Кэр-десятник

Пролог

…Шел дождь… Хотя какое там шел — ливень хлестал с такой яростью, будто собрался перемолоть в песок весь горный хребет! За эти пару часов небо извергло из себя столько воды, что, казалось, продлись буйство стихии хотя бы сутки — и даже самые высокие горные пики скроются в глубинах вод… И ведь дождь был еще только началом: ветер, не уступающий своему товарищу в ярости и многократно превосходящий его в силе, обрушивал на горные склоны удар за ударом, играючи сворачивая с места многотонные валуны. То тут, то там со страшным грохотом отправлялись в свое смертоносное путешествие чудовищные каменные лавины, сулящие быструю, но отнюдь не безболезненную кончину любому, кто посмеет встать на их разрушительном пути. Казалось бы, в такую погоду ни одно живое существо, да и не совсем живое, впрочем, тоже, не посмело бы отправиться в путь, отдаваясь во власть безжалостной непогоды… Казалось бы… Но все же свет молнии, на секунду ярким росчерком разрезавшей темное небо, выхватил-таки ползущую вверх по склону человеческую фигурку… и еще пятерых, следующих за ней попятам…

…Старик моргнул, избавляя глаза от щедро брошенной в лицо каменной пыли и еще раз, на всякий случай, повторил заветное слово — единственный доступный ему сейчас оберег от ярости духов ветра. Слово, впрочем, похоже, действительно помогало: во всяком случае за все восхождение ничего крупнее песчинки сверху так и не прилетело… А с учетом того, какие тяжеловесные "подарочки" в это время с грохотом осыпались вниз справа и слева, жаловаться на такие мелочи, как песок и дождь было просто глупо. Тем более, что идти-то оставалось совсем чуть-чуть… Нет, разумеется, до ближайшего перевала, а тем более до безопасности Серединных земель еще дни и дни пути, вот только там ему уже побывать не придется… Глупо, конечно… Дожить до таких преклонных лет и скончаться вот так: на голой скале посередь безлюдных и мрачных Алых гор, где даже похоронить его будет некому! Но все же гораздо глупее было бы, если б на это пришлось пойти кому-нибудь помоложе, кому-нибудь, кому еще жить и жить…Нет уж, с него хватило и одной войны — довольно было принесено жертв, пора и самому, наконец, встретить врага лицом к лицу, а не прятаться за чужими спинами. На секунду изрезанное морщинами лицо озарила торжествующая улыбка — на этот раз придется смерти удовольствоваться лишь жалкой подачкой — крохами его собственной жизни… А вот и подходящий уступ: скала нависла над ним, как воин над поверженным врагом, образуя своего рода углубление, идеально соответствующее его замыслу — преследователям просто негде будет здесь развернуться, и он выиграет-таки драгоценные, столь значимые сейчас мгновения. Конечно, лучше бы добраться до заранее примеченной пещерки дальше по склону, но, увы, увы… Магия, наполнившая его ноги легкостью, а руки силой, отсчитывала свои последние секунды: не рассчитал он, ох, не рассчитал… И хотя даже без волшебства старый кудесник кое на что еще годился, но не в такую же бурю… Это преследователем все едино — что дождь, что ветер: вот, право слово, отродья Тьмы! Ведь еще ползут, ползут — все так же наседая на пятки! А ведь уже половина из их десятка отправилась в свое — на этот раз уж точно последнее — путешествие вниз, кто смятый валуном, а кто и просто сброшенный очередным порывом ветра — таким ведь плевать на безопасность — главное для них выполнить приказ, любой ценой выполнить… И выполнят же, куда ему старому деваться, отбегался… Но ничего, ничего, старик тешил себя мыслью, что свое-то дело он все-таки сделает — вырвет безгрешную душу из когтей тьмы, ну, и заодно раз и навсегда сорвет все планы этого упорствующего в своей злобе самозванного "повелителя севера"! Нет уж — с Серединных земель и первого раза хватило, пускай даже не рассчитывает, что ему дадут второй шанс! И, пусть, пусть все уже забыли о старых пророчествах, пусть, всем уже плевать на эти древние сказки — но он-то, он-то помнит, не даром последнюю сотню лет смотрителем при императорской библиотеке подвизался! И все эти сто лет, да и предшествующие, впрочем, тоже, все это время старик твердо знал — наступит день и Враг вернется, возможно, даже еще более могущественный, чем раньше! Но и он сам не терял времени даром: готовился, изучал, предполагал… И нашел, нашел-таки слабину, быть может даже единственное уязвимое место Врага! Тот, видимо, просто не удержался от соблазна — не смог не взять в услужение того, кто сорвал его планы в прошлый раз… И об одном не подумал, что сам же, своей же темной магией возвращает к жизни того, кто помешает ему и теперь… Надо лишь разорвать связь, скинуть оковы темного колдовства…

Шум осыпающихся камней вырвал старика из лабиринта воспоминаний и грез: его преследователи были уже в считанных шагах вниз по склону. Всего лишь какая-то минута понадобилась им, дабы преодолеть эти двадцать метров вверх, невзирая на ярость дождя и ветра! Ну, впрочем, что ж, пришли, так пришли: он был готов к встрече.

…Первым из-за края утеса высунулся шлем остроконечный — шлем простого пехотинца. И тут же скрылся обратно, стоило увесистому булыжнику опуститься точно на его навершие. Раздался тихий хруст и… все. Немертвые не кричат, даже когда с нарастающей скоростью несутся вниз, навстречу земле. А старик тем временем уже занес камень для следующего удара… Впрочем, надо признать, нанести он его так и не сумел…Нет, он, конечно, был прав: немертвые лезли бы один за другим, пока он не перебил бы всех или один из них не выполнил бы поставленной задачи. Но, увы, именно в эту секунду заклятье выносливости и ловкости развеялось без следа, исчерпав последние крупицы, вложенной в него магии. И тут же усталость мягким, но тяжелым тюком навалилась на плечи, заставляя выпустить неожиданно такой тяжелый булыжник и, с трудом отдыхиваясь, привалиться к стене. А в это время следующий немертвый лихо, одним движением, перемахнул через край утеса…

Молния сверкнула вновь, ослепляя человека, но одновременно ярко очерчивая контуры его противника: массивную броню, тяжелый и длинный плащ, закрытый рыцарский шлем… Сомнений не был — тот, кого он дожидался, наконец, стоял перед ним: некогда доблестный рыцарь и мудрый военачальник, а ныне просто Полководец… Черный Полководец немертвой армии… Тот, кто в древности победил Врага, а теперь вынужден послушно следовать его призам… Но это, впрочем, ненадолго…Ибо талисман уже лежал в ладони, приятно согревая кожу. Одно касание — только одно, и все встанет на свои места… Он не мог промахнуться… И прежде, чем вспышка молнии стерлась с лика небес, старик из последних сил выбросил вперед правую руку, надеясь, что его противник сочтет лишним уворачиваться от брошенного в него мелкого камешка, а ведь именно так и выглядел этот по сути уникальный в своем роде талисман… Мгновение, казалось, сравнялось длиной с вечностью… Старику неожиданно ясно представилось, как в следующий миг мертвец шагнет в строну, а камень навсегда улетит вниз к подножию гор — унося с собой все его планы и надежды, его единственный предотвратить грядущие бедствия… К счастью, а может и нет, как смотреть — этого не произошло… Немертвый лишь резким движением выбросил руку, ловя камешек в полете, а затем мгновение подержал его на ладони, будто приглядываясь… И лишь потом все так же безмолвно выдернул меч из ножен… Старик позволил себе улыбку… Еще бы — так было даже надежнее, хотя трактаты и уверяли, что талисман подействует и в том случае, если коснется лишь одежды или доспехов цели… Теперь его долг был выполнен — и смерть станет ему заслуженной наградой… Желанной наградой. Слова давались с трудом — остаточный эффект заклятия все еще давил, заставляя ловить ртом воздух и не давая даже шевельнуть рукой:

— Это такая честь… умереть от твоей руки… великий рыцарь… или теперь правильно говорить Полководцем… не так ли?.. Ненадолго, поверь мне… Ты еще скажешь мне спасибо… весь мир скажет…

Немертвый шагнул вперед, уходя с прохода и позволяя разглядеть себя яснее, чем просто силуэт… И в тот же миг сердце дрогнуло и понеслось вниз, отрываясь от тела… Молния и распаленное воображение сумели-таки сыграть со стариком злую шутку: перед ним стоял такой же скелет-пехотинец, как и тот, кого он сбросил с утеса ударом камня — только на этого еще был накинут маскировочный грязно-серый, местами порванный, плащ… Челюсти мертвеца шевельнулись, словно бы разминаясь после долгого простоя, и голос его, безжизненный и холодный, как и сам скелет, неожиданно легко перекрыл шум дождя и грохот обвалов:

— Ты… ошибся…живой. Я… не Полководец… Я… Я… Меня зовут Кэр!

И меч с мерзким всхлипом вошел в податливую плотью… Вот только старик этого уже не почувствовал: его сердце разорвалось долями секунды ранее…

А немертвый пару раз повернул меч, убеждаясь в гибели человека, и направился к выходу… Но перед этим еще раз взглянул на пойманный им камешек и зачем-то, сам пока не понимая зачем, сунул его в специальный мешочек на поясе… Древняя магия уже принялась за дело…

Глава 1

Город пал… Мой опыт воина-ветерана, запахи смерти и страха, витающие в воздухе, да и просто тот факт, что толпа ополченцев, даже сражающихся до последнего, нам неровня — все это говорило мне, что бой уже закончился — шла бойня. Мы шли и убивали всех, кого видим: мужчин, женщин, детей: без разницы. Во-первых, у нас был недвусмысленный приказ: "убить всех людей в городе", а, во-вторых…. ну, армии немертвых просто по статусу положено этим заниматься…

Впрочем, надо отдать защитникам должное: нет, они, конечно, уже не надеялись, но сражались все равно, как звери… И я их понимаю, как не глупо это звучит из уст трехсотлетнего покойника. Здесь были только те, кому некуда идти: те, кто называет негостеприимные северные земли домом. Живые, бежавшие при первых слухах о нашем появлении — бесхребетные слабаки, им все равно где жить и как жить, лишь бы только жить. А сильные остались… Они всегда остаются — и всегда погибают первыми. А слабые выживают, а порой и наживаются на чужой силе…

Глухой звук удара и треск ломающихся костей — мой сосед по строю справа медленно оседает на землю. Неплохо, совсем неплохо для человека — с топором он обращаться умеет. Не его же, в самом деле, вина, что каждый из нас был закаленным в боях ветераном, за сотни лет до того, как он появился на свет! Нет, конечно, нам слегка не хватает скорости реакции — но вот в мастерстве с нами лучше не тягаться… Ну, вот, к примеру, я еще мысль не закончил — а он уже неосторожно раскрылся: всего каких-то пара сантиметров, но для лезвия меча-то хватит с лихвой… Эх… Еще один труп валится нам под ноги… перешагнуть, в кровь не наступить, дабы не поскользнуться, принять на щит удар следующего противника, контратаковать… И так, пока все враги не лягут или меня не достанет какой-нибудь удалец, как только что свалили моего сотоварища… Последнего, кстати, из моего начального десятка… Нас ведь с ним только двое осталось после той горной облавы — вот нас к новой десятке и приписали, слили, так сказать, в одну. А теперь я, получается, остался один… Вот только меня это нисколько не волнует. Нас вообще заботит только выполнение поставленных приказов, а все остальное… Все остальное это удел живых…

Глупые, глупые люди — зачем они вообще приняли бой строй на строй, а, вернее, наш строй на их толпу… им бы рассеяться, ловить нас по одному, по двум, затеряться в городе, а лучше в лесах в округе… Но нет — им честного боя подавай… И валятся тела под ноги, как колосья под серпом… И это еще хорошо, что я здесь — в первых рядах, а не позади в десятках патруля… Так хоть воинов убиваю, а не женщин и детей… Хотя им это, конечно не поможет… Люди, люди — ну, почему вы не ушли прочь… почему не бежали лишь завидев нас… почему…

Да что это со мной! Сначала ни с того, ни с сего в рассуждения ударился, теперь вот на жалость прошибло — приказ, есть приказ, и он не обсуждается. Мы в принципе не можем оценивать наши действия, а тем более испытывать эмоции — это против нашей природы! Может я какой-нибудь дефективный, неправильный немертвый, а? Или все-таки дело в том старике, которого я убил? Или в том камне, который уже почти неделю таскаю с собой? Стоило сразу о нем сотнику доложиться, еще когда меня про беглеца расспрашивали… Я бы, конечно, сказал — если бы меня спросили. Но приказа говорить не было… А сам я… решил промолчать… Хм, красивое словосочетание: "я решил"… новое такое, необычное… Неужто я еще что-то могу решать, а не просто дергаться как марионетка по воле кукловода! Забавно… Стоп! Я помню точно: еще неделю назад я бы и подумать не смел такое про волю всемогущего Хозяина, вернувшую меня к жизни! Да я вообще не думал: я лишь оценивал обстановку и выполнял приказ — а теперь вот размышляю, как… как будто живой, право слово.

Ну, вот опять! Так задумался, что не заметил, как враги закончились. Совсем. В смысле — дальше по улице только наши рубят в фарш какого-то особенно упорного типа: уже обоих рук нет, а еще ведь шевелится — живуч, гад. Битва закончена, осталось… я бы сказал самое неприятное, хоть и прошлую пару раз это дело у меня эмоций не вызывало… Так как нет их у нас — эмоций, в смысле. Все просто: делимся на пары и рассыпаемся по домам — добивать оставшихся: раненых, безоружных и т. п. Все, как всегда — приказ есть приказ.

