Глава III ВСПЫШКА ВРАЖДЕБНОСТИ И КАТАСТРОФА 1802 г.
Несмотря на то, что тлинкиты имели богатый опыт общения с европейцами, присутствие русских на их землях казалось им чем дальше, тем всё более и более обременительным. Отношения между поселенцами и аборигенами всё более обострялись, что привело, в конечном итоге, к затяжной кровавой войне. Однако, такой результат отнюдь не был всего лишь нелепой случайностью или же последствием происков коварных иностранцев, как не были эти события порождены и единственно природной кровожадностью "свирепых колошей". На тропу войны тлинкитские куаны вывели иные, более глубокие причины.
У русских и англо-американских торговцев была в здешних водах одна цель, один главный источник прибыли – пушнина, мех морских бобров (каланов). Но средства достижения этой цели были различны. Русские сами добывали драгоценные меха, посылая за ними партии подневольных Алеутов и основывая в районах промысла постоянные укреплённые заселения. Скупка шкур у индейцев играла второстепенную роль. Прямо противоположно поступали, в силу специфики своего положения, британские и американские (бостонские) торговцы. Они периодически приходили на своих кораблях к берегам страны тлинкитов, вели активную торговлю, закупали пушнину и уходили, оставив индейцам взамен ткани, оружие, боеприпасы, спиртное. Практически ничего из этих, столь ценимых индейцами, товаров РАК не могла предложить тлинкитам. Действующий среди русских запрет на торговлю огнестрельным оружием толкал тлинкитов к ещё более тесным связям с бостонцами. Для этой торговли, объём которой постоянно возрастал, индейцам требовалось всё больше и больше мехов. Однако Компания всей своей деятельностью мешала тлинкитам торговать с европейцами. Активный хищнический промысел калана, который вели компанейские партии, был причиной оскудения природных богатств края, лишал индейцев их основного товара в сношениях с англо-американцами. Ф. А. Кашеваров вспоминал позднее, "что в те годы [1799-1802гг.] Главная партия никогда не убивала [бобров] сотнями, а всегда тысячами." Он же даёт в своих воспоминаниях яркую картину ведения морского промысла на Ситке в первые годы присутствия там русских (позднее это описание использовал в своей статье К. Т. Хлебников): "Господин коммерции советник Кусков в теж года заехал один раз в одну бухту… со всею главною партиею около 700 байдарок и нашёл в ней столько бобров, что почёл сперва за большие табуны птицы, но когда разсмотрели, оказались бобры. Вот тут-то тогда поднялась у Алеутов радость и крик. Редкая байдарка не добыла бобров… и бобрам некуда было выныривать, и где бы не вынурнули, везде находили себе стрелка… и били иногда [их] дрегалками или кололи большими костяными с пузырями носками. И всего тогда партиею г-на Кускова упромышлено в лето около трёх тысяч бобров." Для сравнения следует отметить, что ежегодный объём промысла "со всех мест, подчинённых тогда Кадьяку, кроме… Уналашки и северных островков", равнялся 3 750 бобрам. 1 Таким образом масштаб промысла калана в стране тлинкитов сразу же приобрёл самые угрожающие для благосостояния аборигенов размеры. В итоге тлинкиты стали видеть в Компании и в русских вообще "единственную преграду как к сбыту своих промыслов, так и к удобному приобретению тех вещей, кои сделались для них необходимы, почему нельзя ожидать от них [тлинкитов] ни доброго расположения, ни пощады." 2
Враждебность к русским, разумеется, охотно подогревалась их англо-американскими конкурентами. Ежегодно около 15 иностранных судов вывозили из владений РАК 10-15 тысяч бобров, что равнялось 4-летнему русскому промыслу. Усиление русского присутствия грозило им лишением прибылей. Торговая же конкуренция в Америке тех времён нередко оборачивалась открытыми вооружёнными стычками. Достаточно вспомнить, как в лесах Канады разыгралась настоящая война между Северо-Западной Пушной компанией и Компанией Гудзонова залива, когда обе враждующие стороны охотно и широко использовали для сведения счётов с соперниками зависимых от них индейцев. 3 К сходным приёмам прибегали и русские, что можно проследить на примере борьбы компании П. С. Лебедева-Ласточкина и "Северо-Американской компании" Г. И. Шелихова, когда обе стороны активно применяли друг против друга силы союзных индейцев и Эскимосов.
Тлинкиты и англо-американские торговцы быстро нашли общий язык. По словам капитана В. М. Головнина, "дикари объявили американцам своё согласие производить с ними мену бобрами в таком только случае, когда на их кораблях привезено будет известное количество ружей и к ним принадлежащего военного снаряда, а в противном случае не променяют им ни одного бобра. Таким разумным поступком они обеспечили себя навсегда в подвозе огнестрельного оружия; а американцы, узнав об учреждении и "огромных видах" нашей американской компании по хвастливым её объявлениям во всех газетах, и сами были рады случаю доставлять диким на погубление русских сколько возможно более оружия." 4 Индейцам же было гораздо выгоднее иметь дело с бостонцами, нежели с русскими или даже с англичанами. Помимо оружия они доставляли тлинкитам множество иных товаров, а за шкуру калана давали 8 аршин сукна, добавляя впридачу зеркала, ножи, некоторое количество патоки, сухарей и круп. До их появления на Северо-Западном побережье британцы платили индейцам по 7 аршин сукна за два бобра и по ружью за шесть шкур, не делая никакой придачи. Встречаясь с А. А. Барановым на Ситке в 1800 г., англичане "жаловались ему, что бостонцы отняли у них всю выгоду торговли… но что надеются они, что вскоре учредится в Англии особая для сих мест компания, которая не оставит прочным образом в сих местах водвориться." 5 При этом следует иметь в виду, что русская цена меха калана была 4 аршина ткани за одну шкуру. Русские не могли платить больше, "потому что ценность вдвое превзошла бы положение, а иногда и потому, что не имели достаточного количества товаров." 6 Товары для РАК доставлялись посуху через всю Россию, отчего стоимость их многократно возрастала, а качество, зачастую, снижалось. Ряд товаров (оружие и спиртное) вообще запрещалось сбывать аборигенам – огнестрельного оружия не доверяли даже вполне лояльным Алеутам. Американцы были более свободны в выборе и доставке товаров, более изобретательны. Представление о ассортименте товаров морских торговцев даёт опись груза судна "Дерби" во время его второго плавания в 1809-1811 гг. 7 Здесь значатся 73 тюка шерстяной и хлопчатобумажной ткани, 7 ящиков топоров, 56 топорищ, 200 бочонков пороха, тонна свинцовых брусков, 7 ящиков скобяных изделий, 235 котлов и котелков, 14 бочек и 30 бочонков сахара, 54 бочки и 5 бочонков патоки, 53 бочки и 11 бочонков риса, 20 бочек табаку, 2 ящика киновари, 3 ящика готового платья, 35 полос железа, 1 полоса стали, 2 связки железных прутьев, 164 пары синих одеял, а также касторовое сукно, тесаки, зеркала, ножницы, иголки, мушкетоны, чулки, яблоки, горох и пр. В более южных районах, в области р. Колумбия, торговцы закупали лосиные шкуры, шедшие на изготовление боевых доспехов, и с успехом сбывали их на севере в обмен на пушнину. Приспосабливаясь к запросам индейцев, американцы поставляли им даже “людей чёрных видом” – невольников с Гавайских островов; беглые матросы обучали индейцев фортификации, помогая строить крепости в их селениях.
К 1808 г. американцы довели цену каланов до того, что за одну шкуру платили тлинкитам по ружью с 10 патронами впридачу. Директоров РАК весьма тревожило то, что "бостонские торгаши" постоянно и в изобилии продавали индейцам "пушки, фальконеты, ружья, пистолеты, сабли и другие пагубные вещи и порох, обучая диких даже и употреблению оных"; но ещё больше тревожило их то, что "североамериканские республиканцы, разъезжая по местам, компаниею занятым, внушают в диких противное действиям и цели компанейской мнение и располагают их не почитать русских за давнишних, надёжных и лучших своих друзей." 8 Правление Компании и сам А. А. Баранов рассматривали всё Северо-Западное побережье вплоть до Нутки, как законное владение РАК и, опосредованно, Российской империи ("Стройтесь зданья в частях Нова Света // Русь стремится: Нутка её мета!" – гласят слова песни, сложенной А. А. Барановым в 1799 г.). Однако и Правление, и сам Александр Андреевич прекрасно осознавали недостаточность своих сил для подкрепления столь обширных претензий. Потому-то Компания столь настойчиво добивается в эти годы прямой военной поддержки со стороны государства, а “происки иностранцев” становятся постоянным кошмаром руководителей РАК. Именно слова англичан о замышляемой ими "особой для сих мест компании" укрепили Баранова в его решимости основать поселение на Ситке. И подобные страхи были не совсем беспочвенны. Ф. И. Шемелин сообщает, что в 1799 г. в проливе Кросс торговало "судно Джина, капитан Толстой Боур, который из жителей того места одного застрелил, а другого ранил за то, что сии люди, бывши прежде аманатами на Кадьяке, говорили об Русских хорошо, и оными хвалились; сей злой человек хвалился идти в Ситху и убить г. Баранова, за то только, что для чего Россияне занимают сии места?" 9 Судя по всему имеется в виду второе плавание американского судна "Дженни" компании "Дорр и сыновья", которым командовал капитан Боуэрс (Bowers), происходившее в 1800 г. Тогда этот шкипер вполне мог повстречать в куане Хуна якутатцев, бывших заложниками на Кадьяке, и грозить набегом на Ситку. 10
Не стоит, конечно, и преувеличивать степень дружбы тлинкитов с европейскими купцами, при всей их несомненной нужде друг в друге. Нередким явлением были и столкновения между индейцами и морскими торговцами, хотя в основном происходили эти стычки южнее земель тлинкитов, в районе островов Принца Уэльского и Королевы Шарлотты, населённых Хайда. Именно там активность морских торговцев была наибольшей – их излюбленная точка рандеву находилась в Кайгани на южной оконечности о. Принца Уэльского. Правда, в 1807 г. отмечалось, что на островах Королевы Шарлотты "помощию европейских беглецов выстроены довольно регулярные крепости и на одной 18 пушек с достаточным числом снарядов”, но там же нападениям индейцев подверглись “Леди Вашингтон” (1791), “Александр” (1798), “Бодрый” (1799), “Глобус” (1801), “Атауальпа” (1805); суда “Элеанора” (1794), “Решимость” (1794) и “Бостон” (1803) были захвачены индейцами, а “Скиталец” (1800) исчез при таинственных обстоятельствах. 11 Среди тлинкитов наибольшую враждебность морские торговцы встречали со стороны чилкатцев и, отчасти, ситкинцев. Так чилкатцы имели столкновение с судами "Дракон" (1798) и “Выдра” (1811), а ситкинцы враждебно встретили Генри Барбера на “Артуре” (1796). Любопытно сравнить это с отмеченной А. А. Барановым враждебностью чилкатцев и по отношению к русским. Когда весной 1805 г. нескольким нападениям подвергся корабль “Атауальпа” американца Портера, Н. П. Резанов отметил: "бостонцы сами сказывали мне, что со времени сей торговли они шести судов не досчитываются." 12 В 1806 г. тлинкиты угрожали американскому судну "Ванкувер". В июне 1806 г. капитан Браун жаловался Н. П. Резанову, что "торговля становится год от году затруднительнее… Индейцы здешние… на все товары цены повысили… все сии народы день ото дня всё неприступнее и в то же время отважнее. Он заходил в Кайганы, ему не позволили налиться водою… а когда хотел отвязать канат, коим отшвартован был, то ему не позволили. Он угрожал стрелять из пушек – они высыпали толпами с криком, что всех не перестреляет… Он сказал, что все Бостонские суда крайне оскорбляются и каждое из них в заплату за вероломные и мерзкие поступки их, при оставлении берегов не щадит их и жжёт селения, а они тем более ожесточаются." 13 Подобные стычки были явлением обыденным, но в любом случае неприятностей от оседло живущих русских тлинкиты испытывали гораздо больше, нежели их причиняли им англичане или американцы, время от времени появляющиеся из морской дали. Однако, история возникновения версии о решающей роли белых подстрекателей нуждается в специальном разборе.
.
Говоря об уничтожении индейцами-тлинкитами русского поселения на о. Ситка в июне 1802 г., ряд авторов упоминает о той роковой роли, которую сыграли в этих событиях некие английские или американские матросы. Степень их участия в нападении варьируется от простой поддержки замысла тлинкитов и подстрекательства к нему до прямого участия в атаке и даже руководства ею. Иногда (особенно в художественных произведениях) они предстают настоящими диверсантами, которых засылают на Ситку иностранные торговцы – конкуренты РАК. Оставив в стороне вопросы, связанные с причинами и обстоятельствами нападения, рассмотрим единственную проблему: какова же была истинная роль и степень участия "иностранцев" в трагических событиях июня 1802 года?
