.

И оба они едва не поползли под лавку от смеха. А Кеннет едва не задохнулся от возмущения. Уж кто бы его судил, только не эти двое.

– Иди, женщина заждалась, – посоветовал ему Тах сквозь смех. – Потом оправдаешься.

– Чтоб вы провалились со своим дурацким смехом!

Рассерженный не на шутку Кеннет толкнул дверь и не сразу понял, что перед ним стоит Кристин. А понял, когда его обдало жаром с ног до головы. Пар почти рассеялся, открывая его взору тело вызывающе прекрасное в своей бесстыжей наготе.

– Нехорошо, государь, искать утехи на стороне, имея рядом законную жену.

Кеннет вдруг хрюкнул от смеха и прижался лицом к смеющемуся лицу Кристин. На этом и закончилось первое любовное приключение благородного короля Кеннета.

Глава 7 Дела семейные

Владетели Ожский и Ульвинский вернулись из Сурана в самом конце лета с большим хлебным обозом, но утешительных вестей не привезли. На землях Храма не было мира, как не было и понимания надвигающейся опасности. Суранские города враждовали друг с другом, со степняками, с варварами восточных лесов, по храмовым землям гуляли бесчисленные банды, а тут еще и стая, изменив веками протоптанный маршрут в сторону Лэнда, обрушилась на юго-западные области Сурана.

С хлебом Бесу помог старый знакомец хан Дуда, но ни о каком военном союзе против гуяров он и слышать не хотел, в близкую опасность не верил. Разоренный войной Лэнд его не прельщал, куда выгоднее и безопаснее было трясти суранские города, которые без проволочек откупались от степняков дарами, а то и нанимали их для разборок с бандами. Кроме того у хана были свои соперники в степи и за ними нужен был глаз да глаз. Словом, Дуда посочувствовал лэндцам, поцокал языком, посодействовал в приобретении зерна и даже предоставил охрану для хлебных обозов, но рассчитывать на него в борьбе с гуярами не приходилось.

– Боюсь, что с владетелями у нас будут неприятности, – сказал грустно Отранский. – Агенты Олегуна не теряли времени зря. Как бы владетели не договорились с гуярами нашими головами.

– Понять нордлэндцев и вестлэндцев можно, – вздохнул Ульвинский, – наши земли и замки пока при нас, а им терять уже нечего и нечего защищать.

– А что доносят твои лазутчики, благородный Гаук? – спросил Бес.

– Почти уже решено, что императором гуяров выберут Конана из Арверагов. Конан горячий сторонник похода в Приграничье и далее вглубь Сурана. Все новые и новые гуярские корабли прибывают из-за моря, и прибывшие хищники ждут своей доли добычи.

– Быть может, стоит договориться с гуярами, – осторожно заметил Эйнар Саарский, – и пропустить их через земли Приграничья в Суранские степи.

Отранский кивнул головой:

– Я посылал людей к знакомому вам Родрику из Октов, как мне кажется, он непрочь договориться.

– Так в чем проблема? – удивился Ульвинский.

– Проблема в том, что далеко не все гуярские вожди согласны с Родриком, большинство стоит за войну.

– Было бы безумием со стороны гуяров уйти в Суранские степи, оставив нас за спиной, – спокойно сказал Бес Ожский. – Надо полагать, что Конан из Арверагов это понимает. Я не против переговоров с Родриком, но следует быть готовым к любому повороту событий.

Сигрид ревниво наблюдала за Бесом Ожским, склонившимся над колыбелью. Может быть, кому-то это и покажется смешным, но она не считала его отцом Рагнвальда и Оттара, хотя и не отрицала, что родила их именно от него. Конечно, она проявила слабость в ту ночь, да еще и пыталась скрыть это от самой себя. Сейчас, вспоминая об этом, Сигрид испытывала неловкость – в ее-то возрасте разыгрывать из себя невинную дурочку. Но пусть этот человек не думает, что занимает в сердце благородной Сигрид хоть какое-то место. Союз – да. Но не более того.

Наверное, Бес не был ей совсем уж безразличен ни в полузабытые дни их юности, ни потом. Если бы в ту ночь, когда оскорбленная Гарольдом, она приехала в Ожский замок, к ней бы пришел любовник, а не насильник, кто знает, как бы сложились их отношения. Но тогда он не желал ее любви, он жаждал мести. И отомстил подло и низко. Как только может отомстить мужчина женщине. И разлучил ее с Оттаром. Две ночи она провела с Бесом Ожским и родила ему троих сыновей, без любви, без нежности. Он предпочел пустить в ход силу, обман и колдовство в придачу. А чем еще прикажете объяснить ее не раз уже проклятую слабость в ту ночь, когда были зачаты близнецы. Наверное, по большому счету, этот человек был вправе отомстить и ее отцу Бьерну Брандомскому, и ее мужу Гарольду Нордлэндскому, но этот большой счет не для благородной Сигрид.

В любви меченого Сигрид не сомневалась, но уж очень странной была эта любовь, рождавшая в ее душе протест и возмущение и против него, и против самой себя, которая хоть и не отвечала, но позволяла себя любить. Кое-чего этот человек от нее уже добился и почти без ее согласия. Недаром же его называют Черным колдуном. Меченый ей действительно нужен, но вовсе не как женщине, а как королеве. И, пожалуй, стоит ему сказать об этом прямо.

– Мне нужны деньги, владетель Ожский.

Бес оторвался от колыбели и удивленно посмотрел на женщину:

– Все доходы Ожского замка в твоем распоряжении.

– Деньги нужны не только мне, они нужны Отранскому.

– Почему же благородный Гаук сам не попросил их у меня?

– Благородный Гаук считает, что любовнице Беса Ожского сделать это гораздо проще, – зло проговорила Сигрид. – Все они считают Сигрид Брандомскую потаскухой, которая отдается меченому за золото и за помощь в спасении государства.

– И ты позволяешь им так думать?

– Позволяю, – надменно вскинула голову Сигрид, – потому что это правда. Королевы ничем не отличаются от прочих женщин, и когда им платить нечем, они платят своим телом.

– Положим, ты платишь не слишком щедро, – усмехнулся Бес.

Сигрид уже подняла руку, чтобы влепить ему пощечину, но передумала. В конце концов, он впервые недвусмысленно высказался о своих желаниях, хотя и в издевательской форме. Но от Беса Ожского большего ждать, пожалуй, не приходилось.

– Так ты дашь золото? – спросила она с вызовом.

– Дам конечно, – легко согласился он.

Сигрид была разочарована, и тут же рассердилась на себя за это неуместное разочарование. Неужели ей действительно хочется, чтобы этот двусмысленный разговор продолжался дальше?

Бес, как ни в чем не бывало, расположился в кресле у камина и пристально смотрел на Сигрид насмешливыми темными глазами. Самым умным было бы выставить его за дверь, но у нее накопилось к нему слишком много дел, так что приходилось терпеть его вызывающее поведение.

– Твой сын Тах спутался с Гильдис Отранской, это может не понравится благородному Гауку, а ссора с ним нам сейчас ни к чему.

– Но это ведь, кажется, вполне соответствует планам покойного Лаудсвильского, о которых он мне неоднократно намекал.

– Я рада, что ты даешь согласие на их брак.

– А я разве даю? – удивился Бес. – Хотя, если Таху нравится девушка, то почему бы и нет.

– Боюсь, что Таху нравятся и другие девушки, как и некоторым другим меченым, но я не потерплю разврата вокруг себя.

– А кто они, эти «некоторые другие меченые»? – полюбопытствовал Бес.

Сигрид закусила губу. Надо же так глупо проговориться. Теперь этот человек вообразит, что она его ревнует. Даже в дни юности она не могла терпеть самодовольной улыбки на его лице, а уж во времена нынешние тем более.

– Ну что ж, – вздохнул Бес, – я поговорю с Тахом, а также с «некоторыми другими мечеными», возможно, они изменят свое поведение, дабы не докучать благородной Сигрид.

Он поднялся с кресла и отвесил ей изящный поклон. Неслыханное рыцарство! А она держала его за грубого вояку. Интересно, где он набрался хороших манер, уж не среди суранских ли красавиц? Что-то слишком долго он там пропадал. А впрочем, какое ей до всего этого дело. Но дело все-таки было, именно поэтому благородная Сигрид смотрела вслед уходящему владетелю Ожскому почти с ненавистью.

Кеннет был вполне доволен жизнью и самим собой, и даже возвращение Беса Ожского, пропадавшего в Суранских степях несколько месяцев, не испортило его настроения. Кристин явно повеселела, и эту перемену в ее настроении Кеннет не без оснований приписал на свой счет. Тах и Гильдис Отранская уже ни от кого не таили своих отношений, и вольности в их речах и поведении порой повергали Кеннета в смущение. Конечно, Тах меченый, выросший в лесу, среди грубых людей и вохров, но благородная Гильдис могла бы вести себя и поскромнее. Впрочем, вопрос об их браке был уже решен, так что окружающие смотрели на их проказы сквозь пальцы. Нынешняя пора безвременья, когда одна война закончилась, а другая вот-вот должна была начаться, не располагали к строгости нравов.

Затеянная Тахом прогулка казалось небезопасной, но и сидеть за стенами замка на исходе лета, когда чудесная солнечная пора совсем скоро должна смениться дождями, тоже глупо. Тах собирался взять с собой и маленького Бьерна, но тут вмешалась благородная Сигрид и категорически запретила вывозить ребенка за стены. Расхрабрившаяся было Кристин тут же с ней согласилась, тем более что путь в Ингуальдский замок предполагалось проделать верхом, да еще быстрым аллюром.

Выехали из замка на рассвете, в сопровождении двадцати дружинников во главе с гвардейцем короля Гарольда Гунаром сыном Скиольда, единственным уцелевшим из этой железной когорты после Расвальгской битвы. Гунар получил от королевы Сигрид строгие наставления и ни в какую не соглашался углубляться в Ожский бор, на чем настаивал беспечный Тах. Меченому очень хотелось показать девушкам заколдованное озеро, купание в котором приносило счастье влюбленным. Кеннет стал на сторону Гунара, и Таху, в конце концов, пришлось смириться. Зато он всю дорогу до Ингуальдского замка рассказывал девушкам о любви сержанта меченых Туза к благородной Гильдис Хаарской. По словам Таха, эта любовь и привела Башню к гибели. А историю эту он узнал от старика Хоя, который в свою очередь слышал ее от меченых Чуба, того самого капитана, который сорок лет тому назад захватил Бург и не удержал его только потому, что среди меченых начались разногласия. Далее Таха занесло в такие дебри древней истории, что девушки только ахали, слушая его.

А Гильдис Отранская заметила между прочим:

– Не увидим мы теперь счастья по вине благородного короля Кеннета, который боится купаться в озере и предпочитает ему баню за крепкими стенами Ожского замка.

И все девчонки захихикали самым противным образом, даже Кристин улыбнулась. Конечно, ни для кого не было секретом, как благородный Кеннет «изменил» жене. Гильдис Отранская рассказала об этом всем с такими подробностями, которых не было и быть не могло. К счастью, замок Ингуальд уже замаячил на горизонте, и разговоры о колдовском озере стихли сами собой.

Кеннет с удивлением осмотрел сторожевую башенку Ингуальда, выглядевшую поновее его сложенным в стародавние времена стен.

– Ее разрушили меченые, когда штурмовали замок, – пояснил молодой Эйрик Мьесенский. – Это было давно, сорок лет назад.

– Чуб тогда был капитаном, – дополнил Эйрика Тах. – Я вам о нем рассказывал сегодня. Это он заключил в темницу старого короля Рагнвальда.

Кеннету это дополнение меченого не понравилось, его настроение и без того подпорченное в пути, упало еще на один градус.

В замке гостей ждали. Эвелина Ульвинская, в сопровождении отца, благородного Фрэя, и сестры, благородной Астрид, спустилась во двор, чтобы приветствовать по всем правилам этикета короля Кеннета и его супругу королеву Кристин. Сам владетель замка, десятимесячный Тор Ингуальдский, сопел у матери на руках, и прибытие большого количества знатных гостей его нисколько не взволновало. Он даже не проснулся, несмотря на поднявшийся вокруг шум, чем чрезвычайно позабавил веселую компанию.

Эвелину Ульвинскую Кеннет знал очень хорошо и рад был увидеть ее похорошевшей и посвежевшей, зато Астрид он увидел впервые и слегка смутился под взглядом устремленных на него голубых глаз. Говорили, что в эту девушку был влюблен его брат Оттар, и, надо признать, она была достойна этой любви. В ее обнаженных по локти руках был букет полевых цветов, и Кеннет не сразу понял, что цветы предназначены ему. Наверное потому, что слишком засмотрелся в глаза девушки. Стоявший рядом Тах довольно бесцеремонно подтолкнул его локтем в бок. Кеннет едва не вспылил, но сдержался. Меченый был прав: засматриваться в присутствии жены на хорошеньких девушек просто неприлично. Кажется, эта прогулка в Ингуальдский замок грозила обернуться для Кеннета сплошными неприятностями. От благородной Кристин не ускользнуло замешательство мужа при виде прекрасной Астрид, она обиделась и надолго замолчала. Эта неожиданная размолвка королевской четы не осталась незамеченной окружающими. Впрочем, все делали вид, что им ужасно весело за праздничным столом Ингуальдского замка. Не исключено, что им действительно было весело, а скучал и сердился только Кеннет Нордлэндский.

Кеннету показалось, что Эйрик Мьесенский уж очень прилежно ухаживает за Даной, выходя за рамки приличий. Не отставал от Эйрика и владетель Заадамский, хотя этому не стоило бы, пожалуй, метить в зятья к человеку, убившему его брата. А все это потому, что Бес Ожский несметно богат, тогда как король Кеннет беден, как церковная мышь и живет из милости в замке того же Беса. Так чем же он лучше владетеля Заадамского? Даже здесь за столом, где собрались преданные короне вассалы, никто не воспринимает его всерьез, что же говорить тогда о всех прочих. И они правы. Какой же он король, если постоянно прячется за спинами Беса Ожского и Гаука Отранского. Тах не старше его годами, но в среде владетелей принят как равный, потому что успел отличиться в борьбе с лесными разбойниками, пока король Кеннет исходил слюной у юбки жены. И если бы не решительность Кристин, он пребывал бы в этом позорном положении до сих пор. Так за что же уважать благородного Кеннета, если он сам себя не уважает.

Фрэй Ульвинский, заметивший мрачное настроение молодого короля, поднял кубок за его здоровье. Все присутствующие его дружно поддержали, и растроганный горячими приветствиями Кеннет отмяк душой. Хотя, не исключено, что он просто опьянел, благо вина за пиршественным столом было в избытке. Благородный Рекин оставил, видимо, после себя большие запасы, а квартировавшие в замке в течение месяца меченые во главе с Тором Ингуальдским не успели эти запасы истребить.

Кеннет и сам не заметил, как выболтал эти свои не слишком красивые предположения вслух. За столом воцарилось неловкое молчание. Кеннета бросило в краску. Выручил его Фрэй Ульвинский, предложивший выпить за упокой души и Рекина Лаудсвильского, и Тора Ингуальдского, и всех меченых, павших смертью героев у Расвальгского брода. Кеннет выпил первым, дав себе клятву, что это последний кубок, выпитый им сегодня.

– А почему бы нам не потанцевать? – предложил Тах. – В наши годы вредно засиживаться за столом.

Предложение меченого встретило всеобщее одобрение, и молодежь дружно потянулась из-за стола. Кеннета здорово качнуло, но он все-таки устоял на ногах благодаря Кристин, подхватившей его за руку. Кеннет с удовлетворением отметил, что стал на пару сантиметров выше Кристин. Оказывается, он здорово подтянулся за последний год.

В зале было душновато, и молодеешь отправилась на галерею. Зазвучала музыка, и тут же в круг вышли Гильдис Отранская и Тах. Черт его знает, когда меченый успел выучить лэндовские танцы, но отплясывал он отменно, под стать своей подружке. А уж с Гильдис Отранской мало кто мог поспорить в танце. И все-таки нашлась одна такая отчаянная. Кеннет с удивлением смотрел на Дану. Она здорово изменилась за эти зиму и лето и ничем уже не напоминала ту испуганную девочку, которая сидела за его спиной во время бегства из Бурга. Эта вела себя как королева, а уж взгляды, которыми она подбадривала своего кавалера Эйрика Маэларского, могли поспорить с взглядами Гильдис Отранской. Эйрик коршуном кружил вокруг гибкой партнерши, но все его попытки обнять ее в танце заканчивались конфузом. Дана в самый последний момент ускользала из его объятий под дружный смех присутствующих.

Тах уже добился поцелуя от Гильдис Отранской, и оба довольные сошли с круга. Одна за другой сходили с круга и другие пары, а Дана с Эйриком продолжали кружить по каменному полу. По неписанным правилам, любой из присутствующих здесь молодых людей мог выйти в круг, и Эйрик обязан был уступить ему партнершу. Но все отлично понимали, что, сделав это, они незаслуженно обидят владетеля, который танцевал отлично и заслужил поцелуй капризной рыжеволосой красавицы.

Дана смеялась, показывая великолепные зубы, и стреляла навылет зелеными глазами в рассерженного партнера. Кеннет с удовольствием наблюдал за этой сценой. В его голову, слегка отуманенную вином, пришла вдруг шальная мысль, самому выйти в круг и заменить неуклюжего Эйрика. Конечно, Кеннет человек женатый, и добиваться расположения другой женщины в присутствии жены ему не совсем удобно, но с другой стороны, танец это всего лишь игра, в котором при желании может участвовать каждый, а лэндский король не настолько стар, чтобы сидеть букой в углу.

Кеннет уже сделал шаг вперед, но Тах неожиданно положил руку ему на плечо:

– Тебе не следует этого делать.

– Почему? – Кеннет на шепот Таха отозвался так громко, что все присутствующие невольно обернулись в их сторону.

– Кристин здесь, – негромко напомнил Тах. – К тому же вы с Даной слишком близкие родственники.

Кеннет побагровел от гнева. Черт бы побрал все эти слухи про его отца и Беса Ожского, про этого Тора Нидрасского, который наследил даже в королевской спальне. Кеннет король Лэнда знать не знает никаких меченых, вздумавших набиваться ему в родню.

Тах побледнел от обиды. Кеннет говорил слишком громко, чтобы окружающие не услышали его слов. Видимо и Дана поняла, что между Кеннетом и Тахом вспыхнула ссора, она вдруг остановилась и позволила уже потерявшему надежду Эйрику себя поцеловать. Зрители дружно захлопали в ладоши отчасти для того, чтобы подбодрить молодого Мьесенского, но более для того, чтобы заглушить неприятный разговор между молодым королем и меченым.

– Мы договорим потом, в Ожском замке, – сказал негромко Тах. – Здесь не место для ссоры.

– В Ожский замок я не вернусь, – отрезал Кеннет. – Отныне королевская резиденция будет в Хальцбурге.

– Хальцбург не укреплен, – осторожно вмешался владетель Заадамский. – Если угодно, государь, я уступлю тебе свой замок.

– Я сказал – Хальцбург, – Кеннет сверкнул глазами на притихших подданных. – Я никому не позволю обращаться со мной как с мальчишкой.

Он круто развернулся на каблуках и, четко печатая шаг, пошел прочь с галереи.

Глава 8 Измена

Надежда, что по утру Кеннет изменит решение, развеялась как дым. На все уговоры Ульвинского молодой король либо отмалчивался либо отрицательно качал головой. Благородный Фрэй пребывал в растерянности: городок Хальцбург не был приспособлен для королевской резиденции, он был переполнен вестлэндскими и остлэндскими дружинниками, не говоря уже о беженцах. Да и разного сброда там тоже хватало.

– Тем лучше, – холодно заметил Кеннет. – Король трудные времена должен находиться среди своих подданных, а не прятаться по чужим замкам.

Все может быть, но как раз в надежности королевских вассалов благородный Фрэй сомневался. Конечно, близость Черного колдуна к королю Лэнда многим не нравилась. А тут еще благородная Сигрид не ко времени родила близнецов. Черт бы побрал всех этих остолопов, распускающих сплетни. Какая разница кто отец Кеннета, Гарольд или Бес, если гуяры сидят в ваших замках и пьют ваше вино?

Кристин без восторга приняла решение Кеннета:

– Если тебе не нравится Ожский замок, то мы можем остаться здесь, в Ингуальде. Эвелина возражать не будет.

– Я поеду в Хальцбург, – отрезал Кеннет.

– Уж не из-за рыжей ли девчонки ты так взбесился? – Глаза Кристин блеснули гневом, но потом, видимо вспомнив что-то, она улыбнулась: – Дана твоя близкая родственница Кеннет, и даже более близкая, чем ты думаешь.

Кеннет вспыхнул от гнева:

– Хватит. Я поеду в Хальцбург, а ты возвращайся в Ожский замок.

– Почему?

– Потому что так хочу я, твой муж и король.

Сказано было хорошо, но на Кристин эти слова не произвели впечатления, она лишь презрительно поджала губы. А стоявшая неподалеку Гильдис Отранская прыснула в кулак.

Гунар собрался было выделить Кеннету часть дружины, но тот отмахнулся – он доверял приграничным владетелям.

– Позаботься о королеве Кристин, – бросил Кеннет Гунару.

Ни на Таха, ни на Дану он даже не взглянул, распрощался тепло лишь с Эвелиной Ульвинской.

– И какая муха укусила нашего доброго короля Кеннета? – улыбнулась ему вслед Гильдис Отранская.

– От этих мух теперь отбоя не будет, – скосила в сторону Кристин глаза Марта Саарская. – И жужжат, и жужжат.

Кристин, садясь в седло с помощью Таха, бросила на смеющихся девушек недовольный взгляд.

– По вине благородного Кеннета мы остались без кавалеров, – вздохнула Ингрид Мьесенская. – Какая скучища.

– Вот тебе раз, – возмутился Тах. – А я?

– Ты у нас меченый, – протянула Ингрид, – и ладно бы только своей Башней, так еще и Гильдис Отранской.

Девушки засмеялись так дружно, что задумавшаяся Кристин даже вздрогнула.

– Между прочим, – сказал Тах, – у моего деда, посвященного Вара, было три жены и ничего, справлялся.

– Какое большое сердце! – притворно вздохнула Марта Саарская и стрельнула глазами в сторону Гильдис.

– Вот и люби после этого меченого, – усмехнулась та.

– А при чем здесь меченые? Я же вам про горданцев рассказываю.

– Меченые еще хуже были, – сказала Рея, дочь Свена Холстейна. – Женщин меняли каждый год.

– К сожалению, не каждый, – сокрушенно покачал головой Тах.

Кристин смеялась вместе со всеми, но когда веселье поутихло, выехала вперед и подозвала Таха.

– Ты, надеюсь, не слишком обиделся на Кеннета?

– Я к нему в родню не набиваюсь, зря он забеспокоился.

– Забеспокоился-то он не зря, – сказала со вздохом Кристин. – Да только не в ту сторону.

– А в какую сторону ему следовало беспокоиться?

Но Кристин было не до шуток, глаза ее оставались серьезными, чтобы не сказать встревоженными:

– Поговори с Даной, так будет лучше и для нее, и для Кеннета.

– Это из-за нашего общего деда Тора Нидрасского?

– Нет, – жестко сказала Кристин, – это из-за вашего общего отца Беса Ожского.

– Но не хочешь же ты…

– Ты мальчик сообразительный, додумывай сам, – отрезала Кристин.

Тах расстроился даже больше, чем Кристин ожидала, наверное он очень любил мать и не мог простить отцу измены. Сколько же напутали в своей жизни эти люди, а расхлебывать теперь приходится их детям. Кристин вспомнила своего отца короля Ската и тяжело вздохнула: не будь отец столь доверчив, кто знает, как бы повернулась ее жизнь. И Рагнвальд был бы жив…

Тах внезапно огрел коня плетью и поскакал вперед, поднимая за собой тучи пыли.

– Эх, – вздохнула Марта Саарская, – кажется, мы потеряли последнего кавалера.

– Поторопились наши деды в свое время с мечеными, – сказала Ингрид Мьесенская, – таких наездников теперь днем с огнем не найдешь.

Девушки засмеялись, а Марта Саарская покачала головой:

– Что-то мы слишком веселы сегодня, как бы скоро плакать не пришлось.

Нордлэндские и остлэндские владетели одобрили решение короля Кеннета. Пусть столицей Лэнда на время станет славный городишко Хальцбург, а там, Бог даст, вернем свои земли да отстроим заново Бург. Вино за пиршественным столом лилось рекой, и захмелевшим головам гуяры были не страшны.

– Наши мечи, государь, надежнее стен приграничных замков, – сказал покачиваясь на нетвердых ногах владетель Свен Аграамский, родной брат несчастного Тейта, растерзанного стаей.

Слова Аграамского были встречены дружными криками одобрения. Действительно, негоже отдавать нордлэндского короля приграничным выскочкам. Кто он вообще такой, этот Бес Ожский, да и Гаук Отранский тоже хорош. Приграничье устояло во многом благодаря усилиям нордлэндских дружин, да и сейчас нордлэндские и остлэндские владетели не жалеют сил для всеобщего блага. Было бы справедливо, если бы приграничные владетели поделились с союзниками доходами. Уж коли беда на всех одна, то и ответ должен быть общим. Или приграничные хамы считают, что нордлэндцы и остлэндцы должны даром проливать кровь за их замки и земли.

– Говорят, что Ожский замок доверху набит золотом, – негромко заметил владетель Эстольд Утгардский. – Черный колдун нахапал немало.

– А сокровища Башни, – напомнил Арвид Гоголандский. – Ни Гоонский, ни Брандомский так до них и не добрались.

– А мы тут с голоду подыхаем.

– Дружине платить нечем, – вздохнул Эстольд. – Люди разбегаются.

– Король Кеннет должен нам помочь, – послышались голоса. – Дело-то общее.

Кеннет не сразу уловил причину нарастающего ропота, но очень быстро разобрался в ситуации с помощью сидевшего рядом Свена Холстейна.

– Я согласен с владетелями, содержание дружин должно стать общим делом.

Владетели встретили слова Кеннета гулом одобрения, и здравницы в честь молодого короля, надежды Лэнда, зазвучали с новой силой.

– А золота в королевской казне кот наплакал, – разочаровал ближайших соседей Арвид Гоголандский.

– Гуяры платят щедрее, – негромко произнес Норангерский.

– Эти заплатят, – покачал головой пожилой владетель из Остлэнда Хатвурд, – костей не соберешь.

– За красивые глаза никто, конечно, и медяка не даст, – усмехнулся Норангерский, – но Хилурдский, говорят, неплохо устроился и при гуярах.

– Не знаю, – с сомнением покачал головой Хатвурд, – чужаки все же.

– А сын Черного колдуна тебе свой, владетель.

– Мало ли что болтают, – поморщился остлэндец.

– А два ублюдка, которых родила потаскушка Сигрид Брандомская, это тоже болтовня? Тебя на крестины не приглашали, владетель Хатвурд?

Норангерский засмеялся неожиданно громко, Кеннет удивленно покосился в его сторону.

– За здоровье королевы Сигрид и ее новорожденных сыновей, – поднял кубок ярл.

Кеннет растерялся, владетели примолкли. Ярл Норангерский, конечно, хватил, но с другой стороны – придраться было не к чему. Сыновей благородная Сигрид родила через полтора года после смерти мужа Гарольда. Вот гадай тут – от кого? Все в один голос утверждают, что от Беса Ожского. Благородный Бьерн Брандомский наверняка в гробу перевернулся.

Кеннет молча выпил вино, владетели последовали его примеру, при общем неловком замешательстве. Черт бы побрал этого Норангерского, так хорошо сидели. Конечно, у Норангерских давний зуб на нордлэндских королей, даром, что ли, дядя благородного Ската, Сивенд Норангерский, путался с гуярами еще при короле Гарольде, за что и поплатился жизнью, но Кеннет-то тут при чем? Не стоит вспоминать прежние распри, когда беда у порога. А уж Скату и вовсе следовало бы помолчать, поскольку именно королева Сигрид уговорила своего сына Рагнвальда вернуть молодому ярлу замок и владения Норангерских, отобранные королем Гарольдом. Замок, правда, достался в конце концов гуярам, но тут уж вины Сигрид Брандомской нет.

Словом, испортил застолье благородный Скат. Посидели, конечно, еще немного для приличия, да подались по домам. Если можно назвать домами эти хальцбуржские курятники, выделенные благородным владетелям разве что в насмешку. Золото от Кеннета владетели получили, но что это была за плата – крохи. Впрочем, с Кеннета взятки гладки, какой из него король? А тут еще пошел слух, что Тах, сын меченого, женится на Гильдис Отранской, дочери благородного Гаука, да и сын ярла Мьесенского Эйрик не скрывает расположения к Дане Ожской. Добавьте к этому, что Фрэй Ульвинский уже в родстве с Черным колдуном через дочь Эвелину и внука Тора Ингуальдского, и картина получится весьма занятной. Три могущественных приграничных рода, Отранские, Мьесенские и Ульвинские, породнившись с Бесом Ожским и Сигрид Брандомской, которая и не помышляет открещиваться от меченого, без труда приберут к рукам весь Лэнд, если его, конечно, удастся отбить у гуяров. Но при таком раскладе, с какой же стати нордлэндские и остлэндские владетели должны хлопотать для чужих дядей. И, может быть, не так уж неправ ярл Норангерский, призывающий последовать примеру Гольфдана Хилурдского, столь удачно переметнувшегося к гуярам.

– Да что тут думать, – пожимал плечами Арвид Гоголандский, – это наш единственный шанс вернуть замки. Гуяры приберут к рукам Приграничье и без нас. Куда мы побежим в этом случае, благородные владетели? В Суран? Месть глину для тамошних горшечников? Или к степнякам хана Дуды, пасти их тощие стада?

– Штурмовать приграничные замки – себе дороже, – покачал головой владетель Утгардский.

– А кто тебе предлагает их штурмовать? – возразил благородный Арвид. – Кеннет уже, можно сказать, у нас в руках. Осталось заманить в ловушку Беса Ожского, Отранского, Мьесенского и Ульвинского, и с Приграничьем будет покончено.

– А как быть с остальными владетелями? – спросил Хатвурд.

– Каждый за себя, благородный Тейт, – отрезал Гоголандский. – О своих головах в первую очередь надо думать. Сил у нас вполне достаточно для внезапного удара. За головы меченого и Кеннета мы смело можем просить у гуяров свои земли.

– Пообещают, а потом прирежут как быков на бойне, – поморщился Аграамский.

– Олегун нас поддержит, – возразил Гоголандский. – И Конан из Арверагов уже дал мне слово.

– Риск, – покачал головой Утгардский. – Может быть, привлечь еще кое-кого?

– Эти люди потребуют свою долю, – усмехнулся Гоголандский, – а пользы от них никакой. Старики да малолетки. Ну и продать могут ни за грош.

– А что будет потом? – спросил владетель Хатвурд.

– А чем скажите на милость король Конан хуже короля Кеннета?

– Конан пока что не король, а всего лишь предводитель кланов, избранный на время похода.

– А мы предложим ему корону, благородный Тейт. Все люди одинаковы, каждый стремится забраться повыше, особенно если рядом есть плечи, на которые можно опереться.

– У Беса Ожского звериный нюх, – засомневался Утгардский.

– Поэтому и удар должен быть неожиданным.

– Неплохо было бы сыграть эти свадьбы здесь, в Хальцбурге, – заметил Аграамский.

– Какие свадьбы?

– Таха с Гильдис Отранской и Даны Ожской с молодым Мьесенским.

– Разумно, – согласился Гоголандский. – Только инициатива не от нас должна исходить.

– Я поговорю с Холстейном, – предложил Утгардский. – Свен мне доверяет.

– Холстейн продаст нас сразу, – ужаснулся Норангерский.

– Я не о том, ярл, – поморщился Утгардский. – Холстейн должен уговорить Кеннета собрать всех владетелей в Хальцбурге для большого совета, а за одно сыграть свадьбы. Зима на пороге, год перемирия на исходе, пора уже что-то решать.

– Давно пора, – поддержал благородного Эстольда Гоголандский. И все пятеро облегченно рассмеялись.

Глава 9 Бойня

Гильдис настаивала на венчании в соборе Хальцбурга, Таху, похоже, было все равно. Епископ Буржский морщился, поглядывая на меченого, но, в конце концов, умаслили и его. С Даной никаких хлопот не было, Сигрид окрестила ее еще в Бурге. Молодой Эйрик Мьесенский сиял от счастья.

В последний момент Сигрид отказалась от поездки в Бург. Никого, впрочем, это не удивило. Пока не утихнут страсти по случаю рождения сыновей, королеве лучше не появляться на людях рядом с Бесом Ожским, дабы не давать пищи злым языкам. Кристин тоже отказалась ехать, ей нездоровилось, а путь предстоял неблизкий. Узнав о ее решении фрейлины приуныли, однако Кристин оставила в замке лишь Марту Саарскую, охотно позволив остальным погулять на свадьбе. Тах клятвенно заверил, что вернет королеве всех фрейлин если не в целости, то в сохранности. За подобные вольности в речах он тут же получил выговор от Гильдис, которая потихоньку уже начала осваиваться в роли строгой жены. Так или иначе, но свадебный кортеж, к которому на пути следования присоединились несколько окрестных владетелей, получился веселым. Грустила только Ингрид Мьесенская, глядя на удачливую соперницу, но ту уж ничего не поделаешь, не рвать же меченого на две половинки.

В замке Ингуальд свадебная процессия остановилась для передышки. Благородная Эвелина поздравила молодых, извинившись, что не будет присутствовать на свадьбе. Маленькому Тору такие путешествия пока что в тягость. Зато она пообещала навестить благородную Кристин, столь ни ко времени приболевшую.

– Почему же не ко времени? – удивился Тах – По-моему, ей самое время прихворнуть. Зря, что ли, благородный Кеннет так старательно тер ей спину.

Таха осудили дружно, хотя и не совсем понятно за что.

Хальцбург встретил молодых радостным ревом. Гуяры были далеко, а приближающаяся осень давала надежду, что в зиму они не выступят, а значит впереди несколько относительно спокойных месяцев. По нынешним смутным временам и это радость. Урожай в этом году выдался богатым, голода не предвиделось, так почему бы не погулять на свадьбе.

Надежды горожан, что Черный колдун расщедрится по случаю столь знаменательного события, оправдались с лихвой. Вино и брага лились рекой – пей не хочу. И пили так, что к вечеру трезвых в Хальцбурге практически не осталось. Кое кто уже успел напиться, проспаться и вновь напиться.

Благородные владетели держали себя в руках, приличных питухов, способных просидеть за столом от зари до зари, в Приграничье можно было по пальцам пересчитать, остальные уже вволю нахлебались речной воды у Расвальгского брода, но и уцелевшие старики мимо рта, конечно, не проносили. Должен же был кто-то обучить зеленую молодежь лэндовским обычаям.

Изрядно подгулявшая толпа встретила громкими криками одобрения красавца меченого и его невесту Гильдис Отранскую. Пара была хоть куда. Черный жеребец танцевал под меченым, как черт на углях, а благородная невеста, согласно древнему лэндскому обычаю, сидела у жениха за спиной, крепко вцепившись руками в его пояс. Жених был в черном парадном костюме меченых, о которых в славном Хальцбурге уже изрядно подзабыли. Разве уж совсем древние старушки знавали этих веселых ребят, умевших любить, но не умевших помнить. И уж конечно меченый был при оружии – рукояти мечей торчали у него над плечами позолоченными рогами. Словом, жених хальцбуржцам понравился, даром что сын Черного колдуна. На толпу он зыркал так, что у городских кумушек сердца заходились и уж конечно не от страха.

Эйрик Мьесенский, в отличие от меченого, плыл по бушующему людскому морю белым лебедем. Белыми были и одежда благородного владетеля и его рослый поджарый конь. Золотым диссонансом в эту белую симфонию врывались только рукоять дедовского меча да волосы его невесты, слепившие глаза многочисленным зевакам.

Процессия медленно продвигалась к собору, на ступенях которого уже томился в ожидании благородный Кеннет, необычайно мрачный в это веселое солнечное утро. Свен Холстейн попытался шутками развлечь молодого короля, но понимания не встретил.

До собора оставалось не более сотни метров, когда дорогу свадебному кортежу преградили несколько всадников из дружины ярла Норангерского, если судить по значкам на плащах. Дружинники были сильно навеселе или хотели казаться таковыми, во всяком случае уступать дорогу новобрачным они явно не спешили. Фрэй Ульвинский выдвинулся вперед, стараясь грозным криком утихомирить разгулявшихся не ко времени пьяниц. Никто не понял, что произошло, но благородный Фрэй сначала склонился к шее своей лошади, а потом и вовсе медленно пополз с седла. Свистнули несколько стрел, и белый наряд Эйрика Мьесенского окрасился красным. Эйрик широко раскинул руки, пытаясь защитить невесту, и зашатался в седле. Дана попыталась удержать его от падения, но подоспевшие стрелы опрокинули на земь и ее, и Эйрика, и белоснежного красавца коня.

– Измена! – крикнул ярл Грольф Мьесенский и бросился на помощь сыну.

На крик ярла Грольфа отозвались не менее сотни глоток. Дружина Свена Аграамского, разрезая толпу, вылетела из-за ближайшего поворота. Мьесенский, надеявшийся на помощь, даже не успел осознать свою ошибку. Многие не понимали, что происходит. Хмель слишком медленно покидал отяжелевшие головы владетелей. Тах уже рубился с дружинниками ярла Норангерского, а в хвосте процессии еще кричали здравницы в честь молодых.

Кеннета спас владетель Холстейн, приняв на себя летевшие в короля стрелы, рядом упал владетель Заадамский, которого Кеннет еще недавно так глупо ревновал к Дане. Их смерть привела Кеннета в чувство, мощным ударом меча снизу в верх, он выбросил из седла наседавшего норангерца и одним махом взлетел на его коня.

Таху приходилось туго, он даже коня не мог развернуть, чтобы не подставить под удар сидевшую за его спиной Гильдис. Старые приграничные владетели, забывшие уже, когда держали в руках мечи в последний раз, падали один за другим под ударами озверевших норангерцев. Кеннет издал такой вопль ярости, что конь под ним встал на дыбы.

– Уходи, Кеннет, – крикнул ему Тах.

Но Кеннет его не слышал, с перекошенным от ярости лицом он врубился в плотную группу врагов, разбросав их в стороны.

– Где Дана? – спросил он у меченого.

Тах оглянулся: ни Даны, ни Эйрика, ни несущего их к счастью белого лебедя-коня уже не было видно среди бьющейся в ужасе толпы, лишь взлетали и опускались стальные клювы рвущихся к добыче аграамцев, да слюнявый рот Норангерского изрыгал проклятия почерневшему от крови миру.

Бес Ожский во главе небольшой группы королевских дружинников пробился к Таху и Кеннету, оттеснив нападающих к ступеням собора.

– Уходим, – крикнул он, – их слишком много.

– Где Дана? – Кеннет, казалось, не слышал его слов.

Гаук Отранский поднял над головой окровавленный меч и указал Бесу направление отхода. На помощь аграамцам и норангерцам уже спешили остлэндцы Утгардского и Тейта Хатвурда. Утгардский торопился даже слишком рьяно. Бес Ожский снес ему голову ударом меча.

– Уходим! – снова крикнул Бес и схватил за повод коня Кеннета.

Судя по всему, изменники хорошо подготовились к выступлению: крики и звон мечей слышались не только на соборной площади, но и на прилегающих улицах. Норангерцы и аграамцы, получившие свежее подкрепление, усилили натиск. Покатилась с плеч седая голова Эйнара Саарского, а следом еще несколько приграничных владетелей побратались с землей. Бес Ожский, теснимый со всех сторон, отступал на окраину Хальцбурга. Тах, наконец-то, избавился от драгоценной ноши, пересадив испуганную Гильдис на круп коня Реи Холстейн. Рея держалась молодцом и даже в этой страшной ситуации не потеряла головы.

– Где Ингрид Мьесенская? – спросил у нее Тах.

– Она отходила вместе с благородным Гауком. Может быть, жива еще.

С Гауком соединились здесь же на самой окраине города. Впрочем, и у Отранского сил было немного. Да и откуда им было взяться в Хальцбурге, если Приграничная дружина размещалась у Расвальгского брода и в ближайших к нему замках.

– Остлэндцы тоже с ними, – сплюнул Отранский. – Улыбались до последнего, сволочи.

– Уходим в Ожский замок, – хмуро распорядился Бес. – Гуяры, надо полагать, в курсе наших дел.

Отхлынувшие было нордлэндцы, обрастая подкреплением, вновь ринулись в сечу. Похоже, что не участвовавшие в заговоре владетели вовремя смекнули, чья берет и поспешили присоединиться к победителям.

– Надо отрываться, – крикнул Отранский, – иначе перебьют всех.

– Пригнись, – попросил Бес и, к удивлению Гаука, швырнул в толпу наседавших нордлэндцев два круглых предмета, один за другим. Раздалось два взрыва, с десяток дружинников вылетели из седел, остальные с воплями отхлынули назад.

– Подарок от молчуна Кона, – криво усмехнулся Бес и круто развернул коня.

В Ульвинском замке сменили лошадей. Вдова благородного Фрэя Хильда на предложение Гаука присоединиться к ним, отрицательно покачала головой.

– Я умру на своей земле, – сказала она спокойно. – Без Фрэя мне уже нечего искать в этом мире. Спасите моих дочерей, благородные владетели, хотя бы в память об их отце, который был вашим другом.

Девушки, несмотря на все трудности пути, держались бодро, во всяком случае, жалоб из их уст никто не слышал. Видимо, горе от потери близких было настолько тяжелым, а свалившееся несчастье так неожиданно, что девушки просто оцепенели. Только в Ожском замке они дали волю слезам. Потрясенная случившемся Сигрид отказывалась верить их рассказам и всматривалась с надеждой в лица Беса Ожского и Гаука Отранского, но оба владетеля были мрачны как никогда.

– Неужели все кончено?

Если бы речь шла о владетельских дружинах, то можно было попытаться держать осаду в Ожском замке, но не приходилось сомневаться, что в Приграничье скоро появятся гуяры с их пушками и стенобитными машинами. Выдержать гуярскую осаду Ожскому замку не под силу. Да и какой смысл в такой оборонен – месяц или два они продержатся, а что потом? Помощи ждать неоткуда. Гаук Отранский даже и не пытался созывать под свою руку уцелевших владетелей. Бог даст, хоть кто-нибудь уцелеет, а здесь всех ждала братская могила.

– Надо уходить и уходить немедленно, пока нас не отрезали от Змеиного горла, – сказал твердо Бес Ожский.

– А кому мы там нужны? – пожал плечами Отранский.

– В Южном лесу у меня есть крепость. Ни гуяры, ни лэндцы туда не сунутся.

– Я с родной земли никуда не пойду, – покачал головой Гаук. – Что же касается вас, то ты, наверное, прав.

– Ты и твои люди, Гунар сын Скиольда? – повернулся Бес к королевскому гвардейцу.

– Наше место в Лэнде, владетель Ожский, родная земля спрячет надежнее Южного леса, во всяком случае простых дружинников. А королевскую семью лучше увести подальше. Искать их будут и наши, и гуяры.

Сигрид долго молчала, слишком уж страшным казалось ей это решение, но и выхода не было.

– Я поеду, – сказала она, наконец, – а девушки пусть думают сами.

Ни у Эвелины Ульвинской, ни у Кристин Нордлэндской выбора в сущности не было. Их сыновей в любом случае не пощадят. Гильдис Отранская была беременной и в ее решении тоже никто не сомневался. Астрид Ульвинская не захотела покинуть сестру. Ингрид Мьесенская, Марта Саарская и Рея Холстейн тоже не пожелали остаться, ибо их родные погибли в Хальцбурге и податься им в сущности было некуда.

– Гунар, постарайся не потерять связь с владетелем Отранским.

– Ты еще на что-то надеешься, владетель Ожский? – горько усмехнулся Отранский.

– Я не собираюсь сдаваться. Ты слышал о пещере Ожской ведьмы, благородный Гаук?

Владетель Отранский вздрогнул и поежился под взглядом Черного колдуна. Слышать-то он, конечно, слышал, но до пещер ли им сейчас.

– Это надежное убежище. Кроме того из пещеры есть выход по подземному потоку прямо к озеру духов. Хой покажет тебе ее, – Бес кивнул в сторону маленького сморщенного от старости человека. – Он же отыщет и еще несколько подобного рода убежищ, где в давние времена прятались молчуны. Через Хоя и его людей мы будем поддерживать связь. В пещере ты, благородный Гаук, найдешь золото в монетах и слитках, постарайся употребить его с пользой. Нам понадобятся надежные люди и здесь, в Приграничье, и в Нордлэнде, и особенно в Вестлэнде. Надо поссорить Олегуна с гуярами. И еще – надо помочь верным людям не потеряться среди грядущих перемен и готовиться.

– К чему готовиться? – спросил Гунар.

– К выступлению, – спокойно ответил Бес. – Капли камень точат.

– И долго они будут его точить?

– Столько, сколько потребуется, благородный Гаук, – десять, двадцать, тридцать лет. Ничего не потеряно, пока мы живы. А если мы не сумеем разбить гуяров, то за нас это сделают дети и внуки. Не дать бы только угаснуть жажде свободы в их сердцах.

Арвид Гоголандский был разочарован открывшейся его взору картиной. Замок Ож был пуст. Благородный Арвид в сердцах обругал окружавших его владетелей: ведь говорил же, что надо выступать немедленно, пока меченого след не простыл. Нет, испугались, ждали гуяров, вот и дождались – ни Беса, ни Гаука Отранского, ни завалящейся медной монетки в подвалах Ожского замка. Только издевательская записка от меченого, лежащая на столе. Этот подонок еще пожалеет о своей подлости, у Арвида Гоголандского есть способ его огорчить.

– А что это за способ? – полюбопытствовал Конан из Арверагов, косо поглядывая на разъяренного Арвида.

Гоголандский замялся с ответом, но отступать было уже поздно:

– Дочь Беса Ожского находится у нас в руках. Девчонку ранили во время последних событий в Хальцбурге, но есть надежда, что она выживет.

– Я воюю с мужчинами, – холодно сказал гуяр, – а женщины рождены для любви. Ты покажешь мне эту девушку, владетель Арвид.

Гоголандскому ничего не оставалась как кивнуть головой и выругаться про себя. Девчонка была уж очень хороша. Впрочем, почему бы не уступить ее гуяру, в девках у нордлэндцев недостатка нет, а вот с землями проблемы.

– Хороший замок, – одобрил новое приобретение Конан, – и расположен удачно.

– Ключ к Лэнду, – с готовностью кивнул головой Гоголандский.

– Будем считать, что этот ключ у нас уже в кармане, – засмеялся гуяр и покровительственно похлопал Арвида по плечу.

Глава 10 Южный лес

Южный лес пугал Сигрид, и всю долгую мучительную дорогу она с замиранием сердца думала о том, каким окажется новый, страшный и непонятный мир, прибежище вожаков и вохров. Зарядившие дожди сделали дороги почти непролазными, кони с трудом тащили телеги, груженые немудреным скарбом, и Сигрид пришлось пересесть в седло. Дети были здоровы, а больше ничего у Бога Сигрид не просила. И когда Южный лес вдруг зашумел над ее головой своими листьями, она испытала чувство, похожее на облегчение. Это был почти конец пути. Пути настолько тяжелого, что он просто не имел права привести их в ад. Здесь на самом краю Южного леса они устроили привал. Девушки испуганно озирались по сторонам и старались не отходить от телег более чем на десять шагов.

– Еще три дня пути, и мы дома, – сказал Тах.

Слова его не вызвали у девушек энтузиазма. Ингрид заплакала, положив голову на плечо Марты. Дурной пример оказался заразительным, через минуту плакали все, за исключением Сигрид. А уж когда поддавшись общему порыву заголосили Бьерн и Тор, Тах зажал уши и отошел к лошадям. Кеннет остался, хотя настроение у него было такое, что впору было зарыдать вместе с девушками. Кеннет много слышал о Южном лесе и о стае, даже видел у Расвальгского брода атакующих вохров, но одно дело рассказы Таха, и совсем другое – самому оказаться в логове монстров.

– Мы все здесь умрем, – испуганно прошептала Марта Саарская. – Говорят, что только меченые способны вынести взгляд вохра.

– Ерунда, – Тах вынырнул из темноты и присел у костра рядом с девушками. – Опасен только атакующий вохр, особенно когда он находится в рядах стаи. Взбесившись, они выделяют энергию, способную разрушить мозг человека.

– А почему мы не встретили ни одного вохра? – спросил Кеннет. – Я думал, их здесь не считано.

– У каждого вохра, у каждого гнезда вожаков, даже у собак есть своя территория, и лезть в чужие дела здесь не принято. Пока мы мирно движемся по их угодьям, нас никто не тронет. К тому же сейчас осень, а нагулявшие за лето жир вожаки в эту пору ленивы.

– А если попадутся не нагулявшие?

– Все голодные сейчас в Суране или Лэнде. Вспомните, все прорывы в Лэнд происходили ближе к осени. Стае нужно запастись жиром к зиме, чтобы завалиться в спячку, а если жира не хватит, то она будет колобродить всю зиму.

– Ох, доля наша тяжкая, – вздохнула Рея Холстейн.

– Перемелется, мука будет, – обнадежил девушек Тах.

Девушки уснули на телегах, крепко прижавшись друг к другу и с головой утонув в звериных шкурах, которые набросил на них меченый. Конечно, Южный лес не так страшен, как это может показаться на первый взгляд, но и хорошего здесь мало, особенно для неженок, выросших во дворцах и замках, среди всегда готовых к их услугам нянек.

– Хлебнем мы с ними горя, – сказал Тах вслух и покосился на Кеннета.

Кеннет промолчал. Тоже надулся как сыч, потерянной короны ему, что ли жалко? Тах ни о чем не жалел, разве что судьба Даны его волновала. Но в смерть сестры он не верил, не хотел верить. Хой обещал отыскать ее, а в пронырливости старого варвара меченый не сомневался. Что старику какие-то там гуяры, когда он всю жизнь проходил в Храме по лезвию ножа. Вероятно, Тах даже обрадовался возвращению в Южный лес, если бы за его плечами были не плачущих женщин, а веселые друзья меченые, среди которых прошло его детство. Но нет уже ни Тора, ни Волка, ни Оттара, ни Чуба… Все они остались у Расвальгского брода, сгорели на общем для всех погребальном костре, и пепел их был развеян по земле Лэнда, как семена мужества, которые рано или поздно, но дадут всходы.

– Не горюй, король, – подмигнул Тах Кеннету, – вернем мы тебе твою корону.

Кеннет вновь не ответил, только сверкнул из темноты глазами. Тах пожал плечами, развернул на земле меховой плащ и прилег, повернувшись спиной к затухающему костру.

Проснулся он от визга и криков, несущихся с телег. Тах открыл глаза и приподнялся на локте: здоровенный вожак, изрядно разжиревший за лето, стоял шагах в двадцати у самого края зарослей и оторопело смотрел на шумных пришельцев.

– Хватит вам, – прикрикнул Тах на девушек. – Если вы каждого встреченного вожака будете приветствовать криком, то у вас скоро осипнут голоса, не с кем будет поговорить о любви.

Шутка Таха имела успех. Девушки забыли о вожаке и сейчас кричали на меченого, осуждая его за беспечность и легкомыслие. Хорош защитник, нечего сказать. Монстр перепугал женщин и детей, а он спит себе и в ус не дует. Тах частично признал свою вину, но заметил вскольз, что вожакам хватает своих самок, и они никогда не нападают на чужих. Лучше бы он этого не говорил. Возмущению дам не было предела. Какая наглость, сравнивать благородных буржских красавиц с грязными животными из Южного леса! Попытки меченого оправдаться, не возымели успеха, и он вынужден был ретироваться к своему коню под негодующий ропот. Вожак сбежал еще раньше Таха, не выдержав визга обиженных девушек.

– Охота тебе их дразнить, – проворчал Кеннет, только что приведший с выпаса лошадей.

– Это для пользы дела, иначе они у нас совсем скиснут.

К вечеру третьего дня они, наконец, добрались до лесной крепости. Довольно приличному на вид сооружению, срубленному из вековых деревьев. Крепость стояла на высоком холме, посредине обширной поляны, в ста метрах от безымянной речушки, лениво несущей свои воды среди роскошной зелени Южного леса.

– Кто же ее строил? – спросил Кеннет, не ожидавший увидеть в этих диких местах столь солидное сооружение.

– Строили суранцы, – бодро отозвался Тах. – Не бойтесь, дороги они сюда не найдут. В Южном лесу есть только звериные тропы, горожанам в них не разобраться.

Тах, используя веревку с крюком, взобрался на четырехметровую крепостную стену и с помощью ворота распахнул окованные металлическими листами ворота. Сигрид с оторопью рассматривала лесное логово. Бревенчатые стены окружали огромный дом, в котором им предстояло жить и множество хозяйственных построек, среди которых немудрено было заблудиться. Никакой живности в них пока не было, если не считать коней, которых начал распрягать и расседлывать Тах. Но непременно будут, как обнадежил девушек все тот же неугомонный меченый, и красавицам еще предстоит познать радость общения с домашними животными.

– С какими еще животными? – удивилась Ингрид Мьесенская.

– Коровки, овечки, уточки, курочки, – охотно разъяснил Тах. – Знающие люди говорят, что нет для женщины большего удовольствия, чем подоить корову или козу.

Дружное фырканье было ему ответом. Всерьез его слова никто, конечно, не принял, кроме Сигрид. Чтобы прокормить такую ораву людей, сил потребуется немало, и далеко не все можно будет доставить сюда из далекого Сурана. Справятся ли они с этими новыми для себя проблемами, вот в чем вопрос? А дом был хорош, гораздо лучше, чем Сигрид ожидала. И мебель в нем была суранская, поражавшая взгляд изяществом отделки. Правда, пыли вокруг набралось изрядно, но это дело поправимое. Благородную Сигрид в этой жизни ничто уже не испугает, а тем более работа, которая, скорее, только отвлечет от мрачных мыслей.

– Откуда здесь вся эта роскошь? – спросила Сигрид у Беса.

– Кое-что купили у суранских торговцев, кое-что взяли просто так, – усмехнулся меченый.

– Это комната твоей жены?

Бес кивнул головой. Сигрид скосила глаза на роскошное ложе суранской работы, предназначенное явно не для одинокой женщины и почувствовала что-то очень похожее на досаду.

– Надеюсь, наши покои находятся не рядом?

– Тебе решать, – пожал плечами Бес и вышел из комнаты.

Сигрид устало присела на край ложа. Глупо, иного не скажешь. Глупо задирать Беса, коли притащилась с ним на край света. Глупо разыгрывать недотрогу перед отцом троих своих сыновей. Глупо и смешно. Но Сигрид почему-то не засмеялась, а заплакала, уткнувшись лицом в свои поцарапанные руки.

В этом отсыревшем без хозяйского догляда доме было довольно прохладно, и поэтому все собрались в общем зале, где расторопный Тах уже растопил камин.

– Дров хватит, – бодро сообщил он, глядя на притихших девушек. – Года на два хватит.

– Зерно не погнило? – спросил Бес.

– Все цело. Разносолов не обещаю, но с голоду не умрем. Вот только поработать придется. Сегодня поздновато, но с завтрашнего утра начнем. Пылищи-то вон сколько.

Ропот недовольства был ответом на слова меченого.

– Хватит вам, девушки, – сказала Эвелина Ульвинская, – не жить же нам в грязи. Никто за нас эту работу делать не будет.

– Золотые слова, – подтвердил Тах, – чтобы жить, надо шевелиться.

Шевелиться Тах заставил девушек с самого утра, правда, и сам хлопотал, не покладая рук. Кеннету тоже пришлось немало повозиться, таская воду из крепостного колодца. К полудню у него уже с трудом разгибалась спина.

– Мы за год эту грязь не вывезем! – Ингрид Мьесенская с отвращением отшвырнула грязную тряпку прочь и со слезами на глазах уставилась на свои руки.

– За неделю вывезем, – обнадежил ее Тах.

Девушки отозвались на его бодрые слова стоном. Кеннет хотел было выругаться, но покосился на мать и сдержался. Сигрид, надо полагать, устала не меньше других, но в отличие от девушек работала молча, без вздохов и жалоб.

К вечеру недовольство диктатурой Таха дошло до точки кипения, тем более что сам диктатор отлучился на конюшню вместе с Кеннетом, пообещав по возвращении строго взыскать с нерадивых.

– Этого меченого убить мало, – сказала Ингрид Мьесенская, поглаживая поясницу. – Он просто издевается над нами. И защитить некому.

Слова явно предназначались для Сигрид, но та сделала вид, что не расслышала их. Зато расслышала Гильдис Отранская и сочла своим долгом заступиться за любовника, хотя и сердилась на него не меньше других. Возникла серьезная перепалка, которая ни на шутку встревожила Сигрид. За этой вспышкой страстей угадывалась куда более серьезная причина, грозившая перерасти в неразрешимую проблему. Ингрид Мьесенской давно нравился Тах, и она этого никогда не скрывала, в открытую соперничая с Гильдис. И в нынешней ситуации соперничество могло далеко завести молодых женщин. Сколько им придется здесь прятаться – год, два, а может и того больше? На семь полных здоровья и сил девушек приходятся только двое молодых мужчин. Впрочем, есть еще Бес Ожский, тоже далеко не старый, которого Сигрид в своих тайных расчетах, кажется, уже оставила для себя. А что если эти юные особы имеют на этот счет свое мнение? И Сигрид Брандомской до старости придется в одиночестве тешить свою гордость. А ведь у нее дети. Оттар, владетель Брандомский, и Рагнвальд, владетель Хаарский. Сигрид не вправе думать только о себе. Бес Ожский обязан позаботиться о своих сыновьях. Но как же все-таки быть с девушками? Все они последние представительницы древних родов и, кровь из носу, должны дать потомство. Вопрос только в том, где найти для них мужей, не за суранских же купчишек их отдавать?

– Хватит, девушки, – покосилась на вошедших мужчин Сигрид. – Пора спать.

– А в чем дело? – поинтересовался Тах.

– А в том, что нам спать пора, – бросила Гильдис вызывающий взгляд на Ингрид Мьесенскую. – Пошли, Тах.

Ингрид закусила губу, но глаза ее сверкнули из под опущенных ресниц. Можно было не сомневаться – война начинается. Только этого им еще не хватало в этой Богом забытой дыре.

Сигрид долго не могла уснуть, вспоминая не такую уж далекую, но почти уже нереальную жизнь. Там, в прошлом, было все: и радости, и горести, и обретения, и потери, но, пожалуй, никогда ей не было так плохо, как сейчас. И главное, никакого просвета впереди, никакой надежды. В свое возвращение в Лэнд она уже не верила. Неужели удел ее сыновей и внука сгнить в этом лесу, среди вохров?

Новый день принес Сигрид новые заботы и новые огорчения. Бес Ожский уехал рано по утру, даже не потрудившись поставить ее в известность о своем отъезде. Тах в ответ на вопросы Сигрид пожал плечами:

– Думаю, недели через три он вернется. Надо восстановить оборванные связи, иначе нам здесь не выжить.

С этим спорить не приходилось, но этот человек мог бы поставить ее в известность о своих намерениях. Не такая уж дура Сигрид Брандомская, глядишь, что-нибудь и присоветовала бы.

Подтвердились худшие опасения Сигрид насчет Ингрид Мьесенской. Эта девчонка затеяла свою игру с Тахом. А чем еще можно объяснить ее улыбочки, смешки, эти позы, прямо скажем, не совсем приличные, зато демонстрирующие молодому человеку бесспорные достоинства благородной Ингрид. Хотя, с другой стороны, а в какой еще позе женщина должна мыть пол? Пожалуй, более приличной никто пока не придумал. Правда, бедрами при этом она могла бы шевелить поменьше.

Самое плохое, что другие девушки Ингрид Мьесенскую не осуждали. Кристин вот только забеспокоилась, что, в общем, понятно, хотя на ее Кеннета никто не покушался. Но, быть может, это только пока? Кеннет все-таки законный муж Кристин, а Тах птица вольная, как сказала эта негодяйка Ингрид, и волен выбирать, на кого садиться. Сигрид пришлось сделать ей замечание за излишние вольности в речах, но на закусившую удила красавицу это не произвело особого впечатления.

Они все-таки привели в приличный вид новое жилище, хотя и потратили на это уйму сил и времени. Особенно выматывала стирка, которой, казалось, не будет ни конца, ни края, но девушки справились и с этим. Оглядев критическим оком все помещения лесного дворца, Сигрид пришла к выводу, что он не так уж плох. Дом был достаточно вместителен для пятидесяти меченых, которые жили здесь не так давно, а уж трое мужчин и восемь женщин могли разместиться здесь со всеми удобствами. Правда, выяснилась одна неприятная подробность: ни Таху, ни Кеннету, ни Бесу Ожскому отдельных помещений не досталось. И если Таху и Кеннету было, где приклонить голову, то Бес оставался совершенно бесхозным. Сигрид попробовала было вмешаться в передел помещений, но никто из дочерей благородных владетелей поступаться своими удобствами не захотел. Сигрид даже заподозрили в том, что она выбивает лишнюю комнату для своей семьи, хотя ей и без того достались две смежных, так почему же благородные Ингрид Мьесенская и Марта Саарская должны тесниться в одной на двоих. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Тах, во всяком случае, смеялся, Кеннет тяжело вздыхал. Беса Ожского не было, поэтому его мнения никто не собирался брать в расчет.

Безделье для обитателей лесной крепости стало даже большим испытанием, чем работа. Ссоры следовали одна за другой, и Сигрид выбивалась из сил, стараясь примирить девушек. Особенно усердствовала Ингрид, вот уж действительно достойная дочь покойного ярла Мьесенского, упокой, Господи, его душу. Гильдис Отранская, несмотря на беременность, яростно отбивалась, переходя время от времени в нападение. Сигрид и Кристин безоговорочно встали на ее сторону, к ним примкнула и Эвелина Ульвинская. Зато сестра Эвелины Астрид переметнулась на сторону Ингрид и посматривала масляными глазками на благородного Кеннета. Совершенно неожиданно для Сигрид в доме образовались две враждующие партии, которые поначалу переругивались, а потом и вовсе прекратили общение друг с другом. А тут еще Бес Ожский вот уже более месяца не подавал никаких вестей, и его долгое отсутствие начало всерьез беспокоить Сигрид. Тах только руками разводил на ее вопросы. Похоже, отсутствие отца тревожило и его, но виду он не подавал, оставаясь все тем же весельчаком и острословом. Пожалуй только Таху и Кеннету удавалось ладить с обеими сторонами, что, впрочем, и не удивительно. Ведь это именно об их головах шел спор, хотя оба делали вид, что совершенно не в курсе возникшей проблемы. Сигрид им, конечно, не верила. Не мог Кеннет не замечать взглядов, которыми одаривала его негодяйка Астрид. И никакие уговоры сестры на нее не действовали. Впрочем, не она играла первую скрипку в этом негодяйском оркестре. Ингрид Мьесенская окончательно распоясалась и уже без стеснения дерзила и самой Сигрид.

С первыми заморозками в лесной крепости объявился Хой. Он привел с собой четырех коров и быка, а также несколько телег, заставленных клетками с домашней птицей. Его появление вызвало радостный переполох среди девушек, но, как выяснилось, радовались они преждевременно. Новости, привезенные старым варваром, были страшными. Все Приграничные замки были заняты гуярами, а их владетели вместе с чадами домочадцами были истреблены. О страшной смерти матери Эвелины и Астрид благородной Хильды Хой рассказал только Таху, Кеннету и Сигрид. Одно перечисление блестящих приграничных родов, исчезнувших с лица родной земли, повергло всех в ужас.

– Зачем же такая жестокость? – спросил потрясенный Кеннет.

– Народ должен забыть о прежних властителях, тогда он легче примет новых. Любой завоеватель стремиться подорвать волю народа к сопротивлению, а для этого надо уничтожить тех, кто способен это сопротивление оказать.

– И что же нам теперь делать? – растерянно всхлипнула Марта Саарская.

– Гнить заживо в этом чертовом лесу, – зло сверкнула глазами Ингрид. – И почему я не мужчина…

Сигрид рассказ Хоя потряс. Разом рухнули все ее надежды на возрождение Лэнда. Без владетельского сословия народ, это только стадо баранов, которых может подчинить себе любой пастух. Прав был Рекин Лаудсвильский, когда пытался сохранить и объединить в последней безнадежной попытке владетелей. Каждый пытался выжить в одиночку. Но выжили только предатели, которым теперь придется существовать с хомутом на шее. Скат Норангерский всегда был подонком. Но Свен Аграамский вроде был надежным другом, казалось, преданнее вассала еще не рожала нордлэндская земля. А Арвид Гоголандский? Он хорошо дрался с гуярами у Расвальгского брода. Одного сына там похоронил, другого еле выходил. Продали! Но почему? Может быть потому, что их Лэнд ограничивался рамками собственных земель и замков, и, потеряв их, они потеряли все, даже совесть. Владетели погубили Лэнд склоками и сварами. Гарольд хотел накинуть на них узду, но не успел. А ведь Сигрид порой выступала против мужа, и ей тоже казалось, что ущемление прав благородного сословия приведет к ослаблению Лэнда. И вот результат их совместных усилий: Лэнд в руинах, а торжествуют враги и изменники. И никакой надежды. Так зачем тогда жить?

Хой пробыл в крепости почти две недели, развлекая девушек рассказами о загадочном Гордане, о казавшемся несокрушимом Храме, о меченом владетеле Торе Нидрасском, с которым, оказывается, был знаком. Боже мой, какая старина! Девушки слушали Хоя, разинув рты и, между прочим, безропотно учились у него ухаживать за коровами. Сигрид, ожидавшая бунта, по случаю появления животных, слегка приободрилась. Правда, кое-что в рассказах Хоя ее настораживало.

– А правда, что у посвященных было по нескольку жен? – спросила Марта Саарская и покосилась при этом на Таха.

Простодушный Хой подтвердил, что так оно и было. Даже рассказал по этому поводу несколько забавных историй. Девушки слушали старого варвара с большим вниманием, а Сигрид с растущей тревогой. То, что Марта задала свой вопрос не случайно, она нисколько не сомневалась.

– А как же дети? – спросила Ингрид.

– Дети наследовали отцам, у всех были одинаковые права, – пояснил Хой. – Посвященный Чирс говорил, что многоженство появилось у горданцев после страшной катастрофы, когда женщин уцелело гораздо больше, чем мужчин. У моего народа тоже был подобный обычай: когда случалось несчастье на охоте, овдовевшая женщина могла сама выбрать себе защитника и поселиться в его семье второй или третьей женой. Обычно таким человеком был брат или ближайший родственник погибшего мужа.

Хой и не подозревал, какую бурю он породил своими рассказами, но после его отъезда положение стало просто невыносимым. Девушки словно с цепи сорвались. Сигрид махнула на все рукой, предоставив им самим решать свои проблемы.

Таха создавшаяся ситуация скорее забавляла, правда, он жалел Гильдис и не позволял девушкам ее изводить. Быть может поэтому Ингрид Мьесенская изменила тактику и, к немалому удивлению Сигрид, подружилась с Гильдис. Во всяком случае, отношения этих молодых особ стали куда более теплыми. К чему бы это?

Глава 11 Бабий бунт

Таха захватили врасплох, когда он, ничего не подозревая, наведался в коровник, задать скотине сена. Держался он стойко, хотя его буквально раздирало от смеха. А может быть, именно по этой причине, поскольку любовь требует сосредоточенности. Так он, собственно, объяснил ситуацию Марте и Ингрид, без особых церемоний придавив их к стогу сена.

– А ты сосредоточься, – сказала Ингрид и вдруг заплакала так жалобно, что у Таха даже сердце упало.

– Мы же не уродки какие-нибудь, – проговорила сквозь слезы Марта.

– Вы красавицы, – сказал чистую правду Тах.

Если бы речь шла просто о легкой интрижке, то Таха долго уговаривать не пришлось бы. Не такой уж он дурак, чтобы отказаться от девушек, которые сами вешаются на шею. Но здесь все было совершенно иначе, и он считал бы себя последним подонком, если бы походя наплевал в чужие души. Ему хватило ума понять, что эти зареванные дурехи, к которым он уже успел привязаться за эти тяжелые страшные месяцы, ищут у него не развлечения, а защиты. Защиты и себе, и своим еще не родившимся детям в этом страшно для них мире. Вот только способен ли Тах, при всем своем самомнении, дать им то, чего они хотят. Честно говоря, ему страшно было взваливать на плечи ношу, которую придется тащить долго, может быть всю оставшуюся жизнь.

– У Гильдис отец жив, – сказала плача Марта, – а у нас никого.

Ингрид молчала и смотрела на Таха. Было в этих синих глазах нечто такое, от чего ему стало не по себе. Ингрид Мьесенская была красавицей, наверное, у нее не было бы отбоя от женихов. Вот только кости этих несостоявшихся мужей укрыл погребальным саваном свежевыпавший снег. А Тах остался жить и, значит, взял на себя обязанность, заменить павших. Такой вот получался странный расклад.

– Вы мне нравитесь. Только ситуация получается неловкая. Вам, конечно, решать, но… – Тах умолк и растерянно посмотрел на Ингрид.

– Мы уже решили, – твердо сказала та и принялась расстегивать кофточку на груди.

– Неудобно как-то, – вздохнул вконец сбитый с толку Тах. – Вдруг кто-нибудь войдет, а мы тут на сеновале…

– А я покараулю, – с готовностью предложила Марта.

– Холодно же, – попробовал уклониться Тах. – Давайте в другой раз.

Он почти обреченно смотрел на обнаженную грудь Ингрид. Нет, не устоять благородному Таху Ожскому против такой роскоши, хоть плач. А может, действительно заплакать сейчас, чтобы не каяться потом всю жизнь, глядишь и помилуют.

– В сене тепло, – сказала Ингрид и потянула вверх юбку, обнажая белые как сметана ноги.

– Боже мой, – только и успел выговорить Тах, и тут же ему заткнули рот пухлыми жадными губами.

Больше Тах не сопротивлялся. Да пропади оно все пропадом, разве ж можно отказываться от этого молодого жаждущего любви тела, которое пахнет сразу и сеном, и медом, и молоком, и еще тысяча и одним запахом, от которого кружится голова, а сердце готово выскочить из груди.

– А теперь Марту, – просто сказала Ингрид, поправляя платок и одергивая юбку.

– Дайте же передохнуть, – возмутился Тах. – Что я вам жеребец, что ли.

Ингрид отправилась охранять дверь, а Марта протянула меченому горшок, наполненный парным молоком. Тах выпил молоко одним духом и покосился на девушку. В глазах Марты был и страх, и ожидание чуда, и восхищение. Надо полагать, ей было на что посмотреть.

– Тах, я боюсь, – прошептала она, когда он немного погодя обнял ее за плечи.

– А зачем тогда раздевалась? – тоже шепотом возмутился он.

– Как зачем? Гильдис и Ингрид будут твоими женами, а за меня и заступиться некому.

– Я заступлюсь, – уверил Тах.

– Нет, – замотала головой Марта, – так надежнее.

– Тогда не торгуйся.

– Ты уж поосторожней, – жалобно попросила Марта. – Не так, как с Ингрид…

– Нечего было подсматривать, – засмеялся Тах. – Могла бы, кажется, еще годик в девках походить.

– Что вы там копаетесь, – прикрикнула на них Ингрид.

– Так мы уже, – отозвалась Марта и вскрикнула от внезапной боли.

Потом они долго лежали на сене, приходя в себя от пережитого. Тах покосился на притихшую Марту, по лицу которой еще текли слезы. Похоже, она еще не привыкла к новому состоянию и переживала внезапную потерю девственности. Меченый перевел глаза на Ингрид:

– И что будет дальше?

– То же самое, – сказала Ингрид, покусывая соломинку.

– А как же Гильдис?

– С Гильдис мы договоримся.

Тах только головой покачал:

– Что ж мы так и будем по углам прятаться? Вас ведь вон сколько.

– Остальные тебя не касаются, – отрезала Ингрид. – Будешь заглядываться – волосы повыдергаем, нас теперь трое, справимся. Сам же рассказывал про своего деда, вот и отдувайся

– А остальные?

– Рея и Астрид станут женами Кеннета вместе с Кристин.

– А Кеннет в курсе ваших планов?

– Это не твоя забота.

– А… – Тах хотел было поинтересоваться насчет Эвелины, но потом передумал.

– Эвелина пусть сама решает.

– Ну да, – согласился Тах, – вольному воля, а мне, значит, воли уже нет?

Ингрид вдруг уткнулась лицом в плечо меченого и зарыдала в голос:

– У меня же никого нет, Тах. А было три брата, и отец всегда говорил – защитят.

У Таха защемило сердце, хоть бери и плач вместе с этими девчонками. Он обнял одной рукой всхлипывающую Ингрид, другой – Марту и прижал обеих к груди.

– Ладно вам. Я-то у вас, во всяком случае, есть и уже никуда не денусь.

Что-то произошло в это утро, Сигрид уловила это сразу и по сияющему лицу Ингрид, и по испуганным глазам Марты, и по смущенному виду Таха. А уж смутить меченого – это как же сильно надо постараться! Гильдис Отранская вдруг выскочила из-за стола и, не сказав никому ни слова, укрылась в своей комнате, хлопнув дверью. Тах вяло ковырял деревянной ложкой кашу, судя по всему, у меченого начисто пропал аппетит. Кристин ударила по столу кулаком так, что Бьерн, сидевший у нее на руках, вздрогнул и испуганно захлопал длинными ресницами.

– Не видать вам Кеннета, – крикнула она, – слышите вы, потаскухи! Я его законная жена и никому не позволю вешаться ему на шею.

– А я буду незаконной, – твердо сказала Рея Холстейн. – Мне нужен мой владетель, и я его рожу. От Кеннета.

Тишина наступила такая, что у Сигрид даже в ушах зазвенело. Кеннет удивленно открыл рот, а потом закрыл его, так ничего и не сказав. Да его никто и не спрашивал. Говорить-то, наверное, надо было Сигрид, но она только и сумела выдавить из себя:

– Что ты этим хочешь сказать?

– А то, что в наших замках сидят чужаки, наши отцы и братья в земле, и прогнать чужаков смогут только наши сыновья, которых надо же от кого-то рожать.

Сигрид обвела растерянными глазами нахмуренные лица девушек. Судя по всему, настроены они были решительно и уступать не собирались.

– Можно найти вам мужей, – растерянно проговорила Кристин.

– Среди вохров или среди гуяров? – с ненавистью выдохнула Рея. – Я не пойду замуж за убийцу своих родных.

Сигрид вздрогнула и, побледнев, отшатнулась. Но Рея не обратила на нее внимание, она не отрываясь смотрела на Кристин.

– Можно поискать женихов в Суранских городах.

– Рея Холстейн не пойдет замуж за чужака и плебея. Мои сыновья вернут замок своего деда, а Кеннета ты можешь оставить себе, от него не убудет.

– Вообще-то конечно, – сказал Тах просто для того, чтобы потревожить наступившую жутковатую тишину.

Кристин грубо выругалась, чего вроде бы нельзя было ожидать от дочери и жены лэндовских королей, но покоробило это, кажется, одну Сигрид.

– Как-то нужно устраиваться, – жалобно вздохнула Марта, – а то нам здесь долго придется жить, наверное.

У Сигрид от неприятностей голова пошла кругом. Хоть бы уже Бес, наконец, вернулся. Сколько же можно пропадать неизвестно где! Старик Хой отправился искать Беса, но и от него не было ни слуху, ни духу. А тут закружилась метель, зима нагрянула в Южный лес во всей своей белоснежной красе, и он, сомлев от морозов, задремал под сладкую колыбельную песню северного ветра.

Девушки развлекались как могли, построили даже снежную горку посреди двора лесной крепости, но за ворота сунуть нос боялись, поскольку по вечерам с противоположного берега доносился зловещий вой псов, которым, по словам Птаха, в эту пору лучше на глаза не попадаться. Ссоры между девушками сами собой сошли на нет. Гильдис Отранская смирилась, вероятно, с неизбежным, возможно, ее утихомирил Тах, буквально землю вокруг нее рывший. Наверное меченый унаследовал от предков-горданцев не только внешность, но и умение общаться с женщинами в экстремальных ситуациях. Во всяком случае, в своей не совсем обычной семье он быстро установил мир и порядок, к немалому удивлению благородной Сигрид. С Кеннетом все обстояло сложнее, а может быть его проблемы Сигрид принимала ближе к сердцу. Она не знала в точности, выполнила ли Рея Холстейн свою угрозу, забеременеть от лэндского короля, но поскольку Кеннет ходил как в воду опущенный, а рассерженная Кристин его и близко к себе не подпускала, то скорее всего неизбежное уже случилось. Но Рея Холстейн хотя бы внешне соблюдала приличия, а вот с Астрид Ульвинской просто сладу не было наверное потому, что в ее отношении к Кеннету преобладала любовь. В тайне Сигрид ей даже сочувствовала, конечно Астрид была бы для Кеннета лучшей парой и по возрасту, и по характеру, но брак дело святое, и Кристин совершенно правильно противилась этому откровенному разврату, чтобы не сказать разбою. А сына Сигрид жалела. Конечно, он любил Кристин, которая к тому же ждала от него ребенка, но и к Астрид он был не равнодушен, от взгляда матери и этот факт не ускользнул. Словом, Сигрид не знала, как поступить в этой ситуации и потому просто помалкивала, пустив все на самотек.

Слава Богу, дети были здоровы. Двухлетний Бьерн уже вовсю топал по комнатам дома, везде встречая радушный прием. Сигрид только вздыхала, глядя на него, уж очень он напоминал ей старшего сына и те счастливые времена, когда они с Гарольдом были молоды и любили друг друга. Сын Эвелины Тор пошел уже в крепости, к величайшей радости и своей матери, и всей почтенной публики, которую его первые шаги привели в неописуемый восторг. Тор был светловолос, как и Бьерн, но похоже скорее на мать, чем на отца. Впрочем, Сигрид могла и ошибаться, поскольку не имела случая видеть Лже-Ивара ребенком. Зато насчет своих сыновей, Рагнвальда и Оттара, у нее сомнений не было, оба были черноволосы и кареглазы в отца. Поначалу это неоспоримое сходство огорчало Сигрид, но потом она пришла к выводу, что, возможно, это к лучшему.

Бес Ожский появился в крепости, когда Сигрид уже потеряла всякую надежду на его возвращение. Он привел с собой небольшой обоз из трех телег, груженных под завязку разным скарбом, потребность в котором ощущалась все сильнее. Посуда, белью, одежда – все это было мигом расхватано, поделено, примерено и растащено по комнатам, после чего Беса засыпали благодарностями и вопросами. Впервые Сигрид увидела, как Бес Ожский смутился и даже растерялся. Видимо, он никак не рассчитывал на столь теплый прием.

Впрочем, ничего обнадеживающего Бес поведать не мог. Суранские города по-прежнему враждовали друг с другом, и даже внешняя угроза не могла их примирить. Кое-кто уже ждал гуярского нашествия как спасения от нынешнего безвластия и беспредела. Бесу удалось восстановить прежние связи, он закупил массу нужных товаров, которые подвезут в условленное место, как только установится санный путь. Ну а оттуда все это барахло придется самим перевозить в Южный лес. Таху и Кеннету придется потрудится, да и девушки им помогут.

– Сами справимся, – сказал Кеннет и почему-то покраснел.

Девушки подняли в ответ страшный шум, обвиняя во всех смертных грехах и Кеннета, столь откровенно ими пренебрегшего, и Таха, на этот раз ни в чем не повинного. Кеннет вяло оправдывался, Тах только рукой махнул. Бес довольно долго наблюдал за происходящим, а потом произнес только одно слово:

– Тихо.

И девушки сразу умолкли, испуганно поглядывая друг на друга.

– Поедут те, кому я скажу. Остальным работы и здесь хватит, можете не сомневаться, – Бес обвел строгими глазами притихших смутьянок. – А теперь убирайте посуду и отправляйтесь спать.

К удивлению Сигрид, никаких возражений не последовало. Разве что посудой девушки гремели больше обычного, да на порозовевших от обиды лицах читалось явное неудовольствие. Сигрид втихомолку злорадствовала: наконец-то нашелся человек утихомиривший этих вертихвосток. На Беса Ожского молчаливый демарш молодых женщин не подействовал, похоже он его даже не заметил. Сидел себе спокойно за столом и о чем-то размышлял. Потом поднял глаза на оставшихся в зале Кеннета и Таха:

– Рассказывайте.

– А что рассказывать? – пожал плечами Тах. – Жили себе, старались обустроиться получше.

– Они так старались, – злорадно поведала Сигрид, – что у нас теперь вместо двух беременных женщин целых шесть.

– Как шесть? – поразился Бес.

– Подробности спрашивай у них. – Сигрид недовольно покосилась на молодых людей. Если бы Бес Ожский взялся бы их выпороть, она бы ему помогла с большим удовольствием.

– Девушки так решили сами, – сказал Тах. – Мне достались Гильдис, Ингрид и Марта, а Кеннету – Рея, Астрид и Кристин.

– Интересный расклад.

Сигрид, как и Бесу этот расклад тоже казался весьма интересным, только куда они денут последствия этого расклада.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Бес.

– Ни что, а кого – младенцев.

– Вырастим, – бодро отозвался Тах. – Эка невидаль – дети.

– Кошмар какой-то, – Сигрид даже уронила слезу. – Кругом лес, одни в целом мире…

– Ладно, – Бес хмуро посмотрел на Таха и Кеннета, – пока свободны, утром договорим.