Принцип разбиения на группы у немертвых один — кто рядом стоят — те и группа, в нашем случае, пара — все равно это на эффективность работы никак не влияет. Случайно ли, специально — но в этот раз, мою спину прикрывает не рядовой, а сам десятник — так уж пришлось. Почему спину? Опять же немертвым по боку, кто из двоих пойдет первым, а меняться позициями это лишняя трата времени. Распахиваю свободной рукой дверь, шаг вперед, проверяю на засаду справа, слева от двери, и тут же ухожу в бок, пропуская десятника…. Движение сзади…

Топор опускается прямо на руку, которой я едва успел закрыться — дверь же была не вровень со стеной, а в углублении, как это я не сообразил, что внутри дома по бокам от нее должно быть что-то вроде ниш в стенах! Вот он недостаток посмертия — живым-то я помозговитее был. Ладно, хорошо хоть кость цела: некромагия приняла весь удар на себя. А вы что думали: мы это просто кости в доспехах, да?! Мне даже смешно бы стало, будь я живым: а как же тогда, по-вашему, эти самые кости вместе держатся, как мы, к примеру, говорим, как видим, почему, наконец, доспехи с нас не валятся, а? Нет, конечно, у новичка скелет — это и вправду просто кости соединенные между собой магией, ну и чуть-чуть волшбы для зрения… Наверное… Я все-таки в некромагии ни бум-бум, только вот на личном опыте… Ну, а что касается нас — тут в магию обернут фактически каждый кусочек тела, точнее, я бы сказал, скелета. Она как бы заменяет нам плоть. Потому-то мы и доспехи на людей рассчитанные носить можем, и оружием нам удобно пользоваться и убить нас заново далеко не просто.

Но попытка все же была достойная. Поэтому человеку, по виду воину, кстати, достается легкая смерть от одного удара. Это все, чем я могу ему помочь — у меня приказ. Вроде все? Впрочем, я все еще не заглянул в эту нишу… А каждый дом должен быть проверен полностью, да и чувствую я еще кого-то рядом, кого-то до сих пор живого — у нас на это своего рода нюх. Чтобы срубить тяжелый серый занавес, достаточно одного удара… И что же тут у нас…

А тут у нас живой. Живая. Девочка. Лет восьми. И с ножом в руках. Эх… Ну, почему мне так не повезло… Извини, маленькая, — приказ есть приказ… Стоп! Меч замирает у самого ее горла, чуть не касаясь кожи… Хорошо все-таки быть немертвым — живой бы не успел остановиться… Так, теперь медленно отвести клинок назад — все-таки зрение меня не обмануло: не все то, чем кажется… А бедняжка только сейчас поняла, что случилось: побледнела, судорожно провела маленькой ладошкой по шее, думая, видно, что я ее перерубил. Но надо признать, нож не выпустила — что понятно учитывая ее природу. Чуть более жесткие черты лица, слегка иное телосложение, да еще необычный серо-стальной цвет глаз. Но немертвого нельзя обмануть — она не совсем человек, в ней явно есть доля крови нелюдей, толи гномов, толи еще кого… наверняка, ясно лишь, что не эльфов — их-то я за свою жизнь навидался. Но главное — она не человек, а посему приказ на нее, ну, никак не распространяется… Другого бы это не остановило — а мне, как бальзам на… на череп: не буду я ее убивать и все тут. Ну, точнее, пока прямого приказа не будет… А, впрочем, кто мне прикажет, если о ней никто кроме меня не зна… Ну, почему мы соображаем так медленно!

…Десятник не стал задавать глупых вопросов, мы, немертвые, вообще не задаем друг другу вопросы — не зачем как бы. Он просто подошел сбоку и ударил наискось… Так и не поняв, почему я медлю. Да я и сам не понимал…Зато понял другое: одну нашу такую большую ошибку… Мы выполняем приказы. Всегда. Мы не можем их нарушать, ибо мы немертвые. Вот только… Только никто никогда не отдавал нам приказа не убивать друг друга…

Он был опытным бойом. Но он стоял боком и уже занес меч для другого удара — он просто не успел среагировать… А мой клинок вошел ему в шею, между шлемом и броней, перерубая позвонки. Верная смерть — даже для столь качественно сделанного немертвого. И только затем я понял, что наделал. Нет, не так — что сделал! Принял решение. Сам. Без приказа. А немертвые так не поступают. Никогда — у нас… у них нет воли. А значит я больше не немертвый, ну, или не совсем немертвый. А еще понял, что все это не столь важно… по сравнению с тем, что мне предстоит сейчас… Отпустить меч — все равно никуда не денется… Раскрыть ладони — так подсказывают смутные образы памяти тех времен, когда я был жив. И с трудом — челюсть плохо движется из-за долгого отсутствия практики — с трудом выговорить такие простые, но важные слова:

— Не… бойся… меня. Я… друг.

…- А потом Кэр отпустил меч и что-то сказал по-вашему… А еще ладони показал — вот так!

Девчонка повернулась к стоящему слева от нее воину-скелету и протянула в его сторону обе ладошки, как можно сильнее растопыривая пальчики, силясь изобразить костлявые ладони немертвого.

— А дальше? — скелет даже чуть наклонился вперед, словно его и впрямь интересовали две детские ладошки

— Дальше?.. А дальше пришла Валешка! Точнее, сначала Кэр еще много чего говорил, а уже потом пришла Валешка… А, из того что Кэр говорил, я ни слова не поняла — но бояться уже меньше стала: он ведь меня не тронул и тому, в шлеме с гребнем не дал! И знак мирных намерений показал — а отец… отец говорил, что тех, кто так делает, не надо бояться, даже если очень, очень хочется… Фалк… Скажи — а с отцом правда все будет хорошо, да?

Скелет громыхнул доспехами, видимо, изображая пожатие плечами:

— Жент, маленькая ты наша, я уже говорил — Свет никогда не забывает тех, кто погиб во имя его: так что, пожалуй, твоему отцу сейчас гораздо лучше, чем любому из нас… А из нас так в особенности.

— Я знаю… Он тоже так говорил, перед битвой — говорил мне, чтобы я не плакала, что он всегда будет со мной… вот здесь… — девочка положила руку на грудь, напротив сердца…

Скелет машинально повторил ее жест и лишь, наткнувшись на холодный металл нагрудника, покачал головой, отгоняя собственные назойливые воспоминания.

— Да, Фалк, еще — ты же обещал не называть меня маленькой! — девочка поджала губы от возмущения — Маленькая ведь не смогла бы путешествовать с вами! Да она бы боялась вас до смерти и вообще…

— Ладно, ладно, извини… Ошибся. Ты же знаешь мы соображаем медленней людей… — Жент подозрительно посмотрела на "медленно соображающего" скелета и вопросительно хмыкнула

— Ну, не обижайся — я действительно не специально, ма… большая ты наша. Вон лучше перекуси, а там глядишь наши и управятся — город-то небольшой. Кэр с Валешкой вернутся и мы отправимся дальше…

— Ночью?! — Жент удивленно воззрилась на заходящее солнце.

— А то… Мы же немертвые. Нам без разницы…

— А, ну да… Фалк, а Фалк…

— Да, ма… тьфу! Да, Жент?

— А ты за кого: за ополченцев или за ваших? — дечока склонила голову набок, ожидая ответа… Скелет же замер на середине шага, явно глубоко задумавшись и лишь через пару секунд ответил:

— Хм…Как тебе объяснить…А ты?

— Не знаю… Если ваши победят — это плохо… они там всех убьют… А если ополченцы победят, они Валешку убьют и Кэра убьют… А это еще хуже!

— Ну, вот видишь. Мне только остается добавить, что они еще и меня убьют, а может и тебя…

— А… Ну, тогда я за наших! Хотя лучше бы этой войны вообще не было! Да, Фалк?

— Ну, да… — и скелет глубоко вздохнул, абсолютно не заботясь об отсутствии у себя необходимых для вздохов легких и гортани…

Как же, о боги, сложно работать с маленькими девочками!! Тем более с теми, которые и слов-то человеческих не понимают! Ну, да, да я признаю, что малость отстал от жизни и наречие Срединных земель трехсотлетней давности слегка не годится для северного города, но все же! Хорошо хоть, левый номер подвернулся — ну, в смысле тот, кто в десятке в строю стоит левее меня. Этот благо поблагоразумнее десятника оказался: и меня выслушал, и даже головой, в смысле черепом, кивнул, что раз девочка не человек, ее убивать не надо. И даже спрашивать не стал, зачем ей объяснять, что мы хорошие и трогать ее не будем… Объяснил… Не знаю уж, что он сказал, я в наречии горцев разбираюсь, как в некромагии… девочка, впрочем, вряд ли много больше моего поняла — все-таки этот язык тоже лет триста назад использовался. Но в любом случае толи объяснение все-таки дошло до цели, толи два размахивающих руками и лепечущих невесть что скелета выглядят весьма забавно, но обстановка стала несколько менее напряженной, а нам удалось убедить ее сидеть здесь и никуда не уходить. Кстати, этот левый номер и дальше полезным оказался — пока я еду, да вещи собирал, он сподобился-таки отыскать пару мешков подходящего размера… Зачем? Да потому что восьмилетний ребенок никак не может маршировать наравне с армией немертвых! Куда маршировать? А кто Хозяина знает — куда пошлет! Нет, нет, я, конечно, мог бы оставить ее здесь — в обезлюдевшем городе в днях пути от ближайшего населенного пункта, посреди хоть и пустынных, но отнюдь не безопасных земель, бросив все на произвол судьбы и великих Богов… Но, во-первых, мне было бы неприятно, что все усилия по ее спасению прошли даром, а во-вторых… Ну, если честно: я просто ни с кем еще ни разу не разговаривал с тех пор, как ко мне вернулась способность более-менее четко мыслить, и я в глубине ду… чего-то там тешил себя надеждой, что хотя бы пару дней будет с кем словом перемолвиться… если мы решим проблему языка, разумеется. Ну, а когда появится настоящая линия фронта — перебросить ее на ту сторону наверняка будет не так уж сложно…

Хотя, если уж, по правде говорить, то все это мне пришло в голову уже где-то под конец того дня, а собственно тогда, я и не думал о последствиях своего поступка. Я просто пытался ее спасти, как бы банально это не звучало… Нет, конечно, можно было забаррикадироваться в доме и держать оборону, но… я, во-первых, не сомневался, что сил превозмочь прямой приказ у меня все еще нет, да и если бы такие силы все же нашлись, "один против армии" — это далеко не самый перспективный вариант… Вот и решился я спрятать мою находку там, где ее даже сам Хозяин искать не станет — у себя за спиной, в мешке побольше! Никому просто в голову не придет, что немертвый будет помогать живому — это даже теоретически невозможно, а значит и искать девочку никто не будет!

Впрочем, как обычно все это было хорошо только на словах, а на деле… А на деле, не прошло и десяти минут, как на улице затрубили сигнал к построению. Хорошо, хоть не к походному… Пришлось все бросать, с помощью грубой силой запихивать яростно отбрыкивающегося ребенка в самый дальний угол, закидывать ее всем тряпьем, что попалось под руку и тут же бежать на улицу, занимать место в строю, а то еще решат, будто что-то случилось! А ведь, если решат, — обязательно проверят, сиречь еще разок дом обыщут… Я думаю, продолжать логическую цепочку уже не нужно, не правда ли?

А на соседней широкой улице вся сотня уже вытянулась в линию, позволяя наглядно оценить размеры потерь — небольших, кстати, один из десяти примерно. Стоило последнему бойцу, сиречь мне — левый-то номер раньше добежал, занять место в ряду, как сотник опустил сигнальный рожок, привесил его обратно к поясу и медленно зашагал вдоль строя, походя, бросая очередному десятнику короткие указания: где получить пополнение или наоборот в чье распоряжение теперь переходят остатки его десятки… До нас очередь дошла минуты через полторы — вся эта рутинная процедура никогда много времени не занимала, да и десяток наш стоял в шеренге четвертым.

— Где десятник, отвечать!

Голос сотника не похож на наши: он более четкий, при желании его даже можно принять за человеческий — это как-то связано с тем, что сотникам дано больше воли и заклятия на них лежат слегка иные. Поскольку при гибели десятника присутствовал я один, приказ напрямую относится ко мне, и, как бы не хотелось мне сейчас промолчать, делая вид, что я ничего не знаю, все же придется ответить. Приказ есть приказ.

— Погиб во время битвы. В доме, который мы обследовали, был один из ополченцев.

Приказ есть приказ — и я отвечаю только правду. Но не совсем всю правду. Сотник, впрочем, удовлетворенно кивает: убит в бою, так убит в бою, уточнять был ли он убит именно ополченцем, кажется бессмысленным… Теперь нам назначат нового десятника, смотр закончится, и нам прикажут патрулировать город, пока Хозяин не выберет новую цель…

— Ты. Будешь десятником. Встать в начало десятка. После смотра заберешь с останков твоего предшественника шлем и сигнальный рог. Исполнять.