Вначале – краткая сводка сообщений источников по данной теме.
И. А. Кусков (1802 г.) упоминает, что в июне 1802 г. на Ситке находились некие "англичане", оставшиеся там "с одного американского судна, бывшего под крепостью по весне до 7 человек." 14 Его показания, наряду с показаниями А. Плотникова и Е. Лебедевой 15, позволяют уточнить местонахождение 5 из этих "англичан". Трое в составе артели А. Батурина отправились к "дальнему Сиучьему камню", где заготавливал мясо Василий Кочесов; один ушёл с партией И. Урбанова, а ещё один в момент нападения оказался в осаждённой казарме. Гибель от рук тлинкитов всех пятерых представляется несомненной. О каком-либо участии "англичан" в штурме не упоминают ни Кусков, ни Плотников, ни Лебедева. Однако, помимо этого И. А. Кусков сообщает о подстрекательских речах американского торговца, зимовавшего в 1801-1802 гг. "на хуцновском жиле", где совет индейских вождей обсуждал план войны против русских. 16
Капитан Генри Барбер (1804 г.) заявляет, что 31 июня (!) 1802 г. он принял на борт трёх американцев, которые назвались дезертирами с бостонского судна "Дженни". 6 июля он принял на своё судно ещё трёх американцев, причём тогда же он взял заложниками тлинкитских вождей, организовавших нападение на Михайловскую крепость. Эти моряки сообщили Барберу, что индейцы заставили их участвовать " в том кровавом проишествии". 17
Американец Уильям Стёрджис сообщает о 7 дезертирах с "Дженни", служившим в РАК, которым индейцы предложили участвовать в нападении на русскую крепость. Когда же они отказались, тлинкиты взяли их под стражу и не выпускали до тех пор, пока крепость не была уничтожена. 18
Директора РАК сообщали А. А. Баранову в своём письме от 29 апреля 1805 г., что они "узнали по некоторым известиям, что прямая причина разорения крепости и гибели людей была недоброжелательное подстрекание к диким того английского судна, которое было в то время там, и на котором пленные доставлены к Вам…" 19 Имелся в виду, конечно же, Генри Барбер.
Те же директора РАК в 1808 г. уверяли русского генерального консула в Филадельфии А. Я. Дашкова в том, что "Бостонского морехода Кроера бежавший там с корабля по разным неудовольствиям экипаж при нападении в 1801 году (!) на Ситху помогал диким в варварстве," 20 а в особой записке "О подрыве, делаемой компании бостонцами" (21 апреля (3 мая) 1808 г.) они же утверждали: "Тамошний главный правитель Баранов, по некоторым от самих диких объяснениям о сём случае, уверяет, что причиной сего несчастья и пособием в оном были бостонских судов шкипера Крокер и Конингам с их экипажами", которые снабдили индейцев оружием и захватили собранную в крепости пушнину. 21
Ю. Ф. Лисянский, побывавший на Ситке в 1804-1805 гг., получил "обстоятельное известие" о гибели крепости со слов некоего промышленного, "который тогда был взят в плен, а после нашёл случай спастись." По этим сведениям среди примерно 600 индейских воинов "находились три матроса из Американских Соединённых Штатов. Оставив свои суда, они сперва поступили на службу в Компанию, а потом перешли к нашим неприятелям. Эти вероломные бросали зажжённые смоляные пыжи на кровлю верхнего строения, зная, что там хранилися порох и сера." 22 Порох в крепости действительно хранился на втором этаже казармы, который и был подожжён индейцами почти в самом начале их нападения.
К. Т. Хлебников повторяет сообщение И. А. Кускова и утверждает, что "озлобление сих диких народов есть произведение просвещённой зависти", 23 но при этом не говорит о прямом участии "иностранцев" в военных действиях. Помимо того, он сообщает, что "до прихода Баранова в Ситху" с одного американского корабля было высажено на берег "по неудовольствиям от капитана" 11 человек. Из них трое поступили на службу РАК, а "прочие остались у колош". 24
Приказчик РАК на судне "Надежда" Ф. И. Шемелин в своих записках о кругосветном плавании упоминает, что в 1799 г. "два судна вместе были в Якутатском заливе и в Ситхе; капитаны оных Кронер и Брикс; с одного из них бежало матросов 11 человек и с оного ж в 1802 г. 6 человек"; под 1802 г. упоминается "судно Юникорн, капитан Барбер; он доставил наших людей, которых освободил из неволи от американцов; за то взял выкупу товарами на 10 000 рублей и потом с г. Барановым торговался"; там же говорится, что в 1801 г. "судно Глобус, капитан Кюннен-Жеин, зимовало под хуцновским жилом." 25
Известные индейские предания не упоминают каких-либо белых союзников в войне против русских.
Американские источники частично подтверждают и существенно дополняют русские данные. 26 Кроккер, капитан судна "Хэнкок" компании "Дорр и сыновья" (Бостон), прибыл на Ситку в мае 1799 г. В результате вспыхнувшего на борту судна мятежа 13 матросов по их собственному требованию были высажены на берег, но спустя несколько дней четверо из них раскаялись и им было позволено вернуться на корабль. Когда судно стало уходить из Ситкинской бухты, ещё двое мятежников, похитив у индейцев каноэ, попытались вернуться на его борт. Им отказали, но они упорно следовали за судном на протяжении нескольких миль. За беглецами погнались индейцы и, в конце концов, капитан принял их обратно. После завершения торгового сезона "Хэнкок" отбыл в Кантон, а затем, 9 июля 1800 г., вернулся в Бостон. Вторично Кроккер посещает Северо-Западное побережье в 1802 г., как капитан судна "Дженни" той же компании "Дорр и сыновья".
Уильям Каннингем был помощником капитана на судне "Глобус", принадлежавшем Перкинсу, Лэмбу и Компании, которое имело груз товаров на сумму в 29 253 $. В октябре 1801 г. индейцы-Хайда убивают у Скидегата капитана Бернарда Мэджи и Каннингем занимает на "Глобусе" его место. Он зимует в Хуцнуву – и в эту зиму там собирается великий совет тлинкитских вождей, решивший начать войну с русскими. В июне 1802 г. "Глобус" находится в Ситкинском заливе вместе с кораблями Барбера и Эббетса и именно на его борту заседает "Военный совет" из числа старших офицеров этих судов. По окончании сезона торговли "Глобус" прибывает 3 ноября 1802 г. в Кантон, а оттуда возвращается в Бостон.
Судно "Тревога" (Alert) под командованием Джона Эббетса, бывшего ранее на нём помощником капитана, совершало в то время своё третье плавание (первые в 1798 и в 1800 гг.). Оно принадлежало семейству Лэмбов и вышло из Бостона 8 июля 1801 г. с грузом товаров на 28 001 62 $. По окончании сезона торговли прибыло через Гавайи в Кантон 8 декабря 1802 г., откуда после продажи пушнины вновь вернулось на Северо-Западное побережье.
Генри Барбер традиционно пользуется самой дурной репутацией. Но даже Н. П. Резанов, называвший его не иначе, как "разбойником" и обвинявший в пиратских намерениях по отношению к русскому поселению на Кадьяке, 27 относительно лета 1802 г. ставит ему в вину лишь то, что он "влез нагло" в Павловскую Гавань и потребовал выкупа за доставленных им с Ситки пленников. Ричард Пирс полагает, что "утверждения о враждебности Барбера по отношению к РАК кажутся неосновательными или преувеличенными". 28 А. В. Гринёв, серьёзно исследовавший этот вопрос, также придерживается мнения, что "нет никаких доказательств и фактов, указывающих на причастность Барбера к разорению русской крепости." 29 Однако путаница, сбивчивое изложение фактов и ряд намеренных умолчаний в собственных показаниях британского капитана наводит на подозрение, что совесть его отнюдь не была кристально чистой.
Рассмотрим теперь степень достоверности приведённых выше сведений. Показания Кускова, Плотникова и Лебедевой несомненно заслуживают доверия относительно указанного в них местонахождения 5 "англичан" в момент нападения. Однако вряд ли даже очевидцы гибели крепости могли бы различить 2-3 белых в толпе индейских воинов. Стёрджис получил свои сведения из вторых, а то и третьих рук и до него версия дезертиров дошла в облагороженном и приукрашенном виде: они уже не участвуют в нападении (пусть даже и невольно, как то было заявлено Барберу), но всего лишь содержатся индейцами под стражей, чтобы не могли предупредить русских. Директора РАК, судя по всему, не всегда ясно представляли себе детали происходивших в Америке событий (это и 1801 год, как дата гибели Михайловской крепости, и, в другом месте, Якутская бухта вместо Якутатской). Однако, они весьма умело использовали эти события в своих интересах, ловко применяясь к изгибам тогдашней внешней политики России. Ю. Ф. Лисянский в своей книге лишь добросовестно передал то, что слышал от служащих РАК на Ситке. То же относится и к Ф. И. Шемелину. К. Т. Хлебников пользовался теми же источниками, однако, будучи более знаком с предметом, делал несколько иные выводы. По сути дела в распоряжении историков имеются только одни, освещающие этот вопрос сведения, полученные из первых рук, но и этот свидетель является слишком заинтересованным лицом, чтобы полагаться на его объективность. Это капитан Генри Барбер.
Первое, что бросается в глаза при сравнении журнала Барбера с показаниями другого очевидца и непосредственного участника событий, Абросима Плотникова, так это разнобой в датах. Оставив в стороне упоминаемое им фантастическое "31 июня", можно установить, что разнобой этот прекращается с приходом на Ситку кораблей Эббетса и Каннингема. Барбер перестаёт лгать, поскольку теперь появляется опасность быть уличённым своими же коллегами, которые позднее вынуждают его признаться и в том, о чём он пытался умолчать при публикации своего журнала (повешение тлинкитского вождя). Однако ложь в бортовом журнале ещё не доказывает причастности Барбера к уничтожению Михайловской крепости. Будучи личностью действительно довольно тёмной и одиозной, Барбер владел в тот период судном, имевшим два названия и два порта приписки: в британские порты Сидней (Австралия) и Лондон он прибывал на "Единороге" (Unicorn, порт приписки Лондон), а на Гавайях и в Китае он действовал на приписанном к Макао "Бодром" (Cheerful). 30 На Ситке же он появился на судне с названием, которое использовалось им для визитов в "цивилизованные" порты колоний и в метрополию – "Единорог". Если бы Барбер занимался здесь своими махинациями, то скорее всего избрал бы вывеску "Бодрого". Вероятнее предположить, что на Северо-Западном побережье Барбер занимался вполне обычным и распространённым там бизнесом – торговлей оружием. Для этого ему не приходилось скрываться под видом купца из Макао. Однако в данном случае бизнес этот имел неожиданные для Барбера последствия – истребляя Михайловскую крепость, тлинкиты, похоже, воспользовались и полученным от него товаром. Из-за этого британец, действовавший здесь вполне официально, оказался в весьма двусмысленном положении. Ему грозила репутация подстрекателя к убийству. Впоследствии ему пришлось оправдываться и за меньший грех – казнь индейского заложника (о чём он тоже вначале старался умолчать). Гораздо дороже пришлось бы ему заплатить даже за столь косвенное пособничество в убийстве "белых людей" (пусть даже и русских), как продажа оружия туземцам накануне резни. В пользу этого предположения говорит и то, что на борту "Единорога" действительно имелось "лишнее" оружие: доставив пленников на Кадьяк и получив выкуп, Барбер тут же продал русским "несколько орудий, до пятидесяти отличных ружей и большое количество снарядов." 31 Вероятно, это было то, что осталось у англичанина после торговли с индейцами (недаром он, возмущаясь прижимистостью Баранова, заявлял, что потерпел убыток от прекращения своих торговых операций). Именно по этой причине Барбер и "путал следы", тасуя события и даты, чтобы добиться наиболее выгодного для себя расклада.