Сигрид обиделась на Беса, по его мнению два этих молодца заслуживали если не порки, то уж выговора наверняка. И исчезли оба в мгновение ока, а Кеннет, к большому неудовольствию Сигрид, воровато оглянувшись, скользнул в приоткрытую дверь комнаты Астрид. Хотя, с другой стороны, куда же бедному мальчику податься, если дверь Кристин для него закрыта.

– Может быть, это и к лучшему, – сказал вдруг Бес. – За пределами Южного леса нас никто не ждет. Рассчитывать придется только на себя.

– Значит, все потеряно? – спросила упавшим голосом Сигрид.

– Ничего не потеряно, пока мы живы, – жестко сказал Бес. – В том числе и для нас с тобой.

– Уж не желаешь ли ты предъявить на меня права? – Сигрид с вызовом глянула на Беса, хотя сердце у нее оборвалось от испуга и ожидания чего-то желанного и нежеланного одновременно.

– Если не ошибаюсь, то при раскладе ты досталась именно мне?

– Это ты мне достался, – возмутилась она и тут же осеклась.

– Поскольку Эвелина пока что на меня своих прав не предъявила, то тебе придется отдуваться одной.

– А я предъявила?

– Только что.

– Ну знаешь ли… – Сигрид хотела встать и уйти, но почему-то не ушла, а продолжала все так же сидеть за столом, уткнувшись глазами в собственные руки.

– Мы же взрослые люди, – мягко сказал Бес, – и даже не очень молодые. Кого нам еще искать в этом мире кроме друг друга. А потом, должен же кто-то поднять и поставить на ноги ораву, которая уже есть и которая еще будет.

Он мог бы и не говорить, потому что Сигрид знала – так будет. Будет сегодня ночью. Ей нужен этот мужчина, и это правда, что не он ее, а она его выбрала и уже не в силах больше сопротивляться своему выбору. С Бесом Ожским она бы справилась, а вот с собой справиться уже не в силах. Но ведь и сдаваться сразу нельзя, надо хоть приличия соблюсти, не распутная девка все же.

– Решать в любом случае тебе, – глухо сказал Бес. – Я могу и подождать.

А кого ждать-то? Чего доброго у него ума хватит. А вот у благородной Сигрид на ожидание уже нет сил.

– Боюсь, что тебе даже подождать будет негде. – Сигрид бросила на меченого осторожный взгляд. Он этот взгляд перехватил и уже не отпустил, как Сигрид ни старалась увильнуть в сторону. Рука его мягко легла на ее руку.

– Это еще почему?

Слова уже ничего не значили, но разговор продолжался, потому что молчать было пока еще рано.

– У тебя в этом доме нет ни своей комнаты, ни своей постели.

– Я не жалею, – сказал он.

– А зря. – Сигрид засмеялась, и это было уже похоже на истерику. Господи, хоть бы он ее поцеловал, что ли, а то сил никаких нет. Бес легко подхватил ее на руки и понес.

– Не туда, – зашептала она в ужасе. – Это не наша комната. Не наша…

Глава 1 Суранский обоз

Гаук Отранский сильно сдал за эти пять лет, и трудно было узнать в этом старике прежнего благородного Гаука, высокомерного и всегда уверенного в себе человека. Видимо, годы, проведенные в скитаниях по родной земле, порабощенной врагами, не прошли бесследно для владетеля. Кеннет смотрел на Отранского сочувственно, Тах же беззаботно разглядывал стены пещеры.

– Не слишком ли рискованно ваше появление в Лэнде?

– Если уж ты нас не узнал, благородный Гаук, то кто нас здесь узнает спустя столько лет?

Тах говорил правду, благородный Гаук в первую минуту действительно не узнал в этих рослых молодых людях прежних знакомцев. И хоть сходство Таха с Бесом Ожским было бесспорным, но кто сейчас помнит капитана меченых? Разве что окрестные крестьяне, но эти если и узнают, то не выдадут.

– Мы, владетель, мирные торговцы из Азрубала, – усмехнулся Тах. – У нас охранная грамота самого Рикульфа из Гитардов. Мы даже везем письмо Родрику из Октов от старого боевого друга.

– Ловко, – согласился Гаук. – И что же в этом письме?

– В основном жалобы на беспредел, творимый Конаном из Арверагов в отношении других кланов. Достойный Рикульф подозревает Конана в намерении присвоить навечно звание императора, данное ему на время военных действий, и поработить свободолюбивых гуяров.

– Письмо подлинное?

– Самое что ни на есть, – подтвердил Тах.

– И вы собираетесь вручить его Родрику?

– Можешь не сомневаться, благородный Гаук, более надежных посланцев у достойного Рикульфа, который метит в суранские короли, еще не было.

– Тогда вам следует поберечься. Конан сейчас в Бурге, с таким письмом ему в руки лучше не попадаться.

– А мы как раз рассчитываем попасться, – прищурился Тах, – если не самому Конану, то одному из его людей. Нам почему-то кажется, что гуярский император должен быть посвящен в суть интриг, которые плетут его враги.

– Бес Ожский работает с дальним прицелом?

– С очень дальним, благородный Гаук, – подтвердил Тах. – Пусть эти негодяи грызутся между собой, нам от этого только польза.

– Не нарвитесь на нордлэндских владетелей, их немало сейчас крутится вокруг Конана. Выслуживаются суки.

– Кое с кем из этих тварей мы собираемся посчитаться, – глаза Кеннета сверкнули в полумраке.

– Как здоровье благородной Сигрид? – спохватился Отранский. Вот уж действительно, совсем оброс мхом в этой пещере.

– Благородная Сигрид здорова, – улыбнулся Тах, – а Гильдис просила передать тебе привет, благородный Гаук, от себя, и от двух твоих внуков.

– Уже двух! – приятно удивился Отранский.

– Гауку скоро будет пять лет, а Грольфу два с половиной года, – гордо поделился Тах.

– Значит, все живы-здоровы? – расчувствовался до слез старый владетель.

– Старый Хой захворал, – вздохнул Кеннет, – поэтому мы и решили тебя навестить владетель.

– Жалко Хоя, верный человек, – покачал головой Отранский. – Хотя пожил он немало – еще с Тором Нидрасским осваивал Суранские степи. Ну, даст Бог, поправится.

– Людей у тебя много, благородный Гаук? – спросил Тах.

– По первому зову десятка четыре наберу.

– А Нордлэнде и Вестлэнде?

– И там есть, – кивнул головой владетель. – Гунар сын Скиольда, вы его должны помнить, последний уцелевший гвардеец Гарольда, служит сейчас Гольфдану Хилурдскому. Ему можно доверять полностью. Но будьте осторожны, гуяры только на вид простодушны. Более коварных и жадных псов мне видеть не доводилось. А лэндская или суранская кровь для них дешевле воды.

– Проскочим, – уверил Кеннет. – Мы уже сталкивались с гуярами.

– А ваши люди?

– Обычные охранники-суранцы, но им хорошо заплачено, так что не продадут.

– Ну что же, – тряхнул поредевшими кудрями Отранский, – храни вас Бог. На обратном пути я встречу вас в Хальцбурге.

– Стоит ли так рисковать собой, благородный Гаук? – попробовал возразить Кеннет.

– Волков бояться – в лес не ходить. Должен же я передать внукам гостинец, чтобы не забывали деда.

Суранский торговый обоз не был такой уж диковинкой на дорогах Лэнда и особого внимания не привлекал. Десять человек охраны были достаточной силой, чтобы отпугнуть случайных бродяг, а охранная грамота Рикульфа из Гитардов служила пока надежной защитой от поползновений гуяров. Император Конан из Арверагов покровительствовал торговле, и в этом его поддерживали вожди и старейшины других кланов. Поход в Суран сложился для гуяров на редкость удачно, кланы поделили между собой богатые города, обобрали их население, и теперь хлопотали, чтобы на остриженных и обритых хоть немного отросла шерсть. Тем более что купцы из Аквилона и Зиндана буквально облепили вестлэндские порты, скупая захваченную добычу и требуя все новых суранских товаров.

– Обобрали несчастных гуяров до нитки, стервецы.

Немолодой воин поставил глиняную кружку на стол и подмигнул молодым людям. По сурански он говорил с сильным акцентом, но понять его можно было. Разговор завязался в придорожном трактире, где остановились на отдых липовые торговцы.

– Вы суранцы плохие воины, – сказал он, презрительно глядя на Таха. – Хотя ты, черноголовый, кажется, не суранец вовсе.

– Я горданец, – сообщил Тах. – Было такое племя в Суранских степях.

– Было да все вышло, – криво усмехнулся гуяр и отхлебнул из кружки. – Теперь мы встали вам на горло твердой ногой. Это я вам говорю, Освальд из клана Арверагов.

– Твой хозяин Конан мог бы одеть тебя поприличней, – небрежно бросил Тах.

– Конан мне не хозяин, – возмутился Освальд. – Это у вас, суранских псов, есть теперь хозяева – мы, доблестные гуяры. Что же касается меня, то я человек вольный, не менее вольный, чем Конан.

– Конан, однако, побогаче будет, – усмехнулся Кеннет.

– Это уж как водится, – неожиданно легко согласился гуяр. – Конан из семьи Асхилов, а эти всегда норовили хапнуть побольше. Ну а в этот раз они тащили замками и целыми городами. А разве ж я не такой арвераг, как Конан?

– Порядочному человеку везде трудно, – сочувственно вздохнул Тах.

– Вот, – воодушевился Освальд, – и я о том же. Я собственным мечом прорубал стены городов, а владеет ими Конан, так где же правда в этом мире?

– Нет правды, – охотно согласился Тах. – Но ты не горюй. Вот приберет Конан к рукам Лэнд и Суран, глядишь и тебе кое-что перепадет. Ты ведь тоже арвераг.

– Тоже! – презрительно скривил губы Освальд. – Мы были равны, когда были бедны, а сейчас – ему города, а нам беда.

– Так уж погано устроен этот мир, – захлебнулся в сочувствии к старому гуяру Тах. – Люди от природы корыстны и подлы.

– Псы вы, а не люди, и наших вождей хотите сделать псами, – Освальд добавил несколько крепких гуярских выражений. – Вон сколько вокруг Конана трется лэндовских владетелей. Им-то и нужен император в мирное время. Веками мы жили свободно, по заветам предков, а ныне? Кто теперь слушает старейшин? Нахапали добычи и возомнили себя умнее отцов и дедов. Деньги – вот главное зло, и будь моя воля, я бы вас торгашей в бараний рог согнул.

– Так и без денег нельзя, – мягко возразил Тах. – Пить-есть надо.

Освальд оглядел свою кружку и бросил вопросительный взгляд на хозяина постоялого двора, но тот очень вовремя отвернулся. Гуяр отшвырнул пустую посудину и вздохнул: в карманах у него, судя по всему, ветер гулял.

– Паршивый городишко, этот Клотенбург. Мой отец с дедом этого Конана из одного котелка хлебал, а ныне Освальду сыну Карадока на землях Конана Асхила куска хлеба не подадут. Вот она жизнь, суранцы. Вот она пролитая во славу арверагского клана кровь.

– А Клотенбург Конану отошел?

– А то кому же. С нами он звонкой монетой расплатился или землей. Но мне земля ни к чему – возись там с вшивыми мужиками. А золото, видишь, прозвенело да пропало. А с земель доходы вечно грести можно.

– Выходит, прогадал, – посочувствовал гуяру Конан.

– А это как посмотреть, суранец, – усмехнулся Освальд. – С твоей торгашеской точки зрения, конечно прогадал. Но только вольный ветер и братское плечо в бою ни за какие деньги не купишь. А больше ничего истинному гуяру не нужно – все остальное он возьмет сам. А вы что, к Конану в гости собрались?

– Не к Конану, – отрицательно покачал головой Тах, – к Родрику из Октов. Везем письмо от достойного Рикульфа, правителя северо-восточного Сурана.

– Знаю я Рикульфа, – усмехнулся гуяр, – хитер и коварен, истинный гитард.

– Не нам судить достойного правителя, – скромно вздохнул Тах.

– Не хватало еще, чтобы суранские псы облаивали доблестных гуяров, – проворчал Освальд. – О чем письмо-то?

– Мы вашего языка не знаем, а на словах ничего не передавали. Вручить лично в руки и все.

– Зря ты болтаешь, – зашипел на Таха Кеннет. – Велено было все сделать тайно.

– Да, – задумчиво протянул Освальд, – вот так же Артур Великий послал родичу письмо, а там всего навсего попросил повесить подателей на крепкой веревке. Самому недосуг было.

– И повесили? – ахнул Тах.

– Мы гуяры люди простые, отчего же не помочь соседу безделицей.

– Хороша безделица! – возмутился Кеннет.

– Так не будь дураком и не лезь сам в петлю, – отрезал гуяр. – Письмо-то тайное, а раз так, то это уже риск немалый.

– Никакое оно не тайное, – неуверенно возразил Кеннет.

– Раз не тайное, так покажи мне, – добродушно отозвался Освальд. – О чем спор-то? Освальд сын Карадока не из болтливых. Однако самый большой грех на земле, это грех неблагодарности, суранцы.

Тах прижал ладонь к сердцу, а затем пододвинул гуяру весьма увесистый мешочек с монетами.

– Надеюсь, с золотыми? – прищурился гуяр в сторону молодого собеседника.

– Как можно, – даже слегка обиделся Тах. – Разве ж мы не понимаем, с каким достойным человеком имеем дело.

– Хозяин, – Освальд достал из мешочка желтый кружок и попробовал его на зуб, – вина мне и этим молодым людям. Я угощаю. Про сдачу не забудь. И не медью, а серебром. Знаю я вас, так и норовите ограбить честного человека.

Читал Освальд медленно, усердно шевеля толстыми губами, лицо его, принявшее поначалу озабоченное выражение, разгладилось, и он обратился к молодым людям уже с улыбкой.

– Все в порядке, суранцы. Обычные приветствия и пожелания. Вас велено принять как родных и обласкать.

«Суранцы» изобразили на лицах облегчение и радость. Кеннет покосился на мешочек с золотом, исчезающий за широким поясом гуяра, и вздохнул.

– Никогда не жалей о сделанном хорошему человеку даре и тебе воздастся втрое, – наставительно изрек Освальд. – До замка Хилурд я вас провожу, а уж дальше вы сами. Арверагу нечего делать на землях октов без крайней нужды.

Всю дорогу Тах расспрашивал Освальда о его родной земле, о подвигах гуяров в чужих странах, о том насколько велик этот мир, и есть ли у него край, и что там за этим краем. Старому гуяру было что рассказать собеседникам, ибо за долгую жизнь он повидал немало, а рассказов наслушался и того больше.

– Неужели мир так велик? – поразился Кеннет.

– Дай Бог, чтобы я видел одну сотую его часть, – честно признался Освальд, – а чтобы увидеть его весь, не хватит жизни. Не будь наши земли такими скудными, меня с родного острова ни за какие блага мира не вытянули бы, потому что нет на этом свете ничего лучше родины, суранцы, это я вам говорю, Освальд из Арверагов.

Гуяр даже слезу уронил, захваченный воспоминаниями о родных берегах. Хотя, не исключено, что чувствительным его сделало аквилонское вино, к которому он не забывал прикладываться во время своих рассказов.

– Скудная земля не рождает героев, – тонко польстил гуяру Тах, – а тем более таких героев, как достойный Освальд.

Освальду лесть торговца понравилась, и он дружески похлопал его по плечу.

– У тебя хорошая голова, суранец, и ловкий язык. Ты далеко пойдешь. Если хочешь, я похлопочу за тебя перед Конаном.

Тах рассыпался в благодарностях и в свою очередь пригласил достойного Освальда, коли нужда забросит того в далекий Суран, без церемоний навестить Эшера сына Магасара в азрубальском доме, скромном жилище, которое, конечно, недостойно принять такого героя, но тем больше чести окажет он ему своим посещением.

– Эшер это ты?

– Эшер из Азрубала, – подтвердил Тах. – А моего спутника зовут Магон, он родом из Харога.

– Ну и имена у вас, ребята, – покачал головой Освальд, – честному человеку не выговорить на трезвую голову.

Расстались друзьями, едва ли не у самых стен Хилурдского замка. Однако навещать его хозяина старый гуяр наотрез отказался:

– У меня свои счеты с октами, и я предпочел бы держаться от них подальше.

– А разве замок принадлежит не благородному Гольфдану Хилурдскому? – поинтересовался Кеннет.

– Это земля октов, и этот твой Гольфдан служит им.

Тах долго смотрел вслед гуяру, а потом насмешливо сказал Кеннету:

– Пожалуй не стоило нам столь откровенно демонстрировать свои знания относительно лэндских владетельских родов. Этот старый мошенник не так уж глуп.

Кеннет признал свою ошибку. Не так-то просто влезть в шкуру другого человека, наступив на горло собственному «я». Возможно, Магону из Харога наплевать было на разоренную землю Лэнда, на толпы нищих в городах и на дорогах, на голодных детей и женщин, которым нечего было есть на исходе весны, на разоренные города и замки, в которых хозяйничали гуяры. Кеннету же смотреть на беды окружающих его людей было куда труднее, ибо это была его страна.

– Старый негодяй прав, – заметил Тах, – не стоит нам искушать судьбу и наведываться к Гольфдану. Как бы он нас не опознал.

За пять минувших лет Хилурдский сумел таки восстановить свой разрушенный замок. Кеннет насчитал более десятка свежих заплат в древних каменных стенах. И именно эти свежие заплаты делали замок похожим на нищего, прикорнувшего у большой дороги. А может быть, все дело было в пересохшем рве и распахнутых настежь воротах. Вряд ли благородный Гольфдан был настолько силен, чтобы никого и ничего не бояться, скорее уж наоборот – опасался даже ворота прикрыть, дабы не вызвать подозрений новых хозяев.

Суранский обоз, конечно, давно уже заметили со стен. Вестлэндская дорога сотни лет кормила замок при прежнем порядке, и, похоже, ситуация не изменилась при новых хозяевах. С кого же еще брать золото благородным людям, как ни с богатых купцов. Ибо только очень богатый купец решится путешествовать в нынешние времена по разоренной земле, оплачивая из своего кармана хорошее настроение завоевателей. Ибо плохое настроение чревато большими неприятностями в стране, где не было пока ни закона, ни порядка.

У остановившего обоз гуяра настроение было хуже некуда. Испитое лицо его взывало к милосердию, и Тах поделился со страждущим своими запасами. Глаза гуяра слегка потеплели.

– Мы слышали, что замок принадлежит лэндцу и решили не утруждать себя остановкой.

– Кому он нужен этот курятник, – усмехнулся гуяр. – Но плату за проезд собираем мы, суранец, так что придется тебе раскошеливаться и за себя, и за приятеля, и за арверага.

– Какого арверага?

– Освальда сына Карадока. Ты думаешь, я не узнал его, суранец? Этот негодяй уже угнал целое стадо баранов с наших земель. Наверняка он и сейчас пожаловал сюда неспроста. За дружбу с негодяем придется расплачиваться купцы.

Спутники сердитого гуяра дружно закивали головами, судя по всему, их тоже мучила жажда. Вряд ли они понимали, о чем разговаривает их предводитель с купцами на чужом языке, но то, что дело разрешится к общему удовольствию, сомнений у них не было.

– У нас письмо к Родрику из Октов и охранная грамота от Рикульфа из Гитардов.

– Гитарды пусть распоряжаются на своей земле, – отрезал гуяр, – а здесь земля октов. К Родрику я тебя провожу, но платить все равно придется.

В этом Тах с самого начала не сомневался, а потому не стал больше искушать судьбу. Гуяр жадно взял деньги и уже добродушно подмигнул торговцам:

– Приятно иметь дело с умными людьми. Эти двое вас проводят.

«Эти двое», видимо, были дружинниками Хилурдского, приданными гуярскому отряду. Во всяком случае, повинуясь жесту предводителя, они без возражений присоединились к обозу.

– До замка Родрика далеко? – спросил у старшего по возрасту дружинника Тах.

– К вечеру будем, – коротко бросил тот.

– Бедновато живете, – Тах кивнул на покосившиеся стены мужицких хибар.

– Живем и на том спасибо, – хмуро бросил молодой нордлэндец.

– Не уважают, значит, окты благородного владетеля Хилурдского, – откровенно позлорадствовал Тах.

Пожилой это неуместное злорадство уловил и резко к нему обернулся:

– Что-то ты не слишком похож на суранца?

– А я горданец. Эшер мое имя.

– Знавал я одного горданца, – усмехнулся пожилой. – Меченым он потом оказался. Атталидом его звали, не слышал? Чернявый он был как ты. У Расвальгского брода его пепел развеян. Так-то вот, купец.

Стемнело, когда обоз приблизился к замку. В отличие от Хилурда ворота его были закрыты наглухо, мост поднят, а в глубоком рву поблескивала вода.

– Этот замок раньше принадлежал владетелю Фондемскому, – глухо сказал пожилой. – Отважным наездником был благородный Бьерн, равных ему в Нордлэнде по пальцам можно было пересчитать. Только все отважные ныне в земле лежат, а выживают лишь те, у кого спина гибкая.

– С опаской живет Родрик из Октов, – усмехнулся Тах. – А что, есть кого бояться?

– Может и есть, – пожилой пристально посмотрел на меченого. – Мое имя Балдер, а его Свен, запомни нас, горданец, глядишь пригодимся. При нужде оставь весточку в крайней хате села, через которое мы проезжали. Люди там верные.

– Что ж, – охотно согласился Тах. – В нашем торговом деле всякое лыко в строку.

– Вот и я о том же. – Балдер развернул коня, отвесил поклон Кеннету и, сопровождаемый товарищем, поскакал прочь от чужого замка.

– Он нас узнал, – сказал Кеннет.

– Все может быть, – согласился Тах. – Но, похоже, Балдер нас не продаст.

Глава 2 Окты

Родрик равнодушно скользнул глазами по обветренным лицам посланцев Рикульфа:

– Я ожидал большей предусмотрительности от гитарда.

Слова его адресовались рослому человеку средних лет, сидевшему в дубовом кресле чуть поодаль от хозяина. В неровном свете чадящих светильников лицо его казалось серым и далеко не добродушным, почти хищным. Куртка из грубой кожи была протерта едва ли не до дыр, но глаза выдавали в нем человека привыкшего повелевать. Впрочем, и сам Родрик из Октов роскошью наряда не блистал – такая же куртка из воловьей кожи, разве что поновее. Под стать обоим был и грубо сработанный стол, заставленный вперемешку глиняной посудой, серебряными кубками и суранским стеклом.

Когда-то Кеннет бывал в этом замке, в гостях у благородного Бьерна Фондемского. С тех пор минуло десять лет и целая вечность. Ничего уже в этих стенах не напоминало о прежнем любезном хозяине, человеке щедром и хлебосольном, любителе красивой суранской посуды и хорошего аквилонского вина. Именно в этом замке Кеннет впервые услышал чарующие звуки суранской музыки, столь не похожей на лэндскую. Тах утверждал, что музыка эта не суранская, а горданская, и пришла она из глубины веков. Как бы то ни было, но Кеннет до сих пор с благодарностью вспоминал владетеля Бьерна, открывшего ему окно в неведомый мир.

– У достойного Рикульфа не было выбора, – скромно вступил в разговор Тах, с трудом подбирая гуярские слова. – Ищейки Конана повсюду.

– Не слишком ли ты много знаешь о наших делах, суранец? Далеко не всегда знание благо.

– Мой отец служит достойному Рикульфу уже четыре года. Времени достаточно, чтобы убедиться в преданности нашей семьи клану Гитардов и лично достойному Рикульфу.

Родрик усмехнулся в ответ на горячую речь посланца:

– Что скажешь, Седрик, – можно верить этому мерзавцу?

– Продаст, – небрежно бросил Седрик, – у купца выгода всегда на первом месте.

– Когда служишь двум господам, шансы быть повешенным возрастают вдвое, – заметил Тах. – Так в чем же выгода, достойный вождь?

Родрик засмеялся, его родственник только презрительно пожал плечами.

– Достойный Рикульф надеется, что кланы октов и киммарков поддержат гитардов в борьбе против наглых притязаний арверагов на первенство.

Родрик поморщился:

– Рикульф никак не может отвыкнуть от дурной привычки, таскать каштаны из огня чужими руками.

– Конан в своих притязаниях на власть опирается на Вестлэнд. Оле Олегун ставленник Конана, и пока он сидит на вестлэндском престоле, Арвераги будут контролировать порты и выходы к морю, держа нас тем самым железной рукой за горло.

– Кого это «нас»? – спросил с усмешкой Родрик.

– Я передаю вам слова достойного Рикульфа, как мне и было приказано.

– А твой приятель, он что, немой? – неожиданно спросил Седрик, бросая при этом острый взгляд на Кеннета.

– Он просто не знает вашего языка.

– А что, собственно, хочет от нас Рикульф? – Родрик с раздражением выплеснул остатки вина на огромную собаку, зашевелившуюся у его ног. – Мы что, должны напасть на Конана и отбить у него вестлэндские порты?

– Достойный Рикульф полагает, что достаточно будет убрать Олегуна и посадить на его место более подходящего кандидата.

– Замечательно, – засмеялся Родрик, – видимо, гитард полагает, что мы круглые идиоты. Или, может быть, он забыл об уважаемых аквилонцах, которые горой стоят за Конана и хорошо ладят с благородным Оле?

– Аквилонцам нужна твердая власть, обеспечивающая им безопасность на караванных путях, а кто ее обеспечит, Конан или…

– Рикульф, – подсказал Таху с кривой усмешкой Седрик.

– Или Родрик, – продолжил свою мысль настырный посланец, – им все равно.

– А тебе, горданец? Что-то ты уж слишком проникся интересами гитардского клана.

– Это от того, что достойный Рикульф защищает мои интересы.

– И что это за интересы, если не секрет?

– Мы не можем позволить аквилонцам хозяйничать в торговле между Сураном и всем остальным миром.

– И благородные гуяры должны лить свою кровь, чтобы защитить интересы торгашей из Сурана?

– Благородные гуяры прежде всего должны позаботиться о своих интересах. От аквилонской торговли вам перепадут крохи, а суранские и лэндские купцы у вас всегда под рукой. Это те самые бараны, которых можно стричь долгие годы, надо только дать им возможность, обрасти шерстью.

– Это твое мнение, горданец, или это мнение Рикульфа из Гитардов?

– Достойный Рикульф очень хорошо понимает, где его выгода: богатство суранских городов – это его богатство.

– Надо полагать, что и Конан тоже хорошо знает, в чем его выгода и не будет сидеть сложа руки, – усмехнулся Родрик. – Ты как думаешь, горданец?

– Я полагаю, что достойный Конан уже действует и действует очень эффективно. Конан – император гуяров, это хоть и призрачная, но власть. Ему мешают вожди и старейшины кланов, а помогают лэндские владетели и аквилонские купцы. Кроме того, на Конана работает время – нельзя управлять покоренными странами так, как вы управляете кланами. И Суран, и Лэнд привыкли к единоличной власти, и Конан им эту власть обещает, так что союзников у него будет немало. Да и среди вождей мелких кланов нет единодушия, немало среди них таких, которым алые владетельские плащи милее гуярских, и Конан охотно пойдет им навстречу, ибо, став владетелями, они превратятся в его надежную опору в борьбе с клановыми традициями.

– А ты, кажется, считаешь планы Конана не слишком удачными, горданец? – подозрительно глянул на Таха Седрик.

Этот человек был на редкость проницателен, умен и, судя по всему, честолюбив, хотя и пытался скрыть свои властные устремления под маской дружеского участия к Родрику из Октов. Кое-что об этом человеке меченому было известно: представитель не самой знатной октской семьи он, блогадаря уму, доблести и поддержки сначала Кольгрика, а потом Родрика, добился высокого положения в клане и, скорее всего, непрочь был добиться большего. Во всяком случае, Бес советовал Таху делать ставку именно на Седрика, поскольку Родрик и положением, и образом мыслей крепко связан с клановыми традициями.

– Я думаю, что трудно прикрыть одним плащом сразу двух женщин, – обворожительно улыбнулся собеседникам Тах, – то Суран, то Лэнд будут выскакивать наружу с большими убытками для Конана. Достойный Рикульф считает, что для начала надо создать несколько королевств на землях Лэнда и Сурана, а там как Бог даст. Во всяком случае, здесь в Лэнде Рикульф из Гитардов не соперник Родрику из Октов. В конце лета в Азрубале должны встретиться гуярские вожди и старейшины, чтобы определить будущее этих земель на многие годы. Конан готов к этой встрече, а вы достойные вожди? Это не мой вопрос, это вопрос Рикульфа из Гитардов, который мне велено вам задать.

– И что же предлагает Рикульф?

– Убрать Оле Олегуна и на совете старейшин провести в лэндские короли своего человека.

– Сказать легко, но сделать трудно, – покачал головой Родрик. – Олегун острожен, в Вестлэнде полно арверагов, которые не дадут в обиду благородного Оле. А ссориться с Конаном из Арверагов сейчас не в наших интересах. Рикульф далеко, а арвераги близко.

– Достойный Рикульф будет разочарован твоим ответом, Родрик из Октов.

– Это проблемы Рикульфа из Гитардов, но не мои. Я отнюдь не в восторге от Конана, но затевать кровавую ссору между гуярами не хочу, так и передай своему хозяину.

Фондемский замок был переполнен гуярами, и меченым представилась возможность, познакомиться с этим племенем поближе. С некоторым удивлением они узнали, что все многочисленные обитатели замка ближайшие родственники Родрика из Октов. Во всяком случае, кормившая их на кухне старая патлатая гуярка охотно поделилась с любезными купцами не только куском хлеба, но и родовой спесью:

– Не гоже Берники дочери Кологрима кормить собственноручно суранских псов.

– Так не даром же, – Тах бросил огорченной женщине золотую монету. Берника поймала ее на лету, но ощерила в улыбке гнилые зубы не раньше, чем убедилась в благородстве металла.

– Будь жив мой муж Альдроик, я бы никогда не знала нужды. А потеряла я его здесь, в Лэнде. Вот и приходится гордой гуярке прислуживать богатому родичу.

– Неужели местных девок не хватает, – посочувствовал ей Тах.

– Не станет истинный гуяр есть пищу, приготовленную чужой женщиной.

– Разумно, – согласился Тах. – Чего доброго, отравят.

Но, кажется, гуярка совсем не это имела в виду. Во всяком случае, она долго еще ворчала по поводу нынешних убогих времен, когда молокососы ни в грош не ставят дедовские обычаи, легко меняя суровую гуярскую простоту на пошлую чужеземную роскошь. Особенно роскошным гуярский стол Таху не показался, хотя не исключено, что поили и кормили их далеко не по первому разряду. Гуярка дар суранцев приняла, но благодарностью к чужеземцам не прониклась и любезнее не стала.

Арверагов старая Берника терпеть не могла, к этому клану у нее, похоже, были старые счеты:

– Да какие они гуяры, хуже торков!

– А кто они такие, эти торки?

– Есть такие на дальних землях. Всего у них в достатке, только эти самые торки о двух головах и при трех руках – уроды, каких поискать.

– Арверагов Господь внешностью не обидел.

– То-то и оно, что внешность гуярская, а душа черная. Вор на воре! Сколько скота они у нас перетаскали – ужас.

– Неужели и сейчас воруют? – удивился Тах.

– Горбатого могила исправит, а арверагу одна дорога – в ад.

Впрочем, и о гитардах Берника доброго слова не сказала: отличие гитарда от арверага лишь в том, что одни мошенники, а другие жулики. Киммарки, конечно, клан поприличнее, хотя негодяи и там встречаются. О Родрике Берника говорила только хорошее, зато долго и изобретательно проклинала какого-то Кедрика, который обещал жениться, но не сдержал слова.

– И среди октов встречаются негодяи, еще почище вас, суранцы.

– А мы-то здесь при чем? – удивился Тах.

– Порядочных торговцев на свете не бывает, все сплошь жулики и проходимцы. Взять хотя бы аквилонцев…

Аквилонцев Берника ругала даже больше, чем арверагов: более хитрого и коварного племени Господь на свет еще не производил, хотя не исключено, что к появлению на свет аквилонцев приложил руку кое-кто другой. Доблестные гуяры проливали кровь, а все добытое ими богатство прилипло к рукам аквилонцев. Взять хотя бы Бернику – после гибели мужа ей полагалась большая доля в добыче, но чуть ли не две трети ее ушло к аквилонцам, спасибо, что хоть малая толика осталась на приданное дочери, а то бы пришлось дочери Альдроика идти замуж за оборванца.

– А зачем ты аквилонцам платила?

– Так ведь это они снарядили гуярский поход. На нашем острове золотые пряники не растут, суранцы. Где бедный гуяр возьмет столько золота на доспехи. Вот и пришлось к аквилонцам на поклон идти.

Седрика старуха долго и подобострастно хвалила, к немалому удивлению Таха. Что это вдруг ее так прорвало? Но, как вскоре выяснилось, именно Седрик рискнул стать зятем этой крикливой ведьмы. Почтенная Берника рассчитывала при его покровительстве занять место поприличнее и поближе к Родрику.

– Отчего бы тебе к дочери не перебраться? – спросил Тах. Чем вызвал праведный гнев женщины. Берника вдова Альдроика из семьи Кольгримов, это не какая-нибудь приблудная тварь, кормящаяся подачками с чужого стола. Семья мужа – это теперь ее семья, и она останется здесь до самой смерти, если не найдется добрый человек, с которым можно будет разделить ложе и стол, не слишком бедный. Конечно, мужчина должен быть не старым, и род его не захудалым. Не говоря уже о клане. За арверага, будь он даже богач из богачей и писаный красавец, Берника не пошла бы никогда, потому что всем известно, какие они негодяи.

Тах успел даже вздремнуть, пока почтенная женщина перемывала косточки представителей клана арверагов. И проснулся он, когда внезапно скрипнула дверь, и немолодой гуяр, появившейся на пороге, поманил его пальцем:

– Седрик желает поговорить с тобой, суранец.

Тах не сомневался, что этот разговор состоится, любопытно было только то, насколько откровенен будет честолюбивый октский вождь. Седрик долго выспрашивал Таха о положении дел в Суране вообще и Азрубале в частности. Проверял ли он гостя или пытался выпытать у него что-то важное для себя, трудно было сказать.

– Мой отец посвященный Магасар говорит, что власть достается не тому, кто претендует на нее по праву рождения, а человеку, способному ее взять и удержать.

– Твой отец мудрый человек, – кивнул головой Седрик. Был он в той же потертой куртке, но держался куда более свободно, чем в присутствии Родрика. Таху он сесть не предложил, да и сам не сел, а прохаживался по залу из конца в конец, бросая на ходу отрывистые фразы. Вряд ли можно было ждать от этого человека полной откровенности здесь, в чужом замке, где его могли слышать десятки ушей, но то, что он захотел еще раз повидать посланцев Рикульфа, говорило уже о многом.

– В отличие от моего друга и родственника Родрика Кольгрима, я не считаю Олегуна достойной личностью. Но и руки пачкать о него не хочу.

– И не надо, – мягко заметил Тах. – Но мы рассчитываем на твою поддержку. Наверняка у тебя в вестлэндской столице есть свои люди, благородный Седрик.

Гуяр остановился и пристально посмотрел на Таха:

– Так ты считаешь, что смерть Олегуна принесет пользу Рикульфу из Гитардов?

– И не только ему. Ведь умереть может не только Олегун. Никто из нас не знает своей судьбы, но каждый может похлопотать за себя, не ожидая, когда птица счастья сама порхнет в руки.

– Можешь не продолжать, – холодно бросил Седрик.

Тах тоже считал, что сказал уже достаточно, излишняя откровенность может повредить скромному суранскому торговцу, вздумавшему хлопотать о коронах.

– Мои люди найдут тебя в Нотенбурге. – Седрик величественным жестом отпустил посланца и отвернулся к огню.

Глава 3 Скромный торговец Крул

Вестлэнд разительно отличался от разоренных войной Нордлэнда и Приграничья. На какое-то время Кеннет словно погрузился в мир своего детства, казалось бы утраченный навсегда. Исходящие на крик торговцы на узких улочках города, толпы народа, неизвестно с какой целью, но неизменно заполняющие торговые площади, ибо почти никто ничего не покупал, но торговались все отчаянно, находя удовольствие в самой возможности покричать и безнаказанно обругать конкурента. Алые владетельские плащи небрежно разрезали это людское море, не считаясь с причиняемыми кому-то неудобствами, уверенные в своей безнаказанности, важные и надменные, словно не было никакой войны и не было тяжкого для всего Лэнда поражения. Население столицы Вестлэнда отнюдь не уменьшилось за годы войны, а уж скорее увеличилось за счет беженцев из соседних земель.

И все-таки кое-какие разрушения в Нотенбурге имелись, война и здесь оставила безобразные следы. Замок короля Ската Вестлэндского был разрушен до основания гуярскими пушками, и эти развалины, которые никто не решался восстанавливать, уже седьмое лето подряд зарастали сорной травой. Разрушен, впрочем, был не только замок вестлэндского короля, нарушено было душевное равновесие нотенбуржцев, ибо чем же еще можно было объяснить их равнодушие к судьбе родного города. А чем дальше суранский обоз продвигался по улицам вестлэндской столицы, тем меньше видел Кеннет сходства с прежней беспечной жизнью лэндских горожан. На улицах Нотенбурга хозяйничали гуяры, аквилонцы и еще черт знает кто, но только не сами хозяева. В лэндских лавках сидели чужие люди и на чужом языке предлагали чужие товары. С разрушением Бурга и других нордлэндских городов пришли в упадок лэндские ремесла, разорились местные торговцы. Оле Олегун, похоже, только царствовал, а правили за него арвераги с помощью расторопных аквилонцев, уже успевших обнюхать пришедший суранский обоз и предложить Таху смехотворную цену. А сопровождавший аквилонцев арвераг при этом выразительно поглаживал рукоять меча. Однако эта демонстрация силы и подлости не произвела на «суранцев» особенного впечатления, шантаж был отвергнут с порога, и обоз двинулся дальше под угрозы разочарованных шантажистов. Впрочем, подобных встреч у человека, рискнувшего заняться торговлей в столь смутные времена бывает от Азрубала до Нотенбурга более чем достаточно, и если на каждую из них тратить душевное здоровье, то его наверняка не хватит на долгую и счастливую жизнь. А Тах собирался жить долго и счастливо, о чем он и поведал одному аквилонцу, проявлявшему уж слишком большую прыть и нездоровый интерес к чужому товару. Причем Тах, сидевший в седле, бесспорно занимал более выгодную позицию, чем его оппонент, ноги которого беспомощно болтались в воздухе, а голова тряслась под тяжестью аргументов, обрушенных на нее меченым. Арверагу Тах пообещал снести дурную башку, набить ее стружками и подарить почтенному Конану, императору гуяров, и от себя лично, и от имени достойного Рикульфа из Гитардов, чьи интересы он представляет в славном городе Нотенбурге. После чего Тах отшвырнул аквилонца в сторону и сунул в наглую рожу арверага охранную грамоту с подписью и печатями гитардского вождя. Видимо бумага произвела впечатление, шантажисты отстали, и обоз благополучно достиг постоялого двора, расположенного в двух шагах от порта.

– Тяжелые времена, – вздохнул его хозяин, закрывая за гостями ворота. – Кого только нет ныне на улицах Нотенбурга.

Тах охотно подтвердил, что времена хуже некуда, но это еще не повод, чтобы сидеть сложа руки и ждать, когда кусок хлеба сам упадет в рот. А разбойников он не боится, слишком многие большие люди заинтересованы в том, чтобы путешествие Эшера сына Магасара завершилось успешно. В частности, кроме достойного Рикульфа он мог бы назвать и благородного Седрика из Октов, и благородного Элдада из Киммарков, и даже достойного Гилроя из Эбораков. Это перечисление имен могущественных гуярских вождей произвело впечатление на собравшихся в таверне торговцев.

– За здоровье суранских купцов, – поднял кубок с вином торговец из Зиндана. Тах понятия не имел, где этот Зиндан находится, но в свою очередь поднял кубок за процветание его торговли.

Рядились долго, до седьмого пота, на семи языках. Кеннету едва дурно не сделалось от поднявшегося гама, и, будь его воля, он бы даром отдал весь этот товар, только бы процедура торгов поскорее завершилась, и ему дали бы спокойно выпить вина под скромную лэндскую песню, которую наигрывал на скрипке бродячий музыкант в самом углу питейно-торгового заведения. Однако Тах был иного мнения и ни в какую не соглашался ронять честь горданского племени, известного своими способностями не только в науках, управлении, но и в торговле. Собравшихся в таверне купцов он довел буквально до икоты экскурсами в историю купли-продажи, чуть ли не от сотворения мира, и поразил даже Кеннета, не говоря уже о прочих, никак не ожидавших найти в скромном суранском купце познания, достойные ученого старца.

– Мое имя Крул, – назвал себя подошедший к финалу веселого торга пожилой аквилонец. – Я покупаю твой товар за назначенную цену, достойный Эшер.

Почтенная публика разочарованно вздохнула. Но кто же станет спорить с уважаемым Крулом, который вхож к самому Конану из Арверагов, не говоря уже о благородном Олегуне, который должен каждой аквилонской и зинданской собаке, хоть раз появлявшейся в Нотенбурге. Как известно, потребности вестлэндского короля сильно превышают размеры его казны, а уважаемый Крул, добрая душа, ссужает короля деньгами под залог вестлэндских земель.

– Я приглашаю в гости и тебя, и твоего компаньона, уважаемый Эшер, с надеждой на добрый разговор и возможную долгую дружбу.

– Всегда рад встрече с умным человеком, – охотно подтвердил Тах.

Расстались очень довольные друг другом. Следом за уважаемым Крулом исчезла и вся торговая братия, столь активно домогавшаяся суранских товаров. К большому разочарованию Кеннета ушел и скрипач, так и не доигравший знакомую с детства мелодию.

– Сегодня большие торги в порту, – пояснил хозяин. – Все торопятся принять в них участие.

– Чем торгуют? – поинтересовался Тах.

Торговали, как ни странно, людьми. Нотенбург был переполнен беглецами из Нордлэнда, Остлэнда и Приграничья. Бежали, конечно, не от хорошей жизни, но гуярам до лэндских слез дела не было, они требовали беглецов обратно – на разоренных землях некому было платить подати. Благородному Оле приходилось прилагать немало усилий, чтобы отлавливать беглецов и возвращать их обратно. Гуяры с вестлэндцами не церемонились и в случае задержки с выдачей беглецов просто хватали первых же подвернувшихся под руку и гнали на свои земли. Или продавали здесь же в Нотенбурге заморским купцам, которые живой товар брали охотно и за ценой не стояли.

– Любопытно, – криво усмехнулся Тах и покосился на Кеннета. Кеннет выразил желание посмотреть на то, как благородный Олегун торгует лэндской кровью. Хозяин постоялого двора покосился удивленно на молодого суранца, лицо которого вдруг ни с того перекосило от бешенства.

У помоста, куда гуяры загнали детей и женщин, уже собрались почти все недавние знакомцы Таха во главе с уважаемым Крулом. Торг еще не начался, но худосочный торговец с Зиндана нервно покусывал губы. Его смущало присутствие аквилонца Крула.

Арвераги без особых церемоний оттеснили от помоста зевак, которые воплями мешали торгу. Уважаемый Крул предложил назначить начальную цену сразу за всю партию товара, ибо торговаться за каждую юбку по нынешней жаре утомительно. Торговцы хоть и не слишком дружно, но поддержали аквилонца. Зрители протестующе загудели.

– А какая разница? – спросил Тах у молодого мужчины, стоящего рядом и сильно, если судить по лицу, озабоченного происходящим.

– Если будут продавать по одиночке, то мне удастся выкупить свою жену, а если всех сразу, то тогда пиши пропало, увезут на край света. Это нечестно, мы же вестлэндцы, а нордлэндцы – за что же нас так? У нас и король свой.

Окружающие отозвались на слова мужчины одобрительным гулом. Судя по всему, здесь собралось немало горемык, рисковавших навсегда потерять близких.

– А нордлэндцев продавать можно? – насмешливо спросил Тах.

– О нордлэндцах пусть король Кеннет заботится, – выкрикнул какой-то оборванец. Все засмеялись, хотя и сдержанно. Кеннет пошел красными пятнами и до боли в пальцах сжал рукоять неудобного суранского меча.

– Что это еще за король Кеннет? – полюбопытствовал Тах.

– Был такой, – хохотнул трухлявый мужичонка в грязном колпаке, – только весь вышел. Болтают, что он прячется где-то в Ожском бору, на болотах. Только врут, по-моему, в Приграничье даже приличного владетеля не осталось, не то что короля.

– Но у вас-то король есть, – усмехнулся Тах, – так почему не защитил?

– Арвераги в своем праве. Не надо беглецов принимать и прятать. Договор следует соблюдать.

– Арвераги, как я вижу, соблюдают.

– Не лезь не в свое дело, торговец, – набросились на меченого со всех сторон. – Мы договоримся с гуярами.

– Бог в помощь, – пожал плечами Тах. – Договаривайтесь.

Арвераг назвал цену, толпа обреченно взвыла – товар пошел оптом, дабы не томить на жаре уважаемых людей.

– Семьдесят золотых, – худосочный зинданец с вызовом посмотрел на Крула.

– Наличными, – забеспокоился пожилой арвераг. – Нам ждать некогда.

Его товарищи одобрительно загудели, судя по всему, цена их устраивала, а луженые глотки запеклись от жажды.

– Семьдесят пять, – назвал свою цену Крул.

– Восемьдесят, – выкрикнул зинданец.

– Ты знаешь, где я живу, уважаемый Карадок? – обратился Крул к арверагу.

– Э нет, – запротестовал зинданец, – уговор был – наличными и сразу.

Торговцы, возмущенные коварством уважаемого Крула, глухо зароптали. Опять этот прохиндей, пользуясь близостью к арверагским вождям, пытается всех обойти.

– Сто, – и возмущение торговцев сразу умерло, все как один уставились на обезумевшего суранца. Сто золотых монет за три десятка женщин – это уж слишком. Восемьдесят, и то безумная цена. Только вечная вражда зинданцев и аквилонцев могла заставить уважаемых купцов настолько потерять голову.

– Плати сразу, – предупредил покупателя гуяр. – Иначе мы продолжим торг.

– Считай, – Кеннет бросил мешок с монетами Карадоку.

– Продано, – обрадовано сообщил арвераг. – Забирай товар, купец.

– Сто монет! – покачал головой уважаемый Крул. – Твой компаньон поступил опрометчиво, достойный Эшер сын Магасара.

– Горяч, – охотно подтвердил Тах. – Но что поделаешь, сделка состоялась.

– Гнать живой товар в Суран по нынешнему бездорожью – не слишком ли накладно?

– А почему бы нам не обсудить эту тему за кубком доброго вина, уважаемый Крул?

– Согласен, достойный Эшер. Но вряд ли я сумею возместить из своего кармана разницу между расчетливостью старости и горячностью молодости.

– Очень может быть, молодость не потребует от тебя такой жертвы.

– В таком случае, до вечера, достойный Эшер. – Уважаемый Крул, сопровождаемый десятком мелких прихлебателей, покинул запруженную народом площадь.

– Гоните женщин на постоялый двор, – махнул Тах рукой своим охранникам-суранцам.

Вой на площади поднялся такой, что чертям тошно стало. Женщины вообразили, что их навсегда разлучают с родным домом.

– Эй, хозяин, – молодой вестлэндец потянул Кеннета за край плаща, – уступи жену за Бога ради, ведь месяц всего как женаты.

Толпа все теснее и теснее окружала «суранцев», кое-где уже взлетали кулаки, опускаясь, правда, пока только на спины соседей. Присутствие вооруженных арверагов сдерживало вестлэндцев.

– Уступи добром, торговец, – посоветовал Кеннету дружинник со значком владетеля Свангера на зеленом плаще.

– Если ты такой смелый, то попробуй отбить силой.

Дружинник несколько мгновений всматривался в лицо Кеннета, потом покачал головой и, не сказав больше ни слова, скрылся в толпе за спинами сразу притихших горожан.

– Уступи, торговец, – канючил парень. – Я заплачу.

– Не ной, – прошипел ему в самое ухо Тах. – Приходи через час, когда толпа рассеется, тогда и поговорим.

На открытый бунт вестлэндцы не решились. Женщин благополучно загнали на постоялый двор и заперли ворота.

– Втравил ты нас, – недовольно ругнулся Тах. – Куда мы этих баб денем, в Южный лес потащим? Вот наши обрадуются.

– Женщин отпустим, как стемнеет, – хмуро отозвался Кеннет.

Похоже, портовые кабаки Вестлэнда вбирали в себя сброд со всего мира, ведомого и неведомого. Такого смешения языков, нравов и обличий Кеннету видеть еще не доводилось. Особенно поразил его человек, словно бы вымазанный сажей с ног до головы, сидевший с двумя приятелями, белокурыми и голубоглазыми, за столом, залитым вестлэндской медовой брагой. Черномазый что-то кричал двум портовым шлюхам на непонятном Кеннету языке. Шлюхи оказались куда более понятливыми и уже через мгновение приземлились на колени к любезному чужестранцу.

– Матросы с купеческого корабля.

Кеннет вздрогнул и резко обернулся. Дружинник владетеля Свангера как ни в чем не бывало присел рядом на лавку и бросил на стол серебряную монету. Подскочивший слуга поставил на стол глиняный кувшин с вином.

– Выпьем, купец, – дружинник наполнил два кубка. – Вино в портовых кабаках даже лучше, чем во владетельских замках. Были бы деньги.

– И за что мы будем с тобой пить? – пристально посмотрел в глаза соседу Кеннет.

– Тейт, – назвал тот себя. – Служил когда-то Свену Холстейну, а сейчас, как видишь, служу Свангеру.

– Для меня ваши значки – темный лес.

– Неужели? – усмехнулся в рыжеватые усы Тейт. – А мне показалось, что ты такой же суранец, как я гуяр.

– Я торговец из Харога.

– Бывал я не только в Хароге, но и в Ожском замке.

– А где находится этот замок?

– У самой границы, благородный король Кеннет.

– Меня зовут Магон, вестлэндец, – рука Кеннета потянулась к висевшему на поясе мечу.

– Пусть будет Магон, – легко согласился Тейт. – А твоего приятеля зовут случайно не Тахом Ожским?

– Моего приятеля зовут Эшером. – Кеннет бросил взгляд на приоткрытую дверь и потянул меч из ножен.

– Не стоит так торопиться, благородный Магон, – остерег его Тейт. – Целя во врага, можно случайно угодить в друга.

– Что тебе от меня нужно, вестлэндец?

– От Магона из Харога мне не нужно ничего, но быть может я сгожусь королю Кеннету.

– А почему я должен тебе верить?

– Если бы я собирался тебя выдать, то выдал бы уже давно. Я узнал тебя еще там, на площади.

– Хорошо, Тейт – улыбнулся Кеннет. – Думаю, ты сгодишься и купцу Магону и королю Кеннету.

Дом скромного торговца Крула напоминал хорошо укрепленную крепость, и гарнизон в этой крепости, надо полагать, был под стать стенам. Уважаемый аквилонец очень ценил свою драгоценную жизнь, поэтому, видимо, протянул так долго на этом свете, несмотря на происки многочисленных врагов.

Тах решительно постучал в окованные медью ворота. Пара недовольных и недоверчивых глаз долго изучала позднего гостя через узкую щель. Гость был не один, еще шестеро всадников теснились за его спиной, бряцая доспехами и оружием.

– Эшер сын Магасара, – назвал себя Тах. – Твой хозяин назначил мне встречу.

Ворота, наконец, приоткрылись, и семеро всадников неспеша въехали в цитадель аквилонца Крула. Двор был пуст, и только из дома доносились приглушенные голоса.

– В гости как на войну ездишь, торговец, – недовольно пробурчал сторож, подозрительно посматривая на Таха.

– Жизнь беспокойная в славном Нотенбурге, – посетовал меченый, легко спрыгивая с седла. – Каждый норовит обидеть хорошего человека.

Тах улыбаясь подошел к недоверчивому слуге Крула и нанес ему удар в челюсть. Верный пес, даже не хрюкнув, медленно опустился к его ногам.

– Я полагаю, что вы справитесь и без меня? – обернулся Тах к Кеннету.

– Займись Крулом, – подтвердил тот.

Уважаемый Крул поднялся навстречу гостю с медовой улыбкой на устах. Жаль, но долгая жизнь настолько подпортила зубы старого хищника, что выглядел о с беззубым ртом почти как травоядный.

– Такая незадача, уважаемый, – начал прямо с порога Тах, – ограбили до нитки.

Крул был потрясен несчастьем молодого друга и поспешил к нему на помощь с кубком аквилонского вина. Лицо его буквально светилось добротой и сочувствием.

– Какое несчастье. Я лично попрошу короля Оле наказать негодяев.

– Между нами говоря, – вздохнул Тах, – я считаю грабителем именно Олегуна.

– Ты в своем уме, достойный! – аквилонец от удивления едва не захлебнулся собственным вином.

– Этот твой Оле украл у гуяров целое королевство.

Крул криво усмехнулся:

– Но ты только что утверждал, что ограбили именно тебя.

– Видишь ли, уважаемый, я близко к сердцу принимаю дела своего хозяина достойного Рикульфа из Гитардов, а он в свою очередь хлопочет о моих.

Надо отдать должное аквилонцу соображал он быстро:

– Мой дом в твоих руках, достойный?

– Разумеется, уважаемый, иначе я не стал бы затевать с тобой этот разговор.

– Не боишься заиграться, Эшер сын Магасара?

Судя по всему, этот человек не слишком испугался, повидал, вероятно, всякого на своем веку. Большие руки его спокойно лежали на столе и не дрожали. Бесцветные старческие глаза настороженно следили за гостем, но страха в этих глаза не было.

– Устрой мне встречу с благородным Оле, уважаемый Крул, и мы расстанемся друзьями.

– Зачем?

– Странный вопрос для умудренного жизнью человека, – пожал плечами Тах.

Старик задумчиво покачал головой:

– Благородный Оле всегда был добр ко мне.

– Так и ты сделал для него немало, – усмехнулся Тах. – Без тебя он никогда бы не взобрался на трон Вестлэнда.

– Олегун договорился бы с гуярами и без меня.

– Не уверен. Но это, пожалуй, ужен неважно.

– А если Олегун не согласится приехать?

– Да полно, уважаемый, – нахмурился Тах, – мы и так торгуемся слишком долго.

Глава 4 Два короля

Олегун недовольно покосился на посланца. Уважаемый Крул сволочь, конечно, большая, но пренебрегать им в нынешней ситуации было бы глупо. Трон вестлэндских королей все время норовил выскользнуть из-под задницы благородного Оле. И ладно бы гуяры, так ведь и своим неймется. Взять того же Гольфдана Хилурдского. Вот уж воистину, пригрел змею на груди. Лижет теперь пятки Родрику, пес. При Рагнвальде нордлэндскую корону примерял, а теперь зарится на вестлэндскую. К сожалению, благородный Оле допустил в свое время большую ошибку – упустил Кристин, дочь Ската, которая досталась щенку Кеннету. Понадеялся на Норангерского, на Гоголандского, а надо было самому за себя хлопотать. Гуярам, конечно, плевать на нордлэндские правила престолонаследия, но своим-то пасть не закроешь, каждый норовит за ляжку тяпнуть. А все потому, что прав на престол у Олегуна никаких, если, конечно, не считать правом благосклонность Конана из Арверагов. Конану не выгодно, чтобы в Вестлэнде укрепился ставленник октов. Такая вот идет игра. Вождь арверагов метит в единоличные властители, и вся уцелевшая лэндская знать его в этом поддерживает. Вот только сумеет ли Конан подмять под себя гуярских вождей? Сомнительно. Так может не стоит благородному Оле безоговорочно ставить на арверага?

– Зачем я понадобился твоему хозяину? – Олегун резко повернулся к посланнику.

– Из Сурана прибыли торговцы с важными вестями.

– Что еще за вести?

– Благородная Кристин подумывает о возвращении в родные края.

– Почему она обратилась к твоему хозяину, а не ко мне?

– Ты ведь сам, благородный Оле, поручил уважаемому Крулу похлопотать об этом деле.

Слуга был прав, Олегун действительно просил об этом Крула. Старый пройдоха имел глаза и уши не только во всех закоулках Лэнда, но и в Суране. Самое время прекрасной Кристин объявиться – шесть лет прошло. Чужбина, она и есть чужбина, а дочь Ската привыкла жить на виду. Конечно, Оле Олегун, сохранивший вестлэндское королевство в целости и сохранности, когда все вокруг рассыпалось прахом, предпочтительнее в глазах повзрослевшей женщины сопляка Кеннета, все потерявшего и ни на что, по большому счету, не имеющего права.

– Что еще?

– Вести от достойного Рикульфа из Гитардов.

С посланцами Рикульфа Олегуну вряд ли стоит встречаться открыто. Конану из Арверагов это не понравится. Но неужели старый негодяй Крул решил переметнуться на сторону врагов Конана? Нос у него длинный, наверняка что-то учуял.

– Что за люди?

– Некий Эшер сын Магасара. Уважаемый Крул надеется, что ты посетишь его дом, благородный Оле, и лучше всего ночью.

Осторожен старый пройдоха, и нашим, и вашим старается услужить, а в конечном счете служит только самому себе. Благородному Оле Олегуну есть чему поучиться у Крула. Особенно способности получать золото буквально из воздуха и обводить вокруг пальца надменных гуяров, которые воображают себя хозяевами мира и не замечают, что из-за их спин правит скромный аквилонский торговец Крул.

Олегуну не раз уже приходилось бывать в этом гостеприимном доме, расположенном почти на самом берегу моря. Уважаемый Крул людей не чурался, но вечера любил проводить вдали от городского шума в обществе глупых чаек. Так было и в те, почти уже забытые времена, когда ярл Норангерский готовил свой неудачный поход против короля Гарольда, и Свангер впервые свел честолюбивых владетелей с незаметным аквилонцем. Уважаемый Крул и тогда уже был стар, но за ним чувствовалась непонятная многим в Лэнде сила. Деньги он дал, но они не пошли впрок Норангерскому. Тот поход был неудачным и закончился для благородного Оле пленом. Но в конце концов в выигрыше остался не высокомерный Гарольд и не самовлюбленный болван Норангерский, а именно Олегун, сумевший поладить с гуярами не без пользы для себя. И не последнюю роль в его судьбе сыграл скромный торговец с далекого острова. Корона старого Ската, как и обещал Крул, уже украсила голову Оле и будет совсем хорошо, если в дополнение к короне он получит руку благородной Кристин. Девчонка всегда нравилась Олегуну, но дурачок Скат предпочел видеть зятем Рагнвальда сына Гарольда Нордлэндского. Редко кто так ошибался в жизни, как король Скат. Но эта ошибка оказалась роковой не только для него, но и для всего Лэнда. Вряд ли благородный Оле стал бы связываться с Норангерским, дразнить Гарольда, звать гуяров, если бы чувствовал надежную опору в лице дочери Ската с перспективой занять со временем нордлэндский престол. Незначительная, казалось бы, ошибка глупца на королевском троне привела к последствиям фатальным. Фатальным для многих, но не для благородного Оле. Умный человек найдет достойный выход из любой ситуации. Гуяры еще долго будут делить власть в завоеванной стране, так долго, что у расторопного человека наверняка будет шанс, устроить дела с наибольшей для себя выгодой.

Олегун указал на ворота двум сопровождающим его дружинникам и огляделся по сторонам. Он не опасался нападения, просто присутствие лишних глаз не всегда желательно для озабоченного человека. Ворота заскрипели, и Олегун въехал во двор гостеприимного дома уважаемого аквилонского торговца. Ворота за его спиной захлопнулись с завидной быстротой, но самоуверенный вестлэндский король не обратил на это обстоятельство никакого внимания.

Крул уже поджидал благородного гостя за накрытым столом. Рядом с ним сидели два молодых человека в скромной суранской одежде, весьма удобной для далекого путешествия. Надо полагать, это были посланцы достойного Рикульфа, самого хитрого и коварного из суранских вождей. Благородный Оле близоруко прищурился, разглядывая незнакомцев и добродушно махнул рукой в сторону сломавшегося в поклоне Крула. Старый лицемер! Золота у него поболее будет, чем у вестлэндского короля и гуярского императора вместе взятых, а может не только золота, но и реальной власти, так к чему же это показное смирение. Уж кому-кому, а Олегуну отлично известно, кто сейчас перед ним ломает комедию.

– Рад видеть благородного Оле в добром здравии, – отозвался на кивок короля один из посланцев Рикульфа. Все эти горданцы, похоже, на одно лицо, вот и этот черный как жук торговец напомнил Олегуну о людях, к которым у него был когда-то большой счет. Но все уже закончилось у Расвальгского брода – вестлэндский король умеет возвращать полученные удары. Будем надеяться, что души меченых уже в аду. Не хватало еще, чтобы подобных мерзавцев пускали в рай. Благородному Оле встретить их там совсем не улыбалось. Второй посланец больше походил на лэндца: высокий, стройный, с широким разворотом плеч. Лицо на редкость красивое и надменное. Темноволос, но до черноты горданца далек, а глаза голубые и холодные, словно только что из ледяной проруби. И ни тени улыбки на строгом лице. Кого-то он напомнил благородному Оле, вот только кого?

– Прошу к столу, государь.

Старый хитрец знал, чем угодить королю Вестлэнда. Впрочем, ни для кого в Нотенбурге не было секретом, что благородный Оле большой любитель хорошо закусить и не слабо выпить. Вино у аквилонца было отменное, гораздо лучше того, которое он поставлял ко двору. Вот выжига! А ведь клялся, что лучшего во всей Аквилонии не найти. Олегун поднял голову, чтобы предъявить претензию хитроумному торговцу, но не обнаружил того за столом.

– Уважаемый Крул человек деликатный, – усмехнулся горданец. – Есть вещи, о которых ему лучше не знать. Целее будет.

Фаршированный заяц очень понравился Олегуну, он с удовольствие облизал жирные пальцы и вопросительно покосился на посланцев Рикульфа:

– Так что же благородная Кристин?

– Благородная Кристин здорова, чего не скажешь о тебе, благородный Оле. По-моему, ты находишься на пороге могилы.

Веселый парень, этот горданец, но пора бы ему напомнить, с кем он имеет честь сидеть за столом.

– Я слышал, что сопляк Кеннет ей наскучил?

– Не думаю, – засмеялся горданец. – Но ты сам у него об этом спроси.

Рука Олегуна застыла с куском мяса у открытого рта:

– У кого?

– У Кеннета, – пояснил Тах. – Я бы предпочел тебя просто отравить, Олегун, но король Лэнда пожелал покарать изменника собственной рукой.

– Какой король Лэнда?

– Ты что-то плохо сегодня соображаешь, владетель. Я Тах Ожский, а это король Кеннет, собственной персоной.

Олегун затравленно обернулся – пять человек, лица которых закрывали маски, истуканами стыли у дверей.

– Мы решили, что уважаемому Крулу незачем видеть лица наших людей. Продаст ведь, глазом не моргнет. Ты же его знаешь, владетель.

– Старая сволочь! – Олегун грязно выругался. Нельзя сказать, что он сильно испугался. Оле Олегуна голыми руками не возьмешь, бывал он в переделках и покруче этой. Меч пока при нем, и он сумеет посчитаться с этими ребятами.

– Увы, – развел руками Тах, – тебе придется драться с благородным Кеннетом один на один. Так уж он пожелал.

– Дурак он, этот твой король Кеннет, – презрительно фыркнул в густые усы Олегун. Сам бы он снял шкуры с этих ребят без лишних церемоний. Но некоторым, видимо, суждено умереть молодыми и великодушными. Благородный Оле только однажды был повержен на поединке с помощью дьявольского фокуса и колдовства.

В руках у Кеннета был самый обычный лэндский меч, примерно такой же длины, как и меч Олегуна. Зато благородный Оле был на полголовы выше противника и гораздо массивнее. Однако если Кеннет рассчитывал на его неповоротливость, то он ошибся. Олегун атаковал стремительно, и хрустальная ваза редкой красоты разлетелась вдребезги за спиной фальшивого суранца.

Кеннет ответил на удар Олегуна прямым выпадом и едва не дотянулся до горла самозваного короля. Благородный Оле удивленно выругался: мальчишка был ловок и умел драться. Шаг за шагом Кеннет стал теснить самоуверенного владетеля, которому даже бычья сила не смогла помочь, удержать противника на расстоянии. Он отступил к столу и неожиданно для себя уселся на ту же лавку, с которой только что поднялся, уверенный в своем превосходстве. Выругаться во второй раз Олегун не успел, да и встать на ноги ему было уже не суждено. Кеннет взмахнул мечом, и голова вестлэндского самозванца упала на блюдо, всего несколько минут назад освобожденное им от фаршированного зайца. Обезглавленное тело Олегуна глухо ударилось о пол.

– Чистая работа, – похвалил Тах, – но я предпочел бы кабанью голову, фаршированную грибами.

Кеннет только плечами пожал на шутку товарища.

Глава 5 Конан из Арверагов

Освальд не решился присесть к столу без разрешения: с одной стороны он такой же арвераг, как и Конан, но с другой, не всем же арверагам жить в замках, должен же кто-то и у порога постоять. Все арвераги равны перед Богом, но есть такие, которые поравнее прочих будут. Освальд подмигнул хитрым глазом пятилетнему сыну Конана Артуру и состроил страшную рожу. Мальчишка зашелся от смеха так, что даже задумавшийся Конан поднял голову. Что значит, кровь Асхилов, этих кривой рожей не испугаешь, даром что мальчишка от чужеземки рожден.

– Значит, король Оле умер?

Конан встал с кресла и прошелся по залу. Развешанное по стенном лэндское оружие зазвенело в такт его шагам. Освальд смотрел на вождя с восхищением – и ростом тот удался, и статью. Кому же еще быть императором, как не ему?

– Суранцы утверждали, что ему отрубили голову по приказу короля Кеннета. Чуть ли не сам Кеннет и отрубил. Но я думаю, что это скорее окты приложили руку.

– А твои суранцы?

– Ребята они простые, какой с них спрос.

– Простые ребята торговлей не занимаются и секретные послания им не доверяют.

– Письмо-то они мне показали, – напомнил Освальд. – Я их в два счета вокруг пальца обвел.

Конан засмеялся:

– Я тобой доволен, Освальд. Скажи Гелуку, пусть отсыплет тебе десять золотых. Выпей за здоровье моих сыновей.

Освальд довольно засопел. Пока все оборачивалось для него как нельзя лучше. Надо же, на таком плевом деле заработал чуть ли не больше, чем за весь поход в Суранские степи. Если так пойдет и дальше, то, пожалуй, можно будет домишко купить. Чем он хуже Конана, который успел уже жениться и двух сыновей завести? Есть и у Освальда на примете одна вдовушка, к которой не грех будет подкатиться.

Поговаривают, что жена у Конана ведьма, иначе чем объяснить, что она так легко окрутила арверагского вождя. И сейчас она вошла тихо, бесшумно, а Конан вздернулся, словно его дубиной по спине огрели. Все-таки Конан еще очень молод и на шелест юбки отзывается как на зов боевой трубы. А баба хороша, хоть и ведьма. Всем взяла: и ростом, и статью, и лицом, и задом.

– Пришли мне Гвенолина, – вежливо выставил Конан Освальда за дверь.

Старый гуяр оказался понятливым и ретировался с большим достоинством.

– Хорс не хочет есть кашу. – Дана посмотрела на мужа смеющимися зелеными глазами.

– Я его накажу, – сказал Конан, обнимая жену за плечи. – Арвераг просто обязан есть кашу.

Поцеловаться им не дал Артур:

– Ты всегда только обещаешь, а потом спрашиваешь, откуда в гуярах столько коварства.

– Это когда я спрашивал? – поразился Конан.

– Вчера, – поведал Артур, – у Гвенолина. А Хорс как не ел кашу, так и не ест. Если он вырастет плохим арверагом, кто будет в этом виноват?

– Вероятно, мы с тобой, – вздохнул Конан. – Мы старшие и за него в ответе.

Появился вызванный Гвенолин и приветствовал Конана не взмахом руки, как это принято у гуяров, а изящным поклоном, позаимствованным у лэндских владетелей. Гвенолину в уме не откажешь, и место свое он знает.

– Тебе лучше уйти, – мягко сказал Конан жене. – И забери Артура. С Хорсом мы поговорим вечером, – добавил он специально для сына.

Гвенолин проводил женщину глазами до самой двери:

– Артур растет прямо на глазах.

Конан на слова Гвенолина улыбнулся краешками губ: Артур растет, но и Дана хорошеет. И хорошеет настолько, что даже преданные люди не в силах скрыть восхищения.

– Почему вы не задержали суранских торговцев?

– В последний раз их видели у Хилурда на обратном пути из Нотенбурга, а потом они как сквозь землю провалились.

– Освальд встретил их в Клотенбурге и уже без обоза.

– Мы считали их обычными торговцами, но, видимо, ошиблись.

Конан мрачно кивнул головой. Пожалуй, это его ошибка. Но кто же мог предположить, что Олегун так глупо угодит в ловушку. Неужели Рикульф решился на открытую войну? Это не похоже на осторожного гитардского вождя. В письме к Родрику, как утверждает Освальд, он лишь предостерегает октов, но не более того. Освальду можно верить, лишнего он не скажет, просто не хватит ума придумать, да и человек он верный. Но зачем торговцы показали Освальду это письмо? Допустим, хотели предупредить Конана, не вызывая подозрений октов, но зачем им предавать своего хозяина Рикульфа, какая в этом для них корысть?

– Как звали этого горданца?

– Эшер сын Магасара.

– Посвященного Магасара?

– Да, этот храмовой пес уже несколько лет верой и правдой служит Рикульфу.

– С кем торговцы встречались в Нотенбурге?

– Удалось выяснить, что товар у них купил аквилонец Крул. Потом Крул уехал и появился уже после смерти Олегуна.

– Старая сволочь, – выругался Конан.

Не исключено, что без Крула в этом деле не обошлось. Олегун частенько бывал беспечен, но не настолько же, чтобы отправиться без охраны на свидание с незнакомыми людьми. Человеку, заманившему его в ловушку, он доверял полностью. И таким человеком вполне мог быть аквилонец. Но если все обстоит именно так, то, значит, силы противников Конана гораздо более внушительны, чем он до сих пор предполагал. Неужели Рикульф из Гитардов привлек на свою сторону аквилонцев?

– Жаль, что ты упустил суранцев.

– Я послал погоню, но… – Гвенолин развел руками. – Киммаркам вряд ли понравится, если мы начнем хозяйничать на их территории.

– Ссориться с Элдадом нам сейчас не с руки, – согласился Конан.

Слишком много вождей, слишком много хозяев на этих землях. И гуярский император не более чем старший среди равных, чье мнение будет выслушано, но не обязательно учтено. Именно об этом вздыхал уважаемый Крул, сетуя на множество поборов, взимаемых с купцов. А сейчас аквилонец уже, кажется, разочаровался в Конане и хлопочет о другом кандидате в императоры.

– Этот Кеннет сын короля Гарольда?

– Да. Хотя болтают разное.

– Например?

– Норангерский утверждает, что Кеннета королева Сигрид родила не от Гарольда, а от Беса Ожского. Аграамский же считает, что все это не более чем сплетни.

– Черный колдун пропал шесть лет тому назад. Поговаривали, что у него есть убежище в Южном лесу. Ты проверял этот слух?

– Южный лес по площади превышает Суран и Лэнд вместе взятые. Найти там человека просто невозможно, если не знать точно, где искать.

Конечно, Гвенолин мог бы назвать Конану источник, из которого тот мог бы почерпнуть массу сведений о Черном колдуне и его возможном местонахождении, но делать этого не стал. Конан не глупее своего родича и, надо полагать, сам знает, к кому и когда обращаться за разъяснениями.

– И за эти годы он не давал о себе знать?

– Были у нас кое-какие неприятности в Приграничье, но мы списывали их на владетеля Отранского и его головорезов.

– Странно, – покачал головой Конан. – Если этот человек жив, то не слишком ли затянулось его молчание?

– А может быть, убийством Олегуна он и сказал свое первое слово?

– А как же Рикульф? Не думаю, чтобы ему в голову пришла мысль, объединиться с Черным колдуном против Конана из Арверагов.

– И тем не менее, кто-то вспомнил о короле Кеннете.

– Но, может быть, только для того, чтобы подтолкнуть Конана к решительным действиям?

Дана наверняка знает, где скрывается отец, но Конан ее спрашивать не будет. Слишком уж дорожит он этой женщиной, и не только любовь этому причиной. Дана – дочь Беса Ожского, последнего капитана меченых, и внучка посвященного Вара, одного из старших жрецов Храма. Меченые когда-то правили Лэндом, а храмовики – Сураном. Кто сказал, что власть рождается только из насилия? Всегда нужен мостик в прошлое. Пусть не слишком очевидная, но связь с властью ушедшей, иначе можно просто повиснуть в воздухе, не найдя точки опоры, и раствориться в чужой стране, как растворяется капля благородного вина в сосуде, наполненном родниковой водой. А Конан не может раствориться, не имеет права уйти из этого мира просто так, не оставив после себя могучей империи. Ибо какой толк в военной победе, если она не превращается в реальную власть, основанную не только на силе, но и на праве, на уважении и, если угодно, на преклонении. Если тебя ненавидят побежденные – это не победа, а всего лишь передышка между сражениями, а победа – это любовь, это обожание, это преданность. Вряд ли Конан завоюет любовь подданных, но его наследник Артур сможет это сделать. Ибо он не просто сын Конана Асхила, но еще и меченый, и храмовик, не просто гуяр-завоеватель, но и плоть от плоти этой земли. А верят только своим. Артур объединит Лэнд и Суран в единое целое, заселит пустующие земли и сделает этот мир намного лучше, чем он был. А иначе какой смысл в войнах, реках крови, предательстве и насилии. Вот что для Конана из Арверагов эта женщина. И, пожалуй, даже Гвенолину этого не понять. О других вождях и говорить нечего. Эти будут высасывать последние соки из захваченной земли, пока не поднимут волну ненависти среди покоренных народов, которая захлестнет их с головой и отправит на дно забвения. Удержать завоеванное гораздо труднее, чем завоевать. Победа меняет не только побежденных, но и победителей. И по иному нельзя. Нельзя сохранить власть над народом, издеваясь над его святынями, обычаями и привычками. Нельзя править разнородным и разноязычным миром так же, как гуярским кланом. А многие думают, что можно все, лишь бы хватило силы для подавления недовольных. Гуярские вожди жестоко ошибаются, превращая завоеванные земли в объект для периодического грабежа. Грабеж и беззаконие приводят лишь к тому, что перестают работать и грабители и ограбленные. А без созидания жизнь теряет смысл. Награбленное богатство не идет в прок самим завоевателям, а для гуяров оно особенно опасно, поскольку богатыми они не были никогда. Их остров не мог прокормить всех своих обитателей и периодически выталкивал часть из них за свои пределы. Столетиями гуяры бороздили моря, в поисках пристанища и крова. Иногда находили, но чаще теряли свои жизни. Сегодня в Лэнде и Суране они нашли пристанище, которое сможет стать их родиной, и все зависит от того, как они будут относится к этой земле: посчитают ли ее наложницей, захваченной в бою, или любимой женщиной, рожающей сыновей для счастливой и достойной жизни.

Совет вождей и старейшин будет противиться планам Конана, да что там Совет, каждый вождь, каждый рядовой гуяр будут искать свою выгоду, которая в конце концов обернется для всех бедой. Не сразу, не торопясь, но следует приучать гуяров к мысли, что это их земля, что дети, рожденные от них чужеземками, это тоже гуяры, и что лэндец и суранец, это не чужак, а сосед, рядом с которым отныне предстоит жить бок о бок веками. Иначе не будет мира на этих землях, и не будет покоя никому, ни суранцам, ни лэндцам, ни гуярам.

Гвенолин вздохнул, Конан, наконец, очнулся от дум:

– Пошли кого-нибудь в Азрубал, пришла пора поближе познакомиться с посвященным Магасаром, советником достойного Рикульфа. Совет вождей не за горами, и там решится многое, если не все.

Глава 6 Старый знакомый

Городишко Хальцбург не слишком изменился за минувшие шесть лет. И улицы его не стали чище, разве что нищих и бездомных прибавилось. Словно саранча устремлялись они за каждым всадником, и отбиться от них можно было либо плетью, либо горсткой меди, брошенной на мостовую. И если с гуярами городские бродяги вели себя застенчиво и подобострастно, то с суранскими торговцами решили не церемонится. Во всяком случае, их просьбы о подаянии больше походили на угрозы. Тах пустил в ход плеть, а сопровождающие его суранцы-охранники взялись за мечи, чтобы хоть как-то защититься от обнаглевших попрошаек. Причем, если судить по сытым рожам, эти люди не слишком бедствовали. Хватало им, судя по всему, и на выпивку. Устрашенные попрошайки отстали, и только один, самый настырный бежал за Тахом от самых городских ворот и канючил:

– На помин души, господа торговцы. На помин души благородного владетеля.

– Какого владетеля? – Тах вдруг остановил коня.

– Гаука Отранского. Повесили его киммарки сегодня днем.

Тах застыл в седле как громом пораженный, не хватил сил даже на то, чтобы вытянуть плетью наглеца.

– Ты что болтаешь?! – надвинулся на оборванца Кеннет.

– Чистую правду говорю, – обиделся тот. – Он до сих пор висит на площади, перед дворцом благородного Элдада.

Кеннет растерянно оглянулся на Таха, меченый с трудом приходил в себя после пережитого потрясения. Вот и порадовал внуков гостинцами благородный Гаук. Как чувствовал тогда Кеннет, пытаясь предостеречь старого владетеля. Не следовало бы ему соваться в город, ставший логовом киммарков, где его каждая собака знала.

– Наведаемся на постоялый двор, – тихо сказал Тах. – Узнаем, что и как.

Риск был велик, не исключено, что их там ждала засада, но и просто проехать мимо, не выяснив обстоятельств гибели старого владетеля, было выше сил Таха Ожского. Чтобы ни говорил сейчас Кеннет об осторожности, меченый сделает так, как задумал, и, наверное, он прав.

– Я зайду первым, – сказал Тах. – Если все будет тихо, заходи и ты.

У собора, в котором когда-то Кеннет венчался с Кристин, их остановил отряд всадников, среди которых выделялся высокомерным выражением лица широкоплечий, немолодой, но еще крепкий и уверенный в себе человек.

– Кто такие?

Тах молча протянул ему охранную грамоту Рикульфа из Гитардов. Гуяр быстро пробежал бумагу глазами и небрежно бросил назад владельцу. Меченый поймал бумагу на лету.

– Где ты остановился?

– Вероятно там, – Тах кивнул головой на постоялый двор, расположенный в сотне метров от собора.

– Повезешь мое письмо Рикульфу из Гитардов.

Тах хмуро кивнул головой.

– Не слишком ты любезен, суранец, – бросил ему белозубый гуяр, отъезжая вслед за вождем.

– Спина не гнется, – усмехнулся меченый. – Сутки в седле.

– Скажи спасибо, что Элдад из Киммарков сегодня в хорошем настроении, да и я тоже.

– С кем имеем честь разговаривать, – поинтересовался Кеннет, которому стало не по себе от взгляда Таха направленного в спину удаляющегося гуярского вождя.

– Леир, – назвал себя белозубый. – Еще увидимся, суранцы.

– Не сомневаюсь, – процедил сквозь зубы Тах.

Постоялый двор был почти пуст, если не считать десятка пьяниц, считавших это почтенное заведение своим домом. Трактирщик склонился в подобострастном поклоне, приветствуя дорогого гостя. Суранские купцы ныне, увы, не столь часто встречаются на лэндских дорогах. Но война, слава Богу, уже позади, так что скоро все наладится к выгоде торговцев, как лэндских, так и суранских. Да и постоялые дворы не будут пустовать.

– Твоими устами да мед пить, – сказал Тах хозяину, присаживаясь к столу.

Трактирщик вызвался сам обслужить гостя, не доверяя заботам подручных столь важную птицу. Меченого так и подмывало спросить его в лоб о Гауке Отранском, но он сдержался.

– Что нового в славном городе Нотенбурге? – вежливо поинтересовался хозяин. – Ведь ты оттуда путь держишь достойный?

– Король Оле Олегун убит, – сообщил Тах. – Такая потеря.

– Прими Господь его душу, – перекрестился трактирщик. – Замечательный был человек.

– Казнили его, говорят, по приказу короля Кеннета. И гуярская защита не помогла.

Трактирщик хоть и цокал сочувственно языком, но, похоже, смерть вестлэндского самозванца его не очень огорчила.

– Жаль благородного Оле, – услышал вдруг Тах у самого уха грубый голос. – Уж не ты ли к этому руку приложил, меченый?

Где-то Тах уже видел эту красную одутловатую рожу, посеченную синими прожилками.

– Арвид, – наконец вспомнил он. Этого бродягу, пьяницу и вора Тах сначала едва не рассек мечом в воротах Бурга, а потом почти повесил в Ожском замке, но именно почти, поскольку этот негодяй стоял перед ним сейчас живехонек и скалил желтые гнилые зубы.

– Надо же, – покачал головой Тах. – Не доглядел, как тебе веревку на шею накинут.

– Торопился ты, – напомнил Арвид. – Гуяры на хвосте висели.

– Вероятно, – согласился Тах. – Ну и чем ты промышляешь, любезный, при новых господах?

– Владетелями и мечеными. Один уже висит на площади, а второго я сейчас на нож посажу.

