Сидеть одному в окружении телефонов, радаров и пультов с сигнальными кнопками и ждать смену мучительно. Особенно последние полчаса. За стенками паршивой конуры, отведенной дежурному офицеру резерва, слышны голоса солдат, но Мортону наплевать на эти разговоры: последние полчаса самые тоскливые, даже дисциплина слабеет, и офицеры предпочитают не замечать этого.
В коридоре казармы послышались грубые удары кованых каблуков, дверь распахнулась, и на пороге появился Боб Стеннис. За плечами лейтенанта виднелись лица четырех сержантов, похоих скорее на полицейских, сопровождающих арестованного, нежели на его подчиненных.
«Неужели я тоже похож на арестанта, когда прихожу принимать смену?» — усмехнулся Мортон, лениво поднимаясь навстречу.
— Лейтенант Стеннис явился для несения дежурства! — сухо произнес Бобби. И, обернувшись и своим охранникам, приказал:- Принимайте смену!
Сержанты рассыпались по клетушкам казармы. Голоса за стенкой стали живее, громче. Мортон лениво доложил:
— В зоне и окрестностях спокойно. Днем механизированная разведка отважилась пройти на шестнадцатую милю, где вчера остался сожженный танк. К сожалению, они опоздали: танк повстанцы уволокли. И очень жаль.
В штабе стало известно, что на танке стояли секретные приборы… У тебя найдется выпить?
После нескольких дран между солдатами командование базы запретило владельцам баров продавать виски навынос. В барах солдаты находились под строгим присмотром сержантов. Но на лейтенантов это запрещение не распространялось. Служба и так была несладкой.
Бобби вынул из кармана брюк плоскую фляжку и протянул Мортону. Мортон сделал два глотка.
Стеннис деловито проверил работу сигнальных устройств, мерцающие экраны радаров, подслушивающие аппараты, уши которых были вынесены не только за пределы базы, в расположение противника, но и в казармы — мало ли о чем могут говорить солдаты! — и кивнул на дверь:
— Пошли?
Мортон надвинул на уши каску и шагнул к двери. Это была последняя пытка. После проверки постов он мог идти хоть к черту. Мортон знал, что «черти» совсем близко, может быть, вот за этой дверью, но в центре базы находился бар «дядюшки Джо», в котором было тепло и уютно.
Стеннис, не скрывая зависти, сообщил:
— В полдень прилетели трое конгрессменов. С ними очень миленькие секретарши, машинистки и радистки. Сейчас они все в баре. Попутно летчики доставили дядюшке Джо новые запасы пойла. Сейчас там увлеклись коктейлем «Антарктида».
— А эти девочки из конгресса танцуют?
— Еще не начали. Наверно, ждут тебя, — съязвил Стеннис. — У них, милый, партнеров хватит! Сам генерал шел к дядюшке Джо.
Офицеры проверили внутренние посты и вернулись к казарме, где Мортон должен был подписать акт о сдаче дежурства. Сейчас Нортону было даже жалко Стенниса, и, когда тот остановился покурить, Мортон не стал возражать.
Южный Крест и перевернутая горбушкой вниз четвертинка луны медленно покачивались в тумане испарений, исходивших от джунглей. Больше ничего ни в небе, ни на земле не было видно. Из-за укреплений доносился странный, тягучий вой шакалов: наверно, они пировали на месте последнего боя с повстанцами. Тогда повстанцы подползли к самым позициям базы и обстреляли эти позиции минами с напалмом, теми самыми минами, которые они захватили в предыдущем бою у американцев. Мортон видел со своего наблюдательного пункта, как вертелись горящие солдаты, а их вопли все еще звенят в ушах. Не после этого ли он стал так много пить? «Старики», прослужившие тут больше года, говорили, что только виски отбивает слуховую и зрительную память у тех, кому доводилось видеть действие напалма… А тут напалм сжигал товарищей и друзей самого Мортона. Если бы в тот проклятый день генерал не вызвал его в штаб базы с докладом, возможно, он и сам так же крутился бы и визжал до самого своего конца…
— Да, Бобби, — вспомнил он, — капитан Роберте, командир разведки, говорил, что на шестнадцатой миле, там, где танки применили огнеметы и напалм, снова вдоль всего шоссе выросла эта высокая режущая трава, суданка, что ли, ее называют. А ведь прошло всего четыре дня… Постой, что это?
Над крышей казармы в воздухе медленно скользило что-то белое. Это белое пролетело над головами офицеров и исчезло в темноте.
— Бабочка или летучая мышь? — неуверенно предположил Стеинис.
— Ночью белые бабочки не летают. А белых летучих мышей и вовсе не бывает.
— Еще! Еще! — тревожно прошептал Стеннис. Оба таращили глаза, задрав головы к небу, где стайками летели какие-то белые крылатые существа.
Одни скользили очень низко, казалось, можно схватить рукой, другие летели высоко, словно направлялись к самому центру базы.
Одно из белых существ опустилось на землю в трех или четырех шагах от офицеров. Во всяком случае, они видели достаточно отчетливо, как оно трепетало, словно пыталось снова взлететь. Мортон сделал шаг вперед.
Стеннис еле успел удержать его.
— Только не ты! — прошептал он. И, таща Мортона за собой, к дверям казармы, вполголоса приказал туда, внутрь: — Сержант Вайс!
— Слушаю, сэр!