Чтобы окончательно разобраться в труднообъяснимой "враждебности" Барбера к РАК, рассмотрим обвинения его в зловещих замыслах против компании, каковые он якобы вынашивал в 1802 г. и в 1806 г. Утверждения о их существовании основываются на сообщении Н. П. Резанова. В ноябре 1805 г. он писал директорам РАК, что по возвращении с Кадьяка на Гавайские острова Барбер узнал "о объявленной тогда Англии войне и рвал с досады волосы, что, видя слабость компании, не произвёл он того грабежа, к которому, признавался он, что неоднократно и без того покушался… к счастию однакож компании поссорился он с Людерсом товарищем судна его, и известие о мире между тем подоспело." 32 В феврале 1806 г. Н. П. Резанов вновь сообщает о том, как после гибели Якутатской крепости "разбойник Барбер опять был на Кадьяке, но, нашед там суда "Елисавету" и "Александра", вышел, объявя, что хотелось ему видеться с Барановым и что идёт в Ново-Архангельск, однакож сюда не пожаловал." 33 Однако, следует отметить, что ещё в Павловской Гавани, когда Барбер доставил туда спасённых им пленников, им было заявлено Баранову, "что, хотя он и принадлежит к нации, воюющей с Россиею, но сострадая к человечеству выкупил бедных людей", 34 – то есть, он считал, что Англия всё ещё (со времён заключения Павлом I союза с Бонапартом) воюет с Россией, а значит не мог узнать об этом на Гавайях. Там ему могли скорее сообщить о примирении великих держав. Кроме того, известные сведения о реальных действиях Барбера в тот период не подтверждают его воинственных намерений. В декабре 1802 г. его видели на о. Оаху, где он вёл переговоры с верховным гавайским королём Камеамеа I; 29 мая 1803 г. он уже публикует в Сиднее (Австралия) отрывок из своего бортового журнала, после чего отбывает в Лондон, чтобы к октябрю 1804 г. вновь вернуться в Сидней. Если он и вынашивал злодейские планы осенью 1805 г. (единственным свидетельством в пользу того служит его несостоявшаяся встреча с А. А. Барановым), то они необъяснимо испарились к 1807 г., когда он продал РАК свой бриг “Мирт” со всем грузом и вооружением. Осведомлённость Н. П. Резанова относительно этих планов выглядит довольно странно – вряд ли Барбер столь широко афишировал свои столь неприглядные замыслы. Кроме того, среди старших офицеров "Единорога" не значится никакого Людерса, который, согласно Резанову, был даже компаньоном Барбера ("товарищем судна его"). 35 Объяснить же смысл и назначение страшных рассказов о "чёрном пирате Барбере" можно, если учесть некоторые черты характера самого Н. П. Резанова, а также цели, какими он руководствовался при написании своих отчётов Главному Правлению РАК. В этих обширных посланиях он, помимо всего прочего, излагал и "причины, по которым должно весь край сей и как можно скорее гарнизоном обеспечить", 36 – то есть, он, как и прочие видные деятели компании, стремился добиться усиления государственного присутствия в её владениях, а в первую очередь – присылки туда войск. Оправдать такой шаг могла только серьёзная военная угроза русским владениям. Опасность же со стороны "диких" не производила должного впечатления на петербургских чиновников. Совсем иное дело – противник европейский, представляющий собой первую морскую державу мира. Стоит при этом вспомнить и характеристику Резанова, данную ему желчным, но наблюдательным капитаном В. М. Головниным: "Сей г. Резанов… был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания." 37 О том, что ради достижения желаемых целей Н. П. Резанов был способен весьма вольно обращаться с известными ему фактами свидетельствует он сам, похваляясь в письме к Н. П. Румянцеву тем, как ловко он обошёл губернатора испанской Калифорнии.
Губернатор жаловался ему на своеволие американских торговцев, один из которых, О'Кейн, вёл на его территории промысел каланов. Зная, что О'Кейн действовал по прямому контракту с РАК, Резанов, тем не менее, воспользовался случаем, чтобы лишний раз помянуть недобрым словом морских торговцев вообще, а всё того же Барбера в частности. По его версии, изложенной доверчивому испанцу, О'Кейн силой захватил партию кадьякцев в 40 человек, увёз их неизвестно куда, а на следующий год "такого же разбора молодец капитан Барбер привёз нам из них 20 человек на Кадьяк говоря, что выкупил он их из плена на Шарлотских островах и не отдавал их иначе, как за 10 000 рублей… Но куда других девал Океин мы и теперь неизвестны. Возвращённые показали, что были они в разных местах на разных судах, но у кого имянно и где приставали того по невежеству их не могли мы добиться у них." 38 Таким образом, хитроумный дипломат смешал воедино события 1802 г. и плавание О'Кейна, отрёкся от факта сотрудничества с американцем и сочинил целую пиратскую историю и всё это ради одной цели – продемонстрировать зловредность конкурентов. Кроме того, у правления РАК были и иные причины преувеличивать исходящую от Барбера угрозу, о чём будет сказано далее.
Что касается иностранных моряков, находившихся тогда на Ситке, то они, несомненно, принадлежали к команде "Хэнкока". После ухода Кроккера, на берегу осталось 7 его матросов. Пятеро поступили на службу РАК и погибли во время общей резни. Двое же, вероятно, предпочли остаться среди индейцев. Именно они взошли на борт судна Барбера: его путаный рассказ о 6 американцах явно не заслуживает доверия. Похоже, они действительно участвовали в разгроме Михайловской крепости, однако нет оснований приписывать им некую ведущую роль. Для поджога деревянной казармы не требовались особые европейские военные знания, к тому же, согласно индейским преданиям, поджог этот осуществили две старухи-тлинкитки. 39 Вряд ли два белых дезертира могли существенно увеличить боевую мощь почти полуторатысячного отряда хорошо вооружённых воинов, врасплох обрушившихся на горстку защитников казармы. Попав же на борт "Единорога", они объяснили Барберу, что плавали на судне Кроккера. Зная, что в этом сезоне Кроккер командует "Дженни", Барбер и записал в дневнике, что матросы дезертировали с этого судна – вряд ли его в тот момент занимал вопрос о названии судна Кроккера в сезоне 1799 г. Стёрджис, сообщая о беглецах с "Дженни", лишь передавал циркулировавшие среди морских торговцев слухи. Он знал, что на Ситке оставалось 7 дезертиров, но не знал о гибели пяти из них. Кроме того и Барбер в опубликованных заметках сообщил всем о 6 пришедших к нему американцах.
Реальным же подстрекателем индейцев следует считать не англичанина Барбера, а американца Каннингема, на что впервые внимание было обращено А. В. Гринёвым. Он, в отличие от Барбера, Эббетса и матросов с "Хэнкока", оказался на Ситке явно не случайно. Перезимовав в Хуцнуву, он, несомненно, был посвящён в замыслы тлинкитов, а то и участвовал в их разработке. В Ситкинской бухте он, неожиданно для себя, встречает ещё двух торговцев, но быстро занимает среди них господствующее положение – именно "Глобус" становится своеобразным "штабом" трёх капитанов. Прибыв сюда уже после захвата Барбером вождей-заложников, Каннингем не может изменить хода событий, но ловко подстраивается под них (кстати, не случайно вожди столь доверчиво поднялись на борт "Единорога" – вероятно, после знакомства с Каннингемом они считали морских торговцев своими союзниками, что распространялось даже на Барбера, с которым у них уже имелся печальный опыт общения). 40 Получил, несомненно, Каннингем и свою долю из захваченных тлинкитами запасов компанейской пушнины. Нереально, чтобы всю добычу мог захватить только Барбер – один из троих, да и сами директора компании со слов Баранова сообщают о присвоении мехов всеми тремя капитанами. 41 Барбер и Эббетс оба в 1802 г. посещали Кадьяк, где оружия и товаров было "от них куплено на сумму более 70 000 рублей." 42 Каннингем на Кадьяк не пошёл. Он вообще не имел дел с русскими и это вряд ли случайно – слухи о его истинной роли, хотя смутные и неясные, всё же доходили до руководителей РАК, как говорят о том свидетельства Кускова, Шемелина и Баранова. Однако в тот момент директорам РАК было выгоднее заострить внимание на иной фигуре – на Генри Барбере. И дело тут не только в досаде на его выходку в Павловской Гавани и потерянные 10 000 рублей.
То, что виновниками Ситкинской катастрофы будут объявлены иностранцы было предопределено изначально. Но причины того, что главным виновником был тогда признан англичанин Барбер кроются, вероятно, в той неопределённости, в какой пребывала в те годы российская внешняя политика. Разорванные при Павле I отношения с Англией были восстановлены, но до союза с ней дело ещё не дошло. В Петербурге шла борьба между сторонниками и противниками такого сближения. Директора РАК, для которых англичане были опасными конкурентами, имели поддержку в лице столь влиятельного сановника, как министр коммерции (а затем и министр иностранных дел и канцлер) Н. П. Румянцев, который являлся сторонником союза с наполеоновской Францией. 43 "Дело Барбера", поданное как открыто враждебный акт Великобритании, было поистине даром небес для столичных франкофилов. Новый ход ему был дан весной 1805 г. (похоже, что и узнали о нём в Петербурге немногим ранее, учитывая тогдашние средства связи). В это время, после разрыва дипломатических отношений с Францией (сентябрь 1804 г.), решался вопрос о вступлении России в Третью Коалицию. Вот тогда, похоже, и сложилась версия о решающей роли англичан в Ситкинской резне. Директора РАК (М. М. Булдаков, Е. И. Деларов, И. Г. Шелихов) сообщили об этом А. А. Баранову в особом письме от 29 апреля 1805 г. В нём они заявляли, что Баранов не сумел выявить "прямых причин" гибели Михайловской крепости, в то время, как сами директора (в Петербурге!) "по некоторым известиям" узнали, что "прямая причина разорения крепости и гибели людей была недоброжелательное подстрекание к диким того английского судна… на котором пленные доставлены к Вам с выкупом от Вас за 10 000 руб., что тем вероятнее, что английская нация в то время состояла в некотором разрыве с Россиею." 44 От Баранова недвусмысленно требовалось подтверждение этой версии: "поколику дело сие суть довольной важности, то точное и полное о помянутом сожаления достойном происшествии сведение… благоволите доставить в сие правление в особливом Вашем донесении." 45 Директоров не смущали и неувязки с фактами: состояние войны между Россией и Англией прекратилось весной 1801 г. после смерти Павла I (хотя, конечно, на Аляске этого могли и не знать, как действительно и не знал этого Барбер в июне 1802 г.).
К 1808 г. политическая ситуация меняется. Согласно условиям Тильзитского мира, Россия присоединяется к континентальной блокаде Англии. Однако невольный союз с Францией непрочен, условия блокады соблюдаются лишь формально, растёт уверенность в неизбежности новой войны с Наполеоном, в которой Англия неизбежно должна оказаться союзником. Да и Правлению РАК гораздо более опасным конкурентом кажутся теперь не британцы, а американские торговцы – куда более многочисленные, активные и не стеснённые в своих предприятиях условиями военного времени (большая часть британских моряков с торговых судов подлежала на время войны вербовке в Королевский Флот). Именно американцы господствуют теперь в морской пушной торговле на Северо-Западном побережье. Если в период 1785-1795 гг. на 35 действовавших здесь британских судов приходилось 15 американских, то в следующее десятилетие ситуация резко изменяется и число американских кораблей возрастает до 68 против всего 9 английских. А после 1801 г., как отмечает Ф. Хоуэй, "Юнион Джек" полностью исчезает из торговли". В период 1805-1814 гг. на Северо-Западном побережье действовали всего 3 английских корабля, один из которых фактически находился в собственности американского предпринимателя Джона Джейкоба Астора. 46 В результате Правление РАК проводит ряд демаршей, в ходе которых неожиданно всплывают имена подлинных "героев" Ситкинской резни. 21 апреля (3 мая) 1808 г. составляется специальная записка "О подрыве, делаемом компании бостонцами". В ней, опираясь на сообщения А. А. Баранова, получавшего сведения от индейцев, виновниками резни называются американцы Кроккер (ведь с его судна дезертировали матросы, которым так удобно приписать руководство "дикарями") и Каннингем – подстрекатель и соучастник. 47 17 (29) мая 1808 г. министр иностранных дел Н. П. Румянцев передаёт генеральному консулу США в Петербурге Л. Гаррису официальную ноту, в которой уведомляет, "что суда США, вместо того, чтобы торговать с русскими владениями в Америке, приходят туда для тайной торговли с туземцами, снабжая их в обмен на шкурки выдры огнестрельным оружием и порохом… которые в их руках стали наносить большой вред подданным Е. И. В-а. При помощи этого оружия был разрушен один русский форт и убито много людей… чтобы избежать пагубных последствий подпольной торговли с туземцами, Е. И. В-во хотел бы, чтобы меновая торговля осуществлялась исключительно на Кадьяке и производилась через агентов компании." 48 И, наконец, 20 августа (1 сентября) 1808 г. Главное Правление РАК направляет письмо генеральному консулу России в Филадельфии А. Я. Дашкову, где, помимо общего возмущения "бостонскими торгашами", сообщается, что "Бостонского морехода Кроера [Кроккера] бежавший там с корабля его по разным неудовольствиям экипаж при нападении в 1801 году на Ситху помогал диким в варварстве." 49 "Чёрный корсар Барбер" был прочно забыт 50 и забвение это продолжалось до тех пор, пока за события 1802 г. не взялись историки, не причастные к политической конъюнктуре описываемого ими времени (в первую очередь П. А. Тихменев), извлёкшие из-под спуда давние домыслы, которые за истёкшее время приобрели солидную наружность исторических свидетельств.
