История двойника

Ненавижу свою непоседливую, легко увлекающуюся натуру. Именно из-за нее я бросил семью, приносящую скудный, но стабильный доход работу в кожевенной мастерской и отправился искать лучшей доли в землю герцога Мальро́. Вопреки фантастическим россказням там не текли молочные реки вдоль кисельных берегов, поэтому ради куска хлеба мне пришлось обосноваться в глухой деревушке и подвизаться на ниве собирания ягод, целебных трав, дикого меда, а также медицинских пиявок для лекарей. Спустя год я возненавидел эти занятия настолько, что при первой же возможности прибился к одной из снующих по дорогам стаек бродяг и вскоре оказался в многолюдном городе, раскинувшемся возле каменных стен родового замка герцога. Дабы не умереть с голода, мне необходимо было поскорее найти хоть какую-то работу, однако после краткого общения с немногословными горожанами во время блужданий по узким извилистым улочкам стало ясно, что здесь я абсолютно лишний. Мое положение оказалось на редкость скверным, и каждый проведенный под окнами незнакомых домов час его только ухудшал. Сама мысль о позорном возвращении побитым псом с поджатым хвостом к брошенной жене и детям вызывала во мне оторопь, а тающий запас чечевичных лепешек в заплечном мешке заставлял спешно искать выход из создавшейся ситуации.

Заночевав в кустах у зловонной сточной канавы, с рассветными лучами я двинулся по направлению к остроконечным шпилям, возвышающимся над черепичными с медными флюгерами крышами зданий. Подернутые туманной дымкой они будто бы пронзали распростертое над ними небо и были видны даже с городских окраин. Примерно через час ходьбы по лабиринту извилистых улиц мне удалось наконец достичь своей цели, выйдя на мощеную площадь с величественным собором. Судя по спешащим к нему прихожанам, а также обилию нищих на паперти, начиналась утренняя служба. Недолго думая, я пересек храмовую площадь и влился в толпу попрошайничающих калек с оборванцами. Просить милостыню мне в жизни никогда не приходилось, впрочем, как и ощущать угрозу голодной смерти, поскольку до сего дня всегда имелась возможность заработать на кусок хлеба.

Основная масса прихожан проходила мимо и исчезала в дверях собора, даже не взглянув на отвратительное зрелище, частью которого я, как сам предполагал, стал совсем ненадолго и только ввиду крайних обстоятельств. Лишь изредка кто-нибудь замедлял шаг, чтобы положить в одну из протянутых рук мелкую монету или предусмотрительно взятые с собой остатки трапезы. Мне уже подумалось, что прокормиться за счет сердоболия верующих вряд ли получится, но тут к собору подкатила запряженная парой вороных украшенная мозаикой закрытая четырехколесная карета, чье появление внесло заметное оживление в толпу нищих. Первым из нее резво выбрался облаченный в черное рослый молодой человек с изящной рапирой и объемистым кошелем на поясе, после чего при его помощи на брусчатку грузно ступил солидный бородатый мужчина в широкополой шляпе, бордовом бархатном жилете на пуговицах и высоких кожаных сапогах с блестящими пряжками.

– Храни вас Бог, господин Сарантонелло! – сиплым голосом выкрикнул уродливый горбун с клюкой, вызвав глухой ропот одобрения прочих горемык на паперти.

Вместо ответа бородач принял из рук молодого человека кошель, зачерпнул правой рукой горсть монет и небрежно бросил их под ноги попрошайкам. Нищие тут же бросились подбирать рассыпавшиеся по брусчатке деньги, я же застыл на месте столбом, опешив от такого щедрого по сути и в то же время крайне надменного по форме подаяния. Огибая копошащихся на коленях оборванцев, солидный господин вместе со своим провожатым без промедления зашагали к входу в собор, однако, случайно взглянув в мою сторону, бородач слегка оступился и встал на месте.

– Кто таков? Как звать? – спросил он после некоторой заминки, подойдя ко мне ближе.

– Риддек Ларра, – отчеканил я свое полное имя, взволнованный вниманием важной особы, после чего вкратце поведал, почему оказался на паперти.

