Империя страха

1

Это было тринадцатого июня года 1623 от Рождества Христова. В Большой Нормандии потеплело рано, и улицы Лондона купались в лучах солнца. Везде было много народу. Гавань осадили толпы нищих и уличных мальчишек. Они обсуждали слухи, приставали к морякам, радуясь сплетне и медной монете.

Посудачить было о чем: три корабля пришвартовались сегодня в гавани. Один из них, «Фримартин», пришел из южных морей с товарами Экваториальной Африки: слоновая кость, золото, шкуры экзотических животных. Были на борту и живые звери, которых привезли для князя Ричарда в Львиную башню. Рассказывали о трех львах, огромной змее и ярких попугаях, умеющих говорить…

Тихо было, пожалуй, только на чердаке Юго-западной башни, где трудился придворный механик князя Ричарда Эдмунд Кордери. На медной опоре, стоящей на верстаке, он осторожно укрепил небольшое вогнутое зеркало, улавливающее лучи полуденного солнца через отверстие в потолке. Главным в приборе были линзы, пропускавшие свет.

Он встал и отодвинулся, пропуская своего сына Ноэла.

– Скажи мне, все ли в порядке? – спросил он. – Не могу рассмотреть.

Ноэл прищурил левый глаз, правым приник к микроскопу, настроил резкость.

– Отлично. Это что?

– Крыло бабочки, – ответил отец.

Эдмунд проверил, все ли образцы готовы для показа. Ожидание леди Кармиллы наполнило его тревожным чувством, и это было неприятно. Даже в старые добрые времена она нечасто заходила в его мастерскую, а видеть ее здесь значило пробудить воспоминания, которые не приходили, когда он видел ее в Тауэре на праздниках.

– Образец с водой не готов, – сказал Ноэл. – Сделать?

Эдмунд покачал головой:

– Я приготовлю свежий, когда придет время. Все живое хрупко, тем более в капле воды.

Он посмотрел на верстак и спрятал тигель за кувшинами. Убрать мастерскую было невозможно, да и не нужно, но видимость порядка необходимо сохранить. Он подошел к окну, взглянул поверх таверны «Холодная гавань» и башен Святого Томаса на искрящиеся воды Темзы, покатые крыши домов на противоположном берегу.

Отсюда, с высоты, фигурки людей во Внешнем дворе казались крошечными. Он здесь был выше, чем крест на куполе церкви у Кожевенного рынка. Взгляд Эдмунда задержался на этом символе. Нельзя, конечно, сказать, что он был очень набожен, но тревога заставила его перекреститься, бормоча молитву. И сразу же обругал себя за слабость.

«Мне сорок четыре, – думал Эдмунд. – Я ремесленник и больше не мальчик, который удостоился любви женщины. Мое волнение ни к чему».

Эти укоры были не совсем справедливы. Не только то, что он был когда-то любовником Кармиллы Бурдийон, взволновало его. Тут смешалось многое. И то, что на верстаке стоял новый прибор – микроскоп. И то, что когда бы он ни проходил по Внешнему двору, за ним наблюдали, любые встречи были бы замечены. И то, что капитан судна, пришедшего из Африки, выполнил не только заказ Ричарда, привезя ему львов, но и поручение Невидимой коллегии.

Уже много лет Эдмунд жил, чувствуя опасность, и приучил себя оставаться спокойным. Другое дело – леди Кармилла. Связь с ней шла от сердца, и то, что она работала на Ричарда, став посредником между князем и ремесленником, ранило Эдмунда. Появление посредника показывало, что Эдмунд больше не был в фаворе. Он надеялся угадать по ее поведению, стоило ли ему опасаться.

Дверь распахнулась, и Кармилла вошла. Полуобернувшись, жестом отправила слугу прочь. С ней больше никого не было. Хотя пол был чистым, она пересекла комнату, приподняв подол юбки. Ее взгляд блуждал по полкам с горшками и бутылями, тиглю, токарному станку – всем многочисленным инструментам ремесленника.

И для вампиров, и для обычных людей эта комната казалась полной таинств, как каморка алхимика: такую устроил для себя несчастный Гарри Перси, будучи против своего желания гостем Мартиновской башни. Вероятно, леди Кармилла не усматривала большой разницы между работой ремесленника и короля духов. Всегда было трудно понять, как относятся вампиры к стремлению простых смертных к знаниям.

– Ты хорошо выглядишь, Кордери, – спокойно произнесла она, – но ты бледен. Не стоит закрываться здесь, когда в Нормандию пришла весна.

Эдмунд поклонился.

Она совершенно не изменилась с тех пор, как они были близки. Кармилле было уже четыреста пятьдесят лет, – не намного меньше, чем Ричарду, – но красота ее даже не начала увядать. Кожа была белоснежной, что свойственно вампирам Северной Европы, и сверкающе чистой, почти блеска серебра, – безошибочный признак бессмертия. Ни родинка, ни шрам – ничто не бросало тень на совершенство лица. Ее глаза были темно-карими, губы – с нежным изгибом, шапка волос – цвета воронова крыла – поразительный контраст с белизной кожи. У вампиров волосы редко остаются густыми после превращения, даже если они родились с пышной шевелюрой.

Он несколько лет не видел ее так близко и не мог подавить в себе волну воспоминаний. Его волосы стали седеть, а кожа – грубеть. Наверное, он совсем изменился. Но ее взгляд сказал, что она тоже вспоминает о чем-то, и не без нежности.

– Моя госпожа, – сказал он ровным голосом, – позвольте представить моего сына и ученика Ноэла.

Ноэл вспыхнул и поклонился.

Кармилла удостоила юношу улыбкой.

– Он похож на вас, Кордери, – сказала она и прибавила, взглянув на Ноэла: – Когда ты родился, твой отец был самым привлекательным мужчиной в Англии. Ты очень похож на него, можешь гордиться этим.

Она обратила свое внимание на прибор.

– Сделан хорошо? – спросила она.

– Да, конечно, – ответил Эдмунд. – Интересно задуман, и я был бы рад познакомиться с автором. Он строго оценил умение моего шлифовальщика линз, думаю, следующий прибор получится еще лучше.

Леди Кармилла села, и Эдмунд показал ей, куда смотреть, как навести резкость, повернуть зеркальце.

Она удивилась увеличенным во много раз крылу бабочки, насекомым, образцам стеблей и семян растений.

– Мне нужен скальпель поострей, рука поуверенней, – сказал он. – Прибор показывает, насколько я неуклюж.

– О нет, Кордери, – возразила Кармилла, – образцы замечательны. Но нам сказали, что здесь можно увидеть вещи более интересные. Например, живые существа, которых не различишь невооруженным глазом.

Эдмунд объяснил, как берут пробы воды, приготовил новую, взяв пипеткой каплю из кувшина, наполненного речной водой. Затем терпеливо помог леди найти мельчайшие создания, обычно невидимые, показав на существо, которое само было частичкой жидкости, на другие, передвигающиеся при помощи ресничек. Женщина в восхищении смотрела еще некоторое время, едва касаясь микроскопа длинными пальцами с накрашенными ногтями.

Она вдруг спросила:

– А другие жидкости вы тоже наблюдали?

– Какие жидкости? – спросил он, хотя вопрос был ясен и обеспокоил его.

– Кровь, Кордери.

Былое знакомство с ним научило ее уважать его ум, и сейчас Эдмунд почти жалел об этом.

– Кровь очень быстро свешивается, – сказал он. – Я не могу взять хорошую пробу. Для этого нужна большая сноровка, чем у меня. Но Ноэл сделал рисунки многих проб, которые мы изучали. Не хотите ли взглянуть?

Она была согласна изменить тему разговора, придвинулась к Ноэлу и стала рассматривать рисунки, иногда поглядывая на юношу и хваля его работу.

Эдмунд наблюдал за всем этим, вспоминая, как когда-то действовали на него ее капризы, как стремился угадать все ее желания. От одного из ее взглядов на Ноэла у Кордери внутри похолодело, он сам не знал, чего здесь больше – беспокойства за сына или ревности.

– Могу я показать их князю? – спросила вампирша, обращаясь не столько к Кордери, сколько к его сыну. Тот в замешательстве кивнул. Она выбрала несколько рисунков, свернула их в трубку и встала, глядя Эдмунду в лицо.

