К'Осщерш

— Позвольте осведомиться, студиозус К’Осщерш, что это такое?

Профессор Х’Арефар, поскрипывая чешуей, нарочито громко лязгая по каменному полу когтями, обошёл вокруг застывшего посреди аудитории смущённого К’Осщерша, переминающегося с одной нижней конечности на другую. В общем-то, он и без насмешек профессора уже понимал, что изобретённое им для зачёта по телесной трансформации существо вышло несколько неудачным. Зато, это бы уж точно никто не смог отрицать, уникальным! Абсолютно. К’Осщерш провёл многие часы в библиотеке академии Шанаара, чтобы убедиться в этом. Никто подобного не изобретал прежде — никогда!

— Я, кажется, задал вам вопрос, студиозус! В кого это вы изволили трансформироваться?

Кончик профессорского хвоста взвился в воздух и пребольно хлестнул К’Ошерша по спине. Вернее, чуть ниже. К’Ошерш тоненько взвыл. Хвост профессора, украшенный широкими костяными пластинами темно-зелёного цвета, был, мягко говоря, тяжёлым, а кожа у существа — нежной.

— Как вы сказали? — Х’Арефар изогнул длинную шею, приблизив голову к самой физиономии К’Осщерша. В золотисто-зелёных глазах с узкими щелями зрачков явственно читалась издёвка. — Ну-ка повторите погромче, не расслышал?.. Хотя нет, не трудитесь! Наверняка придумали до невозможности возвышенное и пафосное название, в то время как самым подходящим для этого, с позволения сказать, существа будет «Червь розовый прямоходящий». Прямоходящий! Как вам в голову пришла подобная чушь?

— Это не червь! — возразил К’Осщерш, оскорблённый до глубины души. — У этого существа есть крепкий и надёжней скелет, есть мозг, да и конечности…

— Мозг, ну надо же!

Внутренняя поверхность ноздрей профессора, которые К’Осщерш сейчас очень хорошо мог рассмотреть, налилась багровым: того и гляди дым пойдёт, а там, если разозлить его окончательно возражениями и протестами, полыхнёт из пасти огнём — и поминай как звали! Да, что говорить, существо К’Осщерша, может, и было прежде никем не виданным, но вот с конструкцией он и правда не все продумал. Кожу следовало сделать толще. И огнеупорной. А то ведь она не покрыта ни надёжной чешуёй, ни густой шерстью, ни иглами. Ещё и нижние конечности мерзнут на холодном камне! Надо же, ну кто бы мог такое вообще представить…

Внести кое-какие исправления в представленную модель он, к счастью, мог немедленно — таким вещам были даже младшеклассники обучены. К’Осщерш сосредоточился, бормоча заклинание изменения, вплетая в него новые формулы, представляя, как нежный розоватый покров становится толще и грубее, покрывается шерстью, как утолщаются тонкие ногтевые пластины, превращаясь в крепкие когти, как увеличиваются и заостряются зубы. Хрустнула, не выдержав нагрузки, челюсть — пришлось срочно наращивать и её. Закончив, К’Осщерш вопросительно взглянул на профессора, но тот только глаза кончиком крыла прикрыл.

— Внесённые вами изменения, возможно, делают ваше создание чуть более приспособленным к выживанию, но вот с эстетической точки зрения, червяк выглядел — сам не верю, что это говорю! — все же приятнее. Вы теперь чрезмерно волосаты, да к тому же допустили перекос черепа, пока перестраивали челюсть, и верхняя часть головы у вас уменьшилась… Мозг-то как там ваш, любопытно? Избыток не стёк в позвоночный, как это назвать-то… э-э-э… столб?

— Да нет, на месте, в черепной коробке, он, — принялся объяснять К’Осщерш, с трудом подавив желание без спросу подхватить с пола кусочек крепкой белой глины и начать рисовать внутреннее устройство своего существа на одной из гладких стен аудитории. Заодно бы продемонстрировал, насколько удобны длинные верхние конечности…

— Позвольте нарисовать пару схем? — начал он, но профессор замахал на него крыльями, щёлкнул хвостом по полу в опасной близости от нижних К’Осщершевых конечностей.

