Искатель. 2014. Выпуск №11

Анатолий Королев
ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Для начальника угрозыска городского УВД полковника Ярцева тринадцатое октября было памятным, и вот почему: этот день совпадал с годовщиной смерти его тещи. А на этот раз чертова дюжина выпала еще и на пятницу. В дополнение к этим неприятным совпадениям, с раннего утра зарядил нудный осенний дождь.

Под вечер наконец распогодилось. Дождь перестал, хотя тротуары по-прежнему были мокрыми и становились все грязнее. Слышалось шарканье ног по скользкой мостовой спешащих домой людей. Вскоре желтоватая мгла поднялась над Новосибирском, скрадывая свет уличных фонарей и освещенных витрин.

Ярцев складывал бумаги в сейф, намереваясь сегодня долго не задерживаться на работе — соберутся родственники на поминки тещи и будут его ждать.

Зазвонил телефон.

Подняв трубку, полковник зажал ее плечом и, продолжая завязывать на папке тесемки, произнес:

— Полковник Ярцев.

Звонил дежурный по УВД майор Гусев.

— Михаил Яковлевич, нам поступил звонок от инспектора угрозыска Железнодорожного райотдела капитана Скворцова Валентина Александровича. Он сообщил, что на Челюскинском жилмассиве за углом магазина «Европейская мебель» найден труп судьи Железнодорожного нарсуда Алферова Николая Степановича, убит ножом в спину.

— Судья Алферов?

— Да. Капитан сказал, что хорошо был знаком с Алферовым, так что сразу опознал его, когда прибыл на место происшествия по вызову охранника мебельного магазина. Он уже оповестил следователя прокуратуры, судмедэксперта и эксперта-криминалиста.

«Вот уж действительно тринадцатое число», — подумал Ярцев и приказал дежурному:

— Подавай машину. Еду.

Накинув плащ и надев фуражку, полковник торопливо спустился с третьего этажа и сбежал по мокрым ступенькам к поджидавшей его служебной «Волге».

Машина быстро набрала скорость и помчалась на Челюскинский жилмассив. Водитель, молоденький сержант, недавно демобилизованный из ВДВ, не удержался от вопроса:

— На труп едем, товарищ полковник?

— На труп, Сергей.

— Что-то серьезное, товарищ полковник?

— Если по нынешним временам — так ничего особенного. Судью убили.

— Судью?! Это же беспредел, товарищ полковник! Наверняка кому-то не угодил. Может, предлагали взятку, а он отказался. Вот и…

— Что беспредел — это верно, — вздохнул Ярцев. — Я знал Николая Степановича как честного судью и порядочного человека. Это большая потеря. А насчет мотивов преступления судить рано. Следствие покажет.

Ярцев вспомнил, что не позвонил домой и не предупредил, что задержится.

Набрав по мобильному телефону нужный номер и услышав голос жены, он тепло произнес в трубку:

— Машенька, ты меня извини. На убийство еду. Вы уж как-нибудь там без меня. Считайте, что я с вами. Когда? Ну, этого я не могу знать. Целую, дорогая. Пока.

«Волга» свернула с Красного проспекта на улицу Советская, потом на Нарымскую. А вот и Челюскинский жилмассив.

Стемнело. Мокрый асфальт слабо поблескивал под тусклым желтоватым светом уличных фонарей.

За углом магазина «Европейская мебель» собралось человек двадцать, и полицейские с трудом удерживали их на некотором расстоянии от места убийства.

Когда «Волга» остановилась, капитан Скворцов поспешил открыть дверцу машины.

— Все уже собрались, товарищ полковник.

К вышедшему из машины Ярцеву подошли и поздоровались: полный и задумчивый следователь прокуратуры Станислав Геннадьевич Логинов, дослужившийся в свои сорок пять лишь до звания майора юстиции; подвижный, низенького роста судебно-медицинский — эксперт в белом халате (не знакомый Ярцеву) и старый приятель эксперт-криминалист Никита Борисович Макаров в цивильном костюме и плаще: он чаще всего предпочитал оставлять свой форменный костюм подполковника в шкафу служебного кабинета.

— Все в сборе, так что можно начинать, — вымолвил следователь.

На выложенной тротуарной плиткой дорожке ничком лежал человек в сером плаще: одна его рука была подогнута, другая, с побелевшей ладонью, — откинута в сторону, возле головы с повернутым в сторону лицом валялась темная фетровая шляпа.

— Мертв? — спросил Ярцев судебно-медицинского эксперта, хотя вопрос этот был излишним.

— Смерть наступила сразу, — ответил тот. — Медицина уже бессильна.

Как бы в подтверждение этих слов светлый круг электрического фонарика, включенного следователем, пополз по трупу и ярко сверкнул на торчащем ноже под левой лопаткой. Второй фонарик (эксперта-криминалиста) вырвал из темноты профиль убитого, раскрытый глаз и щеку, поцарапанную, видимо, при падении.

Эксперт-криминалист защелкал фотоаппаратом со вспышкой. Затем снял отпечатки пальцев пострадавшего на дактилоскопическую пленку и проверил карманы плаща и костюма. При убитом был бумажник с небольшой суммой денег и мобильный телефон, которые Макаров передал следователю.

Логинов посмотрел на капитана Скворцова и со вздохом сказал:

— Валентин Александрович, сходите со скорбным сообщением в семью Николая Степановича и утешьте, как сможете. Хотя какое, к черту, здесь может быть утешение. Скажите, что бумажник с деньгами и мобильный телефон погибшего временно будут в уголовном деле у следователя. То есть у меня. Передай наши соболезнования. Ты знаешь где живут Алферовы?

Капитан молча кивнул и, почему-то сняв форменную фуражку и скомкав ее в руке, ссутулившись, направился внутрь жилмассива.

— Каково семье услышать о такой беде, — тяжело вздохнула в толпе женщина.

— Ну и времечко, — покачал головой старик, — распоясались бандюги.

Ярцев обратился к следователю:

— Станислав Геннадьевич, как меня уведомили, убитого нашел охранник мебельного магазина?

— Да, вот он, — указал Логинов на паренька в камуфляжной форме, переминающегося в сторонке.

Паренек услышал и выступил вперед. Он был еще молод и заметно взволнован.

— Олегом меня зовут. Я вышел из магазина перекурить и завернул за угол. Хозяин не одобряет перекуры у входа в магазин. Ну, так вот, за углом я и заметил на дорожке какого-то человека. Сперва принял его за пьяного.

— Без признаков жизни?

— Видимо, да. Тело его, однако, еще было теплым.

— В котором часу?

— В четыре сорок пять. Я немедленно позвонил в полицию.

— Перед тем как обнаружить убитого, ты не слышал каких-либо криков, шума борьбы?

— Нет, не слышал.

— Может быть, видел убегающих людей?

— Нет, не видел. Только хочу добавить, что этого мужчину, — охранник кивнул на убитого, — я видел в нашем магазине минут за пятнадцать до происшествия.

— С кем он был?

— Один.

— Что-нибудь особенное заметил в его поведении? Может, он нервничал, озирался по сторонам? Кто-нибудь к нему подходил?

— Он вел себя совершенно спокойно, как человек, который интересуется только мебелью. Пробыл в магазине минут десять или чуть больше и ушел неторопливо. В магазине никто к нему не подходил.

— А в руках у него что-нибудь было?

— Нет, ничего. Он ходил по салону с заложенными за спину руками.

— Благодарю за информацию. Если понадобишься, то мы еще побеспокоим.

— До свидания.

— Всего хорошего!

Эксперт-криминалист осторожно вынул из тела нож и положил в специальный пакет.

— Заточка, — негромко произнес он. — Ими, как правило, пользуются криминальные элементы, посидевшие на зонах. Отпечатки пальцев с рукоятки могут нам кое-что подсказать, если, конечно, они предусмотрительно не стерты убийцей.

— А вот и «визитка» от киллера, совершенно безграмотная, — уведомил следователь, разглядывая неровный кусочек картона, поднятый им из шляпы убитого. — И почерк просто ужасный, как у первоклассника. Написано простым карандашом. Слушайте, что тут написано. И он прочел вслух: — «Читали «Десять нигритят»? И вас как раз наберается десять. Толька вас, сук, я буду кончать па-другому. Больше всех павезло палковнику Ярцеву, хатя отправить его в мир иной следавало первым. Но, так карта легла. Твой десятый номер, палковник. Нет, теперь девятый. Ленька Понтелеев». Ну, и грамотей!

— Что за криминальный кроссворд? — заинтересовался судебно-медицинский эксперт. — Ленька Пантелеев? Это же отмороженный бандит двадцатых годов прошлого века. Нынешний негодяй решил взять себе кличку мерзавца из прошлого века? Хороша преемственность.

— Полагаю, что Ленька Пантелеев — не настоящая кличка этого мерзавца, — вступил в разговор Ярцев, — назвать себя известным всей стране преступником — обыкновенная бандитская бравада, желание придать своей личности больше весомости и нагнать страху на десятку им приговоренных. Думаю, что этот киллер — не кто иной, как психически свихнувшийся уголовник. И, вероятнее всего, раньше мы с ним имели дело.

— Тут сразу не вычислишь, кто предложил нам этот кровавый кроссворд, — раздумчиво заметил следователь. — Но то, что убийца настроен очень серьезно, мы уже убедились.

— Мы вынуждены принять его вызов, — сказал Ярцев. — Выбора у нас нет. Будем думать. И времени у нас в обрез. У меня возникли кое-какие смутные догадки, но они требуют тщательной проверки. В одном сейчас нет сомнения: этот убийца проходил по какому-то уголовному делу и теперь хочет отомстить тем лицам, которые упекли его за решетку.

— Похоже, что это так, — кивнул судмедэксперт и обратился к следователю: — Станислав Геннадьевич, акт судебно-медицинской экспертизы будет готов к утру. Не в моих правилах задерживать. Отосплюсь днем. Если не будет очередного вызова.

— Я криминалистическую экспертизу тоже не задержу, — вступил в разговор Макаров.

— Хорошо, — кивнул следователь и подал обоим экспертам Постановления на проведение экспертиз.

Подошел санитарный автобус с большими красными крестами. Сотрудники полиции загрузили в него труп, упакованный в черный пластиковый пакет, судебно-медицинский эксперт и эксперт-криминалист сели в него и уехали. Укатили и сотрудники полиции на служебном «уазике».

Толпа стала расходиться, обсуждая трагическое происшествие.

Оставшись со следователем вдвоем, Ярцев спросил:

— Станислав Геннадьевич, ты сейчас куда?

— Я? Я пойду в свой маленький кабинет, заварю крепкого кофе и засяду за план расследования. Мне, холостяку, спешить некуда.

— А если нам покумекать над планом вместе?

— Я был бы только рад такой компании. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Тогда идем.

— Ты без машины?

— Увы, Михаил Яковлевич. В нашей прокуратуре имеется единственная раздолбанная «шестерка» и та в ремонте.

— Ничего. У нас есть возможность подскочить до твоей резиденции на моей «Волге».

— Спасибо, не откажусь. — Логинов словно только сейчас увидел серую «Волгу» полковника. Он мысленно уже был в работе.

Подъехав к прокуратуре Железнодорожного района, Ярцев тут же отпустил машину.

Пропустив полковника в свой маленький кабинетик со старой мебелью, Логинов извинился:

— Прости, Михаил Яковлевич, за весьма скромный интерьер. Мебель у нас не менялась со времен царя гороха.

— Напрасно извиняешься, Станислав Геннадьевич. Мне совершенно безразлична обстановка, в которой я работаю.

— Вот и прекрасно. Значит, по этой части мы родственные души. Ну что, кофе?

— Не откажусь.

— Растворимый или молотый?

— На твой вкус. Но, если можно, покрепче.

Не мог же Михаил Яковлевич сказать, что он предпочитает только что помолотый кофе. Не в ресторан пришел.

Между тем Логинов насыпал кофейных зерен в электрическую кофемолку, пожужжал ею, высыпал смолотый кофе в турку, залил холодной водой и поставил на электроплитку, которая притаилась на маленьком столике в углу кабинета.

Через несколько минут ароматный кофейный запах наполнил кабинет. Разливая готовый кофе по чашкам, Станислав Геннадьевич спросил:

— Тебе с сахаром или без?

— Сахар только портит настоящий кофе.

— И у меня такое же мнение, — улыбнулся следователь.

— Не скрою, без кофе не могу работать, — признался Ярцев. — В последнее время нагрузки значительно увеличились.

— Я это тоже почувствовал на своей шкуре.

Через минуту, расположившись за столом следователя, они молча, с наслаждением, прикрыв глаза, стали вкушать восхитительный напиток, созданный Богом специально для трудоголиков.

Выпив кофе, улыбнулись друг другу.

— Хорошо! — сказал Ярцев.

— Замечательно! — выдохнул Логинов.

— Займемся делом? — предложил полковник.

— Займемся, — кивнул следователь. — Ну что, Михаил Яковлевич, может, поделишься — какие смутные догадки возникли в твоей голове?

Ярцев расстегнул пуговицу на вороте сорочки, снял галстук и сунул его в карман.

— Первое — кажется, я угадал схему преступных действий этого наглого убийцы. Он пишет, что мой последний номер, десятый. А фамилия моя начинается на букву «я», последнюю букву алфавита.

— И что из того?

— Слушай дальше. Фамилия убитого судьи начинается на букву «а».

— Постой, постой. Ты хочешь сказать, что убийца очередность своих жертв расставил по буквам? Твоя буква последняя в алфавите, потому, извини, он и убить тебя намерен последним? Так?

— Вот именно. Он придумал эту кровавую игру не просто для того, чтобы отомстить ненавистным ему людям, а чтобы еще и насладиться этим процессом. Думаю, мы столкнулись с психически нездоровым человеком. Проще говоря, маньяком. Плохо то, что он всех своих жертв знает, а мы его — нет.

— Пока не знаем. Отпечатки пальцев на ноже все расставят по своим местам. Дактилоскопическая картотека назовет его имя.

— Конечно, если на ноже будут отпечатки.

— Подождем результатов экспертизы. По-моему, схему запланированных киллером убийств ты вычислил верно. Тут я с тобой согласен. Но ты сказал, что схема — это первое. Значит, у тебя есть и второе?

— А на второе блюдо — имя убийцы. Конечно, я могу ошибаться, но интуиция мне подсказывает, что это Александр Баранов по кличке Бес.

— Бес? — Логинов потер ладонью сморщенный лоб. — Не знаю такого.

— Естественно. Не ты вел то дело. Так вот, этот Бес год тому назад был осужден за убийство с особой жестокостью жены и соседа по квартире на двадцать лет строгого режима. Отбывает наказание в Кемерово. Чтобы оказаться в Новосибирске, он должен был сбежать с зоны, а к нам в уголовный розыск должна была поступить ориентировка по данному факту. Но ее нет. Вот в этом и загвоздка.

— Значит, это не Бес. Мало ли зэков нас ненавидят.

— А я чувствую всей своей душой, что это он.

— Но почему? Ты меня удивляешь, полковник. Ты же привык мыслить логично, а тут факты не связываются в единое целое. Интуиция, дорогой мой, это еще не доказательство.

— Понимаешь, Станислав Геннадьевич, этот Бес запомнился мне больше всех тех, с кем я имел отношения по уголовным делам.

— Чем же?

— Своей жестокостью, ненавистью к работникам милиции, судьям, следователям. Знаешь, что он мне сказал при последней встрече, перед судом?. Как сейчас помню: «Я ушел бы от легавых, если бы не ты, полковник, со своими длинными ногами и боксерскими приемчиками. Слинял бы на БАМ, в тайгу, и никогда бы вы меня не нашли. Ты, полковник, козырной мент, но я тебя не прощу, мы еще встретимся, и я рассчитаюсь с тобой. Обещаю. Век воли не видать!» Вот так, Станислав Геннадьевич.

— А кто был следователем по тому делу?

— Старший следователь Волобуев Семен Аркадьевич из прокуратуры Центрального района.

— О, знаю Семена Аркадьевича! Специалист своего дела. У него никто не сорвется.

Ярцев снял трубку телефона й, набирая нужный номер, проговорил:

— Полагаю, надо все же убедиться, что Бес на зоне, чтобы не пойти по ложной версии.

— Конечно, не лишнее, — ответил следователь и принялся чертить схему места происшествия. — Но я все же думаю, что визитку на месте убийства оставил другой уголовник. Звонишь на зону?

— Я не в курсе на какой он зоне конкретно, — буркнул полковник и громче ответил в трубку: — Это я, Ярцев. Как у нас дела? Больше ничего не произошло? Это хорошо. Андрей Петрович, поищи еще самым тщательным образом ориентировку о побеге заключенного из мест отбывания наказания. Меня интересует осужденный Александр Матвеевич Баранов, по прозвищу Бес. Был осужден год назад за двойное убийство, приговорен к двадцати годам строгого режима и содержался первое время в Кемерово. Смотри аккуратно. Я не тороплю. Я знаю, что ты передал бы. Но ты все же еще посмотри. Может, бумажка за бумажку зацепилась.

Через минуту в трубке раздался уверенный голос:

— Товарищ полковник, нет у нас ни одной ориентировки о побеге из мест заключения.

— Хорошо смотрел?

— Очень хорошо.

— Ладно. Не клади трубку. Свяжись с дежурным по областному управлению. Передай мою просьбу. Пусть у себя проверят. Я подожду у телефона.

Ожидая ответа, Ярцев повернулся к следователю, заполняющему Постановление о возбуждении уголовного дела по факту убийства, и неуверенно предположил:

— Может, забыли нам послать ориентировку?

— В наше время всякое может быть, — буркнул в ответ Логинов, не отрываясь от своей работы.

Но вот в трубке вновь раздался мужской уверенный голос.

— Товарищ полковник, и по областному управлению нет.

— Спасибо, майор! — разочарованно ответил Ярцев и опустил трубку на аппарат.

— Что, нет? — поднял голову Логинов.

— Нет. Что бы это значило?

— Только одно, друг мой, в Новосибирске кровавую игру затеял другой фигурант, но не Бес.

Ярцев ничего не ответил. Задумчиво потерев подбородок, он высказал новое предположение:

— Но ведь может быть и такое — зэк сбежал, а администрация колонии, оберегая честь мундира, ориентировки не разослала, надеясь поймать беглеца своими силами.

— И такая версия имеет право на существование, — ответил следователь, делая надпись на картонной обложке возбужденного дела.

— Для верности позвоню-ка я своему коллеге в Кемерово, — оживился Ярцев и достал записную книжку. — Может, он что слышал о побеге?

Через некоторое время на противоположном конце провода раздался усталый голос:

— Полковник Воробьев. Слушаю вас.

— Юрий Юрьевич, здравствуй! Узнаешь своего однокурсника и соперника или мне представиться?

Голос в трубке повеселел.

— Михаил Яковлевич?! Здравствуй, здравствуй, дорогой! Рад тебя слышать. Давненько мы с тобой не созванивались. Все дела. И с каждым днем их все больше. Приходится до глубокой ночи горбатиться. Ты по делу или просто поговорить?

— По делу, дружище. У нас тут маленькая шарада. Может, ты ее поможешь разрешить.

— Выкладывай. Чем смогу.

— У нас в городе вроде бы объявился старый знакомый зэк по кличке Бес. Фамилия его Баранов. Год назад осужден за двойное убийство на двадцать лет строгого режима. Сначала его этапировали к вам, в Кемерово. Дальше мне о нем ничего не известно… Фишка в том, что ориентировка о его побеге к нам не поступала. Но я чувствую, что Бес у нас. Интуиция еще никогда меня не подводила.

В трубке раздался легкий смешок.

— Михаил Яковлевич, считай, что интуиция на этот раз тебя подвела. Александр Баранов по кличке Бес находился в шестой колонии. Неделю тому назад ночью он попытался сбежать из зоны и был застрелен часовым. Похоронен на зоновском кладбище. По этой причине и не было ориентировок о побеге. Так что в Новосибирске он не мог объявиться. Ничего, не переживай. Иногда интуиция подводит и опытных следаков.

— Извини, Юрий Юрьевич, но точна ли твоя информация? Ты ведь не на зоне работаешь?

— Обижаешь, дружище, я сомнительной информации не выдаю. Тем более товарищам. Об этом побеге за дружеским столом рассказал мне сам начальник «шестерки» подполковник Зыков Семен Иванович. Можешь перепроверить. Дать его телефон?

— Давай.

— Записывай.

Ярцев записал и поблагодарил:

— Спасибо! Будешь в Новосибирске — заходи. Мы с Машей будем очень рады.

— За приглашение спасибо. Большой привет Машеньке. Если она не забыла гитариста, который упорно ухаживал за ней. Но, увы! Она выбрала красавца боксера. Где уж мне было соперничать с тобой.

— Не прибедняйся, — усмехнулся Ярцев. — Как твоя принцесса Леночка? Привет ей от нас.

— Спасибо, передам. У нас все нормально. Леночка до сих пор работает в драматическом. На днях отмечала с коллективом пятисотую постановку бессмертного «Гамлета».

— Я рад за вас, Юрий Юрьевич. Всего вам доброго!

— До свидания, дорогой!

— До свидания!

Медленно опустив трубку на аппарат, Ярцев разочарованно вымолвил:

— Убит Бес при попытке к побегу. Там же, на зоне. Значит, точка. Выходит, не он затеял охоту. Становится все интереснее. Ты вот что, Станислав Геннадьевич, дай-ка мне «визитку» убийцы. Я завтра с утра наведаюсь в архив облсуда и по уголовному делу сравню почерк на «визитке» с почерком Беса на протоколах и документах, заполненных его рукой до возбуждения уголовного дела.

— Ты все еще сомневаешься? Сомнение, говорят, есть начало мудрости. Что ж, проверь. Делу не повредит. Держи «визитку», — и следователь передал ее полковнику. — Честно признаюсь, меня лично дело покойничка Баранова, по кличке Бес, больше не интересует. Трата времени. Может, лучше сразу обратиться к экспертам-почерковедам? Они по картотеке экспертиз определят, в каком уголовном деле имеется схожий почерк. При положительном результате это поможет нам не только выйти на убийцу судьи, но и составить список потенциальных жертв.

— Все это так, Станислав Геннадьевич, но почерк на «визитке» может оказаться совсем другого человека, а не убийцы Алферова. И мы пойдем по ложному следу.

— Тоже верно.

— А я зациклился, как ты выразился, на деле Беса потому, что его дело рассматривал в суде именно Николай Степанович, а я принимал активное участие в розыске Баранова и его задержании.

— Не спорю, веский аргумент, — вздохнул следователь. — Но у Алферова, царство ему небесное, были в производстве и другие дела, связанные с убийствами?

— Конечно, были. Но по другим делам я не принимал столь активного участия, как по делу Беса.

— Чем же то дело так зацепило тебя, Михаил Яковлевич?

— Это очень печальная история, Станислав Геннадьевич. Когда касается погибших детей, то я о таких делах предпочитаю лишний раз не вспоминать. Тем более что, может быть, Бес здесь и ни при чем.

— Ты все еще сомневаешься? Он же убит. Об этом тебе только что сообщил твой товарищ, ответственное и авторитетное лицо. Послушай, может, ты экстрасенс и ощущаешь происходящее на тонком плане?

— Не знаю, — вздохнул Ярцев. — Может, и экстрасенс. Никто меня не проверял, обладаю я такими способностями или нет. Но чувствую всем своим нутром, что думаю в верном направлении. Как это чувство назвать — не знаю. Ладно, утро вечера мудренее. С утра я буду в архиве об-лсуда. О результатах позвоню. Вот тебе моя визитка с номером мобильного телефона. Звони в любое время суток. — Полковник встал, застегнул ворот сорочки и надел галстук.

Логинов протянул свою визитку.

— Возьми. Звони старому холостяку при первой же необходимости. Жена ворчать не будет по той простой причине, что ее нет.

— Ты так и не обзавелся семьей?

— Да. Не сложилось. А теперь, думаю, уже и поздновато.

— Брось ты этот пессимизм, — улыбнулся Ярцев. — Встретишь еще свою половинку. И все у вас будет хорошо. Любви все возрасты покорны, дружище.

Логинов промолчал и только улыбнулся в ответ.

Попрощавшись со следователем, полковник вышел на улицу, вынул из наплечной кобуры пистолет, снял его с предохранителя, переложил в карман пиджака и широким шагом отправился домой, на Каменскую.

В полумраке улицы Нарымской чернели силуэты редких прохожих.

Просторное помещение архива облсуда — это скопище преступлений, зафиксированных на листах бумаги, на фотографиях и прочих вещественных доказательствах. Убийства, грабежи, разбои, изнасилования, кражи, мошенничества, распространение наркотиков, торговля оружием, взяточничество… Словом, весь Уголовный кодекс. Сколько за всем этим трагедий, искалеченных человеческих судеб!

Стеллажи, стеллажи, стеллажи… Будто в книжном хранилище крупной публичной библиотеки. Скромные электрические светильники, но в достаточном количестве.

Решетчатая дверь из стальной арматуры, за ней вторая, деревянная. Четыре зарешеченных окна. Старые столы и стулья в ряд — для посетителей. Напротив, метрах в пяти, деревянный, чуть выше пояса, прилавок — отсечка. Он отгораживает посетителей от бесценных архивных дел. За отсечкой — цербер, седой сморщенный старикашка в синем служебном халате, но с живым прицепистым взглядом. Это архивариус Захарыч, отпахавший судьей более сорока лет.

Полковник Ярцев был первый и пока единственный посетитель. Получив уголовное дело № 13666 в двух томах взамен служебного удостоверения, он «захватил» самое комфортное место у окна.

Некоторое время смотрел на номер уголовного дела, и вдруг, совсем неожиданно, пришла мысль: «Надо же, и тут цифра тринадцать, да к тому же еще и 666. Самая настоящая бесовщина. Удивительное совпадение. А может, тут есть какая-то закономерность? Кто знает». Механически прочел — по обвинению Баранова Александра Матвеевича в преступлении, предусмотренном ст. 105 ч. 2 пп. А и Д Уголовного кодекса РФ.

Перевернул корочку. Из конверта вынул две фотографии: фас и профиль. Вот он, Бес. Черноволосый; стриженный под ноль. Покатый лоб, большие уши. Череп вытянут вперед дыней. Шрам с левой щеки на верхнюю губу. Губы тонкие, поджатые. Глаза узкие. Такие глаза бывают у человека, когда он, прищурившись, заглядывает в щель забора.

Справка о судимостях: первая — ст. 158 ч. 2 п. А — 5 лет лишения свободы; вторая — ст. 162 ч. 2 п. А — 12 лет лишения свободы с конфискацией имущества.

Ярцев вспомнил допросы. Первую судимость Баранов получил за соучастие в краже из ювелирного магазина, вторую — за групповое разбойное нападение на инкассаторов и похищение двух миллионов рублей, которые так и не были обнаружены.

Странное чувство захватило полковника. Он не мог сосредоточиться на бумагах дела и механически их перелистывал. Перед глазами возникла четкая драматическая картина, «художником» которой был Александр Баранов, по кличке Бес. Составленная из допросов свидетелей и заключений экспертиз, эта картина в целом выглядела так.

Все началось в комнате на подселении поздним осенним вечером. Тридцатипятилетний Александр Баранов, сантехник ЖЭКа, пришел после халтурной подработки домой в очередной раз «на бровях». Супруга его, исхудавшая, измученная побоями мужа женщина по имени Анастасия, стала осторожно выговаривать главе семейства: «Когда ты наконец напьешься этой проклятой водки? Ты думаешь о том, что дома ни копейки, продукты не на что купить, даже ребенка кормить нечем? Ты хоть помнишь, что я сейчас не могу работать и мне на операцию ложиться через три дня? К тому же и за операцию нечем платить, и Вадика не на кого оставить. Когда перестанешь над нами издеваться? Если бы не моя операция, я бы забрала сына и уехала к маме в деревню. Хотя и у мамы положение тяжелое, но как-нибудь мы прожили бы на картошке. Сам черт навязал тебя на наши души! Будь ты проклят, кровопийца!

Все это пьяный Александр выслушивал, держась за дверь и раскачиваясь, как тонкая рябина на ветру. Но в конце жениного воспитательного «разноса» он собрался с силами и, заматерившись, ударил Анастасию кулаком в лицо. Бедная женщина, зажав разбитое лицо руками, упала на колени и зарыдала. Восьмилетний Вадик закрыл маму своим худеньким тельцем и закричал на отца: «Не бей маму, фашист проклятый! Уходи от нас!» Но тут же получил пинок от родного отца. Подобное избиение было не в первый раз. Вадик не заплакал, а сжался в комочек, ожидая следующего пинка. Но следующего не последовало. Александра оттолкнул одинокий сосед по квартире, пенсионер Остап Евдокимович, которого уже «достали» пьяные дебоши распоясавшегося горе-соседа. Неожиданно Баранов перестал буянить, проковылял в комнату и, не раздеваясь, рухнул на раскладушку. Через минуту раздался его громкий храп, похожий на звук работающего бульдозера. Все думали, что на этом очередное «выступление» Александра закончилось. Анастасия умыла холодной водой разбитое в кровь лицо, успокоила дрожащего сынишку, попросила у соседа прощения за мужа и поставила на газовую плиту чайник.

Попив чаю с сухариками, мать с сынишкой, крадучись, чтобы не разбудить храпящего Александра, прошли в комнату (она была единственной на троих) и легли на старую железную кровать. Обнявшись, они крепко уснули. Но самое страшное их ждало впереди.

Среди ночи Вадик проснулся от тычка в бок. Перед ним стоял отец и подавал ему знаки рукой, означавшие, чтобы он шел за ним. Вадик слез с кровати и пошел за отцом. На кухне наполовину протрезвевший отец стал требовать от сына, чтобы он сказал, где мать прячет деньги, так как ему плохо и надо опохмелиться. Вадик стал уверять отца, что у них совсем нет денег и что мама сегодня заняла на хлеб у соседа. А он, отец, не приносил домой денег уже три месяца. Александр, разозлившись, сказал, что он, Вадик, врун, заодно с матерью, и сильно ударил его ладонью по лицу. Вадику стало очень обидно, и он громко заплакал. На его плач прибежала мать и сквозь слезы выкрикнула: «Что издеваешься над ребенком, алкоголик несчастный?!» После этих слов матери, как вспоминал позже Вадик, отец совсем озверел, схватил стоявший на кухне топор и ударил мать по голове. Она упала, обливаясь кровью. На шум выскочил Остап Евдокимович и попытался схватить Александра за руку с топором. Но сил у него не хватило справиться с более молодым мужиком. Александр ударил вторично топором уже бездыханную Анастасию, а затем и кинувшегося на него соседа.

Вадик от охватившего его ужаса выскочил из квартиры, пулей слетел с восьмого этажа и выбежал на улицу. Потом, в состоянии шока, долго бежал по ночному магистральному шоссе, пока его не задержал милицейский патруль.

Прибывший на место происшествия наряд милиции увидел картину не для слабонервных — лужи крови и два трупа, изрубленные на куски. Преступника на месте преступления не оказалось. Он был арестован через неделю в Затоне среди бомжей. Он было попытался «сделать ноги» на моторной лодке, но ему помешал смыться полковник Ярцев.

Вадика определили в детский дом. С ним еще месяц работали психологи, приводя уязвимую детскую психику в порядок. Хотя им многое удалось, но Вадик стал другой, более замкнутый, с глубоко засевшей тоской в глазах. Конечно, он никогда не забудет той ужасной ночи, когда на его глазах отец зарубил родную маму. От этих воспоминаний он будет вздрагивать, и повзрослевшие глаза его будут затягиваться пеленой слез.

Но и еще одна памятная деталь занозой засела в сердце полковника Ярцева. Когда они виделись последний раз и полковник, не удержавшись, погладил мальчишку по головке, Вадик, глядя на него широко распахнутыми глазами, тихо вымолвил: «Дядя, мне бы такого папу, как вы!» Михаил Яковлевич сдержал тогда слезы большим напряжением воли. «Все у тебя будет хорошо, малыш!» — ответил он тогда Вадику. Ничего другого он ответить тогда не мог. Слишком ранима душа ребенка и неосторожным словом можно навредить. Тут надо сто раз подумать и взвесить, прежде чем сказать…

Михаил Яковлевич поймал себя на мысли, что сидит неподвижно над первым томом дела, уставившись неподвижным взглядом в одну точку на сером потолке. Он не знал, сколько так просидел, но «врубился», где он сейчас находится, после того, как его осторожно тронул за руку подошедший архивариус.

— Товарищ полковник, вам плохо?

— Нет, Захарыч, все нормально. Просто задумался.

Архивариус понимающе кивнул и, отходя, заметил:

— Здесь есть о чем задуматься, — и он указал на стеллажи с уголовными делами. — Но если все принимать близко к сердцу, то можно свихнуться.

— Да, это так, Захарыч, — кивнул Ярцев и вышел в туалет.

Умывшись холодной водой, он привел себя в порядок и вернулся к уголовному делу.

Листая страницы дела, искал протоколы допроса Баранова, в конце которых была запись — прочитано лично, с моих слов записано верно. Подпись.

Таких записей набралось с десяток только в первом томе. Во втором и искать не стал. Почерк этих записей и отдаленно не походил на почерк «визитки», оставленной на месте убийства судьи Алферова. Вздохнув, полковник прекратил бесполезное занятие.

Вот на глаза попалось Заключение судебно-психиатрической экспертизы обвиняемого. В тексте выделено прописным шрифтом — СКЛОНЕН СИМУЛИРОВАТЬ ПСИХИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ. В конце вывод комиссии — ВМЕНЯЕМ.

Подумал: «Зря трачу время. Прав был следователь Логинов».

Тем не менее на всякий случай стал переписывать в блокнот фамилии участников процесса по делу — сотрудников полиции, следователя, работников прокуратуры и суда, свидетелей обвинения Баранова А. М. На это ушло немало времени. Полковник и сам себе не смог бы ответить, зачем он это делает. Ведь Бес убит. Неужели он может воскреснуть из мертвых? И поймал себя на неприятной мысли: «А может, у меня у самого крыша поехала от всей этой уголовщины?»

Сдав дело в архив, он забрал свое удостоверение, попрощался с Захарычем, с удовольствием вышел на свежий воздух и сел на ближайшую скамейку.