– Двор заинтересован в приборе, – сказала она. – Мы подумаем, нужны ли вам еще помощники, а пока вы можете заниматься обычным делом. Я пришлю за прибором, чтобы князь мог его осмотреть. Ваш сын хорошо рисует и будет поощрен. Приходите ко мне в следующий понедельник, в семь вечера. Мы поужинаем.

Эдмунд поклоном показал, что согласен: конечно, это был приказ, а не приглашение. Прошел вперед, открыл дверь, леди Кармилла вышла. Ее лицо было непроницаемым.

После ухода Кармиллы будто какая-то пружина распрямилась, освободив его. Он подумал, что его жизнь была в опасности, но эта мысль не взволновала.

«Это даже не мое изобретение, – думал он сердито. – После многих лет тщательных поисков, стремления раскрыть их секрет меня даже не считают опасным?

Хотя у меня и есть прибор, но это же не я его придумал! Или они смотрят теперь иначе на наши ранние попытки, на магию Эрла Нортумберлендского и решили следить за всеми друзьями Фрэнсиса Бэкона?»

Ноэл тщательно раскладывал по местам показанные пробы. Он так делал уже на протяжении нескольких недель, с тех пор как начал помогать Эдмунду в работе. Как сказала Кармилла, Ноэл был очень похож на отца, хотя не сравнялся с ним ни ростом, ни пытливостью и изобретательностью, которые выделяли Эдмунда среди других.

«Увы, – подумал Эдмунд, – я надеялся, что однажды я раскрою тебе причину моих поисков. Но сейчас, вероятно, мне придется отправить тебя подальше и доверить другому попечителю».

Вслух он произнес:

– Будь осторожен, сын. Стекло хрупко, его края остры: можно пораниться, если будешь неловким.

2

Опустились вечерние сумерки, Эдмунд зажег свечу на полке, сел, глядя на дрожащее пламя. Затем открыл книгу Антонио Нери «Арте Витрариа», рассказавшую Европе о тайнах венецианских мастеров стекольных дел, но не мог вдуматься в текст. Отложив книгу, наполнил бокал темным вином и не заметил, как вошел Ноэл. Когда юноша поставил рядом кресло и сел, Эдмунд протянул ему штоф. Ноэл взял, явно удивившись, нашел бокал, наполнил его и аккуратно отпил.

– Как, я уже достаточно большой, чтобы пить с тобой вино? – спросил Ноэл с легкой горечью в голосе.

– Ты достаточно большой, – заверил Эдмунд нарочито ласково. – Не злоупотребляй только и не пей в одиночестве, советую тебе как отец.

Ноэл потянулся через стол, чтобы дотронуться до микроскопа тонкими пальцами. Нечасто приходилось слышать отеческие советы. Эдмунд считал необходимым держать его подальше от опасных мыслей и неверных поступков.

– Чего ты опасаешься? – спросил Ноэл, подражая тону отца, стараясь говорить не как ребенок с отцом, а на равных.

Эдмунд вздохнул:

– Я думаю, что ты и для этого достаточно взрослый.

– Наверно, ты должен мне сказать.

Эдмунд взглянул на сверкающий медью прибор:

– Мне кажется, что такой прибор следовало держать в тайне, хотя бы на время. Один сметливый мастер, итальянец, как я осмелюсь предположить, желая ублажить вампиров – мужчин и женщин, – выставил свое изобретение – гордый как петух, – чтобы услышать их аплодисменты. Конечно, эту штуку рано или поздно все равно бы открыли. Такой секрет нельзя хранить долго, тем более что все эти линзы сейчас вошли в моду.

– Ты будешь рад очкам, когда глаза начнут слабеть, – сказал Ноэл. – В любом случае не вижу зла в новой забаве.

Эдмунд улыбнулся.

– Новые забавы, – хмыкнул он. – Часы для определения времени, жернова для перемалывания пшеницы, линзы для усиления зрения. Токарные станки – вытачивать винты, монетные прессы – чеканить богатство империи. Все делают простые ремесленники, чтобы ублажить хозяев. Кажется, нам удалось убедить вампиров, каким умным может быть человек и сколько еще можно узнать кроме того, что написано в мифах Греции и Рима.

– Ты думаешь, что вампиры начинают страшиться нас?

Эдмунд плеснул вина из штофа и протянул сыну опять.

– Они поддерживали науку, потому что считали ее простым развлечением, отвлекающим нашу энергию от обид и мятежных мыслей. Они не подозревали о плодах, которые стали собирать наши ученые. Великие перемены преображают мир, перемены, выкованные искусством и изобретательностью. Но империя бессмертных любит постоянство. Вампиры не верят в новое, как только оно выходит за рамки простой новинки. Да, это точно, вампиры начинают нервничать.

– Но простые смертные, беззащитные перед болью, болезнями и ранами, никогда не смогут угрожать их царству.

– Их правление покоится на страхе и предрассудках, – спокойно сказал Эдмунд. – Конечно, они долгожители и лишь немного страдают от болезней, смертельных для нас, у них есть волшебные силы восстановления. Но они не неуязвимы. Их империя более ненадежна, чем они рискуют признать. После сотен лет борьбы вампирам не удалось навязать свое господство магометанам.

Ужас, на котором держится их правление в Галлии и Валахии, основан на невежестве. Высокомерие наших князей и рыцарей скрывает глубокий страх перед тем, что может случиться, если простые смертные освободятся от боязни перед вампирами. Им не так просто умереть, но смерти от этого они боятся не меньше.

– В Галлии и Валахии случались восстания против вампиров, но всегда терпели поражение.

Эдмунд кивнул.

– Но в Большой Нормандии три миллиона обычных людей и меньше пяти тысяч вампиров, – сказал он. – Во всей Галлии не больше сорока тысяч вампиров, в Валахии не больше. Я не знаю, сколько их может быть в Китае, или в Индии, или в сердце Африки за исламскими странами, но и там обычных людей должно быть значительно больше, чем вампиров. Если смертные будут видеть в своих хозяевах не полубогов или дьяволов, а просто более крепко сбитые существа, империя вампиров станет хрупкой. Вампиры утверждают, что сотни лет жизни дают им ум, недостижимый для смертных, но в это верится все меньше. В этом мире почти все сделали руки простых смертных: голландские суда и ткацкие станки, нормандские пушки и стекло. Наше искусство механики превосходит их магическую силу, и они знают это.

– А разве вампиры не утверждают, что все это делает мир удобнее для смертных и что наше искусство механики – только жалкое подобие их магической силы, которой мы не обладаем?

Эдмунд взглянул на сына, скрывая чувство горечи.

Он был рад тому, что сын умеет вести дискуссию. Отдавая Ноэла другим учителям в раннем возрасте, думал, что так будет лучше. Однако за несколько недель более тесного общения он увидел многое в поведении мальчика, что напоминало о собственных склонностях, привычках. Это было приятно – любовь к сыну всегда жила в нем, только обстоятельства не позволяли раскрыться чувствам. Казалось, что это никогда и не случится. Может быть, сейчас была единственная возможность передать дальше ту частичку знания, которой владел, но никому не осмеливался доверить.

Он сомневался. Но никакого вреда не будет – не так ли? – от дискуссии и обсуждения, которые ученые затевали для развлечения.

– У вампиров есть сила, – согласился Эдмунд, – мы называем ее волшебной. Но что такое волшебная сила? Разве это волшебство, если мы ставим паруса так, что судно идет против ветра? Разве волшебная сила заключается в вакууме, при помощи которого мы выкачиваем насосами воду из шахт? Разве волшебство растворяет серебро в ртути, как сахар в воде? Все эти трюки кажутся волшебством для тех, кто не знает, как все это делается. Волшебство – это то, чего мы еще не понимаем.

– Но вампир очень отличается от обычного человека, – настаивал Ноэл. – Все дело в душе, здесь нет ничего общего с механикой. Душа в теле простого смертного слабее, чем душа в теле вампира. Простая физическая сила здесь не поможет.

– Простая физическая сила, – повторил Эдмунд. – Все же любопытно. Этот князь колдунов, Гарри Перси, столько лет просидевший в Мартиновской башне, стремился создать эликсир жизни, который уравнял бы всех нас с вампирами. Рыцари Ричарда наблюдали все это с любопытством, называли его сумасшедшим князем – но наблюдали очень внимательно. Ричард был в восторге от его опытов в предсказаниях и от его изучения текстов алхимиков. Если Перси хотя бы приблизился к тем средствам, какими вампиры защищают себя, они убили бы его.