И сотник идет дальше, не дожидаясь ответа — его, кстати, и не должно быть: в армии немертвых не могут не понять или не расслышать приказ. Ну, да — все логично: опять сработало стандартное правило и десятником назначили стоявшего ближе всех к сотнику в данный момент, ну, то есть… меня. Вот никогда уж не подумал, что решение обойти приказ и спасти чью-то жизнь, может привести к повышению. Правду жрецы говорят — неисповедимы пути судьбы! Впрочем, пожалуй, мой новый статус окажет еще очень и очень солидную услугу. Ибо как десятник я могу отдавать приказы, что значительно упрощает мне поставленную задачу: спасение отдельно взятой жизни. А может и не только отдельно взятой, но и многих других… Да, и просто, в конце концов, так привычнее — я ведь до смерти тоже десятником был…

Стоп! Не может быть! Не в смысле, что я не мог быть десятником- это как раз факт, а в смысле… в смысле, что я помнить-то этого не могу! Ну, хотя бы потому что я вообще о своей жизни до смерти ничего не помню, как любой из нас, между прочим! И имени своего я, кстати, тоже не помнил… пока камень тот в руку не взял. Нет — тут дело нечисто явно… Впрочем, время обмозговать все это у меня еще будет, надеюсь, — а сейчас дело есть: мешок, еда и девочка — в любом порядке. Хотя начать лучше с девочки — остальные два пункта возможностей сбежать и попасться в руки патруля, слава богам, не имеют…

Глава 2

Говорят смерть приходит беззвучно… Может и так, но мы не она… Наше приближение слышно за километры — ритмичный нарастающий шум. Шум, достигающий апогея здесь, в центре немертвого войска… Звук шагов… Десятков тысяч шагов. Это идем мы… Живым никогда не понять того, что немертвые вкладывают в эти слова… У вас просто нет ничего сопоставимого с этим… движением, единым усилием, фактически стихийным по своей природе… Армия немертвых на марше — это… это, как текущая река — ее можно задержать, можно заставить повернуть, но остановить невозможно… Мы идем дни и ночи, под солнцем и звездами, не сбиваясь с шага и не теряя скорости… фактически, как одно существо с единой волей… У немертвых нет понятия идти куда-то… Мы просто идем — также, как и в бою мы просто сражаемся, а не бьемся за что-то, как вы: за идею, за богатство, или там за родную деревню — у нас же нет целей, есть только состояния… состояния, возведенные в абсолют… Так и здесь — мы просто идем, ради самого движения… Странные слова не так ли? Ну, я же говорил, что живым этого не понять… Никому, кроме, может быть, одной… Кроме той, кто сейчас сладко спит у меня за плечами…

… Самой трудной была первая ночь — а все потому, что я не рассчитал с мешком. Ну, забыл я, что вам нужно дышать, забыл… Мы-то не дышим — и правильно, кстати, делаем, хлопот гораздо меньше получается. Если б не левый номер, показавший как правильно вырезать часть ткани, пришлось бы искать другой мешок — а это еще куча времени, и этот-то еле нашли! Но это были еще цветочки… Ягодки ждали меня на марше — мешок, как оказалось, потряхивало на каждом моем шаге, не по мощеной дороге ведь топаем! И, если обычному грузу это в принципе безразлично, то наш трофей укачало еще за первый час… Нет, я ничего не имею против маленьких людских слабостей, но… как же все-таки было легче, если б она была немертвой! Впрочем, я бы покривил душой, сказав бы, что она жаловалась или доставляла какие-то трудности — нет, девочка с завидным упорством держалась до последнего, пока я, наконец, не додумался нести мешок в руках перед собой, прижав его к груди — так качало гораздо меньше. Ей этого оказалось достаточно. Волнения и усталость взяли свое, заставив забыть и о продолжавшейся тряске, и о шуме марширующей армии — не прошло и пары минут, как она прямо вот так, фактически у меня на руках, прижавшись щекой к холодному нагруднику, провалилась в сон. Люди верят, что мы ничего не чувствуем — это неправда. Я чувствовал — не вспоминал чувство, а именно чувствовал — тепло, радость… счастье. Она доверилась мне, положилась на меня, пока еще сама того не сознавая — а доверие для нас это все. Лояльность, доведенная до абсолюта — вот основа нашего существования. Мы не можем не оправдать доверия, никогда! Теперь я либо сберегу ее, либо лишусь нежизни, пытаясь сберечь. Не правда ли удивительное решение для того, кто вообще не должен принимать решений?! А еще более удивительно то, что в этот миг я был не одинок в своих мыслях:

— Не, правда ли… Она будоражит что-то внутри, десятник?

Знакомая речь на секунду повергла меня в изумление, не сумев, впрочем, заставить сбиться с шага. Клянусь своими костями, не будь я твердо уверен, что слева от меня стоит такой же немертвый как и я, я бы решил, что он принадлежит живому… наверное даже живой женщине! А левый номер тем временем продолжал, а может и продолжала, рассуждать вслух:

— Эта живая, эта плоть и кровь…Она чудесна, во всяком случае, когда спит, а не дает советы, какого размера должно быть отверстие в мешке. Я теперь понимаю, почему вы сохранили ей жизнь, десятник…

Сюрприз, сюрприз…После подобных слов у меня осталось лишь два варианта: либо у нас такой уж специфический десяток, где все немертвые какие-то слегка живые, либо… либо то, что произошло со мной — это начало эпидемии, и, рассыпаться мне на части, если это не связано с тем стариком в горах и камнем у меня в напоясном мешке!

— Так значит, боец, вы тоже не так просты, как кажетесь, да?

— Да, командир. И я благодарна вам за это.

— Мне?

— Да. Вам. В тот миг, когда вы объяснили мне, что эту плоть и кровь нельзя убивать, что-то изменилось. Я заметила это позже, но именно в тот миг я начала мыслить, Не перебирать варианты исполнения приказа, а именно размышлять, оценивать себя и свои действия. Так что еще раз спасибо.

Хм, хм, хм — первый симптом налицо. Неужто все-таки свободомыслие — это заразно? Впрочем, есть еще второй симптом.

— Вам не за что благодарить меня — случилось, то, что случилось и, боюсь я здесь не причем. Но в любом случае рад знакомству, левый номер — мое имя Кэр. А вы… или так и оставить "левый номер"?

— Нет, уж "правый номер" — лучше не надо. Хотя, конечно, как сочтете нужным, десятник.

— Десятник считает нужным знать ваше имя.

А заодно, в порядке эксперимента, вернулась ли к тебе память или это на других немертвых, кроме меня не распространяется…

— Я… Я… Я помню! Мое имя Валешка, сэр! Рада служить под вашим командованием, десятник Кэр!

… Больно. Очень больно. Как мечом по сердцу резануло… хоть его у меня и нет. Эти слова — я уже слышал их, сотни, тысячи раз… О, да теперь я помню… помню все! Войну. Солдат. Мой десяток. Осаду. И смерть… Каждый час, каждый миг… Я помню все!

От нахлынувшего я на мгновение сбиваюсь с шага, чуть не сталкиваясь спиной с идущим сзади солдатом…

— Десятник, что с вами?!

— Ничего, ничего — я машинальным, таким человеческим, жестом приглаживаю непослушные детские волосы — просто вспомнилось кое-что…

Ну, да кое-что: например, как мы еще живые маршировали по этой же самой дороге. Только в другую сторону. Или как осаждали тот же город, освобождая его от войск врага… От войск, того, кого теперь называем Хозяином…

Если бы кто-нибудь мог наблюдать за марширующим войском со стороны, первым на ум ему бы обязательно пришло сравнение с морем. Разумеется, не с ласковым, теплым морем юга, но с безжалостным и мрачным северным морем, чьи воды год за годом, день за днем накатываются на пустынные берега и моют гранитные утесы фиордов. Те же серо-стальные, блестящие на солнце волны и тот же нескончаемый гул… Впрочем, одно явное отличие все же было: оказавшийся на пути морской волны имел несравнимо большие шансы на выживание, чем пересекший дорогу армии немертвых…

Ряд за рядом, десяток за десятком, сотня за сотней… Построенное походной колонной двадцатитысячное войско мертвецов растянулось более, чем на километр. Тысяча рядов, по двадцать воинов в ряд — и за каждым необходим контроль. Для того и снуют сотники вокруг и внутри войска, чтобы следить, что ни один из вверенных им воинов не провалился в овраг, не был унесен течением при очередной переправе, или просто не застрял в кустарнике, нарушая тем самым строй. Разумеется, когда армия марширует не через поля и леса, а по проторенной дороге — работы у сотников всяко меньше, но приказ есть приказ — и сотник обязан проверять любое нарушение строя — и уж тем более такое, которое распространяется по войску, как рябь по воде….

Немертвый солдат чуть наклонился вперед, приняв у впереди идущего кожаную флягу и уже собрался развернуться вполоборота, дабы передать ее идущему позади, когда сквозь гул шагов пробился голос сотника.

— Ты. Отдай это мне.

Не сбиваясь с шага, немертвый протянул фляжку стоящему левее него, тот с в свою очередь передал ее еще левее — и так, пока, наконец, до краев наполненная фляжка не легла в протянутую руку сотника. Тот несколько мгновений крутил ее в руках, затем, плеснул немного грязной, застоявшейся воды на ладонь свободной руки, внимательно посмотрел на нее и, наконец, кивнув каким-то своим мыслям, вылил все содержимое фляжки в придорожную грязь. Все это бы, впрочем, не стоило даже упоминания, если бы дальше сотник не замер на месте, как вкопанный, напряженно всматриваясь в кусты, растущие вдоль обочины. А затем, словно приметив что-то знакомое, не шагнул бы с дороги, с треском проламываясь сквозь заросли, при этом так и не выпустив из руки злополучную фляжку…

Воспоминания оставили меня только под утро. Точнее, я оставил их — они-то никуда не делись, все так же лежат большим расплывчатым пятном в глубинах памяти. Какой контраст с четкими воспоминаниями немертвого — память живых оказывается так несовершенна! Сплошные обрывки: имена и лица, даты и факты, и опять имена… А что хуже всего — все эти воспоминания еще менее живые, нежели я сам… Кто эти люди, которых я помню? Что это за места? Нет, я помню названия, я помню имена и биографии, нет только… чувств. Кем из них я восхищался, а кого презирал? Кто был мне другом, а кто соперником? Да, тьма возьми, я не помню даже, какой цвет — мой любимый! Да что там, сейчас я даже не понимаю, что значат слова "любимый цвет"! Пожалуй, еще чуть-чуть и я начну жалеть, о том, что вспомнил все это — как все-таки легче было просто шагать в строю, вообще не размышляя! Тем более, что тогда хотя бы сознание не бередила эта проклятая мысль, вернее пока еще намек на мысль о… предательстве. Ведь как иначе это понимать! Я, который клялся в верности Свету, который сражался за Свет и убивал во имя него, теперь шагаю в рядах армии немертвых, сея смерть и разрушение на своем пути! Разве не это называется предательством?! Разве не позорю я этим память всех тех, кто пал в последней войне?! Разве не подвел я доверие всех тех, кто надеялся на нас кто верил в победу Света… и не важно, что их уже как почти три столетия нет в живых… Не оправдать доверие — что может быть хуже для немертвого… Это гораздо хуже, чем даже знание о том, что за предательство, меня ждет вечная тьма на том свете — ибо я уже на том свете, и принадлежу тьме по определению. Впрочем, хватит об этом — надо гнать прочь такие мысли. Пока что мне есть зачем жи… существовать. Ведь, как минимум за одну жизнь — я все еще в ответе…

…Ее зовут Жент. И мы не такие уж страшные. Ну, что ж для двухчасового диалога — вполне достаточно информации. Хотя, как мне кажется, если бы левый но… в смысле Валешка была живой, она бы уже что-нибудь сломала или кого-нибудь убила… Все-таки разница между наречием горцев нашей поры и современным языком севера несколько больше, чем мы рассчитывали. Ну, то есть из десяти слов одно в принципе можно угадать по близкому произношению. Так что Валешке в роли переводчика пришлось, ой как не сладко… Ну, да впрочем она и сама не подарок… Одно ее любимое выражение "плоть и кровь", чего стоит! Интересно, а меня она переводит, как "доспехи и кости"? Выучу язык — проверю. А это, кстати, нашими темпами будет дней через пять, если, конечно, ничего не случится. Ну, и, разумеется, если нам удастся достать воды…

Все проклятая фляжка! Ну, и я, конечно, должен был быть быстрее! Впрочем, наверное, и дороги надо мостить качественнее… Хотя чего уж тут жалеть — результат-то вот он, втаптывается в землю сотнями солдатских сапог… Если бы не эта выбоина в дороге! И если бы она не подвернулась под ногу именно когда Жент протянула мне фляжку обратно… Нет, фляжку-то я поймал еще в воздухе, но вот вода из нее… Впрочем, в первый момент это меня особо не взволновало: вновь обретенная память услужливо подсказала, что в паре километров впереди мы вброд должны будем пересечь небольшую речушку, почти ручей. Размер проблемы обозначился только, когда мы достигли этого ручья — вернее его остатков… А чего еще ожидать, если до нас его вброд пересекли минимум пять тысяч бойцов! Той водой, которую не расплескали сапогами можно, пожалуй было смело красить стены — если кому-то, конечно, нужны стены грязно-бурого цвета. Может я, и преувеличиваю слегка, но в данном случае слова "все лучше, чем ничего" явно оказались не к месту.

Самое худшее же, что хотя это не последняя речка у нас на пути, а всего лишь предпоследняя, нет никаких гарантий, что со следующей история не повторится. А покинуть строй, по понятным причинам ни я, ни Валешка не можем — приказ есть приказ. В общем, тут было над чем пораскинуть мозгами, ну или что там у нас вместо них… Хотя, если говорить по правде, раскидываться мозгами пришлось только мне. Почему? Да потому, что Валешка, похоже, уже заранее знала ответ и лишь с интересом наблюдала за потугами моей мысли, дожидаясь, пока у меня, наконец, хватит ума обратиться к ней за советом! Впрочем, надо отдать мне должное: ума хватило уже минут через пять…

Еще пять минут прошли, пока я крыл себя последними словами за то, что сам до этого не додумался — а ведь лежало же на самом верху… Сам же совет вообще уложился в одно слово, которое, впрочем, непосвященному не сказало бы вообще ничего. Ибо слово это было ни много ни мало… "пожар". И его, кстати, оказалось вполне достаточно, чтобы все тут же разложилось по полочкам. Дальше дело оставалось только за дисциплиной и многолетней выучкой.

Стукнуть кулаком впереди идущего по спине, дождаться, пока он обернется, и сунуть ему фляжку со словами: "Передай за водой". Вот собственно и все. Дальше все происходит уже без нашего участия, благо по цепочке воду для пожаров передавали за сотни лет не то, что до нынешнего дня, а до моего рождения. Ну, а разница между ведром и флягой отнюдь не принципиальная… Вышеописанная процедура будет повторяться снова и снова, пока фляжка не дойдет до первого ряда, там ее наполнят в первой же встреченной речушке, а затем тем же методом передадут сюда. Все просто. Ну, точнее на словах все просто. На деле же есть масса неучтенных деталей от того что, этот ручей за триста лет просто напросто пересох, до того, что наша бурная деятельность бросится в глаза кому-нибудь из сотников… И так, кстати, нам сильно везло до этого, что им положено находиться в голове врученных им сотен, а мы маршируем все-таки ближе к середине: а то пришлось бы Жент сидеть в мешке безвылазно и даже дышать через раз. Сотник — не обычный солдат, ему чтобы убить, приказ не нужен… Впрочем, как говорят живые: риск благородное дело. Тем более, что следующий город дальше по этой дороге ни много ни мало в трех днях пути — и если воин три дня без воды, еще возможно переживет, то восьмилетней девочке такое боюсь не под силу… Так что выбора-то особого у нас нет….

