Инквизиция на выезде

Глава 1

Юлий Тюльп дернул поводья — остановил лошадь и тяжко вздохнул, глядя на покосившиеся домишки и грязную, с глубокими колеями, дорогу. Эх, тяжела и неказиста участь выездного инквизитора! Нет бы, устроиться секретарем аутодафе. Важно скрести гусиным пером по гладкому пергаменту, внимая суровым речам проповедников и судей. И думать о горячем обеде, которые уже готовят повара на храмовой кухне. Ноги в тепле и сухости — камин в зале жарит вовсю. Дров храмовники, служители Русалки, не жалеют. Каждый день не меньше десяти людей и нелюдей осуждают за ересь, забирают имущество в пользу храма. И секретарям кое-чего перепадает. То новые башмаки, а то и пара серебрушек на вино. Благо до Русалочьего поста еще целых два месяца. А вино служителям пить никто не запрещал. Про вино в Главной Книге Русалки ни словечка не сказано.

Так нет же, когда отец Сульфий, главный храмовник, выбирал «посланников истинной веры», его перст сразу указал на брата Юлия. «Ты, мол, брат, верный приверженец Русалки, к тому же владеешь мечом. Сама Русалка велела тебе отправляться в путь, дабы обращать язычников Борелии в истинную веру». Как говорится, словом и пытками!

Снарядили его быстро. Сложили в телегу кое — какое пыточное добро, нужное для скорого обращения особо упорствующих неверных, запрягли Бурку и дружными песнопениями и напутствиями проводили за ворота Моренилля. Уж как он уговаривал отца Сульфия повременить с назначением! Просил отсрочки хотя-бы до весны, до теплых деньков. Но отец Сульфий недаром прослыл суровым и непреклонным служителем веры. Выслушал Юлия и лишь распорядился выдать ему худую овчинную телогрейку — надеть поверх мантии. Даже шапку не дали. Мол, у тебя, брат Юлий, волос на голове предостаточно, греть будут.

Два дня и две ночи несчастный Юлий Тюльп трясся в телеге, добираясь до села Непролазные Грязи, чуть колеса с телеги не потерял в этих самых Грязях. И вот добрался. И никто его не встречает. Дома все заперты — крыса не проскочит. Храма и вовсе нет. В донесении, зачитанном отцом Сульфием, говорилось, что строить храм Русалке аж пять раз начинали. Да каждый раз останавливались. То бревна растащат под ночным покровом, то зима наступит, то картошку пора выкапывать. Жили в Грязях бедно. С картошки на картошку перебивались. В удачный год ягод и грибов в лесу наберут, рыбы в речушке наловят — довольны и счастливы. А уж ересь в тех Грязях царила пуще некуда.

В деревне на сорок домишек смешались все известные разумные расы Борелии. Люди соседствовали с гномами, а те после доброй драки с извечными врагами троллями вместе распивали яблочную брагу. Веры не было никакой. К тому же, в село нет-нет да приезжали чародеи и своими колдовскими обрядами еще больше сбивали наивных сельчан с пути истинного. Те верили во что угодно, кроме Русалки.

Задачу отец Сульфий поставил серьезную. Ересь изгнать со всей строгостью, чтобы в головах сельчан все прояснилось и должным образом устаканилось. При необходимости использовать особые орудия — творения изощренных умов и рук мастеровитых храмовников. Те орудия сейчас громыхали в холщовых мешках позади брата Юлия, напоминая о клятве обращаться с ними бережно и вернуть в храм согласно описи в первозданном виде.

Брат Юлий остановил Бурку и слез с телеги у крайнего дома, на вид побогаче. Стараясь обходить особо грязные лужи, добрался до окошка и постучал в ставень. Поздней осенью темнеет рано. Красное солнце уже клонилось к закату, из ближайшего леса неуклонно тянуло сумраком и страхом. Холодный ветер пробирался в широкие рукава телогрейки, щекотал озябшее тело Юлия. Инквизитор от холода стучал зубами и вовсю молился Русалке о теплой печи и плошке горячего супа.

