Как приручить дракона – 3

Глава 1 Людус

Луч холодного осеннего солнца проскользнул в щель между шторами, пробежался по обойному шву, коснулся моего плеча и проследовал сначала — по щеке спящей рядом девушки, потом — по одеялу, под которым легко можно было различить изящные изгибы молодого, стройного тела.

Яся дышала глубоко, спокойно, а я ею любовался. Она была очень хорошенькой: подложила под щеку ладошку, совсем по-детски, и морщилась, когда солнечный зайчик пробегал по ее векам. Мне очень не хотелось разрушать этот момент.

И — нет, у нас ничего не было. Ни этой ночью, ни любой из предыдущих. Почему? Однако, вот как-то так все получалось… Точнее — не получалось.

Я чуть изменил позу, закинул руки за голову и уставился в потолок, вспоминая престранные события конца первой четверти. Мы, педагоги, сдвинутые. У нас новый год — первого сентября, а вся жизнь измеряется не годами, месяцами и сезонами, а четвертями и каникулами, знали?

Сразу после инициации Степы Игнатова меня форменным образом замордовали. В присутствии Натальи Кузьминичны Прутковой какой-то страшный мужчина из Чародейского приказа, или, как его называли в народе — Министерства магии, утащил меня в казематы, расположенные где-то на окраине Вышемира, хотел просверлить во мне дырку своими черными буркалами, задавал идиотские вопросы и пытался, кажется, прощупать ментально. Когда этого не вышло, потому как я нулевка, он принялся материться и потащил меня в комнату с полиграфом.

Роль Натальи Кузьминичны, как моего давно-не-куратора (да-а-а, да), состояла в том, чтобы курить отвратительно вонючие сигареты, тягаться везде за нами и закатывать глаза в качестве реакции на очередную нелепость со стороны мага-дознавателя. Наверное, она наблюдала, чтобы меня не избивали или что-то в этом духе, а может и нет. В конце концов, сомневаюсь, что они стали бы меня пытать, или — не дай Бог — убивать. Я ведь теперь — кандидат на роль курицы, которая несет золотые яйца. Кажется.

По крайней мере, даже облепив меня датчиками и нацепив на голову шлем, как у профессора Ксавьера из Людей Икс, они не смогли добиться желаемого результата. Им нужен был ответ на очень простой вопрос: как я сделал две инициации первого порядка за месяц? Они все спрашивали меня о методике преподавания, о стрессах во время уроков, о личном общении с учащимися и о тысяче других мелочей, которые касались меня, школы и всего остального.

И — нет, у меня не выпытывали сведения по темам «не дракон ли я?» или «не вы ли жестоко убили наркоторговцев и рептилоидов?» или «не переселилась ли ваша душа в вас же из другого мира?». Это их не интересовало. А остальное я рассказывал вполне честно. Три раза подряд. Сто раз подряд. Те же тестикулы, только в профиль. А еще — фас и анфас.

Конечно, я понятия не имел, каким-таким чудом сначала Шутов, а потом Игнатов инициировались. И не знал, как это повторить какому-нибудь другому преподу. Я просто собирался и дальше стараться быть классным учителем, хоть мне и грустно было, что такие замечательные ребята покидают стены школы и уходят в магический колледж, или куда там их берут? И я откровенно об этом заявлял всем интересантам. Мол, буду и дальше делать то, что делаю. Что именно — понятия не имею. Маги бесились, но в итоге меня отпустили, правда — только утром. Вообще-то им повезло, потому что дракон был весьма конкретен:

— ДАВАЙ МЫ ОБЕРНЕМСЯ В ИМАГО, СОЖРЕМ ИХ ПЕЧЁНКИ И ПОЛЕТИМ ТРАХАТЬ ВИШНЕВЕЦКУЮ!

Сдержать его было очень, очень сложно. Страшный дознаватель и понятия не имел, по какому тонкому льду ходил.