Прибыв в страну тлинкитов с Кадьяка и Алеутских островов, русские партовщики не изменили сложившихся у них там за десятилетия привычек, выработавшегося стиля отношений с аборигенами. О промышленных РАК даже К. Т. Хлебников отзывается, как о людях, лишённых "правил чести и доброй нравственности". Под началом их состояли не только кадьякцы, но и чугачи – традиционные враги тлинкитов. Партовщики нередко грабили индейские захоронения, расхищали запасы вяленой рыбы в тлинкитских хранилищах, иногда дело доходило даже до убийств. Так на Ситке Алеутами было убито до 10 тлинкитов, вероятно, из влиятельного клана киксади. 51 Возможно это было совершено в отместку за гибель от отравления ракушками более сотни партовщиков – в их смерти видели последствия зловредного колдовства колошей. В куане Кэйк-Кую партовщики "ограбили имение, полагаемое с умершими… а после того или тогда же, убив куювского тойона с женою и детьми." 52 Жена убитого приходилась сестрой "тыкиннскому тойону" – вождю Хайда-Кайгани или Тлинкитов куана Хенъя (декина, как их называли якутатские толмачи И. А. Кускова). Эти "тыкиннцы" вели ранее непрерывную войну с Хуцнуву-куаном, но общая вражда к русским заставила их забыть об этом – "и теперь сопряжены они родством: тыкиннского тойона сын имеет жену, дочь хуцновского тойона". Враждебность хуцновцев подогревалась ещё и тем, что племянник их вождя просидел некоторое время в оковах в русской крепости, будучи взят под стражу за грабёж партовщиков-Алеутов. Теперь он жаждал мщения за пережитое унижение.
Непосредственно на Ситке недовольство тлинкитов было вызвано, помимо прочего, и рядом конкретных причин, воспоминания о которых сохранились в местных преданиях. Марк Джейкобс-мл., со слов своего деда Джорджа Льюиса-ст., прямого потомка вождя Катлиана, сообщает, что "неприятности начались тогда, когда тлинкитские женщины были взяты в жёны [русскими и Алеутами] без уплаты обычного выкупа. Тлинкиты, будучи сами владельцами рабов, не позволяли обращаться с собой, как с Алеутами, которых русские имели в подчинении. Алеуты фактически были рабами [разумеется, с точки зрения тлинкитов - Авт.], которых русские использовали для снабжения своего поселения дровами. В возмещение за захват женщин, Алеуты помогали и тлинкитам рубить и колоть дрова. Русские говорили по этому поводу, что тлинкиты были воры и слишком ленивы, чтобы самим искать и рубить себе дрова. Напряжение возрастало и из-за того, что индейцы, имевшие мушкеты, не могли купить себе порох. В нескольких случаях русский караул укрепления подвергался нападениям из-за их мушкетов и пороха. Это, несомненно, могло стать причиной смерти индейцев. А индейский закон требовал за то смерти личности равного возраста и социального статуса." 53
Любопытно отметить, что к тлинкитской традиции достаточно близки и данные некоторых русских источников. Так лейтенант Г. И. Давыдов писал, что "обхождение Русских в Ситке не могло подать Колюжам доброго о них мнения, ибо промышленные начали отнимать у них девок и делать им другие оскорбления. Соседственные Колюжи укоряли Ситкинских в том, что они попущают малому числу Русских властвовать над собою, и что наконец сделаются их рабами. Они советовали истребить промышленных и обещали дать нужную для того помощь." 54
Непосредственным же поводом к началу активных враждебных действий послужило, согласно тлинкитской традиции, следующее происшествие. От случайного пищевого отравления умер человек из русской крепости. Неясно, был ли он по происхождению русским или Алеутом. Тлинкит Хеендеи (Heendei) из клана киксади попытался исцелить больного, чтобы заслужить славу знахаря. В ходе колдовских обрядов он раскрасил ему лицо охрой, но, совершая этот ритуал, не заметил, что человек тот уже мёртв. "Кто раскрасил лицо маленького старого человека?" – спросили русские должностные лица, проводя дознание. В крепости, судя по всему, вновь пошли слухи о колдовстве и наведении порчи колошенскими шаманами. В итоге, заподозренный в злом умысле Хеендеи вместо благодарности за попытку спасти умирающего, был взят под стражу. Издеваясь над ним, охранники якобы пытались накормить его мясом, отрезанным от бедра покойника, но знахарь был предупреждён о том своими духами и соблюдал в заточении строгий пост. Позднее знатный киксади Стунуку (Stoonookw), отпрыск чилкатских кагвантанов, поехал в Чилкат, где подвергся насмешкам и оскорблениям из-за того, что безропотно стерпел арест русскими своего сородича Хеендеи. Взбешённый Стунуку вернулся на Ситку и стал готовить месть. 55
Несколько иначе излагается этот же сюжет в легенде, записанной Ф. Боасом. Согласно его версии, тлинкиты захватили одного из Алеутов, раскрасили ему лицо и отослали обратно в русскую крепость, совершив это ради насмешки над её начальником ("сыном Нанака", т. е. Баранова, якобы оставленного им во главе поселения). 56 Судя по всему, эпизод с раскрашиванием лица Алеута действительно имел место, но выяснить его подлинный смысл ныне вряд ли представляется возможным. Однако, в любом случае, повод к войне возник и открытое вооружённое столкновение стало неизбежным.
Подводя итоги, можно выделить три основные причины, вызвавшие "индейскую войну", вспыхнувшую в Русской Америке летом 1802 г.:
1. Хищнический промысел калана, ущемлявший экономические интересы индейцев, что побуждало тлинкитов защищать свои промысловые угодья.
2. Многочисленные "обиды и притеснения", чинимые тлинкитам служащими и работниками РАК, а также трагические недоразумения, неизбежно возникающие при контакте двух разных культур.
3. Подстрекательство англо-американских морских торговцев – конкурентов РАК.
Впервые это комплекс причин был выделен и систематизирован А. В. Гринёвым, который добавлял к ним ещё и стремление самих тлинкитских воинов продемонстрировать свою доблесть и захватить богатую добычу. 57 Главными из этих причин, несомненно, являются первые две. Англичане и американцы, постоянно соперничающие между собой, у которых также были далеко не блестящие отношения с индейцами, никогда не смогли бы сплотить различные куаны и кланы, раздираемые враждой и соперничеством, поднять их на борьбу против РАК. Они, скорее, сыграли здесь роль своеобразного катализатора, ускорившего развязку и обострившего ход русско-тлинкитских взаимоотношений. Преувеличивать значение этого фактора в ущерб двум другим до недавних пор было прочной традицией в русской и советской историографии, что повелось ещё со времён Российско-Американской компании. Правление её стремилось переложить всю вину за кровавые происшествия тех лет на своих опасных конкурентов. По сути же своей тогда на Северо-Западном побережье произошло столкновение двух разных систем хозяйствования, хищнического промысла РАК с торговыми и охотничьими интересами индейцев. Тлинкиты быстро увидели, "что на берегах их начинает селиться народ числом малолюдный, но сильный оружием своим; что народ сей принуждает их променивать им свои промыслы за безделицы, отгоняет их от тех мест, где водится много бобров, а часто и силою отнимает у них собственную их добычу." 58 Оценив свои силы и возможности, тлинкиты, по словам В. М. Головнина, решили, что вооружившись, они "могут противиться тому чужому народу и даже со временем вовсе истребить оный в своих землях."
Решение это было принято на великом совете вождей, который состоялся зимой 1802 г. в Хуцнуву-куане (о. Адмиралти).
Важной и до сих пор нерешённой проблемой является вопрос о датировке событий 1802 г. Точная дата падения Михайловской крепости неизвестна, однако, благодаря имеющимся сведениям можно попытаться вычислить её путём сопоставления известных фактов и дат.
Абросим Плотников вспоминал, что нападение произошло "июня около 24 числа а которого совершенно не упомню в праздничный толко день." 59 Екатерина Лебедева вообще заявила, что ей не ведомо "которого месяца и числа" произошло разорение крепости. 60 Другой непосредственный участник событий, капитан Генри Барбер, утверждал, что русская крепость была захвачена индейцами в субботу 26 июня, а сам он узнал об этом 28 июня; американские капитаны прибыли на Ситку, по его словам, 9 июля; покинул Ситку Барбер 22 июля, а на Кадьяк прибыл спустя 12 дней, то есть 4 августа (все даты, в отличие от русских источников, даются Барбером по грегорианскому календарю). 61
При таком разнобое в показаниях очевидцев неудивительны и разногласия среди исследователей. К. Т. Хлебников утверждал, что крепость погибла в "воскресный день 18 или 19 июня", подчёркивая при этом, что "колоши избрали праздничный день для нападения". 62 Американский биограф Баранова Гектор Шевиньи отнёс дату падения крепости на воскресенье 20 июня. 63 Датировка других исследователей основывается либо на показаниях Барбера, либо на сведениях К. Т. Хлебникова. А. В. Гринёв, предпринявший первую серьёзную попытку исследования этого вопроса, склонен считать датой гибели крепости 16 или 17 июня. 64
18 июня 1802 г. (по юлианскому календарю) была среда, а не воскресенье, и никакой праздник, согласно церковному календарю, на этот день не приходится. 65 Кроме того, К. Т. Хлебников утверждает, что Барбер доставил вырученных им пленников на Кадьяк уже 24 июня, 66 что при его датировке просто физически невозможно, поскольку судно Барбера появилось на Ситке спустя неделю после резни, да ещё и простояло здесь несколько дней, собирая пленников. Всё это никак не могло уложиться в срок с 18 до 24 июня, даже если и допустить фантастическое предположение, будто с Ситки до Кадьяка Барбер добирался не более суток.
Плотников сообщает, что после гибели крепости он 8 дней скрывался в лесу, прежде чем его подобрали англичане. 67 Семь дней скитались в лесах остатки артели Батурина, разгромленной на другой день после разорения крепости. 68 Эта же артель, 10 июня отправившаяся к В. Кочесову за сивучьем мясом, пробыла в отъезде 7 дней и лишь по истечении этого срока, на обратном пути, промышленные узнали о "вчерашнем несчастии", 69 а 19 июня Е. Кочергин уже видел на месте крепости дымящиеся развалины. Его артель потеряла тогда одну байдарку, а Лебедева в своих показаниях упоминает, что "следующую от партии Кускова под Ситку к Медведникову с письмами байдарку" колоши перехватили "дня через три" после разорения крепости. 70
Таким образом, если отнять три дня от 19 июня, или же прибавить 7 дней к 10 июня, отняв затем один день ("вчерашнее несчастие"), то в обоих случаях получается дата 16 июня. Если же теперь к этому числу прибавить 8 дней, проведённых Плотниковым в лесу, или же прибавить 7 дней к 17 июня (столько времени провёл в лесах Батурин), то в результате получится пресловутое 24 июня – день, в который Барбер якобы прибыл на Кадьяк, день, который так запал в память А. Плотникову. Теперь-то неудивительно, что он так запомнил это число – то был день спасения его от неминуемой смерти. Хлебников же, видимо, просто спутал даты прибытия Барбера на Ситку и на Кадьяк, что также вполне объяснимо, учитывая условия, в которых Кирил Тимофеевич писал своё "Жизнеописание А. А. Баранова". 71 Кроме того, 16 июня старого стиля – действительно праздничный, хотя и не воскресный, день. На это число приходится праздник весьма почитаемого в России св. Тихона Амафунтского.
Относительно датировки Г. Барбера следует отметить, что при ознакомлении с его бумагами (см. Приложение III) создаётся впечатление, что свой бортовой журнал он заполнял задним числом, не совсем твёрдо помня даты событий, или же намеренно искажал часть из них. В первую очередь это касается дат 26 и 28 июня (13 и 15 июня по старому стилю). Прочие приводимые им числа гораздо лучше соотносятся с данными русских источников: прибытие американских капитанов 9 июля (26 июня), отбытие с Ситки 22 (9) июля, прибытие на Кадьяк спустя 12 дней 4 августа (22 июля). Вероятно, Барберу труднее было лгать при наличии двух свидетелей, которые могли бы оспорить его утверждения, потому совпадение его датировок с русскими начинается только после появления американцев в Ситкинской бухте (см. Приложение III).
Таким образом, крепость Св. Архистратига Михаила (Михайловская, Ново-Архангельская или просто Ситхинская) была захвачена тлинкитами, скорее всего, 16 июня 1802 г., в понедельник, в день Св. Тихона Амафунтского. Исходя из этого можно попытаться восстановить и всю хронологию событий весны-лета 1802 г. (см. Приложение II).
