Камни, веер, два меча

Часть I. Фусэки

Фусэки (яп. 布石) — начальная стадия партии в игре го. Считается, что стадия фусэки заканчивается тогда, когда в партии начинает завязываться первая борьба. Японский термин фусэки обозначает «распределение камней»

Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата

Третий день, как нас навсегда оставил благословенный тар. Внезапная смерть, но даже правители – лишь игрушки в руках судьбы. Странная смерть, отмеченная недобрыми знаками на гадальных камнях. Злая смерть, забравшая сначала отцовскую прорицательницу, а потом и его самого. Я бы поклялся, что это убийство, но отец успел даже завещание написать. Уж рассказать, что на него покушались, времени хватило бы с лихвой. 
Третий день как меня одолевают мысли о будущем. А миру всё равно. Деревья уже покрылись пятнами сусального золота, словно ржавчина тронула добрую сталь. Листья ручейком льются на землю.  

Лист золотистый 
В танце прекрасном летит
С пылью валяться

Так еще в детстве написал я, пока хранитель большой печати рассказывал о системе податей в Ямата. Отец, заглянувший на урок, заметил и отобрал кусок пергамента. Прочитал, поморщился и выбросил его в камин. Больше никто не видел моих трехстиший. Я их не записываю, и стихи забирают каму, которые питаются воспоминаниями. Только это одно и осталось в моих пропитанных кислым вином мозгах.
Третий день, и надо что-то решать. А листья все текут с деревьев. Скоро этот ручеек превратится в водопад, и к таррану Ямата потянутся холодные языки северного ветра. Что-то заканчивается, что-то начинается.
 

Эта история началась ранней осенью на маленьком позабытом лесном погосте. Я стоял у края довольно глубокой ямы, мучился похмельем и, признаюсь, здорово нервничал. Могильщик, казалось, еле ворочал заступом, время шло, а мне ну совсем не хотелось попасться кому-нибудь на глаза.
– Шевелись давай! Солнце уже высоко! – прошипел я, заглядывая в яму.
– Господин син-тар может быть спокоен, все будет сделано, – пробормотал копатель и поклонился, что сверху смотрелось довольно забавно. Я хмыкнул. Потом вспомнил, что черни нельзя давать расслабляться и прикрикнул:
– Быстрее! Если к полудню не закончишь, ни одной монеты тебе не видать.
Чтобы придать веса словам, я положил руку на рукоять меча. Могильщик оценил мою силу убеждения и удвоил усилия. Земля полетела во все стороны, словно он работал не лопатой, а, как собака, разрывал мышиную нору лапами. Один особенно жирный комок глины тут же попал мне в плечо, я выругался и отступил подальше.

«Дух покойного батюшки, наверное, повторно умирает, и теперь уже со смеху, –  подумал я. – Сидит себе в беседке на берегу источника Вечности и хихикает. Ну ведь есть же владетели, сохраняющие разум до перехода в иной мир! Устроил бы бой на мечах между наследниками. Или как тар Сента, благословенный арантар – состязание по декламации вечных уложений и государственных законов наизусть. Но нет, старый тар Ямата, мой почтенный отец, от души покуражился над алчными наследничками!»
– Нижайше прошу у господина син-тара прощения за любопытство. Но правда ли, что благословенного тара настигло проклятье? – прервал мои мысли могильщик.
Я поневоле вспомнил вскрик старшего прорицателя таррана, увидевшего в опочивальне умершего расклад на гадальных камнях.
– Чего только люди не болтают, – комок грязи, поддетый сапогом, разбился об ствол ближайшего дерева. – Копай уже.

Могильщик вернулся к работе, а я глубоко задумался. Перед глазами чередой мелькали картинки последних нескольких дней. Вот я еду из павильона весёлых сестер, едва держась в седле, а потом хмель слетает – в замке приспущены флаги. Вот я пускаю коня вскачь, но успеваю лишь узнать, что опоздал. 

Вот управляющий замка поднимается на северную башню огласить весть о беспробудном сне владетеля.  Вот мы, наследники, собрались у дверей отца, а из покоев усопшего выходит старый верховный жрец таррана рука об руку со старшим прорицателем (что, между прочим, очень странно) и вручает нам – троим осиротевшим син-тарам – по свитку. 
Вот я развернул бумагу, а там дрожащей рукой отца начертано: «Я верю, что ты можешь стать таром! В подтверждение этого пять свершений жду от тебя. И первое из них: найди в Закрытой могиле свою помощь». Какой злющий каму нашептал этот бред на ухо умирающему? 
И других «свершений», главное, не прочитать, мутные разводы вместо текста. Прорицатель объяснил: как первое задание будет выполнено, появится второе, и так далее. Я тогда здорово призадумался, вспомнив Закрытые могилы. Одно дело проклятье каму заработать, тревожа дух усопших. А это… Базальтовые плиты толщиной в две ладони , постаменты со сдерживающими злых каму молитвами. Что или кто под ними? Хороших (при жизни) людей так не хоронят. Начать бы с другого задания, да не видно их… А сидеть у окна в ожидании невесть чего, продолжая заливать в глотку кислое вино… Тошно! Надо было что-то делать.  Хоть что-нибудь.

Братец Готар, кстати, тоже сильно призадумался, прочитав свой свиток. Едва ли его отправили копать – сегодня утром они со слугой оседлали коней и ускакали в сторону Долины сердитых каму. Не иначе кипяток из бурлящих источников в кувшин набирать. Только сестрица Нимара осталась как всегда мила и спокойна, ушла в свои комнаты едва ли не с улыбкой. И сегодня из них не показывалась.

Пока я предавался этим грустным воспоминаниям и пытался отделить белый шелк от серо-коричневой грязи, в яме раздался отчётливый стук железа по дереву. Я постоял поодаль, прислушиваясь к скрежету, пока могильщик не окликнул меня:
– Господин син-тар может посмотреть, вроде как всё!
С этими словами он сноровисто выбрался из ямы. Я заглянул в могилу. На дне обнаружился гроб.  Нельзя сказать, чтобы находка была неожиданной, но надежда на другой исход всё-таки была. Я достал из-за пазухи глухо звякнувший кошель. Могильщик подхватил его и исчез за ближайшим кустарником. 

Копатель поработал на славу, гроб был полностью очищен от земли, поднимай – не хочу! Я не хотел. Настолько не хотел, что промелькнула мысль нанять парочку бродяг для этой работы. Потом представил, как пойдёт слушок о том, что син-тар раскапывает закрытые могилы, и как я получу прозвище «тар-гробокопатель». Сразу передумал! Посмотрел по сторонам, в десятый раз за день пожалел, что отпустил своего слугу на свадьбу к брату, и спрыгнул в могилу.

Из ненаписанного дневника оберегающей Руэны Отчаянной

Первым включилось обоняние. Тяжелый запах сырой земли, горчинка ранней осени. Едва уловимая нить – терпкий аромат чужого страха пополам с гневом, а за ними кислый запах вчерашнего вина. Следом вернулся слух. 
«Восемь уродливых женщин!» – услышала я знакомый голос. Сколько раз он звучал из зеркала Судьбоплетов, когда я готовилась к миссии. Восемь-то откуда? Да еще и уродливых? Я представила себя лежащей в ряду еще семи женщин неприятной наружности. Ох уж эти Судьбоплеты с их юмором! Любят поизмываться над оберегающими!
Что я знаю о тебе, подопечный? Старший сын покойного тара Ямата, девятнадцать лет, не замечен, не привлекался… Хотя, как раз-таки и замечен, и привлекался бы, если бы не был син-таром. Но меня не отправили бы помогать никчемному богатому оболтусу. Точно нет.
Зрение возвращалось неохотно. Сквозь серую пелену проступило лицо Торна – еще более юное, чем мне казалось в зеркале. Черные брови сошлись на переносице, запах страха и гнева усилился, вина, впрочем, тоже. На мгновение я увидела себя его глазами – юная девушка, лежащая… Стоп! В гробу? В разрытой могиле? Ладно. С организаторами этого ну очень драматического знакомства с подопечным я разберусь после.

– Кого это ты назвал уродливой? – сказала я, чтобы немного разрядить обстановку, и села, с наслаждением вспоминая навыки владения человеческим телом. Разрядить не вышло. Торн одним прыжком вылетел из могилы. 
– Поможешь выбраться? – на всякий случай сделала я вторую попытку. Но вместо протянутой руки увидела блеснувшее в утреннем солнце лезвие изогнутого меча. 
– Ты не выйдешь с этого погоста, злобная кёнши, – выплюнул син-тар, стоя на краю ямы и всем своим видом давая понять, что стоит мне попробовать выбраться – и он покрошит меня в капусту. Или не в капусту. Что у них тут растет? Еще будет время выяснить. В одно движение я взвилась на ноги. Торн даже не дрогнул, молодец. Прыжок – и я уже стою по другую сторону ямы от син-тара. Хлопнули на ветру широкие бордовые рукава, расшитые золотыми тюльпанами.
– Не выйду? – говорят, оберегающими становятся ради удовольствия от процесса. – Спорим на тот жидкий хвостик, что ты носишь на затылке?
Издав устрашающий звук, Торн ринулся в атаку, огибая разрытую могилу по правому краю. О, как он был великолепен в этот момент! Скорость и бесстрашие во плоти, вихрь ярости и безжалостной стали!