— Никакие ваши схемы не спасут ситуацию! Скажите спасибо, что этот позор никто не видел! Ну-ка, напомните, для чего мы вообще работаем над телесной трансформацией?

— Потому что можем, — буркнул уязвлённый К’Осщерш, но, когда профессор угрожающе навис над ним всей своей огромной тушей, торопливо выпалил: — Изначально наша планета представляла собой единый океан лавы. В те времена тела драконов, созданные из пламени, были текучи, изменчивы, и не имели определённой формы. Позже, когда планета начала остывать и появились первые континенты, наши предки, для того чтобы приспособиться к жизни на суше, начали работать над изменением своих тел. В процессе…

Профессор нетерпеливо повёл крылом и К’Осщерш, проглотив часть зазубренного текста, закончил:

— …была найдена признанная оптимальной для существования в существующем мире телесная форма, однако, драконы не утратили способность к телесной трансформации, ставшей со временем не только наукой, но и искусством. Отдельные эксперименты, признанные наиболее удачными, могут даже быть рекомендованы…

— Искусством, вот именно! — перебил Х’Арефар. Его голос загремел под сводами аудитории. С потолка в углу посыпалась каменная крошка. — А вот это — что? Сегодня любое уродство искусством готовы объявить, но я подобного на своём курсе никогда не позволю! Уж от вас, К’Осщерш, я точно такого не ожидал! Вы же старшекурсник, отличник по всем предметам, кроме пространственной навигации, а подобные эксперименты с формой разве что только вылупившиеся из яиц глупые детишки могут себе позволить!

— При всём уважении, профессор, — не выдержал К’Осщерш, — но заклинаниям трансформации не с первых дней жизни учат. И вы сами говорили, что оригинальность и новаторство при разработке новой формы для трансформации приветствуется!

Профессор зашипел, выразительно выдохнув облачко дыма в сторону К’Осщерша, и принялся расхаживать по аудитории, как всегда делал в минуты раздражения. Хвост скользил за ним по полу, заострённый кончик подёргивался, поскрипывали крылья, мощные когти клацали по полу в такт шагам.

— Хорошо, допустим, вы слишком буквально истолковали мои рекомендации, погнались за оригинальностью. Допускаю даже, что ваше существо жизнеспособно — при условии, что ему не придётся охотиться, добывать пищу, да и просто выходить из родной пещеры. Но, скажите на милость, почему у него нет хвоста?

— Так он ему без надобности!

— Фш-ш-ш-ш… Признаю, дополнительная опора вашему червяку и правда ни к чему — и так стоит. Рулевая система, видимо, тоже не нужна. А способность лазить, например, у него не предполагается?

— Чтобы лазить, вот, — К’Осщерш с гордостью продемонстрировал верхние конечности с гибкими пальцами. — Хватать ими, подтягиваться, а нижними отталкиваться.

— Хвост всё равно не помешал бы! — припечатал Х’Арефар. — Длинный и тонкий, наверное. Нет, не растите! Это не было руководством к действию, я просто рассуждал!

— Извините… — выдавил из себя К’Осщерш. Сейчас бы голову опустить к самому полу, выражая раскаяние, но у его существа была слишком короткая шея, стоя к полу не пригнёшь. Да и не чувствовал он никакого раскаяния — одно лишь раздражение и обиду. Эх, не привык он к таким выволочкам! Ладно, те несколько отросших нижних позвонков он потом уберёт, под шерстью их не так уж и видно, наверное. Кстати, раз профессор сказал, что без волосяного покрова было лучше, может быть, избавиться? Из-за него почему-то нарушается терморегуляция организма, вот и кожа начала выделять влагу по всему телу, и от шерсти потянулся неприятный запашок.

— Итак! — профессор сел, удобно опираясь на свой толстый хвост, и неодобрительно воззрился сверху вниз на К’Осщерша. — Ничем, кроме оригинальности, ваше… грхм… создание похвастаться не может. К выживанию не приспособлено. Выдающимися умственными способностями явно тоже не отличается. У него даже крыльев нет! Вот объясните, крылья-то вам, чем не угодили? Как ваш червяк должен спасаться от опасности?

