Испытательный срок

XXXII. День рождения

— Ну всё, хорош трудиться! — громогласно объявил Макс и спрыгнул с кресла. — Пора радоваться жизни и предаваться мелким порокам.

— И что за пороки у нас в планах на вечер? — промурлыкала Ксюша.

— Ничего особенного. Чревоугодие, лень и прочий гедонизм, — сообщил неугомонный Некрасов. — Ярик, бросай скучать, пошли с нами!

— Я без подарка, — Зарецкий усмехнулся, отвлекшись на миг от монитора.

— Лучший подарок — это счастливые улыбки коллег! — пропел Макс, запихивая в рюкзак скомканную толстовку. — Может, нежить один вечерок посидит тихо, а?

— Ради тебя — обязательно, — заверила его Тимофеева.

Сдав дежурство, Оксана умудрилась успеть смотаться домой и вернуться в Управу в элегантном платье и с безупречной укладкой. Ире подобная роскошь была недоступна; оставалось довольствоваться малым — распустить строгий узел и надеяться, что чуть более легкомысленные, чем обычно, блузка и юбка выглядят достаточно празднично. Макса, по крайней мере, устраивало.

— Ну? Что насчёт должностного преступления? — поинтересовался Некрасов. Оксана, уже стоявшая у двери, одобрительно хихикнула.

— Подумать страшно, — флегматично протянул Зарецкий. — Если засидитесь за полночь, я, так и быть, к вам присоединюсь.

— Договорились, — Макс состроил серьёзную мину. — Мы пока для Костика подробный отчёт составим. Да, Ир?

Он по-хозяйски обнял Иру за плечи и поцеловал в щёку. Прямо при всех! То есть, конечно, здесь нет Чернова, Старова и бедняги Андрея, и начальника, к счастью, тоже, но всё-таки… Тимофеева благосклонно улыбнулась и не преминула прокомментировать:

— Это в отчёт не включаем.

— Думаешь, ревновать станет? — Макс, паясничая, трагически вскинул брови. — Этот может, я-то знаю!

— Пошли уже, — фыркнула Ксюша и первой взялась за ручку двери. — Ярик, пока!

Зарецкий рассеянно кивнул, даже не взглянув в её сторону. Ира украдкой покосилась на глянцево улыбающуюся Тимофееву. Её жизнерадостный настрой казался не более настоящим, чем ровный слой косметики на безупречном лице. Парни — те разве заметят? Но и лезть к Оксане с сочувствием — это надо быть самоубийцей. Уж точно не при всех. Да и вообще, какое Ире дело до морального состояния старшего офицера магконтроля? Пусть Верховский об этом печётся…

В вестибюле её ждала Анька. Ира досадливо закусила губу, ругая себя на чём свет стоит. Родителей она предупредила, а про подругу забыла напрочь. Умная Сафонова, поймав полный раскаяния взгляд, мгновенно развернулась и поспешила к выходу в одиночестве. Обиделась? Да нет, на Аньку это не похоже; разве что отпустит при встрече шпильку насчёт Ириных отношений с коллегами.

— На машинах? — осведомилась Тимофеева, поигрывая сверкающим брелочком.

— Да не, так дойдём, — решил Макс. Он галантно придержал перед коллегами тяжёлую входную дверь; Оксана восприняла это как должное, а Ира, как всегда, смутилась. — У тебя что, трезвый вечер?

— Вот ещё.

Старов ждал компанию у парковки, в стороне от набирающего силу людского потока. Где-то тут имел место неприятный — то есть самый неприятный — разговор со Славиком Свириденко. Теперь, когда появился Макс, игнорировать неуклюжие потуги отпрыска Татьяны Ивановны пообщаться стало проще, вот только мама, если узнает — когда узнает — будет рвать и метать. Ира с трудом удержалась, чтобы не вздохнуть, и волевым усилием отогнала неудобные мысли. Для того, чтобы подпортить вечер, достаточно общества острой на язык Оксаны и недалёкого Старова.

— Ну что, стажёр, с юбилеем! — Миша от души встряхнул Максову руку и протянул имениннику поздравительный конвертик. — Молодец ты, держишься, учишься… Если шеф тебе через полгодика повышение не даст — я и не знаю, что!

Ксюша ревниво хмыкнула. Анька как-то обмолвилась, что Тимофеева при всех своих талантах ходила в младших аж до прошлого сентября. Это и впрямь выглядело несправедливо, но куда там Старову до таких тонких материй!

— Я ещё маленький, — хохотнул Макс. — Одного на серьёзные задания не отпускают.

— А ты не косячь, тогда будут отпускать, — фыркнула Ксюша.

Чем бы её подбодрить? Чем ближе становится крайний срок внутреннего разбирательства по несчастному случаю с тенью, тем больше Оксана нервничает; всю неделю на её нарочито небрежные вопросы Ира с тяжёлой душой честно отвечала, что для офицера Тимофеевой ничего не присылали. Сказать, что дело уже завершили и на Ксюшину долю ответственности не выпало, было почему-то неимоверно трудно. А Макс, интересно, огорчился бы или обрадовался, если бы ему довелось выйти сухим из воды за чужой счёт? Наверняка бы огорчился; подлости за Некрасовым Ира не замечала.

