Имя им - легион...

Он вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Двери с грохотом закрылись, кабина лифта мелко затряслась, словно объятая приступом малярии и нехотя стала падать…

На мгновение у него перехватило дыхание, ему вдруг показалось, что кабина действительно падает. Он еле удержался, что бы не нажать кнопку экстренной остановки.

«Ерунда!» — он самоуверенно усмехнулся ловя собственное отражение в зеркале, укрепленном на боковой стене лифта. — «Погибнуть столь банально это не в моем вкусе!»

Лифт мягко затормозил, и двери со скрежетом распахнулись.

«Ха!» — злорадно подумал он, криво ухмыляясь. — «Вот вам всем!!!»

Он шагнул вперед и вдруг резко остановился. Чуть левее, полускрытый промозглым сумраком плохо освещенного подъезда, стоял совершенно невзрачного вида мужчина и неуверенно улыбался.

— Вы ведь, Айвен Чен?! — спросил мужчина тихим бесцветным голосом, как-то по особенному близоруко щурясь при этом.

— Да, — сказал Айвен холодно, немного сожалея, что отпустил на сегодня телохранителя. — Чем могу служить? (Щасс!!! Прямо так и начну.)

— Я… собственно, — пробормотал мужчина, — я приходил к вам в редакцию… на днях… рукопись…

Айвен тут же потерял всякий интерес к происходящему. По инерции он отчужденно поинтересовался:

— Так что там за рукопись?

— Вы ее прочли?

«Наглец!» — Айвен не глядя на спрашивающего, брезгливо поджал губы и холодно процедил:

— Рукопись, естественно в работе. О своем решении редакция вас известит.

— Значит вы ее еще не читали? — как-то облегченно произнес мужчина. Тогда, вы ведь не будете возражать если я ее заберу?

Айвен впервые с интересом глянул на столь забавный экземпляр человеческой породы. Абсолютно невзрачный тип! Только… Черт! Такое ощущение, что Айвен где-то его уже видел. Ну конечно! Наверняка в редакции, когда этот жалкий тип принес свою рукопись. Как же они все осточертели!!!

— Я пойду тогда, — почти робко спросил мужчина, — а через пару дней загляну снова и заберу рукопись…

— Приемные дни в редакции — вторник и пятница, с 14 до 16, - нехотя пробурчал Айвен, а затем твердой уверенно походкой прошествовал к припаркованной у дома машине.

Выруливая со стоянки Айвен Чен полностью выбросил из памяти мелкий досадный эпизод и, подкатив к редакции, вошел в здание в самом прекрасном расположении духа. Правда у лифта он задержался в нерешительности, но тут же самоуверенно улыбнувшись вошел в кабину и нажал кнопку этажа, где располагался его кабинет.

В своем кабинете главный редактор журнала «Шаровая молния» Айвен Чен, сев за стол и перекладывая бумаги, случайно наткнулся на потертую папку:

Буквы были написаны от руки и рука при написании явно подрагивала. Строчки вышли неровными и общее впечатление было такое, будто неведомый Дон Сендвич надписывал Папку на ходу, поспешно и похоже накануне хорошенько выпив для храбрости.

Айвен брезгливо ухмыльнулся:

«Вот уж, воистину, повесть хроника. Хорошо хоть, что не всех хроников тянет к перу».

С отвращением поддев ногтем обложку Айвен лениво раскрыл рукопись…

«…легионер Ирвин Ч. был одним из основателей «Золотой манипулы». Доступ в ее ряды изначально был крайне ограничен и с течением времени, по мере того, как легионеры старели, одновременно, при активной взаимной поддержке, захватывали ключевые посты в курируемой области, ограничения становились все жестче и жестче.

Со временем философия и деяния легионеров канонизировались, а чужаков перестали пускать вовсе…»

— Паскуда! — Айвен Чен в ярости отшвырнул папку на край стола и поспешно придвинул к себе телефонный аппарат. — Фридрих?! Это Айвен. Мне нужно срочно с тобой увидеться. Хорошо. Через час в «Орфее».

Айвен швырнул трубку и яростно побарабанил пальцами по столешнице.

Папка притягивала взор, словно позорное пятно в прошлом. Айвен вновь поддел ногтем обложку и перелистнул пару листов.

«…пришедшие к власти на гребне новаторского обновления, легионеры замкнув кольцо круговой поруки, умудрились превратить свои идеи в догму. Фетишизируя свое служение ремеслу они фактически образовали культовую систему ценностей, на базе которых возникла новая религия. Еще недавние реформаторы превратились в сектантов.

Со временем служение делу практически трансформировалось в отправление культа, все чаще и чаще принимавшее уродливые формы.