Ну, то есть это Торну, наверное, так казалось. Меч сверкнул над моей головой, и я знала, что в воображении подопечного я уже распадаюсь на две половинки. Темноволосые, злобные, но уже не опасные для спокойствия таррана Ямата. Я же ждала нужного мгновения и вскинула руки. Хлопок – и лезвие меча остановилось между моими ладонями.
– Неправильно ты, Торн, с кёнши воюешь, – сказала я наставительно, глядя в бешеные глаза юного син-тара. – Где колокольчики? Где топор? Кровь черной собаки не предлагаю, слишком люблю животных. Ну уж монеты хотя бы мог бы рассыпать. Я бы увлеклась пересчетом, и…
Договорить он мне, конечно, не дал. Дернул меч на себя, ожидая, что я с воем упаду на землю с разрезанными до кости ладонями. Чего он не ожидал, так это того, что меч не поддастся. Пальцы Торна соскользнули с рукояти, он отступил, запнулся о комок глины и едва не упал в могилу. Я с улыбкой выпустила лезвие из ладоней и тут же перехватила меч за рукоять. Кожаная оплетка приятно грела руку.
– Отрезать хвостик я тебе, пожалуй, все-таки не стану, – сказала я, глядя в пылающие гневом темные глаза. – Без него ты будешь плохо смотреться на церемонии наречения тебя таром Ямата. Но вот выслушать меня тебе все-таки придется, син-тар Торн. Потому что я, разумеется, не кёнши. Я оберегающая. Твоя воплощенная удача. Приятно познакомиться.

На лице Торна промелькнуло понимание. Стало быть, про оберегающих он слышал, хотя бы краем уха. Лучше бы, конечно, целым ухом, но на такую удачу я рассчитывать не могла. 
– Твой достопочтенный батюшка планировал передать тебе вот это, – свободную руку я запустила за ворот и извлекла овальный амулет на толстой цепочке. Бирюза, обрамленная серебряными листьями мальвы, блеснула в лучах осеннего солнца. – Если не ошибаюсь, помогает сохранять ясность рассудка в любой ситуации. Очень рекомендую надеть прямо сейчас. 

Торн взял амулет, все еще источая горький аромат гнева. Следом я протянула ему меч рукоятью вперед, готовая ко второму раунду сражения. Но то ли амулет стал действовать сразу, то ли про оберегающих син-тар знал больше, чем я даже надеялась. Взгляд юноши из гневного сделался оценивающим. Меня подмывало сказать что-нибудь вроде «возьми меня с собой в дорогу, я тебе пригожусь», но я молчала, ожидая слов подопечного.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Пойдешь со мной. По дороге придумаю, кем тебя представить. 
В этот момент я впервые увидела в юном оболтусе задатки будущего тара. Которым я помогу ему стать. 

Некоторое время мы смотрели на разрытую яму с открытым гробом внутри. Торн без особого энтузиазма покосился на лопату, воткнутую в земляной бортик. Видно было, как все в нем восстает против грубой и грязной работы, не подобающей его положению в обществе. Потом син-тар перевел взгляд с лопаты на меня. Если не хочется использовать один инструмент, возможно, сгодится другой? 
– Даже не думай, – отрезала я. – Закапываться обратно я не буду.
– Я не это имел в виду!
Я демонстративно вынула из рукава бумажный веер и начала обмахиваться им, изображая придворную даму, чуждую всякой работе.
– И просто закапывать яму лопатой тоже.
– И не это!

Я наградила его ехидной улыбкой. Получила в ответ мрачный взгляд человека, у которого болит голова после вчерашних возлияний, да еще и вдобавок приходится иметь дело с упрямой оберегающей.
– Я имел в виду, – сквозь зубы проговорил Торн. – Может быть, ты не только мечи умеешь ловить? Ну там, щелчок пальцами – и земля обратно в яме, а плита сверху?
– Только если от этого будет зависеть твоя жизнь, – я постаралась придать голосу максимум серьезности. – Явно не тот случай.
Торн еще некоторое время сверлил взглядом яму. Потом демонстративно отвернулся от нее и пошел прочь с погоста, сделав мне короткий жест следовать за ним. Привык, что его слушаются без вопросов. Это мы тоже исправим, но в другой раз.

Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата (2)

Меня никогда не учили, как вести себя с оберегающими. С благословенным арантаром и другими тарами, с их наследниками и наследниками младших дворянских родов, с воинами своими и чужими, с купцами таррана Дашими и рудокопами гор Тамиру, с крестьянами и городскими торговцами, с просителями и жалобщиками  – учили. А с оберегающими нет.

Одно дело легенда, которую слушаешь в детстве у едва тлеющего камина, когда дождь за окном поливает крепостные стены. Можно представить, как оберегающий приходит к тебе  – прославленный воин, разумеется, а не девчонка с золотыми тюльпанами на рукавах. Кто-то вроде Атари, с кем можно вдвоем ввязаться в любое приключение. Что-то вроде брата. Не такого зануды, как Готар, упаси каму! С таким, чтоб можно плечом к плечу вступить в любую схватку и завоевать Тарланг отсюда и до северной оконечности таррана Сента, до самого клюва священной чайки.

И совсем другое –  когда оберегающая вот она, уже здесь, шагает рядом. Остра на язык, как лучшие из веселых сестриц, но при этом серьезна, как замковый управляющий в месяц сбора податей. Она хочет, чтобы я был таром после отца. Я никогда раньше не задумывался об этом. Отец казался вечным. Сорок один год – самый расцвет для мужчины, правителя, воина. Хочу ли я быть таким, как он? Хочу ли я быть таром? Кто я, Торн Ямата, если отнять у меня титул?
Меня не учили задавать себе этот вопрос.

Мост перед замком был непривычно пуст. В это время обычно к воротам стекались жалобщики, гости и купцы из соседних тарранов, посыльные, носильщики да и просто попрошайки. Осиротел тарран Ямата. Некому выслушать жалобу и поприветствовать гостей. И нет людей на замковом мосту. Лишь двое часовых пекутся живьем в лучах полуденного солнца. А что делать, традиции! Полный доспех – дань неспокойному прошлому, белые платки на локтях – дань скорби.  

Там, за стенами, город никак не мог выбрать между тишиной – в память о покойном правителе –  и шумным волнением. Из замка просочился слух, что в Торико вот-вот прибудет наместник благословенного арантара. «Чтобы власть, выскользнув из рук умирающего, не упала на землю, разбиваясь на сотни осколков», – как принято было говорить в таких случаях. Всколыхнулась древняя Торико, выбирая между трауром и нарядом для торжественной встречи. То и дело можно было видеть на улицах, как один лавочник украшает витрину цветными флажками, а другой злым шепотом орет на соседа, напоминая про скорбь по почившему тару. Одни традиции сталкивались с другими, завихрялись коварными водоворотами, как в озере Мару. 
Пока мы с Руэной шли по мосту, к воротам спустился управляющий. А вот в этом никакой традиции не было. 
«Ишь, старый лис, – подумал я. –  Что-то не припомню я, чтобы ты самолично у ворот меня приветствовал. Что ж. Приму как должное. Надо привыкать к этим мелким знакам почтения».

– Приветствую господина син-тара и его гостью, – сказал управляющий, опуская голову и слегка кланяясь. Вот уж кому в дни после гибели тара не было и мгновения покоя! Но как ни бурлил замок, ни капли беспокойства не отражалось в этих непроницаемо черных глазах. Все тот же безупречный коричневый халат с неяркой вышивкой, все та же спокойная неторопливость.
– Здравствуй, Банто! – ответил я, и тут понял, что напрочь забыл о легенде Руэны. Нет, как раз легенду-то я помнил: пока оберегающие держат нити судьбы, солнце не устанет вставать над Тарлангом и счастье не покинет народ тарранов. А вот как представить Руэну людям в замке...
– Эммм, моя гостья, – сказал я вслух, пока моя голова со скрипом пыталась отыскать решение. – Руэна. 

Банто вежливо слушал, глядя на меня очень пристально.
– Она… эммм, послушница, – выпалил я первое пришедшее даже не в голову, а на язык слово. 
Тут я почувствовал тепло на левой щеке. Слегка покосился в ту сторону и понял, что это гневный взгляд оберегающей. 
– Госпожа Руэна, – сказал Банто. – Рад приветствовать в столице Ямата, Торико. Сейчас скорбное время для посещения, но это не помешает нам проявить гостеприимство. Какой монастырь представляет наша гостья?
– Она из эммм… Из северной части Сента, монастырь Цветущих вод, – тут я сообразил, что вежливость управляющего не доведёт до добра. 
– И не задавай вопросов нашей гостье, Банто. «Ты ставишь её в неловкое положение», – сказал я и добавил полушёпотом. – Она дала обет молчания. 

