Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог…
С утра ветер гнал ненастье с континента, как насос гонит воду. К полудню, отяжелев от влаги, тучи придавили Лондон. Туман пал на мрачные дома, и великий город стал задыхаться в собственных испарениях. Когда Биг-Бен пробил 3 часа дня, на улицах зажгли фонари.
Вильям Каммингс подтянул потуже завязки плаща и раскрыл зонт, чтобы укрыться от нудно моросящего дождя. Молодой человек шел по набережной Темзы, заглядывая в глаза встречным молодым женщинам, если, конечно, они отвечали его изысканному вкусу. Иных прохожих Вильям Каммингс игнорировал. Со стороны реки истерично прогудел сигнал. Небольшой баркас, борясь с течением, выбрасывая из длинной трубы черные маслянистые клубы дыма, таранил воду тупым, как у бульдога, носом. Вильям остановился, оперся на чугунный парапет. Темная вода с цветистыми пятнами нефтяной пленки и с каким-то мелким мусором тяжело колыхалась у гранитного берега. Баркас растаял в тумане, как Летучий голландец, и Вильям неторопливо пошел дальше. У него была масса времени. Честно сказать, он не знал, куда его девать. Время. Надо как-нибудь убить два часа, чтобы явиться к дядюшке под благовидным предлогом и попросить денег. Заявляться среди дня к родственнику и просить денег — это дурной тон. Другое дело, зайти на чашечку чая и занять денег как бы между прочим, попутно. Лучше всего это сделать в 5 часов, когда всякий уважающий себя англичанин пьет чай. Ти файв о’клок! Чай в пять часов. Святое дело! Что бы ни случилось — война, землетрясение или конец света, англичанин пьет свой чай. Таков обычай. И нет ничего предосудительного, если заботливый племянник именно в это время навестит своего двоюродного дядюшку, чтобы поинтересоваться здоровьем старичка. Естественно, Вильяма пригласят к столу. И тогда хозяин, настроенный угощать гостя, по инерции мышления раскошелится на несколько шиллингов, а если здорово повезет, то и фунтов. Впрочем, и чай будет кстати. Для Вильяма это будет завтрак. Он только что проснулся после тяжелой ночи, проведенной за ломберным столиком в «Парнас клаб». К утру он продулся в пух и прах. В кармане не осталось ни фартинга. Не на что было даже нанять извозчика. Домой пришлось идти пешком. Сейчас он вышел на прогулку с тем, чтобы в конце ее зайти с визитом к дяде — Тревору Дарлингтону. Этим богатым родственникам, выжившим из ума дядюшкам, надо постоянно напоминать о себе; иначе, когда Господь призовет к себе старичка, он, чего доброго, завещает свое состояние какому-нибудь сиротскому дому. И вы, молодой и красивый, которому жить да жить, останетесь без гроша.
Сэр Тревор Дарлингтон, в отличие от своего двоюродного брата, отца Вильяма, умершего довольно рано от грудной жабы, — напротив, был человеком физически крепким, с практическим умом и здоровым эгоизмом, позволившим ему накопить приличный капитал и не растратить его попусту. Поэтому дядюшка Тревор никогда не был женат, не имел детей и, надо полагать, по-своему любил племянника Уилла, как собственного, никогда не рождавшегося сына. Как человек свободный, дядюшка объездил чуть ли не полмира, потакая своей страсти к путешествиям и коллекционированию разного рода древностей. Вильям помнил, как он впечатлительным ребенком входил в дом дяди, словно в некий экзотический храм. С благоговением Уилл взирал на пистолеты и сабли, развешанные на стенах кабинета. Древние статуэтки загадочно улыбались или пугали ужасными гримасами. Старинные книги, пыльные рулоны манускриптов и другие непонятного назначения вещи загромождали комнаты до потолка. Мать Уилла говорила, что жилище дядюшки нуждается в хорошей метле. Но все это было позже, а сначала Тревор как потомственный дворянин и истинный английский гражданин, знающий, что такое долг, пошел служить в армию Ее Величества. Вильям помнит далекий солнечный день прекрасного прошлого, когда они с матерью в первый раз были в доме дядюшки. Их встретил молодой военный в красном мундире с золотыми галунами, с огромной саблей на боку и пистолетом на поясе. Дядя уезжал служить в отдаленный край Империи — жаркую, цветущую Индию. После смерти отца Уилл изредка стал навещать дядю, уже будучи длинноногим, худым подростком. Красивый костюм военного, увенчанный наградами, висел в застекленном шкафу, как экспонат в Лондонском музее. Пистолеты и сабли развешаны были на стенах, на фоне пестрых восточных ковров. Молодой красавец офицер превратился в грузного мужчину с красным носом и скверным характером. Как медведь, расхаживал он по кабинету, уставленному хрупкими старинными вазами. Когда дядюшка склонялся над манускриптом с лупой в руке, разглядывая какие-то закорючки, Уилл тихонько открывал дверцу одного из шкафов и легонько щелкал ногтем по какой-нибудь чашке тончайшего китайского фарфора. Чашка вздрагивала и вскрикивала нежнейшим голоском: «Дзинь!»
— Уилл, — говорил дядя надтреснутым голосом, — ты уже приготовил все уроки, которые тебе задали? Имей в виду, теперь я ответствен за твое образование.
Свое слово дядюшка сдержал. Худо-бедно Вильям окончил университет, и дядя, используя свои связи в колониальном департаменте, пристроил племянника по архивной части. Правда, вдыхать запах пыли, а не пороха, не так почетно, зато безопасно. Попав в число золотой молодежи, Вильям Каммингс, однако, никак не мог по-настоящему расправить крылья для свободного полета, имея весьма скудный личный бюджет. Мать к тому времени удачно вышла замуж и, бросив едва оперившееся дитя на произвол судьбы и опеку дяди, уехала в Соединенные Штаты. И если бы не дядюшкин кошелек, который иногда милостиво раскрывался перед племянником, то, право же, впору было податься в темные аллеи «Парламент Хилла». Но нет, Вильям никогда не пойдет на преступление, тем более в местах, где любили прогуливаться знаменитые поэты Китс, Шелли и другие. Уж лучше прихватить с собой лопату. Говорят, в северной части парка могут быть зарыты сокровища. Семь лет назад, в 1892 году, дети случайно нашли предметы из серебра. «Холм предателей» хранит много тайн.
С набережной Вильям свернул в узкие коридоры древних улиц. Шел без цели и направления. Оказавшись на Кэннон-стрит, повернул налево. В конце улицы возвышался серый, едва проявляющийся силуэт — громадные стены и купол собора Святого Павла. Вскользь подумал о вечном, но мелочные заботы с прежней силой поглотили его внимание. Вновь он осознал реальность лишь на аллее, когда под ногами зашуршали опавшие листья. Озабоченный наш прохожий миновал Памятник и оказался перед Лондонским музеем восковых фигур. Музей — прекрасный убийца времени. Но в кармане лежала лишь долговая расписка на 27 фунтов, данная Вильямом Гарри Циммерману, давно ждущая погашения. Вильям с сожалением глянул на парадный вход и лестницу, ведущую к нему, и побрел дальше. «Поход в музей отложим до лучших времен», — сказал себе молодой человек. А жаль, хотя бы потому, что в одной из комнат музея, обшитой красным бархатом, с недавнего времени находится восковая фигура дядюшки Тревора — знаменитого путешественника, открывателя чего-то в каких-то гробницах…
К тому же богат… Ну чем не образец для нации. Хотелось бы взглянуть, как он там устроился. Наверняка не хуже, чем в этой жизни.
Это была правда. Сэр Тревор Дарлингтон был на редкость удачлив. Можно сказать, денежки так и липли к его рукам. Подобно мифическому царю Мидасу, к чему бы он ни прикасался, все превращалось в золото. Или в ценные бумаги. Смотря по обстоятельствам. При таком-то везении, казалось бы, можно было прославиться еще и щедростью. Но, увы!
Два часа проходив кругами по Вест-Энду, Вильям остановился возле двухэтажного здания, добротной викторианской постройки. Вытащил часы-луковицу — было около пяти. С робостью оглядел логово дяди. Дядя жил в старинном аристократическом доме с узкими окнами-бойницами, с красно-кирпичными неоштукатуренными стенами, низкими антресолями, каменными лестницами и узкими темными коридорами, которые, казалось, ведут в некое тайное подземелье с сундуками, доверху наполненными драгоценностями, вывезенными из Индии.
Помпезный вход сторожил бронзовый лев с косматой, позеленевшей от старости гривой. На звон колокольчика дверь отворил старый дядин камердинер Биггс. Знатные его бакенбарды были с той же зеленоватой проседью, что и у льва.
— А что, Биггс, дома ли нынче дядюшка? — поздоровавшись, спросил молодой Каммингс.
— С неделю уж как приехал из Африки, — прошамкал камердинер беззубым ртом. — А вчера прихворнул немного. Был доктор Стэнсфилд, велел поставить пиявки, чтобы отсосали дурную кровь…
Эге, подумал Вильям, вот случай показать свою заботливость, посижу-ка я сегодня с дядей подольше. В клуб, пожалуй, не поеду… разве что попозже…
Дядюшка Тревор выглядел ужасно. Кроме того, что он сильно похудел, кожа его приобрела нездоровый желтоватый оттенок, с подозрительным гнилостным налетом то ли плесени, то ли сыпи. Восседая в викторианском кресле, обложившись подушками, он весь как-то скособочился. Речь его была заторможена и неразборчива. Движения скованы, словно внутри его старого организма что-то заедало или зацеплялось.
А дядюшку-то, пожалуй, скоро паралич хватит, без всякой жалости к старику подумал молодой Каммингс, а там, глядишь, и дуба даст! Вовремя Тревор Дарлингтон вернулся домой, как раз к своим похоронам. Что-то щемяще-сладостное сжало сердце Вильяма. Чувство было столь приятным, что Вильяму стоило больших усилий сдержать улыбку и бешеную энергию, рвущуюся из груди. Это было всепоглощающее чувство радости жизни. Наконец, Вильям на время придавил в себе беса. Придал лицу скорбно-лимонное выражение, подражая отцу Говарду Трэнси из католической апостольской церкви, и, поскольку дядя почти не мог говорить, стал распространяться о своих успехах на поприще архивного дела. Дядюшка остановившимся взглядом смотрел на почерневшие от времени потолочные балки, являя собой образ идеального слушателя.
К утру дядя умер. После ночной суматохи в доме стояла тишина, пропитанная аптечным запахом. Тяжелое горе еще сильнее пригнуло к земле старика Биггса. Молодой же Каммингс, напротив, готов был взлететь к потолку, подобно воздушному шару, переполненному горячим воздухом. Какие-то незнакомые Вильяму джентльмены весьма важного вида, несомненно, имевшие власть и влияние в обществе, взяли на себя хлопоты, связанные с похоронами. Явился дядин душеприказчик и при собравшихся людях зачитал завещание, о котором новопреставленный позаботился заблаговременно. Биггсу, бессменному камердинеру, щедрой рукой Тревора Дарлингтона была положена на старость тысяча фунтов стерлингов! Церкви святого апостола такого-то завещано столько-то; сиротскому дому имени Чарльза Диккенса отстегивалось столько-то; ценные коллекции, старинные книги и манускрипты передавались в дар Лондонскому музею истории. И вот наконец-то! Дом передавался во владение двоюродному племяннику Вильяму Каммингсу, при условии, что последний заплатит налог на наследство в размере… Была названа умопомрачительная сумма, которой молодой Каммингс никогда не обладал и вряд ли когда-либо будет обладать.
Слезы, потекшие из глаз Вильяма, гротескно исказили комнату и присутствующих в ней людей. Рушились его поэтические мечты, погибали изысканные фантазии, как цветы — нежные и гордые, сломанные безжалостной рукой. Как хрупкая ваза разбивается о каменный пол, так разбился на мелкие кусочки выпестованный им образ независимого, богатого человека, который вращается в самых верхних слоях светского общества. В его помутненном от обиды сознании все дальше отодвигалась лопата романтика и на передний план выдвинулся злодейский нож. Он возненавидел всех, кто столпился в комнате, их мерзкие, лилейно-ханжеские рожи. Он готов был убить всех, кто так или иначе посягнул на его богатство.