На великий совет вождей, который состоялся зимой 1802 г. в Хуцнуву-куане (о. Адмиралти), съехались представители целого ряда куанов: акойские тойоны Осип (‘AwcA’) из текуеди и Честныга (Djisniya) из тлукнахади, 72 ситкинский Скаутлелт со своим племянником Катлианом, тойоны из Кэйка, Кую, Стикина, Таку и даже "народы особого разговора" – тыкиннцы (Хайда-Кайгани с о. Принца Уэльского?) и чучкан (,cu.cxan, т. е. цимшиан, имевшие тесные связи с рядом тлинкитских кланов 73). Отсутствовали лишь представители "какнауцкого и чилхатского жил". "Тыкиннские" тойоны Канягит и Кустастенс главенствовали на собрании. На их острове стараниями европейских дезертиров была уже выстроена крепостца, они были превосходно вооружены и по окончании совещания раздали его участникам "множество пороха, свинца и прочих снарядов, и сколько-то больших пушек." 74
Стоит особо отметить, что в это время в Хуцнуву зимовало американское судно "Глобус" под командованием Уильяма Каннингема. В октябре 1801 г. оно подверглось нападению индейцев-Хайда в маленькой бухте близ Скидегата (о-ва Королевы Шарлотты), когда погибли два матроса и капитан Бернард Мэджи. Каннингем, как старший помощник, принял на себя командование судном и привёл его на зимовку в Хуцнов. 75 И. А. Кусков сообщал, со слов своих индейских информаторов, что именно начальник "зимовавшего на хуцновском жиле американского судна" заявлял тлинкитам, что американцы "больше ходить судами к ним не будут, не имея на промен довольного количества бобров, и, сказав прямо, ежели они не истребят Ново-Архангельской нашей под Ситкой крепости и партии, да и сами они колюжские обитатели через то лишаются своих выгод." 76 Отсюда логически вытекает, что Каннингем либо участвовал в совете вождей, либо имел к нему достаточно тесное отношение, а слова его имели вес для собравшихся тойонов. Также необходимо отметить и то, что в июне 1802 г. "Глобус" будет находиться среди тех трёх иностранных судов, которые войдут в Ситкинский залив вскоре после гибели русской крепости и, более того, он будет занимать среди них главенствующее положение: именно на его борту будет заседать "военный совет" трёх капитанов, обсуждающий сложившуюся ситуацию. Из всех трёх кораблей только "Глобус" никогда впредь не посещал селений РАК ни на Ситке, ни на Кадьяке. Учитывая все эти обстоятельства, можно сделать вывод, что именно на Уильяме Каннингеме лежит та доля ответственности за гибель Михайловской крепости, которую обычно возлагают на англичанина Генри Барбера.
Совет вождей постановил с наступлением весны собрать воинов в Ангуне и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на крепость. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе "или в каком удобном месте облавить со всех сторон, разбить и потопить, а когда познают каким случаем об истреблении крепости… заманить в Ледяной пролив." 77 Партией должны были заняться воины Кэйка-Кую, ненавидевшие партовщиков за убийство своего вождя и его семьи. Акойцы Осип и Джиснийя получили задание разгромить Якутат, для чего их особо одарили "порохом и снарядами". Любопытно, что в ситкинской легенде инициаторами нападения выступают именно ситкинцы, а не "тыкиннцы", как в русских источниках. Вероятно, не все ситкинцы и даже не все киксади одобряли замысел нападения на Михайловскую крепость. 78 К числу их, видимо, относился и сам Скаутлелт. Его не устраивала перспектива вести боевые действия на территории своего куана, допускать туда чужих, недавно ещё враждебных воинов (тех же хуцновских дешитан), а в случае неудачи – навлечь на себя гнев и мщение Баранова. Спустя несколько лет, в 1818 г., его племянник Катлиан говорил капитану В. М. Головнину, будто дядя принудил его к походу на русских. 79 Однако если сравнить поведение обоих вождей за период 1799-1804 гг., то станет ясно, что скорее племянник толкал дядю к войне, а не наоборот. Кроме того, чтобы преодолеть колебания Скаутлелта, совет вождей недвусмысленно постановил: "ежели и ситхинские колюжские обитатели не будут в том нападении участвовать, и тех истребить." 80 Правда, поскольку в легендах именно ситка-киксади выступают инициаторами нападения, то можно предположить, что угроза эта относилась не к ним, а к тем из ситкинцев, кто будет противодействовать общим военным усилиям. Так или иначе, но Скаутлелт присоединился к решению совета.
Однако, уже спустя несколько недель после хуцновского совещания толмачки Михайловской крепости индеанки Дарья и Анюшка стали приносить русским тревожные слухи. В. Г. Медведников, которого А. А. Баранов оставил начальствовать на Ситке, был "человек испытанной верности, смелый и храбрый", но, судя по всему, слишком самонадеянный и недальновидный. На сообщения переводчиц он не обращал внимания, считая их, похоже, просто бабьими сплетнями. Не обращал он внимания и на Алеутов, упорно повторявших те же слухи и ссылающихся при этом на "тойона Михайлу". 81 Вполне равнодушно, "почитая за ничто", отнёсся Медведников и к предостережениям самого Михайлы-Скаутлелта. Их он выслушал столь же пренебрежительно, как и ходившие среди туземцев суеверные слухи о грядущих бедах, которые предвещали две белые лисы, пойманные в тот год на Аляске и в Кенаях. 82 Видя беспечность и слепоту русского начальника, старый вождь отступился и окончательно примкнул к воинственным приверженцам своего племянника. Впрочем, не стоит и преувеличивать альтруизма Скаутлелта. Исходя из традиционной индейской практики открывать военные действия лишь спустя несколько месяцев после формального объявления войны, действия тойона можно истолковать и как всего лишь официальное уведомление противника о разрыве с ним дружеских отношений. Тлинкиты, через своего вождя, открыто заявили о своих намерениях, дав противнику возможность изготовиться к войне, однако их обычная неспешность усыпила бдительность русских. Участь Михайловской крепости была решена…
Было начало мая 1802 г. Промысловая партия из 900 туземных охотников и более десятка русских промышленных во главе с известным сподвижником Баранова Иваном Александровичем Кусковым вышла из Якутатского залива. К 19 мая она достигла "дальнего акойского жила" в устье реки Алцех (Алсек). Индейское селение выглядело необычайно многолюдным и оживлённым. Опытный глаз Кускова быстро обнаружил здесь не только самих акойцев, но и чужаков из других куанов. Немало было здесь славящихся своей воинственностью кагвантанов. Русские всегда с подозрением относились к подобного рода сборищам и Кускова не могло не встревожить зрелище всех этих "съехавшихся из Ледяного пролива какнауцкого, каукатанского и с Якобиева острова разных жил и каких-то какантанов, по разным местам обитающих… как и самих акойских немалочисленно." 83 Индейцы явно дожидались прихода партии. Промышленных встретили холодно, с откровенной враждебностью. Впрочем, Кусков и не собирался задерживаться на Алсеке – лишь ненастная погода помешала ему покинуть селение уже на следующий день, поскольку необходимо было просушить добытые меха и снаряжение. Из-за этого И. А. Кускову пришлось даже пойти на нарушение недвусмысленной инструкции А. А. Баранова, данной ему перед выходом на промысел. Согласно полученному распоряжению, партии следовало проходить мимо индейских селений либо рано утром, либо в вечерних сумерках, чтобы лишний раз не раздражать тлинкитов. 84
Собравшиеся в Акое тлинкитские вожди воспользовались задержкой партии, явились в палатку к Ивану Александровичу и стали "с грубыми и дерзкими выражениями" высказывать ему своё недовольство поступками промышленных. Они утверждали, что тлинкиты ежегодно терпят всяческие обиды, что партовщики грабят захоронения, совершают насилия и убийства, истребляют морского зверя, отчего индейцы "ощущают великие недостатки в одежде и прочих нужных для них вещах, что они получают на вымен от европейцев." 85 Кусков пытался оправдаться, успокаивал разгневанных вождей подарками и табаком, искусно скрывая свои досаду и огорчение, чтобы не "потерять лицо" перед колошами. Но тойоны упорно не желали идти на примирение.
Вслед за словами скоро последовали и дела. Индейцы начали похищать и даже отнимать силой у партовщиков их имущество и промысловые орудия, за что им пока "ничего, кроме выговоров не последовало". Вечером 22 мая они "почти безвинно" избили ружейными прикладами одного чугача, а у другого промышленного отбили флягу с 10 фунтами пороха. Кусков велел своим людям съехать с наиболее опасного места на опушке леса, но индейцы опередили его, угнав часть байдарок. Вместе с байдарками в руки индейцев попал мальчик-чугач, которого они безжалостно убили. Укрывшись в лесу, они обстреляли подоспевших русских. В ответ промышленные захватили в заложники двух тлинкитских старшин. 86
Быстро стемнело. Хлынул проливной дождь. Но, несмотря на такую "сильную погоду", к Кускову явился "какнауцкого жила один из почётных обитателей", который просил отпустить пленников, обещая наутро вернуть байдарки и наказать зачинщиков ссоры. Не желая ещё более обострять отношений с индейцами, И. А. Кусков распорядился освободить заложников.
Но утром 23 мая он напрасно ожидал возвращения угнанных байдарок. Вместо того к лагерю подступила толпа враждебно настроенных индейцев, вооружённых "обыкновенными ружьями, мушкатантами и копьями на длинных ратовьях". Навстречу им выслали толмачей Нечаева и Курбатова, которые должны были потребовать соблюдения условий вчерашнего соглашения. Но предводители тлинкитов их речи "с презрением слушали и отвечали с большою дерзостью". Они вновь повторили толмачам всё то, что уже слышал от них в своей палатке Кусков. Видя, к чему идёт дело, промышленные поспешили изготовиться к бою. Имеющие огнестрельное оружие стали в середину, а на флангах разместили чугачей с копьями. Затем тлинкитам передали, что промышленные желают "продолжать и утверждать мирные и дружественные положения, а в противном случае защищаться… готовы." На это индейцы по-прежнему отвечали лишь "дерзостью и презрение". Среди их предводителей русские заметили немало знакомых лиц: то были тойоны, жившие ранее в аманатах на Кадьяке, а один из них, акоец Павел, был даже крещён. В целом же среди нападавших "главное брал преимущество урождённый хуцновского жила и обитающий по разным жилам… по имени Честныа," 87 – известный тойон Джиснийя, глава акойских тлукнахади, будущий строитель Дома Лягушки в селении Куцех. Это был человек весьма ловкий, способный обернуть в свою пользу любую ситуацию, а знание русского языка позволяло ему служить толмачом при переговорах индейцев с промышленными. 88
Толмачи едва успели добежать до рядов своих товарищей, как вослед им уже полетели пули. Тлинкиты храбро атаковали партию, открыв сильнейший ружейный огонь, а с одного крыла даже бросились врукопашную, действуя своими длинными копьями. Однако тут их ждал достойный отпор. Отбитые с уроном, индейцы бежали – отчасти притворно, надеясь завлечь своих врагов в засаду у холма, "где и главная их артиллерия была сокрыта". В какоё-то мере им это удалось: увлёкшиеся преследованием партовщики действительно попали под ураганный огонь "из множества ружей и мушкатантов", в беспорядке бежав обратно в лагерь. При этом они потеряли убитыми одного кадьякца, а ранеными – четырёх человек. Один из раненых, кагуляцкий тойон Гаврила, умер от ран уже в Якутате. Тлинкиты же потеряли в схватке 10 храбрейших воинов, среди которых был по крайней мере один вождь – "тойон каукатанского жила"; немало среди них было и раненых. Погибшие, по индейскому обычаю, тут же были сожжены и осаждённые стали невольными свидетелями торжественной тризны. 89
Партия И. А. Кускова оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны к стоянке подступал густой лес, а с другой – крутые холмы. Индейцы могли расстреливать промышленных в упор, сами оставаясь невидимыми и недосягаемыми для ответных залпов. К тому же во всей партии оставалось не более 250 патронов, а у неприятеля боеприпасы имелись в изобилии. Поэтому Кусков решил на оставшихся байдарках переехать на другую сторону залива ("на Риф к морской стороне") и укрепиться там на более пригодном к обороне месте.
Пока одни готовились к отъезду и грузили байдарки, другие, "стоя в линии", с оружием в руках прикрывали их на случай внезапного повторного нападения тлинкитов. Вдруг страх перед свирепыми колошами, издавна владевший чугачами и кадьякцами, перерос в открытую панику, охватившую большую часть партии. Вначале кадьякцы катмайской артели, а затем и прочие туземные партовщики стали покидать свои места в линии, бросать стрелки и, оставляя компанейское имущество на произвол судьбы, садиться в байдарки и поспешно отплывать прочь, несмотря на все просьбы и угрозы русских. Видя такое замешательство, индейцы изготовились к новой атаке. Пришлось и русским, бросив палатку и иное компанейское добро, как можно скорее последовать за своими нестойкими союзниками. Вокруг уже свистели тлинкитские пули и уже "прострелены были на многих платья, шляпы и байдарки." Одна байдарка в спешке опрокинулась, но товарищи помогли сидевшим в ней Голоушину и Торобкову добраться до берега. Залив партия пересекла без потерь.
