Каникулы Творца

По издавна заведенной привычке шеф-демиург Аристарх Новожилов намерен был отправиться на отдых в один из заповедников Объекта (Теночтитлан, Кремль, Шамбала, Критский Лабиринт, Мекка…) и уже раскладывал на рабочем столе зодиакальный пасьянс, дабы определить: куда и в когда именно. Но старый друг и соратник Савва Ф. Бычин, приволокший последние бумаги на подпись, буквально схватил его за руку, настоятельно рекомендуя тупики так называемой «дурной бесконечности», созданной воображением смертных.

— Ни о чём не надо думать! — восторженно орал он, полагая это главным козырем своей рекламной аргументации. — Приключения тела — без тени риска и при полном отсутствии душевных усилий! Не нравится Тебе беллетристика — дуй в видеоряд. Презираешь эти модные штучки — Ты с Тобой, есть старые добрые комиксы. Есть наконец песни средневековых бардов — они тоже в достаточной степени вариативны. Главное — забраться в тупик, на обочину мысли, подальше от вечных тем и проклятых вопросов, а куда конкретно сворачивать — не имеет никакого значения!

И Аристарх, измотанный свершениями и неудачами последнего года Перестройки, сдался. Просто не было сил спорить. Да и незачем. Действительно: какая разница, где отдыхать? Он растолкал созвездия на места и впервые изменил своему обыкновению.

Свернув наудачу с магистральной тропы бродячих сюжетов, Аристарх оказался в мире средневековых рыцарских сказок и вскоре набрёл на место, показавшееся ему сущим раем для беспечного отпускника.

Здесь было всё.

Были солнечные опушки дубрав, постепенно переходившие в угрюмые колючие дебри. Были живописные скалы — мечта альпиниста, — прорезанные парочкой глубоких ущелий. Был неприступный Чёрный Замок на одной из вершин, видимый отовсюду и видящий всё, безоговорочно довлеющий над окрестностями.

К окрестностям примыкали: море, с одной стороны ласково лижущее уютный песчаный пляжик, а с другой методически бьющее пенными валами в отвесный гранит; длинный, высунутый горизонтом, язык пустыни — с барханами, пересохшими или отравленными колодцами и миражами; отделённая от пустыни горелыми буреломными гривами непроходимая трясина с чахлыми деревцами и обманчиво твёрдыми кочками, рясно обсыпанными на удивление крупной клюквой; наконец широкая излучина большой спокойной реки, текущей неизвестно откуда неизвестно куда (в море она, по крайней мере, в пределах видимости, не впадала).

Украшением окрестностей служил королевский дворец. Анемично-весёлый, пёстрый от разноцветных флагов и вымпелов на белоснежных шпилях, окружённый кудрявыми гектарами зелёных насаждений, он скромно возвышался над излучиной, с показным равнодушием обратив к Чёрному Замку тылы своих административных и хозяйственных служб. А за пределами дворцовых парков, обнесённых кованой узорной оградой, раскинулись квадраты возделанных полей, обширные пятна пастбищ да пять-семь селений с красиво покосившимися ветхими домиками и такими же заборами.

Во дворце обитал номинальный правитель — король со своей королевой и с принцессой на выданье; там же гостили заезжие рыцари и сновала челядь. Чёрный Замок, естественно, занимал Дракон, в незапамятные времена узурпировавший реальную власть над всей округой. А в селениях проживал народец, заколдованный до неизлечимого трудолюбия и генетической безропотности, исправно кормивший обитателей дворца и Замка.

Схема!

Схема, вмешиваться в которую — себе дороже…

Аристарх и не намерен был вмешиваться. Он был намерен отдыхать: есть (сладко), пить (крепко), любить (не всерьёз) и спать (без сновидений). Всё это, разумеется, можно было найти во дворце номинального правителя, и всё это он, разумеется, во дворце нашёл. В первый же вечер.

В обличии странствующего рыцаря он миновал ворота дворца (распахнутые, несмотря на поздний час), неторопливо спешился, бросил поводья и шлем подбежавшим слугам. Вокруг было пестро, душновато и томно. Жадно вдыхая запахи завершившегося (увы!) пиршества, рыцарь шагнул в озарённый догорающими свечами и факелами дворец, где был привечен и обласкан. Заезжие рыцари (их оказалось трое) мужественно жали ему руку и дружелюбно предлагали завтра же померяться силами на ристалище. Тупыми копьями, разумеется. Принцесса, слишком явно нарушая этикет, строила ему глазки, а король с королевой самолично отвели гостя в отведенные ему покои, предупредив, что завтрак будет подан рано, в десять утра. Челядь была услужлива и полезна, но неназойлива до невидимости, как то и положено челяди.

О Чёрном Замке не было сказано ни слова. Да и зачем?

Аристарх смыл с себя дорожную грязь и усталость (кажется, ему при этом кто-то помогал), переоделся в чистое (соответствующее местной причудливой моде, но, как тут же выяснилось, очень удобное) и, потирая руки, уселся за уже накрытый столик. Ужин, ввиду позднего времени, ему подали в апартаменты. При этом дворецкий — коренастый крупноголовый малый в нелепо роскошной ливрее — на минутку вынырнул из невидимости, дабы рассыпаться в извинениях: мол, все отужинали два часа назад, в трапезной пусто и неуютно, но, если гостю будет так благоугодно… Аристарх вяло покачал ладошкой, давая понять, что ему всё равно, и дворецкий пропал.

Сладко поев и крепко выпив (кубок его не пустел, а вожделенные блюда вовремя оказывались в пределах досягаемости), Аристарх зевнул и покосился на обширное ложе под балдахином, предвкушая сон без сновидений. Остальное он отложил на завтра, а сегодня решил ограничиться шлепком по крутой ягодице хорошенькой служанки, весьма уместно возникшей на миг в поле его зрения.

Не тут-то было!

Едва он — опять-таки с чьей-то помощью — разоблачился и погрузил утомлённое тело (шесть футов три дюйма, трапециевидный мускулистый торс, узкие бёдра, мужественное лицо с голубыми глазами и белокурыми локонами до плеч) во взбитую пену перин, едва были задуты (или унесены?) свечи и Аристарх смежил веки, как некая особа (одна из разоблачительниц?) нырнула к нему под одеяло. Он не успел ни возмутиться, ни обрадоваться, ни даже разглядеть гостью.

Уже потом, напрасно пялясь в темноту и отчаявшись увидеть её лицо, он стал запоминать его губами, лёгкими касаниями пальцев, осторожным дыханием навстречу её дыханию. У неё были такие пышные невесомые волосы — мягкое облако ароматов и свежести. Такие ласковые руки с длинными пальцами и маленькими ямочками на локотках. А бёдра были горячи и шелковисты до чрезвычайности, а…

А завтрак он, конечно же, проспал. Без сновидений.

Завтракать ему тоже пришлось в одиночестве — куда более полном, чем ужинать накануне вечером. Ночная гостья исчезла так же, как и появилась невидимкой. Не оставила на память ни платочка, ни ленточки, ни малозаметного знака; ничего, кроме сосущей пустоты внутри, которую он тщился отождествить с голодом и всё глотал, проталкивал, запихивал в себя отменные яства — без особенных, впрочем, усилий. Утолив голод, но нимало не уменьшив пустоты, он стал с надеждой присматриваться к служанкам, но, обнаружив, что все они подстрижены довольно коротко и нет среди них ни одной пышноволосой, опять разочаровался и поугрюмел. Кубок со сладким вином он решительно отодвинул, а когда ему налили полусухого, выплеснул его в подвернувшееся лицо. Поняли и больше не приставали.

Обсосав и выплюнув косточку чернослива, Аристарх откинулся в кресле, вытер губы поданной сбоку салфеткой и осведомился, почему во дворце тихо и где он может развлечься, дабы развеять печаль. (Странствующие рыцари должны быть печальны. Аристарх намерен был соблюдать правила игры — пока они были необременительны и пока это была игра.)

Возникший справа дворецкий учтиво объяснил, что королевская семья и гости с утра охотятся в Живом ущелье («Значит, есть ещё и Мёртвое», отметил про себя Аристарх) и вернутся незадолго до обеда, через… дворецкий посмотрел на солнце сквозь высокое витражное окно, — четыре часа… — Он склонил свою крупную бульдожью голову набок, словно прислушиваясь, и уже уверенней повторил: — Да, через четыре. Это время рыцарь Аристарх может посвятить пешей прогулке по паркам Его Величества, либо же, наоборот…

— Ты знаешь моё имя? — удивился Аристарх.

Дворецкий улыбнулся и качнул бровями, что можно было понимать как угодно.

— Откуда ты знаешь моё имя? — повторил Аристарх.

Дворецкий чуть повернул голову влево и поднял руку. Ему тут же подали начищенный до зеркального блеска Аристархов шлем, а он с поклоном передал его хозяину. На внутренней стороне шлема было выгравировано: «Аристарх Н», — почему-то кириллицей.

— Ты знаешь этот язык? — по-русски спросил Аристарх.

— Да, рыцарь… — дворецкий не осмелился назвать его имя.

— А зараз якою мовою я до тэбэ балакаю? — спросил Аристарх.

— По-человечьи, — дворецкий удивлённо вскинул брови и на всякий случай улыбнулся.

— Гм… — сказал Аристарх. — А какие ещё языки ты знаешь?

— Лисий, — охотно ответил дворецкий. — Медвежий. Кабаний. Птичьи языки: и ловчих птиц, и певчих, и лесных, и болотных, и даже отчасти морских… Языки лошадей, коров, собак. Речной язык.

— Рыбий?

— Нет, речной. Рыбы молчат, как рыбы, рыцарь… — он сделал вопросительную паузу, и Аристарх кивнул. — Рыцарь Аристарх, — с облегчением договорил дворецкий. — Язык ветра, — продолжил он перечисление. — Язык дождя. Молодой травы (она говорит корнями) и древесной листвы. Мышей церковных и мышей кухонных — это два совершенно разных языка, рыцарь Аристарх! Драконий язык… — Последние два слова дворецкий проговорил вполголоса, наклонясь почти вплотную к лицу гостя, но глядя не прямо ему в глаза, а немножко мимо.

— Всё? — спросил Аристарх, не поддаваясь на провокацию.

«А на что меня провоцируют?» — подумал он.

— Увы, — сказал дворецкий, выпрямившись. И опять это можно было понимать как угодно.

— Забавно, — проговорил Аристарх, в упор глядя на крупноголовую бестию, и дворецкий вопросительно шевельнул бровями. Это были могучие брови, и очень подвижные, в отличие от щёк — не менее могучих, складчатых, досиня выбритых, свисающих до уровня подбородка, но абсолютно неподвижных. Пухлые губы дворецкого, когда он говорил, шевелились между щеками, как у примитивно сделанной марионетки. — Забавно, — повторил Аристарх, — что человека со столь исключительными способностями король держит на должности всего лишь дворецкого. Это несправедливо.

— Его Величество справедлив, — учтиво возразил дворецкий. — Но ведь Его Величеству неизвестны мои исключительные способности.

— Ты их скрываешь?

— За многие годы службы моей у Его Величества Его Величество ни разу не соизволили поинтересоваться моими способностями. — Дворецкий проговорил эту фразу совершенно бесстрастным тоном, но глазки его, широко расставленные и глубоко запрятанные над примечательными щеками, едва не выдали его истинных чувств.

Хотя — что истинно, что ложно в мире выдумки?

Во всяком случае, Аристарху почудилось, что сквозь полуопущенные веки он уловил мгновенный просверк… смеха? Страха? Нет, пожалуй — злобы. А может, и смеха, кто его знает. Может быть, он внутренне хохочет, и даже не столько над королём, сколько над егерями, у коих мало того, что работа пыльная, так ведь ещё и языков не знают, бестолочи… А на кой мне ляд его подозревать? И в чём? Я сюда отдыхать прибыл. Славный малый, и дело знает, а что до языков — будем полагать, что у него такое хобби.

— Как тебя зовут, славный малый? — спросил Аристарх, вставая и нахлобучивая шлем.

— Дворецким, — ответил славный малый и снова удивленно шевельнул бровями.

— Не понял.

— Их Величества, Её Высочество и рыцари зовут меня Дворецким, а челядь — господином Дворецким, — подробнее объяснил тот.

— А имя у тебя есть?

— Есть. Моё имя — Дворецкий.

— Так… — Аристарх снова сел. — А как зовут короля?

— Его Величеством, — ответил Дворецкий. — Или Королём.

— Очень удобно, — серьёзно кивнул Аристарх. — А Её Величество зовут Её Величеством или Королевой?

— Совершенно верно, рыцарь Аристарх.

— А принцессу зовут Её Высочеством или Принцессой… — Дворецкий кивнул. — А как зовут рыцарей? С ними-то посложнее: их трое!

— Рыцарей зовут: Белый Рыцарь, Серый Рыцарь (правда, он любит, чтобы его называли Стальной Рыцарь) и Чёрный Рыцарь.

— А меня будут звать Рыцарем Аристархом? Неинтересно.

— Как пожелаете, рыцарь. Но, если мне будет позволено осведомиться…

— Осведомляйся.

— Быть может, «Н», — Дворецкий почтительно указал бровями на шлем, — означает «Непобедимый»? Весьма неплохое имя и, по всей видимости, соответствует. — Он очень вежливо поклонился, и опять Аристарху почудился двусмысленный просверк из-под бровей.

— Соответствует. — Аристарх благосклонно покивал. — Но я намерен отдыхать, а не отстаивать моё реноме перед любым забиякой, который вздумает усомниться.

Дворецкий внимал — неподвижно и без выражений на лице.

— Я не люблю доказывать очевидное, — добавил Аристарх.

Дворецкий внимал.

Отпустить его, что ли? — подумал Аристарх и покосился на кубок.

— Глоток сухого? — немедленно предложил Дворецкий.

Аристарх кивнул — Дворецкий двинул бровью — чьи-то ловкие руки наполнили кубок и поднесли. Глоток сухого оказался кстати.