– Каким ты подонком был, таким и остался.

– В мои годы уже поздно меняться. А тебя меченая морда я подороже продам Элдаду, а то с Гауком я, прямо скажу, продешевил.

– Надорвешься, Арвид, в трудах неправедных. Это твои люди там у порога?

– Мои. Как только твой приятель ступит в дверь, они его прирежут.

– У нас ведь охрана, десять суранцев.

– Так ведь ты их звать не будешь, меченый. Ты сейчас встанешь и тихонько пойдешь со мной. А если не пойдешь, то тут же и ляжешь у стола. Хочется, конечно, сдать тебя живым, но, думаю, Элдад заплатит и за мертвого.

Арвид бросил взгляд в сторону дружков, которых Тах вычислил без труда. Двое, запахнувшись в поношенные серые плащи, стояли у стойки, а третий, худой и длинный, расположился у входа. Кеннет очень вовремя появился у порога и на секунду застыл в проеме, отвлекая внимание Арвида.

– Худой справа, – крикнул ему Тах по-сурански и в ту же секунду дотянулся стальным жалом до горла Арвида. Худой хрюкнул и тут же осел на пол с переломанными позвонками. Его уцелевшие приятели успели обнажить кинжалы, но не успели ими воспользоваться. Тах достал одного из них ударом клинка в сердце, а второго – носком сапога в подбородок. Никто из посетителей трактира не прореагировал на происходящее. Ну, задумал толстый Арвид разжиться от суранцев, да не выгорело дело. С какой же стати остальным волноваться.

– Что за люди? – спросил Кеннет, подходя к стойке.

– Старый знакомый, – кивнул Тах на мертвого Арвида. – Это он продал Гаука гуярам. Впредь мне наука: нельзя быть рассеянным, когда имеешь дело с подонками.

Тах высыпал на стойку несколько золотых монет и подмигнул хозяину, тот с готовностью закивал головой и шепнул что-то расторопному слуге. Через несколько минут в трактире не осталось никаких следов происшествия.

– Благородного Гаука взяли гуяры, – негромко сказал хозяин. – Ясно было, что предали, но мы не знали кто. А этот Арвид еще и сочувствовал, паскуда.

– Владетеля Отранского надо похоронить, – хмуро бросил Тах. – И посчитаться кое с кем не мешало бы.

– Похоронить похороним, – согласился Кеннет, – а расчеты следует оставить до лучших времен. Никуда этот Элдад от нас не уйдет, достанем его в Азрубале.

– Мои люди вам помогут, – прошептал хозяин. – Как только стемнеет.

Ночь выдалась безлунной и беззвездной. Накрапывал нудный и надоедливый мелкий дождик. Город, казалось, вымер этой ночью, лишь кое-где светились в окнах дрожащие огоньки лучин. Освещенным оставался только дворец Элдада из Киммарков. Когда-то в этом мрачном каменном доме Кеннет провел несколько тревожных дней и ночей накануне мятежа, унесшего жизни едва ли не всех верных долгу и королю владетелей. Уцелел только Гаук Отранский, чтобы через шесть лет пасть жертвой очередного предательства. Еще вопрос, нужны ли лэндцам враги, если они сами относятся друг к другу хуже собак. Твой народ, король Лэнда. Кеннет мрачно усмехнулся и тихим свистом подал сигнал спутникам.

Труп Гаука никто не охранял, да в этом не было особой необходимости. Он висел в десятке шагов от распахнутых настежь ворот, за которыми горело несколько костров, освещавших не только суетящихся во дворе людей, но и едва ли не всю площадь. Судя по шуму, доносящемуся из усадьбы, у киммарков пир шел горой. Пировали и вожди, собравшиеся в эту ночь во дворце лучшего из киммарков, и простые гуяры, которые, как известно, ничем не хуже своих вождей, разве что беднее. Ну а тем, кто победнее, и условия похуже. Впрочем, когда это дождь был помехой веселой пирушке.

– Я отвлеку их внимание, – сказал Тах, – а вы действуйте и побыстрее.

Меченый пронзительно свистнул и хлестнул коня плетью. Вряд ли пирующие во дворе гуяры разобрались что к чему, а потом, когда прогремели два взрыва, в их головах все смешалось. Тах еще немного покрасовался на виду у ошалевших гуяров, а потом повернул коня и скрылся в ближайшем переулке. Как ни странно, погони не было. Захмелевшие гуяры не сразу осознали реальность происходящего, а когда немного пришли в себя, то обнаружили, что исчез не только черный всадник, но куда-то пропало и тело владетеля, еще минуту назад висевшее на виду у всей честной компании.

– Что это было? – спросил выскочивший на шум из дворца Леир.

– Дьявол забрал владетеля, – произнес один из гуяров заплетающимся языком, и эта версия устроила всех, включая Леира. Правда, дьявол был не слишком аккуратен, поскольку прихватил невзначай и трех киммарков, которым так и не суждено было протрезветь в этой жизни.

Благородного Гаука Отранского похоронили у входа в пещеру, где он провел последние и самые тревожные дни своей жизни. Присутствовали на похоронах только самые верные и надежные его сподвижники. Не было ни слов, ни вздохов. В землю уходил последний владетель Приграничья, а с ним вместе ушла целая эпоха побед и поражений, тяжких трудов и веселых праздников, любви и ненависти, радости и отчаяния. Открывалась новая страница истории Лэнда, но писать ее придется уже совсем другим людям.

– Не отчаивайтесь, – твердо сказал Кеннет. – Готовьтесь сами, готовьте своих сыновей и ждите.

– А кого ждать-то? – спросил Магнус сын Ивара, глядя на короля Лэнда грустными глазами.

– Они придут оттуда, – Кеннет махнул рукой на юго-восток, – в их жилах будет кровь лэндских королей и владетелей – кровь Отранских, Мьесенских, Ульвинских, Хаарских, Брандомских, Саарских… У них будет знак меченых на груди и наша ненависть в сердце. Готовьтесь встать с ними рядом.

– Когда это будет?

– Не пройдет и двух десятков лет, как Лэнд станет свободным. Это говорю вам я, король Кеннет.

Глава 7 Меченые

Сигрид беспокоило долгое отсутствие Кеннета и Таха, как волновало оно и всех других женщин, но вслух об этом предпочитали не говорить. Мужчины уезжали часто, но рассказывали о своих поездках скупо, не желая попусту беспокоить женщин. Поначалу Сигрид это раздражало, но с годами она смирилась с умолчанием, как смирилась со многими странностями лесной жизни. Шесть лет – достаточный срок, чтобы привыкнуть ко многому, даже к тому, что твой мужчина не всегда твой. Впрочем, Эвелина пока не давала Сигрид поводов для ревности, да и Бес к этой тихой женщине был равнодушен.

Любила ли Сигрид Беса Ожского, этого странного, часто совершенно непонятного человека? Наверное. Во всяком случае, ей ни разу не пришло в голову огорчить его отказом. Поначалу она искала для себя оправдания, а потом необходимость в этих поисках отпала. Она родила ему дочь и не испытала по этому поводу ничего кроме радости. Та, прежняя, жизнь ушла куда-то далеко-далеко, а в этой была крепость, Бес, семь молодых и часто непокладистых женщин, которых надо было держать в кулаке, призывать к порядку и взаимной терпимости. А потом косяком пошли дети, и тут уж вовсе стало не до душевных терзаний. Хозяйство разрасталось и требовало все больших и больших усилий с ее стороны. Если бы Сигрид спросили, счастлива ли она в этой новой жизни, столь непохожей на старую, она, пожалуй, ответила бы отрицательно, но и несчастливой она себя не считала. Просто все ее нынешние заботы находились вне прежних понятий счастья и несчастья и были направлены только на одно: выжить, удержаться в этом мире самой и сохранить детей и близких. И сейчас прохаживаясь по коровнику, она прикидывала в уме, хватит ли молока на грядущую зиму, сколько телочек можно будет забить, а сколько оставить, потому что население крепости росло год от года, и охотников до молока становилось все больше и больше. Сеном, слава Богу, в этом году запаслись с избытком. Откуда Бес приводил косарей, ее не касалось, но каждый год они привозили в крепость вороха душистого сена и поспешно исчезали, не желая задерживаться в этих страшных местах ни секунды свыше оговоренного срока. Южный лес пугал этих простых суранских крестьян, и, надо полагать, меченому стоило немалых усилий и денег, чтобы заманить их сюда даже на короткое время. Черного колдуна они боялись, и этот страх распространялся на всех обитателей крепости. Во всяком случае, так низко благородной Сигрид не кланялись даже крестьяне ее собственных владений. У Сигрид сложилось впечатление о суранцах, как о существах забитых и раболепных. Недаром же проклятые гуяры взяли их страну без боя. Во всяком случае, она обошлась им гораздо дешевле, чем Лэнд.

Эвелина была на седьмом месяце беременности, а Астрид на пятом, следовало подумать об именах будущих владетелей, если, конечно, родятся мальчики. Сына Эвелины, пожалуй, можно будет назвать Грольфом и отдать ему Агмундский замок вместе с землями. Ульвинские были в родстве с Агмундскими, хотя и дальнем, но ближе сейчас все равно никого не найти. С Астрид все было сложнее, хотя она тоже Ульвинская, но отцом ее ребенка был Кеннет, а значит владетель должен носить нордлэндское имя. Сигрид вспомнила Бьерна Фондемского: благородный человек, преданный и Сигрид лично, и всему нордлэндскому королевскому дому. К сожалению, из Фондемских не уцелел никто, и будет справедливо, если сын Кеннета и Астрид получит своего имя в честь этого прекрасного человека, ну и его земли в придачу.

В последние годы главной причиной споров и ссор между женщинами стали земли и замки, которые они со страстью распределяли между своими отпрысками. К удивлению, Сигрид, молодые женщины очень хорошо разбирались в достоинствах тех или иных владетельских ленов и норовили отхватить для сыновей кусок побольше. В эти интриги они попытались вовлечь и мужей, но Тах проявил к этому вопросу равнодушие, а Кеннет передоверил все матери, заявив, что лучше благородной Сигрид никто не знает, кому, что и сколько.

В последние дни к Сигрид стала ластиться Марта Саарская, верный признак беременности. Тихоня обошла всех, это у нее уже четвертый ребенок от Таха за шесть лет. Если так пойдет и дальше, то на эту крольчиху замков не напасешься.

Поначалу Сигрид опасалась, что Бес Ожский начнет высмеивать дележ земель и замков, но отнюдь нет – меченый активно участвовал во всех церемониях, связанных с возведением очередного родившегося кандидата во владетельское достоинство. Правда за своего сына Фрэя не хлопотал, хотя тому и без хлопот достался замок деда, благородного владетеля Ульвинского. Никто не сможет обвинить Сигрид в несправедливости: ее собственные дети, Рагнвальд Брандомский и Оттар Хаарский, получили земли худшие, чем сын Эвелины. А замок Брандом к тому же сильно поврежден. Следует, пожалуй, намекнуть меченому, что не худо бы выплатить денежную компенсацию владетелю Брандомскому.

Бес с трех лет начал приручать детей к оружию, как мальчишек, так и девчонок. На вопрос благородной Сигрид – не рановато ли, он только плечами пожал. Судя по всему, у этого мужчины был большой учительский талант, поскольку и семилетний Берн и шестилетние Тор, Рагнвальд и Оттар, и вся прочая подрастающая на глазах рать уже довольно ловко избивала друг друга деревянными мечами, к ужасу матерей, которым оставалось только подсчитывать синяки и шишки любимых чад. Сигрид, не считавшая себя невеждой в воинском деле, была поражена методам обучения, которые применял Бес. Надо полагать, это и были те боевые приемы меченых, которыми это воинственное племя славилось на весь Лэнд. Матери поначалу бунтовавшие – мыслимое ли дело, чтобы трехлетний ребенок взбирался на высокое дерево или садился в седло боевого коня – постепенно смирились с неизбежностью, тем более что никаких серьезных происшествий с их детьми не случалось.

Сигрид закончила несложные расчеты и направилась к дому. В доме было непривычно тихо – младшие дети спали вместе с подуставшими матерями, а вот старших не было. Наверняка Бес увел их в лес. Сигрид рассердилась: этот человек так, похоже, и не научится считаться с чужим мнением, с чужими страхами наконец. В последнее время ей стало казаться, что Оттар и Рагнвальд, такие прежде откровенные мальчики, что-то от нее скрывают. Не хватало еще, чтобы меченый встал между нею и сыновьями. Если он думает, что благородная Сигрид будет мириться с его бесцеремонностью, то он ошибается.

Сигрид немного смущало, что придется идти одной по лесу, мимо гнезда вожаков. Конечно, и вожаки, и вохры, и псы в эту пору настроены миролюбиво, но попадаться им на глаза в одиночку все равно не очень-то приятно. На всякий случай Сигрид прихватила с собой арбалет.

Сигрид подняла голову и прислушалась, откуда-то справа доносились звонкие детские голоса и слышались удары деревянных тупых мечей. Она осторожно раздвинула кусты и разочарованно вздохнула. Ничего особенного на поляне не происходило: ее внук Бьерн усердно наседал на ее сына Рагнвальда, размахивая мечами и громко воинственно вскрикивая при каждом ударе. Рагнвальд, даром что на год моложе и ростом пониже, умело отбивался, а то и переходил в атаку под одобрительные вопли брата-близнеца Оттара, который переживал больше всех.

Наконец Бес остановил Бой и строго спросил:

– Кто победил?

– Сержант Туз, – сказал белобрысый Свен, сын Реи Холстейн.

– Зуб тоже хорошо дрался, – возразил Оттар, но тут же согласился со Свеном. – Хотя Туз, конечно, победил.

Сердце Сигрид упало – меченых делал Бес Ожских на этой поляне из ее сыновей, из сыновей беспечных клуш, спящих себе спокойно среди бела дня и доверивших благородных принцев и владетелей человеку, явно этого доверия не заслуживающему. Сигрид готова была уже выскочить на поляну и высказать Бесу все, что она о нем думает, но, поразмыслив, отложила выяснение отношений на некоторый срок. Раз взялась следить, то нужно все выяснить до конца.

Узнала она довольно много. Ну, например, что меченые не дерутся друг с другом на поединках, и горячо одобрила это правило. Что меченый никогда не трогает женщину меченого. Это им пока зачем знать, скажите на милость?

– А мужчину меченой можно трогать? – спросила пятилетняя Хильда.

Сигрид едва не задохнулась от рвущегося наружу смеха и возмущения. Бес, похоже, сел в лужу со своими поучениями, во всяком случае, он не сразу нашелся с ответом. Видимо, в уставе меченых это положение не было освещено должным образом. Но Сигрид Брандомская могла бы рассказать этим крохам, как поступали хваленые меченые с дочерьми – за порог выставляли, вот как. Но она не Бес Ожский, чтобы обсуждать подобные темы с детьми.

– Какое главное качество меченых? – спросил Бес.

– Храбрость, – ответил Бьерн.

– А еще?

Ответы посыпались как из рога изобилия. Вдруг выяснилось, что нет таких похвальных качеств, которыми бы не обладали меченые. Сигрид так и подмывало добавить к этому списку несколько своих определений, выбивающихся из общего похвального ряда, но ее опередил Бес.

– Вы забыли еще одно весьма важное качество меченых – осторожность. Благородная Сигрид уже давно наблюдает за нами, а никто из вас так этого и не заметил.

Сигрид ничего другого не оставалось, как выйти из своего укрытия. Ее появление повергло в смятение всех присутствующих, кроме Беса. Интересно, заметил он ее сразу или только в последний момент так ловко вывернулся? Однако Сигрид не стала выяснять отношения при детях, отложив разговор для более подходящего случая.

Случай представился уже на следующий день, когда Бес отправился встречать обоз из Хорога, который по его расчетам вот-вот должен был подъехать к Южному лесу. Ибо в пределы Южного леса суранцы не рисковали углубляться без сопровождения, да и стая вряд ли осталась бы безучастной к вторжению чужаков в свои владения. Только Бес, Хой и Тах могли беспрепятственно раскатывать с телегами по этим заповедным местам, не опасаясь нарваться на неприятность. Но Тах был в отъезде, Хой болен, поэтому Бесу пришлось самому выехать навстречу суранцам. Сигрид вызвалась его сопровождать, хотя особой необходимости в этом не было. Бес, кажется, удивился ее неожиданному решению, но если он вообразил, что Сигрид поехала с ним только для того, чтобы под шелест листвы признаваться в неземной любви, то он здорово ошибся. Сигрид выплеснула на его голову все недовольство, накопившееся за эти годы. Не затем она, благородная Сигрид Брандомская, вот уже шесть лет гниет в этой дыре, копается в коровьем дерьме, спит с кем попало, чтобы рожденных ею детей превращали в монстров.

– «Кто попало» – это я? – вежливо поинтересовался Бес.

Сигрид слегка растерялась и сбилась с мысли. Этот человек обладал поразительной способностью уходить от честного ответа, задавая совершенно ненужные и глупые вопросы, с единственной целью – смутить ее. Но, в конце концов, она не девочка, теряющаяся от мужского взгляда или слова. Да, она спит с Бесом Ожским, но только потому, что это ее долг перед страной, которой нужны воины и герои. Так было всегда и всегда будет после больших и кровопролитных войн. Женщины рожают, чтобы восстановить население, и им все равно, кто в этот момент будет рядом, лишь бы этот кто-то способен был дать здоровое потомство.

– Вроде быка производителя, что ли? – усмехнулся Бес.

– А ты претендуешь на большее? – с вызовом спросила она.

Бес пожал плечами и потрепал по шее вороного коня.

– Я не желаю, чтобы ты делал из моих детей меченых. У них совсем другая миссия – вернуться владетелями в свои замки.

– Допустим, вернутся, а что потом? Вцепятся друг другу в глотки, как это было с их предшественниками? Их матери уже сейчас спорят из-за земель для своих еще не родившихся детей.

– Девушки просто скучают в этой дыре, – отмахнулась Сигрид. – Их нынешние споры – лишь отзвуки прежней, ушедшей навсегда жизни. Это игра и только.

– Когда мальчики станут мужчинами, игра пойдет всерьез. У Кеннета шесть сыновей, это не считая Бьерна, все они рано или поздно станут заявлять о своих правах, и найдется немало людей, которые в корыстных интересах будут натравливать их друг на друга.

– Их матери этого не допустят, – вскинулась Сигрид. – Родные братья не станут проливать кровь друг друга.

– У нас с Гарольдом тоже был один отец, но это не помешало мне его убить, – холодно бросил Бес. – Матери Грольфа Мьесенского и Арвида Гоголандского были родными сестрами, а Арвид убил Грольфа на моих глазах. Мне продолжать, Сигрид, список будет длинным. Жажда власти и жажда мести правят миром, и с этим уже ничего не поделаешь.

– А жажда любви?

– Довольно странный вопрос в устах женщины, которая спит с мужчиной только из чувства долга.

Он был невыносим, этот человек, он всегда выходил победителем в их спорах, выворачивая наизнанку ее же слова. А потом он был неправ в главном: не только чувство долга удерживало Сигрид подле Беса Ожского. И он не мог этого не знать. Если у меченого нет сердца, то уши у него есть. Не мог же он не слышать ее ночных признаний, которые она, изнывая от любви, шептала ему. Она так любила его, что даже не ревновала к Эвелине или делала вид, что не ревнует. Любой мужчина оценил бы ее жертвенность, но только не этот. Ну не может она вот здесь, вслух, признаться, что любит его. Это значит, навсегда зачеркнуть в своей душе Гарольда и простить меченому то, что прощать нельзя. Он знал о ее муках и все-таки добивался признания. Потому что Бес Ожский всегда был подлецом, во всяком случае по отношению к Сигрид Брандомской. И никогда не признавал своей вины. И не просил прощения.

– Я запрещаю тебе, делать из моих детей меченых.

– Нет, – твердо сказал Бес. – Только меченые смогут взять и удержать власть в этом мире. По одиночке их просто раздавят.

– Гуяры не меченые, но это не помешало им прибрать к рукам Лэнд и Суран.

– Гуяры обречены, – надменно произнес Бес. – Они взяли власть, которая валялась в пыли, но никогда не смогут ее сохранить.

– Меченые тоже не удержали Лэнд, да и Храм рухнул.

– Меченые и горданцы были инородными телами в тех странах, которыми владели, а я даю Лэнду его собственных сыновей.

– Мы даем, – поправила его Сигрид. – И это будут благородные владетели.

– Ничего не имею против, – усмехнулся Бес, – но эти владетели будут мечеными, людьми спаянными одной идеей и железной дисциплиной. Им властвовать над миром, и они точно должны знать, как и зачем.

– А сам-то ты знаешь, Бес Ожский?

– Может быть, – нахмурился Бес. – Во всяком случае я знаю, как победить, а вот что касается «зачем?», то тут стоит подумать.

– Ты жаждешь власти и собираешься сделать из наших сыновей ступеньки для трона.

– Чтобы взойти на трон, Бесу Ожскому не нужны ступеньки, я даже в седло сажусь, не касаясь стремян.

– Хвастун! Каким был хвастуном, таким и остался.

– Не садись на муравейник, Сигрид, – засмеялся Бес, – ты же знаешь, что, в конце концов, я окажусь прав.

Глава 8 Харогский торговец

Тах и Кеннет вернулись, когда Сигрид окончательно потеряла терпение. Не говоря уже об их женах, которые готовы были поднять бунт и отправить Беса на поиски пропавших мужей. Радостный вопль детворы пролился бальзамом на истерзанную душу Сигрид. Она поспешила во двор, но, естественно, оказалась не в первых рядах и обнять сына смогла лишь в последнюю очередь, да и то мимоходом. Кеннета снова вырвали из ее рук и закружили в хороводе. Сигрид сочувствовала сыну: эти вампирши высосут когда-нибудь из него всю кровь. Шутка сказать, мальчик проделал такой тяжкий путь, а этим кобылам хоть бы что, вцепились мертвой хваткой, ни вздохнуть, ни охнуть. О, Господи, что же это за жизнь такая!

– Вы бы хоть баню истопили, – не выдержала Сигрид.

И уж конечно охотницы нашлись. То иной раз не допросишься воды принести, детей помыть, а тут даже ругаться друг с другом у них времени нет.

– Детей спать уложите.

Сигрид махнула рукой и вернулась в дом. Бес как ни в чем не бывало сидел за столом, задумчиво уставившись в потолок, и на губах его блуждала загадочная улыбка. И чему он, собственно, улыбается, этот человек? Мог бы, кажется, выйти и поздороваться с сыновьями.

– Капитану меченых не пристало прыгать по двору и вопить от радости, – усмехнулся Бес, – а лейтенантам пора бы уже поспешить к нему с докладом.

– А ты их накажи, – ехидно посоветовала Сигрид. – Лиши бани или отправь в Суран. Девочки страшно обрадуются.

– В Суран они поедут, – серьезно сказал Бес. – Через пару недель.

– Зачем? – праздничное настроение Сигрид сразу же пропало.

– Чтобы устранить человека, способного править.

– Ты тоже поедешь? – запаниковала Сигрид. – А если что-нибудь случится? Куда я денусь с кучей детей и женщин?

– Придется рискнуть. Если Конан из Арверагов утвердится на троне, то сковырнуть его будет непросто.

– Но тебя ведь опознают в Суране.

– Кто сейчас помнит почтенного Ахая – столько лет прошло. Меня интересует сейчас один человек – посвященный Магасар. Я уже отправил Хоя на разведку.

– Пожалел бы старика, – вздохнула Сигрид.

– Старик еще всех нас переживет.

Вошедший Тах тут же с порога начал докладывать:

– Капитан… – и осекся, увидев Сигрид.

– Продолжай, – распорядился Бес. – Благородная Сигрид в курсе всех наших дел.

Тах оглянулся на дверь и сказал, понизив голос:

– Гаука Отранского повесили киммарки.

Сигрид слабо охнула и тут же прикрыла рот рукой.

– Я не стал говорить об этом Гильдис, – вздохнул виновато Тах. – Она так радовалась нашему возвращению.

– И не надо, – сказала Сигрид. – Потом, когда-нибудь… Бедный Гаук.

Она заплакала, неожиданно даже для себя, и тут же поспешно вытерла слезы. Плакать сейчас не время, потом мы оплачем всех, когда отомстим гуярам за их смерть.

– Олегун мертв, – доложил Тах. – Кеннет снял с него голову.

Глаза Беса неожиданно зло блеснули из-под длинных ресниц:

– Я же приказал без фокусов.

– Мы решили, что так будет лучше, – твердо сказал Тах. – Король Лэнда своей рукой покарал изменников.

– Были свидетели?

– Некий Тейт, он служил когда-то Свену Холстейну, а теперь служит в дружине Свангера. Я сказал ему, что у него теперь другой владетель, тоже Свен и тоже Холстейн. Только надо подождать, когда он подрастет. Тейт не один, у него под рукой более десятка дружинников. Мы проверили их в деле – люди надежные.

Сигрид торжествующе взглянула на Беса, что она говорила: одно имя благородного владетеля способно вдохнуть мужество в десятки сердец. А если владетелей будет, скажем, тридцать…

– Мы стараемся, – скромно сказал Тах и притворно вздохнул.

Сигрид хотела было рассердиться на дерзкого мальчишку, но потом махнула рукой. В конце концов, Тах действительно старался – сыновей у него было уже шестеро плюс две дочери.

– А что Седрик? – спросил Бес.

– Седрик созрел для больших дел. Мы виделись с ним дважды. На обратном пути он помог нам оторваться от арверагов и передал письмо достойному Рикульфу. Я думаю, что честолюбивому вождю мешает не только Конан, но и дорогой родич, Родрик из Октов.

– Кого прочат на место Олегуна?

– Родрик покровительствует Хилурдскому, а Конан – Гоголандскому. Для нас Хилурдский предпочтительней. Его дружиной командует наш старый знакомый Гунар сын Скиольда, видеть его нам не привелось, но письмами мы обменялись через верных людей.

– Почему гуяры до сих пор не прибрали Вестлэнд к рукам? – удивилась Сигрид.

– Потому что друг другу вожди кланов доверяют еще меньше, чем вестлэндцам, – засмеялся Тах. – Вестлэнд – это выход к морю, и тот, кто им владеет, сразу же получает преимущество.

– Совет старейшин состоится в Азрубале?

– Да. Через три месяца.

– А где ты оставил настоящего Эшера сына Магасара?

– В Хароге, у достойного Исхана. Парнишка смирный, обещал непременно нас дождаться, да и суранец за ним присмотрит.

– С охраной и возницами рассчитался?

– А этим все едино, что Эшер, что Тах – будут молчать. Решай, капитан, что будем делать дальше.

– Уже решил, – сказал спокойно Бес. – Две недели отдыха, а потом – в Харог.

Тах только вздохнул и почесал затылок. Наверняка прикидывал в уме, как ублажить жен за столь короткое время. Счастье еще, что эти вздорные бабенки, побаиваются Беса, а то крика было бы не обобраться.

Торговец Исхан встретил Черного колдуна почтительно, чтобы не сказать подобострастно, и долго мял шапку в руках, пока не решился пригласить почтенного Ахая в свой дом. Таха такое поведение харогского торговца, старого и надежного знакомца, позабавило, но и заставило призадуматься: почему это люди так боятся его отца? Плохо это или хорошо? Пораскинув мозгами, он пришел к выводу, что не только любовь, но и страх часто бывает весьма полезен для человека, идущего к власти, наперекор всем обстоятельствам, но Тах предпочел бы любовь, если не самого Исхана, то его дочери, хорошенькой девушки, на минуту выглянувшей из окна, чтобы посмотреть на прибывших.

Таху нравились суранские дома, светлые и просторные, сложенные из обожженного кирпича, легкие и словно насквозь пронизанные солнечным светом, резко отличавшиеся от мрачных лэндовских замков, сложенных из каменных глыб, и от массивных круглых башен, которые строили гуяры на покоренных землях. Если бы ему позволили выбирать жилище, он непременно бы выбрал суранское, и, надо полагать, жены одобрили бы его выбор.

Исхан жаловался Бесу на беспредел, творимый гуярами: мало того, что обложили всех непомерными налогами, так еще и грабят вдобавок всех без разбора. Каждый вождь сам по себе, не знаешь, кому и как угодить, а не угодил, так бьют без меры.

– Может быть, хоть Конан нам поможет, – вздохнул торговец. – Император все же.

– То-то я смотрю у тебя в доме, хоть шаром покати.

– Не все, конечно, взяли, – скромно потупил глаза торговец, – но нельзя же жить в вечном страхе, что отнимут последнее.

Таха жалобы суранца забавляли, Кеннет откровенно скучал, разглядывая голые стены чужого жилища, и только Бес слушал Исхана внимательно.

– А кому достался Арпин?

– Эборакам, – с готовностью отозвался суранец. – Верховным вождем у них числится достойный Гилрой, а потом еще пять-шесть вождей рангом пониже. Да у них, по-моему, каждый гуяр сам себе вождь. Тут на днях мой сосед, торговец не последний в Хароге, подарил почтенному Вортимеру золотую застежку для плаща, так теперь и сам не рад. Другой вождь кимбелинов, достойный Морвед, требует себе такую же, грозит шкуру с живого снять. А там уже и другие косятся.

– А что варвары восточных лесов?

– Был посланец от Пайдара, вождя югенов, спрашивал о Черном колдуне. Я сказал, что связи у меня с тобой, почтенный Ахай, нет, но, возможно, случай подвернется.

– Боится достойный Пайдар?

– А кто их не боится? – пожал плечами Исхан. – Гитарды уже пощипали югенов.

– Ты на редкость осведомленный человек, достойный Исхан, – бросил лениво Кеннет. – Наживешь себе неприятности невзначай.

Торговец бросил в его сторону удивленный взгляд:

– Исключительно по приказу почтенного Ахая…

– Все правильно, Исхан, – успокоил его Бес. – Мой сын просто пошутил.

Кеннет бросил на Беса недовольный взгляд и открыл было рот, чтобы возразить, но Тах вовремя ткнул его сапогом в голень, и Кеннет промолчал.

– Какое он имеет право называть меня сыном, – прошипел он зло, когда за Бесом и суранцем закрылась дверь.

– Да брось ты, – махнул рукой Тах, – все мы родственники. Какое Исхану дело, кем ты доводишься почтенному Ахаю. Ты бы о другом подумал: как дальше будешь играть роль достойного Магона с таким произношением. Первый же попавшийся суранец тебя разоблачит.

– А я и не собираюсь ее играть.

– В таком случае, тебе лучше было бы остаться в Южном лесу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, благородный Кеннет, что у тебя пока нет армии, которую ты мог бы открыто повести в бой против гуяров, так что кое-какие наши дела придется вершить тайно, с помощью таких людей, как Исхан и Пайдар. И напрасно ты брезгливо морщишься и осуждаешь отца.

– Я сам буду решать, что напрасно, а что нет.

– Решай, – усмехнулся Тах. – Обойдемся и без благородных королей.

– Король я или не король, – вскипел Кеннет, – но убийцей из-за угла быть не хочу.

– Уж не собираешься ли ты вызвать Конана из Арверагов на поединок?

– А хоть бы и так.

– Конан прикажет тебя повесить, вот и весь сказ. Ему сейчас не до нордлэндских принцев – корона императора перед глазами.

– Которую Бес Ожский хочет водрузить на свою голову.

– Это тебе благородная Кристин нашептала?

– Не твое дело. Она моя жена и королева.

Тах засмеялся:

– Тебе не кажется, благородный Кеннет, что нам еще рано делить короны, головы бы сохранить.

– О своей голове я сам позабочусь.

– Вот как? А что будет с нашими головами, тебе уже не интересно.

Кеннет не ответил и отвернулся. Тах забарабанил пальцами по столу. Самым умным было бы рассказать Кеннету всю правду о его настоящем отце, но благородная Сигрид молчала, а Таху вовсе не улыбалось, брать на себя ответственность в столь деликатном деле. К тому же взрывной характер Кеннета не позволял надеется на то, что он спокойно примет эту новость. Черт бы побрал эту стерву Кристин, ведь знает же кем доводится Кеннету Нордлэндскому Бес Ожский и, тем не менее, настраивает его против отца. Надо будет натравить на нее Ингрид, Гильдис и Рею, эти трое быстро прочистят мозги прекрасной королеве и без вмешательства благородной Сигрид. Но и Кеннет тоже хорош. Скажите, какой гонор у нордлэндских государей – они не желают убивать из-за угла. Профукали собственную страну и теперь изволят тешить гордость. То ли дело мы, меченые, обещали нашим дорогим женам, вернуть замки их сыновьям, и держим слово. А уж в спину бить или в рыло, нам без разницы. За что нас жены любят, холят и нежат. Потому что такого заботливого мужа, как Тах Ожский, нельзя не любить. Тем более что он ни разу не изменил женам за время отлучки. Хотя случаи, конечно, представлялись. Взять хотя бы эту девчонку, дочь Исхана, которая все время стреляет в нас глазками. Разве ж она недостойна любви меченого? Достойна. Особенно в этой позе. А между тем Тах Ожский даже не делает попытки погладить суранское чудо по круглой попке. А кто оценит наше благородство? Гильдис? Ингрид? Или, может, Марта? Как же. Они считают Таха Ожского

своей собственностью. Им в голову не придет, что у молодого человека могут появится другие интересы, помимо семейных. Кеннет, конечно, станет пыхтеть и возмущаться, его благородное сердце не приемлет измены ни в каком виде. Приходится терпеть. Послал же Господь братца.

Тах все-таки не удержался. Ну, никак нельзя было устоять, в двух шагах была. К сожалению, нравы в суранских городах оказались дикими, у Таха даже искры из глаз посыпались. Кеннет едва не подавился от смеха, хотя что уж тут такого смешного?

– Что заслужил, то и получил.

– Положим, я заслужил бы большего, если бы ты не мозолил девчонке глаза.

– Могу уйти.

– Сиди. Чего уж там.

Девчонка больше не появлялась, а на стол накрывала ее мать, жена достойного Исхана, женщина строгая и немолодая. Она тоже бросала на меченого взгляды, но особой теплоты в ее глазах не было. Тах откровенно заскучал.

От скуки его спас Эшер, сын посвященного Магасара. Это под его именем и с его обозом Тах совершил путешествие в Лэнд. Юнец был года на два моложе Таха, черноволосый и кареглазый, как и положено горданцу. Поздоровался и скромно присел на лавку.

– Как тебе дочка достойного Исхана? – поинтересовался Тах.

Эшер покраснел и почесал за ухом. Тах был лучшего мнения о горданцах. Чем интересно занимался этот молодчик здесь целых три месяца?

– Отец хочет женить меня на горданке, – смущенно откашлялся Эшер.

– Так зачем дело стало, – удивился Тах. – Женись на горданке, а потом на суранке. Посвященные в свое время имели трех жен.

– Так не сразу же, – запротестовал Эшер.

– Как это не сразу? – не понял Тах.

– Брали одну, потом, когда она старилась, брали другую, а уж потом – третью, если сил хватало.

– Надо же, – почесал затылок Тах. – а я взял сразу.

– Зачем? – удивился Эшер.

– Затем, что дали, – засмеялся Тах. – А то, может, и не взял бы. Свобода, она, брат, тоже кое-чего стоит.

Эшер так долго переваривал высказанную Тахом мысль, что меченый устал ждать ответа.

– Тебя в замке у Рикульфа хорошо знают?

– Почтенный Рикульф живет во дворце, принадлежавшем в свое время посвященному Чирсу. Только я там не был ни разу и самого Рикульфа не видел.

– А братья и сестры у тебя есть?

– Брат и две сестры от другой матери. Но я старший.

– Как же отец тебя, такого молодого, отправил на край света?

– Со мной был Дарт, но вы его убили.

– Этот тот здоровенный бугай в папахе? Сам виноват. Зачем, спрашивается, мечом махать, когда перед тобой Тах Ожский. Всем же, кажется, предложили сложить оружие.

– Мы думали, что отобьемся. Степняков-то всего три десятка было. Если бы другие не струсили и не побежали, мы бы, может, и отбились.

– Твой отец, посвященный Магасар, действительно в большом доверии у Рикульфа?

– Наверное, – пожал плечами Эшер, – иначе Рикульф не доверил бы ему столь важного письма.

– А письмо было важным?

– Отец сказал, что если попадемся арверагам, то они мне голову оторвут.

– Будем считать, что с поручением ты справился и в руки арверагам не попался.

– А как же ответ?

– Ответ я доставлю, достойный Эшер. Ты уж извини, но тебе придется еще немного пожить в доме гостеприимного Исхана. Так что не теряй даром времени и займись, наконец, девчонкой. Суранки уж никак не хуже горданок, это я тебе говорю, Тах Ожский.

Глава 9 Последний посвященный

Посвященный Магасар уже потерял надежду на возвращение сына. Ходили слухи, что обоз суранских купцов подвергся нападению степняков и был разграблен подчистую. Кто не успел унести ноги, тот остался в степи на прокорм воронью. Посвященный оплакивал сына, но не менее огорчительным был тот факт, что поручение почтенного Рикульфа не было выполнено, а значит сильно упал авторитет самого Магасара в глазах гуярского вождя. Разумеется, сразу же нашлись доброжелатели, намекнувшие Рикульфу, что посвященный Магасар человек неискренний и наверняка ведет двойную игру, подыгрывая Конану из Арверагов. Поверил гуяр в эту наглую ложь или нет, но положение горданца при его дворе резко пошатнулось. На первый план выдвинулись два негодяя: Сул, бывший младший жрец Храма Великого, посредственность, но посредственность изворотливая, и некий Гирл, полусуранец-полуварвар, бывший раб посвященного Вара, получивший свободу после смерти хозяина, негодяй, каких поискать, жадный и наглый, способный продать родную мать, лишь бы подняться на одну ступеньку повыше.

Почтенный Рикульф был неглупым человеком, но опыта управления ему не хватало, как и умения разбираться в людях, прошедших школу Храма, школу лицемерия и изворотливости. Посвященный Магасар был для него находкой, но зависть мелких интриганов и недовольство гитардских вождей и старейшин возвышением чужака заставили почтенного Рикульфа отдалить от себя посвященного Магасара. А тут еще эта неудача с письмом, которое могло оказаться в руках арверагов.

Посвященный Магасар был опытным политиком. Годы, проведенные у подножья хрустального трона наместника Великого, не прошли для него даром. А уж опыт, полученный из рук посвященного Халукара и вовсе был бесценен, но Храм был разрушен ордами варваров обезумевшего жреца Ахая, и горданец остался не у дел. Приход гуяров почти обрадовал Магасара. Появилась возможность, проявить недюжинные способности в деле. Во всяком случае, какое-то время так казалось посвященному, но, увы, гуярские вожди оказались недальновидными политиками, и если дело и дальше пойдет через пень колоду, то Суран ждут нелегкие времена.

Грустное настроение посвященного Магасара, обтирающего стены Рикульфова дворца, в мгновение ока развеял отыскавшие его здесь слуга. Хвала Великому, Эшер вернулся! Магасар, едва услышав эту весть, растолкал бездельников, толпившихся у дверей покоев гуярского вождя и поспешил поделиться с ним радостной вестью.

– Тащи мальчишку ко мне, – распорядился Рикульф. – И поживее.

Глаза гуяра при этих словах радостно сверкнули. До съезда гуярских вождей осталось менее двух недель, и многое еще требовалось подготовить. Посвященный Магасар заторопился – и почтенный Рикульф ждать не любил, и самого горданца распирало от желания натянуть нос Сулу и Гирлу. С кем вздумали тягаться, негодяи.

Магасар не сразу осознал, что Эшера в комнате нет вовсе, а навстречу ему поднимается человек, видеть которого ему хотелось бы в последнюю очередь. Посвященный разом обмяк и бессильно опустился в кресло, любезно предложенное ему расторопным молодцом. Другой молодой человек, даже не суранец, а скорее северянин или гуяр, стоял у окна и на вошедшего хозяина не взглянул.

– Рад видеть тебя, посвященный, – почти дружелюбно приветствовал Магасара Ахай.

Магасар собрал остатки мужества и ответил с достоинством:

– Встреча, что и говорить, неожиданная, но я тоже рад, почтенный.

– Ты уж извини, посвященный, что мы ворвались в твой дом без приглашения. Оправданием для нас служит лишь важность привезенных посланий.

– Ты хочешь сказать, что привез ответ от Родрика? – Магасар был удивлен и не пытался этого скрыть.

– И от Родрика тоже. Но особое внимание достойного Рикульфа я бы на твоем месте обратил на письмо Седрика. Честолюбивый и на многое способный человек.

– Он очень не любит Конана из Арверагов, – добавил черноволосый молодой человек.

– Мой сын Тах, – представил его почтенный Ахай. – Его матерью была Айяла, дочь посвященного Вара.

Магасар посмотрел на молодого человека с уважением. Посвященный Вар принадлежал к древнему и знатнейшему горданскому и приятно, что из этого рода хоть кто-то уцелел.

– Кеннет, король Лэнда, – представил почтенный Ахай второго молодого человека, который, наконец, оторвался от окна и небрежно кивнул посвященному.

– А что с моим сыном? – забеспокоился Магасар.

– Жив-здоров. Мы оставили его в Хароге у достойного Исхана.

Магасар вздохнул с облегчением – хвала Великому, что мальчик остался жив.

– Мой сын Тах и благородный король Кеннет взяли на себя труд, выполнить поручение достойного Рикульфа.

– А зачем это тебе понадобилось, почтенный Ахай?

– Меня тревожит возвышение Конана из Арверагов так же, как и твоего хозяина, и я готов помочь Рикульфу, разрешить возникшую проблему.

Острожен почтенный Ахай, но пора ему раскрывать карты, а не ходить вокруг да около, как любил делать в свое время его дядюшка Чирс. Что значит кровь – даже манеру прищуривать левый глаз унаследовал. И если бы не рваный шрам через щеку, то сходство почтенного Ахая с наместником Великого было бы просто разительным.

– Уж не собирается ли почтенный Ахай сам стать императором Сурана? – Магасар позволил себе пошутить, однако в этой шутке таился серьезный вопрос.

– А посвященный Магасар хотел бы видеть в этой роли гуяра?

Допустим, не хотел бы, но ведь выбор невелик. Почтенный Ахай способен управлять людьми, но до сих пор его усилия были направлены только на разрушение. Как же может посвященный Магасар поставить на столь ненадежного претендента и потерять всякую надежду на возрождение Сурана.

– Достойный Рикульф мой покровитель.

– Рикульф меня пока не интересует.

Целью Черного колдуна был Конан из Арверагов, как наиболее реальный конкурент в борьбе за власть над Сураном и Лэндом. Судя по всему, Черный колдун всерьез замахнулся на императорский трон. Менее осведомленный человек посчитал бы эту претензию со стороны почтенного Ахая манией величия, но только не посвященный Магасар. В любом случае, отмахиваться от предложений Черного колдуна было бы со стороны Магасара безумием, его собеседник славился своим умением сводить счеты с врагами.

План почтенного Ахая был неплох. Магасару он понравился хотя бы тем, что отводил посвященному весьма скромную и почти безопасную роль. Он должен был всего лишь представить Таха Рикульфу в качестве своего сына. В ближайшем окружении гитардского вождя Эшера никто не знал, да и кому какое дело, кого посвященный Магасар называет своим сыном.

– Я согласен, – кивнул головой Магасар и тяжело вздохнул от нехороших предчувствий.

Рикульф из Гитардов с удивлением оглядел представленного посвященным советником молодца. Статью этот Эшер был явно не в отца да и лицом тоже, разве что вьющиеся черные волосы были такими же как у горданца.

– Молодец хоть куда – тебе никто не помогал, посвященный?

Рикульф захохотал, похлопывая себя ладонями по худым ляжкам. Магасар счел нужным слегка обидеться на благодетеля. Рикульф небрежно похлопал его по плечу:

– Я пошутил, посвященный. Но мать у этого молодца наверняка была смазливой.

– Первая красавица Хянджу, – охотно подтвердил Магасар.

– И чем нас порадует сын красивой мамы?

Рикульф присел в кресло и взял со стола отделанный золотом лэндский кубок. Хрустальной посуды суранцев он не признавал, уж слишком часто бокалы трескались в его привыкшей к оружию руке.

– Два письма. – Тах достал из сумки, висевшей у пояса, два свернутых в трубку листа бумаги и протянул их гуяру. – От достойных Родрика и Седрика.

Рикульф небрежно развернул свитки и быстро пробежал их глазами.

– Родрик уж слишком осторожен, – пробурчал он себе под нос. – Вечная история.

– Люди достойного Седрика проводили нас окольными путями через земли арверагов до самого Расвальгского брода.

Рикульф бросил на посланца настороженный взгляд:

– Седрику, значит, есть чего опасаться?

– Вероятно, – пожал плечами Тах. – Его письмо в твоих руках, достойный.

– И в этом письме он хвалит тебя, горданец. Чем же это ты так угодил Седрику? Обычно от этого окта доброго слова не дождешься.

– Я помог умереть благородному Оле, королю Вестлэнда.

– А ты уверен, что мне эта смерть пойдет на пользу? Если октам удастся прибрать к рукам порты Вестлэнда, то мы здесь, в Суране, окажемся в мышеловке. Я не доверяю Конану, но и Родрик не подарок.

– Родрик сватает за вестлэндскую корону Гольфдана Хилурдского, а этого всегда можно купить, было бы золото. Олегун же предан был Конану, и пока он сидел в Вестлэнде, вожди кланов не посмели бы резко возражать императору – путь к родным берегам был у него в руках.

– Ты хорошо осведомлен о наших делах, достойный Эшер, – насторожился Рикульф. – А много знать вредно.

– Я вынужден был посвятить сына в наши дела, – поспешил на помощь Таху посвященный Магасар, – иначе он мог бы попасть впросак при общении с гуярскими вождями. Я никак не ожидал, что это вызовет твое недовольство, достойный.

Рикульф махнул рукой в сторону посвященного:

– Не в этом дело, горданец. Просто Конан далеко не дурак и о многом способен догадаться. Смерть Олегуна его насторожит.

– Мы распустили слух, что благородного Оле покарал за король Лэнда Кеннет.

– Что еще за король Кеннет? – вскинул брови Рикульф.

– Сын покойного короля Гарольда. Кажется, он уцелел после всех этих передряг. Мне кажется, что Седрику мешает не только арвераг Конан, но и кое-кто близкий ему по крови.

– А кто еще участвовал в убийстве Олегуна? – прищурился на Таха Рикульф.

– Имя аквилонца Крула тебе ни о чем не говорит, достойный?

– Старый негодяй, – гуяр в восхищении хлопнул ладонью по ляжке. – Я так и знал, что без него в этом деле не обошлось. Он что, поссорился с Конаном?

– Во всяком случае, Олегуна убили в его доме.

– Ты в этом участвовал?

– Всего лишь сидел в двух шагах от блюда, на которое упала голова Олегуна.

– Конан ему этого не простит.

– Не простит, если узнает, – мягко возразил Магасар.

– Узнает, – уверенно проговорил Рикульф. – И тогда не поздоровится ни Крулу, ни Седрику, ни твоему сыну, посвященный.

– Быть может, следует сделать так, чтобы он никогда об этом не узнал?

– Что ты хочешь этим сказать?

Магасар замялся:

– Видишь ли, достойный, Конан не успокоится, пока не получит реальной власти, но для этого ему придется отодвинуть многих гуярских вождей.

– Куда отодвинуть?

– В небытие.

– Это проще сказать, чем сделать, – усмехнулся Рикульф.

– Но сделать-то все равно придется, достойный. И думаю, что у Конана на это ума хватит Поначалу он устранит старших вождей гуярских кланов, опираясь на младших, потом уберет старейшин и успокоит строптивых. Работа, конечно, трудная, но ничего невозможного в ней нет.

– Уж не собираешься ли ты ему помочь, посвященный?

Рикульф налил вина в опустевший кубок и насмешливо посмотрел на советника. Магасар много бы дал, чтобы понять, о чем думает сейчас хитрый гуяр, быть может самый умный из всех клановых вождей. Воинскими доблестями Рикульф, конечно, уступает Конану, но только не умом. Стараниями достойного Рикульфа не слишком многочисленный и далеко не самый могущественный клан Гитардов отхватил изрядный и лакомый кусок храмовых земель в ущерб менее сообразительным соплеменникам. Но хапнуть – мало, надо суметь удержать. И Рикульф напрягал все свои силы, чтобы ублажить завистливых собратьев и направить их гнев на извечного врага и соперника в борьбе за власть Конана из Арверагов, который тоже не дремал, настраивая против Рикульфа вождей младших кланов.

– Я уже выбрал себе короля.

– Короля? – Рикульф старательно изобразил удивление на лице.

– А почему бы нет, государь, – решительно взял быка за рога Магасар. – Королевство гитардов звучит не хуже, чем империя арверагов.

– И добавлю – скромнее, – усмехнулся Рикульф.

– Мне показалось, что благородный Седрик столь же скромен, как и ты, достойный, – вставил свое слово в разговор Тах.

– А почему не Родрик?

– Видимо потому, что глупее, – отрезал Тах.

– Пока жив Родрик, Седрику не видать власти как своих ушей.

– Так и Родрик может умереть, достойный.

Рикульф буквально вцепился в лицо молодого горданца маленькими злыми глазками:

– Ты сказал «и Родрик», Эшер сын Магасара, а кто же в этом списке первый?

– Первый, как всегда, Конан из Арверагов. Я полагал, что его судьба уже решена.

– Ты поторопился, горданец.

– В таком случае достойному Рикульфу никогда не быть королем.

Рикульф медленно прошелся по залу. Выбор ему предстояло сделать нелегкий. Одно дело, интриги против гуярского императора, и совсем другое, открытое выступление против него. Союзников у Рикульфа будет, конечно, немало, но ведь и Конан не одинок.

Рикульф остановился:

– В письме Седрика нет и намека на убийство Конана.

– А зачем намекать, государь, когда можно просто убить.

– Даже люди моего клана не простят мне эту смерть.

– А зачем же пачкаться самому? – удивился Тах. – Достойный Рикульф из Гитардов не должен иметь к смерти Конана из Арверагов никакого отношения. Люди найдутся, государь, была бы воля.

– Воля убивать?

– Воля властвовать.

Желание властвовать у Рикульфа из Гитардов было, но желание, это еще не воля, горданец прав. Ибо воля предполагает действие, а не только бесцельные разговоры да мелкие пакости арверагам. В интригах Рикульфу равных нет, но для того, чтобы стать властителем в Восточном Суране, этого слишком мало. Но и на вторых ролях ему уже не быть – либо единственный, либо мертвый. Конан как-то сказал, что победа меняет не только побежденных, но и победителей. Конану из Арверагов мало быть первым среди равных, он рвется к неограниченной власти. И теперь время выбора наступило и для Рикульфа из Гитардов. Императором ему не быть, не следует тешить себя иллюзиями, зато он сможет стать королем здесь, в Восточном Суране. Трудный выбор, но Рикульф его в сущности уже сделал, осталось только найти исполнителей своего великого замысла.

Глава 10 Претенденты

Конан прибыл в Азрубал в первые дни осени, окруженный свитой из вождей союзных кланов и арверагских старейшин. Весь город высыпал встречать гуярского императора. Посвященный Магасар постарался – на всем пути Конана стояли горожане, дружно скандируя:

– Да здравствует император.

Сам Рикульф из Гитардов выехал навстречу императору на скромном гнедом коне, хотя такому могущественному вождю как нельзя лучше подошел бы белый. Оба гуярских вождя спешились и братски обнялись на центральной площади города под приветственные крики гуяров и многочисленных суранских зевак. Кеннет, стоявший в толпе горожан, отметил обилие алых плащей в свите Конана, причем не только на плечах лэндцев, но и многих союзных арверагам вождей, решивших видимо, что алый цвет им более к лицу, чем гуярский синий. Столь разительную перемену подметили и многие гитарды, осудившие арверагов за отход от дедовских обычаев. Но на арверагских вождей шуточки и издевки гитардов не произвели особого впечатления.

Конан был в синем плаще, отделанном серебром. Под плащом виднелась кольчуга, плотно облегающая сильное тело. Арвераг осторожничал, в олтличие от Рикульфа, на котором кроме кожаной куртки ничего не было.

– Рад видеть у себя в гостях Великого Конана, – вежливо поздоровался Рикульф.

– Рад видеть первого из Гитардов. – Конан поднял руку, приветствуя собравшихся на площади гуяров: – Пусть будут здоровы ваши сыновья, а слава ваша прогремит по всему миру.

Гитарды отозвались дружным ревом одобрения. Конан был отважным воином и непревзойденным полководцем, не раз приводившим гуярские кланы к победе. У него был один единственный недостаток: хорошего воина угораздило родиться арверагом, но тут уж ничего нельзя было поделать. Если бы он был гитардом – вопли звучали бы гораздо громче.

Суранский дом, выделенный арверагам, был обширен, удобен и даже красив, но имел один весьма существенный недостаток – его трудно было оборонять. Быть может, гитарды вселили сюда арверагов не без умысла, так, во всяком случае, показалось осторожному Гвенолину. Но Конан на его подозрения лишь махнул рукой.

– Все вожди прибыли?

– Почти все, ждем октов. Я уже встречался со многими вождями.

– Ну и как? – спросил Конан, без особого, впрочем, интереса.

– Все как всегда. Кимбелины грызутся с эбораками. Морвед к тому же не в ладах с Вортимером. Вортимер в свою очередь ищет союза с Рикульфом, чтобы прижать эбораков и смутьяна Мордреда. Леир из Киммарков метит, говорят, на место Элдада. У амберузов дело идет к открытой драке за первенство. Рикульф договорился с октами и пытается перетянуть на свою сторону киммарков. По слухам, Элдад уже обещал ему поддержку. Трудно тебе будет, Конан.

– Что еще?

– Освальд встретил горданца, который побывал у нас в самом начале лета.

– Это Освальд встретил горданца, или горданец сам его нашел?

– Я наводил об этом молодчике справки. Скользкий тип, Освальда он обведет вокруг пальца.

– Если юнец столь охотно идет к нам в руки, то, скорее всего, это неспроста. И письмо Рикульфа он нам показал. Возможно, Магасар готов к двойной игре.

– Нам бы устранить Родрика и Седрика, вождей октов, а с остальными можно договориться. – Гвенолин вопросительно взглянул на Конана.

Конан медленно поднялся с кресла и прошелся по комнате. Дело было не только в октских вождях. Устранять надо всех и разом. Во всяком случае, самых влиятельных в первую голову: Рикульфа, Родрика, Элдада, Вортимера… Но устранить их следует так, чтобы на голову самого Конана не пало и тени подозрения. Смерть своих вождей гуярские кланы ему не простят. Его поддерживают лэндские владетели, поддерживают суранские, лэндские и аквилонские торговцы и вожди мелких гуярских кланов, поддержат, в конце концов, и простые гуяры, поскольку он обеспечит им безбедное существование, по крайней мере на первых порах. Самым горластым он заткнет рот подачками, а если потребуется, то и сталью. Равенства уже нет среди гуяров, и многим есть, что терять, а значит им нужна защита – защита не только меча, но и закона. А закон – это Конан.

– Найди мне горданца, Гвенолин, и побыстрее.

Тах, с удобствами устроившийся за столом, умильно оглядывал облитого жиром каплуна и восхищенно цокал языком. Достойный Освальд разделял восхищение молодого приятеля искусством суранских поваров, но кувшин аквилонского вина был милее его взору. Красный нос старого пьяницы даже побледнел в предвкушении сладостного мига. Что ни говори, а этот горданец был, вероятно, сказочно богат, уж коли так, за здорово живешь, выбрасывал золотые. Аквилонское вино в суранских городах стоило бешеных денег, поэтому и простые гуяры, и суранское городское быдло предпочитали местное вино, гораздо более дешевое да и более злое. Но достойному Освальду сегодня повезло больше, чем другим.

Тах щедро налил сотрапезнику вина в высокий стеклянный сосуд. Освальд взял хрупкую посудину с некоторой опаской, но выпил с большим достоинством. Гуяра хорошим вином не удивишь – в свое время Освадьду доводилось участвовать в набегах на аквилонские города, вот где было раздолье.

– Богатый остров? – поинтересовался Тах.

Освальд только губами причмокнул. Немало им было выпита вина и взято золота. Но с того времени много уже воды утекло – аквилонцы заключили союз с гуярами и помогли им организовать поход на Лэнд и Суран.

– Хитрые бестии. Уж будь спокоен, горданец, они своего не упустят. Жиреют на своем острове, а Освальд сын Карадока, прошедший с мечом полмира, как был бедняком, так им и остался.

– Деревеньку попроси у Конана, – посоветовал Тах. – Мужики будут пахать, а ты денежки считать. Видел, как владетели живут?

– Так то владетели, – презрительно сплюнул Освальд, – а я гуяр и вечный скиталец. Зачем мне замок.

– Вожди-то уже в замках живут, – подмигнул Тах Освальду. – Смекай что к чему, а то в дураках останешься.

– Ты все-таки не забывай, с кем за столом сидишь, горданец, – обиделся на молодого друга старый гуяр.

– Так я не забываю, – пожал плечами Тах. – Обидно только, что заслуженный воин мыкается без крыши над головой, а какие-то юнцы щеголяют в алых плащах.

– Это ты верно заметил про алые плащи, – кивнул головой размякший после четвертого стакана Освальд, – дедовские обычаи стали забывать, на природного гуяра уже смотрят сверху вниз, как на мужика-пахаря, того и гляди работать на себя заставят.

– Ты не горюй, – утешил его Тах. – Иди к Конану в гвардию, не прогадаешь.

– Зачем Конану гвардия, если у него есть мы, арвераги? Ты что-то путаешь, горданец.

– Ничего я не путаю. Императору не только гвардия будет нужна, но и чиновники. Чтобы такой махиной управлять, потребуется много народу. Ты бы похлопотал за меня, достойный, перед Конаном, а я в долгу не останусь.

Гуяр с уважением посмотрел на молодого собеседника: хваткий малый, такому палец в рот не клади. То-то он обхаживал старого Освальда, прямо носом землю рыл, но ведь и Освальд не вчера родился, да и Гвенолин просил присмотреться к горданцу.

– Можно и похлопотать, – сказал гуяр со вздохом, – только хлопоты больших денег стоят.

– Это уж как водится, – подтвердил Тах и высыпал перед одуревшим собутыльником горсть золотых монет горданской чеканки. Освальд от неожиданности даже всхрапнул как лошадь, которую на полном скаку пронзили стрелой.

– Я тебя сведу с Гвенолином, – гуяр поспешно ссыпал золото в карман, – а там ты уж сам думай, как ему понравиться.

Гвенолин выслушал старого гуяра с большим интересом и даже дружески похлопал по плечу. Молокосос он, конечно, этот Гвенолин, но как никак близкий к Конану человек, да и в драке мало кому уступит. Словом, настоящий арвераг.

– Конан не забудет твоих услуг, Освальд, а горданцем я сам займусь, что-то уж слишком усердно он нам глаза мозолит.

– Хитрая бестия, – подтвердил старый гуяр, – я бы на твоем месте ему не слишком доверял.

– Все горданцы хитрые, – усмехнулся Гвенолин, – но и мы себе на уме. Отец этого Эшера, посвященный Магасар, верный пес Рикульфа, не исключено, что мальчишка подослан гитардами.

Освальд вздохнул: черт их разберет всех этих суранцев, горданцев, лэндцев. Суетятся вокруг, каждый надуть норовит, где уж простому арверагу во всем разобраться, пусть у Гвенолина голова болит. Завоевали себе хомут на шею, будь они все прокляты!

– Приведи горданца сюда. Возможно, сам Конан захочет с ним поговорить.

Горданец был неглуп, это Конан определил сразу. Темные глаза из под шапки густых черных волос смотрели нагловато и чуть насмешливо. Нос с горбинкой придавал горданцу сходство с хищной птицей и только припухшие губы смягчали выражение этого сильного, несмотря на юный возраст, лица. Горданец был широкоплеч и строен, а длинные мускулистые ноги легко и красиво несли ладно скроенное и крепко сбитое тело. Девчонки, наверное, по нему с ума сходят. Такие любят быть на виду и швырять золото горстями.

Таху гуяр тоже понравился: сильный мужчина лет тридцати, руки длинные и мускулистые, глаза серые и властные. Привык повелевать Конан из Арверагов, это даже по походке заметно. Шагал он по залу уверенно, не обращая внимания на стоящих у дверей Таха и Гвенолина. Черные гуярские сапоги оставляли глубокие вмятины на пушистых суранских коврах. Гуярский император был тяжел и стремителен как камень, катящийся с горы.

– Зачем ты хотел меня видеть, Эшер сын Магасара?

– Решил поступить на службу.

– А чем тебе не угодил Рикульф из Гитардов?

– Тем, что никогда не будет императором.

Губы гуяра дрогнули, но так и не сложились в улыбку, а серые глаза впились в лицо меченого.

– Ты убил Оле Олегуна?

– Меня использовали как приманку. Олегуну сообщили, что я привез письмо от Кристин, дочери покойного Ската, бывшего короля Вестлэнда. Благородный Оле попался на удочку как последний дурак.

– Кто?

– Аквилонец Крул и Седрик из Октов.

– А Рикульф?

– Рикульф был не против. Я же предупредил тебя, почтенный Конан, через Освальда из Арверагов.

– Предупреждение было невнятным, – проворчал вполголоса Гвенолин.

– Я вам передал все, что тогда знал, – возразил Тах. – Сейчас я знаю больше.

– Например?

– Смерть Оле Олегуна – не последняя смерть.

– И кто же на очереди?

– Это от тебя зависит, почтенный Конан, очень может быть, что этим неудачником окажешься ты.

– Рикульф?

– Ну зачем же, – криво усмехнулся Тах, – всего лишь кучка негодяев суранцев, недовольных гуярским нашествием. Обычное дело. Недовольные есть всегда и везде.

– Откуда тебе это известно?

– Мне поручено найти этих людей. И объяснить им, почему они так недовольны Конаном из Арверагов.

Конан усмехнулся. Если этот человек лгал, то лгал складно. Именно так – кучка недовольных суранцев. Одна вовремя пущенная стрела и множество вопросов разрешится в один миг. Потом негодяев можно будет повесить на глазах у возмущенных гуяров. Но ведь стрел может быть пять или шесть.

– Почему я должен верить тебе, горданец?

– А зачем же просто верить, гораздо надежнее купить.

– Ты нуждаешься в золоте?

– В золоте нуждаются все, почтенный император Конан. Однако меня вполне бы устроило теплое местечко в твоей свите. Горданцы прирожденные управленцы, государь, так что от этой сделки выиграем мы оба.

Уж очень дерзок, этот Эшер сын Магасара, но, в конце концов, именно дерзкие добиваются успеха. Жаль будет его убивать, но убивать придется, если, конечно, он справится с взятой на себя столь опрометчиво ролью. Молодость самонадеянна.

– Я не нуждаюсь в услугах дураков, достойный Эшер. Покажи на что ты способен.

Губы Конана дрогнули вновь, но в этот раз улыбка получилась, правда серые глаза все так же холодно смотрели в лицо гостя. Эшер сын Магасара вежливо поклонился императору и круто развернулся на каблуках. Легкая ажурная дверь бесшумно захлопнулась за спиной горданца. Конан долго вглядывался в свое отражение на блистающем полированном полу. И лицо, и фигура, словно бы сплюснутые ударом сверху, являли собой жалкую пародию на человека, а уж тем более на императора.

– Надо застелить пол коврами, – сказал Конан, – глаза слепит.

– А… – начал было Гвенолин.

– Он понял, – резко оборвал его Конан. – Забудем пока об этом.

Глава 11 Заговор

Кеннет ждал Таха в подворотне соседнего дома, в полусотне метров от резиденции гуярского императора. Он не был одинок в это уже довольно позднее время. Несколько десятков суранцев слонялись по округе, в надежде посмотреть на Конана из Арверагов, о котором столько рассказывали всякого в последние дни. Арверагская стража Конана не слишком церемонилась с обывателями, щедро раздавая оплеухи, но любопытных не становилось меньше. Кеннет выглядел озабоченным и не сразу откликнулся на вопрос Таха:

– Слежки за мной не было?

– Все тихо. – Кеннет поправил висевший у пояса суранский меч. – Ты знакомых не встретил в доме Конана?

– А кого я должен был там встретить?

– Да так, – отвел глаза Кеннет. – Мне показалось.

Тах только головой покачал. Непонятный он человек, этот Кеннет Нордлэндский. Все у него ни как у людей: то он весел словно птичка, то от его вида вино в бочках киснет.

– Конан поручил мне убрать Элдада, – сказал Тах в спину Кеннету.

– Почему Элдада?

– Конану все равно, с кого я начну, вот я и решил, что начну с киммаркского вождя. У нас к нему, если ты не забыл, свой счет имеется.

– Я не забыл, – коротко бросил Кеннет.

– Учись, король Лэнда, – усмехнулся Тах, – без крови не бывает власти.

Кеннет промолчал. Наверняка обиделся. Ну да ничего – перемелется, мука будет. Нельзя в этой жизни играть по выдуманным кем-то правилам, тем более что вокруг все передергивают. Пора уже Кеннету это понять, если не хочет вечно ходить в изгнанниках.

Элдад остановился в роскошном суранском доме, даже, пожалуй, более роскошном чем тот, в котором поселился Конан. Двор был заполнен киммарками, которые либо слонялись без дела, либо грелись на осеннем солнышке, подставляя его лучам широкие спины. Однако не стоило принимать их расслабленные позы всерьез. Гуяры свое дело знали, и было очевидно, что без их разрешения в дом не проскользнет даже мышь.

Уже смеркалось, когда из дворца вышла группа людей в алых и синих плащах. Тах без труда опознал среди них Элдада, его родича Леира и владетеля Свангера, которого киммарки прочили на вестлэндский трон. Судя по хриплым голосам, громкому смеху и не твердой походке, гуярские вожди весьма недурно провели время.

– Да здравствует Великий Элдад, – преданно гаркнуло несколько десятков киммаркских глоток.

Во всяком случае, именно эти слова долетели до ушей Таха, сидевшего на крыше соседнего дома. Вполне возможно, что кричали и еще что-то приятное горячо любимому вождю, но разобрать на таком расстоянии все оттенки киммаркской преданности было затруднительно.

Гости с трудом взгромоздились на коней. Благородный Элдад вызвался их провожать. Если судить по беспорядочным жестам, то его пытались отговорить, но безуспешно. И веселая группа всадников вылетела на тихую суранскую улицу, оглашая ее победным гуярским кличем.

Тах оставил наблюдательный пост и спустился вниз, на остывающие камни азрубальской мостовой. Ждать ему пришлось довольно долго. Похоже, Элдад увлекся ролью гостеприимного хозяина. Тах старался не привлекать к себе внимания, благо сгущающиеся сумерки облегчали ему задачу.

Видимо гуяры чувствовали себе в безопасности в покоренном суранском городе, а может быть, винные пары притупили их бдительность. Во всяком случае, Элдада сопровождало только трое вооруженных киммарков. Тах успел дважды выстрелить из арбалета, прежде чем гуяры обнажили мечи. Элдаду стрела угодила в левый глаз, и он мешком повалился из седла на мостовую. Рядом упал еще один гуяр, самый пьяный из всей четверки, а теперь уже просто мертвый. Двое уцелевших схватились за мечи, не совсем еще осознав, что же произошло. Тах облегчил гуярам задачу, выступив из тени дома. Выпад первого противника меченый отразил без труда и тут же, не медля ни секунды, ткнул мечом под короткую кольчугу киммарка. Рывком выдернув хрипящего гуяра из седла, Тах уже через мгновение занял его место. Последний уцелевший киммарк пришел, наконец, в себя и закричал, призывая товарищей на помощь. Тах уклонился от летевшего в лицо стального клинка и рубанул по чужой вздувшейся от напряжения шее. Потом ткнул заартачившегося было коня сапогом в бок и поскакал прочь от места бойни, высекая подковами украденного коня искры из каменной мостовой мирного города Азрубала.

Достойный Рикульф был вне себя от гнева. Налитое кровью лицо его подрагивало от едва сдерживаемой ярости. Не было сомнений, что убийство Элдада из Киммарков Конан использует в своих интересах, выставив Рикульфа беспомощным идиотом, не способным навести порядок во вверенном его управлению городе. И в этот раз гуярские вожди будут на его стороне. Что ни говори, а смерть Элдада на совести гитардов, поскольку, приглашая вождей, Рикульф от лица всего клана гарантировал им безопасность. Говорят, правда, что киммарский вождь был в стельку пьян, но ведь не сам же он упал с лошади, ему помогла оперенная стрела, выпущенная чьей-то заботливой рукой из арбалета.

– Выяснили как этот произошло? – зло покосился Рикульф на спокойного Магасара.

– Опросили очевидцев, – пожал плечами посвященный. – Все утверждают, что убийца был один. Управился он с гуярами буквально в два счета. Два выстрела из арбалета, и два взмаха мечом. Достойный Элдад был слишком опрометчив – на нем даже лат не было. Впрочем, вряд ли они помогли бы ему в этот раз.

– И ты хочешь, чтобы я объявил киммаркам, что их вождя, Великого Элдада, и трех других героев отправил на тот свет всего лишь один суранец. Да кто же нам поверит! Десять, посвященный, а еще лучше – двадцать. И найди мне их немедленно, чтобы уже к вечеру они болтались в петле под окнами киммарков.

– Найдем обязательно, – спокойно пообещал Магасар. – Вот только с веревками я бы не стал торопиться. И добавил к этим двадцати еще сорок за смерть несчастного Конана из Арверагов.

– И ты думаешь, что нам поверят? – неуверенно оглянулся на дверь Рикульф.

– Если бы погиб один Конан, то, конечно, многие усомнились бы, но ведь смерть Элдада невыгодна достойному Рикульфу.

– А кому она выгодна?

– Конану, разумеется. Или Леиру из Киммарков. В крайнем случае октам, но уж никак не гитардам и суранцам.

– Ты с ума сошел, горданец, – забегал в раздражении по залу Рикульф. – Ты обвиняешь в убийстве великий гуярских вождей.

– Не важно, кто убил, достойный Рикульф, важно на кого подумают.

Опасный человек, этот посвященный Магасар, вот уже на протяжении двух недель он подталкивает мысли Рикульфа в одном направлении. Впрочем, что греха таить, гитардского вождя и подталкивать не надо. Смерть Элдада вызвала у него досаду – почему не Конан? Почему этому человеку везет там, где теряют другие. Он добьется своего, если ему не помешать. Не исключено, что Элдада убил именно Конан. Или Леир…

– Ты сказал, что смерть Элдада выгодна Леиру? – задумчиво посмотрел Рикульф на Магасара.

– Да, государь, но ему невыгодно, чтобы подозрение пало на него.

В суранцев никто не поверит, гитардам смерть Элдада тоже ни к чему – остаются Леир и Конан. Леиру выгодно, чтобы убийцей посчитали Конана, иначе кто-нибудь укажет пальцем на самого Леира. Горданец прав: не важно, кто убил, важно, кто ответит за убийство.

Рикульф из Гитардов принимал у себя дорогих гостей – Седрика из Октов и Леира из Киммарков. Встреча происходила по-родственному, без пышных церемоний и лишних ушей. Старый горданский дворец, принадлежавший когда-то посвященному Чирсу, как нельзя более подходил для таких встреч, не то чтобы тайных, но и не слишком открытых недружелюбному взгляду.

Достойный Леир, пораженный великолепием подземного горданского дворца не сразу отреагировал на слова соболезнования, выраженные Рикульфом по случаю смерти Великого Элдада. Удивление и восхищение на лице киммаркского вождя сменилось скорбью.

– Убийцы уже пойманы и наказаны, – отозвался Леир. – Киммарки благодарны тебе, достойный Рикульф, за быстрые и решительные действия.

Хозяин устало махнул рукой – разве может смерть двух десятков суранцев возместить потерю виднейшего гуярского вождя.

– Зачем они лезли под землю? – невпопад поинтересовался Седрик из Октов.

– Видимо, не чувствовали себя наверху в безопасности. Горданцы, как и мы, были в Суране чужаками.

– Не очень-то я верю, что Элдада убили суранцы, – буркнул Седрик, любуясь великолепными горданскими зеркалами.

– Умели строить, – подтвердил Рикульф. – В таких норах им враги были не страшны.

– Мне больше нравятся лэндские замки, – хмуро бросил Леир. – Дышится легче.

– Это если позволят дышать, – вежливо пошутил Рикульф.

– Я не вижу окон, – обернулся Седрик к хозяину, – как и дверей впрочем, а между тем света более чем достаточно.

– Зеркала, – пояснил Рикульф. – А что касается дверей…

Он протянул руку и нажал на рычаг: зеркальная стена медленно сдвинулась в сторону, открывая широкий проход в соседнее помещение, где уже стоял накрытый стол.

Седрик восхищенно зацокал языком:

– Даже в Аквилонии я не видел ничего подобного. И все-таки, зачем суранцам понадобилось убивать Элдада?

– Очень может быть, что они его не убивали, – вздохнул Рикульф.

– Тогда зачем ты их повесил?

– Причина одна, достойный Седрик – до истинных убийц мне не дотянуться.

Рикульф жестом пригласил гостей к столу. Вино было великолепным, хотя и местным, суранским. Леиру оно однако не понравилось, и он чуть заметно поморщился. Впрочем, возможно, дело было не в вине.

– Я не совсем понял тебя, достойный Рикульф.

– Отвечу откровенно, достойный Леир: есть только два человека, которым выгодна смерть Элдада из Киммарков. Наверное не стоит произносить эти имена вслух.

– А я думаю, стоит, – возразил Седрик. – Во всяком случае одно.

Леир пошел красными пятнами и в гневе отодвинул от себя серебряный кубок, наполненный доверху вином. Алые пятна расползлись по белоснежной скатерти. Рикульф вздохнул, и уж конечно не скатерти ему было жаль.

– Не хочу вмешиваться в дела киммаркского клана, – продолжал как ни в чем не бывало Седрик. – Но пойми нас правильно, достойный Леир, если убил не ты, то наверняка это сделал Конан, а значит, опасность угрожает и нам. Вряд ли арвераг ограничится одним несчастным Элдадом.

– Согласен, – кивнул головой Рикульф.

– Чудовищное обвинение! – Леир вскочил на ноги, лицо его пылало от гнева.

– Никто не собирается тебя ни в чем обвинять, Леир из Киммарков. Скажу больше – если ты сейчас, не сходя с места, заявишь, что не убивал Элдада, то я поверю тебе всем сердцем, и сам назову имя убийцы киммаркского вождя.

– Я не убивал Элдада, – произнес Леир.

– Конан из Арверагов, – эхом отозвался на его слова Рикульф.

Все трое вздохнули с облегчением.

– Этого следовало ожидать, – спокойно произнес Седрик.

– Но почему именно Элдада? – поинтересовался оправившийся от потрясения Леир.

Седрик добродушно улыбнулся молодому киммаркскому вождю:

– Арвераги оказались в трудном положении, благородный Леир. С севера их подпирают окты с юга киммарки, а после смерти Олегуна они рискуют потерять выход к морю. Мы с благородным Элдадом договорились выйти на Совет вождей и старейшин с единым кандидатом на вестлэндский престол, и достойный Рикульф обещал нам поддержку. И если бы наш кандидат прошел, то много бы ты дал, достойный Леир, за императорскую корону Конана?

– Элдад только первый, – мрачно изрек Рикульф.

– Но не станет же Конан убивать всех?!

– А почему же нет, достойный Леир? – вскинул Седрик брови. – Родрик не смог бы, Элдад не смог бы, мы с вами не смогли бы, но Конан потому и император, что всегда умел переступать через кровь, даже кровь гуярскую.

– Конану не быть единоличным властителем, пока живы вожди, и он это знает, – сказал Рикульф.

Леир колебался, это было видно по его лицу, но, в конце концов, он переборол сомнения. Достойный Рикульф в нем не сомневался – у молодого киммарского вождя хватало ума, чтобы понять свою выгоду. Да и выхода другого у него не было. Откажись он участвовать в заговоре против Конана, завтра же среди киммарков поползут слухи, что Элдада убил именно Леир. И эти слухи очень трудно будет опровергнуть.

– Я согласен, – твердо произнес киммарк.

– За здоровье короля Киммаркии достойного Леира, – улыбнулся Седрик из Октов, поднимая кубок с вином.

– За процветание гуярских кланов, – откликнулся традиционным тостом Леир.

– Я бы сказал – гуярских королевств, – поправил его Рикульф, и все трое рассмеялись.

Глава 12 Встреча

Рахша оглядел богатый суранский дом и вздохнул: в славном городе Азрубале наступили нелегкие времена для людей его ремесла. Гуяры не церемонились с грабителями. Уже половина друзей городского атамана полегла под мечами дозоров и топорами палачей. Достойный Рикульф с первого же дня своего появления в Азрубале принялся наводить здесь порядок железной рукой. Канули в лету времена, когда под началом у Рахши были тысячи головорезов, наводивших ужас на суранские города. После того, как Черный колдун разрушил Чистилище и разогнал жрецов, на землях Храма воцарился беспредел. И в этом хаосе предприимчивые люди вроде Рахши чувствовали себя как рыбы в воде. Как они тогда пощипали купцов в Хянджу! Черный колдун отдал им город на разграбление. Вчерашние рабы, которых гордые горожане не удостаивали даже взглядом, превратились одним мановением его длинных ресниц в полных хозяев положения. Горы золота, море вина! А какие женщины ублажали тогда почтенного Рахшу. Именно почтенного. Так называли тогда бывшего раба. Одного его слова было достаточно, чтобы голова слетела с плеч любого, даже самого богатого и знатного человека. И дочери его бывшего хозяина служили ему за столом и в постели. А потом были жаркие битвы с наемниками ярла Хаарского. В битве при Арпине Рахша потерял половину своих людей, но вдребезги разнес правый фланг неприятеля, которым командовал достойный Хармид. Сам Черный колдун объявил ему благодарность. А потом был штурм Харога и новое золото, и новые женщины. Толпа головорезов под его началом громила все, что попадалось под руку.

С этого и начались его споры с почтенным Ахаем. Черный колдун требовал дисциплины и никому не давал поблажки. Его приказы должны были выполняться беспрекословно, а брать чужое дозволялось только с его разрешения. И это не нравилось многим. И многие поплатились за строптивость головами. Друг долгих лет рабства и недолгого свободного загула Экил был запорот насмерть по приказу Черного колдуна. Кава, один из главарей восставших рабов Хянджу, умер прямо во время пира, когда вздумал по пьяному делу перечить почтенному Ахаю. Почерневшее от удушья его лицо до сих пор снилось Рахше по ночам.

Как они радовались, загнав неприятеля в крепость Дейру. Шансов выбраться оттуда у северян не было, но Черный колдун сам открыл им дорогу. Уже тогда Рахша заподозрил его в предательстве, да что там заподозрил – он был уверен, что Черный колдун ведет свою игру. Надо было наброситься на него сразу, но подвела жадность, всех манили к себе богатства Дейры. Жадность и глупость сгубили многих. Начиненная порохом крепость взлетела на воздух, а с нею развеялись прахом по округе и многие соратники Рахши. Сам он уцелел чудом и с трудом выбрался из-под развалин крепости. Потом угодил в лапы хана Дуды и едва унес ноги. В конце концов, Рахша добрался до Азрубала, и здесь наступил новый счастливый период в его жизни. Шайка головорезов, которую он набрал, практически правила городом. Во всяком случае, все мало-мальски имущие горожане были обложены данью. Многие пытались спихнуть «почтенного» Рахшу с хлебного места, десятки кинжалов целили ему в спину, но для человека, прошедшего суровую школу Черного колдуна, интриги ближайших соратников были такой мелочью, о которой и говорить нечего. Кто знает, возможно со временем он стал бы официальным правителем Азрубала и прилегающих к нему земель, если бы не гуяры. Сводные отряды городского ополчения они разметали в первой же битве, а сам Рахша едва ноги унес, отделавшись рубленой раной плеча. На этом и закончилась карьера «почтенного» Рахши. Рикульф из Гитардов прочно сел в Азрубале, и уж конечно не кучке голодранцев, собравшихся вокруг атамана, было спорить с гуярами о власти. Гитарды и сами непрочь были пощипать зажиточных горожан, но конкурентов не терпели. И лучше им в руки не попадаться, тем более сейчас, когда в городе собрались их вожди и старейшины. Азрубал был буквально наводнен гуярами всех кланов, которые и меж собой грызлись как шавки, а уж снести голову честному вору для них одно удовольствие.

Рахша с ненавистью посмотрел на группу подгулявших гуяров, вывалившихся с криками и смехом из ближайшего трактира. Когда-то этот трактир был любимым местом атамана и его веселых друзей. Сейчас туда лучше не соваться, да и карманы пусты, а в долг ныне Рахшу поить никто не будет. В Азрубале за ним началась настоящая охота. Говорят, что сам достойный Сул, верный пес Рикульфа из бывших жрецов Храма, обещал принести хозяину голову знаменитого азрубальского атамана на блюде. Сул служил когда-то под началом самого Халукара и дело свое знал. Так что самое время Рахше исчезнуть из города и залечь на дно в тихом неприметном месте до лучших времен. Но чтобы воплотить в жизнь этот немудреный план, требовался большой куш. К сожалению, возникли сложности. Гуяры постоянно путались под ногами, а связываться с ними Рахше не хотелось, особенно после того, как он вдоволь налюбовался на азрубальских бродяг, повещенных, как утверждалось, за убийство киммаркского вождя Элдада.