— Десятник, если я правильно понимаю, эта плоть и кровь спрашивает, почему мы рискуем из-за нее?

— Рискуем?.. Хм, как бы… А сама ты не можешь ответить, а, Валешка?

— Ну… во-первых это ваш приказ, а я обязана подчиняться…

— Ну, положим, если исходить не из буквы, а из духа приказов, ты обязана была убить ее, а обо мне сообщить сотнику, не правда ли?

— Это приказ, десятник?…

На какое-то мгновение мне кажется, что она говорит серьезно… Но, слава… хм, я даже не знаю кого славить: Свет? Тьму?.. В общем слава чему-то там, Валешка тут же слегка щелкает зубами, изображая улыбку и продолжает:

— А если серьезно, то… Не знаю даже как это сказать…

— Может дело в том, что мы солдаты? Ведь солдаты воют с солдатами, а не с детьми и женщинами.

— Может и так, десятник, может и так. Хотя я думаю дело не только в этом…

Мы замолкаем еще на несколько минут, Жент, которая в это время, перегнувшись через мое плечо, дожидалась ответа, удивленно смотрит на нас, но нарушить молчание не решается.

— Валешка… Скажи, а тебе в голову не приходило, что мы получается дважды предатели… Мы предали Свет, раз служим Тьме, а теперь предали и Тьму…

Не стоило, наверное, об этом говорить, но слишком уж тяжело носить такие мысли в себе — слишком даже для немертвого.

— Нет! Кер, не знаю как ты, но моя верность принадлежит только моему командиру! И, что тогда, что сейчас — я верна ему, как бы его не звали, маршал Виттор ка'Терр или Черный полководец! Мне, конечно, неприятно сражаться против тех, кто верен Свету, но верность мою это не поколеблет.

Валешка даже не заметила, что перешла на "ты" — кажется, я ее действительно задел…

— Хотя, десятник, я, как и вы понимаю, что мы, вообще все мы, находимся в лапах сил Тьмы. И, если у нас появится шанс, послужить Свету, то воспользуюсь им не раздумывая.

— Рад это слышать. Хотел бы я только знать, как именно отродья Тьмы могут послужить делу Света…

— Все, кто обращаются к Свету, достойны прощения…

— Что ты…

Только мгновение до меня доходит, что голос пришел не слева, а справа Моя голова медленно поворачивается на сто шестьдесят градусов и первое, что я вижу это рука с протянутой мне фляжкой.

— Это, просили передать вам, десятник. Я прошу извинить, что стал невольным свидетелем вашего разговора, друзья мои.

Фляжку я беру, фактически, без участия мозга, точно также машинально я проверяю воду — она, как ни странно чистая и свежая, словно набрана не из реки, а из какого-то родника, а в голове тем временем крутится одна и та же мысль: это эпидемия — и я ее источник. Впрочем, через мгновение ее вытесняет другая мысль — я знаю этого солдата. Знаю этот голос, эту манеру разговора… И, кстати, он не совсем солдат — вернее, совсем не солдат. Я даже помню его имя:

— Фалк… Не знал, что из священников получаются немертвые…

Не знаю: улыбаться мне или злиться — наверное приятно встретить кого-то, кого знал при жизни. Наверное — потому что в случаи с Фалком у меня возникают большие сомнения…

— Мой старый товарищ, Кер. Все также десятник и также безбожник. Впрочем, теперь-то вас гораздо больше волнуют вопросы Света и Тьмы, не так ли? И здесь я могу вас обрадовать, дорогой друг, ибо даже-то, что мы обречены служить Тьме, не лишает нас шанса на спасение…

— То есть… — кажется, его слова зацепили даже Валешку

— То есть, уважаемая, как сказано в священных книгах: "Слуга Тьмы, совершивший деяние во славу Света, не менее достоин, чем тот, кто исконно служит Свету". Вам осталась такая мелочь — всего-навсего совершить подвиг. — Фалк разводит рукми и пытается изобразить смиренную улыбку — без кожи получается не очень.

И так это все-таки он — мой старый… не чтобы недруг, но что не друг это точно. У меня вообще нет друзей среди священников — наши взгляды на веру не очень совпдают. И хотя Фалк был не таким уж и фанатиком — ну, то есть целыми деревнями на костер не отправлял, но все же что-то такое в нем было — к примеру магов он ненавидел люто. И вот теперь новая встреча — снова в одной десятке… Это может даже оказаться забавным… или полезным — с учетом того, что о некромагии он знает больше на с Валешкой вместе взятых — образование получал как никак.

— Фалк, вот уж кого я не ожидал увидеть, так это тебя — тем более в одном строю с нами… Кстати, где твоя хваленая нетерпимость к черной магии — по-моему тут все вокруг ею пропитано… — чуть ниже пояса — но он это заслужил, уж поверьте.

— Увы, десятник, увы — вера мой щит, но похоже она оказалось не достаточно горячей. Так что мне остается лишь две добродетели — смирение и терпимость. Смерть знаете ли заставляет пересмотреть многие ошибки… А теперь может позволите мне узнать, почему я не слепо выполняю приказы Темного владыки, а веду беседы на отвлеченные темы? Священные книги, которые я читал описывают нежизнь несколько… иначе. И уж во всяком случае в них не упоминается о детях, которые ездят за плечами у мертвецов…

Глава 3

Меч входит в грудь воина, практически не встречая сопротивления — я знаю, куда бить, чтобы зря не тупить оружие об кости. Живой еще несколько мгновений не может поверить в произошедшее, с выпученными глазами хватаясь руками за лезвие клинка, а потом… потом обмякшее тело сползает на бревенчатый пол. Третий на моем счету за сегодня и, кажется, наконец, последний…

Это могло бы даже показаться забавным… С какими мыслями я шел в эту атаку, какие надежды лелеял — я почти убедил себя, что сумею хотя бы поколебать нерушимую узду приказов, что смогу крикнуть людям: "Бегите! Спасайтесь, пока можете…", ну, или хотя бы просто попытаюсь отыскать еще кого-то вроде Жент, кого-то такого, кто не подпадает под строгие формулировки инструкций. И ведь могло, могло получится — я ведь был не один: в этот раз Валешка сражалась со мной бок о бок и я мог бы спокоен, что никакое везение не поможет одуревшему от страха ополченцу так по-глупому нарушить мои планы… Как же я был наивен…

Этот город уже десятый или одиннадцатый на моем пути… А сколько их был до меня — кто знает, память не дает ответа…. В любом случае, именно в этот раз, кажется даже до самых твердолобых дошло, что мы не сказка, не бабья выдумка, а смертоносная угроза, гибельная и неотвратимая… Ни детей. Ни женщин. Ни стариков. Одни воины. Профессионалы, а не ополченцы. Эти даже не попытались дать нам "правильный" бой — о нет, зато они сначала почти час обороняли ворота, а затем заставили нас с боем брать чуть ли не каждый второй дом в этом городище… Да — это были хорошие воины, и не их вина, что они не знают, как бороться с немертвыми.

Что нам кипяток, что нам камни, сыплющиеся со стен — что нам сами стены, в конце концов! Это все остановит живых, но не нас. Да теперь потери были серьезнее — но… нам наплевать на это, мы не считаем потерь… Все, кроме меня…

Трое убито — хотя правильнее сказать: не подлежат восстановлению, убить нас как раз нельзя. Сам я отделался раздробленной рукой и вмятиной на черепе — мелочи, к вечеру некромагия не оставит и следа от этих повреждений. Хуже другое: по пути к черепу шестопер умудрился помять шлем, а вот он-то сам по себе восстанавливаться не будет: придется искать городскую кузню и чинить — таков приказ. Впрочем, в кузне сегодня будет очередь — из всех кого я видел, одна лишь Валешка, словно бы и не была в бою… ну, не считая запекшейся крови, залившей половину нагрудника. Даже сотник, который, казалось бы, стоит далеко не в первых рядах, и тот какой-то помятый и перемазанный в крови. Нет, все-таки хорошо, что я оставил Жент на холме около города под охраной Фалка, он, кстати, сам вызвался — похоже, все-таки мысль о сражениях под знаменами тьмы претит ему гораздо сильнее, чем нам. Девочке точно не следует это видеть. Ни как они нас, ни, тем более, как мы их. Кстати — что-то эти двое запаздывают, я же приказал подходить через десять минут после того, как мы войдем в ворота: того гляди, нас на смотр соберут — а у меня в десятке бойца не хватает! Тут уж мы не отвертимся — обязательно начнут разбираться…

Впрочем, стоило мне лишь задуматься об этом, как в дверном проеме замерла фигура воина в грязно-сером маскировочном плаще:

— Прибыл согласно приказу, десятник. Жент я оставил в караулке у ворот — там сейчас пусто… не считая трупов врагов…

— Правильное решение, Фалк. Нечего светить мешком перед сотником. После смотра я сам за ней зайду — а ты, как и раньше, давай по списку.

— Хорошо. Еще кое-что, десятник…

— Что-то случилось?

— Не совсем. Вы ведь видели в караулке такого рослого мужчину в зеленом плаще?

— В караулке я не был… к счастью — там десятка полтора наших порубили, пока мы не прорвались… Но кажется, я видел того, о ком ты говоришь: он командовал обороной на стене. Во всяком случае, зеленый плащ на нем был.

— Жент говорит, что он не местный. И я с ней согласен.

Я пристально смотрю на него, пытаясь понять к чему он клонит — ну, неместный, и Тьма с ним: нам-то какое дело — тут в этих городах, кого только не встретишь, я вон даже с Жент пока не определился: кто там у нее в роду затесался — гоблины? Гномы? Ясно только, что не люди… А этот зеленоплащник — ну, рубился он, положим, знатно, да и командир видать толковый был: где он только эту каменюку откопал — в ней тонны три не меньше, как только стена не обвалилась — зато, когда на наших она грохнулась… хотя, впрочем, сотней меньше, сотней больше…

Не знаю может ли что-то отразиться на черепе немертвого, но в любом случае Фалк прочел мои мысли, как по книге:

— Нет, десятник, вы не так поняли: не в смысле, что не отсюда родом, а в смысле, что он не воин этого города. Я видел эмблему у него на панцире — и готов поклясться Светом: это символ королевской гвардии. Он поменялся за триста лет, но не достаточно, чтобы я его не узнал.

Однако… А вот это уже интересно — хотя хорошей новостью я бы это не назвал. Ибо несмотря на мое отношение к гвардии — а оно такое же, как и у любого настоящего солдата — появление пусть даже и одного гвардейца говорит о том, что халява закончилась, началась серьезная война… а значит шансы уцелеть и сберечь нашу подопечную стремительно приближаются к нулю.

— Гвардейцы… Кажется, эмблему на броне разрешают носить только с сотника, не так ли? Нашему господину будет очень интересно узнать, что обороной руководил сотник гвардии.

— Десятник! Разве так можно — одно дело повиноваться и свовсем другое добровольно помогать Тьме!

О, Свет… или Тьма? А неважно… В любом случае, на секунду мне показалось, что передо мной стоит тот прежний, живой Фалк — с тем же фанатическим блеском в глазах и абсолютной уверенностью в своей правоте. Впрочем, иллюзия длилась лишь доли секунды — у нас же даже нет глаза, это всего лишь солнце бликует на шлеме, а что касается уверенности — надеюсь, что смерть сделала его сговорчивее.

— Фалк, вот поэтому мы с тобой и не могли ужиться, пока были живы! Во-первых, господин все равно узнает. И лучше будет, если эту весть принесем мы — чуть больше доверия никому еще не помешало. Во-вторых, если честно, то проблемы гвардии короля и проблемы Света — это две большие разницы, ты же, в конце концов помнишь, где они были, пока мы воевали здесь! И я не хочу даже думать о том, чтобы подвергнуть кого-то из нас, а тем более Жент риску только из-за того, что господин ошибется в своих планах из-за недоставка информации. Понятно.

— Да, десятник. Если вы так считаете.

Это было сказано так, что готов поспорить, если бы у Фалка было лицо, на нем было бы написано выражение глубочайшего презрения, на какое только способен человек… Может, он, конечно, и прав, но… но разве каждый не служит Свету так, как считает нужным, не правда ли?

…- Ты. Будешь десятником. Заберешь с тела прошлого десятника рог и шлем. Потом примешь пополнение из седьмого десятка пятой сотни. Выполнять!

Сотник идет вдоль строя медленнее обычного — каждый десяток понес потери и, несмотря на то, что мы стоим четвертыми в шеренге, он уже успел назначить двух новых десятников, а второй десяток вообще расформировал, разослав четверку выживших по другим подразделениям.

— Ты.

Взор сотника останавливается на мне. Именно этого момента я и жду, чтобы нарушить стандартную процедуру:

— Разрешите доложить.

Сотник медлит мгновение, явно не ожидав этих слов, но затем кивает, позволяя говорить.

— В караульном помещении мы обнаружили тело неместного воина, командир. Мне показалось, что именно он руководил обороной на стене. У него на броне необычный знак — похожий на знак королевской гвардии.

Я замираю с чувством выполненного долга… несмотря ни на что, как я уже говорил лояльность для нас это все — и знание того, что я принес пользу господину наполняет меня, чем-то вроде радости, в той мере, в какой ее может испытывать мертвец. Правда, одновременно с этим в мозг продолжают вгрызаться мысль о предательстве, вновь растревоженная словами Фалка.