– Грегорианцы думают, что вампиры – исчадие ада, – сказал Ноэл. – Они говорят, что вампиры устраивают шабаши, на которых появляется Сатана, и что вампиры сильнее простых смертных, поскольку ими владеют души дьяволов, помещенные в их тела Сатаной, когда они отреклись от Бога и присягнули пороку.

Эти слова обеспокоили Эдмунда. Было неразумно говорить это в Тауэре, могли подслушать. Осуждение отцом Грегори вампиров считалось большим мятежом против их господства, чем вооруженное восстание. Они поспешили заставить нового папу осудить Грегори как худшего из еретиков, дошли до того, что посадили вампира на трон Санкт-Петербурга, но не смогли отделаться от представления о них как о посланцах дьявола. Это была жуткая история – вид запрещенных слухов, в которых каждый мог найти что-то для себя, своей веры.

– Обычно полагают, что состояние вампиров, как и простых люфей, определено Богом, – напомнил Эдмунд сыну. – Церковь теперь говорит нам, что вампиры живут долго на земле, но это и привилегия, и бремя, поскольку приходится долго ждать Божьей милости.

– Ты хочешь, чтобы я поверил этому? – спросил Ноэл, зная достаточно хорошо, что отец неверующий.

– Не хочу, чтобы ты верил, что они пешки в руках дьявола, – мягко сказал Эдмунд. – Это не похоже на правду. Жаль, если кого-нибудь сожгут как еретика только за случайно высказанную истину.

– Скажи мне тогда, во что же ты веришь.

Эдмунд смущенно пожал плечами.

– Не уверен, что речь идет о вере, – сказал он. – Я не знаю. Их долголетие реально, как и сопротивляемость болезням, способность к самовосстановлению. Но разве действительно магия обеспечивает эти возможности? Готов поверить, что они производят таинственные ритуалы с заклинаниями, но не знаю, что это дает. Часто думаю, так ли уж они уверены в себе. Возможно, держатся за свой ритуал, как католики за мессу, последователи Магомета – за намаз, следуя привычке и вере.

Им известно, что делать, чтобы превратить обычного человека в вампира, но понимают ли они, что творят, не могу сказать. Иногда я думаю, не являются ли они такими же жертвами ужаса, который пытаются вселить в нас, как и мы.

– Ты веришь, что существует эликсир – зелье, которое обезопасит любого от болезней, ран, на много веков отсрочит смерть?

– Алхимики говорят о секрете, давно известном в Африке и который сейчас хранят вампиры. Но не знаю, верить этому или нет. Если бы вампиром можно было стать только при помощи волшебного варева, его секрет давно был бы раскрыт.

Ноэл в глубокой задумчивости смотрел на микроскоп. Потом сказал:

– Ты думаешь, что этот инструмент поможет раскрыть тайну сущности вампиров?

– Боюсь, что так думает Ричард. Он очень обеспокоен. Империя в тревоге, говорят, что «Фримартин» подтвердил слухи о действии африканской болезни как на простых людей, так и на вампиров.

Он произнес эти слова хмуро и удивился, услышав смех Ноэла.

– Если раскроем тайну, все станем вампирами, – произнес тот, – чью кровь тогда будем пить?

Это замечание было похоже на иронию ребенка. В первый момент Эдмунд хотел ответить в том же тоне, обернуть всю беседу в шутку, но понял, что сын хотел не этого. Смех Ноэла был признаком смущения, извинением за неудобную тему беседы. Но при разговоре о вампирах нельзя не говорить о питье крови, как бы это ни было неприличным. Кармилла Бурдийон не постеснялась такой темы. Почему же должен смущаться Ноэл?

– Вампиры пьют человеческую кровь не для насыщения. Это не хлеб и не мясо, крови им нужно совсем немного. Но она им действительно необходима. Если вампира лишить крови, то он впадает в глубокий сон. Она доставляет им удовольствие, которое мы толком не можем понять. Это главное в тайне, делающей их такими чудовищными, такими бесчеловечными и, следовательно, такими сильными. – Он замолк, почувствовав смущение, но не от неприличия сказанного, а потому что не знал, насколько Ноэл разобрался в источниках его осведомленности. Эдмунд никогда не рассказывал о тех днях, когда встречался с Кармиллой, тем более жене, которую встретил позже, или сыну, которого она ему родила, но от сплетен и слухов Ноэла оградить было нельзя. Должно быть, Ноэл знал, что произошло с его отцом.

Ноэл опять взял штоф и на этот раз наполнил свой бокал.

– Мне сказали, – произнес он, – что люди тоже получают удовольствие… предлагая свою кровь вампирам.

– Это не так, – пробормотал Эдмунд, – удовольствие, которое обычный мужчина получает с женщиной-вампиром, такое же, что и с обычной женщиной. Это может быть иначе для женщин с вампирами-мужчинами, но я подозреваю, что единственное удовольствие, которое они переживают, происходит оттого, что вампиры-мужчины редко занимаются любовью как обыкновенные мужчины. Любовницы вампиров возбуждаются еще потому, что надеются сами стать вампирами. Кажется, они пользуются преимуществом в этом отношении.

Эдмунд колебался, но все же не хотел оставлять начатую тему. Сын имеет право знать это и, может быть, должен. Он вспомнил, как Кармилла смотрела на юношу, сказав, что тот похож на отца.

– Возможно, в чем-то это и верно, – продолжал Эдмунд. – Когда Кармилла пробовала мою кровь, мне было приятно потому, что было приятно ей. Любовь к женщине-вампиру волнует, это и отличает ее от любви к обычной женщине – даже если любовник женщины-вампира очень редко становится вампиром – и никогда только потому, что он ее любовник.

Ноэл вспыхнул, не зная, как реагировать на откровенность отца. И, видимо, решив сделать вид, что этот разговор интересует его чисто теоретически, спросил:

– Почему же в Лондоне и других городах Галлии намного больше вампиров-женщин, чем мужчин?

– Точно никто не знает, – ответил Эдмунд. – Во всяком случае, обычные люди не знают. Могу сказать тебе о своих догадках, по слухам и своим рассуждениям, но ты должен понять, что об этом опасно даже думать, не то что говорить. Ты должен знать, что я многое от тебя скрывал, наверное, причину ты знаешь. Ты понимаешь, что если мы продолжим разговор, то это опасно для нас?

Ноэл кивнул. Он сделал еще глоток из бокала, показывая, что готов взять на себя любую ответственность, как взрослый. Ноэл стремился к знаниям, Эдмунда это радовало.

– Вампиры держат в тайне свою историю, – сказал Эдмунд. – Они пытались контролировать и создание истории людей, хотя появление печатных станков сделало это невозможным из-за распространения запрещенных книг. Похоже, что вампиры-аристократы пришли в Западную Европу в пятом веке с ордами Аттилы, покорившего Рим. Аттила, вероятно, достаточно хорошо знал, как превращать в вампиров тех, кто ему пришелся по вкусу. Здесь все началось с Этия, ставшего первым властителем Галльской империи, и Феодосия, который был императором Византии, прежде чем этот город вошел в Валашское ханство.

Из всех существующих сегодня князей и рыцарей-вампиров большинство происходят от Аттилы, из его рода, я слышал о детях-вампирах, рожденных женщинами-вампирами, но, кажется, это выдумки. Женщины-вампиры бесплодны, мужчины-вампиры же намного сильнее, чем обычные мужчины. Хорошо известно, что они редко соединяются между собой, хотя мужчины-вампиры по ночам побуждают своих любовниц пить кровь. Тем не менее любовницы вампиров сами часто становятся вампирами. Рыцари-вампиры утверждают, что это волшебный дар, но не уверен, что любое превращение в вампира задумано заранее и желанно.

Он сделал паузу, затем продолжил:

– Возможно, что сперма вампиров-мужчин несет семя, передающее вампиризм так же, как семя обычных мужчин делает женщин беременными, а, может быть, это происходит случайно. Любовники-мужчины вампиров-женщин не становятся вампирами, как это часто бывает с женщинами – любовницами вампиров. Вывод подсказывает логика.