День выдался солнечным, тихим и теплым. Мимо, шурша ногами по желто-красному ковру опавших листьев, проходили люди. Кто спешил, а кто прогуливался неторопливо. Вот откуда-то взялась группа школьников младших классов и с визгом устроила кучу малу, потом стали обсыпать друг друга сухой листвой, затем стремительно, как и появились, куда-то исчезли. На рябинах сидели хохлатые свиристели и усердно клевали красные, как кровь, ягоды. Жизнь шла своим чередом.

Михаил Яковлевич, привыкший, по обыкновению, перепроверять полученную информацию (пусть она была получена даже из самого надежного источника), решил позвонить начальнику колонии, где содержался Бес.

Набрав на мобильном телефоне нужный номер, он быстро связался с подполковником Зыковым.

— Семен Иванович? Здравствуйте! Вас беспокоит полковник Ярцев из Новосибирского городского УВД. Мне хотелось бы уточнить информацию по поводу заключенного Баранова по кличке Бес, который содержался у вас.

— Здравствуйте! — ответил густой бас. — Это Михаил Яковлевич?

— Да.

— Я в курсе вашего вопроса. Мне сегодня звонил Юрий Юрьевич. Я вам повторю, что говорил и Воробьеву. Александр Баранов по кличке Бес застрелен часовым неделю назад во время попытки побега. Так что этот человек больше никого не побеспокоит. Если вам нужен официальный ответ, то сделайте запрос по всей форме. С ответом не задержу.

— Нет, не нужно, Семен Иванович, — вздохнул Ярцев, — мне достаточно вашего слова. Спасибо! До свидания.

Выключив мобильный телефон, Ярцев направился к своей «Волге», припаркованной за углом здания облсуда. Садясь в машину, предложил водителю:

— Сережа, время обеденное, так что давай заедем в ближайшее кафе, перекусим, а после этого поедем в прокуратуру Железнодорожного района.

— Но у меня с собой нет денег, товарищ полковник. Я бутерброды беру на работу.

— Не дело всухомятку питаться. Так желудок недолго испортить. В молодости бывает незаметно, а потом скажется. Поехали. Похлебаем чего-нибудь горяченького. А денежный вопрос пусть тебя не беспокоит. Я приглашаю.

Возле кабинета следователя Логинова люди. На лицах скорбь, у некоторых на глазах слезы. Не такая уж редкая картина в любой прокуратуре или отделе милиции.

Дверь кабинета открылась, и вышедший Станислав Геннадьевич позвал:

— Шмаков Григорий, зайди.

Но, увидев полковника Ярцева, следователь остановил высокого угрюмого парня.

— Подожди, Шмаков.

Поздоровавшись за руку с полковником, Логинов пропустил его в кабинет, прикрыл за собой дверь и быстро прошел за свой стол.

— Располагайся, Михаил Яковлевич. Рад тебя видеть.

— Взаимно. — Ярцев снял фуражку, положил ее на край следовательского стола и поправил пятерней густые волосы. — Вижу — не вовремя?

— А днем у меня всегда дел по ноздри и выше. Сейчас вот суицидом занимаюсь. Один совсем еще молодой семнадцатилетний парень обкурился травки и спрыгнул с балкона девятого этажа. Разбился в лепешку. Я уже очумел от этих наркоманов. Более половины дел со смертельным исходом связаны с наркотиками: то передоза, то суицид, а то разбой или грабеж. Деньги-то на дозу надо где-то добывать. Куда катимся — не знаю. Какие у тебя новости? По выражению лица вижу, что не очень веселые.

— Это верно, — кивнул Ярцев. — Ты оказался прав. В архиве только время потерял. Почерка, даже приблизительно похожего на почерк «визитки» убийцы судьи Алферова, в уголовном деле не нашел. Ну, а как у тебя? Что с Актом криминалистической экспертизы?

— Акт у меня. Макаров сам привез.

— И каков результат?

— Пусто, Михаил Яковлевич. Отпечатков убийцы на ноже нет. Или стер, или работал в перчатках. Похоже, готовился к своему злодейству.

— Понятно, — покачал головой полковник, — это наводит на мысль, что убийца не дилетант, а расчетливый и опасный субъект.

— И что из бывших зэков, раз встал на путь мести.

— Да, это несомненно. Надо думать дальше. Пока ни малейшей зацепки. А ведь не исключено, что он готовит второе убийство. Но кто его очередная жертва? Пока мы можем только догадываться, что фамилия намеченной жертвы начинается на букву Б. Но ведь может и опять на букву А?

— Возможно. Но, может, и на букву Б не окажется жертвы. Алфавит большой.

— В этой схеме зацепиться не за что, хотя я и выписал из уголовного дела фамилии всех потенциальных жертв. Человек двадцать пять набралось.

— Из дела Беса? — прищурился Логинов.

— Скажем так, из дела, которое рассматривал судья Алферов и по которому мне угрожал расправой Бес.

— Ты опять о Бесе?

— Это к слову. Будем считать, что убийца кто-то другой, но, я уверен, что он каким-то образом связан и с этим уголовным делом, и с самим покойничком Бесом. Знаешь, Станислав Геннадьевич, мне не дает покоя вот какая мысль. А что, если эту месть Бес поручил человеку, который ему проиграл в карты и который должен был освободиться?

— Толковая мысль, — хмыкнул следователь. — Эта версия имеет право на существование и проверку. Очень интересная мысль. Я думаю, в этом случае Бес рассуждал так: «Мне сидеть двадцать лет, а за это время многие намеченные жертвы по разным причинам рассосутся по России, поди их потом сыщи!»

— Вот именно, — кивнул Ярцев и, надев фуражку, поднялся. — Есть над чем подумать. Ладно, не буду тебе мешать. До свидания!

— Успехов тебе, полковник!

Выйдя из прокуратуры, Михаил Яковлевич поехал в управление.

В управлении его ждал сюрприз.

Поднявшись в свой кабинет, Ярцев повесил во встроенный шкаф плащ, положил на полку фуражку, причесался у зеркала и сел за рабочий стол.

Только он собрался покумекать над списком потенциальных жертв, как зазвонил телефон.

Сняв трубку с аппарата, он обронил в нее привычное:

— Полковник Ярцев. Слушаю вас.

В трубке раздался явно искаженный мужской голос. Так обычно говорят, когда во рту конфета или другой посторонний предмет.

— Полковник, а теперь твой номер восемь. Не забывай — я слежу за тобой. Постоянно. Готовься к загробной жизни. Закажи себе хороший дубовый гроб. Пока есть время. Очередь будет быстро двигаться. Ну, пока.

В трубке раздались прерывистые гудки.

Михаил Яковлевич медленно опустил трубку на аппарат и задумался.

Сказать, что начальник уголовного розыска города сильно перепугался после такого угрожающего звонка, было бы большим преувеличением. Каких только угроз полковник не наслушался за долгие годы работы в угрозыске по телефону, не начитался в подкинутых записках и присланных по почте письмах. Однако такой реальной угрозы до сих пор не было. И, честно признаться, у Ярцева остался на душе весьма неприятный осадок.

«Но почему восьмой? — спросил он себя, только сейчас осознав цифру восемь. — Неужели что-нибудь…»

Телефонный звонок прервал его мысль. Звонил дежурный по управлению капитан Крылов, сменивший майора Гусева.

— Товарищ полковник, только что позвонил подполковник Николаев, начальник Заельцовского отдела полиции. Он сообщил, что в ночном клубе «Пиковая дама» убит начальник охраны. Там есть один пикантный нюанс, поэтому подполковник и попросил доложить вам.

— Какой еще нюанс?

— Записка на убитом, адресованная вам.

— Мне?

— Да.

— Что в ней?

— Как сказал подполковник Николаев, в ней написано: «Привет полковнику Ярцеву из городского угрозыска!» И подпись: «Ленька Пантелеев». Может, вас это заинтересует?

— Да, капитан, это происшествие меня заинтересовало. Я немедленно еду в «Пиковую даму».

Надев плащ и фуражку, Ярцев нажал кнопку быстрого дозвона на мобильном телефоне.

— Майор, выдвигайтесь на обусловленную позицию к ночному клубу «Пиковая дама»! — приказал он. — Я сейчас еду в клуб. Ждите от меня звонка.

Зайдя в ночной клуб «Пиковая дама», Ярцев сразу же поймал себя на мысли, что в подобных заведениях, которые процветают исключительно за счет азарта, разврата и изощренного обмана клиентов, чувствует себя неуютно. С первой же минуты у него возникало жгучее желание поскорее покинуть эту клоаку и выйти на свежий воздух. Однако долг службы диктовал свое поведение, и полковник, будучи до мозга костей служакой в хорошем смысле слова, следовал своим правилам. Сторонний наблюдатель не смог бы заметить на его спокойном и строгом лице даже малейших признаков неуважения к собеседнику, но, напротив, отметил бы внимание и дипломатическую корректность.

В клуб подтягивалась совсем юная публика и люди средних лет. Они растекались по интересам. Кто в бильярдную комнату, кто катать тяжелые шары — это боулинг. Кто в зал, куда пускают только за дополнительную плату, — это казино.

Неожиданно раздался оглушительный грохот, словно рядом произошел сокрушительный обвал в горах. Но через минуту прекратился. Это немножко размялся оркестр. И был не горный обвал, а музыка. Обычная музыка ночного клуба. Под нее несколько позже будут дергаться ломкие фигуры пацанов и девчонок. Бум — живот вперед, бам — живот назад. И все. В правой руке — бокал с недопитым шампанским, в левой — дымящаяся сигарета. Облака табачного дыма будут разъедать глаза. Кто не захочет танцевать — сядет около стены и, разбросав руки в стороны, будет кайфовать, закатывать мутные глаза под лоб. Спиртным от парней и девчонок не будет пахнуть — это действие наркотиков. Вся эта оргия наркоманов начнется после полуночи. И что примечательно, схожая картина почти во всех ночных клубах. Читатель может сказать: «А куда смотрит наркополиция?» Наркополиция свое дело делает, но наркомания в настоящее время приобрела ужасающий масштаб, на фоне которого успех наркополицейских кажется весьма скромным.

Предъявив служебное удостоверение охраннику, Ярцев. попросил проводить его к директору клуба.

Здоровенный бугай с тремя-золотыми зубами в верхней челюсти только слегка скользнул ленивым взглядом по удостоверению полковника и равнодушно пробасил:

— Вам, наверное, на место убийства Бирюкова? Я провожу. Там еще подполковник из полиции.

— Хорошо, проводите к подполковнику, — согласился Ярцев. — К директору зайду позже.

Охранник молча пошел вперед, а Ярцев последовал за ним.

Вскоре они вошли в мужскую курилку, где подполковник Николаев, невысокий грузный мужчина с наметившейся сединой в черных волосах, беседовал на скамейке с молодым блондином в форме охранника.

Заметив полковника, Николаев поднялся, поздоровался за руку с Ярцевым и сказал охраннику:

— Спасибо, Валерий Викторович, я вас больше не задерживаю.

Когда охранник, попрощавшись, ушел, Ярцев пригласил жестом подполковника сесть и опустился на скамейку напротив.

— Павел Лукич, — сказал он, — вам не кажется, что в этом ночном клубе как будто ничего и не произошло? Во всяком случае, как я заметил, обслуживающий персонал именно так себя и ведет.

— А что вы хотите, Михаил Яковлевич, — вздохнул подполковник. — Ночной клуб. Сюда приходят зарабатывать деньги, и личная трагедия одного остальных нисколько не волнует. Был человек — и нет человека. На его место примут другого. Желающих много. Новое время диктует новые нравы. Горько все это видеть. А жаль Бирюкова Антона. Двое детей остались без отца. Я ведь его хорошо знал. Антон у меня работал, в уголовном розыске. До капитана дослужился. Затем перешел в Центральный райотдел. Там ему квартиру пообещали, но так и не дали. После этого он уволился из органов и поступил в этот ночной клуб в охрану. Как-то при встрече Антон похвалился, что в ночном клубе за день получает больше, чем в милиции за целый месяц. Я его не осуждаю. А что осуждать? Каждый человек имеет право выбора. Жаль, конечно, мужика. Но что поделаешь. Такая, видно, у него судьба. А судьбу, говорят, на телеге не объедешь.

— Это верно, — согласился Ярцев и произнес: — Что-то быстро оперативная группа покинула место происшествия.

— Да здесь, собственно, и делать-то нечего было. Полагаю, что мотив этого убийства — месть.

— Кому? Бывшему работнику милиции или охраннику?

— Конечно, бывшему оперу. Мало ли сотрудники милиции в прошлое время нажили врагов за время своей опасной и неблагодарной работы.

— Как это все произошло?

— Картина выяснилась такая: охранник Валерий зашел в туалет и увидел своего начальника охраны, то есть Антона Бирюкова, лежащим на полу навзничь с огнестрельной раной во лбу. Кабинка возле него была открыта, и окошко над кабинкой распахнуто. В это окошко вполне мог пролезть взрослый человек. Правда, не такой толстой комплекции, как я, да и не вы с вашим атлетическим сложением. Врач констатировал смерть пострадавшего, эксперт-криминалист сделал необходимые снимки, снял на дактилоскопическую пленку отпечатки пальцев на ручке двери, поискал отпечатки на раме окошка, но не нашел. На том все и закончилось. Труп упаковали в пластиковый стандартный пакет и отправили в морг для проведения судебно-медицинской экспертизы. Да, выстрела никто не слышал. Похоже, убийца стрелял из пистолета с глушителем. Свидетелей, кроме охранника Валерия, обнаружившего труп, не оказалось.

— Гильзу не нашли?

— Нет. Наверное, преступник подобрал ее. Вас, Михаил Яковлевич, я побеспокоил только потому, что убийца записку оставил на ваше имя. Вот.

Подполковник подал клочок картона, на котором знакомым Михаилу Яковлевичу корявым почерком, карандашом было написано: «Привет палковнику Ярцеву из гарадского угрозыска!» Подпись: «Ленька Понтелеев».

— Это уже вторая «визитка» от убийцы за подписью «Ленька Понтелеев» на мое имя, — раздумчиво проговорил полковник. — Первая была возле трупа судьи Алферова.

— Во-о-н оно что! — присвистнул Николаев. — Значит, этот мерзавец имеет какие-то претензии к вам лично или просто издевается над всем уголовным розыском города.

— Думаю, и то и другое, — ответил задумчиво Ярцев и отчетливо вспомнил, что в списке потенциальных жертв, который он составлял по уголовному делу в архиве, была и фамилия капитана милиции Бирюкова Антона Афанасьевича. Вот тебе и буква Б. Получается, что преступная схема работает. Чтобы она перестала работать, нужно действовать на опережение.

— Павел Лукич, мне бы хотелось осмотреть само место преступления, — сказал полковник и поднялся.

— Пожалуйста. От входа направо, последняя кабинка.

И они отправились в туалет. В ночном клубе никому до них не было дела.

Туалет ночного клуба, надо признать, выглядел идеально. На полу черный кафель с бронзовыми прожилками между плиток, по стенам морские солнечные пейзажи из кафеля — ныряющие дельфины, экзотические рыбки, медузы, пальмы на островках. С зеркального потолка разливают яркий свет две люстры из цветного богемского стекла, сантехника цвета морской волны, ручки на кабинках и краны у раковин — с полосками позолоты. Зеркала, зеркала… Все это великолепие обволакивал тончайший аромат французской туалетной воды.

— В таком туалете жить можно, — покачал головой подполковник Николаев.

— И все это за счет обманутых клиентов, — отозвался Ярцев, направляясь к последней из восьми кабинок.

Николаев показал на пол возле кабинки.

— Вот здесь Бирюков и лежал. В общем, смотреть здесь нечего. Была лужица крови под головой, но пол уже замыли.

Ярцев кивнул и вынул из кармана складную лупу.

— Посмотрим в кабинке.

Зашли в просторную кабинку — чистота, воздух свежий, словно в весеннем лесу. Это, видимо, от автоматических дезодорантов. Окошко над кабинкой закрыто.

— Кто закрыл окошко? — спросил полковник.

— Техничка, когда замывала пол.

— Вы ее допрашивали?

— Как и многих. Но ответ один. Словно сговорились. «Я ничего не знаю, никакого подозрительного человека возле туалета не видела». В общем, никто из персонала не хочет иметь никаких отношений с полицией.

— Выходит, в клуб может пройти человек с оружием?

— Получается так. Я хотел задать этот вопрос директору клуба. Но его еще нет.

— Вы ее знаете?

— Кого — ее?

— Директора клуба.

— Она — женщина? Нет, не знаком.

— Да, женщина. Изольда Хасановна Хабибулина. Из современных леди, крутых. Мне приходилось иметь с ней дело. За ее плечами две ходки на зону. Талантливая мошенница.

— Ничего себе! — покачал головой Николаев. — Можно себе представить, какие моральные принципы она прививает персоналу родного коллектива.

— А чего удивляетесь, коллега, сколько сейчас в депутатах ранее судимых субъектов, а тут всего лишь ночной клуб. — Ярцев не стал распространяться, что к этому клубу у него особый интерес. Совсем недавно он напал на героиновый след, который тянулся к «Пиковой даме». Но след был очень слабый и требовал тщательной проверки. Тут важно было не вспугнуть наркомафию, чтобы выявить весь наркотрафик.

Раскрыв складную лупу, Михаил Яковлевич стал тщательно рассматривать через нее дверную ручку, унитаз, бачок, стены. Открыл окошко. Подтянулся. Чтобы удержаться в нем, пришлось упереться в противоположные стены ногами. Долго и внимательно рассматривал раму через лупу. Придя к каким-то выводам, он спустился на пол, наморщил лоб, потер в задумчивости подбородок и осведомился у наблюдавшего за ним подполковника:

— Павел Лукич, техничка протирала здесь стены после происшествия? Когда замывала кровь на полу.

— Нет, — решительно произнес Николаев. — Пол вымыла, и все.

— А вы в тот момент никуда не отлучались?

— Нет.

— Может, кто другой заходил с тряпкой в эту кабинку?

— Исключено. Я никого не подпускал.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А теперь посмотрите сюда. — И Ярцев показал лупой на четкий след от своего ботинка на кафельной плитке стены. — Чтобы вылезти отсюда через окошко, нужно упереться в стену ногой, после чего на кафеле остается след. В этом мы сейчас с вами убедились. Однако, как мы теперь знаем, после убийства стены были чистыми. О чем это говорит? Думаю, о том, что убийца через окошко вообще не лазил. Ни сюда, ни обратно. Поэтому и эксперт-криминалист, как вы говорили, следов на раме не обнаружил.

— Вы хотите сказать, что преступник зашел в туалет из помещения клуба и тем же путем вышел?

— Теперь я в этом уверен. А в туалете им была сделана инсценировка — распахнуты дверь и окошко. В этой ситуации меня настораживает то, что убийца чувствовал себя довольно непринужденно. Это очень странно. Удивляет и то, что в туалете во время убийства будто бы никого не было, хотя поверить в это весьма трудно.

— А может, кто и был, но скрывает эхо от полиции, — высказал свое предположение Николаев.

— И я так полагаю. Похоже, здесь всем приказано держать язык за зубами при любой неблагоприятной для клуба ситуации.

— Круговая порука?

— Я в этом убежден. И на сотрудника полиции здесь смотрят как на человека самого низкого сословия, с которым даже разговаривать не хотят, не то что делиться с ним сокровенными мыслями и тайнами. Тут все отношения, как мы уже говорили, построены на деньгах.

Попрощавшись с подполковником, Ярцев поднялся по мягкой ковровой дорожке на второй этаж и остановился перед дверью с витражом на восточные мотивы. Это был кабинет хозяйки клуба Изольды Хасановны. Полковник уже бывал в этом шикарном кабинете, около года тому назад. Сегодня он преследовал определенную оперативную цель. Повод подвернулся кстати.

Коротко постучав в дверь, Михаил Яковлевич чуть выждал и потянул за позолоченную ручку с изображением головы льва.

Навстречу ему уже шла темноволосая, с короткой стрижкой, смуглая восточная красавица (без преувеличения). Чуть выше среднего роста, с точеной фигуркой и выразительными миндалевидными глазами. Одета она была в облегающее фигурку бордовое с искоркой вечернее платье с укороченным рукавом и в тон платью туфли на тончайшей шпильке. Излишне смелое декольте украшала золотая цепочка с рубиновой подвеской в форме вытянутой слезы. В ушах небольшие серьги-гвоздики — рубиновые росинки. А вот на мизинце левой руки красовался перстень с крупным рубином, примерно карат на двенадцать. Он так и бросал кровавые лучики во все стороны, будто внутри него горела миниатюрная электрическая лампочка. Словом, к Ярцеву по мягкому роскошному ковру беззвучно, с улыбкой на пухлых призывных губах подходила Шахерезада. Но звали ее — Изольда Хасановна Хабибулина. Кто бы мог подумать, что эта изящная тридцатилетняя красавица, от которой глаз невозможно отвести, дважды отбывала срок в местах отдаленных и строгих за мошенничество в крупных размерах. Но так как Изольда была умная и хитрая, то вела себя на зоне прилично и выходила на свободу досрочно. Упомянули мы о Шахерезаде не случайно. Шахерезада — это было зэковское погоняло Изольды. Вот так. Не редко внутреннее содержание человека не соответствует его внешнему облику.

— Какие люди навестили мою скромную персону! — широко улыбнулась Изольда, выказав ровные белоснежные зубки, и протянула полковнику нежную ладонь. — Рада, очень рада вас видеть, Михаил Яковлевич.

— Здравствуйте, Изольда Хасановна, — улыбнулся в ответ Ярцев, осторожно пожимая протянутую ладонь. — Мне тоже приятно вас видеть. Около года не виделись. Все не было повода зайти.

— Повода или причины, полковник? — лукаво рассмеялась Изольда. — Это разные вещи. Не так ли?

— Вы, как всегда, правы и с каждым днем становитесь все прекраснее. Право же, я даже свои вопросы забыл, как только вас увидел. Вы просто чаровница. Мгновенно берете в плен мужчину. Не знаю, может ли кто перед вами устоять!

— А вы, полковник? По-моему, вас никакими чарами не возьмешь.

— Я что, я — полицейский. Себя я не имел в виду.

— Однако я, Михаил Яковлевич, не заслуживаю столь лестных комплиментов, — продолжала улыбаться Изольда. — Вы их говорите чисто из приличия, а не от души.

— Отнюдь. Позвольте с вами не согласиться.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

— Благодарю.

Ярцев опустился в роскошное, из мягкой светлой ткани кресло возле стола, и ему показалось, что он сел на белое пушистое облако. Хозяйка клуба села на край такого же кресла напротив и предложила:

— Коньяк, кофе?

— Спасибо, спиртное на службе не пью, но от кофе не откажусь.

— Одну минуточку, — проворковала Изольда и порхнула к столу. Того момента, когда она оказалась к гостю спиной, полковнику оказалось достаточно, чтобы прилепить под столешницей крохотный радиочип.

Между тем Изольда приказала кому-то по телефону принести в кабинет два кофе и вернулась на прежнее место.

— Нетрудно догадаться, по какому поводу вы нанесли мне столь приятный визит, — с легкой искусственно-завлекающей улыбкой вымолвила она. Но тут же улыбка с ее лица улетучилась, и она уже более грустным тоном продолжила: — Очень жаль Антона Афанасьевича. Большая потеря для клуба и семьи. Семье мы, конечно, окажем материальную помощь. Бирюков был очень хорошим начальником охраны. И кому он помешал?

— Да, вы угадали, Изольда Хасановна, именно по этому делу я к вам и зашел попутно. Действительно, кому Антон Бирюков помешал? Какое-то странное убийство.

Изольда уже не улыбалась, хотя сохраняла приветливое выражение лица. Она внутренне сосредоточилась. Она хорошо понимала, кто перед ней сидит и что неосторожное слово с ее стороны может обернуться для нее большими проблемами.

— А вы, я вижу, свой прекрасный перстень носите по-прежнему на мизинце, — вымолвил Ярцев. — Это означает, что ваше сердце свободно, но к вступлению в брак вы пока не готовы. Почему? Ведь у любой женщины заветная мечта — выйти замуж, завести детей, жить своей семьей. Природой так заведено.

— Замужество не для меня, полковник. Не гожусь я для семейной жизни. У меня характер не женский, а мужской. Ни с каким мужчиной не уживусь. Судьба, видно, у меня такая — прожить до старости одинокой волчицей. Если, конечно, доживу до старости.

— Ну, зачем так мрачно. Если такая красавица будет впадать в глубокий пессимизм, то что остается некрасивым?

— А я, полковник, стала все больше сознавать, что не в красоте счастье и не в богатстве.

— А в чем же?

— В душевном спокойствии.

— Тут я с вами полностью согласен. Извините, что случайно затронул неприятную для вас тему.

— Ничего. Проехали.

После легкого стука в дверь вошел молодой стройный официант. Он катил перед собой тележку, на которой дымились две чашки с кофе, чудесный аромат тут же распространился на весь кабинет.

— Кофе, Изольда Хасановна, — учтиво вымолвил он, слегка склонив кудрявую голову.

— Спасибо, можешь идти! — обронила хозяйка, чуть-чуть повернув голову в сторону официанта.

Когда официант бесшумно вышел, прикрыв за собой дверь, Изольда указала взглядом на кофе и предложила:

— Прошу, полковник. Черный, крепкий и без сахара. Такой, какой вы любите.

— Благодарю! — улыбнулся Ярцев и взял чашку с ароматным напитком. — Однако, Изольда Хасановна, у вас удивительная память. Вы запомнили, какой я люблю кофе. Спасибо!

— На здоровье!

Изрльда отпила из своей чашки маленький глоточек, поставила чашку на прежнее место и, пристально посмотрев в лицо полковнику, спросила:

— Михаил Яковлевич, а с каких это пор на рядовое убийство выезжает сам начальник уголовного розыска города? Что, у вас более серьезных дел нет? Или нет помощников? Я понимаю, когда убили судью Алферова, — другое дело. А просто охранника, пусть даже он был начальником охраны… Таких убийств сейчас, к сожалению, немало.

— Откуда вы знаете, что я был на месте убийства судьи?

— Обижаете детским вопросом, господин полковник. Сарафанное радио. О том убийстве весь город говорит.

— Да, сарафанное радио — могучий источник информации. А вы, случайно, не слышали по этому радио, кто убил судью?

— Я законопослушный предприниматель, господин полковник. Если бы узнала — тут же бы, без промедления, позвонила вам.

— Я в этом не сомневаюсь, Изольда Хасановна. Вы, может быть, думаете, что я лично преследую какую-нибудь определенную цель, раз приехал сам, а не прислал рядовых оперативных работников?

— У меня на этот счет закралось некоторое подозрение, — заставила себя улыбнуться Изольда. — Уверяю вас, я соблюдаю законы и вовремя плачу налоги. Меня не в чем подозревать, господин полковник. Неделю назад у меня была налоговая проверка. Никаких замечаний. Можете посмотреть документы.

— Я вас ни в чем не подозреваю, уважаемая Изольда Хасановна. А налоги не по моей части, — улыбнулся в ответ Ярцев и пригубил кофе. — Я бы сам и не приехал, если бы меня не пригласили.

— Вас пригласили?! — похоже, искренне удивилась Изольда.

— Да, пригласили.

— Кто же, если не секрет?

— Никакого от вас секрета. Ленька Пантелеев пригласил.

— Ленька Пантелеев? — На этот раз по лицу хозяйки клуба промелькнула тревожная тень. — Кто такой?

— Как, вы не знаете, кто такой Ленька Пантелеев?

— Нет. Просветите, пожалуйста.

— Это очень странно.

— Что тут странного? Разве я могу быть знакома со всеми людьми нашего огромного города?

— Странно то, что в вашем клубе убивают начальника охраны, убийца оставляет дерзкую записку на мое имя и вы об этом не знаете. Создается впечатление, словно убили не начальника охраны, а раздавили ботинком таракана, и никто этого не заметил.

По лицу Изольды было заметно, что она несколько растерялась. Чтобы как-то скрыть свою растерянность, она принялась мелкими глоточками отпивать кофе.

— Тут я виновата, — вздохнула красавица и кончиками пальцев поправила возле уха волосы, хотя в этом не было надобности. — Я сегодня немного задержалась, и эта страшная трагедия произошла в мое отсутствие. Надеюсь, вы не будете меня допрашивать по поводу того, где я задержалась. У женщин бывают свои секреты.

— Помилуйте; какой допрос, — обронил Ярцев. — Я — ваш гость. Наверное, я вас утомил своими неприятными разговорами?

— Что вы, полковник! Еще кофе?

— Спасибо, достаточно. У вас просто восхитительный кофе. Смогу ли я угостить вас таким же замечательным напитком, если вы зайдете ко мне в гости?

— Вы имеете в виду полицию, господин полковник?

— Разумеется. Домой я бы не рискнул пригласить такую красавицу. Во-первых, я рисковал бы получить отказ, а во-вторых, в случае вашего согласия это могло бы привести к распаду моей семьи. А мне бы этого не хотелось.

— Опасный вы человек, полковник, — намеренно вздохнула Изольда и поставила пустую чашку из-под кофе на тележку. — Мне думается, вы большой соблазнитель женских сердец, только не хотите в этом признаться. Однако лучше уж вы заходите сюда в гости, чем мне идти в вашу полицию.

— В вашу? А может, полиция наша, народная?

— Не ловите на слове, Михаил Яковлевич. Я оговорилась.

— Да шучу я, Изольда Хасановна. Мне просто приятно с вами беседовать. Молодость вспоминается. Извините за неуместную философию. Вот записка убийцы, которую он адресовал мне.

Ярцев протянул кусочек картона, на котором, как известно, было написано: «Привет полковнику Ярцеву из городского угрозыска!» И подпись: «Ленька Понтелеев».

Изольда взяла картонку, медленно прочла и, возвращая ее, с возмущением вымолвила:

— Негодяй! Как только земля таких уродов держит?!

— Изольда Хасановна, может, Антону Бирюкову кто угрожал? Он кого-нибудь опасался?

— Нет, ничего в этом роде не припоминаю. Не замечала, чтобы он кого-то боялся или опасался. Антон был довольно смелым человеком. И общительным. В охране его уважали. Однако следует признать, что охрана допускала в своей работе небрежность.

— Вы имеете в виду тот факт, что в клуб посетители могли пронести оружие?

— Именно это. Признаю, что это наше упущение. Тут мы поправим. Но преступник может найти и другой вход в клуб. Как сегодня — через окно в туалете. Не ставить же на всех окнах решетки. У нас ведь не тюрьма.

— Но сегодня убийца не проникал в клуб через окошко в туалете. Он зашел в туалет из помещения клуба и вышел тем же путем.

Изольда пристально посмотрела на Ярцева.

— Откуда вам это известно?

— Можете мне верить, это так.

— Какой ужас! — покачала головой Шахерезада. — Убийца прошел среди охранников, и они его не вычислили. Позор! Ну, я им устрою взбучку. Лишу премии за этот месяц.

— Думаю, мне пора и честь знать, — поднялся полковник. — Утомил я вас неприятными разговорами. Спасибо за кофе и за терпение. Кстати, а кого вы намерены поставить начальником охраны вместо Бирюкова?

Изольда поднялась со своего кресла, изобразила на лице серьезную задумчивость, поразмышляла про себя, давая понять полковнику полиции, что она к этому вопросу относится с исключительной ответственностью, и только потом вымолвила:

— Полагаю, что на эту непростую должность больше всего подходит Глеб Сорокин. Бывший спецназовец. В Чечне воевал. Орден имеет. Был контужен. Но парень крепкий. Среди товарищей пользуется авторитетом.

— Это не тот, у которого три золотых зуба и басовитый голос? — предположил Ярцев.

— Он самый. Как он вам?

— Впечатляет. Крепкий парняга. Ну, до свидания! Хорошо бы нам, Изольда Хасановна, больше не встречаться по таким скорбным событиям.

— До свидания, Михаил Яковлевич! Надеюсь, что такой печальной причины больше не будет. Заходите просто так. Коньячком коллекционным угостим за счет заведения. В рулетку сыграете. Может, повезет.

— Спасибо за приглашение. Я каждый день играю в рулетку. Только со смертью.

— Это очень опасная игра, полковник. Какой вам прок от этой игры? Сплошной адреналин и только. Бросайте вы эту неблагодарную работу. Советую от души. Хотите, я возьму вас на работу к себе?

— Любопытно. Кем же?

— Управляющим казино.

— И сколько же я буду получать на столь хлебном месте?

— А это пока секрет, военная тайна, — кокетливо улыбнулась Изольда. — Не пожалеете.

— Стоит подумать, — улыбнулся Ярцев.

— Подумайте, Михаил Яковлевич, — с прежней улыбкой проворковала Изольда и нежными пальчиками убрала пушинку с плаща полковника. — Не упустите шанс.

— До свидания.

— Успехов вам, господин полковник.

Изольда проводила Ярцева до порога кабинета, и они пожали друг другу руки с доброжелательными улыбками.

Когда полковник вышел и за ним закрылась дверь, то выражение лица хозяйки «Пиковой дамы» резко переменилось. Оно стало жестким, в глазах появился стальной блеск, а с ее недавно нежных призывных губ, теперь зло поджатых, сорвались две фразы, полные ненависти и презрения:

— Напрасно нюхаешь, мент поганый. Ничего тебе здесь не обломится.

Шахерезада была не только талантливой мошенницей, но и весьма одаренной актрисой.

Глубоко выдохнув, она направилась к телефону внутренней связи, чтобы вызвать для серьезного разговора Глеба Сорокина.

С удовольствием покинув ночной клуб, Михаил Яковлевич. сел в свою «Волгу» и приказал водителю ехать не спеша в сторону горбольницы.

— Посмотри внимательно, сержант, в зеркало заднего вида — нет ли за нами хвоста. У тебя на авто наметанный глаз.

— Что, за нами следят, товарищ полковник? — удивился сержант.

— Не исключено. Серьезная игра пошла, Сергей.

— Хвоста нет, товарищ полковник.

— Уверен?

— Отвечаю.

— Тогда возвращаемся назад, но только дворами.

Метров за двести от «Пиковой дамы» «Волга» остановилась. Полковник вышел из машины и отпустил ее.

Оставшись один в малолюдном дворике, Ярцев вынул сотовый телефон и нажал на кнопку быстрого дозвона.

— Лев Семеныч, это Ярцев. Вы на месте? Уже идет разговор? Это хорошо. Я сейчас подойду.