Так что в Гомеле мы встретились с Ясей только вечером следующего дня и гуляли по парку, и целовались, и слушали как бьют часы на старой башне губернаторского дворца, и смотрели, как плавают лебеди в наполовину замерзших прудах. Ну, и говорили — о детях, о магии, обо всем, что случилось… Она ко мне льнула, вот и все. Такие вещи чувствуешь. Да, да, я иногда задумывался о том, что она делает, когда меня рядом нет, чем занимается в Мозыре, куда и с кем ходит? Может, у нее полная карточная колода ухажеров всех форм и размеров, достатка и социального положения?

Быть «запасным аэродромом» и «просто другом» — увольте, не в моем возрасте… Что для тридцати пяти, что для двадцати пяти — эти игры не подходят. Однако я знал точно — наш с ней интерес взаимен, в конце концов — «просто друзей» босой ногой под столиком в кафе не трогают, и не целуются с ними напропалую перед расставанием.

Мы виделись еще два раза за месяц: один — в Мозыре, в Орде, на выходных, второй — здесь, в Вышемире, просто попилил кофе в моей любимой кофейне «Джильи» на углу Бакланова и Земской. И я все больше убеждался, что Яся — именно то, что мне нужно. С ней рядом можно было хорошо помолчать, вот в чем все дело…

Яся во сне засопела, принялась ворочаться и повернулась ко мне спиной и… И попой, да. Ситуация — пикантная донельзя! Попа у нее — просто загляденье. А у меня — уже утро. И девушка вся вот такая — рядом! Так что стоял очень серьезный выбор — либо будить ее и срочно форсировать события, либо — проявить еще немного джентльменства и чуть изменить позу. И я выбрал второе!

Почему? Потому что девушка — тоже человек! Дракон неистовствовал, но… Она не от хорошей жизни в двенадцать ночи мне позвонила и попросилась переночевать. Конечно, три или четыре месяца знакомства и куча странных ситуаций, в которых мы побывали располагали к доверию, однако… Черт побери, она сорок часов не спала! У них была какая-то гидрологическая экспедиция на Днепре, сплавлялись от Быхова — юридики клана Сапег — исследовали миграции речной магической фауны с отловом образцов… А лучшего гидроманта-научника-прикладника во всей губернии не нашлось. Вот и работала Вишневецкая как проклятая.

— Я жутко задолбалась, Пепеляев. Можно я у тебя заночую? До Мозыря не доживу, чес-слово… — вот что сказала она восемь часов назад по телефону. — Буду у вашей спасательной станции минут через тридцать, заберешь меня?

Голос у нее был… Как у меня после двух смен в школе, даже хуже. Так что я бегал по квартире с телефоном в руках, распихивал по шкафам кое-какой бардак и убеждал Ясю, что все нормально, я вовсе и не спал и прямо сейчас сяду в «Урсу» и заберу ее от «спасалки». И забрал ее — мокрую, пахнущую тиной и засыпающую на ходу. Пришлось тут же, на набережной, вливать в Ясю какао из ближайшего автомата, везти полусонную домой, насильно запихивать в душ и выдавать ей свою новую, ни разу не надеванную рубашку в качестве пеньюара.

Вот и спала она теперь рядом со мной в этой рубашке и прижималась попой к моему бедру.

— Э-хе-хе, — сказал я, аккуратно выскользнул из-под одеяла и пошел на кухню — готовить завтрак и варить кофе.

Не то, чтобы я хотел принести ей кофе в постель… На самом деле последнее, что хочет человек после долгого сна — это кофе в постель. Человек хочет в туалет и попить — вот что. Потом, возможно, чистить зубы и в душ. А потом уже можно и кофе в постель.

На самом деле я сам дико хотел есть, вчера до полуночи засиделся за чертовым «Monstrum Magnum» Инститора и другими интересными произведениями о хтонических сущностях — в основном века эдак пятнадцатого-семнадцатого. Увлекательное чтиво, если уметь читать между строк и видеть контекст, массу полезного можно почерпнуть… Я даже запланировал визит к Мартышке, но он, похоже, откладывался.

