Первая книга здесь: https://author.today/work/259093
Говорят, что слово «ёкаргане» или «ёккарганай» пришло из бурятского языка, но происхождение его смутно.
Может быть, в древние времена какой-нибудь попаданец в Бурятию стоял вот так же, как я? Глядел в небо и громко ругался:
— Ёкарный бабай!
Я старался больше не материться среди своих, но цензурные слова кончились даже не начавшись. Потому что дракон в небе над лагерем был один. Мелкий такой. Маленький чёрный дракон.
И одинокая фигура у него на спине тоже была чёрной, шёлковой, с высокой шапкой на голове, слегка похожей на лебедя.
— Ёб… — начал я.
Но всё-таки как-то вырулил на бабая.
— Переговорщик летит, — вынес вердикт Майман. — Колдуняки решили сначала поговорить с нами, а потом уже убивать. И чего тянут? У меня волки застоялись, драки хотят.
Я промолчал, всматриваясь в подозрительно знакомый силуэт дракона.
Да неужели?
— Майман, а ведь это Ниса.
— Ну, я бы не поручился, — отозвался вожак волков. — Но дракон молодой, да. Мелкий ещё. И лапы топырит похоже.
Все наши рассредоточились по кустам, только огромный Майман остался стоять рядом со мной, посреди поспешно эвакуированного лагеря.
У меня был драконий меч, и молний я не боялся. Маймана же удерживали на месте природные наглость и любопытство.
Возраст у него был матёрый, но ещё деятельный — три дюжины зим. Самое то подвиги совершать. А страх смерти…
Я понимал примерно, что происходит сейчас в голове у Маймана. Он не верил в смерть. Обманула она его уже один раз, не взяла.
Вожак волков должен был геройски погибнуть в долине Эрлу. Наверное, он уже попрощался с жизнью так, как положено в традициях вольных племён.
Но вмешался Ичин с его шаманскими штуками, и вывел остатки воинов рода волка едва не силой.
Я слушал потом у костра, как они отступали, и это было похоже на чудо.
Волки и барсы не бросили тех, кто остался без крылатых зверей. Тащили за собой, прикрывали. Это было не бегство, а именно слаженное отступление, корректируемое звуком варгана. И такого здешние воины ещё не знали.
Ичин пошёл против правил — правила воинов красной кости предписывали умереть, но не отступать. Однако шаман решил для себя: пусть грех отступления будет только на нём, зато люди останутся живы.
После он собирался отказаться от командования, тем более что рана у него была колдовская, опасная. Но тут появился я и всё испортил.
И сейчас Ичин сидел в засаде, готовый послать в воздух своим варганом крылатый отряд, обученный биться с колдунами новым оружием.
А Майман, не ощутивший греха отступления — ведь барсы увлекли волков за собой, прикрыли, отжали к горам — поверил в то, что смерть не его баба. И рвался теперь пощупать её за вымя.
Мы стояли с ним, как два тополя на пустыре. Юрты и аилы топорщили кедровые кости жердей, дымил полупогасший костёр. И тишина…
— Думаю, ты прав — это переговорщик, — сказал я, поразмыслив. — Летит на нашем же драконе. Боюсь, что это Нишай.
— А чего в этом удивительного? — повёл широченными плечами Майман. — Если колдуняки помогли ему восстановить магию — ему и сподручнее. Он всё тут у нас знает.
— В том-то и дело, что знает, — кивнул я. — И понимает, что торговаться мы с ним не будем. Нет у нас никаких торгашеских целей. Тогда зачем он летит?
— А чего ты за него беспокоишься? — удивился Майман. — Пусть летит. Ещё раз поймаем. Но теперь уже — только в мешок, — и он расплылся в доброй людоедской улыбке. — Ты ж, поди, наигрался уже в мудрого зайца? Не со всеми можно быть мудрым.
— А с кем нельзя?
Я нахмурился: не любил, когда меня пытаются поучать. И вопрос выбрал такой, чтобы вожак волков заткнулся.
Он и заткнулся минуты на две.
Думал — вообще не ответит, но когда дракон, сделав над нами пару кругов, нагло пошёл на снижение, Майман сказал неожиданно серьёзно:
— Если у волчонка дурной хозяин, волк вырастает злым, негодным к работе. Так и у человека: как воспитали, таков и будет.
— И не перевоспитать? — спросил я с улыбкой.
— Ты ж не сумел? — рассмеялся Майман. — Значит — только в мешок! Ты не злись, Кай. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А хорошая казнь нам нужна, она поднимет дух воинов. Это ты у нас — заяц Тенгри, а мы — простые дикие волки. Нам от врага нужна только кровь. Видал, как крылатые волки драконью кровь жрут? Они испокон враждуют с драконами. Вот так и мы. Мы радуемся крови врагов. Это лучшее лекарство для тех, проиграл битву.