Стоять пришлось долго, и брат Юлий уже собрался двинуть к следующему дому, как вдруг сквозь щели в ставнях показался дрожащий огонек свечи. Сердце радостно забилось, а губы зашептали благодарную молитву. Скрипнула дверь, и брат Юлий увидел девушку. С распущенными по плечам темными волосами и колдовскими зелеными глазами. Одетую по-мужски в штаны и рубашку. С горящей свечой в руке. Девушка глядела на брата Юлия насмешливо, отчего его тут же охватил стыд за свое бедственное положение. Негоже брату — храмовнику нести веру в столь жалком виде!

— Чего надобно, почтенный брат? — в голосе девушки звенела крепкая гномья сталь.

— Да хранит тебя Русалка, сестрица! Не пустишь переночевать? Я могу и в сенях, дабы не смущать твой покой.

— Чтобы смутить мой покой, нужен мужичок покрепче тебя, — усмехнулась «сестрица». — И с мечом, а не ржавой палкой, которая у тебя в ножнах.

Брат Юлий в гневе полыхнул румянцем и сделал шаг назад. Девушка вновь улыбнулась, чуть теплее:

— В такой холод даже скотину на улице не оставишь. Лошадь распряги, привяжи на конюшне, только подальше от моей Луны — слишком уж она любит брыкаться. Телегу на улице оставь. Вряд ли у тебя там что — то ценное. Не иначе, храмовые книги так громыхают?

Девушка вытянула шею, глядя, как смущенный брат Юлий распрягает Бурку.

— Орудия пыток, — проворчал он и повел лошадь на конюшню.

— Это кого же ты надумал пытать, горе-храмовник? — хохотнула девушка. — Безобидных сельчан?

Брат Юлий устраивал Бурку в темном стойле, обтирал куском холстины, задавал овса, а в его ушах все звенел язвительный хохот красавицы. От стыда и гнева хотелось провалиться сквозь землю, к демонам в преисподнюю.

Но когда после вошел в дом, то мигом раздобрел и даже прослезился. В печи весело трещали дрова, в углу ярко горела лучина, а на простом дощатом столе уже красовался чугунок с ароматным варевом. Брат Юлий потянул носом, и его губы невольно растянулись в довольной улыбке. Куриный суп.

Ел он медленно, тщательно дул на деревянную ложку, остужая суп. Кроме мяса в супе плавал картофель, морковь и незнакомые Юлию травки, жуть какие пахучие.

— Не приворотный супец-то? — спросил он девушку, проглотив очередную ложку горячего варева.

— Кого привораживать? Тебя что ли? — девушка насмешливо изогнула красивую черную бровь. — Так в селе и краше тебя парни найдутся. Или ты решил, что храмовный сан добавляет тебе в глазах женщины особой притягательности?

— Тебе моя притягательность ни к чему. У меня обет — следующие десять лет я верой и правдой буду служить одной Русалке. За это она наградит меня домом и порядочной женой.

— Желаю, чтоб эти десять лет для тебя пролетели, как один день, и твоя порядочная дождалась тебя, уважаемый брат. Как тебя звать?

— Юлий! — буркнул он. — А ты, верно, колдунья?

— Меня Эрикой зовут. Дипломированная чародейка, выпускница Капитула магии Пончевилля.

Девушка не спеша ела суп и с улыбкой поглядывала на смущенного брата Юлия. Телогрейку он снял и бросил на печь — просушиться, и теперь сидел в длинной мантии, старательно пряча грязные и мокрые полы под столом. Юлий невольно глянул на девушку в удобных штанах и тяжко вздохнул. И чего это Русалке в священную голову взбрело наряжать храмовников в мантии? Ладно бы городских — ходи себе по каменным мостовым. А на тракте в грязь и слякоть такая мантия мигом превращается в мокрую тряпку. А где прикажете ее стирать и сушить?