— Я передам эту информацию тысячнику, десятник. Ты хорошо выполнил свой долг. Только… откуда тебе известно о том, что, как выглядит символ королевской гвардии…

Хм… Интересно, если живые чувствуют печенкой, то, что заменяет ее у немертвых? Во всяком случае, сейчас я именно чем-то таким понимал, что это не просто формальный вопрос, а нечто большее — будь он живым, его бы выдали сжатые в кулаки руки или пристальный взгляд… на немертвых мысли никак не отражаются, но напряженность все же чувствовалась — он явно ждал какого-то конкретного ответа. Впрочем, хорош бы я был, если бы не предугадал такой вопрос — и способ обойти его я тоже уже нашел. Я же не знаю, почему именно я начал вспоминать. Догадываюсь, что из-за камня, но… разница между догадкой и знанием все же велика, а приказа изложить свои мысли не будет — ибо мыслить нам вроде как не положено.

— Не могу знать, сотник!

Гнетущее чувство тут же исчезло, а сотник кивнув — толи мне, толи своим мыслям, повернулся и зашагал дальше… Интересно, кстати, а на него мой… хм, "талисман" действует? И, если да, то как?

Пальцы, закованные в стальную броню, медленно ползли вдоль когда-то блестевших позолотой, а ныне тусклых и полустертых букв:

— Абрейн, Гаторн, Меглард… — трое братьев, они стояли в переднем полку, Фарохт Победитель… Рекат Бесстрашный… — о, да из полка правой руки, хорошие были воины, я бы дал им сотни… Верн… — я помню его, всегда такой уверенный, такой благородный — он умер первым, пав в одиночном поединке… Это был его первый проигранный поединок… Шана из Киролля — горячая, как огонь и быстрая, как молния… но слишком, слишком увлекающаяся — я же говорил, что это будет стоить ей жизни. Сигуэр, Зигн, Теккарро…

Рука скользит вдоль каменной плиты, губы тихо шепчут имена… сотни, тысячи имен. Все они, конечно, не поместились на плите — да что там, те кто ставил камень и не помнили их все — шутка ли запомнить пятнадцать тысяч имен… Пятнадцать тысяч… Первая кровь в той войне могла заполнить озеро средних размеров. И ведь это была только разминка перед предстоящими битвами…

Рука медленно скользит вдоль каменной плиты — работы здесь на пару часов, ведь надо вспомнить всех, выбрать лучших — тех, кто поведет сотни, и самых лучших, кому можно доверить тысячи… Впрочем, время есть: даже немертвые не могут быстро копать эту еще не прогревшуюся после зимы землю — они провозятся до конца дня, прежде чем извлекут все тела… Да, время определенно есть…

— Господин… — неожиданно, раздавшийся за спинами голос вынуждает отвлечься обоих — и воина в старинных, богато украшенных латах, читавшего имена на плите и человека в свободном одеянии черного цвета, стоявшего за его плечом.

— Говори. — голос обладателя черных одежд даже не звучит — он словно ввинчивается в мозг напрямик через череп, минуя уши. Впрочем, чтобы смутить скелета-тысячника нужно нечто большее…

— Господин, началось! Они прислали гвардейцев. Мне доложили, что тело командующего обороной города опознали, как сотника гвардии. Я проверил — и это действительно так. Какие буду приказы, повелитель?

— Сейчас никаких, Берэ… никаких… Действуй как обычно — и передай, что мы выступим завтра до рассвета… как только я разберусь с нашим последним пополнением. — голова говорящего чуть качнулась назад, указывая на раскапывающих поле скелетов.

Тысячник лишь молча поклонился в ответ и поспешно направился обратно к городу, не смея нарушать уединение двух своих повелителей…

— И что теперь? — хотя голос воина и звучал глухо из-за закрытого шлема, спутать его с голосами немертвых было бы весьма затруднительно уж слишком живо, можно даже сказать… эмоционально, прозвучали эти слова.

— Ничего, Виттор, ничего. Ты же слышал — все, как обычно.

Собственное имя заставило латника поежиться, но он все же продолжил:

— Как это ничего! При всем уважение, господин, гвардия это вам не ополченцы — необходимо, как минимум стянуть все силы! Тем более, благодаря вашей… хм, "стратегии" — рук, способных держать оружие у них теперь навалом — вряд ли мы сможем, с помощью имеющихся сил закрепиться на перевале, а даже если и сможем, то выбраться на равнины сил у нас уже не хватит!

— Виттор, Виттор… Видишь поле за своей спиной. Вот она — цена твоих ошибок. Ты воин и более того — гениальный командир, но все-таки не политик… Как думаешь, почему это сотник гвардии в городе был, а сотни не было, ну? Дошло, наконец? Замечательно… Три часа назад я получил свежие вести из столицы… Нас все еще не восприняли всерьез — а гвардейский сотник появился здесь не то по личной инициативе, не то по приказу командира гвардии, но исключительно в качестве разведчика… Так что единственный, кто стоит на нашем пути — это командир гарнизона на перевале, а с ним-то, надеюсь, ты управишься…о, великий полководец?!

Даже сквозь опущенное забрало шлема, чувствовалось, как по лицу Виттора расползается кровожадная ухмылка:

— Да, повелитель. Безусловно. И, если вы правы, то когда до этих дворцовых крыс дойдет что к чему, мы уже будем на полпути к столице!

— Я рад, что ты понял это… А что касается моей "стратегии"… Те, кто бежал от нас на юг, не станут защищать перевал, уж, поверь, — такова человеческая природа. Более того, лишние рты только ослабят наших врагов.

— И все же я не понимаю, повелитель, зачем? Зачем было их отпускать — мы могли действовать незаметнее, могли убить больше, еще больше! Разве не для этого мы понадобились тебе!

— Эх… — в голосе мага послышались разочарование и усталость… — а как бы ты и твои воины, Виттор, искали выживших по лесам и холмам? Как бы ты отыскал каждую занюханную деревеньку в нашей бескрайней пуще! Не знаешь? Зато страх нашел их всех! И все они, как крысы с корабля бросились на юг — вступить в ополчение или спасти свою шкуру, уже неважно! И точно, также по мере того, как мы будем занимать Серединные земли они будут в страхе сбиваться к столице, надеясь на мощь королевских войск… И тогда, тогда…

— Мы убьем их всех! — если бы названный Виттор был живым человеком, его голос можно было бы назвать счастливым.

— Именно! Не почти всех, а всех до последнего. И только, когда человеческий род перестанет существовать — я смогу успокоиться. Око за око, народ за народ — такова моя цена крови. А теперь за дело, Виттор, здесь лежат пятнадцать тысяч, а ты отобрал пока лишь четырех тысячников — давай, ищи, мне нужны толковые командиры…

Сегодня шел первый снег… Это вообще, забавно, подниматься весной в горы — время словно движется вспять: внизу уже распустились цветы, деревья все в почках, чуть выше еще бегут ручьи, снег только-только тает, а на самом верху, он еще лежит нетронутый в своей первозданной чистоте… Да, это забавно и весело… особенно, если идешь в горы не с целью вырезать, все что передвигается на двух ногах… Впрочем, в этот раз меня это уже не так заботит, тем более наша Жент снег, похоже, обожает — а то, что радует ее, радует и нас… Подумать только, прошло всего две недели. А, кажется будто уже несколько месяцев… За спинами остались три города, считая и тот, где мы ее подобрали, первая стычка с гвардейцами… ладно, гвардейцем, и бессчетные километры дорог. А, впереди… впереди снега и горы — знаменитый большой перевал, а за ним, страшно даже подумать… дом, родные Серединные земли… ну, и, конечно очередное море крови, которое нам предстоит пролить — в общем все как всегда. Впрочем, пока живых на горизонте не видно и мы находимся в состояние близком к идиллии, насколько это понятие вообще применимо к немертвым: Жент спит, закутанная нашими стараниями в три слоя теплой одежды, а мы молчим, погруженные в собственные раздумья. Стоит ли говорить, что враги ждали для удара именно такого момента…

И удар надо сказать оказался серьезный. Я ведь уже говорил, что армию немертвых остановить не менее сложно, чем текущую реку, не так ли? Ну, вот, как обычно, обнаружилось одно "но": реку в отличии от нас обстрел из катапульты абсолютно не беспокоит… Вот, правда, не знаю, каким надо быть идиотом, чтобы затащить катапульту на почти отвесную скалу… а еще не знаю как нам ее там достать?! И командиры наши, видно тоже не знают… А пока они думают, армия стоит, как вкопанная, а на нее сверху сыплются тяжеленные валуны. И мы стоим — во-первых приказ, во-вторых чтобы протиснуться через ущелье, пришлось сжать строй и теперь нам просто не где развернуться. Впрочем, всего через каких-то двадцать секунд и два камня — видать, катапульт все-таки больше, чем одна, кто-то из тысячников догадался протрубить нужные сигналы, и войско, наконец, пришло в движение: левые ряды прижимаются к скале, а остальные постепенно вытягиваются в колонну, также стремясь оказаться как можно левее, выходя из зоны обстрела. Хорошо еще, если верить, словам Жент, за перевалом круглогодично следят, летом устраняя все, что может привести к обвалу, а зимой счищая лишний снег, дабы не было угрозы лавин — впрочем, надо ли говорить, что сбор пошлины за проезд покрывает все эти расходы многократно. Теперь же такая предусмотрительность сыграла против людей: ни камень на нас скинуть, ни лавину спустить. Правда и катапульт хватило — мы потеряли за эти пять-семь минут больше, чем за прошлый двухчасовой штурм! Хорошо хоть нашу десятку пронес… Мысль мою весьма бестактно обрывает прилетевший с неба валун…

… Нам не бывает больно — и это хорошо — ибо я даже не хочу знать как может болеть, раздробленная на мелкие осколки нога… Впрочем, гораздо обиднее мне за сапог — в горах взять новый неоткуда. Вопрос один: где Жент? Где мои бойцы? Вокруг толкутся скелеты, кого-то куда тащат, что-то трубят рога — кажется будет смотр…

— Вот вы где, десятник!

Валешка… Как я рад ее слышать — впрочем, сейчас гораздо важнее…

— С Жент, все в порядке, десятник, она не пострадала, не считая пары ушибов. Я оставила ее с Фалком, и пошла искать вас. Десятка построена вдоль скалы и вне опасности. И еще десятник… Лучше в следующий раз идите первым — забота о содатах это хорошо, но еще чуть-чуть и вас бы накрыло так, что… Ну, в общем, восстановлению не подлежите, причем не только вы, но и наша маленькая… Вам и так повезло, что погибли многие, и господин разрешил использовать останки для замены поврежденных частей — чтобы не терять времени на восстановление. Так что подождите немного — сейчас принесут подходящую ногу.

— А обстрел…

— Прекратился пару минут назад — вы, кстати, заметили, что несколько сотен покинули строй, когда мы перестраивались перед входом в ущелье?

— Ну… да, я думал их послали вперед, как авангард.

— Может быть. Но полководец — великий военачальник, и я уверена, что часть из отсутствующих сотен, он выставил в качестве внешнего охранения — так что мы тоже преподнесли этим живым небольшой сюрприз…

Как раз в этот момент, словно он только и дожидался этих слов, ветер принес откуда-то сверху протяжное завывание сигнального рога… И я, и Валешка, и вообще все, кто только прижимался к скалам, теперь пятились на середину ущелья, задрав голову к верху и разглядывая край нависшей над нами скалы… А там, в десяти человеческих ростах от земли в лучах заходящего солнце взвилось черное знамя… Знамя, с символом Черепа… Я бы поклялся, что это наше знамя, если бы… если бы у нас вообще было знамя…

— Десятник, может мне изменяет зрение, но… вам не кажется знакомым этот знаменосец…

— Подожди — значок на его плече… Он не из нашей сотни случайно — по-моему третий десяток, ведь так?

— Я скажу больше… Я уверена, что это тот солдат, что марширует в строю прямо перед вами, десятник — практически не дальше от вас, чем я или Фалк…

И пока она смотрела на меня, мой собственный взгляд был прикован к кожаному мешочку у меня на поясе…

Глава 4

Картина была безрадостной… Серая земля, серое небо… Даже стены возвышающейся на севере твердыни, обычно ослепительно белые, сегодня казались пепельно-серыми. От всего этого на душе становилось настолько тоскливо, что двоих солдат, поочередно бросающих на сухую землю меченные кубики костей, легко можно было понять — все лучше, чем тупо пялиться перед собой, борясь с переходящей в сонливость апатией… Впрочем, не все оказывались столь понятливы…

Коснувшись плеча одного из игроков левой рукой, худощавый воин в местами грубо залатанной кольчуге, тут же продолжил мощным ударом правой. А затем пинком, бросил на землю и второго солдата, так и не успевшего схватиться за лежащий рядом меч. И лишь затем соизволил заговорить:

— Если бы на моем месте был враг — вас бы уже убили, мерзавцы! А сколько бы погибло потом из-за вашей безалаберности даже сложно представить! Если об этом узнает сотник, вас повесят на первом же дереве, идиоты!

Только что готовые драться до смерти, солдаты с каждым новым словом опускали головы все ниже, а краской покрывались все больше… Наконец один из них выдавил…

— Ну, Кер, чтоб тебе пусто было — не говори сотнику, он нас и правда повесит! Это вам артиллеристам хорошо — сидишь себе на холмике и в ус не дуешь! А нам… Один разок сели поиграть и тут на тебя нарвались…

Второй тут же закивал добавляя:

— Ну, что тебе стоит, десятник — в одной сотне ходим, не выдавай, а!