Еще недавнее простое замалчивание неукладывающегося в рамки культивируемых цеховых правил, переросло в неприкрытую травлю и уничтожение, как мыслей, так и их носителей.

Над происходящим нависла тень инквизиции…

А за всем этим стоял негласный магистр Ирвин Ч…»

Айвен вновь отшвырнул папку.

— Так. Интересно, — Айвен зло прищурился, — из какой же это щели потянуло сквознячком?

Через час Айвен решительно входил в двери небольшого ресторанчика «Орфей».

Фридрих был на месте.

— Вот полюбуйся! — процедил Айвен усаживаясь за стол и швыряя Фридриху злополучную папку.

— Это что, твой очередной гениальный опус? — криво ухмыльнулся Фридрих.

— Ты чем скалиться, лучше открой!

Фридрих лениво распахнул папку и наугад вытащил один из листков.

«…одна из наиболее мрачных фигур, входящих в Золотую манипулу, это, конечно, Дитрих. И не только потому, что отличается болезненным пристрастием к черному цвету, а и потому, что является непосредственным экзекутором. И как любой исполнитель, в отличии от людей Благословляющих, особенно бросающийся в глаза своими деяниями. Человек, выходящий на сцену, когда обычная политика информационной блокады оказывается неэффективной. Человек, который нейтрализует нежелательный источник возмущений. Черный Дитрих…»

— Интересно, — Фридрих пожевал бесцветными губами и вложил листок обратно в папку, машинально поправив черный блестящий галстук. — Досье собираешь?

— Дурак! — резко сказал Айвен, — это мне принесли в редакцию два дня назад. Да ты полистай, полистай…

«…отдельного внимания заслуживает процедура «Проклятия», своими корнями уходящая то ли в заседание закрытого клуба, то ли в светские беседы о ремесле, во время дружеского ужина.

Пройдя через пик своего извращенного развития, когда во время дикой оргии образчик, вызвавший особое раздражение, предавался огню, процедура Проклятия превратилась в особо изощренный ритуал, когда к изысканно сервированному столу подают не только деликатесы, но и идеи, а иногда возможно… и самого автора…»

Фридрих осторожно закрыл папку. Глаза его превратились в узенькие щелки, и он едва уловимым движением провел бледно-розовым языком по бесцветным губам:

— Кто?

Айвен покачал головой:

— Я его не знаю. Он первый раз всплыл на моем горизонте.

— Это невозможно, — свистящим шепотом просипел Фридрих, — тогда он подставное лицо, и ты должен сам понимать, что за ним стоит кто-либо из наших. А это тоже невозможно! С другой стороны: не смотря на некоторую абсурдность отдельных высказываний… Но ты ведь его видел?! Как минимум дважды!!!

— Да. Но, — Айвен покачал головой, — если бы я его встретил снова, то в толпе — не узнал.

— Он собирается тебя навестить?

— Да. Через два дня.

— Хорошо, — криво ухмыльнулся Фридрих, — это я беру на себя. Но до этого необходимо собрать наших на какую-нибудь неофициальную вечеринку. Я постараюсь осторожно прозондировать почву.

— Только без этих твоих штучек, — брезгливо поморщился Айвен, все-таки это не… какие-нибудь… посторонние.

— Не беспокойся, все будет тихо-скромно… по семейному. — Фридрих вновь провел кончиком бледного языка по едва заметной блеклой полоске губ. — И все же интересно, какая падла умудрилась пустить шорох?!

— Фридрих! Сколько можно повторять, — опять брезгливо поморщился Айвен, — неужели всего богатства языка…

— Ладно-ладно, — хмыкнул Фридрих, — «мы авангард культуры», «писатель живет во имя читателей», «писатель — честь, ум и совесть нашей эпохи»…

— Ты напрасно иронизируешь, — раздраженно буркнул Айвен, — но хоть слова ты мог бы подбирать менее вульгарные.

«…клановость такой организации как Золотая манипула привела к тому, что легионеры культивируемую лексику возвели в ранг святыни, превратив официально используемый язык в мертвое наречие, почти не имеющее связи с живым языком.

Отступление от догматических норм неофициально стало считаться святотатством, а официально было объявлено несуществующим.

Но насилие над формой было еще не вершиной власти легионеров. Вслед за формой пришел черед содержанию. Контроль и всеобщая стандартизация… Власть над мыслью. Абсолютная власть Власть доведенная до абсурда… Власть абсурда…»

— Ублюдок! — прошептал Айвен побелевшими губами, глядя вслед удаляющемуся разболтанной походкой Фридриху. И совершенно не понятно было к кому относиться столь емкая характеристика, то ли к автору «Золотой манипулы», то ли к собрату… легионеру.