Выбранный Максом ресторанчик больше походил на клуб и выглядел на порядок дороже, чем могла бы себе позволить скромная секретарша. В расцвеченной резкими световыми пятнами полутьме медленно закручивался кальянный дым; над пустующим пока танцполом ухала музыка. Несмотря на то, что часы показывали немногим больше шести, здесь уже образовались две шумные компании; к счастью, нашёлся столик подальше от них, в относительно тихом уголке. Ира замешкалась, разглядывая грубоватую роспись на стене. Вокруг нарисованных белым акрилом песочных часов лентой вилась надпись мрачным готическим шрифтом, гласившая: «Tempus fugit[1]». Странноватое послание в местечке, предназначенном для бесцельного прожигания жизни.

— О чём задумалась? — Макс приобнял её за талию и широко улыбнулся.

— Интерьер тут… интересный, — осторожно ответила Ира. Подумает ещё, что ей здесь не нравится!

— Ага, заведение с претензией, — Некрасов гордо кивнул, будто лично изобретал здешний дизайн. — Но кухня тут хорошая. И выпивка тоже, ага, Ксюш?

— Само собой, — Тимофеева изящно изогнула бровь и подтолкнула на середину стола стопку меню. — Ир, что будешь?

Ира схватилась за выдержанную в строгих тонах винную карту, но шорох приоткрывшейся входной двери отвлёк её от алкогольного изобилия. Вместе с лучиком дневного света в сладко пахнущий сумрак проскользнула Анька Сафонова. Одна! Иру она, кажется, не заметила; должно быть, и не ожидала увидеть здесь подругу. Что она тут делает? Ищет компанию на вечер? А Павел Сергеевич одобряет такие развлечения?

Анька устроилась у барной стойки. С такого наблюдательного поста заметить компанию контролёров — проще простого. Ира потянулась было за телефоном, но тут же спохватилась, что это невежливо. Сафонова то ли не смотрела в их сторону, то ли делала вид, что не заметила подругу, и Ира быстро выбросила её из головы. Хочет отдыхать — пусть отдыхает, а Павлу Сергеевичу знать об этом незачем. И маме незачем знать, как именно дочь проводит время с коллегами. Анька поймёт и не сдаст, она знает, что подруге наверняка достанется…

Вообще-то Ира обещала родителям не больше одного коктейля за вечер, но сдерживать подобные зароки она перестала ещё на старших курсах. Немного смущало, что за всё платит Макс, но сам он вёл себя так, будто посиделки в недешёвом заведении для него — сущий пустяк. Ксюша — та точно не заботилась о подобных мелочах: за разговорами она то и дело подзывала официанта и приказывала то подновить закуски, то принести на всех ещё какой-нибудь выпивки. С высоким бокалом в руке, в подвижном свете софитов она была великолепна — хоть сейчас снимай на обложку журнала. Как магконтроль до сих пор из-за неё не перессорился? Привыкли, что ли?

— Ребят, что насчёт потанцевать? — перекрикивая музыку, предложил Макс и кивнул в сторону заполненного людьми танцпола.

Сколько прошло времени, Ира не знала, но глаза у Некрасова уже были шалые. Старову, кажется, в здешней обстановке было не по себе; он обвёл взглядом тёмный зал и как-то неловко пожал плечами.

— Ну, если хочешь, пойдём, — пробормотал он. — Я только отлучусь…

Он тяжело поднялся из-за стола — неужели успел захмелеть, такой-то здоровяк? — и, огибая залитый цветным светом танцпол, побрёл в сторону уборных. Старов и разговор-то поддерживал не слишком охотно; должно быть, не привык к подобному способу отдыха. Зато Ксюшу упрашивать не пришлось: она легко влилась в толпу танцующих — гибкая, красивая, грациозная. К чужим восхищённым взглядам она, кажется, была равнодушна.

— Пойдём, — Макс вскочил с места и всласть потянулся. — Или ты не любишь?

— Нет, почему? Я не против, — почти не соврала Ира. Не то чтобы ей не нравились танцы, но пытаться что-то изобразить на фоне Оксаны не просто бесполезно — кощунственно.

Впрочем, эти ненужные мысли быстро улетучились под напором гулкого ритма и лихорадочно мерцающих огней. Раз или два рядом выныривала Оксана — и тут же вновь терялась в толпе. Где-то мелькал Старов, где-то — Сафонова, и, кажется, даже недалеко друг от друга. Все они растворились в дымном полумраке, пронизанном лучами софитов. Остался только Макс. Как он всё-таки не похож ни на заносчивых коллег, ни на пустопорожних Анькиных приятелей! Может, у него и нет обстоятельных планов на жизнь, как у Старова, или перспектив на солидное наследство, как у Свириденко, но с ним легко и весело. Достаточное основание для серьёзных отношений? Анька сказала бы, что более чем…

— Ну, как тебе тут? — спросил Некрасов, низко склонившись к её уху.

— Ничего, — зачем-то сказала Ира и тут же исправилась: — Круто. Правда, круто.