Я кивнул. Понимал, о чём он говорит.
Человек, если не держать его в ежовых лапах культуры и закона — довольно дикая и кровожадная тварь. И он по-детски любит и лелеет эту свою кровожадность. Дай моим соплеменникам волю, воевать, не слезая с дивана, всех бы поубивали*.
Ниса приземлилась, растопырив лапы, как котёнок, которого держат за шкирку.
Нишай начал было красиво спрыгивать. Но драконица, вспомнив, что у меня в поясном мешке всегда есть вкусняшки, кинулась «обниматься», и колдун едва не свалился, разрушив торжественность момента.
Ниса ткнулась в меня мордой и закурлыкала: мол, я же — молодец, да?
Подавив очередное некрасивое слово, я сунул ей в пасть руку по локоть, чтобы положить на язык кусочек сушёного мяса. (Иначе дракона и не побалуешь, инстинкты у него, понимаешь…) И стал гладить глупую животину, громко поминая бабая.
Конечно, Ниса молодец. Она думала, что Нишай — свой в доску, покатала…
Колдун выпрямился, отряхнулся и уставился на меня.
Он был в длинной рубахе из чёрного шёлка, в вышитых по бокам кожаных штанах, в плаще, подбитом собольим мехом, в новеньких сапогах из драконьей кожи.
В общем, при параде, чего нельзя было сказать обо мне.
Но свой драконий меч Нишай потерял, на поясе у него висел сейчас обычный гнутый найманский.
А мой меч в простых деревянных ножнах был синей драконьей стали. Это нас уравнивало. Ведь красивый петух — не факт, что побьёт боевого.
Мы с Нишаем молчали, разглядывая друг друга, и Майман решил, что переговоры придётся начинать ему.
Обязанности вождя приучили огромного волка к вежливости, и он протянул руку к лапнику, уложенному возле едва теплящегося костра:
— Ну, садись, колдун, — сказал, скалясь и изображая доброжелательность. — Хорошо тебе? Я тебе на ветки — сразу мешок могу постелить. Чтобы не доставать потом.
Нишай на оскорбление даже бровью не повёл. Он продолжал разглядывать меня, словно я был статуей Аполлона из музея.
— Ну? — спросил я. — Чего уставился?
Колдун покачал головой.
— Ты не похож на дикарей. Не похож на караванщиков. Не похож на найманов, хотя я знаю много разных родов, чьи воины стали нашими, получив печати. Кто ты, Кай?
— А какая тебе, еб…б… лин, разница? — удивился я. — Я так понимаю, что ты рассказал Шудуру про лагерь, а тот за это вернул тебе силу?
— Нет, — покачал головой Нишай. — Силу я вернул себе сам.
— Ну, допустим, — я с шипением выдохнул, гася гнев.
— Злишься? — спросил колдун.
— Конечно, злюсь. Ты, мерзавец, мало того, что сбежал, когда тебя пожалели и руки вязать не стали, а ещё и Нису увёл. Она, глупая, верит всем подряд.
— Это — не боевой зверь, — развёл руками Нишай. — Их так воспитывают, чтобы могли возить разных всадников. Теперь уже не исправишь.
Он опустил глаза к моим сапогам, тоже драконьим. Потом поднял.
— Хочешь, я поклянусь не вредить тебе, Кай? — сказал он тихо. — Мы побратаемся и обменяемся татуировками. И пусть скорпион на моём лице укусит меня в язык, если нарушу слово.
Я тоже посмотрел ему на сапоги. Что за бред он несёт? А сапоги при чём?
— Не понял? — сказал Майман и вскинул руку вверх.
Вякнул варган, и кусты зашевелились, а небо потемнело от рванувшихся вверх крылатых волков.
Но драться было пока не с кем, и волки стали снижаться, кружа над нами.
А вот люди Айнура, это они возились в кустах, сообразив, что атака началась, с криками кинулись к нам.
Никто не понимал, что происходит, но поучаствовать хотелось всем: боевые кличи, мечи наголо, впереди красный от натуги Симар с бревном на перевес…
Нишай даже не вздрогнул.
— Зачем ты удрал, если не собираешься воевать со мной? — спросил я.
— Не хочу жить с верёвками на руках! — выдохнул колдун неожиданно зло. — Я не раб! Я сам пришёл к вам! Свободным!
Кусты всё трещали…
Я оглянулся. Айнур шёл рядом с Симаром. Меч он держал так, словно намеревался тут же проткнуть колдуна.
Но второй сигнал варгана, призывающий к атаке, не прозвучал.
Мало того, воины родов волка и барса стали приземляться вокруг нас, загораживая от людей Айнура.
Нишай был абсолютным злом для всех наших воинов. Но вольные племена уважали личную смелость и оценили наглое возвращение колдуна.