На следующий вечер в банкетном зале ресторана «Орфей» на дружеский фуршет собрались, накануне извещенные Айвеном, главы различных курируемых областей Аппарата Информационного Управления.

Двенадцать человек, по традиции носящих звание Главного Редактора, и семеро приглашенных из ближайших сподвижников, а так же некоторое количество дам, к Аппарату Информационного Управления отношение имевших весьма косвенное.

Айвен брезгливо морщась окинул холодным взглядом банкетный зал и фланирующую вдоль стола публику. Вот стоит мрачно уставившись в полупустой бокал писатель Глоссер — официальный апологет Языка. Любая опубликованная им фраза тот час тиражируется услужливыми подмастерьями — навязчиво вбивается в общественное сознание как Объективная Закономерность. Тем более, что рядом стоящий с ним желчно ухмыляющийся лысый мужчина — критик Зурих — зорко следит за неукоснительным соблюдением Объективной Закономерности, предавая анафеме всякого рискнувшего хотя бы лишь усомниться…

Рядом с Зурихом покачиваясь стоит уже слегка перебравший поэт Би-Би Орл, стремительно подливающий в лирический костер своей души рюмку за рюмкой. Злые языки, до которых еще не добрался Фридрих, пытаются посеять крамолу — намекая, что свое поэтическое вдохновение Би-Би Орл черпает из бочки, нанизывая слова в своих бессмертных строчках на призрачный стержень алкогольного помутнения, иногда ставя при этом в тупик даже самого Зуриха, в обязанности которого входит разъяснять для не посвященных ту глубину Истины, что сокрыта в игре Великих Ассоциаций.

Под стать поэту, рьяному почитателю Бахуса, редактор журнала «Новая Информация» Горм К. Гормик, кроме букета пороков присущих Би-Би Орлу, обладающий еще и фантастической тягой к противоположному (слава богу!!!) полу, в данную минуту решающий непосильную задачу выбора: между очередной рюмкой и очередной же юбкой.

Айвен зло прищурился, на память пришли строки…

«…убив Язык, легионеры спровоцировали возникновение непреодолимой пропасти между Словом и Делом. Насильственно внедряя стандарт мышления и функционирование согласно стандарта, они совершенно неожиданно для себя добились обратного — реализовав власть над поступками они утратили власть над чаяниями. Сформировав Законы Стандартного Мышления, подкрепленного канонизированным Словом, действия легионеров невольно послужили катализатором в формировании тайной субкультуры — Языка Подсознания, официально игнорируемого, а неофициально — жестоко преследуемого. Агрессивное игнорирование — так можно охарактеризовать политику Золотой манипулы по отношению к случайно порожденной мутации их собственного метода — метода Информационного Осеменения, опоэтизированного окостенелыми ортодоксами феномена…»

Айвен властно кивнул Фридриху, черной тенью скользившему по залу, Фридрих тут же изменил траекторию и приблизился к Айвену.

— Ну? — одними губами произнес Айвен.

— Пока ничего, — покачал головой Фридрих.

— Кто эти семеро?

— Ты же знаешь — около каждого Главного Редактора вечно вьются всевозможные фавориты и прилипалы. — Фридрих достал сигарету, но закуривать не стал, а принялся яростно ее разминать. — Народец, конечно, разношерстный, но в основном это упрощенные копии своих патронов. Часть из них далеко не так проста, как кажется, и со временем, возможно, благополучно подсидит своего обожаемого сюзерена… Если конечно мы это позволим.

— Насколько стабильна эта… группа? — Айвен поморщился, рыться в этом грязном белье не было никакого желания.

— Численность этих… Допущенных более менее стабильна, — Фридрих ухмыльнулся и наконец закурил. — Попасть в число Допущенных достаточно трудно, а уйти — еще труднее. В настоящий момент группа Допущенных насчитывает что-то около восемнадцати человек, — Фридрих хмыкнул, — по полтора Допущенного на каждого Главного Редактора.

— Я при себе никого не держу! — раздраженно буркнул Айвен. Если, конечно, не считать тебя!

— Я в курсе. Но обычно… Только Би-Би Орл не имеет на данный момент сателлитов — у него с годами вырисовалась ярко выраженная мания преследования.

— На что ты намекаешь? — зло прищурился Айвен. — Ты хочешь сказать, что у меня тоже…

— Я ни на что не намекаю, — поспешно сказал Фридрих. — Я прекрасно понимаю, что то бремя, которое ты на себе тащишь, не позволяет размениваться на всякие мелочи.

Айвен подозрительно покосился на Фридриха, но на его бледном лице лежала печать абсолютной невозмутимости.

— Ладно, — буркнул Айвен, — составь мне список лиц примкнувших к группе Допущенных за последние три-четыре месяца.

