Искатель, 2002 №11

Ир-Кат хохотал так, что побагровели неровные росчерки шрамов на скулах. Ударял ладонями по грязной вонючей кошме, на которой сидел, запрокидывал голову, смахивая набежавшие слезы. Звуки его голоса плыли в прокопченном, тяжелом воздухе харчевни, вынуждая замолкнуть навязчивые варганы торговцев сыром. Наконец охотник, расправив длинным ногтем мизинца вислые усы, проговорил:

— Переведи им. Чтобы увидеть яйца грифона, они должны прийти к логову самца, а не самки. Грифоны рождают живых детенышей…

Чужаки непонимающе переглядывались, моргая круглыми светлыми глазами на неестественно бледных, по сравнению с бронзовым загаром горцев, лицах. Младший залопотал что-то, обращаясь к Ар-Куму, и полез было за пояс, но подобная медвежьей лапе ладонь второго остановила его руку.

— Ты глупец, Ир-Кат, — с трудом скрывая раздражение проговорил толмач. — Нам-то что задело до яиц или детенышей? Нам платят. Ты понимаешь? Платят…

— Ай-цог! — прищелкнул языком охотник. — Ты не кхампа, АрКум. Думаешь только о выгоде.

— Это ты не кхампа, Ир-Кат, — ощерился Ар-Кум. — Меня не изгоняли из рода и я ношу еще на щеках священные знаки!

Кончиками пальцев он благоговейно коснулся полосок татуировок на щеках.

Младший низинник снова заговорил, стряхнув недовольным жестом руку старшего. Вытащил из-за пояса кошель и вытряхнул на ячью шкуру, заменявшую стол, пять круглых мягко переливающихся камешков.

— Ты понимаешь, что это? — отбросив весь гонор, сбиваясь, зачастил Ар-Кум. — Это жемчуг… Жемчуг! Говорят, его добывают со дна моря! Мне — три, две — тебе…

— Море — выдумка, — отмахнулся Ир-Кат, но уже без былой убежденности. — Кто из людей его видел?

— А тебе его и не предлагают… А жемчуг — вот. Протяни только руку…

— Нехорошо. Предками не заповедано. Почему ты думаешь, что это не злой дух принял облик плоскоземца?

— Ай-цог! Предки много чего не заповедали. Разве сам ты не потерпел от глупости старейшин? За каждую жемчужину ты возьмешь пять, да что там пять, семь яков. Ты будешь богачом. Вернешься в род, женишься…

— Я срезал знаки рода, — судорожно выдохнул Ир-Кат, сужая и без того едва заметные щелочки глаз. Пальцы его побелели на рукоятке кхукри.

— Ну не хочешь — не возвращайся, — голос Ар-Кума стал почти умоляющим. — Согласись провести их. Ты же лучшим охотником был, да и сейчас остался…

Плоскоземцы молчали, настороженно моргая.

«Совсем как совы», — подумал Ир-Кат и кивнул.

Духи гор гневались. Кто рассердил их? Может быть, два низинника, упрямо карабкающихся к священным вершинам? Думать об этом Ир-Кату не хотелось. Особенно сейчас, под ударами ледяного ветра, бросающего в лицо сухой снег-песок. Через две сотни шагов охотник понял, что к перевалу сегодня не пробиться, и пошел своими следами обратно. Теперь стало легче. Ветер подталкивал в спину, заставлял двигаться быстрее.

Используя нож-посох как весло, Ир-Кат вспарывал мгновенно затягивающуюся шкуру снега. К перевалу не пробиться ни сегодня, ни завтра. И вообще не пробиться, пока не остановится снегопад. Он почувствовал неладное, едва за снежной круговертью проступили неясные очертания палаток, и ускорил шаг. Из неестественного покоя лагеря навстречу ему вышел Ар-Кум. Толмач прихрамывал и потирал подбитый глаз.

— Они все ушли, — проговорил он и вдруг сорвался на крик. — Они все ушли! Ушли!

Ир-Кат понял, что речь идет о носильщиках-пемба, нанятых луну назад. Это было плохо.