Ноэл, подумав, спросил:

– Как же получаются вампиры-мужчины?

– Превращение совершают другие мужчины-вампиры, – сказал Эдмунд. – Несомненно, превращение включает в себя определенные обряды и песнопения, возможно, эликсир, такой, как у графа Нортумберлендского, но думаю, что в старых описаниях шабаша вампиров, представленных грегорианцами, мало правды, даже если предположить, что роль Сатаны играл вампир-вожак. – Он не уточнил свою мысль, но подождал, чтобы увидеть, понял ли его Ноэл.

На лице юноши отразилось отвращение, сменившееся недоверием. Эдмунд не знал, радоваться или печалиться тому, что сын смог проследить за логикой его суждений, но он не был удивлен. Рассказы грегорианцев о шабаше вампиров, в которых Сатана обвинялся в противоестественном половом сношении со своими приспешниками, были так невероятны, что их пересказывали, не пропуская ни одной детали. Кроме того, рядом с жилищем лорда-лейтенанта был позорный столб, к которому иногда приковывали провинившихся слуг. Для охранников с определенными склонностями было обычным навещать ночью позорный столб и использовать злополучную жертву, чьи кисти были прикованы к столбу. Прислуга в Тауэре знала это. Поэтому Ноэл имел представление о мужеложстве.

– Не все женщины, которые спят с вампирами, превращаются в вампиров, – продолжал Эдмунд, – поэтому они могут утверждать, что обладают волшебной силой. Но некоторые женщины никогда не беременеют, хотя живут с мужьями годами. Не уверен, стоит ли верить в эту волшебную силу.

– Говорят, – заметил Ноэл, – что обычный человек тоже может стать вампиром, если будет пить кровь вампира и узнает нужное заклинание.

– Это опасный миф, – сказал Эдмунд, – слух, который вампиры ненавидят по очевидным причинам. Они учиняют жестокие наказания, если кто-нибудь пытается это проделать, и я не знаю ни одного случая, чтобы кто-то стал вампиром таким образом. Женщины нашего двора большей частью становятся любовницами на одну ночь для рыцарей князя, сам же Ричард, несмотря на свою привлекательность, никогда не интересовался женщинами. Мы можем только гадать об обращении самого князя, что, вероятно, было задумано по политическим причинам, но говорят, что он был фаворитом того Вильяма, который включил этот остров в Галльскую империю в 1066 году. Кажется, его ценили больше, чем отца. Генри, и больше другого Генри – прадеда, которых обратили, обоих, в вампиров уже в пожилом возрасте. Вероятно, самого Вильяма обратили у Шарлеманя.

Ноэл вытянул руку ладонью вниз, провел ею над пламенем свечи так, что оно заколебалось из стороны в сторону, взглянул на микроскоп.

– Ты рассматривал кровь? – спросил он.

– Да, – ответил Эдмунд. – И сперму. Обычную кровь, конечно, и обычное семя.

– И?

Эдмунд покачал головой.

– Это – неоднородные жидкости, но прибор не подходит для тщательного анализа. Ты сам наблюдал: цветные блики искажают очертания, увеличение маловато. Там маленькие тельца – те, в семени, с длинными жгутиками – но их должно быть больше… много больше… для наблюдения, была бы только такая возможность. Завтра этот микроскоп исчезнет, и я не думаю, что мне разрешат построить другой.

– Тебе не грозит опасность, – запротестовал Ноэл, – ты важная персона, твоя верность никогда не стояла под вопросом. О тебе самом люди думают как о вампире, называют алхимиком или колдуном! Служанки на кухне боятся меня, потому что я твой сын; они крестятся, видя меня.

Эдмунд засмеялся с горечью:

– Несомненно, невежды подозревают меня в общении с чертями. Многие избегают моего взгляда, так как боятся дурного глаза. Но все это не относится к вампирам. Для вампиров я простой человек. Но если даже они ценят мое умение, они немедленно убили бы меня, если бы заподозрили, что я знаю что-либо опасное для них.

Ноэл явно встревожился.

– А она? – Остановился, потом опять продолжил. – Леди Кармилла… разве она…

– Не поможет мне? – Эдмунд покачал головой. – Нет, даже если бы я был и сегодня ее любовником. Верность вампиров – только для вампиров.

Он встал, больше не чувствуя, что должен помочь сыну понять. Кое-что сын мог уяснить для себя только сам. Эдмунд взял свечу, пошел к двери, прикрывая пламя рукой. Ноэл последовал за ним, не удержавшись, чтобы не задать последний вопрос.

– Но… она любила тебя, не так ли?

– Наверное, да, – печально ответил Эдмунд Кордери. – По-своему.

3

Эдмунд вышел из Тауэра через Львиные ворота, и поглядывая, не следит ли кто за ним, быстро пошел в Петти-Уэйлс. Дома между причалом и воротами стояли во мраке, но движение на улицах не прекращалось. Даже в два часа ночи жизнь большого города не замирала полностью. Тьма спустилась, и только блики света мерцали на мостовой. В некоторых лампах масло выгорело, но в эту пору некому было их наполнить. Эдмунда тьма не беспокоила, напротив, вполне устраивала.

Подходя к набережной, он заметил, что двое следовали за ним по пятам, и притворился поздним гулякой, которому все равно, где ходить в эту пору. На набережной Эдмунд мигом нашел паромщика – единственного на берегу в этот неурочный час, – дал ему три трехпенсовые монеты за перевозку через Темзу.

Позади себя, в свете лампы, Эдмунд увидел обоих шпионов, решавших, преследовать ли его дальше. Один смотрел вдоль набережной на Ворота предателей, но даже ведьма на метле не смогла бы достичь моста Тауэр и вернуться по южному берегу к улице Пикл-Херинг, чтобы там перехватить его. Но было преждевременным поздравлять себя, потому что и на противоположном берегу могли притаиться агенты лорда-лейтенанта.

Он осторожно прошел к улице Друидов, прислушиваясь, нет ли за спиной чужих шагов. И услышал их, на этот раз шаги одного человека. Подойдя к Кожевенному рынку, он решил уйти от преследования, слежка уже надоела. Если вампиры уничтожают кого-нибудь, то сначала сводят с ума по-кошачьему тихим преследованием. Хотелось скрестить свой меч с мечом шпиона, но такая спешка навредила бы сегодня ночью, и он усмирил свою ярость до следующего раза.

Он хорошо знал лабиринт улиц вокруг Кожевенного рынка, так как родился неподалеку, на улице Распятия, и провел здесь детство. Будучи учеником часовщика, обучился владеть инструментом и прибыл в Тауэр вместе с Саймоном Стэртвентом под опекой Фрэнсиса Бэкона. Эдмунд считался лучшим из подмастерьев, хотя у него хватало честности признать, что он не добился бы должности, если бы не заинтересовал Кармиллу. Ее интерес к ловкости его пальцев и хватке совершенно отличался от задумок бедняги Фрэнсиса, надеявшегося стать вампиром, но из-за одной лишней взятки потерявшего даже должность канцлера.

В этом же округе жили и работали брат с сестрой, но он видел их очень редко. Они не очень гордились тем, что у брата была репутация колдуна, и, не являясь грегорианцами, полагали, что в его связи с Кармиллой есть что-то кощунственное. Иногда он отсылал сестре деньги. Ее муж часто уходил в море, и той иногда приходилось трудно.

Эдмунд осторожно шел по темным аллеям, выбирая путь среди куч хлама, не обращая внимания на визг крыс и держа руку на рукояти меча, который не пришлось обнажить. Полчища крыс на берегах Темзы под покровом темноты нападали на детей, иногда кусали гулящих девок, но были слишком трусливы и хитры, чтобы нападать на взрослых мужчин.

Звезды скрылись за облаками, ночь была непроницаемо темна. Свет свечей мерцал в редких окнах, Эдмунд продолжал свой путь, время от времени касаясь знакомых стен. Скоро звук шагов преследователя стих, теперь Эдмунд был в безопасности.

Он спустился на три ступеньки в сторону от переулка, нашел небольшую дверь, отрывисто постучал, сначала трижды, затем еще два раза. Вскоре дверь открылась, и он быстро вошел внутрь. Дверь захлопнулась. Только сейчас Эдмунд смог расслабиться, понять, в каком напряжении находился.