— Ты думаешь, что кто-то из них…

— Ну, не из нас же?! — раздраженно рявкнул Айвен.

— Кто знает, — осторожно хмыкнул Фридрих, но под взглядом посветлевших от еле сдерживаемой ярости желтых глаз Айвена, съежился и поспешно пробормотал:

— Нет, я конечно понимаю… Это просто не мыслимо, что бы кто-нибудь из Творцов мог опуститься до уровня Непосвященных… Но может кто-то из Главных Редакторов решил стать самым главным…

Айвен молча уставился на узкий лоб Фридриха, недостаток ширины, которого компенсировался огромными залысинами.

«Похоже, что ты дорогой, вплотную приблизился к логическому концу своей сногсшибательной карьеры. Стареешь, брат. И потихоньку начинаешь забываться…»

Фридрих откровенно занервничал, словно случайно подслушал мысли Айвена:

— Мне кажется…

…при всей внешней строгой упорядоченности, легион не представляет из себя монолитной структуры. Интеллектуальная деятельность, положенная в основу — семантические конструкции, диктующие обязательное стандартизированное мироощущение, несмотря на все старания легионеров, оказались, в слишком большой части, базирующимися на эмоциях, позволяющих амбивалентно трактовать основные догмы легиона, по крайней мере, Изнутри. В результате, возникла саморазрушающаяся система ценностей, навязываемых во Вне и, одновременно, медленно подтачиваемых Изнутри. Абстрактные конструкции Языка — жестко зафиксированное подмножество выкристаллизовавшееся Слово, в конечном итоге получилось чересчур лабильным, плохо контролируемым и преступно неограниченным.

В результате любое мероприятие легионеров, направленное на дальнейшую узурпацию контроля над мышлением, одновременно провоцирует, как возрастание внешнего ассоциативного демпинга, так и накопления внутренней энтропии…»

— А если тебе вдобавок еще и начало что-то мерещиться… — зло усмехнулся Айвен.

— Я подготовлю список! — поспешно сказал Фридрих, покорно склоняя голову.

Айвен почти удовлетворенно улыбнулся и, потеряв интерес к происходящему, направился в соседний зал, где были расположены отдельные кабинеты.

В кабинете, где Айвен обычно ужинал, на заботливо сервированном столе, горела свеча, отчего помещение казалось и вовсе крохотным. Айвен сел в роскошное уютное кресло и невидящем взглядом уставился на пламя.

«…при этом нельзя утверждать, что одиозные фигуры, составляющее ядро Золотой манипулы — однозначны. Взять к примеру магистра Ирвина Ч., несомненно выделяющегося в интеллектуальном плане, даже на фоне в большинстве своем, бывших лучших представителей интеллектуальной элиты, составляющей ядро Золотой манипулы. Но! Как это чаще всего бывает, система со временем подмяла под себя творцов и адептов, как спрут окутала щупальцами традиций, правил и идей, безжалостно искореняя все, что пытается вырваться из смертельных объятий…

Осознавая истинное положение вещей, большинство легионеров находятся в большей или меньшей степени духовной деградации или психического разлада, продолжая при этом верой и правдой служить сформированной ими системе, которая в ближайшем будущем обещает окончательно растоптать своих создателей…»

— Ну, это мы еще поглядим, — зло сквозь зубы процедил Айвен, — мы еще поглядим, кто и кого растопчет!

Бесшумной черной тенью в кабинет проскользнул Фридрих. Гонору у него заметно поубавилось.

Лицо Айвена, лишь наполовину освещенное зыбким пламенем свечи, было похоже на злую маску музы Клио.

Фридрих стараясь не смотреть на это лицо тихо сказал:

— Я уже могу предоставить информацию, о тех лицах, которым удалось за последние полгода попасть в число Допущенных.

— Да ты у нас прямо незаменимый, — холодно усмехнулся Айвен, — да к тому же такой шустрый!

— Это было несложно, — напряженно улыбнулся в ответ Фридрих. — Их всего трое.

— Они в зале?

— Да.

— Значит кто-то из них послужил источником информации, — Айвен брезгливо поджал губы. — Моего посетителя в зале нет. Это абсолютно точно. Несмотря на то, что я четко не помню как он выглядел, но своей неброскостью он бы сильно выделялся на фоне нашей публики.

— Прикажешь заняться этими тремя более… тщательно?

— Нет! Не надо поднимать лишнего шума, — Айвен вновь усмехнулся, да так, что даже у Фридриха мороз пошел по коже. — Реклама и ореол мученика нашим оппонентам только на руку. А нам на руку будет если сложится впечатление, что этого эпизода не было вовсе.

Фридрих молча склонил голову.

— А насчет этих троих, — лениво произнес Айвен глядя на голое темечко Фридриха, — иногда не грех поработать и головой, а не только руками.

