Константин Соловьёв Инфиз

Когда Хирано добрался до входа в парк, часы показывали половину третьего. На полчаса больше, чем полагалось. Но это еще ни о чем не говорило. Часы достались Хирано почти бесплатно, от похоронной конторы «Паттерсон и сыновья», и ход их механизма был рассчитан таким образом, чтобы за сутки уходить вперед на двадцать-тридцать минут по сравнению с установленным локальным часом. «Задумайтесь, как быстро бежит время» — девиз похоронной конторы печальным сусальным золотом был нанесен по окружности циферблата, одним только полу-готическим шрифтом настраивая на хандру и легкую печаль, отдающую миррой. Но Хирано часы все равно носил. Эта досадная особенность не затмевала их главного достоинства — они достались ему за каких-нибудь два скудо. Смешная цена для столь солидного аппарата. Не каждый в его классе мог похвастаться такими.

Добравшись до входа в парк, он с облегчением убедился в том, что, кажется, опоздал не чрезмерно. Даже сквозь густую зелень кустарника он разглядел Кириака, Лину и толстого Сато, сидящих на одной из боковых скамеек. Судя по тому, что в ажурной урне уже лежало несколько бумажек от мороженого, ждали его давно.

— Привет, ребята! — Хирано нарочито весело помахал им рукой, — А вот и я!

— Привет, Хиро, — отозвалась Лина, — А ты опять опоздал.

— Он всегда опаздывает, — проворчал Кириак, отрывая от скамейки свою тощую задницу в обвисших джинсах, — Он же время смотрит по «Паттерсону». С ними даже на свои похороны не успеть.

— Хорошие часы, — сдержанно сказал Хирано, радуясь, что покраснел от быстрой ходьбы и теперь не в силах покраснеть еще сильнее, — Просто надо не забывать подводить время от времени.

— Ну-ну. Они тебе реквием в полночь не читают, часом?

Хирано, заготовивший уже резкую отповедь, сумел сдержать обидные слова, сообразив, что Кириак вовсе не собирается его обидеть, просто устал от долгого ожидания. Кириак всегда нервничал, когда приходилось долго и бесцельно ждать — такая уж натура. В противоположность ему, Сато улыбался, улыбка на его пухлом лице напоминала писаный яркими красками логотип какой-нибудь сети ресторанов быстрого питания, такой же позитивный и лучащийся счастьем.

Полное имя Сато звучало как «Сельскохозяйственные аграрные товары Остермаха» — и одного только этого хватило бы, чтоб сделать любого человека на его месте мнительным и нелюдимым меланхоликом. Но только не Сато. Запас жизненной бодрости в нем был неиссякаем и, глядя, как суетливо этот толстячок подпрыгивает и переминается с ноги на ногу, торопясь вставить слово, Хирано подумал, что когда-нибудь тот наверняка станет лицом какой-нибудь известной торговой марки. Но, конечно, не имеющей отношения к сельскому хозяйству. Скорее всего — энергетические батончики «Квики-Квик» или химические аккумуляторы «Аргус».

— Привет, Хиро! — радостно крикнул Сато, размахивая рукой, — А мы тебя уже почти полчаса ждем! Договаривались же после уроков. Мы уже скучать стали. Кстати, а вы знаете, что в овсяных хлопьях «Мангус и Мангус» на тридцать процентов больше углеводов, чем во всех прочих?

Этот инфиз был до того поспешен и по-детски безграмотен, что Хирано и Кириак даже переглянулись, забыв про проскочившую было между ними колючую искру. Сато всегда был дилетантом в инфизе, и всякий раз лишь подтверждал это. С другой стороны, ему было лишь пятнадцать и право заключать контракты с корпорациями он получил четыре месяца назад. Достаточно небольшой срок, чтоб успеть отточить технику инфиза — настоящего правильного инфиза, который можно, небрежно улыбаясь, запустить мимоходом, как и полагается мастеру. Хиро и Кириаку должно было исполниться шестнадцать через пару месяцев и они считали себя достаточно подкованным в этом вопросе. По крайней мере, достаточно, чтоб не заключать контракта с «Мангусом и Мангусом». Пусть они платят по три скудо в день, это того не стоит, потом насмешек не оберешься. На тридцать процентов больше углеводов!.. Нет, человек с головой на плечах никогда не возьмется за овсяные хлопья. На худой конец можно сговориться с производителем шоколадной пасты «Чокси» — платят они мало, но хотя бы не требуют этих идиотских слоганов.