Терять было уже нечего и К’Осщерш ответил:

— Ну, крылатых-то каждый первый для зачёта придумывает!

— «Ну»! — передразнил профессор. — Может, не случайно придумывают-то? Крылья — высшее достижение телесной трансформации, придуманной нашими предками, а вы в погоне за оригинальностью… Эх, да что говорить? Превращайтесь обратно, и чтобы я больше не видел это позорище. Вы всерьёз думали, что я вам позволю выйти перед высоким советом академии в подобном виде?

— Я… — начал К’Осщерш и замолчал. Произнести и «да», и «нет» было одинаково невозможно. — Я придумаю другое существо.

— Уж будьте любезны! И поскорее. А пока незачёт вам, студиозус! Так и быть, не стану заносить его в вашу табличку успеваемости, исключительно ввиду ваших былых заслуг! А теперь… — Х’Арефар выразительно кивнул.

К’Осщерш забормотал формулу обратного превращения, представляя, как перестраивается тело, как меняют форму, утолщаются и удлиняются кости, как увеличивается в объёме крепкая плоть, как вытягивается шея, как покрывается броней крепкой чешуи кожа…

— И по какой причине, позвольте осведомиться, вы медлите? — прошипел над самым ухом профессор, обдав его опасным жаром.

— Я стараюсь!

Кости хрустели, по телу пробегали судороги, сжимались и разжимались пальцы, грохотало в ушах, лязгали челюсти. Сильнейшая вспышка боли скрутила К’Осщерша, швырнув на пол. Мир перед глазами закрутился и исчез в чудовищной чёрной воронке.

К’Осщерш пришёл в себя, лёжа на полу все в той же аудитории. Над ним покачивалась голова Х’Арефара. Было нестерпимо холодно и жёстко.

— Очнулись? — неприветливо осведомился профессор.

— У меня вышло?.. — начал было К’Осщерш, но, ещё не успев закончить, понял, что нет. — Почему я не могу превратиться?! — в панике взвыл он.

Шутки-шутками, но даже у детёнышей обратное превращение в заданную родителями форму всегда получалось без проблем. Проблемой было удержаться в чуждой форме. Он, конечно, вплёл в заклинание превращения парочку дополнительных стабилизирующих формул, но там не было формулы необратимости, он мог в этом поклясться! Почему что-то пошло не так? Драконы могут жить бесконечно долго, неужели он обречён провести отпущенные ему тысячелетия в этой вот форме?!

— Не знаю. — Профессор выглядел озабоченным, дым из его ноздрей больше не шёл. — Это необычное осложнение. Пожалуй, стоит оповестить ректора. Оставайтесь здесь… а впрочем, куда вы денетесь без крыльев!

С этими словами Х’Арефар направился к выходу и улетел.

К’Осщерш обхватил себя верхними конечностями. Его колотила дрожь, зубы стучали. Да что же с ним такое произошло и как скоро получится это исправить?!

— … мы вынуждены признать поражение. Несмотря на все наши усилия, вернуть прежнюю телесную форму студиозусу К’Осщершу возможным не представляется. Созданное им существо оказалось чрезвычайно устойчивым. К любым известным нам заклинаниям обратимости. — Глава консилиума, почтенный Т’Рорфар развёл крыльями, а высокое собрание, расположившееся на выплавленных в камне широких каменных помостах, неодобрительно воззрилось на незадачливого студиозуса.

К’Осщерш ответил им вызывающим взглядом. Зал собраний мог вместить до тысячи студиозусов, преподавателей и родителей студиозусов, но сегодня здесь присутствовало лишь около полусотни посвящённых в случившееся. Ишь, расселись! К’Осщерш удивлялся самому себе, но повсеместно уважаемые драконы из академических кругов, к коим он прежде испытывал лишь почтение, сейчас не вызывали ничего, кроме отвращения. Толстые неповоротливые туши с нелепо длинными шеями и хвостами! А эти коротенькие верхние лапки? Неужто сами не видят, насколько удобнее длинные конечности с ловкими пальцами? Им бы и правда превозносить его до небес за столь удачное изобретение, себе сделать такие же, но ведь нет! Это он для них уродливый и убогий! Какая удивительная косность, нежелание признавать очевидное!