Ближе к вечеру, когда ушла прислуга, а камердинер Биггс залег в своей каморке, Вильям решил обследовать недвижимость на правах наследника. Ясно, что без денег дом уплывет у него из рук. От отчаяния Вильяму вдруг пришла в голову мысль, что основную часть своего богатства дядюшка где-то прячет, чтобы не платить налоги. Бросив хладный труп старика в его мертвом одиночестве, Вильям учинил в доме обыск. Перевернул содержимое всех комодов и шкафов, обшарил все комнаты: от подвала до чердака и обратно. Осторожно, чтобы не разбудить Биггса, пытался простукивать стены — тщетно! Не было тайных сундуков с золотом, не было пачек банковских билетов. Ничего!
Был уже поздний вечер, когда молодой Каммингс вернулся в комнату дяди, чтобы еще раз просмотреть ящики комодов. Дядюшка лежал, сцепив на груди руки, окоченевший, странного какого-то желтого цвета, даже как бы с металлическим отливом. Подойдя ближе и приглядевшись, Вильям застыл в задумчивом оцепенении. После того как столбняк его прошел, он протянул руку и коснулся лба покойника. Пальцы ощутили холод металла. Не было сомнений — дядюшка превратился в статую из желтого металла!!! Племянник судорожно схватил со стола нож для разрезки книг и ткнул лезвием в руку идола. Нож с характерным звоном отскочил от руки покойника. На поверхности металла появился и заблестел след от удара. Металл был мягким и походил на червонное золото 999-й пробы! Чтобы проверить догадку, Каммингс слетал в комнату, где дядюшка хранил кое-какие реактивы и принес склянку с серной кислотой. Быстроногий племянник открыл притертую стеклянную пробку и, отворотив свой чувствительный нос, накапал едкой жидкости в глазную впадину мертвого дядюшки. Никакой реакции! Жгучая кислота невинной слезой покатилась по височной части черепа, затекая в ухо. На том все и кончилось. Тогда аналогичный опыт был проделан с железным ножом. Жидкость на поверхности лезвия вскипела, забурлила, выделяя смрадные газы. Все сомнения отпали. Невероятно, но факт — дядюшка превратился в золотую статую!
Возникла сложная этическая дилемма. Что делать с телом покойного, которое теперь стало вовсе и не телом, а вещью, платежным средством, короче, золотом? Первой мыслью племянника было распилить дядюшку, то есть статую дядюшки, и рассовать куски по тайникам. Однако, как же он, племянник, в таком случае предъявит труп обществу или объявит об его отсутствии? Боже, какая глупая, безумная ситуация! Ясно, что хоронить дядюшку нельзя. С другой стороны, не хоронить его было невозможно. Главная трудность заключалась в том, что факт смерти дядюшки стал достоянием гласности. Уже в дневном выпуске все городские газеты поместили портрет сэра Тревора Дарлингтона, разные хвалебные о нем отзывы и слезливые некрологи. Как ни крути, а почивший старик был одним из столпов общества. Завтра похороны. Явятся первые люди города, дабы выразить соболезнования бедному (вот уж точно!) племяннику и почтить память примерного христианина. И тогда обязательно обнаружится эта странная метаморфоза, произошедшая с телом Тревора Дарлингтона.
Часы в гостиной тяжело пробили полночь, и в доме снова воцарилось жуткое безмолвие. В душу племянника стал закрадываться страх перед покойником. Кто знает, какой ценой куплено дядюшкино финансовое благополучие? Может, старик продал душу дьяволу, халдейским магам или африканским колдунам. Иначе, чем объяснить теперешнюю чертовщину, это загадочное превращение? Уж не расплата ли это за прежние финансовые удачи? Страх заставил молодого Каммингса вспомнить о друзьях. Поехать что ли к кому-нибудь? Все равно к кому, лишь бы подальше отсюда. Но как же он бросит тело, золото! Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь. Сейчас любая помощь друзей ему бы не помешала. Но нет, тайну никому нельзя доверять. О черт! Ведь хоронить-то все равно придется. Ладно, раз похорон не избежать, пусть хоронят, а мы потом его выкопаем… Идея! Загримировать его надо! Загримировать так, чтобы никто не догадался о золотой сущности покойника.
Вильям наконец осознал, что ему самому с этой задачей не справиться. Тут нужен профессиональный гример. Но обращаться в контору значило… Он шел по замкнутому кругу. Вдруг его сумрачный разум озарился лучом света. Поль Брюже! Вот кто станет его компаньоном. Как же он мог забыть о своем довольно близком приятеле? Поль работал художником-декоратором в фанитеатре. Театральные художники — на все руки мастера. И столяры, и маляры, и живописцы, и скульпторы, и, если надо, загримируют вас так, что родная мать не признает. К тому же — о счастье! — именно Полю Брюже Вильям подкинул денежную работенку, когда тот сидел на мели. Дядюшке поступило лестное предложение от музея восковых фигур: пополнить их экспозицию копией его персоны. Вильям убедил дядюшку, чтобы он передал заказ на фигуру Полю Брюже. Племянник уверил прижимистого старика, что, раскошелившись на платную копию, выполненную известным скульптором, дядюшка увековечит для потомков истинный свой образ. В таком деле нельзя доверять музейным лепилам. И дядюшка расщедрился. Когда дело касается Вечности и вашего в ней пребывания, редкий человек станет скупиться. Потом Вильям с Полем прокутили эти деньги в «Империале». Вот уж полгода Вильям вспоминал этот кутеж, как кот вспоминает съеденную у хозяина сметану, и ровно столько же он не видел Поля. Но найти Брюже вовсе не сложно, когда знаешь, где искать.
Вильям накинул на плечи плащ и бросился на улицу, даже не покрыв голову. Выскочив из парадного, он чуть не попал под колеса запоздалого экипажа.
— Стой! — крикнул потерявший голову наследник, падая на сиденье кеба. — Гони, братец, на угол Фридон-стрит и Раф-роуд.
— Я домой еду, сударь, — равнодушно ответил кебмен с высоты своего места.
— Получишь полфунта, если довезешь туда и обратно! — щедро пообещал Вильям, проверяя пустые карманы.
— Господи! — зарычал кебмен, оглаживая кнутом свою клячу. — Да за такие деньжищи я вас к самому черту в ад домчу на собственном горбу.
Пробиваясь в вязком тумане, экипаж понесся по пустынным улицам. Доехали быстро. Каммингс велел кебмену ждать, а сам отправился на поиски квартиры художника, в точности не зная ее номера. На улице было темно, точно в могиле. Покосившийся газовый фонарь шипел, как рассерженная змея, своим тусклым светом делая мрак еще непрогляднее. Промочив ноги в сточной канаве, Вильям через боковой вход поднялся на второй этаж и наугад забарабанил в какую-то дверь. Хозяин жилища вышел на стук. Им оказался Поль Брюже собственной персоной. Персона была на удивление трезвой, но в дурном расположении духа.
— Какой подлец смеет беспокоить честных граждан среди ночи! — гаркнул он и схватил Вильяма за грудки. — О! Да это Уилл! Вот так гость пожаловал… Сто лет тебя не видел, архивная ты крыса! Проходи в мои апартаменты, вина принес?
Гость ступил в комнату и одновременно мастерскую хозяина, где царил свойственный всем художникам живописный беспорядок. Кругом громоздились холсты с законченными работами и еще не тронутые кистью; там и сям торчали разнокалиберные треножники мольбертов, красовалось бесчисленное множество дешевых вазочек разных форм, ощетинившихся кистями; по всем углам валялись горы раздавленных тюбиков из-под красок и еще Бог знает что. Под потолком на полках стояли, покрытые пылью, гипсовые головы и торсы.
— Из театра меня турнули, в запое был, — виновато сказал Поль. — Перешел на вольные пастбища…
Скудость пастбищ сразу бросалась в глаза. Посадив гостя в продавленное, пыльное кресло, хозяин терпеливо выслушал невероятную историю. Темноглазый, небольшого роста, вспыльчивый, как все французы-южане, он, тем не менее, проявил потрясающую невозмутимость.
— Э! Да я смотрю, ты мне не веришь, — с обидой в голосе сказал Вильям. — Тогда едем же немедленно. У меня экипаж. Сам все увидишь.
— Остынь, денди, — сказал Поль, наливая себе и другу вина, оставшегося с какой-то попойки и случайно обнаруженного только что. — У меня нет оснований считать тебя лгуном. Однако действия твои плохо продуманы. Ты, словно начинающий шахматист, просчитываешь партию на один ход вперед. Ну загримируем мы твоего дядюшку, а что дальше? Хоронить-то его все равно придется. А это значит — прощай тело золотое! Или ты намерен после похорон, ночью, как разбойник, раскопать могилу… Но, я полагаю, до похорон дело не дойдет.
— Это почему же? — Вильям озадаченно воззрился на друга.
— Знаешь ли ты, каков удельный вес золота? — преподавательским тоном спросил Поль и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Дядюшку твоего просто не смогут сдвинуть с места и дюжина грузчиков с ковентгарденского рынка, даже если тело окажется полым изнутри. Сначала это всех удивит. Кое-кто отпустит шутку насчет тяжести некоторых грехов покойного… Но потом они займутся этим обстоятельством всерьез, и тогда все вскроется.
— Да, брат, — почесав затылок, согласился Вильям. — Я об этом как-то не подумал. Однако что же делать?
— А делать будем вот что… — Поль с тоской посмотрел на свою пустую рюмку и на полную рюмку друга.
— Пожалуйста, пей, — сказал Вильям, — я к ней не прикасался. Сегодня мне не до того…
Опрокинув в рот порцию друга, художник вскочил с места, взъерошил кудрявые волосы и деловито стал излагать план. По его мнению, тело дядюшки следует подменить муляжом. Подходящий по размеру и весу гипсовый торс у него найдется. Если торс будет легок, набить его свинцовой дробью. Главная трудность — руки и голова. Их гипсом не заменишь, заметят.
Поль схватил друга и потащил в какой-то чулан, который оказался просто еще одной комнатой. Тут стояли и валялись какие-то железные каркасы, напоминающие скелеты. Вильям вздрогнул, увидев голову дядюшки, отделенную от тела. Словно живая, она стояла на подоконнике, как болванка для парика.
— Это один из вариантов, — сказал Поль, беря в руки восковую голову и хлопая ладонью по ее лысой макушке. — Твой дядя забраковал. Сказал, что в чертах лица не отражены благородство и мужественность бывшего солдата Ее Величества. А разве я виноват, если его физиономия похожа на Брута, убивающего Цезаря.
Поль сноровисто выковырял стеклянные глаза и залепил дырки мягким воском телесного цвета. Получилась голова с закрытыми глазами.
— Детали доработаем на месте, — сказал художник и деловито оглядел захламленную комнату. Тут были даже статуи целиком, но для замысла Поля они не годились, ибо имели позы вычурные, с напряженными поворотами, а не покойные. Пришлось собирать муляж по частям; отдельно ноги, руки и торс. Все это грудой сложили в холщовый мешок. Отдельно, чтобы не сломать, завернули восковую голову и кисти рук, позаимствованные у какой-то негодной восковой фигуры. Прихватив восковые краски и кое-какой художественный и прочий инструмент, поспешили к золотому телу.
«Только бы не столкнуться с фараонами!» — молил Господа племянник, озираясь по сторонам. Крадучись, словно воры, вошли они с мешком на плечах и свертками под мышкой в дверь дядюшкиного дома. Кебмен укатил вне себя от счастья, а Поль, которому пришлось отдать последние деньги, отругал Вильяма за мотовство. «Ты знаешь, сколько бутылок «Клебана» я мог бы купить на эти деньги?» — гундел художник, когда они поднимались по лестнице в покои усопшего. Вильям шикнул на дружка, чтобы тот заткнулся. В доме по-прежнему стояла зловещая тишина. Дверь в спальню, где лежал труп дядюшки, отворилась со злобным скрипом, и Вильям облился холодным потом. У него дрожали колени. Поль Брюже, напротив, был сама деловитость и холодность.
— Ну и каково твое мнение? — спросил Вильям, нервно грызя ногти, в то время пока друг рассматривал дядюшку, как заправский врач.
— Откуда, ты говоришь, он приехал? Из Африки?.. Что ж, ничего удивительного. Я всегда говорил: Африка не для белого человека. Этот черный континент — рассадник болезней, многие из которых еще не известны науке. — Поль опять принял важный вид ученого. — Я полагаю, что именно в тех Богом проклятых краях, в какой-нибудь древней карфагенской гробнице, он подхватил некий микроскопический грибок, размножение которого в теле человека приводит к… э-э… металломорфозе, назовем этот процесс так.