Десятник лишь усмехнулся, поглаживая рукоять короткого клинка:

— Чтобы вы без нас делали, пехтура — как в атаку так мы вас прикрываем, как развлекаться, так опять мы вас прикрываем — это уже привычка, честно слово! Ну, ладно…

Тут взгляд Кера неожиданно зацепился за кувшин, стоявший рядом с игроками — сам по себе кувшин, как кувшин, ничего необычного — такой положен каждому дозору, во избежание ситуаций, когда кто-то решит отлучиться за глотком воды, а второму тем временем свернут шею. Сейчас этот кувшин лежал на боку, опрокинутый одним из солдат, но вот только вытекшая из него жидкость цветом никак не походила на воду…

— Ах, вы…

Лезвие клинка на ладонь вышло из ножен — в глазах десятника появился ледок, не предвещавший солдатам ничего хорошего — в том числе и быстрой и легкой смерти…

— Подожди, десятник! Это не мы…

Солдаты уже сами схватились за оружие, не решаясь впрочем, обнажить его против вышестоящего командира.

— Это, правда не мы, поверь! Это приказ главнокомандующего: по случаю переговоров всем выдали вместо воды вино! Мы бы и играть не сели, если б не это: но раз уж разрешено — так разрешено! Ну, правда, поверь — если что ты о нас всегда доложить сможешь!

Десятник медленно выдохнул, убирая меч обратно в ножны. Затем еще раз брезгливо оглядев солдат коротко бросил:

— Если солгали — передам в руки Братьев Света. Как предателей. А что касается вина…

Одного пинка оказалось достаточно, чтобы кувшин с нарастающей скоростью отправился вниз по склону холму. И пока солдаты разочарованно следили за его полетом, десятник уверенно зашагал дальше вдоль гребня — к расположению своей баллисты.

— А я говорю, что мы итак по колено в крови, священник! Хватит, навоевались. Худой мир лучше хорошей войны, а у нас и хорошей-то не было!

Солдат в легком кожаном шлеме аж покраснел от злости, размахивая руками так, будто пытался взлететь. Впрочем, на его собеседника, невысокого тощего человека, с накинутым поверх брони грязно-серым плащом, ни его вид, ни его слова, не произвели ни малейшего впечатления:

— Ты, говоришь, как предатель, Грантак. Дело Света не знает компромиссов. Гнездо Тьмы должно быть выжжено, и мне прискорбно слышать, будто наш маршал снизошел до переговоров с этим мерзким чернокнижником, этим чудовищем в обличье человека… с этим самозванцем называющим себя повелителем севера!

Голос обладателя серого плаща чуть не сорвался на визг, пока он произносил слова, впрочем, понадобилось лишь мгновение, чтобы блеснувший в глазах огонь фанатизма угас и интонации вновь стали напоминать мед:

Хотя я не буду упрекать тебя, миролюбивый ты мой — мне и самому неприятно, что столько жизней принесено в жертву войне, жизней людей, единственная вина которых — в их невежестве! Вспомни, разве я хоть раз призывал вас к войне с народом севера — разве не говорил я, что все люди братья в Свете!

— Ну, говорил, говорил…

Лицо солдата сохраняло выражение мрачного упрямства — видно было что разговор этот идет уже далеко не в первый раз…

— Но одно дело мирные крестьяне, жертвы обмана и другое, совсем другое — добровольные пособники Тьмы! Чернокнижники и прочие злодеи свившие гнездо здесь — в этой цитадели! И я спрашиваю тебя, невежественный ты наш, почему же мы останавливаемся теперь?! Теперь, когда мы находимся у самых стен этой твердыни Тьмы, этой Черной крепости!!

— Черной-то, черной — только вот стены у нее белые — сквозь зубы процедил солдат, по-видимому, уже и сам жалевший о том, что он ввязался этот спор. Впрочем, спасение подкралось незаметно.

— А, на-ка доложить по всей форме!

Голос рявкнул над ухом священника так неожиданно, что тот кубарем покатился с валуна, на котором сидел. Впрочем, надо признать — через секунду он уже стоял на ногах, сжимая в руках булаву. А еще через мгновение на смену на его лице проступила гримаса уныния… Солдат же напротив, в первую секунды вытянувшись по струнке, расслабился и даже попытался улыбнуться:

— Вы вовремя, десятник, а то вон: Фалк опять воду мутит! Уже достал…

— Так, так, так… — Кэр забарабанил пальцами по камню — я же тебя предупредил священник — чтоб ты мне людей не трогал! Можешь делать, что хочешь, но философию свою оставь при себе — у бойца должны быть только два бога: стальной меч и мудрый командир!

От этих слов, названный Фалком аж побелел от злости и уже собирался выплеснуться гневной тирадой, когда десятник грубо перебил его новым вопросом:

— Кстати, светлый брат, ты случайно не знаешь, что это за приказ такой — о вине для дозорных, а?

Губы священника сжались в тонкую полоску:

— Это… это… Это воистину глупое решение, десятник! Я не знаю, чем руководствовался наш обычно столь мудрый маршал, но это… я осуждаю подобное и как солдат, и как слуга Света! Ибо сказано: вино убивает мудрость! И еще: для истинно верующего мысли о Свете — вот единственное вино!

— Ага, видно много ты о размышляешь о Свете, Фалк — то-то у тебя нос уже не красный, а пунцовый!

И, если сам Грантак, произнося это, позволил себе лишь легкую усмешку, то прочие бойцы поддержали его громким хохотом! Священник, на самом деле отличавшийся пунцовым носом, который, впрочем говорил лишь о многомесячном насморке, раздулся от ярости и начал уже багроветь весь — от макушки до пяток.

— Перестать!

Окрик десятника щелкнул, как хлыст, сорвав улыбки с лиц бойцов.

— Пускай Фалк не тот человек, которого я хотел бы иметь в друзьях, но он один из нас, солдаты! И вы обязаны принимать его, как любого из нас. От этого, Тьма возьми, зависят наши грошовые жизни, да что там — наша победа! Он уже три месяца с нами — и разве он хоть раз подвел десятку?! Так что зарубите себе на носу, пока это не сделал мой меч: я не позволю смеяться ни над ним, ни тем более над верой в Свет! Хотя, если кто-то слишком замерз и хочет погреться на очищающем огне — милости прошу. Понятно!?

— Так точно, десятник,

Солдаты вытянулись по стойке смирно, избегая, впрочем, встречаться с десятником взглядом. Стыден был даже не выговор — а то что все это уже было и не раз: на несколько недель бойцы успокаивались, а затем помогающие бороться со скукой безобидные подколки вновь потихоньку перерастали в ядовитые насмешки. Впрочем, Фалк своим поведением сам вносил в этот процесс немалую лепту.

Видя понурые лица солдат, десятник примирительно вскинул руки:

— Ладно…

Договорить ему не дали — где-то чуть западнее протяжно взвыли рога…

— …О, Свет! Грантак — за баллисту! Заряжай! Кажется начинается… Цельтесь в ворота, но в верхнюю часть — чтобы, не дай Свет, чего-нибудь не подумали… Грантак, учти — сдадут нервы и я сам отрублю тебе башку, понял!

Кер подбежал к краю площадки, туда где проходила невысокая, по пояс, земляная насыпь, над которой торчало тупое рыло тяжелой стационарной баллисты. Отсюда открывался отличный вид на происходящее — а посмотреть уж было на что. Огромные в семь человеческих ростов ворота города-крепости почти полностью распахнулись, выпустив из себя кавалькаду всадников в черно-серебристых одеждах. А навстречу ей из лагеря осаждающих уже двигалась точно такая же процессия — правда, в красно-золотых цветах.

— Десятник, а кто из них Повелитель Севера — вон тот что ли?

Солдат ткнул пальцем в едущего во главе колонны рослого всадника, сжимавшего в руке толи копье, толи посох… Кэр вгляделся пристальнее и уже собрался кивнуть, как вдруг его внимание привлек какой-то блеск чуть правее, в ложбине между соседними холмами…

Вскрик так и не докатился до горла… Вот металлический наконечник стрелы блеснул еще раз, а затем… затем стрела уже торчит из груди переднего всадника, а сам он медленно сползает с коня, так и не выпустив из рук уже бесполезный посох…

— Вот так все и было, Жент, вот так…

Придерживая ее левой рукой, свободной правой я стряхнул припорошивший кудри девочки снег.

— А дальше… — на лице девочки было слегка разочарованное выражение, словно я оборвал на середине занимательную сказку….

— А дальше было больно. — голос Фалка прозвучал неожиданно безжизненным, таким не похожим не голос его живого… А он продолжал:

— Дальше, большая ты наша, была битва. Сколько раз мы выстрелили десятник — два, три? Я помню смутно — зато очень хорошо запомнил прилетевший к нам огненный шар. Уж поверь старому мертвецу, девочка — сгореть заживо это очень, очень больно, больнее только, веруя в Свет, быть рабом Тьмы!

— Хватит, Фалк! — Валешка сочла нужным вмешаться — Не такие уж мы и рабы. Тем более, я тоже была там и тоже помню эти события! И первый выстрел сделали не они…

— Кэр, скажи — взгляд Жент только что рассеяно-мечтательный резко сосредоточился на мне — А ведь битва началась из-за той стрелы, так? То есть вас, вообще вас всех немертвых, убили из-за одного стрелка?! Из-за того, что он нарушил перемирие?!

Вот тебе и ребенок — об этом я и сам-то не задумывался:

— Ну… В общем да.

Жент улыбнулась. Будь я живым человеком, да что там, будь я живым драконом, я и то бы предпочел держаться от обладательницы такой улыбки как можно дальше:

— Кэр… Валешка… Фалк. Я обещаю — я найду этого гада и вырежу ему глаза, вырву печенку и скормлю ее дворовым псам!

— Хм… Жент, во-первых он уже триста лет, как мертв…

— Тогда я найду его потомков. Или родичей. Или друзей. Или потомков друзей. Вы меня спасли, и я за вас отмщу. Так во всех легендах делают.

— Э… А ты не слишком мала для мести? — Валешку, кажется, тоже смутило решение этой "маленькой" девочки.

— Сиган из соседнего двора, тоже говорил, что я еще маленькая… А я ему ухо откусила. — улыбка Жент становится еще шире, обнажая белые, и навреное очень острые зубы. Мы молча переглядываемся — кажется в этот момент мысли у нас всех одинаковые: какое счастье все-таки, что у скелетов нет ушей!

— Ладно Жент, расслабься. Сейчас для нас главное перейти перевал — хотя помнится мне, в прошлый раз это было не сложно…

— Таэр-Тарроссе… — шепот Жент почему-то будит во мне нехорошие предчувствия. И не только во мне.

— Таэр-Тарросе… Что это Жент? — не знаю, как у Вадешки это получается, но по сравнению с нами ее голос кажется почти живым, в нем даже слышится что-то вроде волнения.

— Когда вы шли здесь триста лет назад, тут не было Таэр-Тарросе. Ее построили после войны, так мне отец говорил. Это крепость. Я была там давно… больше года назад, когда отец ездил с караваном, а меня взял с собой. Кэр, вам не взять эту крепость, не взять — она больше, чем город, где я жила, а стены лишь чуть ниже этих скал…

— Да…Ну, теперь хотя бы ясно откуда взялись катапульты… — правда, боюсь это единственная хорошая новость, которая у нас есть.

Мы молчим — каждый обдумывает услышанное. Впрочем… Жент не знает какие мы брали крепости. Таэр-Тарросе, так Таэр-Тарросе…Меня же самого, например, гораздо больше интересует другое — вот какого мы не лежим в могильниках, как приличные мертвецы, а тащимся непонятно куда, непонятно зачем. Жаль только это мы точно уже никогда не узнаем.

— Киромир, чтоб тебя, ты где шлялся!

— Ну, не злись, Даровит, ну опоздал всего на две минуты!

Двое, одинаково одетых парней в кожаных фартуках, с собранными за спиной волосами: у одного светлыми, у другого ярко рыжими, сидели в углу обширной и весьма неуютной залы, заставленной столами с весьма… специфическим оборудованием…

— Ага, в следующий раз я быстрее этих гадов из-под стен дождусь, чем тебя! Полчаса осталось до начала переговоров, а амулет еще не заряжен — давай работай.

— А учитель сам что не…

Светловолосый помрачнел еще больше и непроизвольно сжал в кулаке увесистые щипцы:

— Учитель сказал, что это подло иметь такой амулет, пока у других его нет… Но я придумал — я его ему тайком подсуну или Венку попрошу, если она подарит, он не сможет отказаться, обязательно наденет — а маскировку я уже сделал, так что ничего такого он не заметит.

— А может обойдется…

— Дурак, ты Киромир, хоть и маг, но дурак — зачем они прямо перед воротами баллист натыкали, да и холмы рядом удобные, как раз для засады — пристрелят как гуся и все тут. Ну, ничего — с амулетом не пропадет, пускай хоть из катапульты бьют…

— Ладно, ладно, Даровит — хотя, конечно, за спиной у учителя — это не очень, но ты, пожалуй, прав. Значит заряжаю словом Кеннирэмено и несу Венке, так?

— Ну, да и несешь Венке… Только, чтоб тебя, Киромир! Кто из нас маг, какой Кеннирэмено! Кенниранненто — конечно же!

— Так там сила и тут сила — в чем разница-то?!

— Пустая твоя башка — вот сразу видно: целитель, да создатель, ничего в прикладной магии не смыслишь… Эх, жаль Ведовор на стенах все время — он бы лучше сделал, ну, ладно, впрочем — учись, пока я жив: Кенниранненто — это сила единовременно — тем больше энергии вложишь, тем сильнее амулет заработает: если на-полную выложишься, то пусть они хоть всем войском Запрещающий ритуал читают, наша магия все равно сильнее будет. А твое Кеннирэмено — это сила в приложении ко времени — больше вложишь дольше работать будет. Уяснил? Ладно, действуй… А я пошел, а то учитель еще что подумает — отвлеку его пока. Как сделаешь сразу к Венке, понял! Ну, давай.

И светловолосый быстрым шагом пошел к выходу… Еще несколько секунд по губам Киромира бродила мечтательная улыбка — как же, появится шанс хотя бы парой слов перемолвиться с Венкой, такой красивой и такой же холодной… Впрочем, он быстро отбросил лишни мысли и принялся за работу:

— Как там говорил Даровит: Кенниранненто — для времени, Кеннирэмено — для силы — главное не перепутать.