— Ну, это не моя парафия, — тихо произнес Фридрих, бросая на Айвена короткий взгляд исподлобья.

— А я не о тебе и говорю, — ухмыльнулся Айвен и тут же сухо спросил:

— Чьи они сателлиты?

Фридрих вздрогнул и прищурился:

— Двое — подручные Зуриха, мелкие шавки, которым он поручает подбирать синонимы к эпитетам, используемым в очередном бессмертном трактате о рецензируемых шедеврах; а один, самый молодой, последнее приобретение Главного Редактора Бена Оу.

— А, наш Вечный Второй, — задумчиво хмыкнул Айвен, — постоянно дышащий в спину Би-Би Орлу. Наш адепт песенной поэзии, несмотря на большие привилегии, издавна мечтающий потеснить Би-Би Орла на безбрежном поле Ассоциативных Игрищ.

Фридрих позволил себе сдержанно улыбнуться, а Айвен задумчиво коснувшись пальцами зыбкого пламени свечи буркнул:

— Пригласи-ка его сюда. Только повторяю, без излишних драматических эффектов.

Фридрих черной тенью бесшумно выскользнул из кабинета, и через некоторое время послышался робкий стук.

— Войдите, — твердо произнес Айвен Чен.

— Главный Редактор Айвен, вы хотели меня видеть? — на пороге стоял высокий красавец, от смущения слегка нагловатый и одновременно испуганный.

«Ишь, производитель», — неприязненно подумал Айвен осторожно касаясь резких глубоких морщин на своих уже чуть дрябловатых щеках.

— Вы поэт? — полувопросительно сказал Айвен.

— Да. Я работаю в департаменте возглавляемом Главным Редактором Беном…

— Я знаю: кто и какой департамент возглавляет, — холодно улыбнулся Айвен.

Красавчик вздрогнул и неуверенно улыбнулся в ответ.

«Вряд ли гаденыш сознательно замешан в это дело», — Айвен спокойно продолжал разглядывать неловко переминающегося с ноги на ногу поэта. «Но, однако, достойную смену мы растим. Я в его годы не рискнул бы вслух признать себя поэтом».

— Как вас зовут? — спросил Айвен почти ласково улыбнувшись в миг расцветшему юному дарованию.

— Я — Орбит Бин!

— Что-то я не припомню вашего имени на страницах нашего журнала.

— У меня была пока только одна публикация — в «Нынешнике».

«Конечно, как я сразу не сообразил: гаденыш мог появиться только в гадюшнике!»

— Сам Главный Редактор Зурих в своей статье: «Тропы, которые нас выбирают», посвятил моему стихотворению две строчки: — «Орбит Бин идет верным курсом, правильно расставляет ударения и подбирает нужные эпитеты. Недалек тот день, когда он сможет наконец назвать себя настоящим профессионалом!»

«А ты и уши развесил! Да Зурих даже не читал твою галиматью. У него целый штат, в обязанности которого входит вовремя замечать тех, что идут «верным курсом» и периодически объявлять об этом, чтобы имя самого Зуриха не забылось случайно». — Айвен посмотрел на Орбита Бина почти с жалостью. — А что, мой друг Бен Оу, говорят он готовиться повести «Нынешник» к новым высотам?

— О, да!! У главного Редактора Бена Оу такие планы…

— Да-да, я в курсе, — брезгливо поморщился Айвен. — Вы, вероятно, принимаете активное участие в разработке этой программы?

— О! Главный Редактор Бен доверил мне написать четверостишие к своей программной статье, посвященной…

— И вы, наверное, в курсе основных направлений, курируемых Аппаратом Информационного Управления?

— Конечно, — с гордостью произнес Орбит Бин. — Я же должен хорошо ориентироваться в среде для которой…

— И, наверное, старина Бен делиться с вами некоторыми профессиональными секретами?

— Что вы имеете в виду? — насторожился Орбит Бин.

— Ну как, — спокойно спросил Айвен невозмутимо глядя в глаза обеспокоенному поэту. — Ведь должны же вы повышать свое мастерство, а у кого же учиться, как не у Мастера?

— Да-да, конечно, — неуверенно пробормотал Орбит Бин. Но теперь он уже не выглядел этаким холеным производителем, а был скорее похож на внезапно пойманного с поличным, мелкого воришку.

— Да у вас, у самого, наверное, есть ученики? — обезоруживающе улыбнулся Айвен. — Вы ведь уже почти профессионал.