— Люблю иметь дело с профессионалами, — сообщил Аристарх, возвращая кубок в те же ловкие руки, и Дворецкий учтиво наклонил голову. — Поэтому, продолжил Аристарх, — вопрос о моём имени я обсужу с церемониймейстером. И немедленно… Доспехи! Коня! Проводника!

Суета облачения оказалась не столь уж долгой, а разговор с церемониймейстером — и того короче. Спустя полчаса Новый Рыцарь был уже в седле и принимал из рук Дворецкого свой роскошный плащ.

— И последнее, Новый Рыцарь! — озабоченно вещал снизу сухонький вёрткий церемониймейстер, которого звали почему-то не Церемониймейстер, а мсье Этикет. — Кроме имён, у рыцарей должны быть псевдонимы. Не все считают это обязательным, но…

— И какие же псевдонимы у этих трёх? — осведомился Новый Рыцарь.

— Рыцарь Дня, Рыцарь Сумерек и Рыцарь Ночи! — торжественно изрёк мсье Этикет.

— Да, кажется, полный набор, — усмехнулся Аристарх, застегнув наконец на груди золочёную пряжку и расправляя складки алого атласного плаща. — Полный набор… — пробормотал он, в последний раз проверяя оружие. Заряженный арбалет — на луке седла, копьё на упоре, двуручный меч легко скользит в ножнах, кинжал милосердия пристёгнут к панцирю справа. — Ну, хорошо, мсье Этикет, это мы обсудим потом! — Он тронул повод, и верный конь Багряк огненно-рыжей масти скорой рысью помчал его к воротам.

Проводник, беловолосый парень из простолюдинов с унылым длинным лицом, ждал за оградой парка. Он был в чистой холщовой рубахе и таких же штанах, он восседал на коротконогой пегой лошадке, и под правой рукой у него, в простых верёвочных петлях, привязанных к плохонькому седлу, покачивалась дубинка. Увесистая дубинка. Крепкая. По всей длине отполированная — может быть, от нечего делать, а может быть, от частого употребления.

— Люблю профессионалов! — сказал Аристарх и улыбнулся парню, забыв, что лицо его закрыто забралом. — А тебя, конечно, зовут Проводник?

— Меня зовут Долг, благородный рыцарь, — уныло сообщил проводник, приноравливая бег своей лошадки к размашистой рыси Багряка.

— Это потому, что ты всегда в долгах? — догадался Аристарх.

— Нет, благородный рыцарь. Это потому, что я — долгий. То есть, длинный. — Парень чуть скособочился в седле и чиркнул босой пяткой пыль под копытами лошадки.

Некоторое время они ехали молча.

— Если вы, благородный рыцарь, желаете встретить охотников, — сказал наконец Долг, — то спешить некуда. Мы их на выходе из Живого ущелья подождём. Быстро ехать — дольше ждать, — пояснил он. — В само ущелье соваться не стоит, пока охота не кончится, ещё под стрелу попадём. Вам-то ничего, у вас доспехи стальные…

— Мы не поедем к Живому ущелью, — сказал Аристарх.

— Как прикажете.

Аристарх повернул к нему голову и поднял забрало. Проводник уныло смотрел вперёд.

— Мы поедем к Мёртвому ущелью, — сообщил Аристарх.

Долг равнодушно кивнул.

— Просто так поглазеть или биться будете? — осведомился он, по-прежнему глядя перед собой.

— А есть с кем?

— Будет, — пообещал Долг.

Чёрный Замок не довлел над Мёртвым ущельем. Он составлял с ним одно целое. Отвесный от самого дна скальный монолит поднимался вертикальными, как занавес, складками к небу и неприметно для глаза переходил в стены и башни замка. Противоположная стена была столь же отвесной и скрупулёзно повторяла каждый изгиб монолита. Это наводило на жутковатую мысль о том, что стены ущелья могут в любой миг сомкнуться, расплющив Нового Рыцаря в тонкий жестяной блин, и как ни в чём не бывало разойтись снова. «Приключения тела»… Угловатые глыбы, усеявшие дно, конечно, тоже будут стёрты в порошок, а на их место с грохотом обрушатся новые.

Это мрачное предположение опровергалось многочисленными предшественниками Нового Рыцаря: их некогда крепкие латы местами проржавели насквозь, но были ничуть не измяты. Предшественники даже не падали сверху они погибали загадочной смертью здесь, зачастую не успев обнажить оружие… Новый Рыцарь выволок из ножен свой меч и удвоил бдительность. Забрала мёртвых рыцарей были надвинуты — он предусмотрительно поднял своё. Увидев, что меч одного из мертвецов основательно запутан в истлевшей бархатной тряпке, Аристарх поспешно расстегнул пряжку своего плаща и окликнул Долга. Тот неслышными скачками перепархивал с глыбы на глыбу, тогда как тяжеловооружённому Новому Рыцарю приходилось то и дело протискиваться между — и при этом поглядывать под ноги, чтобы не наступить на останки.

— Держи! — крикнул он, едва Долг, вернувшись двумя прыжками назад, остановился над ним, и, скомкав плащ, метнул его парню. — Вернёшь после битвы!

Он малость промахнулся, но проводник успел поймать плащ концом своей длинной дубинки.

— Ладно, — сказал Долг, с интересом разглядывая пряжку. — А если… — он не договорил, но Аристарх понял.

— Тогда оставишь себе.

— Спасибо, — серьёзно сказал Долг. — Золото? — спросил он.

— Позолота, — усмехнулся Аристарх. — Э! — воскликнул он, увидев, что парень оторвал пряжку от плаща. — Это ещё зачем? Я ведь пока что живой!

— Пускай тут полежит, — невозмутимо ответил Долг, нагнулся и положил пряжку на глыбу. — Я место запомнил, на обратном пути подам. Надо будет — пришью.

— Значит, обратный путь не исключён?

— Всякое может быть… — Долг пожал плечами и перепоясался скрученным в жгут плащом.

— Ты меня обнадёжил, — сказал Аристарх. — Ладно, веди дальше.

И Долг повёл рыцаря дальше, легко перескакивая с глыбы на глыбу, поигрывая дубинкой и время от времени останавливаясь, чтобы подождать закованного в железо искателя приключений (тела).

Каменных глыб на пути Аристарха становилось всё меньше, скоро их не стало совсем, и, уже беспрепятственно шагая вслед за проводником, Аристарх обратил внимание на то, что ни один из рыцарей здесь уже не лежал поперёк дороги. Все они здесь либо валялись аккуратными кучками железного лома вдоль стен, либо были прислонены к стенам. Сквозь проеденные ржавчиной дыры в доспехах белели кости.

— Вот она, — сказал наконец Долг, остановился и указал дубинкой на скальный монолит справа.

В монолите была идеально круглая чёрная дыра диаметром чуть более пяти футов. Она уходила куда-то под основание Замка, и нижний край её был на уровне груди Аристарха.

А в двух шагах от дыры был прислонён к стене последний из предшественников Нового Рыцаря. Ржавчина почти не тронула его стальных лат. Ещё не истлел, но уже выцвел когда-то зелёный бархатный плащ. Блёкло-жёлтые перья на шлеме чуть пошевеливались от сквознячка из драконьей дыры.

Аристарх не видел, опущено ли забрало рыцаря: тот был прислонён к стене лбом. И поднятые над головой руки его тоже упирались железными локтями и кулаками в стену. Можно было подумать, что он сам на мгновение принял эту странную позу — перевести дух и снова ринуться в схватку. Вполне можно было бы так подумать, если бы не его меч. Рыцарь держал его так, будто намеревался рассечь скалу, но в последний миг передумал и успел повернуть клинок плашмя. Вертикально занесённое стальное полотнище, не потерявшее грозного блеска, со скрипом покачивалось в двух пальцах от стены…

— Спит, — сказал за спиной Нового Рыцаря Долг.

— Да ну? — удивился Аристарх, но вспомнил, что ведь это же сказка, подошёл к Спящему Рыцарю, возложил руку ему на плечо и тряхнул.

И едва успел уклониться, когда Спящий нанёс удар.

— Дракон спит, — уточнил Долг, едва затихло, многократно отразившись от стен ущелья, эхо железного грохота.

— Я уже понял, — сказал Аристарх, глядя на груду останков. Левая рука Спящего была неестественно вывернута назад в плечевом суставе, а правая, всё ещё сжимавшая меч, обломилась и была придавлена рухнувшим на неё панцирем. Торчали кости. Сквознячок пошевеливал блёкло-жёлтые перья на шлеме, венчавшем груду.

Новый Рыцарь вложил в ножны свой меч, присел и, расправив складки выцветшего плаща, накрыл им останки. Отошёл на два шага, снова обнажил меч и отсалютовал павшему. Пусть даже придуманный кем, он всё-таки был бойцом. У них так принято. И вообще. Вон, даже Багряк понимает — заржал. Да так тонко, так жалобно, что здесь слыхать, хотя до столетнего вяза перед ущельем, где они с Долгом привязали коней, почти полмили.

— Проснулся, — сообщил Долг. — Они его первыми чуют. Если решили биться…

— Тебе не хочется отойти немного подальше? — перебил его Новый Рыцарь, поспешно занимая позицию напротив дыры. — Ты меня очень обяжешь, Долг, если освободишь от необходимости думать ещё и о тебе во время схватки.

— Вот все вы так, — обиженно сказал парень, но отошёл. На три шага.

— И на том спасибо, — усмехнулся Новый Рыцарь.

Позиция была невыгодной, но честной. Пять шагов до стены впереди, пять шагов до стены позади, справа — почти неограниченный оперативный простор, слева по стойке «слишком вольно» маячит парень. Потекли минуты. Багряк, почти не переставая, ржал, а из дыры, приближаясь и нарастая, толчками стал выплёскиваться медный утробный рык.

Ущелье содрогалось множественным эхом, парень уже сидел на корточках, зажимая уши ладонями, и Новому Рыцарю тоже было немного не по себе; он почему-то с трудом сохранял равновесие. Потом он увидел, как шевельнулись останки под выцветшим бархатом, словно груда костей и железного лома пыталась встать. Обломившаяся рука начала сгибаться в локте, медленно поднимая меч, и — швырнула его на стену… Нет: ударила мечом в стену! Тоже нет: меч, волоча за собой руку, скользнул к стене и прилип плашмя, а из пустого железного рукава посыпались кости… Теперь понятно, почему они все аккуратно лежат и стоят вдоль стен. И понятно, зачем парень оторвал пряжку: боялся, что она тоже железная. И вот отчего так трудно сохранять равновесие в железных доспехах…

Он чуть не прозевал появление Дракона. Бронированная зелёная морда высунулась из дыры, повела вокруг налитыми кровью глазами, увидела рыцаря и немедленно плюнула в него огненным сгустком. Новый Рыцарь шагнул в сторону, стараясь держаться середины ущелья: только здесь, на осевой линии, можно было надеяться нанести удар. Первый и, скорее всего, последний… Дракон, не спеша, вылез весь и, непрерывно ревя на низкой оглушающей ноте, стал приближаться, поочередно занося когтистые лапы.

На широко расставленных ногах Аристарх мелкими шажками отступал вдоль ущелья, выгадывая расстояние для прыжка и маневра. Дракон продолжал реветь, полз, низко пригибая голову, следом и время от времени прицельно плевался. Пламя с шелестящим воем ширкало то справа, то слева по шлему рыцаря, и ему пришлось опустить забрало. Мельком он увидел, что Долг уже стоит на ногах и через голову Дракона подает какие-то знаки. Ох, не мешался б ты, парень!.. Аристарх двумя руками осторожно занёс меч над головой и за спину. (Его тоже приходилось удерживать в равновесном положении между магнитными стенами, и это было непросто). «Давай-давай! Ближе!» — неслышно за рёвом Дракона орал рыцарь. Он уже видел свой маневр. Это будет так: разбег, прыжок, стальным ботинком по лбу (а меч уже над головой) и — удар с поворотом поперёк шеи… Ни за что не получится!

И не получилось бы, но вмешался Долг.

Новый Рыцарь увидел, как поднялась и опустилась дубинка (по хребту он его, что ли?), Дракон изумлённо оглянулся, открыв шею, и Аристарх прыгнул.

Превосходно, Савва! Просто превосходно, и я очень благодарен тебе за идею, но ты мне мешаешь. Я ещё не налюбовался. Голову я ему, разумеется, снёс: только ударом меча (и только одним ударом меча!) можно сделать такой ровный срез. Голова, надо полагать, валяется где-то поблизости, но смотровые щели в моём забрале до того неудобны… а шлем почему-то не поворачивается… Что? Башка трещит, ничего не слышу! Да, очень натуралистично, и масса отвлекающих обстоятельств. И, действительно, совсем не приходится думать — просто некогда. Ты гений, Савва, я… Не надо так орать, у меня голова болит от твоего ора. Ты дурак, Савва, откуда здесь цитрамон? Это же сказка! В ней много чего есть: рыцари, замки, драконы… одного я уже убил, а мой гид смылся куда-то — стирать штаны, наверное… короли и принцессы, прекрасные невидимки по ночам (но тебя это не касается), кажется, даже говорящие мыши и… и другие мыши, тоже говорящие. Но их я ещё не видел… Сказка! В ней всё есть. Кроме цитрамона. И шлем заело, я бы всё равно не смог его проглотить. Таблетку проглотить, а не шлем! До чего же ты всё-таки глуп, Савва, так бы и врезал…

Аристарх попытался продемонстрировать, как бы он ему врезал, и обнаружил, что не может этого сделать. Ничего не может: ни врезать, ни продемонстрировать, потому что заело не только шлем. Весь панцирь заело, и ни рукой, ни ногой… Дракон валяется обезглавленный, чёрной кровищи из него натекло по щиколотки, если не больше, а Новый Рыцарь как влип со всего маху в стену, так и висит, распятый. И останки Спящего напротив тоже прилипли к стене… Ага. Вот оно как тут. Убить Дракона — не штука, штука выбраться из западни. То есть, думать опять же некогда, надо искать выход из магнитной ловушки. А тут еще Савва со своей телепатемой — стряслось у него что-то на Объекте, запаниковал… Сдал Савва Ф. за последние годы, сильно сдал. С апреля 85-го ни одного спокойного отпуска у Аристарха не было, Савва его везде доставал. Хоть ищи другого заместителя…

— Савва! — протелепатировал Аристарх.