Стеннис уже овладел собой. Хотя они и научились здесь всего бояться, потому что все могло принести с собой смерть, но они умели теперь скрывать свой страх. Иначе они не могли бы командовать солдатами и посылать их навстречу возможной гибели. Стеннис приказал:
— Прямо перед вами, в сорока примерно ярдах, лежит какой-то белый предмет. Подойдите к нему, осветите хорошенько и доложите, что увидите… — Мортона он держал за руку.
— Слушаю, сэр!
Сержант молодцевато спрыгнул с крыльца, осмотрелся и, видимо, заметил то, о чем говорил Стеннис. Но шел он туда не так бойко. Однако подошел, включил мощный фонарь.
— Сэр, это стрела. Детская стрела, какие мы пускали из луков, когда играли в индейцев. К ней привязана бумага. Несколько листков. Тут есть еще такие стрелы… — И замолчал, словно увидел что-то неожиданное.
Затем хрипло спросил: — Принести ее, сэр?
— Да, принесите, Вайс, — сказал Стеннис. — Только не прикасайтесь к острию. Оно может быть отравлено.
— Оно не может быть отравлено, сэр! — странным голосом сказал Вайс и подошел к офицерам, неся длинную стрелу, к оперению которой действительно было привязано несколько листков бумаги, аккуратные, четырехугольные, не больше доллара размером.
Фонарь Вайс выключил, и офицеры не могли понять, что это за листки. Но почему-то не стали освещать странную стрелу своими фонарями. Стеннис просто взял стрелу у сержанта и пошел вперед, кивнув Мортону: — Зайди!
За Мортоном шел Вайс. Стеннис, оказавшись в конуре дежурного, мельком взглянул на стрелу и бросил ее под стол. Обернувшись к сержанту, он спросил:
— Расскажите, что вы увидели, Вайс?
— Стрелу, сэр, с бумажным оперением. Мы в детстве, сэр, делали оперение для стрел, сдирая перья с мячиков бадминтона или с живых петухов. А таких дурацких стрел я никогда не видел! — Сержант пожал плечами.
— Хорошо, Вайс, идите. И ни слова никому об этой дурацкой находке. А уж я найду того, кто решил баловаться здесь со стрелами! Наверно, начитался историй о летающих блюдцах и о тех болванах, которые их запускали с крыш, чтобы потешиться. Боюсь, как бы не потешились мы над этим стрелком!
— Есть, сэр! — отчетливо ответил Вайс и вышел.
— Какая глупая шутка! — сказал Мортон. Стеннис плотно прикрыл дверь и, понизив голос, тихо сказал:
— Боюсь, что это не такая уж глупая шутка. Смотри!
Он вытащил стрелу из-под стола и положил перед Мортоном.
Стрела была из бамбука, в полметра длиной. К ее оперению были веером привязаны бумажки, прошитые ниткой. Мортон влился взглядом в одну из них.
На бумажке было напечатано:
ПРОПУСК НА ВЫХОД С ТЕРРИТОРИИ БАЗЫ
Оставившие оружие на базе могут идти группами до тридцати человек; вооруженные — не больше пяти. Слушайте наше радио по всем каналам вашей сети сегодня в ноль-ноль часов. В случае. если ваши приемники будут отобраны, слушайте завтра наши громкоговорители. Все покинувшие базу в течение семидесяти двух часов будут излечены от начавшегося сегодня психогенеза и отправлены на родину.
См. на обороте.
Мортон оторвал листок от стрелы, перевернул и приблизил к глазам. Там более мелким шрифтом было напечатано:
ПСИХОГЕНЕЗ
Человечество принадлежит к одному корню. В каждом человеке заложены гены белой, красной, желтой и черной рас Наши древние мудрецы знали способ воздействия на гены. Мы вновь открыли его. Сегодня мы объявляем: американская база находится в зоне мощного воздействия на гены В течение семидесяти двух часов каждый ами приобретает черты наиболее подавляемых его психикой особенностей чужой расы. Все покинувшие до этого срока базу получат препарат, возвращающий им прежнее состояние, и будут отправлены на родину. После этого срока лечение может оказаться недействительным, и заболевшие останутся неграми, индейцами, малайцами, китайцами, в зависимости от их ненависти к той или иной расе. Иного спасения от психогенеза нет. Вы травите нас газами, мы пытаемся сделать вас людьми!
Повстанческий комитет.
— Что это может значить? — растерянно спросил Мортон. — Глупая шутка?
— Хотел бы я знать, что успел прочитать Вайс, когда подобрал стрелу!
Вот что меня интересует больше всего, — сухо выговорил Стеннис. — Ты заметил, как у него изменился голос, когда он доложил, что это просто стрела с бумажками?
— Оставь в покое Вайса и скажи, что ты думаешь сам об этом? Сам! Понимаешь?
— Я уже все понял! — шепотом сказал Стеннис. — Прислушайся!
По коридору кто-то прокрался так тихо, что даже половицы не скрипнули, не стукнула дверь.
— Вот и ответ на мой вопрос! Вайс прочитал только слова «Пропуск на выход…». И он кого-то послал за листовками! И сейчас они их читают.
Поэтому за стенками так тихо. А тот, кого он послал, пошел босиком, хотя все они боятся змей. А тут не побоялись.
— Послушай, Мортон, не валяй дурака! Тут же все сказано! Он будет бояться, потому что это психогенез! Воздействие на психику! Такое же, какое грозит тебе, когда тебя вызовут в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и ты будешь думать, что тебя могут сделать коммунистом! Вот что, Мортон, я избавлю тебя от хлопот! Они не по твоему характеру! Подписывай акт о сдаче дежурства! И выкатывайся отсюда. Я сейчас доложу генералу.