У самого Хирано было два контракта — с крекерами «Конго» и дезодорантом «Южное море», и втайне он ими гордился. Конечно, «Конго» готово заключить контракт с любым, лишь бы ему исполнилось пятнадцать, даже на лицо могут не посмотреть. Но быть инфиз-партнером «Южного моря» считалось достаточно престижно, по крайней мере, в их школе. «Южное море» сотрудничало с капитанами футбольных команд, бегунами, классными старостами и велосипедистами. И мысль о том, что его скуластое монголоидное лицо с нелепо оттопыренными ушами и острым подбородком, могло показаться представителям «Южного моря» симпатичным и заслуживающим внимания, грела душу.

Конечно, были и другие варианты. Хирано потратил две недели, выбирая оптимальные для себя и избегая соблазнов, об опасности которых его предупреждала интуиция. Например, он едва не заключил контракт с производителем контрацептивных средств «КондоМаксимум». Когда тебе только-только стукнуло пятнадцать, на некоторые вещи смотришь иначе. Особенно если нет никакого опыта в инфизе. Один парень из смежного класса по имени Гильермо, заключил контракт с «КондоМаксимум» и с тех пор стал самым несчастным человеком в школе. Контракт оказался трехлетним, но судя по потухшему взгляду Гильермо, через три года от него останется разве что человекоподобная мумия. Дважды в день он вынужден был рассказывать своим собеседникам про «особые ребристые» и «милую землянику». Так ли он представлял себе очарование запретного плода, когда изучал ровные параграфы контракта?.. Сперва каждое его выступление оборачивалось спектаклем — вокруг него собирались хихикающие старшеклассники и сгорающему от стыда Гильермо приходилось бормотать свои инфиз-речевки, заикаясь и проглатывая слова. Через полгода это развлечение всем надоело — и Гильермо на переменах слонялся тенью по школьному саду, подбираясь к тем, кто вовремя не успел его заметить и сбежать. Но стоило ему лишь открыть рот, чтобы с монотонностью торгового автомата объявить о новой цене на «запретную свежесть», слушатели бежали от него, как от огня. Нет, Хирано очень серьезно относился к своим контрактам.

— Никогда не выпаливай так сразу, — поучал тем временем смущенного Сато Кириак, — На тридцать процентов больше углеводов!.. Подумать только! Ты что, на Марсе живешь? Ты знаешь, что вот это такое, а, сельскохозяйственный ты наш? Вот это, у тебя под кожей, на шее?

— Миниатюрные беспроводные микрофоны, — пробормотал сконфуженный Сато.

— И что же они делают?

— Передают мой голос…

— Правильно, — сказал Кириак с интонацией учителя, безмерно уставшего, но получившего от ученика нужный ответ, — Они транслируют твой голос в базу твоего инфиз-партнера. Где стоят большие мощные компьютеры. Да, даже больше и мощнее тех, которые только завтра можно будет купить на втором этаже торгового центра «Титан» с двадцатипроцентной скидкой. При произнесении кодовых словосочетаний из твоих инфиз-речевок они активизируются и записывают твой голос. А потом специалисты по маркетингу оценивают качество твоей инфиз-услуги. Понял? То есть смотрят, насколько подходили твои слова под контекст беседы, с какой интонацией были произнесены, какая реакция собеседников последовала. Никому не нужен инфиз, который ты обрушиваешь собеседнику на голову без предупреждения. Здравствуйте, я Сато, кушайте полезные и вкусные хлопья «Мангус и Мангус!»… Нет. Инфиз должен быть уместен в разговоре, въезжаешь? Если будешь барабанить его так, тебе по контракту урежут выплаты. И с тобой не захочет никто связываться из серьезных компаний.

— Хватит его допекать, Кири! — вдруг сказала Лина, — Можно подумать, сами уже взрослые. Слушать тошно. Мы гулять собрались, помните? Так что пошли, пока погода не испортилась.

Хирано взглянул на Лину. Она всегда выглядела хорошенькой, но сегодня ее лицо словно инфизило «Цветы Пальмиры», до того гармонировало со свежераспустившейся туберозой на парковых клумбах. Оно выглядело мягким и таким же беззащитным. Хирано даже показалось, что если подойти поближе, можно ощутить исходящий от него, легкий и едва уловимый, цветочный аромат. Но проверять этого он, конечно, не стал. Хватит и того, что он набрался смелости пригласить Лину в парк погулять после уроков. То, что она согласилась, до сих пор казалось ему странной ошибкой судьбы.