— Они умрут, — мрачно заметил следопыт. — Пемба — слабое племя.

— Они забрали все топливо…

— Все?

— Кроме двух кувшинов земляного масла.

— Это не против правды. Их больше, и они поступили с нами честно. Но они умрут в горах. Это плохо.

— А что будем делать мы?

— Ждать. Духи гор не оставят нас.

— Мы тоже умрем! — истерично взвизгнул Ар-Кум.

Ир-Кат ответил не сразу. Он сел у входа в палатку. Очень осторожно, прикрывая полой шубы от ветра, разжег маленькую горелку, приспособил сверху котелок со снегом.

— Кажется, ты хотел идти искать яйцо грифона?

Ар-Кум с ненавистью глянул в сторону палатки, где укрывались, пытаясь кое-как согреться, плоскоземцы. Этим двоим приходилось много хуже, чем удравшим пемба, и уж семи крат хуже, чем с детства привычным к морозам и горному воздуху кхампа. Как ни странно, особенно страдал медведеобразный телохранитель. Страшный боец, против которого ни один из великих воинов народа кхампа не выстоял бы и мгновения. Но горы свалили его, превратили в младенца. Его хозяин, несмотря на молодость и кажущуюся хлипкость, держался не в пример лучше. Пытался шутить. Рассказывал Ар-Куму о своей книге, которую напишет дома, в великом городе у моря. А пока каждый вечер грел под мышкой черную тушь и черкал мельчайшие значки на тонко выделанной телячьей коже.

— Будь проклят тот день, когда я встретил это отродье дэвов, — злобно оскалившись, Ар-Кум сплюнул на снег.

— Пей чай. — Ир-Кат бросил в закипевшую воду щепотку чайного порошка. — Умереть всегда успеем.

Следопыт пил медленно, наслаждаясь вкусом и ароматом напитка. Чая оставалось мало, но это была единственная роскошь, которую в их положении можно себе позволить. Если буран продлится еще дней пять, — на завтрак, обед и ужин у них будет только чай. Ар-Кум тоже отхлебнул из котелка.

— Иди отдыхать. Я посторожу.

— От кого? — чуть заметно усмехнулся охотник. — Ты думаешь, пемба вернутся?..

— Мало ли… — старательно пряча глаза, ответил толмач.

Ир-Кат пожал плечами и забрался в палатку. Он действительно очень устал.

Разбудил Ир-Ката сдавленный крик. Даже не крик, а скорее хрип. Медведь? Барс? Или все-таки грифон? Меховым комком охотник выкатился из-под полога, нащупывая рукоять кхукри, и вскочил на ноги.

Снегопад, хвала духам, прекратился. Стоял серый зимний рассвет. Покрышка палатки низинников трепетала. Но не от ветра. Ир-Кат подбежал, и тут ему под ноги выкатились сцепившиеся Ар-Кум и молодой плоскоземец. Ученый. Он что-то хрипел на языке, выучить который Ир-Кат не успел, и брызгал на снег алой кровью изо рта. Ар-Кум рычал, как взбесившийся дэв.

«С ума он, что ли, сошел», — подумалось Ир-Кату. Он шагнул вперед и расчетливо стукнул тяжелым навершием кхукри прямо по темени потерявшего шапку земляка. Отбросил в сторону обмякшее тело.

Заглянул в палатку плоскоземцев. Телохранитель лежал на спине, запрокинув голову и улыбаясь в потолок резаной от уха до уха раной.

«Этому уже не помочь».

Следопыт наклонился над стонущим и хрипящим ученым. Беглый осмотр показал — его тоже не спасти. Можно лишь облегчить муки ухода за край. Вдруг взгляд Ир-Ката упал на разорванный пояс низин-ника и мгновенная догадка обожгла его, заставив вздрогнуть от омерзения. Ар-Кум не сошел с ума. Все было сделано расчетливо и продуманно. Вначале убить ослабевшего от горной болезни телохранителя. А потом без помех разделаться с хозяином, слабым и беззащитным. Вот только его жизнелюбия толмач в расчет не принял.