Заволновалась и Ниса, ощутив угрозу в людях с блестящими палками. Она жалобно закурлыкала, и из-за камня с рычанием вылетел Мавик.
Я его прогнал, чтобы не путался под ногами, но волк затаился поблизости и изображал охранника. Теперь он взялся защищать драконицу. Кино и немцы… Он же её вчера сожрать хотел.
Мавик раскинул крылья, оскалился, и крылатые волки заволновались.
Мой бандит регулярно пытался оспаривать власть у Гиреша. Его злость переполошила половину стаи.
Люди Айнура остановились. У волков бывает что-то вроде приступов бешенства, и тут лучше было поостеречься.
Волчьи всадники тоже не хотели схватки со своими. Они стали успокаивать зверей.
Заворчал Гиреш, окорачивая самых бойких. Только Мавик всё петушился, загораживая крыльями Нису.
— Бред какой-то, — сказал я. — Нишай, ты понимаешь, что мы из-за тебя лагерь свернули? Мы думали, что к нам колдуны летят, чтобы сжечь тут всё! Ты идиот?
— Я могу долечить руку Ичина, — колдун говорил с застывшим от напряжения лицом. Да, он понимал, чем может закончиться его самодеятельность. — Могу снять печать с Йорда. Мне это вполне по силам.
Слова про бабая содержали слишком мало экспрессии, а больше мне ничего в голову не шло, и я молчал, ожидая, что ещё выдаст колдун.
— А чего вы горшки раскидали? — раздалось у меня над ухом. — Не хорошо!
Я обернулся.
Счастливый Истэчи — рожа у него едва не трескалась от улыбки — держал в руках горшок с зелёной шишкой растущего мира.
— Я по лесу иду: смотрю — наши горшки под кустом стоят! — сообщил он всё с той же идиотской улыбкой. (Явно проснулся в лесу со своей рыжей и лимон забыл съесть.) — Лапником как попало завалены. А этот — светится сквозь лапник…
Нишай рванул с плеч плащ и кинулся к Истэчи.
Он выхватил из рук моего любвеобильного приятеля горшок и закутал в шёлк, отделанный горностаем.
— Его же нельзя на солнечный свет! — прошептал колдун, баюкая семя. — Ну как я мог не вернуться? Вы же его угробите!
Он опустился на колени, поставил горшок на землю и стал плотнее закутывать в лёгкую ткань.
Я снял с плеч куртку, только сейчас вспомнив, что стянул её с Тоша. Остался заяц без куртки…
— На вот, — протянул куртку Нишаю. — Накинь сверху. Шёлк просвечивает.
Айнур наконец протолкался ко мне сквозь волчьих всадников. Его меч уже был в ножнах. Через своих не ходят с мечом наголо.
— И тебе руку вылечу, — сказал Нишай, быстро резанув нашего предводителя глазами. — Сломаю и сращу заново. Через месяц ты сможешь держать меч. Как раньше.
Айнур открыл рот и закрыл.
— Я видел терия Вердена, — Нишай накрыл курткой росток и выпрямился. — Говорил с ним. В месяц марала на перевал прибудет Нордай, сын императора, чтобы пройти воинский сон в Белой горе. Если Дьайачы пустят сына императора в Белую гору, перевал может открыться. Брать перевал нужно до приезда Нордая. После — будет поздно.
Айнур заморгал от неожиданности, нахмурился.
— У меня не было выхода, — сказал Нишай, примиряюще поднимая ладони. — Я должен был срочно лететь в саха. Иначе к вам нагрянул бы сам Шудур с проверкой и верными колдунами. Вы похитили из саха моего двойника, увели воинов, охранявших юрту. Шудур ощутил себя оскорблённым: он ждал от меня визита и не дождался его. Он был готов мстить за оскорбление. А вся его месть — это напасть сверху, пока враги спят. Мне пришлось лететь так быстро, как могла Ниса, чтобы утихомирить Шудура. Я не смог бы вам этого объяснить.
— Ну объясняй сейчас, — я кивнул на костёр.
Майман с готовностью расстелил на куче лапника свой мешок. Нишай взглянул и уселся прямо на него — с прямой спиной и таким независимым видом, словно сидел на кошме на самом почётном месте.
— Я вернулся вовремя, — начал он. — Застукал Шудура прямо у себя в юрте. Пришлось оставить там для охраны последних драконьих воинов, что ты не успел подчинить себе, Кай. У меня их осталось двое. Но юрта нужна мне, как знак, что я жив и Шудуру незачем соваться в мои дела.
— О чём вы говорили? — спросил я и сел рядом.
Айнур засопел, но тоже уселся на лапник. И остальные воины стали устраиваться возле костра по старшинству. Только Майман остался стоять, нависая надо мной и Нишаем.