У Лины не было ни единого известного одноклассникам инфиз-контракта. Это интриговало. Никто и никогда не слышал, чтоб она хвалила сахарные шарики «Мавка» или тональный крем «Вижио Люкс», равно как делилась впечатлениями об автодроме «Крэш» или аква-центре «Посейдон Плюс». Правда, однажды на перемене она, словно забывшись, сказала, что запах дикой вишни в горах похож на медовый, только более терпкий и густой, и от этого запаха особенным образом кружится голова. Если это был инфиз, то весьма непонятный. Кириак считал, что Лина имела в виду парфюмерную линию «Гортензия», а Хирано — гель для душа «Вииз» с экстрактом меда.

— Пошли гулять, — покорно сказал Сато, — Только куда?

— В парк развлечений «Инферно»?

— Хорошо бы, — Хирано мечтательно прищурился, — Но там один только вход — десять скудо. Это вам не детские качели. Что, у кого-то большие деньги завелись?

— Если бы, — вздохнул Кириак.

— А там здорово… — протянул толстяк Сато и, как бы сам себе, пробормотал, — Ребята из класса говорили, там могут инфиз-тату поставить. Одно тату — и катайся весь день. Ох и накататься можно за целый день… Хоть вообще не слезай. И тату маленькое совсем, с монету размером.

Кириак презрительно фыркнул. Даже Лина улыбнулась.

— Совсем дурак? Только полный остолоп себе инфиз-тату ставит. Его же потом ничем не сведешь, всю жизнь так и будешь ходить, как дурак, с логотипом «Инферно» на лбу.

— И вовсе не на лбу! — заартачился Сато, — Его куда угодно ставить можно. Под мышку или еще куда…

— Ну и ставь хоть сорок штук. Нет, порядочные люди с инфиз-тату не связываются. Это совсем уже… деградация, — судя по тому, как небрежно Кириак ввернул это слово, выучил он его только недавно, — Разумный человек выбирает солидные корпорации, которые платят ему по сотне скудо в день, а не позволяет уродовать свое тело.

Во взгляде Лины, устремленном на Кириака, мелькнуло что-то вроде раздражения. И хоть Хирано не понял, к чему именно оно относилось, он счел нужным одернуть зарвавшегося Кириака:

— Ну, ты уж совсем завернул, Кири. Деградация… Настоящая деградация — это инфиз-похороны. Видел?

— Нет, — сказал Кириак, — Стану я еще смотреть такую дрянь.

— А кто специально станет? Я вот видел один раз. В нашем доме старик умер. Совсем уже немощный был, как скелет. И бедный. Так его похоронили в черном лакированном гробу на приличном кладбище. Весь дом посмотреть собрался. В гроб ему положили пачку сладких сухариков «Кранч», согласно его завещанию, потому что только они поддерживали его вкус к жизни последние двадцать лет.

— Ну, ты! — Кириак толкнул Хирано кулаком в плечо, — Хватит тут… Еще эту дрянь слушать.

— Именно так ее и слушают. Я тебе рассказал, причем не нарочно, а к случаю, ты еще кому-то… Думаешь, черный лакированный гроб бесплатно полагается? Держи карман шире. И вообще, если кому-то и стесняться, так это Сато.

Сато покраснел, как умеют краснеть все толстяки — с закатным багрянцем, плывущим по щекам. И Хирано вдруг стало стыдно. Он вспомнил, что родители Сато прежде были преуспевающими биржевыми агентами, но после кризиса сорок шестого года потеряли все свое состояние, очутившись в дырявом бараке вместо кабинета из красного дерева, с порциями белкового концентрата «Грэйт Мэрси», которые бесплатно раздавались беднякам по социальной программе помощи нуждающимся. Мать Сато тогда была беременна им. Они с его отцом были биржевыми агентами, а значит, умели думать наперед. И они подарили Сато жизнь и образование, заключив особенный инфиз-контракт с «Сельскохозяйственным аграрными товарами Остермаха» — каковое название было вписано в метрику о рождении. С тех пор Сато стал ходячей рекламой — без права сменить имя в течение всей жизни. Кто-то на его месте не выдержал бы подобного — и съел бы полбанки крысиного яда «Уайлд Бист», переселившись в лучший мир и оставив в этом могильную плиту, больше напоминавшую скромную рекламную вывеску. Но некоторые толстяки обладают умением идти по жизни, не глядя себе под ноги.