Пока я говорил, солидный господин два раза обошел вокруг меня с испытующим взором, словно рассматривая диковинную тварь, а когда краткая исповедь окончилась, доверительно произнес:

– Ожидай здесь до окончания службы. Попытаемся решить твои затруднения.

Эти слова окончательно сбили меня с толку и когда он скрылся в соборе, я принялся расспрашивать уже собравших монеты нищих о загадочном бородаче. Мой в общем-то простой вопрос неожиданно привел их в явное замешательство. По непонятной причине никто не желал распространяться о солидном господине в шляпе, и я уже решил, что ничего кроме нечленораздельного мычания в ответ не услышу. Однако единственный приветствовавший бородача вслух мерзкий горбун с клюкой подозвал меня пальцем к себе, а затем, глядя мутными глазами снизу вверх, заговорщическим шепотом сообщил, смердя гнилозубым ртом:

– Великодушный господин Олимпиодор Сарантонелло живет в замке герцога и пользуется абсолютным доверием его светлости.

Еще более опешив от услышанного, я стал послушно дожидаться столь важную особу, каковой оказался бородач. Иногда меня охватывал страх неизвестности, вследствие чего возникал порыв убежать прочь, однако всякий раз доводы пустого желудка оказывались сильнее, поэтому я остался на паперти.

Великодушный господин вышел вместе со своим провожатым из собора чуть раньше остальных прихожан. Поравнявшись со мной, он остановился и с минуту вновь пристально буравил меня взглядом.

– Поедешь с нами, Риддек, – наконец произнес бородач свой вердикт тоном, не терпящим возражений.

Преодолевая волнение, я собрался уточнить маршрут нашего вояжа и уже открыл рот, но сразу осекся, увидев, как сопровождающий важную особу молодой мужчина демонстративно положил обтянутую потертой кожей перчатки ладонь на эфес рапиры.

Внутри кареты царил густой полумрак из-за опущенных на окна фиолетовых занавесок, а впитавшая ароматы изысканного парфюма бархатная обивка приглушала внешние звуки и создавала атмосферу уюта. Мужчина с рапирой усадил меня возле себя прямо напротив бородача, расположившегося на точно таком же покрытом атласной материей диванчике с подушечками.

– Что ж, пора мне представиться! Похоже нам с тобой, любезнейший Риддек, придется налаживать тесное сотрудничество, – снимая шляпу, произнес он, когда послышался стук копыт, – Зовут меня господин Сарантонелло, хотя тебе, наверняка, мое имя уже известно. В силу своих обязанностей я пекусь о безопасности нашего герцога и стараюсь пресекать утечку секретных сведений из его покоев. К великому сожалению, иногда они все же просачиваются, позволяя злым языкам, а также откровенным недоброжелателям его светлости сеять возмутительные кривотолки и смуту.

Оказавшись впервые внутри шикарной кареты, я тут же потерял ощущение реальности и словно пребывал в сказочном сновидении, совсем не понимая, с какой целью передо мной изъясняется приближенный к герцогу господин.

Увидев мою полную растерянность, Сарантонелло растянул толстые губы в добродушной улыбке, так не вязавшейся с холодным цепким взглядом, провел унизанными перстнями пальцами по ухоженной бороде и доверительно произнес:

– Вскорости я растолкую, в чем будут заключаться твои обязанности. А пока знай – все твое прошлое существование обрело смысл лишь потому, что, как оказалось, являлось прологом нашей встречи. Теперь у тебя появился шанс забыть о своей никчемной, пустой, полной нужды и лишений жизни среди имевших несчастье родиться простолюдинами.

Признаться, после такого ошеломляющего заявления у меня окончательно пропал дар речи, чем не преминул воспользоваться бородач, который пару раз сладко зевнул и потом дремал весь оставшийся путь. Задрапированные окна скрывали направление нашего движения, к тому же я потерял счет времени, а когда сам начал клевать носом, услышал скрип открываемой молодцом с рапирой двери.