Выключив телефон, Михаил Яковлевич прошел между домами метров сто и свернул к бетонному электрическому РУ (распределительному устройству). Возле него стояла спецмашина с высоким закрытым кузовом — будкой, на бортах которой было написано: «Техническая помощь». За рулем скучал белобрысый крепыш лет двадцати пяти в синем комбинезоне с надписью «Энергосети». Полковник слегка кивнул ему и прошел к задней (торцевой) дверце будки. Убедившись, что поблизости никого нет, он негромко постучал в дверь условным сигналом. Его тут же впустили и закрыли за ним дверь.

В машине были двое сотрудников полиции — в форме майора (Лев Семенович Родионов) и в форме старшего лейтенанта (Алексей Кузнецов), два невысоких, но крепких дубочка. Они сидели за пишущим приемником-передатчиком. На голове майора были наушники. Старший лейтенант держал свои наушники перед собой и прислушивался к ним.

Когда Ярцев подсел к аппарату, Родионов, сняв наушники, доложил:

— Сейчас пауза, товарищ полковник. Но до этого был интересный разговор. Изольда пригласила к себе какого-то Глеба и устроила ему выволочку за то, что охрана пропускает в клуб клиентов с оружием. Потребовала, чтобы впредь была тщательная проверка. Сказала, что ей в клубе не нужны кровавые происшествия, на которые слетаются менты, как коршуны. Особенно такие опасные, как полковник Ярцев, у которого нюх как у хорошей собаки. Потом спросила — слышал ли он что-нибудь о новоявленном Леньке Пантелееве. Глеб ответил, что такого не знает и сегодня впервые о таком услышал в клубе. Изольда поручила ему поспрашивать о Леньке Пантелееве у друзей в криминальной среде. После этого она сменила гнев на милость и объявила Глебу, что с сегодняшнего дня назначает его на должность начальника охраны и надеется, что в клубе будет железный порядок. Глеб обещал. Он был очень рад новому назначению и благодарил свою хозяйку. Изольда отпустила его. После этого началось более интересное. Она куда-то позвонила и попросила зайти к ней какого-то Фартового. Думается, что это кличка. Буквально через минуту к ней зашел мужчина с сиплым голосом. Помните фильм «Оптимистическая трагедия»? Такой голос был у Сифилитика, которого играл Санаев. Кстати, мой любимый артист. Так вот, этот мужик с сиплым голосом поздоровался с Изольдой как равный и сказал, что кум сердится в связи с тем, что она срывает график поставки героина. На что Изольда ответила буквально вот что: «Передай, Фартовый, куму, что товар будет через двое суток. Полный заказ. Пусть не нервничает и готовит бабло. Но на пятнадцать процентов больше. Объясни, что время трудное наступило, чекисты и менты в затылок дышат, накладные расходы возросли. Пусть не дергается. Наша дружба взаимовыгодная. Он хорошо имеет от нас за свои фальшивые дензнаки». Фартовый в ответ просипел, что кум расстроится, но согласится. После этого Изольда сказала, что разговор не окончен и пусть он, Фартовый, зайдет к ней минут через пятнадцать. Ей нужно отлучиться. Оба вышли. Слышен был стук двери. Прошло десять минут. Пока тихо.

— Я ждал интересной информации, — вымолвил полковник, — но что она будет настолько интересной и важной — и представить не мог. Значит, мой агент не ошибся, предположив, что героиновая ниточка протянулась из «Пиковой дамы» до одной из зон в Кемерово. Но пока нам неизвестно, какая это зона. Ничего, узнаем.

— Михаил Яковлевич, а слово «кум» рам ничего не сказало?

— Если рассуждать просто, то, как известно, кум — это на зоне заместитель начальника колонии по режиму. Неужели человек, занимающий такую ответственную должность в колонии, увлекся криминальным бизнесом? И весьма серьезным — наркота, фальшивые деньги. Однако, майор, преждевременно грешить на заместителя начальника колонии по режиму. Такая кличка может быть и у человека, никакого отношения к зоне не имеющего. Интересно, кто такой Фартовый? Пока нам ясно только одно: он посредник между каким-то кумом и Изольдой.

Родионов вдруг подал рукой знак, призывающий к вниманию, и кивнул на наушники. Ярцев поспешил надеть наушники старшего лейтенанта.

Послышался сердитый голос Изольды:

— Познакомься, Фартовый, это мой брат Муслим. Он большой человек. Контролирует, наркотрафик из Афганистана через Узбекистан, Киргизию, Алтай и Сибирь, до самого Питера. Кроме того, под его руководством сбыт ваших фальшивых баксов. Такого человека обижать нельзя. Это может плохо закончиться для обидчиков.

— Очень приятно познакомиться, Муслим, — просипел Фартовый. — У тебя ко мне претензии?

— Вы здорово меня оскорбили, — раздался высокий голос с «кавказским» акцентом. — Не знаю, ты лично или твой кум. Я готов принять это за ошибку и простить, но вместе с тем и предупредить. Второй раз не прощу.

— Но в чем дело, уважаемый? Чем мы могли тебя обидеть?

— Вы нечестно рассчитались за предыдущую партию качественного товара. Среди бабла подсунули сто штук фальшивых американских долларов. Дело не в сумме, а в самом факте. Я вам доверял, а вы решили меня развести. Что скажешь в оправдание?

— Клянусь, я не в курсе, — просипел Фартовый. — Может, кум в спешке перепутал. С кем не бывает. Но я уверен, что это произошло случайно, а не преднамеренно. Приношу извинения от имени кума. Мы исправим эту ошибку с процентами. С большими процентами.

— Это само собой, — продолжил, смягчаясь, Муслим. — Иначе и не может быть. Запомните, что я не из лохов и сразу понял, что вы меня проверяете, отличу я фальшивки от настоящих бабок или нет. Признаю, фальшивые знаки высокого качества. Но я на них собаку съел. Со мной такие шутки не пройдут. Так и передай своему куму. Заплатите за подлянку штраф пятьдесят процентов от всей суммы, а не только от суммы фальшивок. И чтобы подобного не повторилось. Иначе останетесь без поставщика и потеряете намного больше. Ты меня понял?

— Понял, Муслим, извини еще раз за ошибку. Я все передам куму.

— Когда передашь? — послышался голос Изольды.

— Сегодня же. Через час уеду на поезде. До Кемерово всего четыре часа. Завтра вернусь в Новосибирск.

— Завтра порошка еще не будет, — заметил Мусликг более спокойным голосом.

— У меня тут свои, личные дела, — ответил сиплый голос.

— Твой дела нас не касаются, — заметил Муслим. — А за порошком подгребай к сестре послезавтра, к часу ночи. И с наличностью чтобы был полный ажур. Проверю на месте.

— Все будет сделано в лучшем виде, Муслим, — ответил сиплый голос.

— Лады. Обоим — пока. Не провожай, сестренка. Я побежал. Надо еще кое-кого предупредить о грядущем товаре.

— А ты не суетись, брат. Позвони.

— Нет, сестренка. Телефонам я не доверяю. Случается, что их прослушивают. Даже мобильные.

— До свидания, брат, — сказала Изольда.

Тихо хлопнула дверь.

— Ну, я тоже поканал, — просипел Фартовый.

— Иди, я тебя не задерживаю. И хорошенько запомни, что сказал Муслим. Привет куму.

— Передам. Покеда, Изольда Хасановна.

Хозяйка клуба ничего не ответила. Слегка хлопнула дверь, щелкнул выключатель, еще раз хлопнула дверь, и послышался металлический звук — по-видимому, от поворота ключа в дверном замке. Все смолкло.

— Похоже, на сегодня концерт окончен, — улыбнулся майор, снимая наушники. — Вот это информация!

— А я думаю, что концерт нужно продолжить, — задумчиво проговорил Ярцев, стягивая с головы наушники. Повернувшись к старшему лейтенанту, он обнял его за плечи. — Алексей, неплохо бы проследить за этим Фартовым. Задача — на какую зону в Кемерово он пойдет. Как мы слышали, поезд отправляется примерно через час. Успеешь переодеться в цивильное. Сможешь вычислить среди пассажиров человека с сиплым голосом? Это не просто. Хорошо бы тебе у кассы вперед его оказаться. Жаль, что у нас нет других примет этого Фартового.

— Как нет? Есть, товарищ полковник. А морда его уголовная. Понятно, что он из бывших зэков. А бывшего зэка видно и по повадкам, и по физиономии. Разрешите выполнять?

— Мобильный телефон при тебе?

— Да.

— Заряжен?

— Как всегда.

— Если что, звони. Удачи тебе, Алексей! Ни пуха, ни пера!

— К черту.

После того как старший лейтенант покинул спецмашину, Михаил Яковлевич сказал майору:

— Лев Семеныч, нужно установить плотное наблюдение за «Пиковой дамой», прослушивать и записывать все разговоры, которые будут происходить в кабинете Изольды. Основания у нас теперь имеются очень веские. И группу захвата держи наготове. Ожидается крупный улов.

— Будет исполнено, товарищ полковник. Не сорвутся. Мы ведь тоже не лыком шиты и не из начинающих рыбаков.

— Я в этом уверен. Вызывай дежурную смену и отдыхай. На сегодня хватит. Тебя внук, поди, заждался. Сколько ему?

— Валерке-то? — улыбнулся Родионов. — Да уже третий годик пошел. Такой шалун, спасу нет. Что-нибудь да выкинет. Вчера стащил со стола скатерть. Ваза вдребезги, а он в слезы. Я его еле успокоил.

— Дети — это замечательно, — улыбнулся Михаил Яковлевич и не сдержал невольного вздоха.

Майор промолчал, не стал сыпать полковнику соль на рану. Он знал, что Михаил Яковлевич любит детей, а внуков у него до сих пор нет. Одна-единственная дочь Люба живет с мужем в Москве, но детей Бог им пока не дал.

Направляясь к двери, полковник обронил:

— Я в управление. Есть над чем покумекать. Надо работать на опережение.

Открыв дверь, Ярцев обернулся и добавил:

— Спецмашину на одном месте не держи. Вокруг «Пиковой дамы» много дворов.

Доехав до управления полиции на троллейбусе, Ярцев поднялся в свой кабинет, повесил плащ в шкаф, фуражку положил на полку и сел за стол. Задумался. А подумать было о чем. Два убийства, две «визитки» от убийцы, выдававшего себя за Леньку Пантелеева. Кто он, этот обнаглевший киллер, бросивший вызов городскому уголовному розыску?

Полковник вынул записную книжку с потенциальными жертвами. Похоже, алфавитная схема убийств подтверждалась. Что же вытанцовывается, если следовать этой схеме? На букву «б» фамилий, кроме Бирюкова, среди предполагаемых жертв больше нет. Так, теперь на букву «в». На эту букву ни одной фамилии. А вот на букву «г» сразу две: Глушков Алексей Давыдович и Говорухина Агнесса Павловна. Глушков — бывший помощник прокурора Центрального района, выступавший в. суде обвинителем, в настоящее время работает адвокатом, Говорухина — соседка напротив квартиры Баранова (Беса), была в суде главным свидетелем обвинения. Похоже, этим людям в данное время грозит смертельная опасность в первую очередь.

Полковник снял трубку телефона и набрал номер своего заместителя, майора Пряхина. Ярцев знал, что Анатолий Григорьевич раньше восьми вечера с работы не уходит. А сейчас было без четверти семь.

В трубке тотчас раздался энергичный баритон.

— Майор Пряхин. Слушаю вас.

— Здравствуй, Анатолий Григорьевич! Сегодня мы с тобой еще не виделись.

— Здравствуй, Михаил Яковлевич! Ничего удивительного. Я тоже весь день в бегах.

— Зайди.

— Иду.

Через минуту, предварительно постучав в дверь, в кабинет вошел довольно рослый, крепкого сложения брюнет с косым шрамом на лбу. Выпуклый, с лиловым оттенком рубец был совсем некстати на красивом мужественном лице. Этот шрам появился более пяти лет тому назад. Брали тогда воровскую малину на Затулинке. Вор в законе, Чалый, метил финкой в висок старшему лейтенанту Пряхину, но промазал, так как по его руке успел ударить майор Ярцев. Опера не любили о таких происшествиях вспоминать. Зачем ворошить прошлое, если это повседневная полицейская работа.

— Присаживайся, Анатолий Григорьевич, — предложил Ярцев. — Есть серьезная работа.

Майор сел на жесткое кресло к приставному столику и бросил в рот леденец.

— Отвыкаешь от папирос? — улыбнулся Ярцев. — Сколько держишься?

— Второй месяц пошел.

— Тянет закурить?

— Есть немного. Думаю, выдержу.

— Выдержишь, раз решил бросить.

— Ты сколько мучился, когда бросил?

— Месяца три сильно страдал. Но вот уже пятнадцать лет, как в рот не беру.

— Разговор будет о новоявленном Леньке Пантелееве?

— О нем. На сегодняшний день мы имеем вот какие исходные данные.

И Михаил Яковлевич подробно ознакомил своего заместителя со всей информацией, какой располагал на данный момент.

— «Пиковая дама», — покачал головой Пряхин. — Кто бы мог подумать, что там такой гадюшник! И наркота, и фальшивые деньги. Ведь на одном казино клуб зарабатывает сумасшедшие деньги, однако все мало. Вот уж действительно, для погрязших в разврате и наживе людей не существует никакого предела. Сам дьявол вселяется в их черные души.

— Вот эта безграничная жадность к наживе в конце концов их и губит, — кивнул Ярцев. — С дурью и фальшивками мы разберемся. А первоочередная наша задача — обезопасить людей от киллера, присвоившего себе кличку петербуржского бандита времен НЭПа Леньки Пантелеева, и взять его. С поличным и, желательно, живым. Полагаю, что он придет к очередной своей жертве с заготовленной «визиткой». По адресу Глушкова и Говорухиной необходимо сейчас же сделать засады из опытных оперативников. По два человека. Переговоры с Глушковым и Говорухиной возьми на себя. Успокой, чтобы люди не волновались.

Проводив своего заместителя взглядом до дверей, Михаил Яковлевич механически посмотрел на настольный перекидной календарь — 13 октября. И тут он вспомнил, что это вчерашнее несчастливое число и пятница. А сегодня 14, суббота.

Перевернул листок и ужасно расстроился. На этом листке было написано: «День рождения Машеньки! На работе не задерживаться». Он сокрушенно покачал головой. «Доработался. Даже позвонить домой не соизволил за день. Тем более что и утром ушел из дому потихоньку, не разбудив жену и не поздравив ее. Забыть о таком дорогом ему светлом дне! Свинья, да и только! Скорее, скорее домой!»

Потянулся было к телефону, но тут же махнул на него рукой и, одевшись, выбежал из кабинета.

Часы показывали без двадцати девять: для октября это уже сумерки. Недавно прошел короткий дождь. По мокрым тротуарам, отражавшим тусклый свет уличных фонарей, спешили редкие прохожие. Магистральное шоссе сверкало от яркого света автомобильных фар.

Сбежав по ступенькам в метро, полковник купил в киоске большой букет чайных роз. Через минуту он уже выскочил на поверхность и заспешил домой, на Каменскую.

Конечно же, по закону подлости лифт не работал. И Михаил Яковлевич, перескакивая через ступеньку, устремился на седьмой этаж.

Звонить в дверь не стал, а осторожно открыл ее своим ключом. В двух комнатах свет был потушен, а в третьей, оборудованной под столовую, было светло. Здесь, у порога, степенно и важно сидел огромный черный как сажа, дог. Почуяв хозяина, он молча подошел к нему и с удовольствием потерся о его ногу. Михаил Яковлевич почесал ему за ухом, быстро скинул плащ, снял фуражку, сменил ботинки на комнатные тапочки и с букетом роз заглянул в столовую.

Жена спала, сидя за столом, уронив голову на руки. На ней было его любимое голубое платье. На столе — два столовых прибора, бутылка шампанского и фрукты в вазе.

Михаил Яковлевич тихо прошел к столу, сел напротив жены и положил возле ее рук цветы.

— Машенька, — тихо произнес он, — прости!

Двух негромких слов оказалось достаточно, чтобы жена проснулась.

Мария Петровна подняла голову, открыла голубые глаза и улыбнулась.

— Машенька, прости! — повторил Михаил Яковлевич и поднялся. — Я самая настоящая свинья. В такой день…

— Миша, не надо слов, — нежно вымолвила она и, подойдя к мужу, прижалась к его груди.

— Поздравляю, дорогая! — ласково сказал он и, крепко обняв жену, поцеловал ее в бездонные глаза, а затем в губы, которые Мария Петровна никогда не красила за все свои сорок пять. — Машенька, работы…

— Миша, ни к чему слова, — прошептала она и, осторожно высвободившись из крепких объятий мужа, продолжила: —Давай праздновать. Мой руки — и за стол. Тебя ждут твои любимые пирожки с печенкой и наш любимый торт «Симфония».

— Машенька, как я счастлив, что встретил тебя в жизни.

— Ты знаешь, дорогой, что я тебе отвечу, — ласково улыбнулась Мария Петровна. — Давай лучше помолчим. По нашей традиции потушим свет, зажжем свечи…

Михаил Яковлевич кивнул, нежно привлек к себе жену и с чувством расцеловал ее. Им не нужны были слова. Зачем они, когда за прожитые годы супруги привыкли читать мысли друг друга…

В черных глазах Графа, сидящего у порога столовой, мерцали огоньки зажженных свечей. Наблюдая за хозяевами, дог время от времени склонял голову то на одну сторону, то на другую. На его собачьей душе тоже было хорошо. Собаки очень тонко чувствуют настроение хозяев…

Душераздирающий крик раздался впереди, и Михаил Яковлевич побежал на него по ночной улице. Бежать было очень трудно. Какой-то мужчина со стриженой головой, в полосатой тюремной форме пожизненного заключенного, с искаженным злобой лицом, что было видно при свете уличных фонарей, вывернулся из-за угла здания облсуда и побежал по улице Писарева. В руке его холодно сверкнула сталь ножа. «Наверняка убийца, — мелькнула у полковника мысль, и он прибавил в беге. Сердце бешено стучало, готовое вот-вот выскочить из груди. Между тем незнакомец кинулся в подъезд ближайшего дома. Ярцев — за ним. «Нужно догнать и отнять нож. Отнять и связать, — лихорадочно стучало у него в голове. — Ведь могут быть еще жертвы. Только бы не ушел, уж больно шустрый!» Заскочив в подъезд, который на первом этаже был слабо освещен, Ярцев остановился и стал всматриваться в полумрак, прислушиваясь к малейшему шороху. Незнакомца с ножом нигде не было: ни на лестничной площадке, ни под лестницей. Не слышно было и удаляющихся шагов. «Притаился? Где?» И вдруг услышал на лестнице, двумя этажами выше, торопливые шаги, удаляющиеся вверх. Михаил Яковлевич побежал по лестнице вверх так быстро, как только мог. Благо верхние этажи были лучше освещены. И вдруг он увидел тремя этажами выше человека, который смотрел на него молча и зло. Заметив, что полковник увидел его, он угрожающе потряс окровавленным ножом и снова побежал вверх. Ярцев уже тяжело дышал, а лестница все не кончалась. Наконец он оказался на лестничной площадке последнего этажа. И тут увидел у открытого окна того самого человека в полосатой тюремной форме с ножом в руке, с которого обильно капала алая кровь. На искаженном злобой лице незнакомца четко выделялся шрам на левой щеке, разрезавший и верхнюю губу. Ярцев узнал в этом человеке старого знакомого и с удивлением воскликнул: «Это ты, Бес? Тебя же застрелили на зоне?» — «Да, меня замочил вертухай, — криво усмехнулся Бес и зловеще рассмеялся, — но я пришел с того света, чтобы рассчитаться с тобой, козырной мент». — «Отдай добровольно нож, Бес, — потребовал полковник, — это тебе зачтется на суде как смягчающее обстоятельство». Бес осклабился и зло выкрикнул: «Теперь я вам неподсуден, легавые. Попробуй поймай меня!» И, бросив окровавленный нож в темное окно, он выпрыгнул вслед за ним…

Проснулся Михаил Яковлевич от звонка мобильного телефона.

Не зажигая свет, он включил сотовый телефон и на цыпочках прошел в соседнюю комнату.

— Слушаю, — произнес он тихо и, нащупав в темноте кресло, сел в него.

— Товарищ полковник, это я, старший лейтенант Кузнецов. Извините, что так рано беспокою. Но дело серьёзное.

— Откуда звонишь?

— Из Кемерово, с железнодорожного вокзала.

— Что случилось? Упустил Фартового?

— Нет, Фартового не упустил, но у меня появилось подозрение, что это Бес.

— Бес?! Надеюсь, это не шутка, Алексей?

— Я не расположен шутить, товарищ полковник. Я помню приметы Беса, с которыми вы нас знакомили на планерке.

— Но этого просто не может быть! — У Ярцева мигом пропало сонное состояние. — Бес убит на зоне. Данный факт подтвердил сам начальник колонии. Ведь встречаются похожие люди. Где сейчас Фартовый?

— В зале ожидания, где и я, только в другом конце. Сейчас при нем большой черный кейс, который он держит между ног. Билет он взял до Новосибирска. Поезд подойдет через пятнадцать минут.

— Алексей, твое сообщение до того меня озадачило, что я даже вспотел. У тебя есть возможность рассказать о поездке подробнее?

— Конечно, товарищ полковник. Я сижу в сторонке, пассажиров поблизости нет.

— Ближе к сути.

— Ну, так вот. Еще на вокзале в Новосибирске я заподозрил в мужике с физиономией уголовника, что это Фартовый. А вскоре и совсем уверился в этом, когда он попросил у какого-то парня огонька прикурить. Поехали мы с ним в одном вагоне. В какое-то время он снял с головы кожаную кепку, вытер голову платком и вновь надел кепку. Но этого достаточно было, чтобы разглядеть его голову. Она была в форме дыни.

— И поэтому ты сделал вывод, что перед тобой Бес, вернувшийся с того света? Тогда у него должен быть и шрам на левой щеке, спускающийся на верхнюю губу.

— Шрама я не видел, товарищ полковник. Даже если он и есть у этого человека, то разглядеть его практически было бы невозможно.

— Почему?

— Этот мужик с бородкой и усами.

— Но одной формы черепа недостаточно, Алексей. Похожих черепов еще немало можно встретить. Что было дальше?

— Приехали в Кемерово. Никто Фартового не встречал. Он взял такси. Я тоже. Поехал за ним на приличном расстоянии. Он не доехал до колонии строгого режима под номером шесть метров двести и отпустил такси.

— До «шестерки»? Ты сказал — до шестой колонии?

— Именно это я и сказал.

— Продолжай.

— Поблизости от колонии были основательные гаражи. Из бетона. Штук двадцать. В крайний, ближний к колонии, Фартовый зашел при помощи своего ключа. Пробыл там полтора часа, после чего выехал оттуда на джипе и поехал на вокзал. Но за рулем не он был, а какой-то мужик, которого трудно было разглядеть — боковые стекла были тонированные. Джип пошел на хорошей скорости, а я на такси за ним. Таксисту пришлось объяснить кто я такой, после чего он успокоился. Парень попался понятливый. Я сфотографировал Фартового, гаражи на фоне колонии и номер джипа.

— Фартового где запечатлел?

— На вокзалах, на перронах и у гаражей. Мелковато, конечно, но я боялся подойти ближе. Мог спугнуть.

— Уверен, что он не заметил слежки?

— Абсолютно. Ведет он себя совершенно спокойно. Иначе стал бы нервничать. Что делать, товарищ полковник? Мое мнение — его нужно брать. Наверняка у него в кейсе американские доллары — приготовленная плата за наркотики, которые он должен будет получить в «Пиковой даме».

— Что доллары — нет сомнения. Но брать рано. Нужно брать с поличным в ночном клубе во время сделки с продавцами наркотиков. Проследи за ним до конца. Важно знать, где он оставит кейс и где сам заляжет. Ведь эта сделка у них должна состояться еще только через два дня.

— Ясно, товарищ полковник.

— Во всей этой истории, Алексей, меня настораживает то обстоятельство, что Фартовый имеет отношение к шестой колонии, где Бес сидел. Что-то очень важное мы здесь не знаем. Непростой кроссворд. Но наш долг его разгадать.

— Товарищ полковник, поезд подходит.

— Ну, беги. Не потеряй из вида клиента. Звони. Михаил Яковлевич выключил мобильный телефон, на цыпочках вернулся в спальню и осторожно лег возле жены. Тихо-тихо спросил:

— Машенька, я тебя разбудил?

Мария Петровна ничего не ответила. Чтобы не огорчать мужа, она, не в первый уж раз, притворилась спящей. Только улыбнулась, что было незаметно в темноте. За двадцать пять лет совместной жизни и работы мужа в уголовном розыске, добрая половина ночей была с неожиданными звонками. Постепенно она привыкла, и этот беспокойный образ жизни Михаила Яковлевича стал и для нее нормой.

Затулинский жилмассив. Двенадцатиэтажка. Восьмой этаж.

Третий час ночи. Давно полагалось уснуть, но сон так и не шел к сорокатрехлетнему Алексею Давыдовичу. Он постоянно ворочался на кровати, тяжело вздыхал, уставившись открытыми глазами в темный потолок. Да как здесь уснешь, если твоей жизни угрожает опасность? Об этой реальности напоминает присутствие в его однокомнатной квартире двух вооруженных оперативников: один бодрствует, сидя в коридоре, а второй в это время, не раздевшись, отдыхает на раскладушке в его комнате у двери. Тихо сопит. Значит, спит. Счастливый.

За несколько бессонных часов о многом передумал Алексей Давыдович Глушков, бывший помощник прокурора Центрального района. Особенно бурными событиями был отмечен у него последний год. Ушел из прокуратуры по очень банальной причине — не сработался с новым прокурором. С двумя предыдущими срабатывался, а с последним, более молодым по возрасту, не смог. У нового прокурора взгляды на жизнь и законы, по сравнению с его взглядами, оказались диаметрально противоположными. Нередко прокурор недовольно выговаривал своему помощнику: «Ты, Алексей Давыдович, по старинке работаешь. С современными людьми, бизнесменами, не находишь общего языка. Для тебя закон — и больше ничего. А жизнь стала сложнее. Нужно ладить с людьми. Я тебя не призываю нарушать законы, но применять их следует более гибко. Со мной чаще советуйся». Что стояло за этими пожеланиями современного прокурора, догадаться было нетрудно. Оставалось или принять его «современную» позицию, или уступить место другому, более «понятливому». И Глушков выбрал последнее. Уволился и пошел в адвокаты. Неприятности, говорят, в одиночку не ходят. Вскоре развелся с женой. Не смог простить ей измены с преуспевающим предпринимателем. Разменяли квартиру в центре, и оказался он на неуважаемой среди людей отдаленной Затулинке, на восьмом этаже. Хорошо, что маленьких не было. Двадцатилетний сын Никита третий год не жил с родителями: его новым домом, хотя и временным, стало общежитие юридического факультета МГУ…

Усталость все же брала свое, и Алексей Давыдович стал смыкать потяжелевшие веки. Но уснуть в эту ночь ему так и не пришлось.

Неожиданно возле двери его квартиры раздалось жалобное мяуканье кошки. С каждой минутой оно становилось более настойчивым и более жалобным.

Дежуривший в коридоре квартиры лейтенант Меркурьев не выдержал, тихо матюгнулся, поднялся со стула и посмотрел в дверной глазок.

На лестничной площадке никого не было. Он вернулся на прежнее место в надежде, что у кошки проявится совесть и она уйдет мяукать на улицу. Однако у бедного животного совесть не пробудилась, и оно продолжало беспрерывно подавать жалобный голос.

У оперативников нервы тоже не железные. Лейтенант Меркурьев прошел в комнату и разбудил младшего лейтенанта Сафронова.

— Костя, подстрахуй, — сказал он и направился к двери. — Я посажу эту назойливую кошку в лифт и отправлю на первый этаж. Пусть идет на улицу и выходит замуж за любимого кота. Здесь их немало бродит.

Лейтенант открыл дверь.

И тут произошло то, чего оперативники никак не ожидали. События стали развиваться стремительно. Откуда ни возьмись, перед ними возник незнакомец в черной кожаной куртке, с бородкой и усами, в черных очках и черной кожаной кепке. В правой руке у него был пистолет с глушителем, который он наставил на лейтенанта (оперативники были в штатском), а левую ногу сунул в открытую дверь. Однако некоторое время он пребывал в некотором замешательстве. Похоже, не ожидал увидеть перед собой двух крепких парней. Скорее всего, надеялся, что к нему выйдет сам хозяин, бывший помощник прокурора Центрального района. Но в следующий момент незнакомец, видимо, сообразил, кто перед ним и что отступать поздно. Он выстрелил не целясь и кинулся вниз по лестнице.

Оперативники уже успели выхватить из наплечных кобур свое оружие, но раненый лейтенант, заваливаясь на бок, выронил пистолет на пол.

Сафронов кинулся в погоню. Дважды он стрелял в незнакомца на бегу, однако оба раза промазал. Преследуемый тоже выстрелил два раза в преследователя, но не попал. Одна из пуль буквально шоркнула по волосам младшего лейтенанта, но смерть пролетела мимо. Только холодком от нее потянуло.

При повороте на первый этаж Сафронов значительно сократил расстояние до беглеца и удачно выстрелил. Незнакомец схватился за левое плечо, но, обернувшись, выстрелил в ответ. И здесь произошло одно из чудес, которые бывают редко, но все же происходят. Развив большую скорость, младший лейтенант запнулся о свою собственную ногу и стал падать одновременно со встречным выстрелом. Пуля прошла у него под правой рукой, пробив материю пиджака. Не запнись он — пуля бы точно угодила в грудь. Упав, Сафронов сильно ударился головой о бетонную плиту. С трудом поднимаясь на ноги, он услышал громкий стук подъездной двери. Момент для погони был упущен. Вверху раненый товарищ. Что с лейтенантом?

В голове у Сафронова гудело, будто после тяжелого угара. Он не видел и не ощущал крови, наплывающей с головы на щеку. Покачиваясь и держась за стены, вошел в лифт и поднялся на восьмой этаж.

Перепуганный хозяин квартиры, в одних трусах, трясущимися руками перебинтовывал побледневшего лейтенанта. Меркурьев лежал на раскладушке и виновато улыбался.

— Как же мы с тобой, Костя, лопухнулись? — тихо вымолвил он. — Провел он нас с кошкой, подлец. У тебя кровь. Ты ранен?

— Нет. Запнулся и ударился о бетонную плиту. Ты-то как? Куда тебя?

— Под ключицу. Ничего, не смертельно.

— Я уже вызвал «скорую», — вставил виноватым голосом хозяин квартиры.

— Ты его упустил? — спросил лейтенант, тяжело дыша.

— Да. Не вовремя запнулся. Я его ранил в левую руку.

— Доложи майору Пряхину. Пусть кинолога с собакой пришлет. Может, пес возьмет след. — Лейтенант устало закрыл глаза и замолчал, дышал тяжело и шумно.

Возле открытой двери продолжала жалобно мяукать кошка. Задняя нога у нее была привязана тонким сыромятным ремешком к сточной трубе, проходящей «сквозняком» через весь этаж.

Сафронов отвязал кошку, и она тотчас же убежала вниз по лестнице. Подбирая гильзу от пистолета незнакомца, младший лейтенант обратил внимание на небольшой кусочек картона, валявшийся в полуметре от двери. Подняв его, прочел про себя: «Превет от Леньки Понтелеева. Палковник Ярцев, теперь ты седьмой».

«Собирался, видно, оставить у трупа очередной жертвы, — подумал младший лейтенант, пряча «визитку» в карман и доставая мобильный телефон. — Однако поспешил написать, гусь лапчатый».

Подошедший Глушков, одетый в шаровары и рубаху, осторожно тронул младшего лейтенанта за рукав пиджака и с нотками вины в голосе заметил:

— Константин, у вас кровь на голове. Давайте перевяжу.

— Пустяки, — махнул рукой младший лейтенант, — до свадьбы заживет.

Неловко помявшись возле, Глушков тяжело вздохнул.

— Знаете, служивый, я сейчас изменил свои взгляды на полицию. Мы часто неверно судим о ней. Вы простите меня. Ваш товарищ из-за меня пострадал.

— Вы здесь ни при чем, — отозвался Сафронов, набирая на мобильном телефоне номер майора Пряхина. — Это наша повседневная работа.

На их этаже остановился лифт. Из него стали торопливо выходить люди в белых халатах.

Прибывший с кинологом Джек понюхал «визитку» «Леньки Понтелеева» и уверенно взял след. Пробежав от дома метров шестьдесят, до парковки машин, он остановился и закрутился на месте. Потом виновато посмотрел в глаза кинологу сержанту Нефедову.

— Все, приехали, — разочарованно вымолвил сержант и посмотрел на капитана, возглавлявшего оперативную группу. — Выходит, что преступник приехал сюда на авто, на нем и укатил: наверное, и мотор не выключал. Этого следовало ожидать.

В кабинете Ярцева пахнет крепким кофе. На столе перед полковником и майором Пряхиным — три «визитки» от «Леньки Понтелеева», гильза от пистолета «ТТ», пахнущая сгоревшим порохом, и фотографии, сделанные старшим лейтенантом Алексеем Кузнецовым.

Даже несведущий человек мог определить, что все «визитки» написаны одним и тем же лицом. Малограмотным. Почерк скорее ребенка, чем взрослого человека.

— Что скажешь, Анатолий Григорьевич? — спросил Ярцев своего заместителя.

Майор потер ладонью, шрам на лбу, ответил озабоченно:

— Положение серьезное. Думаю, что этот Фартовый отрабатывает заказ покойного Беса. Недолго осталось ему бегать. Придет на сделку в ночной клуб — там мы его и упакуем.

— Да, это пока единственный вариант, — согласился Михаил Яковлевич. — Жаль, что Кузнецов упустил его после выхода из «Пиковой дамы». Знать бы — где сейчас его лежка.

— Старший лейтенант потерял его след в Нахаловке. Значит, там и притаился. Он ранен и, полагаю, пока не высунется. Будет зализывать рану. Знает, что его раскусили. После осечки с бывшим помощником прокурора Глушковым он перестанет следовать своей алфавитной схеме нападений. Во всяком случае, очередность соблюдать не будет.