О харогском купце, поселившемся в стоящем на отшибе доме, ему сообщил верный человек, некий Аршид, с которым у атамана были давние деловые отношения. Аршид был по своему честным человеком, всегда готовым поделиться с товарищем куском украденного пирога. Харогский купец привез товар в Азрубал, с расчетом поживиться на собравшихся здесь гуярских вождях и, надо полагать, не прогадал. Странно только, что он поселился на окраине города, а не в центре, под защитой своего правителя Вортимера из Кимбелинов. Аршид клялся, что купец не из бедных и привел с собой приличный обоз в десять подвод. И обеды он заказывал в соседнем трактире роскошные, не говоря уже о дорогом аквилонском вине, отпускавшемся только за золото. Охраны с купцом не было никакой. Были при нем лишь два вооруженных молодца, но они то появлялись, то исчезали надолго. Сам же купец был не молод, хромал и, по мнению Аршида, особой опасности не представлял.

Наведаться в богатый дом грабители решили на исходе дня, как только стемнеет. Рахша решил, что пятерых человек для такого дела хватит. Лишние рты ни к чему. Треть добычи – Аршиду, две трети – Рахше и его людям. Условия были выгодными, тем более что Аршид обещал провести подельников в дом, не потревожив ни одной собаки.

Рахша подал знак своим людям, слонявшимся подле трактира под видом нищих. Маскировка надежная, но не слишком приятная, поскольку гуяры отличались щедростью только на тычки и удары.

Аршид появился через мгновение. Под длинным темным плащом его угадывался широкий суранский меч. Рахша тоже был вооружен до зубов. Конечно, харогский каплун невелика птица, но жизнь приучила атамана не полагаться на счастливый случай и быть готовым к любым неожиданностям. Невысокое ограждение из красного суранского кирпича налетчики преодолели без особого труда. Рахша опасался собак и, как вскоре выяснилось, вполне обоснованно. Два огромных кобеля с рычанием выскочили навстречу неожиданным и незваным гостям. Предусмотрительный Аршид быстро успокоил их двумя кусками мяса, начиненными быстродействующим ядом. Со сторожем пришлось повозиться, но крикнуть ему не дали. Рахша брезгливо вытер нож об одежду убитого.

Больше, к удивлению головорезов, никто им навстречу не попался – дом, казалось, вымер. Этот харогский торговец был слишком уж беспечным человеком. Слабо хрустнуло стекло, предварительно смазанное медом. Сухой и юркий варвар Лум скользнул в окно, и через мгновение тяжелая входная дверь бесшумно распахнулась. Рахша повел было рукой в сторону людской, откуда доносились приглушенные голоса, но Аршид отрицательно покачал головой. В людской, судя по всему, не спали и наверняка подняли бы шум, который встревожил бы хозяина. Аршид указал на лестницу, и вся пятерка двинулась наверх.

Две ближайшие комнаты оказались пустыми. Лум решил было покопаться там, но Рахша остановил его – успеется. Сквозь неплотно прикрытую дверь третьей самой дальней комнаты пробивался слабый свет. Судя по всему, там горели свечи. Рахша осторожно заглянул внутрь сквозь узкую щель. Была видна только одна рука, быстро двигающая гусиное перо по бумаге, да прядь черных волос, закрывающих лицо. Распахнуть дверь ударом ноги было делом одной секунды. Удар меча должен был раскроить низко опущенную голову, но с этим торопиться не стоило, дабы потом не было хлопот с поиском припрятанных драгоценностей.

К счастью, дверь даже не скрипнула. Лум, кошкой подкравшийся к торговцу, бесшумно набросил ему на шею удавку. А дальше произошло невообразимое: не Лум придушил торговца, а торговец вдруг неожиданно рванул зазевавшегося варвара на себя. Откуда-то снизу вылетел кулак, хрустнули шейные позвонки, и несчастный Лум рухнул на пол. Аршид взмахнул мечом, но клинок ударился о бронзовый подсвечник, а красное лицо азрубальского головореза стало еще более красным после удара о дубовый стол. Рахша лишь до половины успел обнажить свой меч, когда тяжелый подсвечник взлетел над его головой, и он провалился в пустоту, так и не успев до конца осознать, почему суливший легкую добычу план Аршида столь бесславно провалился.

Очнулся он от потока воды, бесцеремонно выплеснутого ему в лицо. Рахша долго отплевывался попавшей в легкие влагой, ошалело оглядываясь по сторонам. Аршид, только что, видимо, пришедший в себя, приподнял голову с пола. Ни Лума, ни двух других подельников рядом не было.

– Не самая сладкая ночь в вашей жизни, подонки, – заметил склонившийся над Рахшей молодой человек.

Если судить по виду, то он был горданцем. Шапка черных кудрявых волос, карие большие глаза и пухлые губы, кривившиеся в усмешке. Кого-то он Рахше напомнил, но кого именно вспоминать было недосуг.

– Вставайте, – приказал горданец, – отец хочет с вами поговорить.

Каким образом они очутились в подвале, Рахша не помнил, зато он хорошо помнил, зачем пришел сегодня ночью в этот дом. Неужели этот белозубый молокосос сумел справиться с пятью не самыми последними головорезами Азрубала? Впрочем, человек, которого ни собирались ограбить и убить, был с сильной проседью в волосах.

Рахша, вяло переставляя ноги, с трудом пересиливая боль в гудящей голове, медленно поднимался по лестнице. Той самой лестнице, которая сослужила им ночью такую добрую службу. Аршид, тяжело дыша сквозь плотно стиснутые зубы, плелся следом. Лицо его и без того не блиставшее красотой, напоминало синюю лепешку.

Стоявший у окна человек в черном обернулся, и Рахша едва не вскрикнул от удивления и испуга. Нечего сказать, хорошего каплуна выбрал Аршид для заклания. Вот и полагайся после этого на лучших друзей.

– Не ожидал встретить старого знакомого, раб?

– Не ожидал, – буркнул Рахша и поспешно опустил глаза.

– Твое счастье, что я узнал тебя в последний момент, а то отправил бы вслед за дружками не попращавшись.

Почтенный Ахай, прихрамывая, прошелся по комнате и присел в кресло. Рахша облизал пересохшие губы и слегка пошевелил стянутыми за спиной руками.

– Развяжи их, – спокойно сказал Черный колдун сыну, – никуда они не денутся. Люди смирные, надо только знать, как с ними обращаться. А я-то думал, что похоронил тебя в Дейре, Рахша.

– Выжил, как видишь.

– Может это и к лучшему, – задумчиво посмотрел Черный колдун на пленника. – Пригодишься.

Рахша хотел было выругаться в ответ на слова почтенного Ахая, но сдержался. Дерзить Черному колдуну, находясь в столь невыгодном положении, было крайне опасно. К тому же его разбирало любопытство. Зачем он понадобился этому человеку? Неужели Черный колдун собрался воевать с гуярами?

– Сколько у тебя людей?

– Двадцать наберу без труда.

– Мне хватит десяти.

– Даром они работать не будут.

– Скажи Хою, где найти этих мерзавцев, а остальное моя забота.

Рахша только сейчас разглядел в углу комнаты низкорослого варвара. Жив еще, выходит, старый хитрец. Посвященный Чирс доверял ему. Горданская гордость не позволяла предположить наличие ума в варваре с далекого севера. И Хой стал ушами и глазами Черного колдуна при Храме. Это он в свое время привлек Рахшу к делу и познакомил с почтенным Ахаем. И Рахша до сих пор не знал, благодарить его за это или проклинать.

Молодой меченый повел головорезов обратно в подвал. Аршид стрелял глазами по сторонам, надеясь улучить удобную минуту для побега, Рахша был задумчив и, кажется, даже не замечал ни беспокойства приятеля, ни его подмигиваний.

Когда тяжелая дверь, наконец, захлопнулась за их спинами, Аршид разразился ругательствами:

– Мы бы этого беспечного юнца заломали бы в два счета.

– Тебе мало общения с его отцом? – Рахша насмешливо кивнул на расквашенный нос приятеля. – Этот щенок распластал бы нас на куски и глазом не моргнул. Беспечных меченых не бывает, достойный Аршид, поверь моему опыту. У этих ребят глаза на затылке. А потом, с чего ты взял, что побег нам сейчас выгоден?

– Выгоднее сдохнуть в этом подвале?

– Мы нужны Черному колдуну, а он щедро платит за услуги.

– Как тебе в Дейре, – усмехнулся Аршид.

– В Дейре мы готовили ему ловушку, а он нас опередил. Так что обижаться нечего. Садись лучше к столу, самое время подкрепиться.

Аршид с удивлением оглядел появившийся невесть откуда стол, уставленный вином и закусками. Вино было суранским, но не самого худшего качества.

– Мы на него отработаем, а потом он нас… – Аршид выразительно провел ребром ладони по горлу.

– Нет, – отрицательно покачал головой Рахша. – Это не в привычках Черного колдуна. Если он обещал заплатить, то заплатит. Уцелеть бы только в передряге.

– А уцелеем?

Рахша только плечами пожал:

– Выбор у нас небогатый.

Глава 13 Совет вождей

Трактир был полон. Подгулявшие посетители орали так, что можно было не опасаться чужих ушей. Гвенолин стоял у стойки, медленно потягивая суранское вино. Широкополая шляпа закрывала его лицо, да и не было никому в этом заведении дела до арверагского вождя.

Тах прошел в угол и сел на лавку. Подскочивший слуга выставил на стол кувшин вина, меченый небрежным жестом бросил на стол монету. Похоже, никто за ними не следил. Гвенолин выдержал паузу, а потом подсел к столу.

– Все готово, – сказал Тах негромко. – Десять человек. Суранцы. В случае нужды, всю вину можно будет свалить на тайных сторонников Храма.

– А что, есть и такие? – удивился Гвенолин.

– Достойный Рикульф не только нашел их, но и успел повесить.

– Слухи о храмовиках нам на руку, – кивнул головой арвераг.

– Ты не назвал имена жертв, достойный Гвенолин.

– В этом есть необходимость?

– Пожалуй нет, – задумчиво произнес Тах, глядя в пространство. – Есть одна сложность: дворец, где пройдет Совет вождей, его будут охранять не только гитарды, но и твои арвераги. Будет обидно, если именно они наткнутся на моих людей.

– Хорошо, я их предупрежу. Что еще?

– Плата, – улыбнулся Тах. – Суранцы не будут работать даром.

Гвенолин небрежно бросил на стол мешочек с монетами:

– Хватит?

– Суранцам – да. А свою плату я потребую отдельно.

– Конан заплатит, – кивнул головой арвераг.

Горданец поднялся и слегка покачиваясь направился к выходу: ни дать, ни взять самый обычный азрубальский пьяница, хлебнувший лишку. Проклятия подвыпивших гуяров полетели ему в спину, но он даже головы не повернул. Гвенолин, выждав немного, поднялся вслед за горданцем.

Эшера сына Магасара уже не было видно на почти пустынной улице вечернего Азрубала. Ловкий человек, что ни говори. Элдада из Киммарков он убрал чисто. Конан, кажется, ему поверил. Хотя никто не знает, кому в действительности верит император, а кому нет. Гвенолин вздохнул и поправил висевший у пояса меч. Охрана, состоящая из арверагов, отделилась от стены и присоединилась к командиру.

– Слежки не было? – спросил Гвенолин у Освальда.

– Все чисто, – отозвался старый гуяр. – При нас вошел, при нас вышел. А второго не было.

– Какого второго? – не понял Гвенолин.

– Суранца, с которым этот горданец к нам в Лэнд приезжал.

– Ты его видел здесь в Азрубале?

– Видел у дома Конана. Он пялился жену Конана как и все остальные.

Странно. Достойный Эшер ни разу в разговоре не упомянул приятеля-суранца. Правда и повода не было. Очень может быть, этот торговец просто пришел посмотреть на гуярского императора. У дворца, выделенного гитардами Конану, ежедневно собиралась изрядная толпа.

– Как звали того парня?

– То ли Мутон, то ли Мазон, – почесал затылок Конан. – Ростом он с горданца, волосы не сказать чтобы черные, но темнее, чем у тебя, улыбается редко не то, что его белозубый приятель. По возрасту они, наверное, одногодки.

– Еще раз увидишь его, скажи мне.

Утро выдалось на редкость солнечным, но Гвенолину было не до красот омытого золотыми лучами суранского города. За минувшую ночь он проспал в лучшем случае часа два и сейчас у него слипались глаза. Конан уже поджидал его, нетерпеливого прохаживаясь по залу. Шитый золотом гуярский камзол лежал на столе, рядом – меч, усыпанный драгоценными камнями. Наряд достойный императора, что ни говори.

– Нет, – обернулся Конан к Гвенолину, – простой камзол и самый обычный меч, годный для боя. А эту роскошь оставим до лучших времен. Все готово?

Голос Конана звучал как обычно. Трудно было понять, волнуется он или нет. Во всяком случае, Гвенолин бы на его месте был бы сам не свой, впрочем, ему и на своем месте забот хватало.

– Я только что оттуда. Эшер привел своих людей. Цвет местных притонов.

– Они тебя видели?

– Нет. Гулук за ними присмотрит до поры.

– Смотри, Гвенолин, нам нельзя ошибаться.

– Эти не промахнутся.

– Важно, чтобы и мы не промахнулись. Всех суранцев уничтожить сразу же, а этого Эшера в первую голову.

– Сделаем, – кивнул головой Гвенолин.

Конан отвернулся к окну. Все готово, все проверено, все просчитано. Осталось одно – ждать. От самого Конана уже ничего не зависит, и наверное поэтому ему не по себе. Даже перед битвой он не испытывал такого беспокойства. А отступать уже поздно. Все может пойти прахом, если Конан раз и навсегда не свернет шеи своевольным вождям, не разгонит Совет вождей и старейшин, и не сделает его членов обычными владетелями, зависимыми от императора.

– Пора, – негромко сказал Гвенолин.

Конан резко обернулся. Синий гуярский плащ привычно лег на широкие плечи. Длинный тяжелый меч оттянул пояс. Все было как всегда, но битва, которую ему предстояло выиграть сегодня, была самой важной в его жизни.

С самого утра толпы зевак собрались у входа в роскошный дворец азрубальского торговца Зеила, владевшего во времена Храма десятком рудников и фабрик стекла. Смута разорила достойного Зеила, а гуярское завоевание лишило крыши над головой. Сам торговец затерялся в вихре обрушившихся на Суран несчастий, а его дворец прибрали к рукам новые хозяева.

Полторы сотни вооруженных до зубов гуяров стояли плотными рядами у мраморных ступеней дворца, не подпуская близко гудящую от нетерпения толпу. Справа от входа – арвераги, слева – гитарды. Стояли не смешиваясь друг с другом, но и не вступая в словесные перепалки, как это было обычно, когда судьба сталкивала гитардов и арверагов нос к носу. Редко они расходились без драки, хотя до убийств дело, как правило, не доходило. Убийство влекло за собой целый шлейф новых преступлений, и кровная месть сводила на нет целые арверагские и гитардские семьи. На родном острове их земли находились рядом, и накопленные за века обиды делали соседей еще более непримиримыми соперниками в том, что касалось добычи и власти.

И гитарды, и арвераги решительно давали отпор суранскому сброду, которые, не признавая порядка, норовили пролезть к самому крыльцу и доставляли страже немало хлопот. Гулук из Арверагов хотел уже было отдать приказ своим людям, обнажить мечи, но вовремя одумался – обнажать мечи на Совете вождей и старейшин категорически запрещалось, и за нарушение этого запрета можно было поплатиться головой.

– Бейте ножнами, – крикнул он своим людям.

Его совет оказался удачным, и им воспользовались не только арвераги, но и гитарды. Площадь перед дворцом была очищена, а суранцев разогнали по ближайшим улицам и переулкам.

Первыми прибыли Кимбелины во главе с Вортимером и Морведом, за ними эбораки во главе с Голроем. Киммарки были с траурными повязками на головах в память о своем погибшем и еще не погребенном вожде Элдаде. Их новый верховный вождь Леир из Киммарков выглядел бледнее обычного и долго озирался по сторонам, словно искал кого-то в толпе. Амберузы, похоже, разругались по дороге – красные их физиономии резко контрастировали с бледным ликом киммаркского вождя. Окты как всегда вели себя надменно, их вожди Родрик и Седрик своим постным видом испортили бы любой веселый пир. Среди синих плащей октов мелькнуло несколько алых плащей лэндских владетелей. Гулук знал только одного из них – Гольфдана Хилурдского, скучного и мрачного человека, видимо именно этими своими качествами приглянувшегося октам. По слухам, именно его они прочили на место веселого Олегуна. Впрочем, кроме Хилурдского, на это место претендовали еще несколько владетелей. Слово на гуярском Совете им, конечно, не дадут, но послушать умных людей лэндцам не возбранялось.

Конан из Арверагов и Рикульф из Гитардов прибыли почти одновременно. Приветствия арверагов и гитардов слились в один одобрительный вопль, который тут же был подхвачен сотнями суранских глоток. Суранцы приветствовали и своего правителя, достойного Рикульфа, и гуярского императора, почтенного Конана, с которым связывали надежды на оживление торговли и наведения хотя бы относительного порядка в завоеванных гуярами землях.

В этот раз все гуяры в свите Конана были в синих плащах, хотя попадались и алые, но это были лэндские владетели, гревшиеся в лучах славы императора. Рикульф из гитардов тоже включил в свиту нескольких чужаков, в пику Конану из Арверагов, как сразу сообразили многие. Гуярские вожди спешились, горячо и дружески поприветствовали друг друга и даже обнялись по-братски, опровергая тем самым слухи о разногласиях и даже вражде между гитардами и арверагами. В зал Совета они вошли рука об руку, с любезными улыбками на устах. Арверагские вожди и старейшины расположились между октами и киммарками, гитарды чуть в стороне, рядом с эбораками.

– Они уже здесь.

Рикульф вздрогнул и вскинул глаза на достойного Эшера сына Магасара. От этого юнца зависела судьба гуярских кланов, судьба самого Рикульфа. И поздно уже было задаваться вопросом – не изменит ли горданец в последний момент, не дрогнет ли, не подставит ли по глупости Рикульфа под арверагские мечи?

– Держись рядом, – шепнул Рикульф горданцу. Это было, пожалуй, все, что он мог сделать в создавшейся ситуации: покарать в случае измены негодяя или защититься его телом от летящих стрел.

Рикульф перехватил встревоженный взгляд Седрика из Октов и едва заметно кивнул ему головой. Что ни говори, а Седрику предстояло свершить самое трудное, и дай Бог, чтобы у него не дрогнула рука. Рядом, правда, был Леир, готовый в случае надобности прийти на помощь окту, но большого доверия к киммаркскому вождю у Рикульфа не было, уж слишком бледен был сегодня Леир. Рикульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Какой-то вестлэндский владетель, кажется Свангер, путаясь в словах чужого языка, рассказывал о смерти Олегуна. Слушали его плохо. Владетель обвинял Кеннета Нордлэндского, но никто из гуярских вождей его толком не понял.

– Пусть вопрос о вестлэндской короне решает император, – крикнул Эбелин из Вограков. Фраза, судя по всему, заранее была согласована с Конаном и вызвала недовольство октов и киммарков. Поднялся Родрик из Октов и принялся нудно убеждать присутствующих в преимуществе своего кандидата, благородного Гольфдана Хилурдского. Если верить Родрику, то этот Хилурдский был святым, ибо только святой мог обладать таким количеством достоинств.

К удивлению многих, Конан молчал. Родрика сменил Вортимер, один из самых красноречивых гуярских вождей. Но ни один мускул не дрогнул на лице императора даже тогда, когда вождь кимбелинов позволил себе несколько нелестных замечаний в его адрес. Присутствующие зашумели. Зал разделился на противников Конана и его сторонников. Словом, все было как всегда.

Рикульф ждал. Сигналом к решительным действиям должны были послужить слова Седрика «на благо гуярских кланов». Но до Седрика очередь еще не дошла. Морвед из Кимбелинов яростно обвинял в чем-то Вортимера, требуя суда императора. Его слова вызвали ропот среди присутствующих. Достойный Вортимер был уважаем среди гуярской верхушки, и не мальчишке Морведу его оскорблять. А уж требовать от императора вмешательства в дела чужого клана, это нарушение традиций. Что он себе позволяет, этот Морвед.

Почтенный Вортимер поднялся со своего места во второй раз, это было, конечно, против правил, но должен же был кто-то одернуть зарвавшегося мальчишку.

– На благо гуярских кланов…

Это были последние слова Вортимера из Кимбелинов в этой жизни. Рикульф с оторопью наблюдал, как рослый вождь кимбелинов медленно оседает на руки соседей. Из его короткой шеи торчала черная стрела. Угораздило же его раньше времени произнести роковые слова. Следующая стрела угодила Родрику из Октов прямо в глаз и вскочивший было на ноги вождь опрокинулся на спину.

– Измена, – крикнул Седрик и нанес удар по обнаженной голове Конана. И сразу же окты и киммарки набросились на потрясенных арверагов. Гвенолин едва успел обнажить меч и отбить направленный в лицо удар. А кто-то не успел и захрипел рядом, захлебываясь собственной кровью. И снова прозвучал голос Седрика из Октов:

– Бейте арверагов. Не выпускайте их живыми.

Гвенолин в окружении горстки уцелевших сородичей, скользя в лужах крови, отступал к выходу, а Конан из Арверагов, Великий Конан, продолжал неподвижно сидеть в кресле, безучастный к судьбе истребляемых врагами арверагов. И Гвенолин понял, что это уже навсегда.

Они все-таки вырвались на мраморные ступеньки крыльца, где сбившись в кучу отбивались от наседавших гитардов десятка три озверевших от крови арверагов. А вокруг улюлюкала и свистела опьяневшая от невиданного зрелища толпа.

– Они ушли. Ушли по крыше.

Гвенолин не сразу сообразил, что это кричит Гулук. И не сразу понял, что речь идет о суранцах. Но почему они стали стрелять раньше, чем из уст Конана прозвучало слово «измена»? Это слово произнес Седрик из Октов и нанес роковой удар.

Окровавленный Гулук еще что-то кричал, но из-за звона мечей и предсмертных хрипов трудно было разобрать, что именно.

– Лошади! – понял, наконец, Гвенолин и, ни секунды не медля, нанес разящий удар зазевавшемуся гитарду. Нападавших было слишком много, они только мешали друг другу добить выстроившихся в каре арверагов, которые медленно, не теряя плеча товарища, стекали со ступенек дворца вниз на спасительную площадь, где буйствовала и ревела толпа суранцев. То ли потому, что толпа сочувствовала арверагам, то ли просто нестройное месиво потерявших над собой контроль людей не способно было расступиться, освобождая проход гитардам и октам, спешившим на помощь своим, но людское море стало спасением для Гвенолина и его людей.

– Уходи, Гвенолин, – крикнул Гулук, падая на колено в лужу собственной крови, – ты последний из наших вождей.

Кто и как прорвался им на помощь, ведя в поводу лошадей, Гвенолин так и не понял. Не касаясь стремян он прыгнул в седло.

– К дому Конана, – крикнул он своим и бросил коня на мгновенно расступившуюся перед арверагами толпу.

Глава 14 Жена вождя

Кеннет довольно долго проторчал у ворот дома арверагского вождя, пережидая поднявшуюся суету. Гуяры седлали коней, проверяли оружие, словно отправлялись не на встречу с соплеменниками, а на битву с врагами. Кеннет знал, какая участь ждет самоуверенного вождя, но не испытывал к нему сочувствия. Конан сам отлаживал ловушку, в которую ему предстояло угодить, забыв, видимо, что подлость оружие обоюдоострое. Пожалуй, этот невероятный по цинизму и изощренности план мог прийти только в голову Беса Ожского. Гуярские вожди сами наняли убийц и щедро оплатили собственную смерть. Так почему Кеннета Нордлэндского должна волновать их судьба. Возможно, он и сам бы отправился полюбоваться на это поучительное зрелище, если бы не женское лицо, мелькнувшее перед его глазами у дома высокомерного арверага.

Пышная процессия во главе с Конаном выехала, наконец, за ворота. Поднятая пыль улеглась. Кеннет внимательно оглядел дом, прикидывая в уме возможные пути проникновения в загадочное жилище гуяра.

– Кого ищешь, суранец?

Кеннет вздрогнул и резко обернулся. Освальд сын Карадока довольно неприветливо поглядывал на старого знакомца.

– Хотел предложить товар твоему хозяину, да опоздал, как видишь.

– Вижу тебя, но не вижу товара, – холодно усмехнулся Освальд.

– Если договоримся, то товар будет.

– А где твой приятель, в каких краях сейчас торгует?

– Понятия не имею, – пожал плечами Кеннет. – Я сам по себе.

Освальд явно что-то заподозрил, в его маленьких цепких глазах читалось недоверие.

– Придется тебе дождаться Конана, суранец. Пусть уж он сам разбирается, какой товар ему нужен.

Кеннет не возражал. Такой оборот дела его вполне устраивал. Что же касается Конана из Арверагов, то вряд ли ему суждено вернуться домой.

– Раз хозяина нет дома, то, быть может, моим товаром заинтересуется хозяйка.

Суранец не казался Освальду опасным, и если бы не приказ Гвенолина, то он бы вообще не стал с ним возиться.

– Хозяйку спрошу, но не знаю, примет ли она тебя.

Кеннет на всякий случай присматривался к окружающей обстановке: кто знает, каким путем придется выбираться из гуярского логова. Конан из Арверагов, видимо, не слишком доверял гостеприимному Рикульфу из Гитардов, во всяком случае, и в самом доме и во дворе находилось не менее трех десятков хорошо вооруженных воинов.

Женщина подняла голову и удивленно посмотрела на вошедших.

– Купца привел, – смущенно откашлялся Освальд.

– Купца? – удивленно вскинула брови хозяйка. – А зачем?

– Золотые украшения, хрустальная посуда, мебель для твоего дворца в Лэнде, благородная госпожа – выступил вперед Кеннет.

Вероятно он так хорошо вошел в роль суранского купца, что даже в пяти шагах Дана его не узнала. На ее лице было удивление и только.

– Быть может, ему лучше поговорить с Конаном? – спросил Освальд и подмигнул сидевшему за столом маленькому Хорсу.

Хорс лениво ковырял ложкой стоящую перед ним кашу, появление гостей, похоже, было ему на руку.

– Если не будешь есть овсяную кашу, то никогда не станешь истинным арверагом и вождем, – прикрикнула на него мать.

– Это уж как пить дать, – поддержал Дану Освальд. – Хотя пить тебе еще рано.

– Почему? – спросил Хорс, который рад был любому предлогу, лишь бы только отвертеться от ненавистной каши.

Освальд почесал затылок, вопрос пятилетнего Хорса поставил его в тупик.

– Кто кашу не ест, тому и пить не положено, – вывернулся, наконец, старый гуяр из затруднительного положения.

– Молока я бы выпил, – задумчиво проговорил Хорс, – а кашу есть не хочу.

– Съешь кашу – получишь молоко, – твердо сказала Дана. – Стыдно, Хорс, тебе уже скоро пять лет, пора становиться взрослым.

– Давно пора, – подтвердил Освальд. – Пять лет – почтенный возраст.

– Артуру шесть, – напомнил Хорс, желая, видимо, намекнуть присутствующим, что время у него есть.

– Артур уже съел свою кашу, – рассердилась Дана, – а ты просто лентяй.

Хорс вздохнул и принялся нехотя облизывать ложку, на которой каши, надо признать, было чуть. Кеннет в споре из-за овсяной каши был душой на стороне Хорса, наверное потому, что не хотел видеть этого светловолосого, похожего на мать мальчика в будущем настоящим арверагом и вождем.

– Что за товар ты нам принес, суранец?

– Лучшие изделия харогских мастеров, – мягко сказал Кеннет, пристально глядя ей в глаза. Кое-какие украшения в его сумке были, и он, не задумываясь, высыпал их на стол.

– Харог славится своими ювелирами, – спокойно сказала Дана, перебирая драгоценности.

Кеннет едва не выругался с досады. Что у нее память отшибло, у этой женщины, или это Кеннет так безнадежно изменился за эти годы?

Освальд переключился на ленивого Хорса, понуждая того гримасами к многотрудному занятию. Мальчик радовался шуткам старого гуяра, но, к сожалению, дело от этого не только не ускорялось, но уж скорее застопорилось безнадежно. Становилось все более очевидным, что Хорсу в одиночку с кашей не справиться. Он скосил глаза на занятую драгоценностями мать и протянул свою ложку Освальду. Старый гуяр непрочь был помочь будущему вождю, но боялся разоблачения. Хорс отчаянно ему подмигивал, строя при этом уморительные гримасы. Кеннет едва не расхохотался на него глядя, чем, понятно, расстроил бы все дело. Дана стояла к сыну спиной и не могла видеть его маневры, зато со слухом у нее все было в порядке, и она сумела отличить чавканье старого гуяра от причмокиваний маленького Хорса. Освальда в наказание немедленно выставили за дверь, а хитроумный Хорс был наказан еще одной, наполненной до краев миской каши, взамен наполовину опустевший.

– Я думаю, мальчик заслуживает снисхождения, – вступился Конан за несчастного Хорса.

– Не вмешивайся не в свое дело, суранец, – отрезала Дана.

– Я не суранец, – холодно произнес он на родном языке, – и не торговец.

Что-то дрогнуло в лице молодой женщины, и она со страхом взглянула на гостя:

– Кеннет?

– Я рад, что ты, наконец, узнала старого друга, благородная госпожа, – в голосе Кеннета прозвучало даже больше иронии, чем он сам того хотел. Его задело, что Дана вопреки ожиданиям не обрадовалась встрече, а даже, кажется, испугалась. Руки ее, продолжавшие перебирать драгоценности, задрожали, а по щекам побежали крупные как бриллианты слезы:

– Я думала, что вы все погибли. Столько лет прошло.

– По-моему, ты довольно быстро утешилась, – жестко сказал уязвленный Кеннет. – Быть любовницей гуярского императора не самая плохая участь для лэндской красавицы.

– Я не любовница, – глаза Даны сверкнули гневом. – Я его жена.

– Тем более, – отрезал Кеннет, – быть женой разорителя родной страны еще более позорно, чем просто потаскушкой.

– Лэнд – не моя страна, – сказала она с вызовом. – Конан спас мне жизнь и подарил свою любовь, когда все вокруг рушилось, и я осталась одна в целом мире.

В эту минуту Кеннет ее ненавидел, хотя, наверное, это было несправедливо. Мужчины проиграли битву, а женщины достались врагу в качестве трофея.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он почти спокойно, – но теперь у тебя появился выбор.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты можешь уйти вместе со мной.

– С тобой? Но почему? А Хорс? А Артур? Они сыновья своего отца. Я не могу их бросить и не могу унести с собой. Вы проиграли, Кеннет. К тому же твоя страна мне чужая. Моя мать, дочь посвященного Вара, природная горданка. Это просто случайность, что у нас с тобой один отец.

– Что ты хочешь этим сказать? – Кеннет побледнел и сжал кулаки.

– Только то, что сказала, – удивилась его реакции Дана. – Наш отец, Бес Ожский, – меченый, и до Лэнда ему дела не больше, чем до Сурана. Тебя он любил, поэтому и помогал в этой безнадежной войне. И твою мать он любил, и очень жаль, что для них все так плохо кончилось.

– Ты лжешь, гуярская шлюха! – глаза Кеннета сверкнули бешенством.

Дана смотрела на него с жалостью. Наверное, не следовало рассказывать ему правду. Кеннет всегда гордился своим отцом Гарольдом Нордлэндским.

– Ты просто боишься, что я отберу императорскую корону у твоих сыновей. Я король Лэнда, слышишь ты, и свой долг перед страной выполню. А ты недолго будешь царствовать со своим гуяром, можешь мне поверить. Ты слишком рано похоронила своего или, если угодно, нашего отца, дорогая гуярка.

– Кеннет… – она в ужасе от него отшатнулась.

– Да, они убьют твоего мужа, – сказал он криво усмехаясь. – Его убьют сегодня. Ты можешь спасти мужа, но тогда тебе придется пожертвовать отцом и братом. Ты еще не забыла своего брата Таха, благородная Дана?

– Ты лжешь! – она смотрела на него с ужасом.

– Позови Освальда и спроси, знает ли он горданца Эшера сына Магасара.

Зря он сказал ей все это. Кеннет вдруг осознал свою ошибку с ужасающей отчетливостью. Потому что выбор этот не только для Даны, но и для него: если она сейчас закричит, то ему предстоит либо убить ее, либо своим бездействием обречь на смерть Беса и Таха. И то, и другое было страшно. Был еще один выход, самый легкий, – умереть самому. Умереть сейчас не сходя с места, потому что слишком страшно жить с таким грузом.

– Ты должен мне помочь, Кеннет, – глаза Даны лихорадочно заблестели. – Ты пойдешь туда, Освальд тебя проведет, и ты скажешь моему отцу, что я жена Конана из Арверагов.

– И ты думаешь, что он пощадит Конана?

– Да. Ради меня и моей матери. Он не посмеет, если я попрошу.

– Я не пойду, – твердо сказал Кеннет.

– Но почему?

– Потому что ни мне, ни моей стране Конан не нужен живым.

– Освальд, – крикнула Дана.

Старый гуяр незамедлительно откликнулся на ее зов, словно стоял под дверью.

– Арестуй этого человека, – указала она рукой на Кеннета. – И приготовь для меня коня.

– Дом окружен октами, – Освальд бросил хмурый взгляд на «суранца». – Похоже, они собираются на нас напасть.

– Это измена, Освальд. Попробуй сам пробиться к Конану и предупредим его о ловушке. Они готовят его убийство во дворце Совета.

– Слишком поздно, – усмехнулся Кеннет. Он был благодарен октам за эту неожиданную поддержку, за снятый с души тяжкий груз. Все теперь пойдет уже без участия Кеннета Нордлэндского. Это будет уже чужая ненависть и не им пролитая кровь.

Дана бросила на Кеннета растерянный и ненавидящий взгляд. Крики нападающих и вопли раненных заставили ее побледнеть и рвануться к окну. Десятка два арверагов, сбившись в кучу у ворот, отчаянно отбивались от наседавших врагов.

– Где Артур?

Дана метнулась к столу и подхватила на руки Хорса, который так и не справился с кашей. Дверь распахнулась настежь, и вбежал мальчик лет шести, с розовым от возбуждения лицом.

– Они напали на нас, – крикнул он, – это окты!

Освальд бросился вниз. Судя по крикам, бой шел уже на первом этаже дома. Кеннет подошел к стене и выбрал из оружия, висевшего там, подходящий меч.

– Надо уходить, – сказал он женщине. – Долго твои арвераги не продержатся.

– Будь ты проклят, Кеннет, – обессиленно выдохнула Дана. – Отец не знал, что я жива, но ты знал все.

– Я не был уверен.

Оправдываться было уже поздно. Все могло закончиться в одну минуту. А Кеннет почему-то не испытывал сейчас ни страха, ни сожаления.

– Перестань, – прикрикнул на захныкавшего брата Артур. – Тоже мне гуяр, звона мечей испугался.

Октов было трое, они внезапно появились в дверях. В руках первого был заряженный арбалет, но прежде чем он успел спустить крючок, Кеннет метнул в него нож. Гуяр выронил арбалет, схватился руками за шею и рухнул на устланный коврами пол. Кеннет в это время уже рубился с двумя другими. Первого он убил ударом в грудь, угодив точно в сердце. Видимо, окт был слишком рассеян и забыл надеть кольчугу. А возможно, он боялся привлечь к себе внимание раньше времени. Закованный в броню окт у дома арверага сразу же вызвал бы подозрение. Второму Кеннет просто снес голову, круто развернувшись на каблуках. Голова гуяра запрыгала по ковру прямо к ногам замеревшего от ужаса Артура.

– Должен быть другой выход, – сказал Кеннет Дане. – Это суранский дом, а суранцы народ предусмотрительный.

Бой внизу не стихал, а скорее разгорался. То ли арвераги уже оправились от растерянности, то ли окты не рассчитали сил. Крики доносились и с улицы, кто-то спешил на помощь осажденным.

– Конан, – вскрикнула Дана и рванулась к окну.

Кеннет метнулся за ней следом, но опоздал – стрела пробила женщине грудь и буквально отшвырнула ее назад, на руки потрясенного Кеннета. Стрела вибрировала от каждого вздоха, а на губах женщины выступала кровавая пена. Дана пыталась что-то сказать, и он скорее угадал, чем услышал ее вопрос:

– Это Конан?

– Да, – сказал он твердо. – Конан.

Дана глубоко вздохнула и затихла. Кеннет осторожно положил ее на стол и, морщась от прихлынувшей вдруг к сердцу боли рванул проклятую стрелу на себя. Дана даже не вздрогнула. Кажется, для нее все было кончено.

Молодой гуяр остановился на пороге зала. Маленький Артур вскрикнул, но это был крик радости, а не испуга:

– Гвенолин!

Кеннет опустил меч. Гуяр подошел к столу, тяжело ступая подкованными железом сапогами, и со страхом взял женщину за руку:

– Жива?

Кеннет промолчал. Он не знал и боялся узнать правду. Потому что правда обернулась бы для него вечным ужасом и вечной болью.

– Мы победили октов? – спросил Артур, с ужасом глядя на неподвижную мать.

– Арвераги всегда побеждают своих врагов, – глухо проговорил Гвенолин. – Мы победим. А сейчас нам следует покинуть этот дом, Артур.

– Куда мы поедем?

– Домой.

– А как же наш отец, Конан из Арверагов?

– Он ждет нас там.

– А мама проснется?

– Обязательно. И ее мы тоже возьмем с собой.

– Что ты собираешься делать? – спросил гуяра Кеннет.

– Ты не торговец, – вдруг резко повернулся к собеседнику Гвенолин. – И не суранец.

– Какое это теперь имеет значение, – мрачно усмехнулся Кеннет.

Гвенолин опустил голову, словно задумался над его словами. Рука гуяра непроизвольно сжала рукоять меча. Кеннет ждал взрыва, но взрыва страстей не последовало.

– Окты, – сказал появившийся в дверях Освальд, – гитарды и киммарки с ними.

– Даже киммарки, – грязно выругался Гвенолин. – Будь они все прокляты.

– Мы теряем время.

Гвенолин осторожно взял на руки женщину. В эту минуту Кеннету вдруг показалось, что она еще жива, но может быть, ему просто хотелось, чтобы все было именно так.

– Нам не прорваться, – сказал Кеннет, подхватывая на руки Артура и Хорса.

Гвенолин обернулся от самого порога:

– Ты не будешь прорываться, суранец. Как только мы вступив в схватку, ты попытаешься скрыться в толпе вместе с детьми. И да поможет тебе Бог, кем бы ты ни был.

Глава 15 Чужие дети

Тах благополучно смешался с толпой суранцев, глазевших на сечу, развернувшуюся прямо на ступеньках дворца. Редкостное зрелище, что ни говори. И приятное для глаз покоренного народа. Тах, во всяком случае, испытывал удовлетворение, как всякий человек хорошо и с большим барышом для себя выполнивший трудную работу. Самая пора этому человеку уносить ноги. Причем не только с площади, но и из славного города Азрубала. Наверное почтенный Рикульф из Гитардов постарается избавиться от лишнего свидетеля.

С арверагами покончили быстро, но резня на этом не закончилась: под мечами озверевших от крови гуяров стали падать ни в чем не повинные суранцы. Толпа заметалась по площади, а потом хлынула в стороны, спасаясь в подворотнях ближайших улиц и переулков.

Тах немного потолкался среди возбужденных суранцев, выслушивая разные версии произошедшей только что трагедии. Разумеется, суранцы были приятно удивлены, что казавшийся нерушимым гуярским монолит вдруг внезапно дал страшную и кровавую трещину. Раздавались и призывы воспользоваться моментом и доказать гуярам, что дух доблести еще не угас в суранских сердцах. Но это, конечно, говорилось сгоряча – город был переполнен вооруженными до зубов завоевателями. Разохотившиеся гуяры только обрадовались бы суранскому сопротивлению, и не оставили бы камня на камне от Азрубала. Поэтому осмотрительные суранцы, а таких было абсолютное большинство, поспешили укрыться под крышами домов, оставив улицы беспечным гулякам, которым не жалко было захмелевшей головы, да гуярам, все еще продолжающим выяснять отношения между собой.

Тах немало подивился тому обстоятельству, что забитый в любое время суток трактир, оказался едва ли не на половину пуст. Хозяин, издалека узнав щедрого гостя, расплылся в улыбке.

– Аквилонского, – бросил Тах монету.

Хозяин мгновенно прихлопнул ее ладонью. И столь же быстро на стойке появился высокий хрустальный бокал, доверху наполненный алым как кровь вином.

– Говорят, убили Конана из Арверагов, – шепотом поделился хозяин. – Великий был человек.

– Великий, – согласился Тах, – только вслух его теперь поминать не стоит. Отныне у нас другой великий – достойный Рикульф из Гитардов.

– За здоровье почтенного короля Рикульфа, – мгновенно нашелся хозяин. – И за счет заведения.

Слова хозяина трактира были встречены громкими воплями одобрения всех присутствующих в заведениях гуляк, но радовались они преждевременно. Благосклонность трактирщика, а следовательно бесплатная выпивка, предназначались лишь появившимися на пороге гитардами.

– Надо же, – сказал один из них, досадливо морщась. – Можно сказать, в руках были.

Гитард был разгорячен боем, а его синий плащ испачкан кровью, судя по всему, чужой.

– Сколько их там уцелело, – махнул рукой пожилой. – Пусть окты теперь сами за себя беспокоятся, им рядом с арверагами жить.

– Арвераги убийство своих вождей не простят, – сказал третий, с перевязанной головой.

– Так ведь и Родрик убит, – сказал кто-то. – Я сам видел, как он упал. А Седрик тут же зарубил Конана.

– Может, Конан ни при чем? – растерянно произнес молодой.

– Помалкивай, – прикрикнул на него старший. – Рикульфу видней. Конан вообразил себя властелином, а гитарды никогда не дадут арверагам подмять себя.

– Гвенолин ушел и баба Конана с ним.

– Никуда он не ушел, – возразил пожилой. – Порубили, говорят, Гвенолина так, что опознать было трудно. А баба уже мертвая была.

– Щенки пропали, – молодой гитард в раздражении хлопнул ладонью по стойке. – Проклятый суранец. У Бадура только шейные позвонки хрустнули от удара. Был гуяр и нет гуяра.

– Не суранец он, – покачал головой пожилой, – северянин.

– Черт их разберет, – плюнул в сердцах молодой.

– А как он выглядел? – поинтересовался Тах.

– Тебе-то какое дело?! – огрызнулся гуяр.

– Вдруг я его знаю. Глядишь, помогу в поисках.

– Ростом с тебя примерно, – сказал пожилой, – волосы темные, но посветлее твоих, глаза серые. Дрался он необычно. Два сопляка на руках, а он Бадура достал ногой и двух других опрокинул на землю.

– Ловкий малый, – подтвердил гуяр с перевязанной головой. – До сих пор не пойму, как он из-под моего меча вывернулся. Встретишь его – передай, что за мной должок. Кадван из Гитардов мое имя, суранец.

– Горданец, с твоего позволения, – поправил его Тах, поднимая бокал с вином: – За здоровье нашего короля, почтенного Рикульфа, да продляться дни его вечно.

Тах раскланялся с гитардами и покинул веселое заведение. То, что суранцем, помешавшим гитардам выполнить долг, был Кеннет, он почти не сомневался. Но за каким чертом его понесло в дом Конана из Арверагов? Неужели собирался предупредить гуярского императора, или, быть может, вызвать на поединок, с этого чудака, пожалуй, станется. Последнее дело, подозревать родного брата, но что поделаешь, если этот самый брат не признает тебя за родственника, и его буквально распирает от благородства. Как будто для Таха или Беса убийство, это удовольствие. Стал бы Конан из Арверагов истинным императором, поотворачивал бы вождям головы, и попробуй тогда сковырни его с трона. Если Кеннета не волнует собственная судьба, то подумал бы о детях. И о женщинах. Тоже ведь не сладко им в Южном лесу.

Тах внимательно оглядывался по сторонам, кажется, именно здесь произошла свалка между прорывающимися арверагами и гитардами. Кровь еще не просохла на затоптанной тысячами ног грязной азрубальской мостовой, но трупы уже убрали. И, надо полагать, похоронят по всем гуярским правилам. Вражда враждой, но для покоренных суранцев жизнь и смерть гуяра должна быть священной. Жалко Гвенолина, молодец был хоть куда.

Тах свернул в узкий проход между двумя рядами нависающих над мостовой суранских домов. Первые этажи занимали лавки и мастерские, вторые предназначались для жилья. Странно, что Конан выбрал место для временного пристанища в этом не слишком богатом районе города, где обитали в основном средней руки торговцы и ремесленники. Хотя, ведь именно эти категории суранских граждан были заинтересованы в установлении твердой власти на бескрайних просторах Сурана и Лэнда.

Собрать под одну руку враждовавшие суранские города было под силу только Храму, с его мощной системой подавления, а уж о том, чтобы присоединить беспокойный Лэнд к своим землям храмовики даже не мечтали. Идея Конана не плоха, но осуществлять ее должны не пришельцы-завоеватели, а люди являющиеся плоть от плоти этого мира. Знающие за какую веревочку дернуть, чтобы флюгер повернулся в нужную сторону. А то некоторые думают, что этот флюгер поворачивает вольный ветер.

– Тах, – услышал он шепот над своей головой. Меченый посторонился, пропуская запоздалых прохожих, и поднял голову только тогда, когда они скрылись за ближайшим поворотом.

– Спускайся, – предложил он Кеннету.

– Я не один, поднимайся сюда, лестница во дворе.

Тах не заставил себя упрашивать. Кроме всего прочего, его разбирало любопытство – ради чего, собственно, Кеннет ввязался в смертельно опасное дело?

– Вот, – Кеннет кивнул в сторону трубы, у которой лежали тесно прижавшись друг к другу два ребенка, завернутые в его плащ.

– Как ты сюда с ними забрался? – Тах взглянул с крыши вниз на землю и покачал головой.

То, что Кеннет называл лестницей, представляло собой довольно хлипкое сооружение из нескольких штырей выступающих из стены. Взобраться по ним на крышу можно было, но ведь не с двумя детьми на руках.

– Хозяева знают, что ты здесь?

– Наверняка видели, – пожал плечами Кеннет, – но, видимо, посчитали, что не стоит вмешиваться в чужие дела. Я понесу Артура, – Кеннет осторожно взял ребенка на руки, – а ты бери Хорса, он полегче.

– Пусть будет Хорс, – вздохнул Тах. – Мало нам своих отпрысков, возимся с чужими.

Кеннет то ли не расслышал его слов, то ли не счел нужным ответить и первым начал спускаться по ненадежным ступенькам. Тах последовал его примеру. Высота, конечно, небольшая, но свалиться отсюда – радость относительная. Хорс проснулся и запищал.

– Держись, гуяр, не пропадем, – утешил его Тах, перехватывая поудобнее.

Приземлились они удачно – удачно для Хорса. Тах ударился об угол дома коленом и выругался по-сурански.

– Ты не гуяр, – сказал ему мальчишка. – Ты подлый суранский торговец.

– А почему же подлый? – удивился Тах.

– Все так говорят. – Глаза Хорса были круглыми от испуга. – Мы поедем к маме?

– Конечно, – подтвердил Тах, – а куда же нам еще ехать.

До мамы, однако, было еще далеко. Зато появились в поле зрения люди, которые собирались помешать столь удачно начавшемуся путешествию. Тах поправил меч, висевший у пояса. У Кеннета меча не было, только широкий суранский кинжал в правой руке.

– Это он, – крикнул гуяр, принадлежавший, если судить по алым полосам на синем плаще, к клану октов. – Я его сразу узнал.

– Я Эшер, слуга почтенного Рикульфа и здесь выполняю его поручение, – надменно произнес Тах.

– А мы здесь волею Седрика из Октов, – ощерился гуяр, – и этих щенков мы доставим прямо к нему, а за одно и вас, суранские морды.

– Скажи какой прыткий, – удивился Тах. – Жалко достойного Седрика.

– Это еще почему?

– Лишится такого преданного воина.

Не раздумывая больше ни секунды, Тах нанес противнику удар ногой в пах и следом второй, в отвалившуюся челюсть. Рот гуяра захлопнулся, кажется, уже навсегда. Второго противника он встретил коротким взмахом меча, и этого было достаточно, чтобы окт отошел в мир иной без вскрика. Кеннет молча вытер лезвие своего кинжала о голенище сапога.

– Ты хорошо дерешься, – похвалил Таха Хорс. – Только гуяров убивать нельзя, особенно суранцам.

– Ну извини, – вздохнул Тах. – Тем более что я не суранец.

– А кто ты?

– Я меченый.

– Не слышал, – солидно покачал головой Хорс.

– Еще услышишь, – обнадежил Тах.

Бес, сложив руки на груди, стоял у окна и смотрел на Кеннета большими строгими глазами. Капитан был недоволен, и не собирался этого скрывать.

– Я жду объяснений, – холодно произнес он.

– Сердитый, – опасливо прошептал Хорс на ухо Таху.

– То ли еще будет, – подтвердил меченый.

Кеннет поставил Артура на пол. Если судить по жесткому выражению лица и сдвинутым к переносице бровям, раскаяния он не испытывал.

– Мне не нравится убивать людей из-за угла, – спокойно отозвался Кеннет. – Для этого я, видимо, недостаточно меченый.

По мнению Таха, Кеннет сознательно нарывался на ссору. Отец прощал ему многое, но терпение капитана отнюдь не беспредельно. Тах отлично знал его характер: вывести Беса Ожского из равновесия трудно, но еще труднее вернуть ему это равновесие без тяжких для себя последствий.

– Твои капризы, благородный Кеннет, мне уже изрядно надоели. У тебя была возможность выбора, ты стал меченым по доброй воле, я тебя не принуждал. И теперь я хочу знать, почему ты не выполнил мой приказ. Я твой капитан и…

– И мой отец, – вкрадчиво прервал его Кеннет. – Но заметь, я даже не спрашиваю, как ты им стал.

В наступившей мертвой тишине Тах отчетливо слышал, как хрустнули пальцы Беса, сжимаясь в кулаки. Между ним и Кеннетом было не более трех шагов, они буквально сверлили друг друга глазами.

– Я повторяю свой вопрос.

Голос почтенного Ахая звучал мягко, почти ласково, но Таха он не обманул. Первый меч Храма достаточно долго прожил среди лицемеров, чтобы в совершенстве усвоить их повадки. Вот только руки его выдавали – тяжелые руки человека, привыкшего наносить смертельные удары. Тах уже подумывал, как бы половчее вмешаться, но не находил повода. Хорс помалкивал у него на руках, второй мальчик, испуганный происходящей на его глазах сценой, тоже придвинулся поближе к Таху.

– Почему ты не выполнил мой приказ?

– Когда бьешь из-за угла, капитан, случается, что попадаешь по своим. Дана была женой Конана из Арверагов. Это ее дети.

Бес Ожский любил свою дочь больше, чем сыновей, и искал ее по всему Лэнду, но, похоже, ему и в голову не приходило, заглянуть в спальню заклятого врага. Тах впервые увидел, как бледнеет отец, смуглые, изуродованные шрамами щеки враз стали пепельными. Рука, сжатая в кулак, поползла вверх, туда, где у нормального человека находится сердце.

– Стрела угодила ей в грудь, – Кеннет говорил отрывисто, словно лаял. – Гитарды и окты изрубили всех, но она уже была мертва к тому времени. Можешь быть доволен, Бес Ожский, ты и в этот раз отомстил врагам.

Бес круто развернулся на каблуках и, не сказав ни слова, вышел. Спина его выглядела даже более прямой чем обычно, вот только ноги не гнулись, а как-то странно ломались в коленях.

– Почему ты сразу не рассказал мне об этом? – возмущенно спросил Тах.

– Ты думаешь, что его взволновала эта смерть? – криво усмехнулся Кеннет. – У Беса Ожского булыжник вместо сердца.

– Пошел ты к черту, индюк нордлэндский, – зло выругался Тах.

– Ладно, – махнул рукой Кеннет, – теперь уже поздно сводить счеты.

– Они поссорились? – Артур осторожно потянул Таха за рукав.

– Перемелется, мука будет, – меченый вздохнул и погладил мальчика по голове.

– Ты обещал нас отвезти к маме, суранец, – напомнил Хорс, – ты не забыл?

– Я не суранец, я брат вашей мамы, и она просила меня за вами присмотреть.

– А отец? Конан из Арверагов.

– Они уехали вместе. Далеко-далеко.

– За море?

– Да, за море. Они вернутся, но не скоро.

Хорс заплакал, уткнувшись лицом в плечо Таха:

– Я так и знал! Она всегда спит перед дальней дорогой. И тут уснула. Я же говорил Артуру, говорил…

Артур молчал, но глаза его были полны слез, наконец он пристально посмотрел на Таха:

– Гуяр переходит в семью матери только тогда, когда в семье отца нет никого в живых.

В глазах мальчика страх мешался с надеждой. Тах не выдержал этого взгляда и отвел глаза в сторону.

– Видишь ли, – сказал он глухо, – род меченых – хороший род. К нему принадлежала твоя мать.

– Я понял, – сказал Артур и голос его задрожал. – Но я хочу остаться Асхилом.

– Одно другому не мешает, – согласился Тах. – Можно быть и меченым, и Асхилом.

– Тогда я согласен, – твердо сказал Артур. – Как старший в семье и за себя, и за Хорса.

Глава 1 Король и торговец

Похоже, этому старому негодяю износа не будет. Уже более тридцати лет они знакомы, а он все такой же, сухой и стройный, с длинными загребущими руками, со сладкой улыбочкой на тонких вытянутых губах. И блеск в глазах все тот же – алчный. Гольфдан Хилурдский любезно предложил гостю садиться.

– Рад приветствовать благородного короля Вестлэнда, – сломался в поклоне уважаемый торговец Крул.

Хилурдский поморщился. Черт бы побрал этого аквилонского мошенника, ведь знает же, что власть Хилурдского не более чем дымовая завеса, которой благородный Седрик из Октов прикрывает свои честолюбивые замыслы, а все-таки ломает комедию при каждой встрече.

– Благородный Леир, король Приграничья, прислал мне письмо, – начал Хилурдский с трудом подавляя раздражение, – в котором сетует на бесчинства, творимые в Суранских степях на пути торговых караванов. Но тебе, уважаемый Крул, известно об этом, вероятно, больше, чем нам с благородным Леиром.

– Мои обозы Бог миловал, – вздохнул аквилонец, – но многим повезло значительно меньше.

Хилурдский едва не выругался в лицо уважаемому Крулу. Меньше! Как вам это понравится? Два обоза благородного Гольфдана, не в добрый час решившего поправить пошатнувшиеся дела торговлей, исчезли без следа в районе разрушенной крепости Дейры.

– Торговое дело без убытков не обходится, – утешил Хилурдского аквилонец. – Я предупреждал тебя, благородный Гольфдан, что лучше поручить ведение своих дел сведущему человеку.

И отдать этому сведущему человеку больше половины прибыли. Это же чистый грабеж! Впрочем, сейчас Хилурдскому не до прибыли, свое бы вернуть.

– Семьдесят пять процентов, – спокойно сказал старик.

Благородный Гольфдан задохнулся от возмущения. Ну сорок процентов, ну пятьдесят, хотя и это уже не по-божески, но такая сумасшедшая цифра вообще не лезет ни в какие ворота. Совсем обезумел от жадности старик. Казна Вестлэнда пуста. Проклятые окты прибрали к рукам все налоги с портов, а со своих королю Гольфдану уже и взять нечего.

– Так и я о том же, государь, – посочувствовал Хилурдскому аквилонец, – риск уж больно велик. Давал я в свое время благородному Оле под малый процент, и где теперь Оле? Благородный Родрик тоже брал взаймы немало, а отдавать некому.

Хилурдский с ненавистью посмотрел на старого паука. И куда только гребет, неужели на тот свет надеется унести? Знает, что Гольфдану деваться некуда. Дружине уже полгода не плачено. Дворцовым служкам тоже. Того и гляди, все разбегутся. Воды некому будет поднести королю Вестлэнда. А тут еще Гоголандскому неймется, тянет свои грязные ручонки к короне. Недавно он ездил к королю Седрику с дарами и был обласкан. Подонок!

– Суранские купцы считают, что грабежи обозов, это дело клана двурогих.

Хилурдский удивленно вскинул брови:

– Что еще за двурогие на нашу голову?

– Так и я удивляюсь, – вздохнул старик, – откуда они взялись, ведь столько лет о них не было ни слуху, ни духу.

– Ты это о ком, уважаемый?

– А вот послушай, благородный Гольфдан, что мне на днях суранский купец Секул рассказал. У развалин крепости Дейры, в том самом месте, где сгинули твои обозы, он был атакован стаей. И уж совсем было собрался вручит свою душу господу, да только сомнение его взяло: уж очень странно повела себя стая. Окружили его обоз двадцать здоровенных вохров, а рвать никого не стали. Лошади, конечно, взбесились, возницы в ужасе на землю попадали, а вохры хоть бы что. Сели вокруг обоза, лапы сложили и зубы скалят, вроде как смеются над людскими страхами.

Хилурдский представил картину, нарисованную аквилонцем, и тоже не удержался от смеха:

– Силен врать, этот твой суранец. Зубы скалят – надо же, нашел весельчаков.

– Ты меня не дослушал, благородный Гольфдан. Весельчаки позже появились. Выехали из ближайшего лесочка десять всадников на холеных горданских конях, была раньше в Суранских степях такая порода, не кони – соколы, ногами земли не касались, а уж стати-то, стати…

– Дальше-то что было? – не выдержал Хилурдский.

– Я же говорю, молодцы как на подбор, лет по двадцати, а над плечами у них торчат как рога сказочного зверя рукояти мечей. Вот и прозвали их суранцы двурогими. Подъехали эти двурогие к обозу, выяснили, что купцы из Хорога, посмеялись над перепуганными возницами, свистнули вохрам и скрылись все в том же лесочке. А вохры, ты не поверишь, благородный Гольфдан, за этими молодцами вприпрыжку побежали, как свора охотничьих собак. Такие вот дела в нашем мире творятся. По-моему, этих двурогих как-то по иному в ваших краях звали, запамятовал я… Ты не подскажешь, государь?

– Меченые, – процедил сквозь зубы ошарашенный Хилурдский, – но откуда?

– Из Южного леса, – пожал плечами аквилонец. – Суранские купцы так считают. Я вот думаю – а не служит ли эта шайка Черному колдуну? Хотя ведь более двадцати лет прошло с того дня, как он сгинул. Он ведь твоих лет, благородный Гольфдан? Спросили, видишь, чей обоз, харогский пропустили, а вестлэндский по степи разметали.

Аквилонец сочувственно посматривал на расстроенного хозяина, но в маленьких бесцветных от старости глазах таилась насмешка. Уж этот выжига заработает и на меченых. Если уже не заработал. Поговаривали, что и в убийстве Олегуна он поучаствовал. И очень доже может быть. Но если окты в этом деле действительно ни при чем, а Олегуна покарал Кеннет, то очень интересная картина вырисовывается. Этот Крул и при короле Гарольде ладил с Черным колдуном, и сейчас наверняка договорится, а вот Гольфдану Хилурдскому о Суране лучше забыть, потому что его обозы Бес Ожский не пропустит. Не зря ему эту историю уважаемый Крул рассказал, ох не зря. Вот как дела делаются, учись благородный Гольфдан: этот прохиндей служит сразу и гуярам, и Черному колдуну. И Олегуну служил. А дали хорошую цену за благородного Оле, и продал старого друга Крул, не моргнув глазом. И с тобой Гольфдан он церемонится не будет, последние штаны снимет да еще и благодарить заставит.

– Так что сам понимаешь, благородный государь, что при создавшихся обстоятельствах семьдесят пять процентов, это очень большой риск, но из уважения к тебе я готов на большие издержки.

Старый вампир! Хилурдскому очень хотелось выругаться, но он сдержался. Сдержался потому, что ему в голову пришла интересная мысль – а что если рассказы о двурогих выдумка Крула? С него, пожалуй, станется. Такой человек, как Бес Ожский, за двадцать лет непременно бы о себе напомнил. А потом – откуда меченые? Из дерева он, что ли, их настрогал? Скорее всего, никаких меченых нет в природе, а есть банда головорезов, нанятых расторопным аквилонцем и его жуликоватыми соплеменниками для того, чтобы, запугав лэндцев и суранцев, прибрать к рукам всю торговлю. Вот и благородный Леир пишет в письме, что его купцов пощипали. И подозревает он не двурогих, а почтенного короля Морведа, севшего в Хароге, и известного коварством даже среди не отличающихся благонравием гуярских вождей. Прежде чем идти в кабалу к Крулу, Хилурдскому следует встретиться с благородным Леиром и поговорить кое о чем. Год назад у Киммарка умерла жена, а у Гольфдана дочь на выданье. Конечно, король Леир не мальчик, но и далеко не старик. К тому же у него нет сына-наследника, правда есть дочь, прекрасная Ингерна, но вряд ли киммарки потерпят на троне женщину, поскольку даже такого бравого мужчину, как Леир терпят с трудом, беспрестанно жалуясь на ущемление вольностей. Леиру нужен наследник, иначе поднимут голову его ненавистники из киммаркской верхушки. В своем письме киммаркский король прозрачно намекал на возможность и желательность такого союза. Одна беда, такое сближение вестлэндцев с киммарками вряд ли понравится октам, а Седрик не такой человек, чтобы прощать обиды. Осторожность нужна, не стоит бросаться в воду, не измерив брода. А для промеров нужны деньги, много денег, но где их взять, кроме как у этого мерзавца.

– Я тебя, собственно, по другому поводу пригласил, – Хилурдский сделал вид, что только сейчас приступает к важному разговору.

Уважаемый Крул выразил всем своим видом готовность внимать благородному Гольфдану и положить жизнь, если потребуется, за его интересы. Старый лицемер!

– Благородный Леир недавно овдовел.

– Какое горе, – с готовностью подтвердил уважаемый Крул.

– Благородный Леир еще не стар, – возразил Гольфдан.

– Все под Богом ходим, – вздохнул аквилонец.

– Я это к тому, что он еще может иметь наследника.

Уважаемый Крул тоже выразил надежду, что благородный Леир еще найдет свое счастье. После чего воцарилась довольно неловкая пауза. Благородный Гольфдан тяжело вздохнул и с интересом уставился на носки сапог. Этот аквилонец был уж слишком недогадлив или, скорее, хотел выглядеть таковым.

– У благородного короля Гольфдана дочь на выданье, – вспомнил, наконец, уважаемый Крул. – Кому как не прекрасной Хельге составить счастье благородного Леира.

Король Гольфдан не был противником этого брака, но, к сожалению, сближению Вестлэнда и Киммаркии может воспротивиться король Октии Седрик.

– Окты ведут себя все более развязно, – вздохнул Крул, – портовые пошлины выросли до неприличных размеров. Если так пойдет и дальше, то торговля совсем захиреет.

– Увы, – развел руками Хилурдский, – по договору вестлэндские порты перешли в руки октов пятнадцать лет назад. Я ведь даже не гуяр, уважаемый Крул, и очень непрочно сижу на троне.

Разумеется аквилонцу сей прискорбный факт был очень хорошо известен. Были времена, когда благородный Гольфдан на порог бы не пустил этого выжигу, но те времена давно миновали, и ныне король Вестлэнда вынужден заискивать перед каждой тварью, чтобы хоть как-то поправить свои дела. Брак Хельги многое бы изменил в положении Хилурдского, надо полагать, король Киммаркии не позволил бы вырвать трон из-под задницы своего тестя.

– Я слышал, что король Гитардии почтенный Рикульф тоже не прочь породниться с благородным Леиром.

Хилурдский огорчился. Час от часу не легче. Бороться с таким противником, как почтенный Рикульф, вестлэндскому королю не под силу. К тому же Леир наверняка предпочтет взять в жены гуярку.

– Королю Октии Седрику такой союз вряд ли придется по душе, – продолжал как ни в чем не бывало аквилонец.

Хилурдский почувствовал облегчение. Старый негодяй прав, Седрик сделает все возможное, чтобы не допустить союза гитардов и киммарков. Хорошо бы нашелся умный человек, который намекнул бы королю Октии, каким образом можно воспрепятствовать этому союзу. И в разговоре с Седриком как бы сама собой всплыла кандидатура Хельги Хилурдской.

Гольфдан с надеждой посмотрел на гостя. Даром старый мошенник ничего делать, конечно, не будет. Аквилонская порода. Удавятся за золотой. Но семьдесят пять процентов… Жизни не хватит, чтобы рассчитаться.

– Согласен на пятьдесят, – спокойно сказал уважаемый Крул. – Ради тестя благородного Леира я готов идти на убытки. Но, – старик поднял вверх палец, – я нуждаюсь в залоге, благородный Гольфдан. Скажем, замок Холстейн с прилегающими землями меня бы устроил.

Хилурдский даже не делал попытки возмутиться, знал, что бесполезно. Уважаемый аквилонский барышник своего добьется. Замок Холстейн – хороший замок, но, сохранив его, можно запросто потерять и королевство, и голову.

– Я согласен, – сказал Хилурдский.

Прощаясь, уважаемый Крул долго и подобострастно выражал почтение благородному королю Вестлэнда. Хилурдский надеялся, что сухонькая спина аквилонца не выдержит такого количество поклонов и с хрустом переломится, но, увы, его надеждам не суждено было сбыться. Гольфдан крякнул с досады и залпом осушил кубок крепкого суранского вина. К сожалению, даже вино не помогло растворить накопившуюся в душе горечь.

– Гунар! – Хилурдский потянулся к колокольчику. Но колокольчик не понадобился, Гунар через мгновение появился на пороге, словно подслушивал под дверью. Этот человек служил благородному Гольфдану вот уже почти четверть века и ни разу не дал повода усомниться в своей преданности. К тому же бывший гвардеец короля Гарольда был умен, а коварством не уступал уважаемому Крулу.

– Что слышно на улицах и в кабаках Нотенбурга о двурогих?

Этот вопрос не застал Гунара врасплох. Да и странно было бы, если бы Чуткое Ухо вестлэндского короля оказался бы не в курсе дела.

– Слухи о меченых ходят давно, еще со времен убийства Олегуна.

Хилурдский иронически улыбнулся. Он был наслышан об этом странном деле, в котором были замешаны суранские торговцы, один из которых, достойный Эшер сын Магасара исчез потом в Азрубале при весьма загадочных обстоятельствах. По официальной версии, с ним расправились арвераги. Хилурдскому, конечно, было наплевать на достойного Эшера, но у него были причины сомневаться в причастности арверагов к бойне на Совете вождей в Азрубале. Как говорит в таких случаях уважаемый Крул – ищи, кому выгодно. А в большом барыше после тех трагических событий оказались: почтенный Рикульф, очень удачно похоронивший всех соперников и в гитардском клане, и вне его, одним прыжком взлетевший на трон из ничего возникшего королевства, благородный Седрик, недолго оплакивавший дорогого друга Родрика Кольгрима и поспешивший занять трон октского королевства в обход прочих вождей и младшего брата Родрика, ну и Леир, которому смерть Элдада пришлась как нельзя кстати. Вот и думай тут, если у тебя мозги окончательно не прокисли. В конце концов, не важно, кто виновен, важно, кто первым крикнул – держи вора! Арверагский клан был уничтожен на две трети, а его жалкие остатки гнили в приграничных болотах, преследуемые октами и киммарками.

– Есть новости и посвежее, – спокойно продолжал Гунар. – Говорят, что благородному Гоголандскому пришло повеление, очистить земли, принадлежавшие когда-то Свену Холстейну. А поскольку Арвид не торопился, кто-то повесил на дубе его управляющего зинданца Лума.

– Но это же бунт! – благородный Гольфдан не знал, радоваться ли неудаче своего извечного врага или огорчаться по поводу безобразий, творимых в его королевстве.

Владения погибшего в Хальцбурге Свена Холстейна в свое время очень удачно поделили между собой Олегун и Гоголандский. После смерти благородного Оле его доля отошла к Хилурдскому. И вот, оказывается, есть еще претенденты на наследство покойного владетеля Свена.

– Благородный Арвид решил, что убийство Лупа, это наших рук дело, поэтому и отправился к Седрику с жалобой на тебя, благородный Гольфдан.

– А ты не…

– Ни малейшего, государь.

Все-таки каким был негодяем Арвид Гоголандский, таким и остался. Да и о его управляющем ходили неприятные слухи. Большой сволочью был зинданец Луп. Но если Гунар тут не при чем, то кто же его все-таки повесил?

– Не исключено, что его повесили смерды, а слух про меченых распустили для отвода глаз. Но есть еще одно обстоятельство: письмо к Гоголандскому было подписано королем Кеннетом Нордлэндским, а среди наших мужиков, как тебе известно, благородный Гольфдан, грамотеев нет.

– А откуда ты узнал подробности?

– В дружине Гоголандского служит некий Тейт. Когда-то он служил Свену Холстейну, потом Свангеру, а сейчас оказывает услуги нам, за плату конечно.

Странно. Тем более странно, что и аквилонец Крул заинтересовался землями Холстейна и даже потребовал в залог замок. Нет слов, замок расположен весьма удачно, да и земли отнюдь не бесплодны, но почему именно вокруг них началось такое шевеление?

– Сейчас Кеннету Нордлэндскому могло быть лет тридцать семь, – задумчиво покачал головой Хилурдский.

– Никто не видел его мертвым

– А кто этот загадочный наследник? Не Свен же Холстейн восстал из гроба, чтобы потребовать назад свои земли.

– У Холстейна была дочь.

– Рея, – вспомнил Хилурдский. – Серьезная была девица. Одно время я даже собирался просватать ее за своего Эйрика.

Благородный Гольфдан вздохнул. Красавец Эйрик был убит гуярами у Расвальгского брода, и смерть его так и осталась не отомщенной. Второго сына, родившегося пятнадцать лет назад, он тоже назвал Эйриком, в честь перового, и это, пожалуй, все, что он мог сделать в память об убитом сыне.

– У Реи есть сын.

Хилурдский поднял на Гунара удивленные глаза:

– Это от кого же?

Вопрос, конечно, был чисто риторическим, но оказалось, что Гунар и на него знает ответ:

– В письме Кеннета Нордлэндского сказано – мой сын Свен Холстейн.

– Чудны дела твои, Господи, – усмехнулся Хилурдский. Конечно, все может быть, но уж очень эта история похожа на сказку, рожденную изворотливым умом. И Хилурдский догадывался, кто мог быть этим сказочником. Наверняка интрига закручивается не без участия Крула.

– В письме содержаться угрозы расправы с самим Гоголандским, – со значением посмотрел на хозяина Гунар.

Хилурдский смущенно заерзал в кресле. Уж очень велик был соблазн, вписать в сочиненную кем-то сказку несколько своих строк. Появление двурогих могло принести благородному Гольфдану кое-какую прибыль, не все же ему терпеть убытки.

– Благородный Арвид хлопочет о внучке, – угадал мысли хозяина Гунар.

– Ей же всего пятнадцать лет, как не меньше.

– Самый подходящий возраст. Король Леир уже год как вдовеет.

Гоголандскому прыти не занимать. Уж очень зажился благородный Арвид на этом свете, а дьявол наверняка заждался его на том.

– Неплохо было бы, если бы свою угрозу двурогие исполнили как можно раньше.

– Я думаю, исполнят, – обнадежил Гунар. – Меченые всегда держали слово.

– И хорошо бы подальше от наших мест, – продолжал мечтать Хилурдский, – на землях октов или киммарков.

– Благородный Арвид собирается навестить короля Леира, как я слышал. Вместе с внучкой.

– Приграничье – это же самый разбойничий край, – вздохнул Хилурдский. – Гоголандский рискует не добраться до киммаркского короля. Бедный Арвид.

Глава 2 Отец и дочь

Король Киммаркии благородный Леир не любил своей столицы. Городишко Хальцбург и впрямь не шел ни в какое сравнение с суранскими городами и сильно уступал даже разрушенному во время нашествия и ныне частично восстановленному Бургу, в котором король Октии Седрик устроил резиденцию. Конечно, можно было бы пригласить суранских строителей, но жалко было золота, да и не к спеху. Сила королевства в наши неспокойные времена измеряется не процветанием городского быдла, а количеством крепостей и замков, особенно если королевство это расположено на краю обитаемого мира. Сам Леир предпочитал жить подальше от суеты, в приграничном замке Ож, недоступном как для внешних врагов, так и для вечных «доброжелателей» из киммаркской верхушки.

Черт его знает, откуда берется этот сброд! Все попытки благородного Леира очистить столицу от бродяг, заканчивались тем, что ровно через месяц они возвращались еще в большем количестве, не говоря уже о возрастающей наглости. И это тем более удивительно, что отправлял он их частенько прямо на тот свет, но, видимо, ни Богу, ни дьяволу эти негодяи не были нужны. Закончилось все тем, что Леир махнул на столицу рукой, предоставив возможность дочери, красавице Ингерне, самой обустраивать проклятый город. К удивлению киммаркского короля, его дочь, несмотря на молодость и предполагаемую женскую слабость, справилась с трудным делом вполне успешно. Вечно грязный Хальцбург похорошел за последние два года, даже порядка на его улицах стало больше. Что ни говори, а характер у Ингерны есть, и, будь она мужчиной, у Леира не было бы забот с наследником, но увы…

Конечно, благородный Леир не торопится умирать и, даст Бог, проскрипит еще лет тридцать, но отсутствие наследника у киммаркского короля разжигает аппетиты как среди своих, киммаркских горлопанов, так и у охочих до чужого добра октов. Благородному Седрику пальца в рот не клади, откусит по самый локоть. Октское королевство раскинулось от самой Большой воды до Расвальгского брода, не говоря уже о том, что жизнь на землях Нордлэнда и Остлэнда была поспокойнее, чем в терзаемом стаей Приграничном краю. Поспокойнее, а значит побогаче. И богатство короля Седрика прирастало не только собственными землями, но и вестлэндскими портами, доходы с которых шли в карман октского короля, по мнению Леира, не совсем справедливо. Во всяком случае, на половину этих доходов киммарки могли претендовать по праву. К сожалению, благородный Седрик и слушать не хотел о справедливом переделе вестлэндских доходов. Что ж, тем самым он развязывает руки благородному Леиру, не век же киммаркскому королю ходить в простаках.

Благородный Леир равнодушно оглядел фасад только что отстроенного дочерью дома и пожал плечами. Ему суранские дома не нравились. Возможно в Хароге или Азрубале они были уместны, но только не в этих суровых местах. Он предпочитал более толстые и надежные стены и узкие окна, которые хоть и пропускают меньше света, зато измене в них протиснуться труднее.

Леир поморщился, слушая доносившуюся из распахнутых окон музыку. Будь его воля, он разогнал бы этих суранских дармоедов в течение часа, но не хотелось ссориться с дочерью. Наверное, он слишком избаловал ее. Хорошей гуярке не пристало возится с разным сбродом, но кто ныне обращает внимание на обычаи отцов и дедов. И зря! Хлебнем мы еще горя с этими иноземными причудами.

Посланец Гольфдана Хилурдского встретил вошедшего во дворец короля почтительным поклоном. Леир без труда опознал в нем аквилонца из конюшни уважаемого Крула. Интересно, с чего на этот раз зашевелился старый негодяй? Все неймется торгашу. Говорят, что аквилонский плут обобрал до нитки благородного Гольфдана, а теперь, видимо, решил пощипать и короля Киммаркии.

Благородный Леир в раздражении отшвырнул в сторону письмо Хилурдского. Хотя, конечно, нет вины благородного Гольфдана в том, что вздорная девчонка не изволила встретить родного отца, как подобает почтительной дочери. Ингерна, как ни в чем не бывало, продолжает развлекаться с суранскими ублюдками, от визга которых у короля уже разболелась голова. Поневоле задумаешься о сыне. Жениться Леиру из Киммарков просто необходимо, иначе все, созданное беспрестанными трудами, рассыплется прахом, уйдет на бабьи причуды, на мазил и фокусников, на тряпки и блестящие побрякушки. Редкостное невезение, что из четырех его детей выжила только Ингерна. Да умная, да смазливая, с характером, но до чего же непочтительная и неблагодарная девчонка!

Жениться, конечно, надо, вот только ради чего король Киммаркии благородный Леир должен брать в жены дочь захолустного вестлэндского короля, когда к его услугам добрый десяток красавиц знатнейших гуярских фамилий?

– Вестлэнд – это ключи от моря, – спокойно сказал аквилонец.

Положим, киммаркскому королю это известно не хуже, чем купцу, но ему известно и другое: благородный Седрик скорее удавится сам или, что более вероятно, поотрывает головы своим соперникам, чем отдаст вестлэндские порты. Так стоит ли благородному Леиру столь опрометчиво ссориться с октами? Король Гольфдан союзник, прямо скажем, сомнительный, собственных дружинников у него кот наплакал, да и тем уже год не плачено.

– Эти ключи лежат в кармане Седрика из Октов, а не Гольфдана Хилурдского, – усмехнулся Леир.

Аквилонец равнодушно кивнул головой. Его немолодое лицо изрядно было посечено морщинами, но неожиданно яркие голубые глаза сохраняли еще молодой блеск. Кажется, он назвал себя Никулом? Интересно, чем это благородный Седрик так не угодил уважаемым аквилонцам?

– Тебе решать, государь.

– Девка-то хоть бравая? – В глазах короля промелькнула веселая искорка.

– Не берусь судить, – развел руками уважаемый Никул. – Слишком стар для оценщика.

Ответ аквилонца Леиру понравился, и он зашелся в смехе, обнажив не слишком белые, но здоровые и крупные зубы.

– Почему бы твоей дочери, благородной Ингерне, не пригласить свою подругу, благородную девицу Хилурдскую в гости.

– А они подруги? – Благородный Леир позволил себе пошутить. Мысль аквилонца была недурна: и возраст, и сан не позволяли королю Киммаркии гоняться за юбками по всему Лэнду. Почему бы не собрать под благовидным предлогом претенденток на королевскую любовь в Хальцбурге, дабы присмотреться к ним поближе. Вот и Арвид Гоголандский хлопочет о своей внучке. И король Гитардии Рикульф намекал на возможность породниться. Правда, путь из Сурана долог, ограничимся пока лэндскими кандидатками, благо от них отбоя не будет.

– У благородного Седрика опять неприятности с арверагами, – аквилонец притворно вздохнул и со значением посмотрел на Леира, – в Клотенбурге подсчитывают убытки после очередного налета.

Нельзя сказать, что киммарский король очень огорчился этому известию. Но благородный Седрик, конечно, не преминет упрекнуть союзника в бездействии. С Гвенолином надо что-то делать, иначе не будет покоя ни Октии, ни Киммаркии.

– Покой в Киммаркском королевстве – дело благое, – согласился уважаемый Никул. – Но почему благородный Леир так горячо хлопочет об Октии?

Леир недружелюбно покосился на аквилонца. Очень может быть, нынешняя возросшая активность арверагов – заслуга уважаемых торгашей. Видимо, благородный Седрик слишком уж прижал их пошлинами и налогами, если эти гадюки так громко зашипели. Аквилонцами пренебрегать не следует, но и бросаться в воду, не измерив брода, тоже не в привычках киммаркского короля.

– Гвенолин, конечно, разбойник, – осуждающе покачал головой Никул, – но киммарков он пока что не трогает.

Не трогает потому, что у Леира хватило ума, заключить тайный договор с арверагами и даже привлечь часть из них, во главе с Освальдом сыном Карадока, на службу. Но это еще не значит, что он будет раскрывать карты перед первым встречным. И без того протесты Седрика день ото дня все резче. Конечно, не любовь к арверагам двигала благородным Леиром, надо же как-то сдерживать аппетиты октов, которые, то и гляди, приберут к рукам весь Лэнд.

– Благородные октские вожди недовольны своим королем.

Леир фыркнул. То же самое он мог бы сказать и о благородных киммаркских вождях. Вот уж действительно, свежая новость.

– Благородный Хольдрик Колгрим, брат Родрика, считает себя незаслуженно обойденным.

Мало ли что придет в голову этому щенку. Не хватало еще, чтобы благородный Леир стал раздувать пожар в соседнем доме. Чего доброго, разгоревшись, он спалит и его. Прижать благородного Седрика, заставить его поделиться пошлинами с вестлэндских портов – это одно, но совершенно иное – открытая борьба против октского короля да еще на стороне мятежных вождей. Нет уж, благодарю покорно. Если аквилонцы держат Леира из Киммарков за идиота, то они здорово ошибаются в своих расчетах. Впрочем, вслух об этом говорить не стоит, пусть подсуетятся гадюки на пользу киммаркскому королю, а вырвать их ядовитые жала он всегда успеет.

– Хорошо, – сказал Леир, – я велю дочери, отправить приглашение благородной девице Хилурдской, а об остальном мы с Гольфданом договоримся позднее.

Уважаемого Никула ответ киммаркского короля удовлетворил, во всяком случае, кланялся он довольно долго. Конечно, можно было бы жениться и на гуярке, но нельзя упускать из виду, что девять десятых населения Киммаркии – лэндцы, и было бы совсем неплохо, если бы наследник благородного Леира оказался бы им не чужим по крови. В свое время Элдад погорячился, уничтожив всех приграничных владетелей, а надо было оставить на развод хотя бы пяток наиболее покладистых. Ума не хватило Элдаду, и его ошибки приходится расхлебывать преемнику, которому пока что некого противопоставить вечно недовольной клановой верхушке.

Прекрасная Ингерна наконец-то удостоила неотесанного отца своим просвещенным вниманием. Благородный Леир поспешил вылить на голову дочери накопленный за время ожидания яд.

– Не хотела тебе мешать, – пожала обнаженными плечами Ингерна. – Мне показалось, что у тебя важный разговор.