— Ритм большого города, — Макс дразняще улыбнулся. — Хочешь, удерём? В Москве ночью красиво.

— А остальные как?

— Найдут себе занятие.

Почему бы и нет?.. Дома её рано не ждут. Все знакомые лица, как по заказу, затерялись в судорожно вспыхивающей софитами темноте. Некому смерить насмешливым взглядом, некому напомнить об осмотрительности. Глупо ли доверять человеку, которого знаешь без году неделя? Мудро ли отказываться от шанса хорошо провести вечер, пару месяцев, целую жизнь?.. Нарисованный песок сыпался внутри белёсой акриловой колбы, и в верхней её части оставалось совсем немного.

— Я сейчас вернусь, и пойдём, — пообещала Ира и в порыве пьяной смелости поцеловала Макса в щёку. Оксана наверняка этого ей так не спустит, ну и пожалуйста!

Мимо проплывали бледные пятна чужих лиц, знакомые и незнакомые, красивые и пугающие. После цветных сполохов и пронизывающих тело ритмов коридор, куда выходили двери уборных, казался скорбной глухой норой. Ира прислонилась спиной к стене и зажмурилась, пытаясь унять головокружение. Долго они с Максом не прогуляют, это ясно. Ещё не поздно сослаться на нервных родителей и вызвать такси до дома. И без того в понедельник не миновать косых взглядов…

А Анька бы пошла. Обязательно пошла бы, потому что привыкла не упускать своего. И что, много раз она сожалела?

— Вы идёте или нет?

Идеальное, чужое, неживое лицо, вернее, грубо нарисованная маска, недовольно кривит кроваво-алые губы. Качать тяжёлой головой трудно, но иначе чудовищная красавица не уйдёт. Мимо скользят и другие, то ли люди, то ли отсветы цветных огней. Лица кажутся хищными и уродливыми, а может, такие они и есть. Одно, особенно мерзкое, плоское и невзрачное, наверное, знакомо ей; все похожи друг на друга в обманчивом полумраке. Липкие пальцы бесцеремонно хватают за запястья, тянут куда-то — должно быть, она помешала кому-нибудь в тесном коридоре. Холодно; кто додумался всё здесь выстудить?

— Ой, девушка, вам плохо? Подождите, я сейчас кого-нибудь позову… Вы с ней побудете?

Голос резкий и неприятный, но он, наверное, прав. Чёрный напольный кафель — совсем близко, так, что видны ненастоящие мраморные прожилки. Серая тень вытягивается ввысь и ускользает. В одиночестве почему-то спокойнее; если бы не болела ещё голова… Надо найти Макса, сказать… Сказать, что прогулки не выйдет; он, должно быть, расстроится…

— Ох ты ж чёрт, Ирка! Что тут у тебя?

Точёное личико искажено… страхом? Одной рукой Оксана тянется за телефоном, другой сжимает Ире запястье — и тут же почему-то вскрикивает.

— Да ты как ледышка! На тебя что, неж… — она сама себя обрывает, тревожно оглядывается по сторонам, прижимает к губам ладонь. — Блин! Блин-блин-блин!

Сполохи замедляют беспорядочное движение, становятся протяжнее и тусклее. Выхваченный из мрака тесный коридор. Блестящий алый шёлк Ксюшиного платья. Макс пробирается сквозь толпу танцующих; лицо у него испуганное, день рождения безнадёжно испорчен. Официант в белоснежной рубашке протягивает высокий коктейльный бокал и уговаривает выпить воды. Тёплая влага льётся мимо губ, пятнает блузку, холодит кожу под тонкой тканью…

— Ты идиот, Старов! Оба вы идиоты!

Непривычно нервный голос слышится, словно сквозь толщу воды. Ледяной воды. Под ладонями — липкий яркий кожзам, в ушах отдаётся невыносимо тяжёлый ритм. Когда она успела отключиться? Надолго?

— Ксюш, успокойся.

— Не успокоюсь! Скажи хоть ты им!..

— Тихо, на нас уже смотрят. Миш, бери Макса и попробуйте догнать.

Догнать… Поди догони тень! Он ведь знает — потому что сам тогда почти упустил. Но двое беспрекословно уходят, а жаль… Лучше бы Макс остался, с ним проще…

— Старов, чёртов придурок, нашёл время…

— Ксюша, сядь. Можно воды, пожалуйста?

Маячившее рядом ослепительно-белое пятно уплывает куда-то в хаос цветных огней. Перебравшие гости здесь — обычное дело, пьяные ссоры — тоже. Оксана зря злится, да и при чём тут Старов? Он что, нанимался пасти глупую секретаршу?

— Дай знать, если будет больно.

Чужие пальцы безошибочно находят пульс. Прикосновение кажется обжигающим, как после долгой прогулки на морозе. Безотчётно хочется ухватиться за спасительно горячую руку, словно иначе — смерть. Но ведь это неправда, нельзя умереть от лёгкого озноба…

— Ну, что там?

— Жить будет.

От слов веет спокойствием. Чем бы ни была серая тень, серьёзно навредить она не успела. Правда ведь?..

— В больницу?

— Нет, достаточно просто дать выспаться.