– Зажги свечу.

Пламя осветило худое, морщинистое лицо женщины.

Глаза старухи были бесцветными, клочковатые седые волосы прикрывала полотняная шапочка.

– Господь с тобой, – прошептал он.

– И с тобой, Эдмунд Кордери, – проскрипела она.

Он нахмурился, услышав свое имя. Она намеренно нарушила правила, слабо и бессмысленно демонстрируя свою независимость. Старухе он не нравился, хотя всегда был любезен с ней. Она не боялась его, как многие другие, но считала отмеченным пороком.

Они работали вместе на Невидимую коллегию почти двадцать лет, но она никогда полностью не доверяла ему. Он всегда был для нее любовником вампира.

Проводив его дальше, ушла.

Из тени появился незнакомец, небольшого роста, крепкий, лысый, примерно лет шестидесяти, по-особому перекрестился, Эдмунд сделал то же.

– Я Эдмунд Кордери, – сказал он. – Вам поручили уход за львами Ричарда и другими животными на борту «Фримартина»?

– Это так, – ответил мужчина. – Мне пришлось заботиться обо всех животных.

Голос был почтительным, но без тени страха. Он слегка выделил слово «всех» легкой иронией. Эдмунду он показался не простым матросом, а образованным человеком.

– Вы хорошо послужили Ричарду, а коллегии – еще лучше, – сказал Эдмунд подчеркнуто вежливо.

– Да, так и было, – согласился незнакомец, – хотя то, что ваши друзья просили сделать, было безумием. Думаю, вы не знаете, с чем играете.

– Конечно, знаем, сэр, – ответил Эдмунд холодно. – Естественно, я знаю. И понимаю, что вы смелый человек. Не думайте, пожалуйста, что ваше поручение недооценили.

– Надеюсь, вас не затруднил приход сюда, – сказал крепыш.

– Ни в коей мере. – Эдмунд сразу уловил значение этих слов. – Двое следили за мной от Тауэра, но остались на другом берегу. Еще один шел за мной на южном берегу, но было несложно отделаться и от него.

– Это не очень хорошо.

– Возможно. Но слежка связана с другими делами. Вам здесь нечего опасаться; если животные чувствуют себя хорошо, Ричард будет щедр с вами. Он любит своих львов, поэтому его и прозвали Львиное Сердце. Он горд своей репутацией.

Собеседник кивнул без особой уверенности.

– Попросив об услуге, мне сообщили, что это требуется для Фрэнсиса Бэкона, – оказал он. – Мне велено передать, что коллегия не хочет, чтобы вы рисковали; Я мог бы оставить этот подарок у себя, даже уничтожить.

– Уничтожить! Зачем же вы рисковали своей жизнью, когда везли животных сюда! Так или иначе, не стоит гадать, чего коллегия хочет от меня. Главное, что это знаю я.

Крепыш покачал головой.

– Простите, если вам показалось, что я в вас сомневаюсь, сэр, – сказал он, – но один джентльмен, ваш друг, беспокоился, очень беспокоился о вас.

– Мои друзья, – ответил Эдмунд, – иногда чересчур заботливы.

Его голос посуровел. Он посмотрел в глаза крепыша, давая понять, что здесь торг неуместен.

Тот кивнул в знак подчинения тайной власти и вытащил из-под кресла большой ящик, обитый кожей, с рядом небольших отверстий в стенке. Внутри что-то шуршало.

– Вы точно выполнили инструкции? – спросил Эдмунд.

Крепыш кивнул:

– Когда двое гибли, двоих сажали кормиться на трупы. Из-за этого и из-за питона там…

Он вдруг замолчал, задержав руку, протянутую Эдмундом к ящику.

– Сэр, не открывайте его, прошу вас! Не здесь!

– Бояться нечего, – сказал Эдмунд.

– Вы не были в Африке, сэр. Поверьте, там все напуганы. Говорят, что вампиры тоже гибнут, хотя там, где были мы, их не было. Африка – странный и опасный континент, Кордери. Никто, побывав там, не может, вернувшись, сказать, что в этом крае нет ничего страшного.

– Знаю, – сказал Эдмунд, думая о чем-то своем. – Это другой мир, где все шиворот-навыворот, где люди черные, а вампиры – не господа. Я сказал, что думаю о вашей храбрости, но прошу, избавьте меня от дорожных сплетен.

Отодвинув руку крепыша, он развязал веревки и чуть-чуть приподнял крышку.

В ящике находились две большие черные крысы, бросившиеся в тень. Эдмунд закрыл коробку и завязал веревки.

– Это меня не касается, сэр, – неуверенно произнес моряк, – но, видимо, вы не совсем правильно поняли, что там, в ящике. Я был в Корунне, Марселе. Там помнят разные эпидемии, тревожные слухи уже поползли во все стороны. Сэр, если бы что-либо подобное появилось в Лондоне…

Эдмунд, взвесив в руках ящик и убедившись, что его вес невелик, прервал крепыша:

– Это не ваша забота. Вам теперь следует забыть происшедшее. Я свяжусь с вашими хозяевами и все решу сам.

– Извините, – сказал крепыш, – но какой смысл уничтожать вампиров, если при этом мы должны погибнуть сами? Если необдуманно напасть на вампиров, произойдет ужасная трагедия – гибель половины обычных людей в Европе.

Эдмунд сердито посмотрел на собеседника.

– Вы слишком много говорите, – сказал он. – В самом деле, мы зашли слишком далеко в этом разговоре.

– Простите, сэр. – Беспокойство моряка было чистосердечным.

Несколько мгновений Кордери размышлял, стоит ли давать более подробное объяснение, но давний опыт подсказал ему, что в подобных ситуациях лучше много не говорить. Заранее нельзя предугадать, с кем и когда будет человек говорить, а значит, и последствия. В любом случае, не было никакой уверенности в том, что дальнейшие пояснения успокоят если не совесть, то страх собеседника.

Эдмунд взял ящик. Крысы скреблись внутри. Свободной рукой Эдмунд перекрестился.

– Господь с вами, – сказал крепыш искренне.

– И с вашим духом, – ответил Эдмунд, думая о своем. Он вышел, не останавливаясь для обычных слов прощания со старухой.

Эдмунд быстро шагал по темным улицам, держась свободной рукой за рукоять меча. На этот раз он пересек мост Тауэр, хотя и знал, что там его могут поджидать люди. Они не посмеют тронуть его, но последуют за ним до Тауэра и, если он выйдет из башни, то до его жилища на Холме. Они доложат лорду-лейтенанту о ящике, но, если попытаются узнать, что в нем, ящик не найдут.

Он прошел к Тауэру сквозь Ворота предателей. Кордери знал, что не покинет крепость через эти ворота, чтобы ни произошло с ним в следующие несколько дней, и их название приобрело новый мрачный смысл. Он хотел сделать так, чтобы месть вампиров за измену не смогла достичь его.

4

Наступил понедельник. Эдмунд и Ноэл отправились в палаты Кармиллы, в галереи рядом с Соляной башней.

Ноэл раньше не бывал в таком жилище, здесь все его поражало. Эдмунд, наблюдая восхищение парня коврами, зеркалами, резьбой, мебелью, невольно вспоминал свой первый приход сюда. Тут ничего не изменилось, все будило воспоминания.

Молодые вампиры довольно часто меняют обстановку, им нравится все новое, их пугает собственная неизменность. Кармилла уже давно прошла этот период. Она привыкла, приспособилась, ее интересы были подчинены вечности. Новинки допускались лишь в строго контролируемых областях жизни, как, например, перенос эротических привязанностей с одного любовника на другого.

Богатая сервировка стола тоже изумила Ноэла.

Обычно он пользовался ножами и вилками из посеребренного олова, хотя купленные отцом вилки были из чистого серебра. Здесь же все приборы были из серебра, даже солонки и перечницы. Вместо керамических сосудов для питья здесь были хрустальные кружки и резные графины для вина. Овальный стол с гнутыми ножками покрывала тонкая полотняная скатерть с персидским узором. Единственное, что было общим у Кармиллы Бурдийон с Эдмундом Кордери, – это глазурованная глиняная посуда из Саутуорка, украшенная голубой росписью из переплетенных цветов.