— Можно в кино пойти, — немного мечтательно сказала Лина, когда неловкая пауза наконец закончилась.

Они шли по аллее парка, усыпанной желтыми и белыми цветами, разглядывая бесчисленные павильоны, ларьки, магазинчики и кофейни. Парк предоставлял отдыхающим развлечение на любой вкус, был здесь и кинотеатр — большая темно-синяя будка. Хирано взглянул на афишу и поморщился. На этой неделе давали «Гнев золотого дракона», который он уже видел. Фильм был хороший, но второй раз смотреть его не хотелось.

— Ерунда, — сказал он вслух, — Фильм для детей. Кибернетический дракон крадет из музея последнюю уцелевшую в мире пачку чипсов «Саратогосские особые с перцем». Ну и оказывается, что в их идеальном составе есть абсолютно все витамины и минеральные вещества, необходимые человеку, поэтому на их основе можно создать планетарную машину-уничтожитель, поэтому частный детектив…

— А кто победил-то? — поинтересовался Кириак без энтузиазма.

— Детектив. У него был пистолет «Штайр Кольт», в котором на два патрона больше, чем в обычном револьвере…

— Понял. К черту их.

— К черту.

— Я недавно видела фильм, — сказала вдруг Лина, — Только не в кинотеатре. Старый совсем, на диске. Нашла у родителей. Про одного датского принца, который жил в древности…

— Что значит «датский»? — спросил Сато.

— Наверно, толстый, как ты, — буркнул Кириак, — Что, не помнишь «Датские колбаски Хоникера»? Большие такие.

— Дания — это часть бывшей Европы, — сказала Лина и, хоть ее голос по громкости уступал и Сато и Кириаку, они вдруг замолчали, точно пристыженные, — В общем, у этого принца умер отец, король датский. Его отравил любовник матери, когда тот спал. Призрак мертвого отца приходит к принцу и завещает ему отомстить убийце… А потом любовник его матери угощает их отравленным вином, и его мать погибает сразу, а он потом, но перед этим успев заколоть убийцу своего отца…

— Примитив, — Кириак даже не пытался скрыть презрение, — Кто там инфиз-спонсор? Противопохмельные таблетки «Алко-Зель»? Хотя, может и «Вдова Клико». У них слоган — «Настоящее вино производим только мы». По контексту подходит.

— Скорее, спиритический центр «Мадам Бьянка», — не согласился Хирано.

— Не было там никакого спонсора, — резко сказала Лина, — Тогда таких вещей не существовало.

— Как это — не было? А как они фильм тогда снимали? На какие деньги? Им скудо что, с неба падали?

— Тогда все было иначе, Хиро. Не такое, как сейчас. Ну или очень не похожее. Помните уроки истории у мисс Марты?

— У Тощей Коровы? — рассмеялся Кириак.

Мисс Марта, которая вела у них историю в прошлом году, никогда не отличалась сообразительностью, несмотря на свой возраст. Иначе она, конечно, не стала бы заключать необдуманный инфиз-контракт с сетью вегетерианских ресторанов «Гоувин». И если мини-лекции о пользе натуральной пищи еще были уместны, естественно и незаметно вписываясь в те монотонные сорокаминутные речи, которые она бормотала без всякого выражения в классе, другие условия оказались менее безобидны. Должно быть, она невнимательно читала инфиз-контракт и не заметила пункта, вставленного туда шустрыми маркетологами из «Гоувина». Этот пункт обязывал ее вести вегетарианский образ жизни на протяжении всего срока договора. Через год мисс Марта уже была невероятно худой, бледной и еще более меланхоличной, так что прозвище Тощая Корова, в сочетании с ее неприятным тягучим голосом уставшего жвачного животного, пришлось как нельзя впору.

— Да, у нее. История двадцать первого века, Большая реформация и Рекламный кризис пятьдесят пятого года. Ну, помните?

Хирано неинтересно было слушать про историю, он отвлекся на телевизор, работающий в прохладной и душной глубине какого-то ресторана. На большом плазменном экране полыхали желтые разрывы, обрамленные струящейся серой кисеей — судя по всему, армия обрабатывала укрывшихся в Кордильерах мятежников тяжелыми термобарическими бомбами. Потом разрывы исчезли, вместо них появился человек в военной форме, хорошо выбритый, со вспотевшим лицом.