Достигнув противоположного берега, промышленные наскоро укрепились за поваленными деревьями и земляной насыпью. Тлинкиты преследовали их по пятам и, пользуясь отливом, с ходу атаковали новый лагерь партовщиков, высадившись на "обсыхающий в Рифу песок". Но тут-то и проявились все преимущества новой позиции Кускова: обстреливая партовщиков, индейцы вынуждены были поднимать ружья почти вертикально и пули их свистели поверх голов осаждённых, практически не причиняя им вреда. Перестрелка оказалась неудачной для тлинкитов и они вскоре отступили.
Ненастная погода задержала партию на новом месте до самого конца месяца. Но уже 25 мая тлинкиты, видя полную неудачу своих воинственных планов, прислали к И. А. Кускову для переговоров тойона Павла Родионова. Осторожный вождь опасался выйти на берег из своего каноэ, но упорно заверял русских в своих мирных намерениях. Тлинкиты пошли на уступки, вернули часть захваченных в брошенном лагере вещей, дали аманатов: "каукатанского жила тойонского сына, и он же племянник какнаутскому тойону из рода кокантанов, и другого какнаутского жила почётного обитателя сына." 90 Взамен Иван Александрович тоже оставил индейцам двух заложников-кадьякцев. Одним из них был вначале назначен шашкацкий тойон Еремей, крестник промышленного Кочергина, но по болезни его вернули, заменив добровольцем с о. Афогнак.
Замирившись с индейцами, Кусков вернулся на время в Якутат. Оставив там больных и раненых, через три недели он вновь вышел на промысел. 15 июня из-за непогоды партия остановилась "на мысе Ледяного пролива". Здесь находился временный промысловый лагерь нескольких индейских семей из "какнауцкого и каукатанского жил". В беседах с Кусковым индейцы расспрашивали его о судьбе каукатанского тойона, погибшего в бою с его партовщиками. Однако Иван Александрович "отозвался незнанием", так и не поняв, известно или нет его собеседникам о событиях в устье Алсека. Но его всё же немало встревожили "хитрые их разговоры", а также сообщение, будто в Ледяной пролив они удалились из-за некоего странного видения, открывшегося их старому шаману. Осторожно расспрашивая старика, И. А. Кусков узнал, что в Ледяном проливе в бухте Сия собралось много "народа из разных жил, в числе коих и хуцновских до 10 байдарок больших с народом и ситхинских две", и что все эти люди желают, якобы, торговать с русскими. Хорошо знакомый с обычаями индейцев, бывалый и опытный Иван Кусков рассудил, что "хуцновские редко отлучаются от своего жила" и вряд ли они в таком большом количестве отправятся к северным проливам только ради сомнительного торга с промысловой партией. Сопоставив свои наблюдения с недомолвками старого тлинкита, Кусков пришёл к выводу, что в бухте Сия собрался, скорее всего, большой военный отряд. Но против кого? Поскольку после столкновения на Алсеке было возможно всё, что угодно, то Кусков решает немедленно предостеречь Медведникова и его людей в Михайловской крепости.
С этими тревожными вестями на Ситку было послано шесть байдарок во главе с шашкацким тойоном Еремеем Кочергиным. Расставшись с основной партией 17 июня, посланцы Кускова вошли в Якобиевский пролив. Тут им повстречался "один благодетельный какой-то колюжский обитатель", который намёками посоветовал артели не приближаться к крепости засветло. "Взяв сие на замечание", партовщики к рассвету 19 июня подошли к Гаванскому мысу, откуда открывался вид на крепость. Несмотря на сумерки и предрассветный туман, они с ужасом увидели, "что строение превращено в пепел и остаток курящегося дыма" стелется ещё над остывающим пожарищем. Дымящееся пепелище было усеяно обезображенными трупами. Кочергин один в байдарке отправился на разведку и осмотрел берега бухты в поисках уцелевших. Он увидел "на месте крепости нашей бывшей множество народа", а с одной из разъезжавших по заливу лодок "кричали по колюжски, что русские живы, вызывались показаться." Окрестности весь день оглашались ружейной и пушечной пальбой. Дождавшись ночи, Кочергин поспешил убраться прочь из этого опасного места, но одна из его шести байдарок – на ней был крещёный чугач Галактионов нукомюцкого жила с женой и малолетним сыном – бесследно исчезла, а с места, где она укрывалась, по промышленным вдруг грянул ружейный залп. Чуть позже к Гаванскому мысу забрела заблудившаяся байдарка катмайской артели, отбившаяся от партии Кускова. Катмайцам повезло больше Кочергина: они подобрали толмача-кадьякца из алитацкой артели Ситхинской партии, спасшегося буквально чудом и рассказывавшего поразительные вещи…
В те дни никто в крепости Св. Архистратига Михаила не ожидал беды. С промысловой партией Ивана Урбанова (около 190 Алеутов) ушли Алексей Карпов, креол Афанасий Кочесов и один "англичанин" из числа нескольких американских матросов, поступивших на компанейскую службу. На Ситке осталось 26 русских, 4 или 6 "англичан" – служащих РАК, 20-30 кадьякцев и до 50 женщин и детей (см. Приложение I). 10 июня Лев Куниновский, Василий Зырянов, Алексей Евглевский и Алексей Батурин отправились к "дальнему Сиучьему камню", где бил сивучей "стрелец" – креол Василий Кочесов, известный стрелок и охотник (он и его брат Афанасий были уроженцами Лисьевских островов, наполовину Алеутами). С ними же отплыли несколько кадьякских каюров, в том числе и толмач алитацкой артели, а также "трое англичан из оставшихся у нас с одного американского судна, бывшего под крепостью по весне." Прочие обитатели поселения продолжали беспечно заниматься своими повседневными делами. Так было и в тот погожий летний день 16 июня 1802 г. – последний день существования Михайловской крепости.
С утра Дмитрий Изохтин и Прокопий Кузмичов отправились в байдарках удить рыбу; чуть позже отъехал стрелять нерп Тараданов, а многие женщины и дети разбрелись по лесным полянам собирать ягоды. "После обеда часу во втором" пошёл к речке "для осмотру телят" Абросим Плотников, который был "к смотрению тово определён", а Егор Рыбалов почти одновременно с ним отправился к рыбному запору. На караульной вышке часовым стоял Захар Лебедев. Его жена – Пиннуин из Чинияцкого селения на о. Кадьяк, названная в крещении Екатериной, – стояла близ лестницы, ведущей на второй этаж казармы, где находились покои "начальствующего" – В. Г. Медведникова. Сам же Василий Григорьевич только что спустился вниз и вошёл в распахнутые двери нижней казармы, оставив наверху артельного старосту Прохора Наквасина и с ним нескольких промышленных. За поварней возился с чем-то пушкарь Григорий Тумакаев, во дворе занимались своими делами Клохтин и Степан Мартынов. Большая часть мужчин находилась внутри казармы. Неторопливо прошла к скотной избе "служащая при скоте девка" с малолетним сыном на руках…
До полутора тысяч индейских воинов уже изготовились к битве. 91 Одни отряды подбирались к крепости лесом, другие же грузились в длинные боевые каноэ с высокими резными носами. Вожди ситкинских киксади Скаутлелт и Катлиан облачались в доспехи.
Возвращаясь с речки, Абросим Плотников вдруг с ужасом увидел "великое множество людей колюжских обитателей и кои уже обступили вокруг казарму, как внизу, так и наверху по перилам с ружьями и копьями и, стоящего на пригорке против хозяйских покоев тайона Михаила, повелевая теми." 92 Скаутлелт призывно закричал и по его команде из-за мыса вылетели боевые каноэ, наполненные воинами. Впоследствии Плотников утверждал, что всего там было 62 байдары, хотя вряд ли он имел тогда возможность их пересчитать. Гремела ружейная пальба, отовсюду неслось совиное ухание – боевой клич воинов-киксади. Плотников метнулся к скотной избе, где хранил своё ружьё. Там он столкнулся с перепуганной девкой-скотницей, велел ей забирать ребёнка и бежать в лес, а сам заперся здесь, зарядив ружьё и приготовившись дорого продать свою жизнь. Четверо индейцев бросились к его убежищу, с трёх ударов вышибли дверь, не обратив внимания на торопливый выстрел Плотникова, а ворвавшись внутрь – схватили промышленного "за камзол и ружьё, почему и принуждён я, – вспоминал позднее он сам, – броситься в окошко, оставив камзол и ружьё у тех колош в руках убежал за крепость в лес и скрылся в дуплеватую лесину." 93 Двое индейцев погнались было за ним, но скоро потеряли из виду и, решив не тратить время на бесполезную погоню за одиноким беглецом в густом лесу, предпочли вернуться к крепости, где было больше вероятности отличиться и захватить богатую добычу.
…Нападение было внезапным и стремительным. Катерина Лебедева услышала вдруг тревожные крики, увидела, как бегут к казарме "все, кои были на улице руские и девки", а из-за поварни вдруг вывернулся Тумакаев, кричавший: "Пойдём в казарму, колоши идут с ружьями, видно неспроста!" Едва успели запереть двери, как индейцы хлынули из-за рогаток через северные ворота. "Они вдруг и во множестве, но тихо и без шуму выступили из непроницаемой густоты леса, вооружённые копьями, ружьями и кинжалами. Лица их, по природе зверского вида, были испещрены красною и другими красками; всклокоченные волосы избиты перьями и осыпаны орлиным пухом; у некоторых были надеты грубые маски, изображающие фигуры хищных зверей с оскаленными зубами и других вымышленных чудовищных животных," 94 – так описывает К. Т. Хлебников нападение колошей. Мартынов и Клохтин, не успевшие укрыться в казарме, тотчас были убиты. Загремели первые выстрелы, пули ударили в закрытые наглухо ставни. Воины в расписных лосиных плащах, дощатых деревянных латах, резных шлемах и устрашающих масках заполонили всё вокруг. Они издавали "страшный рёв и шум в подражании тех зверей, коих личины на себе имели, с одной целию, чтобы вселить более страха и ужаса." 95 Тлинкиты обступили кругом казарму и "вдруг отбив у окон ставни начали беспрестанно из ружей в окна стрелять… и сенные двери в скором времени вышибли и у казармы на двери прорубя небольшую дыру в кою также из ружей стреляли." 96 Упал застреленный Иван Маланьин по прозвищу Кунгур (он был родом кунгурский крестьянин), ранены были Емельян Овдин, пушкарь Тумакаев и сам Медведников. В верхней казарме отчаянно отстреливались отрезанные от своих товарищей Прохор Наквасин, Никифор Чумляков, Михайло Пинуныров и Афанасий Шемелин. Убит, вероятно, к тому времени был и Захар Лебедев. Но, хотя русские "ис казармы сколко могли… и отстреливались, но против толико множества вооружённого народа отстреляться не могли, вскоре у казармы и дверь вышибли в самое то время Тумакаев ис пушки во двери выстрелил, хотя тогда уже и был ранен." 97 Несколько индейцев рухнуло замертво, прочие отшатнулись, но закрепить этот небольшой успех осаждённым было нечем: пушечные заряды хранились на втором этаже, а внешняя лестница, по которой только и можно было попасть туда, была уже занята столпившимися на ней колошами. Чтобы добыть боеприпасы, Андрей Шанин принялся прорубать отверстие в потолке. Однако, едва он сумел сделать это, как в "дыру вдруг кинулся величайший огонь, а отколь тот огонь взялся, – говорит в растерянности Лебедева, – мне неизвестно, а думаю с начала нападения зажгли верхние покои, ибо слышно было во время первой стрелбы из ружей наверху какой-то шум." 98 Однако защитники нижней казармы – их оставалось 8 русских, "англичанин" и, возможно, несколько Алеутов, – упорно продолжали сопротивляться, несмотря на свои раны и нехватку боеприпасов. Тумакаев вновь изготавливал к действию свою пушку. Но пламя сделало своё дело. "Когда же усилился и в нижней казарме огонь, – вспоминала Лебедева, – тогда сколко нас девок было кинулись под казарму в подвал чтобы тут сохранится… руские ис казармы ис пушки выстрелили, тогда у подвалу на улицу и дверь вышибло ис коево принуждены были вытти на улицу, где нас колоши захватя разделя по себе утащили в свои байдары." 99 Из каноэ, куда бросили пленниц, Лебедевой хорошо была видна последняя сцена трагедии: "Когда чрезвычайно усилился огонь тогда руские бросались сверху на землю… коих колоши подхватывали на копья и кололи… видно толко было, что всех на улице кололи, строение жгли, имущество компанейское и промысел бобровый, как и нас… делили по себе." 100
Среди нападавших, по свидетельству очевидцев, особенной яростью отличался Катлиан. Он был "второе лицо при нападении и, будучи молод и смел, дышал личной ненавистью к Баранову и русским и везде первым бросался для примера другим." 101 На нём была боевая Шапка Ворона – шлем в виде вороньей головы, с огромным клювом и медными глазами, обшитый медвежьей шкурой. Вооружён вождь был кинжалом и кузнечным молотом – страшным оружием в его могучих руках. Согласно тлинкитским преданиям, Катлиан (K'alyaan) был третьим среди воинов, возглавивших атаку на крепость. Первыми легенда именует Стунуку, мстившего за оскорбление своего клана, и Дук'ваана. 102 Среди женщин, сопровождавших воинов в бой, находились две старухи – Сейку и Х'ваал'к (Seikw, X'waal'k), которые, согласно тлинкитской традиции, и подожгли осаждённую казарму. 103 Пламя охватило здание и находившиеся в нём люди были обречены.