Разгневанный на обычаи храмовников, Юлий не сразу заметил, что девушка уже доела суп, убрала в печь котелок с остатками — на завтра, и теперь стелила ему тюфяк возле двери.

— Спать будешь здесь, — она бросила на тюфяк шерстяное одеяло. — Дверь за мной запри и до рассвета никого не впускай.

Эрика уже надела поверх рубашки куртку на меху, а на пояс прикрепила ножны с торчащей рукоятью меча.

— Лучину потуши, когда спать соберешься, — наказала она и открыла дверь. Из сеней сразу потянуло холодом.

— А ты куда? — удивился брат Юлий.

— На работу.

— Так ночь на дворе.

— У нас, чародеек, по ночам больше всего работы.

Эрика вышла и захлопнула за собой дверь. Брат Юлий услышал, как скрипнула щеколда конюшни, послышалось тихое ржание, чавканье копыт по грязи. Он бросился к окошку, пытаясь сквозь щель в ставнях разглядеть, куда поехала чародейка, но за окном уже стояла непроглядная тьма. Брат Юлий помолился Русалке, затушил лучину и улегся на соломенный тюфяк. В печи догорали дрова, было тепло и уютно. Тюльп не заметил, как его веки сомкнулись, и он погрузился в глубокий сон.

И приснилось Юлию, что он в ночном лесу, пробирается сквозь чащу сам не зная куда. Темные деревья окружают, запутывают его, ноги тонут в снегу, да еще мантия эта мешается, чтоб ей! Он продрог до костей, рук — ног не чувствует и жаждет лишь одного — согреться. Ночную темноту пронзает желтый свет луны, и в этом лунном свете Юлий видит, что меж деревьев повсюду, куда ни глянь, могильные памятники стоят. Простые столбики, выструганные то ли из сосны, то ли из ели. И много их тут, в лесу, будто весь лес усеян могилами. «Странно как, — думает Юлий, — не было ли здесь какого сражения? Откуда столько могил?»

Он забывает про холод, про сырую мантию и бредет меж памятников, осматриваясь. Здесь людские, там гномьи, а чуть поодаль тролльи камни. Кто же их всех до смерти довел? Вдруг впереди, среди деревьев Юлий видит свет. Он забывает про могилы и спешит к этому свету.

И с каждым шагом свет за деревьями становится все ярче и смотреть туда уже нет сил. Юлий прикрывает глаза рукой, но, словно завороженный, идет вперед, на свет. Будто тот притягивает его неведомой силой. Вот уже деревья расступились, и перед Юлием открывается заснеженное поле, а посреди того поля золотится пентаграмма. Внутри пентаграммы стоит демон. Не настоящий, а будто сотканный из воздуха. Черные, как угли, глаза, влекут, околдовывают. Смуглое, словно опаленное жаром преисподней, лицо пугает. Образ демона страшен, но притягателен.

Юлий быстро провел рукой возле глаз и скороговоркой прочитал молитву Русалке — заступнице. В ответ демон язвительно расхохотался:

— Неужели ты думаешь, что я испугаюсь глупой и никчемной молитвы? Только дураки могут поклоняться Русалке, надеясь на жизнь вечную. Она знает, как привлечь, заманить и пленить ваши души. И вы, словно овцы, идете за ней без оглядки.

— Чего тебе, демонское отродье? — хрипло крикнул Тюльп. — Надеешься сбить меня с пути истинного? Не желаешь, чтобы я души грешные обратил к вере праведной?

— Тебе не надоело выражаться столь высокопарно? — демон смеялся над ним, чтоб ему пусто было.

Тюльп ощутил, как в груди поднимается огненный жар негодования и злости:

— Ты вместе с приспешниками соблазняешь и отвлекаешь темный народ от веры истинной. Вынуждаешь грешить, предаваться колдовству и другим непотребствам.

— Когда ты вожделеешь прекрасную чародейку, это моя вина, брат Тюльп? А когда почтенный Сульфий украшает свои покои дорогими гобеленами, посудой золотой и серебряной, это я его вынуждаю? Открой глаза и осмотрись, где ты живешь. Вы грешите по своей природе. И каждый из вас, смертных, грешен, ибо такова ваша суть. И не перекладывай на меня вину за свои грехи. Лучше послушай, зачем я тебя призвал сюда.