Тревожащее тепло взгляда Руэны на моей щеке превратилось в жар. Но меня продолжало нести:
– Обет молчания в знак скорби о безвременно ушедшем таре Ямата. Руэна будет сопровождать меня в свершениях, которые поручил мне отец, и будет поддерживать эмм… молитвой...
– Но она же не говорит! – опешил управляющий.
Жар на моей щеке превратился в вулканическое пекло.
– Мысленной, мысленной молитвой, конечно! – поспешил уточнить я.
– О, разумеется, мысленной, прошу меня простить, – преувеличенно смутился управляющий.  – Я прикажу подготовить комнату для нашей почтенной гостьи.
– В соседних с моими покоях, – завершил я его фразу, и управляющий с поклоном шагнул в сторону, пропуская нас внутрь.

***

Во дворе замка тоже было непривычно тихо. Приготовления к приезду наместника бурлили где-то вдали. А здесь ветер шуршал желтеющей травой и гонял по площади одинокие листья, словно песчинки времени в древних часах прорицателя. Я хотел показать Руэне направление ко входу в замковую пагоду, но внезапно получил несколько болезненных ударов в плечо. Я удивлённо обернулся и заработал ещё один тычок в грудь. 
– Что ты себе позволяешь?
Руэна в ответ пожала плечами, сложила руки лодочкой на груди и прикрыла глаза, словно в молитве. Я не нашелся, что ответить на эту пантомиму и всё-таки показал рукой, куда нам следовало идти, предусмотрительно отступив на пару шагов. Но Отчаянная вела себя тихо, продолжала беззвучно шевелить губами и шла за мной не поднимая глаз.

В тенистой аллее перед входом в пагоду нам навстречу попалась Мару – отцовская хранительница малой печати. Её официальный халат сиял безупречной белизной, две длинные спицы держали на затылке плотный пучок волос в виде аккуратной плотной сферы цвета ночи. Самая юная и самая высокомерная во всем Тарланге хранительница печатей склонилась в приличествующем поклоне, не опустив головы ни на волос ниже положенного. Из-под левого рукава ее халата выглядывало серебро.

Уже который раз я замечал, что она постоянно носит один и тот же браслет. Подарок возлюбленного? Память о погибшей матери? Да нет, мать, отцовская прорицательница, скончалась вот только что. Да и какое мне дело до побрякушек Мару, в конце концов?
«Вот уж кто не будет лебезить, если я стану таром», – подумал я. Кивнул в ответ и вдруг понял, что Мару меня словно не замечает. Она впилась глазами в Руэну. Две девушки на мгновение встретились взглядами и мне показалось, что грянул беззвучный гром и в безоблачном небе сверкнула молния. Но морок тут же исчез. Руэна тоже поклонилась, и мы прошли мимо к пагоде. Только оберегающая, чуть запнувшись за камень мостовой, украдкой оглянулась вслед уходящей Мару. 

Косая тень от пагоды нависла над нами, и я оробел, словно тысячи раз не входил сюда, не вбегал в детстве с деревянным мечом. За последнее, кстати, я был с позором выставлен старым Даичи, поскольку деревянное оружие – тоже оружие, и будь ты хоть трижды син-таром, в пагоду с ним входить нельзя. Я снял перевязь и передал меч низко склонившемуся передо мной жрецу. 

Длинный коридор между каменными колоннами обступил нас сразу за дверями, тесаный булыжник дыхнул холодом, словно не зная о том, что на улице жаркий полдень. Мы миновали ещё одни двери, жрецы с обеих сторон поклонились, раскрывая их перед нами. Снова коридор, отделанный резными деревянными панелями, и вот третьи двери распахнулись, открывая вид на золотой зал.

Про него ходила старая легенда. В те времена, когда тары не подчинялись арантару, тарраны бились между собой словно стая голодных собак. Однажды тар Ямата был на объезде границ. В этот момент отряд Дашими из тридцати воинов пробрался в храм с целью поживиться. Настоятель не стал противиться и с поклоном отдал всё золото, что нашлось в золотом зале. Воров нагнали через десять ли и зарубили на месте без особых затруднений. Их сгубила жадность – воины побросали доспехи и оружие, лишь бы не оставить золото.  

Может в этой истории и есть правда – отношения между нашими тарранами натянутые. То ли из-за этой легенды, то ли из-за того, что в Дашими добывают ту же медь, те же изумруды и малахит что и у нас в горах Тамиру… 

Мы вошли. Золотой зал как всегда вызывал восторг пополам с благоговением. Он был наполнен сиянием, словно океан водой. Ярким жёлтым светом запрета, потому что это золото посвящено каму, оно не для нас, не для людей. Негоже его трогать. Клянусь двадцатью ударами по пяткам, которые я заработал в двенадцать лет, когда попробовал! 

Тут я перестал предаваться этим приятным размышлениям и остановился. В зале перед самыми девятью ступенями к сердцу пагоды стоял небольшой столик. Около него сидели, очевидно проводя время за разговором, главный жрец таррана и прорицатель. На столике лежали три свитка. Старики встали и склонились в приветствии. Я поклонился в ответ. Тем временем жрец и прорицатель взяли свиток каждый со своей стороны и аккуратно развернули его слаженным движением (тренировались они что ли?) Я узнал надпись. То самое возмутительное обращение отца и задание. Теперь свиток был аккуратно намотан на бамбуковую палочку и снабжен голубой кистью – видимо, чтобы не путать с другими. 
– Сын, благословенный каму на свершения, выполнил ли ты волю отца? – спросил жрец.
«Да куда б я делся-то», – подумал я, а вслух важно кивнул:
– Выполнил!
В подтверждение своих слов снял с шеи амулет и показал старцам.
– Вижу, нить твоего свершения вплетена в ткань судеб Тарланга, – сказал прорицатель, и серебряная заколка в виде цветка хризантемы торжественно блеснула в его седых волосах.
– Каму подтверждают твои слова! – добавил жрец.
На свитке текст первого свершения начал расплываться по бумаге. Чернила словно намочили её, потекли вниз и набухли каплями, вновь превращаясь в слова. 
– Фига себе спецэффекты, – послышался очень тихий шёпот позади. Я хотел огрызнуться, но вместо этого сделал шаг к свитку и прочитал вслух:
– Каждый путь начинается с первого шага, но им не заканчивается. Второй тоже следует сделать. Новое свершение ждет тебя, возлюбленный наследник. Начертай свое гордое имя на нижнем уровне копей в недрах гор Тамиру. 

Дальше жрец сказал, что вдалеке от Торико любой другой жрец и прорицатель смогут подтвердить выполнение задания. Но это было как в тумане. Во мне вскипело возмущение, я хотел порвать свиток, а бамбуковой палочкой сделать что-то не очень подобающее с обоими старцами. Но тут видимо, оберегающая всё-таки включила свою секретную магию, до которой она была так жадна. Пришел я в себя только в своих покоях.
 

Из ненаписанного дневника оберегающей Руэны Отчаянной (2)

Как это соблазнительно – принести богатые дары божеству, попросить о милости и ждать, когда твоя молитва будет услышана. 
Куда сложнее самому сделать хоть что-нибудь, чтобы приблизиться к заветной цели. Идти, падать, вставать раз за разом и снова идти. Больно влетать лбом в неприступные стены, рыть подкопы голыми руками. Пробираться через болота сомнений и пустыни страхов. 
К тем, кто способен пройти самый сложный из путей, и отправляют оберегающих. Не для того, чтобы тащить поклажу и развлекать приятной беседой. Не для того, чтобы прорубить для подопечного путь через непролазные джунгли или суровые льды. 
Мы – страховочная веревка в высоких горах. Мы – горячий чай на привале после долгого трудного дня, когда гаснут в крови искры преодоления, переплавляются в гордость за себя. Я дошел. Я смог. 
Ты смог, киваем мы. И ты сможешь еще больше завтра. Я с тобой. Легкой дороги не обещаю. Но если будет нужно – я не дам тебе упасть.

Пока Торн обменивался любезными поклонами со старцами и читал свиток, я оглядывалась по сторонам. Тут было на что посмотреть: покрытые узорчатыми панелями стены с малахитовой инкрустацией, поразительной красоты золотые цветы переплетались в гармоничном танце, стекая ослепительной рекой к постаменту в центре зала. Там на возвышении застыла статуя умиротворенно сидящего на постаменте мужчины с длинными вытянутыми вниз ушами. Золотая, разумеется, кто бы сомневался!

«Наверняка у него не было проблем со слухом», – мелькнула веселая мысль. 
Здесь сладко пахло надеждами множества людей. С какими только мыслями, наверное, не приходят к этой длинноухой статуе! Вот и Торн пришел со своей надеждой –то ли получить легкое задание и тут же отправиться его выполнять, то ли получить сложное и с легким сердцем положить на него… Что они тут кладут в подобных случаях? Меч, наверное. Мой взгляд скользнул к подопечному.

И тут-то я заметила, что с подопечным творится что-то неладное. Плечи под шелком нарядных одежд напряглись, а рука начала хватать пустое место, ровно то самое, где несколько минут назад была рукоять меча. Торн дёрнулся вперёд, прошипел «да какого...».