В это же время Абросим Плотников, лёжа среди толстых корней огромного дерева, в жутком оцепенении смотрел, как горят казарма, новопостроенное судно, скотная изба, баня, поварня, алеутский кажим, стоявшая на отшибе вторая караульная будка и "прочее мелочное промышленных строение", а колоши с громкими криками таскают из горящих строений меха и компанейское добро, сбрасывают добычу наземь с балкона казармы и, подобрав сброшенное, относят в свои байдары. На глазах Плотникова один за другим гибли его товарищи, а он ничем не мог им помочь. Он видел, как "бросился Наквасин с верхних перил на землю и побежал было в лес, но… чем-нибудь из платья задел за лесину упал на землю, тут прибежали 4-ре человека колош, подняли ево на копьях унесли ближе к казарме отрезали ему голову… Кабанов выскочил было ис казармы на улицу коево также те колоши ударив копьями закололи… продолжалось же сие ужасное от варваров кровопролитие и огнедушущее пламя до вечера тово дня." 104
Начинало темнеть, когда Плотников осмелился покинуть своё укрытие и выйти на "жалосное пепелище". Среди дымящихся головешек валялись обезглавленные трупы (из всех убитых только Кабанову индейцы почему-то не отрезали головы), а пронзённые длинными копьями коровы почти ползали по земле, издавая жалобное мычание. Едва Плотников успел с немалыми усилиями вытащить у одной из них глубоко засевшие в боках древки, как его накрыли двое индейцев и, спасая свою жизнь, скотник со всех ног вновь бежал от них в ночной лес.
…Когда Алексей Батурин и его спутники, забрав заготовленное В. Кочесовым мясо, готовились уже возвращаться назад, некий "приехавший в сильную погоду в бату ситхинский обитатель" сообщил им, что на крепость готовится нападение. Однако предостережению не придали значения и, проведя на Сиучьем Камне неделю, промышленные отправились в обратный путь. Уже достигнув Гаванского мыса (17 июня), они заметили какого-то человека, махавшего им с берега руками. Это оказался один из кадьякцев, "Килюдинского жила обитатель", отставший по болезни от партии Урбанова и чудом избежавший гибели при захвате крепости тлинкитами. Едва он успел в двух словах сообщить им о "вчерашнем нещастии", как сзади, из-за гряды мелких островков вылетела стая боевых тлинкитских батов. Поднялась суматоха. Кочесов пересел в байдару под парусом и, выбрасывая по пути груз для облегчения лодки, пересёк Гаванскую бухту. Индейцы преследовали беглецов, осыпая их пулями. Наконец байдара ткнулась носом в берег у подножия крутого утёса и все, сидевшие в ней, бросились бежать, настигаемые тлинкитами, которые "безпрестанно по ним стреляли из ружей". Приложив отчаянные усилия, Батурин и с ним пятеро Алеутов сумели взобраться по почти отвесному склону на вершину утёса и там рассыпались по лесу. Прочие, во главе с Кочесовым, прижатые к скале, яростно отстреливались. Схватка была неравной и вскоре в живых осталось лишь двое – израненные Василий Кочесов и Алексей Евглевский. Оба они были взяты в плен, но скоро позавидовали своим погибшим товарищам: торжествующие победители предали их пыткам.
Тлинкиты питали особую ненависть к Василию Кочесову, знаменитому охотнику, известному среди индейцев и русских, как непревзойдённо меткий стрелок. Тлинкиты называли его Гидак (Gidak), что происходит, вероятно, от тлинкитского имени Алеутов, чья кровь текла в жилах Кочесова – giyak-kwaan. Заполучив, наконец, ненавистного стрельца в свои руки, они постарались сделать его смерть, как и смерть его товарища, как можно более мучительной. По словам К. Т. Хлебникова, "варвары не вдруг, но повременно отрезывали у них нос, уши и другие члены их тела, набивали ими рот, и злобно насмехались над терзаниями страдальцев. Кочесов… не мог долго переносить боли и был счастлив прекращением жизни, но несчастный Еглевский более суток томился в ужаснейших мучениях." 105
Успевшие бежать были более удачливы. Алитацкий толмач скрывался в лесу ещё четыре дня, питаясь травой и кореньями. Он видел, как в залив вошло двухмачтовое судно, буксируемое двумя байдарами. Решив, что это пришла компанейская "Екатерина", он спустился к берегу и искал лодку, чтобы добраться до судна, но неудачно. Впустую ушло два дня. До слуха кадьякца доносилась пушечная пальба. Его подобрали катмайцы из Якутатской партии Кускова и 28 июня он уже беседовал с самим Иваном Александровичем. Алексей Батурин же вместе с одним из Алеутов семь дней скитался по дебрям. Они тоже видели подошедшее судно, но были более удачливы – их подобрала присланная с корабля шлюпка. А килюдинский Алеут, пытавшийся предостеречь артель Батурина, в тот же день повстречал в лесу Абросима Плотникова и эта встреча также принесла ему удачу (о других уцелевших см. Приложение I).
Все беглецы, скитавшиеся по лесам Ситки, слышали ружейную стрельбу, а через неделю после гибели крепости берега острова вновь огласились и орудийными залпами. Слышал их и Абросим Плотников. Он скрывался в чаще всю неделю, однако каждой ночью посещал пепелище, где “оплакивал место и собратию свою”. Вместе с ним в дебрях скрывались килюдинский Алеут и “девка Чинияцкого жила с маленьким своим грудным сыном”. Леса Ситки в те дни были небезопасны. Уже наутро следующего после резни дня Плотникова пробудил ото сна “ружейный голк”. По истреблении крепости тлинкиты “разъехались по разным местам, где только надеялись найти русских или кадьякцев и, перебив некоторых, немалое число взяли в плен, особенно женщин, которые тогда собирали ягоды на поле”. 106 Тем не менее Плотников сумел дожить до того дня (24 июня), когда однажды в полдень до слуха его донёсся гром двух пушечных выстрелов. Первая его мысль, как и у всех прочих, была о компанейском судне “Екатерина”. Но присмотревшись, Плотников понял, что в залив вошёл английский корабль. Взобравшись на утёс-кекур он стал звать на помощь. Индейцы, караулившие под берегом, погнались за ним. Трижды Плотников избегал преследования этих шести упорных воинов, выбежал, наконец, на отмель, продолжая взывать о спасении. Тлинкиты настигли его и тут, но вовремя подошёл “с тово судна елбот”, в котором среди вооружённых матросов находился и сам шкипер – капитан брига “Единорог” (Unicorn) Генри Барбер, ветеран Северо-Западного побережья, оставшийся в памяти служащих РАК, как склонный к авантюрам “жадный корыстолюбец”.
Индейцы отступились и промышленный был спасён. Он сбивчиво рассказал англичанам о своих “нещастных приключениях”, просил спасти и своих спутников, укрывавшихся в лесу. Британцы отправились к берегу и вначале привезли на борт судна килюдинца с Алеуткой и ребёнком, а потом, с другой стороны бухты, доставили сюда Алексея Батурина. Обрадованный Плотников просил шкипера продолжить поиски уцелевших. Англичанин согласился. Со своими матросами он посетил пепелище крепости, где обнаружил только обезображенные безголовые трупы и пять оплавившихся медных пушек. Позднее капитан вспоминал, что он “нашёл здесь место полностью уничтоженное огнём, и обугленные тела примерно 20 человек, которые лежали, рассеянные среди руин, брошенные в добычу воронам и хищным зверям из лесов – самое ужасное зрелище, какое только может вынести человек”. 107
Через три дня к судну приблизилось два каноэ в которых среди воинов находились, по словам Плотникова, “кровожаждущий варвар ситхинский тайон Михайло с племянником”. У Катлиана, как отметил Барбер, бедро было пробито мушкетной пулей, “что, как казалось, причиняет ему весьма малые неприятности”. Скаутлелт и Катлиан напрямую спросили шкипера, нет ли на его судне русских, предложив ему выдать их. Вожди были готовы не торгуясь уплатить за них любую цену. Но капитан скрыл от тлинкитов спасённых им беглецов и “посредством ласковости” заманил обоих вождей на судно. Вместе с тойонами сюда явилась и “девка-колошка, коя прежде была при заселении во услугах у Кузмичева”. Плотников и Батурин просили англичанина задержать враждебных предводителей и добиться от них освобождения других пленников. Британец из своих видов согласился и “приказал задержать заковав тайона и племянника в ножны и ручны железа притом с таковым приказанием ежели не велит тайон представить сколко есть всех захваченных… людей… то не будет отпущен почему тот тайон и приказал оставшим в байдарах команде своей чтоб привести [пленных] и после тово начали привозить наших служащих девок и бабры, но не вдруг, а по одной толко, напоследок начальник [Барбер] сказал тайону ежели всех сколко есть захваченных не привезёшь или тебя повешу (в страх коему уже и петля была приготовлена) либо увезу непременно на Кадьяк”. 108
В тот же день, 27 июня, в Ситкинскую бухту вошло ещё два судна – оба под флагом Соединённых Штатов. Судном “Тревога” (Alert) командовал Джон Эббетс (Абец в произношении Плотникова), знакомый русским по прежним своим посещениям Михайловской крепости. Другим судном был “Глобус” Уильяма Каннингема. Неизвестно, каковы были первоначальные планы Каннингема, но он вступил в соглашение с другими капитанами и принял деятельное участие в разработке плана совместных действий.
Индейские каноэ стаями сновали вокруг иностранных кораблей. Тлинкиты, прекрасно отличавшие русских от англичан, а британцев от американцев, не ожидали со стороны пришельцев никаких неприятностей и пытались затеять торг. Однако грянули пушечные залпы и картечь разметала ситкинские челны. Пироги были разбиты в щепы, а индейцев вылавливали из воды и брали в заложники. Угрожая им смертью, моряки требовали освобождения пленников и выдачи награбленных мехов. Индейцы отчаянно сопротивлялись, даже когда их поднимали на борт “Тревоги” и “Глобуса”. В схватке были ранены двое матросов Эббетса. Вождь, нанёсший эти раны, наотрез отказался спасать свою жизнь ценой выдачи пленников. 29 июня (11 июля по новому стилю) на борту “Глобуса” был собран военный совет, в состав которого вошли капитаны и старшие офицеры всех трёх судов. “Понимая, что публичный пример может не только оказать сдерживающее влияние на жестокую практику индейцев в будущем, но и может наиболее эффективно содействовать… освобождению пленных русских”, совет единодушно постановил казнить упрямого вождя. 109 Он был повешен на борту “Глобуса” вечером того же дня. “Его поставили на чурбак на баке с петлёй на шее. Выстрелила пушка и он повис на нок-рее, окутанный пороховым дымом”. 110 Эббетс позднее рассказывал В. М. Головнину, что тлинкиты уже привели было русских пленников на берег для обмена, но вождь закричал им, чтобы они “тотчас умертвили русских, что и было мгновенно исполнено, а его повесили!” 111 Уильям Стёрджис, рассказывая об этом случае, сообщает, что перед казнью индеец произнёс обличительную речь, упрекая своих судей в коварстве и неблагодарности, но, несмотря на всё его красноречие, “речь эта не возымела должного эффекта” (см. Приложение III).
Однако, несмотря на подобные инциденты, уцелевшие поселенцы мало-помалу всё же доставлялись на борт кораблей морских торговцев.