— Ты хочешь сказать, он заразный?! — Вильям попятился от покойного, плюясь и вытирая руки об одежду.
— Мы не знаем, каким путем передается эта болезнь… при условии, что это болезнь, а не редкая аномалия дядюшкиного организма. Если он и был заразен, то теперь это просто кусок золота. А я не слыхал, чтобы золото было заразным, разве что в фигуральном смысле… Биггс с ним уже целую неделю, и ничего…
— Синдром царя Мидаса, только обращенный в другую сторону… — изрек Вильям, вспомнив, что он тоже человек образованный.
— Ладно, хватит болтать, помоги-ка мне его раздеть, — сказал Поль недовольным голосом, беря на себя роль старшего в задуманном деле.
Надо сказать, что раздевать (и, по-видимому, одевать тоже) статую оказалось делом далеко не легким, к тому же, когда у вас дрожат руки от страха. Стащить одежду с трупа удалось только после того, как ее разрезали ножницами. Голый дядюшка предстал перед ними во всем своем золотом блеске. Чем-то он напоминал статую спящего Будды.
— Ну-с, — сказал Брюже, надевая резиновые перчатки и поднимая руки на манер хирурга перед операцией, — начнем пожалуй. Пилу!
Услышав приказ, Вильям бросился к инструментам, схватил ножовку по металлу и протянул ее товарищу. Челюсть Вильяма мелко дрожала. Брюже снял перчатку, пальцем попробовал зубья, снова натянул перчатку и склонился над дядюшкой. Примерился, приложил узкое полотно ножовки к правой руке покойника в районе локтевого сгиба и начал пилить. Едва только пила чиркнула зубьями раз-другой по металлу с характерным взвизгиванием, как стены дома огласились нечеловеческим воплем. Поль Брюже выронил ножовку и упал навзничь. Вильям рухнул возле стола, зажав руками уши и выпучив от ужаса глаза.
Внизу хлопнула дверь. Послышался возглас камердинера и его шаркающие шаги. Сейчас он войдет сюда и увидит!.. Брюже действовал хладнокровно. Быстро убрал разрезанную одежду покойного и бросил ее под кровать. Тело накрыли простыней. Мешок с гипсовыми частями и инструменты Вильям схватил в последний момент и отволок в кабинет. Друзья поспешили в полутемную малую гостиную. Камердинера встретили во всеоружии фальшивой скорби.
Он вбежал, приседая на подагрических ногах, запыхавшийся, с горящими дикими глазами и всклокоченными волосами. Впрочем, и вид молодых людей тоже не отличался опрятностью. Двумя руками Биггс поднял над головой тяжелый бронзовый подсвечник. Пламя свечей разогнало по углам пугливые тени.
— Боже! — вскричал камердинер. — Что случилось? Кто кричал?
— Успокойтесь, — сказал Брюже, беря за локоть слугу. — Это был вопль отчаяния безутешного племянника… Горячо им любимый дядюшка скончался так внезапно…
Художник оставил камердинера и подошел к Вильяму.
— Бедный, несчастный сирота… Я очень сочувствую тебе. Но крепись, друг. Жизнь продолжается, несмотря на потери…
Он мастерски всхлипнул и похлопал по плечу бедного сироту, который, обхватив голову руками, скорчился в кресле у камина в позе утробного младенца. Дворецкий заглянул в спальню своего бывшего хозяина, где горел яркий свет газовых ламп, перекрестился, постоял скорбно, сделал движение руками, должно быть означавшее сочувствие молодому человеку, и, шаркая, удалился восвояси. Когда дверь за дворецким закрылась и шаги, кашель и прочие сопровождавшие его удаление звуки затихли, Поль подошел к Вильяму и сказал:
— Ну и дурак же ты, братец! Какого черта ты заорал?
— Клянусь святым распятьем! — взмахнул рукой и осенил себя крестным знамением Вильям. — Рта не раскрывал, что я враг себе?..
— Не хочешь ли ты сказать, что кричал дя… дядюшка? — Последнее слово было сказано Полем истерическим шепотом. Художник нервно рассмеялся.
— Занятно, — говорил он, снуя из угла в угол гостиной, хотя ничего занятного, кроме ужаса, в создавшейся ситуации Вильям не видел. — Мистика… Только я в мистику не верю. Впрочем… — засомневался он, — кто его знает… Все равно отступать некуда. Будем продолжать, раз начали…
— Может, ему рот завязать? — предложил Вильям, начиная проявлять деловитость, после того как оправился от шока.
— А что… это мысль, — согласился Поль. — Только завязывать не будем. Тащи подушки!
Вильям навалил подушек на голову дядюшке и прижал их руками.
— Держи крепче, — приказал Поль и взялся за пилу. Снова зубья со скрежетом вонзились в руку статуи, и вновь вопль боли раздался в помещении. Однако на этот раз крики звучали придушенно — подушки изрядно глушили звук.
— Давай быстрей! — зашипел Вильям, прибавляя еще пару подушек.
Дядюшка выл от боли, но они не останавливались. Один держал, другой пилил. Всю ночь они распиливали дядюшку на куски. Это была кошмарная ночь. Молодой Каммингс постарел лет на десять.
Через месяц лондонские газеты за 1899 год запестрели заголовками с эсхатологической окраской, которые повергли в шок обывателей: «Конец века — конец света?!», «Неизвестная болезнь угрожает жителям Англии!», «Жертвы «золотой лихорадки»», «Золотая чума!» Среди этих истерических воплей трезвостью отличались лишь корреспонденции «Таймс». В частности, она попыталась непредвзято разобраться в загадочной смерти двух молодых людей, недавно появившихся в высшем свете и заблиставших в лучах светских салонов звездами первой величины. Но краток был их звездный час. Внезапно разбогатев, они так же внезапно скончались от загадочной болезни, которая превратила их тела в золотые статуи. Но если происхождение богатства у одного из них — Вильяма Каммингса — еще можно объяснить получением тайного наследства от его дядюшки, сэра Тревора Дарлингтона, то богатство безродного французского художника Поля Брюже, пьяницы и кутилы, объяснению не поддается. Кое-кто предполагает, что Вильям Каммингс вместе с домом унаследовал от дяди, известного ориентолога, секрет философского камня.
Между тем скандальное дело Каммингса-Брюже уже приобрело гротесково-фантасмагорические черты. Верховный суд решает: признать ли их тела, которые сейчас находятся в Лондонском национальном банке, прахом, требующим захоронения, или объявить Каммингса и Брюже национальными самородками и пополнить ими золотой запас Великобритании. Претензии на тела также предъявила католическая апостольская церковь, утверждая, что мертвые принадлежат Богу, а стало быть, церкви как Его полномочному представителю на Земле. Тем более что усопшие были ревностными католиками. По этому поводу уже разгорелись нешуточные дебаты в Парламенте, ведь, судя по всему, будут и другие тела.
В связи с событиями, наверное, заслуживает внимание рассказ ночного уборщика музея восковых фигур некоего мистера Джозефа Боуэра. Он уверял полицию, что недавно, во время его смены, с подиума экспозиции сошел один из экспонатов музея, а именно — восковая фигура сэра Тревора Дарлингтона. Подойдя к ночному работнику, фигура якобы сказала утробным голосом: «Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, за что ты давно заслуживаешь прибавки к жалованию; знаю также, что ты не можешь сносить разврата, поэтому обращаюсь к тебе: сообщи в полицию, что меня распилил на кусочки и продал Вильям Каммингс, двоюродный мой племянник».
Затем фигура вернулась на свое место в экспозиции. Папаша Боуэр уверил, что в тот вечер принял совсем немного, «вот они и заявились». На вопрос «Кто они?» мистер Боуэр ответил: «Черти» и пояснил, что они вселяются в фигуры и устраивают по ночам такие шабаши, музей ходуном ходит!.. Единственное, что их отпугивает, как ни странно, запах спиртного, они его на дух не переносят. «При нашей работе, — пояснил уборщик, — никак нельзя без того, чтобы как следует не заправиться перед сменой — не то обязательно явятся черти». По словам мистера Боуэра, свое заявление он сделал единственно потому, что не хочет неприятностей, «потому как они шибко обидчивы, ежели не уважить их просьбу».
Поначалу заявление этого Иоанна со шваброй оставили без внимания, сочтя его религиозно-алкогольным бредом. Теперь же, в свете новых фактов, у Скотланд-Ярда имеются веские причины поднять вопрос об эксгумации тела сэра Тревора Дарлингтона. Но когда дело дошло до исполнения, оказалось, что могила Дарлингтона разрыта, а тело бесследно исчезло вместе с гробом. Поговаривают, что это дело рук короля лондонского преступного мира, известного негодяя, профессора Мориарти и членов его банды.
Инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда считает, что «это дело явственно пахнет злодейским преступлением», нити которого он, Лестрейд, обязательно распутает с помощью своих лучших друзей — знаменитого сыщика Шерлока Холмса и его помощника доктора Ватсона, якобы заинтересовавшихся этим происшествием. Но если великого частного сыщика Холмса занимает криминальная сторона дела, то доктора Ватсона поверг в ужас его медицинский аспект. Однако, чтобы не пугать читателей, «Таймс» уверяет, будто приняты все необходимые меры к локализации очагов «золотой чумы». В районах, где проживали больные, установлены карантинные зоны. Проверяются связи Вильяма Каммингса и Поля Брюже, выявляются люди, контактировавшие с ними. Кое-кого уже отправили в клинику для профилактического наблюдения. В основном это дамы высшего света и проститутки с Флирт-стрит, которых любил навещать Поль Брюже. Но, сказать честно, черный этот список чудовищно огромен. «Не случится ли так, дорогой читатель, — пишет другая газета, — что зарю нового века мы встретим бесчувственными идолами, улыбающимися идиотскими золотыми улыбками, среди мертвого безмолвия городов?»
Известие о гибели Рощина застало Олега Северцева во время подготовки к новой экспедиции: вернувшись из очередного похода, он собирался отправиться на атомной исследовательской подводной лодке «Пионер» подо льды Северного Ледовитого океана.
Николай Рощин был геофизиком, в связи с чем довольно часто выезжал в командировки и участвовал в экспедициях во все уголки необъятной России. Познакомились Рощин и Северцев несколько лет назад, еще в Санкт-Петербурге, когда вместе начали заниматься практикой целостного движения у мастера Николая. С тех пор они, оба москвичи, сдружились и нередко отдыхали вместе, выбираясь на лодках в Мещерский край с его великолепными лесами, реками и болотами, придающими краю особый колорит.
Николай, как и сам Северцев, еще не женился и был увлекающейся натурой, цельной и сильной. Вывести его из себя было трудно, а справиться с ним не смог бы, наверное, и профессионал-каратист. Рощин с детства занимался воинскими искусствами и мог за себя постоять в любой компании и в любой ситуации. К тому же он был специалистом по выживанию в экстремальных условиях. И вот Николай Рощин погиб. Погиб в двадцать девять лет и при странных обстоятельствах, как сообщалось в письме его матери, во время очередной экспедиции: в Убсунурской котловине, расположенной в центре Азии, на границе республики Тува и Монголии, он искал воду вместе с группой ученых из Института физики Земли. Кроме того, мать Николая, Людмила Павловна, в письме сообщала, что сын обнаружил нечто совершенно необычное и, как он выразился во время телефонного разговора, «тянувшее на сенсацию». Однако что именно нашли геофизики в Убсунурской котловине, зажатой со всех сторон горами, мать не сообщала.
Северцев дважды перечитал письмо, переживая тоскливое чувство растерянности и утраты, затем достал справочники и карты Азии и долго изучал рельеф и географические особенности Убсунура, пытаясь догадаться, что же необычного, «тянувшего на сенсацию», могли открыть геофизики вместе с Николаем в этом месте.
По географическим справочникам выходило, что Убсунурская котловина является единственным местом в мире, где на относительно небольшой по площади территории сходятся почти все природные зоны Земли — песчаные и глинистые пустыни, сухие степи, лесостепи, смешанные и лиственные леса, горные тундры, луга, снежники и ледники. Однако эти особенности котловины еще не говорили о характере изысканий геофизиков, а найти они могли все что угодно: от естественных природных аномалий до древних курганных захоронений.
Северцев и сам подумывал об экспедиции в эти края, богатые на историко-архитектурные и археологические памятники, тем более что после находки в горах Алтая выхода глубинника ему на правительственном уровне практически дали карт-бланш на любые частные исследования на территории России, а также обещали спонсировать все исследовательские инициативы.