— Ну, Ты спишь, Аристарх, завидую! Давно Ты так не спал, в мезозое, кажется, последний раз. Помнишь нижний мел, когда мы…

— Помню. Я, Савва, никогда не забываю своих ошибок — не то что некоторые. Зачем вызывал?

— Небольшая сводка, шеф.

— Я в отпуске.

— Шеф, только по самым важным пунктам! Я же не всё могу взять на себя, и потом, Ты сам говорил…

— К сожалению, ты прав. Я, действительно, имел глупость пообещать тебе интеллектуальную помощь. Давай — но по самым важным.

— Разумеется, шеф… Кольский прокол. Они вот-вот разменяют пятнадцатый километр!

— Ну и что?

— То есть, как? Они же могут наткнуться на…

— Не наткнутся. Вовремя корректируй отклонение от вертикали — вот и всё, что от тебя требуется.

— Схвачено, шеф! Далее: экологическая напряжёнка вплоть до возможных катастроф на следующих точках… так. Минутку… А, вот они! Кемерово, химзаводы. Томские нефте- и радиохим. Тюменские промыслы. Ямал — тундровые почвы. Газопровод…

— Стоп! Всё — по Западной Сибири?

— Да, шеф, и очень густо. Именно поэтому…

— Там всегда напряжёнка, не обращай внимания. Дальше.

— Дальше так дальше… Ближний Восток. Они таки сворачивают экспансию и начинают вывод ограниченного контингента.

— Наконец-то!

— Хм-м?..

— Радоваться надо, Савва, а ты хмыкаешь.

— Кое-кто из наших информаторов придерживается несколько иного мнения, шеф, и, как мне представляется…

— Дело информаторов — поставлять факты, а не составлять мнения! Пусть каждый занимается своим делом, Савва. Дальше.

— Открыта высокотемпературная сверхпроводимость.

— Вот как? Рановато… Ну, да авось не догадаются, что с нею делать. Однако, шустры… Ладно, Я с ними. Дальше.

— Последнее, шеф. Только что заслан в набор «Антихрист». На русском языке.

— Не понял.

— Ну, Ницше, «Антихрист»! На русском языке, что страннее всего. Они назвали его «Антихристианин», поэтому я даже не сразу обратил внима…

— В «Посеве», что ли?

— Если бы. В «Политиздате»! И тираж — двести тысяч!

— Действительно, странно. И не вполне предсказуемо… А, впрочем, пускай, это их дело. Всё?

— По самым важным — всё.

— Ну, всё так всё. Ты один в кабинете?

— Да, шеф.

— Тогда вот что… Ты бездельник, Савва! Ты халтурщик и бездарь! Ты имитируешь бурную деятельность, размениваясь по мелочам! Ты подражаешь далеко не лучшим экземплярам с Объекта! Если Я вернусь и обнаружу, что ты занимаешься цензурой русскоязычных изданий, а не философской стратегией, Я вкачу тебе выговор! Я разнесу тебя при подчинённых! Я припомню тебе Моисея! Я припомню тебе Зороастра и Джугашвили! Я припомню тебе Баварский эксперимент и кодекс Хаммурапи! Я тебе всё припомню, Савва Ф.! Ты Меня понял?

— Понял, шеф. Исправлюсь. Уже исправляюсь. Может, посоветовать им издать в Москве полный текст «Несвоевременных размышлений»?

— Ничего ты не понял… А что за «Несвоевременные мысли»? Пешкова, что ли?

— Да нет, зачем же Горького… То есть, можно, конечно, и Горького, если Ты так настаиваешь. Но я имел в виду Ницше. «Несвоевременные размышления».

— А-а… Рано. И вообще, занимайся делом, Савва!

— Делом я, Аристарх, тоже займусь. Я знаю, что Ты называешь делом, и я с Тобой полностью солидарен. Но Ты же никаких указаний мне не оставил! Ты же всё в уме держишь. У Тебя раздутый штат секретарей, и ни одна из них ничего не знает. Они даже не знают, что Объект в запущенном состоянии. В ужасном! Я целых три дня убил на ревизию только северной части Восточного полушария, и у меня уже лысина дыбом, я уже просто боюсь продолжать, мне страшно подумать: а что я обнаружу в других…

— Не преувеличивай, Савва. Два дня, а не три.

— Три, Аристарх. Как Ты свят, три! Я могу расписать их по часам своей ревизии. По минутам!

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что впервые после мезозоя Ты не замечаешь, как летит время в отпуске, и что я, Твой старый друг и соратник, очень рад за Тебя, несмотря на полный бардак, который Ты мне оставил. Помнится…

— Ну, хватит, Савва! Хватит поминать Мне мезозой. Я уже миллионы раз благодарил тебя за твою помощь. Извини, за твою БЕСКОРЫСТНУЮ помощь!.. И столько же раз Я говорил тебе, что вполне можно было обойтись без той чудовищной резни, которую ты учинил.

— Без радикального хирургического вмешательства, шеф, нам пришлось бы снова терять миллионы лет на…

— Ты слишком буквально понимаешь эти слова, Савва: «хирургическое вмешательство». А у Меня до сих пор перед глазами твои скотомогильники… Ладно. Это бесконечный спор. И бессмысленный: мезозой прошёл и никогда не повторится. Динозавров нет и уже не будет. Ни мирно отсохшие, ни радикально обрубленные ветви эволюции не оживут. К счастью… У тебя есть ко Мне ещё что-нибудь?

— Больше ничего, Аристарх. Разве что вот…

— Ну?

— Да вот, глянуть бы на неё хоть краешком глаза, а?

— На кого?

— На ту, с которой время летит так незаметно!

— Ты пошляк, Савва Ф. Пока.

— Приятного отдыха, шеф! Хе-хе-с…

Три дня и три ночи Новый Рыцарь, скованный посмертными чарами чудовища, провисел в Мёртвом ущелье под Чёрным Замком, в каких-то полутора футах от каменистого дна, залитого драконьей кровью, неописуемо страдая от голода, жажды и скуки. Правда, первые сутки он, как выяснилось, провисел в беспамятстве, будучи крепко ушиблен затылком о стену. Единственным его развлечением к исходу второго дня было — любоваться собственной работой, проделанной быстро, точно и не без изящества. Но утром третьего дня зрелище обезглавленной драконьей туши уже не доставляло рыцарю ни радости, ни удовольствия.

Мало того, что мастерски отсечённую голову он так и не смог увидеть, как ни корячился внутри своего стального карцера. Мало того, что старый мудрый ворон, усевшись на виду у победителя, долго смотрел на него, склоняя голову то вправо, то влево, а потом, досадливо каркнув, покинул ущелье и, судя по крикам, увёл за собой всю стаю. (Драконьего мяса сей трупоед даже не отпробовал и соплеменикам не предложил, провидя летальный исход пиршества.) Самым неприятным было то, что драконья кровь к полудню третьего дня начала разлагаться, затопляя ущелье непереносимым смрадом.

Только ночью — это была уже третья ночь, — в темноте и прохладе рыцарь смог наконец перевести дух и попробовал дышать носом.

Наверное, хватит, подумал он, царапнув сухим языком потрескавшиеся губы. Уж очень однообразно. До утра ещё потерплю, а утром, если снова ничего не произойдёт, придётся умереть и покинуть эту негостеприимную сказку…

Во сне (на этот раз ему приснился сон) он, как в первую ночь наяву, обнимал прекрасную Невидимку, и зарывался лицом в её душистые волосы, и гладил её горячие бёдра, шелковистые до чрезвычайности, и долго не хотел просыпаться, когда его довольно-таки бесцеремонно отделили от стены и уронили на дно ущелья.

— Наконец-то! — сказал Аристарх, открывая глаза и видя над собой угрюмые башни Замка на фоне голубой и весёлой полоски неба. Он попытался поднять ослабевшую руку и не смог.

— Эй! — позвал он. — Кто бы ты ни был! Не будешь ли ты так добр снять с меня всё это железо? И глоток хоть чего-нибудь… — Просьбу эту он обратил в пространство над собой, ещё никого не видя, но справедливо полагая, что кто-то же есть рядом.

— Молодой человек! — услышал он чей-то напряженный голос и, с трудом повернув голову, понял, что голос доносится из драконьей дыры. — Молодой человек, вы уже очнулись?

— Да, — сказал Аристарх и только теперь обнаружил, что не говорит, а едва шепчет. — Да! — крикнул он, собрав все свои человеческие силы.

— Имейте в виду: я вас плохо слышу! — сказала дыра всё с тем же болезненным напряжением в голосе. — Фляга с вином должна быть где-то рядом с вами. Напейтесь и немедленно снимайте с себя всё железное. И, пожалуйста, побыстрее: я тут долго не выдержу!

Флягу Аристарх наконец нашёл: она лежала под самой стеной, — но дотянуться до неё он смог не сразу. Вино оказалось горьким и, пожалуй, чрезмерно крепким. Оно обожгло гортань, зато придало сил. И всё же разоблачался он невыносимо долго, под нетерпеливые и всё более страдальческие понукания незнакомца, который почему-то не мог помочь ему, а вместо этого был вынужден сидеть в дыре.

Нательное бельё на рыцаре провоняло потом (увы, не только потом: всё-таки трое суток без движения, в тесном карцере, в котором даже параши не было), и он с отвращением стал освобождаться от него. Усталости Аристарх уже не чувствовал, но вернулась боль. Он едва удержался от стона, отдирая затвердевшие от сукровицы пласты фланели, присохшие к синякам на спине и плечах. Пришлось ещё раз приложиться к фляге.

— Ну, скоро ли вы там? — с совершеннейшим уже страданием в голосе спросила дыра, и Новый Рыцарь заторопился.

— Уже! — крикнул он, поспешно сдирая с себя некое подобие кальсон с нашитыми на них толстыми, тройной кожи, наколенниками. — Вылезай, добрый человек, я готов!

Он подхватил флягу, ещё раз глотнул, отпихнул к стене валявшиеся рядом стальные поножи и быстро огляделся. Его роскошного алого плаща нигде не усматривалось (Аристарх, впрочем, тут же вспомнил, что сам завещал его Долгу), и, немного поколебавшись, он шагнул к останкам Спящего Рыцаря. Прости, коллега, но мне твой плащ нужнее, чем тебе! Он выдернул линялый бархат из-под упавшего на него меча — и вовремя: вдоль ущелья пронёсся множественный лязг, и всё железное снова намертво влипло в стены.

Задрапировавшись, Аристарх присел на корточки напротив дыры, прислонился спиной и затылком к стене и стал терпеливо ждать своего спасителя, то и дело прикладываясь к фляге и веселея с каждым глотком. Чудодейственного напитка оставалось глотка на три, не больше, когда он решил наконец, что каникулы его начались великолепно, а перспективы наверняка радужны. В первое же утро убил Дракона, через три дня спасся сам, теперь остается лишь выяснить, где и как отыскать Невидимку и так ли уж обязательно жениться на Принцессе…

Спаситель появился вполне неожиданно. Это был небольшого росточка старик (он мог бы идти в драконьей дыре, не пригибаясь), босой, в таком же, как у Аристарха, линялом бархатном плаще с чужого рыцарского плеча, длиннобородый и совершенно седой. Его мучила одышка и крючила сильная боль — по-видимому, сердечный приступ. Согнувшись, прижимая обе ладони к груди, он доковылял до края дыры и остановился, не то не желая, не то не решаясь спрыгнуть. Помощь Аристарха, подбежавшего было и протянувшего ему руки, старик слабым жестом отверг и с таким же жестом пресёк его благодарственные излияния.

— Пустое, молодой человек, пустое! — проговорил он, едва ворочая языком, и с кряхтеньем уселся, свесив в ущелье сухонькие, в варикозных узлах и прожилках, икры. Боль постепенно отпускала его, он удивлённо покачивал головой, разглядывая Аристарха, и улыбка не то сочувствия, не то упрёка обозначилась морщинками в уголках его пронзительных глаз.

— Сколько злобы! — воскликнул он неожиданно ясным голосом. — Вы не представляете себе, молодой человек, сколько злобы таится даже в добрейших из нас! Впрочем, вам это ещё предстоит узнать, и очень скоро…

— Я это уже знаю, — скромно сказал Аристарх.

— Даже так? — удивился старик. — Что ж, тогда я тем более восхищён вашей… — Он пожевал губами, подыскивая слово. — Вашей решительностью, — закончил он, отвёл глаза и хмыкнул. Видимо, слово было всё-таки не совсем то.

— Моей самонадеянностью, — уточнил Аристарх. — Ты это хотел сказать?

— Ведь не сказал же! — с улыбкой, но испуганно возразил старик.

— Ну и зря, — успокоил его Аристарх. — Я действительно самонадеян… Прости, я почти не оставил тебе вина.

— И не надо было ничего оставлять, допейте сами! — быстро сказал старик. — Допейте, допейте. Оно не пьянит, оно лишь веселит и лечит… Вот так, и правильно, а флягу давайте сюда, она мне ещё пригодится.

— Спасибо тебе, добрый человек, — сказал Аристарх, возвращая пустую флягу. — И давай поскорее уйдём отсюда. Вонь ужасная! — он кивнул на драконью тушу.

— Да-да, я сейчас уйду. — Старик засуетился, торопливо привязывая флягу к поясу. — Сейчас… А к вони вы быстро привыкнете, уверяю вас. К тому же, воняет лишь здесь, в ущелье, а там, наверху, в вашем Замке, воздух удивительно чист — почти как у меня в берлоге. Не хватает лишь запаха трав, лиственной прели, смолы. Запахов жизни… И сердце поначалу будет болеть…

— Как ты сказал? В моём Замке? — переспросил Аристарх. — Почему это в моём? С каких это пор он мой?