Медленно, неохотно холод уходит прочь. Нужно сказать, что с ней всё в порядке. Или нет, это не так важно. Её вряд ли хватит на долгую тираду, а они и так всё знают.

— Мне… Домой…

— Тише, — пальцы чуть сильнее сжимаются на запястье. — Береги силы.

Дельный совет. Невесть откуда взявшееся ласковое тепло захлёстывает уютной волной. Голоса сливаются в негромкий гул, теряются в стихающей музыке.

— …не могу за руль…

— …здесь, я через пару минут…

— …ко мне, тут недалеко…

— …надо отдохнуть…

Надо отдохнуть. Ксюша мелкими глотками пьёт принесённую официантом воду, ни на миг не отводит взгляда. Говорит что-то, гладит по руке, прислушивается к бьющейся на запястье жилке. Потом обязательно припомнит и колко пошутит в своём духе. Пускай; Ира теперь её должница, и потом — издёвки лучше жалости…

Чернота сомкнулась перед глазами и не пожелала отступать, а через миг — или через век — мягкий солнечный свет прогнал её прочь.

Ласковые утренние лучи сквозили через клубы кальянного дыма — нет, через невесомую полупрозрачную ткань, едва колеблемую ветерком. За приоткрытым окном виднелось ослепительно-синее небо. Просторную комнату окутывала уютная тишина. Солнечные блики неторопливо скользили вдоль светлых стен, мимо чёрного прямоугольника телевизора, по матовым тёмным стёклам внушительных книжных шкафов. Есть ли зрелище приятнее этой ленивой игры света, особенно когда перестала болеть голова и ушла из тела противная слабость?

Ира приподнялась на локте и бросила опасливый взгляд на подушку. Наволочка сияла белизной, будто никто празднично накрашенный не провалялся на ней целую ночь. Кто-то — Ксюша, конечно же — позаботился стереть косметику с лица нахально дрыхнущей гостьи. Оно и понятно: поди потом отстирай пятна от тонального крема… Ира поискала глазами свою одежду; бродить по чужой квартире в одном лишь исподнем — такое себе развлечение, как бы ни хотелось поскорее поблагодарить хозяйку и удрать домой. Домой! Мама же там с ума сходит от беспокойства!

Сумка притулилась на журнальном столике дымчатого стекла, небрежно задвинутом в угол ради того, чтобы можно было разложить громадный диван. Кутаясь в нагретое одеяло, Ира нашарила телефон и поспешно набрала сообщение: «Я у коллеги, всё хорошо, через час-полтора буду». Спохватилась, бросила взгляд на часы. Шесть утра! Мама ещё спит, хотя и наверняка беспокойно. Вот и хорошо; проснётся, увидит сообщение, поймёт, что всё под контролем…

Дверь неслышно приоткрылась. Кто-то низенький бесшумно скользнул в комнату. Ира выглянула из-за высокого диванного подлокотника и глазам своим не поверила: домовой! Самый настоящий, мохнатый, с длинными заострёнными ушами и чёрными глазками-бусинками. Нет, эти ребята живут, конечно, в городских квартирах, да и в Управе Ира к ним привыкла, но здесь увидеть почему-то не ожидала. Слишком тут… стильно, что ли?

— О-хо-хонюшки! — трагическим шёпотом пробормотал домовой, заметив, что за ним наблюдают. — Гостьюшка проснулась! Что ж так раненько-то? Чай, Прохор ни одёжку не погладил, ни завтрак не сготовил…

— Э-э-э… Здравствуй, Прохор, — осторожно сказала Ира, на всякий случай тоже тихо. С бабушкиным Афонькой она ладила неплохо, этот не казался капризнее или злее. — Не надо ничего гладить. Дай, пожалуйста, как есть…

— Да как же можно! — домовой потешно всплеснул мохнатыми лапами. — Ох, слыхала бы хозяйка! Прохор не таковский, Прохор гостей привечать научен. Пущай гостьюшка подождёт чуточку-минуточку, Прохор всё устроит. Всё устроит!

Ира не сдержала улыбки. Заботливый домовой вёл себя точь-в-точь как бабушкин Афанасий, только тот ещё ворчал иногда на непоседливых хозяйкиных внучек. Прохор проворно метнулся куда-то в глубь квартиры и вернулся — нет, не с заспанной Оксаной, зато с аккуратно сложенной одеждой. Чужой.

— Вот, значится, пущай гостьюшка покуда наденет, — Прохор положил свою ношу на край дивана и почтительно отодвинулся. — Тут всё чистенькое, как новенькое!

— Спасибо, — Ира неуверенно развернула белую футболку — слишком широкую в плечах, чтобы быть женской. — А… а моё где?

— Да где ж ему быть! Ить сушится, — деловито сообщил домовой. — За ночку-то не успело, а ма-ши-ну включать — шуметь станет, хозяина разбудит. Пусть уж гостьюшка не тревожится, — поспешно прибавил он, заметив озадаченный Ирин взгляд. — Прохор об одёжке-то как следует позаботился, все пятнышки повывел. Хозяйка ить всему научила: и шелка стирать, и бархат заморский, и ка-ше-мир…

Ира невольно хихикнула. Шелков и кашемира у неё отродясь не водилось; по правде говоря, её больше беспокоило присутствие в квартире некоего хозяина. Спрашивать, где Оксана, сразу стало как-то неловко. Может, Прохор по-тихому выпустит гостью, а благодарности подождут до понедельника?