Тюльп недоверчво глянул на демона. Как бы не ляпнуть чего неподходящего. Не осрамить истинную веру перед этим средоточием всех грехов.

— Моя врагиня Русалка задумала извести дочь мою и отправила за ней грозных умертвий. Помоги моей дочери разделаться с ними, и я не останусь в долгу. Исполню одно твое желание.

— Снова ложь, — выкрикнул Тюльп. Огонь в его груди полыхал сильнее прежнего. — Русалка — божественная сущность. Царица небесного свода. Все грешное и мерзкое далеко от нее, как луна и звезды от нас. Не могла она призвать умертвий. Это твои отродья. Тебе и отзывать их.

— Я не могу проникнуть в мир живых. И не в моих силах защитить дочь от умертвий. Потому и обращаюсь к тебе, брат Тюльп. Помоги моей дочери. Спаси ее, и тебе воздастся по заслугам.

— Русалка обещала мне достойную жену и сытую жизнь, если я десять лет буду верой и правдой служить ей.

— В этом все коварство этой злобной твари! — рыкнул демон. Угли — глаза полыхнули огнем. — Нет, чтоб сразу одарить, ничего не прося взамен. Десять лет службы — немалый срок.

— А чем ты лучше? Требуешь от меня сражаться с умертвиями, чтобы защитить дочь. Да я знать не знаю, кто она такая и как я могу спасти ее.

— Эрика Миллер, чародейка — моя дочь, — крикнул демон. — Девушка, которая приютила тебя. Спасла от холода и голода. Ты ей поможешь?

Тюльп недоверчиво уставился на демона. Врет он. Красавица Эрика не может быть дочерью столь мерзкой сущности. Демон будто услышал мысли брата Юлия и заговорил вкрадчиво, но твердо:

— Я не всегда был демоном. Когда-то моя жизнь проходила на земле, где я познал любовь, и печаль, и потерю. Эрика — все, что осталось в память о той моей жизни. И я не отдам ее в хищные руки коварной Русалки. Ты спасешь мою дочь? Клянись!

Тюльп вздрогнул и быстро кивнул, словно боялся — откажется, и демон тут же утащит его в преисподнюю, где будет жарить на огне до скончания времен. Юлий было открыл рот, чтобы поклясться, но тут его неудержимо потянуло назад, в темноту леса. Будто невидимая рука тащила его меж деревьев, подальше от золотого света и черноглазого демона. Тюльп в страхе зажмурился и решил, что за него взялись те самые умертвия, насланные божественной Русалкой. Как бы не оказаться меж двух огней! Пусть Небесная и демон сами разбираются…

А потом он открыл глаза и вновь зажмурился от яркого дневного света, сочившегося сквозь мутные окна. И вздохнул с облегчением. То был лишь сон. Видать, он слишком много вчера съел куриного супа. Или чародейка туда подсыпала колдовской травы?

Юлий лежал на том же соломенном тюфяке, одеяло сползло на пол. А перед ним за столом сидела Эрика и смачно обгладывала куриную ножку из супа. Зеленые глаза, усталые, слегка потухшие, насмешливо глядели на него. Коса девушки растрепалась, босые ноги зябко ежились на голом полу. Грязные сапоги девушка сбросила у порога, чтобы не испачкать пол.

— Горазд же ты спать, брат Юлий, — упрекнула она. — Скоро полдень. Возле твоей телеги уже народ собрался. Всем нужна помощь храмовника. Ты ведь не откажешь своей будущей пастве? Заодно и попытаешься обратить их в свою веру.

Спросонья голова Тюльпа соображала туго, но иронию в голосе девушки он все же уловил. Смущенный и сердитый, он поднялся, схватил телогрейку и скользнул в сени. За спиной ему послышался едкий смешок.