Явно смущал Ноэла и выбор блюд. У себя дома парень съедал то, что ему дали, но здесь ему нужно было выбирать. Когда подали два первых блюда, Эдмунд, уловив взгляд сына, выбрал что-то для себя, и тот последовал его примеру.

Ноэл быстро привык к постоянно появляющимся у стола слугам. Со вторым он справился более уверенно.

На официальных приемах Эдмунд всегда стремился подчеркнуть свое невысокое звание – придворный механик, – и соответственно одевался. Сегодня же ему предстояло выступать в другой роли. Готовясь к визиту, Кордери достал из шкафа платье, которое не надевал уже много лет. Ноэл, заметив превращение отца в блестящего джентльмена, понял, что это неспроста.

Эдмунд, ограничивая себя в еде и напитках, был доволен тем, что Ноэл поступал так же, следуя примеру отца, несмотря на соблазны богатого стола.

Когда со вторым было покончено, слуги внесли сладости, горячее вино с молоком и сахаром, приправленное пряностями.

– Нравится? – спросила Кармилла, видя, что Эдмунд попробовал напиток. – Это рецепт твоего друга Кенелма Дигби.

Теперь удивился Эдмунд. Кенелм Дигби всего на несколько лет старше Ноэла. Он действительно был другом Эдмунда, но являлся также членом Невидимой коллегии, и услышать его имя здесь было тревожным сигналом. Кенелм был сыном сэра Эдварда Дигби, казненного в 1606 году за случайное участие в подготовке «Порохового заговора» – дерзкой, но рискованной попытки уничтожить князя Ричарда.

– Не знал, что он посещает двор, – вежливо солгал Эдмунд. Ему было любопытно, хочет ли Кармилла сделать Дигби следующим фаворитом.

– Напиток замечателен, – сказал он, отодвигая бокал, – но после всех этих блюд больше нет аппетита.

Какое-то время леди довольствовалась обычным обменом любезностями с гостями, но быстро перешла к главному.

– Наш любезный князь Ричард, – сказала она Эдмунду, – восхищен вашим прибором, находит его весьма интересным.

– Тогда я дарю его князю, – ответил Эдмунд. – Готов сделать еще один микроскоп, для вас.

– Я бы не этого хотела, – сказала она холодно, – я имею в виду другое. Князь и лорд-лейтенант обсуждали некоторые задачи, которые вы могли бы не без успеха выполнить. Инструкции вам сообщат.

Эдмунд поклонился в знак признательности.

– Придворным дамам понравились рисунки, которые я показала, – сказала Кармилла, обращаясь к Ноэлу. – У тебя хорошая рука. Ты хотел бы стать портретистом, рисовать милых вампиров?

– Я бы хотел стать механиком, – ответил Ноэл.

– Естественно. Ты же очень похож на отца. Не так ли, Эдмунд?

– Ему еще надо расти, – ответил механик.

Кармилла опять обратилась к Ноэлу:

– Даже Ричарда восхитило то, что в кружке воды из Темзы могут жить тысячи мельчайших живых существ. Как ты полагаешь, в наших телах тоже могут обитать бесчисленные невидимые насекомые?

Ноэл собрался было ответить, потому что вопрос предназначался ему, но Эдмунд мягко вмешался.

– Есть существа, которые могут жить на нашей коже, – сказал он, – и черви внутри нас. Нам говорят, что макровселенная, в сущности, воспроизводит микрокосмос человеческих существ; возможно, внутри нас есть еще меньший микрокосмос, который воспроизводит нас опять, в невероятном уменьшении. У лорда Нортумберлендского есть кое-какие мысли на эту тему, я читал…

– Я слышала, Кордери, – перебила его Кармилла, – что болезни, поражающие обычных людей, могут переноситься такими мельчайшими существами.

– Мысль о том, что болезни переносятся от человека человеку крошечными существами, не нова, – ответил Эдмунд, – но я не знаю, как их можно распознать. Думаю, что существа в речной воде не похожи на болезнетворных. Гален говорит нам…

– Меня беспокоит мысль о том, – сказала она, опять прервав его, – что в наших телах могут жить существа, о которых мы ничего не знаем, и что с каждым вздохом в нас проникают невидимые, неосязаемые изменения. Это тревожит меня.

– Не стоит беспокоиться, – возразил Эдмунд. – Плевелы распада легко закрепляются в человеческой плоти, но не в вашей.

– Вы знаете, что это не так, Кордери, – спокойно сказала она. – Вы видели, как я болела.

– Это была оспа, убившая множество людей, моя госпожа, у вас же лишь немного поднялась температура.

– Капитаны голландских судов сообщают, что эпидемия, свирепствовавшая в Африке и достигшая юга Галльской империи, не отличает обычных людей от вампиров.

– Это все слухи, моя госпожа, – сказал Эдмунд успокаивающе, – вы знаете, что чем дольше путешествует новость, тем невероятнее она становится. Сомневаюсь, чтобы эта болезнь была хотя бы наполовину так страшна, как ее описывают байки путешественников.

Кармилла обернулась опять к Ноэлу, назвав его по имени, так что на этот раз Эдмунд не мог ответить сам.

– Ты боишься меня, Ноэл? – спросила она.

Юноша вздрогнул и пробормотал: «Нет».

– Не надо лгать, – сказала она. – Боишься, потому что я вампир. Эдмунд Кордери – скептик, видимо, сказал тебе, что вампиры – не такие уж волшебники, как думают некоторые. Но он должен был сказать тебе, что женщина-вампир может навредить тебе, если захочет. Ты сам хотел бы быть вампиром, Ноэл?

Ноэл задержался с ответом:

– Да, наверное.

– Конечно, хотел бы, – промурлыкала она. – Все люди стали бы вампирами, если бы смогли. Не имеет значения, что они утверждают, когда преклоняют колени в церкви, благодаря Бога за то, что они есть. Мужчины могут превратиться в вампиров: бессмертие в наших силах. Таким образом мы всегда пользовались верностью и преданностью большинства подданных. Мы справедливо вознаграждали преданность. Некоторые присоединились к нам, многие вкусили от плодов нашей благосклонности. Даже благородным среди обыкновенных людей, которых в Англии называют лордами и баронетами, есть за что нас благодарить, потому что мы всегда щедры к тем, кого любим.

– Я ему сказал то же самое, моя госпожа, – заверил ее Эдмунд.

– Не сомневаюсь, – проговорила Кармилла, – но все же, если бы я спросила, серьезно ли ты хочешь стать вампиром, ты бы не сказал «да». Я права?

– Сказал, как думал, – ответил Эдмунд. – Это все, что могу пожелать. Я не благородного происхождения, даже среди обыкновенных людей.

– Конечно, – согласилась она. – Ты всегда любил делать все своими руками, работать с металлом и огнем, что-нибудь изобретать и узнавать все о механике. Тебе все удавалось, Эдмунд, я уверена, что ты передал наши похвалы сыну, сказал ему, какие мы прекрасные хозяева, объяснил, как князья-вампиры спасли Европу от мрака и что, пока правят вампиры, варварство будет держаться в рамках? Несомненно, сказал, что наше правление не всегда было мягким, мы не терпим отступников, но так же справедливы, как и суровы. Было бы значительно хуже – не так ли? – если бы Галлия осталась под властью тех ужасных сумасшедших римских императоров?

– Боюсь, госпожа, что моя работа не всегда позволяла контролировать воспитание сына, – ответил Эдмунд, – но у него были лучшие наставники двора в латыни, греческом, риторике и истории.

– Уверена, что он хорошо учил уроки. – Кармилла опять обратилась к Ноэлу: – Есть люди, стремящиеся помешать нашему правлению, уничтожить нас, ты знаешь это?

Ноэл не знал, как ответить, и ждал, что еще она скажет. Казалось, его неловкость немного выводит ее из себя, и Эдмунд обдуманно не прерывал затянувшуюся паузу. Он видел, что его слова не убеждают ее. Возможно, подумал он, плохое впечатление от Ноэла может еще сыграть ему на руку.

– Существует группа мятежников, – вновь заговорила Кармилла, – стремящихся раскрыть тайну обращения вампиров. Они насаждают мысль о том, что смогут сделать всех людей бессмертными, как только узнают, что для этого надо. Но это и ложь, и глупость. Тайное общество просто-напросто рвется к власти.