Еще раз перечитав письмо матери Николая, жившей в Рязани, он позвонил ей, принес свои соболезнования и попросил рассказать о случившемся поподробней.
Оказалось, Николай погиб две недели назад, в июне, когда сам Олег еще находился на Чукотке. Похоронили Николая в Рязани, где жили мать и родственники, а написать письмо Людмилу Павловну, не сумевшую отыскать Северцева, заставили обстоятельства гибели.
— Я не могу тебе сказать, что это за обстоятельства, — тусклым голосом сообщила Людмила Павловна, — но я уверена, что Колю убили.
— За что?! — поразился Северцев. — И кто?!
— Не знаю, Олег. Никто не захотел мне объяснить, как это случилось. Тело Коли нашли в пустыне… с открытой раной на затылке. Говорят — он упал со скалы.
— Колька не тот человек, чтобы падать со скалы.
— А его коллеги молчат, словно боятся чего-то. Привезли тело и сразу уехали.
— Что же они обнаружили? Какую воду искали? Может быть, золото или алмазы? Старинный клад?
— Не знаю, Олег, — повторила Людмила Павловна. — Но из его друзей и сотрудников института никто не приехал на похороны. Никто! Понимаешь?
— Меня не было в Москве, я был в это время на Чукотке…
— Я тебя не виню, а написала, чтобы ты разобрался в смерти Коли. Неправильно это. Просто так он погибнуть не мог.
— Хорошо, Людмила Павловна, сделаю, что смогу, и позвоню.
После разговора Северцев еще с час обдумывал свое решение, потом позвонил в штаб подводной экспедиции, находившийся в Североморске, и сообщил, что не сможет принять участие в походе подо льды Арктики по личным обстоятельствам. Объяснять ничего не стал, сказал только, что обстоятельства действительно возникли особые.
Конечно, приятели и друзья, спонсирующие участие Олега в арктической экспедиции, могли и не понять мотивов его отказа, но это было не главным. Душа вдруг ясно и четко потянула Северцева в Азию, предчувствуя некие удивительные события и открытия.
К вечеру этого же дня он был почти готов к вылету на место гибели Рощина. Оставалось найти требуемую сумму денег, кое-какое дополнительное снаряжение и поговорить с коллегами Николая, участниками последней экспедиции в Убсунур.
Деньги он надеялся занять у отца, главного менеджера нефтяной компании ЭКСМОЙЛ, а снаряжение — новейший горно-спасательный костюм «Сапсан» — одолжить у приятеля Димы Шкуровича, инструктора службы спасения в горах, недавно прилетевшего в Москву в отпуск.
Вечер Северцев посвятил изучению добытых через Интернет материалов об Убсунурской котловине.
Она была невелика по российским масштабам: сто шестьдесят километров с севера на юг, шестьсот — с востока на запад. Окружена горами: с севера — хребтами Восточный и Западный Танну-Ола и нагорьем Сангилен, с юга — хребтами Булан-Нуру и Хан-Хухей, с запада — хребтом Цаган-Шибэту и массивом Тургэн-Ула, и, наконец, с востока котловину замыкал водораздел с бассейном реки Дэлгэр-Мурен. Роль внутреннего «моря», куда стекают все воды с гор, выполняло соленое озеро Убсу-Нур, давшее название всей котловине.
Кроме того, Северцев выяснил, какие виды флоры произрастают в долине и какие виды фауны ее населяют. Хищников было немного: бурый медведь, снежный барс, росомаха, волк — однако встреча с ними не сулила ничего хорошего, и Северцев решил не отказываться от карабина. Охотничья лицензия и документы на владение оружием — карабином «Тайга-2» тридцать восьмого калибра[1] — у него имелись.
Позвонив отцу и договорившись с ним о встрече на утро, Олег собрался лечь спать, и в это время зазвонил телефон. Недоумевая — кто бы это мог звонить так поздно? — он снял трубку.
— Олег Николаевич Северцев? — раздался в трубке сухой мужской голос.
— Он, — подтвердил Северцев, невольно подбираясь; голос ему не понравился. — Слушаю вас. Кто говорит?
— Не важно, — ответили ему. — Вы сегодня звонили в Рязань. Так вот хотим предупредить: не суйте нос не в свои дела, и будете жить долго и счастливо. В противном случае вас ждет судьба вашего друга. Договорились?
Северцев помолчал, пытаясь представить облик говорившего; иногда ему это удавалось.
— Это вы убили Николая?!
— Браво, путешественник! — хмыкнул собеседник. — Вы быстро ориентируетесь. И хотя вашего друга ликвидировал не я, вам от этого легче не станет. Мы найдем вас везде. Надеюсь, вы понимаете, что мы не шутим?
Северцев снова помолчал. Перед глазами возникло полупрозрачное бледное лицо с квадратной челюстью и хищным носом.
— За что?
На том конце линии снова хмыкнули.
Северцев пожалел, что не поставил определитель номера.
— Уважаю профессиональные вопросы. Скажем так: ваш друг пострадал за то, что оказался не в том месте и не в то время. Этого достаточно? Надеюсь, мне вам звонить больше не придется. Летите в Североморск, как собрались, поезжайте в свою арктическую экспедицию, она даст вам много пищи для размышлений, а Убсунур забудьте. Договорились?
Северцев положил трубку.
Незнакомец, имевший прямое отношение к гибели Николая, просчитался. Его предупреждение только добавило Олегу решимости раскрыть тайну. Испугать человека, прошедшего, как Северцев, огни и воды, прыгавшего с парашютом с отвесных скал и спускавшегося с гор внутри огромного пластикового шара, было невозможно.
Утром он, все еще размышляя над вечерним звонком, поехал к отцу, поговорил с ним пять минут о том о сем и направился в Институт геофизики, расположенный на Ростокинской улице, чтобы встретиться с коллегами Николая и выяснить подробности случившейся трагедии. Он уже бывал здесь с Рощиным, да и сам не раз консультировался с учеными, изучавшими такие электромагнитные явления, как сеть Хартмана, подкорковые токи и другие, поэтому пропуск ему выдали без предварительной заявки отдела, в который он направлялся.
Николай Рощин работал в секторе геомагнетизма, где занимался проблемами поиска и изучения «блуждающих эльфов», как сами физики называли источники СВЧ-излучения. Чем были необычны и интересны такие источники, Северцев у друга не спрашивал, хотя из бесед с ним уяснил, что исследования «эльфов» имеют прикладное значение: зачастую в местах их появления находили подземные резервуары пресной воды, а то и целые озера.
В лаборатории, где обычно сидел Николай, работали четверо молодых людей и женщина в возрасте, Полина Андреевна, много лет занимавшаяся проблемами волновых колебаний магнетизма земной коры, но так и оставшаяся младшим научным сотрудником. Почему она не стала защищать диссертацию, Северцев не понимал и с Николаем на эту тему не разговаривал, однако знал, что с ней считаются даже академики. Полина Андреевна являла собой тип женщины, страстно влюбленной в свое дело и потому не заводившей семьи.
Северцев поздоровался со всеми, подошел к Полине Андреевне, худой, высокой, с костистым, по-мужски твердым лицом, с волосами, уложенными в жидкий пучок на затылке.
— Доброе утро, Полина Андреевна. Владислава Семеновича еще нет?
— Привет, — буркнула женщина прокуренным голосом, держа в пальцах сигарету; курила она нещадно. — Скоро придет.
Северцев посмотрел на экран компьютера, в растворе которого плавала объемная топологическая структура волнового фронта интрузии, понизил голос:
— Вы случайно не знаете, как погиб Николай?
— Не знаю, — так же отрывисто ответила сотрудница лаборатории, не глядя на него, потом подняла глаза, проговорила недовольным тоном: — Я там не была. Поговори с Лившицем.
Северцев кивнул.
Владислав Семенович Лившиц заведовал сектором и был вместе с Рощиным в той злополучной экспедиции в Убсунуре.
— Но, может быть, слышали что-либо, не совсем обычное? Ведь Коля был сильным и подготовленным специалистом, не мог он погибнуть случайно.
Полина Андреевна хотела ответить, но посмотрела за спину Северцева и отвернулась к компьютеру. Северцев оглянулся.
В лаборатории появился маленький лысый человечек с бородкой. Это был начальник сектора геомагнитных исследований кандидат физико-математических наук Лившиц. Его сопровождал крупногабаритный парень со специфически равнодушным лицом.
— Почему в лаборатории посторонние? — сухо спросил Лившиц, не обращаясь ни к кому в отдельности и не отвечая на приветствие Северцева. — Кто впустил?
— Вы меня не помните, Владислав Семенович? — постарался быть вежливым Олег. — Я друг Николая Рощина. Узнал о его гибели и решил уточнить кое-какие детали. Как он погиб?
— Выведите его, — тем же тоном сказал Лившиц, поворачиваясь к Северцеву спиной.
Молодой человек в черном костюме двинулся к Олегу, взял его за локоть, но рука соскользнула. Парень снова попытался взять гостя за руку и снова промахнулся. На лице его шевельнулось что-то вроде озадаченности. Северцев обошел парня как пустое место, догнал начальника сектора.
— Прошу прощения, Владислав Семенович. Я знаю, что вы были с Николаем в Убсунуре и привезли его тело. Он мой друг, я хочу знать, как он погиб.
Лившиц вышел в коридор, оглянулся на своего сопровождающего.
— Я же сказал вывести этого гражданина с территории института.
Парень в черном схватил Северцева за плечо и через пару мгновений оказался притиснутым лицом к стене с вывернутой за спину рукой.
— Я бы очень хотел обойтись без скандала, — проникновенно сказал Олег. — Если вы не ответите на мои вопросы, я этот скандал вам обещаю. У меня найдется пара хороших журналистов, способных раздуть эту историю, а я обвиню вас в гибели Николая.
В глазах Владислава Семеновича мелькнула озабоченность. И неуверенность. И страх.
— Отпустите его, я позову охрану!
— Отпущу, только пусть не хватает меня за интимные части тела. — Северцев отпустил руку парня. — Итак?
— Я ничего не знаю, — с неожиданной тоской проговорил Лившиц. — Николай отправился к шурфу… а потом…
Молодой человек, сопровождавший его, помассировал кисть руки, поправил пиджак, бросил на Олега взгляд исподлобья, и тот понял, что нажил себе врага.
— Минутку, к какому шурфу отправился Николай?
— Мы обнаружили цепочку «эльфов», разделились и начали бить шурфы.
— Зачем?
Владислав Семенович посмотрел на Северцева с недоумением.
— Нашей задачей был поиск пресных колодцев. Но воды мы так и не нашли. Зато нашли…
— Владислав Семенович, — со скрытой угрозой произнес парень в черном.
— Да, конечно, — опомнился Лившиц; лицо его стало деревянным, в глазах всплыла обреченность. — Николай свалился в шурф и… и сломал шею. Больше я ничего не знаю. Мы свернули экспедицию и вернулись.
Он повернулся и зашагал по коридору прочь от лаборатории, в которой работал Рощин. Северцев остался стоять, не обратив внимания на многообещающий взгляд телохранителя Лившица. Или, может быть, надзирателя. Очень было похоже, что парень не столько охранял его, сколько контролировал контакты начальника сектора с посторонними людьми.
— А как насчет «эльфов? — негромко спросил Олег в спину удалявшегося Владислава Семеновича. — Может быть, это они убили Николая?
Тот споткнулся, но не оглянулся и не ответил.
Северцев вернулся в лабораторию и подошел к Полине Андреевне, сопровождаемый любопытными взглядами молодых сотрудников — двух парней и двух девушек. Одна из них, симпатичная, с косой, голубоглазая, с ямочками на щеках, смотрела на Северцева с каким-то странным значением, и он отметил это про себя.
— Полина Андреевна, последний вопрос: кто еще был с Николаем в экспедиции?
— Звягинцев и Белянин, — буркнула женщина, не поднимая головы. — Но они сейчас в экспедиции за Уралом.
— И все? Они вчетвером были в Убсунуре?
— Машавин еще был, но он в больнице.
— Что с ним? — удивился Северцев, вспоминая сорокалетнего здоровяка, бывшего борца, а нынче — младшего научного сотрудника института.
— Отравление, — сказала та самая девушка с русой косой и голубыми глазами. — Володя грибами отравился, еле спасли.
— Понятно, — пробормотал Северцев, подумав, что надо бы съездить в больницу и поговорить с Машавиным. — Что ж, извините за беспокойство. Все это печально. До свидания.