Проклиная себя и благодаря местных каму – как же вовремя ты снял амулет, моя прелесть! – я взяла под контроль разум подопечного. Окружающий эфир заволновался и заискрил. Видимо, в пагоде и правда присутствовали некие духи, но мешать мне они не стали. Запах сандалового дыма струился от статуи, словно подбадривая. Так что я сосредоточилась на Торне. Поклониться ничего не заметившим старичкам собственным телом и телом подопечного одновременно. Почувствовать его пальцами шершавую бумагу свитка. Положить свиток в футляр, а сам футляр повесить на шею. Развернуться обоими телами, постаравшись сделать это не слишком синхронно – вряд ли син-тар и его гостья тренировали команду «направо кругом!» Двумя парами ног направиться к выходу из зала. Забрать руками Торна перевязь с мечом у прислужников.

Всемогущие Судьбоплеты, как стыдно! Причем дважды! Как совсем еще не оперившаяся оберегающая, проворонила тот момент, когда подопечному была нужна моя помощь! Красотами пагоды любовалась, чтоб тебя, Отчаянная! Это раз. И перехват контроля, это два. Я ведь воплощение судьбы, а судьба вовсе не кукловод, дергающий беспомощных кукол за ниточки. 
«Нарушение свободной воли, – как наяву зазвучал в моей голове гнусавый голос одного из Судьбоплетов. – В ситуации, не представляющей прямой опасности для подопечного».

А как насчет прямой опасности для окружающих? В голове Торна так ярко вспыхнула картинка расправы над почтенными старцами, что я ее увидела еще до перехвата контроля. Ох, Руэна, ты неисправима! Если уж прикасаться к разуму подопечного, то хоть с пользой! Вот к примеру, как из этой пагоды пройти в покои син-тара? Ага, вижу. Ну, пойдем что ли, будущий тар Ямата. Как же выматывает этот контроль. Почему в этом замке так много коридоров и лестниц? Разум Торна излучал океаны гнева и острый аромат свежемолотого перца – судя по всему, разговор нам с подопечным предстоял непростой.

Тяжелые двери с резьбой в виде цветов и птиц закрылись за моей спиной. Я глубоко вдохнула, выдохнула – и сняла контроль.
– …же ёкая, старый осел! – выкрикнул Торн.
Тут он осекся, понимая, что находится уже не в пагоде. Сел на кровать и посмотрел на меня. 
– Магия?
– Самую капельку, – пожала плечами я.
– Тар перед смертью спятил!
– Из чего ты сделал такой глубокомысленный вывод?
– Отправить собственного сына к рудокопам, да проникнуть в рудник, да на дно копей? Нет, это всё выполнимо, конечно, но полезнее для здоровья вернуться к тому варианту, когда ты превращаешься в овощ!
– В каком это смысле? – я подозрительно посмотрела на подопечного. Нет, не может быть, мое вмешательство не могло повредить его разум.
– Ну в тыкву. 

«Да уж, мальчик делает определенно успехи. Уже не паникует и с маху не отказывается от заданий. И язвит при этом. Моя школа!» – подумала я и уточнила:
– Ну а в чем, собственно, проблема? Ну рудокопы и рудокопы, ты тут син-тар или кто?
– У нас с рудокопами соглашение, – угрюмо пояснил Торн. – Они две трети добытых ресурсов отдают в казну таррана, но живут своей общиной, своим судом и своим умом. По сути они отдельное государство.
– И как же мудрый тар такое допустил?
– Мудрый тар заключил это соглашение ещё лет пятьсот назад. С тех пор только один из таров Ямата попробовал изменить условия. В итоге рудокопы бросили жилища и ушли под землю вместе с жёнами и детьми. Войско тара нашло только пустые деревни, которые и сожгло в назидание.
– Сурово у вас тут. И что же дальше?
– А ничего, – Торн прошелся по комнате, остановился у окна и стал смотреть куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть сожженные несколько веков назад деревни.

Я подошла и встала рядом, но гор в заоконном пейзаже не обнаружилось. От замковых ворот убегала налево к лесу дорога, за весело зеленеющими полями блеснуло на горизонте озеро. Тем временем син-тар продолжил:
– Рудокопы жили в своих норах пять лет. Не знаю, чем уж они там питались. Не иначе как камнями или глиной. Тем временем казна таррана истощилась, а там и тар понял, что довел народ до нищеты, и наложил на себя руки. Впрочем, говорят, что ему очень помогли их накладывать. А новый тар первым делом вернул старый уклад. Так что все вернулось к прежнему положению вещей. Но это ладно. Я уже не говорю, что до ближайшей деревни рудокопов три дня пути, не говорю, что лезть под землю просто опасно. Но царапать имена на камнях под землёй – это святотатство! Рудокопы считают, что писать на камнях можно лишь выдержки из религиозных текстов, указатели пути или на худой конец эпитафии, иначе можно оскорбить каму земли.
– Не могу их за это осуждать, – хмыкнула я, вспоминая надпись «Коля и Саня, Челябинск 2012», написанную краской на камне одного из высочайших и прекраснейших пиков Тянь-Шаня.
– Да я тоже не могу, – Торн так резко отвернулся от окна, что я едва не отскочила. – От нечего делать обижать каму, это что? Шутка какая-то? Или мой отец специально решил поссорить меня с рудокопами? А кстати, где находится этот Шань? Вот ведь странное название!
 

***

Я в недоумении посмотрела в черные глаза подопечного, в которых негодование мешалось с капелькой любопытства. Так, стоп. Я ведь не произносила «Тянь-Шань» вслух, я точно знаю, и тыквы тут не растут! Неполный обрыв ментальной связи при снятии контроля? Да что с тобой, Руэна? В самом начале миссии лепишь одну ошибку на другую! Если бы оберегающие верили в приметы, я бы сказала, что вот это очень и очень не к добру. Я мысленно потянулась к разуму Торна и спешно выдернула оставшуюся ниточку связи. Син-тар нахмурился было, но я поспешила его отвлечь:
– Этот, как ты говоришь, Шань очень и очень далеко отсюда. Слушай, я о другом хочу спросить. Мы сегодня встретили девушку. У неё был очень занимательный браслет. Кто она?

Торн на мгновение задумался. Мне почудилось, что в воздухе пахнуло ароматом жасминового масла.
– А. Это была Мару, – он криво усмехнулся. – Её еще называют Ловкой Наездницей.
– Любит лошадей? – прищурилась я.
– Эмм... ну как сказать, – подопечный слегка замялся. – Некоторые считают, что она не просто так получила свою должность, а за некие, хм, услуги для моего отца. Напрасно, кстати считают. Он, конечно, был человек своеобразный, но уж точно не стал бы возвышать молоденькую любовницу. И уж явно не стал бы тащить в постель дочь своей прорицательницы.
– А, вот ты о каких услугах. Наездницей, значит, – я усмехнулась. Есть в самых разных мирах что-то поистине незыблемое. – Понятно. Но вообще, это не услуги, а грамотное вложение капитала.
– Да хоть как ты это назови! – Торна эта тема явно задевала. – Просто ни с того ни с сего, в нарушение всех уложений и традиций её назначили хранительницей малой печати! Не последняя должность в тарране. И не пыльная. Обычно на нее попадали заслуженные люди, которые десятки лет служили семье. А тут… Да и ёкай с ней! Давай поговорим о моем втором «свершении».

– Давай, – ответила я, но перед глазами всё еще стоял тот браслет из тонких нитей серебра и нанизанных на некоторые из них мелких жемчужин. Запах жасмина щекотал ноздри. – Что ты предлагаешь?
– Предлагаю этот свиток просто сжечь! – ответил мой находчивый подопечный.

Я покивала, с мечтательной улыбкой обмахиваясь веером. Делает успехи мальчик, ага, как же!
– Интересное предложение. Почему бы и нет? А сразу после возьмем остатки золота из твоих закромов под камином и направимся вместе к весёлым сёстрам!
– Это я всегда за! Но разве оберегающие…
Щелкнул веер. Я не дала Торну договорить и без лишних слов взяла его за руку. Вдох. Нить судьбы, блеснув крошечной радугой, запела в другой моей руке, как потревоженная струна. Распалась на три нити потоньше, на три вероятности. Первая из трех свилась в спираль, как змея перед броском.
Выдох. Смотри, Торн. 
Смотри.

Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата (3)

Я с детства ненавидел, когда что-то решают за меня. Никак не мог взять в толк, почему от меня требуют одновременно послушания ребенка – отцу, хранителю большой печати, наставникам – и настойчивости будущего правителя.
– Син-тар должен быть требовательным к себе и к тем, кто служит ему, – говорили мне утром. – Изреченный им приказ способен изменять судьбы. Не следует изрекать его с поспешностью, но син-тар вправе ожидать неукоснительного выполнения и требовать его в случае надобности.
– Если ты не отправишься спать немедленно, Торн, забудь о конюшне до будущего новолуния, – говорили мне вечером.
И бесполезно было «изрекать приказы» оставить меня в покое в компании деревянного меча и старого чучела для тренировок. 
Поначалу мне очень хотелось послать Руэну куда подальше. Кому приятно раз за разом сталкиваться лицом к лицу даже не с собственной удачей, а с собственной совестью? Которая за уши оттягивает тебя от привычного хода жизни и тащит в самую гущу свершений – тех самых, что нашептали злые каму умирающему отцу. Вот только потом я все чаще стал прислушиваться к едва слышному голосу внутри, похожему на шелест опавших листьев.
«А может быть ее ты и ждал, Торн? Оберегающую, которая наконец развернет тебя лицом к собственному пути?»
«Еще и пинка даст в нужном направлении», – обычно отвечал на это я своему незримому собеседнику.
Потому что пафос я тоже не любил. С самого детства. 