«Что со мной не творится? Я не должен так думать. Я не прав…» — мельком подумал он, но мысль, едва родившись, растворилась во вспышке ярости, которая в последнее время охватывала его всё чаще и чаще.

Несколько месяцев К’Осщерша изучали, подвергали многочисленным заклятиям, не приносившем ничего, кроме страданий. Его осуждали, его проклинали… Кое-кто, впрочем, даже жалел. Немного. Как смертельно раненого и не поддающегося излечению, которому остаётся только отгрызть голову из милосердия. Будь у него нынешнего шея подлиннее, наверняка кто-нибудь этим уже озаботился бы. В конце концов, он устал бояться. Он знал, что обречён — ему об этом прямо сказали. Академия не могла его держать в своих стенах вечно, а семья отказалась принимать — мол, затопчем ненароком или съест кто по ошибке.

«Ну-ну, не подавитесь только», — подумал тогда К’Осщерш, глубоко задетый таким ответом родных и, запалив на запрет вносить новые изменения в изначальную формулу заклинания, укрепил кости, так, чтобы их нельзя было запросто разжевать. А заодно перекроил систему пищеварения, чтобы подолгу обходиться без пищи, укрепил кожу, придав ей приятный взгляду серый оттенок, избавился от шерсти, вернул округлую форму черепу. Вот пусть теперь попробуют назвать его розовым червяком!

— …однако, в ходе изысканий, за которые следует благодарить профессора Х’Арефара, удалось выяснить, что случаи необратимой телесной трансформации случались и прежде. Широко они, разумеется, не освещались, но кое-какие записи сохранились в библиотеке академии. В частности, на заре существования академии студиозус Г’Рынрчат, отрастив себе две дополнительные головы, так и не сумел вернуть прежний облик.

Х’Арефар поднялся со своего места, выступил вперёд.

— Уважаемое собрание! Позволю себе заметить, что в те времена студиозусы ещё не обладали столь развитым… воображением, — он неодобрительно кивнул в сторону К’Осщерша, — и их телесные трансформации не заходили столь далеко. Три головы это вам не… вот это… создание, — закончил он, так и не сумев, видимо, подобрать подходящий в приличном обществе эпитет.

— Поскольку облик студиозуса Г’Рынрчата не был столь уродлив, — продолжал вещать профессор, — никто не предлагал изгнание…

Изгнание? К’Осщерш вскинул голову. В груди начал разгораться пока ещё крохотный огонёк надежды. Так его не убьют? Но что с ним сделают?

— …тем не менее, Г’Рынрчат выбрал его сам, не выдержав насмешек. Полагаю, студиозус К’Осщерш решит избрать тот же путь, всесторонне обдумав положение, в котором оказался.

Огонёк надежды потух, не успев разгореться.

— Но куда я должен идти? Куда я могу уйти? Профессор, вы же сами говорили, что это существо не приспособлено для выживания! — взорвался К’Осщерш.

Над рядами собравшихся поплыли кое-где струйки дыма, а кое-где послышалось недовольное рычание и щёлканье хвостов, но К’Осщершу была уже лава по брюхо. Если бы он все ещё мог изрыгать пламя, сейчас бы у него точно уже дым шёл из ноздрей, а хвост бил по полу, высекая искры из камня. То отнимут надежду, то дадут, то снова отнимут! Этак ведь и умом недолго тронуться, хотя он бы сейчас не поручился за то, что после всех испытаний, выпавших на его долю, не тронулся им уже.

— Прошу высокое собрание успокоиться, — значительно произнёс со своего места в центре первого ряда ректор А’Рдармаль. Говорил он негромко, но в зале и правда мгновенно повисла тишина. Только ветер посвистывал под каменными сводами, да громыхал где-то в отдалении гром.

— Студиозус К’Осщерш плохо владеет собой — и это понятно. Он ещё юн, а его положение вызывает если и не сочувствие, то жалость.

Возражать ректору никто не осмелился, однако, судя по скептическим взглядам, которыми обменялись некоторые из присутствующих, от жалости они были далеки.