Он вышел в коридор, спохватился было, что забыл выяснить адрес больницы, где лежал Машавин, и в это время в коридор выскользнула голубоглазая с косой.
— Вы расследуете обстоятельства гибели Коли? — быстро спросила она.
— Не то чтобы расследую, — ответил Северцев, — но хотел бы знать, как он погиб. И что нашел.
— Они нашли пирамиды.
— Какие пирамиды?!
— Такие же, что и в Крыму нашли два года назад, подземные. Не слышали? Они заплыли почвой, и все находятся в земле, некоторые совсем неглубоко. В Убсунуре мальчики тоже обнаружили три пирамиды. Все три — в кластере Цугер-Элс. Коля погиб возле одной из них, его нашли в шурфе.
— Я знаю, он упал в шурф и сломал шею.
— Игорь и Вася говорили, что Коля не мог свалиться в шурф вниз головой, для этого ему надо было связать руки. Вы поедете в Убсунур?
— Почему вас это волнует? Вы с Николаем… э-э, дружили?
Девушка смутилась.
— Я работаю в лаборатории недавно, просто мы здесь познакомились. Коля был очень хорошим парнем, всегда выручал и… в общем, это не важно. Если поедете в Убсунур, возьмите с собой оружие и будьте осторожны.
— Обещаю, — улыбнулся Северцев. — Как вас зовут?
— Катя. Я не верю, что Коля погиб случайно, его убили. Кстати, экспедиции в Убсунур отменили все до одной и даже не докладывали о результатах на ученом совете. Это подозрительно.
— Согласен. У вас есть мобильник?
— Есть.
— Дайте номер и возьмите мой на всякий случай, будем держать связь, если не возражаете. Почему я вас не видел здесь раньше?
— Я недавно закончила инженерно-физический, устроилась сюда.
— Ждите. Приеду, мы встретимся. Надеюсь, я узнаю, почему Колю… и что это за пирамиды открыли ваши коллеги. В какой больнице лежит Володя?
— В сорок пятой, на Бакановской.
— До встречи.
Он пожал Кате руку и поспешил к выходу, жалея, что не может встретиться с ней сегодня же вечером. После обеда он собирался ехать в аэропорт Домодедово и вылететь в Туву.
К Машавину Олега не пустили.
Точнее, в больницу он прошел свободно, а у двери палаты дежурил молодой человек в черном костюме, с длинными волосами и цепким взглядом, чем-то напоминавший телохранителя Владислава Семеновича Лившица. Объяснять, почему посетителям нельзя встретиться с больным, он не стал. Просто преградил путь Северцеву и сказал два слова:
— Сюда нельзя.
На все вопросы Олега он не отвечал, стоял перед дверью, заложив руки за спину, и смотрел на него, прищурясь, будто ничего не слышал и не видел.
Оглядевшись, Северцев достал пятисотрублевую купюру, однако на стража она не произвела никакого впечатления. Вел себя он как робот, запрограммированный на одно действие: никого в палату не впущать и, возможно, не выпущать. Тогда обозлившийся Северцев решился на экстраординарный шаг и стремительным уколом пальца в горло парня привел его в бессознательное состояние. Поддерживая, буквально внес его в палату и усадил на пол у рукомойника.
Володя Машавин, бледный, спавший с лица, лежал на кровати с забинтованной головой и безучастно смотрел в потолок. На приветствие Северцева он не ответил, но когда Олег подошел к кровати, перевел на него взгляд, и лицо его изменилось, оживилось, в глазах зажегся огонек узнавания.
— Олег… — проговорил он с радостным недоверием.
— Привет, спортсмен, — быстро сказал Северцев. — Как здоровье?
— Поправляюсь.
— Ты действительно грибами отравился?
— Кто тебе сказал?
— Твои коллеги по работе.
— Мне по затылку чем-то врезали. Хорошо, что там кость одна, — пошутил Машавин. — Башку, конечно, пробили, но жить буду.
— За что?
Владимир потемнел, круги под глазами обозначились четче.
— Точно не знаю, но подозреваю… — Глаза его вдруг расширились: он увидел прислоненного к стене охранника. — Кто это?!
— Парню стало плохо, — отмахнулся Северцев. — Наверное, съел что-то. Не бери в голову, оклемается. Так что ты подозреваешь?
— К нам в экспедицию приезжали люди…
— Какие?
— Я их никогда раньше не встречал… Двое. Один похож на монгола или скорее индейца, второй вроде наш, с бородой и с лысиной на полчерепа. Глаза у него… — Машавин пожевал губами, поежился, — какие-то пустые, равнодушные… и в то же время жестокие…
— Что они от вас хотели?
— Предложили свернуть экспедицию и уехать. Мы посмеялись. А потом…
— Погиб Николай, так?
— Да. И Ваську Звягинцева кто-то избил ночью. Потом Владиславу Семеновичу позвонили… Короче, уехали мы оттуда.
— А на тебя за что напали?
Машавин поморщился.
— Выпил я лишку… в компании друзей… что-то сболтнул, наверно…
— Понятно. Язык мой — враг мой. — Северцев прислушался к своим ощущениям — спину охватил озноб — и понял, что пора уходить. — Спасибо за информацию. Вы действительно нашли пирамиды?
— Целых три. — Машавин оживился. — Начали бить шурфы в точках с «эльфами»… знаешь, что это такое?
— Зоны СВЧ-излучения.
— Ну, и наткнулись на пирамиды. Громадины! Но все заплыли песком и глиной. Вершина ближайшей к поверхности лежит на глубине двух метров. Колька начал ее исследовать, нашел какой-то нарост на грани, похожий на кап или гриб-чагу на стволе дерева…
— В отчетах есть информация об этом?
— В каких отчетах? — усмехнулся Машавин. — Владислав Семенович сдал только один отчет: подземных источников пресной воды в Убсунуре не обнаружено. И все. О пирамидах — ни слова. И нам запретил говорить о них.
— Странное дело. Однако мне пора. Говорят, такие же пирамиды найдены в Крыму, не знаешь, где об этом можно почитать?
— Разве что в Интернете. Там обо всем материал можно найти.
— Отлично, поищу. Не говори никому, что я у тебя был и о чем расспрашивал. Скажешь, если придется, что я заглянул, поинтересовался здоровьем и ушел. Выздоравливай.
Олег пожал вялую руку больного, вышел из палаты, не глянув на зашевелившегося охранника.
На выходе из больницы он едва не столкнулся с двумя спешащими мужчинами в темных костюмах, один из которых был похож на монгола, но дверь тут же закрылась за ними, а выяснять, что это за люди и к кому спешат, Северцев не стал. Сел в свою видавшую виды «Хонду» и уехал.
Дома он сел за компьютер и через час поисков необходимой информации нашел целый пакет сведений о Крымском феномене, как авторы статей окрестили находку тридцати с лишним подземных пирамид на Крымском полуострове.
Пирамиды были обнаружены группой геофизиков Украины под руководством кандидата технических наук Виталия Гоха, искавших пресную воду (!) на полуострове. Во время поиска они наткнулись на узконаправленные пучки сверхвысокочастотного излучения — «эльфы», по терминологии русских ученых, пробурили несколько пробных скважин и обнаружили пирамиды. После тестирования и анализа полученных данных выяснилось, что почти все пирамиды (группа обнаружила всего семь пирамид, остальные были найдены другими исследователями) имеют одинаковую высоту — сорок пять метров и длину стороны основания — семьдесят два метра. Таким образом, оказалось, что соотношение высоты и стороны основания — 1 к 1,6 — является неким стандартом для всех древних пирамид на Земле, хотя найденные в Крыму были «допотопными», то есть созданными до Великого потопа, случившегося около 10850 года до нашей эры, как считали ученые. Самая древняя из египетских — пирамида Джосера, «мать египетских пирамид», была на пять тысяч лет моложе.
Однако основное открытие ждало геофизиков впереди.
Заинтересовавшись первыми пирамидами, они начали копать колодцы и наткнулись на странные наросты полусферической формы на гранях пирамид, из серого стекловидного материала. Первую полусферу разбили и едва не поплатились за это: она была заполнена углекислым газом под давлением. Первооткрыватели еле успели выбраться из шурфа. Исследовав осколки полусферы со слоеными стенками: снаружи — гипсосиликатная обмазка и белок, затем кварц, — они поняли, что перед ними самая настоящая капсула-антенна, имеющая свойства полупроводника. Мало того, таких капсул оказалось много! Они были расположены в строгом порядке по граням пирамиды, образуя нечто вроде кристаллической решетки. Вся же пирамида, таким образом, представляла собой огромную сложную «микросхему», элемент антенной системы, настроенной на передачу энергии в космос. Хотя сначала исследователи этого не знали. Это стало ясно после открытия и анализа расположения других пирамид.
Как предположил начальник экспедиции Виталий Анатольевич Гох, система крымских пирамид обеспечивала когда-то энергообмен земного ядра с одной из звезд созвездия Киля, а именно — с Канопусом. И он же разработал гипотезу, по которой выходило, что другие земные пирамиды так же связаны со звездами: гималайские и пирамиды Бермуд — с Капеллой, мексиканские и английские — с Вегой, египетские и полинезийские — с Сириусом[2]. Что это был за обмен: передавалась энергия или принималась, — в сообщении не говорилось.
Не было там сказано и о каком-либо давлении на ученых, принявших участие в изучении пирамид. Хотя сами пирамиды реагировали на это. Сначала они были настроены дружелюбно, и все участники экспедиции даже почувствовали улучшение самочувствия, а у одного прошла стенокардия. Но когда ученые принялись долбить стену пирамиды, ее излучение усилилось, начала засвечиваться фотопленка, батарейки в фонарях разряжались, а часы перестали показывать точное время, то отставая, то спеша вперед.
Несладко пришлось и людям: у них появились головные боли, головокружения, расстройства желудка, рвота. По-видимому, сработала какая-то система защиты пирамиды, предупреждающая о негативных последствиях нарушения целостности сооружения.
Северцев дважды перечитал найденный в Интернете материал, задумался. Обычно сенсации подобного рода быстро становились достоянием гласности, о них начинали говорить газеты и телевидение, а заинтересованные в заработке комментаторы устраивали яркие шоу. Но, судя по отсутствию сведений в прессе, о крымских пирамидах знали только специалисты, а о находке подземных пирамид молчали даже научные издания.
Возможно, и тут сработала система защиты пирамид, пришла на ум неожиданная мысль. Тем, кто эти пирамиды использовал, шум вокруг них был не нужен. Но почему же защитная система сработала так жестко в Убсунуре? Чем убсунурские пирамиды отличаются от крымских?
Северцев отпечатал на принтере найденный пакет информации о «Крымском феномене» и начал собираться. Его интерес к Убсунуру достиг апогея. Тайну гибели Николая Рощина можно было раскрыть только там.
Когда Олег уже выходил из квартиры, зазвонил телефон. Обострившимся чутьем он определил, что звонят те же люди, которые предупреждали его «не совать нос не в свои дела». Поколебавшись немного, он трубку не снял. Закрыл дверь и вышел.
Путь из Москвы в Убсунурскую котловину оказался неблизким, хотя это и не было неожиданностью для Северцева, привыкшего пересекать Россию из конца в конец. Шесть часов он летел до Кызыла, столицы Тувы, а также географического центра Азии, а потом еще шесть часов добирался на машине до поселка Эрзин, располагавшегося в предгорьях хребта Восточный Танну-Ола. Здесь находился административный центр заповедника, где ему предстояло выяснить маршрут группы геофизиков под руководством Лившица и попытаться найти проводника.
Однако и в этом Богом забытом краю деньги имели вполне конкретное материальное значение и сделали свое дело: через двадцать часов после прибытия в Эрзин Северцев сидел на лошади и трусил вслед за проводником из местных старожилов, тувинцем Мергеном Касыгбаем, согласившимся за небольшую для москвича сумму денег — всего за полторы тысячи рублей — сопроводить путешественника до пустыни Цугер-Элс.
С погодой Северцеву повезло. По словам Мергена, конец июля в Убсунуре обычно ветреный, а что такое ветер в пустыне Северцев знал не понаслышке: дважды ему приходилось пересекать Гоби и выдерживать удар песчаной бури под Карагандой. Но день двадцать седьмого июля начался солнечный и тихий, температура воздуха к полудню достигла тридцати градусов, и от жары спасало только движение.
Свой универсальный эргономический рюкзак «пилигрим», рассчитанный на все случаи походной жизни, Северцев приторочил к седлу сзади себя, карабин в чехле прикрепил справа, у ноги, чтобы его можно было достать одним движением, и всадники, выехав за пределы поселка, направились на запад, где начиналась самая северная в мире песчаная пустыня кластера Цугер-Элс.