— О власти, о чём ещё? — пожал плечами колдун. — Терию Вердену не даёт покоя Огненный перевал и сгинувший в нём Эрген.
— Сгинувший? — удивился я.
— В книгах по магии написано, что перевал — это мост для тех, чьё сердце открыто миру. А воины носят в своём сердце ножи, как в ножнах. И каждый раз, покидая ножны и возвращаясь в них, сердце воина истекает кровью. Перевал не пускает воинов в город караванщиков. Никогда ещё не пускал.
— Так значит, Эрген погиб?
— Я не знаю.
— А где он тогда?
— Где угодно, только не в волшебном городе, куда отправляются караванщики. Может, он в царстве Эрлика или в каком-то ином жестоком мире, вроде нашего. Но завидовать ему я бы не стал.
— Так значит, и терий Верден не сможет захватить город за перевалом? Ведь он же воин?
— Здесь всё сложнее, Кай. Страшноликий и Страшноголовый Адджер — император, милостью самого Эрлика. Людям Огненный перевал не по зубам, но кто знает силу вкладки подземного мира? И кто знает, не погубит ли терий Верден весь наш мир в этой битве? Перевал страшен, я был там и подходил к нему достаточно близко.
— Хорошо, — кивнул я. — А с терием Верденом ты говорил?
— Да. Он тоже не мог уснуть этой ночью. Я заверил его, что чищу здешние горы от духов и подчиняю печатями дикарей. На какое-то время от нас отстанут. Но нужно быть начеку, в месяц марала всё решится, а может, и раньше. Терий Верден бурлит, как котёл с мясом. Мне не удалось убедить его, что ожидание сейчас — лучшее решение. Он бесится. Он зол. И Шудур — тоже что-то злоумышляет.
— Ну допустим, — кивнул я. — А тебе зачем нужно помогать нам, Нишай? Ты же колдун? Ты должен быть на стороне терия Вердена.
— Я корыстен, — развёл руками Нишай. — Сейчас у меня два мира, — он кивнул на накрытый курткой росток. — А терий Верден в своей слепой жадности хочет отнять оба.
— Я не верю ему! — упрямо буркнул Айнур.
— Он сам вернулся, — напомнил я. — И точно знал, что ты будешь махать у него перед носом мечом.
Майман покивал сам себе и сел. Велел ставить на огонь котёл. Ичин же сразу отнёсся к Нишаю довольно спокойно.
— Если шаманы помогают Каю, — негромко сказал он, когда Майман коснулся его взглядом: чего, мол, думаешь? — Почему ему не могут помогать колдуны?
— Потому, что они — слуги Эрлика? — напомнил Айнур.
— Эрлик — такой же бог, как все остальные, — поднял лицо Ичин. — Тенгри швырнул его с неба, но сыт одним небом не будешь. Многие в горах молятся и Тенгри, и Эрлику.
— Но Нишай клялся тёмному богу в верности! — рявкнул Айнур.
— Нет, — покачал головой Нишай. — Я приносил ему жертвы, а он платил мне знаниями, удачей, кровью врагов. Но я не слуга ему. Ты же не слуга огню, хотя кормишь? — Нишай пристально уставился на Айнура. — Ты уважаешь силу огня также, как я уважаю силу Эрлика. Кто будет с этим спорить?
— А ты признаешь священность огня? — нахмурился наш военачальник.
— А как иначе? — удивился Нишай. — Я — человек, мне не прожить без огня, одной только милостью Эрлика.
Айнур задумался, а я оглянулся, не находя Чиена.
— Где фехтовальщик? — спросил я у Маймана.
— Караван собирает из наших птиц. По твоему же приказу. А может, уже и выдвинулся в сторону шаманьей горы.
— Пусть охотники догонят его и вернут. Нам нужно не только оружие, но и провиант. Нужно собрать монеты и всё ценное, что мы можем обменять в городе. Драконьи зубы и когти, медвежью желчь. Придётся ему закупаться зерном, солью, всем, чего нет в лесу. Сакал поможет. Теперь нам не время экономить.
Майман кивнул и велел снарядить и отправить за Чиеном двух воинов на волках.
— Что это было за тайное оружие, заяц? — спросил вдруг Айнур. — Чего ты делать-то собирался с напавшим на нас колдуном?
Я посмотрел на Нишая и промолчал. Может, я готов был ему доверять, а, может, и нет. Разберёмся. Пускай покажет сначала, что готов влиться в нашу банду на моих условиях. И пока без драконьего меча.
Нишай посмотрел на мою руку на навершии и кивнул. Он многое понимал без слов.
Айнур задумчиво огладил рукоять своего драконьего. И я понял, что придётся следить теперь за обоими.
Предводитель не успокоился. Аргументы — это для головы, а в крови его ярость. И будет копиться, прока не прорвётся наружу.