— Можно мне умыться? — попросила Ира, влезая в предложенные джинсы, тоже слишком для неё длинные. Неужели она настолько уж толще Ксюши, чтобы домовой не нашёл в хозяйкином гардеробе ничего подходящего, и пришлось грабить… кто он там, парень, муж, сожитель? — Я тихо, честное слово.

— И-и-и, гостьюшка, не след честным словом бросаться, — пожурил её Прохор и тут же оттаял: — А умыться… Это можно.

Ира на цыпочках вышла следом за ним в коридор. Здесь царил полумрак; из полудюжины глухих дверей лишь одна, за Ириной спиной, была открыта. Выпущенный на волю утренний свет выхватил из темноты картины в строгих рамах: контрастные геометрические фигуры, хаотические цветные вихри, уходящие в бесконечность узоры… Кто бы их здесь ни развесил, чувство стиля у него было превосходное: всё вместе складывалось в нечто цельное и гармоничное и, кажется, даже обретало подспудно ощутимый смысл.

— Нравится? — гордо осведомился Прохор, не повышая, впрочем, голоса.

— Красиво, — честно ответила Ира. — Очень.

— Хозяйка премного дом украшала. Со всего белого света диковины! — сообщил домовой и почему-то печально вздохнул. — В ту ванную гостьюшка пущай не ходит, тут Прохор затеял ковёр чистить…

О как. Ира закусила губу, отгоняя кольнувшую сердце зависть. В одобренной Прохором ванной, сияющей начищенным кафелем, на стиральной машине лежали пирамидкой пушистые полотенца, тщательно подобранные по цвету — от коричневого до кипенно-белого. Да уж, домовому тут явно скучно. Бабушкин-то знай успевал: то подвал прибери, то на чердаке мышей перелови, то за хозяйскими внучками пригляди… О том, чтоб загружать стиралку или, с ума сойти, за утюг браться, и речи не шло.

— Вот, — Прохор протянул Ире новенькую, в упаковке, зубную щётку. — А мыльце и паста только вчера принесены, никто ить не открывал ещё…

— Спасибо, Проша, — уныло сказала Ира просиявшему домовому. Ну, теперь она Оксане коробку пирожных должна, не меньше.

Ослепительно белая раковина. Идеально чистое зеркало. Расставленные, как по линейке, мыльница, стакан с одинокой почему-то зубной щёткой, тюбик пасты, металлическая бритва. Кто бы подумал, что Тимофеева такая аккуратистка? Или, что вероятнее, тут домовой старается, а Ксюша просто не возражает. Ира изо всех сил старалась нигде не напачкать, стёрла капли с сияющего крана и тщательно смыла с белоснежного фарфора остатки зубной пасты, но восстановить наведённую Прохором чистоту всё равно не вышло. Стало чуть-чуть стыдно.

— Пущай гостьюшка покуда в большой комнате посидит, — распорядился домовой, решительно забрасывая в плетёную корзину использованное полотенце. — Прохор съестного соберёт да одёжку погладит. О-хо-хонюшки, кабы хозяина не разбудить! Ить умаялся, егоза, хоть бы в выходной поспал…

Ну вот, она ещё и мешает отдыхать законным обитателям этих хором. Ещё одна жалкая попытка убедить домового отдать Ирины вещи и отпустить с миром вызвала лишь возмущение. Пришлось смиренно возвращаться в комнату и наблюдать, как домовой проворно сворачивает постель и ловко вытаскивает из дальнего угла столик. Предоставленная сама себе, Ира выглянула в окно — оттуда виднелась пустая в ранний час набережная и заросший буйной зеленью дальний берег Москвы-реки — и от нечего делать принялась рассматривать книги в шкафах. Такого пёстрого собрания ей видеть прежде не приходилось: философские труды соседствовали здесь с научной фантастикой, фолианты по теории магии — с классическими романами, угрожающего вида инженерные справочники — с французской поэзией в оригинале. На единственной открытой полке, нарушая идеальный порядок, лежала страницами вниз «Практическая астрономия в магии», небрежно придавленная увесистой «Наукой логики». Ира потянулась к «Астрономии». Пожелтевшие от времени страницы были сплошь испещрены сложными математическими выкладками, а на иллюстрации по разбитому на квадраты небу скользила двойная звезда. Бабушка когда-то пыталась научить непутёвых внучек читать узоры на ночном небосклоне, но то было так, на глаз, наблюдения да приметы. Ба говаривала, что в звёздах начертаны судьбы, но вот же, на дешёвой желтоватой бумаге рядами невзрачных значков записана судьба самих звёзд…

— Как самочувствие?

Пойманная врасплох, Ира едва не выронила книгу. В дверях, прислонясь к косяку и скрестив на груди руки, стоял Зарецкий. Собранный и невозмутимый, как всегда, разве что чуть более небритый, чем обычно. Так они с Оксаной… Ой! А на работе — как чужие, и не подумаешь! Чувствуя, что краснеет, Ира поспешно сунула «Астрономию» обратно на полку.