Благородному Леиру покрой суранского платья показался слишком откровенным, на взгляд его закосневшего ума порядочной гуярке не стоило уподобляться шлюхе.

– Это платье – подарок почтенного Рикульфа, – обиженно надула губы Ингерна. – В отличие от тебя король Гитардии не чужд новым веяниям.

Благородный Леир в ответ тяжело вздохнул. Спор был застарелым и велся им без всякой надежды на успех. Пожалуй, он слишком поздно спохватился – слепая любовь к единственной дочери сыграла с ним злую шутку. Впрочем, платье, это мелочи, и не в интересах благородного Леира ссориться сегодня с дочерью. Без ее помощи в этом деликатном деле не обойтись.

– Мы найдем повод, – Ингерна неожиданно легко и охотно откликнулась на предложение отца, – от невест отбоя не будет. Кому же не захочется стать королевой Киммаркии.

При этих словах Ингерна чуть заметно поморщилась, но, кажется, ее недовольство относилось всего лишь к собственной прическе, которую она тут же и поправила, глядя в зеркало. Девушка была хороша и лицом и станом, да и возраста вполне подходящего, чтобы вести речь о женихе. Благородный Леир почесал бороду и осторожно двинулся по скользкому льду.

– Надеюсь, ты не собираешься выдавать меня замуж силой?

– Ни в коем случае! – Леир даже руками замахал в притворном ужасе. Ингерна засмеялась и отвернулась к зеркалу. Ничего, девушка она умная, и поймет без подсказки, что две королевы для одного королевства, это слишком много, да и не гоже дочери Леира из Киммарков засиживаться в девках. Ингерна, конечно, своевольна, капризна, но зато отличная наездница, страстная охотница, словом гуярка чистых кровей. Да такую рыжеволосую красавицу у Леира с руками оторвут, да еще и благодарить будут. Кривлялась бы только поменьше… И еще эта суранская вонь. Ведь неглупая девка, а не понимает, что нет ничего более привлекательного для мужчины, чем запах здорового женского тела.

– Знаю, знаю, – засмеялась Ингерна, – а суранцы проиграли войну, потому что пользовались духами. А еще они брили бороды вместо того, чтобы зарастать щетиной до самых бровей и пугать своим видом женщин.

– Гуярок бородой не испугаешь, – усмехнулся Леир.

– Ты же собираешься жениться не на гуярке. Видела я эту Хельгу Хилурдскую в Нотенбурге четыре года назад. Тогда она была дурой, кривлякой и плаксой. Будем надеяться, что с тех пор она поумнела. Тебе нужно непременно заняться своей внешностью, если уж ты всерьез собрался покорить сердце молоденькой красавицы. Бери пример с лэндских владетелей: всегда подстрижены, побриты, надушены и одеты по последней моде. Негоже королю Киммаркии щеголять в грубой бычьей коже и вваливаться в приличный дом в грязных сапогах. Ты испортил мне все ковры.

Благородный Леир искоса оглядел себя в зеркале. Глупо, конечно, но уж слишком велик был соблазн. Для своих сорока пяти лет выглядел он неплохо. Не растолстел за последние спокойные годы, не потерял зубы и волосы. Пожалуй, он не слишком изменился с тех пор, когда сопливым мальчишкой добивался любви матери Ингерны, которая в те годы была недурна собой и кружила головы многим гуярам. Хорошие были времена, но будем надеяться, что и в нынешних отыщется своя прелесть. В одном, пожалуй, права Ингерна, бороду следует укоротить, уж слишком она старит благородного Леира. А что касается ковров, то он охотно возместит дочери понесенные убытки.

– Дело не в коврах, – раздраженно махнула рукой Ингерна, – ты сидишь медведем в своей берлоге, в этом ужасном замке, тогда как другие гуярские короли строят прекрасные дворцы. Куда ты повезешь после венчания прекрасную Хельгу?

Отповедь дочери позабавила благородного Леира. Но кое в чем она была права – уж коли задумал жениться, то без приличного дома здесь в Хальцбурге не обойтись.

– Я получила письмо от Урсулы, дочери почтенного Гилроя, короля эбораков. Эбораки опять что-то не поделили с кимбелинами, и ее свадьба с Морведом откладывается. Почтенный Рикульф, король Гитардии, похоже, не успокоится, пока не перессорит всех гуярских королей и вождей между собой.

Благородный Леир был слегка удивлен осведомленностью дочери в суранских делах. Впрочем, Ингерна удивляла отца не впервые, а что касается Урсулы, то она права: именно Рикульф натравливает Морведа на эбораков, ослабляя и тех и других.

– Кто привез тебе это письмо?

– Один очень любезный молодой суранец, художник, он подрядился расписать стены моего дворца.

– А зачем разрисовывать стены и выписывать для этого человека аж из Сурана?

– Неужели ты не видел роспись на стенах дворцов почтенного Рикульфа?

Честно говоря, благородный Леир никогда не обращал внимание на подобную ерунду. Расписанные стены он видел только в церкви да и то мельком. Даже для общения с богом киммаркскому королю не хватало времени. Ну да бог простит.

– Хотел бы я взглянуть на этого суранского мазилу.

– Он художник и уже приступил к работе, – поправила отца Ингерна. – Можешь взглянуть.

Суранский мазила не понравился киммаркскому королю с первого взгляда. Пожалуй, ему не было еще и двадцати пяти лет. Широкоплечий, с гладко выбритым лицом, голубыми глазами и светлой вьющейся шевелюрой. Благоухал он как цветочная клумба. Уж не потому ли Ингерне так не понравилась борода отца?

– Бьерн, – назвал себя суранец и поклонился, нельзя сказать, что развязно, но, во всяком случае, без подобострастия.

– Имя не суранское, – холодно заметил Леир.

– Мой отец пришел в Суран с дружиной ярла Хаарского.

– Это тот самый ярл, который ходил походом в землю Хун?

Суранец с готовностью кивнул головой:

– Мой отец тоже участвовал в том походе.

– Почему ты мне об этом ничего не рассказывал, – неожиданно обиделась на суранца Ингерна.

– Ты не спрашивала меня о стране Хун, благородная госпожа.

Этот неуместный спор покоробил Леира. Конечно, Ингерна девушка умная и гордая, но ветерок у нее в голове гуляет, того и гляди подхватит подол юбки, и тогда хлопот срама не оберешься. Черт принес в Киммаркию этого смазливого молодчика.

– Как долго ты собираешься расписывать дом?

– Думаю, месяца за три управимся. Со мной два моих брата, они помогут.

– Ну что ж, мазила, показывай свою работу.

Ингерна, конечно, морщится. Благородный Леир и пахнет не как цветочная клумба и выражается не лучше, чем грубый вояка в хальбуржском кабаке, но зато он король и гуяр. А это желторотый суранский цыпленок не более чем раб, забавная игрушка, которую в случае необходимости можно сломать. Ингерне следует усвоить эту истину как можно тверже.

– Что за птицы?

– Это райские птицы.

– Я не про твою мазню спрашиваю, суранец, а про тех молодцов, что сидят под потолком на насесте.

– Мои братья – Оттар и Рагнвальд.

Похожи эти братья были друг на друга, как две капли воды. Господь иногда бывает очень уж щедр к недостойным: этому лэндскому наемнику повезло на сыновей. Волосы у близнецов потемнее, чем у старшего брата и глаза карие, но сходство несомненное. И малюют они изрядно. Кому только нужна эта мазня? Разве что девкам, вроде Ингерны, одуревшим от безделья и скуки.

– Ну и как? – Ингерна с любопытством посмотрела на отца.

– Молодцы хоть куда, – мрачно буркнул Леир, возвращаясь к своему креслу.

– Я про роспись, – недовольно фыркнула девушка.

– А этот Бьерн…

– Перестань, – рассердилась Ингерна, – я не забыла, чьей дочерью являюсь.

Хорошо если так. Благородный Леир повеселел. Действительно, черт знает что иногда лезет в голову: его дочь и этот мазилка, разве можно их даже рядом поставить, а уж тем более положить. Но жениха ей все-таки придется подыскать, да сплавить побыстрее с рук, от греха подальше. Девка прямо жаром пышет.

– Так будешь строить дом или нет?

– Буду, – решительно кивнул головой Леир, – и не хуже, чем у благородного Седрика.

Ингерна захлопала в ладоши. А благородный Леир тут же пожалел о сказанном. Такой дворец будет стоить кучу золота, а в киммаркской казне хоть шаром покати.

– Займи у аквилонцев, – настаивала дочь.

С уважаемыми торговцами только свяжись, враз без штанов останешься. С чего это им так загорелось женить благородного Леира на девице Хилурдской? Наверняка благородный Гольфдан что-то им обещал, даром они и пальцем не шевельнули бы. А вот от Леира они гроша ломанного не получат, скорее уж наоборот: раз аквилонцам выгоден этот брак, то пусть раскошелятся на дворец для киммаркской королевы.

Глава 3 Призраки в ночи

Гунар окинул трактир заинтересованным взглядом: несколько пьяных бродяг, три сильно подвыпивших гуяра и с десяток суранцев из прибывшего только что в Хальцбург обоза. Возможно, нужный ему человек находится как раз среди последних. Гунар присел к столу у выхода и брезгливо отодвинул в сторону грязную посуду. Трактирщик, учуявший выгодного клиента, через секунду уже стоял перед Гунаром, вытирая стол засаленной тряпкой. Вестлэндец вздохнул и бросил на стол пару медных монет. Гольфдан Хилурдский не баловал жалованием даже самых преданных слуг. Да и откуда было взяться золоту в вестлэндской королевской казне. Трактирщик до того был разочарован в добропорядочном на вид клиенте, что почти не среагировал на появление трех молодых людей, одетых достаточно скромно, хотя и опрятно. И, как выяснилось, напрасно. Один из новых посетителей швырнул небрежно на стол горсть серебра:

– Аквилонского, хозяин, и побыстрее.

Несмотря на суранский покрой одежды, молодой человек говорил по лэндски очень чисто. Карие глаза его насмешливо смотрели на растерявшегося трактирщика. А растерялся трактирщик потому, что молодых людей оказалось двое, как две капли воды похожих друг на друга, даже небрежные жесты, которыми они выбрасывали на стойку серебро, были одинаковыми. Молодые люди переглянулись и засмеялись. Этот смех и вывел трактирщика из оцепенения. Нет, у него не двоилось в глазах, просто посетители оказались близнецами. Третий посетитель, рослый и широкоплечий, подсел к столу Гунара.

– Берн, – назвал он себя и в ответ на вопросительный взгляд вестлэндца стянул с правой руки перчатку. Стальной перстень холодно блеснул на холеном пальце. Гунар вздохнул с облегчением, перстень был ему знаком, хотя нынешнего его обладателя он видел впервые в жизни. Кого-то он смутно напомнил Гунару, кого-то давно и надежно забытого. Словно пахнуло издалека ветром молодости, бесшабашного разгула и веселого братства.

– Рагнвальд, – вспомнил вдруг Гунар.

– Я его сын, – тихо отозвался Бьерн, – но забудем пока об этом.

Гунар молча осушил кубок. Забыть было не так-то легко. С детских лет он рос рядом с Рагнвальдом в веселой дружине короля Гарольда. Было их четыреста человек, а уцелел только он один.

– А эти молодые люди? – кивнул Гунар в сторону стойки.

– Ярл Оттар Хаарский и владетель Рагнвальд Брандомский.

Гунар оторопело посмотрел на собеседника:

– Я думал, что это просто слухи…

– Нет, – твердо сказал Бьерн, – нас тридцать шесть владетелей, двадцать уже способны сесть в седла.

– Клан двурогих?

– Или меченых, кому как нравится.

– Все-таки меченых? – на лицо Гунара набежала тень.

– Я знаю, как погиб мой дед, – Бьерн пристально посмотрел собеседнику в глаза. – Мы слишком щедро лили кровь друг друга, чтобы не расплатиться за это годами рабства.

– Винить нам некого, кроме самих себя, – кивнул головой Гунар.

Молодой человек, названный Бьерном ярлом Хаарским, поставил на стол кувшин аквилонского и присел на скамью рядом с гвардейцем:

– Пока все тихо. Зуб присмотрит за киммарками.

Рагнвальд Брандомский или Зуб, как его назвал брат-близнец, продолжал пересмеиваться у стойки с молоденькой дочерью хозяина, которой, видимо, льстило внимание богатого гостя, и она глуповато хихикала в ответ на двусмысленные комплименты, отпускаемые по ее адресу.

– Арвид Гоголандский приезжает на днях в Хальцбург.

– Старая сволочь, – неожиданно выругался Бьерн, и Гунар поразился ярости сверкнувшей в его глазах. Похоже, сын короля Рагнвальда помнил то, что помнить никак не мог.

– Он нам мешает в Вестлэнде, – пояснил Гунар.

– А замок Холстейн?

– Замок сейчас в залоге у аквилонца Крула. С Крулом мы договоримся, но нужно золото, даром этот негодяй ничего делать не будет.

– Деньги я привез.

– В замке можно будет спокойно готовить людей, никто нас не заподозрит.

– А Хилурдский?

– Гольфдан мне доверяет. Есть возможность прибрать к рукам еще три замка, и тогда весь юг Вестлэнда будет в наших руках. Деньги нужны.

– А люди?

– Люди есть. Не хватает оружия и особенно пушек. Гуяры берегут их пуще глаза.

– Мы льем пушки в Хароге, но переправить их из Сурана в Лэнд не так-то просто. Чуб займется этим.

Оттар Хаарский, а эти слова, вероятно, относились к нему, кивнул головой.

– Нам нужны по крайней мере пять тысяч опытных бойцов в Вестлэнде. В золоте недостатка не будет.

– Можно набрать и больше, – кивнул головой Гунар. – Люди готовы драться даром, но кормить их надо, да и оружие…

– В Нотенбурге нехватка оружейников?

– Мастера пока есть, но как бы их активность не встревожила октов.

– Попробуем действовать от имени Хилурдского и даже благородного Леира. Я попытаюсь сделать заказ через Ингерну.

– Окты, пожалуй, вообразят, что киммарки и вестлэндцы готовят им большую гадость, – усмехнулся Гунар.

– Нам это будет только на руку. Пусть гуяры цапаются друг с другом.

– А дочка у благородного Гольфдана хороша, – вздохнул Оттар Хаарский. – Жалко отдавать ее надутому индюку Леиру.

– Если жалко – не отдавай, – засмеялся Бьерн.

– Этот брак не в наших интересах, – серьезно посмотрел Гунар на Бьерна.

– Все будет в порядке с вашей Хельгой, – пообещал тот, – раз уж она так понравилась нашему Чубу.

Гунар улыбнулся, Оттар Хаарский засмеялся. Белые зубы ослепительно сверкнули на смугловатом лице. Смеясь Оттар становился похожим на мать, зато глаза оставались отцовскими, цепкими и настороженными. Впрочем, Гунар никогда не видел Черного колдуна смеющимся.

– А что слышно о Седрике?

– Седрик сидит твердо, хотя соперников у него хватает.

– Например?

– Хольдрик Кольгрим, брат Родрика, убитого в Азрубале считает себя обойденным и точит на октского короля зубы.

– Деньги ты получишь сегодня вечером и сразу же уезжай. Арвида Гоголандского мы берем на себя.

– Гоголандский путешествует с солидной охраной.

– Ничего, как-нибудь справимся.

То ли внимание, оказываемое суранцем смазливой девице, не понравилось киммаркам, то ли выпитое вино ударило в голову, однако все трое неожиданно набросились на удивленного Рагнвальда. Надо отдать должное внуку Бьерна Брандомского, если он и удивился, то отнюдь не растерялся. Ударом ноги в челюсть он отбросил далеко в сторону одного из нападавших, а другого угостил кулаком в переносицу. Девчонка взвизгнула от страха и восхищения, а оба киммарка с удобствами расположились на полу. Третий киммарк, потрясенный столь быстрым поражением собутыльников, обнажил меч и ринулся на противника, выкрикивая на ходу гуярские ругательства. Однако горячность его подвела. Тяжелый меч гуяра вдруг взвился в воздух и плашмя упал на стойку, а сам он внезапно встретился лицом с чужим коленом и рухнул под ноги вскочившим в ужасе суранским возницам. Благородный Рагнвальд Брандомский, он же Зуб, аккуратно положил гуярский меч на поверженное тело и, как ни в чем не бывало, вернулся к прерванному разговору с испуганной красавицей.

– Чистая работа, – похвалил брата Оттар.

Трактир пустел с невероятной быстротой, у большому огорчению хозяина, который укоризненно поглядывал на слишком расторопного гостя, но сделать ему замечание не решился.

– Вряд ли киммаркам понравится такое обращение, – обеспокоено заметил Гунар.

– За нас есть кому заступиться, – усмехнулся Бьерн. – Благородная Ингерна не позволит обидеть своих живописцев.

И все трое громко засмеялись к неудовольствию поверженных киммарков, которые уже начали потихоньку приходить в себя.

– Пожалуй, нам пора, – Гунару очень не хотелось, чтобы эта история имела продолжение.

– Едем, – согласился Бьерн. – Нас будут ждать у ручья с наступлением темноты.

Бьерн прекрасно ориентировался на местности, а Гунар давно уже потерял направление в ночном, слабо освещенном лунным светом лесу. Как и обещал Бьерн, у ручья их ждали. Около десятка всадников смутно угадывались в темноте. Бьерн зажег факел и помахал им над головой. С противоположного берега послышался свист, и веселые наездники, поднимая тучи брызг, переправились через ручей, освещаемые десятком факелов. Рукояти мечей, как рога сказочного зверя, торчали над их плечами. Прозвище «двурогие» как нельзя более подходило этим вынырнувшим из ночи призракам.

– Золото. – Бьерн взял из рук ближайшего меченого мешок и небрежно бросил его на холку гнедого коня Гунара. Конь всхрапнул от неожиданного груза и замотал головой. Гунар подтянул мешок поближе к колену.

– Ну, как гуярские девочки?

– Не хуже суранских.

На вопрос ответил владетель Брандомский, а может быть, ярл Хаарский – Гунар и на свету с трудом различал братьев. Пожалуй ярл Хаарский будет посерьезнее своего брата, но на этом различия заканчивались То, что добрый десяток меченых скрывается в часе пути от Хальцбурга, Гунара не удивило – Ожский бор мог укрыть целую армию. Удивила беспечность молодых людей. Ездить по ночному лесу с зажженными факелами, значит, наверняка привлечь к себе внимание.

– Смерды принимают нас за призраков, восставших из гроба, чтобы отомстить гуярам за поруганный Лэнд, – объяснил Гунару меченый, которого Бьерн представил как Тора Ингуальдского.

– Это плохо, что крестьяне от вас шарахаются, – сказал Бьерн. – Надо бы поговорить с ними.

– Как же я с ними поговорю? – удивился Тор. – Днем на в селах появляться нельзя, а ночью я сам себя боюсь. Пан с Хвощом вчера прихватили на болоте мужика, так он едва Богу душу не отдал от страха.

– А при чем здесь Пан, – послышался из темноты ломкий мальчишеский голос. – Я назвался Грольфом Агмундским, так у этого несчастного глаза на лоб полезли. А Хвощ в это время стоял в стороне и зубы скалил. Тоже мне, владетель Заадамский. Крестьянин был с его земель.

– Не признал, значит владетеля? – удивился Рагнвальд Брандомский. – Рассеянные мужики ныне живут в Лэнде.

Дружный смех потревожил галок, разместившихся на свою беду на ближайшем дереве, отдохнуть от дневных забот.

– Шутки в сторону, – оборвал смех Бьерн. – Связь с крестьянами установите через Магнуса. Времени у нас в обрез, через год мы должны иметь в Приграничье армию в шесть-семь тысяч хорошо обученных людей.

– Лагерь мы уже оборудовали, – пояснил Тор. – Магнус пообещал, что первые две сотни крестьян прибудут для обучения в ближайшие дни.

– Одного лагеря мало, нам нужны по меньшей мере три в разных концах Приграничья.

– Нас всего двадцать, – напомнил Тор. – А здешние молодые мужчины никогда не держали в руках меча.

– У Магнуса под рукой не менее двух сотен приграничных дружинников. Немало их обосновалось и в окрестных селах. Всех, кто готов служить правому делу, надо привлечь, даже тех, кто сам неспособен идти в бой – пусть учат молодых.

– Кто из вас владетель Свен Холстейн? – спросил Гунар.

– Я, – из темноты выдвинулся всадник, широкие его печи чуть сутулились, темная полоска усов топорщилась над верхней губой, серые глаза серьезно смотрели на вестлэндца.

– Я привез привет от твоих людей, благородный Свен.

Меченый долго молчал, Гунару уже показалось, что он так ничего и не скажет.

– Передай им, – голос меченого прозвучал неожиданно твердо и уверенно, – я вернусь в свой замок очень скоро. Моя мать, Рея Холстейн, шлет добрые пожелания Тейту сыну Сивенда и всем его людям. Их преданность нашему древнему роду никогда не будет забыта.

– Я передам. – Гунар отвесил поклон благородному Свену.

– Умри, а лучше Дрозда не скажешь, – слегка подпортил торжественность момента Брандомский.

– Небольшое дело для вас, – заметил Бьерн. – На днях по северной дороге в Хальцбург проедут два человека: один из них Арвид Гоголандский, другой – Хольдрик из Октов. Надо сделать все, чтобы Гоголандский не доехал.

– А этот… Хольдрик? – спросил Тор.

– Хольдрик нам еще понадобится. Едут они с большой свитой, так что будьте осторожны.

– А как мы узнаем, который из них Гоголандский? – спросил Пан, он же ярл Агмундский.

– Ты спроси, – посоветовал Рагнвальд Брандомский. – А то как же убивать без спросу, на тебя благородных гуяров не напасешься.

Веселые они были ребята, эти двурогие из Ожского бора. У Гунара защемило сердце: четыре сотни таких же молодых и не менее веселых его друзей уже двадцать пять лет лежат в сырой земле. А этих только двадцать, способных сесть в седла, как сказал Бьерн. Гуяры здесь в Лэнде без труда могли бы выставить пятьдесят тысяч. Ибо каждый гуяр воин, а лэндцы уже четверть века не держали в руках мечей. И все-таки им предстояло начать и не проиграть. Если эти мальчики потерпят поражение, то Лэнду уже никогда не обрести свободу. «Никогда» – слово страшное, ибо за ним бездна и безнадежность. Надо победить. Надо!

Глава 4 Расплата

Благородный Арвид Гоголандский был преисполнен больших надежд. Король Киммаркии Леир весьма благосклонно отнесся к намекам владетеля на родственный союз. Во всяком случае, его ответное послание было любезным. А благородная Ингерна пригласила Арвида с внучкой Даллой на день своего двадцатилетия. Вполне приличный предлог, чтобы король мог познакомиться с будущей избранницей. Конечно, Далла еще молода, шестнадцать лет, это не тот возраст, когда следует торопиться с замужеством, но ведь и Леир не из тех женихов, что валяются на дороге. Шутка сказать – король Киммаркии. С помощью его сильных рук можно взлететь очень высоко, тем более что трон под Гольфданом Хилурдским уже зашатался. Недаром же Гольфдан так хлопочет о дочке Хельге, даже аквилонцев на свою сторону сумел привлечь. Отдал негодяю Крулу лучшие земли Вестлэнда. Уму непостижимо! Такого дурака, как Хилурдский еще поискать надо. Эти аквилонские негодяи потянули грязные ручонки и к землям благородного Арвида, но Гоголандский не так прост, как многим кажется. И не настолько глуп, чтобы поверить в клан двурогих и воскресшего короля Кеннета. Знаем мы, кто прячется за этими двурогими, не вчера родились. Следует пожаловаться королю Леиру на аквилонцев, тем более что его обозы, как говорят, тоже потрепали в Суранской степи.

Только однажды Гоголандский дал маху за эти четверть века – не на того поставил. И эта ошибка стоила ему вестлэндского трона и едва не стоила головы. Уж на что казался несокрушимым Конан из Арверагов, но нашлась и на него управа. На всю жизнь Гоголандскому наука: не все золото, что блестит. Хитроумный Рикульф обвел самоуверенного Конана вокруг пальца, ну и Седрик, конечно, своего шанса не упустил – извел почти на нет арверагов и прибрал к рукам их земли. Благородному Арвиду, чтобы хоть как-то отмыться в глазах октов, пришлось немало потрудиться. Говорят, что Гвенолин, последний из уцелевших арверагских вождей, обещал снять с него кожу. С этого, пожалуй, станется. Разбойник из разбойников. По слухам, он орудует как раз в этих местах. Поэтому Арвид с радостью откликнулся на предложение Хольдрика из Октов, проделать многотрудный путь в Хальцбург бок о бок.

Благородный Хольдрик был на редкость любезным человеком, что не так часто встречается среди гуяров, а уж тем более среди октов, не при них будет сказано. О планах сына Кольгрима благородный Арвид мог только догадываться, хотя для него не были секретом поползновения Хольдрика на октский престол. Шансов у брата Великого Родрика, по мнению Гоголандского, не было никаких. Разве что Леир ему поможет, но это вряд ли – слишком уж осторожен киммаркский король. Впрочем, Хольдрик был из знатной гуярской семьи, богат, и его сватовство к Ингерне могло закончиться вполне успешно. Для благородного Леира в этом случае открывалось широчайшее поле интриг внутри октского клана, и скорее всего лучший из киммарков своего не упустит. Да и прекрасная Ингерна, надо признать, засиделась в девках.

Путешествие протекало без приключений, до которых Арвид в силу возраста не был большим охотником. Хольдрик любезничал с Даллой, чему Гоголандский не препятствовал. Очень может быть, что поездка в киммаркскую столицу для обоих закончится неудачей, и тогда лучшего жениха для внучки, чем этот самоуверенный молодой окт сыскать будет трудно.

До Хальцбурга было уже рукой подать, но Гоголандский решил не торопиться. Большой беды не будет, если они переночуют на постоялом дворе близ Мьесенского замка. В былые времена Гоголандского встретили бы в этом замке с распростертыми объятиями, но те времена давно прошли и лучше о них не вспоминать. Последний ярл Мьесенский отдал Богу душу в Хальцбурге, не без помощи благородного Арвида. Впрочем Грольф был сам виноват. Верность хорошее качество, но не тогда, когда она переходит в глупость. По слухам, сейчас в замке благородного Грольфа сидит какой-то Квелин из Киммарков. Да и черт с ним, пусть сидит.

При виде Мьесена, Гоголандский расстроился даже больше, чем ожидал. Старость, что ли, сделала его сентиментальным? Хотя владетель пока твердо держал повод коня и рассчитывал проскрипеть на этом свете еще лет десять-пятнадцать. На здоровье благородному Арвиду жаловаться грех. Неблизкое путешествие он переносил даже легче, чем Хольдрик из Октов, даром что гуяр вдвое моложе.

Хозяин постоялого двора сломался в поклоне. Не забыли еще в Приграничье алых владетельских плащей. Хозяин, молодой упитанный мужик, внушал доверие и надежду, что в этом заведении их прилично покормят. Дружинники Гоголандского уже расседлывали коней, гуяры Хольдрика требовали вина. Словом, все как всегда. За неделю пути благородный Арвид уже привык к походной жизни и сейчас более всего беспокоился о внучке: не заболела ли прекрасная Далла? К такому покупателю, как благородный Леир, грех являться с подпорченным товаром. Хольдрик помог девушке выбраться из кареты. Слава Богу, выпорхнула она оттуда птичкой и запела, зачирикала к большому удовольствию озабоченного деда. Хороша девка, ничего не скажешь. Ишь как благородный гуяр старается угодить красавице, землю копытом роет. У Леира тоже, говорят, губа не дура, должен он по достоинству оценить привезенное Арвидом голубоглазое сокровище. Такой только и рожать киммаркских королей. Сам бы Леир только не оплошал.

Гоголандский проводил глазами внучку и с удивлением уставился на двух рослых коней, принадлежащих, надо полагать, гостям постоялого двора. Кони, судя по всему, уже отдохнули и нетерпеливо перебирали ногами, нервно реагируя на поднявшуюся вокруг суматоху.

– По-моему, это горданская порода, – неуверенно заметил Гоголандский подошедшему окту.

– Я о них слышал, но вижу в первый раз, – благородный Хольдрик погладил ближайшего коня по сухой мускулистой шее. – Надо бы повидаться с их хозяевами. Я готов заплатить любые деньги, чтобы въехать в Хальцбург на таком коне.

Гоголандский только головой кивнул. Черного жеребца горданской породы он пытался добыть из-под Беса Ожского, да меченый тогда ушел из Хальцбурга невредимым. Где теперь тот меченый и где тот конь – давно истлели в земле вероятно.

– Захотят ли еще продать, – усмехнулся в седые усы Гоголандский. – Владельцы таких коней, вероятно, люди не бедные.

Хольдрик вопросительно взглянул на хозяина постоялого двора. Упитанный мужик смущенно замялся и вовсе не потому, что собирался скрыть правду от благородных господ, просто затруднялся с ответом.

– Люди, безусловно, благородные, – разродился он наконец. – А по мне лишь бы платили.

Посетители трактира, по виду простые мужики из соседней деревни, дружно потянулись к выходу, не желая, видимо, стеснять своим присутствием благородных господ. Да оно и к лучшему: не хватало еще в дополнение к октским вшам нахвататься приграничных. В трактире было относительно чисто. Земляной пол был тщательно подметен и даже посыпан речным песком. Гоголандский беспокоился о внучке, но, как выяснилось, напрасно, расторопный хозяин уже предоставил ей лучшее помещение. Приличные комнаты будут выделены и благородным господам, как только их освободят постояльцы.

– Они уезжают?

– К счастью да, – рассыпался мелким бисером хозяин, – иначе я сгорел бы от стыда, предлагая благородным гостям помещения, не соответствующие их рангу.

– Ого, – воскликнул Хольдрик, – похоже, нас собираются разместить в хоромах.

Однако хозяин стоял на своем, видимо в расчете на хорошую плату: хоромы или не хоромы, но комнаты вполне приличные. Пока же он предложил гостям присесть к столу, который тут же поспешно вытер чистой тряпкой. Глиняный кувшин с аквилонским вином появился на столе через мгновение вместе с двумя стеклянными бокалами суранской работы.

– Отец мой родом их Хянджу, – поведал хозяин, – осел здесь еще во времена Храма, когда обозы ходили к Большой воде косяками. Хорошие тогда были времена.

– А сейчас? – холодно поинтересовался гуяр.

– Так и сейчас все хорошо, – спохватился сын расторопного отца. – Хвала благородному Леиру, дело налаживается, гости у нас не редкость.

Словно бы в подтверждение этих слов со второго этажа по лестнице спускались два молодых человека в алых плащах. Впрочем, алые плащи сейчас носят и многие гуярские вожди. Взять хотя бы того же Хольдрика, которому лэндский владетельский плащ весьма к лицу.

– Позвольте узнать ваши имена, благородные господа, – вежливо обратился к незнакомцам Хольдрик.

Окт говорил по-гуярски, считая, видимо, молодых людей соплеменниками, но, по мнению Гоголандского, Хольдрик ошибался. Незнакомцы были слишком темноволосы для гуяров, особенно младший, по виду совсем мальчик, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. Черные как смола кудри кольцами выбивались из-под его берета, а в больших и темных глазах Арвиду почудилось и вовсе нечто знакомое. Алые плащи были небрежно наброшены на левое плечо с перехватом под правую руку и застегнуты золотой застежкой на груди. Так плащи носили только меченые из-за мечей, висевших на спине. Правда у меченых плащи были черными.

– Ярл Эйрик Мьесенский, – назвал себя старший, – а это мой брат, ярл Агмундский.

Молодой человек говорил по-гуярски с сильным акцентом, подтвердив тем самым правоту Арвида. Хольдрик бы удивлен этим обстоятельством, а у Гоголандского холодок пробежал вдоль хребта.

– Благородный Леир столь благоволит к лэндцам, что начал возвращать им замки? – В голосе Хольдрика насмешка мешалась с возмущением.

– Кто из вас владетель Гоголандский? – спросил младший негромким мальчишеским баском, но Арвиду отвечать на этот вопрос почему-то не хотелось.

– По-моему, это проходимцы, – заметил он негромко. – Надо бы позвать наших людей.

Благородный Хольдрик открыл было рот, но тут же его и закрыл, не успев издать ни звука. Меч буквально вылетел из-за плеча молодца, именовавшего себя ярлом Мьесенским, и острие холодного клинка защекотало горло окта. Владетель Гоголандский сидел тихо, как мышь, а на плече его лежал меч ярла Агмундского.

– Если нас убьют, то хотелось бы знать за что? – откашлялся Хольдрик. – И кто вы, собственно такие?

– В Суране нас называют двурогими, а здесь в Лэнде – мечеными. Не так ли, владетель Арвид?

Гоголандский вздохнул и попытался приподняться с лавки. Однако узкий меч лежал на его плече неподъемным грузом.

– Что вам от нас нужно?

– От тебя Хольдрик из Октов нам не нужно ничего, а вот Арвид Гоголандский должен нам целых три жизни: ярла Грольфа Мьесенского, его сына Эйрика и владетеля Фрэя Ульвинского. Я мог бы продолжить список, но, думаю, в этом нет необходимости. Если Гоголандский забыл имена убитых им людей, то скоро их ему напомнят в аду. Повелением короля Кеннета Нордлэндского, ты, Арвид владетель Гоголандский, приговариваешься к смерти через отсечение головы.

– Какого еще Кеннета Нордлэндского? – Хольдрик вздрогнул от горячих капель крови, упавших на лицо. Голова Арвида Гоголандского волчком закружилась на столе, а обезглавленное тело еще продолжало пребывать в неподвижности.

– К сожалению, у нас пока нет палача, – хладнокровно пояснил потрясенному Хольдрику синеглазый Мьесенский, – приходиться все делать самим.

Молодые люди удалились раньше, чем из глотки Хольдрика вырвался крик:

– Эй, кто-нибудь, на помощь!

Зов его был услышан, но, к сожалению, еще раньше во дворе раздались лошадиное ржание и топот копыт. Убийцы благородного Арвида покинули постоялый двор раньше, чем прибежавшие на крик дружинники и окты смогли понять, что же здесь случилось. Посланная вслед погоня вернулась почти сразу, везя с собой четырех убитых и трех раненных. На дороге их поджидала засада: с десяток стрел вылетело из мрачной глубины Ожского бора, и этого было достаточно, чтобы пыл преследователей мгновенно угас.

Благородный Хольдрик осушил подряд два кубка аквилонского вина и слегка опамятовал после пережитого потрясения. Ко всему привычный хозяин приказал слугам заняться обезглавленным телом несчастного Гоголандского.

– Что это еще за меченые? – спросил Хольдрик у хозяина, выслушав отчет вернувшихся с пустыми руками дружинников.

– Было в Приграничье такое племя восемьдесят лет тому назад. Потом их сыновья грабили караваны на наших дорогах. Это уже при моем отце было, лет сорок назад. Король Гарольд их истребил, но, выходит, не всех, иначе откуда этим-то взяться.

– А ты куда смотрел негодяй? – грозно надвинулся на хозяина постоялого двора Хольдрик.

– Кто ж знал, – развел тот руками. – Заплатили как люди, переночевали.

– А Грольфа Мьесенского действительно убил благородный Арвид?

– При мне это было, – подтвердил хозяин, – на площади перед собором. Многих приграничных владетелей порубили тогда дружинники Гоголандского и Норангерского. Перед гуярами выслуживались.

– Но-но, – предостерег его Хольдрик. – Ты, я вижу, чужой беде рад.

– Может, и не рад, но и печалиться мне особенно нечего.

После еще одного кубка аквилонского вина Хольдрик пришел к выводу, что хозяин постоялого двора, пожалуй, прав. Благородный Арвид поплатился за старые грехи, а значит, нет повода для переживаний. Все мы там будем, в конце концов. А вот благородному Леиру стоило бы побеспокоиться: черт знает кто бродит по дорогам благословенного киммаркского королевства.

Глава 5 Возвращение достойного Эшера

Достойный Исхан был до глубины души возмущен вторжением в его дом непрошенного гостя. Мало нам гуярского хамства, так уже свои ведут себя хуже завоевателей. Ворота усадьбы распахнуты настежь, двор буквально забит гружеными телегами, а посреди этого беспорядка стоит рослый человек и без зазрения совести командует чадами и домочадцами Исхана. С губ торговца готово уже было сорваться суранское ругательство, но в эту минуту непрошенный гость обернулся и обнажил в улыбке тридцать два великолепных зуба. Похоже, пятнадцать птицей пролетевших лет не отразились ни на внешности, ни на веселом нраве достойного Таха, сына почтенного Ахая, внука посвященного Вара. Нельзя сказать, чтобы достойный Исхан очень уж обрадовался встрече. От достойного Таха можно было в равной степени ждать и большого прибытка, и большой беды. Торговец предпочитал иметь дело с его отцом, почтенным Ахаем, человеком опытным и осторожным. Кое-что о приключениях достойного Таха в Азрубале суранцу было известно от зятя, которого раньше звали Эшером, а теперь по вине все того же Таха, просто Лумом. Конечно, посвященный Магасар, да продлятся дни его вечно, своего сына не забывал, но каково человеку знатного рода прозябать в неизвестности. А узнай, скажем, харогские торговцы, что зятем достойного Исхана является сын посвященного Магасара, отнюдь не последнего человека при дворе почтенного короля Гитардии Рикульфа, насколько бы вырос бы его авторитет в их глазах.

– Рад приветствовать тебя в своем доме, достойный.

– Я тоже рад, старик, – покровительственно похлопал Исхана по плечу меченый, – как рад и тому, что сын посвященного Магасара уговорил таки твою красавицу дочь. Кстати, у тебя только одна жена, достойный Эшер?

– Одна, – поспешно отозвался Эшер, давно уже, впрочем, привыкший к своему новому имени, и бросил смущенный взгляд на жену, которая, подбоченясь, нелюбезно посматривала на любопытного гостя.

– Для горданца одной жены мало, – объявил Тах. – Это противоречит нашим обычаям.

– Хватит ему и одной, – отрезала суровая Элишат. – А если ты будешь смущать моего мужа подобными разговорами, я тебя немедленно выставлю за порог.

– Да, – сказал порозовевшему Эшеру Тах, – пыла у твоей жены хватит на троих. Счастливый ты человек, сын Магасара.

Поскольку разгневанная Элишат уже готова была взорваться бранью, многоопытный дипломат Исхан взял нить разговора в свои руки и пригласил гостя в дом. Как выяснилось вскоре, достойный Тах не собирался задерживаться в Хароге, а направлялся в столицу Гитардии славный город Азрубал.

– Что новенького в ваших краях? – спросил меченый у повеселевшего Исхана.

– Да какие у нас новости, – жалобно вздохнул торговец. – Все никак власть поделить не можем. То почтенный Морвед, то почтенный Ханеус, а сейчас вот достойный Осей подрос и полез в короли. И всем подати подавай. А тут еще эта заварушка с эбораками – опять налоги, опять грабеж. Производство хрусталя упало вдвое, аквилонцы скупают его за бесценок, а в Лэнд нам соваться не с руки – на одних пошлинах разоришься.

– А пушки?

– Пушки льем, – старик понизил голос до шепота.

Если честно, то достойный Исхан весьма преуспел за эти пятнадцать лет милостью почтенного Ахая, но достаток свой предусмотрительно скрывал, памятуя расхожую истину, что береженого Бог бережет. Да что Исхан, более половины харогских купцов работает на Черного колдуна: оружие, конская сбруя, доспехи, да мало ли… И все это окольными путями расползается по Сурану, уходит в Восточные леса к югенам и в далекий Лэнд. Узнал бы почтенный Морвед о делах творящихся в его столице, многим бы не поздоровилось. Ну да дела торговые без риска не бывают. Достойный Исхан знает далеко не все, но даже его знаний хватает, чтобы понять – в Суране назревают серьезные события. Недаром появился достойный Тах, ох недаром. Только оружия изготовленного за эти годы в Хароге хватило бы на приличную армию, а ведь почтенный Ахай одним городом не ограничивается, его люди орудуют по всему Сурану.

– Сотню пушек нужно в ближайшее время переправить в Лэнд.

– А стая?

– Обозы встретят у Дейры и проводят до самого Приграничья. – Тах подмигнул суранцу: – То ли еще будет, старик.

В этом достойный Исхан не сомневался: многое еще сумеет натворить этот веселый мужчина. Вот только пойдут ли на пользу славному Харогу его героические дела?

– Все, что писал мне посвященный Магасар, я аккуратно переправлял твоему отцу почтенному Ахаю, да продляться дни его вечно.

– Магасару, кажется, уже за семьдесят? – прикинул вслух Тах.

– Так все мы не молодеем, – вздохнул Исхан. – Вот и достойный Хой, как я слышал, отдал душу своему северному богу, вечная ему память.

Тах помрачнел и молча выпил за упокой души северного варвара, человека доброго, умного и честного, с которым прожил бок о бок более тридцати лет.

– Все мы рано или поздно покинем этот мир, – смахнул Исхан слезу со щеки. – И дай нам Бог, хоть напоследок увидеть родной край свободным.

– Допекли гуяры?

– И грызутся, и грызутся, – в сердцах воскликнул старик. – Клан на клан, семья на семью. Амберузов свели уже почти на нет. Морвед пошел войной на Гилроя и разорил подчистую все села вокруг Арпина. А в собственной столице порядок навести не может. Только выплатили ему дань, как тут же Осей сын Вортимера прислал своих сборщиков, и этому, выходит, плати. А где взять столько золота, если торговля в упадке. Чужие мы им, и они нам чужие, а значит, спокойной жизни в Хароге не будет. Когда это в Суране было столько нищих?

– Выходит, нет порядка в ваших краях?

– Какой уж тут порядок, – безнадежно махнул рукой Исхан.

– Придется мне наведаться к почтенному Рикульфу, может хоть советом помогу.

Этот поможет. Исхан с опаской посмотрел на достойного Таха. Плечи-то руками не обхватишь, не даром же три жены его обнимают, такому поперек дороги лучше не становится. И все-таки именно этот человек последняя надежда для Сурана, как никак внук славного воителя посвященного Вара. Если не этот, так кто же тогда?

– Я бы на твоем месте поостерегся, достойный Тах, – покачал седой головой Исхан. – В Азрубале тебя еще не забыли.

– Ничего, старик, я теперь не один, – самоуверенно засмеялся меченый и кивнул головой в сторону двух молодых людей, скромно сидевших в стороне: – Мои сыновья: владетель Гаук Отранский и владетель Хокан Саарский. Можно проще – Волк и Леденец.

Такими молодцами любой отец мог бы гордиться. Рослый, широкоплечий Гаук, он же Волк, черен как жук, в отца и деда, а Хокан, он же Леденец, хоть и темноволос, но неожиданно синеглаз, с беспечной улыбкой на сахарных устах.

– Сколько у тебя детей, достойный Тах?

– Восемнадцать. Одиннадцать сыновей и семь дочерей.

Достойный Исхан едва не подпрыгнул от такой умопомрачительной цифры.

– Я думаю, что мы этим не ограничимся, – скромно потупился достойный Тах. – Есть еще кое-какие резервы.

Исхан с укором посмотрел на зятя. За пятнадцать лет супружеской жизни он с трудом одарил торговца двумя внучками. Девочки радовали глаз старика, но хотелось внука, иначе некому будет дело передать.

– Так у него три жены, а у меня одна, – обиделся Эшер-Лум.

По тому, как запыхтела красавица Элишат, старик понял, что, пожалуй, действительно хватил лишку в претензиях и поспешил сменить тему разговора.

– Я тебе оставлю пару возов, достойный Исхан, – сказал Тах. – Будет чем порадовать гуяров. Пусть эти возы пойдут в счет дани достойному Осею.

– Да разве его двумя возами ублажишь, – всплеснул руками старик. – Самый жадный из гуярских вождей.

– Это хорошо что жадный, – усмехнулся Тах, – там есть от чего глазам разбежаться. Товар редкий, из страны Хун.

– А что, страна Хун действительно так богата?

– Кисельные берега, молочные реки. Приходи да пей.

– Дай Бог, – смекнул старик. – У гуяров руки загребущие.

– Там есть кому их оторвать, – обнадежил Тах. – Но гуярам ты об этом не рассказывай, достойный Исхан, пусть для них это будет сюрпризом.

Король Гитардии почтенный Рикульф был сильно не в духе. Морвед из Кимбелинов напал на город Арпин, принадлежащий эборакам, и сильно попортил его древние стены. Чудовищная глупость – резать курицу, несущую золотые яйца. Пока гуярские вожди трясли друг друга, почтенный Рикульф им не мешал, даже способствовал по мере сил беспорядкам на чужих землях, но всему есть предел. Война на западных землях Сурана становится препятствием на пути азрубальских торговых караванов, подрывая тем самым благосостояние гитардского королевства. Похоже, вожди никогда не поумнеют. Разбой у гуяров в крови, не одно поколение этим занималось. Страшно сказать, сколько аквилонских, зинданских, сирейских и ринейских городов было сожжено ими дотла. А кому это пошло на пользу? Только не гуярским кланам. Так бы и прозябали гуяры на своем острове если бы не лэндский, а потом суранский походы. И, кажется, есть возможность остепениться, осесть на благодатных землях, так нет, неймется и вождям, и рядовым гуяром. Хотя на землях Западного Сурана уже скоро делить будет нечего. Вот уже двадцать лет бьется почтенный Рикульф, чтобы обуздать гитардскую вольницу и кое-каких успехов он все-таки добился. Но, к сожалению, до полной победы еще далеко. Алые владетельские плащи пришлись по вкусу гитардской верхушке, но заволновались рядовые гуяры. И дело, конечно, не в кусках материи, а в землях, к плащу прилагаемых, да в смердах, что гнут на тех землях спины. Свободные земли в Гитардии есть, не хватает людей, способных их обрабатывать. Раньше эти земли принадлежали Храму, и посвященные обильно поливали их потом рабов-варваров, добиваясь, по уверениям Магасара, очень хороших результатов. После гибели Храма рабы разбежались, а новых взять негде. Посвященный Магасар в последнее время все чаще намекал, что хорошо бы неуемную энергию гуярских кланов направить вовне, на варваров восточных лесов. И приток рабов будет обеспечен, и доблестные вожди найдут себе занятие по душе. А пока они там воюют почтенный Рикульф сможет прибрать к рукам весь Суран, создав единую империю. Ведь равных ему по уму среди гитардских вождей все равно нет. Конечно, посвященный Магасар слегка льстил своему королю, но и правда в его словах была. Ибо кроме почтенного Рикульфа навести порядок в Суране просто некому. Вот только не подавиться бы огромным куском, как это случилось с Конаном из Арверагов. Гуярские вожди, конечно, не блещут умом, но силы и свирепости у них хватает – порвут на куски любого, кто посягнет на их земли. Клановые традиции еще сильны среди гуяров, хотя и слабеют с каждым годом. Взять того же Осея из Кимбелинов, который набрал вольницу из молодежи разных кланов и бесчинствует на западе Сурана, не считаясь ни с Морведом, ни с Гилроем. Грозился он, между прочим, пощипать и Рикульфа. Наглый, самоуверенный мальчишка, но бед он может натворить немало. Посвященный Магасар и в этом прав – пора уже всерьез заняться Осеем.

Посвященный Магасар (легок на помине!) склонился перед почтенным королем Рикульфом в глубоком поклоне. Вот она, храмовая выучка! Глубочайшее почтение даже не к Рикульфу, а к власти как таковой. Не худо было бы и гуярам этому поучиться.

– Мой сын Эшер просит у тебя аудиенции, почтенный государь.

Рикульф не сразу вспомнил разбитного молодца, исчезнувшего внезапно пятнадцать лет тому назад. И, надо сказать, исчез он вовремя, очень многие люди готовились задать ему вопросы и получить на них ответы вместе с шкурой достойного Эшера.

– Где же это его так долго носило, посвященный? – спросил с усмешкой Рикульф.

– Непоседа, – развел руками Магасар. – Исчез на целых пятнадцать лет, а теперь вдруг объявился с двумя взрослыми сыновьями и обозом из страны Хун.

Рикульф удивленно уставился на почтительного сановника:

– Далеко его занесло.

– Желаешь взглянуть на привезенный товар, почтенный Рикульф?

– И на твоего сына тоже, посвященный Магасар.

Нельзя сказать, что достойный Эшер сильно изменился. Самого Рикульфа, не говоря уже о Магасаре время пощадило куда меньше. И если судить по самоуверенному виду, то преуспел горданец изрядно.

– Подарок для тебя, почтенный король.

Достойный Эшер поставил на стол большую серебряную птицу с распростертыми в стороны крылами, держащую когтистыми лапами круглый предмет с двумя позолоченными стрелами на черном фоне. Предмет издавал странные щелкающие звуки, а золотые стрелы, похоже, двигались, во всяком случае одна из них.

– Это часы, – пояснил Эшер, – показывают время. Вот этот значок означает полночь, а этот – полдень, промежутки между ними разбиты на отрезки равной величины, и по этим стрелам ты всегда будешь знать, сколько прошло времени от полуночи до полудня.

– Ловко, – не сразу, но сообразил Рикульф.

– Такие часы были в Чистилище и в Храме, – вздохнул Магасар. – Да разграбили все мерзавцы.

– А это? – заинтересованный Рикульф ткнул пальцем в черную шкатулку.

– Попробуй сам, – меченый указал гуяру на рычаг сбоку. Шкатулка неожиданно раскрылась, и послышался мелодичный перезвон, а внутри волшебного ящика закружились серебряные фигурки.

– Забавно, – улыбнулся Рикульф. – Богатая страна?

– Очень. Только попасть в эту страну непросто. Торговать торгуй, но у самой границы, а вглубь территории они никого не пускают.

– Оружие?

– Пушки есть. Мечи послабее наших. Зато есть вот такие штучки. – Тах вытащил из-за пояса странный предмет, отделанный серебром.

– Пистоль, – подсказал посвященный Магасар. – В Храме оружие было посерьезнее.

– Так то в Храме, – усмехнулся Тах, – суранцы пистолей делать не умеют.

– Далеко бьет? – спросил Рикульф.

– Метров на пятьдесят, но, случается, дает осечки. Панцирь, если стрелять в упор, прошибает, а если пуля на излете, то отскакивает.

– Наши в Храме тоже с таких пистолей начинали, а потом на автоматы перешли.

– Видел я работу твоих скорострелок и Кольбурга, и у Расвальгского брода, – нахмурился Рикульф. – Выкашивали нас целыми рядами.

– Автоматов теперь уже нет, – утешил гуяра Магасар. – И вряд ли будут.

– Так, говоришь, с пистоля начинали.

– Осторожнее, государь, – посоветовал ему Тах. – Не ровен час выстрелит.

Но Рикульф уже разобрался в несложном механизме. Он выбросил руку вперед и потянул указательным пальцем за спусковой крючок. Грянул выстрел, куски лепнины полетели со стены, запахло гарью. С десяток очумевших гвардейцев ворвались в королевские покои. Рикульф засмеялся и махнул в их сторону рукой:

– Все в порядке.

Гвардейцы удалились, недоуменно перешептываясь. Рикульф продолжал смеяться, хотя глаза его казались скорее озабоченными, чем веселыми.

– Пошаливают у тебя на дорогах, почтенный Рикульф, – заметил вдруг Тах.

– Кто?

– Едва не напоролся на разъезд Осея всего в дневном переходе от Азрубала. Видел я его войско краем глаза – большая сила. Тысяч пятнадцать наберется.

– Такую силу от разбоев не удержишь, – подпел «сыну» посвященный Магасар.

Рикульф и сам осознавал опасность. Разгулявшаяся на землях кимбелинов и эбораков усобица грозила захлестнуть весь Суран.

– Молодежь жаждет подвигов, – вздохнул Магасар. – Надо бы поднять крышку, пока не разнесло котел.

– Поход? – резко обернулся к нему Рикульф.

– А почему бы нет, государь?

Рикульф аккуратно разгладил пальцами, унизанными перстнями, отросшую холеную бороду. Глаза его через узкие щелочки впились в лицо Магасара, но ничего кроме подобострастной озабоченности на лице посвященного не обнаружили. Нет, Магасар человек верный, не раз доказывавший свою преданность. Надо решаться. Власть не знает передышек. Пока ты шевелишься, у тебя есть шанс удержать ее, а остановился – считай, что проиграл все. Поход – дело серьезное, зато он может решить многие проблемы, в этом Магасар прав.

Глава 6 Гуярский пир

Король Гитардии Рикульф пригласил в Азрубал вождей всех гуярских кланов, обосновавшихся в Суране. Повод был веским: свадьба сына и наследника. Многие откликнулись охотно, другие колебались, припомнив, чем закончился прошлый визит в Азрубал для видных гуярских вождей. Но, в конце концов, откликнулись все. Не было у вождей охоты ссориться с гитардским королем без особых на то причин. Откликнулись даже король Эбораки Гилрой и король Кимбелинии Морвед, но эти, похоже, лишь для того, чтобы заручиться поддержкой короля Гитардии в затянувшейся на месяцы войне. У обоих были проблемы не только друг с другом, но и с достойным Осеем, который грозился покарать и Гилроя, и Морведа, объявив себя императором Западного Сурана. Наглость этого юнца не знала предела, а о бесчинствах, творимых его молокососами, и говорить нечего. Совсем потеряла стыд гуярская молодежь.

Почтенный Рикульф по-братски обнял почтенного Гилроя, дела которого были настолько плохи, что он вынужден был прятать свою семью под крылышком короля Гитардии. Гилрой обвинял Морведа в неблагодарности и коварстве. Морвед обвинял Гилроя в помощи оружием и живой силой негодяю Осею. Сам Осей сидел тут же за пиршественным столом и при словах Морведа схватился за меч, что едва не повлекло за собой кровавую разборку, подобную той, что случилась в Азрубале пятнадцать лет тому назад. Ссору удалось погасить в самом зародыше, и почтенный Рикульф долго призывал собравшихся к миру и согласию. Внимали ему охотно, тем более что столы ломились от вина и закусок, а новобрачные Ульфин и Ригеда уже заняли свои места во главе стола. Черт бы побрал этих кимбелинов, неужели не могли найти другого места для свары! Общее недовольство отрезвляюще подействовало и на Морведа, и на Осея, и далее пир пошел своим чередом.

Почтенный Морвед, изрядно хлебнув за столом и почти забыв о вражде с Гилроем, пустился в пляс со своей невестой Урсулой, дочерью короля Эборакии. Правда, танцором Морвед был никудышным, одолевала подступившая с годами тучность, которая, как известно, королям не помеха, но воинам и танцорам доставляет массу неудобств. Собственно, Морвед и не рвался в танцоры, просто обычай требовал, чтобы невеста отдала первый танец жениху. Будет ли свадьба – это вилами по воде писано, но гуярские обычаи следует соблюдать. Король Кимбелинии Морвед, это вам ни молокосос Осей, он умеет блюсти и свое достоинство, и традиции, завещанные отцами и дедами. Вот только дыхания не всегда хватает, да и ноги не железные.

Вспотевший Морвед охотно уступил невесту чернявому молодцу, которому, надо полагать, все эти прыжки и приседания были еще в охотку, и вернулся к столу под одобрительные выкрики собравшихся. Кимбелинский король в грязь лицом не ударил, и пусть эти молокососы не возражают, что нас можно взять голыми руками. И танцы нам еще по силам, и женщины, да и руки, сжимающие мечи, еще не ослабели. Те самые руки, что бросили под ноги этим неблагодарным мальчишкам полмира. Невелика доблесть, разбойничать на дорогах, но истинный гуяр рождается только в большом походе.

Слова почтенного Морведа встретили горячее одобрение большинства присутствующих. Молодежь угрюмо отмалчивалась. Довольный Морвед победителем сел на свое место по правую руку от Рикульфа.

– Хорошо сказал, почтенный, – Рикульф протянул разгоряченному Морведу наполненный до краев кубок, – об одном только забыл: одержать победу нам помогло единство, которого ныне уже нет.

Почтенный Морвед запротестовал: сам он человек мирный, это всем известно, и всегда выступал за мир между кланами и, тем более, не поднял бы меч против собственного тестя. Но, черт возьми, нельзя же без конца терпеть чужое коварство. А как еще можно охарактеризовать помощь Гилроя врагу будущего зятя. Есть ли на этом свете вообще хоть что-то святое? Где верность гуярским традициям, где братские узы, спаянные кровью, наконец?

Почтенный Рикульф слушал задыхающегося от возмущения гостя с большим вниманием и сочувствием, не забывая подливать в его хрустальный кубок аквилонское вино. Возмущение короля Киммаркии он принял близко к сердцу. Неладное ныне творится в гуярских кланах, молодежь совсем отбилась от рук. И достойного Осея давно уже пора призвать к порядку, а не поощрять его безумства.

Морвед даже слегка опешил от такой горячей поддержки почтенного Рикульфа. До сих пор он считал, и не без основания, что дерзость Осея произрастала не только на подачках Гилроя, но и на подстрекательстве Рикульфа, которому нестроения в кимбелинском королевстве были на руку. Гитарды уже прибрали под шумок изрядных кус чужих земель, о которых следовало бы напомнить их королю. Ну да время терпит. Пусть поможет совладать с Осеем, а там видно будет. Что касается самого Морведа, то он всегда готов на мировую и с эбораками, и с вогенами, пусть только оставят в покое его королевство. И если его избавят от Осея, то он хоть завтра готов вернуть Арпин Гилрою и взять в жены его дочь Урсулу.

– Красивая девушка, – одобрил его выбор почтенный Рикульф.

Девка действительно была неплоха, хотя, на взгляд Морведа, слишком худа и вертлява.

– Что это за черномазый рядом с моей невестой?

– Внук посвященного Магасара, – небрежно махнул рукой Рикульф. – Кажется, его имя Гаук.

– Ох и имена у этих посвященных, – усмехнулся Морвед. – Я бы их на версту не подпускал к нашим девушкам, а уж к трону тем более.

– Твоя ошибка, почтенный Морвед, – мягко укорил гостя Рикульф. – Суранские торговцы и ремесленники, это наша опора в борьбе с выскочками и буянами, которых всегда будет в избытке в гуярских кланах.

С тем, что буянов среди гуяров много, Морвед был согласен, но и приближать к трону суранскую сволочь в противовес своим, он не собирался.

– Этот Гаук очень хороших кровей, почтенный, – заметил вскольз Рикульф. – Его предки сотни лет правили этой страной.

– Почему бы тебе, почтенный Рикульф, не найти для этого горданского молодца гуярскую красавицу, – ехидно заметил Морвед. – То-то порадуешь ее отца.

– Я подумаю над твоим предложением, почтенный, – засмеялся король Гитардии. – Но вернемся к твоему родичу достойному Осею.

– Никакой мне этот сукин сын не родич, – разразился руганью почтенный Морвед. – Я бы с большим удовольствием снес его дурную голову.

– Зачем же без пользы лить гуярскую кровь, – вздохнул Рикульф. – Достойный Осей мог бы оказать нам всем большую услугу.

– Каким образом? – насторожился Морвед.

– Отец этого черномазого мальчишки, достойный Эшер, не так давно вернулся из страны Хун, которая лежит далеко на востоке. Сказочно богатая страна.

Почтенный Морвед соображал хоть и медленно, но основательно. Конечно, много чести для такого наглого мальчишки, как Осей, возглавить гуярский поход. Это пристало разве что самому Морведу или почтенному Рикульфу.

– Быть может, еще возглавим, – спокойно отозвался король Гитардии. – Но зачем же соваться в воду, не измерив броду. Пусть эти самодовольные молокососы на своих боках испытают трудности военного похода. Мы с тобой, почтенный Морвед, свои королевства не из рук родичей рвали.

Истинная правда, лучше почтенного Рикульфа не скажешь. Эти сопляки норовят воспользоваться плодами чужих побед, а не угодно ли самим потрудиться. Почтенный Морвед вот уже двадцать пять лет не выпускает меча из рук, как раз столько, сколько стукнуло негодяю Осею, и нет рядом человека, который мог бы по праву оспорить у него место первого из Кимбелинов. Нет, не даром Рикульфа считают самым хитрым из гуярских вождей. Одержит Осей победу или сломает себе шею – это уже неважно, главное – он уведет всех жаждущих добычи горлопанов из суранских городов. И уж тогда Морвед сумеет навести порядок в своем королевстве и зажить в заслуженном покое и довольстве не хуже Рикульфа из Гитардов. Вот тут, пожалуй, к месту будет жениться. Пора обзавестись наследником гуярских кровей, сколько же можно суранских шлюх тискать.

– А щенок согласится?

– Видишь горданца, который сидит рядом с Осеем? Это и есть Эшер сын Магасара. Очень красноречивый человек, способный драного кота продать за цену пушного зверя.

– А много шансов у Осея одержать победу?

– Пусть достойный Осей сам о себе хлопочет, – отозвался с кривой усмешкой Рикульф. – У него сейчас войско без малого двадцать тысяч. Надо полагать, к нему присоединятся и амберузы, и бродячие арвераги, и вогены, и хазы, и разный прочий сброд.

Почтенный Морвед сразу смекнул, что Рикульф уже положил глаз на земли вогенов и хазов, иначе зачем бы он их так старательно спроваживал за пределы Сурана. Неплохо бы и Морведу подсуетиться в отношении амберузов, а для верности пригласить того же Гилроя, вдвоем действовать сподручнее. Как-никак, а они с королем Эборакии почти что родственники.

Волку нравилась девушка, с которой он танцевал. Говорили, что она невеста этого толстого болвана, короля Кимбелинии Морведа. Как утверждал в таких случаях Зуб, он же владетель Брандомский, самое страшное преступление в мире, это использование девушки не по назначению, в качестве разменной монеты в большой игре. Волк был согласен с Зубом. Зачем, скажите на милость, такой красивой девушке, как Урсула, толстый Морвед.

– Ты всегда такой мрачный, достойный Гаук?

– Только когда моя партнерша посматривает на другого.

– Этот другой, к твоему сведению, достойный Гаук, мой жених.

– Именно поэтому я такой мрачный.

Урсула засмеялась, и на ее розовых щечках появились ямочки. Зубы у прекрасной гуярки были белы как сахар, а в зеленых глазах то и дело вспыхивали веселые искорки. И в эти мгновения Волка обдавало жаром.

– Так ты поэт, достойный Гаук?

– Нет, я торговец, – улыбнулся Волк. – Прицениваюсь к товару, прежде чем предложить хорошую цену.

– Не люблю торговцев, – презрительно скривила губы Урсула. – Ты меня разочаровал, достойный Гаук.

– Ты сторонница разбоя?

– Только когда речь идет о любви.

– А как же брак с Морведом?

– Речь не о браке, достойный Гаук, речь о любви. Брак это всегда сделка.

Прекрасная Урсула упорхнула на противоположный конец зала, а Волк застыл в растерянности.

– Может, украдем девушку, а то достанется дураку Морведу, – оскалил зубы подошедший Леденец.

– Иди, танцуй, – посоветовал ему Волк, – а то у тебя вид бледный от долгого сидения за столом.

Леденец засмеялся и направился к девушкам. То ли меченый повел себя слишком напористо, то ли переступил дорогу молодому гуяру, но только между ними завязалась резкая перепалка, привлекшая внимание и танцующих, и сидящих за столом. Гуяр отпрыгнул в сторону и обнажил меч. Леденец, скрестив руки на груди, презрительно улыбался.

– Проучи купчишку, Эгберт, докажи, что арвераги не разучились держать меч в руках.

Кричал раскрасневшийся от вина Осей. Эгберт из Арверагов был его человеком.

– Негоже, достойный Эгберт нападать на безоружного, – заметил пожилой гуяр, сидевший неподалеку от Осея.

– Так, может, ты одолжишь свой меч купчишке, достойный Вельт из Вогенов, – насмешливо бросил ему Осей. – Торгаши часто нас обворовывают, хотелось бы увидеть, как они дерутся.

Достойный Вельт не заставил просить себя дважды, он вытащил из ножен меч и бросил его Леденцу. Благородный жест вождя явно пришелся по душе всем пожилым гуярам.

– Браво, достойный Вельт! – крикнул Морвед, выражая общее мнение. – Так поступают истинные гуяры. Мало чести, убить безоружного. Жаль, что наша молодежь утопила в пьянстве и разбоях остатки совести.

Слова Морведа вызвали гул одобрения пожилых гуяров, и ропот неудовольствия молодых.

– Не убивай его, – шепнул Леденцу подошедший Волк, – он арвераг, родственник Артура.

– Эгберт, – крикнул Осей, – покажи старикам, что мы кое-чего стоим.

Но Эгберт не нуждался в понукании. Напал он стремительно, направив меч в грудь противника. Леденец неожиданно легко ушел от выпада. Эгберт, не встретив ожидаемого противодействия, поскользнулся на блистающем полу и упал на одно колено.

– Что я говорил, – не удержался от реплики почтенный Морвед, – гуяр уже не способен справиться с суранским купчишкой. До чего мы дожили, достойные.

Лицо Осея пошло пятнами, сжатая в кулак рука с силой опустилась на стол, опрокинув несколько хрустальных кубков. Старики осуждающе покачали головами: совсем распустилась гуярская молодежь.

Красный от ярости Эгберт вскочил на ноги, гримаса исказила черты его красивого лица. На этот раз он целил в голову противника, но вновь промахнулся. Леденец мягко скользил по мраморному полу, словно танцевал неизвестный гуярам танец, заставляя арверага раз за разом рубить пустоту.

– Хорош, – заметил вслух Морвед, имея в виду Леденца. – Как зовут твоего сына, достойный Эшер?

– Моего сына зовут Хоканом, почтенный король Морвед, – вежливо улыбнулся Тах соседу. – По-моему, его соперник, достойный Эгберт, слишком горячится.

– Драться нужно с холодной головой, – подтвердил Вельт из Вогенов. – А суранец редкостный боец.

– Спокойнее, Эгберт, – крикнул Осей. – Он играет с тобой как кошка с мышью.

Эгберт, похоже, справился с душившей его яростью, во всяком случае, движения арверага стали более экономными и точными. Несколько раз его гибкий соперник вынужден был прибегать к мечу, чтобы отразить сыпавшиеся со всех сторон удары. Однако к удивлению многих сидевших за столом, суранец не пытался убить гуяра.

– Твой брат боится крови?

Волк обернулся и встретил насмешливый взгляд Урсулы:

– Мой брат боится испугать гуярских девушек.

– Очень любезный кавалер, – кивнула головой Урсула, – но гуярки привыкли к виду крови.

– Даже если это кровь соплеменника?

– Эгберт всего лишь арвераг, – Урсула презрительно скривила губы. – Никто не станет его жалеть.

– Я пожалею, – холодно отозвался Волк и отвернулся от растерявшейся девушки.

Леденец вдруг присел, спасаясь от летящего в голову клинка, а потом распрямился как пружина, нанеся при этом проскочившему вперед противнику удар по затылку. И хотя удар был нанесен рукоятью меча, Эгберт на ногах не устоял и рухнул лицом вниз.

– Никогда ничего подобного не видел, – заметил не слишком обрадованный победой чужака Морвед. – Но драка была честной, надо признать.

– Всякое бывает, – заметил Вельт из Вогенов, принимая из рук Леденца меч. – Помню, лет двадцать пять назад сам Родрик из Октов потерпел поражение на поединке от како-то лэндца. Надо сказать, что среди северян раньше попадались изрядные рубаки.

Слова Вельта вызвали целую бурю воспоминаний у сидевших за столом старейшин. Какая была битва у Кольбурга! А у Расвальгского брода! Сколько гуяров сложили головы, так и не испив воды из чужой реки.

– За гуярское мужество, – поднял кубок достойный Эшер сын Магасара.

Что значит воспитанный человек – угодил всем. Приятно, когда твое мужество ценят сородичи, но еще приятнее когда его высоко оценивает чужак.

– За мужество наших врагов, – поднял во второй раз свой кубок Вельт из Вогенов. – Пусть земля будет им пухом.

– Пусть наши сыновья будут достойны своих отцов, – произнес почтенный Рикульф третий тост, который тоже был встречен с одобрением, хотя и с некоторой долей скепсиса.

Достойный Осей принял вызов. Во всяком случае, когда он поднялся с кубком в руке, умолкли даже самые завзятые говоруны.

– Не буду произносить длинных речей, ибо доблесть гуяра не в словах, а в делах. Мы докажем нашим отцам, что в наших жилах течет все та же горячая кровь. За новый поход, гуяры! За поход в сказочную страну Хун. И пусть кровь наших врагов льется столь же обильно, как вино за этим столом.

– Браво, Осей! – неожиданно для всех воскликнул почтенный Морвед. – Так юнцы становятся мужчинами.

Боевой клич гуяров стал ответом и Осею, и Морведу. Кричали дружно и старые, и молодые. Поход в страну Хун, казавшийся еще вчера нереальным, сразу же стал для всех делом решенным. Гуяры слов на ветер не бросают. Участвовать в походе пожелали многие. Хвастливые речи, обильно сдобренные аквилонским, зазвучали со всех сторон. В качестве вождей нового похода называли и Рикульфа из Гитардов, и Морведа из Кимбелинов, и Гилроя из Эбораков и даже старого Вельта из Вогенов.

– Я предлагаю в императоры достойного Осея, – поднялся со своего места Рикульф. – Погоня за славой, это удел молодых.

Предложенная кандидатура вызвала замешательство среди собравшихся. Конечно Осей сын Вортимера принадлежит к хорошему гуярскому роду, но уж слишком он самоуверен и криклив, а императором должен быть человек с холодной головой. Но неожиданно для многих почтенного Рикульфа поддержал король Кимбелинии Морвед.

– Достойный Осей мой родич, и кому как ни мне оценивать его качества, и хорошие, и дурные. Почтенный Рикульф прав – пусть проявят себя молодые, не век же им киснуть в Суранских степях. За императора Осея из Кимбелинов и его удачу!

И Морвед действительно осушил кубок за воинскую удачу своего врага, проявив тем самым редкостное благородство. Впрочем, одно дело, гуярские свары между собой и совсем другое, поход против общего врага. Почтенный Морвед показал себя истинным гуяром, отбросив личные обиды ради славы гуярских кланов. Решено было, обратиться к аквилонцам за финансовой помощью. Золото вернется к ним с торицей после удачного похода. Почтенный Рикульф обнадежил собравшихся, что аквилонцы весьма благосклонно отнеслись к этой идее. Вот тебе раз! Почтенный король Эборакии Гилрой переглянулся с Вельтом из Вогенов. А многие спьяну посчитали, что затея с походом в страну Хун родилась прямо здесь, за столом. Хитер почтенный Рикульф, ох хитер!

– Морвед согласен вернуть тебе Арпин без всяких условий, – склонился Рикульф к уху Гилроя.

Король Эборакии даже вздрогнул от столь неожиданного и приятного известия. Война, грозившая затянуться на годы, вдруг завершилась самым благополучным образом, да к тому же, кажется, свадьбой.

– Почтенный Морвед надеется, что слово данное ему прекрасной Урсулой останется в силе.

– Моя дочь истинная гуярка, – слегка обиделся почтенный Гилрой, – данное ею слово свято.

– Я, собственно, о приданном, почтенный, – доверительно поделился Рикульф. – Морвед надеется, что городишко Холус будет достойным подарком короля Эборакии новобрачным.

Почтенный Гилрой едва не подпрыгнул от возмущения. Каков негодяй этот Морвед! Готов ободрать ближайшего родича без зазрения совести. Немудрено, что щенок Осей так его ненавидит. Впрочем, городок Холус вот уже более года находится в руках Морведа. Так или иначе, но вырвать его из лап короля Кимбелинни будет непросто. Видимо, придется уступить. Пока уступить, а потом видно будет.

– Я согласен.

– Морвед по уши в долгах, – посочувствовал Рикульф кимбелинскому королю. – Надо же ему чем-то расплатиться с аквилонцами.

Морвед нищий, а Гилрой, выходит, в золоте купается. Эти чертовы аквилонцы готовы снять с гуяра последнюю рубаху. Вот уж кто нажился на гуярской крови, так нажился. В Аквилонии улицы, наверное, уже золотом мостят. И достойного Осея после похода в страну Хун они обберут до нитки, будьте уверены. Из всех гуярских королей один почтенный Рикульф как сыр в масле катается. Говорят, что ему ворожит черный сыч Магасар. Умеет Рикульф из Гитардов привлечь к делу умных людей. Глупцы его осуждают – пригрел чужака. А может быть, правильно сделал, что пригрел, от своих-то умного совета не дождешься, вот и обводят гуярских вождей уважаемые аквилонцы вокруг пальца.

– Я слышал, что у почтенного Гилроя проблемы с наличностью?

Король Эборакии собрался уже было одернуть суранского купчишку, полезшего к нему с вопросами, но передумал. Почтенный Рикульф, судя по всему, благоволит к этому чернявому горданцу, даже на пир пригласил как равного.

– Проблемы бывают у всех, достойный, – сухо отозвался Гилрой.

– Есть люди, готовые услужить королю Эборакии.

– Процент?

Процент был просто смехотворным, и заставил почтенного Гилроя повнимательнее присмотреться к собеседнику – уж не издевается ли над ним купчишка? Однако достойный Эшер предлагал вполне солидную сделку и ставил одно существенное условие: под его контроль должна была перейти крепость на западной границе Сурана, давний предмет спора между эбораками и кимбелинами. В крепости Измир обычно скапливались торговые караваны перед решающим рывком через степи и леса к Лэнду. Лакомый кусочек для любого торговца. Морвед передал Измир вездесущим аквилонцам за весьма приличную плату. Теперь Гилрою представилась счастливая возможность продать ту же самую крепость, но уже купцу горданцу. Ситуация, что ни говори забавная. Конечно, аквилонцы не выпустят Измир из своих рук, но какое дело до этого почтенному Гилрою. Если этот чудак Эшер так жаждет приобрести журавля в небе, то почему бы не порадеть хорошему человеку.

Глава 7 Старая крепость

Уважаемый аквилонец Филон был несказанно удивлен претензиями наглого горданского купца Эшера сына Магасара. Отдать крепость Измир, ни больше, ни меньше! Как вам это понравится? Конечно, достойный Эшер сын весьма влиятельного в гитардском королевстве лица, но неужели он всерьез думает, что сил посвященного Магасара хватит на то, чтобы подорвать позиции Аквилона в мировой торговле. Да все эти гуярские короли уже давно куплены с потрохами уважаемым Филоном и его не менее уважаемыми соратниками по большому делу. Есть же такие наивные люди!

– А я думал, что мы договоримся, – растерянно произнес достойный Эшер.

Горданцу можно было посочувствовать: человек вбухал в ничего не стоящую бумажку кучу денег. Но ведь надо же иметь голову на плечах. И почтенный Гилрой хорош, тот еще купец, умудрился, не моргнув глазом, продать чужой товар. А сыну посвященного отца следовало быть поумнее. Не для того аквилонцы вложили в гуярский поход столько денег, чтобы плодами их победы пользовались какие-то там горданцы или суранцы.

Уважаемый Филон всегда считал себя человеком вежливым и поэтому принял горданца как родного, угостил вином, которого и к королевскому столу не подают, объяснил молодому человеку необоснованность его претензий, но это было, пожалуй, все, что он мог для него сделать. Горданцы, суранцы, лэндцы должны отныне знать свое место: торговать им позволят, но лишь под бдительным оком аквилонцев.

Надо отдать должное достойному Эшеру, он оказался умнее, чем уважаемый Филон думал о нем поначалу.

– Я собираюсь отправить караван в Лэнд и не хотел бы растерять его по дороге.

Это был деловой разговор, и уважаемый Филон назвал сумму. Достойному горданцу она показалась чрезмерной. После долгих препирательств сумма была снижена на треть из уважения к сыну посвященного Магасара, которому надо же как-то возмещать убытки, понесенные от сделки с бесчестным королем Гилроем. Уважаемый Филон вошел в положение достойного Эшера, и все завершилось к обоюдному удовольствию.

В продолжение разговора была затронута весьма деликатная тема предстоящего похода в страну Хун. Достойный Эшер, напирая на свое знание этой далекой страны, изъявил готовность рискнуть некоторой суммой денег на благо затеянного предприятия. Однако уважаемый Филон отверг его предложение с порога. Достойный Эшер был разочарован несговорчивостью аквилонцев в этом вопросе даже больше, чем своим проколом в деле с почтенным Гилроем. Но это уже проблемы достойного горданца, уважаемого Филона они не касались. Аквилонцем никак не удавалась зацепиться даже у границы далекой и загадочной страны Хун, и поход Осея мог сыграть роль ключа к наглухо закрытой двери. Хотя в полную победу гуяров уважаемый Филон не верил.

Король эбораков почтенный Гилрой не возражал против присоединения к его свите обоза достойного Эшера. Во-первых, горданец был интересным собеседником, а во-вторых, Гилрой испытывал если не чувство вины, то, во всяком случае, чувство неловкости перед человеком, которого он, что ни говори, обвел вокруг пальца. Тем более что золото достойным Эшером было выплачено сразу же после подписания нужных бумаг, и звон этих монет сейчас согревал сердце короля Эборакии. Поэтому он не только допустил горданца в свою свиту, но даже намекнул в разговоре, что у достойного Эшера могут возникнуть серьезные проблемы с крепостью Измир, поскольку аквилонцы неохотно расстаются не только со своим, но и с чужим добром. А в данном случае на сторону аквилонцев почти наверняка встанет Морвед. Однако Гилрой беспокоился напрасно, горданец, оказывается, был в курсе дела. И, тем не менее, не сомневался в успехе своей затеи. Такое легкомыслие немолодого и опытного в делах горданца не только позабавило почтенного Гилроя, но и сняло камень с его души. Если достойный Эшер надует самоуверенных и наглых аквилонцев, то эборакский король с удовольствием поднимет тост за его здоровье. Впрочем, вряд ли сей подвиг будет ему под силу, даже почтенному Рикульфу, самому могущественному из гуярских королей, не удалось прищемить хвост уважаемым, и они чувствуют себя полными хозяевами в его столице, славном городе Азрубале.

Достойный Эшер намекнул почтенному Гилрою, что неплохо было бы объединить харогских и арпинских купцов, дабы противостоять распоясавшимся аквилонцам. Поскольку разорение суранских городов, неизбежное при господстве аквилонцев, больно ударит по гуярам, подорвав стабильность в еще не окрепших королевствах. Почтенный Гилрой вынужден был признать правоту горданца – суранские города отнюдь не богатели в последние годы, а с ними вместе нищали и гуярские правители.

– Будет ли возражать почтенный Гилрой, если арпинские купцы поддержат меня в борьбе с аквилонцами?

– Отнюдь нет, с какой же стати.

Гилрой без труда сообразил, что его собеседник действует не только от своего имени, но и от имени многих суранских купцов, обеспокоенных своеволием аквилонцев. Самое время для умного правителя их поддержать, дабы не оказаться у разбитого корыта.

– Если мне удастся прибрать к рукам крепость Измир, то многие вопросы решатся сами собой, но останется один из главных: охрана обозов на караванных путях.

– Я слышал о клане двурогих, – кивнул головой Гилрой.

Достойный Эшер пренебрежительно махнул рукой:

– Нет никаких двурогих, почтенный Гилрой. Обозы грабят степняки, нанятые аквилонцами. Мне самому пришлось выложить уважаемому Филону большую сумму денег за якобы охрану, а на самом деле это всего лишь отступные.

Почтенный Гилрой был не на шутку возмущен коварством аквилонцев, но посетовал на то, что доказать их вину будет очень трудно. Это хитроумное племя следов не оставляет, да и финансовые обязательства, взятые эбораками, препятствуют их активному вмешательству в торговые дела. Достойный Эшер отлично понимал деликатность ситуации и не настаивал на вмешательстве гуяров, тем более накануне большого похода, предпринимаемого на аквилонские деньги. Но король Гилрой мог бы разрешить создание в своем королевстве небольшой по численности суранской милиции, способной навести порядок на караванных путях, а возможно и нанять за купеческие деньги небольшой отряд варваров для противодействия степнякам, которые в последнее время тревожат не только караваны, но все чаще разоряют приграничные села и городки.

– Даже Храм, весьма ревниво относившийся к покушениям на свою абсолютную власть, дозволял купцам содержать на свои деньги вооруженную охрану, – напомнил достойный Эшер.

Почтенному Гилрою мысль о вооружении суранцев поначалу не понравилась, но, пораскинув мозгами, он пришел к выводу, что суранская милиция численностью в две-три тысячи человек, да еще разбросанных по всему королевству, вряд ли будет представлять серьезную опасность для эбораков и родственных им кланов, а в случае необходимости ее можно будет противопоставить эборакской верхушке, которая копает против своего короля. Использовал же Седрик из Октов лэндские дружины в борьбе за укрепление личной власти, так почему же почтенный Гилрой должен быть глупее.

– Хорошо, я согласен, – кивнул головой король, – но только в том случае, если ты приберешь к рукам крепость Измир. Согласись, достойный Эшер, если тебе это сделать не удастся, то твой план теряет всякий смысл.

Достойный Эшер согласился и даже пообещал почтенному Гилрою, что известит его о своей удаче очень скоро. Король Эборакии с сомнением покачал головой, но возражать не стал.

Урсула, высунувшись из окна дорожной кареты, довольно долго наблюдала за Гауком, не решаясь окликнуть молодого человека. Не хватало еще, чтобы самоуверенный купчишка вообразил, что интересен эборакской принцессе. Достаточно и того, что она танцевала с ним на пиру в Азрубале. Этот молодой человек сразу же привлек ее внимание и ростом, и статью, и красивым лицом, и черными вьющимися волосами, но знай она тогда, что он сын простого суранского купчика, то нашла бы возможность отказать. В королевстве почтенного Рикульфа эти суранцы играли, по мнению Урсулы, уж очень заметную роль.