— Это плохо, — вздохнул Ярцев. — Теперь от него всего можно ожидать. Раненый зверь наиболее опасен. Нахаловка — что муравейник. Там непросто отыскать человека, который прячется. Не будешь же обыскивать каждый барак. На это нам никакой прокурор санкции не даст. Какие у тебя соображения по «визиткам»?

Пряхин пожал плечами.

— По-моему, с «визитками» все предельно ясно. Из них видно, что Фартовый человек малограмотный, злой и наглый.

— Ты уверен, что их писал сам Фартовый?

— А кто ж еще? Не в бюро же услуг ему было обращаться.

Но полковник не согласился.

— Мне думается, что «визитки» писал не сам Фартовый, а ребенок под его диктовку.

— Ребенок?

— Да. Например, какой-нибудь второклассник. Фартовый не хотел оставлять уголовному розыску своего почерка. И это еще раз наталкивает меня на мысль, что под личиной Фартового прячется не кто иной, как сам Бес.

— Бес? — удивленно переспросил Пряхин и, поднявшись, заходил по кабинету. — Извини меня, Михаил Яковлевич, но это ерунда. Что тебе дался этот Бес? Покойничек он, а ты все о нем.

— Чувствую я его, Анатолий Григорьевич, шестым чувством. И это мое чувство обострилось после того, как старший лейтенант Кузнецов увидел Фартового без кепки. Форма черепа Фартового не дает мне покоя. Она такая же, как и у Беса. К тому же концы сходятся на шестой колонии. Правда, на фотографиях Фартовый в кепке, с бородой, шрама на щеке не видно и снят далековато. Просто теряюсь в догадках. Да ты сядь, что мелькаешь перед глазами, как маятник. Какие твои планы на самое ближайшее время?

Майор сел на прежнее место и решительно заявил:

— Товарищ полковник, предлагаю немедленно нагрянуть оперативной группой в шестую колонию. Предварительно, конечно, запастись у прокурора Кемеровской области санкцией на обыск. Мы ведь с вами не сомневаемся, что в этой колонии действует лаборатория по производству фальшивых денег. К тому же там распространяются наркотики среди заключенных. У нас есть веское доказательство — записанный на пленку разговор Изольды, Муслима и Фартового. Разве этого мало?

— Недостаточно, майор, недостаточно, — покачал головой Ярцев. — Нужно точно знать то место, где спрятана лаборатория. Как правило, такие лаборатории очень хитро законспирированы. Может так случиться, что покрутимся поблизости, да и уйдем ни с чем. Еще извиняться придется. Вот когда возьмем в «Пиковой даме» с поличным продавцов наркотиков и покупателей, тогда будет как раз.

— Вы полагаете, что Фартовый, если удастся его взять, нарисует нам путеводитель до самой лаборатории?

— При сделке будет не один Фартовый. И ты, Анатолий Григорьевич, не хуже моего знаешь, что в подобных ситуациях преступники, как правило, начинают топить друг друга, зарабатывая лично себе смягчающие обстоятельства. Ведь каждый из них хочет погостить на зоне как можно меньше. Или я не прав?

— Тут нечего возразить, — согласился майор.

Помолчали. Пряхин кинул в рот леденец. Михаил Яковлевич на этот раз не улыбнулся. У него было очень серьезно на душе. Он о чем-то усиленно думал, уставившись невидящим взглядом в окно.

Раздавшийся телефонный звонок вывел полковника из задумчивого состояния.

— Полковник Ярцев. Слушаю вас.

— Слушай внимательно, полковник, — в трубке раздался уже знакомый злой голос, и Ярцев жестом попросил майора нажать на клавишу магнитофона. Пряхин нажал и тут же выскочил из кабинета. Ему надо было засечь место нахождения звонившего и попытаться задержать его. — Я очень внимательно тебя слушаю, Бес, — неторопливо ответил Ярцев, чтобы растянуть время разговора. И Беса он назвал преднамеренно, дабы выбить звонившего из колеи и прочувствовать его реакцию.

В трубке на некоторое время воцарилась тишина, Ярцев подумал, что его оппонент на этом и прекратил разговор, но тот снова подал голос.

— Какой еще Бес, полковник? Я Ленька Пантелеев. Никакого Беса не знаю.

— Хорошо, пусть Ленька Пантелеев. Хочу дать тебе совет.

— Я в ментовских советах не нуждаюсь.

— Больно ты гордый, Ленька, но безграмотный. Пантелеев пишется через букву А, а ты пишешь через О. Пошел бы ты лучше в вечернюю школу, чем душегубством заниматься. В конце концов за все свои злодеяния придется платить по счетам.

— Ты, полковник, кончай порожняк гнать. Вот с тобой рассчитаюсь и завяжу. Я переменил планы. Теперь твой номер первый. Знаешь, почему?

— Скажешь — буду знать.

— За мою рану. Мусор мне в кость попал. Нетрудно догадаться, что это ты легавых на хату поставил. Ты умный, козырной мент, разгадал мою схему. Мне надо было с тебя начать.

— Что же тебе помешало?

— Хотел, чтобы ты помучился, ожидая смерти.

— Вот, Бес, ты себя и выдал. Только ты называл меня козырным ментом. Что же прячешься под чужим погонялом. Хочешь присвоить себе славу крутого убийцы Пантелеева? Но тебе далеко до того Пантелеева, который наводил ужас на весь Петербург времен НЭПа. Тебе, Бес, немного осталось погулять на свободе…

— Не гони пургу, полковник, — перебил «Ленька Пантелеев», — думаешь, я валенок, не знаю, зачем ты баланду травишь? Легавые сейчас прослушивают меня и засекают координаты. Вон уже едут. Ну, козырной, жди свою пулю…

Разговор оборвался.

Через минуту в кабинет заскочил возбужденный майор Пряхин.

— Товарищ полковник, только что сообщили из. опергруппы, что Пантелеев звонил вам из автомата на углу психбольницы, что на Владимировской. Но ребята чуть-чуть опоздали. Ушел подлец. Как сквозь землю провалился.

— Он заметил полицию, — невесело усмехнулся Ярцев, — о чем и поставил меня в известность. Оперативники на полицейской машине поехали?

— Конечно. У нас других авто нет.

— О чем еще говорить? Ладно, ты иди, Анатолий Григорьевич. Мне надо побыть одному.

Когда майор ушел, полковник попросил секретаршу Леночку сварить ему самого крепкого кофе.

Через некоторое время, потягивая из чашки терпкий бодрящий напиток, Ярцев глубоко задумался. «Ленька Пантелеев, Фартовый и Бес. Одно это лицо или нет?»

Полковник колебался. Мнение его разделилось поровну — пятьдесят на пятьдесят. В одном он уже не сомневался, что Пантелеев если и не сам Бес, то лично с ним был знаком и сейчас отрабатывает заказ. Если все же это Бес, то становится понятным, почему он не признается в этом. Наверное, удачно законспирировался и дорожит своим положением. Есть еще два способа проверить Бес это или другой человек. Первый — эксгумация трупа на зоне, где, как утверждает начальник колонии, был похоронен Бес.

Этот способ сложный и для получения разрешения от прокурора нужны веские доказательства. Пока их нет. Есть только предположения и догадки. Остается последний, не очень надежный. И болезненный для двух человек. Для него, полковника Ярцева, и, главное, для Вадика Баранова, бывшего сына Александра Баранова, то есть Беса. Михаил Яковлевич неплохо разбирался в психологии и чувствовал, что. каким бы отъявленным бандитом ни был Бес, он мог попытаться разыскать своего бывшего сына (по суду он был лишен отцовства). Зачем бы он стал разыскивать Вадика? Да хотя бы для того, чтобы попросить у него прощения. У жестокого убийцы пробудилась совесть? Маловероятно. Абсурд. Но не исключено. У Беса на воле никого не осталось кроме бывшего сына. Но захочет ли Вадик видеть бывшего отца, убившего на его глазах маму? Это другой вопрос. Бес не привык считаться с мнением других. Но попытаться найти Вадика он может. Если сделает попытку, то это точно Бес. Тогда останется выяснить, каким образом он воскрес. А может, вообще не умирал?

Михаил Яковлевич положил тяжелую ладонь на телефонный аппарат, подумал, подумал и, тяжело вздохнув, набрал номер директора детского дома № 3.

Трубку долго не брали, но вот наконец в ней раздался неспокойный женский голос.

— Алло, слушаю вас.

— Маргарита Семеновна? Здравствуйте! Это полковник Ярцев из городского уголовного розыска. Не забыли меня?

— Михаил Яковлевич, если мне не изменяет память?

— У вас прекрасная память, Маргарита Семеновна.

— Здравствуйте, полковник! — Голос директора оживился. — Если бы вы знали, как я рада вашему звонку. Сама хотела позвонить, но не решалась.

— Почему, есть проблемы?

— Одна имеется. Но очень серьезная. Однако не хотелось бы о ней говорить по телефону. Есть на то причина.

— А если я к вам подъеду?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Я буду очень рада. Примите мой совет — езжайте не один. И оружие не забудьте.

— Так серьезно?

— Думаю, что да. Оно может пригодиться.

— Тогда выезжаю. Немедленно.

Полковник достал из верхнего ящика стола пистолет Макарова, передернул затвор, поставил пистолет на предохранитель, накинул гражданский плащ, сунул пистолет в карман и торопливо направился на улицу, к своей «Волге».

Садясь в машину, спросил у водителя:

— Сержант, оружие при себе?

— Как всегда, товарищ полковник. Предстоит стрельба?

— Может быть. Как на фронте. Только передовой не видно. Она везде.

Улица Черемховская. Детский дом № 3 — серое двухэтажное здание с отбитой местами штукатуркой. Вокруг клены, березы, рябины. Опавшие листья усеяли двор, отчего он выглядит большим красно-желто-зеленым ковром. Зеленого цвета меньше. Преобладает красный — это постарались клены.

Ребятни во дворе нет. Время послеобеденное. Мертвый час.

Ярцев приказал водителю оставаться в машине и глядеть в оба, а сам прошел внутрь здания. При первом же взгляде в глаза бросалась бедность заведения. Пол дверь и окна просили свежей краски, стены не отказались бы от красивых картин и красочных стендов, но им приходилось довольствоваться одной лишь доской информации, на которой были приклеены приказ директора и график дежурств по дому.

У входа полковника задержал охранник — маленький человечек преклонного возраста с бледным лицом и в очках с мощными линзами.

— Вам к Маргарите Семеновне? — сурово переспросил он и потребовал документ. Затем долго сверял фотографию на удостоверении полковника непосредственно с оригиналом. Он смотрел в лицо Ярцева снизу вверх с таким удивлением, словно впервые увидел высокого атлетически сложенного человека. Наконец разрешил: — Проходите. Маргарита Семеновна на втором этаже. Дверь против входа.

— Благодарю.

В кабинете директора — скромнее скромного. Мебель старая, потертая, изготовленная, похоже, вскоре после Великой Отечественной.

Маргарита Семеновна низенькая, круглолицая женщина в возрасте, с мягкими добрыми чертами лица, чем-то напоминала народную любимицу, композитора Пахмутову.

Поздоровавшись, она постеснялась полковника и не села за свой директорский стол, а присела на скрипучий стул возле торца стола. На лице ее Ярцев уловил нешуточную тревогу.

— Маргарита Семеновна, вижу, что вы чем-то встревожены. Что у вас произошло?

— Вы представляете, вчера заявился, кто бы вы думали? Александр Баранов, которого осудили за убийство год тому назад и лишили отцовства. Вадик, его бывший сын, воспитывается у нас.

— Александр Баранов?! — не сдержал удивленного возраста Ярцев.

— Он самый.

— Продолжайте.

— Так вот, этот уголовник потребовал, чтобы я устроила ему свидание с Вадиком. Это какая была бы травма для мальчика, если бы он вновь увидел бывшего отца, убившего на его глазах маму! Он и так много пережил. Только успокаиваться начал. Меня от страха и негодования всю заколотило нервной дрожью. И как я только сообразила соврать этому мерзавцу! Сказала, что Вадик и еще трое ребят заболели гриппом и находятся в инфекционном отделении больницы номер восемь. И что никого туда не пускают, даже и пытаться не нужно. Сказала, что пусть он приходит сюда через неделю. Тогда и повидается. Про себя я подумала, что за это время свяжусь с полицией и посоветуюсь, как мне быть дальше. Но Баранов словно прочитал мои мысли. Он мне зло так сказал: «Если ты, тетка, меня обманула, то тебе не жить. Я схожу в восьмую больницу, проверю, там ли мой сын. А ты запомни: если позвонишь в ментовку — я тебя прикончу. Твой телефон на телефонной станции будут прослушивать мои друзья. И мобильник тоже. У меня везде свои люди».

— Ну, насчет прослушки он загнул, — заметил Ярцев. — Хотел вас запугать. Боялся засветиться. Маргарита Семеновна, вы уверены, что это действительно был Александр Баранов?

— А кто ж еще? Он. Сначала я его не узнала. Обросший: борода, усы. Говорю ему: «Я вас не знаю. Первый раз вижу. Баранов вроде не такой был». Тут он отклеивает бороду и усы, они у него оказались бутафорскими, и говорит: «А теперь узнаешь?» Я так и обомлела. Он, убийца! Шрам на всю левую щеку и на верхнюю губу. Смотрю на него, и дар речи потеряла. Думаю: «Что это у нас за законы, если убийцу через год на свободу выпускают?!»

— Законно его никто не выпускал, Маргарита Семеновна. Разберемся. Недолго побегает.

— Как он ушел, то я сразу позвонила в восьмую больницу и договорилась с дежурной сестрой. В случае чего она подтвердит присутствие в их больнице Вадика Баранова. Михаил Яковлевич, если этот уголовник появится у нас или в восьмой больнице, то его…

— Арестовать? — перебил Ярцев.

— Ну, да. Как это у вас называется…

— На «живца»?

— Вот-вот.

— Думаю, что он не объявится ни у вас, ни в больнице. Во всяком случае, в ближайшее время. Он хитрый и в то же время трусливый. Он не уверен, что вы не сообщите в полицию о его визите. На всякий случай попугал вас и смылся. Тем не менее для вашего спокойствия приставим к вам оперативного работника. Так что ничего не бойтесь и работайте спокойно.

Ярцев поднялся со стула и в волнении заходил по кабинету. Через некоторое время, взяв себя в руки, остановился перед директором.

— Скажите, Маргарита Семеновна, как он, Вадик? Кто-нибудь пытался его усыновить?

— Пытались, — вздохнула директор и грустно покачала головой. — Но Вадик категорически отказывался. Одна пара, очень зажиточные люди, так его уговаривала, но Вадик ни в какую. Мальчик по секрету сказал мне такую фразу, после которой я стала решительно всем отказывать.

— Какую фразу?

— Это наш с Вадиком секрет. Я вам не могу сказать.

У Маргариты Семеновны вдруг осекся голос, она отвернулась и промокнула повлажневшие глаза платком.

— Простите меня за то, что я вас растревожил, — сказал Ярцев и, сев рядом, обнял директора за плечи. — Простите, Маргарита Семеновна. Я вас хорошо понимаю. Для вас каждый ребенок как родной. Но у меня к вам одна просьба.

— Какая, Михаил Яковлевич?

— Не могли бы вы пригласить Вадика?

— Вадика? Зачем?

— У меня к нему серьезное предложение.

Маргарита Семеновна медленно поднялась со стула, не спуская широко открытых глаз с полковника.

— Я догадываюсь, какое, — тихо сказала она и часто заморгала.

— Вы правильно догадались. Я хочу усыновить Вадика.

— Михаил Яковлевич, вы хорошо подумали? Назад дороги не будет. Вадик только об этом и мечтает.

— Вы уверены, что он мне не откажет?

— Теперь я могу сказать ту фразу, которую мне по секрету сказал Вадик. Он сказал, что ему хочется, чтобы у него был такой папа, как полковник дядя Миша.

— Он мне говорил такие слова, — севшим вдруг голосом ответил полковник. — Я их хорошо помню.

— А как к этому отнесется ваша супруга?

— Это наше общее решение.

— Хорошо. Подождите, — тихо вымолвила Маргарита Семеновна, торопливо направляясь к двери. На губах ее зародилась чуть приметная улыбка.

Михаил Яковлевич с волнением ждал.

Через некоторое время Маргарита Семеновна привела в кабинет худенького черноволосого мальчишку в клетчатой рубашонке и вылинявших, но еще крепких джинсовых брючках. В распахнутых больших серых глазах Вадика, устремленных на Михаила Яковлевича, можно было прочесть боль от пережитого, грусть, тревогу и ожидание чего-то светлого, перемены к лучшему.

Директор, стараясь говорить спокойно, что ей явно удавалось с трудом, обратилась к Ярцеву:

— Михаил Яковлевич, я сказала Вадику, что вы хотите поговорить с ним и больше ничего не сказала. Я вас оставлю на некоторое время вдвоем, мне нужно по делам. — И, круто развернувшись, она поспешила удалиться.

— Вадик, ты меня помнишь? — спросил Ярцев сорвавшимся от волнения голосом.

Вадик ничего не ответил, опустил глаза и утвердительно кивнул.

Сдерживая наплывающие на глаза слезы, полковник тихо спросил:

— Вадик, ты хочешь стать моим сыном и жить вместе?

Не поднимая глаз, Вадик опять ничего не ответил и только головкой кивнул в знак согласия.

— Значит, мы договорились? — совсем осипшим голосом произнес Михаил Яковлевич и присел на корточки возле мальчишки.

Вадик, не поднимая головы, вновь утвердительно кивнул и, вдруг сорвавшись с места, бросился к полковнику и прижался к его груди.

— Я ждал, что ты за мной придешь, — тихо прошептал он.

У полковника не хватило сил что-либо ответить ребенку. Он осторожно прижал к себе хрупкое тельце Вадика, и скупые слезы сами собой побежали по его щекам. Вот несколько горячих капель упало на шею Вадику, и он с тревогой спросил:

— Ты плачешь? Почему?

— Это от радости, сынок, — прерывистым шепотом ответил Михаил Яковлевич. — Не обращай внимания. Бывает, что и полковники полиции плачут…

Ночь выдалась прохладной. На редких лужицах обозначился тонкий ледок. Октябрь все же.

К часу ночи лучшие силы городского управления полиции блокировали ночной клуб «Пиковая дама». Но блокировали так, что посетители, желавшие войти в это заведение азарта, обмана и разврата, не могли заметить присутствия работников правопорядка.

В клубе были освещены все окна, оттуда доносилась громоподобная музыка, за плотными шторами дергались тени танцующих.

Полковник Ярцев, руководивший операцией, подозвал к себе капитана Захарова, возглавлявшего ударное подразделение ОМОНа.

— Василий Ильич, хочу напомнить: при штурме постарайтесь сработать аккуратно, без жертв. Не дайте охране клуба хоть раз выстрелить. Главная задача — задержать с поличным продавцов наркотиков и покупателей. Нет сомнения, что сделка будет происходить в кабинете директора Изольды Хасановны. После того как прибудет машина с товаром, отсчитывай пять минут — и вперед. Никому не курить и не разговаривать. Притаитесь, как мыши, почуявшие кошку.

— Все будет сделано в лучшем виде, товарищ Полковник, — заверил капитан. — Ребята у нас прошли огонь, воду и медные трубы, не одну «малину» брали, а в Чечне бандитские группировки уничтожали.

Ярцев кивнул и отпустил капитана.

Еще минут двадцать снаружи клуба стояла тишина.

Но вот из-за поворота вынырнул джип с зажженными подфарниками и, подъехав к металлическим воротам, замигал фарами, но сигналить не стал. Через минуту ворота отъехали в сторону, и машина исчезла в темном дворе клуба. Ворота закрылись.

«Похоже, это «наша» машина с товаром», — подумал Ярцев и по рации приказал капитану: — Василий Ильич, готовь бойцов! Время пошло.

Через пять минут омоновцы и оперативные сотрудники угрозыска стремительным броском ворвались в помещение «Пиковой дамы». Никто из охранников клуба не успел даже попытаться оказать сопротивление полиции. Все охранники были уложены лицами в пол, а на заведенных за их спины запястьях рук сомкнулись стальные браслеты наручников. Не было среди охранников лишь нового их начальника Глеба Сорокина.

В кабинете хозяйки клуба полицейских ждал неожиданный сюрприз. Такого крутого поворота событий даже полковник Ярцев за свою долгую милицейскую практику не припомнил.

Когда в это помещение забежали омоновцы, то они увидели стоящего спиной к дверям Глеба Сорокина с пистолетом Стечкина в руке, на котором был глушитель для бесшумной стрельбы. На полу, у стола, два трупа и в кресле третий. На столе два больших открытых черных кейса.

Появление полиции в святая святых клуба — кабинете самой хозяйки — было шокирующей неожиданностью для Глеба Сорокина. И не успел он выйти из шокового состояния, как оказался обезоруженным и в наручниках.

Направляясь к убитым, Ярцев приказал на ходу капитану Захарову:

— Вызывай следователя прокуратуры по Заельцовскому району, судебно-медицинского эксперта и эксперта-криминалиста.

Подойдя к пострадавшим, полковник печально покачал головой. То, что все трое были мертвы, не вызывало сомнений. У каждого трупа пулевое ранение было посредине лба. Чувствовалась профессиональная рука убийцы. Красавица Изольда (Шахерезада) с побледневшим лицом лежала навзничь, откинув одну руку в сторону, а вторую неловко подогнув под себя. В ее открытых глазах застыл немой вопрос: «Как ты посмел?» В метре от нее, также на спине, раскинув руки и ноги, лежал смуглый черноволосый мужчина в черном костюме в полосочку. «Наверное, это и есть Муслим, брат Изольды», — предположил полковник. Третий труп привлек большее внимание Ярцева. Этот бородатый и усатый мужчина с открытыми узкими глазами откинулся на спинку мягкого кресла, уронив руки на широкие подлокотники. Короткая кровавая струйка стекла у него с середины покатого лба на переносицу. На полу, возле кресла валялась черная кожаная кепка. Голова трупа напоминала формой вытянутую дыню. Ярцев осторожно потянул за бороду на левой щеке трупа. Борода затрещала клеем и стала отделяться от щеки, на которой стал четко обозначаться шрам.

— Бес! — вслух произнес Ярцев. — Ты меня не очень сейчас удивил. С самого начала я подозревал, что ты не в могиле на зоне, а бродишь среди живых, принося людям горе.

И финиш у тебя закономерный.

После этого полковник подошел к открытым на столе кейсам — один из них был набит доверху пачками американских долларов, а второй прозрачными пластиковыми пакетами с белым порошком.

— Ничего не трогать до прибытия следственной бригады! — приказал Ярцев.

Подойдя к лежащему на полу лицом вниз бывшему начальнику охраны, а теперь заурядному убийце Глебу Сорокину, полковник хмуро спросил:

— Ну что, гражданин Сорокин, как ты докатился до жизни такой? Воспользовался доверием хозяйки клуба. Ответь, что тебя толкнуло на это чудовищное преступление? Молчишь? Можешь не отвечать. И без того все ясно. Решил махом разбогатеть? В один прием прибрать и наркотики, и деньги, привезенные Бесом. Все вроде рассчитал. Пистолет с глушителем — никто не услышит. Сразу преступление не обнаружится. Будет время скрыться. Разумеется, и берлогу себе заготовил. Одного ты не учел, Глеб Сорокин. Того, что полиция работает и таких, как ты и тебе подобные, непременно запрячет за решетку. Дело только во времени.

— Меня нельзя судить, — подал нервный голос Сорокин. — Я контуженный в Чечне.

— Ах, вон оно что! — усмехнулся Ярцев. — В случае чего ты надеялся на то, что тебя признают невменяемым? Напрасно надеешься. Ты совершил расчетливое хладнокровное убийство. И от ответа тебе не уйти.

И Сорокин вдруг раскис.

— Гражданин полковник, я хочу дать показания.

— Показания? Прямо здесь?

— Да, здесь и сейчас.

— Но что ты можешь дополнить на словах к этой ужасной картине, автор которой ты сам?

— Мне есть что сказать вам. Но только один на один.

— Право же, здесь, при убитых, не место для беседы. А в другое помещение я удалиться с тобой не могу, пока не прибудет следственная бригада и не сфотографирует тебя на месте преступления вместе с твоими жертвами.

Сорокин нервно, прерывисто задышал.

— Но это займет немного времени. Этот разговор нужен не только мне, но и вам. Поверьте, я не кручу вола. Все очень серьезно.

— Но почему тебе не рассказать следователю?

— Нет, только вам.

— Мне не совсем понятен твой выбор.

— Потому что вы козырной мент. Я только вам могу довериться.

— Козырной мент?! Это тебе Бес сказал?

— Да. Он вас очень ненавидел и в то же время уважал. Он мне говорил, что вы порядочный, честный мент, но так как вы его захомутали и отправили на нары, он все равно вас пришьет. Но он не успел этого сделать. Ему просто не повезло. Считайте, что я спас вам жизнь.

— Так ты это и хотел мне сказать? За твою якобы услугу я должен буду помочь тебе выкрутиться из этой чудовищной истории? Однако, Глеб Сорокин, ты очень большой шутник. Ты будешь отвечать по всей строгости закона. Закончим этот бессмысленный разговор.

— Нет, полковник, вы меня неправильно поняли. О Бесе я к слову сказал. Он здесь не при делах. Попросите всех выйти. Я же не убегу в наручниках. Тем более от козырного мента.

— Хорошо, я готов тебя выслушать, — согласился полковник, — при условии что все, что скажешь мне, повторишь следователю.

— Я повторю, — выдохнул Сорокин.

Ярцев попросил присутствующих выйти в коридор. Когда они остались вдвоем, Сорокин попросил разрешения сесть, так как лежа на полу ему было тяжело говорить.

Получив разрешение и сев на полу, он откинулся на бок кресла, на котором находился труп Беса.

— Я вам все скажу, гражданин полковник, а вы не перебивайте меня, так как времени, как я понимаю, у меня немного.

— Я вас слушаю. — Ярцев нащупал в кармане диктофон и включил его.

— Гражданин полковник, в шестой колонии, что находится в Кемерово, действует лаборатория по производству фальшивых дензнаков — американских долларов и российских рублей.

— Я в курсе, — заметил Ярцев.

— Вы знаете? От кого?

— Нами записан разговор в этом кабинете Изольды, ее брата Муслима и Фартового, то есть Беса.

— Да?! — поразился Сорокин. — Значит, мы с вами работали параллельно. — Но вы не знаете, где эта лаборатория находится конкретно. Вы бы ее не нашли.

— Дело времени.

— Я вам его сокращу.

— Продолжайте.

— Вход в лабораторию находится в ближнем к колонии гараже, принадлежащем Фартовому.

— Мы знаем этот гараж. Но почему у Беса стало новое погоняло?

— Насколько мне известно, это погоняло ему дали на «шестерке». Он хорошо играл в карты, ему фартило. Поэтому зэки его и нарекли Фартовым.

— Кто руководит лабораторией? Кум?

— Он самый. Майор Ляхович Остап Тарасович. Он и наркотой торгует среди заключенных. Не сам, конечно, а через надзирателей. Хорошую прибыль на этом наваривает. Зэки в «шестерке» неплохо зарабатывают. У них там кузнечное производство и швейное поставлены на довольно высокий уровень. Ляхович и придумал финт с похоронами Беса. Ему нужен был верный связной с Изольдой. Товар — деньги — товар. Ведь раньше сам кум возил бабки в «Пиковую даму». Дело это рисковое, а он человек осторожный, рисковать лишний раз не любит. «Похоронив» Беса, майор состряпал ему новую ксиву на имя Фартышева Леонида Артемьевича и пустил по маршруту. Бес рад был такому повороту.

— А какова роль в этих темных делишках начальника колонии подполковника Зыкова?

— Начальник не в курсах. Можно сказать, он самоустранился. Его любимые занятия — охота, рыбалка. Любит хорошее вино, мимо красивых баб не проходит. Фактически в «шестерке» всем заправляет майор Ляхович.

— Ну а тебе откуда такие подробности известны?

— Кое-что мне поведали радиочипы на иголочках, спрятанные в этом кабинете, а в основном, Фартовый — Бес — рассказал за дружеским столом, когда предложил мне сделку и я ее принял.

— Какую сделку?

— Если бы не Фартовый, то не было бы сейчас и этих трупов.

— Продолжай.

— Он предложил мне во время купли-продажи наркоты замочить Изольду с ее братом, забрать товар и деньги, прихватить золотой запас хозяйки и слинять. От всех подальше, например, на остров Мадейру. Там, какой сказал, практически отыскать человека невозможно. Он сказал, что это выгодный для меня вариант. Он смывается, а я на некоторое время, пока не уляжется шухер, остаюсь при клубе, чтобы на меня не упало подозрение. Затем я по-хорошему увольняюсь и уезжаю вслед за ним. Вот такой был его план. Заманчиво было, и я ему поверил. Фартовый хотел вырваться из-под власти майора Ляховича, который держал его буквально за горло.

— И почему же ты нарушил договоренность с Фартовым? Выходит, предал его?

— Это произошло совершенно непроизвольно. Мне в решительный момент показалось, что будет лучше, если я и Фартового прикончу. Не надо будет с ним делиться. К тому же зачем лишний свидетель? А трупы я хотел вывезти через подземный гараж в багажнике и утопить в Оби. Ведь из кабинета Изольды есть тайный выход в подземный гараж. Кстати, все трое оттуда и поднялись сюда.

— А как ты вошел в кабинет? Он, наверное, был закрыт?

— Разумеется, закрыт. Но у меня есть ключ-дубликат. Незаметно для охраны я вошел сюда и спрятался за шторой. Оставалось только подождать. Я знал, что никто из моих подчиненных искать меня не будет и я вполне спокойно смогу сделать свое дело.

— Ты сказал, что хотели прихватить золотой запас Изольды.

— Точнее, это не совсем золотой запас, а скорее тайник драгоценных камней. Фартовый не знал про него, это я ему проболтался. Сначала я боялся, что не проверну это дельце один, но потом понял, что одному-то как раз и лучше.

— Ближе к делу.

— Золотой запас? Так вот он — рядом, — Сорокин кивнул на стол. — Ножки у него вон какие толстые, точеные. Нужно снять массивную крышку, и увидите четыре тайника в верхних частях ножек.

— Но как ты узнал об этих тайниках? Тебя Изольда посвятила в свою тайну? Может, ты был у нее любовником? Парень ты здоровый.

Сорокин криво усмехнулся.

— Я рылом не вышел быть ее любовником. В ее кабинете еще Бирюков установил скрытую камеру. Найти ее не просто. Очень тонкое отверстие в стене за столом хозяйки кабинета.

— Выходит, Антон Бирюков уже знал о драгоценных камнях и поделился этой информацией с тобой?

— Я понял, к чему вы клоните. Да, он поделился со мной этой новостью, когда сам узнал, но я его не убивал. У меня и в мыслях такого никогда бы не возникло. Антона замочил Фартовый. И записку на нем от Леньки Пантелеева оставил. Фартовый как появился в нашем клубе, так сразу и узнал Бирюкова. Он мне потом признался, что у него были старые счеты с этим бывшим ментом.

— А где Фартовый-Бес последние дни прятался?

— По-моему, в Нахаловке, у какой-то старой знакомой. Вроде бы вдовы с пацаном.

— И этот пацан учится где-то во втором или третьем классе?

— Возможно. Я точно не знаю.

— Ладно, это теперь не имеет никакого значения. Советую все повторить следователю. — И Ярцев выключил диктофон.

— Повторю и следователю. Мне терять нечего. А теперь услуга за услугу, гражданин полковник.

— Я слушаю.

— У меня старая парализованная мать. Одна осталась. Сегодня, как я понимаю, домой не вернусь.

— Правильно понимаешь.

— Улица Горького, двадцать семь, квартира тридцать шестая. Не оставьте ее. Устройте, как сможете. Я только вас мог об этом просить, потому что наслышан о вашей чуткости и порядочности. Ведь сейчас никому нет дела до другого человека.

— Что же раньше не подумал о больной матери? До того, как совершить это жестокое преступление.

— Как раз о ней я и думал. Хотел при помощи больших денег поставить ее на ноги. Говорят, в Германии это могут делать.

— У меня слов нет, гражданин Сорокин! — удивился Ярцев. — Весьма оригинальный подход к решению проблемы — через три трупа.

— Гражданин полковник, вы обещаете помочь моей матери? Сегодня, как всегда, она меня будет ждать. Зайдите, прошу вас, придумайте что-нибудь, чтобы старушка не страдала. Умоляю!

От такой неожиданной просьбы убийцы у Михаила Яковлевича аж пот выступил на лбу. Всего он повидал, но в такой ситуации оказался впервые.

— Я зайду к больной, обещаю, — вздохнул полковник. — Сделаю, что смогу. В рамках закона.

В дверь постучали.

В кемеровском ресторане «Японский» посетителей всегда хватает. Особенно в вечернее время. Изысканная японская кухня, в которой преобладают блюда из морепродуктов, экзотический интерьер, восточные нежные мелодии. Уют, культура.

Именно здесь любит отдыхать майор Ляхович, заместитель начальника шестой колонии по режиму. Ему нравится заходить сюда одному после трудового дня: в отдельной кабинке вкусно поесть, мысленно подвести итоги сделанному, обдумать планы на будущее, а при желании и заказать японскую девушку для интимных услуг. Такое здесь тоже возможно. Для избранных, с толстыми кошельками.

Сегодня Ляхович, высокий и стройный, с пышной шевелюрой соломенных волос, в темном коричневом костюме со светло-коричневым галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке, появился в своем любимом ресторане в самом прекрасном расположении духа. А почему бы ему и не быть, коли дела криминальные идут отлично. Если пойдут и дальше так, то можно будет и страну сменить. Например, купить замок в Англии и перебраться туда на постоянное жительство. А там можно будет и семьей обзавестись. За богатого любая красавица пойдет. Сейчас главное — не проколоться, а потому нужно тщательно обдумывать каждый свой шаг.

Не успел будущий владелец английского замка войти в ресторан, как возле него, словно из воздуха, появился метрдотель с традиционно-учтивой японской улыбкой.

— Просю вас, Остяп Тарясович в кабинет. Ми ряды, сто вы не забиваете нас.

— Здравствуй, здравствуй, Синдо! — отвечал с легкой улыбкой Ляхович. — Чем ты меня сегодня удивишь? Кажется, я уже все ваши изыски попробовал.