Леди-вампир остановилась, чтобы заказать еще одну бутылку вина. Ее взгляд блуждал между неловким юношей и его уверенным в себе отцом.

– Верность вашей семьи, конечно, вне всякого сомнения, – продолжила она. – Никто не понимает действие общества лучше механика, который знает, как уравновесить силы, как взаимодействуют и опираются друг на друга различные детали государственной машины. Кордери, видимо, представляет себе, что здравомыслие правителей похоже на ум часовых мастеров, не так ли, Эдмунд?

– Вы правы, моя госпожа, – откликнулся Эдмунд.

– Не исключается, – добавила она странно отрешенным голосом, – что хороший механик может заслужить обращение в вампира.

Эдмунд был достаточно умен, чтобы не расценивать эти слова как предложение или обещание. Он взял бокал с вином, налитым из новой бутылки, и сказал:

– Моя госпожа, есть вещи, которые мы могли бы обсудить вдвоем. Я отошлю сына?

Кармилла слегка прищурилась, но выражение ее лица не изменилось. Эдмунд затаил дыхание, зная, как сложно навязать ей какое-либо решение.

– Молодой человек еще не закончил свой обед, – сказала она.

Эдмунд не стал спорить. Она явно не хотела, чтобы Кордери-младший ушел сейчас.

– Как ты думаешь, Ноэл, – сказала она, – почему большинство обыкновенных людей настроено, против нашего правления?

Ноэл был взволнован. Эдмунд попытался отвлечь внимание Кармиллы от коварного допроса, но понял: ему хода беседы не изменить, и теперь хотел знать, использует ли она сына, чтобы спровоцировать отца, или просто увлечена жестокой игрой.

Она была способна быть жестокой. Эдмунд знал это как никто другой.

– Ноэл не сможет ответить, – сказал он резко. – Может быть, объясню я?

– Очень хорошо. – Глаза Кармиллы на недовольном лице округлились.

– Обычные люди, – начал Эдмунд, – считают, что вампиры очень жестоки, что вампиру совершенно безразлична боль, напряги он волю. Люди не могут не завидовать этому безразличию, тем более что закон предусматривает в качестве их наказания всевозможные пытки. Любого могут заточить в затхлую темницу, где его будут бить плетьми, отрубят руки и опустят обрубки в кипящую смолу. Узников распинают на дыбе, ломая кости, рвут тело клещами, выдергивают руки и ноги. Все знают, что подобное происходит в подземельях этого замка.

Вы упомянули о Кенелме Дигби и волей-неволей напомнили мне, что случилось с его отцом, хотя он, можно сказать, не принимал участия в заговоре против князя. Его и еще троих, если вы припомните, моя госпожа, избили так, что кожа висела клочьями, а затем привязали к лошадям и протащили целую милю к плахе во дворе церкви Святого Павла, по улице среди толпы зрителей. Веревку, на которой повесили сэра Эдварда, верный палач – слуга Ричарда обрезал, когда тот еще не успел и сознание потерять, не то чтобы задохнуться. Затем он был четвертован, а его сердце вырвали на потеху толпе. Это был добрый человек, не заслуживший такой смерти за то, что помог мятежникам, сам того не зная.

Обыкновенные люди, моя госпожа, верят, что такое не случилось бы, если их судили простые смертные. О, они слышали о Нероне и других сумасбродных римлянах, но не верят, что простые люди, наши современники, могли бы подвергнуть себе подобных таким мучениям. Христиане не сочувствуют язычникам-туркам, но им становится страшно, когда они слышат, что Влад устроил пленникам после овладения Византией. Когда наш Ричард сражался с сарацинами, а Шарлемань подписал договор с Гаруном аль-Рашидом, дела обстояли иначе. Но наше время стало еще мрачнее. Подозреваемых в грегорианской ереси сжигают в Галлии ежедневно. Если такое количество людей идет на костер, разве можно попрекать кого-либо в том, что они видят в вампирах дьяволов? Вот почему, моя госпожа, многие обыкновенные люди ненавидят вас.

Эдмунд взглянул на Ноэла и увидел, как испугался сын за его судьбу. Высказать такое вампиру в лицо! Но Кармилла не злилась. Наоборот, явно довольная, громко рассмеялась.

– О Эдмунд, – сказала она, – я забыла, что такое – спор с честным человеком!

– Но, отец, – заметил Ноэл, – вы же только описали то, о чем могут думать другие люди.

– Моя госпожа знает, – мягко проговорил Эдмунд, – что я не грегорианец. А я знаю, что она не дьявол. Но ей известно также, что мне жаль тех, кто идет на костер по глупости. Хотелось бы, чтобы мир стал лучше, понимаю, почему некоторые полагают, что он таким никогда не будет, потому что наши правители не понимают, что на деле руководит жизнью простых смертных.

– Что же это? – спросила Кармилла уже без смеха.

– Страх, моя госпожа, – сказал Эдмунд. – Страх перед смертью, но особенно перед болью. Мы все умрем, даже если наши правители не умрут. Но людям бывает больно, еще больнее становиться от того, что те, кто причиняет им эту боль, никогда не будут так страдать сами.

– Мы наказываем вампиров, виновных в преступлениях, – бросила Кармилла.

– О да, вы их убиваете. Но вы не причиняете им боль, потому что не можете. Вы все не чувствуете ее, если только сами этого не захотите. Разве не так?

– Так, – согласилась она. – Но скажи мне, Эдмунд, разве люди более счастливы там, где ими управляют обыкновенные люди? Ты жалеешь турок, но разве не жалеешь их жертв? Что, разве нет страдания в мире арабов, которые отрубают руки ворам, казнят убийц, жестоко пытают и держат рабов! В Галлии же нет рабов, за исключением преступников и магометан – гребцов на галерах.

– Вы правы, моя госпожа, – сказал Эдмунд, – напомнив мне, что дикари остаются дикарями. Не сомневаюсь в том, что дела в центре Африки обстоят так же плохо, даже если поверить, что обычные люди могут там править вампирами. Но народ Галлии – христиане, которые знают, что должны любить друг друга. Вы не можете упрекать бедняг – последователей Христа, полагающих, будто вампиры-князья не помнят этой христианской заповеди. Они верят, что короли – обычные люди понимали бы боль, кроме того, были бы христианами и не стали бы делать то, что делают вампиры-князья. Возможно, они ошибаются, но они верят в это.

– Ты думаешь, им удастся занять наше место? – спросила она. Сейчас ее голос зазвучал жестче.

– Я думаю, что они это могут, моя госпожа. Когда-то всех вампиров Европы объединяли завоевания, приведшие далеко на север, расширившие Галльскую империю до Дании, Британских островов, а Валахию – глубоко в пределы России. Потом вампиров Галлии и Валахии объединила угроза общего врага – турок. Но турки сейчас присмирели, ушли из Византии. Придет время, когда управляемые вампирами народы перессорятся, – расколотая на части империя однажды рухнет.

– По вашим собственным расчетам, – холодно возразила она, – у вампиров всегда будет общий враг.

Эдмунд улыбнулся и признал правоту ее довода, приподняв бокал с вином. Он посмотрел на Ноэла, стараясь угадать настроение Кармиллы после спора.

– Думаю, что для сына уже достаточно вина, моя госпожа, – сказал он. – С вашего разрешения, я отошлю его. Хотелось бы обсудить с вами один вопрос, с глазу на глаз.

Кармилла посмотрела испытующе, затем согласно махнула рукой. Ноэл быстро поднялся и, краснея, вышел. Эдмунд спокойно смотрел на парня, не обращая внимания на его извиняющийся взгляд. Он знал, что сын последует его советам, и не хотел вызвать подозрения.

Когда Ноэл удалился, Кармилла прошла из столовой в другую комнату. Эдмунд последовал за ней.

– Вы самоуверенны, мастер Кордери, – сказала она.

Он отметил изменение в отношении к нему и понял, что эта партия еще далека до выигрыша.

– Я задумался, моя госпожа, – слишком много воспоминаний.

– Мальчик будет мой, – сказала она, – если я так решу.

Эдмунд поклонился, но промолчал.

– Вы будете ревновать?

– Да, моя госпожа, – сказал Эдмунд, – буду. Но я старею, в свою очередь, он должен стать мужчиной, каким когда-то был я. Что же касается вас, вас время не изменит.