И взяв амулет в руки парень принялся творить волшебство…

Откуда ему знать, что все случится, как они и представляли: что учитель будет убит стрелой, подавляющей магию и что амулет, не получивший достаточно силы, не сможет передавить силу этой стрелы… Что будет битва, где не останется победителей, а трупы похоронят не разбирая, кто свой, а кто чужой… И что через триста лет, когда, наконец, сгниет укрепленная магией плоть, наконечник давно истлевшей стрелы выкатится прочь… А амулет, дождавшись своего часа выполнит свою задачу, вернув хозяина к жизни…

Глава 5

Какие мы только крепости не брали… Деревянные и каменные… Укрепленные цитадели, чуть ли не высеченные из цельной скалы, и целые города, ощетинившиеся стенами и башенками… Ну, а если же оценивать крепость, вставшую перед нами вскоре после рассвета — то ее, пожалуй, я могу сравнить ее разве что с Ладорой — Твердыней Севера, той самой цитаделью которую мы так безуспешно штурмовали последние три месяца войны… И хотя сравнение будет явно не в пользу этой Таэр-Тороссе, это вовсе не говорит о том, что нам сегодня будет легко… И, чем дольше я гляжу на крытые каменные стены, на тяжелые окованные железом ворота, на, в конце концов, возвышающуюся в глубине башню донжона… тем больше убеждаюсь, что Жент в чем-то была права… Крепость, конечно, взять можно — вот только нам, в смысле конкретно нам троим это не светит: мы там в прямом смысле этих слов костьми поляжем, расчищая дорогу для тех тысяч что пойдут следом…

— Десятник! — даже, весьма иронично относящаяся к потугам живых противостоять нам, Валешка и та, кажется, впечатлилась открывшимся видом — Я все понимаю, но разве не мы выиграли войну?

— Ну… раз все эти города, которые мы брали раньше, держат руку короля и веруют в Свет… наверное выиграли мы!

— А тогда какой… какой… какой живой догадался построить на границе с только что завоеванной территорией такую махину! Если я хоть что-то помню о том, как живые строят крепости, то здесь работы было минимум на тридцать лет!

— Валешка, боюсь сейчас гораздо больше тебя должно волновать какой немертвый эту махину, как ты говоришь, захватит, ибо у меня, пока подходящих кандидатур нет — как по мне, так тут нужно все наше осадное снаряжение, которое давно уже сгнило на руинах Ладоры и минимум месяц правильной осады!

— Я была так в этом уверена, десятник… Не знаю, как вы — но я еще помню, кто нами командует — и, клянусь… Валешка запнулась, бросив взгляд на Фалка, с интересом прислушивающегося к нашей перепалке, но упорно смотрящего куда-то в сторону — клянусь своим мечом, что для Полководца эта крепость не станет большим препятствием, чем любой из тех ручейков, что встречались у нас на пути…

— Ну, ну… Нет, ты, безусловно, права, Валешка, но… Битву у перевала, во время прошлого перехода через эти горы, мы ведь тоже выиграли — хотя врагов было почти на треть больше… Только вот, как ты объяснишь это тем пятнадцати тысячам, что остались там навсегда?

Валешка уже даже открывает рот, чтобы возразить, — но тут над войском встает тяжелый гул сигнального рога. А следом начинают перекликаться рожки поменьше — и мой в том числе: колонна распадается на две части, медленно перестраиваясь в полукольцо, и каждый десятник должен следить, чтоб не нарушился строй, чтобы десятка не отстала и не вырвалась вперед — и хотя нам ничего не угрожает, но дисциплина превыше всего… особенно в армии немертвых. А со склонов гор вокруг тем временем по одной, по две спускаются десятки внешнего охранения, спеша занять свои места в боевых порядках. В это же время вперед выдвигаются ранее державшиеся поодаль подразделения седьмой тысячи — каждый из солдат несет в руках тяжелый, в человеческий рост деревянный щит, окованный спереди железом. Кроме того, на каждую сотню приходится длинная осадная лестница с крюками на концах, чтобы цепляться за стены, — способы ведения осады неизменны, хоть триста лет назад, хоть сейчас…

Минут через десять все маневры закончены и войско выстроено напротив крепостной стены… Нам пока досталась относительно безопасная позиция — на правом фланге, около скалы — но самое подлое, что даже здесь я оставить Жент не могу! Оставить с ней кого-нибудь как раньше не выйдет — сейчас приказы отдает, наверное, лично тысячник, а сотники и тем более мы, десятники, лишь передаем их приказы по строю. Бросить мешок здесь — тоже не выйдет: уж слишком подозрительно он выглядит, а мы к сожалению не в заднем ряду — я ведь даже не знаю сколько еще сотен пройдут мимо этого места. Ну, а про то, чтобы просто отпустить девочку одну, и речи нет — с минуты на минуту нас пошлют в атаку и ее просто зарубит первый же встречный солдат — а выбраться незаметно невозможно — наша сотня стоит не с краю, а между двух других!

— Десятник — Фалк резко оборачивается ко мне, указывая куда-то вбок — смотрите…

Протяжный голос рога и топот тысяч ног заглушают его слова — штурм начался… Три тысячи воинов, удерживая линию строя со всех ног бросаются к возвышающейся впереди стене — а в ответ настоящим ливнем сыплются стрелы и арбалетные болты… к несчастью для защитников крепости абсолютно для нас безвредные… Сто метров… Стрелы, наконец, находят первую добычу — они не могут убить, но сбивают с шага, ломая строй… Пятьдесят метров… Солдаты, все как один, повинуясь сигналу рога вскидывают над головами щиты, заранее готовясь к встрече с наверняка припасенными тяжелыми камнями — единственному, что может навредить немертвому войску… Десять метров… Еще чуть-чуть и… Но в это мгновение, когда осталась каких-то десять шагов до сих пор ровный строй ломается и вместо ровных рядов до стен докатывается перемешанная куча из костей, доспехов и осадных щитов… А сверху уже сыплются смертоносные камни, ломая в равной мере что не такие уж и прочные бронзовые доспехи, что хрупкие кости…

— Кэр, там же лед! Они… они наверняка несколько дней подряд заливали водой подножие стен — и теперь там ледяная корка! — даже не ясно восхищена ли Валешка изобретательностью живых, или, напротив, в ярости от их коварной уловки.

— Седьмая и половина восьмой тысячи в расход… Если не отдадут приказ отступать — девятую постигнет та же участь! Боюсь, Валешка, сегодня у твоего Полководца не самый удачный день… Ты что-то хотел сказать Фалк? — я тут же перевожу тему, на желая связываться с задетой за жи… в общем сильно задетой Валешкой.

Фалк же по-прежнему бесстрастен — похоже гибель соратников его не то, что не трогает — даже радует. Нет, я согласен, что мы, конечно, не на той стороне в этой битве — но… все-таки как никак это наши товарищи, пусть, как и мы, уже мертвые.

— Взгляните на ту скалу, десятник! Видите, вон там, между двумя выступами. Эта расщелина, на мой взгляд, слишком мала для солдата, но думаю, маленькая наша, сможет в нее залезть при желании. Полагаю, вряд ли здесь есть более безопасное место в данный момент.

Да уж… штурм штурмом — но главная наша проблема не в этом и, по всей строгости, кстати, это я должен был думать над ее решением, а никак не Фалк! Да… думаю будь у меня кожа — сейчас бы был красным, как рак… Впрочем — самокритика потом, сначала просто критика. Идея-то, безусловно, хорошая, но вот только как бы добраться до скалы, не привлекая внимания сотников… Впрочем, думать мне приходится лишь несколько секунд — затем в дело вмешивается подарок судьбы… весом в полтонны. И еще один, а затем еще штук десять — катапульт в крепости явно в достатке — зачем их тут только держат?!

Впрочем, вчерашний опыт явно пошел нашим командирам на пользу — в этот раз стоило первому камню рассечь воздух, как тут же затрубили отход и, мы, уже не держа строй, бросились назад — как можно скорее выходя из зоны обстрела. И даже отсюда я если и не слышал, то очень хорошо представлял, как радуются защитники крепости…

— Кэр! Кэр! — вот девчонка! Я же сказал на понятном для нее языке — сидеть тихо и не высовываться! Так нет: орет чуть ли не на всю сотню, да еще и стоит в полный рост, на фоне этой расщелины! Хорошо хоть сотник далеко — кажется, получает новые указания от тысячника…

— Жент, я тебе что сказал! Пропадешь же, глупая! А ну, ложись, пока тебя не заметили!

— Кэр, там проход! Я вспомнила — мне о нем Варид рассказывал! — это я все еще недостаточно знаю язык, или она и в самом деле несет бессмыслицу?

— Тише, тише — я не глухой. Давай спокойно: какой проход — это раз? Какой Варид — это два? И что вспомнила — это три?

— К крепости! Я когда здесь была, подралась с Варидом, он здесь живет — а потом он мне рассказал об этой расщелине, что он в нее лазал и что она ведет в обход передней стены, вот!

— Все равно не понял, Жент, — мы медленно соображаем, объясни еще. Хотя нет, давай так: я позову Валешку — и ты объяснишь ей.

Надо ли говорить, что привлеченная в качестве эксперта Валешка поняла все с первого раза и без всяких вопросов:

— Значит так. Варид — это ее товарищ местный. Он ей когда-то рассказывал об этой расщелине, что, дескать, через нее ребенок — взрослый здесь не пролезет, не ободравшись до крови, так вот ребенок может в обход дозорных добраться до боковой стены крепости, а потом вдоль стенки выйти ко вторым воротам на той стороне. Видимо, он сам там бегал — иначе откуда ему знать. Об этом знают многие — но никто не заботится, взрослый, как я уже говорила не пройдет — а дети хотят и бегают, не охрану же ставить…

— Понятно. И ты думаешь…

— Да, десятник — немертвый тут пролезет. Во всяком случае без доспехов точно пролезет. А их можно нести над головой — там расщелина шире.

— Понятно… Ладно, можешь идти, Валешка. — я поворачиваюсь обратно к девочке — Жент, а Жент, скажи: ну вот зачем… Ты ведь могла просто промолчать, мы бы никогда не догадались спросить — а теперь… Мы же убьем там всех в этой крепости. И твоего друга наверное тоже убьем.

— А если бы я промолчала, убили бы вас! — мне кажется или она готова расплакаться! — Или еще кого-нибудь из ваших! А вы… вы хорошие! У вас только главный злой — это он приказал город разрушить, а вы не хотели — я же видела! И если бы я не сказала, я бы вас предала — а друзей предавать нельзя… никогда! — Жент не выдерживает и закрывает глаза руками

— Спасибо… Спасибо… — Я отнимаю ее ладони от лица и несколько секунд смотрю в еще полные слез глаза. Бедная, бедная маленькая девочка — ну вот за что ей все это: сначала мы, теперь этот выбор между живыми и мертвыми — я же знаю, что она еще не раз пожалеет потом о нем. И первый раз будет очень, очень скоро… как только мы зальем кровью эту хваленую Таэр-Тороссе.

Нож рассекает воздух с тихим свистом — молодой парень в кольчуге, только что вышедший из-за поворота даже не успевает понять, что именно происходит. Он просто хрипя и, хватаясь за горло оседает на пол… Второго стражника подводит его человеческая природа — казалось, бы раз нож метнули сзади надо рвануться прочь, за спасительный угол… Увы, как и любой живой его на месте — он оборачивается, чтобы посмотреть — тем самым подставляя незащищенное лицо второму ножу. В этом преимущество немертвых: среди нас нет левшей и правшей — мы одинаково хорошо владеем всеми частями своего тела. Ну, а на веревке можно удержаться и одними ногами…

Впрочем, на такие же… ну, ладно почти такие же фокусы Фалк был способен и при жизни — надо признать с ножами он всегда обращался лучше, чем со своей любимой булавой. "Почти" — потому что метать ножи с двух рук, вися на высоте четвертого этажа, ему все-таки не приходилось. Закончив с патрульными на стенах, Фалк делает знак рукой, дескать, все готово, и исчезает в окне верхней галереи. Выждав, для верности пару секунд один из солдат разряжает в окно второй… хм, осадный арбалет что ли? Не знаю, честно, как обозвать эти чудовищные устройства, способные забросить крюк с привязанной к нему веревкой на пятнадцатиметровую высоту. Но, что польза от них явная — так это точно, не знаю, правда, помогли бы они нам в Ладоре — там стены все-таки повыше были… но здесь они пришлись очень и очень кстати.

Через пару минут я уже стою рядом с Фалком — тот за это время успел и трос как надо закрепить и ножи вытащить и, главное отыскать удобный темный угол — как не хочется Жент провести в опостылевшем мешке еще пару часов, но все же придется — минимум, пока не закончится штурм. Ну, а пока она наслаждается хотя бы минуткой свободы, разминая затекшие за этот день ноги — пока что у нее не то, что ходить, а даже стоять не получается. Впрочем, осматриваться и сыпать вопросами по сторонам ей это совершенно не мешает. Да что там, ей не мешают даже солдаты второй и пятой десяток, один за другим взбирающиеся на стены… Я думаю, кстати, не вызывает сомнений, что мы не полезли сюда в гордом одиночестве, никого не предупредив? Хорошим бы был я десятником, если бы выкинул такой трюк…. Нет уж — все по правилам: раз время не ждет и предупредить командование я уже не успевал, пришлось по собственной инициативе поднимать две соседние десятки, в первую очередь, конечно, вторую, которой только что в преддверие нового штурма выдали эти чудо-арбалеты — и, оставив, Валешку дожидаться так и не вернувшегося сотника совершать марш-бросок через расщелину. Вряд ли стоит описывать, как мы боком лезли через эту… ну, фактически, просто большую трещину в скале — Жент явно переборщила, утверждая, что тут можно пролезть ободравшись до крови: у нас одни кости и то постоянно чиркали об камни… Впрочем, честно говоря, немертвым от этого ни горячо ни холодно — главное броню и одежду не испортить: ее чинить негде будет…

… -Эй, Кэр… — нет определенно мы плохо влияем на ребенка! Вместо того, чтобы падать в обморок от ужаса, в страхе отворачиваться или хотя бы просто скорчиться от отвращения, наша подопечная разглядывает свежие трупы, как нечто само собой разумеющееся, с интересом изучая раны.