— А… где Ксюша? — бестолково ляпнула она.

— Дома, наверное, — Ярослав равнодушно пожал плечами. — Так что у нас по самочувствию?

— А-а-а… отлично, — мужественно соврала Ира, фальшиво улыбаясь.

Ксюша — дома. Не здесь. А была? Наверняка была, иначе… Ира нервно потеребила воротник футболки, пытаясь сложить заново картину минувшей ночи. Что-то во всём этом не клеится. Да и ситуация в целом…

— Голова не болит?

— Вроде нет.

Стоять посреди комнаты было как-то неловко, и она осторожно присела на краешек дивана. Откуда-то из недр квартиры раздался характерный гул — точно с таким же кофемашина в кабинете Верховского извергала из себя пахучие струйки эспрессо. Ярослав обернулся на звук, вздохнул и уселся в кресло напротив Иры.

— Я тебе задам пару вопросов насчёт вчерашнего, пока Прохор возится, — сообщил он. Ире мигом вспомнился управский каземат для задушевных бесед. Определённо, с Зарецким связано едва ли не всё неприятное, что ей довелось пережить после аттестации. Кроме истерик Чернова, само собой; тот — отдельная статья.

— Да, конечно.

— Спасибо, — Зарецкий вежливо кивнул. Как будто у неё был вариант отказаться! — Ты можешь рассказать, как всё произошло?

— Ну, — Ира замялась, подбирая слова. Ох, насколько проще было бы с Ксюшей! — Я, честно говоря… переусердствовала с алкоголем. Мы танцевали, потом я ушла на минутку, потом… Не знаю, наверное, в обморок грохнулась. Холодно было. И такое чувство ещё, ну… Вообще не поймёшь, на каком ты свете. Это тень была, да?

— Нет, не тень, — уверенно сказал Ярослав. — Но ощущения, полагаю, сходные. Вы на паразита нарвались.

— На паразита?!

— Ага, почти наверняка. Ты его запомнила?

— Да где там, — буркнула Ира себе под нос. — Я вообще ничего рассмотреть не успела. Говорю же, плохо мне было…

От необходимости нырять в малоприятные воспоминания её избавил Прохор. Сперва в комнату вплыл соблазнительный кофейный аромат, затем явился сам домовой, которого едва видно было за нагруженным подносом. Ловкие лапы проворно составили на журнальный столик не меньше десятка разнокалиберных блюдечек, чашечек и ложечек — ни дать ни взять, королевский приём, правда, рассчитанный явно на одну персону.

— А мне? — насмешливо спросил Зарецкий, наблюдая, как Прохор сосредоточенно пристраивает на краю стола белоснежную льняную салфетку.

Домовой смерил его тоскливым взглядом.

— И чего ить подхватился в такую-то рань, — проворчал Прохор. — Душа беспокойная…

— Кое-кто меня вовремя не разбудил, — в тон ему ответил Ярослав. — Видишь — мучаюсь, ну и налил бы кофе!

— Хозяин перебьётся, — нахально заявил домовой. — Где ж это видано, так себя выматывать? Эдак все силы без остатка растратить можно…

— Поговори мне тут, — рявкнул Зарецкий. — Дуй давай за кофе.

Прямого приказа Прохор ослушаться не посмел и, прижав мохнатые уши, поплёлся на кухню. Ира проводила его сочувственным взглядом.

— Он забавный, — сказала она укоризненно. За гостеприимного домового стало обидно.

— Он очень старый, — рассеянно отозвался Ярослав. — И знает меня лет семнадцать, со всеми вытекающими. Ешь, а то ведь расстроится, — прибавил он и вдруг улыбнулся как-то совсем по-человечески. Надо же, мы и так умеем!

— Спасибо!

— Не за что.

Контролёр тактично отвлёкся на телефон, и Ира позволила себе соорудить бутерброд из художественно разложенных по тарелкам комплектующих. Отказываться от угощения невежливо, а Прохор правда может расстроиться, хоть и вряд ли станет на Афонькин манер лупить малоежку по лбу деревянной ложкой. Интересно, можно крепкий кофе после тесного общения с паразитом? Наверное, да, раз уж специалист по всякой нечисти против такого не возражает. Жевать в тишине пришлось недолго: Прохор явился вновь с куда более скромной ношей, всучил хозяину бутерброд, в несколько слоёв покрытый тонко нарезанной колбасой, кружку с кофе и листок бумаги, сверху донизу исписанный каллиграфическим почерком. С ума сойти, писать умеет, да ещё как!

— Позаканчивалось всё, — сварливо заявил домовой. — Ни мяса к ужину нетути, ни маслица не осталось! О-хо-хо, видала бы хозяйка…

— Привезу вечером, — Зарецкий не глядя отложил список покупок. Прохор бросил на хозяина оскорблённый взгляд. — Ты со стиркой-то своей закончил?

— Так само собой, — с достоинством сообщил домовой. — Погладить осталось.

— Ну и займись.