— Ну, — затравленно прошептал поэт, — не то чтобы ученики… Знаете, это ведь так здорово, когда точно знаешь, что есть кто-то…

«Иерархия Золотой манипулы, как всякая административная система, несмотря на то, что в основу ее положена деятельность, связанная с интеллектуальной и эмоциональной сферой человеческой жизнедеятельности, как никакая другая система, особенно подвержена влиянию принципа достижения собственного уровня некомпетентности. Каждое звено данной системы особенно яростно стремиться достичь уровня собственной некомпетентности, бесконечно усиливая процесс общей деградации, поскольку индивид, занявший уровень собственной некомпетентности, рьяно следит за тем, чтобы более низшая ступень иерархии действительно была более низшей. Изначальные базовые виды деятельности — интеллектуальная и эмоциональная объединенные в рамках административной системы, оказались двумя половинками критической массы, при соединении которых внезапно было получено новое качество — система эмоционального террора и интеллектуального геноцида. Насильственное ограничение интеллектуального уровня производилось с ярко выраженной эмоциональностью. Особенный трагизм ситуации состоял в том, что далеко неглупые люди, изначально занявшие ключевые позиции в управлении на смену себе стали готовить почти откровенных эмоциональных уродов и чуть ли не дебилов…»

— Ты кому, паскуда, про нас начирикал?! — яростно зашипел вдруг Айвен Чен, хватая несчастного Орвина Бина за галстук и заставляя его при этом почти лечь на стол. — Кому, гнида, исповедовался?!!

— Я… не понимаю… Глав-в-в-ный Ред-д-дактор Ай-вен?! — залопотал вконец перепуганный поэт.

«А если это не он?!» — мелькнула мысль в голове у Айвена.

Фридрих черной тенью навис за спиной Орвина Бина, распластанного больной птицей на столе.

Горячий воск со свечи капал поэту на лицо и застывал мутными диковатыми слезами…

— Может наш уважаемый поэт плохо видит, в какое положение он попал? участливо спросил Фридрих. — Подбавить огоньку?!

— Терпеть не могу, когда воняет паленым мясом, — капризно сказал Айвен, отпуская измятый галстук Орвина Бина и вытирая руки о скатерть.

Поэт сполз со стола и опустился на колени.

— Мы же интеллигентные люди, — лихорадочно зашептал поэт, с ужасом глядя на Айвена снизу вверх. — Я не понимаю, что здесь происходит?

— Ах, не понимаешь!!! — вновь яростно зашипел Айвен, хватая со стола свечу и поднося ее к самому лицу Орвина Бина. — Ты не понимаешь?!

Поэт отшатнулся, но Фридрих поймал его за волосы и подтолкнул к огню.

— Бен много пьет в последнее время? — свистящим шепотом спросил Айвен, пристально глядя в глаза совершенно обезумевшему поэту. Пламя свечи заколыхалось от его тяжелого астматического дыхания и опалило поэту брови.

— Я… не… знаю… — прошептал Орвин Бин, опуская глаза.

— Не лги! — спокойно сказал Фридрих и, потянув поэта за волосы, запрокинул ему голову. Вновь расплавленные капли воска упали Орвину Бину на бескровно-белое лицо.

— Я не могу утверждать с точностью, — судорожно вздохнув сдавленно прошептал поэт, — но мне кажется… много.

Айвен холодно усмехнулся, поставил свечу на стол и сел в кресло.

— Когда Бен был пьян, он рассказывал тебе о взаимоотношениях внутри Аппарата Информационного управления?

— Изредка. Он говорил, что я должен знать некоторые нюансы, растерянно кивнул Орвин Бин, — но я ведь готовился в будущем стать настоящим профессионалом… Я должен был иметь представление… Я не понимаю, что здесь преступного?!

— Вопросы здесь задаю я! — холодно отрезал Айвен. — Ты уже присутствовал на процедуре Проклятия?

— Да. Один раз, три месяца назад, когда Главный Редактор Бен рекомендовал мое стихотворение к печати…

— И кому ты успел растрезвонить об этом?!!

— Я не думал…

— Я не спрашиваю, что ты думал, — прорычал Айвен, не в сила сдержать свою ярость, — я даже не спрашиваю, как ты посмел посторонних посвящать в детали профессионального ремесла! Тебе гаденышу приоткрыли узенькую щелку, чтобы ты мог вставить в нее свой сопливый нос, а ты пытаешься просунуть туда свои грязные лапы, да к тому же норовишь Таинство Профессионально Творческой Кухни осквернить взорами Непосвященных!!! Имя?! Я спрашиваю имя?!!

— Орвин Бин, — пролепетал вконец ошалевший поэт.

— Да не твое, придурок, — страшно ухмыльнулся Фридрих, все еще крепко держащий поэта за волосы.

«Что у него за страсть такая: таскать их за патлы?!» — раздраженно подумал Айвен брезгливо разглядывая обширные залысины Фридриха. «Типичное проявление комплекса собственной неполноценности!»