— А чей же? — удивился старик. — Ведь вы — Рыцарь Зари?

— Нет, — сказал Аристарх. — Я — Новый Рыцарь.

— Ну да, ну правильно! Новый Рыцарь, он же Рыцарь Зари, победитель Дракона. Значит, это всё-таки вы.

— Ну и что же? — возмутился Рыцарь Зари, он же Новый Рыцарь. — Почему это победитель Дракона должен обязательно…

— Не продолжайте! — воскликнул старик, вскинув сухие ладошки и уже без улыбки сочувственно глядя на Аристарха. — Не продолжайте, я всё понял.

— Что ты понял, старик?

— Всё! Или почти всё. Вы убили Дракона, но вы не намерены занимать Чёрный Замок. Так?

— Конечно. — Новый Рыцарь высокомерно улыбнулся и дёрнул плечом. — С какой стати?

— «Конечно»… — Старик горестно покивал и сцепил пальцы рук на животе. — Тогда я вам расскажу, что будет дальше. Слушайте. Вас попытаются силой водворить в Чёрный Замок — дабы было кого бояться, кем пугать и наказывать. Попытаются, но, конечно, не смогут, ибо вы сильны, отважны и благородны, у вас большое доброе сердце, и вы искренне и чисто ненавидите зло в любых его проявлениях. И вы, конечно, попытаетесь поднять до высот своей чистой ненависти самых отчаянных и несчастных. С их помощью вы сровняете Чёрный Замок с землёй и забросаете Мёртвое ущелье обломками ненавистных вам стен… Может быть, вы даже успеете умереть, не обнаружив зла в своём большом добром сердце, и оно ни разу не заболит, не сожмётся от страха и жалости к тем, кого вы насильно освободили. И вполне вероятно, что вы ещё долго, очень долго будете оставаться светлой легендой, непревзойдённым образцом доброты и человечности…

— Кончай, старик! — поморщился Аристарх. — Я тоже всё понял или почти всё. Ты, конечно же, местный провидец, вещун или как тебя там… Я видел много таких, как ты, старик, и я давно знаю цену вашим пророчествам. Особенно тем из них, что были изречены и услышаны.

— Я, собственно, и не надеялся, что вы поверите мне… — смиренно сказал вещун.

— Почему же, я верю, — усмехнулся Аристарх. — Ты говоришь правду — мне ли не знать это. Но правда о будущем никогда не сбывается, старик! Сбывается ложь. Пророки становятся мучениками, а мученики — пророками. Ты не боишься стать пророком в НАЧАЛЕ сказки?

— Нет, не боюсь, — грустно сказал старик. — Сказка уже закончилась, потому что Дракон убит. А новая не начнётся, пока Замок Дракона пуст.

— Ну, это мы ещё посмотрим! — заявил Аристарх. — В конце концов, это одна из моих профессий: нарушать жанровые каноны и находить изъяны в утопиях. Давай поищем вместе — это небезынтересно… И может быть, ты скажешь мне наконец, как тебя звать?

— Вы не просто добрый человек, — изумлённо констатировал всё ещё безымянный вещун. — Вы — безответственно добрый человек. Вдумайтесь: активное, но безответственное добро! Что может быть страшнее безответственной активности?

— Например, ответственная пассивность, — предложил Аристарх, — она же пассивная ответственность.

— Очень спорное утверждение! — немедленно возразил старик. — Меня зовут Средоточием Мудрости, — спохватился он.

— Спорное, зато привлекательное! — в тон ему ответствовал Аристарх. — А нет ли у тебя имени покороче?

— Ну, тогда зовите Отшельником. Меня здесь многие так… Бойтесь!

— Кого, тебя? — удивился было Аристарх, но увидел, что старик смотрит вверх, и тоже задрал голову.

Что-то большое и чёрное — как вороново крыло, но гораздо больше — махнуло и скрылось за краем синей полоски неба, напротив Замка, а потом Аристарх инстинктивно присел и закрылся рукой, увидев стремительно падающую прямо на него блестящую точку. В дюжине футов от его головы копьё резко вильнуло в сторону, с коротким лязгом ударилось о скалу, обдав Аристарха фонтанчиком щебня и каменной пыли, и осталось там, над самой дырой… Большое рыцарское копьё с перекалённым до голубого блеска жалом и с чёрным тяжёлым древком, слегка надломившимся от удара.

— Ну вот, — удовлетворённо сказал Аристарх, промаргивая запорошенные глаза. — А ты говоришь, сказка кончилась. Она только начинается!

Аристарх услышал тревожное ржание и присел, вглядываясь.

Из-за этой луны ничего не видать! Слишком щедро рассыпаны искры холодного света на листве, на траве, на зернистых боках валунов, на капризных изломах знакомых неправильных линий… Он уже видел это гигантское «V», образованное как бы двумя молниями, ударившими в одну точку, — только не было раньше размытого тёплого пятна у основания буквы. Пятно шевелилось, дышало, тянулось вверх и опять приседало — жило. Оно было не отражением отражённого света, оно было само — свет… Оно было — костёр у входа в ущелье! Выходит, Новый Рыцарь просто завершил круг, обогнув скалу Чёрного Замка по часовой стрелке. И вот же он, старый вяз. Тот самый. Это из-под него заржали кони.

Неужели Багряк?

Нет, Багряка, конечно, не было под вязом, и коротконогой лошадки Долга, разумеется, тоже не было. Это были чужие кони, но хозяев троих из них — белого, сивого и вороного — Аристарх вычислил сразу. Они были заботливо укрыты белой, серой и чёрной попонами, белые, серые и черные ленты были вплетены в их гривы, соответствующих цветов перья покачивались над их благородно крутыми шеями. Кому принадлежали другие два, вряд ли имело значение. Ясно, что не рыцарям. Не бойцам.

Один из коней — каурый, приземистый, широкоспинный, стоявший особь от остальных, под широким и мягким (для непрофессионала) седлом, — был ближе всех к Аристарху. Он непрестанно всхрапывал и время от времени жалобно ржал. Неужто учуял коготь?.. Оказалось, однако, что коготь тут ни при чём.

Аристарх успокоил каурого конька, пошептав ему в ухо, извлёк из пасти забытые растяпой-хозяином удила. Каурка благодарно потёрся головой о линялый плащ и нагнулся к траве.

Задержавшись ещё немного в тени вяза и понаблюдав за костром, Аристарх убедился, что тревога, как это ни странно, не поднялась. Тогда он подобрал плащ и бесшумно скользнул через открытое лунному свету пространство к заросли у самого входа в ущелье. Рыцарская засада была теперь перед ним как на ладони. Стратеги. Даже не интересно.

Если они и ждали нападения, то лишь со стороны ущелья: туда были направлены все три арбалета, лежавшие под правой рукой у каждого из рыцарей, и там же торчала в расщелине меж двух каменных глыб голова часового. Пятого участника засады нигде не было видно, зато в часовом Аристарх с изумлением узнал своего недавнего проводника. А ведь, казалось бы, такой симпатичный паренёк… Ладно, разберёмся.

Для начала надо выманить одного из них и показать ему коготь. Просто показать и посмотреть, что будет дальше. Аристарх сунул руку под плащ, нашарил висевший у него на груди драконий коготь и сжал его в кулаке. Пальцы легли удобно и плотно, как на рукоять ножа… Нет, так, пожалуй, нельзя. Надо будет снять его с шеи и держать левой рукой за тесёмку. Напоказ, как мышку за хвостик. Давая понять, что в любой момент могу ухватить правой — и… Но ни в коем случае не хватать и не применять.

«Режет стальные панцири, как бумагу», — говорил Отшельник, вручая его Аристарху. Гм. Что-то ни одного разрезанного панциря в ущелье не попадалось. А выбираться из подвалов Чёрного Замка и проверять было уже недосуг. Да и опасно было уже высовываться из дыры: сверху на драконью тушу стали сбрасывать камни… Вот булыжники драконий коготь крошит в пыль, это Аристарх знает. Допустим, что и панцири тоже. Сказка же ведь.

Зато следующее предупреждение Отшельника даже и сказочной логикой объяснить было трудно: «Ни в коем случае не применяйте в рукопашной. Достаточно просто показать…» — «И что будет?» — спросил Новый Рыцарь. Но тут старика опять схватило, да так, что на этот раз он потерял сознание. Очнулся он только в лесу, по ту сторону скалы. Хорошо, что потайной выход в Живое ущелье был уже близок, и рыцарь не потерял направление, волоча спутника хитрыми лазами и лестницами подвалов. Он волок его, обливаясь потом холодной безадресной ярости, до боли в сердце сдерживаясь, чтобы не выместить эту ярость и эту боль на беспомощном старике… Очнувшись, Отшельник, однако, никаких объяснений относительно неприменения когтя не дал, зато высказал ещё одно, совсем уже невыносимо загадочное соображение: «Клык был бы надёжнее во всех отношениях, но вы же сами видели…»

Он выговаривал эту загадку по слову и даже по букве, прижимая ладони к левой стороне груди, а Новый Рыцарь уже едва сдерживался. Ему нужна была ясность! Полная ясность — до дна, до сути, до дважды два! Как же драться, и с кем же драться, и за что же драться, если нет полной ясности?!

А этот старик, этот сухой стручок, этот вещун-самоучка с безобразно-розовой бородой и с обрыдлой извиняющейся улыбкой пускает свои интеллигентские слюни и заплетающимся языком… Тут Аристарх увидел свой занесённый над стариком кулак с зажатым в нём когтем Дракона и, еле успев перехватить преступную руку своею же левой рукой, бросился бежать прочь от Отшельника, дабы найти для своей ярости другие, не столь позорные адреса. Вот это дерево, например, с красной, будто сочащейся кровью корой. Локтем его. И вот это. Плечом. И вот этот оранжевый камень, разлёгшийся на тропе. Когтем! Не врал старик: в крошки камень… А-а-а!.. А вот ногой не надо было, не обуты же ноги. В кровь, ну надо же… Спасибо тебе, коряга. Остыл. И плащ порвал. И заблудился. Зато небо уже опять голубое, а не буро-малиновое: остыл. Нельзя этот коготь держать в руке: мало ли что попадётся под разъярённую руку. Или — кто… А вот мы сейчас от плаща тесёмочку… трудно рвётся, хороший бархат, хоть и старый… и коготь — на шею.

А клыки — да, клыки Аристарх видел. То есть, видел он корни клыков, потому что самих клыков уже не было. Ни клыков, ни ушей, ни огнедышащей железы. Чистая прозекторская работа, профессиональная. И ведь это при том, что инструменты были наверняка медные, в самом лучшем случае — бронзовые… Кто-то основательно выпотрошил голову поверженного чудища не стальными скальпелем и ножовкой в первые же сутки после боя, пока Рыцарь Зари, победитель Дракона, без памяти висел на скале, примагниченный к стене ущелья.

Ну, ладно. Значит, клык был бы во всех отношениях надёжнее, а коготь менее надёжен, и поэтому его достаточно просто показать. Где логика? Хотя бы сказочная? Нет логики, и спросить не у кого. Придётся экспериментировать.

Для эксперимента он выбрал пятого участника засады, которого наконец-то обнаружил: тот неподвижно сидел по эту сторону костра, изредка подбрасывая сучья. Когда он повернулся за очередной охапкой, Аристарх разглядел его щекастую физиономию и понял, что рыцари устроились в засаде со всеми удобствами: пятым был не кто иной, как дворецкий по имени Дворецкий.

Сидели рыцари, видать, уже давно. Скучали. Задрёмывали. Белый время от времени икал, Серый поглядывал на него с неудовольствием, но сочувственно, а Чёрный, когда Белый икнул особенно гулко, сказал вполголоса: «Выпил бы ты вина, что ли. Икаешь, как простолюдин». — «Пить надо меньше», — не то возразил, не то упрекнул Серый. «Твоя правда», — непонятно с кем из них согласился Белый и снова икнул.

«Папаша меня в таких случаях по спине хлопал», — поразмыслив, сообщил Чёрный. «Помогало?» — сдавленным голосом осведомился Белый. «Когда как. Попробуем?» — и Чёрный занёс одетую в железо длань над железным же панцирем Белого. Они засмеялись вполголоса, отчего Белый разыкался ещё сильнее.

— Дворецкий, вина! — властным недовольным голосом потребовал Серый.

Дворецкий с достоинством поднялся и не спеша двинулся к заросли, в которой прятался Аристарх. Контровой свет костра чётко обрисовывал силуэт Дворецкого, а прямой лунный выявлял и серебрил детали его лица и одежды. Одет он был в походный вариант своей нелепо роскошной ливреи: чуть поменьше кружевных бантов, золотых позументов и пряжек, чуть потусклее цвета. Лицом же, и особенно щеками, присыпанными спереди лунной пудрой, он был похож на заважничавшее привидение в красном пляшущем ореоле.

В полутора шагах от Аристарха Дворецкий присел, совершенно скрывшись в тени кустов, и зашарил рукой по траве. Ухватить его за ворот, рвануть на себя, зажать рот рукой и — дёру! Новый Рыцарь осторожно раздвинул ветки и встретил немигающий взгляд Дворецкого. Тот сидел на корточках, левой рукой держа за горло объёмистую серебряную бутыль, а указательный палец правой прижимая к губам.

— Узнал меня, шельма? — шёпотом спросил Аристарх.

— Конечно, Новый Рыцарь, — шёпотом же ответствовал Дворецкий. — Я давно знаю, что вы здесь, да не было повода…

— Знаешь? — удивился Аристарх. — Ах, да. Язык ветра.

— Ветер, кони, листва… — Дворецкий улыбнулся. — Ночные птицы дважды кричали. Вы, наверное, не обратили внимания, а они кричали про вас… Это очень удачно, что вы появились не со стороны ущелья, — деловито продолжил он. — Теперь у них, — он кивнул на костёр, — не будет ни повода, ни оправдания для выстрела.