Тысяча солнц вспыхнула перед глазами, слилась в пламенеющий шар, сжалась в нестерпимо яркую белую точку и превратилось в темноту. Вздох в тишине. Я моргнул и оказался в толпе. Мелькание нарядных цветастых одежд. Широкие шляпы. Цветочные лепестки у многих в руках. Праздник середины лета? Какое-то шествие? Все вглядывались в одну сторону, но мне загораживал вид чей-то широкий затылок.  
– Эй ты, подвинься! – я ухватил здоровяка за плечо, чтобы отодвинуть в сторонку. И... мои руки прошли мужчину насквозь. От неожиданности я оступился и ткнулся головой ему в спину. Голова следом за руками прошла сквозь чужое тело, не встретив сопротивления, и я упал на колени. 

Рядом возникла оберегающая. 
– Развлекаешься, смотрю, – в своей обычной манере сказала она. – Ну и насколько богат внутренний мир у этого здоровяка?
– Очень смешно, – буркнул я, выбираясь вперёд и поднимаясь на ноги. – Что происходит? Я умер?
– Мы с тобой в вероятном будущем. Том, где твоя сестра первой выполнила задания отца. Да вот и она! – ответила Руэна и махнула рукой.
Я повернулся в указанную сторону. К мосту приближалась торжественная процессия. Впереди, придерживая рукояти мечей, шли четверо телохранителей. 
«Странно, – мелькнула тревожная мысль. – Неужели Нимара так боится покушения?» 

За телохранителями шли шестеро носильщиков, сгибаясь под рукоятями паланкина. Это прекрасное сооружение из чёрного морёного дерева, украшенное золотой росписью и самоцветами, походило на прекрасный замок. Словно игрушечный, паланкин сиял в лучах восходящего солнца, переливаясь россыпью драгоценных камней. Затейливая резьба, прикрывающая окна паланкина, довершали образ нереального, неземного сооружения. Паланкин пронесли мимо, и я заметил, как последний носильщик украдкой вытер пот со лба. Для него сооружение было более чем реальным.  

Я не смог разглядеть за узорчатыми ставнями сестру. Лишь неясный силуэт, который тут же был заслонен арбалетчиком. Целый десяток этих воинов отгораживал нового тара от толпы. За паланкином следовал… я сам с братом. Но, древние каму, в каком мы были виде. Для начала кто-то словно взял одеяния арантара на церемонии первого луча в день солнцестояния – чёрный с бордовыми цветами халат с бесконечно длинной фалдой и огромными, до пола рукавами. А потом растянул наиболее длинные элементы еще сильнее и надел на нас с братом. На головы нам нахлобучили высокие конические шляпы в тон халатам. Оружия видно не было. Я посмотрел на брата. Готар выглядел невозмутимо. Как он умудрялся держать лицо при том, что на голове раскачивалось штуковина размером с дозорную башню, что его халат покрывал лошадь словно попона, а рукава спускались до самых копыт? Я (другой я, из будущего) выглядел мрачным, и, судя по посадке в седле и блуждающей ухмылке – был пьяным в дым.
– Ну и как тебе картинка? – спросила Руэна.
– Наряды идиотские, но Нимара всегда любила пустить пыль в глаза. 
– Двигаемся дальше, – сказала оберегающая и взяла меня за руку. 
Мир начал поворачиваться вокруг нас все ускоряясь, пока не завертелся так, что яркие одежды людей превратились в цветные полосы. Вращение резко остановилось, и мы вновь оказались у моста.

Из ворот выехал консорт. Он пришпорил коня и, не жалея подков, пронесся по мосту. 
– Давай за ним, – предложил я.
– И кто будет лошадкой? – подмигнула Руэна. 
И прежде чем я успел придумать резкий ответ, снова взяла меня за руку и мы заскользили по воздуху над брусчаткой. Спустя несколько мгновений мы нагнали Хидэки. Тот стоял на развилке и беседовал о чём-то с невысоким мужчиной. Судя по одежде – с десятником стражи. Мы подлетели вплотную и зависли рядом с говорящими, словно льдинки в проруби.
– … нет! Она хочет осмотреть восточные окраины. 
– Хидэки, ты там давно был? Это дерьмо к утру точно не разгрести!
– Придется успеть! Возьми еще людей, возьми хоть всю свободную стражу!
– А с чего вдруг именно восточная?
– Кто-то за моей спиной успел нашептать, что мол там люди с голоду мрут. И это в сезон сбора урожая! Выясню кто, накормлю его же болтливым языком.
– Давай хотя бы ограничимся главной улицей. И то непросто будет.
– Договорились, – кивнул Хидэки, отцепил от пояса и бросил десятнику плотно набитый кошель. – Ты знаешь, что делать!

***

Я задумчиво смотрел, как консорт с десятником разъезжаются в разные стороны. Почесал в затылке и обернулся к Руэне. 
– Надо посмотреть, что там на восточном творится. Народ там всегда жил небогатый, но чтобы с голоду…
– Летим?
– Давай лучше пройдёмся, мутит меня от твоего колдовства.

Пока мы шли десяток ли по обводному тракту до восточной окраины, я развлекался проходя насквозь повозки и людей, до тех пор, пока оберегающая не бросила с улыбочкой:
– Вернуться через пару лет что ли, когда мальчонка наиграется?
– Как будущий тар, знакомлюсь с народом изнутри, – фыркнул я, но придуриваться перестал.
И остановился, глядя на повозку, которую мы нагнали. В ней сидели десяток крестьян, но это были не обычные труженики. Я сначала даже не понял, что меня так удивило в их внешности. Потом разом осознал – они были идеальными крестьянами. Белые льняные рубахи и штаны без единого пятнышка грязи. Широкие плетёные шляпы из желтой блестящей соломы. Светлые, словно только что сплели.

На ногах у всех сандалии, хотя в восточных окраинах, чтобы найти обутого человека летом, надо очень постараться. Впрочем, один из крестьян сидел разутым и тут я полностью убедился, что эти люди в поле в жизни не работали – ноги были чистые и с гладкой кожей, ни одной мозоли.
– Руэна, как тебе вот эти работнички? – спросил я, насмотревшись на маскарад.
– Как? – не поняла оберегающая. – А что с ними не так?
– Да это актёры. Они такие же крестьяне, как я весёлая сестра!
Я искоса посмотрел на Руэну. С её языка явно пыталась сорваться какая-то едкая фраза, но долг оберегающей видимо взял верх, и Руэна промолчала. Я схватил её за руку: 
– Давай, летим вдоль дороги! Надо посмотреть, что там творится!

Мы обогнали липовых крестьян, потом и ещё несколько телег с такими же пассажирами. Тут из-за деревьев показалась цепочка приземистых хижин восточной окраины. 
На опушке у крайних домов обнаружился тот самый десятник, торопливо раздающий приказы:
– … ты и ты, донесите до каждого жителя, чтобы из домов ни шагу. Из окон не высовываться.
– А если всё-таки полезут?
– Нарушители получат двадцать плетей. А если они расстроят своим появлением госпожу тара, то в рудниках всегда нехватка рабочих рук! Пусть ведут себя тихо, пообещай по две миски риса каждому. Сколько там выйдет? 
– Мешков шесть! А где я их возьму?
– Подойдёшь к сборщику податей, скажешь, что от меня. На прошлой неделе как раз с восточной собрали десяток мешков. Все равно сгниет на складе, а так хоть польза. Всё, иди!
Мужчина убежал в сторону деревни, придерживая меч, чтобы не цеплялся за ухабы. Десятник продолжил раздавать распоряжения:
– Проконтролируй, чтобы живность всю с улиц убрали. Сам помнишь, как госпожа тар разволновалась, когда на прогулке ей встретился осёл. Что-то там с сочетанием созвездий и северного ветра.
Солдаты расхохотались.
– Ладно, – продолжил десятник. – Смех смехом, но животных убрать! Всем оставшимся переодеться в крестьянскую одежду. Рассредоточиться по деревне. На всякий случай...
– Господин, а что сделать с дорогой? Главную улицу развезло после дождей, мы не успеем привезти столько камня и сделать мостовую.
– Есть у меня одна идея, – ответил десятник, задумчиво глядя на цветущую сливу на опушке.