— Я отвечу на вопрос студиозуса, — продолжал меж тем ректор А’Рдармаль, сделав вид, будто ничего не заметил. Или попросту решив игнорировать недовольство коллег. Его чёрная чешуя благородно поблескивала в багровых лучах солнца, проникающих сквозь естественные арки в стенах зала собраний. — Вы ведь помните теорию множественности миров, К’Осщерш?

— Да, — озадаченно отозвался тот, позабыв о ярости, — господин ректор. Мы проходили, но…

— Однако, вы вряд ли знаете, — перебил А’Рдармаль, — что существует теория, согласно которой, отдельно взятые индивиды из разных миров имеют столь тонкие ментальные настройки своей сущности, что способны воспринимать информацию прямиком из окружающего нас пространственного эфира. И та форма, которую вы приняли, вовсе не была изобретена вами, но существует где-то в других мирах. Почему реально существующая форма становится устойчивой в другом мире и не поддаётся изменению, мы, к сожалению, не можем ответить. Нашей науке это пока не известно.

— А по-моему, это за хвост притянуто! — фыркнул К’Осщерш. — Я же могу вносить изменения! Я…

— Возможно, некоторые погрешности формы допустимы, — слегка развёл крыльями ректор. — В любом случае, другого объяснения произошедшему у нас нет.

— Серьёзно? — вновь разозлившись, оскалился К’Осщерш, не обращая внимания на звучащий все громче и громче недовольный гул голосов. — И вы предлагаете мне добровольно отправиться в этот ваш неведомый мир? Как?!

— Мы откроем межпространственный портал в тот мир, что транслирует информацию о себе…

— Выходит, мир этот вовсе не абстрактный?! Если вам о нём известно, почему не существует техники безопасности при работе с телесной трансформацией?!

— Потому что таких, как вы или Г’Рынрчат — один на миллион. Вы, если угодно, аномалия. Мы могли бы попросту прикончить вас, но мы милосердны. Вам будет сложно выжить здесь, среди сородичей, да и сомневаюсь, что вы сможете выжить хоть где-то в нашем мире. Но в том мире, возможно, окажетесь жизнеспособны. И, может быть, даже счастливы среди существ, подобным вам. Здесь же вам грозит постоянная опасность быть случайно раздавленным или затоптанным.

— Да вы издева…

Из зала зашипели и зарычали, ректор повысил голос:

— Однако, не подумайте, что мы отправляем вас в неизвестность безо всякой надежды однажды вернуться. Мы приготовили для вас пространственный навигатор, студиозус.

Ректор пошевелил крылом. Откуда-то из задних рядов выбрался его секретарь — тощенький, тёмно-серый, юркий, словно те ящерки, что живут в расщелинах на берегу океана. Секретарь торопливо взмахнул крыльями, спланировал к К’Осщершу и вручил ему небольшое белое яйцо. Тот покрутил его в верхних конечностях, подавив желание разбить навигатор о пол. Угрюмо взглянул на А’Рдармаля, ожидая пояснений.

— Навигатор внутри, — пояснил тот. — Если мир, в котором вы окажетесь, будет пригоден для жизни, если вы — ну а вдруг? — сумеете вернуть себе прежний вид, — разбейте яйцо и активируйте навигатор. Мы получим сигнал и откроем для вас портал. Все поняли? Ну вот и славно! А теперь вам пора.

Ректор прищёлкнул хвостом, на полу вокруг незадачливого студиозуса вспыхнула формула перемещения, взметнулась стена белого пламени, отделившая его от всех остальных. Засвистел ветер, заложило уши, а потом пол исчез из-под ног. К’Осщерша подхватила, закружила и понесла в неведомую даль непреодолимая сила, которой невозможно было противиться, которую нельзя было побороть.

Он пришёл в себя, лёжа среди мягкой и густой зелёной растительности. Ещё одно растение — весьма крупное — возвышалось прямо над ним, отбрасывая приятную тень. От корней растения вверх по толстой коричневой шершавой ножке бежали из земли вверх соки. Наверху ножка разделялась на дополнительные отростки, покрытые множеством мелких зелёных наружных органов. Органы довольно шелестели, впитывая солнечный свет.