Некоторое время Северцев любовался дюнами — от полностью лишенных растительности и развеваемых ветрами барханов до закрепленных кустарником караганой и другими пустынными растениями в подобие курганов и островков, потом заметил мелькнувший в дюнах силуэт тушканчика и догнал проводника.
— Как вы относитесь к охоте, уважаемый Мерген?
— Э, — ответил Касыгбай, не вынимая трубки изо рта.
Мергену Касыгбаю пошел восемьдесят второй год, но это был еще крепкий старик с морщинистым темным лицом и вечно прищуренными глазами, выражавшими стоически философское отношение к жизни. По-русски он разговаривал с акцентом, но больше молчал или пел какие-то свои национальные заунывные песни. Курил трубку, молчал, изредка посматривал по сторонам и снова курил, молчал и пел. Разговорить его Северцеву не удавалось, несмотря на все старания. Старик на все вопросы отвечал односложно, а о пирамидах вообще ничего не знал. Хотя и не удивился, услышав из уст московского гостя историю геофизиков, искавших в Убсунуре воду, а нашедших пирамиды. Зато он отлично знал местность и мог ориентироваться на своей земле с завязанными глазами. Взять его проводником посоветовал Иван Хаев, заместитель начальника администрации Убсунурского заповедника, располагавшейся в Эрзине, куда сразу заявился Северцев. Хаев, среднего пенсионного возраста мужчина, еще бодрый и подвижный, не удивился появлению Северцева, представившегося путешественником, исследователем местных легенд и фольклора, и после обязательного чаепития и расспросов гостя о столичном житье-бытье проникся к нему уважением. А когда Северцев намекнул о вознаграждении за предоставление нужной информации, заместитель и вовсе сделался словоохотливым, рассказав Олегу все, что знал сам. Получив пятьсот рублей одной купюрой, он самолично начертил на карте края путь экспедиции Лившица, что намного упрощало поиски пирамид. Правда, о пирамидах Хаев тоже ничего не слышал, и в душе Северцева даже шевельнулось сомнение, уж не оказался ли он жертвой изощренного розыгрыша. Однако смерть Николая Рощина в схему розыгрыша не вписывалась, а выяснить все обстоятельства его гибели, связанные с находкой подземных пирамид, можно было только на месте.
К двум часам пополудни всадники достигли буферной зоны Цугер-Элса, соединявшей собственно песчаную пустыню с предгорьями Танну-Ола. Здесь располагалось уникальное по всем параметрам, как говорили Северцеву, пресное озеро Торе-Холь — настоящее птичье царство. На его берегах устроили гнездовья множество видов водоплавающих птиц: лебеди, гуси-гуменники и серые, бакланы, озерные и сизые чайки, черноголовые хохотуны, кулики и даже цапли. Такого разнообразия птиц Северцев еще не встречал в столь пустынных местах, а заметив низко летящего красного ястреба, понял, почему озеро считается уникальным: оно поило птиц, наверное, чуть ли не всей Убсунурской котловины.
Проехали курган с каменной глыбой на вершине, затем несколько возвышенностей с цепочкой стел. Северцев не выдержал, свернул к этим стелам и некоторое время изучал выбитые на плоских боках стел изображения диковинных животных. По рассказу Хаева он знал, что территорию котловины заселяли еще с каменного века и что здесь обнаружено более трех тысяч памятников культуры различных эпох: курганов, могил, поминальных сооружений, стел, поселений, временных стоянок, петроглифов, — но встречался с ними впервые. Не верилось, что эти памятники никем не охраняются и до сих пор не разграблены, хотя многие из них имели весьма почтенный возраст — до сорока тысяч лет.
Проехали еще один курган с округлой каменной насыпью и цепочкой стел. Это был херексур — поминальный памятник, свидетельствующий о заслугах похороненного здесь человека.
— Могила? — кивнул на курган Северцев.
— Э, — ответил проводник равнодушно. — Хун-ны. Везде много.
Северцев его понял. Кочевников, пусть и древних, аборигены-тувинцы, обосновавшиеся в этих местах в пятом веке до нашей эры, не шибко уважали.
К вечеру небольшой отряд достиг подножия горы Улуг-Хайыракан и остановился на ночлег у священного для всех тувинцев источника Ак-Хайыракан, где была оборудована специальная стоянка. По преданию, его вода излечивала все болезни, но чтобы духи источника не прогневались, возле него нельзя было шуметь, мусорить и пачкать воду.
Стоянка оказалась пустой, хотя, если судить по следам, недавно здесь располагался целый цыганский табор: тут и там виднелись брошенные пустые банки из-под пива, обрывки газет, кости и прочие «следы цивилизации». Отдыхавшие здесь явно не соблюдали законов чистоты и порядка, оставив после себя неубранный мусор. Северцев пожалел, что не застал туристов во время ухода. Он нашел бы способ заставить их убрать территорию стоянки.
Чтобы не чувствовать себя грязным, он решил поставить палатку подальше от источника, в сотне метров, гостеприимно предложил проводнику поселиться в ней, но старик отказался.
— Буду костер, — сказал он. — Ночь теплый. Спи, однако.
Олег настаивать не стал. Палатка была односпальная, и двоим в ней спать было бы тесно. Он сходил к источнику, напился, отмечая своеобразный вкус воды, набрал полную флягу и котелок Мергена — для чая. Поужинали овсяной кашей, которую ловко сварил Касыгбай, и вяленым заячьим мясом собственного изготовления. Северцев с удовольствием осушил кружку чаю, прогулялся, разглядывая звезды, с карабином под мышкой по террасе, за которой начиналась гора Улуг-Хайыракан — темная глыба на фоне закатного неба, напоминающая голову слона, поднялся повыше. Пришло неуютное ощущение, что за ним наблюдают. Северцев повертел головой, ища направление взгляда, и в это время в кармане куртки зазвонил мобильный телефон. Не веря ушам, он вытащил трубку, озадаченно глянул на засветившийся экранчик. Номер абонента не идентифицировался. И вообще было невозможно представить, чтобы в Убсунуре стояли ретрансляторы московской сотовой связи, да еще чтобы кто-то здесь знал номер сотовика Северцева.
Он включил телефон.
— Олег Николаевич? — раздался тихий женский голос.
— Катя?! — удивился Северцев. — Вы где?!
— В Москве, конечно, — прилетел серебристый смешок девушки. — Хорошо, что я до вас дозвонилась.
— Каким образом? Разве в Убсунуре есть пункты связи МСС?
— Московская сотовая имеет свой спутник, и он сейчас как раз пролетает над Кызылом и теми местами.
— Ах вон в чем дело! А я голову ломаю — кто мне звонит… Откуда вы знаете о спутнике? — спохватился он.
— У меня подруга в МСС работает, я узнавала.
— Слушаю вас. Что-нибудь случилось?
— Володя Машавин умер. И вас ищут.
— Умер?! Володя?! Когда?!
— Сегодня после обеда.
Сраженный известием, Северцев не сразу нашелся, что сказать.
— Черт побери! Как же это?! Я же с ним разговаривал… Он был почти в норме…
— Я не знаю подробностей. Но будьте осторожны. К нам в лабораторию приходили какие-то незнакомые люди и спрашивали о вас.
— Что за люди? Из милиции?
— Не похоже. Один бронзоволицый, узкоглазый, похож на… — Голос девушки стал слабеть, потом и вовсе исчез. По-видимому, мобильник Северцева вышел из зоны устойчивого приема спутника. В трубке остался лишь пульсирующий шелест фона. Затем канал связи отключился.
— Похож на монгола, — закончил Северцев за Катю, вспоминая встречу в больнице с двумя спешащими мужчинами, один из которых тоже был похож на монгола. Если к этому прибавить еще и слова Машавина о незнакомцах (один — похож на монгола или индейца, второй — лысый, с бородой), приходивших в лагерь геофизиков, то вывод напрашивается сам собой: за геофизиками, открывшими в Убсунуре пирамиды, установлено наблюдение. Кто-то очень не хочет, чтобы информация об этом вышла за пределы узкого круга людей, и убирает источники утечки этой информации. А поскольку Олег Николаевич Северцев, «вольный старатель» и путешественник, в этот круг не входит, следовательно, он также является потенциальным источником утечки информации… со всеми вытекающими…
— Ну, суки! — проговорил Олег сквозь зубы, пряча мобильник. — Я до вас доберусь!..
На душе стало муторно и неспокойно. Пришло ощущение, будто он упустил из виду нечто важное. Однако мысли были заняты другим, было жаль Машавина, в душе зрел гнев на неизвестных убийц, и к палатке Северцев пришел в состоянии раздрая и злости, твердо решив довести дело до конца.
Морген сидел у костра в позе лотоса и курил трубку, глядя на огонь непроницаемыми глазами. Олег присел рядом, хотел рассказать старику о смерти приятеля, но передумал. Тувинцу его переживания были ни к чему. Посидев немного, Северцев забрал карабин и полез в палатку, мечтая побыстрей продолжить путь. Включив фонарик, он долго разглядывал карту Убсунура и пунктир экспедиции Лившица. Судя по карте, до первой найденной геофизиками пирамиды оставалось всего с полсотни километров.
Уснул он сразу, как только затянул молнию спальника.
А проснулся через два часа от острого чувства тревоги. Прислушался к тишине ночи.
Костер все так же горел, постреливая искрами, бросая на полотно палатки движущиеся отблески и тени. Но проводника не было, хотя до того, как уснуть, Олег ясно видел на стенке палатки его тень.
Где-то в отдалении скрипнул под чьей-то ногой камешек.
Олег выбрался из спальника, взял карабин и отстегнул клапан в торце палатки, выполняющий в случае необходимости функцию запасного выхода, выглянул наружу. Палатка стояла входом к костру, и ее задник находился в тени. Никто к ней с этой стороны не подкрадывался. Северцев заставил сопротивляющийся со сна организм перейти в боевое состояние и как был — в одних плавках и босиком — тенью метнулся в темноту, за несколько секунд преодолев около полусотни метров. Припал к земле, ощупывая окрестности всеми чувствами.
Вокруг по-прежнему царила тишина, если не считать тихого фырканья лошадей, однако в ней явственно ощущалось движение. К лагерю путешественников подбирались с двух сторон какие-то люди. Трое. Если не считать еще одного человека, находившегося в отдалении, у источника Ак-Хайыракан, в сотне метров от палатки. Возможно, это был проводник Северцева Мерген Касыгбай.
— Спасибо, Катя, — проговорил Северцев беззвучно, вдруг осознавая, что предупреждение девушки заставило его мобилизовать интуитив-резерв и почувствовать опасность еще до момента ее физического проявления.
Везет тебе, парень, мелькнула мысль. До чего удачно все сложилось: и она позвонила вовремя, и спутник пролетал над Убсунуром в нужный момент…
Мысль ушла. Пришла пора действовать. Люди, подкрадывавшиеся к палатке, вряд ли имели добрые намерения.
Северцев снова ускорился, сделал изрядный крюк, заходя в тыл неизвестным охотникам, и бесшумно скользнул за ними, пока не подобрался почти вплотную. Они были хорошо видны на фоне догорающего костра, в то время как он — практически невидим в ночной темноте, на фоне гор.
Двое незнакомцев, одетые в пятнистые маскировочные комбинезоны, двигались очень тихо, профессионально. Оружия их видно не было, но вряд ли они шли невооруженными. С другой стороны палатки показался третий участник «десанта». В руке его блеснул металл.
Все трое остановились в десяти шагах от костра, вслушиваясь в тишину, затем тот, что шел один, бросился к палатке, дернул за молнию и одним движением распахнул полог, в то время как двое его сподвижников прыгнули вперед, вытягивая руки с пистолетами, целя в глубь палатки.
Немая сцена длилась ровно секунду.
Северцев клацнул затвором карабина и негромко скомандовал:
— Стоять! Оружие на землю!
Дальнейшее произошло в течение трех-четырех секунд.
Ночные гости в камуфляже были профессионалами и отреагировали на окрик с похвальной оперативностью и слаженностью. Все трое мгновенно отпрянули от палатки, умело растягивая фронт обороны, и начали стрелять, еще не видя противника. Северцев был вынужден ответить и нырнул на землю, обдирая грудь о мелкие камешки.