Руэна задумчиво наблюдала то ли за мной, то ли за тем, как воины тара готовят разыграть представление. 
– Всё это довольно мерзко, но давай посмотрим, что у них выйдет, – нерешительно попросил я.
– Думаешь, увидим что-то полезное? – прищурилась Руэна.
– Всегда любил представления.
– Сейчас, перемотаю, – кивнула оберегающая.
– Что, прости, сделаешь?
– Нить вероятности отмотаю вперёд, – пояснила Руэна и пошевелила пальцами, словно и впрямь перебирая ими невесомую нить.
Десятник с невозможной скоростью ускакал в сторону леса, а потом Аран вспыхнул на небосводе и покатился к горизонту, быстро, словно брошенный детский мяч. Мгновенно стемнело, но тут же небосвод начал бледнеть и светило выскочило рыбацким поплавком из-за кромки леса. Выскочило и остановилось. 

На дороге показалась кавалькада. Четвёрка охраны в полном доспехе ехала чуть впереди колонны, покачивая золочёными рогатыми шлемами, позади них колыхалось зелёное пламя штандарта Ямата в руках у сотника. Следом неспешным шагом из леса выехали Нимара и Хидэки на белых лошадях. Алый шелк нарядов сестры и ее консорта стекал почти до земли. Навстречу правителям из деревни вышла небольшая делегация «деревенских жителей». Они остановились и дружно поклонилась тарской кавалькаде. В стоящем впереди «деревенских» крепком мужчине внимательный наблюдатель легко бы узнал десятника тарской стражи. Он низко поклонился Нимаре:
– Благословенная тар Ямата, господин, – десятник отвесил полупоклон Хидэки. – Приветствую госпожу от лица Восточной окраины.
– Здравствуй, достойный человек, – милостиво кивнула Нимара.
– Просим госпожу почтить наше скромное селение своим высочайшим присутствием, – снова поклонился десятник и сунул руку в сумку, висящую через плечо.
Телохранители разом натянули луки, но мужчина достал из сумки горсть бледно-розовых лепестков, отступил в сторону и бросил их под ноги лошадям тарской четы. Следом за десятником и остальные «селяне» начали бросать лепестки на дорогу, так что через несколько мгновений тропинка в деревню превратилось в нежное розовое покрывало. 
Нимара прикрыла лицо веером, повернулась к мужу и тихо прошептала:
– Какие милые люди. А мне говорили здесь отребье, да еще и голодное.
– Злые языки всякое болтают, – пожал плечами Хидэки. – Тебе бы не в досужие сплетни верить, а к мужу прислушиваться.
– Конечно, – улыбнулась Нимара и прикоснулась к его руке в примирительном жесте.

Руэна с кислой миной глядела, как кавалькада двинулась по розовой дорожке, а тем временем следом за таром из леса выехал как я собственной персоной. Меня опять качало в седле. Уже не скрывая того, что пьян, я шутливо отсалютовал десятнику початой бутылкой вина. Из сосуда плеснуло так, что первый ряд добропорядочных селян ощутимо забрызгало. Будущий я отвернулся и ехидно усмехнулся. Видимо не так уж был и пьян… Десятник поморщился, но его лицо тут же застыло в подобострастной гримасе – следом за мной-будущим из леса выехал Готар. Братец мрачно сплюнул на нежные лепестки и проехал мимо нас с Руэной. 

***

– Ну что, идём смотреть на представление? – я двинулся следом за Готаром. – Где еще увидишь игру в настоящую жизнь?
– Весь мир театр, а я все никак не привыкну, – буркнула Руэна и поплелась за мной.  
Опушка перед деревней опустела. Ветер шевельнул траву, поиграл с розовым покрывалом на дороге и качнул старую сливу, срывая с её голых ветвей последний лепесток.

Инспекция – вещь довольно скучная. Просмотреть книгу податей, подушного учета, свитки прошений изучить. Только Нимара даже не дошла до скособоченной хижины главы селения. Она со скучающим видом скользнула взглядом по спинам склонившихся людей и остановила коня, не доехав и до середины улицы. 
– Ты был совершенно прав Хидэки. Едем домой! – защебетала Нимара, оборачиваясь к консорту. Рубиновые шпильки в ее прическе сверкнули в лучах утреннего солнца. – Только зря время потеряли, а у меня была назначена встреча с мастером стихий. Он должен был проверить, как расположен замок. Крепостная стена не должна быть вдоль реки, это же блокирует энергию земли…

Кавалькада тем временем замерла. Рядом с ними вынырнул вездесущий десятник. На широком деревянном подносе в его руках дымился огромный кусок глины. 
– Благословенная госпожа тар, – громко сказал он. – От лица жителей восточной окраины нижайше прошу разделить с нами угощение.
Нимара растерялась и снова оглянулась на мужа:
– Хидэки, они что тут, землю едят?
– Да нет, попробуй, это довольно вкусно! – ответил консорт и кивнул десятнику.
Тот просиял и несколько раз ударил по глине небольшой палкой. Глина раскололась, открывая сердцевину – запеченную курицу. Один из телохранителей спрыгнул с коня, торопливо подбежал к десятнику, отломил кусок мяса, попробовал и кивнул Нимаре. Та подождала, пока другой телохранитель расстелет у ног ее коня белоснежное полотно. Потом спешилась, достала шелковый платок и взяла им куриную ногу. Рассмотрела её, словно диковинное насекомое. Отщипнула длинными ногтями волокно и осторожно положила в рот. 

– Ну что же. Это, конечно, отвратительно, но они тут явно не бедствуют, – сказала Нимара наконец и бросила куриную ногу за спину. – Жертвую эту пищу каму деревни и благословляю жителей. 
Она с чувством выполненного долга повернулась к своему коню, и телохранитель привычно подставил спину, чтобы госпожа тар не утруждала себя использованием стремени. Но в этот момент случилось неожиданное. Жертвенная куриная нога упала у самого входа одной из хижин. Из-за ширмы показалась серая тень размером с ребёнка. Осторожно сделала шажок, и оказалась на солнце. Стало понятно, что это ребенок и есть. Девочка, худая и бледная до синевы в одежде не по размеру. Она присела рядом с едой. Сквозь драные рукава бурого халата стали видны худые острые локотки ребёнка.

Нимара вскрикнула:
– Откуда взялась эта бродяжка? Я спрашиваю… – тут благословенная тар заметила, что девочка сжимает в руках куриную ножку. – Ах ты воровка! Взять...

Внезапно в дело вступил будущий я – спрыгнул с коня и подошел к сестре, втаптывая белое полотно в уличную грязь. Вид у меня был совершенно трезвый.  
– Нимара, это просто голодный ребёнок.
Готар поморщился, явно недовольный тем, что вопреки традициям тара перебивают, но смолчал. А Нимара и вовсе не услышала
– Святотатство, она забрала жертву каму! Схватить! – закричала она.
Двое телохранителей повернули коней, и тут девочка наконец поняла, что совершила что-то ужасное.

Она подскочила испуганным серым зайцем и побежала, прижимая к груди испачканный кусочек мяса. Ярким пятном мелькнул прилипший к грязной пятке розовый лепесток. Один из охранников вскинул лук. И тут я-будущий сделал невозможное: оттолкнул Нимару и загородил собой убегающего ребёнка. Стрела сорвалась с тетивы и с тихим свистом впилась рядом с левым плечом. Я-будущий недоуменно взглянул на оперение торчащее из груди, прошептал:
– Она же просто хотела есть…
И начал падать. 
Руэна  дернула меня-настоящего за руку и на нас со всех сторон хлынула темнота. 

Из ненаписанного дневника оберегающей Руэны Отчаянной (3)

Вторая вероятность пахла хозяйственным мылом.
Иногда это случается, когда касаешься нитей, уходящих в вероятное будущее. К каждой нити сознание будто бы прикрепляет ярлычок: цвет, запах или мелодию. В той вероятности, где в тарране Ямата воцарилась Нимара, пахло навозом и розовыми лепестками. А здесь вот – мылом. 
Я невольно поморщилась. Если честно, я не слишком люблю тащить подопечных в эти будущие вероятности. Это, конечно, здорово прибавляет мотивации. Торн, я думаю, после зрелища стрелы в собственной груди уже куда сильнее замотивирован на свершения из свитка. Ну и мне эта история прибавила рвения и бдительности, не скрою. 
Вот только я каждый раз гадаю, сможет ли подопечный отличить видения от воспоминаний? Сможет ли Торн прежними глазами смотреть на сестру, которая, вообще-то, пока не отдавала приказов стрелять в детей?
Между тем, на что человек способен и тем, что он действительно сделает – лежит пропасть. Шириной в один шаг или в полет стрелы из сильного лука – жизнь покажет. 

Торн выдернул пальцы из моей руки.
Картинка неохотно прояснялась, переставая плыть волнами. Подопечный с перекошенным лицом стоял у незнакомой дороги.
– Жалкая… расфуфыренная…
– Этого не было, Торн, – я шагнула к нему, но не решилась прикоснуться к плечу в успокаивающем жесте. Казалось, о скулы подопечного можно было порезаться. – Пока не было.
Он шумно выдохнул и явно попытался расслабиться, но на щеках все еще алели пятна. Следом за Торном я решительно стерла из памяти картинку, где в грудь подопечного впивалась стрела. Этого не было. 