К’Осщерш сел. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралось колышущееся под ветром море зелени, расцвеченной то там, то тут яркими мазками отростков, которые, К’Осщерш, присмотревшись, определил как органы размножения. Пахло непривычно и одуряюще. Плыли по нестерпимо-яркому небу пушистые белые облака, золотилось в зените незнакомое солнце. Где-то неподалёку раздавался странный звук, напоминающий шуршание непрерывно осыпающихся мелких камешков.

К’Осщерш протёр глаза, потряс головой. Нет, зелёный морок не исчез. Неужели всё получилось? Но сколь же непохож был этот мир на привычный ему! На мир огня и черных скал, освещённый лучами багрового солнца, в лучах которого его чешуя сверкала и переливалась, вызывая восхищение девичьей части учащихся. К’Осщерш вспомнил о золотистых продолговатых глазах дракониц, о стремительных полётах с друзьями и шуточных боях среди газовых облаков, в которые можно было нырять, отражая хвостом молнии; о горячем песке пустынь, о раскалённой лаве озёр и морей, изобилующих весьма вкусными обитателями… Как он грезил обо всем этом в последние месяцы, как мечтал вырваться из стен академии, оставаясь фактически её узником! Почему же сейчас, когда его мир окончательно потерян, он не чувствует ничего? Или просто ещё никак не может поверить, что жив?

— Я жив! — крикнул К’Осщерш. И, словно в ответ ему, чужое солнце закрыла тень.

Подняв взгляд, он увидел парящее в небе существо. Шарообразное тело, два огромных крыла, длинный остроконечный хвост, три головы на длинных шеях…

— Г’Рынрчат, верно? — спросил К’Осщерш, когда тот приземлился рядом и с любопытством уставился на него тремя парами глаз.

Г’Рынрчат зеленел ухоженной чешуёй, был упитан, и, похоже, вполне благополучен.

— Надо же! — гулко расхохотался Г’Рынрчат на три голоса. — Нас ещё помнят на родине?

— Помнят, — К’Осщерш поднялся. — Широкой публике не рассказывают, правда. Мне вот тоже сказали только перед… в общем, недавно. Я К’Осщерш.

— Надеюсь, твой полёт был хорошим… хм… Значит, тебя тоже отправили на выселки? — спросил Г’Рынрчат средней головой, а две другие сочувственно покивали. — Перестарался с трансформацией?

— Сам видишь. Придумал вот существо, а обратно — никак.

— С нами то же так было. Сперва мы жутко злились, что нас выкинули вон… Тебе-то наплели, небось, что я сам выбрал изгнание?

— Сперва. А потом уж честно признали, что таким аномальным среди них не место, — горько ответил К’Осщерш.

— Ну, не расстраивайся! Здесь неплохо, на самом-то деле. Условия для жизни благоприятные, когда привыкнешь, еды вдоволь. Аборигены нас боятся. Уж сколько раз прикончить пытались, но пока никому не удалось. Ни силой, ни статью они не вышли для этого!

Г’Рынрчат снова гулко расхохотался. С растения, под которым они беседовали, сорвалась стайка мелких крылатых существ и с криками улетела прочь.

— А тут есть другие, похожие на тебя? — озираясь, спросил К’Осщерш.

— Да как сказать, — Г’Рынрчат почесал левую голову кончиком хвоста. — Когда-то были, отдельные особи даже побольше меня размером, но тупые, а некоторые даже травоядные. Потом почти все вымерли. Остались кое-где единицы буквально. Одна не так далеко тут живёт в горном озере, я к ней наведываюсь иногда.

— А похожие на меня?

Г’Рынрчат окинул его скептическим взглядом всех трёх голов.

— Если рассуждать теоретически, то да. Относительно похожие. Ты покрупнее будешь, серый и плоти почти нет. А они розовые и мясистые. Но в остальном — да: голова, руки, ноги. В смысле, нижние конечности, верхние конечности, если тебе пока так понятнее.

— Я тоже сначала розового придумал, — признался К’Осщерш. Что ж, теория ректора, судя по всему, оказалась не такой уж и нелепой. — Потом пришлось немного поменяться. Желудок мясо сырое никак не принимал, а братья-врачеватели то сожгут, то недожарят… будто назло!