Сполоснувшись под краном и напялив на себя приличные льняные штаны, в которых я обычно передвигаюсь по квартире в одиночестве, проследовал на кухню. Если позволяло время, на завтрак я обычно поедал ведро овсянки на воде — привычка со времен беспросветных болячек — а уже через полчаса пил кофе со всякими приятностями вроде горячих бутербродов или холодных бутербродов.

— Белла чао, белла чао, бела чао-чао-чао… — мурлыкал под нос я, поджигая одну за другой две конфорки.

Настроение было — отличное!

Как сварить правильную овсянку? Хлопья нужно закидывать в кипящую воду или молоко (это для богатых), потом добавить чайную ложку сахара, щепотку соли… Если с молоком — то можно подсыпать чуть-чуть ванилина, и тогда каша будет пахнуть как булочка! Главное — не передержать. Мой размер хлопьев варится три минуты, не больше и не меньше…

Пока кашка булькала, я сооружал бутерброды. Обычно изысками не занимаюсь, но мало ли — Вишневецкая захочет ко мне присоединиться за столом, так что на сей раз наверх на гороподобные сооружения из сыра, сливочного масла и курятины я набросил пару ломтиков помидора и по листику салата. Чтоб как в ресторане!

Ну, и кофе… Для него я все подготовил заранее, и был готов начать варить сразу после того, как выключу кашу.

Послышался звук босоногих быстрых и легких шагов по линолеуму, и сначала я снова подумал о прекрасной слышимости в местных «хрущовках» (конечно, никакие не хрущовки это были — Хрущов тут и не становился у руля никогда, так и работал, наверное, на шахтах до самой смерти), а потом осознал, что это У МЕНЯ в квартире, одна очень-очень красивая девушка куда-то там идет.

И тут же включил кран на полную мощность и зазвенел посудой. Зачем? А чтоб не смущать человека. Слышимость тут у нас потрясающая, ага? А уже потом, когда послышался звук сливаемой воды, я сказал:

— Желтое полотенце — чистое, можно пользоваться! — и выключил кран.

Потому что, если льешь горячую воду на кухне, то в ванной из труб течет Северный Ледовитый океан. А если холодную — то бурлит термальный источник, не меньше. Старые дома — они такие.

— Ты солнце, Пепеляев! — откликнулся сонный девичий голос.

Вот так вот! Я — солнце! Меня, может, тысячу миллионов лет никто солнцем не называл!

Так что кофе я ставил в самом замечательном расположении духа. И по чашкам его разливал тоже.

Яся вышла из душа в моей рубашке и намотанном на волосы в виде тюрбана полотенце. Впервые встречаю девушку, которая так быстро моется! И тот факт, что она уже мылась ночью, ничего не объясняет. Исходя из моего скромного опыта — обычно они там веками находятся и варятся в кипятке при первой возможности…

Я как раз наворачивал овсянку, и только тут сообразил, что сижу с голым торсом: ну, привычка такая — дома в одних штанах рассекать! Тоже — с болезненных времен, когда весь день носил максимально закрытую одежду, чтобы не смущать окружающих изможденным видом, а дома — давал себе расслабиться. Меня-то тенью отца Гамлета в зеркале не удивишь. Обвыкся за долгие годы.

Но теперь-то изможденным я не казался! Здешнего Гошу можно было назвать пусть и худощавым, но — крепким парнем, да и отъелся я и подкачался за последние месяцы, и дракон свое дело сделал…

— Черт, — сказал я. — Надо бы мне одеться.

И положил ложку на стол, рядом с тарелкой.

— Не-а, — проговорила девушка. — Не надо.

И обошла вокруг стола, наклонилась, прижалась к моей спине, погладила мне шею и плечи, запустила пальцы в бороду, а потом — чмокнула в щеку.

— Мне и так очень нравится, — она едва не мурлыкала. — Что тут предлагают на завтрак? Я слона готова съесть!