Этого не будет, пока я рядом.
– Ладно, забыли, – Торн стал оглядываться по сторонам, и я последовала его примеру.
Мы стояли на обочине какой-то старой дороги. На горизонте виднелись очертания знакомого замка, другой конец дороги упирался в ворота большой деревни. Видно было, что когда-то в далеком и светлом прошлом дорогу аккуратно замостили серым камнем, но теперь часть брусчатки отсутствовала. 

«Не иначе как в деревне нашли камням лучшее применение», – подумала я, задумчиво глядя на отражение голубого неба в грязных лужах там, где раньше были обтесанные булыжники. 
– Это Ирико, – Торн ткнул пальцем в деревню и искоса посмотрел на меня. – Или ты и без меня знаешь?
– Оберегающие не всеведущи, – покачала головой я. – Ну то есть я могу подключиться к полю мира и выудить кусочек информации, но только если его не знаешь ты, а он тебе позарез нужен.
– Как обычно, – фыркнул син-тар, скрещивая руки на груди. – И что я должен понять, стоя тут на обочине? Это то возможное будущее, где правлю я? Или Готар?
Со стороны замка послышался топот копыт и чьи-то окрики.
– Сейчас узнаем.

Ворота деревни распахнулись и оттуда, семеня, выбежал седобородый человечек, круглый и благостный с виду, в зеленом халате. За ним спешили двое слуг – или телохранителей? – широкоплечих и высоких, в одинаковых коричневых одеждах. На гребне холма на дороге показалась процессия из пяти всадников. Первым на белоснежном жеребце ехал брат Торна, Готар. После пышных и ярких нарядов из вероятности Нимары его костюм показался мне более чем скромным: блекло-голубой шелк и никакой вышивки. Из украшений – только сияющий набалдашник на гарде меча. Свита тара держалась чуть позади, и казалось, что их лошади умудряются скакать в ногу. 
Готар осадил лошадь как раз перед самой большой из луж – там в брусчатке не хватало полусотни камней.
– Да благословят каму сиятельного тара Ямата, – человечек в зеленом спешно приблизился к другому краю лужи и отвесил низкий поклон. – На земле Ирико, что принадлежит роду его отцов и нижайше управляется мною…
– Что нижайше управляется, я вижу, – прервал Готар поток славословия от деревенского главы. Его голос был бесстрастным и серым, как камни под копытами лошадей.

Младший брат был очень похож на Торна. И в то же время совершенно не похож. Да, те же высокие скулы, темные глаза, гладко зачесанные черные волосы. Вот только у моего подопечного в уголках губ вечно таилась усмешка – веселая или язвительная, это уж как повезет. А Готар, похоже, не умел улыбаться вовсе. 
«Это ж надо, мне, оказывается, еще повезло с подопечным!» – успела подумать я, а Готар тем временем продолжал:
– Как вышло, что дорога к Ирико в неудовлетворительном состоянии?
Глава деревни забормотал что-то невразумительное, призывая сиятельного тара дать своему ничтожному слуге возможность исправиться. И снова Готар не позволил ему договорить.
– Через три дня я снова буду проезжать по этой дороге, – тар тронул поводья, и лошадь, повинуясь всаднику, грохнула копытом в лужу. Брызги грязной воды окатили седобородого главу, запачкав его нарядный зеленый халат. – Если здесь все останется по-прежнему, ты будешь отправлен на рудники Тамиру.

Даже эту зловещую фразу тар умудрился произнести безо всякого выражения. Тем же тоном он мог сказать, что завтра приедет сборщик налогов или что ночью был дождь.
Не дожидаясь ответа, Готар круто развернул лошадь и поскакал прочь от деревни. Только когда грохот копыт затих вдали за холмом, деревенский глава осмелился поднять руку и стереть грязь с лица. 
– За ним? – необычно тихо спросил Торн, глядя вслед брату.
– Нет. Я чувствую, что нам нужно еще немного задержаться здесь.
Из-за ворот хлынула толпа нарядных людей. Похоже, тару Ямата в Ирико готовилась пышная встреча, но сиятельный правитель не соизволил доехать даже до ворот. Суета и шум превратили старую дорогу в подобие ярмарочной площади.
– Тихо! – вдруг гаркнул глава деревни, из благообразного старичка превращаясь в свирепого хищника. – Молчать всем! Обратно за ворота, живо! Ванши, ко мне!

Люди нехотя потянулись обратно. Праздничное настроение таяло над Ирико, лопалось пузырями с вонью хозяйственного мыла. К главе деревни приблизился мужчина в плотном синем халате. Торн потянул меня за руку, и мы подошли поближе, чтобы лучше расслышать разговор. 
– Тар приказал восстановить дорогу, – вполголоса сказал Ванши глава деревни. – За три дня! За три дня, да смилостивится над нами Сангару, творительница миров! Где я возьму ему камень для брусчатки? В старые времена туго набитый кошель добыл бы мне уже завтра лучший гранит из приграничных каменоломен! Но нынче только предложи золото! Все боятся тарского гнева, никто не хочет гнить на рудниках! Как работать в этом тарране, Ванши?
– Пойдем отсюда, – Торн потянул меня прочь. Мы обошли лужу, хотя она никак не могла намочить наших ног. Подопечный остановился, когда мы поднялись на холм. Вдалеке на дороге еще не осела пыль там, где проскакал тар со своей свитой.
– Ну и как тебе тар Готар? – спросила я, сдержав смешок от внезапной рифмы. 
– Он всегда был правильным до тошноты, – отозвался Торн. – Его бы воля, половина таррана отправилась бы на рудники!
– Рудокопы были бы в восторге, полагаю, – я почувствовала, как что-то кольнуло меня в левую ладонь. – Подожди, Торн. Похоже, мы еще не все увидели.
– А что еще смотреть?..
Но я уже не слушала подопечного. Нить вероятности тянула меня за собой, я успела только схватить Торна за руку – и нырнуть в следующую картинку. 
 

***

Сладкий аромат благовоний странно мешался с уже знакомым запахом хозяйственного мыла. Торн оглушительно чихнул, и я хотела было шикнуть на него, чтобы не шумел. Но это было без надобности, никто даже не повернул головы в нашу сторону. 
А поворачивать было кому. В большом зале за накрытыми низкими столами сидели по меньшей мере пятьдесят человек. Судя по тому, что почетное место у дальней стены было отведено юной паре, вломились мы на местную свадьбу. В журчание застольной беседы вплеталась музыка – пузатый мужчина с серьезным видом дул в толстую бамбуковую дудку. 

Торн быстро огляделся кругом, потом вопросительно посмотрел на меня. Я развела руками. Взгляд скользил по залу, выхватывая детали. Красные вышитые одежды невесты, белая косынка на высокой прическе, смущенный румянец пробивается на выбеленных щеках. Жених, которому едва ли больше шестнадцати, сидит, гордо расправив плечи, и оглядывает гостей. Два флага на самом почетном месте над головами молодых – зеленый с изображением маяка и встающего над морем солнца и оранжевый с орлом и звездой.

Потянуться к полю мира за информацией? Зачем, если можно просто спросить.
– А что за флаги? – я невольно понизила голос, хотя могла бы хоть орать песни в центре зала и танцевать голой под бамбуковую дудку, никто бы не заметил. 
Торн снова одарил меня одним из своих фирменных взглядов типа «ну и что это за оберегающая, которая ничего не знает». И ответил с ноткой снисходительности в голосе:
– Зеленый – это флаг моего таррана, таррана Ямата. А оранжевый – флаг таррана Сента, где властвует благословенный арантар.
– У тебя красивый герб, син-тар, – я решила, что комплимент лишним не будет, и не прогадала – подопечный улыбнулся с довольным видом. Потом внезапно нахмурился.
– Выходит, это свадьба где-то в приграничье. Невеста из наших, а жених из Сента.
– А откуда ты знаешь, что не наоборот?
Торн фыркнул.
– Я смотрю, оберегающих совсем ничему не учат! Свадебное торжество в доме жениха? Да где такое видано? 

Я снова огляделась, пытаясь понять, зачем мы здесь. Угощения на столах напомнили мне о том, что человеческое тело надо кормить, и лучше бы регулярно. Сделав мысленную пометку «как вернемся, стребовать с Торна обед», я стала разглядывать гостей. Ничего примечательного. Добротные праздничные одежды, без лишней пышности. То ли зажиточные крестьяне, то ли горожане средней руки. 

За нашими спинами грохнула дверь, и я невольно метнулась в сторону, заслоняя собой подопечного. Хотя никто в этом призрачном мире еще не сбывшегося будущего не мог ему навредить.
Шум, взволнованные крики. Мимо нас в центр зала прошагали, чеканя шаг, с десяток воинов.
– Молчать, именем тара Ямата! – послышался резкий окрик. Пала тишина, накрыв зал белоснежной ритуальной  косынкой.

Один из воинов выступил вперед и нарочито медленно развернул свиток тонкой бумаги с яркой печатью из зеленого воска.
– Именем благословенного тара Ямата, мы берем под стражу этого мужчину, вора и сына деревни воров Икама. Он будет с позором выдворен за пределы Ямата. Если он или кто-либо иной из деревни Икама пересечет нашу границу без милостивого разрешения тара, наказанием будет смертная казнь.
Этого мужчину? Двое воинов грубо схватили и выволокли через стол мальчишку-жениха.