— Ты хочешь сказать, что я должен скрываться? — возмутился Новый Рыцарь.

— Ни в коем случае! Но и подкрадываться тоже не следует. Вам надлежит появиться открыто, как приличествует благородному рыцарю, и громко назвать себя.

Аристарх посмотрел на него внимательно.

— Кажется, тебе можно верить. Пошли. Появимся открыто, и ты громко назовёшь меня.

— О, позвольте мне уйти одному, Рыцарь Зари! — шёпотом взмолился Дворецкий. — Вы уже всё равно в безопасности, поскольку я вас предупредил, а мне…

— А ты будешь в безопасности только рядом со мной, — закончил Аристарх. — И по той же самой причине. Особенно если мы появимся вместе. Пошли.

И они пошли. И Дворецкий ещё издалека громогласно представил Рыцаря Зари, победителя Дракона его (рыцаря) до зубов вооружённым коллегам, а коллеги, как могли, изобразили бурную радость по поводу славной победы и чудесного избавления Нового Рыцаря от неминуемой, как они полагали, смерти, до сих пор постигавшей всех, кто осмеливался выйти на поединок с Драконом в (смешно сказать!) железных доспехах и с оружием, выкованным пусть из самой лучшей, но стали. Золото и только золото могло быть гарантией если не победы, то, по крайней мере, спасения от чар чудовища. Неужели Новый Рыцарь не знал этого? Может быть, он подстерёг Дракона в подвалах Замка? Рыцарям доводилось слышать, что там, в подвалах, чары теряют силу, но они не очень-то верили этим слухам: мало ли о чём шепчется чернь…

— Нет, не в подвалах, — сказал Аристарх, усаживаясь поближе к костру, но не распахивая до времени плащ на груди. — Вы же видели: Дракон лежит посреди ущелья, напротив своей дыры… Ведь это ты, — он глянул на Чёрного Рыцаря, — бросил в него своё копьё?

— Я! — ответствовал тот, глядя в лицо Аристарха подозрительно честными глазами.

— Если бы наконечник твоего копья был золотой, ты бы не промахнулся, сообщил Аристарх. — Ты бы раскроил мне голову.

В образовавшейся тишине стало слышно, как шевелятся перья на шлемах рыцарей. Чёрный Рыцарь переводил изумлённый взгляд с Аристарха на Серого и обратно, Серый, прищурясь, смотрел на Дворецкого, совершенно вдвинувшего свою бульдожью голову в плечи, а Белый, мелкими глотками тянувший вино из кубка, опять поперхнулся и заикал.

— Я же вас предупр… — проговорил он между двумя иками.

— Ты устал и голоден, Рыцарь Зари, — перебил Серый, забрал кубок, долил из бутыли и протянул Аристарху. — Выпей пока вина, это доброе вино, а Дворецкий сейчас принесёт мяса. — Он глянул на Дворецкого, и тот поспешно побежал выполнять повеление. — Поешь, — продолжал Серый, — наденешь его доспехи, — он с лязгом опустил руку на плечо Чёрного, и Чёрный стал с готовностью расстёгивать плащ. — Кажется, вы с ним почти одного роста?.. И мы вчетвером вернёмся во дворец Его Величества, отныне полновластного сюзерена этих мест. Если, конечно, ты не захочешь присоединиться к толпам бунтующей черни, чтобы стать ИХ королём. Ты победил Дракона, Рыцарь Зари, и ты волен теперь выбирать.

— Я всегда был волен выбирать, — заносчиво сказал Аристарх, принимая из рук Дворецкого холодную баранью лопатку. — И всегда буду.

— Это сразу видно, — согласился Серый, а Белый одобрительно икнул. Никак не проходила его икотка.

— А что до моего копья, дружище, — заговорил Чёрный, развязывая кожаные тесёмки панциря, — так откуда же мне было…

— Ты уж его извини, Новый Рыцарь, — опять перебил Серый. — Ведь он бросал копьё не в тебя, а в какого-то нищеброда, подбиравшегося к когтям Дракона. Тебя мы полагали мёртвым, а когти должны оставаться там.

— Превосходно, ребята! — Аристарх бросил в огонь обглоданную кость и залпом допил вино. — Я принимаю ваши извинения. И версия ваша мне тоже нравится. Логичная версия… Не надо снимать всё, приятель, — обратился он к Чёрному Рыцарю, — достаточно кирасы и плаща… Кстати, о версиях. Что делает во-он там мой проводник? — он протянул руку, указав на часового у входа в ущелье.

— Он был твоим проводником? — удивился Серый. — Вершок!

Долг, словно только и ждал оклика, выбрался из расщелины и засеменил на странно укоротившихся ножках к костру.

— Да ведь это не Долг! — сказал Аристарх.

— Их легко перепутать, если видишь только голову, — усмехнулся Серый. — Да будет тебе известно, что Долг верховодит бунтующей чернью. Об этом нам донёс его благоразумный брат, сохранивший верность Королю… Сними штаны и отдай их рыцарю! — приказал Серый благоразумному брату Долга. — И разряди арбалеты — мы возвращаемся.

«Пора!» — подумал Аристарх, едва арбалеты были разряжены. Есть такое вооружение: сеть и трезубец. Линялая бархатная тряпка заменит сеть, а без трезубца можно обойтись.

— Надень мой плащ! — великодушно предложил он подошедшему Вершку, встал, скинул с себя плащ Спящего и протянул его парню. Рука вспомнила, как его надо держать, а язык сам по себе отбарабанивал отвлекающие фразы:

— Правда, тот, что достался твоему брату, был поновее и пороскошнее, но и этот пока неплох…

— Спас… с-с… Ас!.. — произнёс Вершок и застыл с недопротянутой за плащом рукой.

— Да ты ещё и заика, благоразумный Вершок! — насмешливо проговаривал Аристарх, следя боковым зрением за реакцией остальных. — Никогда не видел голого рыцаря? Так давай скорее штаны, я оденусь…

Реакция остальных была любопытной.

С грохотом упала на землю кираса Чёрного Рыцаря, а сам он присел и зашарил руками по траве. С лязгом вскочил на ноги Белый, наконец-то переставший икать. Почти бесшумно отпрыгнул на шаг назад не потерявший самообладания Серый. Все пять пар остановившихся глаз (в том числе коротышки-Вершка и присевшего в страхе Дворецкого) были прикованы к груди Аристарха. К Драконьему когтю, висевшему на его голой, в ещё свежих синяках и ссадинах, груди.

В следующее мгновение со звоном выпорхнули из ножен все три меча, и Аристарх сделал первое боевое движение сетью, успев подумать: а не опрометчиво ли он поступает, полагаясь на прочность этой старой линялой бархатной тряпки?

За неделю после возвращения Нового Рыцаря во дворец не произошло ничего существенного. Не изменился, по-видимому, даже распорядок жизни Короля и его присных, если не считать отмены под благовидным предлогом воскресных охот. Зато ежевечерне закатывались балы, которые Аристарх, как правило, игнорировал, предпочитая им общество кувшина с добрым старым вином и двух-трёх фолиантов с волшебными сказками из Королевской библиотеки. Дважды устраивались турниры. На первом из них победитель Дракона был зрителем, а во втором (когда были готовы его новые доспехи) принял участие. С лёгкостью он свалил на землю Белого и Серого рыцарей, а самолюбие Чёрного потешил, позволив ему трижды безрезультатно преломить тупое копьё о свой новый панцирь и лишь на четвёртый раз оглушив неизящным, но точным ударом щита по шлему.

Принцесса во время турнира вела себя непосредственно: подпрыгивала, свешивалась за барьер королевской ложи, дабы разглядеть вооружение рыцарей и продемонстрировать им хотя бы верхнюю часть своего туалета, и наградила Рыцаря Зари не только воздушным поцелуем, но и собственноручно (как утверждала посланная ею фрейлина) вышитым платочком, предварительно и как бы украдкой приложившись к нему смеющимися губками.

Той же ночью платочек бесследно исчез из спальни Нового Рыцаря.

Вот и все события, если не считать таковыми: возобновившихся ночных свиданий с Невидимкой; намёков на полкоролевства, неоднократно и настоятельно произнесённых Его Величеством; и наконец начатых в непосредственной близости от дворца строительных работ: спешно возводилась безобразная по архитектурному решению, но прочная по замыслу крепостная стена. Специально для этого строительства Королём была учреждена должность Придворного Фортификатора, и принят был на эту должность некий дальний родственник Дворецкого — по протекции последнего, разумеется.

Настоящие события если и происходили, то где-то за пределами королевского дворца, а может быть, и за пределами королевства. Там сказка шла себе своим чередом, предуготовляя Рыцарю Зари новые приключения (тела). Пока же Аристарх развлекался беседами с Придворным Звездочётом (он же Чародей, он же Алхимик, он же просто Мудрец), единственным во дворце представителем научной интеллигенции.

Алхимическая лаборатория располагалась в высоких сводчатых подвалах одного из хозяйственных корпусов, который вскоре должен был оказаться за пределами крепостной стены. Там, в этих подвалах, чаще всего и происходили их неторопливые, окрашенные своеобразным юмором, беседы, по нескольку раз прерываемые появлением посыльного из ружейных мастерских.

Дело в том, что одной из обязанностей Придворного Чародея было присутствовать при окончательной стадии выплавки булатной стали и при закалке каждого нового клинка. Потребность же в новых клинках неимоверно возросла, ибо армия бунтовщиков, предводительствуемая Долгом, судя по непрерывно поступающим сведениям лазутчиков, тоже активно вооружалась, используя в качестве арсенала Мёртвое ущелье. Одного за другим Долг загонял в драконью дыру своих ближайших сподвижников. И пока армия Долга по цепочке передавала наружу отлипшие от стен мечи и доспехи, сподвижник либо умирал от сердечного приступа, либо становился непреклонным бойцом с твердокаменными убеждениями и сердцем, закалённым в огне классовой ненависти…

Мудрец, заслышав шаги посыльного, извинялся, извлекал из потайной ниши под вытяжным шкафом длинный, змеиной кожи, мешочек с чёрным колдовским порошком (обыкновенным углём, который он выжигал необыкновенным способом из причудливых исходных компонентов) и торопливо удалялся, загадав на прощанье очередную астрологическую головоломку. Например: «Каких деяний надлежит избегать особам королевской крови, если на исходе весны нижний рог молодого Месяца коснётся такой-то звезды в созвездии Льва?»

Оказывалось, что молодой Месяц может коснуться этой звезды лишь своим верхним рогом, и не на исходе весны, а ранней осенью или в конце лета; что происходит это не менее пятнадцати раз за столетие; и что никакой роли в определении судеб такие пустяки не играют в силу их очевидной регулярности и предсказуемости. «Гадать по Луне, благородный рыцарь, это всё равно что гадать по башенным часам: можно предсказать начало обеда или окончание утренней церемонии одевания, но не более того. Совсем другое дело эпициклы Сатурна или, скажем, Юпитера…»

Как ни странно, сии замысловатые загадки, простроенные по образцу «висит на гвозде и стреляет», доставляли удовольствие обоим. По разным причинам. Звездочёту нравилось демонстрировать свою осведомлённость на доступных уму благородного рыцаря примерах, Аристарх же находил небезынтересными параллели между причудливой учёностью сказочного Мудреца и не менее причудливыми путями человеческого познания.

Кратковременные отлучки Придворного Чародея к оружейникам позволили Аристарху более тесно ознакомиться с его алхимическим оборудованием и реактивами. Дважды он пытался самостоятельно воспроизвести опыты (а точнее будет, пожалуй, сказать: фокусы) Мудреца, но оба раза потерпел поражение, ибо руководствовался химическими, а не алхимическими законами. В третий раз его внимание привлекла колода магических карт, на которой, увы, даже простенький пасьянс не сошёлся. Что поделаешь — сказка… Зато волшебный кубок оказался действительно волшебным и, по-видимому, никаких ограничений не имел. В умелых руках, разумеется. От вина же, сотворённого Аристархом, отчётливо попахивало серой и фосфором. Но пить его было можно, что он и проделал, не рискуя превращать вино обратно в воду и спешно заметая следы своего любопытства.

Более же всего заинтересовала рыцаря огнедышащая железа Дракона, препарированного, как выяснилось, самим Чародеем в первое же утро после славной победы. Клыки он, оказывается, отдал оружейникам на предмет изготовления из них наконечников для стрел, уши украшали стену пиршественного зала дворца, ибо ни на что иное не были пригодны, а железу Мудрец оставил себе, дабы приспособить её к своему золотоплавильному горну. Вот уже годы и годы он искал надёжный способ изготовления оружейного золота, которое, обладая упругостью и твёрдостью булата, не прилипало бы намертво к стенам ущелья при появлении Дракона. Конечно, теперь, после славной победы, эти его поиски уже не имели ни смысла, ни цели, но нелегко было так вот сразу, не добившись хоть какого-нибудь результата, бросить работу, вместившую в себя целую жизнь…

Но и драконья огнедышащая железа ни на йоту не приблизила Мудреца к успешному завершению поисков, и Аристарх сразу понял, почему. Прикосновение к любому металлу почти мгновенно гасило огненные сгустки, оказавшиеся ни чем иным, как сгустками холодной плазмы… Как могли проникнуть сюда, в средневековую рыцарскую сказку, эти сверхустойчивые модели шаровых молний, предназначаемых в своё время для освещения жилых пещер австралопитеков? Одно из двух: либо это НЕ средневековая сказка, либо (что почти невероятно) не все соплеменники старого Ы вымерли в результате опрометчивых Саввиных экспериментов по созданию стабильно счастливого социума…

Не поминай имя Саввино всуе: он лёгок на помине! Не успел Аристарх наиграться с железой, глядя, как разнокалиберные солнышки то с шипением втягиваются в медные треноги реторт, то нетерпеливо приплясывают на вогнутом дне керамического тигля, то легко и беззвучно гаснут, коснувшись серебряных ножен драконьего когтя, — как это его занятие было прервано панической телепатемой Саввы.