«Нет, ты не кхампа, Ар-Кум», — уже привычно подумал Ир-Кат, пытаясь комком снега зажать глубокую рану на горле плоскоземца. Тот со свистом втягивал воздух, но сознания не утратил. Его расширившиеся глаза и предупредили Ир-Ката об опасности.

Охотник перекатился на бок, избегнув тем самым смертельного размаха кхукри своего земляка, но выронил оружие из озябших на морозе пальцев. Ар-Кум не преминул этим воспользоваться. Он снова прыгнул вперед, размахивая ножом как рубщик тростника. И опять Ир-Кату удалось увернуться от клинка, располосовавшего рукав шубы.

— Ты всегда был глупцом, Ир-Кат. — Тяжелое лезвие поднялось в третий раз.

«Но не убийцей», — подумал охотник, собираясь в тугой комок.

— Ты сдохнешь вместе с ними…

«Не раньше тебя».

Ар-Кум прыгнул, вкладывая в удар всю невесть откуда взявшуюся и зревшую на дне его мелкой душонки ненависть. Ноги Ир-Ката распрямились ему навстречу. Удар вышиб из толмача дух и отбросил его саженей на пять ниже по склону на снежный язык.

После бурана снег не успел слежаться, и тело человека сорвало его с места, привело в движение вначале ручеек, потом поток… Ар-Кум пытался выпрыгнуть на более устойчивую часть склона, но лавина захлестнула его арканом, сбила с ног, поволокла, ударяя о выступы скал. Эхо какое-то время бросало его крик от скалы к скале, а потом только рев сходящей лавины нарушал первозданную тишину гор.

Ир-Кат, не подбирая затоптанной в снег шапки, подошел к плоско-земцу. Удивительно, но он еще жил. И даже нашел в себе силы самому прижать снег к ране.

Рассвело. Тучи рассеялись, и небо сияло тем сапфирно-синим светом, какой можно видеть только после затяжной бури. Под лучами взошедшего светила снег заиграл мириадами искр так, что боль отозвалась в отвыкших от яркого света глазах.

— Тетрадь, — просипел умирающий.

Этим словом он называл пачку испачканных обрезков кож. Ир-Кат сходил в палатку и принес замотанный в полотно сверток. Протянул раненому, но плоскоземец отрицательно покачал головой.

— Нет… тебе…

Слова вырывались у него вместе с пузырями крови из растрескавшихся на морозе губ.

— На что она мне, — пожал плечами охотник.

— Снеси… Вниз… Вальон… Школа…

Озадаченный Ир-Кат по давно забытой привычке сунул в рот правый ус. Половину слов он не понял, но смысл просьбы не показался тайной за семью печатями.

Вдруг глаза раненого снова расширились, и следопыт дернулся в сторону в предчувствии новой опасности. Прямо над скальным карнизом, приютившим их палатки, парил грифон. Некрупный, с ободранным левым боком и подведенным от голода брюхом, а от этого вдвойне опасный. Хищник приглядывался, не желая лезть на рожон к слишком живой добыче.

Ир-Кат машинально сунул сверток с дорожными записями ученого за пазуху, носком сапога подтягивая поближе оброненный кхукри. Глаза уже привычно прикидывали расстояние до палатки, где остался нож-посох. Перед броском он глянул на плоскоземца. Помощь ему была уже не нужна. Смерть пришла быстро, не стерев счастливой улыбки с совсем молодого лица.

И охотник вдруг отчетливо понял, что доставит тетрадь туда, куда просил его этот одержимый. В город у моря, в существование которого по-прежнему не верил. И парящий над скалой грифон будет лишь первым и, возможно, самым легким препятствием на этом пути.

Он поднял тяжелый кхукри и, подобно многим поколениям своих предков, рассмеялся в лицо врагу.

— Иди сюда, зверь. Я, Ир-Кат-кхампа, вызываю тебя!!!

И прыгнул в сторону из-под самых когтей складывающей крылья звероптицы.