— Ситуация остается сложная, — быстро говорил он в невидимую камеру, то и дело испуганно кося глазом куда-то вдаль, — Хорошо организованные силы… Упорное сопротивление… По неподтвержденным данным… составили около… Но уже можно сказать, что операция увенчалась успехом, который осталось лишь закрепить. Спасибо нашим ребятам, которые самоотверженно выжигали эту заразу, ну и, конечно, нашему новому оружию — крупнокалиберным гаубицам «Смерч-2М» и новым ударным вертолетам «Пиранья». Мы очень довольны ими. Кстати, насколько я знаю, в ближайший месяц производитель собирается презентовать новую двухместную модификацию «Пираньи», оснащенную для боя в плохих метео-условиях и…

Оказывается, пока он отвлекся, Лина что-то рассказывала — и Хирано не сразу сообразил, о чем это она. Пришлось сделать вид, что он внимательно прислушивается.

— … все это называлось рекламой. Навязчивая информация, которой был захламлен каждый город и от которой нельзя было продохнуть. Уродливые афиши, транспаранты, объявления, щиты… Везде была реклама. По телевизору и в интернете тоже. Куда бы человек не пошел, его разум без его согласия буквально заваливался излишней информацией, зачастую отвратительно поданной. Домов не было видно за рекламными вывесками, и даже на своей одежде люди носили рекламные знаки.

Кириан присвистнул. Даже он не мог представить, кто в трезвом рассудке станет добровольно и бесплатно распространять на себе чью-то информацию. Инфиз-тату — другое дело, ты его ставишь на всю жизнь, но при этом и получаешь сполна, ведь корпорация фактически пожизненно арендует кусок площади твоего тела.

— Паршивое же было время.

— Люди задыхались от рекламы, — продолжала Лина, точно и не слыша его, — Это было как огромное море, которое готово было поглотить цивилизацию. Реклама сыпалась в почтовые ящики, гремела по радио, постоянно пугала, сбивала с толку, откровенно лгала или обещала. Люди начали терять разум в этой бездне лживой информации, которой не могли ничего противопоставить.

«Дословно она, что ли, лекцию заучила?» — с досадой подумал Хирано, разглядывая ее аккуратное розовое ухо, похожее на внутренности причудливого коралла. Ему нестерпимо хотелось оказаться поближе к Лине, положить ладонь на упругое плечо, уткнуться носом в ее густые каштановые волосы. И просто постоять так, забыв обо всем. Но Лина, кажется, его не замечала — вся ушла в рассказ.

— Десятки миллионов человек разорились, поверив рекламе. И сотни миллионов погубили свое здоровье, питаясь тем, чем советовала питаться реклама, или используя рекламируемые лекарства. Фактически, реклама стала мифологией двадцать первого века. А для некоторых — и религией.

— Церковники мало платят, — сказал Сато, задыхаясь от быстрой ходьбы, — И у них пожизненный инфиз-контракт. Пусть других дураков ищут…

— Религии потеряли свою нишу — постоянная научно-техническая революция избавила богов от их могущества, объяснив все процессы, которые происходят в атомах и клетках. Боги больше ничего не могли обещать, ни вечной жизни, ни счастья, ни справедливости. А реклама могла. Она постоянно обещала, а людям свойственно тянуться к тому, кто обещает, пусть даже раз за разом оказывается, что обещания эти пусты и никчемны. Когда-то люди верили в Иисуса, Магомета и этого… Хаббарда. Потом они стали верить в то, что пирожные «Тикко» содержат лишь двенадцать калорий, а йогурт «Ниссимо» полезен для микрофлоры желудка. Понимаете? Реклама заставила их поверить в это, а вера — понятие, которое нельзя выразить в числовых показателях, оттого любая вера категорична по своей сути и одинакова. Раньше люди верили в жизнь после смерти, потом они стали верить в надежную автомобильную страховку. Вот в чем дело.