— Может, все-таки, кликнуть повара? — продолжая зловеще скалиться спросил Фридрих.

— Не надо! — по заячьи пискнул поэт и, упав на четвереньки, попытался подползти к ногам Айвена.

— Имя? — холодно потребовал Айвен, брезгливо отодвигаясь от извивающегося на полу поэта.

Фридрих, рванув за волосы, заставил Орвина Бина вновь стать на колени.

— Тебя, дурачок, спрашивают имя того человека, которого без ведома Главных Редакторов ты посмел посвятить в святая-святых Творческого Процесса? — словно разговаривая с умственно отсталым ласково сказал Фридрих.

— Дональд, — едва слышно прошептал поэт, все лицо которого было усеяно слезами, вперемешку, как восковыми, так и обыкновенными.

— Севидж?!! — свистящим шепотом спросил Айвен.

Поэт кивнул, насколько это ему позволил Фридрих все еще крепко сжимавший поэтову шевелюру.

— Адрес! — рявкнул Айвен.

— Не знаю!

— Не лги!!!

— Я не знаю!!!

— Он опять за старое, — оскалился Фридрих, — может, все-таки, повара предупредить? Пусть там на кухне подсуетятся.

— Не надо, я вас прошу! — застонал Орвин Бин, безуспешно пытаясь упасть в ноги Айвену Чену. — Я, действительно, не знаю! Он всегда приходил сам… Меня никогда не интересовало: кто он и откуда… А сам он никогда не говорил, все больше слушал… Он так умел слушать, что хотелось говорить еще и еще… Кто же мог знать, что… так нельзя…

«ОН!» — Айвен закрыл глаза и расслабленно откинулся в кресле.

«…в результате регрессионных процессов, нашедших благодатную почву в изолированной, возведенной на изначально порочных принципах, усиленных симбиозом худших проявлений взаимодействия двух разнородных сфер человеческой жизнедеятельности, на протяжении одного поколения произошли такие апокалипсические изменения социального уклада и чисто человеческих взаимоотношений, что некогда нормальные люди превратились, сначала в духовных каннибалов, а затем… в самых обыкновенных. Лозунг: «Если враг не сдается — его уничтожают», в этой среде был воспринят буквально. И тех, кого «съедали» на первых порах в переносном смысле, стали подавать к столу в буквальном.

А особым деликатесом на специальном культовом отправлении — процедуре Проклятия — стала считаться поданная к столу рукопись, приправленная кровью автора.

Момент, когда процесс деградации членов секты, именующих себя Золотой манипулой, перешагнул за грань и стал откровенным безумием, прошел совершенно незаметно и воспринялся как нечто само собой разумеющееся…»

— Оставь его, спокойно сказал Айвен, — похоже, что он действительно ничего больше не знает.

— Как скажет Главный Редактор Айвен, — несколько театрально произнес Фридрих, вытирая руки черным носовым платком.

— А вы, Орвин Бин, — не глядя на поэта сказал Айвен, — можете идти. Но помните, что один раз скомпрометировав свое доброе имя вы поставили себя в такое положение, в котором следующая ваша ошибка — будет последней… Язык нам дан не для того, чтобы обсуждать Объективные истины, а чтобы… держать его за зубами. Неровен час, можно потерять!

— Идите, — подтолкнул поэта к выходу Фридрих, — и помните: вы в этом кабинете никогда не были!

Орвин Бин поспешно вскочил и кинулся к двери, но, все-таки, у него хватило мужество на пороге задержаться и пробормотать:

— Я очень благодарен за урок, Главный Редактор Айвен. Вы не пожалеете, что изыскали время и помогли мне сориентироваться в сложившихся обстоятельствах. Я все понял и постараюсь оправдать оказанное доверие.

— Я надеюсь, что отныне вы действительно будете идти верным путем, устало сказал Айвен Чен, не открывая глаз.

И лишь когда дверь за поэтом закрылась, Айвен Чен приоткрыл глаза и жестко посмотрел на Фридриха:

— Надеюсь ты дашь соответствующие распоряжения на кухне. Тебе ясна очередная кандидатура для сегодняшней плановой процедуры Проклятия?

Фридрих ухмыльнувшись молча кивнул.

— Только тихо! Терпеть не могу поросячьего визга.

Фридрих вновь кивнул.

— И напиши соответствующую статью: мол Орвин Бин, не взирая на дружеское участие в его творческой судьбе Главного Редактора Бена Оу, и попыток Главного Редактора Зуриха заострить внимание на отдельных положительных моментах в семантических конструкциях, выбираемых начинающим поэтом, в конечном итоге ступил не на ту дорогу… Но и так далее — как положено.