Опять ЧП имело место в северной части Восточного полушария — на самом, по мнению Саввы, неблагополучном участке Объекта. Увы, шеф, снова Москва, на сей раз научная. Нет, к официальной науке это никакого отношения не имеет, официальная наука как раз хохочет, плюётся через левое плечо или скептически пожимает обоими, по-прежнему полагая Второе Начало термодинамики священным и непорочным. Но уже недалеко то время, когда пятеро сумасбродов, обосновавшихся в 1-м Голутвинском переулке, где они соорудили в подвале свою установку из списанного электрооборудования… И Савва, торопясь и путаясь, изложил самоновейшую теорию вакуума, дерзко и не вовремя измышленную подвальными сумасбродами.[1] Они, видите ли, настолько приблизились к пониманию действительного механизма внутрисолнечной энергетики, что это чревато скорыми и катастрофическими последствиями не только для цивилизации Объекта, но и для Солнечной системы как таковой. Хочешь ли Ты увидеть двойную звезду на месте Системы, шеф? Ну, так Ты её скоро увидишь, если не позволишь мне принять самые безотлага…

— Когда ты наконец перестанешь паниковать? — рявкнул Аристарх. Когда ты наконец уразумеешь, что открытия появляются не раньше, чем в них возникает нужда? Во-первых, эту твою самоновейшую теорию официальная наука сочтёт — уже сочла! — очередной ересью, и еретики вскоре будут публично высечены своими благоверными и остепенёнными собратьями. А во-вторых и в-главных, Я уже и сам не помню ни сути, ни деталей внутрисолнечной энергетики. Но Я отлично помню, что упомянутый механизм заведомо и много сложнее любых спекуляций, доступных для двоичной логики. Грубо говоря, сей механизм настолько сложен, что ИМ он никогда не понадобится… И учти, Савва: у нас с тобой нет запасного человечества! Не вздумай проделывать с ними то же, что ты проделал с племенем Ургха. Никаких подкорковых вмешательств! Никакого манипулирования чувством самодостаточности! Если Я вернусь и обнаружу, что ты опять пытался внедрить единомыслие, Я тебя разжалую! Я тебя сошлю, заточу и сгною! Ты у Меня будешь рядовым необученным информатором на Объекте! Ты Меня понял, Савва Ф.?

Но Саввин испуг был настолько велик, что этот надёжный, апробированный поколениями сатрапов, полководцев, директоров и прочих властителей метод пресечения паники не возымел обычного действия. Савва согласен был стать рядовым информатором на Объекте. Савва согласен был стать даже барабашкой где-нибудь на окраине Томска — но лишь после того, как шеф-демиург выслушает его до конца. Всего лишь два соображения. Вот они.

Первое. Сумасброды сумели получить экспериментальное подтверждение своей ереси: двухсотсвечовые лампы в их подвале горят полным накалом, забирая из сети лишь десять процентов необходимой мощности. Остальные 90 процентов генерирует вакуум. Нет, официального акта составить пока не удалось: помешали своевременно и тонко сработанные случайности. Но еретики настойчивы, и акт будет. Через месяц, через пять месяцев, через пять лет, но будет. Вспомни небесные камни, шеф: тогдашняя Французская Академия была не в пример ортодоксальнее. Вспомни формулы Циолковского и Цандера: они тоже не слишком долго пролежали под сукном — и как Тебе пришлось потом подсуетиться на обратной стороне Луны? Вспомни наконец письмо Эйнштейна к Рузвельту…

И второе. Теоретические построения еретиков из Первого Голутвинского чреваты преждевременным крахом Принципа Исключённого Третьего. Работая в рамках примитивной двоичной логики, они сумели вплотную подойти к отрицанию дуализма материи и пространства! Маленький шажок, одно-единственное, лежащее на поверхности допущение — и они безоглядно выпрыгнут за пределы «да» — «нет»… Вот Тебе и философская стратегия, шеф, которой Ты от меня так добивался!

— Хорошо. Приготовь конспект к Моему возвращению.

Значит, шеф-демиург согласен, что это действительно серьёзно?

— Нет, не согласен! — отрезал Аристарх. — Просто Мне любопытно. «Могу ли Я создать камень, который не смогу поднять?» Видимо, это один из таких же парадоксов, и его легко разрешить в плоско-свёрнутой логике, замыкающей «всё» на «ничто»… Но ты всё-таки приготовь конспект: Мне любопытно, и Я полюбопытствую. И занимайся наконец делом.

Делом Савва тоже займётся, ему известно, что Аристарх называет делом…

— Вот и займись. Всё!

Ещё одно солнышко, прежде чем рассыпаться искрами и погаснуть, полыхнуло на острие когтя, осветив на миг согбенную фигуру у двери. Аристарх вздохнул, выдавил из железы молнию посолиднее и подул на неё, отгоняя под своды подвала. Гость непроизвольно закрылся от света ладонью. Очень старый рыцарский плащ ниспадал с его плеч почти до самого пола.

— И давно ты здесь? — спросил Аристарх.

— Я не решался прервать ваши размышления, Рыцарь Зари, — уклончиво ответил Отшельник, щурясь от яркого света.

— Значит, давно. Остаётся надеяться, что я размышлял не вслух. — Аристарх отвернулся, сунул драконью железу на место и снова посмотрел на старика. — Как твоё сердце?

— Благодарю вас, рыцарь. Болит, и с каждым днём всё сильнее. А как ваше?

— Перестало, когда я выбрался из подвалов.

— И вынесли меня, — напомнил Отшельник.

— И вынес тебя, — согласился Аристарх. — Это тоже имеет какое-то значение?

— Для меня — да. Я пришёл поблагодарить вас.

— Пустое, старик, пустое, — усмехнулся Аристарх. — Ведь я же чуть не убил тебя потом.

— Я видел, чего вам стоило не сделать этого, — с улыбкой же отвечал Отшельник. — И, помнится, тогда же подумал, что не ошибся, отдав коготь вам.

— Тогда. А теперь?

— А теперь я не знаю, что думать.

— И пришёл, чтобы забрать его у меня? На!

К его удивлению, старик взял коготь. Вынул его из ножен, вернул ножны рыцарю, подошёл к свободному от столов и полок участку стены, с неловким размахом вонзил в неё коготь как можно выше и, ухватившись двумя руками, с натугой протянул сверху вниз. Посыпались каменные крошки и пыль, в стене осталась глубокая борозда.

— Теперь попробуйте вы, — предложил Отшельник.

Аристарх попробовал. Дважды. Озадаченно хмыкнул, потрогал пальцами борозду, оставленную стариком, и в третий раз, теперь уже изо всех человеческих сил, саданул когтем по стене. С тем же нулевым результатом.

— Ну, и что это должно означать? — спросил он, вложив коготь обратно в ножны.

— Не знаю, — сказал Отшельник.

— Но ты ошибся или нет?

— Не знаю, — повторил старик.

— Не знаешь или боишься отвечать?

— Мне нечего бояться, — возразил Отшельник. — Но и сказать мне тоже нечего.

— Не темни, старик. Пришёл рассказать, так рассказывай. Ведь ты же догадывался об этом, — Аристарх кивнул на стену. — Садись, — он подвинул ему высокий табурет Звездочёта, а сам уселся в гостевое кресло напротив, — и рассказывай.

Драконы бывают разные.

Для читателей сказок — а сказки читают все, и шеф-демиург Аристарх Новожилов тоже читал сказки, — этот вывод интуитивно ясен и не подлежит сомнению. Сколько сказок — столько Драконов, и все разные. А для читателя не только внимательного, но и склонного к анализу, не составит труда проклассифицировать Драконов по множеству признаков. В результате получится более-менее полное описание явления, которое лишь на первый взгляд кажется неохватным.

Так, Драконов можно различать:

по среде обитания (морские, пустынные, лесные, горные, пещерные, болотные, а в последнее время появились многочисленные особи, обитающие на поверхности неисследованных планет, в межзвёздном пространстве и даже в солнечных протуберанцах);

по способу передвижения (двух- или более-ногие, крылатые, пресмыкающиеся, снабжённые плавниками и ластами, импульсно-реактивные);

по количеству голов (одно-, дву- и так далее, а также безголовые или с функционально-переменным числом голов);

по типу вооружения (мечеклыкие, копьехвостые, огнедышащие, ядовитозубые, каменновзорые и даже оснащённые лазерами с ядерной накачкой).

Вполне поддаются классификации и такие признаки, как: умение регенерировать отсечённые части тела; степень разумности; размеры, прочность и цвет чешуи; форма подчинённости силам зла; боеспособность в экстремальных условиях…

Те, кому лень или некогда заниматься классификацией самостоятельно, могут обратиться к замечательной книжке замечательного английского писателя Джона Бойнтона Пристли «31 июня», где популярно изложены основы прикладной науки Драконографии. Очень полезная книжка. Между прочим, в одноимённом фильме, снятом, как водится, «по мотивам», основы Драконографии не излагаются. Видимо, авторы фильма, в отличие от английского писателя, намерены были создать художественное, а не научно-популярное произведение. Что ж, это их право, и тем хуже для тех, кому Драконография интересна или по роду деятельности нужна. Таки придётся им порыться в библиотеке и отыскать книжку Пристли, ибо здесь тоже не место для изложения основ этой науки.

Хотя бы потому не место, что в несвязной речи Отшельника ни слова не прозвучало о Драконографии. Отшельник не имел о ней никакого понятия. Более того: он изрядно удивился бы, если бы ему предложили проклассифицировать свойства Драконов. Для него это было бы всё равно что классифицировать гримасы одного и того же лица. Он счёл бы такое занятие вполне бессмысленным при всей его кажущейся увлекательности. Ибо Отшельник полагал Дракона просто-напросто единственным — и Звездочёт, вернувшийся к тому времени из оружейных мастерских, по-видимому, разделял эту точку зрения.

Но Отшельник был убеждён ещё и в бессмертии чудовища, и вот здесь Придворный Мудрец стал решительно возражать Средоточию Мудрости. Он обозвал его мистиком и суеверным софистом. Он призвал в свидетели Рыцаря Зари, победителя Дракона. Он продемонстрировал в качестве доказательства смерти чудовища огнедышащую железу, извлечённую из золотоплавильного горна, а также драконий коготь, висевший в серебряных ножнах на поясе Нового Рыцаря. Он предложил провести Отшельника в пиршественный зал дворца, чтобы тот полюбовался отрезанными ушами чудовища. Он был язвителен, запальчив и непримирим, и причина его раздражительности была, в общем, ясна. Дело всей жизни Алхимика — изготовление оружейного золота для победоносной схватки с Драконом — оказывалось, если принять гипотезу Отшельника, затеей не только дорогостоящей и уже не нужной, но изначально бессмысленной.

Отшельник сочувственно выслушал гневную отповедь Придворного Чародея и смиренно ответил, что если бы он, Отшельник, действительно был суеверным софистом, то ему ничего бы не стоило опровергнуть уважаемого коллегу его же, уважаемого коллеги, доводами. Ведь огнедышащая железа Дракона по-прежнему действует, а коготь всё так же успешно разрушает каменную кладку стен, в чём уважаемый коллега может убедиться, взглянув на вот эту вот борозду. И клыки Дракона не зря же превращены в наконечники стрел: они опять готовы убивать и будут убивать. Но не это Отшельник считает доказательством бессмертия Дракона. В конце концов, от стрелков зависит, кого будут убивать клыки: всех подряд или только преступников и диких зверей. В конце концов, применения разрушительной силы когтя можно ограничить каменоломнями и возвести прекрасные дворцы на месте хижин; а драконий огонь уже теперь освещает мирные занятия Мудреца… И всё-таки Дракон бессмертен. Он жив. Доказательства? Их у Отшельника, можно сказать, совсем нет. Просто сердце болит. И если раньше оно болело только в подвалах Чёрного Замка, куда Отшельник забирался, пытаясь спасти очередного бедолагу (не обижайтесь, рыцарь!), то теперь его сердце болит всегда. Болит, не переставая… Вот и всё его доказательство, если уважаемый коллега согласится считать это доказательством. Других у Отшельника, увы, нет.

Аристарх слушал молча, не вмешиваясь в дискуссию учёных мужей. Какая-то она была ненастоящая, эта дискуссия: чересчур напоказ горячился Придворный Мудрец, и чересчур напоказ был смиренен и кроток Отшельник. Они, похоже, вовсе не надеялись переубедить друг друга. Они даже не стремились внушить свои убеждения рыцарю. Они лишь доводили до его сведения каждый свою позицию и немедленно прекратили спор, когда Рыцарь Зари встал, нарочито громко зевнул и молча направился к выходу из подвала. Чародей пробормотал ему в спину учтивые слова прощания и вскарабкался на свой табурет, а Отшельник, подобрав полы плаща, заспешил следом.

…Ночь снаружи была хороша и тревожна, как передышка в любви; как затянувшийся миг между лаской и лаской. Миг, продлеваемый напропалую, вопреки неосознанным страхам за хрупкий покой. Только в сказках и в детстве бывают такие ночи — не миги, а целые ночи! — они либо выдуманы, либо очень давно. Когда ветер вдруг переменится, отгонит прочь зловонное дыхание Нефтехима, и небо над городом окажется удивительно звёздным, а воздух неощутимым, — тогда наступает такая ночь, что невозможно не убежать из дому. И надо на цыпочках выскользнуть из квартиры, неслышной походкой ниндзя взлететь на пятый этаж, просочиться на крышу сквозь тёмный и пыльный, знакомый на ощупь чердак — и навзничь улечься на мятую ржавую жесть. И смотреть на звёзды. Нефтехим по-прежнему рядом, он живёт и дышит в семи кварталах от дома, но дышит в сторону, и его как будто бы нет. Надо лишь не поворачивать голову, чтобы не видеть огни на трубах и корпусах. А случайно увидев, надо лишь притвориться, что это тоже звёзды.