— Мрак, — кивнул Хирано, хоть ничего и не понял. Ему просто хотелось подольше идти рядом с Линой, ощущая близость ее теплого плеча, и подольше слушать этот убаюкивающий голос, скользящий в воздухе невесомой летней паутинкой. «Паттерсон и сыновья», траурным черно-золотым браслетом висящие у него на запястье, показывали, что прошел уже час. Не иначе, опять вперед убежали…

— А потом был большой рекламный кризис, когда многие люди сошли с ума или погибли. Полное перенасыщение вплоть до утраты связи с реальностью. И стало понятно, что дальше так продолжаться не может. Экстренным декретом Объединенной Евразии реклама была запрещена. Полностью, в любом ее проявлении. Любые уличные листовки, телевизионные ролики, интернет-баннеры, газетные объявления, рекламные каталоги и прочее. Никакой больше рекламы. Никто не имеет права вторгаться в информационную среду общества для личной выгоды. Все рекламные агентства закрылись.

— И появился инфиз, — сказал Сато, страшно гордый собой, — Правда, Лин?

— Да. Инфиз — информационное извещение. Реклама оказалась под запретом, но нельзя же запретить людям обмениваться личной информацией — это противоречит основным человеческим правам и свободам. Инфиз быстро стал популярен. В нем нет лживых актеров, нанимаемых рекламными агентствами, чтобы обманывать простых людей, он не отбирает себе газетные полосы и часы телевещания. Он есть, но он стал частью информационного фона, не пытаясь более подмять его под себя.

— Ты говоришь точь-в-точь как Худая Корова, — заметил Кириак.

— Это и есть ее лекция, почти дословно. У меня хорошая память…

— Один старшеклассник из Нью-Дели заключил инфиз-контракт с кондитерской фабрикой «Свит Найтс», — затараторил Сато, дождавшись паузы, — И он обязан был съедать по двадцать шоколадных пирожных в день…

— Старая сказка, — оборвал его Хирано, — Через неделю он их видеть не мог, а потом просто не смог в себя впихнуть — и кондитерская фабрика отобрала у него дом за неустойку. Только это было в Вене.

— Кстати, перекусить было бы неплохо, — сказал Кириак.

— Можно купить крекеры «Конго», — ответил ему Хирано безразличным тоном, — Конечно, это не лучшее, что я ел, но они довольно питательны и, кроме того, в них есть кусочки жареного лука.

Кириак украдкой показал ему большой палец, мол, неплохо синфизил. Хирано подмигнул в ответ.

Если хочешь зарабатывать в старших классах хотя бы десять скудо в день, надо внимательно относиться к своим инфиз-контрактам. Хирано всегда был внимателен и сосредоточен. Может, поэтому Лина и согласилась на его предложение погулять в парке. Он должен был четырежды в день упоминать про крекеры «Конго» и трижды — про дезодорант «Южное море». Где-то, может, на другом конце планеты, невидимые люди слушают его голос и оценивают, насколько проникновенно и искренне он говорит. Где-то щелкают невидимые счеты, начисляющие ему скудо. Семь инфиз-объявлений в день — мелочевка, но совсем неплохо для того, кто начал неполный год назад. У взрослых ставка куда выше. Иногда бывает под сотню инфизов. А какие-нибудь богачи могут в день пускать до полутысячи инфизов. Тут не просто личные качества нужны, а настоящий талант. Ведь каждый инфиз должен быть не просто брошен, небрежно, как камень в лужу, а аккуратнейшим образом вплетен в нить беседы, он должен стать частью того самого информационного фона, о котором говорила Лина.

Он вдруг вспомнил своего старшего брата, который умер, когда Хирано было пять лет. Точнее, вспомнил даже не самого брата, а сочетание запахов в больничной палате, где он его навещал. Острые запахи пота и мочи настолько слились с пронзительными больничными ароматами, что уже не существовали по раздельности. Словно тощий, как скелет, человек, лежащий на койке, потел чистыми химикалиями.

У брата было много инфиз-обязательств. И он до последней минуты пытался их выполнять. Ему нужны были деньги на операции, следовавшие одна за другой, и лекарства. Он лежал в дешевой одиночной палате, Хирано с родителями навещал его не чаще раза в неделю, все остальное время он почти не видел людей, не считая деловитых медсестер с капельницами, которые были плохими слушателями. Поэтому весь инфиз-шквал доставался Хирано.

— Помни, что котлеты «Скоттиш-Биф» сделаны из натуральной говядины, они нужны растущему организму… — шептал брат, из-под восковых век которого в лицо Хирано смотрели мертвые влажные глаза, — А если в твоем компьютере завелся вирус, доверяй это специалистам, обращайся только к «Профессору Спайдеру». Кожаная обувь любит заботу, поэтому для нее нет ничего лучше крема «Соломондэр». Он предохранит ее от влаги и царапин…

Ничего больше брат сказать не успевал, его трепещущий голос извергал на их головы очередную порцию инфиза — и бессильно обрывался, закончив. Его предсмертными словами были рекомендации использовать для автомобиля только антифриз «Рэдикал».