— Может и назло, — согласился Г’Рынрчат. — Нам тоже несладко приходилось, знаешь ли. Но то, что у тебя осталась всё же возможность трансформации, это хорошо. Советую наладить систему регенерации — так легче будет жить. Мы вот головы научились обратно отращивать. Главное, чтобы все три не срубили разом, но пока обходилось. А что с этим будешь делать? — спросил он, указав кончиком хвоста на навигатор, валяющийся в траве.

— Тебе тоже такой давали?

— А как же! — согласилась правая голова.

— И ты его не активировал? — Общаться с разными головами оказалось не так уж и сложно: переводи себе взгляд с одной на другую — да и все.

— А зачем? — удивились все три головы. — То есть, мы не против принять в компанию таких же бедолаг как ты, но остальные пусть себе сидят в своём мире. А нам и тут хорошо. Поначалу скучал, конечно, может, первые несколько десятков тысяч лет. У нас ведь, знаешь, невеста была… эх, да что там вспоминать! Потом ничего, привыкли. Наш тебе совет: найди место понадёжнее, где эту дрянь никто сроду не достанет. И пусть себе лежит.

— Так может, уничтожить?

— Если честно, не знаем, как оно сработает в этом случае, — признался средней головой Г’Рынрчат. — Вдруг активирует портал возврата автоматически? А я обратно не хочу, нечего мне там делать с моими тремя головами! Я уж лучше тут.

К’Осщерш поднял яйцо, разглядывая его на свет. Внутри темнела тонкая пульсирующая нить.

— Думаю, я своё тоже припрячу. Мне-то уж возвращаться тем более в нынешнем виде незачем, никто меня там не ждёт такого.

— Спрячь! — согласились все три головы. — Ты как жить-то собираешься, подумал уже? Может, мимикрируешь под местных? Они, правда, пока на довольно примитивном уровне развития находятся. Только смотри, держись тогда от меня подальше, а то не признаю и слопаю ненароком!

И он выразительно лязгнул всеми тремя челюстями.

— Что-то мне не особенно хочется мимикрировать. По крайней мере, пока не разберусь, что тут к чему. Осмотрюсь, освоюсь, а там видно будет. Но аборигены эти пусть лучше подальше от меня держаться, а то я пока слишком зол! Ректор сказал, я не придумал сам такое существо, а считал, понимаешь, информацию из пространственного эфира. Так что, не будь этих розовых червяков, ничего бы и не случилось!

— Да ерунда это всё! — оскалился всеми тремя головами Г’Рынрчат. — Я тут никого трёхголового не видел, например. Это иначе работает, на самом деле. У аборигенов такие ментальные поля — закачаешься. Фонят очень, особенно, если вместе соберутся на посиделки свои. И как начнут придумывать всяких чудищ! Не знаю, зачем им это надо, но вот придумывают. Напугают друг дружку до полусмерти, вложат массу энергии в придуманное, и всё — поплыли устойчивые мыслеобразы по межпространственному эфиру! Вот они придумали нас, а образы плыли, плыли — и наплыли на аномальных драконов.

К’Осщерш с трудом подавил желание ехидно поинтересоваться, не пострадали ли умственные способности Г’Рынрчата от разделения мозга на три головы, но вовремя одёрнул себя. Не будет он уподобляться твердолобой профессуре! Вот увидит своими глазами эти самые ментальные поля, тогда и будет решать, кто сошёл с ума, а кто нет.

— Так где, говоришь, вы живёте? — спросил он, меняя тему.

— В горах живём, — сообщили все три головы. — Хорошие горы, высокие, почти как наши. Тут они, неподалёку. Мы портал почуяли, прилетели посмотреть. Хочешь, айда с нами! Погостишь, расскажешь, что там у нас как, новостями поделишься.

— Ладно, — согласился К’Осщерш, забираясь по подставленному крылу на широкую чешуйчатую спину. Ухватился одной конечностью за костяной шип у основания шеи, другой осторожно — не сломать бы ненароком! — держа навигатор.