— А вот бы ещё хозяин рубашку приличную надел, в об-чест-ве да-мы! — нагло заявил Прохор. Ира против воли хихикнула: едва ли не впервые на её памяти нахального контролёра ставили на место, и кто? Собственный домовой!

Зарецкий, впрочем, в долгу не остался.

— А вот бы ещё мне всякая нежить указывала! Брысь, не мешай.

Прохор хмыкнул не хуже Верховского и удалился, прикрыв за собой дверь. Ярослав устало вздохнул и отложил нетронутый бутерброд. Ире вдруг пришло в голову, что, как бы упорно Прохор ни звал Зарецкого хозяином, тот всё равно кажется здесь чужим. Как квартирант или постоялец в отеле.

— Вернёмся к нашим баранам, — сказал Ярослав, не дав додумать странноватую мысль. — До того, как вы… пошли праздновать, ничего подозрительного не замечала?

— Вроде нет, — с сомнением протянула Ира. Сидеть в залитой солнечным светом комнате и вспоминать о липких холодных прикосновениях, вытягивающих из тела жизнь — бррр… — Это, наверное, не странно, да? Ну, что этот тип ко мне прицепился.

Ярослав вопросительно поднял брови.

— В смысле, маги ему не по зубам, — Ира поспешила развить мысль. — А ведьма — нормально, в самый раз.

— В самый раз, — задумчиво повторил Зарецкий. — Наш друг вообще к дамам неравнодушен.

— Как он так близко к Управе-то сунулся? — уныло посетовала Ира. Никак не получалось теперь избавиться от мерзкого фантомного холода. — Его же один раз уже… О-о-о!

Она едва с места не подскочила, озарённая внезапной догадкой. Потные ледяные пальцы, невзрачное болезненное лицо, шелестящий голос — всё это помнилось ей прекрасно, только вот не по вчерашнему вечеру!

— Невысокий такой, да? — взволнованно предположила Ира. — Тёмненький, и лицо, ну… никакое. И глаза как у рыбы. И как будто болеет чем-то…

Зарецкий склонил голову к плечу.

— Макс мог бы судить точнее, но, по-моему, описание похоже, — сказал он. — Ты его ещё где-то видела?

— Да! — Ира едва не столкнула со столика пустое блюдце, но оно в последний миг удержалось на самом краю. — В Управе, в день, когда я экзамен сдавала! Он в правопорядке сидел, кашлял всё время… Потом вроде как упал, то есть чуть не упал. Я помогла, придержала… У него руки холоднющие были, как сейчас помню!

— Вот как, — Ярослав подался вперёд. — Выходит, одной загадкой меньше. Много тогда вытянул?

— Н-не знаю, — Ира нервно прикусила губу. Не только с паразитом она в тот день виделась. — Не так, как вчера.

— Само собой, — буркнул Зарецкий. — Но на то, чтобы удрать из Управы, вполне хватило.

— Удрать?

— Именно, — Ярослав раздражённо поморщился. — Макс его безопасникам вымотанного приволок, там даже на простейшую стихийку бы не хватило. Кто ж знал, что эти ослы паразита в общую приёмную потащат и там одного бросят, а тут такой случай… Н-да…

Он умолк; в наступившей тишине слышно стало, как где-то в соседней комнате пыхтит паром утюг. Мягкий диван окончательно перестал быть уютным. Если всё, что они только что тут наговорили, — правда, то что теперь будет? Отберут удостоверение за пособничество преступному элементу? Потащат по разбирательствам? Ира уже сама была не рада, что поделилась соображениями. Ладно бы с Максом, тот бы понял и что-нибудь придумал, а Зарецкому-то на неё решительно плевать! Раз того требует правосудие — сдаст её как миленький, тем более что репутация отдела на кону…

— Прохор! — позвал вдруг контролёр, нетерпеливым жестом заставив дверь приоткрыться. — Иди сюда!

Домовой тотчас возник на пороге, перегородив собой проход. Не пора ли прорываться на волю? Хотя куда ей против боевого-то мага…

— Ты куда дел коробку со старьём?

Прохора вопрос изумил не меньше, чем Иру.

— Со старьём? — возмущённо выдохнул домовой. — Со старьём?! Ох, слыхала бы хозяйка!..

— Слыхала, — нетерпеливо отмахнулся Зарецкий. — Тащи сюда.

— И зачем бы это?

— Затем, что я сказал. Это приказ.

Домовой исторг из мохнатой груди горестный вздох и побрёл вон из комнаты. В его нарочито громком бормотании Ира разобрала «кощунство», «чёрную неблагодарность» и «вопиющее безрассудство»; сложные слова Прохор выговаривал тщательно, будто заученно, но от этого не менее искренне. Зарецкий на всё это никак не реагировал; судя по отсутствующему взгляду, его занимали какие-то глубокие размышления. Домовой вернулся спустя пару минут; на вытянутых лапах он торжественно нёс массивную деревянную шкатулку, запертую на вполне современный магический замочек. Зарецкий безо всякого почтения забрал у Прохора ношу, коснулся блеснувшего золотистым светом кристаллика кварца и откинул резную крышку. Внутрь домового явно не допускали: хранившиеся в шкатулке кольца, цепочки, броши лежали на тёмном бархате в совершенном беспорядке. Ира сощурилась, разглядывая лежавший с краю плоский золотой браслет. Она готова была биться об заклад, что всё это добро — насквозь колдовское, и отнюдь не уровня несчастной «Гекаты».