— Однако! — несколько смущенно выдавил из себя я. — Слона не предлагаю. Есть овсянка, вот эти вот конструкции… Бутерброды, в общем. И кофе — вот, две чашки.

— Я говорила, что ты солнце? — она изогнулась и поцеловала меня и в другую щеку. — А, да. Говорила! И правильно сделала.

Аристократка, представительница древнего магнатского рода и самый квалифицированный гидромант-практик во всей губернии прошла к буфету, открыла шкафчик над мойкой, совершенно по-хозяйски достала себе оттуда тарелку с узором из каких-то не то клубничек, не то сердечек (я понятия не имел, что у меня такая есть!) и черпаком наложила себе каши.

— Погоди-ка! — она принюхалась. — Это что? Ванилин? Ты варишь кашу с ванилином?

— Если с молоком — то ага, — задумчиво проговорил я.

Почему задумчиво? Потому что, когда она доставала тарелку, то вставала на цыпочки, а моя рубашка, которая пока что была ее рубашкой, и так не отличалась большой длиной, и… И я призадумался. Было от чего, уж поверьте. И Вишневецкая все прекрасно понимала, потому что иначе с чего бы ей вилять бедрами? Ей-Богу, она виляла бедрами, накладывая себе кашу! Когда Яся повернулась, то глазки у нее так и сверкали.

Девушка чинно уселась за стол, одним движением сняла с волос мокрое полотенце и ловко швырнула его на дверь кухни. Так, что оно повисло ровненько, без единой складки! А ее невероятные белые волосы, волнистые после душа, свободно ниспадали на плечи. Ну, хороша, да! Очень хороша!

Зачерпнув овсянки, Вишневецкая попробовала первую ложку и…

— Знаешь, Георгий Серафимович, — ее взгляд из игривого стал задумчивым. — Я вот что хочу тебе сказать… Я встречала до тебя мужчин, которые бы мне нравились. В одного даже была влюблена. Но… Но никому их них я не могла бы честно сказать, что хочу за него замуж. А тебе сейчас скажу. Внимание, Пепеляев! Я хочу за тебя замуж.

— Однако! — я чуть не подавился едой, но мигом взял себя в руки, откашлялся и выдал: — Это что — из-за овсянки? Вот как выглядит путь к покорению сердца гордой юной девы из Мозыря? Ну и заявочки у тебя с утра пораньше!

— Тебя что-то смущает? — она принялась быстро и аккуратно, как умеют только женщины, есть кашу и посматривать на меня. — Или — испугался?

— Хм! — я почесал голову. — Понимаешь ли, дорогая моя Ядвига Сигизмундовна, я др…

— ХА-ХА-ХА! — сказал дракон. — ЧУТЬ НЕ СПАЛИЛСЯ, ИДИОТ! А ВООБЩЕ ПРИЗНАНИЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ — ПЕРВЫЙ ШАГ К ИСЦЕЛЕНИЮ. ПОЗДРАВЛЯЮ, ТЫ ТОЛЬКО ЧТО ПОЧТИ ПРИЗНАЛСЯ, ЧТО ТЫ — ДРАКОН. МЫ НА ВЕРНОМ ПУТИ, ДРУГ МОЙ СИТНЫЙ.

— … дремучий традиционалист, — закончил мысль я, изящно вывернувшись. — Я — консерватор и собственник в вопросах брачных отношений. Моя женщина — это моя женщина, и никаких двойных толкования тут быть не может. Я, наверное, готов буду делить ее только с нашими совместными детьми и больше — ни с кем. А еще я — деспот, пусть и просвещенный. Мне плевать на цвет занавесок, которые будут висеть в нашей спальне, и на сорт подсолнечного масла, на котором мы будем жарить котлеты, в это я лезть не собираюсь. Но где и как жить, с кем дружить и в какую церковь ходить — тут в семейной жизни будут только два мнения: мое и неправильное.

— Ого! — сказала Яся, стрельнула на меня глазками, но кашу есть не перестала. — Суровый мужчина.