Г’Рынрчат взмыл в небо, поднимаясь все выше и выше, унося К’Осщерша к виднеющимся на горизонте горам. Неведомый пока ярко-зелёный мир, столь непохожий на родные каменистые равнины, плыл внизу среди пушистых белых облаков. Что ж… Г’Рынрчат прижился здесь, значит, сможет и он. А с аборигенами и их ментальными полями он как-нибудь разберётся! Если это они его таким придумали — им же хуже! Уж он найдёт способ поквитаться!

— Эй, гляди! — одна из голов Г’Рынрчата обернулась к нему. — Вон местные внизу, деревеньку как раз пролетаем. — Хочешь, пониже спущусь?

— Давай!

В ушах засвистел ветер, К’Осщерш ухватился крепче за костяной шип, свесился на сторону, чтобы лучше видеть и едва не зашипел от разочарования. Среди густо растущих из земли растений с зелёными верхушками виднелись крохотные примитивные сооружения. Над некоторыми вились дымки. «Черви что там, внутри огонь разводят?» — мимолетно удивился он и тут увидел одного из них, а потом второго, третьего… Черви высыпали из своих убогих укрытий, прикладывали верхние конечности к головам, смотрели вверх.

— Эй, черви! — заорал К’Осщерш. — Я К’Осщерш, слышите? Запомните моё имя! Вы пожалеете еще! Я вас всех…

Он сыпал угрозами, даже когда поселение червей осталось далеко позади, и всё никак не мог успокоиться. В его воображении рождались планы самой страшной мести, которую он обрушит на головы этих существ.

— Бабушка, кто это был? — звонко спросила маленькая девочка, дёргая за подол старуху, все ещё смотревшую вслед скрывшемуся за облаками трёхголовому чудищу. Соседи, убедившись, что напасть миновала, испуганно переговариваясь и оглядываясь то и дело, разошлись по своим домам, а бабушка всё стояла на улице, всё смотрела в небо. Три года назад налетел Горыныч на деревню, дома пожёг, скотину сожрал, погубил доченьку единственную, внученьку маленькую сироткой оставил. Так и мыкались они с ней с тех пор — одни-одинёшеньки на свете.

— Змей Горыныч, деточка, кто ж еще? — вздохнула, наконец, она, погладив внучку по льняным волосам. — Хорошо, что улетел, ирод проклятый, не тронул никого в этот раз.

Сделала вслед змею отвращающий беду знак, да не удержалась, погрозила кулаком ясному небу.

— А на нём кто летел? — не отставала девочка.

— Не разобрала я, внученька! — бабушка развела руками. — Стара стала, глаза почти не видят уже. Кощ какой-то. Слыхала, как голосил-то? Даже я, глухая, расслышала.

— Он злой? — не отставала девочка. — Злее Горыныча? Если злой, я вырасту и побежу обоих! Я сильная!

— Сильная, деточка, сильная! — согласилась бабушка. — А может, Кощ этот окаянный и не вернётся больше. Унесёт его Змей Горыныч в далёкие дали, да и бросит там оземь! Разобьются-разлетятся его косточки, растащат их звери дикие. И никто больше не услышит о нём.

Девочка хихикнула.

— Хорошо, если так, бабушка! Но если вернётся, я его в подземелье на цепь посажу. На много цепей! Не выберется! А Горынычу проклятому срублю мечом булатным все три головы!

— И в кого ты уродилась такая бесстрашная? — вздохнула бабушка, вновь с тревогой взглянув в небо. А ну как услышит невиданное чудище, ну как вернётся за неразумным дитём? Не проста ведь внученька, ох, непроста! Проезжал как-то по деревне добрый молодец — богатырь молодой, сынок князя пресветлого, увидал красну девицу в окошке, во двор свернул, испить водицы попросил перед дальней дорогой, перед битвой с окаянным Горынычем. Наутро уехал, обещал возвратиться, да видать, сложил буйну головушку…

— Вернётся, — уверено произнесла девочка. — Только не сейчас, а когда я вырасту.

— Типун тебе на язык, Марьюшка! Пойдём-ка лучше в дом, да и не болтай, а то накликаешь беду!

— Не беду, — уверенно произнесла Марьюшка, прежде чем войти в дом. — Победу.

И знала она, что так и будет, а откуда — было ей то неведомо.