— Хорошо, — плотоядно усмехнулся Фридрих.

Айвен окинул Фридриха пустым безучастным взглядом, и Фридрих, в соответствии с этикетом поклонившись, направился к двери.

«Ну, а кто будет следующим кандидатом на участие в процедуре Проклятия…» — Айвен зловеще усмехнулся. Фридрих, словно что-то почуяв, оглянулся в дверях. Секунду они пристально смотрели друг-другу в глаза, затем Фридрих ухмыльнулся и осторожно притворил за собой дверь.

Оставшись наконец один, Айвен Чен расслабленно откинулся в кресле. Идти и принимать участие в процедуре Проклятия Орвина Бина не было ни сил ни желания.

Айвен пробыл в кабинете не долго. Немного поработал над тезисами статьи: «А был ли Фридрих?!», а затем, почувствовав бесконечную усталость, отправился домой.

На выходе, в вестибюле ресторана, Айвен наткнулся на Главного Редактора Бена Оу.

— Айвен, ведь ты же понимаешь, что я… — ухватив побелевшими холодными пальцами Айвена за руку лихорадочно, словно в бреду, зашептал Бен Оу.

— Успокойся, — устало похлопал его по плечу Айвен. — Я все понимаю. Я тоже периодически чувствую себя страшно одиноким и очень хорошо представляю, как хочется иногда, чтобы рядом был кто-то… Но надо помнить, что критериями нашего выбора должны быть не личные симпатии, а… отношение к работе. Мы должны опираться не на людей, а на профессионалов! Ведь не даром нам доверен самый могучий инструмент — Слово.

— Я все понимаю… Я исправлю… Я, — сбивчиво зашептал Бен Оу.

— Иди, — сказал Айвен, — иди и спокойно работай.

Уже сидя в машине, Айвен подумал:

«Да, стареем. Бен вот совсем уже сдал — пора-пора и ему уже в Дом Отдыха!»

Припарковав машину у своего дома и войдя в подъезд, Айвен нерешительно остановился у дверей лифта. Нажал на кнопку вызова, и с холодным интересом пронаблюдал, как створки дверей лифта открылись и, выждав некоторое время, закрылись. А потом, несмотря на усталость, медленно стал подниматься на свой этаж пешком.

Через два дня, рано утром, Айвен набрал номер телефона Фридриха:

— Ты помнишь, что сегодня меня обещал навестить наш таинственный Дональд Севидж?

— Конечно, — прозвучал в трубке спокойный, уверенный голос Фридриха.

Но Дональд Севидж не появился. И хотя целый день Айвен постоянно чувствовал чье-то незримое присутствие, но скорей всего это были людишки Фридриха.

Не появился Дональд Севидж и на следующий день.

А когда Айвен вечером усталый возвращался домой, то то наконец пересилив себя он, все-таки, переступил порог злополучного лифта… Дверцы мягко закрылись и кабина медленно поползла вверх. В портфеле у Айвена лежала уже почти готовая статья «А был ли Фридрих?!». Жизнь казалась несколько однообразной и утомительной, но в общем-то прекрасной.

Лифт наконец затормозил, но дверцы, почему-то не открылись. Айве нажал на кнопку вызова диспетчера и в ту же секунду ощутил, что лифт падает… Айвен даже не успел разобраться, как он к этому относиться.

Утром следующего дня в редакцию журнала «Шаровая молния» входил новый Главный Редактор.

В коридорах издательства — у каждой двери — занял место сытый холеный мальчик, хорошо и модно одетый, лениво пожевывающий резинку и спокойно провожающий проходящих мимо людей взглядом, каким обычно разглядывают броские, но малозначительные детали архитектуры.

— Главный Редактор Фридрих, — торжественно объявила секретарша, словно только что снесла золотое яйцо и торопилась об этом событии известить как минимум пол мира, — ваша утренняя почта!

Фридрих, удобно устроившись за столом Главного Редактора, кивком отпустил секретаршу и лениво стал перебирать разнокалиберные конверты.

Его взор привлек большой серый конверт, адресованный ему лично, но без адреса отправителя.

Фридрих не спеша вскрыл интригующее послание и извлек оттуда обыкновенную потрепанную канцелярскую папку.

На папке неряшливым корявым почерком было написано:

Фридрих в бессильной злобе выскочил из-за стола, швырнул папку на пол и стал в бешенстве ее топтать…

Разрозненные листки опавшими листьями усеяли в редакции весь пол.

На том, что лежал ближе всего к двери, если бы у кого-нибудь возникло такое желание, можно было прочесть:

«…но вслед за легионерами, придет новое поколение, заботливо выпестованное в рамках взлелеянной легионерами системы.

И будет оно — это поколение — воистину ужасным…»