– Достойный Гаук настолько близорук, что в упор не видит старых знакомых?

Все-таки она не удержалась и первой вступила в разговор. Но с другой стороны, сколько же можно спокойно смотреть, как этот наглец игнорирует эборакскую принцессу.

– Отчего же, – отозвался Волк после недолгой паузы, – я уже давно любуюсь твоим лицом, прекрасная Урсула.

Этот ответ можно было посчитать наглостью, но для затравки разговора пришлось принять за комплимент.

– Я слышала, что твой отец готовит обоз в Лэнд. Не мог бы ты оказать мне услугу, достойный Гаук.

– Я готов исполнить твое желание, прекрасная Урсула.

– Я хотела бы передать письмо своей подруге, принцессе Ингерне, дочери короля Леира.

– Обоз поведет мой брат Леденец.

– Если мне не изменяет память, то три дня назад твоего брата звали иначе.

– Его зовут Хоканом, а Леденец – это прозвище.

– В таком случае, похлопочи за меня перед достойным Хоканом, хотя, на мой взгляд, он грубиян изрядный.

Волк засмеялся:

– Это потому, что одолел гуяра на поединке?

– Нет, это потому, что он вольно обращается с гуярскими девушками.

– Слишком крепко обнимает?

– Достойный Гаук решил оскорбить гуярок?

– Это комплимент. Мой брат обнимает только красивых девушек, такой уж у него характер.

– А какой характер у достойного Гаука?

– Достойный Гаук обнимает только принцесс.

Наглость невероятная! Возможно Урсула и позволила этому негодяю кое-что лишнее, но ведь это был танец, в котором издревле многое дозволяется партнеру. Но этот чужак вообразил невесть что.

– А разве есть принцессы, позволяющие обнимать себя суранским купчикам?

Волк надменно усмехнулся прямо в лицо рассерженной гуярке:

– Мои предки, красавица, правили Сураном и Лэндом в те времена, когда твои еще землю палкой ковыряли.

Горданец хлестнул коня плетью и поскакал вперед. Расстроенная и рассерженная Урсула так и не нашла, что крикнуть ему в спину и едва не заплакала от обиды. Этот наглец вздумал попрекать ее предками! Да стоит ей только мигнуть глазом, как голова этого купчишки отлетит в дорожную пыль. Она еще покажет горданскому выродку, как опасно оскорблять гуярскую принцессу.

К сожалению, Урсуле так и не представился случай высказать Гауку свое возмущение, ибо за все время путешествия он так ни разу и не приблизился к дверце ее кареты, да и во время отдыха держался вдали. И только перед расставанием у стен Арпина карету Урсулы догнал брат негодяя, совершенно невыносимый мальчишка Хокан, по прозвищу Леденец:

– Ну что, красавица, послание будет?

Урсула даже не пыталась возмущаться, а просто сунула ему в руки письмо:

– Надеюсь, ты его не потеряешь вместе с головой. А своему брату передай, что он большой невежа.

Уважаемый Скилон пробежал глазами бумагу, переданную достойным Эшером, купцом из Азрубала, прибывшим в крепость с приличным обозом и многочисленной охраной. Весьма многочисленной, даже по нынешним неспокойным временам. Хотя, с другой стороны, путь достойному Эшеру предстоял неблизкий и нелегкий: дорога на Лэнд в эту осеннюю пору была опасной из-за стаи, активность которой возрастала с наступлением непогоды, не говоря уже о прочих сюрпризах, поджидавших купца в дальней дороге. Охотников поживиться чужим добром хватает в любое время года и независимо от погоды.

Комендант крепости достойный Кадор из Кимбелинов только плечами пожал в ответ на немой вопрос аквилонца: под его началом было две сотни гуяров-наемников их разных кланов, так что не было оснований опасаться сюрпризов от полусотни варваров достойного Эшера. Ворота крепости Измир, повинуясь взмаху руки коменданта, распахнулись, и обоз горданского купца проследовал за ее крепкие стены.

Уважаемый Скилон пригласил гостя к ужину из вежливости, свойственной всем аквилонцам. Кроме того, ему хотелось услышать последние сплетни славного города Азрубала. Жизнь на границе Сурана была невыносима скучна для молодого человека, с детства привыкшего к суете больших аквилонских городов. Достойный Эшер об аквилонских городах знал только по рассказам, но уважаемому Скилону посочувствовал.

– Чтобы добиться чего-то в жизни, приходится многим жертвовать, – заметил небрежно Скилон, оглаживая жиденькую бородку, отпущенную, надо полагать, для солидности.

Достойный Эшер охотно согласился с уважаемым Скилоном, ибо сам он с детских лет мотается по суранским степям, восточным леса, северным землям, но, увы, птица счастья каждый раз ускользает из его рук. Взять хотя бы гуярский поход, в котором он собрался было поучаствовать деньгами, в расчете на хорошую прибыль, но был отвергнут уважаемыми аквилонцами.

– Какой гуярский поход?

Достойный Эшер был удивлен неосведомленностью уважаемого Скилона. Хотя, если взять в расчет годы аквилонца и небольшой опыт в коммерческих делах, то вероятно его просто не сочли нужным поставить в известность.

– Причем здесь молодость, – лицо Скилона от возмущения покрылось красными пятнами, – торговый дом Апамеи, который я имею честь представлять здесь в Суране, один из самых влиятельных в Аквилонии. Если мерзавец Филон вообразил, что…

Уважаемый Скилон неожиданно осекся: чужаку необязательно знать о разногласиях между аквилонцами. Да, по правде говоря, достойный Эшер и не выказал особого интереса к словам собеседника, на красивом загорелом лице горданца читалась откровенная скука.

– Хун богатая страна, – вздохнул достойный Эшер. – Думаю, гуяры там изрядно поживятся.

В этом уважаемый Скилон не сомневался. Уж коли за организацию похода взялся сам Филон, да еще в тайне от других, то дело наверняка стоящее. Но если кто-то решил, что Скилон из Кадеты просто мальчишка, которого можно обвести вокруг пальца, то он здорово ошибся. Уважаемому Филону придется поделиться прибылью с домом Апамеи, иначе его ждут большие неприятности.

– Дороги в Суране сейчас небезопасны, – остерег аквилонца достойный Эшер. – Мне пришлось просить покровительства почтенного Гилроя, чтобы под его защитой добраться до Измира.

– Я не боюсь, – надменно заметил Скилон.

– Разумеется, – подтвердил горданец, – но предусмотрительность и хорошая охрана в торговых делах не помеха.

Утром уважаемый Скилон покинул Измир в сопровождении охраны, числом в добрую сотню всадников. Достойный Эшер вышел его проводить, на ходу передавая приветы многочисленным азрубальским знакомым, в том числе и уважаемому Филону.

С отъездом Скилона достойный Кадор из Кимбелинов почувствовал большое облегчение. Этот молодой торгаш был настоящим занудой, въедливым, как, впрочем, все аквилонцы независимо от возраста. Все время ему что-то мерещилось, вечно он суетился с разведкой безопасных путей для караванов. Замордовал гарнизон, молокосос! Правда, платили уважаемые аквилонцы совсем неплохо, но ведь и гуярская свобода стоит недешево. Шутка сказать, достойный Кадор уже год безвылазно сидит в этой дыре. В харогских кабаках, наверное, уже все вино скисло, его поджидая.

Достойный Эшер оказался внимательным слушателем и на редкость щедрым человеком, во всяком случае, благодаря его сочувствию, старый гуяр смог частично утолить мучившую его весь год жажду. Любезность Эшера сына Магасара зашла столь далеко, что он, не скупясь, выкатил несколько бочек крепкого суранского вина для гарнизона, по случаю рождения то ли сына, то ли внука, достойный Кадор уточнять не стал, зато охотно выпил за новорожденного еще один кубок. Все-таки, что ни говори, а среди суранцев тоже попадаются приличные люди. Конечно, достойный Эшер имел свой интерес в дружеской пирушке с Кадором из Кимбелинов. И достойный Кадор охотно удовлетворил любопытство горданца относительно общей ситуации в Кимбелинском королевстве и безопасности торговых путей.

– Бойся двурогих, горданец, это я тебе говорю, Кадор из Кимбелинов. Двурогие пострашнее стаи будут.

– Так уж и пострашнее, – не поверил достойный Эшер.

– Посланцы ада! – свистящим шепотом произнес гуяр. – Аквилонцы с ними договорятся. Этим выжигам дьявол брат родной, а вас, суранцев, двурогие прижмут так, что и не пикнете, если, конечно, мы, гуяры, не вступимся за вас. Но не даром, конечно.

Достойный Кадор опьянел неожиданно быстро: собеседника он видел уже как в тумане:

– Поможем за хорошую…

Но выговорить слово «плату» достойному Кадору уже было не суждено, он захрапел прямо за столом, уронив голову в опустошенное блюдо.

По мнению Кадора спал он совсем недолго, ну, может быть мгновенье, сморенный не столько вином, сколько усталостью. Однако проснулся он не там, где засыпал. И даже далеко не там. Рядом на телегах дружно храпели его подчиненные. Распряженные какой-то доброй душой кони мирно щипали травку, лениво помахивая хвостами. А кругом, куда ни кинь взгляд, простиралась степь, и только далеко у горизонта угадывались стены крепости, которую гуяры подрядились защищать.

По мнению достойного Кадора в этом деле не обошлось без колдовства, однако почтенный король Морвед, к которому он прискакал за помощью, был совершенно иного мнения. И это мнение он не замедлил выразить старому гуяру в весьма нелестных выражениях. Кадор из Кимбелинов был оскорблен в лучших чувствах, но протестовать не стал. Что ни говори, а крепость он проспал.

– Я этого негодяя горданца в порошок сотру! – Морвед грохнул по столу кулаком так, что стоящие на нем хрустальные суранские кубки разлетелись вдребезги. Достойный Кадор разделял гнев почтенного Морведа. Невероятная наглость, какой-то купчишка увел из-под носа кимбелинского короля лучшую крепость!

– Из-под твоего носа, пьяный дурак! – обругал его Морвед.

Король Кимбелинии уже собирался отдавать приказ о выступлении, когда ему доложили о прибытии гонца из злополучной крепости. Гонцом оказался тот самый молодец, который разделался на пиру у Рикульфа с Эгбертом из Арверагов. Звали его, кажется, Хоканом, и он был сыном горданского негодяя, осмелившегося захватить кимбелинскую крепость. Будем надеяться, что достойный Эшер одумается и не станет доводить дело до крови. Иначе ему придется испытать на собственной шкуре силу гнева почтенного короля Морведа.

В письме достойный Эшер в самых почтительных выражениях благодарил короля Кимбелинии за предоставленную в его распоряжение старую крепость и со своей стороны выражал готовность предоставить Морведу золотой заем на очень выгодных процентах, который тот у него недавно просил.

– Какой заем? Какие проценты? – почтенный Морвед даже побурел от гнева. – Он что, окончательно свихнулся, этот горданский негодяй?

– Речь идет о займе под десять процентов роста, который мой отец предоставил почтенному Гилрою за эту самую крепость Измир.

Каков Гилрой! Морведа даже затрясло от возмущения. Вот и имей после этого дело с эбораками. Еще не просохли чернила на брачном договоре, а он уже умудрился продать крепость будущего зятя, даже не спросив разрешения хозяина. И такой человек рассчитывает породниться с почтенным Морведом?!

– Поскольку права почтенного Гилроя на крепость Измир спорны, – продолжал как ни в чем не бывало Леденец, – то отец считает, что почтенный Морвед вправе рассчитывать на равное с королем Эборакии возмещение убытков. Мой отец предлагает тебе заем в пять тысяч золотых на тех же условиях.

Скажите, как он благороден, этот горданский мерзавец. Впрочем, сумма в пять тысяч золотых достойна уважения. Аквилонцы запросили бы процент по меньшей мере в пять раз больший. Крепость-то они прибрали в свое время к рукам бесплатно. Что, собственно, выиграет Морвед, расправившись с Эшером? Крепость придется вернуть аквилонцам. А что проиграет? Во-первых неизбежна ссора с почтенным Гилроем, и это накануне свадьбы с прекрасной Урсулой, во-вторых, не исключено, что горданец действует с ведома, а то и по наущению Рикульфа из Гитардов, у которого свои счеты с аквилонцами. Выходит, придется ссориться еще и с Рикульфом, а это уже не в интересах Морведа. И наконец: пять тысяч золотых на дороге не валяются, а деньги нужны, на носу свадьба. Морвед из Кимбелинов ни какая-нибудь рвань, невесту должен принять достойно. Свои обязательства перед аквилонцами он выполнил, а то, что эти ротозеи проморгали крепость, исключительно их вина.

– Хорошо, – неожиданно для Кадора согласился король, – я уступаю крепость Измир достойному Эшеру на названных выше условиях.

Леденец протянул ему бумагу:

– Золото будет доставлено тебе уже сегодня к вечеру, почтенный Морвед.

Черт бы побрал этих торгашей с их интригами. Хотя, в данном случае, Морвед остался в барыше. Уважаемый Филон наверняка полезет на стену от огорчения, но так ему и надо паразиту. Ловкий человек, этот горданец, ничего не скажешь. Аквилонцы ему этой ловкости не простят, что, впрочем, тоже на руку Морведу из Кимбелинов – некому будет долг возвращать.

Морвед усмехнулся и, посапывая от напряжения, поставил подпись под договором.

Глава 8 Сговор

Нельзя сказать, что смерть Арвида Гоголандского очень уж огорчила благородного Леира, но задуманный праздник был сильно подпорчен. Какое уж тут веселье, когда на дворе у вас покойник. Черт бы побрал и этого Гоголандского, и этих лесных разбойников, неужели нельзя было свести счеты подальше от Хальцбурга? Леир приказал прочесать всю округу, но больше для очистки совести – убийц уже и след простыл. В двурогих благородный Леир не верил, наверняка смерть старого владетеля дело рук арверагов. Или вестлэндского короля Гольфдана Хилурдского. Недаром же его ближайший подручный Гунар сын Скиольда вынюхивал подробности о скором приезде Арвида. Никак благородных лэндцев мир не берет. Поговаривают, что смерть Гоголандского огорчила Седрика, похоже у короля Октии были на него свои виды, он хотел протолкнуть его на вестлэндский трон. Да не выгорело дело у благородного Седрика.

А девушки хороши, что та, что другая. Благородный Леир не спешил выказывать им своего расположения. Стоит присмотреться к благородным красавицам, да и обстановка вокруг прояснится. Пожалуй, дочка Хилурдского покрепче будет, в глаза смотрит не мигая. А Гоголандская уж больно пуглива, хотя на ее месте испугался бы и мужчина – шутка сказать, голову с Гоголандского сняли чуть ли не у нее на глазах. Так что с выводами торопиться не стоит. Пусть поживут пару месяцев под присмотром Ингерны, заодно попривыкнут к суровому виду будущего мужа. Интересно, пугает ли лэндских красавиц гуярская борода?

Леир усмехнулся собственным мыслям и приподнялся на стременах, вглядываясь в горизонт. Пыль, клубившаяся у кромки земли, могла быть поднята стаей, для которой в это осеннее время была самая пора. Леир покосился вправо – до старой крепости храмовиков было еще далековато. Не слишком ли он увлекся размышлениями, так можно и в лапы монстра угодить.

Леир огрел коня плетью и галопом поскакал вперед. Немногочисленная свита с трудом поспевала за его сильным гнедым конем. До крепости было уже рукой подать, когда Леир внезапно остановил коня. Теперь уже можно было с уверенностью сказать, что впереди не стая, а самый обычный суранский обоз. В такую опасную пору, когда стая бесчинствовала в окрестностях озера Духов, отважиться на путешествие мог только очень легкомысленный человек.

Благородный Леир не ошибся в своих предположениях насчет владельца обоза. Вот уж действительно, дуракам счастье. Надо полагать, этот загорелый голубоглазый юнец родился в рубашке, либо уж очень усердно молила Бога о спасении его мать.

– Кто таков? – Леир небрежно похлопал плетью по запыленному сапогу.

– Хокан сын Эшера, веду обоз из Харога. А ты, вероятно, король Леир Киммаркский?

– Почему ты так решил?

– Короля за версту видно, – усмехнулся белозубый Хокан.

Не так-то он прост, этот суранский купчик, но уж очень самонадеян, даже охрана его обоза была небольшой, всего лишь двадцать узкоглазых и светловолосых варваров из Восточных лесов.

– У меня к тебе письмо, благородный Леир, от почтенного Рикульфа короля Гитардии.

Леир быстро пробежал письмо глазами:

– Рикульф затевает поход?

– Насколько мне известно, поход собирается возглавить достойный Осей сын Вортимера, он созывает под свои знамена гуярскую молодежь.

Скажите пожалуйста – достойный Осей! Леир презрительно скривил губы. Нахальный мальчишка, вот он кто, этот Осей из Кимбелинов. Хотя сам Леир был куда моложе сына Вортимера, когда впервые поймал в паруса ветер удачи. Счастье всегда улыбается молодым и дерзким. Вот и этот купчик проскочил мимо стаи, которая по расчетам благоразумных и предусмотрительных должна была разметать его обоз.

– Достойный Осей собирается выступить весной и рассчитывает, что окты и киммарки, пожелавшие к нему присоединиться, сумеют за зиму добраться до Сурана.

Вольному воля. Благородный Леир не собирался препятствовать киммаркской молодежи в поисках военной удачи. Король небрежно махнул рукой, и суранский обоз привычно запылил по степи. Белозубый Хокан поскакал вперед, нахлестывая коня. Конь был хорош, да и всадник уверенно держался в седле. Леир проводил его глазами и неспеша направился к крепости, где его уже поджидал высыпавший на стены гарнизон.

Благородная Ингерна была недовольна отцом. Можно подумать, что в Киммаркии некому границу прикрыть кроме короля. Что она должна говорить Хельге Хилурдской, которая уже месяц ждет решения своей судьбы? Не говоря уже о Дале Гоголандской, приболевшей после смерти деда, но теперь поправившейся. Не собирается же благородный Леир жениться сразу на обеих, то-то будет сплетен в округе. Кстати говоря, сплетен и слухов вокруг киммаркского трона и без того достаточно. Если благородного Леира не волнует собственное доброе имя, то побеспокоился бы о добром имени девушек, которым еще жить и жить. Да и репутация самой Ингерны подвергается серьезной опасности. Не сводня же она, в конце концов. Если благородный Леир не сделает выбора в ближайшие дни, то благородная Ингерна своей волей отправит претенденток домой.

Благородный Хольдрик сочувственно внимал расстроенной киммаркской принцессе. Положение самого Хольдрика тоже было двусмысленным. Вот уже месяц он торчал в Хальцбурге, формально ожидая выздоровления Даллы Гоголандской, которую вызвался отвезти домой, но, разумеется, и Ингерне, и королю Леиру, и всем окружающим были хорошо известны причины, заставляющие благородного окта все время откладывать отъезд.

Благородный Леир был, казалось, не против родственных уз с благородным Хольдриком, но недвусмысленно дал понять, что окончательное решение за Ингерной. А благородная Ингерна хоть и обращалась с Хольдриком дружески, с ответом не спешила, ссылаясь на предстоящую свадьбу отца. Был момент, когда благородный Хольдрик едва не приревновал будущую невесту к суранцу Бьерну. Уж слишком вольно вел себя мазилка в доме киммаркской принцессы. Но, присмотревшись к избраннице поближе, Хольдрик понял, что эта гордая и высокомерная красавица даже октского вождя не считает себе ровней, что уж тут говорить о простом суранце. Здесь в Хальцбурге Ингерна была настоящей королевой, и не было в городе, да и во всей Киммаркии человека, который осмелился бы пренебречь ее волей. У дочери благородного Леира характер был сильный и властный, настолько властный, что Хольдрик не раз уже подумывал об отступлении. Что он, собственно, мог предложить Ингерне взамен Хальцбурга? Разве что свой не слишком роскошный Фондемский замок в нордлэндском захолустье. Привлечь такую девушку можно только блеском короны, которой у благородного Хольдрика, увы, нет, хотя он пока не потерял надежды добыть ее. Возможно, он напрасно скрывает честолюбивые замыслы от избранницы? Ингерна истинная гуярка, способная поддержать мужа в высоких устремлениях. Король Леир медлит, присматриваясь к будущему зятю и возможному союзнику, так может быть дочь подтолкнет его к более решительным действиям? Седрик метит в императоры всего Лэнда и все меньше считается с Леиром. Такое положение не может устраивать киммаркского короля.

– Король Седрик самый сильный из гуярских королей, – нахмурилась Ингерна.

– Но он не вечен, – совсем не случайно вырвалось у благородного Хольдрика.

Ингерна, как показалось окту, взглянула на него с любопытством. И еще один человек отреагировал на слова, не предназначенные для его ушей. Суранец Бьерн чуть заметно ухмыльнулся в светлые усы. Это ухмылка не понравилась октскому вождю, но он сдержал себя, в конце концов, суранец мог улыбаться своим мыслям, безотносительно к чужому доверительному разговору.

А разговор этот происходил в большом зале нового дворца, который заканчивали расписывать художники. Оттар сидел под потолком и насвистывал под нос веселенький мотивчик. Его брат Рагнвальд трудился внизу, обучая прекрасную Даллу Гоголандскую нелегкому ремеслу художника. Вел он себя, по мнению окта, слишком вольно: левая его рука, обнимавшая девушку лежала так низко, что это место при всем желании уже нельзя было назвать талией. Красавица по этому поводу только розовела, но отнюдь не протестовала. Будь на ее месте гуярская девушка, Хольдрик, возможно, вмешался, но с лэндками иной раз не знаешь, как себя вести, дабы не попасть впросак.

– Ты мог бы попросить своего брата, не столь откровенно обнимать девушку?

Вопрос благородной Ингерны был предназначен Бьерну, сидевшему на лесах всего лишь в двух шагах от рассерженной принцессы, но услышали его все. Даже Оттар свесил голову, любопытствуя. О гуярских кумушках из свиты самой Ингерны и говорить нечего, эти буквально обратились в слух.

Хольдрику показалась, что несчастная Далла сейчас заплачет, от унижения и обиды у нее затряслись губы. Конечно, Ингерне стоило вмешаться, но зачем же так громко, привлекая внимание всех собравшихся в зале.

– Я всего лишь обучаю благородную Даллу искусству рисования, – немедленно отреагировал Рагнвальд. – И очень жаль, что некоторые особы усматривают в этом нечто предосудительное.

– Тебе следует умерить пыл, суранец, – отрезала Ингерна. – Я отвечаю за девушку перед ее родителями, пока она находится в моем доме.

По мнению благородного Хольдрика, прекрасная Ингерна уж слишком многое позволяла суранским мазилкам. Конечно, все трое были умными и воспитанными людьми, но это еще не повод, чтобы сажать их за один стол с гуярами и проводить целые дни в их обществе. Немудрено, что мальчишки обнаглели до такой степени, что стали заглядываться на благородных девушек.

– Кое-кто слишком много мнит о себе, забывая, что рожден в грязи. – Ингерна смотрела при этом не на Рагнвальда, а на невозмутимо продолжавшего малевать стену Бьерна.

– Если благородной принцессе угодно, то мы сегодня же покинем ее дом.

– Вы покинете этот дом, когда я захочу, и не раньше, чем закончите работу.

– Мы поторопимся, – небрежно бросил Бьерн.

Хольдрик испытывал сильнейшее желание проучить наглеца, но побоялся обидеть неловким вмешательством Ингерну.

– Я всего лишь требую элементарного соблюдения приличий. Неужели так трудно это понять?

Суранский мазилка даже головы не повернул в ее сторону. Это было уж слишком, Ингерна вспыхнула от гнева и направилась к выходу. Хольдрик поспешил за ней следом, проклиная суранцев и сожалея, что их с Ингерной разговор был так нелепо прерван. Но он надеялся, что принцесса не пропустила мимо ушей сказанные им важные слова.

Нравы при дворе киммаркского короля были патриархальные. Благородный Леир не чурался за обеденным столом самой разношерстной компании, от старейшин до простых киммарков, являвшихся порок к королю, как в трактир, выпить и закусить. Немудрено, что и благородная Ингерна порой допускала к себе кого попало. Однако на этот раз кроме нескольких гуярских девушек из знатных киммаркских семей, Хельги Хилурдской и обиженно дувшей губы Даллы Гоголандской никого не было.

Благородный Хольдрик неожиданно для себя оказался здесь единственным мужчиной, если не считать двух старичков-киммарков, давно уже перешедших на постоянное харчевание у благородного Леира.

– Прибыл купец из Сурана, – седой слуга склонился перед Ингерной. – Он просит твоего внимания, благородная госпожа.

Благородный Хольдрик с интересом оглядел вошедшего молодца. Чем-то он был похож на суранских художников: такой же широкоплечий и статный, с загорелым лицом. И смотрел на благородных господ так же нагловато и насмешливо.

– Гуяры готовят поход в страну Хун, – Ингерна передала письмо замешкавшемуся соседу. – Есть над чем подумать, благородный Хольдрик.

Она еще о чем-то расспрашивала посланца, кажется о благородной Урсуле и ее предстоящем замужестве, но Хольдрик почти не слышал пространных ответов суранца. Ему вдруг стало очевидным, что Ингерна не только слышала, что он ей сказал, но и догадалась о его тайных планах. Поход Осея привлечет многих гуяров, а значит, у тех, кто останется, появится возможность вершить свои дела в куда более выгодных условиях. Хольдрика поддерживают многие лучшие октские семьи, и надо сделать все, чтобы их мощь не ослабла в эти решающие месяцы. Благородная Ингерна согласна выйти замуж за Хольдрика, но только при условии, что он станет октским королем. Боже мой, каким же Хольдрик был дураком, не разгадав с самого начала характер этой на редкость честолюбивой киммаркской красавицы. Благородная Ингерна не желала брака своего отца ни с Хельгой Хилурдской, ни с Даллой Гоголандской, ибо этот брак сразу же отодвигал ее на вторые роли в Киммаркском королевстве, а уж рождение у Леира наследника и вовсе делало ее будущее незавидным. И с суранцами она фамильярничала не случайно. Оттар и Рагнвальд должны скомпрометировать Хельгу и Даллу в глазах и самого Леира, и всей гуярской верхушки, которая и без того всячески старается помешать браку. В этом объяснение сегодняшнего поведения Ингерны, раздувшей практически из ничего, из детской шалости грандиозный скандал. Интересно, эти ребята в курсе происходящего, или прекрасная гуярка использует их вслепую? Впрочем, суранец Бьерн не похож на наивного человека. Смотри как ловко он подыграл Ингерне сегодня утром. А Хольдрик хорош, нечего сказать! Под его носом разворачивалась сложнейшая интрига, с далеко идущими последствиями, в том числе и для него самого, а он только сейчас, чуть ли не месяц спустя, стал улавливать ее суть. Каким же дураком он казался принцессе. Ведь Ингерна намекала ему на возможность создания в Лэнде единой империи, а он почему-то решил, что она хлопочет об отце, благородном Леире, и уклонился от разговора. Не об отце, а о самой себе хлопочет киммаркская красавица. Если Леир умрет, не оставив наследника, то муж благородной Ингерны вполне законно сможет претендовать на его место, особенно если этот муж король Октии и способен подтвердить претензии силой.

Суранский купец уже покинул зал, а Хольдрик все еще продолжал сидеть в глубокой задумчивости, чтобы не сказать в остолбенении.

– Ты так и не притронулся к еде, благородный Хольдрик, – огорченно заметила Ингерна. – Или тебя так взволновал предстоящий поход?

Девушек за столом уже не было, лишь привычно дремали в углу два старых гуяра. Самое время для откровенного разговора, если ему вообще суждено состояться.

– Ты знаешь причину моего пребывания здесь, благородная Ингерна. Целый месяц потребовался мне, чтобы понять очевидное: киммаркская принцесса никогда не станет женой Хольдрика из Фондемского замка.

Ингерна слушала молча. Темные брови сошлись у переносицы, а на губах появилась чуть заметная усмешка и, похоже, презрительная. Но она поторопилась с оценкой.

– Однако это вовсе не означает, что Хольдрик Кольгрим откажется от твоей руки, благородная принцесса.

Темные ресницы чуть дрогнули:

– Как это понимать?

– Это надо понимать как предложение не только руки, но и октской короны.

– Благородный Хольдрик решил стать королем?

В этом вопросе не было насмешки, наоборот – он никогда не видел столь серьезных глаз у благородной Ингерны.

– А разве благородная Ингерна не собирается стать королевой?

– Хватит ли на всех корон, благородный Хольдрик?

– Я предлагаю одну на двоих и на весь Лэнд.

Сердце Хольдрика готово было лопнуть от напряжения. Сейчас, в это затянувшееся мгновение, решалась его судьба, и он очень боялся, что ошибся и в своих расчетах, и в этой девушке.

– Хорошо, – твердо сказала она, – наследница короля Леира не откажет Хольдрику королю Октии.

Суранец Хокан, с обозом которого Хольдрик решил отправиться в путь, нетерпеливо теребил повод красавца коня. Телеги пылили уже где-то далеко впереди, а благородный окт все никак не мог выпустить из своих рук горячую узкую ладонь будущей жены, которая была столь любезна, что вызвалась проводить гостя за пределы Хальцбурга. В ее глазах была решимость, но, увы, не было любви. Но разве могла дочь Леира полюбить просто Хольдрика? И значит, он должен стать королем октов. Это судьба.

Хольдрик, наконец, отпустил руку девушки, прыгнул в седло, коротко и надменно кивнул головой, в очередной раз подтвердив свою решимость идти до конца по намеченному совместно пути, хлестнул коня плетью и поскакал догонять уходящий суранский обоз.

– Надо полагать, он не струсит?

Ингерна резко повернулась к задавшему этот вопрос суранцу. На губах Бьерна играла презрительная и высокомерная усмешка. Впервые Ингерна пожалела, что доверилась чужаку, тень сомнения коснулась ее сердца – не предаст ли ее этот в общем-то случайно встретившийся на пути человек?

Глава 9 Отметина

Туз увидел Тора Ингуальдского издалека и приветливо помахал ему рукой. Тор, ни секунды, не медля, вскочил в седло и, поднимая тучи брызг, переправился через ручей. Встреча была назначена загодя, но, к сожалению, не все сложилось, как задумывалось. И Тор вправе был предъявить Тузу претензию:

– Я жду тебя здесь с полудня.

– Новости из Сурана. Леденец прибыл с обозом. Пока все идет по плану: Осей выступает по весне в поход на страну Хун.

– А как в Восточных лесах?

– Там готовятся. Гуяров ждет большой сюрприз. В Суране тоже все идет на лад. Лейтенант прибрал к рукам крепость Измир, а Волк формирует в Арпине отряд суранской милиции.

– И гуяры смирились с потерей крепости? – удивился Тор.

– Гуяры считают, что крепость находится в руках достойного Эшера сына Магасара. Пусть и дальше пребывают в столь же счастливом неведении.

– А пушки? – вспомнил о самом главном Тор.

– С пушками теперь будет проще. Их уже свозят в Измир со всего Сурана. Как только станет санный путь, их переправят в Лэнд. Главная опасность поджидает нас здесь, на границе. Какой-нибудь любопытный гуяр сунет нос и…

– Артуру следует поговорить со стариком Освальдом, его арвераги должны на время ослепнуть.

Туз кивнул головой. Придется договариваться с арверагами, иначе можно погубить все дело. Обозы со стен крепости видны как на ладони, проскочить незамеченными даже ночью не удастся. Речь ведь идет о десятках обозов. Путь от Сурана до Лэнда оборудован десятком станций, где людей и лошадей встретят и накормят, но остается самый трудный и опасный отрезок, по Приграничью и Нордлэнду, где главную опасность представляют не стихия и не животные, а люди.

– Неплохо было бы получить здесь в Киммаркии замок, – покосился Тор на Туза. – Похлопочи перед своей принцессой, глядишь, она возведет суранца Бьерна в гуярские вожди.

Ехать пришлось довольно долго, солнце уже клонилось к закату, когда они приблизились к лесной крепости, когда-то сожженной королем Гарольдом, но ныне восстановленной и даже обнесенной глубоким рвом. Туз не стал въезжать в ворота крепости, а остановился на поляне. Несмотря на довольно поздний час, жизни в крепости и вокруг нее била ключом.

– Сколько у тебя людей?

– Три сотни.

– Мало, – поморщился Туз.

– Они меняются, – пояснил Тор, – иначе нельзя: исчезновение надолго из села молодых мужчин вызовет подозрение. Здесь в основном бывшие дружинники и их сыновья, люди обученные владеть мечом. Мы готовим сотников и десятников, а они, возвратившись в свои села и городки, подбирают надежных людей и сами их обучают. Так безопаснее и быстрее.

– Разумно, – одобрил Туз.

Дружинники, усердно занимаясь своим делом, то и дело бросали взгляды в сторону незнакомого всадника. Говорили, что этот молодой широкоплечий воин, с холодными как лед синими глазами, и есть принц Бьерн, сын короля Рагнвальда и внук короля Гарольда. Если это действительно так, то с будущим королем Лэнду действительно повезло. Пожилые дружинники, ходившие под знаменами Гарольда, мысленно поздравляли себя с началом большого дела. Дожили все-таки. Хотя мало кто верил, что пробьет час возрождения Лэнда. И вдруг словно из-под земли появились два десятка меченых во главе с самым что ни на есть лэндским принцем. Ребята, по всему видно, хваткие, и если уж Бог послал лэндцам с того света меченых на подмогу, то грех было бы проиграть решающую битву.

– Возможно, мне придется уехать в Бург, – обернулся Туз к Тору, – но до этого нам непременно нужно будет навестить Освальда. Передай мои слова Артуру, как только он вернется из Клотенбурга.

– Артур тебе не простит, если ты не отдашь ему голову Седрика из Октов.

– Отдам, – усмехнулся Бьерн. – И еще несколько тысяч октов в придачу.

– Рассчитываешь на Гвенолина?

– Не знаю, – вздохнул Туз. – Гвенолин чистокровный гуяр. Одно дело, мстить октам за убитых друзей и совсем другое, выступить против своих на стороне чужаков.

– Мы же обещаем арверагам земли в Остлэнде.

Туз пожал плечами:

– Чужая душа потемки, Тор, а уж гуярская душа тем более.

– Я так понимаю, что на свадьбе короля Леира нам не гулять? – Тор вдруг широко улыбнулся и подмигнул товарищу.

– Этот старый гуярский петух обойдется и без лэндских курочек.

– Девушки знают, кто вы такие?

– Скоро узнают.

Туз остался доволен увиденным. Тор времени зря не терял и буквально за месяц создал дружину в тысячу всадников. Хотя для большого дела этого мало, очень мало.

– Всем дружинникам обещай освобождение от податей на десять лет.

– Не много ли?

– В самый раз, – отрезал Туз. – Людям надо дать роздых после гуярского беспредела.

– Тягловую лошадь опасно освобождать от хомута на долгое время, потом запрячь будет трудно.

– Десять, – повторил Туз. – И позаботься, чтобы об этом узнало как можно больше людей.

Благородная Ингерна пребывала в отвратительном состоянии духа, а если быть более точным, то ее просо распирало от ярости. Это было заметно и по решительности почти мужского шага и по нервно подрагивающим рукам. Время от времени она бросала на сохраняющего полную невозмутимость суранца негодующие взгляды и вот-вот была готова сорваться на крик. Огромным усилием воли ей удалось взять себя в руки.

– Тебе не кажется, что твои братья слишком долго возятся с этими глупыми курицами?

– Ты сама виновата, благородная Ингерна, – пожал плечами Бьерн, – незачем было пугать пташек, которые уже сунули головы в сети птицеловов.

– Должен же был этот толстый болван Хольдрик сообразить, что я от него добиваюсь.

– Ты поторопилась, благородная принцесса и поломала нам игру.

Ингерна фыркнула как лошадь, которую слишком дерзко схватили под уздцы. Вот уже целый месяц она создает условия для Оттара и Рагнвальда, целыми днями они кружатся вокруг девушек, а воз и ныне там.

– Чего ты хочешь от моих братьев?

– Ты отлично знаешь чего я хочу, – взорвалась Ингерна. – Эти лэндские девки должны забеременеть, а от черта или от твоих братьев, мне все равно.

Впервые она говорила столь откровенно. До сих пор все ограничивалось намеками и многозначительными взглядами. Конечно, этот суранский наглец не столь наивен, чтобы не понять ее истинных целей. И тем не менее, он тянет, набивает цену, отлично понимая, что времени остается в обрез. Благородный Леир может объявить о своем решении в любую минуту.

– Сколько ты хочешь?

– Дело не в деньгах, – равнодушно отозвался Бьерн.

– А в чем же?

– Я хочу знать, какая роль уготована мне в этом деле. Благородный Хольдрик получает жену и корону, благородная Ингерна мужа и корону, и даже не королевы, а императрицы, а что получает суранец Бьерн?

– А что бы ты хотел получить? – сверкнула глазами Ингерна.

– Гарантии, что меня не выбросят из дела, когда придет время делить барыши.

Торгаш! В впрочем, что можно ожидать от суранца. С каким бы наслаждением благородная Ингерна вцепилась бы в эту самодовольную рожу. Ну почему такое великое дело зависит от мерзавцев?! Самое страшное, уже поздно что-либо менять, поздно нанимать других, поздно плести новую интригу, все может решиться в ближайшие дни. Благородный Леир уже обмолвился о возможной свадьбе, правда, не назвал имя невесты. Но благородной Ингерне все равно, кто станет матерью будущего наследника, Хельга Хилурдская или Далла Гоголандская, для нее рождение ребенка обернется полным крахом. Даже Хольдрик от нее отвернется. Да и не сможет он усидеть на троне без помощи Леира, даже если ему удастся устранить Седрика. А потом – деньги. Кто даст Хольдрику деньги? Этот суранец обещал ей заем. А кстати, откуда у мазилки такие деньги?

– Золото принадлежит не мне, – Бьерн словно угадал ее мысли, – и эти люди требуют от меня гарантий, и я их дам, но не раньше, чем получу их от тебя, благородная Ингерна.

– И что я должна сделать?

– Стать моей любовницей.

Звон пощечины был оглушительным, так, во всяком случае, ей показалось, но суранец даже не изменил позы, разве что левая щека чуть порозовела. Синие холодные глаза его выражали презрение.

– Большие цели достигаются большими усилиями, благородная Ингерна. Корона отливает золотом, но крови и грязи на ней куда больше.

Об этом он мог бы ей не рассказывать. Ингерна закусила губу, спасаясь от подступающих к горлу бессилия и страха. Этот человек слишком много знает, и воспользуется этими знаниями сполна. Конечно, его можно убить, но тогда все рухнет и рухнет навсегда. Хольдрик ждет денег, и она их ему обещала. У аквилонцев просить поздно, да и никто не даст женщине таких денег, пусть даже если она трижды гуярская принцесса. На такое может решится только отчаянный авантюрист вроде Бьерна.

– Ты не художник.

– Я агент торгового дома достойного Эшера и прибыл в Лэнд не только для того, чтобы расписать дворец прекрасной Ингерны. Мне нужен замок в самом сердце Киммаркии, где могли бы передохнуть суранские обозы перед броском в Нордлэнд и Вестлэнд. Мне нужны высокие покровители, и я готов помочь благородному Хольдрику в его честолюбивых устремлениях. Но более всего мне нужна ты.

– Почему?

– Потому что ты мне нравишься, и было бы обидно за здорово живешь отдавать непорченый товар октскому невеже.

– Негодяй.

Надо было оборвать этот разговор в самом начале и выставить этого человека из своей комнаты, из своего дворца, из королевства, из своей жизни наконец. А она сидит и слушает. И спокойно принимает из его уст грязные комплименты, ибо ничего чистого от этого человека исходить не может. А происходит все это потому, что она, киммаркская принцесса, тоже не без греха. Она добровольно полезла в болото, и теперь уже поздно выгребать обратно. Не может же она, благородная Ингерна дочь Леира, спокойно наблюдать всю оставшуюся жизнь за торжеством глупой курицы, именующейся киммаркской королевой, и сгорать от ненависти к самой себе при одной только мысли, что у нее был шанс, но не хватило твердости, довести дело до конца. Конечно, она могла бы отравить обоих претенденток, но отец, конечно, догадался бы, чьих это рук дело и нашел на их место десяток других. Весь расчет был на то, что благородный Леир, человек гордый и тщеславный, будет глубоко уязвлен предпочтением, отданным его невестой простому суранцу. Да и разразившийся скандал надолго бы отбил охоту у Леира из Киммарков к невинным девушкам и к семейной жизни. Все было продумано, все учтено, даже характер отца, даже честолюбие Хольдрика из Октов, даже наивность этих куриц и расторопность суранских молодцов. Не учла она только одного, что ей самой придется искупаться в той зловонной яме, которую она старательно приготовила для других. А этот купчишка учел, и глупо сейчас молить его о снисхождении, выставляя себя ему на потеху слезливой дурочкой, которой в куклы бы играть, а не пускаться в битву за императорскую корону.

– Я согласна, – выдохнула она с ненавистью и отвращением к самой себе, – но только после того, как справят дело твои братья.

– Сейчас, моя дорогая, – Бьерн решительно обнял ее за плечи и притянул к себе, – расчетливый купец всегда берет плату вперед.

Лучше бы он ее изнасиловал, этот суранский подонок. Ей было бы легче. Сохранила бы остатки уважения к самой себе. Кажется, она даже заплакала от унижения и боли: отдалась как последняя шлюха и кому – суранскому мазилке, в душе которого нет ничего святого. Она ненавидела этого человека как никого и никогда в своей недолгой жизни. Боже мой, ну зачем ей власть, если в уплату за нее приходится поганить душу и тело. Ингерна с ненавистью смотрела в спину уходящего Бьерна. Когда-нибудь он жестоко заплатит ей за сегодняшнее унижение. Никто прежде не мог заставить киммаркскую принцессу Ингерну уронить хотя бы слезу, а сейчас она плачет навзрыд, кусая губы, чтобы не закричать от ярости и бессилья.

Бьерн сдержал слово, через день он показал Ингерне беспечно спящих в обнимку Оттара и Хельгу, а в соседней комнате – Даллу и Рагнвальда.

– Как видишь, я был прав – дурной пример заразителен.

Ей очень захотелось плюнуть в это наглое улыбающееся лицо, но она сдержала себя. Путь к власти не усыпан розами, и уж коли Ингерна встала на этот скользкий путь, то нужно привыкать к грязи, среди которой придется жить.

– Эту картину должен увидеть мой отец.

– Как угодно, – холодно ответил Бьерн.

– Ты, я вижу, не слишком дорожишь своими братьями?

– Не в интересах короля Леира раздувать эту историю. Ни одна из девушек не объявлена его невестой, так что с моих братьев взятки гладки.

Бьерн оказался прав. Благородный Леир только оскалил по волчьи пожелтевшие зубы и, круто развернувшись на каблуках, покинул дворец дочери. Благородной Ингерне так и не удалось переброситься с ним словом. Слухи о предстоящей этой зимой свадьбе короля Леира утихли сами собой. Зато тут же поползли другие, бросающие тень и на незадачливых претенденток, и на самого Леира, вздумавшего в зрелые годы конкурировать с молодыми жеребцами и потерпевшего обидное фиаско.

Благородный Стиг Гоголандский, сын покойного Арвида, был весьма раздосадован подобным оборотом дела. Он почему-то считал брак дочери с Леиром почти решенным. Во всяком случае, король Киммаркии прозрачно намекал на это в последних письмах к королю Седрику, который настойчиво хлопотал за Даллу Гоголандскую, дабы досадить Хилурдскому. Поначалу благородный Стиг грешил на происки вестлэндцев и был потрясен до глубины души, узнав истинную причину разрыва. Благородная Ингерна не отказала себе в удовольствии, поведать огорченному отцу о всех подробностях скандального происшествия. Разумеется, она клялась сохранить неприглядную историю в тайне, но Гоголандский ей не поверил, уж очень странно при этом улыбалась киммаркская принцесса. Настолько странно, что Стиг, человек неглупый, сразу сообразил, что в этой истории Ингерна не без греха. Именно ей брак отца не сулил ничего хорошего, и, надо полагать, она приняла меры, чтобы ему помешать.

Разговор с дочерью укрепил Гоголандского в этой мысли. Прекрасная Далла не чувствовала себя виноватой и на довольно мягкие укоры отца ответила настолько дерзко, что и без того выведенный из себя Стиг, собрался уже проучить ее плетью. Впрочем, с этим спешить как раз не стоило. В доме принцессы Ингерны слишком много ушей и длинных языков, которые мигом разнесут весть о постигшем Гоголандского несчастье по всему Лэнду. Винить следовало самого себя да покойного отца, благородного Арвида. Погнались за короной и получили то, что причиталось. Верхом безумия было оставить Даллу, в сущности еще ребенка, в этом гуярском борделе. Понадеялся на благородство Леира, на строгость гуярских нравов, но, похоже, и сам киммаркский король остался в дураках. Какова Ингерна, вот вам и королевская дочь! И в довершение ко всему, как не без злорадства поведала Стигу Далла, эта гуярская стерва в открытую путалась с суранским мазилкой. Немудрено, что глупенькая Далла в конце концов не устояла и последовала дурному примеру, как и Хельга Хилурдская, кстати говоря. Сознание того, что ни он один остался в дураках, несколько смягчало гнев и разочарование благородного Стига. Неприятность, что и говорить, была немаленькая, но только глупец рассказывает о своих бедах всему миру. Этому наглому суранцу Рагнвальду он еще свернет шею, но не сейчас, а в тот момент, когда его внезапную смерть никто не сможет связать с именем Даллы Гоголандской.

– Кстати, откуда у суранца лэндское имя? – благородный Стиг задал вопрос вслух, хотя и не рассчитывал, что дочь сумеет на него ответить. Глаза у Даллы сразу стали круглыми, а лицо таинственным. Благородный Стиг даже крякнул с досады: ну какая из этой дурехи королева, ей бы в куклы играть. Конечно, негодяй наплел ей с три короба.

– Я слышала, как Бьерн назвал Оттара ярлом Хаарским. И благородная Хельга это слышала. Мы решили, что они сыновья благородного Ульфа Хаарского, который когда-то служил Храму в Суране.

– И они, конечно, вам это подтвердили, – иронически прищурился Стиг.

– Нет, они только посмеивались.

Посмеивались. Подонки! Не могли эти сопляки быть сыновьями Ульфа Хаарского. Во всяком случае, ни о каких сыновьях убитого у крепости Дейра несчастного ярла прежде не было ни слуху, ни духу. Если не считать сына Ивара, убитого в сражении с гуярами у города Кольбурга. Стиг хоть и недолго, но знал Ивара. Вспыльчивый был человек, но погиб достойно, как и подобает благородному владетелю.

– У Рагнвальда рисунок вот здесь, – приложила Далла руку к груди, – на левой стороне.

Благородный Стиг вскинул на дочь удивленные глаза:

– Какой еще рисунок?

– Не знаю, но он не смывается, я пробовала. А Рагнвальд смеялся. Какое-то сооружение, возможно замок или башня.

– Башня?! – Стига аж подкинуло в кресле: – А у второго? У Оттара?

– Не знаю, – испуганно отшатнулась Далла.

– Найди Хельгу и приведи сюда, – распорядился пришедший в себя Гоголандский. – И никому ни слова, даже этому твоему Рагнвальду.

Меченые! Кто бы мог подумать. Но почему Рагнвальд? Боже мой, какой же он, Стиг, дурак. Двадцать три года назад отец, благородный Арвид, смеясь рассказывал о рождении у Сигрид, королевы Нордлэнда, двух сыновей-близнецов, и это через полтора года после смерти мужа, короля Гарольда. И еще поговаривали, что отцом новорожденных является Бес Ожский. Тогда Стигу, раненному в битве у Расвальгского брода, было не до глупых историй. Столько лет прошло с той поры, и вот как жизнь повернулась. Сыновей Сигрид, павших в последней битве звали Оттар и Рагнвальд, а сына короля Рагнвальда звали Бьерном, как и этого суранского мазилку. Если догадка Стига верна, то не старшим братом он приходится Рагнвальду и Отару, а родным племянником. Забавно. Выходит, напрасно веселился когда-то Арвид Гоголандский над чужим то ли счастьем, то ли несчастьем, вот Бог и наказал, если не бес попутал его внучку.

Убийцы благородного Арвида назвались ярлом Мьесенским и ярлом Агмундским, а Стиг решил тогда, что это либо Хольдрик что-то напутал, либо кто-то подшутил напоследок над старым Гоголандским, зная, что на его руках кровь Мьесенского. А теперь все поворачивается по иному. Зря, выходит, Стиг грешил на Хилурдского. Вот, оказывается, откуда был занесен меч, и падал он на голову владетеля Арвида Гоголандского целых двадцать лет. Черные вороны в алых плащах, так назвал их Хольдрик из Октов и, пожалуй, попал в точку. Ярл Мьесенский, это, вероятно, сын благородной Ингрид, которая исчезла вместе с королевой Сигрид. Если бы не нашествие гуяров, она, возможно, стала бы женой Стига Гоголандского. Разговоры между Арвидом и ярлом Мьесенским об этом шли. Но жизнь рассудила по иному, и сын Ингрид Мьесенской не стал внуком Арвида Гоголандского, а стал его убийцей. Ничто и никому не прощается в этом мире, и один совершенный грех влечет за собой другой, и эта цепь тянется через всю историю рода человеческого, а конца ей не видно.

Хельга Хилурдская с неохотой, но подтвердила, что у ее любовника Оттара тоже есть отметина на груди. Благородному Стигу показалось, что знает эта скрытная дочь не менее скрытного отца гораздо больше, чем говорит, но расспрашивать ее не стал, ему и так все стало ясно. Оставалось только подумать, какую пользу можно извлечь из чужой тайны. Кто знает, быть может это свалившееся на его дочь несчастье, обернется в будущем светлой стороной и для Даллы и для Стига Гоголандского.

Глава 10 Имя

Благородная Сигрид с большой неохотой покидала свой дом в Южном лесу, ставший таким привычным за двадцать с лишним лет. Она долго объясняла Таху опасность предпринятой им затеи. Нельзя так рисковать женщинами и детьми, когда в Суране все еще зыбко и ненадежно. Тах слушал ее с удивлением, поскольку благородная Сигрид больше всех настаивала в последние годы на переезде, жаловалась, что с детьми сладу нет, что они одичали среди вохров, и что пришла пора, выводить их к людям. Разумеется, благородная Сигрид в своих жалобах не была одинока. Тах выслушивал подобные упреки в различных вариациях ежедневно от своих жен. В такие минуты он почти искренне жалел, что у него три жены, а не одна или, в крайнем случае, две. А потом, все трое его отчаянно ревновали, и каждая долгая отлучка несчастного Таха вызывала такой ворох подозрений, что впору было топиться. Ревность, по мнению Таха, была необоснованной, поскольку он был на редкость верным мужем и искренне любил всех своих жен: и белотелую, несколько располневшую в последние годы от частых родов Марту, и горячую порывистую Ингрид, и жадную до ласк Гильдис, которая ну никак не хотела уступать годам даже грана своей молодости и красоты. К тому же Тах был заботливым отцом. Он одинаково любил и своих детей, и своих племянников, и своих сестер и братьев, всю ту ораву, которая вечно путалась под ногами и встречала каждое его возвращение радостным визгом, а отъезд – дружным ревом. Словом, Тах был мужем, каких поискать, и его стремление подобрать лучшее жилище было продиктовано исключительно заботой о женщинах и детях. Но вот подишь ты, никто не запрыгал от радости, а все женщины нахохлились как сычихи, словно он предложил им для проживания вохрову берлогу, а не веселый суранских городок, обнесенный к тому же высокой стеной.

– Да хватит вам, – рослая, черноволосая в отца, дочь Сигрид и Беса Хильда решительно поднялась с места, – вы просто боитесь высунуть нос на свет божий и будете приводить еще тысячи причин, только бы не двигаться с места.

Благородная Кристин посоветовала Хильде помолчать, пока старшие не выскажут мнение и поджала увядающие губы.

– А с какой стати мы должны молчать?! – возмутилась Хильда. – Вам-то что, у вас мужья есть, а нам за вохров прикажете выходить?

Хильду, конечно, можно понять, девушке уже за двадцать, сколько же ей в лесу киснуть. Но надо же и меру знать – нельзя дерзить старшим. Однако Хильда была отнюдь не одинока в претензиях на лучшую долю, ее тут же дружно поддержала девичья половина клана меченых. Даже родная дочь Кристин Инга позволила себе несколько вольных замечаний в адрес матери. Кристин рассердилась не на шутку, а потом неожиданно обмякла и махнула рукой. И Сигрид ее поняла: всем им страшно возвращаться в тот ненадежный мир. Но ведь старшие сыновья уже там, а значит придется сделать решительный шаг, чтобы разделить с ними тяготы и невзгоды, возможно даже поражение, но хочется надеяться что победу.

– Поедем, – вздохнула Сигрид. – Рано или поздно, но выбираться отсюда придется.

В крепости Измир Сигрид почти пожалела о своем решении. Все-таки дом в Южном лесу был более надежным местом, почти четверть века прожито там. Многое пережито, многое передумано, многое быльем поросло. А спроси ее о прожитых годах – жалеет ли? Пожалуй, ответила бы отрицательно – вон каких сыновей они там нарожали и подняли на ноги. О девках речь впереди. Их еще пристроить надо, выдать замуж за приличных людей. Только где их найти, приличных-то? Не за суранских же торгашей отдавать дочерей благородных кровей. В Южном лесу Сигрид горя не знала, а здесь за девушками глаз да глаз нужен. Разве ж эти разморенные покоем клуши углядят за своими дочерьми. Просто с ума посходили от суранской роскоши. Целыми днями крутятся у зеркал, словно молоденькие. Это в их-то годы. Уже и самой младшей Астрид Ульвинской скоро сорок стукнет. Хотя, кому как ни Сигрид их понять: двадцать три года прожито вместе, вдали от людей. Тут не только одуреешь, но завоешь. И выли: от тоски, от заброшенности, от ненужности этому миру. И ничего у них не было кроме надежды, что жизнь их детей сложится лучше и счастливее. Кажется, надежды начинают сбываться. Не может Господь допустить, чтобы их трудная жизнь пошла прахом. И за муки матерей должен же он послать хоть немного счастья детям.

Сигрид поежилась на холодном ветру, и запахнула поплотнее роскошную шубу из беличьего меха. Подарок, присланный Бесом Ожским из Восточных лесов. Где-то там в глухих местах он отлаживал ловушку для самоуверенных гуяров. Сигрид с ненавистью посмотрела вниз, где огибая крепость Измир, двигались по направлению к Харогу гуярские подводы, доверху набитые людьми. Конных тоже было немало. Ни мороз, ни ветер не были им страшны, впереди ждала победа и богатая добыча. Хищники. Стая ненасытная. Но в этот раз им предстоит подавиться. По словам Таха, гуяров из Лэнда ушло не менее двадцати тысяч. Самых молодых, самых воинственных, а значит, сыновьям Сигрид будет легче. Двадцать пять лет она копила ненависть, и этой ненависти хватит, чтобы утопить все гуярское войско. Владетель Ожский не может проиграть эту решающую битву, не имеет права. Она простила ему такое, чего никому и никогда не прощают, но поражения она ему не простит. Потому что поражение – это смерть. Не Сигрид, нет, она свое пожила – это гибель ее детей и внуков, гибель Лэнда, который она так жаждет возродить.

Гуяры обошли крепость стороной, поскольку Измир был недостаточно вместителен для такого количества людей. Да Тах и не собирался открывать им ворота. Меченый развил в Западном Суране кипучую деятельность. Хлопотал без устали, снабжая прибывающих гуяров продовольствием, и гадил где только мог. Сотни гуяров по милости достойного Эшера так и не добрались до Харога, так и сгинули в Суранской степи. Тах Ожский свое дело знал, и его ненависть была бесшабашной и веселой, в отличие от ненависти Сигрид, черной и тягучей, от которой темнело в глазах и холодело сердце.

Сигрид спустилась со стены по широким каменным ступеням, отполированным тысячами ног за те столетия, что отшумели степными ветрами за стенами старой крепости. Она понемногу стала привыкать к людскому гаму, который страшно раздражал ее в первые дни пребывания в Измире. Городок, по правде сказать, был невелик и едва ли насчитывал более двух тысяч жителей, включая суранский гарнизон достойного Эшера, но после суровой простоты Южного леса, где человек растворялся в безмолвии природы, Измир казался ей шумным муравейником.

Сигрид медленно пошла мимо торговых рядов, где даже в эту раннюю пору суетилось больше сотни суранцев, продавая и покупая снедь, выращенную в соседних деревнях, да нехитрый товар, произведенный большей частью здесь в крепости. Впрочем, товар был не так уж плох. Присмотревшись, Сигрид выбрала для себя большой хрустальный кувшин, с искусно вырезанными на нем цветами и райскими птицами. Во всем, что касалось стекла и предметов из него производимых, суранцы были непревзойденными мастерами.

Толпа немедленно расступилась при ее приближении. Отвыкшую от знаков внимания Сигрид это немного смутило, но в то же время ей было приятно вновь ощутить бремя и сладость власти, утерянной, казалось, навсегда. Конечно, для измирцев она была не королевой, а всего лишь матерью достойного Эшера, коменданта крепости, но и этого было достаточно, чтобы глаза опускались долу, а спины почтительно гнулись. Сигрид улыбалась в ответ благосклонно и горделиво.

В лучшем доме Измира, принадлежавшем прежде уважаемому Скилону, а ныне конфискованном Тахом для нужд своей многочисленной семьи, царили покой и благолепие. Относительный, конечно, покой и еще более относительное благолепие, поскольку по бесчисленным комнатам суранского дворца сновала шумная орда мальчишек и девчонок, главного богатства клана меченых. Похоже, им было тесновато в каменном дворце, и они пытались возместить недостаток пространства громкостью крика. Зато их матери на удивление быстро вспомнили свои забытые привычки. Каждая обзавелась целым штатом служанок, нянек, поваров, просто приживал, и вся эта свора дармоедов, заполнивших дом, действовала Сигрид на нервы.

Трехлетний Магнус, сын Марты Саарской угодил по ошибке в фонтан и орал теперь во всю мощь молодых легких. Господи, это какой же дурак поместил фонтан в самом центре большого зала, бедному ребенку его не обойти, не обежать. И куда интересно смотрит эта растолстевшая корова Марта, неужели непонятно, что никакая суранская нянька за трехлетним меченым не уследит.

Магнуса обогрели, отпоили горячим молоком, переодели в сухое. Фонтан же по единодушному мнению сбежавшихся женщин решено было убрать и как можно скорее. Двадцать лет жили без фонтана, так на что он им сейчас сдался. Тах согласился, что заводит фонтан в доме, придет на ум разве что аквилонцу, и клятвенно заверил собравшихся, что все будет исправлено уже сегодня к вечеру.

– Леденец приехал из Лэнда, – сказал он, когда шум по поводу случившегося с Магнусом несчастья утих. Леденцом прозывался старший сын Таха и Марты Саарской Хокан. Этот белозубый статный молодец ходил в любимчиках у благородной Сигрид. Был он умен и отменно вежлив с королевой, что не мешало ему звать ее за глаза просто «бабка Сигрид».

– Все живы-здоровы, – начал с главного Леденец, – и шлют поклон благородной Сигрид, всем матерям и теткам, а также их чадам мужского и женского пола.

Леденец с самым серьезным видом отвесил общий поклон и поцеловал мать. После этого его едва не разорвали на куски, поскольку каждая из теток жаждала подробностей о житье-бытье своих сыновей. Благородный Хокан Саарский на подробности был скуп: сообщил только, что лично на обратном пути побывал в пещере, где зимуют братья, и рад сообщить, что там сухо и тепло, при нем никто не кашлял, все выглядели бодрыми и здоровыми. После краткого обзора волнующей всех проблемы Леденец перешел к вещам более скучным и прозаическим. Сообщил например, что лэндская дружина уже насчитывает более пяти тысяч человек, и что к лету количество воинов утроится. В Вестлэнде тоже не дремлют. Под рукой у Гунара и Тейта не менее трех с половиной тысяч всадников, и никто не сомневается, что при удачном начале на их сторону перейдут и дружинники вестлэндских и нордлэндских владетелей, даже безотносительно к тому, что по этому поводу думают сами владетели. Короче говоря, при удачном стечении обстоятельств, Гунар и Тейт способны созвать под знамена короля Кеннета до десяти тысяч человек, хорошо вооруженных, в том числе и пушками. Замок Холстейн удалось выкупить у аквилонца Крула и теперь туда свозят оружие из Сурана. Король Леир Киммаркский оставил мысли о новом браке, обе его благородные невесты отправлены домой, можно сказать, почти ни с чем, но даже этому почти они обязаны вовсе не королю Леиру, а двум расторопным суранцам. Об этом уже начали шептаться в столице Киммаркии.

– Я что-то не поняла, – вопросительно посмотрела на сына благородная Марта, – какие суранцы?

– Я имел в виду Рагнвальда и Оттара, – улыбнулся матери Леденец. – Это они во всем виноваты.

– Да в чем виноваты-то? – возмутилась нетерпеливая Ингрид Мьесенская.

Леденец деликатно закатил глаза к потолку, на красивом лице его читалось сомнение: стоит ли обсуждать столь скользкую тему, или он сказал уже достаточно.

– Забеременели они, эти Хилурдская и Гоголандская, – не выдержала паузы благородная Кристин, – что тут непонятного. Вот и еще две коровы на нашу голову.

Благородная Сигрид пребывала в смущении, как, впрочем, и все остальные. Ни Хилурдские, ни Гоголандские в друзьях клана меченых не значились. Арвид Гоголандский уже поплатился за свое преступление жизнью. С другой стороны, его сын Стиг ни в чем не был виноват, а уж внучка тем более. Так стоит ли длить счет до бесконечности или махнуть рукой и привлечь Стига на свою сторону? В конце концов, не так уж много уцелело старинных лэндских родов после гуярского нашествия, и не стоит мстить сыновьям за предательство отцов. Решающим аргументом в пользу благородного Стига явилось наличие у него кроме дочери еще и двух сыновей, пятнадцати и двенадцати лет. После слов Леденца о сыновьях Гоголандского все матери забеспокоились, отыскивая глазами дочерей. Впрочем, и у Хилурдского был сын, так что если благородный Гольфдан уступит добровольно не по праву занимаемый трон, то…

Благородная Кристин вопросительно посмотрела на присутствующих. Ее поддержали все: вон сколько девушек у меченых, если извести владетелей подчистую, за кого их замуж отдавать? Тема оказалась столь животрепещущей, что забытый всеми Леденец едва не заснул у фонтана. Тут только благородная Сигрид спохватилась и отправила его отдыхать после дальней дороги.

Много вспомнилось Сигрид в эту бессонную ночь: и пролитая кровь, и предательство, и верность, и благородство, которые все эти годы шли рука об руку, как и на всем протяжении истории Лэнда. Многое отмщалось, многое прощалось, но никогда еще Лэнд не находился в таком униженном и разграбленном состоянии. Даже если удастся разгромить гуяров, то что ожидает их в будущем, какая жизнь возникнет на родном пепелище? Кто может это предугадать? Но в любом случае жизнь будет продолжаться. И через сто или двести лет никому уже не будет интересно, что какой-то там Гольфдан Хилурдский изменил королю и переметнулся на сторону заклятых врагов. Возможно, это правильно, а возможно нет. Как же быть тогда с теми, кто прошел скорбный путь до конца: не предал, не сподличал и гордо принял смерть, как подобает мужчине и воину. Их тоже забудут? Забудут Гаука Отранского, Фрэя Ульвинского, вздорного мальчишку Ивара Хаарского и его беспутного «тезку» Тора Ингуальдского, забудут Мьесенских, Саарских, Заадамских, забудут ее, Сигрид, сыновей Рагнвальда и Оттара, и многих, многих других. Не отомстят за их смерть, не проклянут тех, кто спрятался, согнулся, пошел служить чужакам. Простят ради того, чтобы жизнь продолжалась? И чтобы вновь благородство и предательство зашагало рука об руку по Лэнду? Но кто будет судить, кто будет выносить приговоры виновным? Она, Сигрид, или Бес Ожский? Взвалить еще один грех на свои далеко не безгрешные души? Нет уж, Сигрид не судья другим, и, быть может, за это ее прощение простятся грехи и ее собственные, и человека, которого она любит.

А поутру в крепость прибыли Бес Ожский и Кеннет, в сопровождении десятка бородатых варваров-югенов. Бес легко спрыгнул на землю, словно и не было за плечами долгой дороги и шестидесяти прожитых лет. Темные, почти черные глаза его смотрели холодно и надменно, широкие плечи не сутулились под тяжестью двух мечей, а наполовину седая голова горделиво сидела на жилистой шее. Заметно прихрамывая, он подошел к Сигрид, обнял и поцеловал в губы. Жесткая щетина, отросшая на его щеках, больно царапнула ей шею, она засмеялась негромко и отстранилась. Бес тоже улыбнулся, смущенно проведя рукой по подбородку, и на минуту потерял обычный надменный вид. Таким он нравился Сигрид куда больше, но она никогда не говорила об этом вслух.

Кеннет, видимо от усталости, выглядел бледнее обычного, но был на редкость весел и, обнимая одной рукой подоспевшую Кристин, успел поцеловать в щеку мать. А потом Сигрид вовсе оттеснили от сына. Господи, и когда только эти дурехи перебесятся: сколько же можно делить одного мужчину, который, ясное дело, на троих не делится. А Бес целовал Эвелину, и по тому как расслабилось в его объятиях тело женщины, Сигрид безошибочно определила – ждала. И почувствовала не то чтобы ревность, а уж скорее грусть. Эвелина долгое время пребывала в тени, не мешая их с Бесом любви, но к исходу четвертого десятка вдруг очнулась и принялась отчаянно ловить отлетающее бабье счастье. Сигрид даже не пыталась ей мешать, да и глупо ревновать в ее-то годы. Эвелина, кстати говоря, тоже уже не девочка, еще несколько лет пройдет, и набегут на лицо морщины, а там – прощай хмельные ночи и здравствуй серый безрадостный день. Впрочем, у благородной Сигрид и ночи еще иной раз бывают, да и дни не такие уж серые, хватит себя жалеть. Их с Бесом общую судьбу уже не разорвать ни женщинам, ни убегающим годам. Столько прожито-пережито всего, что на добрый десяток жизней хватило бы, но никто им этого десятка жизней не дал, вот и пришлось уместить все в считанные горем годы.

Тах долго и подробно рассказывал отцу о событиях, происшедших в Лэнде и Суране за время его отсутствия. Угомонились дети, ушли утомленные разговорами женщины, ушел Кеннет, осталась только Сигрид, да появлялась время от времени в дверях Эвелина, пристально смотрела на сидящего к ней боком Беса, а потом быстро уходила, словно пыталась что-то спрятать и от других, и от самой себя. Бес ее не видел, зато Сигрид видела очень хорошо. И жалела…

Бес слушал молча, опустив седую голову, и только изредка задавал сыну короткие уточняющие вопросы. По лицу его трудно было определить, доволен ли он тем как складывается ситуация или нет.

– Туз торопится, – сказал он, наконец, после недолгого раздумья. – Пока гуяры не увязли в новой войне, затевать что-либо просто опасно.

– Но и тянуть нельзя, – возразил Тах. – Сейчас самое удобное время посчитаться с Седриком. Из Лэнда в Суран ушли тридцать тысяч гуяров. Если Хольдрика удастся натравить на короля Октии, то нам это будет только на руку.

– Людей мало, – процедил сквозь зубы Бес. – Седрик и Леир, объединившись, без труда выставят тысяч сорок, а то и пятьдесят. Значит надо сделать так, чтобы они не объединились. А главное, чтобы к ним не подоспела помощь их Сурана.

– А я здесь на что, – усмехнулся Тах. – Прижмите в Восточных лесах Осея, а уж я не пропущу гуяров из Сурана в Лэнд.

– А арвераги?

– По подсчетам Артура у Гвенолина три тысячи бойцов.

– Арверагам можно будет уступить часть Остлэнда, – вмешалась в разговор Сигрид, – ту, что ближе к морю.

– Разумно, – согласился Бес. – Почтенного Рикульфа я бы тоже оставил в покое. Он человек сообразительный, легко поймет в чем его выгода. Сколько у тебя людей?

– Пять тысяч степняков, эти всегда в седле, но не всегда надежны. Три тысячи суранцев прячутся в Хароге и пять тысяч служат под началом Волка в Арпине. Почтенный Гилрой оказался на редкость покладистым человеком, а точнее, предусмотрительным – не верит он ни эборакским вождям, ни Морведу, и наша милиция будет для него спасением. Во всяком случае, так он думает.

– Пусть думает, – усмехнулся Бес.

– А с Осеем ты справишься? Семьдесят тысяч гуяров, шутка сказать. По-моему, даже гуярские вожди не ожидали, что он соберет такую силу. Аквилонцы постарались: от Лэнда до Сурана организовали за месяц тридцать станций. Фураж, еда, дрова – все было заготовлено ими. Умеют организовать дело уважаемые торгаши, ничего не скажешь.

– С Осеем я справлюсь, – твердо сказал Бес. – Десять лет я готовился к этой битве, так что отступать поздно.

– Лишь бы варвары тебя не продали.

– В победе не продадут, а в поражении могут, но это для нас будет уже неважно.

Тах вздохнул, покачал головой, пожелал Бесу и Сигрид спокойной ночи и отправился спать. Бес еще долго сидел за столом в глубокой задумчивости, не меняя позы. Сигрид исподтишка наблюдала за ним. Нет, не стареет этот человек, во всяком случае, на первый хотя и придирчивый взгляд. Пожалуй, на эту войну его хватит. Впрочем, проверить его не помешало бы, вот только самой это сделать или поручить Эвелине? Сигрид вдруг рассмеялась. Бес поднял голову и удивленно на нее посмотрел.

– Не обращай внимание, – вздохнула Сигрид. – Вспомнилось кое-что.

– Есть, что вспомнить, – согласился Бес.

– Эвелина тебя заждалась.

– А ты? – Бес осторожно взял ее руку и сжал загрубевшую от мозолей ладонь длинными пальцами.

– Я уже старая, Бес, – невесело усмехнулась Сигрид. – Это в мои-то годы сгорать от любви.

– Не знаю, – упрямо покачал головой меченый, – для меня ты осталась все той же шестнадцатилетней Сигрид. И это уже навсегда.

– Сорок лет прошло, – напомнила она, – душа и та износилась, а уж тело…

– Нет уж, – лицо Беса вдруг стало злым, – мы еще поживем.

– Дай Бог, – легко согласилась Сигрид и добавила, понизив голос: – Об одном прошу – не проиграй!

Бес сжал ее руку пальцами так, что она едва не застонала от боли. Сила в нем была, а уж об упрямстве Черного колдуна и говорить нечего.

– Кстати, почему Бес? – Сигрид слегка сморщилась от боли.

Бес спохватился, разжал пальцы и осторожно подул на ее посиневшую ладонь:

– Молчуны так прозвали.

– Но ты же знаешь свое имя. Зачем тебе прозвище?

– Собственное имя предполагает и собственный дом, семью, жену, детей, да мало ли еще что дает человеку имя. А прозвище не дает ничего. Я свое имя узнал от матери, а большинство меченых не знало своих матерей. Молчуны считали, что меченый, узнав свое имя, перестанет полагаться только на Башню и самого себя, и начнет просить поддержки у Бога и у людей.

– И ты просил?

– Нет.

– А если я попрошу за тебя?

– Только за меня?

– И за себя тоже. За всех нас.

– Проси. Хуже не будет.

– Тогда скажи мне свое имя, – Сигрид взглянула меченому прямо в глаза. Бес смешался. Сигрид даже показалось, что он испугался, и острое чувство жалости к этому странному человеку больно царапнуло по сердцу.

Он сказал ей свое имя, но имя было еще более странным, чем прозвище, непривычным для уха и губ. Оно пришло откуда-то издалека, из глубины полузабытых веков. Но Сигрид, хоть и с трудом, но смогла произнести это имя вслух:

– Владимир.

Глава 1 Арвераги

Достойный Освальд сын Карадока, комендант приграничной киммаркской крепости поднялся с не слишком удобного кресла и неспеша прошелся по залу, разминая затекшие ноги. В пояснице постреливало, вероятно продуло вчера, когда он, красуясь в седле, словно щенок, провожал за ворота благородного Леира, рыбий хвост ему в глотку. Вот уж действительно, дожили гуяры до светлых времен. С отцом этого Леира достойный Освальд делил когда-то место у костра и кусок хлеба, а сын, видишь, вышел в короли, и старому арверагу, хочешь не хочешь, а приходится ломать спину, чтобы не умереть с голоду. Могли ли они тогда, двадцать пять лет назад, высаживаясь на пологий берег Вестлэнда, подумать, чем обернется для клана этот поход. Эх, Конан, Конан. Вот что случается, когда забываешь об обычаях предков. Проклятые окты! Грызлись они с арверагами и раньше, но никто и подумать не мог, что они пойдут на открытое истребление арверагского клана. Леир, конечно, похитрее Седрика, но и на его руках арверагской крови немало, и эту пролитую кровь прощать нельзя. Гвенолин прав. Но разве может Гвенолин ответить за всех. А молодежь ныне служит не своему клану, а чужим королям, которых гуярами уж назвать нельзя. А тут еще один кандидат в императоры объявился, мальчишка Осей. Затеял он по наущению аквилонцев поход в страну Хун, и вся молодежь как с цепи сорвалась. Умоются кровью. Разве ж можно затевать такой поход без разведки, не зная, что за сила тебя ждет. Аквилонцам гуярской крови не жалко, выстелят они себе дорогу в чужую страну нашими телами. Увы, никто ныне не хочет слушать старого Освальда. Каждый норовит ухватить кусок пожирнее, но не во славу и не во благо клана, а исключительно для себя, и все бояться опоздать, оттого и рвут гуяры друг друга на потеху чужим племенам и народам.

А с октами следовало бы посчитаться. С молодых спрос теперь невелик, придется, видимо, достойному Освальду самому мстить за пролитую арверагскую кровь. Не он начал это братоубийство, не ему и ответ держать перед Богом. А вот перед убитыми предательски родичами он в ответе, и годы для него не оправдание. За шестьдесят ему перевалило, а как давно перевалило, этого достойный Освальд считать не хочет. Пока ноги держат стремя, а рука – тяжелый гуярский меч, он воин. Недаром же киммаркская лисица Леир доверил ему оборону крепости на границе. Правда, арвераги, составляющие ее гарнизон, не потерпели бы другого командира. А Леиру ссориться с арверагами сейчас не с руки, именно они прикрывают его Киммаркию от стаи.

Вот еще нечисть поганая! Достойный Освальд многое повидал на своем веку, включая и всяких монстров, но чтобы нечисть валила в таком количестве, сметая все на своем пути, этого ему и в кошмарном сне не приснилось бы. Спалить бы к черту Южный лес, но, говорят, ему конца края нет, и что раскинулся он едва ли не на пол Земли. Прошлой осенью Освальд потерял сорок человек убитыми, да еще тридцать умерли от ран и какой-то непонятной болезни. Не дай Бог даже врагу такой смерти. Конечно, Леиру арверагской крови не жалко, но семьдесят человек – это много, еще несколько таких лет и от клана вообще ничего не останется. Можно было бы плюнуть в рожу Леиру и уйти, куда глаза глядят, но что тогда станет с женщинами, стариками и детьми, которые получили приют на киммаркских землях только на условиях охраны границы.

И как Конан мог так промахнуться?! Ведь ясно было, что Рикульфу доверять нельзя! Гвенолин вывез мертвую жену Конана из Азрубала, и похоронил ее на берегу безымянной речушки. Красивая была женщина. Жаль только, что имя ее достойный Освальд запамятовал. Хотя какое это теперь имеет значение. Кто вспомнит Освальда сына Карадока через неделю после смерти, да никто, а ведь столько лет эту землю топтал. У Конана было два сына, исчезнувших в Азрубале. Как же, черт возьми, звали того суранца? Мазон? Мутон? Пропади они все пропадом, с их дурацкими именами!

– Тебя какие-то люди спрашивают, – появился на пороге Гулук.

– От короля Леира, что ли?

– Нет, – Гулук понизил голос почти до шепота, – говорят, что от Конана из Арверагов.

Освальд побагровел от гнева. Если это шуточки киммарков, то они дорого им обойдутся. Старый арвераг навсегда отучит их трепать имя покойного вождя.

– Зови, – рявкнул он Гулуку.

Вошел рослый и статный воин, одетый в цвета арверагского клана. Вот только мечи у него почему-то висели за плечами. Освальд подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть лицо гостя.

– Подойди поближе.

– Не узнал меня, Освальд сын Карадока?

– Вижу, что двурогий, – криво усмехнулся старый гуяр, – но это еще не повод, чтобы приглашать тебя к столу.

– Я Артур, сын Конана из Арверагов.

– Так, – сказал Освальд просто для того, чтобы не стоять молчаливым столбом. Сходство, конечно, поразительное. Недаром же Гулук такой бледный, да и у Освальда, наверное, вид сейчас тоже удивленный.

– А чем докажешь? – спросил старый гуяр севшим голосом.

Двурогий бросил на стол перстень:

– Этот отцовский перстень Гвенолин передал мне перед расставанием, ты должен это помнить.

Освальд помнил. Перстень был слишком велик для пальца Артура, и тогда Гвенолин отрезал узкий ремешок от сумки, висевшей на боку у Освальда, прицепил перстень и повесил на шею ребенку. Сумку потом пришлось выбросить. Хорошая была сумка.

– Моя мать жива?

– Нет, – покачал головой Освальд, – она умерла еще там, в доме.

– Я догадался, – сказал Артур. – А Хорс надеялся, что она просто уснула.

– Я помню Хорса, – вздохнул Освальд. – Садись, Артур сын Конана.

– Я не один.

На зов Артура вошли еще двое молодцов. Эти были в черном. Одежды такого покроя Освальд не видел прежде ни на лэндцах, ни на суранцах. Да и мечи никто из воинов за плечами не носит.

– Гулук, подай вина, – крикнул Освальд.

Гулук обернулся на удивление быстро, но за это время не было произнесено ни слова. Освальд внимательно изучал гостей, гости присматривались к старому гуяру.

– Бьерн сын Рагнвальда, – назвал себя первый.

– Тор сын Тора, – назвал себя второй.

Имена были лэндские. Интересно, что связывала Артура из Арверагов с этими людьми?

– Они меченые или двурогие, как их называют суранцы и гуяры, – пояснил Артур. – Моя мать была из их клана.

Вот оно что. Освальд слышал о меченых от окрестных смердов, но все в один голос утверждали, что они сгинули без следа. По слухам, меченые не боялись вохров и держали их за сторожевых собак.

Артур засмеялся:

– Вохров мы не боимся, Освальд сын Карадока, в этом мире есть звери и пострашнее.

– А Хорс, – спохватился старый арвераг, – он ведь так не любил есть кашу?

– Он и сейчас ее не ест, – подтвердил Артур. И молодые люди дружно засмеялись. Освальд тоже усмехнулся, припомнив капризного белобрысого мальчишку, и жестом пригласил гостей к столу.

Пили двурогие мало, ели еще меньше. А Освальду пришла в голову странная мысль: люди, оказывается, отличаются друг от друга в гораздо меньшей степени, чем многие полагают. Сын Конана был очень похож на сыновей никому не известных Рагнвальда и Тора.

– А где ваши отцы? – вежливо спросил он у молодых людей.

– Наши отцы полегли у Расвальгского брода, – спокойно отозвался синеглазый Бьерн, – мой был нордлэндским королем, а его – владетелем замка Ингуальд и лейтенантом у меченых.

Гулук даже присвистнул от удивления, но тут же, смутившись под осуждающим взглядом Освальда, прикрыл рот рукой. Наступила неловкая пауза.

– Я искал Гвенолина, но не нашел, – первым возобновил разговор Артур. – Никто не захотел показать мне дорогу, хотя меня, кажется, узнавали.

– Арвераги разучились доверять даже своим, – вздохнул Освальд. – Слишком много крови пролито. Гвенолина окты ищут уже пятнадцать лет, да и Леир, думаю, не пожалел бы золота за его голову.

– Нам нужна его помощь.

– Зачем?

– Чтобы отомстить Седрику, – Артур холодно посмотрел в глаза Освальду.

– Гвенолин не станет помогать чужакам.

– Но я ведь не чужой.

Освальд задумчиво почесал лысеющее темя и грустно посмотрел на сына Конана:

– Не знаю, Артур. Ты ведь из другого клана, клана двурогих. И я не уверен, что наши дороги когда-нибудь сойдутся. Я человек немолодой, а потому не стану кривить душой. Ваша цель – изгнание гуяров со своей земли, но я ведь тоже гуяр. К октам и киммаркам у меня свой счет, но с какой же стати я буду помогать чужакам. Наверняка Гвенолин думает также. Да и не справиться вам с гуярами, раз уж это не удалось сделать вашим отцам.

– Я был в арверагских селениях, – заметил с горечью Артур. – Дети пухнут от голода. На болотистых землях трудно получить хороший урожай. Но даже там окты не оставляют вас в покое. Пройдет несколько лет, и от арверагского клана останутся одни могилы. Хороша гуярская солидарность.

– Седрик совсем потерял совесть, – не выдержал Гулук. – Арвераги всегда были рыбаками и никогда пахарями.

– Сколько ты потерял здесь людей в прошлую осень? – спросил Артур.