Аристарх тряхнул головой и огляделся. Это были не звёзды — это были костры мятежников на скале Чёрного Замка. Дракон, если верить Отшельнику, был по-прежнему жив и дышал где-то рядом. Просто ветер ненадолго переменился…

И всё-таки ночь была хороша и тревожна. Как миг. В ней, кроме звёзд и костров на далёкой скале, было много других огней. И суеты. И звуков.

Из озарённого свечами и факелами дворца доносились беспечная музыка и заздравные выкрики рыцарей. На кухне суетилась, гремя кастрюлями, поварня, то и дело хлопала дверью, выпуская на вольный воздух аппетитные запахи. В оружейных мастерских напротив жарко горели горны, раздавался весёлый звон и сыпались искры с точильных кругов. А совсем рядом, у недостроенной крепостной стены, посапывал часовой, привычно стоя в обнимку со своей алебардой, и отсветы горна тускло горели на его медной шапке. Десятая ночь после славной победы. Ещё дважды по столько — и…

— Значит, сердце у вас не болит, Рыцарь Зари?

— Ты ещё здесь, старик? Нет, не болит.

— А коготь… Вы пытались применить его раньше, до этого вечера?

— Обошёлся без. — Аристарх внимательно посмотрел на Отшельника, но увидел лишь смутно очерченный контур плаща. — Я так и не понял, зачем ты приходил. Что тревожит тебя, Средоточие Мудрости? Смерть Дракона или его бессмертие? Но если Дракон бессмертен, то он был бессмертен всегда, и привычное положение дел — не причина для беспокойства. А если его можно убить, я убью его столько раз, сколько успею. У меня ещё достаточно времени, старик.

— Если Дракон не убьёт вас, — сказал Отшельник.

— Если Дракон не убьёт меня, — согласился Новый Рыцарь. «И конец тогда моим каникулам», — подумал Аристарх, а вслух сказал: — Поэтому лучше я убью Дракона.

— А кроме Дракона вы никого не убили? — возобновил свой непонятный допрос Отшельник.

— Нет, — терпеливо сказал Аристарх. — Здесь — нет.

— И не убьёте. — На этот раз лишь тень вопроса прозвучала в словах старика. Аристарх не ответил. — Спасибо, рыцарь, — сказал, помолчав, Отшельник. — Это всё, что я хотел узнать… Прощайте!

— Прощай, если не шутишь. Нужна будет помощь, — Аристарх улыбнулся, — зови. Ведь я твой должник.

— Он даже не любопытен… — пробормотал Отшельник. — Прощайте! — повторил он, словно спохватившись. — Доброго вам веселья, Рыцарь Зари, победитель Дракона!

И было добрым веселье Нового Рыцаря в десятую ночь после славной победы. Только с ним танцевала Принцесса. Только ему удалось погасить, а не опрокинуть свечу первым выстрелом из арбалета. Его остроты были самыми удачными, никого не оскорбляли и веселили всех. И пятую перемену вин только Рыцарь Зари сумел оценить по достоинству, хоть и пил перед этим наравне со своими коллегами. А за час до рассвета, отказавшись от помощи слуг, он поднялся в апартаменты, где его Невидимка снова ждала его — и вознаградила незнамо за что, и ускользнула опять вместе с первым лучом, не показав лица и не вымолвив слова.

Рыцарю снились: призывное ржанье коней, погоня и жаркая схватка под яростным солнцем. Противник был равен ему и смеялся, парируя каждый удар. Смех его был заразителен и неприятен. Щекотало в носу и зудела от пота спина. Новый Рыцарь спешил — поскорее закончить и скинуть доспехи, а потом ухитрился избавиться от кирасы, почесал себе спину и размахнулся как следует… Противник лежал на песке и смотрел на него неживыми глазами. Новому Рыцарю было уже всё равно, он устал от жары, а противник и мёртвый смеялся, — и тогда он ударил лежавшего, чтобы пресечь этот смех. Улыбка скатилась с лица супостата, подпрыгнула несколько раз, завертелась волчком, как монета, стала падать, звеня и вращаясь (орел или решка?), и рыцарь проснулся…

…в страшной жаре, от грохота, звона и треска — и, ещё не проснувшись как следует, подумал, что вот лишь одну ночь из семи провёл он в бездумном весельи, как то подобает благородному рыцарю, да и та ночь — последняя… Королевский дворец пылал, подожжённый с четырёх сторон. Звонко лопались от жары цветные стёкла в высоком витражном окне, с грохотом рушились балки, шипело драгоценное вино на покоробленном и обуглившемся драгоценном паркете.

Облачась во что попалось под руку, нахлобучив шлем и застегивая на бегу пояс с мечом и драконьим когтем, Новый Рыцарь протаранил плечом дверь и сейчас же захлопнул её за собой, успев увидеть, как полыхнул и стал рушиться на обширное ложе шёлковый балдахин. Во внутренние закоулки дворца огонь ещё не проник — полыхало снаружи, но дыму и здесь было порядочно. Уже на четвёртом прыжке пришлось присесть, чтобы заглотить порцию кислорода и оглядеться. Опочивальня Принцессы была заперта, и лишь высадив дверь ударом меча, Рыцарь заметил ключ, торчавший снаружи… Пламя с радостным воем дохнуло в лицо от распахнутого окна.

Скатываясь по дымящимся ступеням с галереи в пиршественный зал, на полшага опережая смерть, он всё еще видел, как вспучивается перед его глазами паркет, с натугой и скрипом поднимает дубовую спинку пустого принцессова ложа… Кажется, пустого. Будем надеяться, что пустого. Незачем думать, что оно могло быть не пустым, что ничтожной доли мгновения не хватило Рыцарю Зари, чтобы погибнуть вместе с Её Высочеством… или нескольких мгновений не хватило ему, чтобы выхватить девочку из горящего ложа: на его глазах оно провалилось вниз, в кулисы тронного зала, а сам он едва устоял на краю изрыгающего искры и дым провала.

Отчётливо сквозь рёв пламени потрескивали каменные стены дворца и беззвучно обваливались куски галереи, но лестница, по которой сбегал Рыцарь, была, к счастью, цела. Лишь на последних ступенях он поскользнулся и зацепил ногой лежавшего ничком человека. И сразу подумал, что это первый человек, которого он видит после пробуждения, если не считать, конечно… Но принцессово ложе было пустым. Ясно, пустым. Принцесса ему даже не померещилась. А этот человек, первый и, похоже, единственный в горящем дворце, был мёртвым. Аристарх перевернул его на спину, убрал с лица слипшиеся от крови волосы. Это был Придворный Фортификатор, дальний родственник Дворецкого, появившийся в сказке лишь для того, чтобы быть убитым. Кровь натекла у него из горла, из глубокой треугольной раны под кадыком. В груди, вбитый по самую крестовину, торчал кинжал милосердия. Старый, с пятнами ржавчины на простой железной рукояти. И подсунут был под крестовину обрывок пергамента с корявыми, наспех, буквами: «Смерть поддраконникам!»

Где-то снаружи отчаянно ржали кони.

От дыма слезились глаза и щекотало в носу, струйки пота текли из-под шлема, неудобные длинные волосы липли к плечам.

Особенно сильный протяжный каменный треск наверху заставил рыцаря поднять голову. Сквозь слои дыма, проткнутые косыми лучами из окон, ничего нельзя было разглядеть, но Аристарх понял, что если не поторопится, то каникулы его закончатся преждевременно, да ещё и придётся мучительно поумирать. Это было совсем ни к чему.

Высокие, обитые надраенной медью, двустворчатые двери, ведущие из пиршественного зала на крыльцо, были заперты. Он разбежался и ударился в них всем телом. Треснуло, ахнуло, взвизгнуло, правая створка сорвалась с петель и упала плашмя на мраморные ступени. Рыцарь по инерции съехал с неё, как с горки, докатился, теряя шлем и путаясь в ножнах, до земли и в следующую секунду стоял с обнажённым мечом наготове.

Парадный двор был пуст. То есть, безлюден.

Метались и жалобно ржали на привязи чьи-то кони, но белого, сивого и вороного среди них не было. Багряк, увидев хозяина, рванул повод зубами, освободился, подбежал и встал рядом, косясь на пожар и вздрагивая всей кожей. Новый Рыцарь обнял его левой рукой за шею, похлопал ладонью по холке.

Сзади обрушилась кровля дворца. Аристарх не оглянулся.

Багряк пронзительно ржанул, высвободился из объятия и присел на передние ноги, подставляя спину. Рыцарь Зари с удивлением обнаружил, что конь его осёдлан и что к седлу приторочены доспехи. Старые доспехи Нового Рыцаря, оставленные им в Мёртвом ущелье. «Ладно, это потом…» — подумал он и сказал Багряку:

— Потом, — и вложил меч в ножны. — Сначала осмотримся.

Багряк послушно поднялся.

Ведя его в поводу, Новый Рыцарь обошёл догорающий дворец. На хозяйственном дворе пылали ещё две постройки, в том числе кухня. И нигде ни души. Лишь электрический свет драконьего огня пробивался из полуподвального окна Алхимика.

У крепостной стены Аристарх обнаружил еще одного человека. Это был давешний часовой. Он по-прежнему спал в обнимку со своей алебардой — теперь уже вечным сном. Листок пергамента с надписью «Смерть поддраконникам!» был наколот на острое навершие его шапки.

И были следы на песке — мимо трупа, к воротам из парка. Много следов. Тяжёлые сапоги королевской охраны. Острые каблучки фрейлин. Чьи-то большие босые разбитые ступни. И маленький полузатоптанный след детской ноги. Или девичьей.

Новый Рыцарь закрылся правой ладонью от высокого уже солнца и посмотрел на восток, где возвышалась скала Чёрного Замка. Белые столбики дыма подпирали там чистое небо, но не это было самое интересное. Над дорогой, перед последним её видимым отсюда поворотом (к Мёртвому ущелью) клубилась пыль, и, вглядевшись, он различил три блестящие точки. Пыль вздымалась за ними. Всадники достигли поворота, но не свернули, а поскакали дальше, к Живому ущелью. Или ещё дальше, к пустыне, прочь из охваченного огнём и враждой королевства.

— Догоним? — спросил Аристарх, и Багряк заржал радостно и призывно, с готовностью подгибая передние ноги. — Нет, не догоним, — сказал Аристарх. Разве что налегке. — И стал решительно отвязывать притороченные к седлу доспехи. Под ними обнаружился аккуратно свёрнутый алый атласный плащ. Золочёная пряжка была на месте, прочно пришитая крупными мужскими стежками.

Он был в седле и застёгивал на груди пряжку плаща, когда хлопнула позади дверь и отчаянный голос Алхимика прохрипел:

— Подождите!

Аристарх оглянулся.

Пятясь, Мудрец выволакивал что-то длинное и тяжёлое из своего подвала, и, когда выволок, Новый Рыцарь увидел, что это был громадный двуручный меч — тускло-жёлтый, с зеленоватыми извилистыми разводами.

— Это ещё не окончательное решение, — хрипел Чародей, с натугой волоча меч по песку и спотыкаясь о разбросанные доспехи. — Это ещё далеко не булат, но обычную сталь он уже разрубит. Мне бы ещё недельку, но кто же мог знать… Возьмите, рыцарь, я не смогу поднять его!

Аристарх, улыбнувшись, нагнулся, подхватил меч и вознёс его над головой.

— Красивая штучка! — сказал он, любуясь бликами солнца на золотом двуостром полотнище. — И стоит, наверное, бешеных денег, а?

— Отдайте! — сердито сказал Мудрец. — Отдайте немедленно! Я-то думал, что вы собираетесь…

— А я-то думал, что ты полагаешь Дракона мёртвым, — перебил его Аристарх, вынул из ножен свой меч и бросил его на дорогу, а золотой вложил в ножны. — Не кипятись, Чародей, я пошутил. Я верну тебе этот меч, когда кончу дело. Или передам с кем-нибудь.

— Мне он не нужен, — смущённо проговорил Мудрец.

— Он никому не нужен, — возразил Аристарх. — Я взял его, чтобы доказать это. Прощай, Звездочёт. Нагадай мне удачу на звёздах!

Он догнал их в пустыне и зарубил двоих. Он их окликнул: «Остановитесь!» — а они развернули коней и молча напали. Их было трое, они были в стальных доспехах и при стальных мечах против его золотого, они напали одновременно и неожиданно, и двоих он зарубил. Он хотел их обезоружить, в крайнем случае убить Серого, но ему не дали времени выбрать — и Чёрного, как самого сильного противника, пришлось зарубить, а Белый был до того неловок, что сам налетел грудью на золотой клинок. Два скакуна, потеряв седоков, налегке унеслись обратно, даже не повздыхав над трупами хозяев. Это противоречило общепринятым представлениям о рыцарских конях, но не насторожило его. Ему было некогда: третий заставил-таки его повозиться.

Они притомили коней, ноги которых по самые бабки вязли в горячем песке, и, чтобы не подвергать исход боя случайностям, они спешились. Сивый ускакал вслед за белым и вороным, а Багряк терпеливо ждал в отдалении, роняя пену с боков.

Они кружились друг напротив друга, разбрасывая песок и вспарывая воздух мечами. Серый оказался отменным бойцом и хотел убить, а Новому Рыцарю надо было лишь обезоружить его, образумить и, может быть, найти в нём союзника. Двух потенциальных союзников он уже потерял и не мог позволить себе потерять третьего.

— Остановись! — просил он, парируя очередной удар. — Я не прошу тебя сдаваться: остановись и хотя бы выслушай!

— Дьявол! — тонким от напряжения и ненависти голосом выкрикнул Серый. — В огне не горишь?.. — спросил он, задыхаясь. — Сдохни!

Аристарх поднырнул под удар, отбросив оружие и вытянув руки вперёд, а когда меч просвистел над ним, увлекая за собой Серого, он ухватил его за ногу и дёрнул.

— Уймись, — проговорил он, сидя верхом на груди Серого и вжимая его запястья в песок. Серый подёргался, понял, что руки ему не освободить, и лягнул Аристарха железным коленом в спину.