Екатерина Лебедева провела в рабстве у колошей около 15 дней. Надежд на избавление было немного. Дня через три после резни тлинкиты захватили байдарку из артели Еремея Кочергина, узнали о походе партии И. А. Кускова и выехали ей навстречу. Вернувшись через два дня, воины рассказывали, будто бы партия истреблена “кунаховскими народами” (очевидно, имелись в виду обитатели куана Хуна или, скорее, Акоя – их называли guna.xu., “среди чужаков,” подразумевая окружение из атапаскских племён), что сам Кусков убит, что хуцновцы уничтожили партию Урбанова, а потому пленницам остаётся только одно – верно служить победителям, не надеясь на освобождение. Однако Лебедева приметила “по тогдашнему их виду,” что возвратились из похода они “без удовольствия”. Затем в заливе показалось какое-то судно и колоши, полагая, что оно русское, принялись пленниц своих “с жила на жило перевозить и прятать по разным местам”. Наконец настал день, когда саму Лебедеву, сюклинскую чугачку Ульяну и ещё одну Алеутку посадили в байдару, уложили туда же 50 добытых при разорении крепости бобров и повезли к одному из стоявших в гавани судов – “на выкуп онова захваченного англичанами колоша”. По пути один из индейцев, сидевший напротив Лебедевой, “сказывал… тихонко, чтоб другие не слышали: напрасно вы верите, колоши врут и обманывают вас, что Кусков и вся ево партия убиты, а толко мы слышали, когда ездили к нему навстречу, Кусков и десять Алеут убито, а прочие все живы также и об Урбанове что убит не верте им, а наших колош кадьяцкая партия убила пять человек”. 112 Лебедева также тихо спросила у неожиданного доброжелателя, что он знает о Ситхинской партии: ушла ли она вперёд или вернулась назад. Но этого индеец не знал. Пленниц доставили на борт одного из американских судов. Поскольку захватившие их индейцы сорвали с них почти всю одежду, то капитан выдал полуодетым Алеуткам “по рубахе и суконному капоту”. Через два дня их перевезли на “Единорог” Генри Барбера.
От освобождённых Алеуток Абросим Плотников узнал, что где-то у колош находится в плену ещё один русский – Тараданов. Об этом он немедленно сообщил Барберу. В итоге вождей-аманатов не освобождали до тех пор, пока не был возвращён и этот последний русский пленник. Чтобы ускорить его выдачу Барбер даже перевёл 6 (18) июля своё бриг на новое место, ближе к выходу из бухты, делая вид, будто собирается покинуть Ситку. Вместе с Тарадановым на судно было доставлено ещё 4 Алеутки и “множество бобров”. После этого русские стали требовать от Барбера, чтобы он всё же не отпускал Скаутлелта и Катлиана, но увёз бы их пленниками на Кадьяк. Однако британец предпочёл сдержать данное им слово. Тойоны, покинув судно, скрылись в дебрях Ситки, а Барбер, собрав на “Единороге” всех спасённых, 10 (22) июля взял курс на Кадьяк. Он был раздражён срывом выгодной торговли, ссорой со злопамятными тлинкитами, но намеревался с лихвой возместить все свои убытки за счёт РАК. Он вёз с собой 3 русских, 5 кадьякцев, 18 женщин-Алеуток и 6 детей. 113 Присвоив немало мехов из разорённой крепости, он рассчитывал получить ещё и награду за спасение пленников. Размеры этой награды Барбер намеревался установить сам…
Когда 22 июля (4 августа) “Единорог” бросил якорь в Павловской Гавани, шкипер, не выпуская спасённых поселенцев на берег, изготовил судно к бою и потребовал у А. А. Баранова 50 тыс. рублей в возмещение понесённого им ущерба. Он заявлял, что, хотя его страна и находится в неприязненных отношениях с Россией (новости из Европы медленно доходили до здешних мест), он, движимый одним лишь состраданием, прервал свои торговые операции и выкупил пленников. Но всё его красноречие не произвело должного впечатления на Александра Андреевича: англичанину было выплачено лишь 10 тыс. рублей “бобрами по низким ценам”. По другим сведениям Барбер требовал выкупа в 20 тыс. пиастров, но получил лишь мехов на 6 тыс. 114 Однако, тогда же у него было приобретено Компанией различных необходимых товаров на общую сумму в 27 тыс. рублей, а также несколько орудий и “до 50 отличных ружей с большим количеством снарядов”. 115 В целом у Барбера и Эббетса (который, вероятно, прибыл на Кадьяк позже Барбера и отдельно от него) было куплено товаров на 70 тыс. рублей. 116
Резнёй на Ситке не исчерпались несчастья 1802 года. Промысловая Ситхинская партия Ивана Урбанова (90 байдарок) была выслежена индейцами в проливе Фредерик и атакована в ночь с 19 на 20 июня. Затаившись в засадах, воины куана Кэйк-Кую ничем не выдавали своего присутствия и, как писал К. Т. Хлебников, “начальники партии не примечали ни неприятностей, ни повода к неудовольствиям… Но сия тишина и молчание были предвестниками жестокой грозы. Колоши, приготовленные, уже преследовали партию и, наблюдая движения оной, выжидали удобнейшего места и большей беспечности от утомлённых трудными переездами Алеут. Едва сии последние предались сладкому сну, как колоши во многолюдстве, но без шуму, вышед из густого лесу, и во мраке ночи подойдя на близкое расстояние, быстро осмотрели стан, и потом с криком бросились на сонных; не дали им времени подумать о защите, и почти на повал истребили их пулями и кинжалами. Весьма немногие избегли поражения бегством и скрылись в лесу; а все прочие остались жертвами на месте отдыха.
Начальник партии, Урбанов, был схвачен и взят под стражу; но с помощию Алеута, также схваченного, успел вырваться, убежать и скрыться в лесу. Совершив убийство, колоши выбрали из байдарок все бобровые шкуры, собрали всё имущество Алеут и переносили оные на баты, которые приехали туда на призывный крик из окрестностей, потом изрезали и переломали все байдарки. Они не имели сопротивления и ни один из них не лишился жизни; но, обогатясь добычею, разъехались с радостными криками по жильям. Урбанов, соединясь в лесу с 7 Алеутами, на другую ночь с осторожностию подошли на место поражения и, оплакав горькую свою участь, отыскали две байдарки, менее других повреждённые, исправили оные наскоро, и пустились к Ситхе в продолжение ночей, а днём скрывались в дремучих лесах. На месте селения… они нашли дымящиеся остатки строения и, не останавливаясь продолжали свой путь с возможной осторожностию до Якутата, куда и достигли 3 августа [21 июля по старому стилю]. Через три дня после их приезда, явились туда же 15 Алеут, спасшихся бегством из той же партии”. 117 В резне погибло 165 кадьякцев и это было не менее тяжёлым ударом по русской колонизации, чем уничтожение Михайловской крепости.
Под угрозой оказался и сам Якутат, где находили себе убежище уцелевшие партовщики. Исполняя решение зимнего совета вождей, сюда “во многолюдстве” прибыли акойцы – под предлогом закупки “сакового жира”. Уже была намечена ночь для нападения, однако, накануне в Якутат вернулась партия И. А. Кускова и замысел тлинкитов сорвался. Сам Кусков, возвращаясь на базу, имел сильные подозрения: “сохранилась ли и сия крепость?” Поэтому он приблизился к берегу ночью, соблюдая все меры предосторожности. Лишь убедившись воочию, что поселение невредимо, он решился высадиться на сушу. Видя увеличение сил противника, тлинкиты разъехались по своим селениям. Но и это не могло успокоить напуганных поселенцев.
Страшные известия, привезённые Кусковым, вызвали в Якутате настоящую панику. Поселенцам мерещилось кровавое нашествие свирепых колошей из Ледяного пролива и даже вполне лояльный тойон Фёдор “казался сомнительным”. Посельщики требовали, чтобы их немедленно вывезли отсюда и, “выходя из повиновения, готовили для следования лодку”, намереваясь самовольно бежать из Якутата, бросив там большую часть компанейского имущества и даже “тяжёлую артиллерию”. И. А. Кусков многократно заверял начальника поселенцев Н. И. Мухина в том, “что нет возможности снять заселение”, готов был дать ему в подкрепление гарнизона двух русских и 20 кадьякцев – “половина из сих последних такие, кои в случае, не дай боже, ежели случится от народов и покушение и управлять ружьём умеют”. 118 Но Николай Мухин не соглашался, твердя, что всех их ждёт тут неминуемая гибель и он не может рисковать жизнями вверенных ему людей. В конце концов Кусков сам решил остаться в Якутате со всей своей партией, а посельщиков уговорил подождать, пока не вернутся посланные на Ситку для спасения уцелевших 36 Алеутов на 12 байдарках во главе с якталицким тойоном Николаем. Кроме того, он пригрозил, “сказав, что ежели они и далее будут самовольство [проявлять, то] приняты будут другие меры”. 119
Лето 1802 г. стоило жизни более чем 200 русским, кадьякцам, чугачам и Алеутам (см. Приложение I). Это был тяжелейший удар для Русской Америки, где в те годы вообще насчитывалось лишь около 350-450 человек русских. 120 Кроме того, РАК на несколько лет не только потеряла контроль над богатейшими промысловыми угодьями, но попросту лишилась доступа к ним, как лишилась она и важного опорного пункта. Продвижение русской колонизации в Америке резко затормозилось, сильно подорван был в глазах аборигенов русский престиж. 121
Сам А. А. Баранов с сокрушением отмечал в феврале 1803 г.: “Многие храбрейшие, деятельные и отважнейшие из собратий наших погибли от варваров на Америке в… Архангельской крепости и около лежащих местах, с немалым числом тут же пострадавших союзных и приверженных компании островных и прочих обитателей… пропало наличного бобрового роду с 2 700 мест [т. е. 2 700 шкур калана] и сверх того ещё заплатили за доставление вырученных из плена оставшихся от губительства наших собратий и прочих обоего пола людей 10 000 рублей англичанам”. 122 Помимо этого, Александр Андреевич видел и более далеко идущие последствия случившегося, что и страшило его больше всего: “потеря под Ситкою заведения суть самая важнейшая часть… поелику в нынешние времена оттоль только и приобретаемы были самые интересные выгоды в промыслах… Но более всего то, что… от сего несчастного с нами под Ситкою приключения… может быть и вовсе отечество лишится тех полезных мест, кои великими прибытками и выгодами не токмо компании, но и государству нашему обнадёживают”. 123 Баранов опасался, что образовавшийся в стране тлинкитов после изгнания русских вакуум быстро и прочно заполнят американские торговцы, которые, “узнав о нашей неудаче и несчастии”, поспешат занять место РАК – “вселятся там по подобию нашему, но с сильнейшими напряжениями”. Страх перед этим и заставлял Баранова спешить с принятием ответных мер.
В отношении же того, чем были события лета 1802 г. для самих тлинкитов, можно почти безоговорочно согласиться с мнением А. В. Гринёва, отмечавшего, что тогда “почти все… куаны объединились для изгнания общего врага. Восстание 1802 г. сплотило индейцев на территории примерно 12 000 кв. км с населением не менее 10 000 человек. Это было, пожалуй, крупнейшее выступление аборигенов за всю историю Русской Америки.” 124 Несомненно, война с русскими не была делом только одного клана киксади, как то представляется ряду исследователей. 125 Против такого предположения свидетельствуют и размах столкновений, охвативших огромную территорию от Якутата до Кэйка, и пёстрый состав участников антирусской коалиции. Трудно выделить среди них какие-либо отдельные кланы (можно с уверенностью назвать киксади, кагвантан, акойских тлукнахади и текуеди), но зато можно перечислить те куаны, представители которых принимали участие в военных действиях – именно через их территории пролегал в 1804 г. путь военной экспедиции А. А. Баранова. Среди них – Якутат, Акой (Драй-бей), Хуна, Таку, Хуцнуву, Ситка, Кэйк-Кую, возможно Хенъя и Стикин, а также союзные силы кайгани и даже цимшиан. Два последних племени имели с тлинкитами достаточно тесные родственные связи, а цимшиан даже рассматривали тлинкитов, как своих “младших сестёр.” Весьма вероятно участие в нападении на Михайловскую крепость воинов Чилката. Чилкатцы, как то видно из переписки А. А. Баранова, изначально занимали враждебную позицию в отношении русских; именно их насмешки побудили Стунуку к активным действиям и не случайно позднее именно в Чилкате оказался ряд пленных кадьякских партовщиков.
Вряд ли стоит характеризовать эти события, как “восстание”. Подобный термин предполагает собой факт подчинения тлинкитов русской власти, против которой они и восстали. Однако этого не было никогда даже на Ситке, где русское присутствие было наиболее ощутимо. Более уместным в данной ситуации было бы применение понятия “индейская война”, обычно употребляемого когда речь идёт о конфликтах между аборигенами и колонизаторами на территории США и Канады. В данном конфликте, как и в большинстве из них, не присутствуют господствующая и подчинённая стороны, последняя из которых могла бы организовать восстание. Обе враждующие стороны равны по своему статусу, признаваемому ими обеими. Тлинкиты выступили против русских не как против поработителей, стремящихся подчинить их своей власти, а скорее как против враждебного племени, вторгнувшегося в их охотничьи угодья. Сплотив на короткий срок несколько Куанов, Тлинкиты сумели нанести пришельцам жестокий удар. Оправиться от последствий этой катастрофы Компания смогла лишь к 1804 г.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