— Что?.. — встрепенулся Хирано.

Оказалось, Кириак трясет его за плечо.

— Замечтался, Хиро? Я говорю, пора нам с Сато. Уходим. Твой «Паттерсон» что, опять не в форме? Вечер уж скоро. Ты с нами?

Хирано взглянул на Лину.

— Я еще немножко погуляю, — сказала она тихо.

— Я тогда тоже пройдусь, — сказал он, храбрясь, — Идите без меня, ребята.

— Ну… пойдем, что ли, — Кириак как-то нерешительно повернулся, — Кстати, чисто между нами, брюки «Джентльменс Виш» — просто супер-класс. Купил и с тех пор доволен. Очень рекомендую.

— Буду иметь в виду.

— И попробуй хлопья «Мангус и Мангус!» — забормотал Сато, не глядя на них, — Ведь они вкусны, а кроме того, в них на тридцать процентов…


Дальше они с Линой шли вдвоем. Парк пустел, павильоны и рестораны закрывались, гремя пустой посудой и лязгая ставнями. В воздухе плыл запах заката, хотя никакого особенного запаха у заката не может быть. Хирано хотелось вечно смотреть на то, как теплые алые мазки ложатся на волосы Лины, порождая удивительный, не виденный им прежде, оттенок.

— Грустно это, — сказала вдруг она.

— Что? А. Кириак? Да не обращай внимания. Он этими своими брюками уже достал всех. Ты еще не видела, как он средство от засоров в водопроводных трубах хвалил, слушать невозможно…

— Я не об этом, — она покачала головой, — Что-то другое. Сама пыталась понять, пока рассказывала вам про рекламу. Понимаю, что все правильно, что мы — то есть, наши предки — победили, но в то же время остается что-то… — она показала пальцами нечто размером с ноготь, — что замечаешь мимоходом. Как будто где-то нас обманули. И непонятно, кто. Просто я чувствую себя обманутой. Я целыми днями слушаю про печенье, новые электронные печи, офисную мебель, домашние кинотеатры и фотоаппараты. Мне все чаще не о чем говорить с людьми, которые меня окружают. Одноклассницы шепчутся не о парнях или макияже, а о котятах со скидкой, универсальных пылесосах и персидских коврах. Когда я хочу с кем-то поболтать, мне приходится полтора часа слушать про отличный кафель для ванной ультрамаринового цвета и искусственные цветы, неотличимые от натуральных. Когда мать укладывает меня спать, она рассказывает о новых расческах с анатомической рукоятью и модных онлайн-психологах. Вслушайся как-нибудь в обычный разговор на улице. И ты заметишь, что никакой это не разговор, а обмен каталогами товаров и услуг. Это отвратительно.

«Ни черта ты не понимаешь в жизни, — думал Хирано, не вслушиваясь в поток ее слов и ощущая нахлынувшее уныние, — Тебе легко, ни одного инфиз-контракта, наверно. Родители кормят, легко думать, кто о чем болтает. А попробовала бы сама… Думаешь, сахар? У меня — каких-то семь инфиз-объявлений, и то приходится выкручиваться, придумывая, как и ловко вставить чтоб заработать пару кровных скудо. Сегодня день неплохо пошел, четыре раза удачно в школе инфизнул, один раз здесь… Ну, дома еще раз „Конго“ маме предложу… Куда бы это проклятое „Южное море“ всунуть?..»

— …когда-то фабрики, на которых это производилось, обслуживались людьми, ты знал об этом, Хиро? Миллионы людей работали за станками или еще где. Это было до введения Единого Автоматического Производства, когда любая продукция стала производиться абсолютно без помощи человека. В какой-то момент мы стали просто бесполезны. Из созидательного организма человек стал распределителем и потребителем. Машины чистят наш воздух, машины воюют, машины производят все эти брюки и крекеры, машины управляют другими машинами. Человека освободили от работы, но что у него осталось?

— Искусство, — сымпровизировал Хирано, надеясь, что это окажется верным ключом. Девчонки любят искусство — всякие там картины и сонаты. Они с Линой остановились полюбоваться закатом у обрыва, и он почти прикоснулся грудью к ее плечу, — Человек может творить, например. Это тоже работа.