— Дурак, ваше благородие. — сказал Аристарх. — Мне же больно.

— Величество!.. — надломившимся голосом поправил Серый и всхлипнул.

Королеву и старшего офицера стражи они похоронили в пустыне, в двадцати шагах от места схватки. Её Величество улыбалась, когда Король пригоршнями сыпал горячий песок на окровавленную белую кирасу. Он так и не решился опустить её веки и всё пытался улыбнуться в ответ её мёртвой улыбке.

Рыцарь Зари не мешал ему, хотя, наверное, надо было спешить. Солнце уже багровело, склоняясь к закату. На обратном пути оно будет бить им в глаза, но это не так уж страшно. Главное — успеть к Мёртвому ущелью до восхода луны… Он уже завершил свою часть работы: возложил на пологий песчаный холмик разрубленный чёрный шлем с чёрными перьями и вогнал глубоко в песок тяжёлый двуручный меч Чёрного рыцаря. Офицер королевской стражи должен быт счастлив: он до конца выполнил свой долг, он погиб, защищая своих повелителей, и был удостоен чести быть погребённым рядом с Её Величеством. Правда, хоронил его его же убийца и убийца его Королевы — но сие от офицера уже не зависело и не должно было его огорчать.

А Её Величество улыбалась, и можно было подумать, что она тоже счастлива.

Новый Рыцарь стоял в почтительном отдалении, зяб, угрюмо кутался в свой алый атласный плащ и смотрел, как улыбается мёртвая Королева. Холмик песка на её груди медленно рос, песок накрывал её подбородок, губы (теперь она улыбалась только глазами), струился и путался в её пышных распущенных волосах…

— Помогите мне, — тусклым голосом произнёс Король, когда улыбки не стало, и поднялся с колен.

Аристарх помог.

— Куда теперь? — спросил Король, последний раз поправив белые перья шлема на холмике, чуть более высоком, чем над офицером стражи.

— Мстить, Ваше Величество, — сказал Аристарх. — Вы позволите мне сесть на круп Багряка за вашей спиной? Так мы доберёмся быстрее, чем если я буду идти пешком.

— Я ваш пленник, — сказал Король. — Приказывайте.

— Полноте, Ваше Величество, — возразил рыцарь. — Это я ваш должник, и долг мой, увы, неоплатен. — Он подозвал Багряка, придержал его, пока Король забирался в седло, и сам уселся сзади на круп. — Трогайте, Ваше Величество, — сказал он.

До края пустыни было миль пять, до заката оставалось чуть более получаса, луна взойдёт часа через два после полуночи. Времени было достаточно.

— Трон я Вам верну, — говорил Аристарх, держась за заднюю луку седла и покачиваясь в такт мягкой рыси Багряка. — Принцессу, надеюсь, тоже. Если она жива… Она жива?

— Да, — сказал, помолчав, Король. — Она жива и в безопасности. ОН захватил камеристку. Они поменялись платьями.

— Дальше, Ваше Величество, — попросил Аристарх.

— Рыцарей ОН отпустил, — продолжал Король. — Как иностранцев. По пути в Замок они отбили меня и Королеву. А Принцессу обещали вывезти морем. Говорю это вам лишь потому, что уверен: уже вывезли. Они не обещали мне вернуть трон, поскольку это невозможно.

— Это возможно, — сказал Аристарх. — Значит, рыцари заняты, и рассчитывать на них не следует… А кто такой ОН?

— Дракон, естественно. Которого вы, якобы, убили.

— Я убил его. И убью ещё раз на Ваших глазах.

— Не бессмертен же он! А если…

— В каком-то смысле бессмертен, но это детали.

— Значит, вы убили друг друга! Вы оба бессмертны, и вы ухитрились убить друг друга, и вообще, всё, что со мной происходит — бред, сновидение, фата-моргана…

— Успокойтесь, Ваше Величество. Если это и бред, то это не Ваш бред. Это бред разума, не способного выйти за пределы «орёл или решка». Лучше расскажите мне: как получилось, что я чуть не сгорел во дворце? Это ЕГО работа или…

— Или, — сказал Король. — Я же не знал, что вы бессмертны.

Аристарх промолчал.

— Вы бессмертны? — спросил Король и обернулся в седле.

— Нет, — сказал Аристарх, глядя ему в глаза. — Рыцарь Зари, покорный слуга Вашего Величества, смертен.

Король отвернулся.

— Как он выглядел? — спросил Аристарх. — Я имею в виду Дракона.

— Как выглядит Дракон? — Король, наверное, пожал плечами (звякнули пластины панциря). — Жутко выглядел. А мы были безоружны и… пьяны. Когда мы протрезвели, было поздно.

— Но хоть что-нибудь Вы запомнили из его внешности? Например: унылая длинная морда… отполированная дубинка в лапах… прямые светлые волосы… Нет?

— Дубинка? Может быть… Нет, не помню.

— А что ему было нужно? Сжечь дворец и казнить Вас?

— Насколько я понял, он не собирался жечь дворец. Сначала не собирался. Насколько я понял, он требовал ваши останки, которые мы, якобы, похитили, чтобы надругаться над ними. «Останки рыцаря, сразившего Дракона», — он говорил о себе в третьем лице, насколько я понял.

— Его было так трудно понять?

— Я не знаю драконьего языка. И никогда не знал.

— Но его знает Ваш Дворецкий.

— Да. Он и переводил. Только он уже не дворецкий, поскольку дворца уже нет.

— Будет. Вы построите новый, ещё лучше старого.

— Чтобы этот предатель не потерял место?

— Вы построите новый дворец и найдёте нового дворецкого. Как давно Вы обнаружили, что он знает драконий язык?

— Сегодня утром, когда он стал переводить… Почему я вам верю?

— Потому что мне всё равно и незачем лгать.

— Вы солгали, сказав, что вы смертны!

— Рыцарь Зари не солгал. Он смертен.

— Вы тоже говорите о себе в третьем лице…

— Не напрягайтесь, Ваше Величество. Просто верьте. Если невозможно понять, надо верить.

— Но ведь это абсурд!

— Вот именно потому. Где вера, так надежда. А во многих знаниях многие печали… Итак, Вы мне верите.

Король промолчал. Может быть, он кивнул, но солнце уже село, и Аристарх не видел этого.

— Я могу сбросить вас с коня и убить, — сказал наконец Король.

— Можете, — согласился Аристарх. — Если сделаете это, возьмите мой золотой меч и сразитесь с Драконом сами. Вы хороший боец, у Вас должно получиться. Только сначала избавьтесь от железных доспехов, они могут Вам помешать… Драконий коготь тоже возьмите — он у меня справа, в серебряных ножнах. А меч потом вернёте Алхимику.

— Я пошутил, — сказал Король. — Неудачно пошутил, — добавил он, подумав.

— Ладно, — сказал Аристарх. — Будем считать это неудачной шуткой.

Пустыня, видимо, кончилась: копыта Багряка весело застучали по твёрдой дороге, бег стал заметно ровнее. Впереди справа, на чёрном с искрами бархате неба обозначился глубокий провал с тёплыми, не похожими на звёзды пятнышками света наверху. Скала Чёрного Замка.

Король натянул повод, и Багряк остановился. Он вздрагивал, нервно переступал с ноги на ногу, и Аристарх успокаивающе похлопал его по крупу.

— Не здесь, Ваше Величество. Дальше.

— В Живом ущелье есть потайной выход из Замка, — сообщил Король. — Я случайно обнаружил его во время охоты.

— Знаю, — сказал Аристарх. — Вы сможете найти его в такой темноте?

— Пожалуй, нет. — Король помолчал. — В двадцати шагах отсюда — дорога, по которой мы подвозили дань. Но мост, наверное, поднят.

— Даже наверняка.

— Значит, в Мёртвое?

— Да. Остановимся у вяза, потом пешком.

Они поехали дальше.

— А чем он брал дань? — спросил Аристарх.

— Людьми, — не сразу ответил Король.

Аристарх вздохнул.

— Это были преступники, — сказал Король. — Неужели вы могли…

— Конечно нет, Ваше Величество. Я не допускаю мысли о том, что Вы могли быть несправедливы.

— К тому же, он не требовал регулярной дани.

— Но вы старались…

— Не представляю, — возвысил голос Король, — как мы будем избавляться от преступников, когда убьём Дракона! Если убьём, — поправился он.

— Точно так же, как раньше. Дракон бессмертен, Ваше Величество.

— Но ведь мы едем его убивать?

— Да.

— Бессмертного Дракона?

— Да.

— Или я настолько глуп, — раздраженно произнёс Король, — что не понимаю простых вещей или…

— Или, — сказал Аристарх. — Только глупцы полагают эти вещи простыми… Мы не проехали поворот?

— Вот он.

Под вязом они спешились, и Аристарх привязал Багряка. Король ждал рядом. Он был спокоен и собран, он уже не был пленником. Он снова был королём и готов был сразиться за своё право повелевать.

— Вот ещё что, Ваше Величество, — начал Аристарх.

— Доспехи я не сниму, — твёрдо сказал Король.

— Это как Вам будет угодно, — согласился Аристарх. — Вы не один, и я выручу Вас, если Дракон вылезет в ущелье, а в подвалах чары не действуют. То есть, действуют, но уже совершенно другие. Именно о них я и хотел Вам сказать. Когда мы с Вами проберёмся… Когда и если, — поправился он, — мы с Вами проберёмся в подвалы Чёрного Замка… — Аристарх замялся.

— Ну? — нетерпеливо сказал Король.

— Вы помните Вашу неудачную шутку? Так вот, в подвалах Вам уже не на шутку захочется убить меня. А у меня есть причины не противиться Вашему желанию, если Вы не сумеете его подавить. Но имейте в виду: сделав это, Вы останетесь один.

— Спасибо, — сказал Король. — Я учту это. Постараюсь учесть.

— У Вас должно получиться, — ободряюще сказал Аристарх. — Всё-таки Вы — сказочный Король. Добрый и справедливый.

Как выглядит Дракон?

Если хотите, я вам расскажу, как он выглядит. Запоминайте: может быть, он вам встретится.

У него зелёная бронированная морда и бешеные, на выкате, яблоки глаз. Унылое длинное лицо и прямые светлые волосы до плеч. Толстые прокуренные усы. Чёрная чёлка на лоб. Завитой белый парик и простая суконная треуголка с трёхцветной кокардой. Пенсне. Может быть, треснувшее пенсне и тёмная бородка клинышком. Чёрные очки под козырьком генеральской фуражки.

Его видели в Париже в 1793-м. В Берлине в 1932-м. В Москве пятью годами позже. На стадионе в Сантьяго в 1973-м. В той же Москве его арестовали в 1991-м, а спустя два года он сам производил аресты и штурмовал различные здания. Его расстреливали в Пном-Пене, бомбили в Багдаде и в Грозном, блокировали в Хорватии. Он может появляться в нескольких местах одновременно, и везде, где он появляется, ему приносят дань.

Преступниками. Ну конечно же, преступниками.

Это его самая характерная отличительная черта: ему всегда приносят дань преступниками, ибо он вечно гневен, гнев его справедлив и заразителен…

Вот теперь вы сможете легко узнать Дракона, если он вам встретится.

Только найдётся ли у вас золотой меч, и не помешают ли вам стальные доспехи? А если найдётся и не помешают — уверены ли вы, что убьёте Дракона (именно и только Дракона)? И что, кончив дело, вернёте золотой меч Алхимику?

Уверены? В добрый путь.

Я нагадаю вам удачу на звёздах.

Утром шеф-Демиург Аристарх Новожилов сидел за своим рабочим столом и раскладывал зодиакальный пасьянс. Девять созвездий уже ушли в «тень», и вот-вот должна была закрыться Дева, когда с ворохом неподписанных бумаг влетел Савва Ф. Бычин.

— Ты, как всегда, вовремя, шеф! — начал он ещё с порога. — Уж эти мне демократические выборы в тоталитарных странах!

— Я в отпуске, Савва, — поморщился Аристарх. — Я недоиспользовал двадцать дней, и я намерен их доиспользовать. Так что, разбирайся сам. Или не разбирайся. Но тоже сам.

— Нарвался на неприятности, шеф?

— Можно сказать и так. Меня убили.

— Гм, действительно… Бластером?

— Когтем.

— Ага… Смерть, надеюсь, была мгновенной?

— Почти, — сказал Аристарх. — Рука у него твёрдая. «Лама савахфани»[2] кричать не пришлось.

— И куда Ты теперь?

— Как обычно, — Аристарх кивнул на созвездия. — В тупиках воображения изволь развлекаться сам, а мне хватит.

— Ну, не угодил, Аристарх, ну, прости! Каюсь!.. — Аристарх усмехнулся прощающе, и Савва повеселел. — А это у Тебя что? — спросил он, тыча пальцем в созвездие Стрельца (на нём или на Тельце должен был сойтись пасьянс).

— Кремль, шестнадцатый век, — ответил Аристарх. Закрыл наконец созвездие Девы и убрал его в «тень». — А это — Критский Лабиринт, — предупредил он очередной вопрос Саввы и ткнул колодой в Тельца. — Пятнадцатый век до нашей эры.

— До ихней эры, — поправил Савва.

— Нашей, — не согласился Аристарх.

Савва пристально посмотрел на него.

— Неужели так плохо, шеф? — сочувственно осведомился он. — По-моему, Ты мог отлично развеяться. У Тебя же там была… ну, помнишь, мы говорили?.. Я, конечно, пошляк, извини, Аристарх, но…

— Да, ты пошляк, Савва, — согласился шеф-демиург, делая вид, что задумался над пасьянсом. А он и вправду мог сойтись хоть так, хоть эдак и, кажется, придётся выбирать… Опять выбирать. Орёл или решка…

— Она мне снилась, когда я умирал, — зачем-то сообщил он, тасуя колоду созвездий. — Она была невыразимо нежна во сне. Почти как наяву. Вот только волосы у неё были в песке, и на губах был песок.