Освальд обреченно махнул рукой. Ответил за него Гулук:

– Семьдесят два арверага мы потеряли, двурогие. Но на их место пришли другие, потому что арверагам надо как-то жить, а Леир из Киммарков хоть скупо, но платит.

– Достойный Осей, кажется, обещает больше? – усмехнулся Бьерн.

– Поход – это удел молодых, – пожал плечами Освальд. – А когда вокруг тебя пищит десяток птенцов, то куда же ты от них побежишь. Гуяры воюют уже сотни лет, усыпали своими костями многие земли, но не стали от этого богаче. Во всяком случае, многие из нас.

– Однако далеко не все гуяры думают как ты, достойный Освальд, – заметил Тор, – иначе Осею не удалось бы собрать такого войска.

– Для того, чтобы думать так как я, Тор сын Тора, надо прожить много лет, получить десяток отметил на теле и насыпать много курганов над телами товарищей. Нет, двурогие, в этой войне я вам не помощник.

– Ты сведешь меня с Гвенолином?

– Это можно, – согласился Освальд. – Я думаю, он будет рад тебя видеть. Гвенолин искал вас по всему Сурану, но безуспешно. Гулук проводит тебя к нему.

Артур кивнул головой и поднялся из-за стола, следом за ним поднялись и двурогие. Статные ребята, ничего не скажешь, и сил у них, надо полагать, не меряно. Таким только и махать мечами, а достойный Освальд свое уже отмахал и ничего не заслужил в награду кроме прострела на старости лет.

Артур о чем-то договаривался с Гулуком, а Бьерн сын Рагнвальда склонился к уху достойного Освальда:

– Сколько тебе платит Леир, достойный?

– А что?

– Я заплатил бы в три раза больше за рассеянность. Твои люди должны будут беспрепятственно пропускать суранские обозы, не проявляя излишнего любопытства.

– И только-то?

– Возможно, нам потребуются еще кое-какие услуги, но это уже за отдельную плату.

Золото Тор доставит тебе на днях, а за одно привезет и бочонок хорошего вина. Для человека, привыкшего к аквилонскому, суранское вино не более чем помои.

– Согласен, – кивнул головой Освальд, – и рад, что встретил в этом захолустье истинного знатока.

Расстались очень довольные друг другом. И уже во дворе крепости повеселевший Освальд похлопал по ноге севшего в седло Артура:

– Я рад, что ты уцелел, Малыш. А еще больше рад тому, что кровь Конана Асхила не прокисла в твоих жилах. И да поможет тебе Господь в твоих начинаниях.

– Ничего, старик, – Артур поднял на дыбы красавца коня, – мир еще услышит громкий клич арверагов.

И трое всадников с места в галоп вылетели за ворота крепости в снежную круговерть.

– Хорош! – Гулук с восхищением посмотрел вслед Артуру.

– Хорош-то хорош, – крякнул Освальд, – но будет ли нам, арверагам, с того толк.

– Артур – сын Конана, – возмутился Гулук. – Кто еще нам сможет помочь кроме него?

– Не знаю, – покачал головой старый гуяр. – Но с Гвенолином ты его сведи и как можно скорее. Большие дела затеваются в Лэнде, и как бы арверагам вновь не остаться в дураках.

Ингерна настороженно следила за прохаживающимся по комнате Бьерном. Странные чувства вызывал у нее этот человек – какую-то адскую смесь из ненависти, любви, презрения и похоти. Она не могла простить ему пережитого унижения и, быть может, поэтому не могла от него отказаться. Одного взмаха ее длинных ресниц достаточно, чтобы этого человека не стало. Еще не поздно предать это красивое тело палачу и вдоволь наслушаться стонов и воплей из надменно сложенных губ. Но как раз сознание того, что этот человек в ее власти, и примиряло Ингерну с пережитым унижением. Пусть суранец, пусть торговец, пусть плебей, но кто сказал, что гуярские вожди любят крепче и слаще. К тому же Бьерн умен и, как она начинала подозревать, в этой игре у него есть своя тайная цель. Ссылался он на интересы суранских торговцев, которые подрядился защищать в Лэнде. Вероятно, это было правдой, поскольку недостатка в золоте он не испытывал, а все проезжающие через Киммаркию суранцы обращались за поддержкой именно к нему. Но это была не вся правда. Кто знает, не вообразил ли этот горданец, что способен до такой степени увлечь благородную киммаркскую принцессу, что она, забыв сан и происхождение, захочет разделить с ним не только постель, но и власть над всем Лэндом. Если это так, то суранский ублюдок здорово ошибается в расчетах. Ибо если страсть делится на двоих, то власть нет. Даже с благородным Хольдриком она ее делить не собирается, но вслух об этом говорить не стоит, а уж тем более суранцу Бьерну, который и без того знает слишком много.

– Тебе придется отправиться в Бург к королю Октии Седрику.

Бьерн остановился вполоборота к гуярской принцессе. Ингерна лежала на спине, даже не делая попытки прикрыть наготу, а уж скорее бесстыдно выставляя ее на показ – пусть любуется, суранец. В конце концов, тело не менее действенное оружие, чем разум, а против таких мужчин как Бьерн даже более эффективное.

– Хольдрик решился?

– А почему бы нет. Все люди одинаковы: каждому хочется почувствовать под задницей надежную опору.

– Не думаю, что трон опора надежная, – усмехнулся Бьерн, а таким дуракам, как Хольдрик, лучше бы не слезать с ночного горшка.

– Не забывай, что мы говорим о моем будущем муже, – сердито нахмурила брови Ингерна.

– У меня хорошая память, – отрезал Бьерн.

Иногда так приятно позлить друг друга, после этого объятия становятся только крепче. Ингерна закинула руку за голову и слегка изменила позу. Бьерн не отрываясь следил за ее движениями. Ах, если бы он так же послушно следовал за течением ее мыслей, цены бы ему не было.

– Благородный Седрик может умереть в любую минуту.

– Если мне не изменяет память, то наследует ему вовсе не Хольдрик Кольгрим, – презрительно усмехнулся Бьерн.

– А должен наследовать он.

– Я уже предоставил ему заем в десять тысяч золотых, но впрок золото ему не пошло.

– Хольдрик привлек на свою сторону почти всю октскую знать.

– Зато простые гуяры стоят горой за Седрика. И пока он жив, Хольдрику не видать короны как собственных ушей.

– Значит, Седрик должен умереть и как можно скорее.

– А убить его должен я?

– Твоих братьев я возведу в ранг владетелей и женю на этих глупых курицах Хельге и Далле, тебе этого мало?

Ироническая усмешка не покинула лица Бьерна, скорее всего, он ей не поверил и, возможно, правильно сделал.

– Мне нужны два замка, Отранский и Расвальгский.

– Ты с ума сошел! – Ингерна, забыв о красивой позе, села, свесив длинные ноги с постели.

– Отнюдь нет, – покачал головой Бьерн. – Эти замки расположены на границе с Октией, и мы могли бы разместить там преданных людей.

– Ты договорился с Гвенолином?

– Представь себе. В отличие от твоего будущего мужа, я умею обделывать дела. Не скрою, мне это обошлось в гигантскую сумму, так что два замка – это лишь слабая компенсация за понесенный ущерб.

– Расвальгский замок принадлежит моему отцу, и он никогда не выпустит его из рук.

– Хорошо, – пожал плечами Бьерн. – Я согласна пока удовлетвориться Отраном. Если не ошибаюсь, это твой замок?

– Ты уже прибрал к рукам мой Ингуальд, поимей совесть, торгаш!

– Большие дела требуют больших расходов, – вздохнул Бьерн. – К тому же я взял Ингуальдский замок всего лишь в заклад и дал тебе кучу золота. По-моему, торгуюсь не я, торгуешься ты, прекрасная Ингерна.

– А доходы с земель?

– Доходы с Отрана ты можешь оставить себе, – криво усмехнулся Бьерн. – Для будущей императрицы, ты слишком скупа, дорогая.

– Не называй меня дорогой!

– Как угодно, – пожал плечами Бьерн. – Но должен тебя сказать, что ты обходишься мне в немалые суммы. И люди, ссужающие меня золотом, рано или поздно спросят, куда они ушли. Что, по-твоему, я должен им предъявить?

– Хорошо, ты получишь Отран.

– Было бы неплохо, оформить все по закону. Через аквилонца Крула, скажем. Его контора здесь в Хальцбурге охотно пойдет нам навстречу. Все это для того, чтобы ты, милая Ингерна, не забыла потом об услугах скромного суранца Бьерна.

– Если об этих сделках узнает мой отец, мне не поздоровится.

– Ты ему скажешь, что булавки нынче дороги, и все обойдется. Благородный Леир души не чает в дочери, хотя на мой взгляд она недостойна отцовской любви.

– Негодяй, – вспылила Ингерна.

– Разумеется, мне далеко до благородного Хольдрика из Октов, но суранец, в конце концов, – это же не гуяр. Вот и приходится изворачиваться там, где благородные ломят на прямую.

– Почему я должна верить на слово тебе, если ты отказываешься верить мне?

– Потому что ты гуярская принцесса, а я всего лишь суранец Бьерн, у тебя всегда найдется способ свести со мной счеты, если я нарушу данное слово.

Возразить на эти слова благородной Ингерне было нечего. Но суранский мерзавец даже не подозревает, как скоро она найдет этот способ. Пусть только избавит Октию от короля Седрика и расчистит путь к трону для Хольдрика. Этот рохля из Октов, похоже, не способен сам сделать ни единого решительного шага, обо всем должна заботиться она, Ингерна Киммаркская. Боже мой, но неужели среди гуяров не осталось настоящих мужчин?! Сытая жизнь превращает их в ничтожества. Ах если бы этот негодяй с гладкой кожей и мягкими как мох волосами был гуяром, то она влюбилась бы в него без памяти. Такое сильное тело, такая красивая голова, и такая белая шея в кольцах пахнущих травами светлых волос. В такие минуты ей не хочется отдавать его никому: ни Богу, ни дьяволу, ни жизни, ни смерти.

Глава 2 И короли смертны

Благородный Седрик был приятно удивлен любезностью киммаркской принцессы, приславшей ему суранских мастеров для украшения только что построенного дворца. Приходилось только сожалеть, что благородный Седрик не овдовел подобно королю Леиру, иначе появился бы шанс украсить жизнь союзом с молодой и умной женщиной. Кажется, у благородного Хольдрика брак с ней не сложился. Чего, впрочем, следовало ожидать. Этот простоватый увалень вряд ли способен на что-то большее, чем сосать аквилонское вино в своем Фондемском замке да гонять кабанов по окрестным лесам. Конечно, благородной Ингерне нужен совсем другой муж, и поскольку благородный Леир не слишком, кажется, обеспокоен устройством дел взрослой дочери, об этом, видимо, придется похлопотать Седрику.

– Я слышал, что благородный Леир так и не выбрал себе невесту?

Суранец вежливо наклонил голову:

– Благородный Леир решил повременить с браком.

Ходили слухи, что причиной тому было развязное поведение претенденток, но благородный Седрик слухам не верил. Леир, скорее всего решил выждать, пока сложатся более благоприятные обстоятельства для союза с Хилурдским. С этой парочки не следует спускать глаз, чтобы не остаться в дураках.

Седрик недавно очень удачно женил своих сыновей: сразу два клана, владеющих землей в октском королевстве, из недоброжелателей короля превратились в горячих сторонников. К сожалению, далеко не до всех доходит, что король Седрик, это далеко не прежний Седрик из Октов, который двадцать пять лет назад высадился на берег Вестлэнда, а до некоторых не дойдет уже никогда. И следует похлопотать, чтобы это никогда наступило для них как можно скорее. Очень удачно этот Осей из Кимбелинов затеял свой поход. От скольких горлопанов удалось избавиться разом. Будем надеяться, что страна Хун понравится им настолько, что они останутся там навсегда, избавив Седрика от лишних хлопот и расходов на пеньковые веревки.

– Благородная Ингерна пишет, что осталась довольна твоей работой, суранец. Надеюсь, в моем Бурге ты проявишь себя не хуже.

– Я сделаю все, что в моих силах, король Седрик.

Благородный Седрик с интересом оглядел стены. Эти суранцы, по всему видно, изрядные мастера. Король Октии обернулся к сопровождающему его начальнику буржской полиции почтенному горданцу Деодору:

– Как считаешь?

Деодор, большой знаток суранской живописи, лишь молча кивнул головой, однако в его глазах, направленных на мазилу, не было особой теплоты. Впрочем, такая у почтенного Деодора работа, подозревать всех. И этих суранцев он обязательно обнюхает, дабы в славном Бурге не случилось каких-нибудь неприятностей.

Седрику вновь отстроенный дворец нравился, был он не хуже дворцов почтенного Рикульфа. Вот только переселяться под его крышу он не спешил, старый замок лэндских королей был местом куда более надежным и безопасным в нынешние неспокойные времена. Но, даст Бог, все устроится в октском королевстве, и тогда суранский дворец придется как нельзя кстати. А пока пусть суранцы малюют, золота у Седрика хватает не только на серьезные дела, но и на забавы.

Благородный Хольдрик приехал в Бург несколькими днями позже Бьерна и остановился в доме близкого друга, благородного Кердика сына Юма, владетеля одного из замков близ Бурга. Хольдрик никак не мог запомнить название этого замка, не то Нидрос, не Нидарос, в любом случае это было не так уж важно, поскольку Кердик не числился в любимцах короля Седрика и рисковал в ближайшее время потерять не только владение, но и голову. Ищейки горданца Деодора, подонка каких поискать, буквально изрыли землю вокруг благородного сына Юма. Ходили упорные слухи, что Седрик задумал воспользоваться отсутствием гуярской молодежи, решившей поучаствовать в походе на страну Хун, чтобы поквитаться со своими противниками. Но кроме слухов Бург все больше наполнялся жадными до чужого добра сторонниками короля из простых гуяров, готовые пощипать знать по первому же сигналу Седрика. От короля Октии всего можно ожидать. Именно Седрик зарубил в Азрубале Конана из Арверагов, которых, похоже, ни в чем не был виноват, как и арверагский клан впрочем. Но именно потому, что арвераги ни в чем не были виноваты, Седрик их преследовал с жестокостью, вызывающей возмущение некоторых вождей и старейшин, с которыми высокомерный король Октии в последнее время совсем перестал считаться. Награбленного у арверагов добра ему хватило, чтобы подкупить гуярскую массу и навербовать целую армию головорезов, подчиняющихся только королю.

– Когда это, скажите, семья Зеилов была среди лучших в октском клане? – Хольдрик раздраженно махнул рукой. – Да разве только Зеилы. Сколько рвани в последние годы вылезло наверх благодаря Седрику.

Благородный Кердик благосклонно выслушивал речи гостя. Хольдрику брату Родрика, прозванного Великим, представителю знатнейшей октской семьи Кольгримов, конечно, обидно было смотреть, как обращаются в пыль святые понятия о справедливости. Кердик тоже считал, что Хольдрика обошли несправедливо, хотя был грех и за ним – на Совете вождей и старейшин союзных октам кланов он отдал свой голос за Седрика. Пятнадцать лет прошло с тех пор, и все, что тогда казалось важным, успело потерять смысл. Хольдрик тогда был мальчишкой, а Седрик зрелым мужем, но сейчас положение изменилось – Седрик своим властолюбием и презрением к гуярским традициям поставил себя вне закона и потерял доверие лучших людей клана.

– Простые гуяры нам завидуют, – вздохнул Хольдрик, – а Седрику только этого и надо. Избавившись от вождей и старейшин, он станет единовластным повелителем всей Октии.

– Неслыханное дело среди гуяров, – кивнул головой Кердик.

– А Рикульф? – напомнил Хольдрик. – Разве не его дорогой идет Седрик. Рикульф извел всех вождей, уничтожил лучшие семьи гитардов, приструнил союзные кланы и взял такую власть, что никто и пикнуть не смеет в его присутствии. При его дворе суранские купцы в большей чести, чем истинные гуяры. Вот вам и Рикульф.

– Нам бы с киммарков пример брать, – сказал Кердик. – Благородный Леир сумел поладить с лучшими людьми клана, и теперь в его королевстве тишь да благодать.

– Вот-вот, – согласился Хольдрик. – Благородная Ингерна согласилась связать со мной свою судьбу в надежде, что и в Октии все образуется.

– А я-то думал, что у тебя не сладилось с Ингерной, – удивился Кердик. – Слухи о твоем сватовстве ходили разные.

– Эти слухи я сам распустил, – засмеялся Хольдрик. – Надо же было усыпить бдительность Седрика. Узнай он о нашем с Ингерной сговоре, мне бы до свадьбы не дожить.

– Значит, Леир нас поддержит?

– С какой же стати Леиру возражать, если его дочь станет королевой Октии. Но у нас есть и другие союзники – суранские купцы. Эти готовы выложить крупные суммы, чтобы прищемить хвост аквилонцам.

– Серьезные люди?

– Серьезные деньги, благородный Кердик, а за этими деньгами некто Эшер сын Магасара. Кто он такой, этот самый Магасар, тебе известно.

– Рикульф копает под Седрика?

– И Рикульфу, и суранским купцам все равно, что Седрик, что Хольдрик, они рвутся к Вестлэндским портам и готовы заплатить любому, кто им поможет. Ситуация для нас весьма благоприятная.

Кердик залпом осушил кубок. Если почтенному Рикульфу выгодно будет признать Хольдрика королем, то он его признает, а с ним согласятся и все прочие вожди кланов, которым ссориться с королем Гитардии не с руки. Вот только не ошибается ли Хольдрик в расчетах. Связываться с торгашами опасно: сегодня им выгодно одно, завтра – другое, и при удобном случае они продадут благородных гуяров с удовольствием. Риск был велик, но была и прямая выгода в победе Хольдрика. Став королем Октии, он в любом случае будет опираться на знать, дабы удержать в повиновении гуярскую массу. А сидеть и ждать, когда над твоей головой уже занесен меч Седрика, просто глупо.

– За короля Октии благородного Хольдрика, – наполнил кубки Кердик. – Да воцарятся мир и благоденствие на наших землях.

Король Седрик не страдал излишней доверчивостью, и добраться до его горла было совсем не просто. Его личная гвардия насчитывала почти пять тысяч лучших мечей союзных кланов. Не говоря уже о тайных агентах, которыми был наводнен не только Бург, но и все окрестности. Поговаривали, что почтенный Деодор, начальник тайной полиции короля Октии, служил еще Храму и был рекомендован на этот пост Седрику королем Гитардии Рикульфом. Это суранский паук действительно обладал большим опытом в области сыска и в течении десяти лет опутал паутиной весь Лэнд. Туз ощутил чужое пристальное око на своей спине в первый же день пребывания в Бурге. Слежка была осторожной, ненавязчивой, но вырваться из липких объятий тайной полиции было не так-то просто. Да он и не пытался этого делать. Почти не таясь он поддерживал связь с Хольдриком, Кердиком и другими участниками заговора. Он не сомневался, что замыслы противников Седрика известны почтенному Деодору во всех подробностях, а потому и старался довести до ретивого чиновника простую мысль: заговор обширен, заговор имеет все шансы на успех. И только когда почтенному Деодору стали ясны масштабы грядущего восстания, Туз решил, что пора навестить его лично. Он пошел в расставленные сети, здраво рассудив, что такой путь самый короткий до притаившегося в засаде паука.

Почтенный Деодор отличался изысканным вкусом, во всяком случае, его дом выделялся в ряду недавно построенных домов октской знати. Этот район Бурга, примыкающий к королевскому замку был недоступен для лэндской черни. Опыт служения Храму пригодился почтенному Деодору и в строительстве собственного дома. Суранскими были только верхние этажи дворца, но то, что скрывалось под этой видимой глазу роскошью, было горданским, с тайными переходами, кривыми зеркалами и крысиными норами, из которых невозможно выбраться без ведома хозяина. Тузу показали немного, но и этого, по мнению Деодора, должно было хватить, чтобы внушить трепет суранскому мазиле.

Меченый смог убедиться собственными глазами, что орудия пыток, применявшиеся Храмом, не были плодом воображения старика Хоя, а существовали в действительности, как существовал во плоти и крови человек, унаследовавший бесценный опыт посвященного Халукара, главного палача Храма, и с успехом претворявший этот опыт в жизнь в чужой стране.

Почтенный Деодор пожелал сам допросить гостя. Рослый и худой, далеко уже немолодой горданец поднялся навстречу меченому.

– Рад встретить земляка на краю света.

Говорил Деодор по-сурански, цепко удерживая глазами глаза собеседника, пытаясь с ходу подавить его волю. Надо полагать, почтенный Деодор прошел в Храме хорошую школу. Наткнувшись на активное сопротивление он не огорчился, а скорее удивился, и даже что-то похожее на уважение промелькнуло в его карих глазах.

Туз с интересом рассматривал обстановку кабинета почтенного Деодора. Хозяин был человеком просвещенным, главным богатством его жилища были книги.

– Умеете читать? – на лице Деодора появилась улыбка.

– Представьте себе. В том числе и по-гордански.

Почтенный Деодор был более чем удивлен, и легкая тень сомнения на его красивое даже в старости лицо.

– И кто же был вашим учителем, достойный?

– Некий Хой, варвар с холодной окраины мира, он служил когда-то посвященному Чирсу.

– Знавал я Хоя, – покачал седеющей головой Деодор. – Какие люди ушли в небытие, а этот пескарь выжил.

– К сожалению, достойный Хой умер и уже довольно давно.

Деодор мрачно кивнул головой:

– Бессмертно только знание, да и то лишь тогда, когда находятся люди, способные его принять.

– Достойный Хой считал меня способным учеником.

– Вы еще и талантливый художник, мой друг, – усмехнулся Деодор. – Редкостное сочетание талантов в молодом человеке, да к тому же еще, кажется, не суранце.

– Я северянин, – подтвердил Бьерн. – Родился в этом городе двадцать пять лет тому назад. Что же касается живописи, то это третья по значимости из моих профессий.

– Вот как, а что же с первыми двумя?

– Я наследный принц лэндской короны и по совместительству третий лейтенант меченых.

Почтенный Деодор удивился. Удивился даже не тому, что перед ним меченый, об этом он как раз догадывался, и даже не тому, что видит лэндского принца, чего не бывает в этой жизни, а тому, что этот молодой человек слишком быстро взял быка за рога, не оставляя собеседнику поля для маневра.

– Не слишком ли опасно доверять такие сведения начальнику тайной полиции благородного Седрика.

– Я полагал, что беседую не столько с Чутким Ухом Октии, сколько с почтенным горданцем.

– Храм умер, а вместе с ним исчезло с лица Земли и наше племя, и наши знания.

– Знания не исчезли, как ты уже имел возможность убедиться, почтенный, да и с горданским племенем не все так уж безнадежно. Представь себе, почтенный Деодор, что нашелся человек, способный возродить если не Храм, то, во всяком случае, королевство Гордан.

– Допустим, – улыбнулся Деодор, – я представил, на это у меня хватит воображения. И что же?

– А то, что для горданского королевства как минимум потребуются горданцы, обладающие знаниями и способные передать эти знания другим.

– Для горданского королевства потребуются еще и подданные.

– Ряд суранских городов уже изъявил желание встать под руку горданского короля.

– Суранцы могут лишь мечтать о свободном выборе, но реальность покоится на гуярских мечах.

– Даже хорошо закаленный меч ломается, почтенный Деодор. Надо только приложить усилие.

– И какие же усилия к этому прилагаются? – Деодор потянулся к кубку, то ли для того, чтобы промочить горло, то ли решил скрыть заинтересованность в разговоре, во всяком случае, ироническая улыбка не сходила с его лица.

– По моим сведениям, достойный Осей вот-вот выступит в поход.

Горданец кивнул головой:

– Я слышал о походе, но разве он приближает нас к цели?

– Все лучшие гуярские мечи уходят с Осеем, и для нас открываются блестящие перспективы.

– Если не ошибаюсь, будущего горданского короля зовут почтенным Ахаем?

– Его зовут Тахом сыном Ахая. Он внук посвященного Вара, Левой Руки Великого.

– Посвященный Магасар рассказывал мне об этом человеке.

– После поражения Осея для Рикульфа из Гитардов станет реальной угроза с востока, и он не рискнет вмешаться в наши дела. А с Морведом и Гилроем мы справимся.

– Я не знаю человека, способного победить шестидесятитысячное гуярское войско.

– Я знаю, – твердо сказал Туз. – Да и тебе этот человек известен, почтенный Деодор. Под его рукой восемьдесят тысяч хорошо вооруженных бойцов. Кроме того, мы ждем помощи из страны Хун. Двадцать тысяч хунских мушкетеров уже выступили на помощь почтенному Ахаю. Их огненные арбалеты хоть и уступают скорострельным арбалетам Храма, но кусок свинца, это кусок свинца, его не так-то просто переварить даже гуярам.

– А ты не боишься, благородный принц Бьерн, что, одолев Осея, варвары и чужаки обрушатся на Суран, спутав вам все карты?

– Есть надежда, достойный Деодор, что гуяры дорого продадут свои жизни.

Нельзя сказать, что все рассказанное благородным Бьерном, явилось для почтенного Деодора откровением, но он никак не предполагал, что почтенный Ахай действует с таким размахом. Впрочем, трудно было отказать в организаторских способностях человеку, разрушившему Храм. Правда, Храм рухнул бы и без усилий почтенного Ахая, но его агония могла бы тянуться десятилетия. Интересно, зачем Черному колдуну понадобилось ворошить пепел? Горданское королевство будет лишь обломком былого величия. Правда, это будет горданский обломок. Неясный след, оставленный пятой гениев.

– Покойников не воскресить, – согласился Туз, – но можно бросить семя в взрыхленную почву.

– Не слишком ли поздно? – мрачно усмехнулся Деодор.

– В этом мире все и всегда происходит вовремя, – пожал плечами Бьерн. – И все возвращается на круги своя.

Ах, молодость, молодость. Самонадеянность – вечный твой недостаток. Или достоинство. Этот меченый принц, надо признать, хорошо потрудился в Лэнде.

– Война может затянуться надолго, благородный Бьерн, и разорить весь Лэнд, который только-только возрождается из пепла.

– Мы не собираемся вести войну до полного истребления, достаточно будет разрушить клановую систему, которая потрескалась и без наших усилий. Часть вождей мы уничтожим, часть купим, и через два-три поколения исчезнет различие между гуяром и лэндцем. Не забывай, почтенный, на каждого гуяра приходится два десятка наших.

Деодор кивнул головой, его молодой собеседник рассуждал здраво. Вот только, увы, жизнь далеко не всегда развивается по законам разума, часто ее несет по кочкам и ухабам в тот самый миг, когда на горизонте возникает совершенно гладкая дорога и до нее остается считанное количество шагов.

– А как же быть с благородным Седриком? – Деодор пристально посмотрел на собеседника: – Вряд ли ему понравится твой план, благородный принц Бьерн.

– И короли бывают смертны, почтенный Деодор.

Действительно, а он совершенно упустил это из виду, как, впрочем, упустил и многое другое. И даже суранца Бьерна он упустил, а точнее, отпустил с миром. Жалко было приносить на алтарь варварства в качестве жертвы еще одного образованного человека.

На следующий день славный Бург облетела горестная весть: благородный Седрик, король Октии, скончался минувшей ночью от желудочных колик. Такая нелепая смерть короля и воина, большая потеря для страны.

Глава 3 Да здравствует король!

Ждали больших событий, но день прошел спокойно, а следом за тихим скорбным днем минула не менее тихая ночь. Благородный Горик, сын и наследник покойного короля, молодой человек, едва достигший двадцати пятилетнего возраста, казалось, мог спать совершенно спокойно. Возможно, вокруг трона и шло шевеление, вызванное дележом благ, которые вот-вот должны были пролиться на головы избранных, но до обывателей это шевеление доходило лишь в виде всяческих слухов, намеков и прочего вздора, которые всегда сопровождают мало-мальски значительное событие в большом городе. А Бург в последнее время разбухал как на дрожжах, и количество его жителей уже перевалило за двести тысяч. Сожженный гуярами город за двадцать пять лет сумел зализать свои самые страшные раны, восстановить порушенные стены жилищ и добавить к привычному лэндскому мрачноватому стилю немало суранских и аквилонских красок. Если в торговле с Сураном и возникали перебои, вызванные тяготами долгого пути, то морская торговля наращивала обороты. Город был буквально наводнен аквилонскими, зинданскими, ринейскими и прочими торговцами, которые весьма охотно скупали лэндские и суранские товары, диктуя свои цены, к большому неудовольствию местных дельцов, которые никак не могли встать на ноги после гуярского нашествия. Благородный Седрик покровительствовал заморским купцам, за что был порицаем купцами лэндскими, но все-таки весть о смерти короля торговый Бург встретил без особой радости. При Седрике был хоть какой-то порядок. Король Октии, обдирая безбожно своих подданных, все-таки не давал их грабить другим. Его смерть могла вызвать разгул клановой вольницы, столкновения между вождями, и страдающей стороной в этом конфликте оказались бы городские обыватели, которых в подобных ситуациях с энтузиазмом грабили все соперничающие с друг другом стороны.

Ходили слухи, что благородный Хольдрик, младший брат Великого Родрика, готовится заявить претензию на октскую корону. Хольдрика, конечно, поддержат знатные семьи, но и у Горика, сына покойного короля, сторонников тоже немало, так что усобица грозит затянуться надолго. Наверное поэтому зашевелились уважаемые аквилонцы, хлопоча вокруг октского принца. Для них, как и для лэндцев, большая драка обернулась бы изрядными убытками. Ох и попили лэндской крови уважаемые проныры, совести-то у них не наскребешь и на грош. Но, надо честно признать, без их помощи торговому и ремесленному люду Бурга и вовсе не удалось бы подняться. И все-таки если бы нашлась сила, способная подрезать крылья аквилонцам, то буржские торговцы в долгу бы не остались. Но о таких вещах вслух лучше не говорить, а то запросто можно потерять последнее. Пока гуяры правят Лэндом, конкурировать с аквилонцами в торговле не под силу не только буржцам, но и суранцам. А тут еще говорят, что гуяры пошли походом на страну Хун, и войско свое они снарядили на деньги аквилонцев. Вот хапнут, уважаемые, так хапнут! О богатстве страны Хун рассказывали легенды еще до гуярского нашествия. Эх, проплывает кусок мимо, а ты даже рот раскрыть боишься, вдруг подумают, что собираешься укусить. При благословенном Гарольде разве так жили?! Те же аквилонцы были тише воды, ниже травы. Вестлэндские порты Гарольд прибрал к рукам и владетелей приструнил так, что пикнуть боялись. Не уберегли. Сгинул король Гарольд где-то в Приграничье, а вместе с ним сгинуло и буржское счастье. Шли, правда, слухи, в последнее время все более упорные, что сын Гарольда Кеннет жив и вот-вот объявился в Нордлэнде. В эти слухи и хотелось верить, и страшновато было, у гуяров-то сил немеряно, такую силу не враз сковырнешь. Нет, видимо, так и придется Бургу жить под чужим кнутом, пугаясь тележного скрипа, несущегося из гуярской подворотни. Черт их знает, что за племя. Были же и у лэндцев свои владетели, и хапали они будь здоров, но не может же весь народ только хапать и воевать, должен же кто-то и работать. А у этих не поймешь, не разберешь: чуть не каждый гуяр норовит алый плащ напялить, а на землю едва ли треть из них села. Хотя земли им за счет лэндских смердов достались самые лучшие. Конечно, и среди гуяров встречаются люди – ремесленники и торговцы. Кузнецы у них, кстати, отменные, но ведь и бездельников, умеющих только мечом махать, хоть пруд пруди. Где же на такую ораву дармоедов владетельских замков напасешься.

Отпевали благородного короля Седрика при большом стечении народа в великолепном буржском соборе, уцелевшем еще с прежних времен. Ждали благородного Леира короля Киммаркии, но тот почему-то не приехал, то ли болезнь помешала, то ли непролазная лэндская грязь. Зато прибыл из Вестлэнда благородный Гольфдан Хилурдский, которому самое время было побеспокоиться о своей короне, на которую теперь, по слухам, претендовали трое: Стиг Гоголандский, сын убитого в Приграничье благородного Арвида, ярл Скат Норангерский, худой жилистый мужчина с надменным лицом, и вестлэндский владетель Свангер, которому самое время было о душе подумать, а не цепляться за призрачную власть. Были здесь и прочие лэндские владетели, уцелевшие с добрых времен: и Свен Аграамский, владения которого до того обкорнали окты, что доходов с них не хватало даже на приличные сапоги, и Тейт Хатвурд, косивший левым поврежденным когда-то в Хальцбурге глазом, и еще несколько обладателей побитых молью алых плащей старинного покроя, коих буржцы уже не узнавали в лицо. Уходила в небытие былая лэндская слава. Разве что молодой Эрлинг Норангерский смотрелся орлом в этом ощипанном курятнике. Хорошего сына вырастил благородный Скат, да только какая буржцам от этого радость.

Гольфдана Хилурдского сопровождали несколько вестлэндских владетелей, среди которых буржцы опознали все того же Свангера и помянули недобрым словом. Именно Свангер вместе с покойным Олегуном призвали гуяров на лэндскую землю. Давно уже отлетела голова Олегуна, а вот Свангера родная земля еще носит. И с чего бы это так долго?

Благородный Горик, будущий король Октии, был окружен стеной стальных панцирей и синих плащей, так что самого наследного принца горожане видели только мельком, когда он ступил на ступени собора. Зато благородный Хольдрик Кольгрим не прятался от любопытных глаз. И панциря на нем не было. Всем своим видом он опровергал ползущие по городу слухи о своих претензиях на октский трон.

Короля Седрика похоронили с соблюдением всех формальностей в усыпальнице нордлэндских королей. Мало им нашей земли, так они тревожат и наши могилы. Ну какой, скажите на милость, из гуяра христианин?! Кресты, правда, на вороте носят, но разве в крестах дело.

И на обратном пути благородного Горика никто не увидел. Зря, выходит, целый день на ветру простояли. Пронесся мимо, словно не с похорон ехал, а с веселой свадьбы. Гуяры, они и есть гуяры – ни чинности, ни благолепия. Возьмите вон хоть Хилурдского, даром что гуярский подкаблучник, а как смотрится. Не человек – картинка! Все-таки порода кое-что значит. А какая у гуяров порода – выскочки.

Хольдрик Кольгрим проехал, правда, прилично, даже помахал буржцам рукой. Ну и, конечно, заслужил дружное – да здравствует Хольдрик! Вот что значит народ: когда к нему с лаской, то он всей душой. Может, хоть при коронации покажут Горика, нельзя же короля прятать от народа. Или он так и будет с нами из-за стальных спин разговаривать.

Благородный Гольфдан Хилурдский, пребывавший в последнее время во встревоженном состоянии духа, после похорон короля Седрика успокоился. И приняли его в окружении принца любезно, и за стол посадили в шаге от Горика. Да оно и понятно, в нынешней ситуации, когда все зыбко и ненадежно, поддержка короля Вестлэнда отнюдь не покажется лишней. Пожалуй, благородный Гольфдан правильно сделал, что поспешил выразить поддержку принцу Горику. В будущем это ему непременно зачтется. Надо сказать, что благородный Седрик умер как нельзя кстати для Гольфдана. После того как от него демонстративно отвернулся киммаркский король, корона на голове Хилурдского закачалась, да что там корона, самое время было о жизни подумать. Седрик не простил бы ему шашней с Леиром. Зря Гольфдан связался с аквилонцем Крулом, переоценив влияние этого прохвоста на Леира и Седрика. И тот же самый Крул советовал Хилурдскому не торопиться на похороны старого короля и коронацию молодого. Грядут-де серьезные события. Жулик! Хорош был бы благородный Гольфдан в глазах октов. Тем более что приехали все: и Скат Норангерский, и Стиг Гоголандский, и старая крыса Свангер. Никакой драки между октами, судя по всему, не предвидится: и Хольдрик здесь, и Кердик, и все прочие вожди со скорбными, приличествующими случаю лицами. Хольдрик к тому же приехал без меча, выражая тем самым полное доверие хозяину замка принцу Горику. Нагнал на них страха благородный Седрик, даже после его смерти вожди бояться поднять хвост.

Хилурдского беспокоило только отсутствие благородного Леира, которому разлив реки Мги якобы помешал вовремя прибыть на похороны. Все, конечно, может быть, но не исключено, что киммаркский король что-то выгадывает. Гольфдан был в большой обиде на Леира: продержал Хельгу при своем дворе в течение нескольких месяцев и отправил ни с чем. Благородные люди так не поступают. Одно утешало: Гоголандские тоже получили от ворот поворот, да и со свадьбой Леир пока не торопится. Возможно, он просто осторожничал, опасаясь грозного Седрика, которому не нравилось сближение Киммаркии и Вестлэнда. Но сейчас ситуация изменилась, и пока молодой Горик будет осваиваться на троне отца, король Леир и Гольфдан вполне могут договориться.

Неожиданно поднявшийся за чинным столом шум заставил Хилурдского очнутся от дум. Похоже, что наконец-то прибыл долгожданный король Киммаркии. Во дворе старого королевского замка слышалось ржание лошадей и звон стали. Судя по шуму, свита у благородного Леира была немаленькой, но ведь и времена нынче беспокойные.

Плащи на вошедших были действительно киммаркских цветов, желтые и серебряные полосы по синему полю, но вот человек, возглавлявший группу прибывших, был похож на Леира разве что ростом. Появление киммарков вызвало замешательство среди присутствующих. Благородный Горик, уже поднявшийся со своего похожего на трон кресла, чтобы приветствовать благородного Леира, сделав только один шаг навстречу гостю, замер в растерянности. Этот шаг оказался последним в его короткой жизни. Закованный в доспехи бородатый киммарк, который просто обязан был по всем приметам быть Леиром, неожиданно выбросил вперед правую руку, и Горик захрипел, вцепившись худыми длинными пальцами в рукоять вонзившегося в горло кинжала.

– Это не Леир, – запоздало крикнул кто-то, – это Гвенолин!

И сразу же вслед за этим раздался дикий вопль вбежавшего в зал со двора окровавленного окта:

– Арвераги!

Благородный Гольфдан не счел для себя зазорным, укрыться под столом, благоразумно рассудив, что возраст делает его участие в развернувшихся событиях совершенно бессмысленным. Тем более, как успел заметить Хилурдский, не только арвераги резали октов, но активное участие в кровопускании принимали и некоторые октские вожди. Пришедшие на пир безоружными Хольдрик и Кердик неожиданно оказались при мечах, которые им поднесли два молодца как две капли похожих друг на друга. Близнецы расторопно ввязались в драку, круша и левой, и правой рукой гуярские головы.

Самым разумным было бы убраться отсюда и поскорее, иначе кровь, потоком струящаяся по залу, вполне могла захлестнуть непричастного к гуярским разборкам Хилурдского. Видимо, и благородный Свен Аграамский чувствовал себя посторонним на чужом кровавом пиру. Столкнувшись под столом, король и владетель решили действовать сообща. Но направление, выбранное ими, оказалось неверным, и обезглавленное тело Ската Норангерского неожиданно преградило им путь, рядом упала голова ярла, с выпученными то ли от испуга, то ли от удивления глазами. А потом бодрый юношеский голос спросил сверху на чистейшем лэндском языке:

– Вы кто такие?

– Гольфдан Хилурдский, – назвал себя вестлэндский король, решивший в последний момент, что приличней умереть стоя.

– Оттар, – назвал себя кареглазый молодой человек и одарил Гольфдана роскошной белозубой улыбкой.

Стальной клинок в руках кареглазого отливал багровым, и Хилурдский, даром что многое повидал на своем веку, содрогнулся от ужаса и отвращения.

– Вперед, – молодой человек указал мечом в сторону выхода.

Хилурдский и Аграамский не заставили себя долго упрашивать. Вокруг выл, лязгал мечами и зубами, изрыгал проклятия ад кромешный. Десятки трупов плавали по залу в лужах собственной крови, а живые рубились с таким остервенением, словно пытались чужой оборванной жизнью обессмертить свою. Кто кого резал в этом аду и за кем оставалась победа, Хилурдский не знал и не хотел знать, единственным его желанием было выбраться отсюда как можно скорее. Ангел-хранитель вывел благородных владетелей через многочисленные переходы старого замка во двор. Здесь тоже шла рубка, но уже можно было с уверенностью сказать, что верх берут арвераги. Прижатые к стене окты отчаянно сопротивлялись, но становилось очевидным, что им не устоять.

– В седле удержитесь? – Воин, назвавший себя Оттаром, схватил под уздцы двух первых же подвернувшихся под руку коней. Хилурдский не успел головой кивнуть, как из-за угла выскочил человек с тяжелой ношей на плечах. Человек этот как две капли воды был похож на Оттара, а на плечах у него находился молодой Эрлинг Норангерский, сын только что убитого ярла Ската.

– Жалко было убивать. Глядишь, кому нибудь из наших девчонок сгодится.

Молодой ярл, наконец, задышал, задвигался и очумело уставился на окружающих.

– Вам лучше поторопиться, – сказал Оттар. – Веселье еще не закончилось.

Хилурдский был того же мнения, а потому без стеснения уселся на чужого коня. Владетель Аграамский последовал его примеру. С ярлом Эрлингом пришлось повозиться, он никак не мог прийти в себя после ошеломившего его удара.

У ворот владетелей остановили:

– Кто такие?

– Пропусти их, Артур, – крикнул Оттар, – это мой родственник.

Молодой гуяр с надменным лицом и строгими серыми глазами взмахнул рукой, решетка заскрипела, поднимаясь, и Хилурдский, хлестнув коня плетью, первым вылетел на подъемный мост.

В городе было на удивление тихо. Патрули гвардейцев покойного короля Седрика несколько раз окликали владетелей, однако, опознав вестлэндского короля, препятствий их продвижению не чинили. Судя по всему, гвардейцы понятия не имели, что творится в королевском замке.

– Что же это такое? – подал голос молодой ярл Эрлинг, оправившийся, видимо, от удара, но не пришедший в себя от пережитого.

Поскольку королевский замок и прилагающие к нему районы остались позади, владетели могли позволить себе передышку.

– Благородный Хольдрик решил, что корона ему больше к лицу и договорился с арверагами, – вздохнул Хилурдский.

– Но как арвераги попали в замок? – в голосе Норангерского прозвучал ужас.

– Скорее всего, их приняли за киммарков, и, вероятно, им кто-то помог, – благородный Аграамский зябко передернул плечами.

Этим помощником мог быть только горданец Деодор, именно он отвечал за систему охраны королевского замка, в котором столь удачно проводили в последний путь не только Седрика, но и его наследника-сына, в большой компании октов и благородных лэндцев. Гольфдан своими глазами видел убитыми Ската Норангерского, Свангера и Хатвурда. Выходит, прав был уважаемый Крул, когда предостерегал Хилурдского, пророча большие события в Бурге.

– Кого-то он мне напомнил, этот молодчик по имени Артур? – наморщил лоб Аграамский и тут же громко воскликнул: – Конана он мне напомнил, этот арвераг!

– Почему Конана?

– У вождя арверагов было два сына, Артур и Хорс, я видел их еще детьми.

– А те, которые нас спасли, уж они-то точно не арвераги? И с какой стати они нам помогали?

– Один из них назвался твоим родственником, благородный Гольфдан, – напомнил Аграамский.

– В моем роду головорезы не водились, – обиделся Хилурдский.

– Они дрались двумя мечами.

– Но не меченные же они?!

– Не знаю, благородный Гольфдан, Но самое умное для нас сейчас – убраться из Бурга и как можно скорее. Драка здесь только начинается.

Глава 4 Ошибка достойного Осея

Гуяры выступили в поход, когда подсохли дороги, а зеленая трава еще не успела пожухнуть под испепеляющим суранским солнцем. Самое лучшее время для начала похода, как считал достойный Осей, и его молодые помощники были с ним согласны. Гуярская пехота шла налегке, побросав тяжелые доспехи в телеги. Конница пылила впереди, значительно опережая пехоту и обоз.

Восточных лесов достигли через десять дней. Неслыханное по скорости передвижение, о котором даже не мечтали, а потому все были горды этим первым успехом. Если продвижение и в дальнейшем не замедлится, то до страны Хун можно будет добраться за месяц, ну от силы полтора. Не исключено, конечно, что лесные варвары попробуют оказать сопротивление надвигающейся на них стальной махине. Конница уже разорила более десятка деревень, проводники-суранцы были надежны и выбирали самый короткий и удобный путь для надвигающегося войска. Осей не собирался ввязываться в войну с лесными варварами, если он и разорял их деревни и городки, то мимоходом, по просьбе почтенного Рикульфа, которому требовались рабы для пустующих земель. Около тысячи захваченных в полон варваров он уже отправил в Азрубал, но поток их не уменьшался, затрудняя продвижение войска, и достойный Осей решил, что с охотой на рабов пора заканчивать. В конце концов, почтенный Рикульф и сам способен снарядить военную экспедицию. Партия в две тысячи рабов была последней, и гуярский император выделил для ее сопровождения пятьдесят всадников во главе с Эгбертом из Арверагов. Эгберт обиделся и не стал скрывать обиду.

– Успеешь обернуться, – утешил его Осей. – Нам до страны Хун еще пылить и пылить. Сдай полон гитардам на границе, и пусть они гонят их Рикульфу.

После того, как суранский купчишка Хокан отделал достойного Эгберта на глазах вождей и старейшин, у весельчака арверага испортился характер. Он стал раздражать Осея своим мрачным видом. Гуяр должен идти в поход с песней, иначе какой же он гуяр.

– Да какие там гуяры из арверагов, – усмехнулся верзила Кольгрик из Октов, презрительно поглядывая на Эгберта. Эгберт побледнел от обиды, а Осей побурел от гнева. Какими бы ни были отношения кланов до похода, в походе все равны. Кольгрику это должно быть известно, как и всем прочим.

– Я отменяю свое решение, – надменно поджал губы Осей. – Ты, Кольгрик, погонишь полон в Гитардию, а Эгберт возглавит пока твоих людей.

Все вожди дружно поддержали Осея. Поход – дело серьезное, и межклановые разборки лучше пресечь в самом начале, иначе до беды недалеко. Однако Кольгрик наотрез отказался выполнять приказ императора. Для Осея наступила нелегкая минута: если даст слабину, то поход можно считать законченным – не может войско побеждать без дисциплины.

– Эгберт, – спокойно сказал Осей, – достойный Кольгрик нарушил данное мне слово, забери у него оружие.

Кольгрик отступил на шаг и обнажил меч под негодующий гул товарищей. Его осудили даже окты, но это обстоятельство не остудило смутьяна. Защищался он от выпадов противника умело и все-таки не смог оказать достойного сопротивления гибкому арверагу. Через минуту Эгберт вышиб меч из его руки и наступил на него ногой.

– Мне не хочется начинать поход с крови гуяра, – сказал Осей. – Верни ему меч, Эгберт, пусть выполняет приказ.

Осей не оборачиваясь пошел к коню. Гуяры переглянулись: все-таки они не ошиблись с выбором вождя, император нашел достойный выход из создавшейся непростой ситуации. А Кольгрику самое время взяться за ум, драк впереди еще много, и ни к чему затевать ссоры между своими.

В последующие дни ничего примечательного не случилось. Миновали еще несколько деревень, но никого кроме древних старцев в них не обнаружили. Видимо, кто-то уже успел предупредить варваров о наступлении гуяров. Осей приказал усилить дозоры. Серьезного сопротивления он не опасался, но и терять людей по глупости и беспечности тоже не хотелось. Гуярское войско растянулось на несколько верст, и у варваров появился шанс, атаковать зазевавшихся из засад на лесных дорогах. Если, конечно, эти узкие звериные тропы можно было назвать дорогами. Телеги не выдерживали и ломались, отставшие как правило отставали уже навсегда. Леса никогда не были для гуяров родным домом, а уж Восточные леса и вовсе оказались на редкость негостеприимными. Потери росли, а невидимый враг оставался безнаказанным. Обстреляв гуяров из засады, варвары скрывались в дебрях, и преследовать их даже верхом было совершенно бессмысленно. За две недели пути Осей потерял около трех тысяч человек и до трети телег. А главное, скорость передвижения значительно уменьшилась, что более всего раздражало императора.

– Не на деревьях же живут эти мерзавцы! – Осей в сердцах хлестнул плетью по нависающим над лесной тропой веткам. Проводники-суранцы охотно подтвердили, что в десятке верст отсюда довольно большой по здешним меркам городишко. Жалко было терять время, но нужны были телеги, да и варваров проучить не мешало.

Город действительно был невелик, тысяч на десять жителей, обнесенный к тому же всего лишь деревянной стеной. Стоял он на большой облитой солнцем поляне, словно нарисованный вдруг озорной рукой на потеху утомленным лесными дебрями путникам.

– Выкатить пушки и разнести в щепки, – приказал Осей.

Однако брать город штурмом не пришлось – ворота были распахнуты настежь, и защищать его было, похоже, некому. Очумевшие от долгих переходов гуяры ринулись под прикрытие стен и очень скоро поплатились за свое легкомыслие: прогремело несколько взрывов, и через минуту на месте города бушевало гигантское огненное море. И в этом море сгинуло в одночасье несколько тысяч гуяров-пехотинцев, оказавшихся на свою беду проворнее конников. Еще несколько сотен были опалены огнем и не могли двигаться дальше. Сам Осей уцелел чудом, огонь лишь облизал ему волосы и обжег руку.

Вожди опасались уныния в гуярских рядах после столь сокрушительной неудачи, но ошиблись. Коварство лесных разбойников только раззадорило воинов, поклявшихся на мечах, отомстить за погибших товарищей. На совете вождей решено было отложить на некоторое время поход в страну Хун и посчитаться с лесными варварами. Было бы большой глупостью, оставлять у себя за спиной столь воинственное и злое племя.

Гуяры без больших потерь взяли городишко Лесной Ют, столицу югенов, если у дикарей вообще бывают столицы. В полон никого не брали, девать рабов было просто некуда. Вожди смотрели сквозь пальцы на шалости своих людей, изощрявшихся в способах умерщвления югенов, не делая разницы между мужчинами и женщинами, стариками и детьми.

Достойный Осей был доволен. Легкие победы значительно подняли дух приунывшего в последние недели гуярского войска. А кроме всего прочего, практически прекратились налеты варваров из засад, доставлявшие столько неприятностей прежде. По словам проводников, половина пути была пройдена. И хотя времени на этот переход было затрачено больше, чем предполагалось, к гуярским вождям вернулась уверенность в удачном завершении похода. Зеленый ад, где за каждым кустом подстерегала смерть, был на исходе. И хотя война с варварами унесла убитыми раненными и отставшими почти десять тысяч человек, никто и в мыслях не держал возможность отступления. Гуярское войско только закалилось, пройдя через эти испытания, почувствовало уверенность в собственных силах и своих вождях. До них этот путь был пройден только однажды, лэндовским ярлом Хаарским, но и у того не хватило смелости, продиктовать свои условия врагу, он так и повернул ни с чем от чужой границы.

Известие о том, что за холмом его поджидает многочисленное вражеское войско, император воспринял поначалу как неудачную шутку. Но прискакавший на взмыленном жеребце Хенгист из Вогенов утверждал, что видел его собственными глазами. По его прикидкам врагов было не менее двадцати тысяч.

Осей вздохнул с облегчением. Двадцать тысяч, пусть даже и конных, вряд ли рискнут атаковать пятидесятитысячное гуярское войско, хоть и ослабленное долгими переходами по лесному бездорожью, но вполне способное дать отпор и втрое сильному противнику. И тем не менее, варвары рискнули: было их чуть более десяти тысяч, и вели они себя, по мнению Осея, отважно, но неосмотрительно. Успевшие развернуться в линию гуярские пушки дружно ударили по атакующей лаве в упор. Осей только хмыкнул в отрастающую бородку. Лава разлетелась на несколько частей, варвары резво повернули восвояси, даже не доскакав до стоящей у кромки леса гуярской пехоты.

– Коннице вперед, – распорядился Осей, – пехоте подтянуться.

Достойный Хенгист повел вслед за убегающими варварами большую часть гуярской конницы. Надо полагать, облаченные в сталь гуяры справятся с дерзкими наездниками без особого труда.

Подскакавший Ханеус из Киммарков поднял на дыбы разгоряченного коня:

– Нас атакуют!

– Это мы атакуем, – усмехнулся Осей.

– Ты не туда смотришь, – возразил Ханеус. – У нас отрубили хвост. Октские и киммаркские пехотинцы отстали, и их отрезают от основных сил.

– Так пробивайтесь, – возмутился Осей. – Или прикажешь, повернуть все войско, чтобы отбить натиск сотни лесных дикарей.

Ханеус выругался и развернул коня, Осей только плечами пожал ему вслед. Гуярская конница уж слишком медлила с вестью о полной победе. Достойный Хенгист давно уже должен был прислать гонца.

– Слышите? – Эгберт вдруг поднял руку.

– У варваров есть пушки?! – не поверил своим ушам Осей.

Не слишком ли опрометчиво он бросил за холм конницу? Но ведь Хенгист утверждал, что варваров не более двадцати тысяч, да и атаковавшая гуяров лава не выглядела устрашающей. Гуярская пехота, четко печатая шаг, двинулась вперед. Осей залюбовался этими стальными колонами, ощетинившимися длинными копьями подобно десятку ежей. Гуяры держали дистанцию во время марша, чтобы в решающую минуту перестроиться в единую несокрушимую стену.

От Хенгиста по-прежнему не было вестей. Пушки из-за холма бухали все чаще. Осей приказа пехоте ускорить шаг.

– Похоже, мы проспали противника, – заметил Эгберт из Арверагов.

Осей бросил на него злой взгляд и, не раздумывая больше ни минуты, погнал коня на холм, опережая наступающую пехоту, обходившую холм справа. Картина, открывшаяся взору вождей и гвардейцев императора, заставила побледнеть даже самоуверенного Осея. Равнина за холмом была буквально наводнена варварами, и в этом чудовищном людском море барахталась без надежды на спасение гуярская конница. Окруженные со всех сторон, в упор расстреливаемые из пушек, гуяры давно потеряли строй и теперь сражались каждый за себя, стараясь продать свою жизнь подороже.

Гуярская пехота стальным клином распорола надвое хлынувший ей навстречу поток и шаг за шагом принялась теснить противника, расширяя образовавшуюся в результате натиска брешь. Был момент, когда Осею показалось, что пехота вот-вот соединиться с конницей, но что-то вдруг сломалось в отлаженном механизме фаланги: иголки наступающего ежа все чаще стали падать на рыжеющую от льющейся крови траву.

– Они стреляют не только из пушек, – воскликнул глазастый Эгберт. – Они стреляют с рук.

Осей и сам видел, как через короткие промежутки времени колонна, стоявшая в самом центре вражеского войска, окутывается клубами дыма. Да и непривычный уху треск доносился именно оттуда.

– Конница сзади! – крикнул Утер из Амберузов. Осей оглянулся: конница варваров, численностью в три тысячи всадников, огибая холм, заходила атакующей пехоте в спину. Под рукой Осея было не более тысячи всадников, его последний резерв. И с этим резервом он должен был спасти спины наступающих пехотинцев. Медлить было нельзя, Осей обнажим меч и взмахнул им над головой:

– Вперед!

Тысяча всадников бурей понеслась с холма навстречу наступающему врагу. Достойный Осей успел только удивиться алому лэндскому плащу на плечах противника, как в тот же миг узкий меч вонзился в его неприкрытое броней горло и выбросил не только из седла, но и из жизни.

Зато Эгберту повезло больше, его противник, лесной верзила-варвар, оказался менее проворным. Чужой меч просвистел над головой пригнувшегося арверага, а его собственный вонзился в чужую вздымающуюся от ненависти и страха грудь. Лэндец в алом плаще, только что убивший Осея, обернулся на предсмертный хрип варвара: холодные серые глаза царапнули Эгберта по лицу, а потом арверага и владетеля разделил поток конских и человеческих тел. И все-таки Эгберт предпринял попытку достать вражеского предводителя, ибо смерть этого лэндца могла притушить пожар ненависти, разгоревшийся в груди арверага. Осей не был его другом, но он был единственным человеком, который принял Эгберта как своего, как равного среди равных. Для остальных он был только родичем ненавистного Конана.

Лэндца окружали трое молодых людей, с такими же узкими мечами в руках, разившими словно молнии. Эгберта удивил один из них, светловолосый и зеленоглазый. Они столкнулись лицом к лицу, но не успели дотянуться друг до друга мечами. На зеленоглазом был синий гуярский плащ с широкими алыми полосами – цвета арверагского клана. И это обстоятельство больно резануло Эгберта по сердцу. Особенно когда под мечами зеленоглазого стали падать один за другим гуяры его отряда. Это был дьявол, а не боец! Даже в седле он сидел странно, откинувшись назад, а удары наносил с хищной улыбочкой на устах, словно радовался чужой смерти. Он был без шлема, как и его товарищ, темноволосый, но такой же улыбчивый. Они еще и перекликались на скаку, эти подонки, приветствуя каждый удачный удар друг друга. Эгберт, забыв о лэндце в алом плаще, рванулся к зеленоглазому через лес мечей и с хрустом отлетающих рук. Но добрался он только до юнца, с поразительно нежным девичьим лицом и темными большими глазами, удивленно смотревшие на него из под стального шлема. И Эгберт на мгновение замешкался с ударом. Эта задержка стоила ему жизни, во всяком случае, так ему показалось, когда мир взорвался белой ослепительной вспышкой, а потом наступила темнота.

Очнулся он от звука молодых веселых голосов, доносившихся из-за стен хижины.

– Зачем он тебе? – вопрошал грубоватый голос. – Он же гуяр.

– Ты тоже гуяр, – последовал ответ. Говорил мальчишка, так, во всяком случае, показалось Эгберту. – Раз он попал ко мне в руки, то не бросать же.

Видимо там, за стеной, был еще и третий, потому что смеялись в два грубых мужских голоса.

– А ну вас, – мальчишка, похоже, рассердился. – Моя добыча, мне и решать. Захочу с кашей съем, захочу и…

– И? – немедленно прозвучал ехидный вопрос.

– Тебе, Хорс, только бы зубы скалить, а между прочим, он арвераг и твой родич.

– Не сердись, – утешил мальчишку Хорс, – можешь его есть с кашей, только без меня. Ты же знаешь, я не ем кашу, а уж там более заправленную арверагом.

Новый взрыв смеха и ругани мальчишки, не стеснявшегося в выражениях.

– Да ладно вам, – прозвучал примирительно незнакомый голос. – Раз уж мы его неделю с собой тащим, то глупо бросать среди леса.

– Телега-то сломалась, – возразил Хорс, – а в седле он не усидит. Оставим его варварам и дело с концом.

– Варвары либо продадут его в рабство, либо просто убьют.

– Нечего было в чужой дом соваться с разбоем, – проворчал Хорс.

– Ты же гуяр.

– Ну, хватит, – рассердился Хорс. – Они убили мою мать, убили отца, убили всех, кого я любил. И с тех пор я не гуяр, а меченый.

– Цвета своего клана ты все-таки носишь.

– Ты же знаешь, что это из-за Артура, – голос Хорса смягчился, – он никак не может забыть, что рожден в семье Асхилов. Сколько мы возимся с этим арверагом по твоей милости? Дядя Кеннет успел уже, наверное, до Лэнда доскакать, а мы из Восточного леса выбраться не можем. Скажи ей, Лось.

– А он от тебя возьмет да откажется, – заметил второй, названный Лосем.

– Как это откажется? – возмутился мальчишка. – Да кто его спрашивать будет!

– Захочет с кашей съест, – задохнулся от смеха Хорс, – захочет и…

– Ищите телегу, – твердо сказал мальчишка. – И без телеги не возвращайтесь.

Веселый смех стал удаляться. Видимо, мальчишка имел над этими наглецами какую-то власть. Но с какой стати он так привязался к Эгберту? Если арвераг правильно понял, то они везли его целую неделю. Он смутно припомнил заботливые руки, подносившие к его губам пахнущее травами питье и чьи-то большие глаза, смотревшие на него с сочувствием. Это были те самые глаза, на которые он не смог или не успел опустить занесенный меч. А Хорс и Лось, судя по всему, были теми головорезами, до которых он так старался добраться в бою. И Эгберт пожалел, что не добрался. Особенно до белобрысого Хорса, изменившего своему клану и перешедшего на сторону заклятых врагов. И если Эгберту из Арверагов суждено выжить, то он постарается исправить оплошность во что бы то ни стало. Сам того не подозревая, этот Хорс из Арверагов, предатель и подонок, будет возить за собой свою смерть.

В дальнем углу хижины, у самого входа, висели на сучке два коротких меча в ножнах и узкий как шило кинжал. Меча Эгберту сейчас не поднять, а вот ударить кинжалом он способен. Эгберт попробовал подняться с лежанки, но боль в раненном плече опрокинула его на спину. Кроме того, закружилась перевязанная заботливой рукой голова.

Полог, закрывающий вход откинулся, и Эгберт едва не засмеялся сквозь плотно стиснутые от боли зубы Как он сразу-то не догадался: не мальчишеский это был голос, а девичий. И наверное, именно поэтому дрогнула тогда его рука, как она задрожала и сейчас, принимая посуду со снадобьем.

– Кажется я доставил тебе массу хлопот? – сказал он, с трудом шевеля спекшимися от жара губами. – Зачем ты возишься со мной?

– Ты ведь не стал убивать меня, хотя мог бы, – улыбнулась девушка. – Вот я и захотела узнать – почему?

Самое смешное, что Эгберт и сам не знал ответа на этот впрямую заданный вопрос. Но что-то же удержало его руку? Быть может, он просто не решился погасить эти удивляющиеся миру нежные глаза? Его новая знакомая была поразительно красива, непривычной глазу чужой красотой.

– Как твое имя?

– Хильда. Я дочь владетеля Ожского и королевы Нордлэнда Сигрид Брандомской.

Эгберт никогда не слышал о владетеле Ожском, хотя в замке с таким названием, принадлежащем королю Леиру, он однажды был. На редкость хорошо укрепленный замок.

– Это мой отец разбил ваше войско.

В ее голосе была нескрываемая радость и гордость, и это больно резануло его по сердцу, напомнив, что они враги.

– В Суране моего отца называют Черным колдуном или почтенным Ахаем.

О Черном колдуне Эгберт слышал не раз. Говорили, что именно этот человек или, точнее, этот дьявол в человеческом образе, бросил стаю на гуярское войско у Расвальгского брода. Старики рассказывали, что большего ужаса они в своей жизни не переживали. Гуяры потеряли тогда чуть не половину войска, а многие из уцелевших умирали потом в страшных мучениях. Вот, значит, с кем столкнула судьба достойного Осея, вот кто выбил знамя победы из его рук.

– Твоего императора убил мой старший брат Кеннет, король Лэнда, – казала Хильда и горделиво встряхнула при этом вьющимися волосами. – Тоже боец каких поискать.

Это похвала убийце Осея была неприятна Эгберту, но и возразить было нечего. Этот Кеннет из Лэнда, или как его там, рубился как дьявол.

– Много наших полегло?

– Много, – печально вздохнула Хильда. – Тысяч тридцать, тридцать пять. Остальные или разбежались, или сдались.

Эгберт закрыл глаза и едва не завыл от тоски. Шестьдесят тысяч гуяров выступили в этот поход, и лишь у каждого третьего остался шанс вернуться к родному очагу. Такого разгрома гуяры еще не знали. И такого позора. А он, Эгберт из Арверагов, размяк от взгляда девичьих глаз. Эти глаза принадлежали дочери его врага, врага всего гуярского племени, самого ненавистного с этой минуты для него человека. И теперь он никогда уже не забудет его имени. Владетель Ожский, почтенный Ахай, Черный колдун у тебя много имен и, вероятно, много личин, но рано или поздно Эгберт из Арверагов до тебя доберется и посмотрит, какого цвета кровь течет в жилах дьявола во плоти.

Глава 5 Невеста короля Морведа

Проводив в поход беспокойного родича, почтенный Морвед, король Кимбелинии, впервые за последние годы почувствовал себя в безопасности. Ну сколько же в самом деле человек может жить в седле: спать в седле, есть в седле, любить женщин на ходу, не снимая шершавой от мозолей ладони с рукояти меча. Жизнь уже перевалила на пятый десяток, а у почтенного Морведа ни жены, ни наследника, которому можно было бы передать бразды правления на исходе жизни.

Конечно, почтенный Морвед, это не семнадцатилетний щенок, сходящий с ума при виде юбки, слава Богу и прожито, и видено немало, но следует признать, что Урсула, дочь почтенного Гилроя, весьма аппетитная девчонка, не считая прочих ее достоинств, к коим в первую очередь следует отнести весьма приличный городишко Холус, который она принесет с собой в качестве приданного. К тому же почтенный Гилрой не молод, во всяком случае, лет на пятнадцать старше Морведа, и может очень удачно умереть, а у его наследника, глупого мальчишки Эдвина, ничего не стоит вырвать изрядный кус, а то все эборакское королевство. Надо брать пример с почтенного Рикульфа, который так удачно женил сыновей, что гитардское королевство за последние годы увеличилось в размерах едва ли не вдвое. Конечно, Рикульфу везет: его обретенные в результате браков свойственники умирают на удивление вовремя, но почему бы и Морведу, взяв пример с умного соседа, не похлопотать за себя перед судьбой.

Приятные размышления почтенного Морведа были прерваны самым бесцеремонным образом. У этой женщины была удивительная способность появляться там, где ее совсем не ждали и в самое неподходящее время. Конечно, почтенный Морвед обещал жениться на прекрасной Бернике, когда она на самом деле была прекрасной, но с тех пор минуло столько лет, что данное слово истрепалось на нет. Как все-таки злопамятны женщины: пятнадцать долгих лет мусолить обещание, данное, если честно, с пьяных глаз, да и то ввиду крайней необходимости. Давно бы уже следовало отправить горлопанку подальше, выдать замуж наконец, а он все тянул, откладывал, исключительно по доброте сердечной, и вот дотянул до громкого скандала, когда подурневшая и постаревшая Берника претендует не только на его ложе, но и на трон, навязывая вдобавок почтенному Морведу свое невесть с кем прижитое потомство. Очень может быть, что какому-то из ее отпрысков он действительно приходится отцом, вот только какому? Не говоря уже о том, что у почтенного Морведа целый ворох отпрысков от гуярских и суранских красавиц, но это еще не повод, чтобы признавать их наследниками кимбелинской короны. И очень жаль, что Берника этого не понимает. Кроме отцовских чувств, существую еще и интересы государства, требующие жертв и от короля, и от его подданных.

– Чтоб ты подавился, толстый боров!

Если она собралась удивить гуяра руганью, то напрасно. Подумать только, как меняют женщин года. Давно ли, кажется, прекрасная Берника была стройна, тиха, нежна, а голосок ее журчал как ручеек в тихий жаркий денек. Сейчас она каркает как старая патлатая ворона, которую не только в постель, но и к столу приглашать страшно.

– Ты на себя посмотри, старый ублюдок!

Старым почтенный Морвед себя не считал, хотя прожитые годы не могли не отразиться на стройности его фигуры. Но, в конце концов, что такое стройность для мужчины и короля, не безродный же он мальчишка.

Только-только с большим трудом и с помощью прислуги удалось избавиться от Берники, как заявился уважаемый аквилонец Скилон. Такой вот неудачный выпал день. Молодой аквилонец требовал назад крепость Измир, которую горданский негодяй Эшер увел из под самого его носа.

– Крепость Измир принадлежит почтенному Гилрою, – вздохнул Морвед. – Не могу же я ссориться с будущим тестем накануне свадьбы.

Уважаемый Скилон побурел от гнева:

– Король Эборакии почтенный Гилрой утверждает, что крепость принадлежит тебе, почтенный Морвед, и он тоже не хочет ссориться с тобой накануне свадьбы.

– Неужели?! – поразился Морвед. – Какое досадное недоразумение. Я думаю, мы все уладим, уважаемый Скилон. А почему бы тебе самому не договориться с достойным Эшером – вы оба купцы, проблемы у вас общие, надо полагать.

Конечно, почтенный Морвед издевался над уважаемым Скилоном, и аквилонец был не настолько глуп, чтобы этого не понять. В конце концов, уважаемый Скилон понял и другое: у почтенного Морведа финансовые затруднения в связи с предстоящей свадьбой, а также большая загруженность текущими делами, так что браться за решение чужих проблем, не уладив своих, он не намерен. Аквилонец, дрожа от гнева и возмущения, оставил, наконец, почтенного Морведа, пообещав, однако, финансовую поддержку.

– Достойный Хокан сын Эшера просит твоего внимания, государь, – слуга-суранец склонился перед Морведом в почтительном поклоне.

– Что нужно этому негодяю?

– Достойный Хокан привез письма из Октии и Киммаркии.

– Зови, – распорядился Морвед.

Расторопный он все же человек, этот горданец Эшер, и, похоже, сыновья не уступают отцу в пронырливости. Морвед критически осмотрел вошедшего молодца. Придраться было не к чему: он и сам не прочь иметь такого сына. Будем надеяться, что прекрасная Урсула расстарается для мужа, а уж сам король Кимбелинии не ударит в грязь лицом в нужном месте и в нужное время.

Письма были от короля Киммаркии благородного Леира и короля Октии благородного Хольдрика.

– Как Хольдрика?! – не поверил собственным глазам Морвед.

– Увы, – достойный Хокан возвел очи горе, – благородный Седрик оставил земную юдоль.

– А его наследник Горик?

– Последовал за отцом.

Вот новость, так новость: умеют же люди обделывать дела! Еще вчера об этом Хольдрике никто ни сном, ни духом не ведал, и вот вам – король Октии, одного из самых богатых и славных гуярских королевств.

– Так в Октии сейчас война?

– Благородный Кольгрик, младший сын почившего Седрика, отказался признать королем благородного Хольдрика. Вместе с ним Бург покинули многие октские вожди. Остлэнд остался в руках Кольгрика, но Нордлэнд контролирует Хольдрик.

– А Леир?

– Благородный Леир выступит, вероятно, на стороне будущего зятя. Кроме того на сторону Хольдрика перешли арвераги во главе с Гвенолином.

Вот вам и Хольдрик. Спасибо Рикульфу, который надоумил отправить Осея подальше, в страну Хун, а иначе, кто знает, не пришлось бы почтенному Морведу в свой черед скончаться от желудочных колик.

– Передай своему отцу, достойному Эшеру, приглашение на свадьбу?

– Почтенный Морвед задумал жениться?

– Да, черт возьми, задумал. И долг каждого подданного – поздравить короля в этот светлый день.

– Я имел честь только что лицезреть прекрасную Бернику и восхищен твоим выбором, государь.

Морвед едва не подпрыгнул от возмущения: издевается над ним, что ли, этот молодчик – какая к черту Берника?!

– Мою невесту зовут Урсула, суранец. Она дочь короля Эборакии Гилроя. И твоему отцу и тебе следует подумать, чем встретить королеву Кимбелинии.

– В грязь лицом не ударим, – обнадежил короля достойный Хокан и расплылся в ослепительной улыбке.

– Старайся, суранец, – наставительно заметил Морвед. – Человек ты молодой, вся жизнь впереди.

Достойный Хокан тут же предложил свои услуги почтенному Морведу: хлопот и расходов у короля Кимбелинии в связи с этой свадьбой, надо полагать немало, почему бы не переложить часть из них на преданного человека. Морвед не отказался ни от услуг, ни от твердой монеты. Если купчик решил послужить своему королю, то пусть служит. Почему Морвед должен быть глупее Рикульфа – от своих кимбелинов доброго дела не дождешься, не говоря уже о деньгах.

Волк, он же Гаук Отранский, веселого настроения брата не разделял. Его скорее можно было принять за участника процессии похоронной, чем свадебной. Леденец же расточал улыбки направо и налево, не обделяя вниманием ни одну из сопровождавших Урсулу дам. Если бы не его официальный статус посланника почтенного Морведа, то гуярские кавалеры нашли бы способ, проучить наглого юнца, а в данном случае, приходилось терпеть, тем более что путешествие эборакской принцессы и ее блестящей свиты оплачивалось из кармана достойного Хокана и оплачивалось щедро.

Эти сыновья достойного Эшера на удивление пронырливые ребята, взять того же Гаука, капитана арпинской милиции. Он так сумел понравиться почтенному Гилрою, что тот поручил ему охрану дочери. Если так пойдет и дальше, то зачем нашим королям достойные гуяры, их вполне заменят суранские торговцы. В свите прекрасной принцессы из уст в уста шепотом передавали печальные вести из Октии. Достойные гуяры вздыхали и качали головами: вот к чему иной раз приводит политика удушения знати. Не всем так везет, как почтенному Рикульфу.

Делегация купеческих старшин встретила прекрасную Урсулу у ворот города. Этим сам Бог велел приветствовать будущую королеву. Ни кимбелинская, ни эборакская знать против такого участия суранцев в торжествах не возражала, тем более что кое-что от купеческих щедрот перепало и свите. Приятно иметь дело даже с суранцами, если они знают свое место и не лезут скандальными сороками в ястребиную стаю.

Прекрасная Урсула отчего-то была невесела. Злые языки утверждали, что эборакская принцесса не в восторге от будущего мужа. И, к сожалению, злым языкам верили. Ибо кто же откажется позлословить на чужой счет, а уж тем более на королевский. Договорились даже до того, что прекрасная Урсула слишком много внимания уделяет суранскому капитану Гауку, и что это благодаря ее поддержки он добился столь заметного положения при дворе короля Гилроя в обход многих достойных представителей эборакских знатных семей. Разумеется, все это были лишь сплетни, ибо за несколько дней пути прекрасная Урсула только однажды обратилась к достойному Гауку, да и то по весьма незначительному поводу. Но сплетники на то и существую, чтобы в их устах самый дикий вымысел звучал как правда. Пусть это послужит уроком почтенному Гилрою: незачем пускать суранских свиней в гуярский огород, того и гляди запачкают.

Харогские купцы, надо отдать им должное, недолго томили почтенную публику верноподданническими речами, и уже через короткое время свадебная процессия двинулась к дворцу почтенного Морведа.

Сам король Кимбелинии в синем гуярском плаще, украшенном золотыми застежками, бросился открывать дверцу кареты. Но, то ли плащ оказался длинен, то ли тучность помешала почтенному Морведу роль любезного жениха, он вдруг споткнулся и едва не рухнул под ноги лошадям на грязные камни харогской мостовой. К счастью, расторопный Хокан сын Эшера, успевший спешится, поймал короля за ворот и тем самым не допустил конфуза. Эбораки из свиты принцессы давились смехом, пряча глаза друг от друга. Прекрасной Урсуле глаз прятать было некуда, и они буквально искрились весельем. Почтенный Морвед счел это хорошим предзнаменованием: в конце концов, если невеста с улыбкой идет под венец, то есть надежда, что семейная жизнь окажется медом.

Торжественность момента едва не нарушила Берника, появившаяся невесть откуда в самый неподходящий момент. Но и на этот раз Хокан не подкачал и на руках унес беснующуюся женщину с глаз долой. Незаменимый он человек, этот суранец.

– Кто эта женщина? – Урсула с любопытством наблюдала за бурной сценой.

Почтенный Морвед поморщился:

– Местная сумасшедшая. Тоже решила поприветствовать будущую королеву Кимбелинии.

– Почему же ей помешали, – удивилась Урсула. – Я бы с удовольствием ее выслушала.

– Думаю, что такая возможность тебе еще представится, благородная госпожа, – усмехнулся почтенный Морвед, предлагая невесте руку.

Долгое путешествие и бурная встреча сильно утомили эборакскую принцессу и, сославшись на усталость и предстоящий завтра трудный день, она отклонила предложение почтенного Морведа, украсить своим присутствием сегодняшний пир. Король Кимбелинии не настаивал: в конце концов, молодая женщина ничего не потеряет, если проведет этот вечер вдали от пьяных рож и грубых речей, коими мужчины подбадривают будущих супругов перед решительным шагом. Впрочем, совсем уж без женского общества не обошлась и нынешняя пирушка. Поскольку благородные дамы отказались разделить ее с достойными мужами, то пригласили менее благородных. Получилось даже веселее и непринужденнее. Особенно усердствовали молодой принц Эдвин сын Гилроя, родной брат невесты, и уже изрядно намозоливший всем глаза Хокан сын Эшера. Почтенный Морвед благосклонно смотрел на проделки молодежи, а все прочие достойные, но уже не молодые люди до того устали за день, что после обильных возлияний не способны были реагировать даже на юбки. Сам король Кимбелинии тоже принял несколько больше, чем это полагалось жениху накануне свадьбы и уснул прямо за столом. После чего он был перенесен с большими предосторожностями в собственную спальню четырьмя гвардейцами под бдительным присмотром Леденца, который в этот день успевал повсюду.

– Не слишком ли ты стараешься? – с досадой заметил Волк.

– Так для тебя стараюсь, – возмутился Леденец.

– Я и вижу. Прямо землю роешь.

Сердит Волк был, конечно, не на Леденца, но, к сожалению, объект его неудовольствия был сейчас довольно далеко. Капризный это был объект, и уж слишком непостоянный в своих решениях.

– Тебе тоже придется поработать этой ночью, – расплылся в сахарной улыбке Леденец. – Нам с тобой придется увезти из города некую Бернику, дабы эта шлюха не испортила предстоящий праздник. Вот бумага за подписью почтенного Морведа, так что никто нам чинить препятствий не будет.

Волк с удивлением посмотрел на Леденца:

– Не понимаю.

– Девушку красть будем? – вежливо полюбопытствовал Леденец. – Или ты собираешься уступить ее дураку Морведу?

– Я предлагал ей побег в пути.

– Молодец, – возмутился Леденец. Ты сорвал бы нам все дело в Арпине. После вашего побега почтенный Гилрой разогнал бы суранскую милицию.

– Она отказалась, – хмуро бросил Волк, – так что и говорить не о чем.

– Мы свое дело сделали, – продолжал Леденец. – Сдали прекрасную Урсулу почтенному Морведу, а куда она исчезла из его дворца, это уже не наша забота. То есть забота наша, но уже в неофициальном порядке.

– А если она не согласится?

– А кто ее спрашивать будет? – удивился Леденец. – Потом спасибо скажет.

– Кому скажет?

– Твой выбор, – пожал плечами Леденец, – твое и спасибо.

Волк огляделся по сторонам: часть гостей уже покинула зал, часть заснула прямо за столом, и только самые выносливые еще продолжали любезничать с девушками, стараясь держаться подальше от светильников. Женские повизгивания сливались с дружным мужским храпом, но эта ночная музыка затухающего пира была только на руку меченым в предстоящем нелегком деле.

Предусмотрительный Морвед выставил охрану у покоев невесты: два осовевших от недосыпа стража важно прохаживались по коридору, стараясь не греметь железом.

– Берника, – тихо позвал Леденец.

Закутанная в длинный гуярский плащ женская фигура вынырнула из темноты навстречу меченому.

– Стража, – негромко предупредила она по-гуярски.

– Стража – это пустяки, – махнул рукой Леденец, – но в ее покоях куча служанок. Хай поднимут такой, что не только пьяные, но и мертвые проснутся.

– Девушек я уговорила, – прошептала Берника. – Заберите эборакскую стерву.

– Стерву заберем, – пообещал Леденец и уверенно двинулся навстречу гвардейцам. Гвардейцы икнули почти одновременно и так же дружно осели на пол. Спеленать их по рукам и ногам было делом одной минуты. Меченые, ни секунды не медля, затащили бесчувственные тела в чулан и аккуратно прикрыли за собой двери.

– Сюда, – кивнула Берника на дверь. Поскольку бывшая пассия почтенного Морведа заранее договорилась с кимбелинскими девушками, то ни одна из них не проснулась – вот она клановая солидарность! И только в спальне Урсулы зашевелилась старая кикимора, оказавшаяся няней принцессы. Леденцу пришлось с ней изрядно повозиться. Удовольствия это ему не доставило, поскольку уж очень стара и костлява была эборакская ведьма. Зато Волк со своей задачей справился куда быстрее: завернутая в плащ Урсула синей гусеницей извивалась у него на плече.

Обратный путь проделали без сучка, без задоринки. Гвардейцам, стоящим у входа, Леденец шепнул пару слов на ухо, и они разразились хохотом, пропустив молодых людей с их драгоценной ношей без задержки. Городские улицы в эту пору были пустынны, только у самых ворот похитителей остановила кимбелинская стража, однако бумага, подписанная почтенным Морведом, позволила меченым без проблем покинуть спящий город.

Оказавшись за стенами Харога Леденец облегченно рассмеялся:

– Развязывай свою красавицу, а то как бы она не задохнулась.

– Негодяй! – это было первое слово, которое благородный Гаук услышал из уст возлюбленной, но не последнее, и, в конце концов, он пожалел, что избавил ее от кляпа. Как вскоре выяснилось, руки прекрасной Урсуле тоже развязывать не стоило, она тут же вцепилась ими в лицо благодетеля.

Леденец едва не задохнулся от смеха, глядя на мучения брата. Прекрасная гуярка выказала недюжинную силу, пытаясь обрести утерянную свободу. С трудом Волку удалось с ней справиться, заключив в объятия, но, видимо, эти объятья не показались девушки сладостными, поскольку она вдруг заплакала навзрыд. Волк рассердился:

– Я тебя отпущу. Возвращайся к своему придурку Морведу.

– Он король, – произнесла Урсула сквозь слезы.

– Как будто король не может быть придурком, – усмехнулся Леденец.

– Не тебе судить об этом плебей.

– Я бы на твоем месте всыпал бы ей десяток плетей, – посоветовал Леденец брату. – Сразу бы успокоилась.

– Обойдусь и без твоих советов, – буркнул Волк.