— Ага. Да и вообще, папа мне говорил, что прежде, чем жениться, с девушкой нужно сделать ремонт в квартире и сходить в поход минимум с двумя ночевками. А мой папаша знал толк в женщинах, это очевидно. Он ведь женился на моей маме.

— То есть в целом ты не против? — ложка Вишневецкой звенела по пустой тарелке. — Очень вкусная каша, кстати. Кроме тебя и моего папы ни один мужчина при мне не готовил овсянку. Да еще и с ванилином. Мясо там после охоты, шурпу, уху — это видела. Овсянку — нет… Я не имею в виду поваров в кафе или твоих сумасшедших орков из «Орды», я имею в виду вот так, в домашней обстановке. Братья, дед, другие аристократы у которых мы гостили… Кухня — не мужское дело, и все такое, ну, ты понимаешь…

— Бедолаги, — аппетит у меня был волчий, так что я приступил к бутербродам и кофе с большим энтузиазмом, и даже не вспомнил про получасовой перерыв. — Так что, есть вариант где-то вместе сделать ремонт?

— О, да, — ее глаза смеялись. — В Мозыре у нас не дом, а развалина, если честно. Мужских рук очень не хватает. Возьмешься помочь? С нас кров, стол и… И персональный гид по городу в виде меня. Об остальных способах справедливой оплаты труда мы договоримся, да?

Она взяла — и опять потрогала меня ногой под столом. И все почувствовала, точно!

— Это такое испытание для жениха? Типа как жар птицу в рукаве принести? Я вписываюсь! — пытаясь оставаться невозмутимым, решительно махнул рукой я. — Если ты согласна с озвученными мной мыслями, и тебя не смущает, что я уничтожу всех твоих многочисленных поклонников… То я согласен варить тебе овсянку в горе и в радости, до конца дней твоих!

— Звучит угрожающе, — она тоже принялась за кофе и бутерброды. — Но мне нравится. А что касается поклонников… Аристократы отвалились, когда с Вишневецкими случилось то, что случилось. Мне тогда лет шестнадцать было. То есть — подкатить пытались, но вовсе не с матримониальными планами, другое у них на уме было. Так что — они шли лесом. Простолюдины — опасаются. Ну, как же: магичка, аристократка… К тому же я — вредная. Так что ты, Пепеляев, единственный в своем роде. Хотя твои слова про просвещенного деспота и вызывают массу вопросов, и к этому разговору мы еще вернемся. А пока… Ремонт и поход, говоришь? Я взяла на заметку, так и знай. Когда у тебя каникулы?

— Сегодня, — откликнулся я. — И до пятницы. Потом выходные и вторая четверть! Потому я и сижу тут с тобой, а не бегу в школу сломя голову. У меня формально — двадцать два часа нагрузки, остальное — замены и прочая муть. Так что более, чем четыре с половиной часа в день на каникулах в стенах родного учебного заведения я проводить не собираюсь. Приду туда часам к десяти, поделаю свои дела до двух — и бежать, бежать со всей скоростью, ибо школа — засасывает!

— Значит, сегодня же закажу доставку штакетника, краски и всего прочего, — решила она. — И в пятницу буду тебя ждать в рабочей спецовке и с шапочкой из газеты на голове. Хотя — осенью, наверное, шапочка из газеты не подходит… Повяжу косынку ради тебя, с узелком, как у Солохи. А поход придется до весны отложить. Зимние выходы — это так себе. Страшненько! Придется еще некоторое время в девках походить, увы… Давай свою тарелку, я помою…

И потом, черт побери, она стала мыть посуду, звенеть тарелками и чашками в раковине и напевать:

— О партиджано, портами виа…

Белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао… — пританцовывая, виляя попой и явно получая удовольствие от процесса.

Черт бы меня побрал, откуда она знала эту песню?

В конце концов, может быть, я и джентльмен, и интеллигент — но ни разу не железный человек! Я вскочил с места, в два шага пересек кухню, взял ее руками за талию, чувствуя тепло и гладкость девичьей кожи под рубашкой, развернул к себе и поцеловал — долго-долго, и…

И чертов мобильный телефон заорал как оглашенный!