Пронзительно закричала невеста, хватая его за руки. Но через мгновение ладони жениха выскользнули из ее пальцев, и она всхлипывая сползла по стене. Мальчишка до последнего держал лицо. Он не кричал, когда безжалостные руки сомкнулись на его плечах. Только сопротивлялся, молча и отчаянно, хотя шансов у него не было. Если я хоть что-нибудь понимала в местных традициях, жених и гости на свадьбе были безоружны.
– Я понял, где мы, – послышался сдавленный шепот Торна у меня над ухом. – Это Такама, деревня у каменоломни на границе. Я тебе потом расскажу!
Из-за стола резко поднялся мужчина. В его длинных убранных в хвост волосах пробивалась седина. Судя по тому, как он смотрел на бьющегося в хватке воинов жениха, мальчишка был ему сыном.
– Ты назвал Икаму деревней воров, воин Ямата. Готов ли ты ответить за свои слова перед таром Сента, благословенным арантаром?

Воин со свитком медленно повернулся к говорящему.
– Я лишь голос, который возвещает закон тара Ямата на этой земле. Убирайся прочь вместе со всеми, кто пришел с тобой из Икамы. Вы не получите больше наших женщин, как не получите ни единого камешка из нашей каменоломни. Слишком долго вы жирели от плодов нашей земли, но этому настал конец. Таково слово тара Ямата.

Отец жениха в один прыжок перемахнул через стол. Следом за ним вскочило еще с десяток мужчин. Кто-то из женщин рыдал, кто-то тряс за плечи бесчувственную невесту, и только пузатый музыкант продолжал дуть в свою бамбуковую дудку, как заведенный.
Грохот. Крик. Брызнули осколки белого фарфора, разлетаясь по полу. Брызнула алая кровь. Я невольно отшатнулась, заслоняя лицо ладонью. Но красные капли пролетели мою руку и лицо насквозь.

Торн выхватил меч и бросился в самую гущу схватки, пытаясь оттеснить воинов брата от гостей, которые хватали вместо оружия тяжелые блюда и столовые ножи. На мгновение вдох замер у меня в горле. 
«Он погибнет!» – это видели мои глаза, и все мое существо рвалось на защиту, хотя этот мир не мог причинить Торну вреда. Отточенные лезвия и выщербленные блюда пролетали сквозь фигуру син-тара. Кажется, он что-то кричал там, среди звона и крови, и его лицо казалось застывшей маской из тарского придворного театра, откуда у меня в голове эти сравнения, я ведь никогда не видела этих масок, я…

Скользкий шелк под пальцами. 
– Торн!
– Пусти меня! – хрипел он и снова бросался в гущу бойни, замахиваясь призрачным мечом и кривясь от боли – чужой, близкой, настоящей.

Я оттащила его с третьей попытки. Выволокла сквозь дверь, пролетела с подопечным по улице и свернула за первый же угол. На шум и крики к покинутому нами дому уже бежали люди. Торн вырывался, но нет в известных мне мирах силы, способной разжать хватку оберегающей, если подопечный раз за разом бросается в безнадежную битву. Или висит над пропастью.

Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата (4)

Нет ничего страшнее перехода от домашнего уюта к промозглому холоду и чувству беззащитности перед слепой стихией. Для этого не нужно бедствий, вроде урагана или цунами. Ты просто можешь быть не готов. Помню ещё в детстве я сидел у стола, и сосредоточенно тренировался в каллиграфии в мягком свете свечей.  И вдруг порыв ветра резко распахнул окно. Жалобно зазвенели мелкие стекла, гордость отца и труд дюжины мастеров-стеклодувов. Ледяной вихрь ворвался под свод десятком прячущихся в неверном свете каму пробежал по стенам и швырнул пригоршню сухих листьев на подоконник. Они кружились в жутком танце, с сухим шелестом, словно что-то злобно и неразборчиво шептали. «Воин должен жить так, словно уже умер» - так нас учил  Ву, имея в виду, что воин не должен бояться, ведь тому, кто может умереть в любую секунду, бояться просто нечего. И именно эта мысль парализовала меня окончательно. Содрогаясь от холода, я всё смотрел на золотистый хоровод и не мог собрать свою храбрость, чтобы встать, сбросить листву на пол и закрыть окно.  

Возвращение в реальный мир было болезненным. Едва темнота перед глазами рассеялись, нас с оберегающей отбросило друг от друга. Я успел кое-как сгруппироваться, а Руэна была, видимо, без сознания и ей крепко досталось. Она отлетела на несколько кэн, по дороге сломав стул, и выбила ножку стола, под которым и остановилась. 
– Руэна, ты что? – крикнул я, поднялся на ноги и подбежал к оберегающей.

Она не ответила и даже не пошевелилась. Я вытащил её из-под стола за ноги, напрочь позабыв о приличиях. Руэна была бледна до синевы. Она дышала, словно сопротивляясь этому – резкими короткими вдохами, которые заставляли вздрагивать тело. 
«Да ей же каму овладели!» – понял я. Как говорил старый отцовский лекарь Мэзэо: если каму попал в человека, человек заболевает. Каму теряется внутри и растворяется в крови. И человек становится отражением духа, переставая быть собой, но и не становясь каму. Духа нужно выпустить наружу. Отвори такому человеку кровь – и каму уйдет. Дух будет благодарен, а человек поправится. 
«Меч не годится», –  решил я и схватил короткий узкий нож с камина. 

Я положил Руэну на кровать и сделал короткий надрез на запястье. В то же мгновение оберегающая открыла глаза. 
– Ты, я смотрю, времени даром не теряешь, – несмотря на свой бледный и побитый вид, Руэна не растеряла присутствия духа. – Стоило девушке на минутку прикрыть глаза, как ты ее затащил в постель.
– Да не дай каму такую в постель затащить, – мгновенно отреагировал я. Наверное, скоро научусь достойно отвечать на её выпады.

Руэна поморщилась и зажала запястье здоровой рукой.
– Ох уж эта средневековая медицина!
Она убрала пальцы, зажимавшие рану. На запястье остался тонкий шрам, который на глазах исчез. Я не подал вида, насколько меня поразила эта демонстрация сил, но не удержался от вопроса:
– Что с тобой произошло?
– Я… – оберегающая замолчала. Она молчала так долго, что я решил уже не ждать ответа, но она закончила: 
– Я не знаю. Спасибо за кровопускание.
– Ты же вроде была недовольна…
– Повреждение моего тела включило сигнальную систему, а она задействовала резервы организма и вывела меня из комы.
Я не понял ни единого слова, но покивал на всякий случай. Ударилась оберегающая головой, да ко всему еще и каму в нее проник, мало ли что теперь болтать будет. Главное, чтобы не переживала, пока в себя не придет. Руэна вздохнула и села у окна. Я расположился рядом и задумчиво прошептал: 

Солнцем горит
В жилах кипящая кровь:  
Ждёт изменений

– Это стихи? – спросила Руэна, удивленно поднимая голову.
Я смущенно отвернулся. 
– Иногда вот…
– А ты определенно начинаешь мне нравиться, син-тар Торн, – сказала оберегающая. 
– Звучит как угроза, – буркнул я.
– Что предлагаешь дальше делать? Будем свиток жечь? – проигнорировала мои слова Руэна.
– Если тебе лучше, приводи себя в порядок, и будем собираться в дорогу.

Рынок оглушил многоголосой перебранкой нескольких сотен людей. Рыбаки вернулись с  вечернего лова и крестьяне побогаче спешили урвать себе свежатины. Мы с Руэной проталкивались сквозь плотную толпу, пока рыбные ряды не закончились. 
– А почему мы здесь ничего не купили? – удивилась оберегающая.
– Ты хочешь взять в путь рыбы? – изумился я. – Ты вообще когда-нибудь за крепостную стену выбиралась? 

И тут Руэна вновь поразила меня: она смутилась и промолчала. 
– До ближайших селений рудокопов три дня, – пояснил я. – Рыба испортится к обеду первого. Мы возьмём копчёной и вяленой. 
Оберегающая задумчиво молчала. Я про себя решил ничему не удивляться, но тут она поразила меня третий раз:
– Копчёности. Боги, как я хочу копчёной рыбки! – сказала Руэна, ухватила меня за рукав и потянула вперёд.
– Да подожди же ты, – я осторожно освободил одежду из её рук, – тебе стоит прикупить одежды. Не годится ходить все время в одном халате, а потом и до еды доберёмся.

Руэна вздохнула и пошла за мной. Это всё было очень странно. Я, конечно, не очень представлял себе, что и как чувствуют оберегающие. Но женщина, которая так спокойно и даже уныло отнеслась к покупке нарядов! Впрочем, она сразу оживилась, когда вокруг нас запестрели одежды всех цветов радуги. С восхищением ребенка Руэна перебирала отрезы ткани, брала и снова складывала на прилавок расшитые цветами халаты. А потом словно по щелчку пальцев возникла старая знакомая оберегающая. 
– И долго мы будем эти кукольные одёжки смотреть? – спросила она, разглядывая нежно-бирюзовую накидку.