— Держи, — Ярослав расцепил две переплетённые между собой цепочки и одну протянул Ире. — Передаю во временное владение осознанно, добровольно и без злого умысла.

Ну, точно ведьминской работы вещица! На тонкой серебряной нити висела крохотная тёмно-синяя капелька; просто огранённый до гладкости камень, без символов или надписей. Тонкая работа; обычно что-нибудь всё-таки наносят, чтобы проще было зачаровать. На Прохора смотреть было жалко: бедняга аж дар речи утратил от такого расточительства. Блестящие глазки неотрывно следили, как камешек беззаботно покачивается на цепочке в лучах солнца.

— Что это? — подозрительно спросила Ира. Брать незнакомый артефакт, пусть и из рук офицера магконтроля, было боязно.

— Сигнал тревоги, — пояснил Зарецкий и продемонстрировал вторую такую же цепочку. Нет, не совсем: на той камешек был темнее, а серебряная оправа словно бы оплавилась. Амулету явно довелось побывать в переделке. — На случай, если паразит решит ещё разок до тебя добраться. По личной связке ты меня позвать не сможешь, по телефону звонить — долго. Придётся допотопными средствами…

Ира, поколебавшись, осторожно взяла амулет за замочек. Бабушка наверняка легко угадала бы, что это за штука, но у бабушки сколько лет опыта за плечами! А что, если подвох всё-таки есть? Скажем, вещичка как-нибудь хитро проклята? Не сказать, чтобы Зарецкий проявлял симпатию к новоявленной секретарше — скорее уж наоборот! Предъявит потом безопасникам труп и скажет, что так и было… Да ну, что за бред! Хотел бы — нашёл бы способ попроще. Или, наоборот, поизощрённее, чтобы не нарушать так явно присягу.

— Принимаю во временное владение осознанно, добровольно и без злого умысла, — скороговоркой пробормотала Ира, осторожно застёгивая цепочку. Прохладная и лёгкая — и всё. Как самая обычная побрякушка. — Как она работает?

— Очень просто, — Ярослав надел на шею второй амулет и приподнял подвеску так, чтобы Ире было её видно. — Взять в руку и сосредоточиться.

Ира послушно сжала в пальцах мигом потеплевший камешек. Парная подвеска тут же окуталась мягким синеватым сиянием; на гладкой поверхности стали видны уродливые белёсые царапины. Что же такое случилось с предыдущим владельцем? Помощь не поспела вовремя?

— Вот и прекрасно, — Ярослав с непонятной злостью захлопнул шкатулку и возвратил её оторопевшему домовому. Прохор издал невнятный тоскливый звук. — Ты меня очень обяжешь, если будешь носить её постоянно. И, разумеется, сумеешь вовремя воспользоваться.

Он задумчиво покрутил амулет в пальцах. Ирина цепочка осталась к манипуляции равнодушна; то ли связь между артефактами односторонняя, то ли барахлят повреждённые чары. Ну и ладно. Зарецкому-то зачем её звать? Срочные донесения посылать в безопасность?

— Спасибо, — промямлила Ира. Лучше бы, конечно, эта штука никогда ей не пригодилась. С другой стороны, окажись она в тёмном переулке лицом к лицу с озверевшим от голода паразитом… Тут хоть кому обрадуешься, не только Зарецкому. — Я верну, когда вы этого гада поймаете.

— Посмотрим, — Ярослав улыбнулся как-то сумрачно. Сомневается, что ли, в способностях коллег? — Прохор, ты там закончил или как?

Домовой бросил на хозяина печальный взгляд и без единого слова поплёлся прочь. Ире стало перед ним стыдно — невесть за что.

— Ему это всё не нравится, — заметила она негромко.

— Домового спросить забыли, — фыркнул Зарецкий. — Он всего лишь нежить.

— Он добрый, — возразила Ира и, набравшись смелости, добавила: — И он за тебя переживает.

— Ерунда, — Ярослав залпом допил остатки кофе. — Сейчас закончит копаться, и поедем, пока пробок нет. Ты где живёшь?

— Да не надо, — Ира изо всех сил постаралась, чтобы голос не звучал неприязненно. — Тут же, наверное, до метро недалеко.

Она ожидала, что Зарецкий в присущей ему безапелляционной манере заявит, что в метро ей нельзя, однако контролёр только пожал плечами.

— Как знаешь.

Он поднялся из кресла, однозначно давая понять, что разговор окончен, и в дверях едва не столкнулся с Прохором. Домовой почтительно пропустил хозяина и молча положил ещё тёплые после утюга Ирины юбку и блузку на подлокотник дивана.

— Спасибо, Проша, — искренне сказала Ира и прибавила: — Ты извини, пожалуйста, если обидела.

Прохор только тихонько вздохнул в ответ.

[1] Время бежит (лат.)