— Скажи, как вы их убили? От мечей остаются другие следы, да и на стрелы это не похоже…

Вот оно разлагающее влияние сил Тьмы — девочка с нами всего две недели а уже спрашивает про трупы и способы убийства! Хотя, я думаю с учетом того, кого она спрашивает — суть вопроса уже не играет большой роли.

— Все просто, Жент — это следы от метательных ножей. Фалк с ними здорово обращается.

— А… Но, Кэр… Разве ножи это воинское оружие? Отец тоже хорошо их кидает… кидал — Жент до скрипа стиснула зубы, но все-таки продолжила, она, замечу, вообще неожиданно быстро оправляется от потерь — вон даже от тех слез, что были пятнадцать минут назад, не осталось никаких следов — Он даже меня обещал научить, но использовал их всегда только для охоты, а в бою… ну, как вы — мечом и щитом…

— Зря ты так, Жент, зря… Видел я один раз, как такой вот ножичек почти решил судьбу войны, а ты… не воинское оружие… Э, спокойно, не надо сверкать глазами — у нас времени на разговоры нет — там наших наверное уже под стенами бьют… Хотя, ладно, все равно без приказа выдвигаться не будем — стену заняли и ждем. Значит слушай: дело было как раз у этого перевала — там, где мы последний город брали. Получилась фактически, эпическая сцена — стоят две армии друг напротив друга и ждут команды… А командиры толи миром дело хотят уладить, толи не знаю что — в общем медлят. Ну, тогда вперед и вышел один из северян — дескать, решим все в поединке, нечего людей за зря класть… А ему навстречу наш лучший боец, помнится Верном его звали — в особом фаворе у главного маршала, нынешнего полководца то есть, ходил, ни одного поединка еще не проиграл.

— И они бились в честном бою?! — Жент, кажется, восприняла эту историю, как красивую сказку…

— Ну, да… почти. Только в этом Верне было два с хвостиком метра роста и еще прибавь панцирь с кольчугой. А у северянина даже щита не было.

— Это же… это подло!

— Ну, ну. Только северянин победил. Он просто дождался, пока эта куча железа окажется в двух метрах, и метнул один такой маленький ножичек — прямо в глазную щель. Попал. И убил, кстати.

— А почему вы тогда не ушли? — Теперь мне, похоже, удалось ее удивить — такого в сказках не бывает.

— Ну, видишь ли… В общем, хотя мы и проиграли поединок, на тут же правом фланге завязался бой и всем стало не до правил… Зато, кстати, пока они дрались, мы успели развернуть хотя бы часть баллист… Не смотри так, Жент, я и правда не знаю, что там случилось — и кто бой начал не знаю… А ведь был, был шанс закончить эту войну, так и не начав ее…

— Был. — Фалк смотрит куда-то в стену, неожиданно человеческим жестом, поглаживая рукоять одного из своих ножей. — Был, десятник, наверняка был. И я даже, кажется, помню, кто нас его лишил… Просто всего за несколько часов до той битвы, маршал Бере поставил брата того самого поединщика командовать передовой тысячей полка правой руки — тот наверное и вспылил, когда брата убили… Я тогда как раз при той тысяче был — я знаю, видел. Впрочем, не волнуйся об этом так — если бы этого не случилось, они бы ударили нам в спину… Тьма не знает чести… Я… так считаю.

Фалк прежний бы сказал "я верю". Разница в слово — но какие перемены стоят за этим…

— Фалк, скажи, ты ведь научишь меня так метать ножи, да? — голос Жент нарушает, установившееся было молчание. Сам священник, подумав секунды, кивает и спрашивает:

— А зачем тебе, большая ты наша?

На губах Жент играет та же улыбка, что и вчера ночью — она медленно переводит взгляд с Фалка на меня и обратно:

— А как иначе я смогу спасти вас? Ну, в смысле убить вашего господи…

Жент закусывает губу от боли и неожиданности, когда моя рука железной хваткой стискивает ее плечо…

— Молчи, Жент, прошу, молчи. И никогда не произноси это при нас, пожалуйста… Я не хочу убивать тебя, очень не хочу…

Жент смотрит на меня со страхом… а потом неожиданно кивает:

— Я понимаю… Но я обязательно спасу вас… Обещаю…

Когда, в легендах или хрониках говорится о битвах и сражениях, обычно упоминается что-то вроде "пляски стали" или "танца смерти", ну или хотя бы "порхающего в воздухе клинка"… К несчастью, мы подходим к таким вещам гораздо приземлённее. Все эти блоки, стойки и пируэты для живых, а мы предпочитаем скорость и эффективность. Та же Валешка, к примеру: два удара — один труп. Сзади нее уже прямо-таки кровавый след тянется… Хотя строем у нас все-таки лучше выходит, чем по одному — просто мы работаем, куда слаженнее живых. Люди не попадают в ритм, мешают друг другу, или просто боятся попасть под удар, подставляя тем самым других. А к немертвым все это не относится постольку поскольку. Впрочем, это вовсе не значит, что бой был легким — гарнизон оказался вполне достоин своей крепости… Особенно плохо, приходилось в обширных залах и комнатах — там, где у людей было пространство для маневра. Мне, например в одной из таких стычек, оставили дыру под глазом: арбалетный болт прошиб череп насквозь… Впрочем, нам было чем ответить — во-первых, есть Фалк с его ножами, которые, боюсь, уже не отчистить от крови, а во-вторых и мы знаем с какого конца луки и арбалеты держать, так что стоило нам добраться до оружия, как гарнизону пришлось несладко — будь ты хоть трижды снайпером, немертвого-то из лука не убьешь, а он тебя, как нечего делать.

… Бой кончился неожиданно. Только что мы еще кого-то рубили, я оставив меч в грудной клетке одного мечника, второго вообще душил голыми руками — хорошо, кстати получилось. Правда, Валешка его все равно прирезала, но ценный опыт надо запомнить — удары-то у нас так себе, кости слишком легкие… хотя, конечно, есть еще и бронированные перчатки… А вот, чтобы сломать шею или просто придушить живого силы как раз хватает. Хотя лучше бы проверить. И тут-то, только я хотел ради эксперимента, а заодно по той причине, что мечник с моим мечом завалился куда-то в бок, выпав из радиуса досягаемости, придушить еще одного живого, как выяснилось, что они кончились — последних двоих в зале только что порубили у другого входа, откуда вывалилось пятерка весьма потрепанных солдат… Очень, очень знакомых солдат…

— Третий десяток нашей сотни — помните их? — Валешка рассматривает содат не менее пристально, чем я. Благо это первый наша встреча после того памятного обстрела в ущелье. А вопросов после показухи со знаменем у нас накопилось немало. Я, кстати, вообще думал, что их обратно в землю закопают за такую самодеятельность… Но господин решил иначе: и к моменту этой осады знамена стали мелькать в поле зрения все чаще и чаще. Так что сейчас у меня был первый реальный шанс узнать, как же относится наш повелитель к мыслящим немертвым, — а в том, что среди них есть изменившиеся тем же образом, что и мы, я нисколько не сомневался. Да, заодно можно и выяснить, как именно они сюда попали — впереди же должна быть передняя стена крепости и куча злых врагов, а никак не свои силы… Точнее свои тоже должны быть — но под стеной и в состоянии "восстановлению не подлежат":

— Приветствую. Как вы обогнали нас? Как осада?

— Все живые на стене мертвы… Мы шли следом за вами, но потом срезали через двор… На стенах уже были наши — первая атака, как оказалось, была лишь прикрытием, потом в бой пошли настоящие силы, а трупы павших помогли им не скользить на льду. Под атакой с двух сторон их оборона быстро захлебнулась. Да, вашу десятку срочно хотел видеть сотник — вам приказано ожидать его. А как у вас — все ли убиты внутри боковой стены?

Чтобы понять, что он подвергся изменениям мне достаточно было лишь услышать его голос — все остальное: построение предложений, более плавная, чем у обычного немертвого речь — все это лишь усилило мою уверенность. Он такой же, как мы.

— Убиты все. Благодарю за переданный приказ. Меня зовут Кэр. А ваш имя, десятник?

— Я… — перед глазами встала та ночь, когда такой же вопрос я задал Валешке — ну, что ж вот сейчас нас и станет четверо…

— Да, я помню… помню! Мое имя…

Крик полный гнева и боли не дал ему закончить… Из третьего прохода, ведущего откуда-то с внутреннего двора один за другим выбежали трое людей. Перепачканных кровью, наверняка раненных, но живых людей. И прежде, чем я успел сказать лишь слово, мой уже почти новый знакомый рванулся наперерез, вскидывая меч…

Живой, бежавший первым, даже не сбился с шага — просто изогнулся уходя от удара, а сам как бы походя одним ударом отделил череп от шеи… И все… лишь грохот доспехов, которые вместе с костями рассыпаются по каменным плитам пола.

Следом за троицей беглецов уже были слышны шаги погони… не успевающей на доли секунды. Ибо двух моих бойцов и трех солдат из третьего десятка смели тут же, на одном дыхании… Нож, брошенный, оказавшимся наиболее удаленным от врагов, Фалком лишь звякнул о нагрудник одного из живых… Я уже ясно видел, как эти трое раздавят всех, кто встанет на их пути и-таки прорвутся — уж не знаю куда… Впрочем, это знание бессмысленно для таких, как мы: я все равно встал между ними дверью — во-первых, таков был мой долг, во-вторых… никто не смеет убивать моих солдат. Не важно живые они или немертвые.

Меня бы смели… Так же, как и того десятника — мимоходом. Но тут в дело вступила Валешка… Задний из тройки попробовал было отмахнуться от нее, как и от других наших… и покатился по полу, зажимая обрубок правой руки… второй уже обернулся готовясь к бою, как нож ударился ему в шлем, отвлекая внимание… Надо ли говорить, что Валешке хватило этих мгновений… Впрочем, последнему оставшемуся тоже хватило. Меня он просто обошел — отбив удар с такой силой, что на пол посыпались искры, а мне чуть не сломало кость руки…

А затем на его пути встал сотник. Честно, говоря живому просто не повезло, что сотник прибыл именно поэтому коридору — сверни человек в сторону внешней стены и прожил бы дольше, а так… Мечи скрестились еще раз и тут же за спиной сотника тренькнули арбалетные тетивы. Но человек еще был жив, пока сотник ударом рукояти не сломал ему шею. И все кончилось.

— Разговор не терпит отлагательств, десятник. — воины первой десятки прочесывают коридоры в поисках таких же выживших — все же в гарнизоне помимо просто хороших солдат, оказались еще и матерые ветераны, каждый из которых стоит пяти немертвых. Вот с ними-то нам к несчастью и довелось столкнуться, хотя большинство все же полегло от рук Черного полководца, когда он лично повел солдат на приступ. Все это мы узнаем, пока сотник как обычно быстро и резко раздает приказы — лишь затем он обращается к нам.

— Сначала вы опознали гвардейца. Теперь нашли обходной путь в крепость. Все это наводит на мысли, десятник. На странные мысли. — мы переглядываемся с Фалком и Валешкой — приказа не убивать своих все еще не было — на крайний случай, может, прорвемся, а там будь что будет.

— Черный полководец хочет видеть вас. Немедленно. Выберите лучшего бойца из десятки и отправляетесь к нему. — слова падают на нас, как камни на осаждающих. Полководец? Зачем? Убить? Наградить? Пустить на опыты? Сотнику, кажется, видны наши сомнения — хотя как? Мимики-то у нас нет!

— У него есть для вас… поручение. Так случилось, десятник, что именно моя сотня стала источником наиболее умелых бойцов в этой армии. Один уничтожил катапульты в горах — другой отыскал проход в крепость и самостоятельно занял стену. Вы гораздо лучше обычных бойцов, хотя это и удивительно. Так что вы нужны господину для… особых целей. А теперь идите и побыстрее… Ах, да… Еще одно, десятник… — я уже сделавший было шаг к выходу, поворачиваюсь обратно:

— Лучше оставьте девчонку здесь. И уберите руку с меча — это приказ. И он касается всех, понятно? Вот вам совет, десятник Кэр, не считайте командира идиотом — даже если он мертв. Я обладал относительной свободой воли еще до того, как вас подняли из могилы, так что не надо делать из меня дурака. Или вы думаете у обычных солдат хватит ума набрать во фляжку свежей воды? — будь он человеком, сейчас бы победно улыбался

— Вы знали. Все это время… — на большее меня просто не хватает… Неужели это — конец…

— Знал. И буду знать, что бы вы не сделали в дальнейшем. Но я не собираюсь вам мешать. Я солдат — а солдаты воюют с солдатами, а не с детьми. Понятно? Я позабочусь о вашей подопечной, будьте уверены. И сделаю все, чтобы об этом никто не узнал… Хотя тысячник тоже не идиот, а Полководец — тем более… А теперь идите десятник — ваши бойцы покажут мне, где девчонка… — о, как я мог быть столь слеп! Как я мог думать, что спрячу Жент и никто не узнает о ней… Что смогу обмануть всех и… И главное как же мне должно было повезти — что сотник окажется более человечным, чем я даже мог себе представить… Без него, боюсь, мы бы погорели уже на первом марше — тогда с водой… Живой сейчас начал бы долго сомневаться: верить, не верить… но я не живой, я — немертвый. И как я уже говорил — доверие есть смысл нашего существование

— Я верю вам, командир И…ее зовут Жент.

— Я знаю: и то, и другое. Не заставляете Полководца ждать, десятник. И лучше вернитесь целым — мне показалось, что эта живая привязалась к вам.

— Слушаюсь, командир.

Грохот осыпающихся камней стал аккомпанементом к моим словам… Кажется, кто-то додумался использовать катапульты живых для осады их же собственного донжона….

Конец первой части.