— Еще не все, Остяп Тарясович, — отвечал с прежней улыбкой Синдо, семеня рядом с Ляховичем. — Надется есе сюприз.

Через минуту Ляхович вальяжно развалился в отдельном кабинете в дубовом, с мягким сиденьем кресле и сделал заказ.

Когда метрдотель собрался выйти, Ляхович остановил его.

— Синдо, сегодня у меня хорошее настроение, и я не прочь развлечься с ласковой японочкой.

— Для вас, Остяп Тарясович, устрою, — мелко рассмеялся Сицдо. — Останетесь довольны.

— Устрой, голубчик, щедро награжу.

Синдо учтиво поклонился и ушел на кухню передать заказ дорогого гостя.

В это время из-за ближнего к кабинке столика поднялась энергичная девушка с небольшой сумочкой в руке и прошла в кабинет к Ляховичу. О чем они там говорили — не было слышно. Но девушка довольно быстро вышла и спокойно направилась к выходу, из ресторана. Когда за ней закрылась дверь, молодой человек атлетического сложения, который сидел за одним столиком, с этой девушкой, положил на столик деньги и вслед за ней неторопливо покинул ресторан.

Вскоре, метрдотель Синдо, который персонально обслуживал самых уважаемых завсегдатаев, выскочил из кабинета Ляховича и испуганно закричал:

— Сюда полицию звать надо! Остяпа Тарясовича убили!

К месту происшествия потянулись напуганные, но вместе с тем любопытные посетители.

Ляхович, откинувшись на спинку стула, неподвижным взглядом удивленно разглядывал на потолке светильники, источающие мягкий молочный свет. Чуть выше бровей у него было пулевое ранение величиной с горошину. Тоненький кровавый шнурок спустился из раны на чисто выбритую щеку, стек на шею и алым цветком развернулся на белоснежном воротничке сорочки…

На следующий, после тройного убийства в ночном клубе «Пиковая дама» и посещения парализованной матери Сорокина Елизаветы Афанасьевны, день Михаил Яковлевич пришел на работу не в самом лучшем расположении духа. С трудом удалось договориться с соседями о временном уходе за больной старухой и только после того, как сама Елизавета Афанасьевна дала согласие на заключение договора пожизненной ренты с мэрией. Первый раз в жизни соврал Ярцев, соврал во благо, но от этого было не легче на душе. Не мог он сказать правду больной о сыне-убийце. Скажи он все как было, и сам бы стал невольным убийцей несчастной. Пришлось сказать, что ее сына срочно отправили в длительную командировку и что он просит у нее прощения за то, что не успел проститься.

— Значит, опять в Чечню? — допытывалась старуха.

— Это государственная тайна, — ответил он.

— А вдруг я со дня на день умру и Глебушка останется без квартиры, когда вернется?

— За сына не беспокойтесь, — отвечал он, сдерживая тяжелый вздох. — Государство побеспокоится о надежной квартире для Глеба.

— Я буду молиться за него, — тихо, сказала Елизавета Афанасьевна. В ее измученных постоянным страданием глазах не было слез, а лишь крохотная искорка надежды, что ее сын вернется живым и она еще с ним увидится. Ярцев был не вправе затушить эту искорку. От парализованной он ушел с тяжелым камнем на сердце.

Стряхнув с себя минутное оцепенение от воспоминаний, Михаил Яковлевич вернулся мысленно к происшествию в «Пиковой даме».

Вроде бы цепочка преступлений почти сомкнулась и многое стало понятным. Судью Алферова и бывшего инспектора уголовного розыска Антона Бирюкова убил Бес-Фартовый. Он же покушался и на бывшего помощника прокурора Глушкова. За то, что осужденный разгуливал на свободе, будет спрошено по всей строгости с администрации шестой колонии. В первую очередь, конечно, с начальника, подполковника Зыкова, и не в последнюю — с майора Ляховича, на которого собраны свидетельские и оперативные доказательства. Остается неясным наркотрафик — откуда привозил порошок Муслим и куда конкретно поставлял кроме «Пиковой дамы»? Со смертью Муслима ниточка оборвалась. Задача — найти оборванные концы и выйти на поставщиков. И это не единственный вопрос. Фальшивые деньги. Наивно было бы предполагать, что они из «шестерки» поступали только в «Пиковую даму» для Муслима, который, вероятно, продавал их за настоящие дензнаки. Но кому и где? Тут должна быть целая сеть. Непростые вопросы. И единственная зацепка — майор Ляхович, заместитель начальника колонии по режиму, кум. Надо срочно брать санкцию на его арест у прокурора Кемеровской области. Но прежде необходимо получить разрешение на командировку у начальника городского УВД генерала Миронова Владимира Николаевича.

Ярцев вышел из-за стола, поправил прическу и галстук и направился к выходу из кабинета. Однако у самой двери его остановил настойчивый междугородний звонок.

Вернувшись к столу, он снял трубку с аппарата.

— Полковник Ярцев. Слушаю вас.

— Здравствуй, Михаил Яковлевич! Воробьев тебя беспокоит.

— Здравствуй, дружище! Признаюсь, удивлен твоему раннему звонку.

— Есть причины, друг мой.

— По твоему голосу чувствую, что не орденом тебя наградили, а напротив.

— Не за ордена работаем, — вздохнул Воробьев. — С одной стороны, можешь меня поздравить с повышением — со вчерашнего дня я начальник уголовного розыска Кемеровской области.

— Поздравляю от души!

— Спасибо. Но с другой стороны, можешь мне посочувствовать. Как нам с тобой известно, шестая колония строгого режима к области относится. Кстати, ты, как мне помнится, интересовался «шестеркой». Так вот, у нас вчера вечером и ночью произошли два события, которые конкретно имеют отношение к шестой колонии. О них сейчас весь город и область говорят. Возможно, тебя эти события тоже заинтересуют.

— Ты меня уже заинтриговал.

— Ну, тогда слушай. В ресторане «Японский» убили майора Ляховича, заместителя начальника колонии по режиму.

— Ляховича убили? Как?

— Никто не видел и выстрела не слышал. Значит, из пистолета с глушителем. Майор находился, как обычно, в отдельном кабинете. Видели какую-то девицу, заходившую к нему на некоторое время, и все. На этом след обрывается.

— Похоже, это заказное убийство.

— Я тоже к этому склоняюсь. Слушай дальше. Среди ночи загорелись подвальные помещения под «шестеркой». На глубине до трех метров. Во времена НКВД там расстреливали приговоренных к смертной казни. Собственно, об этих подвалах давным-давно забыли. Из колонии вход туда был замурован толстенной кирпичной стеной. Пожар был обнаружен случайно одним из водителей, который ставил машину в гараж. Из гаража валил дым, и этот человек поднял тревогу. Оказалось, что в крайнем боксе был лаз в тоннель, который вел в подвалы под колонией. Пожарные смогли проникнуть к очагу пожара только через этот тоннель. Удивительным оказалось то, что они обнаружили в горящих подвалах четыре трупа мужчин, прикованных наручниками к металлическим стеллажам. Возникает очень много вопросов. Что это за люди? Почему были прикованы? Что вообще было в этих забытых подвалах?

— Думаю, что я смогу ответить тебе на эти вопросы.

— Ты? Михаил Яковлевич, ты что — ясновидящий?

— Нет, я не ясновидящий, но кое-какие данные у меня имеются. А вот твое сообщение об убийстве кума, то есть майора Ляховича, меня очень расстроило.

— Расстроило?

— Да. На то есть веские основания. Послушай теперь мой рассказ.

И Ярцев, полностью посвятил коллегу в события, связанные с шестой колонией.

— Да-а, — протянул Воробьев, выслушав: старого друга, — у тебя криминальные события были покруче. То, что в подвалах «шестерки» действовала лаборатория по производству фальшивых денег, это для меня гром среди ясного неба. Нетрудно догадаться, кто были эти люди, которых приковали наручниками к стеллажам и сожгли вместе с оборудованием лаборатории. Конечно, работяги, те, кто эти фальшивки и делал. Все просто и понятно. В таких делах свидетелей не оставляют. Ляхович, выходит, был главным свидетелем. А главных тем более не оставляют. Кто бы мог подумать, что майор Ляхович окажется оборотнем? Некоторых людей бабло просто с ума сводит.

— Это верно. Жадность к легкой наживе никогда к хорошему не приводила.

— Теперь общая картина для меня полностью ясна, Михаил Яковлевич. Вслед за криминальными происшествиями в новосибирской «Пиковой даме» следуют два в Кемерово. Связь между ними налицо. Кто-то внимательно следит за наркотрафиком и производством-сбытом фальшивых денег.

— Вот этот кто-то нам и нужен. Надеюсь, мы с ним увидимся.

— Ох, непросто будет с ним увидеться! Как правило, паханы остаются в тени и выйти на них будет чрезвычайно сложно. Да ты сам это не хуже моего знаешь.

— Так-то оно так, но нужно верить в успех. Да, а как отреагировал на данные события начальник колонии подполковник Зыков?

— А он, видимо, обо всем этом еще и не знает. Хотя ему уже должен был сообщить майор Шилов, его заместитель по воспитательной работе..

— А где Зыков?

— Отдыхает. Вчера, до. убийства Ляховича, улетел в Сочи. В законный очередной отпуск. С ним пусть ГУИН разбирается, а наше дело искать преступников. Может, у тебя на него что-нибудь есть?

— Пока нет. Да, я забыл тебе сказать о номере джипа, на котором Бес уехал из гаража на вокзал. Запиши: С 156 КВ. Он тебе ни о чем не говорит?

— С 156 КВ? Так это номер машины майора Ляховича.

— Уверен?

— Абсолютно. На данном джипе майор приехал в ресторан, где его и убили. Сейчас машина на стоянке в городском УВД.

— Куда ни кинь — везде клин, — вздохнул Ярцев. — Пока не за что зацепиться. Может, отпечатки пальцев погибших в «Пиковой даме» на что-нибудь наведут. Потороплю экспертов. Спасибо, дружище, за звонок и информацию. А ведь я чуть было не отправился в командировку к вашему областному прокурору за санкцией на арест майора Ляховича и обыск в «шестерке». Надеялся посмотреть на лабораторию по производству фальшивых денег. А ты на меня сразу ведро холодной воды вылил.

— Выходит, я твое время сэкономил. Если у тебя что прояснится, кинь мне звоночек. Договорились?

— Непременно. Спасибо еще раз! И успехов тебе на новой должности.

— И тебе. Будь здоров!

— Взаимно. Пока.

Положив трубку на аппарат, Ярцев сел за свой стол и глубоко задумался: «Итак, что на данный момент известно? Убийство в «Пиковой даме». Оно означало срыв сделки по купле-продаже наркотиков. Вскоре после этого в Кемерове убирают главного фигуранта — майора Ляховича, который, если бы развязал язык, мог много чего рассказать следователю. Такое развитие событий кого-то не устраивало. Этот неизвестный, назовем его условно — Пахан, получил от кого-то информацию о событиях в «Пиковой даме» и отдал соответствующий приказ в Кемерово. Не важно, где этот самый Пахан находится, важно, что у него повсюду расставлены информаторы. Значит, есть таковОй и в этом ночном клубе. Но кто он? Лучше всего это может выяснить секретный агент уголовного розыска. Давно пора внедрить в «Пиковую даму» своего человека».

Ярцев достал из сейфа личные дела секретных агентов и стал их неспешно просматривать.

Но через некоторое время от этого занятия его оторвал требовательный звонок телефона.

Звонили из следственного изолятора.

Улица Волочаевская. Мрачное многоэтажное здание с решетками на окнах. Следственный изолятор. Случайный неискушенный прохожий может сто раз обойти его вокруг, прикоснуться к железным воротам, куда въезжают «автозаки», пощупать крепкую кирпичную кладку — все равно ничего не поймет. Что за здание? Внутрь хода нет никому, кроме заключенных, следователей и сотрудников администрации. Правда, есть еще небольшая категория людей, частично вхожих в СИЗО. Это адвокаты, которые навещают своих подзащитных, и те, кто ходит на допросы. Им доступен только корпус следственного управления, соединенного с тюрьмой.

Проходная № 2 — через нее полковник Ярцев попал внутрь — представляет собой стеклянный стакан с видеокамерами. Изображение с них поступает на монитор дежурного, который выписывает посетителям пропуска.

В специальном зале Ярцев некоторое время дожидался следователя прокуратуры. Наконец следователь Колчин, упитанный, флегматичный капитан юстиции, вошел в зал в сопровождении прапорщика (надзирателя) и, узнав полковника, подошел к нему и пожал руку.

— Михаил Яковлевич, я вас пригласил в связи с настоятельной просьбой моего подследственного Глеба Сорокина, — сказал он, бесцеремонно беря Ярцева под руку и увлекая за собой из зала. — Тут случилось неприятное происшествие. Сорокина отравили. Но он пока жив.

— Отравили? Кто?

— Выясняем. Вы же знаете — в тюрьме трудно докопаться до истины. Среди зэков, как правило, круговая порука. Сорокина поместили в небольшую камеру, где вместо тринадцати положенных натолкано двадцать девять человек. Основная масса заключенных утверждает, что Сорокин выпил чаю, после чего ему стало плохо. Пострадавшего тут же отправили в больничку. Осмотревший его врач, кстати, очень опытный, с тридцатилетним стажем, бывший военный хирург, констатировал отравление сильным ядом. Он утверждает, что жить Сорокину осталось не более двух часов.

— Тут не обошлось без заказа с воли, — вслух предположил Ярцев. — Подчищают свидетелей. Неплохо бы узнать, кто сдобрил ядом чай в кружке Сорокина..

— Я же говорил — виновного найти практически невозможно. Подозревать можно каждого, в том числе и надзирателей, один из которых мог передать яд в камеру.

— Интересно, кому же это надо было? Кому Сорокин опасен был здесь, в тюрьме?

— Наверно, тем, кто остается на воле. Похоже, Сорокин знает то, чего не должно знать следствие.

За разговором они прошли через три решетки, которые открывал сопровождающий их прапорщик, поднялись по нескольким узким лестницам, по которым можно было подниматься только гуськом, прошли по двум кривым коридорам, покрашенным блеклой краской — кое-где голубоватой, где-то бежевой, и оказались перед дверью с табличкой «Медпункт».

Следователь пропустил Ярцева вперед и, войдя следом, плотно закрыл за собой дверь.

Помещение медпункта с двумя зарешеченными окнами — квадратов двадцати. На этих квадратах сумели разместиться двенадцать коек в два яруса, два шкафа с медикаментами, кушетка для первичного осмотра больных и стол со стулом для дежурного медбрата. Для врача по соседству был отдельный кабинет.

Первое, что ударило полковника по ушам при входе, — громкий страдальческий стон одного из пациентов на нижней койке у окна: половина коек были пустыми.

При входе Ярцева и следователя стриженый медбрат в белом халате соскочил со стула и выбежал за дверь. Но вскоре вернулся. За ним с достоинством вошел пожилой худощавый мужчина в белом халате с фонендоскопом на шее. Он сразу же представился:

— Семенов Сергей Петрович, к вашим услугам.

— Михаил Яковлевич, — представился Ярцев и пожал узкую, но сильную ладонь врача. — Мне следователь звонил. Сообщил, что подследственный Сорокин настаивал на свидании со мной. Это он стонет?

— Да. — Понизив голос, врач зашептал: — У него смертельное отравление. Все признаки, что отравлен сильно-действующим ядом дигитоксином. У меня в практике, в Чечне, были такие случаи. Редко, но были. Человек почувствует возбуждение, одышку и умирает через несколько часов при сильной боли в сердце. Полагаю, что я не ошибся в диагнозе. Я сделал все, что мог. Успокоительного ввел полную дозу, какую только можно в данном случае. Но противоядия против коварного дигитоксина не существует. Этот редкий яд доступен немногим. Он наводит на мысль, что отравитель Сорокина далеко не мелкая сошка. Нет сомнения, что яд с воли передали.

— И сколько пострадавший протянет?

— Часа полтора, не более. Но через час он не сможет связно отвечать на вопросы. Так что поспешите.

Они подошли к постели стонущего Сорокина, и Ярцев, склонившись над ним, спросил:

— Глеб, ты меня слышишь?

Некоторое время осунувшееся, усеянное крупными каплями пота, бледно-серое лицо пострадавшего оставалось неподвижным. Но вот он медленно открыл помутневшие, но еще не лишенные мысли глаза.

— Я вас слышу, гражданин полковник, — медленно выдавил он, с усилием разлепив пересохшие губы. — Спасибо, что пришли. Как с мамой? Вы у нее были?

— Был. Все уладили. Можешь за мать не беспокоиться. За ней будет надлежащий уход. И материально она будет обеспечена.

— Благодарю, гражданин полковник. Теперь мне и умирать будет легче. Слушайте, что я вам скажу. Отравить меня, я уверен, приказал Резаный. Кто кинул мне в кружку яду — я не видел. Многие рядом были.

— Кто такой Резаный?

— Это бывший боксер в тяжелом весе. А сейчас большой авторитет, наркобарон. Он контролирует наркотрафик по Сибири и занимается производством фальшивых денег. Страшный человек.

— Где его берлога?

— Не знаю. Но я знаю, как он выглядит. Скрытая камера фиксировала его у Изольды раздетым до пояса. Здоровый детина. Ростом метра два. Килограммов под сто двадцать. Звериная физиономия. Уши маленькие, помятые. Нос сломан. Полный рот золотых зубов. На правом плече татуировка — голова тигра. На спине и груди много резаных шрамов — следы финок. Глаза бесцветные, будто замороженные. Еще…

Сорокин замолчал, и лицо его исказилось в страдальческой гримасе.

— Сердце, — с тяжким стоном выдавил он и отрывисто задышал. — Ох, как больно!

Но через минуту, отдышавшись, он продолжил:

— Чуть не забыл. Резаный три года тому назад выступал в боях без правил «Сборная России против всего мира». Победил в финале какого-то знаменитого голландца Боба. После этого ушел в криминал.

— А настоящая его фамилия?

— Не знаю. Да, еще — в ночном клубе его связник…

Сорокин замолчал и смежил веки. Дыхание его стало замедляться.

Ярцев с тревогой посмотрел на врача.

Сергей Петрович крикнул медбрату:

— Быстро нашатырь!

С верхней койки, над Сорокиным, послышался недовольный голос больного зэка:

— Что мучаете человека? Дайте ему спокойно умереть. Нигде от вас, ментов, покоя нет.

— Никто его не мучает, — жестко оборвал недовольного зэка следователь. — Подследственный сам попросил позвать к нему полковника.

Недовольный зэк промолчал и отвернулся к окну.

Понюхав нашатырного спирта, Сорокин задышал глубже и медленно открыл глаза.

— Глеб, ты сказал, что в ночном клубе у Резаного есть связник. Кто он?

— Официант бара Филя Пермяков. Больше ничего не знаю. Спасибо за мать, гражданин полковник. Мне бы священника. Позовите батюшку. Хочу покаяться в тяжких грехах.

— Это можно, — ответил следователь. — Я передам твою просьбу начальнику СИЗО.

— Поспешите, — поторопил врач.

Ярцев не нашелся что-либо сказать и молча направился к выходу.

Официант из бара «Пиковой дамы», двадцатилетний Филипп Пермяков, пребывал в мрачном расположении духа. Он лениво протирал белоснежной салфеткой фужер и канючил у бармена, статного, красивого сорокалетнего брюнета:

— Борис Гордеич, ну дай дозу. Не жмись. У тебя наверняка где-нибудь заныкано. Пожалей. У меня скоро ломка начнется.

— Жалко у пчелки, мой юный друг Филя, — спокойно отвечал бармен, пригубливая маленькую рюмочку французского выдержанного коньяка «Камю». — Ты же знаешь, что после вчерашнего ментовского наезда порошка не осталось. Выпей лучше рюмашечку коньячку.

— Да не поможет мне твой коньяк, — отвечал Филя с кислым выражением лица. — Мне уколоться надо. Ну, найди, Гордеич. Я тебе тройные бабки заплачу.

— Это само собой, — усмехнулся бармен. — Но близко у меня нет порошка. Сходить кое-куда надо.

— Ну, сходи, Гордеич. Я твой большой должник буду.

— Да ты и так мой должник по самые уши.

Но тут в кармане пиджака Фили заулюлюкал мобильный телефон, и он быстро включил его.

— Алло, кто это?

— Президент Соединенных Штатов, — раздался в трубке властный и жесткий голос.

— Босс, я слушаю.

— Вот и слушай, а боссом меня вслух не называй. Кто рядом есть?

— Только бармен, Борис Гордеич.

— При нем можно. Он умеет держать язык за зубами. А вот в тебе я сильно сомневаюсь.

— Босс, да разве я когда, да я за вас…

— Ладно, нечего порожняк гнать. Отвечай только на мои вопросы. Менты с тобой еще не беседовали?

— Нет, не общались.

— Отвечаешь?

— Век воли не видать!

— А почему у тебя такой голос неуверенный?

— Меня скоро начнет ломать, босс, а дозы нет.

— Филя, я тебе не раз говорил, чтобы ты завязывал с порошком?

— Говорил, босс.

— Ты обещал?

— Обещал, босс. Я обязательно завяжу. Вот только сегодня последний раз, и все. Клянусь. Но у меня нет дозы.

— Лады, получишь свою дозу у меня. Немедленно езжай ко мне.

— Но я не знаю где твоя хаза, босс.

— Пока тебе рано это знать. Такое доверие надо заслужить.

— Я заслужу, босс.

— Закрой чавкало и слушай. Езжай на переговорный пункт, что в Кудряшах. Ты там не раз был. Помнишь дорогу?

— Разумеется, босс.

— Ну и ладушки. Обсудим наши дела. Смотри хвоста не привези. Отвечаешь головой.

— Не беспокойся, босс, все будет чисто. Я не лох с автобарахолки.

Выключив мобильный телефон, Филя, коротко бросив бармену: «Я отлучусь ненадолго по делам», выскочил из бара.

Только за ним закрылась дверь, как у бармена зазвонил мобильный телефон. Борис Гордеевич посмотрел на дисплей телефона. На нем высвечивалась надпись «Господин Икс». Бармен сосредоточился и включил телефон.

— Слушаю, Господин Икс.

— Борис, ты сделал, о чем я тебя просил?

— Разумеется. Машина взлетит на воздух через десять минут после того, как он включит мотор. Это на полпути.

— Ладушки, царство ему небесное. Борис, тебе не кажется, что я слишком жесток?

— Не кажется, Господин Икс. Вы были правы, когда сказали, что наркоман страшнее атомной бомбы. Он за дозу может хоть кому самые серьезные секреты выдать.

— Вот именно. Он опасный свидетель. До сих пор сожалею, что возил его в лабораторию под шестой колонией. Но я тогда верил в него — молодой, перспективный, зону прошел. Тогда я и предположить не мог, что он так быстро подсядет на иглу. Ошибся я в нем. Сильно ошибся. Ну, господь с ним. Не будем плохо говорить о покойнике. Ты-то как? Менты вокруг тебя еще не кружили?

— Пока нет, Господин Икс. Я для стервятников пищи не разбрасывал. К Изольде сам никогда не заходил, с охраной дружбы не заводил, и эта сволочь, Глеб Сорокин, обо мне ничего не знал.

— Да-а, большой сволочью оказался Сорокин, — вздохнул в трубке голос, — мало ему было, что замочил в клубе троих и прервал наш бизнес, но, как мне сообщили, еще следаку меня заложил, нарисовал мой портрет и связника попутно сдал. Сам, падла, вчера копыта откинул. Так ему и надо. Царства небесного ему не пожелаю. Ладно, успокаиваться надо и дело ремонтировать. Тебя, Борис, я скоро заберу из клуба. Поставлю на более серьезную работу. Как говорится, большому кораблю — большое плавание.

— Спасибо.

— Сейчас особенно держи уши торчком. Если что — сразу кинь мне звоночек.

— Конечно.

— Ну, будь.

— Удачи, Господин Икс.

Выключив мобильный телефон, бармен перевел дыхание и вытер салфеткой выступивший на лбу зернистый пот. Он знал, как разговаривать с самим Резаным. Тут одно неосторожное слово могло круто изменить судьбу в худшую сторону.

Выйдя из «Пиковой дамы», Филя сразу не стал подходить к своему темно-синему «Форду», а сел на скамейку и осмотрелся. Его интересовали автомашины, припаркованные поблизости. Какая-то из них могла сесть ему на хвост. Но это в том случае, если ментам стало известно, кто он такой. Зрительно запомнив стоявшие авто, он про себя повторил: черная «Волга», серая «Хонда», белая «Тойота Королла» и зеленые «Жигули». Во всех этих автомобилях не было ни пассажиров, ни водителей.

Успокоившись, Филя сел в свой «Форд» и поехал в сторону Нового моста через Обь. Одну маленькую вещицу на своем автомобиле он не увидел, да и не мог увидеть, — радиомаячок, приклеенный с тыльной стороны бампера.

Вскоре стоявшие метрах в двухстах от «Пиковой дамы» коричневые «Жигули» десятой модели последовали за сигналом радиомаячка. В этой машине находилось пятеро вооруженных автоматами крепкого телосложения мужчин в камуфляжной форме ОМОНа. Один из них, постарше, сидевший на переднем сиденье рядом с шофером, был майор Родионов. Он включил радиотелефон и доложил:

— Товарищ полковник, поехали за официантом. Расстояние? Метров сто пятьдесят. Между нами много машин. Маячок работает превосходно. Похоже, клиент направляется к Новому мосту. Есть докладывать. До связи.

Первое время Филя вел «Форд» на небольшой скорости и внимательно посматривал в зеркало заднего вида. Некоторые автомобили обгоняли его, другие сворачивали в сторону. Ни одна из тех машин, что были припаркованы поблизости от «Пиковой дамы», за ним не ехала. И Филя окончательно успокоился: «Слежки за мной нет, так что можно расслабиться». И он прибавил газу. Теперь ему хотелось одного — быстрее доехать до «Переговорного пункта» — небольшой зимней дачи в сосновом бору — и получить заветную дозу героина. От предвкушения кайфа на его губах появилась сладостная улыбка. «Форд», не сбавляя скорости, с Нового моста повернул в сторону Затона. В этот самый момент и сработала радиомина, заложенная барменом по приказу Резаного.

За взрывом мины последовал взрыв бензобака. Искореженный «Форд», объятый высоким пламенем, полетел под откос, разбрасывая в стороны горящие детали автомобиля.

Вскоре на место происшествия подъехали «Жигули» десятой модели.

Майор Родионов приоткрыл дверцу, посмотрел на пылающие остатки «Форда» под откосом и покачал головой.

— Спасать там уже некого. Вызываем гаишников для порядка и докладываем полковнику Ярцеву. Похоже, мафия ликвидировала очередного свидетеля.

В воскресенье Михаил Яковлевич пришел на работу на час раньше. В управлении было относительно тихо. В выходной приходили только некоторые сотрудники, которых поджимали сроки по уголовным делам. Телефонных разговоров они почти не вели, а больше шуршали бумагами, что-то строчили от руки и шелестели клавишами компьютеров… Все работали не отрываясь: если уж тратить выходной на служебные дела, то с максимальной пользой.

За стеклянной перегородкой в дежурной части скучали двое: грузный майор и его помощник, молоденький розовощекий лейтенант.

Откинувшись на спинку жесткого кресла, майор без особого интереса листал тоненький журнал «Теленеделя». Наткнувшись на анекдот, он с ленивой усмешкой сказал лейтенанту:

— Послушай, Олег, анекдот.

— Давайте. Люблю анекдоты.

— Две блондинки в квартире. Одна моется в ванной и кричит оттуда: «Маш, дай шампунь». — «Там же в ванной полно шампуня», — отвечает подруга. А та, что в ванной, говорит: «Да тут на всех написано: «для сухих волос», а я уже намочила».

Тишина. Майор посмотрел на лейтенанта и спросил:

— Что не смеешься?

Ярцев заглянул к дежурному.

— Для меня имеется какое сообщение?

Майор, несмотря на свою тучность, проворно поднялся с насиженного места и козырнул:

— Нет, товарищ полковник.

— И никто не звонил?

— Не звонил, Михаил Яковлевич.

— Лазарев еще не пришел? Мыс ним договаривались сегодня пораньше встретиться.

— Игорь Дмитриевич у себя. Он и не уходил.

— Как это не уходил?

— Обыкновенно. Всю ночь проработал. Первый раз, что ли!

— Ну, Игорь Дмитриевич! — покачал головой Ярцев. — Ведь вчера договорились, что по домам расходимся. — И нельзя было понять, осуждает он друга или в который уж раз удивляется его фантастической преданности делу, даже в ущерб собственному здоровью. — Если я понадоблюсь, найдете у Лазарева, — бросил он на ходу дежурному майору и направился в научно-технический отдел.

Просторная лаборатория НТО была заставлена многочисленными различного предназначения приборами и приборчиками (от компьютера до микроскопа). Подполковник Лазарев, высокий худощавый шатен, стоял около стола, зевая и до хруста в суставах потягиваясь.

— Нелегка судьба эксперта-криминалиста! — сдержанно улыбнулся Ярцев, подходя к подполковнику и пожимая ему руку.

— Ну, у начальника угрозыска не легче, — в тон ему ответил Лазарев и сел за свой стол. — Садись, в ногах правды нет.

— Тут ты полностью прав, — согласился Ярцев и, опустившись в жесткое кресло у стола, с напускной серьезностью заметил:

— Зеваешь. Так тебе и надо. Глаза красные, как у кролика. Не будешь обманывать друзей. Ведь мы вчера договорились разойтись по домам. Спать все же надо, дружище. Нам нужен здоровый эксперт-криминалист.

Лазарев устало усмехнулся.

— Не ворчи, друг мой. Вспомни, раньше мы с тобой про сон и не говорили.

— Это верно. Тогда мы были молодые. Помню, по двое-трое суток приходилось не спать. И ничего.

— Да и сейчас еще многим молодым фору дадим. Ты, вон, форму боксера на уровне первого разряда держишь, да и черный пояс по каратэ подтверждаешь. А я за тобой тянусь. Мое хобби ты знаешь — бег. Норму второго разряда без особого труда выполняю. Так что рано нас списывать.

— Это верно, — согласился Ярцев, — однако чтобы спортивную форму держать, спать надо.

— Ничего, успею отоспаться. Зато почти все экспертизы провел за ночь. Кроме баллистических. Так хорошо работалось в тишине. И результатами я доволен. И ты, думаю, останешься доволен. Работенки подкину — повертишься.

— Приятно слышать. Выкладывай, что наработал.

Лазарев подгреб к себе компьютерные распечатки, разложенные по всему столу.

— Записывай.

Ярцев вынул блокнот и авторучку.

— Итак, сначала о самом главном. На долларах, что были в кейсе, изъятом с места убийства троих в «Пиковой даме», кроме прочих, не представляющих первостепенного значения, обнаружены отпечатки пальцев двух человек, которые тебя очень заинтересуют. Прежде всего, это отпечатки Кизимова Эдуарда Владимировича.

— Кизимов? Кто такой? Не припоминаю, — Ярцев пожал плечами. На память он пока не жаловался. Если каким уголовным делом занимался лично, то участников процесса запоминал надолго.

— Может, тебе его кличка что-нибудь подскажет, — загадочно улыбнулся эксперт, — Резаный.

— Резаный?! — Ярцев приподнялся в кресле. — Ты хочешь сказать, что Кизимов и Резаный одно и то же лицо?

— Я уже сказал, — довольно констатировал Лазарев. — Это было не сложно установить по картотеке. Так что никакого героического поступка я не совершил. Теперь мы знаем, кто такой Резаный. Я даже распечатал для тебя его фотографию и обвинительное заключение. Привлекался за разбой. Возьми. — И эксперт придвинул Ярцеву тощую папочку. — Надеюсь, это сэкономит твое время.

— Спасибо! — кивнул полковник и нетерпеливо раскрыл папку. Взяв в руки распечатанную на цветном принтере фотографию Кизимова, всмотрелся в нее. Все приметы, названные Глебом Сорокиным, сходились: злая физиономия, уши маленькие, помятые, сломанный нос и полный рот золотых зубов.

— Он самый, Резаный. Что же получается? Раз он оставил свои пальчики на долларах в кейсе, то, выходит, был в лаборатории под шестой колонией, где производили фальшивые дензнаки. А вскоре эта лаборатория сгорела.

— Возможно, по его личному распоряжению, — подхватил Лазарев.

— Вероятнее всего. Сейчас же займусь его делом. Может, обнаружится след к его берлоге.

— Далее, — продолжил невозмутимо Лазарев, — на этих же долларах оставил свои пальчики и Неустроев Андрей Владиленович. Рецидивист. Фальшивомонетчик высокой квалификации. В настоящее время отбывает наказание все в той же шестой колонии строгого режима, о которой мы уже многократно упоминали. По-моему, тут нам с тобой все ясно — Резаный привлекал его к производству фальшивых дензнаков в той самой лаборатории.

— Может, Резаный, а может, кум — майор Ляхович. Без разницы. Видно, что одна компания. Вопрос в том — жив ли в настоящее время Неустроев? Ведь во время пожара сгорели четыре человека. Кто они? На этот вопрос в ближайшее время ответят эксперты Кемеровской областной полиции. Но хотелось бы увидеть живым искусного производителя поддельных дензнаков, который является важной фигурой в этом деле. Думается, он побольше других знает о Резаном, его связях. Предполагаю, что этот спец был в лаборатории главным технологом.

— Логично. Уверен, что ты увидишь его живым. Даже такой изувер, как Резаный, не мог сжечь талантливого специалиста. Было бы наивным предполагать, что Резаный решил завязать с производством фальшивых денег. Обязательно оборудует лабораторию в другом месте. Такова уж суть людей, посвятивших свою жизнь стяжательству и обогащению за счет общества. Ему понадобится такой ценный специалист, как Неустроев. И с нетерпением будет ждать его освобождения.

— Или постарается устроить ему побег, — вставил Ярцев. — Похоже, Резаный не любит ждать.

— Как это провернули с Бесом?

— Могут придумать и что-нибудь новенькое. Спасибо, Игорь Дмитриевич, за полезную информацию.

— Это не все, друг мой. Есть еще кое-что любопытное. На пластиковых пакетах с героином, что были во втором, кейсе, оставил отпечатки пальцев не только Муслим Хасанович, брат Изольды, но и Мустафа Рустамович Исламбеков.

— Исламбеков? Уж не тот ли крупный наркобарон, который находится в международном розыске?

— Он самый. Интерпол мечтает встретиться с ним.

— Знаю. Третий год мечтает. Но как на него выйти? Это архисложная задача. Тут одних отпечатков пальцев мало.

В принципе, они мало что дают. Он их мог оставить в Афганистане, Пакистане, Таджикистане, Узбекистане, Киргизии и так далее. По географии я условно пробежался. Данные отпечатки свидетельствуют лишь о том, что этот крутой наркобарон международного уровня принимает активное участие в распространении наркотиков и на территории России. По данному факту мы выделим дело в особое производство. Что еще?

— Пока все. Сейчас займусь баллистическими экспертизами.

— Прежде ты должен поспать, дружище.

— Успеется. Я уже прогнал сон. Вот еще кофейку сварю. Подожди, чего поднялся? Ты же знаешь, я не хуже твоего кофе варю.

— Знаю. Спасибо. Как-нибудь в следующий раз. Работы ты мне подкинул по ноздри и выше. Я к себе.

День установился солнечный и теплый. Создавалось впечатление, что на дворе не октябрь, а начало сентября — самое настоящее бабье лето.

Обычный будний день, но у колонии № 6 строгого режима было достаточно многолюдно, будто не тюрьма это вовсе, а какое-нибудь обычное гражданское предприятие. Подъезжают и отъезжают «КамАЗы» со стройматериалами, у проходной стоит народ, через металлическую дверь постоянно входят и выходят люди в гражданском и в камуфляже. Только старые толстые стены, колючая проволока и сторожевые вышки по периметру напоминают, что это спецучреждение с богатой историей, в которую вписаны имена известных политзаключенных, выступавших против режима существующей власти, а также известных не только в нашей стране, но и за рубежом маньяков. Ярушенко — один из них. За пятьдесят с лишним убийств он был приговорен к исключительной мере, но до последнего не верил, что его расстреляют. Писал кассации в Верховный суд, на имя президента, изучал правовую литературу, читал газеты, тщательно следил за своим здоровьем. Однако злодей получил по заслугам — приговор был приведен в исполнение.

Полковник Воробьев припарковал свою черную «Волгу» недалеко от проходной колонии и сказал Ярцеву, приехавшему с ним:

— Вот, Михаил Яковлевич, это и есть знаменитая кемеровская «шестерка» — скопище зла и порока. Ты никогда здесь не был?

— Бог миловал.

— Я имел в виду — в качестве посетителя, а не сидельца, — усмехнулся Юрий Юрьевич.

— И в качестве посетителя не приходилось, — не приняв шутливого тона друга, ответил Ярцев. — Признаюсь откровенно, не люблю я посещать такие заведения. Один тюремный запах угнетает меня с первой же минуты. Ты знаешь — я не какой-нибудь белоручка или чистоплюй, но остро, до глубины души чувствую всю трагичность положения заключенных. Каждый зэк — это по-своему несчастный человек. Да, он справедливо наказан за свое черное дело. Но что-то где-то когда-то сломалось в нем, и он переступил черту уголовного Кодекса. Я понимаю, что профилактикой все преступления не искоренить. Но очень бы этого хотелось. Представляешь, ни одного преступления и ни одной тюрьмы!

— Ну, это из области фантастики, — вновь усмехнулся Воробьев. — Об этом можно только мечтать.

— Да, ты прав, — согласился Ярцев.

— Знаешь, Михаил Яковлевич, а я как-то проще отношусь к этой теме и вообще к осужденным. Тоже честно признаюсь, у меня зэки никакой жалости не вызывают. Что заслужили, то и получили. Кому я сочувствую, так это наемным работникам окаянного учреждения — администрации, контролерам, надзирателям. Вот им не позавидуешь. Они каждый день общаются с зэками и дышат с ними одним тюремным воздухом.

Через некоторое время, оформив пропуска и преодолев несколько железных дверей, полковники прошли на территорию тюрьмы.

Вскоре они подошли к деревянной двери, с отслоившимся в некоторых местах шпоном из ясеня. На двери табличка с потускневшей надписью бронзой: «Майор Шилов Валентин Афанасьевич, замначальника колонии по воспитательной работе».

Воробьев коротко постучался и, не дожидаясь разрешения изнутри, вошел в кабинет. Ярцев последовая за ним.

Впервые попавшим в это небольшое помещение прежде всего бросалась в глаза допотопная старая мебель и потертый линолеум, особенно от Дверей до стола хозяина кабинета.

Заместитель начальника, лысый мужчина лет сорока пяти в форме майора, сидел за своим столом и держал перед собой небольшую фотографию. Выражение лица у майора было такое, будто у него очень сильно был расстроен желудок.

Увидев вошедших полковников, он со вздохом положил фотографию и торопливо вышел из-за стола.

— Здравствуй, Валентин Афанасьевич! — приветствовал его Воробьев, пожимая руку. — Кивнув на Ярцева, он добавил: — Знакомься — полковник Ярцев, начальник уголовного розыска из Новосибирска. Мы с ним старые друзья, и у нас здесь общие интересы.

— Михаил Яковлевич, — представился Ярцев, пожав вялую ладонь замначальника.

Воробьев со свойственной ему иронией заметил:

— Валентин Афанасьевич, у тебя такое выражение лица, словно ты сейчас проглотил что-то очень кислое. Не рад гостям? Успокойся. Мы не с инспекторской проверкой. У нас свои конкретные вопросы.

— Что ты, Юрий Юрьевич, — слабо улыбнулся майор. — Тут совсем иная причина. Да вы садитесь, пожалуйста.

Полковники сели по обе стороны приставного столика и внимательно посмотрели на Шилова.

— У нас горе, — тяжело вздохнул майор. — В Сочи вчера среди бела дня утонул наш начальник колонии, подполковник Зыков Семен Иванович. Это печальное сообщение с сочинского курорта я получил буквально час тому назад. Какое уж здесь настроение.

— Как это — утонул?! — воскликнул Воробьев, ошарашенный новостью. — Насколько я осведомлен, Семен Иванович, превосходный пловец. И на здоровье не жаловался. Может, пьяный полез в море? Но спиртным он вроде не злоупотреблял.

— Алкоголя в организме не обнаружено, — покачал головой майор. — Но он любил дальние заплывы. Может, не рассчитал силы?

— Мне это очень не нравится, — обронил Ярцев. — Почему-то трагедия с начальником случается именно в тот момент, когда в его колонии происходят странные события. И далеко от берега это произошло?

— Спасатели говорят — метрах в двухстах. Они видели, что мужчина плыл спокойно и вдруг стал вести себя как-то неестественно: крутиться на месте, нырять столбиком, размахивать руками, будто начал траву косить. Они поспешили к нему на катере, но опоздали. Пловец нырнул в последний раз и не вынырнул. Аквалангисты обнаружили его тело только через полчаса в пятистах метрах от места происшествия. Это их озадачило: полагают, что утопленника за это время могло снести самое большее метров на сто. Вот так. Жаль Семена Ивановича. Он был хорошим человеком. И как начальника мы его любили. Строгий был, но справедливый. Таким он и останется в нашей памяти.

— Ты веришь в его естественную смерть? — задумчиво спросил Воробьев.

— Я уж и не знаю, что думать, — пожал плечами Шилов и вновь взял в руки фотографию.

— Это он? — спросил Ярцев и взял у майора цветной снимок.

— Да.

С фотографии на Ярцева смотрел подполковник с большими залысинами на высоком лбу и печальным взглядом серых глаз.

— Он человек семейный?.

— Жена — врач и два сына. Младшему семь. Старший юридический институт окончил и сейчас учится в аспирантуре. Хорошая была семья, дружная.

— Зыков уезжал на курорт с женой?

— Один. Первый раз. В этом году у супруги не сложилось с отпуском. Ее недавно назначили главным врачом и попросили повременить с отпуском. Семен Иванович не хотел уезжать один, но жена настояла. Он сам мне об этом говорил. — Вздохнув в очередной раз, майор продолжил: — Через три часа самолет, группа наших офицеров вылетает за телом погибшего.

— Да-а, не в добрый час мы к вам пожаловали, — покачал головой Воробьев. — Наши соболезнования семье Семена Ивановича и сослуживцам по работе.

Шилов кивнул.

Повисла короткая пауза. Первым нарушил ее полковник Ярцев.

— Валентин Афанасьевич, вас не удивляет то обстоятельство, что мы даже не заикнулись о заместителе начальника по режиму майоре Ляховиче, убитом в ресторане? Он преступник. У нас имеются веские неопровержимые доказательства.

На заявление Ярцева Шилов ответил как-то безразлично:

— Я не удивлен. Чувствовал, что Ляхович проворачивает какие-то свои делишки, но конкретно у меня на него ничего не было. Я говорил однажды с начальником, но Семен Иванович махнул рукой и сказал: «Валентин, не трогай Ляховича. Это страшный человек. Я хочу спокойно доработать до пенсии. И тебе того желаю. Не суйся в те дела, которые не касаются конкретно твоих служебных обязанностей». На этом наш разговор тогда и закончился. Я и следователю вчера все это сказал. Говорил и о том, что мне ничего не было известно о подпольной лаборатории, где печатали фальшивые деньги, и о том, что мне ничего не известно о распространении наркотиков среди заключенных. Собственно, мне больше нечего добавить. Завтра похороны Ляховича. Я на них не пойду. Предполагаю, что никто из наших сотрудников тоже не пойдет.

— Интересные дела тут у вас творятся, — нахмурился Воробьев, — и то, что была устроена инсценировка убийства зэка Баранова, после чего он разгуливал на свободе и совершал новые преступления, тебе, майор, тоже ничего не известно? Можешь ничего не отвечать. Я примерно знаю, что ты можешь ответить. Уверен, что следователи во всем разберутся.

Шилов молчал, потупив голову.

— Нам нужно повидаться с заключенным Неустроевым, осужденным к пятнадцати годам за фальшивомонетничество, — продолжил сухо полковник Воробьев.

— С Неустроевым? — переспросил майор и торопливо нажал на кнопку. — Пожалуйста. Сейчас вас проводят.

Вошел угрюмый здоровенный прапорщик и произнес:

— Слушаю, товарищ майор.

— Митрич, организуй встречу товарищам полковникам с Неустроевым, — приказал Шилов.

— Это можно, — флегматично ответил Митрич, — но ведь Консультант не будет разговаривать. Что зря суетиться?

— Он что — немой? — поинтересовался Воробьев.

— Не немой, но не разговаривает с сотрудниками полиции, — несколько смущенно ответил майор. — Не любит полицейскую форму. Может, вам переодеться в цивильное? Я что-нибудь подыщу.

— Послушай, майор, — сурово оборвал его Воробьев, — не превращай колонию в балаган. Не нравятся мне ваши здешние порядки.

— Извини, Юрий Юрьевич. — Шилов вытер платком вспотевший лоб. — Не могу же я силой заставить его говорить. Но вы не беспокойтесь, я все улажу.

После этих слов майор вытащил из тумбочки блок сигарет «Кент» и отдал прапорщику.

— Возьми. Передай Консультанту и скажи, чтобы отвечал на все вопросы уважаемых полковников.

— Это другое дело, — усмехнулся прапорщик, — за такое курево он может целый день звонить. Только слушайте.

Ярцев и Воробьев многозначительно переглянулись. У Ярцева заиграли желваки, но он смолчал. А Воробьев не сдержался.

— Валентин Афанасьевич, меня просто удивляют твои методы воспитания заключенных.

— Но ведь я хочу как лучше, — вымолвил майор, не понимая, чем не угодил полковникам.

Воробьев махнул рукой и, тронув прапорщика рукой за плечо, сказал:

— Ладно, пошли.

Молча прошли по мрачным, давно не крашеным коридорам, через три железные двери и стали подниматься по железной винтовой лестнице на третий этаж.

Воробьев, наиболее нетерпеливый, спросил прапорщика:

— Далеко еще?

— Половину прошли, — лениво ответил тот, позвякивая ключами. И вдруг оживился: — А вы знаете, в какой камере сидит Консультант?

— Скажешь — будем знать, — отпарировал Воробьев.

— В той одиночке, где сидел злодей века — маньяк Ярушенко. И спит на его нарах. Консультант даже гордится этим.

— Было бы чем гордиться, — усмехнулся Ярцев. — Неустроев ведь не мокрушник. Отчего это у него вдруг любовь к маньякам проявилась.

— Не знаю, но он сам просил хозяина перевести его в эту камеру. Думается, для пущего авторитета. Мечтает стать вором в законе. В ближайшее время собирается короноваться. А еще он высказывал опасение, что на него может быть совершено покушение, а в одиночке ему будет безопаснее.

— Вижу, прапорщик, информация у вас поставлена на уровне, — заметил Воробьев.

— Работаем, товарищ полковник, — не без удовольствия ответил прапорщик.

— Но почему он боится покушения? — спросил Ярцев. — Он называл причину? Говорил кого опасается?

— Об этом он не распространялся, — с прежним равнодушием ответил прапорщик и кивнул в сторону: — Проходите сюда.

Они повернули в короткий коридорчик, и прапорщик уведомил их:

— Вот в это специальное помещение я Консультанта и приведу. Вы проходите вправо, а он будет слева.

Прапорщик неторопливо ушел, позвякивая ключами, а Ярцев с Воробьевым прошли внутрь спецпомещения.

Узкая комната была разделена решеткой пополам, мебель — деревянные столы и стулья — намертво прикручена к полу. Под потолком две горящие лампочки в металлической оплетке — по одной в каждой половине комнаты.

Прапорщик привел Неустроева и закрыл за ним дверь. Ярцев незаметно включил в кармане пиджака диктофон.

Заключенный неплохо выглядел для своих сорока трех лет, из которых более половины провел за решеткой: чистая роба, взгляд карих глаз умный, проницательный, руки с длинными тонкими пальцами.

Некоторое время обе стороны молчали, изучая друг, друга. Затем Неустроев достал пачку «Кента», распечатал, ловко щелкнул по донышку пачки пальцем и взял в рот выскочившую наполовину сигарету. Прикурил от зажигалки, глубоко затянулся дымом и, выдыхая его через нос и рот, вежливо поблагодарил:

— Спасибо за сигареты. Хорошие.

— На здоровье, Андрей Владиленович, — откликнулся Ярцев.

— Вижу, граждане полковники, вы ко мне с подходцем. Значит, что-то серьезное вас интересует. Если ко мне по-человечески, то и я могу без «понтов» и всякой там блатной лексики. Люблю интеллигентный разговор. Сами понимаете, поговорить здесь о возвышенном не с кем.

— Вот и хорошо, Андрей Владиленович, — кивнул Ярцев. — Приятно побеседовать с человеком высокого интеллекта. Кстати, я не в курсе вашего образования.

— Томский химико-технологический институт, — ответил Неустроев, и было заметно с какой гордостью он это сказал.

— И где работали?

— На томском полиграфическом комбинате. Совсем немного. Затем «черный ворон» переехал мою жизнь.

— Но в этом, наверное, вы сами были виноваты?

— Я никого не виню. С юных лет меня с чудовищной силой привлекало производство дензнаков. Это такая болезнь — азартнее картежной игры. Не хвалясь, скажу — я достиг в этой области значительных успехов. Могу дать кое-какие советы Гознаку. Но почему-то этот мой чисто мирный интерес оказался несовместимым с нормами уголовного Кодекса.

— Как нам стало известно, ваше тюремное погоняло — Консультант?

— Вас верно информировали.

— И в какой области даете консультации?

— По своей специальности.

— В области производства фальшивых денег?

— Разумеется. Я своей профессии буду верен до гроба.

— А зачем вам вообще профессия? Вы же собираетесь короноваться на вора в законе? А вору в законе западло работать.

— Вам и об этом доложили?! Что ж в этом плохого? Я уважаю воров в законе. Это, как правило, умные и мудрые люди. А работать я и не собираюсь. Консультировать — с удовольствием.

— Андрей Владиленович, предлагаю перейти от философии к земным грешным делам.

— Лады. Что конкретно вас интересует?

— Кого консультировали в этой колонии?

— Несерьезный вопрос, гражданин полковник, — покачал головой Неустроев и закурил вторую сигарету. — За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я выдам товарищей по ремеслу?

— Однако ваши товарищи, каковыми вы их считаете, к вам относятся отнюдь не по-товарищески. Вас просто списали. Те, которые не сгорели в лаборатории. К слову, что это за люди, к которым так жестоко отнесся ваш руководитель? Это же какое-то средневековье — приковать наручниками к стеллажам и сжечь.

— Это вольные. Подсобники. Они были свидетелями секретного производства.

— Андрей Владиленович, а ведь вас заказали. Догадываетесь откуда угроза?

Впервые за время разговора Неустроев выказал беспокойство: заерзал на табурете и стал более часто затягиваться сигаретой.

— Слушай, гражданин Неустроев, говори по существу или мы уйдем, — решительно заявил Воробьев. — У нас много других дел. А ты останешься наедине со своим страхом. Думаешь, мы не поняли, почему ты в одиночку попросился? Боишься, что приговор, вынесенный тебе на воле, в общей камере легче исполнят.

— И вы знаете, кто меня заказал? — спросил Неустроев и, поднявшись с табурета, нервно заходил по комнате.

— Разумеется, — ответил Ярцев.

— И хотите — услуга за услугу?

— Как водится.

— Назовите. Если его имя сойдется с моими предположениями, то я вам такое поведаю, чего вы и не ожидали.

— Мы с вами не играем, — заверил Ярцев. — Пришли, чтобы предостеречь.

— Кто он?

— Резаный.

— Я так и думал, — Неустроев в сердцах бросил недокуренную сигарету на пол, хотя подобной роскоши никакой зэк не мог себе позволить, даже такой авторитетный, как Консультант. — Выучил на свою голову. А ведь я знал: научишь другого — и сам окажешься не удел. Теперь я не нужен. Конечно, они на воле, а мне чалиться на киче еще десять годочков. Понятно, хотят замутить дело без меня.

Ну и сволочь же этот Резаный. Я давно подозревал, что он меня использует, а потом уберет.

— Вы были за главного технолога в подпольной лаборатории?

— Да. А кто вам сказал о Резаном и о том, что он хочет меня убрать?

— У нас есть свои оперативные тайны, Андрей Владиленович, — усмехнулся Ярцев. — Но за вашу откровенность мы можем вам сказать. Это Изольда Хасановна, хозяйка ночного клуба «Пиковая дама». И подтвердил ее брат Муслим. Они попались с поличным, но, чтобы смягчить свою вину, раскололись до самого основания. Вы же знаете, что в подобной ситуации каждый в первую очередь думает о себе. Они и портрет его нарисовали: здоровый бугай, килограммов под сто двадцать. Лицо злое. Уши маленькие, помятые. Нос сломан. Полный рот золотых зубов. После исповеди Изольды он у нас буквально из-под самого носа ушел.

— И вы хотели бы знать, где лежбище этого предателя?

— Вы догадливы. Это и в ваших интересах.

— Сразу скажу — не знаю. Но это должен знать бармен из «Пиковой дамы» Борис Гордеевич. Его погоняло — Гордый. Это приближенный к Резаному человек. Гордый и есть тот самый хмырь, которого я выучил делать дензнаки высокого качества. Способным оказался.

— Когда начала функционировать ваша подпольная лаборатория?

— С полгода назад.

— И какова была ее производительность?

— Три миллиона зеленых в неделю.

— А рублей?

— Их мало печатали. За месяц миллиона четыре. Деревянные меньше пользовались спросом.

— Куда и кому конкретно сбывались фальшивые деньги?

— Я не в курсе. Этим заправлял майор Ляхович. Думаю, что на все эти вопросы есть ответы у Резаного.

— Хорошо, спросим у Резаного. Дело времени. Гордый отбывал в этой колонии?

— Да. Откинулся два года назад.

— За что сидел?

— За мошенничество. Резаный, Изольда и Гордый — как одна семья.

— А ваш кум, майор Ляхович, в эту семью не входил?

— Кум был на вторых ролях, но верно служил Резаному. Было за что. Получал большие бабки.

— А начальник колонии подполковник Зыков?

— Про этого ничего не знаю. Зэки его уважали, но считали слабым, безвольным начальником. Прошел шепоток, что он утонул?

— Это правда.

— У каждого своя судьба, — философски заметил Неустроев. Затушив сигарету и бережно засунув ее в пачку, он продолжил: — Я еще до вашего визита вычислил, что Резаный постарается убрать меня как опасного свидетеля. Теперь у него на воле есть хороший квалифицированный помощник — Гордый.

— Вы могли предполагать, а теперь знаете точно.

Неустроев устало опустился на табурет, закурил очередную сигарету и невесело улыбнулся.

— Я вам расскажу одну романтическую историю, которую мне рассказывал сам Резаный. Может быть, она вам пригодится.

Ярцев и Воробьев сосредоточились.

— Резаный — бабник, каких редко встретишь. В последнее время он запал на одну шмару, певичку из новосибирского театра «Музыкальной комедии». Звать — Вика. Если честно — красючка, залюбуешься. Резаный показывал ее фотографии. Он просто без ума от нее. Заваливал дорогими подарками. Если Вика живая, то Резаный и сейчас с ней связан.

— Почему — если живая? — поинтересовался Ярцев. — Ей кто-то угрожал?

— Потому что Резаный ни за что просто так от себя не отпустил бы ее.

— Вика тяготилась связью с Резаным?

— Из разговора с ним я так и понял. Сначала соблазнилась на дорогие бирюльки, а когда разобралась, с кем связалась, то хотела сделать финт в сторону. Но было поздно. За ней следят люди Резаного. Не исключено, что она может указать дорожку к своему бойфренду.

— Вам ни о чем не говорит фамилия Исламбеков Мустафа Рустамович?

— Впервые слышу.

— Не спешите. Подумайте. Может, Резаный когда случайно обмолвился?

— Нет. У меня отличная память. Вот еще что. Я убежден, что над Резаным кто-то стоит. Какая-то очень большая шишка. Кто — одному Господу известно. Такое мнение у меня сложилось из редких реплик Резаного — кое-кому приходится большую дань платить. Но никаких имен не называлось.

Неустроев помолчал, докурил сигарету до «бычка» и попросил:

— Просьба у меня к вам. Если узнаете, кто будет заслан сюда по мою душу, шепните по-дружески. За ту информацию, какую я вам слил, это небольшая услуга.

— Если нам станет известно, то вы непременно об этом узнаете.

Неустроев кивнул в знак благодарности, поднял с пола ранее брошенный окурок и бережно поместил его в пачку с сигаретами.

Через минуту Консультанта повели в камеру. Он ссутулился и ни разу не обернулся.

Ярцев выключил диктофон.

Напоследок майор Шилов гостеприимно предложил полковникам отобедать в местной столовой. Но ни Ярцеву, ни Воробьеву этого не захотелось. За несколько часов пребывания в тюрьме им смертельно надоели бесконечные решетки, замки, узкие пространства и тюремный запах (и Воробьев в этом признался).

Когда вышли за железные ворота колонии, Михаил Яковлевич глубоко вздохнул и с облегчением вымолвил:

— Воля! Настоящую цену ей человек понимает только тогда, когда выходит из тюрьмы.

— Да, это так, — согласился полковник Воробьев. Лицо его на этот раз было очень серьезным.

Совсем неожиданно к ночи похолодало. К утру тихий морозец подернул тончайшим узорчатым инеем опавшую пожелтевшую листву, кусты акации, ветки голых вековых лип, выстроившихся двумя ровными рядами от улицы Мичурина до самого театра «Музыкальной комедии». Хотя к середине дня солнечные лучи сняли кружево инея, однако воздух до плюсовой температуры не прогрели. Было зябко, и люди выходили на улицу в утепленных куртках, а кто и в легких меховых полушубках.

По липовой аллее к театру шел высокий, атлетического сложения мужчина в осеннем пальто, шляпе и темно-синем костюме. Пальто ему было немного тесновато, однако постороннему глазу это не было заметно. Мужчина привык ходить, в основном, в форме, а гражданское пальто надевал очень редко, в случае крайней необходимости: И чувствовал он себя в нем неловко.

Искушенный читатель, думается, уже догадался, что перед ним начальник уголовного розыска города полковник Ярцев.

Подойдя к театру, пестревшему красочными афишами предстоящих спектаклей, Михаил Яковлевич прочел на доске репертуара: «Сегодня — «Свадьба в Малиновке» и направился к художественному руководителю театра Моисею Львовичу Вишневскому, с которым был довольно хорошо знаком.

Моисей Львович, лысенький и низенький семидесятилетний брюнет, оптимист до мозга костей, сидел за столом в своем маленьком, но уютном кабинетике, перебирал различные бумаги и афиши и мурлыкал себе под нос развеселенький мотивчик.

Увидев вошедшего Ярцева, он, как молодой, выскочил из-за стола и первым приветствовал гостя старой шуткой:

— Какие люди и без охраны! Здравствуй, разлюбезный мой полковник! Какими судьбами? Нужны хорошие места на сегодняшний спектакль? Никаких проблем. Могу предложить место хоть в оркестровой яме: и музыка рядом, и ножки артисточек близко.

— А ты все такой же, Моисей Львович, и годы тебя не берут, — улыбнулся Ярцев, с теплотой пожимая руку Вишневскому. — К сожалению, не до спектакля, дружище. Проза работы привела меня в твой замечательный храм искусства.

— Что-нибудь серьезное? Да ты садись. Перетрем, как сейчас выражаются, твою проблему, и все будет хорошо. Слушай, Михаил Яковлевич, уходи-ка ты из полиции. Зачем тебе сдалась эта нервотрепка, уголовники? Я тебя к себе в театр возьму.

— В театр, говоришь, — улыбнулся Ярцев и сел на стул возле стола. — Старый я для твоего театра, Моисей Львович. У меня свой театр, правда, драматический. Ты привык к своему театру, а я к своему.

— Ну, не хочешь менять профессию — твое дело, — широко улыбнулся Вишневский, выказывая еще довольно крепкие белые зубы. — Предлагаю чай, кофе, а может, коньячку для прояснения мысли?

— Спасибо, ничего не надо. Я постараюсь не отнимать у тебя много времени. Мне хотелось бы поговорить с Викой. К сожалению, не знаю ее фамилии.

— С Румянцевой? — Моисей Львович посерьезнел. — Что она натворила?

— Если другой Вики нет, то, значит, с ней.

— Другой нет.

— Спрашиваешь, что она натворила? Думаю, не то чтобы натворила, а скорее попала в тяжелую ситуацию. Не исключаю, что ее жизни может угрожать опасность.

— Даже так?!

— Если бы ситуация была не настолько серьезной, то я бы тебя и не беспокоил. Что можешь сказать о Вике?

— Только положительное, любезный. Ей двадцать восемь лет. Все еще не замужем. Имеет высшее консерваторское образование. У нас, в Новосибирске оканчивала. По вокалу. У нее очень хорошее драматическое сопрано. В Москву приглашали. Отказалась по семейным обстоятельствам. Живет в большой семье. Отец тяжело болен, два брата школьники. Мать учительница. Вика — ведущая актриса. Ни в каких театральных интригах не участвует. К чести нашего театра, интриги у нас бывают очень редко. Назови мне театр, где их совсем нет? У Вики прекрасный характер. Добрая, веселая… — Вишневский немного замялся, вздохнул и продолжил: — Правда, в последнее время грустная какая-то стала, задумчивая.

— И давно это началось?

— Месяца два тому назад. Я было попытался завязать с ней душевный разговор, но ничего из этого не вышло. Отделалась общими фразами. Все, мол, у нее нормально, только папа сильно болеет. И в коллективе сложилось мнение, что загрустила Вика опять же в связи с тяжелым семейным положением. Ноя, Михаил Яковлевич, немало повидавший на своем веку людей, чувствую, что девушка скрывает что-то очень важное и неприятное для нее, о чем не хочет говорить.

— Или боится говорить.

— Возможно. Но тут я бессилен. Не могу же я силой выбить из нее признание?

— Где сейчас Вика?

— На репетиции. Сегодня, как и всегда, играет главную героиню — Яринку. Мне, как художественному руководителю, стало заметно, что ее героиня немного потускнела, не та в ней стала жизнерадостность, ослаб темперамент. Зритель пока этого не видит. Вику спасает ее талант, чудесный голос. Конечно, я переживаю, но пока молчу.

— Пригласи ее, пожалуйста. Только чтобы никто не знал, что с ней хочет поговорить полковник полиции.

— Это я понимаю.

Через некоторое время Вишневский пропустил в кабинет симпатичную девушку в одежде героини Яринки из спектакля «Свадьба в Малиновке» (в белой, вышитой красным крестиком блузке навыпуск и светлой юбке с фартучком) и, сославшись надела, удалился.

Михаил Яковлевич поднялся со своего места, поздоровался и представился:

— Полковник Ярцев, из городского уголовного розыска.

— Вика, — ответила девушка и уперла тревожный взгляд в пол. Она была хороша собой: природная блондинка (это было заметно из-под сбившегося с места черного парика с пышной черной косой) с большими голубыми глазами, правильными чертами лица и великолепной точеной фигуркой. В таких девушек мужчины влюбляются с первого взгляда.

Ярцев предложил ей стул и сел напротив.

Вика осторожно опустилась на краешек стула и, сложив руки на коленях, тихо спросила:

— Господин полковник, почему — уголовный розыск? Разве я в чем провинилась?

— Есть к тому основания, — ответил Ярцев. — Тебе угрожает вполне реальная опасность.

— Опасность? С какой стороны?

— Ты уверена, что у тебя нет врагов?

— Врагов? — Девушка пожала плечами. — У нас очень дружный коллектив.

— Знаю, — улыбнулся Ярцев. — Это человек не из вашего коллектива.

— О ком вы? — пожала плечиками Вика и, перекинув пышную косу из-за спины на грудь, стала нервно теребить ее конец тонкими пальцами.

— Тебе что-нибудь говорит кличка мужчины — Резаный?

— Резаный? — искренне удивилась Вика. — Никогда даже не слышала.

— Возможно. Может, знакома с Кизимовым Эдуардом Владимировичем?

— С Эдуардом?! Господи, сразу бы так и сказали. — Девушка тяжело вздохнула и, отбросив косу за спину, привязалась грустным взглядом к углу стола. — Я не знала, что у него такая кличка, но то, что Эдуард связан с какими-то нехорошими людьми, в последнее время стала догадываться. Хотя мне он о своих сомнительных связях ни разу не обмолвился. Эдуард утверждает, что он спортсмен, мастер спорта по борьбе, и что на него в сборной России возлагают большие надежды.

— Если он так искусно конспирируется, то как ты догадалась, что он связан с нехорошими людьми?

— По ответам по мобильному телефону.

— Например.

— Речь, как правило, шла о каких-то больших деньгах и каком-то порошке. Не дура же я совсем. Я поняла, что порошок — это наркотики. В общем, меня это насторожило и сильно напугало.

— Тут есть чему напугаться. Резаный сидел в тюрьме, в настоящее время криминальный авторитет. Очень мстительный и беспощадный. У меня есть сведения, что ты хотела с ним расстаться.

— Вы и об этом знаете?

— Работа у нас такая.

— Да, был у нас с Эдуардом разговор об этом.

— О чем конкретно?

— О том, что мне не нравятся его связи с сомнительными людьми. Я, можно сказать, поставила ему ультиматум — или его друзья, или я.

— И как он отреагировал?

Вика тяжело перевела дыхание и печально посмотрела на полковника.

— Он мне ответил тихо, но так зловеще, что у меня мороз по коже пробежал: «Ты, телка, этого не говорила, а я не слышал. И друзья будут, и ты будешь. Попытаешься свинтить — твоя семья пострадает, а из твоего красивого личика сделаю маску ужаса, после чего ни одному мужику не будешь нужна. Даже бомжу».

— Давно был этот разговор.

— Недели две назад.

— Как ты с ним познакомилась?

— Очень просто. Тут, в театре. Месяца два прошло с тех пор. После спектакля он поднялся на сцену и положил к моим ногам огромный букет алых роз. Цветы мне всегда дарили. И большие букеты. Но этот был не просто большой букет, а огромная охапка роз. Я взглянула на него и, честно признаюсь, сразу влюбилась. Высокий, с мужественным лицом, в элегантном дорогом костюме со значком мастера спорта. Он мне показался надежным мужчиной. За такими, говорят, как за каменной стеной. Мне в тот момент показалось, что его сломанный нос не только не портит лица, но даже придает ему какое-то мужество. У меня, конечно, были поклонники, но ни в кого я еще так не влюблялась. Эдуард пригласил меня в самый дорогой ресторан «Сибирская тройка». Денег не жалел. Объяснял их наличие тем, что недавно выиграл звание чемпиона России и получил за это большие призовые. Первое время он был исключительно вежлив и обходителен. Постоянно шутил, рассказывал интересные истории из спортивной жизни борцов. Словом, влюбилась я в него, дура.

— И сейчас встречаетесь?

Вика покраснела и отвела взгляд в сторону.

— Встречаемся. Как ни странно, но я его еще не разлюбила.

— Ничего тут странного нет. Дело личное. Как часто встречаетесь?

— Раз-два в неделю.

— Извини, но я должен задать этот вопрос — где?

— У него в коттедже. Вам нужен его адрес? Вы хотите его арестовать?

— Мы хотим сохранить тебе жизнь, а твоей семье спокойствие.

— Если Эдуард узнает, что я привела к нему полицию, то он меня прибьет.

— С этого момента ты будешь под защитой полиции. Глаз с тебя не будем спускать.

— Хорошо, я согласна. Точного адреса Эдуарда я не знаю, но могу узнать то место, то есть коттедж, куда меня привозят. Дело в том, что за мной к театру приезжает «Мерседес» с тонированными стеклами и увозит к Эдуарду. Охранники надевают на меня темные очки, так что даже через лобовое стекло я не могу сориентироваться, где мы проезжаем. Едем через сосновый бор… Или это где-то в Кудряшовском бору, или в Заельцовском.

— Долго едете?

— Точно затрудняюсь сказать. Может минут двадцать, а может, с полчаса…

— Коттедж на берегу Оби?

— В бору. Реки я не видела.

— Как выглядит коттедж?

Девушка на минуту задумалась.

— Мне он показался таким же, как и другие. Их там много. Большие, двухэтажные из красного кирпича. Да, на коттедже Эдуарда, на центральной башне — жестяной раскрашенный петух. На других коттеджах петухов нет.

— Флюгер?

— Ну да, он самый, поворачивается по направлению ветра. Эдуард говорил, что петух — на счастье.

— Это уже кое-что, — довольно кивнул Ярцев. — Когда предстоит встреча с Эдуардом?

— Неизвестно. Он звонил два дня назад и сказал, что у него какие-то проблемы и в ближайшие дни не увидимся. Обещал позвонить.

— Номер его телефона?

— Не знаю. Не давал. Он звонит на городской телефон вахтеру театра. А вахтер подзывает к телефону меня.

Ярцев протянул Вике свою визитку.

— Если появится новая информация, звони. Это в твоих личных интересах и интересах твоей семьи. Не забывай — положение очень серьезное:

— Я понимаю. Если что — я тут же позвоню. А вдруг Эдуард пришлет за мной машину, предварительно не позвонив? Мне ехать?

— Надо ехать и не показывать вида, что в твоем настроении что-то изменилось.

— Я боюсь. Что будет, если я не успею вас предупредить?

— Веди себя как обычно, и все закончится хорошо. С тобой поедет наш радиомаячок — это такая крохотная электронная штучка величиной с небольшую горошину, он будет показывать твое местонахождение. Мы спрячем его в твою одежду, если, конечно, не будешь возражать.

— Я не возражаю, но очень боюсь.

— Успокойся. Все будет хорошо. Полиция держит ситуацию под контролем.

Минуло два дня. После успешной премьеры оперетты «Первая любовь» в зале театра долго не смолкали горячие аплодисменты. Артистов буквально засыпали цветами.

Вику, оттеснив многочисленных поклонников, взяли в полукольцо трое стриженых рослых парней в одинаковых черных костюмах. Они увели актрису за кулисы и-вскоре вывели ее из театра на улицу. Была минусовая температура, и по этой причине Вика была одета в норковый свингер и норковую шляпку. Ее стройные ножки украшали коричневые сапожки из тонкой кожи на высоком каблучке. Лицо у девушки пылало румянцем, и от этого она была еще привлекательнее. Со стороны могло показаться, что актриса возбуждена от внимания поклонников и удачно прошедшей премьеры, однако это было не совсем так. От внутренней тревоги ее сердце бешено колотилось: Эдуард не позвонил, и за ней приехали не двое телохранителей, как обычно, а трое, и все незнакомые. При выходе из театра она спросила у одного из них: «Ребята, а вы кто? За мной другие приезжали». Ответ был вежливый и весьма дружелюбный: «Не волнуйся, красавица. Там, куда мы тебя привезем, тебя примут как английскую королеву. И вопросов больше не задавай».

Вика немного успокоилась, но тем не менее тревога ее не покидала. Волновало ее и то, что она не имела возможности позвонить полковнику Ярцеву.

На улице ее ожидал шикарный серебристый автомобиль «Audi-ТТ». На такой машине она еще не ездила. Из головы не выходила тревожная мысль, куда ее повезут и что с ней хотят сделать. От нервного напряжения у нее даже во рту пересохло.

Между тем новые телохранители, предложив ей сесть на заднее сиденье, поместились с двух сторон, и один из них с улыбкой заметил:

— Извини, красавица, что цветы твои не взяли с собой. У тебя будет столько разных цветов, сколько и во сне не может присниться.

— Куда вы меня везете? — осмелилась спросить Вика.

— Не спеши, все узнаешь в свое время, — с легкой улыбкой ответил охранник с бычьей шеей, сидевший на переднем сиденье. — Поехали, — приказал он водителю.

Автомобиль сделал разворот на сто восемьдесят градусов и в считанные секунды выскочил с территории театра на улицу Романова.

Черные очки на Вику не надели, и она окончательно утвердилась в мысли, что ее везут не люди Эдуарда и, похоже, в другое место.

Машина выехала на Красный проспект и прибавила скорость. Через некоторое время проскочила под коммунальным мостом и, еще добавив скорости, устремилась на Бердское шоссе. В эту сторону Вику раньше не возили.

От самого театра «Музыкальной комедии» за «Audi-ТТ» прицепились «шоколадные» «Жигули» десятой модели с форсированным двигателем: такому двигателю могла бы позавидовать любая иномарка.

В «десятке» — спецназ, пятеро крепких молодых мужчин, одетых в спортивные костюмы и кроссовки. Огромным ростом они не выделяются, однако каждый из них способен уложить троих, а то и пятерых «быков», полагающихся на свои габариты и накачанные в тренажерном зале мышцы. Эти ребята — мастера русского рукопашного боя, тренированные по системе Каданникова. Но на всякий случай, если доведется столкнуться с бандитами-отморозками, у них имеются при себе и надежные пистолеты «Гюрза». Но пистолеты применяются в исключительных случаях. Старший в этой команде майор Родионов.

Майор включил рацию и доложил:

— Товарищ полковник, объект направляется на Бердское шоссе. Маячок работает нормально.

По рации ответили:

— Понял, майор. Маячок видим. В конце Бердского шоссе поменяемся местами… К тому времени вы намозолите им глаза.

— Ясно, товарищ полковник.

— До связи, майор.

Михаил Яковлевич в цивильном костюме, с такой же командой спецназа, как и в «десятке», следовал на своей «Волге» на приличном расстоянии от группы майора Родионова.

Только Ярцев выключил рацию, как раздался сигнал вызова. Звонил заместитель Ярцева майор Пряхин.

— Михаил Яковлевич, мы только что задержали бармена из «Пиковой дамы» — Бориса Гордеевича, — доложил майор, — он оказался сообразительным малым и дал согласие сотрудничать с уголовным розыском.

— Молодец, быстро просчитал свой интерес. И что он рассказал?

— Все его показания насчет наркотиков и фальшивых денег подлежат глубокой проверке, но что касается Резаного и актрисы Вики, вас должно заинтересовать. Короче, Резаный продал Вику.

— Как это продал? Кому? И почему?

— Борис Гордеевич утверждает, что Резаный дословно так ему обмолвился по телефону: «Я, Гордеич, продал Вику. Хотя она мне была небезразлична, но интересы дела превыше всего. Я сглупил, показав ее фото боссу. А он втрескался в нее с первого взгляда. Стал настаивать уступить ее за любые бабки. Делать было нечего: босс ведь. Сошлись на голубом бриллианте в пятнадцать карат». Где находится Резаный сейчас, Борис Гордеевич не знает. И вообще, где его берлога — не в курсе.

— Выходит, мы едем к боссу Резаного?

— Получается так, товарищ полковник.

— Интересно, кто он такой этот босс авторитета Резаного. Наверное, большая шишка. Ничего, познакомимся. У нас есть веский аргумент, чтобы надеть на него наручники — заложница, которую он захватил.

— Вы имеете в виду Вику?

— Кого ж еще? Уверен, что девушка против поездки к нему. Значит, заложница.

— Михаил Яковлевич, тот коттедж с петухом на башне, о котором говорила Вика, нами установлен, и за ним ведется круглосуточное наблюдение. Пока в нем тишина и не замечено никакого движения.

— Где он расположен?

— В Мочище. В бору. Недалеко от Оби. Но реки с его территории не видно. Общество «Обские зори».

— Хорошо. Продолжайте наблюдение. Но аккуратно. Не вспугните дичь. У тебя все?

— Да.

— Тогда до связи.

Выключив рацию, Ярцев на некоторое время задумался: «Кто он этот таинственный босс самого Резаного? И как воспримет появление у себя уголовного розыска? Однако, как бы там ни было, нужно быть готовыми к самому неожиданному развитию событий».

«Десятка» оторвалась на значительное расстояние, и Ярцев приказал водителю прибавить скорость. Для «Волги» не было особой сложности догнать любой автомобиль: двигатель на ней был от мощной спортивной иномарки.

Когда стрелка подползла к отметке сто тридцать километров, «затрещала» рация. Звонил майор Родионов.

— Товарищ полковник, через три километра Бердское шоссе заканчивается.

— Меняемся местами, майор, — распорядился Ярцев, и «Волга» стала приближаться к «Жигулям», чтобы затем обойти их.

Но тут произошло совершенно неожиданное. «Audi-ТТ» стала сбавлять скорость, затем вдруг резко затормозила, из нее выскочили двое парней, молниеносно разбросили поперек трассы ленту «Ежа» со стальными шипами, заскочили обратно в машину, и она рванула с места с бешеной скоростью из-под самого носа уголовного розыска. Несколько секунд — и машина пропала из вида. «Десятка», не успев затормозить, прокатилась всеми колесами по острым шипам. Проколотые шины жалобно вздохнули и испустили дух. «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась от пострадавших «Жигулей» метрах в пяти. С обеих сторон трассы перед «Ежом» стали накапливаться машины. Люди Родионова оперативно свернули «Ежа» и закинули его в багажник «Жигулей». Через минуту движение по трассе возобновилось.

— Шустрые ребята, — покачал головой Ярцев, подходя к майору Родионову, — сработали как цирковые артисты. И о чем это говорит, Лев Семенович?

— Похоже, они нас раскусили, товарищ полковник.

— Видимо, да. Думаю, им показалось неестественным, что «Жигули» не Отстают от крутой иномарки.

— Да, это так. И на старуху бывает проруха.

— Ладно, не будем заниматься самоедством. Вызывай эвакуатор и возвращайся со своей командой в управление. Одной группой справимся. А где гнездышко этого таинственного босса — подскажет маячок.

— Зачем рисковать, товарищ полковник? Можно привлечь для оперативной работы любую проезжающую машину. Двумя группами надежнее.

— В этом нет острой необходимости, Лев Семенович. И хозяина «Audi-ТТ» не стоит устанавливать. Уверен, что номера фальшивые. В противном случае эти шустряки не рискнули бы выкинуть на трассу «Ежа». Это же уголовное дело. Все, мы поехали.

Через несколько секунд «Волга», набирая скорость на ровной трассе, слилась с вечерними сумерками. Были видны только ее габаритные огни, которые быстро уменьшались.

Маячок, спрятанный в свитере Вики, работал исправно.

Полная луна, залив серебряным светом Обское водохранилище и вереницу шикарных коттеджей на берегу, отодвинула вечерние сумерки в глубь соснового бора.

Среди коттеджей выделялся крайний. Он был трехэтажный, тогда как все остальные — двухэтажные. И охрана у него была усиленная — четверо крепких вооруженных парней. Все остальные коттеджи охранялись невооруженными мужчинами, большей частью пенсионерами. Они были снабжены только мобильными телефонами и могли в случае чего позвонить в полицию.

Хозяин этого роскошного коттеджа неприметный предприниматель, оптовый торговец фруктами Карим Шарифович Валиев. Этот сорокалетний стройный узбек с пышной шевелюрой был весьма красив и нравился женщинам. Если бы он решился откровенно ответить на экспресс-вопросы корреспондента, то ответы его выглядели бы примерно так: богат, даже очень, холост, семейную жизнь отвергает напрочь, а предпочитает время от времени знакомиться с красивыми женщинами, особенно с природными блондинками, денег на которых не жалеет. Алкоголь — коллекционные французские коньяки и шампанское «Вдова Клико». Кофе или чай? Чай. Зеленый. Заваренный по узбекскому рецепту личным поваром Асланом. Пристрастие — ювелирные изделия и автомобили. А если выбирать из двух главное пристрастие? Автомобили. Предпочтительнее — спортивные.

В данный момент Карим находился в прекрасно обставленной столовой на первом этаже коттеджа. Он сидел в кресле возле камина с рюмкой коллекционного французского коньяка «Тессерон». Время от времени пригубливая золотистый напиток, он улыбался, предвкушая новые приятные чувства от встречи с актрисой Викой, которая так ему понравилась на фотографии.

Запиликал мобильный телефон. Карим торопливо включил его.

— Слушаю. Привез? Молодец. Отведи к Зульфие. Пусть примет душ и вообще приведет себя в надлежащий вид. И повежливее с ней. Ты же знаешь, я не люблю насилия. Хочу, чтобы она сама меня полюбила. А ты давай ко мне. Бегом.

Через минуту в столовую вошел охранник с бычьей шеей, ехавший в «Audi-ТТ» рядом с водителем.

— Садись, Мурат, есть серьезный разговор, — сказал Карим, кивнув на свободное кресло. — Наливай коньяк.

— Спасибо, босс, — поблагодарил Мурат. Подойдя к камину, он налил себе коньяку, опустился в кресло и стал греть рюмку в ладонях. — Позволь слово молвить, Карим Шарифович.

— Говори, — Карим прицелился колючим взглядом в лицо начальника охраны, — есть проблема?

— Подозрение, босс.

— Рассказывай.

И Мурат подробно поведал шефу о происшествии на Бердском шоссе, о «Еже», который они раскинули на трассе.

— Предполагаешь, что был хвост?

— Думаю, что да. Интуиция меня еще не подводила, босс. Согласитесь, что «Жигуль» не ездит со скоростью сто тридцать. Это меня и насторожило.

Карим помолчал, поставил рюмку с недопитым коньяком на камин, тронул под носом тоненькую полоску черных усиков.

— Может быть. Тогда возникает вопрос — кто следил? Менты или конкуренты?

— Конкуренты?! — удивился Мурат. — Но кто о нас знает? И кто бы посмел? Скорее всего, это были легавые. Конечно, мы их сделали как последних фраеров, но данный факт меня насторожил.

— А мне интуиция подсказывает, что за вами следили не менты, а люди человека, который знает меня лично, но не в курсе, где моя берлога.

— Вы не шутите, босс? — Мурат залпом выпил свой коньяк. — Кто же этот злодей? Да мы его изрежем на кусочки.

— Мои подозрения сходятся на одном довольно смелом человеке — Резаном.

— Резаном? — в очередной раз удивился Мурат и наполнил рюмку коньяком. — Я не ослышался, босс?

— Не ослышался. Слежка за твоей машиной только укрепила меня в мысли, что Резаный хочет меня предать. Я перестал ему доверять. Надо его убрать. За тем я и пригласил тебя. Никому другому доверить это дело не могу. Ты умный и хитрый, отличный стрелок. Справишься. Гонорар будет двойной. Согласен?

Мурат, чтобы выиграть время, стал медленно цедить коньяк из рюмки.

Карим не торопил.

— Ты займешь его место, — продолжил он. — Кроме того, твоя доля увеличится на десять процентов. Станешь богатым человеком.

— Спасибо за доверие, босс, — вымолвил Мурат и допил коньяк. — Я, конечно, согласен. Однако меня шокировало такое ваше решение. Ведь Резаный ваш лучший друг и самый надежный компаньон.

Карим отрицательно качнул головой.

— Другом Резаный мне не был, но компаньоном действительно был. До последнего времени. Он провалил большое дело. Я не могу ему больше доверять. А когда перестаешь доверять человеку, то он это почувствует и может стать очень опасным. Зачем в таком случае оставлять в живых опасного свидетеля? Это было бы неосмотрительно. Еще комментарии нужны?

— Нет, босс.

— Тогда по рукам?

— Да, босс.

— Резаный, как мне стало известно, ищет за моей спиной новые связи по наркотрафику. Игнорирует меня — своего босса. Значит, хочет свинтить. Самостоятельности захотел.

— Ясно, босс. Дело будет сделано — комар носа не подточит.

— Вот и ладушки. На тебя, Мурат, я возлагаю большие надежды.

— Благодарю, Карим Шарифович!

Налили коньяку и выпили за намеченное важное предприятие. Оба потянулись к тарелочке с нарезанными ломтиками лимона, но… не успели закусить. Двери в столовую распахнулись, и от порога раздались слова, бесстрастные, как тиканье ходиков:

— Руки вверх и не шевелиться. Чуть что, стреляю без предупреждения.

Затем послышался мягкий топот кроссовок, и в столовую вбежали крепкие мужчины в спортивных костюмах. Ища оружие, они ловко ощупали остолбеневших от неожиданности Карима и Мурата. У Мурата был изъят пистолет «Стражник» с глушителем, а у Карима никелированный дамский пистолетик бельгийского производства.

Высокий, атлетического сложения мужчина, первым появившийся в столовой и приказавший поднять руки вверх, сухо произнес:

— Городской уголовный розыск. Полковник Ярцев. Я представился. Теперь ваша очередь.

Отходя от первого шока, Валиев, возмутился:

— Что вы себе позволяете, полковник?! На каком основании врываетесь на территорию частного владения? Вы ответите за это. Я честный предприниматель и не позволю, чтобы со мной обходились таким образом. Рискуете своими погонами, полковник.

— Рисковать — наша работа, — усмехнулся Ярцев и подошел ближе к хозяину коттеджа. — Должен вам заметить, уважаемый честный предприниматель, что пустое красноречие вам не поможет. А насчет оснований — их больше чем достаточно. Для начала предъявите разрешение на хранение оружия.

— Это не мой пистолет, — понизил тон Карим. — Я… я его нашел и собирался сдать в полицию. А у моего начальника охраны, — он кивнул на Мурата, — есть лицензия на оружие, как и у всех охранников. Кстати, как вы сюда проникли? Что с охраной?

— За охрану не беспокойтесь, она отдыхает, обошлось без жертв, — ответил Ярцев, внимательно, разглядывая лицо Карима. — Вы не ответили на мой вопрос. Прошу представиться: фамилия, имя, отчество?

— Карим Шарифович Валиев, оптовый торговец фруктами. Можете убедиться по документам, которые передали вам ваши сотрудники.

— Вижу, что по паспорту вы тот, за кого себя выдаете, — не без иронии заметил Ярцев, листая паспорт предпринимателя. — И гражданство российское. Однако насчет вашей личности у меня возникли большие сомнения.

— Какие сомнения? Я протестую! Я буду жаловаться прокурору.

— Встреча с прокурором вас ждет в ближайшее время. Но вам придется многое объяснить ему. Например, с какой целью вы захватили в заложницы Вику Румянцеву и насильственно удерживаете ее? По статье Уголовного кодекса наказание — до десяти лет лишения свободы.

— Заложницы? У меня нет никакой заложницы.

— Вы утверждаете, что Вика Румянцева, актриса театра «Музкомедии», находящаяся у вас, не заложница?

— Да, я настаиваю на этом. Она добровольно согласилась поехать ко мне. Это могут подтвердить мои охранники и начальник охраны Мурат Азизов, который ездил за ней, — Карим кивнул в сторону понуро стоявшего Мурата и крикнул ему: — Чего молчишь? Скажи господину полковнику, как дело было.

Мурат вздрогнул от окрика босса и быстро заговорил:

— Карим Шарифович правду говорит. Девушка добровольно дала согласие поехать сюда. Никакого насилия не было.

— Другого от вас я и не ожидал, — заметил Ярцев. — Однако Румянцева иного мнения. Мы с ней уже побеседовали. К тому же все ваши действия сняты нами на видеокамеру. В том числе и тот момент, когда вы, чтобы оторваться от погони, выбросили на трассу «Ежа», чем создали на дороге опасную аварийную ситуацию. По счастливой случайности, обошлось без жертв. С вами, гражданин Азизов, беседу продолжит следователь.

По знаку полковника омоновцы надели на Мурата наручники и вывели из столовой.

Карим, покраснев как вареный рак, тихо обратился к Ярцеву:

— Господин полковник, отпустите Мурата и простите нас. Мы ничего плохого девушке не сделали. Я сам против насилия. Хотел договориться с Викой по-хорошему. Готов заплатить за моральный ущерб любые деньги. Может, договоримся? Готов передать вам сейчас же сто тысяч зеленью. Мне не хотелось бы портить репутацию честного предпринимателя…

Ярцев невольно рассмеялся.

— Извините, меня позабавила ваша фраза, сказанная с особым пиететом: «Не хотелось бы портить репутацию честного предпринимателя». Вижу, вы человек с тонким юмором. А вот у меня о вас, любезный, совсем противоположные сведения. За сколько вы купили Вику Румянцеву у Резаного?

Услышав о Резаном, Карим опустил голову. Такого крутого поворота он никак не ожидал. Он предполагал, конечно, что немного прокололся с этой смазливой артисточкой, но надеялся выкрутиться. При упоминании же о Резаном у него заныло под ложечкой и во рту стало сухо. Как опытный зверь, он почувствовал где-то совсем рядом мощный капкан, в который ему ох как не хотелось угодить!

— Что с вами, Карим Шарифович? Вы как будто в лице изменились?

Собрав всю свою волю, Карим пожал плечами.

— Со мной ничего, господин полковник. Я просто задумался. О каком Резаном вы говорите? Что это за человек? И какое к нему отношение имею я?

— У вас короткая память? Хорошо, я напомню. Резаный — это ваш сообщник по криминальному бизнесу. Наркотики, производство и сбыт фальшивых денег. У него вы и Вику Румянцеву купили, как неодушевленную вещь. Эта сделка стоила вам голубого бриллианта в пятнадцать карат.

— Вам и об этом известно?! — непроизвольно вырвалось у Карима, он побледнел. — Откуда вы узнали? Резаный не мог меня продать.

Ярцев, проигнорировав вопрос Валиева, продолжил:

— Вижу, что к вам возвращается память. Это хорошо. Она вам пригодится, когда будете давать показания следователю. Я же вас арестовываю как международного преступника, наркобарона, находящегося в розыске Интерпола. Я сразу узнал вас, Мустафа Рустамович Исламбеков. Вы мало изменились с тех пор, как были сфотографированы в мексиканской тюрьме. Правда, бородку теперь не носите, но и без нее вы хорошо узнаваемы.

Мустафа ничего не ответил. Устало опустившись в кресло, он смежил веки, помолчал, затем тяжело открыл глаза и, посмотрев в лицо Ярцеву со злобой загнанного зверя, тихо процедил:

— Так вот ты какой, козырной мент! Наслышан о тебе. Но от нашей встречи не испытываю особого удовольствия. Хотя, должен признать, присоединяюсь к тем криминальным авторитетам, которые отзываются о тебе не только с ненавистью, но и с определенным уважением.

— Весьма польщен положительными отзывами в мой адрес столь почтенных особ, — усмехнулся Михаил Яковлевич, — это еще раз свидетельствует о том, что я честно выполняю свой долг.

— Таких динозавров, как ты, сейчас очень мало осталось, гражданин полковник.

— По этому вопросу у нас мнения расходятся, гражданин Исламбеков.

— Передашь меня в Интерпол?

— После полного расследования в России.

— У тебя есть доказательства в распространении мною наркотиков?

— Вы оставили свои пальчики на пластиковых пакетах с героином, который продавался через Резаного.

Мустафа обреченно вздохнул и грустно покачал головой.

— Вот что значит один раз потерять бдительность и коснуться пакетов с дурью. Случайность.

— Случайность? Нет, мне думается, что это закономерность. Напомню вам старую, довольно банальную, но вечно живую пословицу: сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет…

— Можно вопрос, гражданин полковник?

— Извольте.

— Меня сдал Резаный?

— Могу вас успокоить — не он. Полагаю, что вы первый начнете топить его на следствии. Потому что это в ваших интересах. И это закономерность.

Ярцев подал знак омоновцам, и через несколько секунд на холеных руках наркобарона защелкнулись браслеты наручников.

Как только коттедж Мустафы Исламбекова покинули работники полиции, увезя с собой арестованных, личный повар наркобарона Аслан, низенький кругленький сорокапятилетний узбек прослушал сделанную запись разговоров в столовой босса, довольно ухмыльнулся и набрал на мобильном телефоне нужный номер. Когда ему ответили, он быстро заговорил в трубку:

— Эдуард Владимирович, это я, Аслан. Звоню с хаты босса. У меня важные новости.

— Говори, только без лишнего базара, — предупредил Резаный. — Посторонних нет близко?

— Конечно, нет. Что я — фраер безголовый?!

— Ну?

— Только что Мустафу со всей охраной и прислугой повязали менты. Как вычислили наше логово? Думаю, что проследили за актрисой, которую привезли сюда. Словом, на бабе сгорели.

— Почему тебя не взяли?

— Потому что я не дурак. Я переждал шмон на кухне в духовом шкафу.

— Что ты несешь? В духовке ты бы стал поросенком-гриль.

— Аслан не дурак, Эдуард Владимирович. Духовой шкаф большой и был холодный.

— Ладно, молодец. Куда увезли арестованных?

— В КПЗ городского уголовного розыска. Наверняка трое суток продержат там. Вы же знаете — допрашивать будут, а потом кого отпустят, а кого в СИЗО отправят.

— Кто из полиции арестовывал?

— Мент наш любимый — полковник Ярцев.

— Козырной? Ну, легавый, везде он поперек дороги становится. Он свое получит, век воли не видать! Я лично им займусь.

— Мустафу и Мурата брали в столовой. А там у меня радиочип спрятан. Весь разговор, записан. Очень интересный. Вам понравится. Лично вас касается. Дорогая запись.

— Меня касается? Мустафа стучал?

— Тут дело более серьезное, Эдуард Владимирович. Мустафа заказал вас.

— Заказал? Меня? Да я его вперед отправлю на небеса. Плохо он, знает Резаного.

— Заказал. Клянусь аллахом!

— Кому?

— Мурату, начальнику охраны! Они ударили по рукам.

— А каков был мотив?

— Как говорил Мустафа, вы завалили какое-то большое дело и он перестал доверять вам. И еще за то, что за его спиной вы налаживаете новые связи по наркоте. Поэтому он считает, что вы в любой момент можете предать его.

— Ну, сволочь, он пожалеет об этом. Послушай, Аслан; а не затеял ли ты двойную игру? Может, Мустафа приказал тебе проверить меня на вшивость? Как, мол, я отреагирую на такое известие? В этом случае, дорогуша, ты пожалеешь, что на свет родился. Сколько он тебе заплатил?

— Обижаешь, Эдуард Владимирович. Я правду говорю. Я всегда верно вам служил. Вы платили мне больше, чем Мустафа. Да вы послушайте запись. Включить? По телефону хорошо будет слышно.

— Ты мне ее привези. Немедленно. Если все, что ты сказал, подтвердится, я тебе заплачу очень хорошие бабки. Останешься доволен.

— Как скажете. Но я не знаю где ваша хата.

— Тебе и знать не надо. Встретимся у автовокзала.

— Хорошо, Эдуард Владимирович. Выезжаю. Не забудьте захватить бабло. До скорой встречи.

Выключив мобильный телефон, Аслан в прекрасном расположении духа накинул на себя спортивную куртку, сунул в карман кассету и спустился в подземный гараж.

На данный момент в гараже Мустафы оставалось семь дорогих иномарок. Три из десяти «арендовали» сотрудники полиции, на которых увезли задержанных обитателей коттеджа. Аслан, недолго думая, завел красный «Ягуар» и, покинув территорию опустевшего коттеджа, вдавил педаль газа в пол.

Утром, около восьми часов, дежурный по автовокзалу сержант полиции Виноградов обратил внимание на одинокий красный «Ягуар», припаркованный поблизости от здания автовокзала. За рулем автомобиля в неестественной позе спал черноволосый мужчина в спортивной куртке. Голова его была опущена на соседнее сиденье, а правая рука закинута на руль.

Несколько удивленный, сержант подошел ближе и постучал в боковое стекло. Но водитель не отреагировал. После этого сержант стал стучать более настойчиво. Однако водитель и на этот раз не подал виду, что слышит стук блюстителя порядка. Встревоженный сержант, соблюдая нормы закона, пригласил двух понятых и открыл дверцу автомобиля. Водитель не подавал признаков жизни. Пульс отсутствовал. На левом виске его была кровавая рана — скорее всего от пули. Загустевшая на щеке струйка крови и рисовый цвет лица свидетельствовали о том, что водитель был убит несколько часов тому назад.

Сержант доложил о происшествии дежурному по райотделу полиции.

Был четвертый час утра. В здании городского УВД светились только окна дежурного помещения и два окна на третьем этаже в кабинете начальника уголовного розыска полковника Ярцева.

После водворения задержанных в камеры предварительного заключения, Михаил Яковлевич прошел в туалетную комнату и не спеша, с удовольствием умылся холодной водой.

Взбодрившись, он направился в свой кабинет, чтобы привести в порядок бумаги и поспать немного на диване. Утром ему предстояло провести немало допросов подозреваемых, и требовался хоть кратковременный отдых. Когда проходил мимо дежурного помещения, ему навстречу вышел майор Гусев.

— Товарищ полковник, к вам просится Исламбеков. Хочет дать показания.

— Дать показания? — удивился Ярцев. — Что-то на него не похоже. К тому же сейчас ночное время. По закону я не имею права допрашивать ночью. Вы, майор, объяснили задержанному данное положение Уголовно-процессуального кодекса?

— Довел до сведения, товарищ полковник. Но он настаивает.

— Ну, если настаивает. Хорошо, приведите его ко мне. Но наручники не снимайте. Эго очень важная птица, международного полета.

Через несколько минут Исламбеков сидел перед Ярцевым за приставным столиком, весь какой-то помятый и растерянный. От его самоуверенного вида не осталось и следа.

— Вы хотите дать показания, Мустафа Рустамович? — спросил Ярцев и приготовил чистый бланк протокола допроса подозреваемого. — Почему такая спешка? Сейчас ночное время и по закону…

— Я знаю, но очень вас прошу, гражданин полковник. Хочу именно с вами поговорить. Опасаюсь, что меня передадут какому-нибудь бюрократу, который меня не поймет.

— Вы уверены, что я не бюрократ? По этому вопросу существует множество различных мнений. Ладно, не будем отходить от существа вопроса. Так что же вы хотите с таким нетерпением заявить?

Исламбеков, звякнув наручниками, вытер рукавом пиджака выступивший на лбу зернистый пот (он всегда быстро потел, когда волновался) и бухнул неожиданное для полковника:

— Я хочу сотрудничать со следствием.

— Вы — сотрудничать с полицией? Не ожидал.

— Не удивляйтесь, гражданин полковник. На это есть веская причина. Но у меня условие.

— Я слушаю вас.

— Не передавайте мое дело в Интерпол.

— Не передавать в Интерпол? — поднял брови Ярцев. — Почему?

— Мне бы не хотелось углубляться в эту тему.

— Я ожидал услышать от вас откровенный ответ. Какое же это сотрудничество? Должен заметить, что если вы затеяли со мной игру, то ваша игра — ставка на проигрыш. От ответа за свои преступления вам все равно не уйти.

— Никакой игры, гражданин полковник, — тяжело вздохнул Мустафа. — Я хочу отсидеть срок, который назначит суд, в России. В обмен на эту услугу я сдам вам весь наркотрафик от Афганистана до Прибалтики: со всеми точками, явками и фамилиями. По-моему, это очень хорошая плата за мою скромную просьбу. Вы ничего не теряете, а только приобретаете.

— А что приобретаете вы?

Мустафа еще раз тяжело вздохнул.

— А я сохраню свою голову.

Ярцев пристально посмотрел на наркобарона и, кажется, все понял.

— Если я не ошибаюсь, вы здорово наследили в другой стране.

— Вы угадали, полковник.

— Где же?

— В Китае.

— Так я и подумал. В Китае за распространение наркотиков приговаривают к высшей мере — расстрелу, а у нас законы мягче. Так что, полагаю, вы приняли правильное решение. Что ж, перейдем к делу?

— Конечно, гражданин полковник. Рассказ мой будет длинным. Устанете писать.

— А куда нам спешить? К тому же можем использовать технику — записать ваши показания на диктофон. Вы не возражаете?

— Я не возражаю, — закивал Мустафа. — Снять бы наручники.

Взгляды наркобарона и полковника встретились. Эти взгляды можно было сравнить со взглядами затравленного матерого волка и опытного укротителя зверей.

— Разве наручники мешают говорить?

— Конечно, не мешают, — опустил глаза Исламбеков.

— Тогда приступим.

Полковник нажал клавишу диктофона, и наркобарон начал свой действительно длинный рассказ о преступной деятельности по распространению наркотиков и изготовлению фальшивых денег на территории России. Назывались регионы, города, фамилии и клички сообщников, тайные явки, пароли, банки, через которые отмывались деньги, счета, ячейки, арендованные в банках… Время от времени Исламбеков прерывался, чтобы выпить глоток воды, и вновь продолжал свою невеселую исповедь.

Ярцев не перебивал. Вопросы будут заданы в свое время. Он и наполовину не верил этому закоренелому преступнику, который пытался выкрутиться из опасной ситуации. Слушая наркобарона, полковник в то же время задавал себе вопрос: «Неужели этот махровый уголовник международного масштаба на самом деле до такой степени боится выдачи Интерполу, что полностью сдает своих дружков и собственно весь свой весьма прибыльный бизнес на территории России? Не исключено, конечно, страх смерти взял в нем верх. Но в этом еще предстоит тщательно разбираться, выделив дело в особое производство».

Когда Мустафа наконец выговорился и вопросительно посмотрел на полковника, пытаясь понять произведенный на него эффект, Ярцев спросил:

— Мустафа Рустамович, все, что вы рассказали, заслуживает внимания, но и очень тщательной проверки. Если информация окажется достоверной, то суд примет во внимание ваше чистосердечное признание. Мы с вами еще не раз встретимся, чтобы уточнить многие нюансы. Скажите, а где в настоящее время может скрываться ваш друг и помощник Эдуард Кизимов по прозвищу Резаный? Полагаю, вы лучше всех в этом осведомлены.

Исламбеков криво усмехнулся и, отвернув лицо в сторону, зло процедил:

— Бывший друг, гражданин полковник. Ошибся я, приблизив к себе эту ничтожную тварь. Он достоин только сапоги чистить прохожим.

— Похоже, крепко вас обидел бывший подельник, — покачал головой Ярцев. — Такое нередко случается в криминальной среде.

Мустафа помолчал, потом устремил пылающий взор на Ярцева.

— Было бы несправедливо, гражданин полковник, чтобы я чалился на зоне, а эта сволочь Резаный гулял на воле и посмеивался надо мной.

— Конечно, несправедливо, — согласился Ярцев.

— Его берлога — коттедж с петухом на крыше, в Мочище. Его легко найти на том месте, где раньше были обкомовские дачи.

— Проверили мы тот коттедж, но там давно никто не объявляется.

Исламбеков не без уважения посмотрел на полковника.

— А вы, я вижу, не зря едите полицейский хлеб.

— Стараемся делать свою работу добросовестно, Мустафа Рустамович. Покопайтесь в памяти, может, еще вспомните о какой-нибудь норке Резаного?

Мустафа подумал, уставившись на работающий диктофон, и через некоторое время не совсем уверенно продолжил:

— Недавно нарисовалось еще одно логово Резаного. Верный человечек шепнул. Но нет полной гарантии, что он залег именно там.

— Думаю, проверка не повредит. И где эта норка?

— В Первомайском районе. На улице Железняка. Номер не знаю. Но хату легко найти. На берегу Ини. Крайний от реки рубленый дом под красной железной черепицей. Глухой забор, во дворе высокая сосна и кавказская овчарка; Но там ли сейчас Резаный? Если он узнает о моем аресте, то может слинять из города…

Через десять минут от городского УВД рванули две полицейские «Волги» с группой захвата: в первой находились полковник Ярцев и майор Родионов.

Спустя двадцать минут машины затормозили около Первомайского районного отдела полиции. Через минуту к Ярцеву подсел участковый — старший лейтенант Воробьев, к «волгам» присоединился полицейский «уазик» с оперативными работниками, и все три машины направились на улицу Железняка.

Часы показывали шесть с четвертью утра. Улицы еще были безлюдны, если не принимать во внимание редких дворников, неторопливо наводящих порядок. Им было над чем потрудиться. Кроме опавшей листвы, которую они сметали в кучки и поджигали, приходилось подбирать многочисленные разовые шприцы, брошенные ночью наркоманами, а также пивную тару — бутылки и жестяные баночки. Кроме того, водворять на свои места опрокинутые урны для мусора.

Участковый Воробьев, воспользовавшись случаем, решил продемонстрировать свою осведомленность по вверенному ему участку.

— Товарищ полковник, — обратился он к Ярцеву. — Я хорошо знаю тот дом под красной железной черепицей, куда мы едем.

— Это делает вам честь, — отозвался полковник. — Кому же он принадлежит согласно записи в домовой книге?

— Алисе Дементьевой, шестидесятилетней женщине. Живет одна, но, как я заметил, весьма не бедствует. Даже напротив. Хотя пенсия у нее скромная. Она утверждает, что муж, который умер три года назад, оставил ей неплохие сбережения.

— И кем же был ее муж? Миллионеров?

— Нет, не миллионером. Простым машинистом электровоза, но зарабатывал, с ее слов, прилично и был бережлив. Эта Алиса весьма интересная особа, в смысле внутреннего содержания. Полицию не любит — по ее глазам видно. Хотя словами не разбрасывается. Интересен и сам дом. Раньше он принадлежал замечательному, можно сказать, талантливому столяру Никите Анисимовичу Денисову. Когда он овдовел, то продал дом и уехал к дочери под Кишинев. Дом этот он ставил сам, делал с любовью и выдумкой, со всякими премудростями.

— С какими премудростями? — не удержался от вопроса Ярцев.

— Дом снаружи и внутри — в красивой деревянной резьбе. Словно сказочный терем. Стены дома не крашеные и не в обоях, а отделанные причудливой резьбой из разных пород дерева. Каждая комната, а их всего четыре, имеет свой стиль. И прекрасная мебель, которую изготовил сам Никита Анисимович, до сих пор стоит в доме. И не только по столярной части Денисов был талантливым мастером, но и по слесарной. Например, в подпол и подвал крышки открываются не вручную, а спускаются вниз при помощи моторов.

— Зачем это? — полюбопытствовал Родионов.

— Как пояснял Денисов, для удобства и комфорта. Нажал кнопочку — и вместе с крышкой опустился в подпол. Набрал, что тебе нужно — картошечки, всяких там солений, вареньев, — кнопочку придавил, и наверху.

— Все это, конечно, весьма любопытно, — заметил Ярцев, рассматривая через окно улицу Парашютную, по которой проезжали. — Меня сейчас больше интересует сам Резаный: здесь ли он и как бы не смылся. Ты мне скажи, товарищ участковый, у него есть возможность сбежать по реке?

— Теоретически да, товарищ полковник.

— А практически?

— С его двора прямой выход к Ине, а по реке можно уйти на моторке или простой лодке.

— И названные плавсредства у этого дома имеются?

— Не знаю, товарищ полковник, но полагаю, что это не имеет существенного значения. Ведь мы окружим всю усадьбу, перекроем выход к реке.

— В верном направлении мыслишь, старший лейтенант. Смотри, как бы не проехать Железняка.

— Считайте, что приехали. Теперь направо. Это одна из самых красивых улиц на Первомайке.

На улице Железняка по обе стороны ровными рядами росли рябины. От этого улица выглядела уютной и аккуратной. Ее конец плавно спускался к Ине, расходясь у берега узкими рукавами в противоположные стороны.

— Приехали! — почти прошептал участковый.

Ярцев включил рацию и негромко скомандовал:

— Стой! Глуши моторы. Все ко мне.

Омоновцы и оперативные работники райотдела полиции подошли к полковнику.

Улица была безлюдной, в окнах не горел свет. Утреннюю тишину нарушал лишь ленивый лай собаки в одном из дворов в начале улицы.

Ярцев изучающим взглядом осмотрел рубленый дом под красной железной черепицей, глухой забор, высокую сосну во дворе и тихо сказал:

— Что-то собаки не слышно.

И словно в доказательство, что она существует, во дворе Алисы в полудреме басовито дважды гавкнула собака и замолкла.

Посмотрев на руководителя группы захвата капитана Захарова, Ярцев распорядился:

— Капитан, усыпите собаку на время, окружите усадьбу до реки и ждите моих распоряжений, а я с майором и участковым пойду в дом. — Строго посмотрев на присутствующих, добавил: — Оружие применять только в крайнем случае. Работаем!

Ярцев вынул из наплечной кобуры пистолет Макарова и снял с предохранителя. То же самое проделали майор Родионов и старший лейтенант Воробьев. Тем временем двое омоновцев с короткоствольными «калашами» за спиной при помощи «кошек» с веревками стремительно перемахнули через высокий забор, а остальные омоновцы и оперативные сотрудники райотдела, разделившись на две подгруппы, рассредоточились по периметру усадьбы.

Через несколько секунд со двора послышался короткий сердитый лай собаки и тут же затих. После этого калитку открыли изнутри, и Ярцев в сопровождении своих помощников быстро направился к крыльцу дома.

После первого стука в дверь в доме не отреагировали. После второго, более громкого и продолжительного, в ближнем к двери окне загорелся свет. Затем в сенях послышались шаркающие шаги и заспанный женский голос:

— Кто там?

— Свои, — спокойно произнес Ярцев, — срочная малява Эдуарду Владимировичу.

— Черт вас носит с утра пораньше, — проворчала женщина и сняла с двери засов, — покоя от вас нет. — Это была тощая пожилая женщина с впалой грудью и острым носом, похожим на клюв хищной птицы.

Увидев перед собой сотрудников полиции, женщина буквально потеряла дар речи. В халате и комнатных тапочках, с растрепанными волосами, она, стоя перед мужчинами, не могла проронить ни слова.

Первым нарушил затянувшуюся паузу полковник Ярцев:

— Что же вы не приглашаете гостей в избу? Или не рады нам?

Тяжело переведя дыхание, женщина тихо и недружелюбно процедила:

— Незваные гости хуже татарина.

Усталой шаркающей походкой она прошла на кухню, прислонилась спиной к русской печи и, сложив руки на груди, устремила на непрошеных гостей враждебный взгляд. Но вдруг, словно что-то вспомнив, встрепенулась и громко, громче, чем требовали того обстоятельства, сердито воскликнула:

— Чего нужно полиции с оружием в руках в моем доме? По какому праву врываетесь в частное владение? — Похоже, она очень сильно напугалась полицейской формы. Но почему? Можно было предположить, что женщина испугалась за Эдуарда Владимировича. Значит, он здесь?

— Во-первых, мы не врывались, а вошли с вашего разрешения. Вы же сами открыли. А во-вторых, мы не причиним вам никакого вреда. Однако предложим ответить на некоторые наши вопросы. Если не сочтете нужным на них отвечать, то мы вынуждены будем пригласить вас в управление полиции.

Разомкнув поджатые губы, Алиса с неохотой ответила:

— Чего теперь. Задавайте ваши вопросы. Но должна предупредить, что только время потеряете. Я законов не нарушаю.

— Может, присядем к столу? — сказал Ярцев.

— Садитесь, а я постою.

— Как вам угодно.

Сотрудники полиции выдвинули стулья с высокими спинками, стоявшие вокруг большого дубового стола, и разместились на них, взяв в полукольцо хозяйку дома, ни на сантиметр не сдвинувшуюся с занятой ею позиции.

— Вам, наверное, неудобно стоять перед мужчинами в халате, — заметил Ярцев, — можете переодеться. Мы не спешим.

— Спасибо, мне и в халате хорошо. А вы — не велики гости, чтобы перед вами выряжаться. Говорите, зачем пришли?

— Нам нужен Эдуард Владимирович.

— Его здесь нет.

— А где он?

— Он передо мной не отчитывается.

— Извините, как вас по отчеству?

— Алиса Сергеевна.

— Кизимова?

— Я Смердова.

— Кем вам приходится Эдуард Кизимов?

— Двоюродным братом.

— Должен вас предупредить, что если вы укрываете его в своем доме, то будете привлечены к уголовной ответственности. Ваш двоюродный брат подозревается в нескольких тяжких преступлениях.

— Клевета, гражданин полковник, — не согласилась Алиса и отвернула лицо в сторону. — Эдуард порядочный человек. Он успешный предприниматель, занимается оптовыми поставками бумаги для полиграфических предприятий, своевременно платит налоги. Не сомневаюсь, что его оговорили злые люди. У кого сейчас нет врагов и завистников?

— В таком случае вам и опасаться за него нечего, — усмехнулся Ярцев. — Если безгрешность вашего брата подтвердится, то ему ничто не может угрожать. К слову, Алиса Сергеевна, когда мы вошли, то вы произнесли фразу: «Покоя от вас нет». Кого вы имели в виду? Кто вас часто беспокоит? Может, мы сможем чем помочь?

Пожав плечами, Алиса небрежно бросила:

— Случайно вырвалось. Эдуарда посещают люди, компаньоны по бизнесу. О чем говорят — мне неизвестно. Я не подслушиваю. Но какому пожилому человеку могут нравиться посторонние люди? А я люблю уединение.

— Тут с вами не поспоришь. Действительно, с годами человек все больше и больше предпочитает покой и тишину.

— У вас еще есть ко мне вопросы?

— Имеются. Еще раз спрашиваю: где сейчас Эдуард Владимирович и храните ли вы в своем доме наркотики, оружие и взрывчатые вещества? Если храните, то предлагаю сдать добровольно.

— Вы уж меня в террористки записали, — хмыкнула Алиса. — Похоже, сейчас полиция в каждом человеке видит террориста. Должна вас разочаровать — ничего из перечисленного вами в моем доме не было и сейчас нет. А насчет Эдуарда выдам тайну. В Хабаровск он улетел по своим делам.

— А я полагаю, что вы говорите неправду. Придется произвести у вас обыск.

— Ищите сколь угодно.

Ярцев приказал участковому пригласить понятых, и вскоре начался тщательный обыск.

Сначала осмотрели внутри дома — кухню и четыре комнаты с многочисленными антресолями и полочками, за деревянными затейливыми кружевами стен и карнизов, в подполе и подвале, на чердаке, в кладовке и нишах, на веранде и под ней, в кирпичном сарае и под досками его пола. Но нигде ничего подозрительного не было обнаружено. После этого участковый и майор Родионов стали проверять металлическими щупами огород.

Постояв в раздумье у сосны, Ярцев, следуя шестому чувству, зашел в пустой дом, сел в кухне на стул и задумался. Наступал тот момент, когда сотрудники полиции должны будут признать свою ошибку и извиниться перед хозяйкой дома за причиненное беспокойство. Что ж, бывают и неудачи в работе.

Неожиданно до его слуха дошел еле уловимый звук — будто в глубине пещеры ударили молотком по наковальне. Звук этот послышался со стороны подпола, который находился в смежной с кухней комнате. Там он уже все осмотрел. Кроме старого тряпья, двух пустых бочек и разобранной металлической старомодной кровати в подполе ничего не было.

Прислушался. Звук не повторился. Может, почудилось? Но Михаил Яковлевич привык верить своим чувствам и проверять их. Он тихо прошел в комнату и встал на крышку подпола. Вновь прислушался. Тишина. Нажал на кнопку возле дверного косяка. Крышка при слабом гуде электромотора заскользила вниз, открывая темный провал.

Когда крышка подпола коснулась цементного пола, Ярцев включил электрический фонарик и, пригнувшись, сделал шаг вперед, намереваясь тщательно осмотреть подернутую плесенью кирпичную кладку подпола, от которой несло затхлой сыростью.

Вдруг он наступил на что-то скользкое и, потеряв равновесие, упал на спину, больно ударившись поясницей об острую половинку кирпича. При падении ударил рукой по кнопке на стене, и крышка ушла вверх, закрыв его в подполе, как в мышеловке. Фонарь при этом отлетел в сторону и погас. Разница с мышеловкой была лишь в том, что из подпола он мог выбраться, стоило лишь стаскать кнопочку и нажать на нее. Но в первое время было не до кнопочки. Ударился он поясницей не на шутку.

Нащупав в темноте стопку кирпичей, полковник сел на нее, чтобы перевести дух. Помассировав ушибленную поясницу, он прогнулся в спине и навалился на стену. И тут произошло невероятное. Часть стены, на которую он навалился, вдруг бесшумно подалась назад, повернулась, будто на шарнирах, и Ярцев упал куда-то вниз, перевернувшись через голову. Не успев сообразить, что с ним произошло, куда он свалился, полковник получил сильный удар в голову твердым тупым предметом.

Уходящее сознание отметило лишь некоторые детали: яркий электрический свет помещения, перед самым лицом лакированные туфли на ногах какого-то мужчины с молотком в руке.

Очнулся Михаил Яковлевич минут через пять. Сначала полежал с закрытыми глазами, стараясь понять, что с ним такое случилось и где он. Голову мучительно ломило, словно ее зажали в столярную струбцину, во рту пересохло. Ужасно хотелось пить. По левой щеке расплывалось что-то липкое. Он невольно застонал и открыл глаза. Над ним с «Макаровым» в руке стоял… Резаный, которого он сразу узнал по физиономии.

— Ну и живуч же ты, Козырной! — покачал головой Резаный и, отойдя метров на пять, устроился в мягком кресле возле круглого стола. — Не думал, что очухаешься. Крепко я тебя приговорил, но, видно, вскользь попал. Извиняй, второй раз умирать придется. Живым оставить не могу. Слишком много знаешь.

Ярцев ничего не ответил. Не было сил. Только чуть приподнял голову и осмотрелся. Логово Резаного представляло собой довольно просторное помещение, смесь кухни и комнаты. Стены задрапированы тканью персикового цвета, дорогая мебель, яркий свет многочисленных светильников, дорогой ворсистый ковер на полу, заглушающий шаги, у стены бар с дорогими коньяками и винами. Нигде ни окошечка, однако воздух свежий — слышен еле уловимый шепот работающего кондиционера.

— Как тебе моя пещера? — осклабился Резаный, постукивая стволом «Макарова» по ладони.

Не услышав ответа, он нахмурился и презрительно бросил:

— У меня нет особого желания разговаривать с тобой, легавый. Немало ты мне крови попортил. Уж больно ты, мент, настырный. Пора тебе в мир иной отправляться, а мне линять из Новосибирска. Надеюсь, не скоро свидимся. — И он прицелился в голову полковника. Но вдруг передумал и опустил пистолет.

Михаил Яковлевич почувствовал себя беззащитным, как муха на стене. Он инстинктивно тронул наплечную кобуру — она была пуста. Собравшись с силами, сел на полу.

— Напрасно лапаешь кобуру, вот твой ствол, — усмехнулся Резаный и покачал «Макаровым». — Спета твоя песенка, Козырной. Что, страшно подыхать?

— Тебя, Резаный, пострашнее наказание ждет, — устало ответил Ярцев, — пожизненное на острове Огненный. Там у тебя будет достаточно времени поразмышлять о своих черных делишках. Пожизненное заключение — это пострашнее быстрой смерти от пули.

— Сейчас расплачусь, — скривился Резаный. — Дурак ты, Козырной. Строишь из себя борца за справедливость и живешь на нищенскую полицейскую зарплату.

— Мне хватает.

— Похоже, нам с тобой и говорить-то не о чем.

— У меня иное мнение.

— Да?! — удивился Резаный и потер сломанный нос. — О чем же?

— О тебе. Я предлагаю тебе добровольно сдаться. Суд учтет это как смягчающее обстоятельство. Не упусти своего шанса, Резаный. Усадьба окружена полицией. Меня скоро начнут искать, и твое логово будет обнаружено. Верни мне пистолет и напиши явку с пойинной. Поторопись. У тебя очень мало времени.

— Ну и шутник же ты, Козырной, — мелко рассмеялся Резаный. — Убеждаюсь, что не зря тебя уважают в криминальной среде. Но все равно оставить тебя в живых не могу. Я выйду отсюда один, а ты вознесешься к небесам. Ты ведь святой — борец за правду. А святым место на небе.

— А я предлагаю другой вариант — для тебя более перспективный. Ты возвращаешь мне пистолет, я надеваю на тебя наручники, и мы выходим из твоей норы вместе. Впоследствии ты еще благодарен будешь мне за этот вариант. Подумай, Резаный, хорошенько.

После слов полковника снисходительная улыбка сошла с лица Резаного, и он презрительно процедил:

— Хватит базара. Знаешь, Козырной, пристрелить тебя — раз плюнуть. И я это сделаю. Но меня заводит то, что ты такой упертый. И я вот что придумал. Прежде чем ты отдашь богу душу, я хочу, чтобы ты помучился.

— Ты намерен меня пытать? Каким же образом?

— Информацией.

— Информацией? Что это за пытка? Какая-то новая, изощренная, наверное?

Ярцев решил поддерживать разговор со своим палачом и выиграть время: может, товарищи догадаются искать его в подполе более тщательно и обнаружат потайную дверь. Силы к нему постепенно возвращались, хотя голову адски ломило.

— Недогадливый, а еще Козырной, — язвительно усмехнулся Резаный. — Объясняю, легавый, дня слаборазвитых. Перед твоей смертью я хочу ответить на любой твой вопрос. Спрашивай, как будто ты допрашиваешь меня в своем кабинете. Кончатся вопросы — тут я тебя и шлепну. И ты, постоянно помня об этом, будешь стараться задать новый вопрос, чтобы еще на несколько минут продлить горение своей угасающей свечи. Ну как, тонкий замысел?

Не дожидаясь ответа, он встал и, не спуская пистолета с обреченного полковника, подошел к бару и откупорил бутылку с коньяком. Отсосав из горла добрую треть коньяка, он вернулся с бутылкой к столу, поставил ее на стол, уселся в кресло и, по-прежнему поигрывая пистолетом, с ухмылкой произнес:

— Ну, легавый, давай твой первый вопрос.

Принимая игру палача, потому что она была на руку Ярцеву, он спросил:

— Почему ты не запер дверь в свою берлогу? Вроде такой осторожный и предусмотрительный, а тут…

— Любопытство подвело. Выходил в подвал, вставал на кирпичики и прикладывал ухо к щелочке в полу. Все, о чем говорилось на кухне, слышал. Когда ты стал спускаться в подпол вторично — я поспешил исчезнуть. Дверь из осторожности не. придавил на какой-то миллиметр. Замок и не сработал. При старом хозяине эта дверь вела в просторный бетонированный холодильник. Он и натолкнул меня на мысль построить здесь надежную норку, которая бы пригодилась при экстремальной ситуации. Как видишь — понадобилась. Открою секрет — в той стене, — Резаный, не оборачиваясь, показал большим пальцем назад, — есть потайная дверь, которая ведет в тоннель, выходящий к реке. Он небольшой. Около шестидесяти метров. Выход из него не на территории данной усадьбы, а в сторонке, в зарослях ивняка под обрывом, у самой реки. Ребятишки не обнаружат, так как в этом месте не купаются — битого стекла разбросано много. Хе-хе…

— Хитроумно. Но зачем тебе этот тоннель?

— Ну, и глупый же ты, легавый. Я о тебе был лучшего мнения. Ладно, как от приговоренного к смерти секретов не буду скрывать. Все равно унесешь их с собой в могилу. Этот тоннель необходим для двух целей — для принятия и реализации товара и, в случае опасности, для срочной эвакуации из этой пещеры.

— Как я понимаю, под товаром подразумеваешь наркотики, взрывчатку, оружие и фальшивые деньги?

— Попал в десятку, Козырной, — ухмыльнулся Резаный и припал к бутылке с коньяком. Ополовинив бутылку, он неожиданно предложил:

— Хочешь выпить? Подыхать легче будет.

— Хочу.

— Лови.

Ярцев поймал увесистую бутылку французского коньяка объемом 0,7 литра, в которой еще оставалась добрая половина напитка, и отпил из нее два больших глотков. Обжигающий приятный алкоголь теплой волной стал растекаться по всему телу.

— Ты, Резаный, хороший палач, — подыграл он и отпил еще глоток коньяка.

— Допивай до донышка, — самодовольно разрешил Резаный. — У меня достаточно такого добра, а тебе уж наверняка больше не выпить. Думается, на том свете сухой закон. Видишь, я совсем не злой человек, а ты меня записал в злодеи. — Покачав пистолетом, он предупредил: — Не вздумай дернуться. Сразу схлопочешь пулю.

— А я и не собираюсь дергаться, — заверил Ярцев. — Сдуру ты действительно можешь нажать на курок и все себе испортить. Тогда от высшей меры тебе уж точно не уйти. А явка с повинной — для тебя спасательный круг.

— Как говорят одесситы, удивляюсь на тебя. Ты что же, Козырной, на самом деле надеешься, что я сдамся ментам? У тебя что, от страха башню снесло? Ты уразумей — зачем мне это надо?

По-прежнему не спуская с пленника пистолета, он вытащил из-за стола кейс, положил его на стол и раскрыл левой рукой.

— В этом ящичке одних только драгоценных камней на миллионы баксов, да две матрицы высочайшего качества.

— Что за матрицы?

— Для печатания фальшивок: стодолларовых купюр и пятитысячных рублевых. Цены нет этим матрицам. Даже не каждый банк может обнаружить подделку. Сегодня же слиняю на теплые юга и организую там свой Гознак. А ты бакланишь — пиши явку с повинной. Ну и глупый же ты, легавый. Похоже, у вас, ментов, всего одна извилина, и то ниже поясницы.

С чувством глубокого удовлетворения Резаный опустил крышку кейса и защелкнул замок. Потом вынул из внутреннего кармана пиджака «Стечкин» с глушителем, а на его место засунул «Макаров».

— Пора нам расставаться, Козырной, — сухо заметил он, поглядывая исподлобья на свою жертву. — Из твоего ствола я стрелять не буду — шуму будет много, а мне он ни к чему. — И он хладнокровно стал целиться пленнику в сердце.

Ярцев, держа за горлышко бутылку с остатками коньяка, внимательно следил за пальцем Резаного, который лег на спусковой крючок «Стечкина».

«Как начнет нажимать — тут и пора, — подумал полковник с тоской, — другого шанса, похоже, не предвидится».

Но тут произошло столь неожиданное, что спутало планы обреченного полковника. Со стороны потайной двери, на которую указывал до этого Резаный, донеслись три коротких удара, затем один длинный, а потом два коротких. Похоже, это был условный сигнал.

Резаный встрепенулся и, не отводя пистолета от Ярцева, торопливо попятился к стене, проговорив при этом:

— Кого черт несет?

Коснувшись спиной стены, он присел на корточки и нажал какую-то кнопку. Тут же из стены в «пещеру» со скрипом несмазанной телеги выдвинулась овальная дверь, похожая на сейфовую. И сразу из образовавшегося темного отверстия показалась грязная физиономия рослого и плечистого черноволосого парня лет двадцати пяти. Одет он был в черную кожаную куртку и потертые джинсы. В правой руке у незнакомца холодно поблескивало лезвие финского ножа.

Ярцев с тоской убедился, что в лагерь противника прибыло серьезное подкрепление.

Узнав пришельца, Резаный нервно спросил его:

— Что стряслось, Слон? Зачем прешься среди бела дня?

— Извини, босс, — досадливо вздохнул Слон. — С неотложным докладом я. Залетел с наркотой в Барнауле. Менты чуть не повязали. Пришлось бросить. Еле ноги сделал.

— Чего ты несешь, фраер дешевый! — зло уставился на пришельца Резаный. — Ты даешь отчет своим словам? Выбросил на ветер десять кило чистейшего героина. Ты знаешь, каких бабок он стоит? Как ты думаешь рассчитываться со мной?

— Босс, не сердись, я отработаю. На любое дело пойду, но отработаю. Век воли не видать!

— Ладно, потом проясним, как с тобой быть, — вдруг понизил тон Резаный и спросил: — Ментов на моем дворе видел?

— Видел. Там их как тараканов на продуктовом складе. С автоматами.

— Как же они тебя не засекли?

— Я с соседней улицы их разглядел и поспешил к тебе в норку. Меня мусора не видели. А это что за кент в ментовской форме? — кивнул он на Ярцева. — Раньше я его не видел.

— Но, наверное, слышал о нем, — криво усмехнулся Резаный. — Это и есть известный в Новосибирске мент — полковник Ярцев, по прозвищу Козырной.

Физиономия у Слона вытянулась.

— Козырной? Как он здесь оказался?

— Долго рассказывать. Пора делать ноги, Слон. Ты меня прости, но одному легче исчезнуть.

Слон не успел сообразить, к чему были сказаны главарем последние слова, как Резаный дважды выстрелил ему в голову. Обливаясь кровью, Слон замертво свалился на пол.

Этот момент был единственным шансом для Ярцева. Он с силой метнул в Резаного увесистую бутылку с остатками коньяка. Бутылка попала палачу в голову, облив коньяком его серый дорогой костюм.

Словно в изумлении, Резаный широко развел руки в стороны, бросил замутившийся удивленный взгляд на полковника, выронил пистолет и свалился на пол.

Ярцев устало поднялся, нащупал сзади, под пиджаком наручники, снял их с пояса и направился к поверженному палачу. Он чувствовал, что все его движения замедленны. И понял почему — потерял много крови, рукав и пола пиджака были мокрые от нее.

Когда он устало наклонился над Резаным и завел его левую руку за спину, готовясь надеть наручники, тот очнулся, повернулся на бок и выстрелил в полковника из «Макарова».

Пуля попала Михаилу Яковлевичу в правую сторону груди, и он стал медленно оседать. Коснувшись пола рукой, он почувствовал, что задел рукоятку «Стечкина». Собрав волю в комок, полковник поднял пистолет и, видя, как в руке Резаного пляшет «Макаров», готовясь ко второму выстрелу, теряя сознание, почти не целясь, выстрелил в своего палача. Одновременно с его выстрелом раздался второй выстрел из «Макарова»…

Пришел Ярцев в себя на третьи сутки. Медленно открыв глаза, увидел, будто в тумане, капельницу и медицинскую сестру: они то раздваивались, то соединялись в единое целое. Тяжело вздохнув, он закашлялся и почувствовал резкую боль в правой стороне груди. Постепенно капельница и медсестра обрели более четкие очертания, а боль в груди после того, как перестал кашлять, несколько утихла.

Медсестра наклонилась над ним и приложила палец к губам, что означало — молчите и берегите силы. Вскоре Михаил Яковлевич уснул и проспал без малого двое суток. Все это время его организм поддерживали уколами с глюкозой.

Когда он проснулся, то первым его вопросом был:

— Где я?

— В областной больнице, — ответила медсестра. — Все самое худшее позади, товарищ полковник. Вам сделали две операции, и обе прошли успешно.

— Какие операции?

— На легком и на бедре. Извлекли обе пули. Хирург сохранил их вам на память. Беспокоиться не о чем, товарищ полковник. Врач сказал, что у вас очень крепкий организм и вы через месяц сможете плясать.

— Спасибо сестричка! — тихо поблагодарил Ярцев.

В дверь палаты заглянули двое мужчин в белых халатах. Заметив, что медсестра разговаривает с больным, они быстро вошли и закрыли за собой дверь.

— Вы куда? — заспешила к ним медсестра. — Свидания с больным еще не разрешены.

Это были два майора — Пряхин и Родионов, оба обладали не только напористыми характерами сотрудников полиции, но и тонкими навыками дипломатов. Пряхин подал медсестре букетик цветов и так дружески улыбнулся, что наступательный пыл медсестры несколько ослаб. Родионов тут же воспользовался минутным замешательством медсестры.

— Девушка, мы только передадим фрукты и тут же исчезнем. — Не дожидаясь разрешения, он быстро прошел к тумбочке в изголовье Ярцева и водрузил на нее два объемных пакета. — Витамины, — добавил он и, заметив слабую улыбку на лице больного, сам широко улыбнулся. — Здравия желаем, товарищ полковник! Ну, как ваши дела?

— Нормально, Лев Семенович. Доктор сказал, что через месяц буду как огурчик.

Медсестра не устояла перед дружным напором двух майоров и, отходя в сторонку, разрешила:

— Ладно, но только на минутку. Рискую головой. Если Петр Петрович застукает…

Не успела она закончить фразу, как в палату вошел лечащий врач — худощавый лысеющий шатен лет пятидесяти. Поправив на переносье очки и быстро оценив обстановку в палате, он строго спросил медсестру:

— Вероника Ивановна, что здесь за собрание? Кто позволил?

— Простите, Петр Петрович, — растерялась Вероника, — товарищи зашли только фрукты передать…

— Да, это так, — быстро нашелся Пряхин, — медсестра не виновата. Мы — только передать…

— Мы чистосердечно раскаиваемся, что нарушили покой больного, — добавил Родионов, глядя на лечащего врача глазами Деточкина из известного кинофильма.

Петр Петрович не смог сдержать улыбки и махнул рукой.

— Ладно, на какие только нарушения не пойдешь ради родной полиции. Но не злоупотребляйте моей добротой. Всего пару минут. — И он быстро покинул палату.

— Что с Резаным? — поспешил спросить Ярцев. — Его задержали? Он жив?

— Живой, бандюга, что с ним сделается, — ответил Родионов. — Ты его в бок подстрелил. Мы услышали выстрелы и вскоре обнаружили тоннель, который вел в его логово. Тебя застали без сознания, а он корчился от боли. Сейчас в больнице СИЗО под строгим надзором. Оттуда не сбежит.

В палату вошел Петр Петрович и, приблизившись к кровати больного, тоном, не вызывающим возражений, негромко сказал:

— Товарищи полицейские, полагаю, вам пора.

— Что ж, с медициной не поспоришь, — кивнул Пряхин, и оба майора, попрощавшись, вышли из палаты.

Проводив их взглядом, Петр Петрович склонился над Ярцевым.

— Ну, как мы себя чувствуем, товарищ полковник?

— Вполне нормально, доктор, спасибо вам за все! Сколько мне предстоит давить больничную койку?

— С месяц как минимум, Михаил Яковлевич.

— Многовато.

— У вас и ранение не пустячное, задето легкое. Второе — в бедро, вскользь, не тяжелое. Кость не задета. — Сделав паузу, лечащий врач продолжил: — Вижу, что состояние ваше вполне удовлетворительное, в связи с этим позволю себе пойти еще на одно нарушение. Полагаю, что вашему здоровью оно будет только на пользу.

— На какое нарушение, доктор? — сосредоточился Ярцев.

Петр Петрович загадочно улыбнулся и заговорщически произнес:

— В приемной два скромных человека очень хотят вас навестить. Но так как они не обладают полицейским напором, то терпеливо ждут моего разрешения.

Михаил Яковлевич в волнении приподнял голову.

— Доктор, это…

— Да, это ваша супруга и сынишка. Не волнуйтесь. Сейчас они будут здесь.

— Большое вам спасибо, доктор!

Петр Петрович подал знак медсестре, молчаливо стоявшей в сторонке, и они вместе вышли из палаты.

А через две минуты в палату робко вошли в наброшенных на плечи белых халатах двое самых дорогих для Михаила Яковлевича человека.

Мария Петровна с припухшими глазами держала в опущенных руках объемистый пакет, в котором был отдельный, особый пакет. А у худенького черноволосого мальчишки в новеньком джинсовом костюмчике, прижимавшегося к боку Марии Петровны, в ручонках был букетик из красных гвоздик.

— Машенька, Вадик, сынок, — осипшим голосом прошептал полковник, и глаза его стала затягивать влажная пелена. — Как я рад…

В следующее мгновение три любящих друг друга человека затихли на некоторое время, обнявшись в едином порыве.

Мария Петровна сквозь радостные слезы приглушенно вымолвила:

— Мишенька, твой лечащий врач сказал, что все будет хорошо.

— Петр Петрович правду сказал. Я нормально себя чувствую, но месяц придется поваляться.

— Это ничего. Надо полностью вылечиться. Не вздумай сбежать. Я тебя знаю. Обещаешь?

— Обещаю.

— Мы тебе тут кроме витаминов твоих любимых пирожков с печенкой принесли. Еще тепленькие. Я их в несколько целлофановых пакетов завернула.

— Спасибо, дорогие мои!

— У тебя, сынок, как дела в школе? — спросил Михаил Яковлевич у Вадика, гладя его по головке. — Какие отметки?

— Он молодец, — ответила за Вадика Мария Петровна, вытирая платком повлажневшие глаза и улыбаясь.

Вадик еще некоторое время молчал, борясь с собой, не решаясь назвать Михаила Яковлевича папой. Но вот, решившись наконец, он несмело вымолвил:

— Отметки хорошие, папа. Я стараюсь.

— Молодчина, сынок, я в тебе не сомневаюсь.

Распахнув на полковника большие серые глаза, Вадик с беспокойством спросил:

— Папа, а ты не умрешь?

Михаил Яковлевич запустил слабую пятерню в ежик волос Вадика и как можно бодрее ответил:

— Зачем умирать, сынок? Я полицейский, и у меня еще много нужной обществу работы. Так что надо жить и работать, А сейчас я бы не отказался съесть пирожок с печенкой.

Лицо Вадика просветлело, и, улыбнувшись, он достал пирожок из пакета, поданного ему мамой, Марией Петровной.

Михаил Яковлевич с удовольствием взял из рук сына пирожок. Он был еще теплый. Для полковника это был самый счастливый момент в его жизни, у него теперь есть сын, полная семья, и они все вместе. Тут уж следует жить, да жить…