– Выходи, – коротко бросил он мне, после чего принялся помогать проснувшемуся бородачу выбраться наружу.

Спустя миг я стоял на лужайке перед утопающим в кустах роз опрятным каменным домиком с черепичной крышей, окруженным по периметру кипарисами.

– Замок герцога полон сплетников из числа обслуги. Даже отобранные и проверенные стражники с письмоводителями не умеют держать язык за зубами, будь проклята болтливая человеческая натура! Поэтому будешь жить в одном из моих скрытых от посторонних глаз обиталищ, – сказал Сарантонелло, подталкивая меня к резной дубовой двери с изящными коваными украшениями и массивной бронзовой ручкой.

С того дня я стал жить под крышей дома, о котором нищий с паперти не мог даже мечтать. Правда моя свобода ограничивалась пределами розового сада возле него, о чем хозяин жилища меня сразу предупредил и более чем убедительно предостерег от побега.

– Достану из-под земли, и тогда позавидуешь мертвым, – приговаривал он, при этом расплываясь в гостеприимной улыбке.

Но куда я мог убежать, а главное – зачем? Еще с утра мне грозила голодная смерть, теперь же я получил разрешение пользоваться припасами погреба и кладовых, где имелись овощи, фрукты, яйца, сыр, вяленое мясо и мед. К тому же я был на седьмом небе от того, что просто ступаю по сверкающему дубовому полу, присаживаюсь на чуть поскрипывающие резные стулья с высокой спинкой, провожу пальцами по изгибам бронзового светильника, подставляю ладони под падающие сквозь витражное стекло гостиной разноцветные лучи и предвкушаю сладкий сон в занавешенной полупрозрачным балдахином высокой кровати.

Экскурсия по жилищу могла продолжаться бесконечно долго, но мне было велено поскорее смыть с себя грязь и запах пота на заднем дворе, где имелись большой чан с водой, медный ковш, отвары трав и шарики папоротниковой золы. После помывки я облачился в свежее платье и словно заново рожденный вернулся в дом, где загадочно улыбающийся Сарантонелло схватил меня за руку, а затем подвел к висящему на стене в гостиной небольшому написанному карандашом портрету какого-то знатного дворянина, раскинувшегося в массивном кресле.

– Наш нынешний герцог Август Мальро, сын его светлости Амфиона Мальро, правившего без малого три десятка лет и уже два года как почившего. Неудивительно, что вы его не узнаете, ведь даже местные обитатели плохо знают герцога в лицо. Причиной тому его болезненная нелюдимость, слабое здоровье и убежденность в том, что портрет способен забирать жизненную силу у изображенного на нем человека. Поэтому сейчас ты взираешь на недоступную ни одному коллекционеру редкость – написанный по памяти рисунок иноземного живописца, встречавшегося несколько раз с Мальро в качестве посланника соседнего княжества. Образ герцога здесь передан особенно точно, в отличие от представленного на единственном разрешенном в его владениях портрете. И самое поразительное, Риддек – ты тоже имеешь немалое сходство с работой этого одаренного художника-дипломата, что меня потрясло при нашей случайной встрече на паперти собора, – закончил он свое разъяснение и перевел взгляд с рисунка на мое лицо.

Признаться, я уже позабыл, когда видел свое отражение в зеркале, а потому совершенно растерялся из-за услышанного и с минуту не мог вымолвить ни слова, после чего произнес глупейшую фразу:

– Это наказуемо?