– Вольному воля, – согласился Леденец. – Только не вздумай отпустить ее раньше времени – провалишь дело.

Леденец поднял коня на дыбы, развернулся и поскакал назад в город, оставив влюбленную парочку, улаживать дела наедине.

Глава 6 Похмелье

Ночной пир сильно отразился по утру на самочувствии многих гостей почтенного Морведа. Леденец с трудом добудился до не протрезвевшего сознания достойного Эдвина сына Гилроя, которому в предстоящей церемонии отводилась немалая роль. Эдвин долго таращил глаза на незнакомого суранца и наотрез отказывался отрываться от колен патлатой красавицы, служивших ему в эту ночь подушкой. Кое-как, с помощью все той же красавицы, вылившей на эборакского принца два кувшина воды, его удалось привести в чувство. Во всяком случае, двигаться достойный Эдвин уже мог, хотя соображал с трудом. После долгих уговоров его все-таки убедили в том, что свадебная церемония без его участия состояться не может, поскольку именно принц Эдвин, замещая отца, согласно обычаю должен публично вручить почтенному Морведу свою сестру. Для поднятия духа сильно страдающего с похмелья принца, Леденец влил в него некоторое количество аквилонского вина. Эдвин ожил, в глазах его появился блеск, хотя походка и осталась неуверенной. В седло, однако, он взлетел соколом. Вся эборакская знать последовала его примеру, кто с большим успехом, кто с меньшим. Карета, запряженная шестеркой лошадей, уже катила к собору. Чтобы не отстать безнадежно, принцу Эдвину пришлось перевести коня в галоп.

– Похоже, моей сестре не терпится стать кимбелинской королевой.

Шутка достойного Эдвина была встречена одобрительным смехом. Свежий утренний ветерок принес облегчение жертвам ночного загула.

Почтенный Морвед, страдающий с похмелья не меньше эборакского принца, а потому мрачный и раздражительный, уже поджидал невесту на ступенях собора. Вся способная стоять на ногах кимбелинская знать толпилась вокруг короля. Несколько уж совсем до неприличия пьяных рож почтенный Морвед велел гвардейцам запрятать подальше в толпу. Все-таки свадьба короля, это не деревенская пирушка, надо же достоинство соблюсти.

В этот раз король Кимбелинии не стал разыгрывать из себя любезного кавалера: дверцу кареты распахнул гвардеец. Принц Эдвин из Эбораков помог сестре ступить на грешную землю. Густая вуаль, в соответствии с гуярскими традициями, закрывала лицо невесты. Эдвину, правда, показалось, что его сестра слегка располнела за ночь, проведенную под крышей дворца почтенного Морведа, но он не придал этому значения. Усилия эборакского принца были направлены на то, чтобы как можно тверже ставить ногу и не оскандалиться в самый ответственный момент. Король Кимбелинии принял руку невесты из рук ее брата. Церемония прошла выше всяких похвал: никто не упал и даже не покачнулся, к большому облегчению собравшихся. Все таки гуяр, он и под венцом гуяр. И кто вообще сказал, что ночная пирушка способна выбить из колеи настоящего мужчину. А то, что почтенный Морвед настоящий мужчина, было видно по тому, как уверенно он вел невесту к грядущему счастью.

Венчание не затянулось. Никто особенно не прислушивался, что там бормочет харогский епископ, каждый был озабочен тем, чтобы не икнуть в самый ответственный момент или каким-нибудь иным неприличным звуком не нарушить торжественность церемонии. Почтенный Морвед даже вспотел от напряжения, и в голове у него прояснилось. С облегчением он произнес свое «да» и почти с ликованием услышал «да» из уст невесты. Оставались совсем уж пустяки: поцеловать законную супругу на ступенях собора при скоплении народа.

Прекрасная новобрачная замешкалась с вуалью, и любезный супруг поспешил ей на помощь. Несколько долгих мгновений почтенный Морвед тупо смотрел на обретенное сокровище. Что-то похожее на вздох изумления вырвалось у окружающих.

– Да это не Урсула! – высказал, наконец, общее мнение принц Эдвин.

Лучше бы ему промолчать в эту минуту. Почтенный Морвед вышел из оцепенения, гримаса бешенства исказила его и без того неблагообразное лицо, и с криком «измена» он вдруг выхватил меч и обрушил его на голову ни в чем не повинного Эдвина. Эборакский принц не успел ни отшатнуться от ослепленного яростью Морведа, ни даже вскрикнуть. Толпа отозвалась на его смерть воплем ужаса. А дальше началось и вовсе невообразимое. То ли эбораки запоздало рванулись на помощь своему принцу, то ли пьяные кимбелины решили, что королю угрожает опасность, но только кровь ручьями заструилась по ступеням собора. Немногочисленные эбораки, всего-то человек тридцать, были изрублены на куски на глазах потрясенной толпы, причем многие из эбораков даже не успели обнажить мечи. Толпа в ужасе шарахнулась в сторону и рассыпалась по бесчисленным харогским переулкам с невероятной быстротой.

Пролитая кровь отрезвила почтенного Морведа. Взлетевший было над головой Берники меч опустился, не причинив ей вреда. Трупы эбораков были поспешно убраны со ступеней собора, а сам Морвед заперся во дворце с одной только мыслью в голове – кто же это так подло его обманул? Испуганная Берника и не пыталась скрывать правду: во всем виноват был Хокан сын Эшера и его брат Гаук, похитившие Урсулу, а сама Берника согласилась участвовать в авантюре исключительно из любви к Морведу.

– Глупая курица.

Морвед устало откинулся на спинку кресла. Только сейчас до него начал доходить весь ужас случившегося. Достойный Эдвин не был участником этой скандальной истории. Виноват он был только в том, что с пьяных глаз не разглядел подмены, но в этом же можно упрекнуть и самого Морведа. Убийство тридцати представителей знатнейших эборакских семей не спишешь на пьяную ссору. Во всем случившемся обвинят короля Киммаркии. Ссылки на Хокана сына Эшера никто принимать в расчет не будет. Ну кто же в здравом уме и твердой памяти поверит, что умудренного опытом мужа обвел вокруг пальца какой-то мальчишка. Король Эборакии Гилрой непременно обвинит Морведа в неслыханном коварстве, в том, что король Кимбелинии заманил ничего не подозревающих эбораков и истребил всех до последнего. В том числе и свою невесту Урсулу. После всего случившегося, никто не поверит, что ее похитили без ведома жениха. Все гуярские кланы проклянут Морведа, клятвопреступника и убийцу. Что бы там ни говорили в свое оправдание киммарки, а дело действительно неслыханное.

Морвед вскочил с места и забегал по комнате. Поймать бы этого змееныша Хокана и выдавить из него всю кровь по капле. Но ведь не поверят, даже если он заставит мальчишку, рассказать всю правду. Никто не поверит, что почтенный Морвед оказался таким идиотом. А потом, убийство Эдвина и его свиты интригами Хокана не оправдаешь. Трупы, конечно, можно спрятать, кровь со ступеней собора смыть, но не избыть из человеческой памяти злодеяния. Наверняка Гилрой обратиться за помощью к другим кланам, и те ему помогут. Слишком уж чудовищно само преступление, неслыханное преступление.

Морвед залпом осушил стоящий на столе кубок. Аквилонское явно пошло ему на пользу, он почувствовал что-то вроде облегчения и смог даже более трезво оценить ситуацию. А почему, собственно, неслыханное? Ведь нечто подобное произошло в Азрубале. А разве почтенный Рикульф ответил за пролитую гуярскую кровь? Нет. А почему? Да потому что первым крикнул «держите вора!». И за его преступление расплатились ни в чем не повинные арвераги. А ведь никто из гуярских вождей, в их числе и Морвед, не сомневались, что истинные виновники этого преступления Рикульф и Седрик. Так почему же Морвед должен быть глупее Рикульфа. Пролитую кровь действительно трудно спрятать, но ее можно утопить в потоках новой крови, а трупы знатных эбораков завалить горами новых трупов. Кто будет потом разбираться, где и как погиб мальчишка Эдвин.

Надо выступать и выступать немедленно, пока до Гилроя не дошли подробности произошедшего. Свои поддержат, у них мечи в эборакской крови. Не могут они не понимать, чем все это может закончиться для кимбелинов. Истребление арверагского клана у всех на памяти. А потом почтенный Морвед займется Хоканом и его достойным отцом Эшером и рассчитается с ними за все сполна.

Вести о выступлении кимбелинов и смерти сына почтенный Гилрой получил одновременно. И пока эбораки, потрясенные чужим коварством, оплакивали гибель родичей, озверевшие от крови кимбелины уже разоряли их города и села. К чести эбораков, они поднялись все, как один человек. Понеся невосполнимые потери на начальном этапе войны, когда кимбелины не щадили, ни старых, ни малых, они все-таки сколотили, опираясь на поддержку союзных кланов, крепкую фалангу пехоты и выставили до трех тысяч конников.

Два войска встретились лицом к лицу у суранского города Арпина и выхлестнули друг на друга скопившуюся ненависть. Почтенный Гилрой, возглавивший атаку эборакской конницы, погиб в самом начале битвы, и эта гибель короля существенным образом отразилась на дальнейшем ходе сражения. Атака эборакской конницы захлебнулась, а пехота не успела вовремя прийти ей на помощь. Морвед не замедлил этим воспользоваться, бросив навстречу потерявшим строй эборакам свою железную фалангу. Эбораки были расколоты на три части и окружены. Дрались они отчаянно и едва не разорвали душившие их стальные кольца, но кимбелины оказались сильнее. Разгромленная эборакская конница отошла к городу, пехота была вырублена почти полностью.

Морвед торжествовал победу, но, как вскоре выяснилось, преждевременно. Выслушав донесение дозорных, он не поверил своим ушам, а поднявшись на расположенный неподалеку холм не поверил своим глазам. Лава примерно в пять тысяч всадников накатывалась на его захмелевшую от победы пехоту, а из Арпина, из-за спин отходившей эборакской конницы, ударили прямо в лицо наступающим кимбелинам пушки. Пехота гуяров так и не успела перестроиться и ощетиниться копьями. Вражеская конница обрушилась на кимбелинов подобно урагану и разметала по равнине, безжалостно рубя бегущих. А из распахнутых ворот Арпина уже выехал новый отряд конницы, численностью не менее четырех тысяч всадников и ударил на очумевшую конницу кимбелинов, отрезая ей путь к отступлению. Кимбелины были прижаты ко рву и расстреляны из городских пушек.

Случившееся казалось королю Морведу кошмарным сном. Откуда взялись эти люди, укравшие у него заработанную кровью победу? То, что люди эти не гуяры, видно было с первого взгляда. Морвед успел заметить скуластые лица степняков, но среди нападавших их было меньшинство, остальные по виду были самыми обычными суранцами. Неужели это и есть та самая арпинская милиция, над которой так долго смеялись при дворе короля Кимбелинии?

Морвед, наконец, разглядел человека, руководившего этим разношерстным воинством и, ни секунды не медля, послал ему навстречу коня.

– Эшер? – крикнул он в изумлении.

– Тах с твоего позволения, – поправил его бывший купец. – Король Гордана.

– Какого Гордана? – почтенный Морвед был изумлен до такой степени, что даже опустил оружие.

– Того самого горданского королевства, на землях которого ты, Морвед, учинил разбой. Отберите у негодяя меч.

Морвед узнал в подлетевшем всаднике достойного Хокана, но не успел даже выругаться в его улыбающееся лицо – тугая петля захлестнула королю Кимбелинии шею, и он кулем повалился на землю. Дальнейшее почтенный Морвед видел словно в бреду.

Сопротивление кимбелинов было сломлено окончательно, уцелевшие, а уцелевших было не более тысячи из десяти, приведенных Морведом к стенам Арпина, побросали оружие, увидев плененным своего короля. Впрочем, и эбораков, кажется, уцелело немногим больше. И удивлены они были не меньше кимбелинов. В этот момент почтенный Морвед осознал, что гуярскому господству в Западном Суране пришел конец. А виной всему никто иной, как сам Морвед, столь талантливо сыгравший на кимбелинской трубе чужую мелодию. И аплодировали его игре чужие люди. Впрочем, аплодировали, кажется, не Морведу – жители славного города Арпина приветствовали короля Гордана Таха Великого, вступающего в свою столицу на плечах поверженных кимбелинов.

Почтенный Рикульф был слегка удивлен раннему визиту уважаемого гостя. Вот уж воистину: волка ноги кормят, а аквилонцы, похоже, ни днем, ни ночью, не знают покоя.

Уважаемый Филон склонился в глубоком поклоне перед сидящим в кресле гитардским королем:

– Печальные вести, государь.

Рикульф поднял левую бровь: наверняка уважаемый опять пришел с жалобой на проделки достойного Эшера, обманом захватившего пограничную крепость Измир и выставившего аквилонцам жесткие требования. Проделки Эшера позабавили гитардского короля, но под давлением аквилонцев он все-таки отправил в Западный Суран посвященного Магасара, приструнить не в меру расходившегося сына. Сориться с аквилонцами по столь никчемному поводу как достойный Эшер, Рикульфу не хотелось.

– Увы, почтенный государь. Король Кимбелинии Морвед казнен неделю назад в Арпине.

– Как казнен? – Рикульф едва не выронил кубок с вином из рук. – А как же свадьба?

– Свадьба состоялась, почтенный государь. Свадьба дочери покойного короля Эборакии прекрасной Урсулы с сыном короля Гордана Таха благородным Гауком Отранским.

– Ты что, спятил, уважаемый Филон?! – Рикульфа аж затрясло от бешенства. – Какой еще король Тах?

– Ты знал его под именем Эшера, государь.

– Эшера сына Магасара?

– Он не сын Магасара, государь, он сын владетеля Ожского, почтенного Ахая, Первого меча Храма и внук посвященного Вара, Левой руки Великого. К сожалению, я слишком поздно узнал об этом.

– Пошел ты к черту со своим Великим, уважаемый Филон, со всеми этими внуками и правнуками. А твоего Таха я в порошок сотру! За смерть Морведа и Гилроя я с него шкуру спущу.

– Почтенный Тах не виновен в смерти Гилроя, эборакский король пал в битве с кимбелинами. Что же касается Морведа, то он казнен королем Тахом по требованию эбораков, поскольку коварно убил на ступенях харогского собора Эдвина сына Гилроя и около трех десятков эборакских вождей. Чудом спаслась только прекрасная Урсула, да и то с помощью владетеля Гаука Отранского и его брата владетеля Хокана Саарского. Пытаясь уйти от ответственности за содеянное, Морвед предательски напал на эбораков и разгромил их у стен Арпина, но в свою очередь был разгромлен королем Гордана Тахом. Эборакам ничего не оставалось делать, как заключить союз с почтенным Тахом и его суранцами против кимбелинов. Думаю, с Эборакией и Кимбелинией уже покончено, и на их обломках возникнет горданско-суранское королевство.

– Ну, это мы еще посмотрим, – мрачно усмехнулся Рикульф. – Гуярская кровь будет отмщена.

– Ты ведь главного не знаешь, государь, – вздохнул Филон. – Достойного Осея разгромили наголову в Восточных лесах: тридцать пять тысяч гуяров полегли на месте, остальные раненные и изувеченные сложили оружие.

Рука Рикульфа бессильно упала на подлокотник кресла. Разум отказывался принимать случившееся. Шестьдесят тысяч было у Осея. Силища невероятная. Неужели же такое возможно?!

– Почтенный Ахай, Первый меч Храма, собрал под свои знамена почти сто тысяч варваров. Двадцать тысяч мушкетеров ему прислали из страны Хун, узнав о готовящемся гуярском нашествии. В пушках у него недостатка не было. В умных людях тоже. Этот человек привлек на свою сторону почти всех бывших жрецов Храма. Достойный Осей был слишком самоуверен. Сначала его жалили из засад на лесных тропах, а потом окружили и разгромили. Думаю, что даже проводники-суранцы были подосланы к Осею Черным колдуном. Ты не помнишь, почтенный, кто их нам рекомендовал?

Рикульф помнил это очень даже хорошо. Никто иной, как достойный Эшер подсунул ему людей, знающих дорогу в страну Хун лучше других. Дорогу в страну Хун суранцы действительно знали, но еще лучше они знали дорогу в ад, куда и завели несчастного Осея. Это не просто неудача, это катастрофа! И прав уважаемый Филон в подобных ситуациях нельзя действовать сгоряча.

– Почтенный Тах наверняка подстраховался: в ближайшее время следует ждать набегов степняков и варваров на земли гитардского королевства.

Скорее всего, Филон прав. Эти люди действуют с размахом. Сейчас, пожалуй, не самое удачное для почтенного Рикульфа время, чтобы вмешиваться в чужие дела. Два дурака, Морвед и Гилрой, сами пошли в устроенную для них ловушку. Как говаривал в таких случаях старый негодяй Магасар – королем становится тот, кто способен им стать. Умный человек обязан использовать в своих целях не только победы, но и поражения. Появление в Западном Суране горданского королевства и поражение Осея заставят призадуматься вождей гуярских кланов, а уж почтенный Рикульф постарается, чтобы их мысли потекли в нужном направлении. Король всех гуяров Рикульф сумеет навести порядок в Суране и Лэнде.

– Кстати, что у нас в Лэнде?

– Хольдрик утвердился в Бурге, Кольгрик, младший сын погибшего Седрика, удерживает Остлэнд, октский клан раскололся надвое, что, несомненно, на руку благородному Леиру.

– А только ли ему? – прищурился Рикульф.

– Еще вчера я знал, что тебе ответить, государь, но последние события заставляют смотреть на Лэнд другими глазами.

– Так смотри повнимательнее, уважаемый Филон, – поражение гуяров станет крахом и для аквилонцев.

Филон в ответ только мрачно кивнул головой и поспешил склониться в поклоне перед могущественным королем Гитардии почтенным Рикульфом, да продляться дни его вечно, как говорят в таких случаях послушные власти суранцы.

Глава 7 Благородное мясо и вохру приятно

Благородный Хольдрик, новоиспеченный король Октии, был неприятно удивлен известием о том, что его невеста прекрасная Ингерна беременна, и что рождение их отпрыска уже не за горами. Первым желанием Хольдрика было плюнуть на все и бежать от этой потаскушки подальше в родную Октию, где к его услугам сколько угодно подобного рода особ. Он уже открыл рот, чтобы высказать на прощанье Ингерне все свои мысли по поводу ее, мягко скажем, недостойного поведения, но…К сожалению, в родной Октии его ждали не только буржские потаскушки, но и взбунтовавшиеся гуяры, отказавшиеся признать Хольдрика королем. А арвераги благородного Гвенолина отнюдь не горели желанием защищать благодетеля даром. Своих же денег у благородного Хольдрика не было, октскую королевскую казну еще предстояло наполнить, а это не так-то просто сделать в смутные времена. Не начинать же в самом деле правление с откровенного грабежа своих подданных. Тем более что эти подданные косо посматривают на человека, силой захватившего трон. По Бургу ходили совершенно нелепые слухи о короле Кеннете, который вот-вот объявится и сбросит гуяров в море. Почтенный Деодор, передавая эти слухи Хольдрику, сокрушенно разводил руками, а суранец Бьерн скалил при этом зубы. Что-то уж очень быстро спелись эти два человека. Впрочем, без их активной поддержки не видеть бы Хольдрику из Октов короны как собственных ушей. Деньги этот проклятый суранец Бьерн ему обещал, но исключительно под брюхатую стерву, и теперь совершенно ясно почему. Но какова Ингерна! Гуярская принцесса спуталась с суранским плебеем, есть ли вообще предел человеческой подлости и женской в частности!

Рассказать обо всем Леиру? Но к чему это приведет? Киммаркскому королю выгодно думать, что отцом его будущего внука является король Октии, и он будет думать именно так, какие бы аргументы благородный Хольдрик не приводил в свое оправдание. И отказ Хольдрика от брака с Ингерной он воспримет как личное оскорбление, что чревато большими неприятностями для непостоянного жениха. Теперь Хольдрику стали понятны нотки неудовольствия, проскальзывавшие в письмах Леира. Еще бы заезжий негодяй окт соблазнил невинную девушку, а теперь просит помощи у озабоченного отца.

Благородный Леир спешил со свадьбой, благородный Хольдрик, загнанный в угол врагами и неудачно сложившимися обстоятельствами, вынужден был дать согласие на брак. Помолвка была отпразднована с большим размахом, и Хольдрику пришлось испить до дна полную чашу лжи и унижений, приготовленную будущей супругой. Одни поздравления с будущим наследником чего стоили: Хольдрик корчился от бешенства, глядя на ласково улыбающуюся Ингерну. Потаскуха скромно опускала глаза и даже краснела в ответ на слишком вольные шутки разгулявшихся киммаркских вождей. В этот скорбный вечер благородный Хольдрик разочаровался в человечестве и оставшись с глазу на глаз с невестой не мог не высказать ей в лицо всего, что накипело на душе.

– Я тебе обещала поддержку, благородный Хольдрик, но уж никак не любовь, – надменно вскинула голову Ингерна. – И свое слово сдержала – корону Октии ты получил.

– Вместе с рогами, – в сердцах добавил Хольдрик.

– Каждый носит на голове то, что заслуживает.

Благородный Хольдрик грязно выругался. Из уст Ингерны вылился в ответ на его бедную голову такой поток грязи, что потрясенный король упал в изумлении в кресло. Сцена, что ни говори, вышла безобразной, но закончилось все более-менее благополучно. Они нуждались друг в друге, и любовь здесь была ни при чем. Правда, маячил впереди неприятный для обоих вопрос о наследнике, но, в конце концов, они сошлись на том, что венчание состоится после рождения ребенка. Это давало Хольдрику повод лишить сына Ингерны наследства, как рожденного вне брака, в пользу своих сыновей, если таковые родятся. Появление на свет девочки и вовсе снимало все вопросы.

– Хотелось бы все-таки узнать имя первого избранника прекрасной Ингерны, – не удержался от сарказма Хольдрик.

Высокомерная Ингерна не удостоила жениха ответом. Впрочем, он в нем и не нуждался, имя доброхота ему было слишком хорошо известно. И с этим негодяем Хольдрику еще предстояло посчитаться.

Раздраженный и разочарованный Хольдрик покинул Хальцбург утром следующего дня, сопровождаемый пятитысячной киммаркской конницей, выделенной Леиром в помощь будущему зятю. Прекрасная Ингерна улыбалась ему вслед. Что, однако, не помешало распространению слухов о неладах в отношениях влюбленной парочки. Но пересуды очень скоро умолкли в свете обрушившегося на гуярские семьи несчастья. Пришла весть о разгроме достойного Осея в Восточных лесах. Поначалу никто в это не поверил. Неудачная шутка и только. Благородный Леир долго ругался в присутствии уважаемого Скилона, привезшего ему из Сурана эту неприятную весть. Впрочем, у аквилонца все вести оказались неприятными: два дурака Морвед и Гилрой, передрались между собой, и в результате два гуярских клана почти начисто истребили друг друга, а их земли прибрал к рукам некий Тах, король горданцев. Черт его знает, откуда взялся этот ублюдок, но, вероятно, сил у него достаточно, коли почтенный Рикульф не рискнул выступить против него в одиночку и просит поддержки у благородного Леира. Как вам это понравится? И это в разгар лета, когда стая уже подобралась к границам Киммаркии. А тут еще грызня между октами. Нет уж, пусть почтенный Рикульф сам решает свои проблемы.

– Я думаю, благородный Леир, что проблемы почтенного Рикульфа очень скоро станут твоими проблемами.

– Что ты имеешь в виду, уважаемый Скилон.

– Ты когда-нибудь слышал о Черном колдуне, государь?

– Я видел его, когда он в два счета расправился с Родриком из Октов, – мрачно усмехнулся Леир.

– Замок, в котором мы сейчас находимся, принадлежит ему.

– Принадлежал, – поправил Скилона Леир. – Вот уже двадцать пять лет я живу в этом логове и еще никто не осмеливался меня здесь потревожить.

– Ты ничего не слышал о меченых и двурогих, государь?

– Болтают в последнее время, – насторожился Леир.

– Думаю, не только болтают, но и действуют. Тебе, государь, будет интересно узнать, что Осея разгромил никто иной, как Черный колдун. Не готовят ли двурогие и тебе сюрприз, благородный Леир? Быть может, не только стаи тебе следует опасаться в эту осень?

Леир задумался. Пренебрегать советами аквилонца не стоило, тем более что в последнее время по Лэнду гуляли странные слухи. Болтали о короле Кеннете, о двурогих всадниках, время от времени выезжающих из Ожского бора на большую дорогу. Зря он прошлой осенью не разобрался с убийцами Арвида Гоголандского, тогда ведь речь тоже шла о двурогих. Во всяком случае, Хольдрик называл их дьяволами во плоти. Впрочем, благородный окт скорее всего просто струсил, вот и напускал тумана, чтобы себя обелить. Но разобраться все равно следовало. Руки не доходили – слишком уж велик Ожский бор, и спрятать в нем можно не только разбойничью шайку, но и целую армию. А может быть и прячут? Предположение дикое, но слухи-то идут. В последние месяцы из сел и городков Киммаркии стали пропадать десятками, а то и сотнями, кто их считал, люди подходящего возраста. Раньше Леир полагал, что они просто бегут в Вестлэнд или Суран за лучшей долей, но, возможно, это предположение было ошибочным. Спасибо аквилонцу, надоумил.

Достойный Освальд радушно принял дорогого гостя. Этот благородный Тор сын Тора был парень не промах и без бочонка аквилонского в старой крепости не появлялся. Не говоря уже о золоте, которое приятно позвякивало в карманах старого арверага. Золота вполне хватало, чтобы скоротать оставшиеся денечки в компании с вином, не утруждая себя службой благородному Леиру, но достойный Освальд, человек не только пьющий, но и мудрый, выжидал, справедливо полагая, что не отворачиваться от источника, который далеко еще не иссяк.

Тор сумел понравится даже Гвенолину, который обещал отдать за него свою дочь. Конечно, не бог весть какая честь для дочери арверагского вождя выйти замуж за лэндца, пусть и двурогого, пусть и благородного, но уж больно хорош был молодчик, прямо картинка, а не человек: и выпить, и закусить, и веселую историю рассказать. Не мудрено, что девушка не устояла. И что немаловажно, эти ребята умеют договариваться с вохрами. Может, они и дьяволу сродни, но это, как говорит Гулук, маловероятно. Не стал бы Артур сын Конана, истинный арвераг, путаться с чертом, а уж Гвенолин тем более.

– За мою невесту, прекрасную Ровену, – поднял кубок Тор.

Достойный Освальд выпил с удовольствием – дочка у Гвенолина и впрямь была хороша. Но двурогий прибыл в крепость, надо полагать, не вино распивать со старым арверагом. Благородный Тор не стал темнить и отнекиваться, а сразу взял быка за рога. Предложенное им дело не слишком понравилось достойному Освальду, хотя роль, отводимая ему, была не слишком обременительной. К тому же на руках Леира из Киммарков немало арверагской крови, и Освальд не прочь был сам свести с ним счеты.

– С вохрами заминка, – покачал головой старый арвераг. – Может, они, вообще, не придут этой осенью в Приграничье.

– Вохры будут, – обнадежил благородный Тор, – Дай нам знать, когда Леир приедет в крепость.

Достойный Освальд обещал и свое слово сдержал.

Благородный Леир выехал из крепости в сопровождении полусотни гвардейцев-киммарков. Лето не самое лучшее время для прогулок за Змеиным горлом, но в этот год стая запаздывала, и грех было не воспользоваться этим обстоятельством, чтобы не проверить готовность людей к отражению атаки. Леир придирчиво осмотрел едва ли не все ловушки и загоны, сооруженные как вокруг крепости, так и в Змеином горле. Достойный Освальд свое дело знал. Даже если стая сунется этим летом в Киммаркию, то монстры встретят на границе дружный отпор. В будущем Леир планировал создать целый ряд оборонительных сооружений на пути от Сурана до Лэнда, которые должны были сделать его безопасным для торговых караванов. Аквилонские купцы согласны были поддержать его средствами в этом необходимом для всех начинании. К сожалению, последние события в Суране отодвинули строительство этих крепостей на неопределенный срок. Все это тем более обидно, что проект сулил Леиру большие приобретения, в том числе территориальные. Границы Киммаркии можно было отодвинуть далеко на восток, заселив новые земли арверагами и лэндцами.

Змеиное горло осталось позади, а вместе с ним исчезла и опасность, подвергнуться нападению стаи. Во всяком случае, Леир и его гвардейцы думали именно так. И как гром среди ясного неба прозвучал для них панический вопль:

– Вохры!

Никогда еще Леиру не приходилось сталкиваться с этими свирепыми монстрами нос к носу. И он даже не представлял, что огромные неповоротливые на вид существа способны двигаться с такой скоростью. Несколько стрел полетели навстречу чудовищам, но не произвели на них ни малейшего впечатления.

– Спасайте короля!

Гуяров трудно было напугать даже свирепым хищникам. Леир огрел коня плетью и поскакал в сторону возникшего на горизонте Ожского замка. За его спиной слышался дикий вой вохров, крики боли и ярости, схватившихся с ними в смертельной схватке людей, но Леир даже не оглянулся. И только когда до Ожского замка было рукой подать, он чуть придержал коня и покосился через плечо: сердце его похолодело от ужаса. Огромный монстр уже почти настиг его, с оскаленной пасти падала пена, а свирепые глазки горели огнем. Уходить было поздно, и благородный Леир обнажил меч, чтобы встретить смерть как подобает воину и мужчине.

Весть о страшной трагедии, разыгравшейся у Змеиного горла, повергла в смятение все королевство. Останки благородного Леира, если несколько окровавленных тряпок можно назвать останками, привезли в Хальцбург арвераги во главе с достойным Освальдом. По их словам, дружина короля полегла вместе с ним. Возникшие было против арверагов подозрения, были развеяны очень быстро. Желающие могли собственными глазами осмотреть место бойни, устроенной вохрами. Три изрубленных мечами чудовища валялись тут же и даже мертвые внушали ужас любопытствующим. Если судить по следам, то вохров было более десятка и вынырнули они из зарослей неожиданно, словно специально отсиживались в засаде. Бывалые люди из арверагов и киммарков утверждали, что подобное поведение вохров, случай из ряда вон выходящий – никогда эти монстры не охотятся группами и очень редко парами. Чаще нападают в одиночку. За исключением тех случаев, когда в прорыв устремляется вся стая во главе с вожаками. Ветераны вспомнили в этой связи Расвальгский брод и Черного колдуна, бросившего монстров на гуярское войско. Об этом человеке уже забыли и, похоже, зря, поскольку по словам аквилонца Скилона именно он разбил войско достойного Осея. Очень может быть, что и к смерти Леира он имеет какое-то отношение.

Пока что ясно было одно: Киммаркия осиротела. И деликатность момента состояла в том, что благородный Леир не оставил наследника. Разумеется, в претендентах на киммаркскую корону недостатка не было, но именно их многочисленность и заставила здравомыслящих людей склониться к мысли, что наиболее подходящей преемницей благородного Леира является его дочь, благородная Ингерна, будущая супруга короля Октии Хольдрика. Естественно, нашлись и несогласные: никогда еще женщина не становилась во главе гуярского клана. Несогласным напомнили, что речь идет не о клане, которым можно управлять с помощью старейшин, а о королевстве Киммаркия. В соседней Октии уже идет междоусобная борьба, если еще и киммарки передерутся между собой, то есть большой риск потерять Лэнд, как уже потеряли Западный Суран.

Сама Ингерна, с бледным осунувшимся лицом, сидела здесь же в зале Совета, закусив губу от переполнявшего ее гнева, но в споры не вступала. Куча золота ушла на то, чтобы подкупить вождей и старейшин, но, кажется, подкупить удалось далеко не всех. Кричали долго, но к единому мнению так и не пришли, отложив решение вопроса на несколько недель.

Никогда еще Ингерна не чувствовала себя такой одинокой и беззащитной. Пока был жив отец, все казалось легким и простым. Не было преград ее уму и воле. Она стремилась к власти, она жаждала ее, но когда наступил решающий момент, у нее опустились руки, и не было рядом человека, который поддержал бы ее в трудную минуту. Хольдрик умчался в свою Октию, раздраженный и возмущенный ее вероломством. Бьерн и вовсе исчез, словно его и не было. Если бы не тяжкая ноша под сердцем, она бы навсегда вычеркнула этого негодяя из жизни. Эта ноша требовала к себе внимания и все настойчивее просилась на свет. И не было сил, чтобы удержать в себе боль, она вырывалась криком из охрипшего горла. А потом появился он, маленький, розовый и ненужный. Настолько ненужный, что утомленная родами, почти потерявшая разум Ингерна не хотела брать на руки писклявый комочек и подносить к своей груди. Явившийся как раз ко времени Освальд из арверагов, растолкал нянек и служанок, отвесил Ингерне довольно чувствительную оплеуху и силой впихнул ей в руки младенца. Она сразу же почувствовала облегчение. Словно этот маленький живой и теплый младенец высосал вместе с молоком жар, сжигающий ее тело и застилающий разум. Ингерна с удивлением рассматривала сына: редкие светлые волосы едва прикрывали розовый затылок, а выражение сморщенного личика было странно-сосредоточенным, словно он осознавал, какое важное дело совершает сейчас, пытаясь удержаться в этом негостеприимном мире.

Ингерна подняла глаза и вопросительно взглянула на Освальда. Старый гуяр откашлялся:

– Не знаю, говорить ли?

– Говори.

– Часть вождей и старейшин провозгласили королем Гвинарда сына Гепида.

Глаза Ингерны непримиримо сверкнули:

– Король Киммаркии у меня на руках. Он внук благородного Леира. И никогда в Киммаркии не будет другого короля. Ты готов ему служить, старик?

– Не только я, но и все арвераги готовы служить Леиру внуку Леира, – спокойно отозвался Освальд.

– В таком случае я назначаю тебя комендантом своей столицы. Позаботься о том, чтобы ни одна живая душа не проскользнула за городские стены, ни туда, ни обратно. Хватит у тебя людей, старик?

– Пока хватит. – Освальд почесал затылок: – А что делать с этим королем Гвинардом?

– Где он сейчас?

– В Ожском замке, празднует победу.

– Убей его, если сможешь.

Достойный Освальд тяжело вздохнул. Легко сказать – убей! Ожский замок самый крепкий орешек в Киммаркии и выкурить оттуда негодяя Гвинарда будет нелегко, тем более что сторонников у самозванца оказалось немало. Хотя большинство вождей и старейшин выжидали, не желая становится ни на ту, ни на другую сторону. И старый арвераг, неожиданно для себя, оказался во главе киммаркского королевства. Спасибо не оставил в беде старый друг Тор сын Тора. Двурогий объявился как нельзя кстати, разбавив горечь в душе гуяра доброй порцией аквилонского вина.

– Не бери в голову, достойный Освальд, раз прекрасная женщина просит повесить самозванца, мы его повесим, о чем речь.

Легок на подъем, этот будущий зять Гвенолина. Чужую беду руками разведу. А Ожский замок, между прочим, еще взять надо, не говоря уже о том, что смерть Гвинарда киммарки арверагам не простят. Да и какой резон Освальду вмешиваться в киммаркские разборки.

– А ты не вмешивайся, – посоветовал Тор. – Твое дело беречь бабенку и ее сына, а об остальном я позабочусь.

И позаботился…

Благородный Гвинард был несказанно удивлен, увидев в своей спальне среди ночи десяток призраков с витыми рогами над широкими плечами. Надежда, что кошмарный сон скоро рассеется, не оправдалась. Слишком уж громко вопили в разных концах Ожского замка люди, чтобы свежеиспеченный киммаркский король мог и дальше пребывать в сладкой дреме.

– По указу короля Леира, ты, Гвинард, приговариваешься к смерти.

– Какого еще Леира? – прошептал севшим от ужаса голосом благородный Гвинард.

– А какая разница, – пожал плечами двурогий. – Приговорили и все.

Кошмарный сон для Гвинарда сына Гепида сменился сном вечным.

– Останешься в замке, – обернулся Тор к Магнусу сыну Ивара. – Сто человек тебе хватит. Думаю, в ближайшее время в Киммаркском королевстве некому будет проверить и удивиться, почему это в Ожском замке лэндский гарнизон? Ну а если кто-то попытается это сделать, тебе придется выдержать осаду. Сдавать замок киммаркам ни в коем случае нельзя – Змеиное горло следует держать открытым.

– Я понял, – седой ветеран, служивший когда-то в дружине владетеля Отранского, кинул головой. – Мы не подведем, владетель Тор.

Достойный Освальд сообщил Ингерне, что трупы Гвинарда и его дружинников обнаружены неподалеку от Заадамского замка, куда он вроде бы отправился с визитом. В подозрение попал хозяин замка благородный Мадок, недружелюбно относившийся к Гвинарду. Сам Мадок причастность к этой утроенной кем-то на его землях бойне категорически отрицал. Достойный Освальд ему верил. К сожалению, Мадоку не поверили родичи и сторонники Гвинарда и теперь готовились взять Заадамский замок штурмом. А у старого арверага не было сил, чтобы воспрепятствовать творящемуся на землях Киммаркии произволу.

– Пусть грызутся, – сверкнула глазами Ингерна. – Я довольна тобой, достойный Освальд.

Глава 8 Принц Бьерн

Благородный Гольфдан Хилурдский, король Вестлэнда, пребывал в расстроенных чувствах. В соседней Октии творилось черт знает что: после смерти Седрика гуяры, похоже, лишились разума и резали друг друга с остервенением редкостным даже в наши смутные времена. В далеком Суране пали сразу два гуярских королевства, и возник неведомо откуда король Тах, прибравший к рукам Кимбелинию и Эборакию. Всплывший из небытия Бес Ожский вдребезги разбил войско достойного Осея и грозил сравнять с землей Гитардское королевство. Во всяком случае, прибывший из Сурана уважаемый Скилон утверждал, что дело обстоит именно так. И в довершение выяснилось, что путешествие дочери Гольфдана прекрасной Хельги в Киммаркию не было уж совсем бесплодным. Если, конечно, считать приобретением для рода Хилурдских розовощекого младенца мужского пола, невесть от кого рожденного. Благородная Хельга наотрез отказалась назвать имя негодяя, подло оскорбившего благородного Гольфдана, и, что самое обидное, держалась с таким видом, словно облагодетельствовала отца рождением нежданного внука. Дочь Гольфдана Хилурдского – потаскуха! От одной этой мысли можно было завыть, но Хилурдского удерживало присутствие в зале Аграамского и Норангерского, которые так и прижились при вестлэндском дворе после побега из буржского ада, не рискуя вернуться в родовые замки, дабы не попасть ненароком под мечи озверевших октов.

– Ярл Оттар Хаарский просит твоего внимания, благородный король Гольфдан, – доложил слуга.

Хилурдский едва не подпрыгнул от неожиданности, Аграамский и Норангерский переглянулись: если это шутка, то не самая удачная. Гольфдан ждал привидение, но ошибся: вошел улыбающийся молодой человек в алом владетельском плаще, слегка припорошенном дорожной пылью. Лицо гостя хорошо было известно присутствующим владетелям. Именно этот молодчик вытащил их в свое время из кровавого месива гуярского пира. Видимо, он явился за расчетом. Непонятно только, к чему этот маскарад?

– Указ короля Кеннета, – молодой человек вытащил из-за пояса сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его растерявшемуся Хилурдскому.

– Какого короля?

– Короля Лэнда Кеннета, – вежливо повторил молодой человек.

– Откуда он взялся? – Вопрос задал Аграамский, поскольку у Хилурдского отнялся язык.

– Он прибыл из Сурана и находится сейчас в Приграничье.

– Это он тебя послал?

– Меня послал принц Бьерн Нордлэндский, наследник короля Кеннета. Вам благородные господа эти указом предписывается, прибыть во главе вестлэндских дружин к Кольбургу через две недели.

– Зачем? – поинтересовался опешивший от такого напора Норангерский.

– Король Кеннет начинает войну против гуяров, и принцу Бьерну поручено командовать лэндскими войсками в Нордлэнде.

– Бред, – обрел дар речи Гольфдан, – ты в своем уме, молодой человек?

– Разумеется.

И, похоже, он действительно был в своем уме, этот нагловатый красавчик в алом владетельском плаще, но в таком случае, сумасшедшим следовало считать Гольфдана Хилурдского.

– А если мы откажемся?

– С вас спросят и за прежние грехи и за нынешние.

– Это угроза?

– Это предупреждение. Король Кеннет добр и не желает лить лэндскую кровь, ее и без того пролито немало, но изменников ждет кара, можете не сомневаться, благородные владетели.

Гольфдан и не сомневался, поскольку собственными глазами видел этого молодчика в деле. Вопрос в другом: насколько длинными окажутся руки у короля Кеннета, быть может, у Хольдрика из Октов или Леира из Киммарков они значительно длиннее?

– Думаю вам интересно будет узнать, владетели, что король Леир растерзан вохрами у Змеиного горла.

Вот это новость, так новость! Владетели переглянулись: наверняка в Киммаркии начнется драчка, подобная той, что уже месяц разоряет Октию. Видимо, король Кеннет решил воспользоваться сложившейся ситуацией, если не сам создал ее.

– Я могу повидать свою жену, благородный Гольфдан?

Хилурдский не сразу уловил суть претензий молодого человека, а когда уловил, то едва не задохнулся от возмущения. В своей наглости этот головорез без роду без племени заходил уж слишком далеко. Благородный Гольфдан пока еще вестлэндский король, и сил у него хватит, чтобы свернуть шею любому негодяю, вздумавшему претендовать на руку его дочери.

– Я уже не претендую, – спокойно отозвался молодой человек. – Мы обвенчались с Хельгой почти год назад в Хальцбурге.

Хилурдский едва не сел мимо кресла, спасибо владетелю Аграамскому, вовремя подоспевшему на помощь потрясенному другу.

– Меня зовут Оттаром Хаарским, я сын владетеля Ожского и королевы Сигрид Брандомской. Безродного наглеца я оставляю на твоей совести, владетель.

Оттар Хаарский развернулся на каблуках и вышел не прощаясь. Заботливый Аграамский поднес потрясенному хозяину кубок с аквилонским. Благородный Гольфдан выпил вино и обрел дар речи. Речь, впрочем, была сумбурной и диктовалась не разумом, а эмоциями.

– Стоит ли так огорчаться, благородный Гольфдан? – попытался успокоить его владетель Аграамский. – В конце концов, все что ни делается, все – к лучшему.

Хилурдский бросил подозрительный взгляд на гостя – уж не издевается ли? Но, похоже, благородный Свен говорил от чистого сердца.

– Как ни крути, а этот мальчишка родной брат короля Кеннета по матери, если уж не по отцу.

– Какой там король Кеннет! – Хилурдский махнул рукой, но голосу его не хватило уверенности.

– Можно не верить этому новоявленному ярлу Хаарскому, но уважаемому Скилону не верить нет никаких оснований. Уж если Черный колдун принялся за гуяров в Суране, то очень скоро он доберется и до нас. Если уже ни добрался. Не такой простофиля король Леир, чтобы так глупо угодить в лапы вохров. Думаю, каша заваривается крутая, и как бы нам не опоздать к раздаче со своими черпаками.

– Но за гуярами сила. Как бы ни были они ослаблены междоусобицей, внешняя опасность их объединит.

– А Западный Суран? Эбораки объединились с королем Тахом против киммарков. Уму непостижимо, но это правда. Пока гуярские вожди грызутся друг с другом, король Кеннет, похоже, собрал у них под носом серьезную силу.

– Откуда у нас эта сила, благородный Свен? Моя дружина, самая многочисленная во всем Лэнде, насчитывает всего тысячу человек, вы с ярлом Норангерским наберете в лучшем случае по сотне дружинников на своих землях. Так кого мы поведем на подмогу этому безумному принцу Бьерну? У нас нет пушек. А Хольдрик, даже ослабленный войной, без труда выставит против нас пять тысяч октов и арверагов. Этого более чем достаточно, уверяю вас, благородные владетели.

– А ты уверен, что арвераги пойдут не с Хольдриком, а не с Кеннетом?

– Все это домыслы, благородный Свен. Речь же идет о наших головах.

– Так и я о том же, благородный Гольфдан. Ты, как родственник благородной Сигрид, возможно и заслужишь снисхождение, но мне на него рассчитывать не приходится.

На месте благородного Свена Аграамского Хилурдский бы тоже обеспокоился. Как никак, а двадцать пять лет назад Свен здорово потрудился в Хальцбурге на пользу гуярам. Всем известно, как умеет воздавать по заслугам Бес Ожский, да и у благородной Сигрид за прошедшие годы характер вряд ли улучшился. И Гольфдану тоже могут многое припомнить. Никакое родство не поможет. Вот и решай тут. А главное – промахнуться нельзя, ибо цена такому промаху – голова.

Сюрпризы для благородного Гольфдана на этом не закончились. К столице Вестлэнда начали стягиваться войска. Словно из-под земли вырастали все новые и новые дружины. Невесть откуда взявшийся Свен Холстейн, как говорили внук покойного владетеля Холстейна и сын короля Кеннета от Реи Холстейн, привел с юга Вестлэнда две тысячи воинов при полусотне пушек. И даже Гунар сын Скиольда, которого благородный Гольфдан двадцать пять лет кормил с рук, невесть откуда выудил еще полторы тысячи всадников. У Хилурдского от этих превращений голова пухла. Да что же он спал, в конце концов, все эти годы, если умудрился проморгать у себя под боком такую силу? Шутка сказать, шесть тысяч всадников чуть ли не в одночасье собрались в столице Вестлэнда.

Поражен был не только Гольфдан, не менее ошарашены были и нотенбуржцы, но, видимо, удивление их прошло быстрее, чем у Хилурдского. Контролировавший столичный порт отряд октов был разгромлен горожанами в один день, и эхо этой победы прокатилось по всему Вестлэнду. Пощипали, как водится, и заморских купцов, которые поспешили укрыться под крылышком Хилурдского. Конечно, Гольфдан приют погорельцам дал, но не даром. Эти уважаемые и ему крови попортили немало, так чего стесняться, если наша берет.

Нотенбург в неделю сформировал ополчение в десять тысяч человек. К этому времени в Вестлэнде не осталось уже ни одного вооруженного гуяра. Хилурдский в происходящее не вмешивался, да никто и не спрашивал его совета. Похоже, все в этой суматохе забыли, что в Вестлэнде есть король, а у Гольфдана хватило ума не напоминать об этом. Лучше уж быть живым владетелем Хилурдским, чем покойным королем Гольфданом.

Еще через неделю выступили в поход. Хилурдскому оставили его дружину, но во главе вестлэндского войска встали Оттар Хаарский и Свен Холстейн. Меченые или двурогие, как их теперь называли. Благородный Гольфдан этому обстоятельству не удивился, да и сколько можно удивляться, в конце концов. И когда к вестлэндцам присоединился Стиг Гоголандский во главе тысячи дружинников-нордлэндцев, Гольфдан только головой кивнул, словно мул, утомленный жарой и тяжелой работой. У благородного Стига тоже был зять, как две капли похожий на зятя Хилурдского, и тоже, разумеется, двурогий. С чем Гольфдан и поздравил Стига. Владетель Гоголандский, у удивлению владетелей, вот уже около года был в курсе происходивших в Лэнде удивительных событий и даже предоставил свой замок в распоряжение принца Бьерна. Это гостеприимство, надо полагать, ему зачтется в будущем. От благородного Стига теперь уже просто владетель Хилурдский, чего уж там пыжиться, узнал, что у короля Кеннета кроме законной жены Кристин Вестлэндской есть еще две, ну скажем так, не совсем законных, это Рея Холстейн и Астрид Ульвинская. И что втроем они нарожали королю более двух десятков сыновей и дочерей, часть из которых благородные владетели уже имели счастье видеть. Кроме того, есть еще дети Гильдис Отранской, Ингрид Мьесенской и Марты Саарской от почтенного Таха Ожского, нынешнего короля Западного Сурана, а также дети королевы Сигрид и Эвелины Ульвинской от владетеля Ожского. Все эти благородные отпрыски и составляют клан двурогих, о котором в последнее время столько говорят.

– Дочери у них, значит, тоже есть? – уточнил существенное Свен Аграамский, внимательно слушавший рассказ на редкость осведомленного Гоголандского.

– Благородная Сигрид озабочена судьбой девушек – не за суранских же плебеев их отдавать.

И все присутствующие дружно поддержали благородного Стига: действительно, слава Богу в Лэнде еще не перевелись благородные роды.

К удивлению Хилурдского, поход складывался на редкость удачно: пять тысяч октов и киммаркская конница, выделенная благородному Хольдрику покойным королем Леиром, были захвачены врасплох превосходящими их вдвое лэндскими силами и вырублены почти начисто под славным нордлэндским городом Кольбургом. Путь на Бург оказался практически свободным. И даже высланные Хольдриком навстречу победителям три тысячи октов не смогли притормозить торжественного шествия лэндских дружин.

Бург штурмовать не пришлось, как того опасались многие владетели, в том числе и Хилурдский. Нордлэндская столица была освобождена силами горожан во главе с принцем Бьерном и арверагами во главе с Гвенолином и сыном Конана Артуром. Здесь в Бурге Гольфдан впервые увидел принца Бьерна Нордлэндского. Красивый молодой мужчина двадцати пяти лет, поразительно похожий на своего деда Гарольда, с улыбкой приветствовал подъезжающие дружины. Меч в его руках еще дымился кровью, но глаза смотрели на владетелей благосклонно. Рядом с принцем стоял мрачноватого вида молодой гуяр, с которым Хилурдский уже имел возможность как-то раз пообщаться, это был Артур сын Конана. Мог ли Конан, высаживаясь двадцать пять лет назад на берег Вестлэнда, даже помыслить, что сын станет могильщиком всех его начинаний. Впрочем, и судьба самого Конана, и страшная участь арверагского клана не оставили Артуру другого пути.

Бург бесновался, приветствуя молодого принца. Резня здесь, похоже, была изрядной, но никто не замечал ни крови, ни трупов на каменных мостовых. Горожане праздновали победу. Принц Бьерн, красивый как сама легенда, говорил с народом, и каждое его слово встречалось дружным ревом обезумевшей толпы.

Новый дворец короля Седрика, в котором тому так и не довелось пожить, плавал в крови. Его неудачливый преемник, Хольдрик Кольгрим, сидел мертвым в похожем на трон кресле, пригвожденный к его спинке сразу двумя мечами. Руки его вцепились в подлокотники кресла, рот был разинут в предсмертном крике. Страшно, видимо, умирал гуярский король. Благородный Гольфдан вздохнул и отвернулся.

– Завтра по утру мы выступаем на Остлэнд, – благородный Бьерн окинул взглядом собравшихся в большом зале дворца владетелей. – Нельзя давать октам передышки.

– А как же киммарки? – спросил Хилурдский. – Вряд ли они будут сидеть, сложа руки?

– Не будут, – подтвердил принц. – И для киммарков наступают веселые времена. Король Кеннет имеет под рукой шесть тысяч конных дружинников и ополчение. Владетель Ожский на подходе к Приграничью с тридцатью тысячами наемников. Этого вполне хватит, чтобы похоронить киммарков. Есть еще вопросы?

Вопросов не было. Оставалось только удивляться неуемной энергии людей, сумевших за короткое время перевернуть полмира с ног на голову, или, точнее, наоборот – вернуть этот перевернутый гуярским нашествием мир в исходное положение.

Октам благородного Кольгрика, младшего сына покойного Седрика, переправившимся через небольшую речушку, разделявшую Остлэнд и Вестлэнд, вероятно довелось пережить громадное разочарование, когда вместо ожидавшихся пяти тысяч гуяров Хольдрика, им навстречу двинулась сила в три раза большая, да еще и не имеющая к Хольдрику никакого отношения. Первый же залп почти тысяч пушек в клочья разорвал октскую железную фалангу. Благородный Гольфдан очень скоро пришел к выводу, что принц Бьерн и его меченые родичи дело знают. Окты были смяты конницей принца Бьерна, и прозрачная вода приграничной реки вскоре стала красной от гуярской крови. Лэндцы потеряли всего лишь две сотни убитыми и примерно столько же раненными. Победа была полной. Если у Хилурдского и были сомнения в торжестве справедливого дела, то в этот благословенный день они развеялись как дым.

Отправив пятитысячный отряд во главе с Артуром и Свеном Холстейном в Остлэнд, принц Бьерн обрушил все оставшиеся под рукой немалые силы на октские поселения. Продвигаясь к югу, в сторону Приграничья, он сметал все на своем пути. Окты были захвачены врасплох и не смогли оказать серьезного сопротивления. Преследуемые по всему Нордлэнду, они потянулись в Приграничье, поскольку путь к портам Вестлэнда им был перекрыт наглухо. Этот новый исход живо напомнил Хилурдскому события двадцатилетней давности, и сердце его защемило. Принц Бьерн висел на хвосте у отступающих, не давая им и минуты передышки. Все это сильно напоминало заурядную бойню, но вошедшие в раж лэндцы уже не могли остановиться. Трудно было контролировать ненависть, копившуюся четверть века. Отставших октов часто добивали нордлэндские крестьяне и горожане, на удивление быстро организовавшиеся в довольно боеспособные отряды.

В течении одного месяца Нордлэнд почти полностью был очищен от октов. Часть из них бежала в Приграничье, часть отчаянно сопротивлялась в Остлэнде, но более половины октов и представителей союзных им кланов были истреблены. Только пленных набралось более двадцати тысяч человек. И благородный принц Бьерн наконец отдал приказ, остановить бойню.

Пришло известие от Свена Холстейна и Артура сына Конана: сводное арверагско-вестлэндское войско сбросило остатки октов в море и отмыло свои сапоги от крови в Большой воде.

– В Приграничье, – коротко распорядился принц Бьерн, – поможем королю Кеннету свернуть шеи киммаркам.

Глава 9 Капитан меченых

Эгберт поправлялся быстро. То ли раны были не слишком серьезны, то ли сказалось искусство врачевания прекрасной Хильды, но, во всяком случае, даже затянувшееся путешествие в неудобной скрипучей телеге не помешало его выздоровлению.

Хильда обычно скакала рядом с телегой, внимательно приглядывая за своим пациентом, и даже насмешки Хорса и Лося, именуемого еще Фрэем Ульвинским на нее не действовали. Ее заботы о здоровье Эгберта заходили так далеко, что она и спать ложилась в той же телеге. Сначала арвераг пробовал слабо протестовать, но на Хильду это не производило особого впечатления. Похоже, эта девчонка действительно считала Эгберта из Арверагов своей собственностью и беззастенчиво пользовалась его слабостью и своим временным превосходством в силе. Даже нагота Эгберта ее не смущала, и она без всякого стеснения обрабатывала его рану на бедре и помогала пациенту справиться с периодически возникающими проблемами. Эгберт отдавал себе отчет в том, что без этой черноволосой красавицы он давно бы уже стал трупом, гниющим в придорожной канаве. Вряд ли кто-нибудь стал утруждать себя рытьем могилы. Многотысячное войско Черного колдуна, частью которого неожиданно для себя стал Эгберт состояло из варваров-лесовиков, степняков и суранцев. Куда вел их Черный колдун для арверага поначалу оставалось тайной. Две недели он пребывал между жизнью и смертью и единственной его связью с этим миром была Хилдьда.

Черного колдуна он впервые увидел на рассвете: мрачный человек, с изуродованным шрамами горбоносым лицом склонился над ним и сказал что-то Хильде на незнакомом языке. Хильда принялась его в чем-то горячо убеждать. Эгберт увидел, как неожиданно заискрились смехом глаза Черного колдуна, а на лице промелькнула подобно молнии ослепительная улыбка.

– Ты же сам говорил, что можно, – Хильда неожиданно перешла с незнакомого языка на лэндский.

– Мало поймать одичавшего жеребца, его еще нужно объездить, – усмехнулся Черный колдун.

Хорс и Лось задохнулись от смеха, а Хильда обиженно надула губы.

Только через месяц Эгберт почувствовал себя настолько здоровым, чтобы попытаться сесть в седло. Прихрамывая он подошел к коню и с трудом вставил ногу в стремя.

– Не промахнись мимо седла, арвераг, – напутствовал его Хорс.

Этот мерзавец выводил Эгберта из себя, он с трудом подавил прихлынувшее бешенство. На коня он все-таки сел, хотя и заскрипел зубами от боли.

– Не спеши, – посоветовала Хильда, – пусти гнедого шагом.

Эгберт вздохнул полной грудью степной воздух: во все стороны до самого горизонта раскинулась пышущая жаром голая земля.

– Где мы? – спросил он у Хильды.

– В степи, – развела та руками.

– А куда идем?

– В Лэнд мы идем, арвераг, – вмешался в разговор Хорс, которого Эгберт ни о чем не спрашивал. – Выщиплем перья из твоих гуяров.

– Подонок! – Эгберт в ярости сжал кулаки.

Хорс засмеялся, огрел коня плетью и поскакал догонять пылившее впереди войско Черного колдуна.

– Это правда? – спросил Эгберт у Хильды.

– Конечно, – удивилась та. – Кеннет уже там, а отец ведет ему войско на подмогу.

Эгберт промолчал, хотя сердце его сжалось и вовсе не от боли в бедре.

– Скажи этому ублюдку Хорсу, чтобы снял с себя арверагские цвета.

– Не знаю, почему вас мир не берет, – покачала головой Хильда. – Родственники как-никак.

– Какой он мне родственник, – брезгливо поморщился Эгберт.

– Хорс не любит гуяров, – вздохнула Хильда, – хотя отец его был вождем арверагов. Гуяры убили мать Хорса, когда она кормила его кашей. С тех пор он и кашу не ест.

– Как звали его отца?

– Конан. Кеннет спас Артура и Хорса. Хорс был страшно капризным и никого не хотел слушать, кроме меня. С тех пор мы с ним дружим. Не будь он моим племянником, я бы за него замуж вышла.

Эгберт только фыркнул возмущенно – эта девчонка просто поражала его своим простодушием.

– Ты не ложись больше со мной в телегу, – сказал он после недолгого молчания. – Я уже выздоровел.

– Ну и хорошо. Я этого ждала.

Эгберт резко обернулся:

– Чего ты ждала?

– Когда ты станешь моим мужем.

Эгберта даже в краску бросило от смущения. Впервые он видел девушку, которая сама себя столь откровенно предлагала. За свою не такою уж долгую жизнь Эгберт повидал немало, а наслушался еще больше, но эта девушка удивила его не на шутку.

– А почему ты решила, что я им стану?

– Я тебе не нравлюсь? Я некрасивая?

– Ты красивая, и ты мне нравишься, но я должен первым тебе сказать об этом. Так принято.

– Так принято у вас, – тряхнула Хильда черными как смоль волосами, – а у нас меченых девушки сами выбирают, от кого им рожать детей.

– Тоже меченых и двурогих? – насмешливо поинтересовался Эгберт. – Таких как этот Хорс, не помнящих отцов?

– Как же он мог его запомнить, когда Конана убили. Хорсу тогда было четыре года от роду.

– Так вот запомни, Хильда из клана двурогих, – разозлился Эгберт, – моя жена будет мне рожать только арверагов, а не таких ублюдков, как этот Хорс.

Он огрел коня плетью и, не чувствуя боли в растревоженной ране, поскакал по бескрайней степи.

В эту ночь Хильда не подошла к его телеге, а молчаливая и угрюмая села у костра неподалеку, вместе с Хорсом и Лосем. Эгберт долго ворочался на соломе, до рези в глазах вглядываясь в чернеющее над головой небо. Нестерпимо болела рана, но Эгберт согласился бы скорее вовсе лишиться ноги, чем обращаться за помощью к Хильде, тем более когда рядом скалили зубы двурогие.

– Да плюнь ты на него, – услышал он голос Хорса. – Придем в Лэнд и украдем тебе владетеля покрасивше.

Хильда вскочила на ноги, прыгнула в седло и поскакала прочь, даже не оглянувшись на родичей, которые, впрочем, в этот раз не смеялись.

– Эх ты, арвераг! – презрительно хмыкнул в сторону телеги Хорс.

Эгберт только зубами скрипнул в ответ и вцепился ногтями в собственную ладонь. Не было на этом свете человека, которого он ненавидел бы больше Хорса. Арверагов немного осталось в этом мире, но лучше бы они совсем исчезли с лица земли, чем давали такое гнилое потомство. А Хильду ему было жаль до слез. Эгберт из Арверагов вел себя с этой девушкой как последняя свинья. И все из-за Хорса. Хотя нет, не только из-за него. Черный колдун – вот главная причина. Это он похоронил в Восточных лесах молодость и надежду гуярских кланов и шел теперь на Лэнд, чтобы добить тех, кто уцелел. И все его наемное войско жаждало гуярской крови. Будь на месте Хильды другая девушка, Эгберт обманул бы ее без зазрения совести да еще и посмеялся бы над ее простотой. Но с Хильдой он так поступить не мог. Он до сих пор ощущал тепло ее тела и ее ласковое дыхание на своей щеке. Наверное, он давно полюбил Хильду, просто не хватало сил, рассказать ей об этом. А сейчас он просто не имел права. Потому что Эгберт из Арверагов собирался умереть, но не в одиночку, а прихватив с собой на тот свет Черного колдуна. Остановит ли смерть предводителя поход на Лэнд, он не знал, но решил сделать все, что было в его силах. Хорошо бы прихватить с собой и Хорса, пусть Великий Конан полюбуется на негодяя сына, но такой подвиг Эгберту будет уже не по зубам. Он и в седле-то держится с трудом, где уж тут думать о серьезной драке. Удар из-за угла – единственное, на что он способен.

Бес ехал рядом с каретой, в которой находилась Сигрид, уставшая от долгой дороги и одуревшая от степной духоты, которая даже в предосеннюю пору была нестерпимой. Но ни усталость, ни духота не мешали Сигрид чувствовать себя счастливой. Она возвращалась в Лэнд, в свою страну, из которой бежала почти двадцать пять лет тому назад. Она верила в удачу. Не может же Бог отвернуться от нее в самую последнюю минуту, когда до окончательной победы рукой подать. Несколько дней пути, и благословенная земля Лэнда вновь будет петь под ее ногами, ибо не может не петь земля, освобожденная от сапога чужеземца.

Хильда сидела рядом с матерью, грустная, молчаливая и задумчивая. Что-то не заладилось у нее с арверагом. Это Бес во всем виноват: надо же было ему сказать, что меченые девчонки могут воровать себе мужей. Он шутил, а Хильда восприняла это всерьез. И все пятнадцать лет она, похоже, только и думала о том, как бы ей украсть подходящего мужа. Да и откуда им, девушкам, выросшим в Южном лесу, было набраться хороших манер. Двадцать с лишним лет, прожитых вдали от мира, даже для благородной Сигрид, вполне сложившейся и много повидавшей женщины, не прошли даром. Что же говорить о других. Возвращение в прежний мир оказалось делом не простым. Ну не может же благородный Кеннет, король христианской страны, иметь трех жен. Никто этого не поймет, в первую очередь церковь, а уж ссориться с нею Кеннету ни к чему. И как тут не крути, а единственной и законной женой Кеннета является Кристин, королева Лэнда. А значит и Рее, и Астрид придется отойти в тень. Конечно, рожденных от Кеннета детей не спрячешь, но приличия придется соблюдать. Бург – это не Южный лес, и продолжать здесь прежнюю жизнь просто невозможно. Рея, к счастью, это понимает, а Астрид нет. Но, тем не менее, ей придется смириться. Королю Таху в этом смысле повезло больше, на его стороне традиция: для горданца, а тем более короля, иметь трех жен не только ни зазорно, но и престижно. Правда, сам Тах сделал робкую попытку навести в семейных делах хоть какой-то порядок, но встретил такой дружный отпор трех своих жен, что вынужден был с позором и долгими извинениями вернуться на круги своя. И Гильдис Отранская, и Ингрид Мьесенская, и Марта Саарская здраво рассудили, что уж коли несли с меченым Тахом все тяготы лесной жизни, то вправе теперь попользоваться выпавшими на его долю богатством и славой. Бедный Тах пытался оправдаться тем, что руководствовался исключительно интересами женщин, но ему не поверили и оставили в подозрении.

Сигрид понимала женщин, кроме всего прочего или двигал еще и страх, остаться один на один с жизнью, без надежной, проверенной годами опоры. Придется, видимо, королю Таху до конца своих дней тащить этот груз. И, если судить по цветущему виду, сил у меченого должно хватить надолго. А с Астрид надо что-то делать. Говорят, что Стиг Гоголандский вдов, годами он чуть постарше Кеннета, так что человек по всем статям подходящий. Благородная Сигрид уже вступила с ним в переписку. И надо сказать, Гоголандский проникся ее заботами в обустройстве непомерно разросшегося королевского семейства и дал исчерпывающую характеристику всем уцелевшим владетелям брачного возраста. Особые надежды благородная Сигрид возлагала на молодого ярла Норангерского и трех сыновей владетеля Аграамского. Положим, сам Свен заслужил, чтобы его повесили за активное участие в хальбуржском мятеже, ну да Бог с ним, помрет и сам, не так уж долго им всем осталось. А вот с его сыновьями Сигрид ссориться не хотелось – хорошего рода и возраст подходящий. Такими разбрасываться не по хозяйски. Бьерн обещал ей, что не тронет Аграамского и присмотрит за его сыновьями. Им бы все смешки, а у благородной Сигрид голова идет кругом, шутка сказать, столько девушек! Чего-чего, а забот у нее в ближайшее время будет более чем достаточно. Если, конечно, все повернется так, как задумано. Но о плохом ей сейчас думать не хотелось. Владетель Ожский обещал ей победу. А этому человеку Сигрид верила теперь безгранично и гордилась его доверием. Да и любила, наверное. Хотя в ее возрасте думать о подобных вещах не совсем удобно, но раз пока еще думается, то пусть думается как можно дольше. Бог простит. Не может не простить и ее, и этого человека со страшной судьбой, и странным именем, которое он доверил только Сигрид. А Эвелина… Что ж, пусть будет Эвелина. По крайней мере, свой человек, проверенный общей горькой судьбой. Другим этого не понять. Да и буржские кумушки меньше будут судачить о связи королевы Сигрид с владетелем Ожским. Пищи для пересудов королевская семья и без того даст более чем достаточно. Сигрид даже слегка позавидовала буржским сплетницам: какие темы для разговоров! Может, посоветовать Бесу обвенчаться с Эвелиной, все слухов будет поменьше? Нет. Не сейчас. Потом, после смерти Сигрид. Слишком уж хорош этот мужчина, чтобы вот так просто взять и отдать его другой. Эвелина женщина молодая – подождет.

Сигрид выглянула из окна кареты. Бес ехал метрах в десяти впереди, чуть покачиваясь в такт шагам вороного коня. Здоровья и сил у этого человека хватит ни на одну войну. Дай Бог только, чтобы и для него, и для нее эта война была последней.

С противоположной стороны кареты появилась голова Хорса. Соскучился. Его, Хильду и Фрэя с детства водой не разольешь. Конечно, появление арверага ни тому, ни другому не пришлось по душе.

– Эй, красавица, не пожелаешь ли пересесть в седло?

Хильда промолчала, Хорс вздохнул и отстал. Зато появился легкий на помине арвераг. Правда, на карету он даже не взглянул. Сигрид успела заметить стальной клинок в складках его синего плаща, но крикнуть не успела, точнее, ее крик запоздал.

Бес не оглянулся, он только выбросил назад длинную руку, и арвераг тряпичной куклой вылетел из седла. Меч его, блеснув на солнце, отлетел в сторону и упал на порыжевшую траву. Сигрид приказала остановить карету. Ее трясло от страха и бешенства. Один взмах меча мог сейчас повернуть ее жизнь вспять. Двадцать лет борьбы и мучений были бы обращены в прах. Как он посмел, этот негодяй! Месяц Хильда, не жалея сил, выхаживала его, и вот она, гуярская благодарность! Чертово племя!

Хорс и Лось уже скрутили арверага и ждали только сигнала. Бес спешился и не торопясь подошел к несостоявшемуся убийце. Лицо его было на редкость спокойным, и только в черных глаза светилась страшная сила. Сигрид побаивалась такого Беса, и это еще мягко сказано. Эти непонятные приемы давления на людей, которым его научили в Храме, порой повергали ее в панический ужас. Лучше бы он просто повесил этого мальчишку.

Лицо арверага, и без того бледное, стало почти серым. Он задыхался, казалось, что стальной обруч обхватил его шею и перекрыл воздух в лихорадочно пытающуюся вдохнуть воздух грудь. А в синих глазах была такая боль и такой ужас, что Сигрид не выдержала и отвернулась.

– Нет, – крикнула Хильда. – Не трогай его, отец!

Бес вздрогнул и закрыл глаза. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Огромным усилием воли он подавил силу, рвущуюся наружу.

– Ты будешь первым, кого пощадил Бес Ожский, и, надеюсь, последним.

Если честно, то Сигрид обрадовалась. Ненависть к арверагу разом ушла из его сердца. Пусть живет. Зачем владетелю Ожскому брать лишний грех на душу.

Бес взял ее под руку и проводил до кареты. Сигрид боялась заглянуть ему в лицо, но в конце концов, не выдержала: в его глазах были грусть и недоумение. К кому относилось это недоумение, Сигрид уточнять не стала, просто поднялась на цыпочки поцеловала его в лоб. Наверное, он заслужил этот поцелуй.

– Трогай, – крикнул Бес кучеру и птицей взлетел в седло.

Сигрид оглянулась. Хорс и Лось отпустили арверага, и теперь рядом с ним стояла только Хильда. Обессиленный гуяр сидел на земле, уронив светловолосую голову на колени. Кажется, Хильда гладила его по этой дурной голове. Господи, как странно ты устроил этот мир.

Глава 10 Король Кеннет

Хальцбург был захвачен лэндцами в одночасье. Ингерна едва успела сесть в седло, и в сопровождении ближайших родичей благородного Леира покинула дом и столицу. Ворота Хальцбурга открыл Освальд из Арверагов, которому Ингерна поверила на свою беду.

Киммарки, застигнутые было врасплох лэндским мятежом, довольно быстро оправились от шока. Междоусобица, полыхнувшая было в последние недели, разом стихла. Потеряв столицу и несколько замков, гуяры отошли к побережью и укрепились там. Сломить их одним ударом не удалось. Киммарки, в отличие от октов, почти не селились в городах и селах Приграничья, предпочитая им вновь отстроенные крепости и замки. Из этих укреплений киммаркские вожди контролировали всю округу, подчас не слишком считаясь и с королем Леиром. Смерть короля внесла раскол в ряды клана, но не подорвала его мощи. Союзные киммаркам кланы тоже оказались на высоте. Практически каждый гуяр был воином, поэтому в короткий срок киммарки и союзные кланы сумели поставить в строй тридцать тысяч человек. А потом начали теснить вооруженных лэндцев, которых насчитывалось не более десятка тысяч человек, не считая ополченцев. Впрочем, как вскоре выяснилось, гуяры совершенно напрасно игнорировали ополченцев. Кеннет Лэндский, используя опыт, полученный в восточных лесах, умело распорядился тысячами вооруженных лишь луками и стрелами крестьян, горевших ненавистью к притеснителям. Киммарков били из засад на лесных дорогах, мешая объединить силы, разбросанные по всему Приграничью. А потом – некого было ударить этой собранной в кулак силой. Лэндская конница ловко уклонялась от решающей схватки, а крестьянское ополчение, обстреляв гуяров из засады, тут же рассыпалось по лесу. Эта странная война раздражала гуярских вождей, которые никак не могли выработать единой стратегии и выбрать лидера, способного сплотить всех вождей. Каждый норовил воевать за себя, не считаясь с другими. Теряя замки и земли, киммаркские вожди почему-то продолжали считать, что им противостоят лэндский сброд, с которым они справятся без труда. Все попытки Ингерны, объединить киммарков под знаменами своего сына Леира, заканчивались ничем. Даже весть о разгроме октов киммаркские вожди поначалу не восприняли всерьез. Да и кто мог поверить, что Октское королевство, пусть и раздираемое междоусобицами, способно развалиться в несколько дней. Отрезвление началось с появления в Киммаркии беженцев. Их страшные рассказы потрясли всех. И впервые в киммаркские души стало закрадываться сомнение в собственной непобедимости. Вожди, осознав, наконец, надвигающуюся опасность, потянулись к Гоонскому замку, где укрылась принцесса Ингерна с сыном Леиром. Ребенка объявили сыном Хольдрика из Октов, последнего октского короля, павшего смертью героя в битве с врагами. Сомневающимся быстро заткнули рты. Киммаркских вождей поддержали окты, в немалом числе собравшиеся в Приграничье. Маленького Леира признали сразу королем Киммаркии и Октии, а регентшей при нем стала благородная Ингерна дочь Леира и вдова Хольдрика.

По слухам, у принца Бьерна в лучшем случае было тысяч десять-пятнадцать конных дружинников и тысяч двадцать разного сброда. Король Кеннет имел под рукой и того меньше. Гуяров в Приграничья собралось куда больше, не говоря уже о том, что это были отборные бойцы. Поражение октов объяснялось внезапностью, предательством арверагов, разобщенностью клана, не в добрый час затеявшего усобицу.

На совете вождей было решено, не втягиваться в стычки с восставшими смердами, а, собрав в кулак все силы, двигаться к столице Киммаркии, уничтожая все лэндские поселения на пути. Это заставит Кеннета принять сражение, иначе все Приграничье превратиться в пустыню.

Императором гуярского войска, с благословения благородной Ингерны, был избран Квелин из Киммарков, опытный военачальник, прошедший в свое время полмира, от Большой воды до Восточных лесов. Благородная Ингерна выступила вместе с войском, как и подобает истинной гуярке, верхом на боевом коне и с тяжелым отцовским мечом у бедра.

Король Кеннет отходил, не принимая боя, осыпая наседающих гуяров, градом стрел из засад. Квелин из Киммарков торопился разделаться с Кеннетом до подхода принца Бьерна, который, по донесениям лазутчиков, уже приближался к Расвальгскому броду. Отступая к Хальцбургу, Кеннет время от времени огрызался. Его конница наносила стремительные удары по флангам гуярской пехоты и мгновенно исчезала в зарослях Ожского бора. Такая тактика ведения войны раздражала гуяров, но головы они не теряли, в лесные дебри по глупому не ломились, а четко и размерен двигались к цели, столице Киммаркии.

На подступах к столице, неподалеку от замка Отран, Квелин остановился на привал, далеко разбросав по округе конницу, приглашая своей якобы неосмотрительностью лэндцев к атаке. Но под синими гуярскими шатрами вместо уставших пехотинцев ждали своего часа пушки, а сама пехота, разделившись на две части, укрылась за ближайшими холмами, в оврагах и зарослях подступающего к замку Ожского бора.

Расчет Квелина оказался верен: Кеннет не заставил себя ждать. Видимо, стремление воспользоваться беспечностью неприятеля оказалось сильнее обычной осторожности. Кеннет атаковал стремительно, и, судя по всему, гуярские разведчики сильно преуменьшили его силы. Это была первая неожиданность из подстерегавших в этот день Квелина из Киммарков. А вторая и вовсе поставила его в тупик: конница лэндцев не стала атаковать раскинувшийся перед ней гуярский лагерь, а ударила сразу в двух направлениях, по притаившейся в засаде за холмами пехоте. И прежде чем пришедший в себя Квелин успел отдать приказ, разворачивать пушки, из замка Отран и с соседнего лесистого холма, который, по уверениям лазутчиков, еще сегодня по утру чист как совесть киммарка, заработала артиллерия. Выскочившая на помощь пехоте гуярская конница попала под плотный обстрел, смешалась и стала рассыпаться. А в довершение всех бед в тыл коннице ударили подошедшие дружины принца Бьерна. Преимущество лэндцев в людях оказалось двукратным, и это решило дело. Гуярская пехота, потерявшая строй, была уничтожена. Коннице повезло больше – кого-то спасла резвость коней, кто-то вовремя нырнул под защиту Ожского бора. Победители преследовали бегущих.

Карета Ингерны сломалась почти в самом начале бегства. Охранявшие ее родичи были вырублены начисто подоспевшими варварами владетеля Ожского, а сама принцесса с маленьким Леиром на руках укрылась в зарослях, оглушенная всем происшедшим и почти потерявшая рассудок. Еще сегодня достойный Квелин уверял ее, что взятие Хальцбурга – дело решенное. Серые глаза его при этом восхищенно скользили по ее фигуре. Квелин был не стар и, вероятно, рассчитывал на благодарность Ингерны. И она ему эту благодарность почти обещала: в конце концов, в ее положении надежный человек рядом никак не помешает.

Но сейчас все это уже потеряло смысл: киммаркское войско было буквально смыто невесть откуда нахлынувшей лэндской волной. Достойный Квелин был убит, а сама Ингерна с ребенком на руках и ужасом в сердце была выброшена под сень Ожского бора, который не столько защищал, сколько пугал ее.

Ребенок молчал. Ингерна испугалась было, но, как вскоре выяснилось, Леир просто спал, прижавшись крохотной щекой к корсажу ее платья, надетого по утру специально для торжественного въезда в столицу. Все пошло прахом. Квелин оказался таким же ничтожеством, как и Хольдрик. А торжествует над всеми суранец Бьерн, который оказался самой страшной ее ошибкой. Знала же, чувствовала, что этот человек не тот, за которого себя выдает. Разве смог бы суранский плебей подмять под себя гуярскую принцессу?! Как же она была глупа, и как, наверное, смеется над ней сейчас лэндский принц.

В изнеможении Ингерна опустилась на траву, прижимая к груди спящего Леира. Ее белое платье было разодрано в клочья, ноги исцарапаны в кровь, а главное, она не знала, куда идти, где, в каком месте приклонить голову, помутившуюся от страшных потрясений. Она боялась леса, но еще больше ее страшила подступающая ночь. Люди, рыскающие по лесу, были чужими, она слышала их голоса и хриплые крики соплеменников, зарубленных безжалостной рукой.

Леир проснулся и заплакал, испуганная Ингерна тут же сунула ему грудь. Ребенок умолк и зачмокал толстыми как у отца губами. Она и любила суранца Бьерна и ненавидела одновременно, но даже сейчас не жалела о своем безрассудстве. Этот неведомо откуда явившийся человек и был самым светлым пятном в ее жизни. Потом суранский торговец исчез, и возник принц, но в ее сознании два этих образа так и не слились в один. Страшно было сознавать, что ее, благородную Ингерну, обманул человек, которому она доверила свою честь, свою жизнь, свою корону, свою любовь. Плод этой любви лежал у нее на коленях, а Бьерна не было. Был другой, жестоко надсмеявшийся над ее планами, погубивший не только ее жизнь, но и будущее ее сына. Не мог этот принц быть ее Бьерном, не имел права.

Леир плакал. Ингерна холодела от ужаса, слишком уж близкой была погоня, она уже чувствовала храп коня за спиной. И бежала, обезумев, пытаясь укрыться в тени чужого враждебного леса. Пока не упала, едва не раздавив Леира тяжелым, задохнувшимся от долгого бега и ужаса телом. Всадник спешился: она слышала, как звякнули стремена. Ингерна не успела вонзить кинжал в свою вздымающуюся грудь. Сильная мужская рука перехватила ее дрогнувшую руку. Широкий гуярский кинжал упал на траву рядом с заходившимся в крике Леиром.

Человек, помешавший ей убить себя, был немолод. Большие глаза его сочувственно смотрели на Ингерну. Леир, взятый им на руки, быстро успокоился.

– Идем, – сказал лэндец Ингерне, заворачивая ребенка в свой плащ.

– Мне идти некуда, – отозвалась она хрипло.

– Меня прислал Бьерн, он мой наследник.

– Ты король Кеннет?

– А что, не похож? – грустная улыбка промелькнула на его губах и угасла. Этот человек отнял у нее все, но Ингерна почему-то не испытывала к нему ненависти. Быть может потому, что в глазах короля-победителя не было торжества, а была только горечь много повидавшего на своем веку человека.

– Пусть путь этого мальчика к трону не будет таким кровавым, как мой.

Этой же ночью хальцбуржский епископ обвенчал Бьерна сына Рагнвальда и Ингерну дочь Леира в холодном, огромном и почти пустом соборе. Не более двух десятков человек присутствовали на этой церемонии, а из известных Ингерне только король Кеннет с маленьким Леиром на руках да старый Освальд сын Карадока.

А потом принц Бьерн пронес сына под скрещенными клинками суровых молодых людей, которых все называли мечеными и двурогими. Так начиналась жизнь Леира сына Бьерна, наследного принца, будущего короля и меченого.

Бург встречал Кеннета громкими воплями восторга. Древний город впервые приветствовал своего короля после четверть векового гуярского произвола. Король Кеннет в алом плаще старинного покроя, в сопровождении пышной свиты владетелей (и откуда столько набралось!) проехал на белом как снег скакуне по улицам своей столицы и остановился на площади перед старым королевским замком, мрачноватым логовом предков. Поднятый над головой гуярский меч с хрустом сломался в его руках, и опозоренные обломки бессильно зазвенели по буржской мостовой. Лэнд обрел утерянную было свободу. И хотелось верить, что никогда более чужой сапог не осквернит родную землю, а чужие мечи не засверкают над лэндскими головами.

Сигрид с гордостью посмотрела на сына: Кеннет будет достойным королем Лэнда, внук Бьерн его не менее достойным преемником. Есть и на кого опереться королю и принцу в деле возрождения былого величия Лэнда. Вот только долго ли продлится это счастье, надолго ли пришел мир и покой на родную землю?

Сигрид обернулась к владетелю Ожскому, единственному всаднику в черном среди благородных алых плащей. Лицо Беса было серьезным и чуть печальным:

– Пока Каин не убьет Авеля, и тогда все повторится сначала.