— Н-у-у-у-у… — разочарованно протянула она.

А я сделал самую большую ошибку: глянул на этот дерьмовый экран мобильника!

«HOLOD» — вот что там было написано.

Дул промозглый осенний ветер, гонял рябь по холодным лужам, ронял в черную воду последние листочки с почти голых деревьев. Ноябрь в полный рост вступал в свои права. А ноябрь в наших краях — это что-то вроде Хтони, только целый месяц и независимо от территории.

— Когда у тебя становится такое лицо — я сразу понимаю, что сопротивление бесполезно, — Вишневецкая подняла воротник своей курточки и совсем по-простому шмыгнула носом. Как будто и никакая не паненка, а так — дворовая девчонка. — Ты уже не со мной, а где-то в другом месте. И это место довольно страшненькое.

— Ну прости, Ясь, а? Надо было вообще не трогать чертов телефон… — мы ждали электробуса на Мозырь на самом обычном Вышемирском автовокзале, я мялся вокруг девушки и чувствовал себя неловко.

— Что значит — «прости»? Тебе ведь сказали по телефону что-то плохое, да? Оно тебя за душу задело, я это сразу поняла. И ты решил пойти и исправить ситуацию. За что же прощения просить? За то, что ты — настоящий мужчина? — она ткнула меня кулачком в грудь. — Давай, побеждай всех и приезжай в Мозырь, будем делать ремонт!

Я не удержался и притянул к себе гибкий девичий стан, обнял, прошептал в самое ушко:

— Ну, что за невезуха, Ясь? Ну, только вот ведь всё… И уже в который раз?

— Всё будет, Ге-ор-р-р-гий! — промурлыкала Вишневецкая и поцеловала меня, встав на цыпочки. — Но я тоже — собственница, и делить тебя с твоей второй тайной жизнью не собираюсь. Разбирайся с этим, и когда сможешь быть только моим — я буду тебя ждать. На месяц, на неделю, на день — но только мой. Ч-ч-ч-ч, я знаю, что ты учитель и все равно будешь говорить про своих детей, уроки и календарно-тематическое планирование. Я точно такая же, это мы опустим, это мы не упоминаем… Я про твою другую жизнь.

— Мгм… — я даже и не знал, что ей сказать.

Кругом она была права. Разве что — у нее тоже была какая-то другая жизнь, но я просто пока не очень стремился про нее разузнать. Все-таки мне хватило знакомства с Радзивиллами, Жевуским, Чарторыйским, чтобы проникнуться к аристократии и аристократам если не презрением и ненавистью, то явным предубеждением и желанием держаться подальше. Были, конечно, и другие аристократы — Рикович, например, или вот — Вишневецкая, но…

Но на горизонте уже показался электробус, который почти бесшумно подкатил к перрону.

Водитель, старый гном с седой бородой, смотрел на нас одобрительно. Даже большой палец мне показал. А потом, когда Яся ушла в глубину салона, на свое место, он поманил меня своим толстым, как сосиска, пальцем и приглушенно прогудел:

— Довезу твою фройляйн в целости и сохранности. Вы такая хорошая пара, йа-йа… Аллес гут! Меня Дитрих Каценкрацен зовут, если что, и под Мозырской грядой меня все знают.

На приборной панели у шоферюги-кхазада в специальных кронштейнах была закреплена самая настоящая боевая секира — там, где у других водителей обычно размещаются собачки с шатающимися головами или иконки-складни. Секира выглядела весьма внушительно, как и ее владелец.

— Пепеляев моя фамилия, будем знакомы, — я пожал ему руку и помахал Вишневецкой, которая уже делала на меня страшные глаза.

Я послал ей воздушный поцелуй и вышел из автобуса: нужно было ведь попрыгать еще под окном и нарисовать ей там на слое пыли того самого дурацкого человечка!