— Это не искусство, — вздохнула Лина, — Я была недавно в парижской картинной галерее, где выставлены всемирные шедевры, стоящие сотни миллионов скудо. Натюрморт «Банка шпрот „Рижские в масле“» и пейзаж абстракциониста «Холодильник „ФриФреш“ на рассветном лугу».

— Музыка? — предположил Хирано уже менее уверенно.

Лина рассмеялась, но смех этот был колючим и ничуть не приятным — как шипучка «Аква Фил» с повышенным содержанием углекислого газа.


— С детства ее ненавижу. Они давно добрались до музыки, Хиро… То есть, не они, а мы. Я даже не могу слушать радио. Рок-баллада «Череп и бутылка рома „Боккурди“» или джазовая импровизация «Если бы у меня была жена, она покупала бы мебель в торговом доме „Китчен-Энжел“…» Это же нелепо! Что? Литература? Даже ее переиначили на свой лад. Герои Мопассана пьют исключительно кофе «Черный герцог», а бреются только лезвиями «Уральского завода „Нептун“».

— Так в чем дело? — спросил он нетерпеливо. Не о таких вещах хочется разговаривать, когда гуляешь с девушкой вечером в парке.

— Это все не то, — отозвалась Лина едва слышно, — Когда-то мы были другими, Хиро. Мы учились, воевали, создавали, ошибались, страдали, строили, чинили… А потом у нас забрали все. Единственная наша работа — играть роль тумб, на которые вешают объявления. Мир не пытается больше что-то произвести, он пытается уговорить других это купить. Последний виток эволюции. Общество полного потребления. Иногда мне кажется, что людей и вовсе сняли с производства, как устаревшую модель швейной машинки или велосипедного тренажера. Остались только бездушные рекламные автоматы, тараторящие друг с другом. Какой-то гигантский зал торгового центра, из которого когда-то давно ушли люди… Иногда мне настолько страшно, что хочется купить самое новейшее патентованное бомбоубежище, спрятаться там, и просидеть сто лет. Лишь бы не…

Хирано не сразу понял, что Лина плачет. Ошарашенный, сбитый с толку, перепуганный, он стоял возле нее, ощущая свою полную беспомощность, и не смел даже положить руку на вздрагивающие плечи. Но она сама прижалась к нему, точно ища в нем новейшее патентованное убежище, прижалась твердыми коленями, мягкой щекой и приятной округлостью груди, согрев прерывистым дыханием его ключицу.

— Хиро… — прошептала она, глядя на него с каким-то отчаяньем, от которого ему стало жарко и холодно одновременно, — Пожалуйста… Скажи мне, что я ошибаюсь. Что я просто пугаю себя. Что на самом деле все не настолько паршиво, как мне кажется…

Он взглянул в ее глаза, ждущие ответа, и попытался найти нужные слова. Слов было много, но они путались и мешались, как скрипящие ржавые цепи, отказываясь вылазить наружу. Хирано набрал побольше воздуха в грудь. Где-то внутри него был спрятан ответ, он чувствовал его. Оставалось только извлечь, поборов сопротивление окостеневшего языка. Сердце прыгало в груди тяжелым горячим комом.

— Слушай… Я… Знаешь, у меня когда-то тоже были такие мысли… Ну, грустные что ли… Просто не сразу понимаешь, что дело не в том, что вокруг. А в самом себе. Это сложно понять. Знаешь… В общем, я купил дезодорант «Южное море» и ощутил, как внезапно все переменилось к лучшему… Окружающие перестали сторониться меня, и вообще…

Лина оттолкнула его, яростно, одним животным движением, повернулась и побежала по аллее парка. Он видел ее удаляющуюся спину и шлейф волос. Наверно, ему надо было догнать ее и сказать что-то еще. Что-то, что так и не было вытащено из недр его тела, ставшего вдруг таким большим и неуклюжим. Но Хирано понял, что это бесполезно. Есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать. Он вдруг почувствовал обиду — на эту нелепую глупую девчонку, на которую он потратил столько времени. На ее глупейшие фантазии и лепет.

— Ну и беги, — сказал он зло вслед маленькой фигурке, которая все уменьшалась в размерах, превращаясь в угловатую темную точку, вплавленную в багрянец закатного света, — Кстати, хороший дезодорант. Уже два месяца пользуюсь, и доволен…

Загрузка...