Один из визитеров вскрикнул: заряд картечи нашел его в темноте. Северцев выстрелил еще раз. Попал. С криком второй визитер выронил оружие, согнулся и, прихрамывая, рванул в спасительную темноту. За ним метнулись остальные, почувствовав серьезность намерений противника, растаяли за барханами пустыни. Наступила тишина. Полежав еще пару минут на холодной земле, Северцев встал, подошел к палатке и поднял пистолет.
Это был двенадцатизарядный «Форт-12» калибра девять миллиметров, созданный оружейниками Украины. С виду он напоминал российский «Макаров», да и по некоторым параметрам не уступал ему, но был далеко не лучшим типом оружия индивидуальной защиты, а уж для штурмовых операций и вовсе не годился. Почему ночные визитеры пользовались именно таким оружием, было непонятно. Разве что они представляли собой некое «самостийное» спецподразделение.
Послышались чьи-то шаркающие шаги.
Северцев поднял ствол карабина, готовый открыть огонь.
Но это оказался проводник, ничуть не изменивший своего меланхолического отношения к происходящим в мире событиям.
— Зачем стрелял? — спросил он равнодушно.
— Дикие гуси пролетали, — хмыкнул Северцев, имея в виду ночных охотников.
— Ночь гусь не летит, — не понял юмора Касыг-бай. — Не надо шум. Спокойно, однако.
— А разбойников у вас не водится? — поинтересовался Олег.
— Был мулдыз, кочевник, давно. Сейчас нет. Спи, однако.
— Ошибаешься, отец. Есть тут разбойники, и вооружены прилично. — Северцев взвесил в руке пистолет, бросил в палатку. — Хотелось бы знать, что им было нужно.
Не глядя на застывшего старика, он достал из рюкзака клок ваты, намочил водой из фляги и осторожно протер исцарапанную грудь. Затем залез в палатку и лег спать, справедливо полагая, что второй раз раненные картечью «спецназовцы» не сунутся. Олег наглядно показал им, что обладает немалым боевым опытом и способен защищаться.
Лошади во время ночного инцидента, к счастью, не пострадали.
Северцев обошел территорию лагеря вплоть до источника, никаких следов, кроме нескольких гильз, не обнаружил и влез на своего низкорослого, но крепкого конька, которого уже оседлал Мерген. Проводник ни словом не обмолвился о ночной перестрелке, будто ему это происшествие было глубоко безразлично. А Северцев пришел к выводу, что за ним идут те же люди, что убили Николая Рощина и Володю Машавина. Они знали, куда и зачем направился известный своими открытиями путешественник, и явно хотели его остановить. Любыми способами. Не учли они только одного: их объект был не просто путешественником, но специалистом по выживанию в экстремальных условиях.
Снова перед всадниками распростерся до горизонта пустынный пейзаж с редкими скальными останцами, барханами и мелкими ложбинами. Проехали два херексура с кольцевыми каменными оградами, в окружении стел, но останавливаться Северцев не стал. Для изучения херексуров и стел нужна специальная экспедиция, а у него была другая цель. К тому же ощущение взгляда в спину не проходило, и это обстоятельство подстегивало желание Олега быстрее добраться до конечного пункта пути.
Датчики магнитного поля и СВЧ-излучения он включил сразу же, как только сел в седло. Однако не ожидал, что они сработают задолго до того, как отряд приблизится к первому месту стоянки экспедиции Лившица. Впрочем, самым удивительным фактом оказался не момент срабатывания датчиков, а ощущения самого Северцева. Когда проводник свернул к возникшей справа террасе, за которой начинались отроги Танну-Ола, Олег вдруг почувствовал странный беззвучный удар, встряхнувший голову изнутри, и лишь потом включились датчики, отметив резкое возрастание интенсивности электромагнитного фона. А потом Северцев сообразил, что они с Мергеном стоят уже на террасе с крутыми глинисто-скальными склонами, хотя еще минуту назад находились от нее на расстоянии никак не менее пяти-шести километров.
— Здеся, однако, — сказал Касыгбай, ничуть не удивившись «подпространственному» скачку, перенесшему всадников на террасу.
Правда, Северцев подозревал, что он просто отвлекся, занятый созерцанием пейзажа и оценкой обстановки, поэтому и не заметил, как они взобрались на террасу, где почти месяц назад располагался первый лагерь геофизиков.
Терраса представляла собой вплоть до ближайших горных откосов плоское пространство, поросшее травой и редким низкорослым кустарником. Сложена она была из глинисто-песчаного материала осадочного происхождения с тонким слоем почвы, на котором хорошо были видны следы раскопок. Подъехав поближе, Северцев увидел кучи песка с вкраплениями камней и дыру шурфа, спешился.
Шурф был глубокий — около шести метров, в нем еще торчала сухая лесина, игравшая, очевидно, роль лестницы. СВЧ-датчик в этом месте показывал интенсивность излучения, в двадцать раз превышающую природный фон.
— Злой дух, однако, — сказал Касыгбай, не торопясь слезать с коня. — Дышит. Светисса. Плохой место. Нельзя.
— Тут ты прав, — кивнул Северцев. — Долго здесь находиться нельзя, импотентом можно стать.
— Палатка тут ставить? Дальше ты сам?
— Нет еще. — Северцев достал карту, расстелил на куче песка. — Мне надо попасть примерно вот сюда. — Он ткнул пальцем в точку на маршруте экспедиции Лившица, где, по его расчетам, находилась вторая пирамида. Ее-то и исследовал Николай Рощин.
— Совсем плохой место, однако, — бесстрастно сказал Мерген. — Там Бурхан живет, шибко сердисса.
— Я доплачу, — быстро сказал Северцев. — Еще пятьсот рублей.
— Зачем, однако, — покачал головой старик. — Бурхан шибко злой, плохо всем. Жертвы приноси, однако.
— Что ему надо? — поинтересовался Северцев, зная, что Бурханом тувинцы зовут местное божество, родственника русскому Перуну.
— Пить, еда, молисса надо.
— С едой и питьем проблем не будет, а молиться я не умею. Может, ты попробуешь?
— Зачем пробовать? — с достоинством проговорил проводник. — Мерген молитва много знай, петь хоомей[3] всегда.
— Ну и отлично. Вот тебе пятьсот наших, еще столько же получишь, когда доберемся до места. А о пирамидах ты таки ничего и не слышал? Неужели никто из жителей края не знает о подземных пирамидах?
Касыгбай спрятал купюру в карман халата, снял шапку с меховой оторочкой (он носил ее даже в жару), погладил макушку и снова надел.
— Ничего не знай, однако. Земля есть много всё, зачем копать? Пусть лежит. Предки ушел, нужный всё с собой забрал. Нам совсем другой нада.
Северцев с любопытством посмотрел на разговорившегося Мергена. Показалось, что старик нарочно коверкает слова для придания речи местного колорита. Касыгбай ответил ему непроницаемым взглядом и направил коня в обход брошенного шурфа. Северцев пожал плечами, взобрался на своего скакуна, двинулся вслед за проводником. Ощущение скрытого наблюдения не проходило, хотя вокруг до самого горизонта не было видно ни одной живой души. Если за всадниками и следили, то издалека, в бинокли, а может быть, и со спутника.
Улыбнувшись предположению, Северцев поднял голову, но увидел лишь медленно кружащего над горами черного коршуна.
Через два часа пустынный пейзаж Цугер-Элс сменился степью. Поднявшись на высокую террасу реки Тес-Хем, Северцев увидел несколько разномастных курганов, соединенных цепочками стел и скальных выступов. Проводник поехал медленнее, разглядывая почву под ногами лошади, затем свернул к небольшой возвышенности с группой скал на вершине.
Копыта лошадей зацокали по камням. Трава почти исчезла. Возвышенность была сложена из обломков камней и песка, напоминая мореный язык. На самой ее вершине красовался угловатый камень с выбитыми на боках изображениями странных многоногих животных. Недалеко от камня виднелись свежие кучи песка и щебня, вынутые из неглубокого — в два метра — колодца.
— Сдеся пришел, однако, — сказал Мерген. — Ищи свой пирамит. Деньги давай. Бурхана жди. Я уходить, однако.
— Мы так не договаривались, — возразил Олег. — Ты должен ждать меня, пока я закончу свои поиски. Мне в любой момент может понадобиться лошадь. К тому же, возможно, придется идти дальше, искать другие «эльфы».
— Искать твой проблем. Эльф тут нет, однако. Место плохой, гудит, Бурхан сердисса.
— Ничего, переживет твой Бурхан. А сунется — у меня найдется для него подарок. — Северцев красноречиво похлопал по прикладу карабина. — Не разочаровывай меня, дедушка. Ты согласился помогать мне. Кстати, здесь убили моего товарища, и мне очень хочется узнать — за что.
Глаза Касыгбая сверкнули. Но тон его речи не изменился.
— Смерть причина знать, — сказал он с философским безразличием. — Ничего нет без причина. Однако я остаться. Подождать день.
— И на том спасибо, — с облегчением спрыгнул с лошади Северцев.
Он поставил в двадцати шагах от шурфа — рядом с камнем — палатку, переоделся в спортивное трико, взял датчики, лопату, воду и поспешил к полутораметровой ширины яме, вырытой месяц назад геофизиками.
Датчики по-прежнему фиксировали высокую ионизацию воздуха в радиусе двадцати метров от шурфа, да и сам Олег чувствовал себя неуютно. Во рту появился железистый привкус, в ушах поселился надоедливый комар, мышцы желудка то и дело сжимались в предчувствии спазмов, сердце порывалось работать с частотой пулемета, и успокоить его было не просто. Все эти признаки прямо и косвенно указывали на некую физическую аномалию, в эпицентр которой попал Северцев, и он, не раз испытавший на себе давление геопатогенных зон, перестал сомневаться в успехе своего предприятия. Даже если в этом месте располагалась не пирамида, все равно это явно был экзотический объект, информация о котором тщательно скрывалась. Кем и для чего — предстояло выяснить. А поскольку Северцев был упрям, остановить его мог, наверное, только взвод спецназа или сам Бурхан, злой дух этих мест.
Такой аппаратуры, какую имели геофизики Лившица, у Олега не было. Но и с помощью той, какая была: датчики магнитного поля, радиации и СВЧ-излучения, электромагнитный сканер, УКВ-локатор, ультразвуковой локатор, щупы, компьютер для анализа и обработки данных полевой обстановки, все — современное, миниатюрное, легкое, — он уже к вечеру определил контуры находки. Это действительно была пирамида, заплывшая песком, глиной, осадочно-обломочным материалом и почвой. Вершина ее, скорее всего, находилась именно в точке, где Николай Рощин начал долбить шурф, но до нее он так и не добрался. Помешала смерть.
— Хрен вам! — показал кулак неизвестно кому Северцев, выбираясь из ямы. — Не дождетесь! Я все равно докопаюсь до истины!
Вечерело, и углублять шурф он решил утром, хотя руки зудели от нетерпения, а душа жаждала деятельности. Тем не менее Олег заставил себя успокоиться, собрал приборы, оставив в земле щупы для определения узлов сети Хартмана, и вернулся к палатке, где проводник, с любопытством наблюдавший издали за его деятельностью, уже развел костер.
Ночь прошла спокойно.
Мерген никуда не уходил, сидел у костра, поджав под себя ноги, подбрасывал в огонь ветки, курил и пел. На горловое пение его заунывные мелодии походили мало, но злых духов оно, очевидно, отгоняло. Никто к костру за ночь не подошел. Северцев же провел ночь в полудреме, с карабином под рукой, готовый в случае опасности дать отпор любым ночным визитерам.
Наутро после завтрака он начал углублять и расширять шурф Николая и почти сразу же наткнулся на камень, оказавшийся вершиной пирамиды. К полудню Северцеву удалось очистить эту четырехгранную вершину почти на метр. Однако о полном освобождении пирамиды можно было только мечтать. Для такой операции требовались люди, время и техника — экскаваторы и бульдозеры, — а этого как раз у Северцева и не было. Может быть, какие-то хозяйства или строительные организации на окраинах Убсунурской котловины и имели экскаваторы, но их еще надо было отыскать, а главное — каким-то образом уговорить или заинтересовать владельцев начать раскопки. Но таких полномочий и связей Олег не имел. Прикинув свои возможности, он все же решил добраться до капсулы антенного излучателя, какие обнаружили геофизики Гоха в Крыму, и рассчитал точку, где надо было бить шурф.
В этом месте в террасе наблюдалась неглубокая низинка, что немного сокращало глубину шурфа, хотя Северцев понимал, сколько сил и времени придется потратить на это мероприятие. Но отступать он не любил. Цель была поставлена, и ее надо было добиться, пусть и ценой тяжелой работы.