– Это возлагает на тебя очень серьезные обязанности, особенно в свете всего мною сказанного об Августе Мальро, – молниеносно ответил Сарантонелло с появившейся в голосе сталью. – Наш герцог неустанно печется о каждом проживающем в его землях смертном, даже если поначалу может создаться иное впечатление. Род Мальро одним своим существованием приносит благоденствие в эти края. Но, как известно, любая ниспосланная Небесами власть во все времена имеет массу тайных и весьма влиятельных врагов, только ищущих повод сначала очернить, а затем окончательно растоптать ее. Стоит ли говорить, что ненавистники герцога его нашли, как только прознали о неважном состоянии здоровья хозяина родового замка. В ход пошло старое проверенное средство – злонамеренное распространение слухов, домыслов и сплетен о полной недееспособности Мальро в связи с прогрессирующим безумием и пристрастием к одурманивающему соку растений, которое доставляют мореплаватели из дальних стран исключительно для лекарских снадобий. Причем в среду простолюдинов пускали грубо состряпанную ложь с самыми нелепыми подробностями о приступах падучей у герцога прямо во время жутких оргий, якобы творящихся в замке. Знатное же сословие охотнее верило искусно сложенным вымыслам про тайный сговор Мальро с властителями соседних королевств и княжеств, которые пользуясь его безволием из-за ухудшающегося здоровья будто бы смогли без особого труда выторговать для себя значительные куски спорных территорий на границе. Дьявольский расчет врагов был на то, что герцог-затворник не сможет развеять намерено распущенные слухи по причине своей нелюдимости и, что греха таить, их расчет во многом оправдался. В результате таких злонамеренных, а главное тщательно продуманных действий была брошена тень сомнения на способность Августа Мальро возглавлять земли, издавна принадлежавшие его потомкам. Кое-кто заговорил о вырождении древнего рода, стало расти глухое недовольство, грозящее вылиться в окончательное разрушение авторитета власти герцога, за которым обычно следует вооруженный мятеж.

Чем больше я слушал сокрушенные признания знатного господина, которому уже был обязан неслыханными для меня кровом и пищей, тем сильнее ощущал дрожь в коленях. Мне ли было не знать, что люди подобного положения просто так не исповедуются, особенно перед нищими с паперти. Самой же пугающей казалась вдруг затронутая им тема властвующей в здешних краях высочайшей особы, из-за посвящения в тайны которой я легко мог лишиться головы. Заметив мое растущее смятение, Сарантанелло положил свою тяжелую руку мне на плечо и, отбросив затянувшееся предисловие, в течение последующих пары минут расставил все точки над и, отчего я медленно осел на поскрипывающий стул с высокой резной спинкой.

– Ерепениться не советую! – твердо предупредил он, после чего добавил с отеческим участием. – Сам пойми, Риддек, я просто-напросто потеряю самоуважение, если теперь отпущу тебя на все четыре стороны. Поэтому делай все, что мною будет велено и избежишь мучительной смерти.

Так я стал подчиненным главы тайной стражи герцогского замка Олимпиодора Сарантонелло, ведь другого выбора у меня не оставалось. В глубине души я был даже рад подобному раскладу, наконец-то обретя после долгого периода бесцельного и полуголодного существования пусть неординарное, но зато щедро вознаграждаемое занятие. Заключалось оно в том, что мне время от времени следовало на краткий миг появляться под видом герцога в самых разных местах его обширных владений. Как правило, карета с родовым вензелем Монро в сопровождении конных стражников останавливалась невдалеке от скопления людей, после чего из нее появлялся я, облаченный в бархатный пурпуэн с накинутым таппертом или отороченный соболиным мехом хук, прижимал ладонь к груди, а потом поднимал ее над собой в приветственном жесте. Задача заключалась в том, чтобы меня успели хорошенько разглядеть, но только с приличного расстояния. Что-либо произносить в ответ на восторженные возгласы озадаченных зевак поначалу не предполагалось, поэтому после минутной прогулки возле кареты я вновь оказывался в ней и уносился прочь. Правда довольно скоро Сарантонелло приказал мне вызубрить несколько высокопарных фраз, ничего в целом не значащих, а потому универсальных и подходящих ко всем возможным случаям при общении с людьми, в результате чего мое лицедейство вышло на новый уровень. Иногда я на свой страх и риск импровизировал, гладя по голове подбежавшего ребенка или даря серебряное колечко со своего мизинца чудом обогнувшей охраняющих меня стражников крестьянке, чем вызывал раздражение своего хозяина. Но в целом Олимпиодор оставался доволен моей службой, и к концу ее третьего месяца откровенно заявил: