Искатель. 2013. Выпуск №9

Сергей Саканский
СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ИЗ КНИГ

Черная «Ямаха», похожая на огромного муравья, мчалась по заснеженному склону в облаке собственного вихря. Жаров придумал это сравнение, когда машину выкатили из ангара, и быстренько забил его в записную книжку мобильника: он уже размышлял о статье под названием «Экстрим со следователем», которую, пожалуй, завтра же сделает для своей газеты. Стремительное, импрессионистическое описание тура по Крымским горам, верхом на черном муравье, по случаю выходного дня у знаменитого сыщика. Главы будут называться географически: «Ай-Петри», «Метеостанция», «Большой Каньон». На каждом привале следователь отдела убийств Пилипенко расскажет о каком-нибудь убийстве… Конечно, Вова ничего рассказывать не будет, да Жаров и не спросит, поскольку он состоял бессменным журналистом при УВД с бесконечной аккредитацией и был в курсе всех уголовных дел своего лучшего друга.

Катастрофа приближалась неумолимо, путь к ней представлял собой череду неминуемых ошибок… Прочертив собственный серпантин по крутому склону, который, несмотря на мощный гусеничный движитель, снегоход с налету взять не смог, Жаров вырулил на ровное место и не утерпел: вывернул газ до отказа. На спидометре значилось сто десять километров в час, хотя ребята в прокатной фирме утверждали, что эта модель может выжать на хорошей трассе все сто пятьдесят. Жаров сделал что мог: последняя передача, газ до упора. Сто десять, как ни крути. А что, если немножко отклониться вправо и проложить курс чуть вниз по склону…

Тут Пилипенко хлопнул его сзади по плечу, прокричал:

— Сбавь обороты! Грохнемся.

— Еще не вечер, — возразил Жаров, коротко обернувшись.

Следователь в шлеме выглядел словно дружеский шарж на следователя.

— Вечер, между прочим, — сказал он.

— Так я фару зажгу.

Синие сумерки прорезал узкий галогенный луч, в котором кружили мелкие снежинки. Склон становился круче, Жаров взял несколько наискось. Скорость увеличилась до ста пятнадцати.

— Мне уже надоела эта увеселительная прогулка. Поворачивай обратно! — прокричал Пилипенко.

— Обидно, — возразил Жаров. — Мы ж до шести заплатили за прокат. Ребята с базы денег не вернут, а идиотами нас точно посчитают. Слушай, а…

Снегоход чувствительно тряхнуло на кочке. Жаров выпустил руль и снова схватил его. Машина пошла боком, заскользила, но вскоре выровнялась и продолжила путь.

— Ты лучше вперед смотри, а то навернемся.

Жаров так и сделал, но оказалось, что уже поздно прислушиваться к замечаниям. В свете фары мелькнула сосна… Жаров увернулся, уже не рулем, а телом, как это советовал делать на высоких скоростях инструктор, но было поздно. «Ямаха» подпрыгнула на новой кочке, руль вышибло у Жарова из рук. Машина заскользила по склону боком, шаря фарой по сторонам.

— Тормози! — крикнул следователь.

— Не могу, это тебе не мотоцикл, — успел возразить Жаров, и снегоход вдруг перевалил через гребень яйлы, понесся по крутому, чуть ли не отвесному склону, чудом избегая сосновых стволов.

Жаров лихорадочно работал рулем, Пилипенко ухватился за скобу, но его все равно болтало в седле. Машина наткнулась на пень, подпрыгнула, заскользила с немыслимым креном, словно парусник, почти лежа на боку, ударилась о какую-то железку, непонятно откуда взявшуюся в этом лесу, и тут же перевернулась. Раздался звон стекла. Погасла разбитая фара. Правая лапа муравья отлетела в сторону, словно панель от ракеты, и самостоятельно продолжила путь, стремительно удаляясь в обрыв. Жаров уже катился по склону, вслед за потерянной лыжей, пытаясь ухватиться за кусты. Ударился о ствол. Остатки белого света погасли.

Он открыл глаза уже в темноте и обнаружил себя лежащим на снегу: по-видимому, довольно далеко от места аварии.

Ясно, что стукнулся головой, потерял сознание. Всё как в кино. Чтобы найти друга, надо карабкаться вверх, хотя ничто не мешало следователю тоже скатиться и застрять гораздо дальше.

Вдали, на фоне еще светлого неба, возвышалась какая-то конструкция — именно о нее и ударился снегоход. Странно, что Жаров не заметил ее на ходу.

Расплывчатый в сумерках и снегопаде силуэт походил на телескоп: на штанге короткая и толстая, несколько направленная вверх труба. Жаров решил было подойти поближе, но тут услышал стон и повернул на звук. Прошел мимо поверженного муравья. Его агрессивный дизайн теперь выглядел насмешкой.

Шагах в двадцати на снегу полулежал, опершись на локти, следователь Пилипенко.

— Что это за штука такая, в которую мы врезались? — проговорил Жаров, подойдя. — Никогда в жизни не видел ничего подобного.

Пилипенко не обратил внимания на его слова: он смотрел вниз, на свои ноги.

— Такое ощущение, что это сделано нечеловеческой рукой… — сказал Жаров.

— Ты лучше обо мне подумай! — воскликнул Пилипенко. — Посмотри: у меня не совсем человеческая нога. Боль — уж точно нечеловеческая.

Жаров нагнулся и увидел неестественно вывернутую конечность.

— Перелом, — констатировал он с глубоким вздохом.

— Ясно, что перелом, — сказал следователь. — Только вот вопрос: закрытый или открытый? Ну, что ты стоишь? Звони куда-нибудь. В «скорую» бесполезно: как они сюда доберутся? Звони ребятам. Пусть свяжутся с вертолетной площадкой, я потом заплачу, черт подери! Шесть баксов минута…

— Нет уж… Это я заплачу. Тот, кто за рулем сидел.

Жаров достал мобильный, вызвал номер лейтенанта Клюева, озабоченный вовсе не аварией и не сломанной по его вине ногой.

— Телескоп, что ли? — пробурчал он, ожидая ответа. — Вроде бы нет ничего удивительного, если где-то в горах стоит телескоп…

— К черту телескоп! — сказал следователь. — Звони быстрей.

— А я что делаю?

Он поднес аппарат к уху. В темноте едва угадывались очертания «телескопа», снег кружил на фоне снега. Никакого соединения не произошло: на дисплее телефона индикация стояла на нуле.

— Нет связи, — сказал Жаров.

— У тебя что-то с аппаратом. Наверное, когда долбанулся.

Пилипенко с трудом достал из-за пазухи свой мобильник. С удивлением уставился на него:

— Это совершенно немыслимо! Здесь сразу три ретранслятора в зоне прямой видимости.

— Может быть, дело в снегопаде? — предположил Жаров.

— И это мимо.

— Неполадки со связью на вышках?

— Сразу на всех трех? Нет, тут что-то другое… Разве что, пока мы с тобой катались, началась ядерная война, произошел конец света… Нет, ничего не могу сказать.

Жаров слушал вполуха, поскольку его беспокоил другой звук. Поначалу он не мог понять, что вмешалось в шум пурги и поскрипывание сосен. Вдруг насторожился и Пилипенко, поднял голову. Жаров осветил мобильником его лицо, сморщенное от боли.

— Погаси! — воскликнул следователь.

Теперь уже ясно был различим скрип шагов и голоса. Вскоре можно было разобрать, что именно говорили невидимые люди:

— Похоже, здесь кто-то прямо о неба свалился.

— Гости из космоса.

— Кроме шуток, Иван! Кто бы он ни был, надо посмотреть — может быть, ему помощь нужна.

— Я вас, конечно, понимаю, господин доктор. Но в доме нам лишние люди вовсе не нужны!

— Кто бы спорил, Ваня.

Мелькнул луч фонарика, в котором кружились белые хлопья. В мутной снежной тьме маячили три рослые фигуры, бросающие на снег длинные вьющиеся тени.

Жаров посмотрел на силуэты, покачивающиеся уже совсем близко. Оглянулся на странное устройство, в сумерках уже едва видимое. Конечно же, эти люди имели какое-то отношение к «телескопу», иначе почему и то и другое находится в одном и том же месте, в горной глуши, где можно проехать километры, не встретив ни единого человека. Меж тем голоса приближались. Один произнес:

— Вот навернулся кто-то! И где ж он?

Другой возразил:

— Не он, а они. Их тут двое.

Высокий крупный человек двигался вместе с кругом света своего фонаря уже в нескольких шагах.

— Вы ранены? — деловито спросил он. — Я врач. Пусть и бывший врач, но все же…

— Я-то в порядке, — ответил Жаров. — А вот моему другу не повезло.

— Похоже, сломана нога, — объяснил Пилипенко.

Подошли еще двое, плеснули им в лица светом фонарей. Жаров защитился ладонью.

Доктор нагнулся над Пилипенко. Покачал головой.

— На мой взгляд — это действительно так. Перелом.

— Вот чего нам еще не хватало! — воскликнул один из подошедших, с истерической ноткой в голосе, и Пилипенко смерил его внимательным взглядом.

— Открытый или закрытый? — поинтересовался Жаров.

— Закрытый, — констатировал врач. — В противном случае, он бы не разговаривал, а выл.

— Не дождетесь, — буркнул Пилипенко.

Доктор обратился к своим спутникам:

— Давайте перенесем его в коттедж. Вряд ли он может идти.

Двое других молча, многозначительно переглянулись. Пилипенко и Жаров сделали то же самое.

Обсуждая предстоящее путешествие в сторону коттеджа, познакомились. Доктора звали Саша, парня с истерическим голосом — Иван, другого — Аркадий. Доктор был старше всех присутствующих, он воспользовался почетным правом освещать путь. Аркадий впрягся в ноги следователя, словно в оглобли, выше сломанной голени, Жаров и Иван несли торс раненого.

Коттедж оказался совсем близко — двухэтажная белокаменная коробка, скрытая изгибом рельефа. Процессия миновала большой серебристый джип, достаточно запорошенный снегом. В одном из окон дома Жаров заметил женский силуэт.

Красивая, почти натуральная блондинка лет двадцати, нарядно одетая, изрядно накрашенная, с крупными золотыми сережками, открыла входную дверь.

— Что с ним? — вскричала она, прижав кулачки к груди.

Она казалась не на шутку встревоженной, но, разглядев человека, которого внесли в дом, заметно успокоилась и с равнодушием спросила:

— Кто это?

— Ялтинцы, — ответил Иван, а доктор сказал ей строго:

— Катерина, эти люди попали в аварию.

Реакция девушки была неожиданной: она быстро сняла сережки и сунула их в кармашек. «За воров она нас принимает, что ли?» — рассеянно подумал Жаров.

На верхней площадке кованой лестницы, что вела со второго этажа в гостиную, появилась женщина. На вид ей было лет тридцать пять. Если первую Жаров безошибочно определил как секретаршу, то вторую — явно как замдиректора какой-нибудь фирмы. Впрочем, в изящных очках она несколько смахивала на учительницу.

— Кто эти люди? — задала она тот же вопрос.

— Мы… — хотел было представиться Жаров, но тут Аркадий хлопнул входной дверью, обрубив начало его фразы.

— Мы с моим другом… — повторил свою попытку журналист, но в этот момент в доме наступила полная тыла.

— Что, что это? — возник прямо над ухом у Жарова истерический мужской возглас.

— Фигня какая-то, — ответил со стороны прихожей другой, рассудительный.

В истерическом Жаров узнал Ивана, в рассудительном — Аркадия. Рассудительный быстро прошел мимо Жарова, обдав его запахом спиртного.

— Надо найти фонарь и сходить… — продолжал он. — В подвал, что ли… В доме, я думаю, автономный генератор, и с ним какие-то неполадки.

Впрочем, этого путешествия не понадобилось: люстра в холле медленно налилась светом. Женщина-директор задумчиво посмотрела на нее сверху вниз, пробормотав:

— Такого еще здесь не было…

Тут вступил Пилипенко:

— Судя по вашим репликам, все вы не очень-то знаете этот дом. Чей это коттедж и как вы здесь оказались?

— А вы почему такой любопытный? — огрызнулся Иван.

— Профессия обязывает, — с грустью вздохнул Пилипенко. — Я следователь уголовного розыска города Ялты.

Жаров вспомнил немую сцену из «Ревизора». Все присутствующие оцепенели, застыв на полужестах, словно были андроидами, у которых разом выключили питание.

Иван и Аркадий, бережно несшие следователя через холл, остановились, сверху вниз впившись взглядами в его лицо. В комедии им бы надлежало машинально отпустить руки, а Пилипенко — с грохотом свалиться на пол. Доктор, который открывал дверь, ведущую в глубь дома, замер, открыв ее наполовину. Катерина и властная женщина наверху, пока безымянная, как раз в этот момент делали одно и то же, а именно: поправляли растрепавшиеся локоны. Их небрежные жесты также остались незаконченными.

Это было не просто удивление обычных людей оттого, что они неожиданно попали в поле зрения милиции. Именно наблюдая эту немую сцену, Жаров окончательно понял, что в этом коттедже происходит что-то необычное, тайное, и явление следователя именно в это место и время, просто ошарашило их.

Операция заняла около часа. Перед тем как осмотреть ногу, доктор внимательно изучил красную книжечку следователя. Журналист сам протянул ему свою — синюю.

Пилипенко пытался улыбаться, два раза невпопад пошутил на мотив известного фильма:

— Хороший цемент!

Теперь он лежал на кровати с перебинтованной ногой, с импровизированной шиной из лыжных палок на основе смеси для штукатурных работ, за неимением гипса. Его правая нога выглядела огромной, будто здесь нарисовали карикатуру.

Обстановка комнаты была обычной, ничем не примечательной — две кровати, тумбочки, журнальный стол. Сочетание ценных пород дерева и природного камня. На стене большая репродукция в вычурной раме — «Охотники на привале» Перова.

Когда все было закончено, доктор поинтересовался с неподдельным участием:

— Ну что, мой неожиданный пациент? Вам было не слишком больно? «Скорую помощь», вызвать, увы, не можем.

— Как я догадываюсь, — сказал Пилипенко, — ваши телефоны тоже не работают?

— Нет, — вздохнул доктор. — Здесь почему-то ни у кого нет связи. Может быть, горы как-то заслоняют… Не знаю.

— А что это вы говорили там, на природе? Что значит — бывший врач? Вас что — дисквалифицировали?

— Долгая история. В наше время люди летают, как птицы. Был врачом, теперь консультант фирмы. А руки-то все помнят… — пробормотал доктор, поправляя больному повязку.

— И что за фирма, если не секрет?

— Какие ж могут быть от следователя секреты? Наша фирма торгует медикаментами. «Золотая пчела» — может, слышали?

— Может, и слышал, а может, и нет… Вы ж не в Ялте базируетесь, точно?

— В Севастополе.

— Вот потому и не слышал.

Дверь скрипнула, вошел Аркадий. На нем была куртка с капюшоном, запорошенная снегом.

— Вовремя мы успели, — сказал он. — Там такая пурга началась — из дому не выйти. Нечего и думать отвезти вас сейчас вниз.

Жарова все продолжала волновать одна частность.

— Аркадий, а что за штуковина стоит у вас перед домом? — спросил он.

Аркадий округлил глаза:

— Какая штуковина?

— Вы не могли ее не заметить. — Жаров также округлил глаза в ответ. — Это торчит чуть ли не прямо перед дверью…

— Представления не имею, о чем вы говорите.

Жаров перевел взгляд на Ивана, который все это время молча сидел на стуле в углу. Тот развел руками. Жаров прикрыл глаза, шлепнул ладонью о ладонь. Он вдруг поймал себя на слове, ему пришла в голову невероятная идея.

— Точно, что торчит, — торчит! — воскликнул он. — Самое подходящее слово…

Аркадий и Иван недоуменно переглянулись. Казалось, их реакция была искренней: вовсе они не собирались скрыть это самое устройство, похожее на телескоп, а действительно не видели его, не ведали о его существовании…

Какое-то время все молчали. Заговорил Пилипенко.

— Объясните нам, если не секрет, конечно, — обратился он к доктору, — по какому поводу вы здесь собрались?

Доктор на секунду замялся, будто не зная, что сказать.

— Да нет никакого секрета! — воскликнул Аркадий. — Просто корпоративная вечеринка. Годовщина основания фирмы. Я руковожу отделом продаж. Наталья, Катерина, Иван и Саша — доктор, как мы его шутя называем, — все мы работаем вместе. Сняли этот коттедж. Никто из нас раньше здесь не бывал.

«Значит, красавицу зовут Наталья», — с грустью подумал Жаров.

С грустью — потому что и по опыту своему, и по ощущению от ситуации понимал: никогда эта красавица не обратит на него внимание.

Когда все наконец ушли, Пилипенко и Жаров довольно долго молчали. Снег с силой стучал в окно коттеджа, словно кто-то бросал его горстями. Пилипенко лежал на кровати, отягощенный своим «цементом». Жаров расхаживал по комнате. Первым заговорил следователь:

— Корпоративная у них. Вечеринка. Ну-ну! «Золотая пчела». Определенно цель какая-то есть, программа. Боюсь, что мы с тобой снова попали в некий хитрый лабиринт.

— Меня больше беспокоит эта штуковина. Торчит. Именно торчит.

— Ты о чем?

— Об устройстве напротив коттеджа… Я ведь спрашивал… Они не могли его не заметить, когда сегодня, при свете дня и ясной погоде, приехали сюда на своем шикарном джипе.

Пилипенко приподнялся на локте.

— Что за устройство, как оно выглядит?

— Короткая толстая труба на телескопической опоре. В том-то и дело! Он его не заметил, потому что днем его там не было. Вернее… Так устроена, например, раздвижная указка. Это странное устройство, по-видимому, днем находилось под землей, а с наступлением темноты выдвинулось!

— Выдвинулось из-под земли? Что еще за бред…

— Тут возникают сразу два вопроса: зачем оно выдвинулось в сумерках и для чего же, наконец, служит?

Пилипенко устало вздохнул. Жаров не унимался:

— Мне кажется, что у этой штуки космическое происхождение.

— Так пойди и посмотри.

Похоже, его не волновало то, что было самым невообразимым в этой окрестности. Ну что ж! Жаров повернулся и вышел.

В гостиной было пусто и сумеречно. Со второго этажа доносились женские голоса, смех, о чем говорят — не разобрать. Жаров открыл дверь прихожей, сразу стал слышен сильный шум пурги. Он накинул полушубок, надел свои меховые сапоги, открыл дверь. В прихожую тотчас ворвался снежный вихрь, залепил лицо. Жаров тут же захлопнул дверь.

За какие-то секунды внутрь намело порядочно снега. Жаров присел на корточки, зачерпнул горсть. Снег был похож на манную крупу: скорее, ледяная крошка, а не снег. Как южанин, он не часто видел в своей жизни снег. Оказывается, он бывает не только в форме причудливых кристаллов, что вырезали в детстве для школьной елки.

Вернувшись в комнату для гостей, он встретился с насмешливым взглядом следователя.

— Ну так что?

— Выйти невозможно, — отрапортовал Жаров, — сильная пурга.

— Такая пурга, что сшибает с ног?

— Точно. Аркадий говорил: пурга, из дому не выйти… Я думал, это просто оборот речи. Но это на самом деле так!

— Ну, ничего, к утру наверняка утихнет. Рассмотришь свое инопланетное устройства.

Жаров возмутился:

— Я не говорил инопланетное, я сказал — космическое. Словом, это, конечно, сделано людьми, но имеет какое-то отношение к космосу.

— А все эти люди, что так загадочно себя ведут, — просто тайные космонавты, — съехидничал Пилипенко.

— И снег какой-то странный… — задумчиво проговорил Жаров.

— Это еще в каком смысле?

— Никогда не видел такого снега. Какой-то даже не снег, а вроде как крошка из льда.

— Ну и что?

— Да не бывает такого снега, вот что!

Жаров вдруг понял, что имеет дело с каким-то особым природным явлением. В детстве он ловил при случае снежинки на варежку, и они были именно такими, что и вырезались из бумаги. А это…

— Не забивай себе голову, — сказал Пилипенко. — Есть многое на свете, друг Гораций… Мы с тобой не такие уж специалисты по части разновидностей зимних осадков.

Для раненого ужин принесли в постель. Аркадий, выполнивший роль официанта, пригласил Жарова в гостиную.

Обитатели коттеджа собрались за длинным столом светлого дерева, место во главе пустовало: Наталья еще не спустилась. Ели молча, сосредоточенно, Жаров исподтишка наблюдал за этими странными людьми. Иван аккуратно разрезал мясо, откладывал нож и, держа мясо на вилке, наворачивал на него ложку соуса. Аркадий ел быстро, хватал бокал с вином, осушал и наливал еще. Доктор флегматично жевал, промокая салфеткой уголки губ. Тарелка Катерины была почти пуста, девушка осторожно поддевала вилкой оливку или ломтик осетрины. Жаров быстро доел все, что было у него на тарелке, и вытянулся над столом, накладывая себе по чуть-чуть каждого блюда.

Первым нарушил молчание доктор.

— А где Наталья? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Започивала, что ли?

— Пусть кто-нибудь сходит за ней, — сказал Аркадий, прожевывая.

— Кто у нас секретарь компании, а? — с усмешкой проговорил Иван.

Все оглянулись на Катерину. Посмотрел на нее и Жаров. Катерина нехотя встала, бросила полотенце на стул и пробурчала:

— Может, она просто не хочет так поздно ужинать?

— Худеет, наверное, — вставил доктор.

— Да некуда ей худеть, — заметил Иван.

Катерина вышла из комнаты. Общество вновь погрузилось в молчание. Жаров задумался: если тут намечается корпоративная вечеринка, то когда она должна состояться? Уж наверняка сегодня, иначе зачем всем руководящим сотрудникам жить в этом коттедже, бросив свою фирму на произвол судьбы? Сегодня как раз суббота: самое время. Скорее всего, о чем они молчат, кто-то должен был приехать, но помешала пурга. Поэтому и ужин такой скучный, несмотря на изысканные деликатесы — очищенные крабьи клешни, заливные языки и прочее… Его размышления прервал истошный вопль наверху, сменившийся частой дробью каблучков по дубовому полу.

Катерина выбежала в бельэтаж и, тяжело дыша, ухватилась за перила. Все повскакивали со своих мест, Жаров попытался успокоить гостей, раскинув ладони над столом. Девушка, в сумраке верхнего этажа похожая на привидение, откинула руку назад, указывая во тьму коридора.

— Она без движения! Она…

— Мертва… — констатировал доктор, когда все поднялись в комнату Натальи.

Она лежала поперек кровати, ее глаза были широко раскрыты, словно перед смертью женщина испытала настоящий ужас.

Жаров сделал предостерегающее, властное движение ладонью в сторону Аркадия, Ивана и Катерины, застывших на пороге, но явно намеревавшихся войти. Сказал:

— Прошу ничего здесь не трогать. А еще лучше — пусть все проследуют в коридор.

Гости вышли, толпясь и натыкаясь друг на друга. Жаров прикрыл за ними дверь. Спросил доктора:

— Итак, Саша? В чем причина смерти, по вашему мнению?

— Я бы сказал: отравление быстродействующим ядом.

Доктор взял и отпустил руку погибшей, рука упала на постель.

— Подобный цвет ногтей, кончиков пальцев… — продолжал он. — Все это говорит о цианиде.

На столе поблескивала ополовиненная бутылка вина, два пустых бокала.

— Получается, что она пила тут с кем-то вдвоем, — сказал Жаров. — Убийца подсыпал ей яд в бокал, ушел, а затем преспокойно сел за общий стол ужинать… Ну-ну! А кем работала Наталья в вашей фирме? В которой такие странные нравы…

— Она была заместителем гендиректора фирмы. И его женой.

Говоря это, доктор мрачно смотрел на мертвую женщину…

Вдруг вскинул голову на Жарова:

— Насчет нравов… Вы что же, думаете, что это сделал один из нас?

— А вы что думаете? Один — из нас? Я, журналист, владелец городской газеты? Или следователь с переломанной ногой?

— А если в доме есть кто-то еще?

— Когда вы приехали сюда, дом выглядел пустым? Никаких шорохов, движений? Могли убийца уже находиться здесь?

Доктор пожал плечами.

— Трудно сказать. Дом большой. Свет нигде не горел. Заперт был снаружи. Замок пришлось отогревать.

— Тогда вывод ясен: убийца — один из сотрудников фирмы.

Доктор вдруг поднялся, шагнул в сторону Жарова.

— А откуда мне знать, что вы двое — журналист и следователь? Документы ваши, знаете ли… Много на свете умельцев.

Жаров, в свою очередь, подался в сторону доктора, будто собираясь двинуть ему по роже. Сказал:

— Ага. Мы просто киллеры. Нас наняла конкурирующая фирма. Которая торгует презервативами в Феодосии. Между прочим, вы не заметили, что у моего друга сломана нога?

— А что, снегоход с киллерами не мог потерпеть аварию и киллер не мог сломать ногу?

— В общем, ладно, — махнул рукой Жаров. — Этот разговор нас никуда не приведет. Мне бы найти какую-нибудь коробку.

— Зачем еще вам коробка?

Жаров проигнорировал вопрос. Он прошелся по комнате в поисках чего-то, куда можно было устроить вещдоки. Вдруг его внимание привлекла репродукция на стене. Точно такая же рамка, что и в их комнате, обычная технология с тиснением, имитирующим холст: во времена расцвета уличной торговли девяностых художники подмалевывали такие изделия ширпотреба, чтобы кое-где создать рельефные мазки, и выдавали их за добросовестные копии маслом, извлекая десятикратную прибыль за несколько минут.

Картина чем-то озадачила Жарова, он остановился посреди комнаты, разглядывая ее. Доктор с раздражением наблюдал за ним.

Известное полотно изображало момент, когда один из учеников протягивает Сократу чашу с ядом. Через несколько минут философ умрет.

— «Смерть Сократа» Жака Луи Давида, — задумчиво проговорил Жаров.

— Ну и что? — недовольно отозвался доктор.

— Ничего. Просто лишний раз убеждаюсь в том, что реальность устроена совсем не так, как мы думаем.

— Что вы имеете в виду, любезнейший?

— На картине изображен Сократ, греческий философ, которого приговорили к смерти за то, что он не чтит богов и развращает юношество. Вот один из учеников протягивает ему чашу с ядом. И картина висит как раз в той комнате, где была отравлена эта женщина. Вот я и говорю, что с нашей реальностью что-то не так. Странное, мистическое совпадение.

Говоря, Жаров бродил по комнате, даже заглянул в шкаф и наконец нашел в углу за шкафом предмет, подобный которому и искал, — коробку из-под винной бутылки. Доктор недоуменно наблюдал за ним. Жаров поставил коробку на стол и двумя пальцами обеих рук, за ободок и донышко, взял один из бокалов. Сказал:

— Между прочим, это очень странно, что убийца даже не удосужился стереть свои отпечатки. Это просто совершенно непостижимо, если учесть, что в доме следователь, а преступник знает об этом.

— Почему вы так думаете? Может, он как раз и стер отпечатки.

— Тут и думать нечего, — сказал Жаров. — Я просто вижу пятна на стекле.

Жаров устроил бокалы в коробку и аккуратно закрыл ее. Через несколько минут следователь Пилипенко столь же осторожно извлек их из коробки, повернул, рассматривая на просвет, на фоне лампы.

— Ничего странного и непостижимого, как ты тут говоришь, — прокомментировал он. — Будь другом, приведи сюда всех фигурантов как можно скорей.

Жаров поднял голову в немом вопросе.

— Экстренное совещание по чрезвычайным обстоятельствам, объяснил следователь.

Жаров уже открыл дверь, когда Пилипенко окликнул его:

— И обязательно принеси из бара бутылку красного вина.

Жаров пожал плечами. Красного так красного. Нарочно не будет спрашивать, зачем это нужно следователю, но что не для праздного питья — так это уж точно…

Жители коттеджа с молчаливым удивлением разглядывали журнальный столик, где лежал распотрошенный блокнот следователя и возвышалась марочная «Изабелла». Жаров распечатал бутылку и осторожно налил немного вина в блюдечко, будто собираясь накормить кота.

— Это незаконно! — воскликнул Иван.

Пилипенко поднял руку с незажженной сигаретой. Тихо, но убедительно произнес:

— Молчать.

Возражений не последовало. Жаров с удовлетворением отметил, что все понимают, кто здесь и сейчас — главный.

— Сначала дамы! — сказал он.

Катерина подошла и с достоинством протянула руку, словно для поцелуя. Жаров осторожно взял ее, окунул палец в блюдечко и поставил отпечаток на лист.

— Не думал, что это получится с вином, — заметил Аркадий.

— Краска, она краска и есть, — сказал Пилипенко.

— Следующий! — скомандовал Жаров.

Когда Иван, доктор и Аркадий отдали свои отпечатки, Жаров невозмутимо, вальяжным жестом официанта, протянул блюдечко следователю, затем окунул и свой палец.

— Все свободны, — завершил процедуру Пилипенко.

Когда гости покинули комнату, он проговорил, вытянувшись на кровати настолько блаженно, насколько позволяла зацементированная нога:

— Напрасно убийца думает, что следователь на отдыхе не имеет с собой должных предметов, чтобы снять отпечатки со стекла.

— А он имеет? — спросил Жаров.

Пилипенко усмехнулся.

— Нет, конечно. Но если ты тут найдешь кое-что, то я это сделаю. Значит, так. Для начала мне нужен скотч. Затем — какая-нибудь черная бумага. Или просто темная — коричневая там, синяя…

А вместо серебрянки используем муку, думаю, как в любом доме, она есть где-то на кухне. Пригодилась бы и колонковая кисть, но это уже нереально. Завтра с утра и выступай на поиски.

Пилипенко бросил последний взгляд на листы со снятыми отпечатками, положил их на тумбочку рядом с кроватью, выключил ночник. Вскоре его дыхание стало ровным. Друг умудрялся сохранять спокойствие в какой-то умопомрачительной ситуации, с убийцей где-то за стеной, с болью в сломанной ноге. Жаров же долго не мог уснуть, слушая шум пурги, маниакальную колотьбу снега о стену дома, сложенную из белого керченского ракушечника.

Что-то странное происходило с его жизнью, будто был он героем вертикального сериала, где в каждой части разворачивается отдельная детективная история. Особенностью этих мрачных историй был женский образ. Часто женщины, которые фигурировали в них, нравились ему с первого взгляда, а затем оказывались либо убийцами, либо соучастницами убийц. И вот теперь та, что едва успела его взволновать, сама стала жертвой убийства.

Меж тем ровный, монотонный гул пурги странным образом гипнотизировал его, вызывая навязчивые образы каких-то работающих механизмов, мерно раскачивающихся маятников, молоточков, колотящих по шестерням… Казалось, что он маленький, как муравей, и живет внутри работающего двигателя, где в любой момент может сорваться с места какой-нибудь шарнир или клапан и невзначай хрустнуть его жалким хитином…

Утром Жаров чувствовал себя уже персонажем виртуальной игры, где герой должен преодолеть какое-то пространство, замкнутое компьютерной программой и программистами, собирая в свой рюкзачок некие нужные вещи, чтобы составить, скажем, волшебное снадобье.

Действуя по заданию друга-сыщика, он бродил по коттеджу. В гостиной выдвинул ящики стола, в библиотеке полистал журнал и вырвал из него страницу, на кухне открыл кубическую емкость, внезапно чихнул. Все его лицо убедилось мукой, высвобожденной из этой емкости, но он понял это, лишь когда встретил в коридоре Катерину: девушка вскрикнула, внезапно выскочив из-за угла.

— Ах, это всего лишь вы… — сказала она.

— А кого вы хотели здесь увидеть? Доброе утро, я бы еще сказал!

— Никого. В том числе — и вас. И утро вовсе не доброе… Да что с вами такое? — в ее голосе звучал явный намек на безумие персонажа.

Она махнула ладошкой в сторону зеркала на стене.

— Посмотрите на себя!

Жаров последовал ее совету и увидел свое белое лицо. Достал платок.

— Всё у вас, мужиков, не так, — проворчала девушка. — Дайте, я сама.

Она выхватила платок и помогла Жарову вытереть лицо.

— Не задаю никаких вопросов: что это и почему, — проговорила девушка, трудясь.

— Зато я бы хотел задать парочку, — строго сказал Жаров.

Катерина посмотрела на него с высокомерием, всем своим видом давая понять, что спрашивать-то он вправе, а вот будет ли она отвечать — это еще вопрос…

— Как мне известно, — обстоятельно заговорил Жаров, — вы здесь собрались на корпоративную вечеринку.

— Да, именно. И в этом нет никакого криминала.

— Так вот. Это — не корпоративная вечеринка.

Катерина вскинула брови:

— Вы спрашиваете или отвечаете? Впрочем, я никак не могу прокомментировать ваши слова, извините.

Она вдруг повернулась, чтобы уйти, но Жаров удержал ее за локоть. Сказал:

— Я ведь помню: на вас вчера лица не было, как только мы оказались в коттедже. Вы явно кого-то ждали.

Катерина коротко смутилась, но тотчас овладела собой:

— Здесь нет никакой тайны. Просто должны были приехать еще два человека. Я и подумала, что это они.

— Меня удивляете лично вы. У вас была такая странная реакция…

— Разве?

— Вы были сильно напуганы.

— Я услышала снаружи шум, увидела в окно, как одного человека буквально несут на руках. Вот и испугалась.

— Это значит, что один из тех, кто должен был приехать, вам особенно дорог?

— Это бестактный вопрос.

Жаров помолчал, разглядывая девушку. Спросил:

— Как вы думаете, почему они не приехали?

— Понятия не имею. Если бы работал телефон, мы бы все выяснили в шесть секунд. Мы весь вечер их ждали. Но они так и не появились, похоже, из-за пурги.

— А почему же вы не приехали сразу, все вместе?

Катерина вдруг повысила голос, почти завизжала, прижав руку к груди:

— Я не знаю что произошло, честное слово! Они должны были приехать, но не приехали. Это ужасно! Оставьте меня в покое, прошу вас.

Заметив, что Жаров больше ее не держит, Катерина повернулась и поспешно ушла. Он посмотрел ей вслед, на ее длинные загорелые ноги, едва прикрытые короткой юбкой. Не на черноморском пляже достигается такой цвет, а на других, более южных берегах.

Он достал из карманов и рассмотрел все собранные ингредиенты: темную бумагу, пакетик с мукой, кольцо скотча, маленькую пушистую кисточку. Задание следователя было выполнено, этот эпизод квеста закончен, что там еще впереди?

Эту самую беличью кисточку для марафета Пилипенко бережно взял двумя пальцами, повертел перед глазами.

— Катерина одолжила или у мертвой взял?

— У мертвой, — сказал Жаров. — Из косметички.

Пилипенко окунул кисточку в муку и осторожно обмахнул бокал.

— Катерину я, впрочем, встретил в коридоре, — добавил Жаров, наблюдая за работой следователя.

— Думаю, ты уже успел в нее влюбиться, — сказал он.

— Честно говоря, мне больше нравилась Наталья, увы.

Пилипенко налепил на бокал кусок скотча и разгладил ногтем.

— Интересно, доживу ли я до твоей свадьбы? — пробурчал он.

— Свадьбу закатим на весь Южный берег, — угрюмо ответил Жаров. — Только для этого нужен еще один человек — невеста. Так вот. Мне кажется, что девушка Катя в близких отношениях с одним их гостей, которые не приехали сюда.

— Начальник и его охранник?

— С чего ты взял?

— Об этом нетрудно догадаться. Весь верхний эшелон фирмы здесь. Все чем-то обеспокоены, кого-то ждут. Кого? Для Санта-Клауса рановато, до Нового года больше месяца. Ясно, что начальство. А где ты видел директора, по-настоящему любящего себя, чтобы он ходил без охраны?

Пилипенко быстрым движением отодрал скотч от бокала и тут же налепил его на кусочек темной бумаги.

Вот и всё. Отпечаток готов.

Он разложил на столе листы из блокнот#, на которых Жаров увидел отпечатки, снятые вчера. Рука следователя с квадратиком темной бумаги медленно двигалась над листами. Напротив одного из них его движение остановилось. Пилипенко вскинул голову:

— Катерина, говоришь? Именно эта женщина и оставила на бокалах отпечатки. Судя по положению пальцев, он несла оба бокала в руках. Именно она их и наполнила. Именно она и бросила яд в вино.

Через несколько минут Жаров уже стучался в дверь Катерины, запертую изнутри. Ответом было молчание.

В конце коридора появился доктор, прибежавший на стук и возгласы Жарова. Уяснив ситуацию, он посоветовал позвать Ивана.

— При чем тут Иван? — оглянулся Жаров.

Он спортсмен, занимается штангой. Вмиг сломает эту дверь.

— Я тоже спортсмен, — сказал Жаров.

Он отошел на шаг и ударил в дверь ногой. Дверь открылась только с третьей попытки. Жаров и ожидал увидеть нечто в этом роде. Аркадий и Иван также прибежали на звук. Жаров поставил им руку шлагбаумом: не стоило сейчас входить в комнату всем.

Катерина лежала в постели, под одеялом, будто просто прилегла отдохнуть на дневной сон. Доктор подошел к телу и осмотрел его.

Это невыносимо, — тихо проговорил он. — Опять цианид…

Он накрыл тело Катерины с головой. Внешние роллеты на окнах были опущены. На их ламелях гремела пурга. Мобильный пульт, который управлял этими роллетами, лежал на подоконнике, точно такой же был и в комнате для гостей, да и во всех других комнатах. За окном пурга сшибала с ног. В доме есть только те, кто есть: доктор, Аркадий, Иван. Убийца не мог проникнуть снаружи и уйти. Либо убийца один из этих троих, либо таинственный некто прячется в доме, либо…

Он сам, Жаров, и есть убийца! — мысль, от которой можно сойти с ума: так бывает в кино, когда герой не помнит, что творит, а мы видим реальность его глазами. Единственный бесспорно невиновный — это следователь Пилипенко. Не потому, что он не мог совершить преступление в духе художественного вымысла — нарушая один из главных законов детективного жанра, который заключается в том, что сыщик не должен быть убийцей, — а потому, что просто не мог встать с постели… Все это пронеслось в голове Жарова за несколько секунд, пока доктор, взяв со стола лист бумаги, не подал голос:

— Это самоубийство. Вот ее предсмертная записка. Может быть, лучше вообще ничего здесь не трогать до прихода полиции?

— Я здесь полиция, — автоматически ответил Жаров, выхватив у доктора листок.

Все было яснее ясного, даже слишком. Катерина отравила Наталью, потом отравилась сама. На столе лежала книга. Жаров бережно положил листок в книгу и захлопнул ее. «Агата Кристи. Романы». Этого еще не хватало.

Пилипенко долго, с недоумением рассматривал лист бумаги. Затем снова положил его в книгу, а книгу — на тумбочку возле своей кровати. Проговорил:

— «Быстрова Е. Н.» Николаевна? Впрочем, какая теперь разница… И мы понятия не имеем, что могло быть между этими двумя женщинами.

— Ревность, наверное, — сказал Жаров. — Возможно, Катерина была любовницей гендиректора. Сыпанула яд его жене. Затем поняла, что натворила, и сама последовала за нею. Тем же способом…

— Да уж… — пробормотал Пилипенко, о чем-то задумавшись.

— Странное дело, — продолжал Жаров. — Журналист и следователь оказались в самом центре криминальных событий, но все разрешилось само собой.

— Ты уверен, что разрешилось?

— А как же? Одна женщина отравила другую, затем покончила с собой. Конец истории.

— Не думаю. Ты знаешь, как действует цианид? В кино-то, небось, видел?

— Как же! — оживился Жаров, вновь подумав о том, что в мире, кроме каждодневной мутоты насилия, вообще существует кино. — Абдулов в «Негритятах» достаточно стильно поперхнулся. В «Коломбо» также нередко мелькают такие сценки…

— То-то и оно, что стильно… В жизни, вернее, в смерти, это выглядит несколько иначе.

— А ты-то сам когда видел? Разве бывает, что убийство происходит прямо на глазах у следователя?

— Не происходит. Но я тоже знаком с таким кино. Только не с художественным, а с документальным. В институте нам крутили… Так вот. Глаза отравленного выпучиваются, вылезают из орбит, как у Шварценеггера, когда у него на Марсе лопнул шлем. Лицо жертвы белеет, затем уходит в синь. Она пытается вдохнуть, но не может. Из глаз текут слезы, будто она и вправду плачет, но уже мертвая. Почти всегда происходит дефекация и отделение мочи.

— И что? — скривившись, спросил Жаров.

— Да то, друг мой, журналист, что Катерина все это видела. Она чувствовала запах смерти той, которую убила. Потому что смерть не могла не произойти прямо на ее глазах, ибо смерть от цианида весьма быстра. И ты можешь себе представить, что после такого впечатления девушка сама решила умереть точно такой же смертью? Лично я — нет.

Сказав это, Пилипенко щелкнул выключателем ночника. Жаров погрузился в сон почти мгновенно, проснулся от звука торопливых шагов. За окном уже была утренняя снежная муть. В комнате возник доктор.

— Вставайте, вставайте немедленно!

— Один из нас в любом случае не может этого сделать, — отозвался Пилипенко, который давно не спал.

Жаров вскочил с постели.

— Случай действительно ужасный! — воскликнул доктор.

— Кто? — только и спросил следователь.

Вопрос прозвучал спокойно и как-то буднично, словно он ожидал очередного трагического известия.

— Аркадий, — сказал доктор.

Труп лежал в ванне, на него лилась вода из душевого рожка. Внутри электрического водонагревателя сверкали голубые искры. Жаров выключил прибор.

Доктор и Иван перенесли тело на кровать. Жаров осмотрел помещение. Его внимание привлекла картина, которая висела на стене комнаты Аркадия. Это была «Смерть комиссара» — известное еще по школьному учебнику полотно Груздьева, призванное любить красных и ненавидеть белых.

— Явное поражение электрическим током, — констатировал доктор. — Несчастный случай.

— Само собой, — пробурчал Жаров, уже двигаясь к выходу.

— Подождите, — остановил его доктор.

Жаров молча исполнил его просьбу.

— Вы ничего странного не слышали ночью?

— Я сплю обычно крепко.

— Так это обычно… Я, представьте, тоже. Но вот ведь в чем дело, ситуация у нас несколько необычная. И сегодня я почти не спал.

— И что? — Жарову вдруг стало не по себе, поскольку он вспомнил если не прошлую ночь, то предыдущую.

— В доме работает какой-то механизм.

— Да неужели? — Жаров понял, что ночные звуки ему не пригрезились и образ муравья, попавшего меж часовых колесиков — некая существующая реальность, но он не хотел добавлять лишние детали в панику доктора.

— Не иронизируйте! — воскликнул тот. — Я внимательно слушал, выходил в коридор. Что-то непрерывно работает здесь.

— Генератор, — спокойно сказал Жаров.

— Что-то помимо генератора! Неужели и ты ничего не слышишь? — обратился доктор к Ивану.

— Не знаю, — помедлив, ответил тот. — Возможно, это просто пурга. Звук явно идет с улицы.

— Вот что, — сказал Жаров. — Думаю, настал момент, когда надо тщательно прочесать весь этот дом. И не столько на предмет таинственной машины, а сколько в поисках человека.

— Уверяю вас, — сказал доктор, — никакого человека нет. Все три смерти объяснены. Вот же он, неисправный водонагреватель. И с женщинами все ясно. Только вот этот звук…

— Хорошо, — сказал Жаров. — Тот, кто этого желает, будет искать генератор и слушать звук.

Втроем они достаточно быстро обошли коттедж. В цокольном этаже (можно назвать его полуподвалом) располагались кухня, тренажерный зал, кладовая, бойлерная и еще одно техническое помещение, где действительно стоял генератор. В данный момент он не работал, поскольку автоматика передала электропитание аккумуляторным батареям. Жаров понимал эту систему: вечером, когда в комнатах зажгут свет, или раньше, когда кухонный холодильник высосет весь запас, генератор заведется автоматически. Или когда некто захочет принять горячий душ…

Он представил себе несчастного Аркадия, который протягивает руку к вентилю. Что-то не вязалось с этой трагической случайностью…

На первом этаже были комнаты доктора, Ивана, Аркадия, гостевая комната, где лежал Пилипенко. Проводя мимо нее, Жаров приоткрыл дверь и коротко доложил другу, что произошло и чем они сейчас заняты. Тот одобрил идею тщательного осмотра дома.

Из гостиной, занимавшей оба этажа, они поднялись по кованой лестнице наверх. Второй этаж был значительно меньше по площади — как за счет гостиной, так и скоса крыши. Здесь были всего две спальни, одна напротив другой, ставшие теперь приютом двум мертвым женщинам.

Небольшой чуланчик в конце коридора, пустой. Люк на чердак. Жаров взобрался по лестнице, приподнял крышку и заглянул в помещение. Пусто, если не считать каких-то мелких предметов, которые обычно и пылятся на чердаке: сломанный стул, груда книг, привезенных какими-то постояльцами, зачем-то бамбуковая удочка и большой сачок… Вероятно кто-то из временных пользователей коттеджа всерьез полагал, что где-то в Крымских горах можно удить рыбу, причем крупную.

Здесь, под крышей, шум пурги был слышен сильнее. Слышен был и гул — тот самый необъяснимый звук. Жаров на несколько секунд замер. Покосился на доктора, чье выжидающее лицо белело среди перекладин лесенки.

— Нет, ничего нет, — сказал он этому перепуганному человеку, хотя только что сам понял: есть!

Коттедж был пуст, но странный звук работающего механизма в коттедже слышался. Теперь, двигаясь по коридору и дальше, вниз, Жаров прикидывал толщину стен. Машина не может прятаться просто в стене: здесь должна быть некая тайная комната, чтобы содержать что-то крупное, довольно сильно гудящее.

— Еще раз, на всякий случай, — пояснил Жаров доктору, который с удивлением глянул на него, когда он вновь распахнул дверь комнаты Катерины.

Нет. Обе верхние спальни имели самые обычные стены, толщиной в один блок ракушечника. Перекрытие между этажами также не вызывало подозрений.

Камин в гостиной был обычным камином в викторианском стиле. Жаров присел на корточки и заглянул в трубу. Довольно яркий фонарик, встроенный в его мобильный телефон, показал сетчатую паутину серебристого света — в совершенно пустой трубе.

Жаров двинулся дальше, Иван и доктор молча следовали за ним. Все помещения дома полностью совпадали друг с другом, никаких пустот, способных разместить мощный механизм, здесь не наблюдалось. Потолок в комнате доктора показался ему несколько ниже, чем в других, но Жаров не придал этому значения…

Возможно, что-то работало снаружи, в какой-нибудь пристройке к стене: недаром шум был яснее всего слышен именно на чердаке, но выходить в эту пургу было просто опасно: неизвестно, куда сдует и унесет.

Следователь молча выслушал рассказ Жарова, лежа в постели. Он в волнении грыз незажженную сигарету. Фильтр отломился, Пилипенко швырнул сигарету в пепельницу, где было полно таких же нераскуренных, но раздавленных сигарет. Жаров подумал, сколько уже месяцев его друг безуспешно пытается бросить курить? Где-то с начала года…

— Это и в самом деле похоже на несчастный случай, но… — начал было Жаров, но Пилипенко перебил его:

— В том-то и дело, что «но»! Очень большое «но». Ты не заметил, что вчера утром у Аркадия были мокрые волосы?

— Точно! — Жаров понял, что озадачило его самого. — Вчера душ был еще исправен. — И еще этот гул…

— Гул?

— Звук, который слышу не только я, но и доктор.

— Возможно у вас обоих чрезвычайно чувствительный слух, — пробурчал Пилипенко, который был слегка глуховат. — Значит, так. Будь я на ногах, то немедленно провел бы тщательный обыск в комнате Натальи.

— Почему Натальи? — удивился Жаров, но Пилипенко лишь выразительно посмотрел на него, не удостоив ответом.

Это означало: версия есть, но озвучивать ее он не собирается — то ли не хочет показаться идиотом, то ли есть еще какая-то причина…

— Понятно, — сказал Жаров, поднимаясь. — Что искать?

— Не знаю. Но уверен: что-то важное ты непременно найдешь.

Труп покоился на кровати, с головой укрытый пледом. Запах в комнате был отвратительный, и Жаров вспомнил рассказ друга о симптомах отравления.

Он осмотрел комнату, но ничего необычного не обнаружил. На подоконнике лежали какие-то бумаги, записная книжка убитой. Он просмотрел всё. Обычные какие-то счета, накладные… Среди них попался листок, который привел Жарова в изумление. Вот что там было написано, причем — что в наше время редкость — от руки.

— Моя догадка подтверждается, — заявил Пилипенко, бегло рассмотрев листок, — смерть Аркадия не случайна. Если применить индукцию…

— Дедукцию? — не понял Жаров.

— Нет, именно индукцию. Дедукция — этот обобщение, вывод на основе анализа многих фактов. Индукция — это наоборот: на основе одного факта мы судим о других. Так вот. Если «Аркадий — душ», то остальные пункты записки должны говорить о способах убийства других. Таким образом, доктор должен быть отравлен, Иван — задушен веревкой. Допустим, Наталья была не просто убита, а ей был зачитан некий «приговор».

— Но что же значит: «Катерина — снотворное»? Получается, что по какому-то чудовищному, неизвестно кем написанному сценарию она должна была принять снотворное, но ошиблась пузырьком и приняла яд? К тому же существует ее записка…

— Где эта записка, кстати?

— В книге Агаты.

— Да уж.

Пилипенко раскрыл книгу и положил лист на лист. Беглого взгляда ему было достаточно, чтобы сделать вывод:

— Не совпадает.

— Я просмотрел записную книжку Натальи, — сказал Жаров.

— Ну и?

— План убийств написан ее рукой.

— Так, — сказал Пилипенко. — Надо найти доктора, Если он еще не отравлен. Только вот в чем вопрос. Кто должен проделать все это, если в документе перечислены все, кто присутствует в коттедже?

Доктор лежал на кровати с пробитой головой. По подушке расплылось значительное пятно крови. Жаров и Иван вломились в комнату после того, как ее обитатель не отозвался на стук. Жаров отметил, что на стене этой комнаты, так же как и везде, висела репродукция: хрестоматийная картина «Гибель Помпеи». Что-то нарочитое было в этих картинах, что-то важное и зловещее…

Жаров поймал себя на том, что смотрит на ногти трупа, хотя причина смерти очередной жертвы была налицо.

— Но по сценарию он должен был быть отравлен… — пробурчал Жаров себе под нос.

Иван вздрогнул, услышав эти слова, пытливо посмотрел на Жарова.

— Что? По какому сценарию?

Жаров не нашелся, что ответить. Иван сделал шаг к нему.

— Что тебе известно? Ты видел сценарий, да? Я все понял. Ты заодно с ними! Вы оба здесь не случайно. Да я ж тебя сейчас…

Он потянулся к Жарову, но тот ударил его по рукам.

— Остынь. Вспомни, что у моего друга сломана нога. Это не вписывается ни в какой сценарий.

— Но ты сказал это слово. Значит, ты знаешь о сценарии.

Жаров внимательно посмотрел на Ивана.

— Похоже, и ты знаешь о сценарии.

— Я? Я ничего… Не знаю… Ни о каком сценарии…

— Слушай. Всё это может значить только одно: кроме нас в доме есть кто-то еще.

— Но мы обыскали здесь каждый угол.

— А что, если тот, кого мы искали, ухитрился стать невидимым?

— Как это?

— Например, он мог передвигаться. Вслед за нами, вернее — впереди нас. Или же в этом доме все же есть какие-то потайные ходы, комнаты. Впрочем, не может их быть… В общем, давай еще раз обыщем дом, сейчас же.

Говоря, Жаров уже шел к выходу, но Иван не двинулся с места.

— Я никуда не пойду. Кроме тебя, меня и сломанного следователя в доме никого нет. Следователь не в счет. Доктора замочил ты!

Внезапно Иван набросился на Жарова, но тот успешно увернулся. Иван с размаху ударил Жарова по лицу, вернее, попытался это сделать, потому что Жаров резко присел, и кулак пронесся у него над головой. Иван хотел было ударить Жарова ногой в живот, но тот повернулся боком и ботинок скользнул по его бедру.

— Ты что — тоже качок? — спросил Иван с изумлением.

— Еще какой! — ответил Жаров и ударил его ребром ладони по уху,’ как бы смахивая со своего пути.

Иван упал. Жаров опять двинулся к двери, но вдруг увидел на полу вещь, которой там не должно было быть.

— А вот и орудие убийства, — сказал он.

Это была медная статуэтка Меркурия, которую Жаров еще раньше приметил в комнате доктора: она стояла на тумбочке. Так. Значит, первоначальный план почему-то не сработал, и убийца воспользовался первым, что попалось под руку… Мысль свою он не закончил, потому что сзади на него обрушился мощнейший удар. Жаров уронил статуэтку…

Открыв глаза, он не сразу понял, где и почему находится. Жаров лежал на полу у распахнутой двери комнаты доктора. Он сел, потрогал лоб. Где-то далеко хлопнула дверь.

Он соскочил с низкого старта, бросился по коридору, пробежал через холл, распахнул дверь прихожей…

На полу — кучка снежного песка. Жаров открыл наружную дверь: в лицо ударила пурга. Он попытался преодолеть снежный вихрь, но его отбросило назад, он упал. Снег, казалось, хотел похоронить его заживо, и сам снег был будто бы существом одушевленным, белым каким-то существом, яростно заталкивающим его обратно в прихожую. По другую сторону двери он увидел Ивана. Тот лежал, уже почти полностью засыпанный, снег таял на его затылке, поскольку из затылка текла кровь.

Жаров перетащил труп волоком по полу, затем уложил на диване в гостиной. Укрыл его лицо пледом, висевшим на спинке кресла. В комнату для гостей он ввалился весь мокрый, разделся до нижнего белья, заткнул свитер и джинсы за радиатор отопления. Пилипенко молча наблюдал за ним, казалось, зная все, что произошло. Он сидел на кровати, опершись на ее деревянную спинку и подтянув зацементированную ногу. Выслушал рассказ Жарова не перебивая, затем спросил:

— Ты уверен? Там не могло быть кого-то еще?

— Нет. Я рассмотрел ситуацию, насколько это было возможно. Иван ринулся навстречу снегу, потерял равновесие, упал и ударился виском о чугунную ступеньку. Прямо о завиток кованой резьбы.

— Что ж, наконец, это и на самом деле — несчастный случай.

— Меня самого сшибло с ног пургой. Что-то невообразимое творится с погодой. Никогда такого не было.

Пилипенко взял с тумбочки и рассмотрел книгу Агаты Кристи, полистал. В задумчивости поднял голову.

— Глобальное потепление. Глубокая ночь. Давай-ка просто ляжем спать. Утро вечера мудренее. Если в доме и есть кто-то еще, то он должен дать знать о себе.

Жаров запер и забаррикадировал дверь, придвинув к ней тяжелое кресло и стол. Если кто-то захочет войти сюда, то грохот разбудит их. Они и вправду вскоре уснули, а грохот и вправду раздался среди ночи. Жаров вскочил. Баррикада была цела. Эхо далекого звука все еще бродило где-то по коридорам коттеджа.

— Вот он и отметился, — спокойно сказал Пилипенко.

Жаров отодвинул свою импровизированную баррикаду.

— Сейчас я его поймаю, — сказал он с наигранной радостью в голосе.

— Особенно если он вооружен, — угрюмо отозвался Пилипенко.

Жаров схватил со стола чугунный подсвечник и вышел в коридор. Теперь весь коттедж был погружен в мертвую тишину, как это и должно быть в двухэтажном здании, где покоятся пять трупов и один полуживой следователь. Однако кто-то или что-то разбудило их, причем с таким мощным структурным шумом, что стены этого дома содрогнулись. Жаров отметил, что совсем не испытывает страха — ни физического, ни мистического. Храбрец, видишь ли… Между тем через несколько минут тебя могут убить.

Он стал медленно продвигаться вдоль стены, сжимая в руке свое жалкое оружие. В любом случае лучше идти навстречу опасности, чтобы узнать хотя бы, в чем она заключается.

Он осторожно выглянул из-за угла коридора в гостиную. Тело Ивана лежало в том же положении, в каком он его оставил. Жаров прошел по коридору обратно, отворил дверь комнаты Аркадия и там также увидел неподвижное мертвое тело. Дальше была комната доктора. Он представлял, что увидит его там, таким же, как и несколько часов назад, но зрелище превзошло всякие ожидания. Поначалу он даже не понял, что именно видят его глаза — настолько нелепой и фантастичной была эта картина.

Тело доктора лежало на кровати, но все оно было белым, да и сама кровать, и пол вокруг — также были обсыпаны какой-то пудрой, которая кое-где собралась в кучки… Жаров вспомнил странный снег в прихожей. Нет, не то… Он не сразу понял, что обломки, похожие на ломти халвы, — это фрагменты потолка, который обвалился прямо на кровать доктора и изуродовал его труп. Это и был тот самый грохот, который разбудил их. Вот почему комната доктора выглядела ниже, чем другие: часть ее объема занимал убийца — немыслимый, непостижимый, безмозглый, на несколько часов опоздавший со своим покушением… Одно было ясно вполне: здесь нет никого живого, каменный коттедж пуст, безжизнен, но сила, убивающая здесь, существует.

Жаров сидел на стуле посреди комнаты. Пилипенко посасывал пустую сигарету. Он уже не лежал, привыкнув к своему новому положению, а сидел на кровати, спустив на пол каменную ногу.

— Доктор умер дважды, — сказал он. — Не думаю, что потолок в его комнате обвалился сам по себе. Однако оба покушения не соответствуют плану.

— «Доктор — яд», — процитировал Жаров. — Вроде вертится какая-то мысль, но зацепить не могу.

— У меня их целая туча вертится. И ни одной на отлично. Так, троечки. Пять человек умерли насильственной смертью прямо перед носом у следователя. Пуаро отдыхает.

Пилипенко задумчиво посмотрел на книгу Агаты Кристи, лежащую на тумбочке.

— С одной стороны, существует некий странный план убийств, — продолжал он. — По этому плану совершено только одно — «Аркадий — душ». Этот душ был установлен в комнате Аркадия и рассчитан именно на него. В комнате доктора на его кровать обвалился потолок.

— И этот случай не совпадает с планом.

— Такое ощущение, что планов на самом деле было два, и они вошли в конфликт, — сказал Пилипенко.

Он встал, неуклюже сделал несколько шагов, волоча прямую ногу на шине, взял с тумбочки книгу. Проговорил, покачивая книгой на вытянутой руке:

— Помню, в восьмом, что ли, классе, русичка застала тебя за чтением на уроке.

— Ну и что? — отозвался Жаров. — Я ж все время читал. Читать на уроке программные произведения не возбранялось. Я и заворачивал книгу в бумагу и писал на ней: «Герой нашего времени». А книга-то была другая.

— «Лолита» какая-нибудь. Я не о том. Русичка, как сейчас вижу, взяла твою книгу вот так и наугад раскрыла. Ей хотелось посмотреть, над чем ты так хохотал.

— Не помню.

— Зато я помню. Я тогда на всю жизнь усвоил этот прием.

Пилипенко вдруг резко раскрыл книгу.

— Она должна раскрыться точно в том месте, где Катерина ее закрыла в последний раз. Ну вот. «Десять негритят». Здесь три романа. «Восточный экспресс» явно читан. «Эндхауз» не тронут». А «Негритята» до середины. «Десять негритят решили пообедать. Один вдруг поперхнулся, и их осталось девять…» Вот это да!

Пилипенко резко обернулся, посмотрел на картину на стене.

— Узнаю этот взгляд, — мрачно проговорил Жаров. — Тебя осенила какая-то бредовая мысль.

— Точно. Ведь эта комната предназначалась для директора и его шофера. Здесь «Охотники на привале» Перова. Ты случайно не помнишь, висят ли в других комнатах картины?

— Висят. Я сразу обратил внимание. В каждой комнате по картине.

— Все разные, все из классики, хорошо знакомые каждому школьнику?

— Нуда. «Гибель Помпеи», например.

— «Гибель Помпеи», часом, не у доктора?

— У доктора. Но откуда ты?..

Пилипенко щелкнул пальцами.

— Я все-таки поймал ее за кончик хвоста.

— Кого?

— Мысль. Думаю, что я уже могу идти, раз сумел встать с постели. Доктор наложил на меня хороший камень, и я теперь сам как житель Помпеи. — Он хлопнул себя по цементированной ноге.

— Куда ты собрался идти?

— Я хочу осмотреть этот дом своими глазами. Возможно, от твоего внимания ускользнуло что-то важное.

— Что ж, два глаза хорошо, а четыре лучше.

— Шесть глаз! — воскликнул следователь и поправил очки.

Пилипенко осторожно ступал своей каменной ногой, опираясь на плечо друга. В гостиной они остановились у дивана, на котором лежал мертвый Иван. Пилипенко мельком глянул на труп. Они двинулись дальше. Когда Жаров открыл дверь одной из комнат, Пилипенко схватил его за рукав:

— Стой, не говори, чья это комната! Попытаюсь угадать.

Он осмотрелся с порога. Сказал:

— С некоторых пор меня интересует исключительно живопись. Это классик советского ренессанса, Тихомир Груздьев. Картина называется «Смерть комиссара». В комнате, скорее всего, жил Аркадий, погибший от воды.

Холст изображал революционного матроса с камнем на шее, он стоял на обрыве, за ним теснились лица нарочито злых белогвардейцев.

— Доктора должно было завалить камнем… — задумчиво проговорил Жаров. — «Гибель Помпеи»! Ты хочешь сказать, что по одному из планов картины изображают смерть того или иного человека? Мне приходила такая мысль, но я отмел ее как идиотскую.

— В том и беда твоя. Мечешься между мистикой и идиотизмом. Я же порой приветствую собственный идиотизм — пусть плачет по мне симферопольская психушка… Смотри! Тут всё как в романе Агаты Кристи. Там была детская считалочка, здесь — гораздо изощреннее. Что за шедевры у женщин наверху? Мне по лестнице как-то не очень.

— У Натальи — «Смерть Сократа» Жака Луи Давида, что совпадает. Сократ как раз и был отравлен. У Катерины — «Жанна д’Арк».

— Та самая картина, где девушку сжигают на костре. Комната Ивана за стеной?

— Да. Там тоже какая-то работа, но я не помню.

На стене комнаты они увидели картину, где была изображена толстая металлическая статуя со страшным лицом. Двое людей в средневековых одеждах вели к ней жалкого голого узника.

— Это «Железная дева» Брейгеля. В такую статую засовывали приговоренного к смертной казни, и статуя сама перемалывала его в фарш.

— Кажется, я понимаю, что это значит, — сказал Жаров. — Ужас какой-то! Вчера я зашел в тренажерный зал. Хотел позаниматься, но тренажер показался каким-то странным: я такого никогда не видел. Не совсем понял, как им пользоваться, и оставил эту затею.

— Ну, ковыляем туда.

По пути Пилипенко вдруг остановился, потянул Жарова.

— Куда ты меня тащишь?

— В цокольный этаж.

— Но лестница же там! — следователь махнул рукой в противоположную сторону.

— Дезориентация, — усмехнулся Жаров. — Такое бывает с покалеченными.

Пилипенко недоверчиво огляделся, прислушиваясь к шуму пурги… В тренажерном зале они остановились перед неким механизмом с рычагами и грузами.

— Позаниматься он хотел, — ворчливо заметил следователь. — Это и есть железная дева. Смотри: как только ты двинешь рычаг, все эти грузы упадут прямо тебе на голову.

— Только одному человеку пришло бы в голову качаться в этом доме.

— Ивану. Но он сюда дойти не успел.

— Этот дом и есть убийца! — воскликнул Жаров.

— Вот-вот, — подтвердил Пилипенко, но безо всяких эмоций в голосе. — Давай и рассмотрим его именно с такой точки зрения. Неодушевленный, безжизненный и живой.

Они зашли в просторное помещение, которое было то ли складом, то ли мастерской. Здесь стояли лопаты, широкие веерные грабли, прочие инструменты. На полках выстроились банки с красками. Некий небольшой механизм непонятного назначения стоял в дальнем углу.

— Похоже на электрический генератор, — сказал Жаров. — Еще один, запасной?

Пилипенко сделал предостерегающий жест ладонью.

— Нет. Это взрывное устройство. Ты забыл, что я в армии сапером был?

Он сделал движение, будто собирается присесть на корточки, но вспомнил, что с ногой этого не выйдет. Наклонился над предметом. Проговорил:

— Это работает довольно хитро. С виду — часовой механизм. Но смотри: вот этот зеленый проводок идет не туда, куда должен бы. Тот, кто попытается завести часовой механизм, будет разорван на куски немедленно. Вместе со всем домом.

— Но ведь никого не осталось в живых!

— Вот почему первый убийца не удосужился стереть отпечатки с бокалов. Он был уверен, что дом полностью сгорит и никаких следов не остается. Правда, он не знал, что в этом огне погибнет и сам. И вот почему в одной из комнат наверху — Жанна д’Арк. Но главное — это Агата Кристи.

— При чем тут она?

— Десять негритят. Книга и натолкнула убийцу на этот трюк. Придется, братишка, тебе все-таки затащить меня наверх.

Это удалось с трудом. На лестнице Пилипенко переставлял ногу обеими руками, далеко отводя ее в сторону, как балерина.

— Дезориентация… — пробурчал он себе под нос.

В комнате, где лежал, укрытый покрывалом, труп Катерины, на стене висела картина, изображающая казнь Жанны д’Арк.

— Орлеанская дева, — сказал Пилипенко. — Вот кто должен был сгореть в финале трагедии.

Он сделал несколько неуклюжих шагов, ковыляя, подошел к кровати. Вдруг сорвал с трупа покрывало.

— Ты что делаешь, черт! — воскликнул Жаров.

— Смотри, какая красавица, — проговорил следователь. — И прямо как живая.

Лицо девушки было милым, приятным, ничуть не похожим на лицо трупа. Жаров был поражен: ресницы Катерины слегка подергивались…

— Да она просто спит!

— Если бы! — сказал следователь. — Вставай, вставай, девушка. Нам есть о чем поговорить.

Катерина открыла глаза.

Девушка сидела за столом, Пилипенко и Жаров — напротив, что напоминало кабинетную атмосферу допроса.

— Итак, — начал следователь, — ты договорилась с доктором, что он при всех засвидетельствует твою смерть. А после — проломила ему череп медной статуэткой. В этой книжке вычитала подобный ход?

Он кивнул на том Агаты Кристи. Катерина ответила, не поднимая головы:

— Да.

— Мертвой притворилась, как жук. Чем же тебе не угодил этот милейший человек, доктор Саша?

— У него сдали нервы. Он хотел все вам рассказать.

— А у тебя, значит, нервы не сдали?

— Нет. И перестаньте мне тыкать.

Пилипенко чуть подался вперед.

— Я никогда не обращаюсь на «вы» к убийцам. А ты, девушка, одна из самых хладнокровных и жесточайших убийц, каковых мне только довелось видеть. Теперь главный вопрос. Что хотел рассказать доктор?

Катерина помолчала, будто обдумывая ход. Сделала его наконец:

— О том, что мы собирались наказать Виталия Константиновича. О том, как мы хотели это сделать. О том, что всё почему-то пошло не так и кто-то стал убивать нас.

— Об этом я уже догадался.

— Но как? — не выдержал Жаров, забыв, что и он тоже — следователь.

— Все просто. Я предположил, что на этом листке совсем не то, что кажется.

Пилипенко взял со стола и снова бросил листок, найденный в комнате Натальи. Листок, покачиваясь, плавно опустился обратно. Жаров в который раз пробежал глазами строки:

— Мы думали, что это план убийств, — сказал Пилипенко. — Доктор должен был погибнуть от яда, Иван — задушен веревкой и так далее. На самом же деле это был не план нескольких убийств, а план подготовки одного. Все эти люди собрались здесь для того, чтобы покарать некоего человека. Доктор раздобудет яд, Иван — веревку, Наталья прочитает приговор.

— Опять, как у Агаты! — не выдержал Жаров.

— Именно. Ее роман «Восточный экспресс». Так я бы и назвал этот план. Двенадцать человек, словно присяжные заседатели, собрались в одном вагоне поезда, чтобы казнить мафиози, который смертельно обидел каждого из них. Я прав? — обратился он к Катерине.

Та подняла голову, ее глаза блеснули. Ответила с вызовом:

— Совершенно верно!

Она взяла в руки бумажку.

— Я видела этот листок. Он лежал на столе у Натальи. Это план совещания, где мы обсуждали детали.

— Что такого сделал ваш босс, что вы решили казнить его?

— Это была идея Натальи, его жены и вице-президента фирмы. Она убедила нас, что мы должны это сделать. Босс не платил нам зарплату несколько месяцев. Утверждал, что фирма терпит убытки. На самом деле, он присваивал деньги себе и собирался убежать за границу.

— Не один, конечно, а с любовницей.

— Да, со мной. Но Наталья нашла документы, а там было все ясно о его финансовых операциях. Она собрала тайное совещание и все высказала. По ее плану, после ликвидации босса, мы могли получить хорошие деньги. Продать фирму и разделить выручку на всех. Виталий Константинович умер бы якобы сам, во сне, и шестеро свидетелей подтвердили бы это. Доктор нашел какой-то особый яд, имитирующий сердечный приступ. На самом деле, я должна была провести ночь в комнате босса и незаметно усыпить его. Иван должен был позаботиться о веревке, принести веревку, связать жертву и босса привязать к кровати. Доктор приносит яд. Мы будим связанного босса. Наталья читает приговор. Доктор делает ему укол.

— А что означает Аркадий — душ?

— Он должен был изолировать Гошу, охранника. Вся операция как раз с того и начиналась, что Аркадий и Гоша шли в тренажерный зал. Аркадий запирает Гошу в душе. В итоге Гоша получал такую же долю, что и все остальные, и вряд ли он побрезговал бы подношением. Но на какое-то время он оказывался вне игры. Вот и выбрали — душ. Как я понимаю, как раз это и натолкнуло босса на мысль устроить Аркадию западню именно в душе.

— Но ты все рассказала боссу, ведь так?

— Да. Я долго колебалась, мучилась, не знала, как поступить. То ли согласиться на деньги, которые сулила Наталья, то ли умотать за границу со стариком. В конце концов выбрала второе — ведь у старика денег больше, да и дело казалось верным.

— Разумная девушка.

— Виталий Константинович долго смеялся, — продолжала Катерина. — А потом сказал что-то загадочное. Я тогда не поняла. Он сказал: они хотят сыграть со мной в восточный экспресс, а я сыграю с ними в десять негритят. Я вспомнила, что вроде есть такой фильм — «Десять негритят».

— Между прочим, в Ялте снимали, — сказал Жаров. — Нарядили Ласточкино гнездо в какой-то мрачный замок. Мы тогда бегали смотреть с будущим великим сыщиком.

Жаров весело глянул на Пилипенко. Тот сделал в его сторону уминающий жест ладонью: дескать, не время для воспоминаний. Спросил Катерину:

— Ты купила книгу, прочитала и все поняла?

— Не сразу. Босс оставил мне конверт и попросил вскрыть его в экстренном случае. Этот случай как раз и произошел: началась пурга, и он не смог сюда добраться. Я прочитала письмо. Там было сказано, чтобы я сделала все, что требуется, и не мешала событиям, которые будут происходить сами по себе, а когда все закончится, привела бы в действие взрывное устройство и покинула коттедж.

— Значит, в твою задачу входило отравить Наталью и больше ничего?

— Да, представьте. Но я читала книгу дальше. И внезапно поняла, что он убьет всех, в том числе — и меня. Я догадалась, увидев эти картины. Я подумала, что если сама притворюсь мертвой, то останусь в живых. Затем как-нибудь выберусь отсюда. Иногда мне казалось, что они с Гошей уже давно здесь, прячутся где-то рядом. Я все время слышала какой-то странный звук, будто где-то стоит машина и ее мотор работает…

— Ты тоже слышала? — спросил Пилипенко, глянув на Жарова. — Я-то не большой спец по части звуков: в армии миной оглушило.

— Особенно, когда часами лежала в комнате одна… Будто кто-то сидит в машине, гоняет мотор, чтобы согреться. Я думала, что это они — Виталий Константинович и Гоша.

— Охотники на привале, — заметил Жаров. — Ведь эта комната предназначалась для них.

— Скорее, виртуальные охотники, — сказал Пилипенко. — Поскольку их здесь не было. И не должно было быть.

— Как не должно? — удивилась Катерина. — Думаю, они на самом деле приехали, но притворились, что им помешала пурга.

— Все упирается в эту пургу, — задумчиво проговорил Пилипенко. — И телефоны не работают, будто бы подыгрывая пурге… Как тебе удалось уговорить доктора ввести всех нас в заблуждение?

— Он был влюблен в меня, я знала. Иногда даже предлагал мне деньги, довольно большие, между прочим. И я уговорила его. Я сказала, что очень боюсь, что сама стану следующей жертвой. Я обещала ему, что приду к нему ночью. Ну, и… Пришла.

— Ты не собиралась взрывать коттедж?

— Нет. Я поняла, что это западня. Потому что у меня на стене — девушка, которую сжигают.

— Это верно, — сказал следователь. — Ты умная, очень.

Пилипенко какое-то время выжидающе смотрел на нее. Катерина ответила на его немой вопрос:

— Я вам все рассказала.

Следователь отвернулся, пожал плечами.

— Все так все.

Он посмотрел в окно, где по-прежнему стояла белесая снежная круговерть. Вдруг встрепенулся, вытянул шею, будто бы что-то увидел за окном. Воскликнул:

— Это невероятно! Да это просто…

Жаров с тревогой вглядывался в окно. За стеклом не было видно ничего, кроме белой метели, методично осыпающей стекло. Пилипенко повернулся к Катерине.

— А откуда ветер дует, а? Почему ты об этом так и не рассказала?

Девушка беспомощно оглянулась на Жарова.

— Я не понимаю…

— Впрочем, она и вправду может этого не знать. Откуда дует ветер, а? — повторил он, обращаясь уже к Жарову.

Жаров удивлением посмотрел на друга, совершенно не понимая, что он имеет в виду.

— Тебе не кажется странным, что уже четверо суток напролет снег валит на этот дом со всех сторон?

— Ну, разгулялось… Что ж тут странного?

— Я же ясно выразился: со всех сторон! И в угловой комнате та же картина, и на лестнице, и на восточной стороне дома… Меня это с толку сбивало, когда мы с тобой тут прогуливались. Я думал, что стороны света путаю. Дезориентация…

Жаров нахмурился.

— Что же это получается? — проговорил он. — Будто бы дом стоит в самом центре урагана? Но так не бывает!

— Бывает. Преимущественно, в двадцать первом веке. Одевайтесь оба, поможете мне идти. Идти придется недолго…

Катерина поначалу сопротивлялась, но Жаров чуть ли не силой впихнул ее в норковую шубку. Девушка поводила плечами, причитая:

— Я не пойду в эту пургу!

Жаров усадил ее на стул и помог одеться раненому Пилипенко.

— Пойдешь, — зловеще прошипел тот. — Идти-то всего несколько шагов. Держимся друг за друга, танцуем лезгинку, как грузины в горной реке. Потом позвоним и вызовем машину.

— Но ведь телефоны не работают!

— Ничего, сейчас заработают, — продолжал следователь тем же шипящим тоном. — Все это время нам просто-напросто морочили голову. Устраивали виртуальную реальность. Четыре дня мы жили, будто внутри театральной декорации.

Спустя несколько минут трое уже шли хороводом, крепко сцепившись под руки, будто и впрямь исполняя танец быстрой реки.

В белой мгле проглядывало солнце. Казалось, что с каждым метром продвижения оно становится все ярче… Жаров не верил своим глазам: перед ним было какое-то новое, доселе не виданное природное явление. Его мысли вновь качнулись в сторону аномалий, инопланетян…

Внезапно пурга закончилась, как бы оборвавшись. Все трое будто бы вышли из плотного снежного занавеса.

Они стояли на снегу, который ярко блестел на солнце, и видели перед собой стремительный снежный поток. Жаров морщился, не понимая его происхождения. Пилипенко весело оглянулся.

— А вот и твой космический аппарат.

Жаров поднял голову. Во-первых, он увидел аварийный снегоход, а над ним — на телескопически выдвинутой опоре — короткую толстую трубу, из которой валил сплошной белый поток.

— Снежная пушка, — прокомментировал следователь. — Такими наваливают снег на горнолыжные трассы. Это и есть источник странного звука, который беспокоил людей с особенно тонким слухом.

— Об эту пушку мы и стукнулись на снегоходе, — сказал Жаров. — Я никогда не видел, как она выглядит, да и темно было.

— Я-то знаю, как выглядит эта штуковина, но мне, с моей ногой, было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Пушки заработали по таймеру. Как и многие другие приспособления в этом доме-убийце. Вот почему тогда погас свет. Падение напряжения при включении пушек. Как в романах Агаты Кристи — полная изоляция. Все, кто был внутри, думали, что не могут выйти отсюда. Впрочем, один смельчак попытался со страху…

Отойдя на приличное расстояние от дома, они остановились. Картина, открывавшаяся отсюда, была фантастической и страшной. Коттедж отсюда казался маленькой белой коробкой. По периметру дома были установлены четыре снежные пушки. Четыре короткие толстые трубы окружали дом почти правильным ромбом.

Они изрыгали потоки снега, методично обдувая стены дома, обволакивая его мутным подвижным облаком. Меж тем вокруг раскинулась спокойная солнечная яйла[1], укрывая искристым снежным одеялом, вдали поблескивала призма канатной дороги и башня сотового ретранслятора, а глубоко внизу стеной стояло серое гладкое море.

Пилипенко достал мобильник. Воскликнул:

— Ого! Тут уже появилась одна клеточка.

Он оперся о плечи Жарова и Катерины, все трое сделали еще несколько шагов по неглубокому снегу. Пилипенко вновь глянул на свой мобильник.

— Вот и еще одна. Я давно догадался, что какая-то глушилка блокирует связь только в доме и рядом с ним. Но предположить, что здесь установлены снежные пушки, могло только самое больное воображение, которое как раз и разыгралось у меня после всех этих убийств.

— Честное слово, я не знала! — воскликнула Катерина.

Пилипенко махнул рукой, потыкал в кнопки своего телефона.

— Да не имеет значения, знала ты или нет, — почти миролюбиво сказал он.

По серпантину трассы мчался полицейский «уазик». Вел лейтенант Клюев. Пилипенко сидел на боковом сиденье, бережно устроив свою ногу вдоль. На двух других расположились Катерина и Жаров.

— Думаю, опера все же нашли способ вырубить эти снежные пушки, сказал Клюев.

— Как я и посоветовал — просто перережут провода, — сказал Пилипенко. — В коттедже им теперь дел до утра.

— А как эти штуки работают? — спросил Клюев.

— Элементарно. Из артезианской скважины подается вода, смешивается с воздухом и под высоким давлением выбрасывается в морозное небо, отчего и образуется искусственный снег. Это скорее даже не снег, а мелкое ледяное крошево.

Жаров сказал:

— Вот почему он показался мне таким странным. Выходит, пушка просто-напросто выдает поток снега, пока есть вода и электричество.

— Пока не кончится зима, — добавил Пилипенко.

— Наверное, ты надеялся, что инопланетяне проводят здесь какой-то эксперимент, — сказал Клюев.

Жаров махнул рукой.

— То, что мы и на сей раз не встретили инопланетян, вовсе не доказательство, что их вовсе не существует.

— Не доказательство, — отозвался Клюев.

— Одно меня мучит, — сказал Жаров, — хотя мы вроде бы всё уже поняли. Где же эти двое, Виталий Константинович и его секьюрити, которых ждали, но так и не дождались в особняке?

— Тебя это и вправду мучит? — ухмыльнулся Клюев.

— Мучит. И его тоже.

Пилипенко указал на Жарова, затем — на Катерину.

— И ее, думаю, больше, чем нас обоих…

Клюев коротко обернулся на девушку, задумчиво теребящую локон, но быстро отвернулся, вперившись в серпантин тяжелой трассы. По всему было видно, что он хочет что-то сказать, но прикидывает, уместно ли это здесь и теперь.

— Ладно, — наконец сказал он. — Три дня назад в аэропорту Борисполя задержали этого самого Виталия Константиновича. Пытался улететь в Сингапур.

Катерина вскрикнула, высоко подняв голову, отчего стала ясно видна ее красивая длинная шея.

Клюев остановил машину. Жаров обнял девушку, уже бьющуюся в истерике. Клюев недоуменно посмотрел на них обоих.

— А что я такого сказал?

— Не бери в голову, — сказал Пилипенко. — Ты просто поставил последнюю жирную точку в этой истории.