После обеда он начал рыть новый колодец, ощущая необычный подъем энергии. Вспомнились высказывания украинских геофизиков об улучшении самочувствия в местах расположения пирамид. Эффект был тот же, а это уже указывало на взаимосвязь пирамид, сетью опутавших всю Землю. Для чего древним строителям понадобилось создавать такую сеть, трудно было представить, но глобальные масштабы явления говорили сами за себя. Тот, кто проектировал пирамиды, знал их предназначение и смотрел в будущее. Даже после катастроф и природных катаклизмов, заплыв песком, осадочными породами и почвой, пирамиды продолжали работать! Неясным оставалась главная цель их создателей: созидать или разрушать. Отсасывать энергию ядра Земли для своих нужд и тем самым снижать сейсмическую и вулканическую активность, стабилизировать положение, или насыщать ядро энергией, заставлять планету вибрировать, создавать энергетические резонансы и, как следствие, доводить ситуацию до катастрофических последствий. Таких, к примеру, как всемирный потоп. Или «ядерная зима»!
Задумавшись, Северцев не сразу уловил изменения в окружающей среде, а когда спохватился, почуяв спиной дуновение холодного ветра угрозы, было уже поздно.
Он выкопал яму глубиной по грудь: грунт в низинке оказался мягким, песчано-гумусным, и работа шла споро. Карабин Олег оставил неподалеку от шурфа, прислонив к глыбе камня, на которую положил мобильник и повесил футболку; день выдался жарким. Но когда Северцев захотел вылезти из ямы и взять карабин, его остановил металлический лязг затвора. Он поднял голову и увидел в десяти шагах Мергена, направившего на него ствол карабина. Замер, еще не понимая смысла происходящего.
— Ей, дедушка, не балуйся! Он заряжен.
— Сиди там, не вылезай, — сказал Касыгбай равнодушно. — Ты быстрый, я знаю, но пуля быстрей.
— Понятно, — усмехнулся Северцев. — Оказывается, ты вполне сносно говоришь по-русски, практически без акцента. Пришла пора снимать прикуп? Показывай свои два туза.
— Ты умный, но недалекий, — усмехнулся в ответ старик. — Зачем не послушался совета? Сидел бы у себя дома, в Москве, живой и здоровый, или ехал бы сейчас в Североморск. Там тоже интересно. А теперь вот придется мучиться, искать компромисс.
— Неужели компромисс возможен?
— Не знаю пока. Я только смотритель пирамид Убсунурской системы, защищаю ее от любопытных, а решают судьбы другие люди.
— Люди?
В глазах Касыгбая зажегся и погас огонек.
— Может, и не люди.
— Не те ли молодцы, что вчера ночью хотели меня ликвидировать?
— Хотели бы — ликвидировали. Ты был нужен им живой.
— Зачем?
— Они все сами скажут, потерпи немного. Скоро они будут здесь.
Северцев прикинул свои шансы выбраться из шурфа и отнять у проводника карабин, но с грустью констатировал, что не успеет. Судя по хватке Мергена, рука у него твердая, и он наверняка выстрелит раньше. Влип, что называется! Но кто же знал, что этот древний абориген окажется стражем пирамид?!
Северцев снова огляделся. Чем бы его отвлечь?..
— Что ж, давай поговорим… смотритель. Или ты не уполномочен вести переговоры?
— Ты слишком любопытен.
— Такая натура, — сокрушенно развел руками Северцев. — Но ведь я в твоей власти, разве нет? Куда сбегу? Почему бы тебе не удовлетворить мое законное любопытство?
Мерген сел на камень, продолжая держать Олега под дулом карабина, сунул в рот трубку, закурил.
— Меньше знаешь — дольше живешь.
— Я предпочитаю жить иначе. Итак, по всему миру найдены сотни пирамид, половина которых, если не больше, сидит в земле. Теперь я понимаю, что это система. Зачем вы ее создавали?
— Не мы, — качнул головой Касыгбай. — До нас.
— Хорошо, ваши предки десять тысяч лет назад.
— Еще раньше. Многие пирамиды созданы миллионы лет назад.
— Даже так? Любопытно. Однако я о другом. Зачем она вам? Для чего служит? Для раскачки глубинных процессов в ядре Земли или для успокоения?
— Ты догадливый, догадайся сам, — раздвинул губы в ироничной усмешке проводник.
Северцев прищурился. Его вдруг осенило.
— Десять тысяч лет назад случился всемирный потоп. Как говорят ученые — из-за резкой смены полюсов. Цивилизация погибла, началась новая эра. Вероятно, старая цивилизация чем-то вас не устраивала, вот вы ее и угробили. Может быть, и новая тоже не устраивает? И вы готовите еще один потоп? Или что-то пострашней? Апокалипсис? Всеобщее тектоническое светопреставление?
— Браво, Олег Николаевич! — раздался за спиной Северцева чей-то хрипловатый бас. — Вы просто гений!
Он обернулся.
К нему подходили трое мужчин в камуфляже: один — молодой, с квадратным лицом, на котором выделялись тонкие усики, и с пустыми глазами лакея, второй — лысый, широкий, мощный и третий — похожий на монгола с косыми глазками-щелочками и бронзовым лицом. Все трое держали в руках знакомые пистолеты «Форт-12», а у «монгола» в руках была еще черная сумка.
— Спасибо, Мерген, — продолжал лысый с цепкими и умными, но злыми глазами. — Можешь возвращаться.
— А он? — Касыгбай отложил карабин, не торопясь встал.
— Он останется. — Лысый нехорошо улыбнулся. — Возможно, навсегда.
Проводник молча повернулся и двинулся к палатке Северцева, возле которой стояли лошади. Сел на коня- и, все так же не оглядываясь, направился по склону возвышенности к горам. Пропал за курганами.
— Что же нам с тобой делать, орел? — присел на корточки у шурфа лысый. — Ты же нам всю обедню испортил, заставил пересмотреть планы, гоняться за тобой. Потерпел бы месяц…
— Свон! — произнес «монгол» гортанным голосом.
Лысый отмахнулся.
— Помолчи, Улар! Не надо было убивать геофизика! Ничего особо секретного он бы не нашел. А так мы всполошили спецслужбы и усугубили ситуацию. На активацию системы уйдет не меньше трех недель, а за нами уже началась охота.
— Мы успеем.
— Боюсь, ты ошибаешься. — Лысый сплюнул в шурф, изучающе разглядывая невозмутимого Северцева. — С кем еще ты поделился своими гениальными умозаключениями, мистер одиночка?
— С кем надо, — ответил Олег, глянул снизу вверх на «монгола»; впрочем, парень и в самом деле больше был похож на индейца — разрезом глаз и крупным хищным носом. — Это ты убил Колю Рощина? И Володю Машавина?
«Индеец» ответил безразличным взглядом, промолчал.
— Рощин оказался здесь в момент настройки антенны, — сказал лысый. — Мы не могли оставить его в живых. Так получилось.
— Значит, я прав? Вы действительно готовите потоп?
— Всего лишь очередной переворот земной оси. Который повлечет за собой очищение планеты от агрессивной и жестокой цивилизации.
— Так это вы уничтожили Атлантиду?
— Не мы — наши предшественники. И не только Атлантиду, но и Гиперборею — там теперь роскошный ледовитый океан, и Лемурию, и Мерио, и Славь, и Ланну, и около двух десятков других культур. Что поделаешь, человечество не желает учиться на своих ошибках, вот и приходится корректировать эволюцию. Для вашего же блага.
— Откуда вы такие добрые, ребята? — усмехнулся Северцев. — С Канопуса? С Веги? С Сириуса?
— Нет, мы местные, — покачал головой лысый, не поняв юмора. — Но, как вы верно заметили, не люди. Однако пора прощаться, Олег Николаевич. Может, все же скажете, с кем вы поделились информацией? Мы вас и не мучили бы, просто пристрелили бы и все.
— Спасибо за гуманизм, господин нелюдь. Что-то мне не хочется облегчать ваш нелегкий труд.
— Жаль, придется идти по пути допроса третьей степени. Могилу вы себе выкопали не очень глубокую, но, тем не менее, уютную. Да и недолго лежать в ней будете. Через месяц все здесь над генератором геоконтроля превратится в излучение. Надеюсь, вам будет приятно осознавать, что вы станете частицей этой энергии.
— Дайте его мне, — сделал шаг вперед молодой человек с усиками. — Он мне ногу прострелил, все расскажет.
Лысый разогнулся.
— Займись им, Кут. Прощайте, Олег Николаевич. Вы сами выбрали свою дорогу.
— Мерген возвращается, — сказал вдруг «индеец». — Что-то случилось.
Все трое посмотрели на горы.
В то же мгновение Северцев выпрыгнул из ямы и ударил парня с усиками по колену, добил на лету ребром ладони по горлу. «Индеец» обернулся, выстрелил в него, не попал. И вдруг захлопали выстрелы, «индеец» схватился за плечо, выронил пистолет, бросился бежать. Лысый оглянулся, направил свое оружие на Северцева, но выстрелить не успел.
Олег прыгнул, перехватил руку противника, вывернул — и пули прошли мимо. Лысый ударил его кулаком в затылок, выхватил нож, однако Северцев увернулся — лезвие ножа процарапало живот — и ударил противника в лицо растопыренной ладонью. Тот отлетел назад, снова бросился на Олега и вздрогнул, широко раскрывая глаза. Выронил нож, повернулся вокруг своей оси, повалился на землю лицом вниз.
Северцев увидел на его спине след пули, поднял голову. Из-за курганов вывернулся еще один всадник со снайперской винтовкой в руке. Выстрелил в «индейца». Тот упал. Мерген в это время приблизился, и Северцев не поверил глазам: это был не проводник.
— Катя?! — поразился Олег. — Какими судьбами?! Девушка, одетая в халат и шапку с меховой оторочкой, спрыгнула с коня. Издали ее действительно можно было спутать с Мерге ном.
— Простите, Олег Николаевич, что пришлось задействовать вас в операции без вашего ведома. Но обстановка требовала нестандартных решений, и мы воспользовались нечаянно дарованной ситуацией.
Она подошла к лысому, наклонилась.
— Помогите.
Вдвоем они перевернули тело на спину, Олег дотронулся пальцами до шеи лысого.
— Жив.
— Котов стрелял издалека, оберегая вас, мог и промахнуться. — Она достала брусок рации, вытащила антенну. — Седьмой, отбой прикрытию. Срочно подавайте вертолет, у нас раненые.
— Кто вы? — спросил Северцев оторопело.
Катя сняла шапку, устало провела по лицу ладонью.
— Не догадались?
— Федералы?
— Особое управление по исследованию и использованию эзотерических ресурсов. Я действительно работаю в секторе Лившица недавно, хотя переведена туда вовсе не из геофизического института. Но это детали.
— Вы знали о существовании… этих людей?
— Положение серьезное, Олег Николаевич. На Земле существует некая организация, контролирующая развитие человечества, и она давно готовит… м-м, скажем так, переворот. То есть готовится резкая смена угла наклона вращения планеты для сброса накопившейся энергии через пирамиды.
— Вы и это знаете?!
Катя улыбнулась, подошла к нему.
— У вас кровь на груди. Вы ранены?
— Пустяки, оцарапался о камни. Но у меня вопрос…
— Нам предстоит долгий разговор, Олег Николаевич. Система пирамид существует в реалиях. Только на территории нашей страны обнаружено около сотни пирамид, а по всей Земле их насчитывается около тысячи. Люди, а точнее — нелюди, которые убили Николая и хотели ликвидировать вас, уже почти настроили систему, синхронизировали и готовят к запуску. Их надо остановить. В связи чем у нас к вам есть деловое предложение. Я знаю, что вы являетесь «свободным художником», искателем приключений и не работаете на какую-либо государственную или частную контору. Не хотите поработать у нас? Приключения я вам гарантирую.
Северцев, ошеломленный не столько быстрой сменой событий, сколько открывшейся ему перспективой, услышал далекий рокот винтов, оглянулся.
Над пустыней Цугер-Элс летел вертолет.
— А если я не соглашусь, вы меня… уберете?
Катя улыбнулась, становясь юной и красивой, как фея.
— Вы согласитесь, Олег Николаевич.
Северцев улыбнулся в ответ, зная, что она права. Одиночество уже начинало ему надоедать. Да и кто на его месте отказался бы спасать мир?..