– Я не хотела заниматься любовью сегодня вечером. Соблазнять вашего сына не собираюсь. Вопрос, который вы будете обсуждать со мной, – это наука или измена?

– Наука, моя госпожа. Как вы сами сказали, моя верность не вызывает сомнений.

Кармилла прилегла на софу, указав Эдмунду на кресло рядом. Они были в прихожей ее спальни, в воздухе чувствовался запах тонких духов.

– Говори, – сказала она.

– Знаю, Ричарда интересует, что может раскрыть мой прибор, – начал он. – Но, думаю, вы знаете достаточно хорошо, что открытие, раз уж оно сделано, будет сделано опять, его нельзя похоронить. Хотите мой совет, леди Кармилла? – Он намеренно выбрал более интимную форму общения и со злорадством отметил, что ей это не очень понравилось.

– Ты хочешь дать совет, Эдмунд?

– Да. Не пытайтесь управлять тем, что происходит в Галлии из-за постоянных репрессий. Если ваше правление будет таким же немилосердным, как в прошлом, может начаться разрушительный процесс. Наилучший выход, если вампиры Большой Нормандии постепенно уступят власть парламенту, состоящему из простых смертных, которые смогут указать путь к лучшему миру.

Вампирша запрокинула голову, глядя на потолок, и изобразила короткий смешок.

– Не могу принять совет. Князь Львиное Сердце полагает, что правит согласно высшему праву по своему кодексу чести. Он уверен, что простые люди признают справедливость его требований.

– Я тоже думал об этом, моя госпожа, – в тон ей ответил Эдмунд. – И должен был высказать свои мысли.

– У обычных людей свое собственное бессмертие, – проговорила она. – Церковь обещает его. Ваша вера говорит, что человек не должен домогаться вечной жизни, она ожидает его в раю. Мы соглашаемся с этим и храним лишь только наше бессмертие. Полагаю, ты понимаешь, что мы не смогли бы обратить всех, если бы даже захотели. Наша магическая сила должна расходоваться бережно. Ты расстроен, потому что тебе ее не предложили? Завидуешь? Станешь нашим врагом из-за того, что не можешь войти в наш клан?

– Князю Ричарду нечего опасаться меня, моя госпожа, – солгал Кордери и прибавил: – Я преданно любил вас. И продолжаю любить.

Она выпрямилась и протянула руку, как будто желая погладить его по щеке. Но он сидел слишком далеко.

– Я сказала Ричарду, когда он называл тебя изменником, что смогу проверить твою верность в своих палатах лучше, чем его чиновники – в своих. Не думаю, что ты способен обмануть меня, Эдмунд.

Кармилла встала, подошла, взяв его лицо в свои ладони.

– К утру, – мягко сказала она, – я буду знать, прав ли князь в своих подозрениях.

– Да, конечно, – заверил он.

5

Эдмунд проснулся раньше нее, с чувством горечи во рту и пылающим лбом. Тело было сухим, будто вся жидкость испарилась. Голова болела, солнечные лучи, проникавшие через окно, резали глаза.

Он присел, стянул покрывало с обнаженной груди.

«Так быстро!» – подумал он. Усталость пришла неожиданно быстро. Его удивило, что душа наполнилась чувством покоя, а не страха или сожаления. С трудом собрав свои мысли, с долей злорадства сказал себе, что так поступать не стоило.

Взглянул на грудь, на порезы, которые она сделала своим крошечным серебряным ножом. Они были свежими и красными, в отличие от сетки давно заживших следов, свидетельствовавших о незабываемых страстях. Осторожно коснулся порезов, морщась от острой боли.

«Мне больно, – думал он, – но в этой боли – добродетель, которую не знают те, кто не может страдать. Нет страданий – нет и сострадания».

Он жалел спящую любовницу и гордился этим.

– Мы оба – страдальцы, – ласково прошептал он. – Страдальцы оба…

Она проснулась и увидела, что он рассматривает отметины.

– Ты скучал по ножу? – сонно спросила Кармилла. – Тебе были нужны его поцелуи? Ты можешь наслаждаться его ласками, его любовью?

Теперь не надо было лгать, сознание этого давало приятное чувство свободы. Наконец он мог быть с ней, не скрывая свои мысли, не стыдясь их.

– Да, моя госпожа. Я скучал по ножу. Его прикосновение разожгло огонь в моей душе, а я думал, что там остались лишь погасшие угольки.

Она опять закрыла глаза и засмеялась:

– Иногда бывает приятно вернуться на забытые луга. Ты не представляешь, как прикосновение может пробудить воспоминания. Рада, что опять увидела тебя прежним. Я ведь привыкла видеть в тебе неприметного механика. Но сейчас… отблеск молодости в моей памяти.

Он тоже засмеялся, но закашлялся, и это встревожило ее. Она открыла глаза, приподняла голову:

– Что с тобой, Эдмунд? Ты весь в жару!

Кармилла прикоснулась к его щеке, но отдернула руку, настолько неожиданно странным было прикосновение. Тень смущения скользнула по ее отливавшему шелковым блеском лицу, на мгновение лишив его магического шарма.

Он взял ее руку и задержал в своей, глядя в глаза.

– Эдмунд, – мягко спросила она, – что ты сделал?

– Не знаю, что из этого получится, – сказал он, – не думаю, что доживу до того времени, когда смогу узнать, удалось ли мне убить вас, моя госпожа.

Он был рад видеть, что от изумления она приоткрыла рот. Недоверие и тревога сменялись на ее лице.

– Это бессмыслица, – прошептала она.

– Возможно, – согласился он. – Возможно, и вчера вечером мы несли бессмыслицу об измене. Вы прекрасно знаете, что легли в постель с обреченным человеком. Зачем, моя госпожа, вы попросили меня сделать микроскоп? Познакомить с таким секретом – значит подписать смертный приговор.

– О Эдмунд, – вздохнула она, – ты не можешь думать, что это я так решила. Я пыталась защитить тебя от подозрений лорда-лейтенанта. Из-за того, что когда-то защищала тебя, это поручение и передали через меня. Что же ты натворил, мой бедный изменник?

Он хотел ответить, но опять закашлялся. Она выпрямилась, выдернув руку из ослабевших пальцев, и увидела, как он опускается на подушку.

– Боже! – выкрикнула она как истинный верующий. – Это болезнь, африканская болезнь!

Кордери хотел ответить, поздравить ее с догадкой, но смог лишь кивнуть.

– Но на «Фримартине» не было болезни, – сказала она. – Судно могли бы задержать у берегов Эссекса, но среди экипажа не нашли никаких следов эпидемии.

– Болезнь убивает людей быстро, – прошептал Эдмунд. – Но в крови животных может находиться задолго до смерти.

– Откуда ты знаешь?

Эдмунд усмехнулся.

– Моя госпожа, – сказал он, – я член Братства, которое интересуется всем, что может убить вампира. Мы вовремя узнали это и устроили доставку разных животных. Когда заказали животных, не думали поступать так, как я это сделал, но недавние события… – Он опять остановился, задыхаясь даже от своего слабого шепота.

Кармилла приложила ладонь к горлу, делая глоток, как будто пытаясь уловить признаки заражения.

– Ты хочешь уничтожить меня, Эдмунд? – спросила она, как бы не веря.

– И уничтожу. Пусть все пойдет прахом, только бы положить конец вашему правлению… Мы не позволим растоптать науку, чтобы сохранить жестокую империю. Эти порядки нужно свалить хаосом, а он уже среди вас, моя госпожа, и его не преодолеть. От всего сердца проклинаю ваш род… хотя я и любил вас, госпожа.

Она хотела подняться с кровати, но он удержал ее, Кармилла подчинилась слабому прикосновению. Покрывало соскользнуло, открыв грудь. Кожа отсвечивала блеском мраморной статуи, подобной той, что создавали гиганты среди смертных – греки – с таким совершенством.

– Твой сын умрет за это, Кордери, – сказала она, – его мать тоже.

– Они уехали, – прошептал он. – Ноэл прямо от стола ушел под защиту общества, которому я служу. Ричард никогда не найдет их, его власть невелика. Простые смертные легко прячутся среди себе подобных.

Кармилла пристально смотрела на него, теперь он заметил ненависть и страх в ее глазах.

– Вчера ты пришел, чтобы принести мне яд в крови, – проговорила она, – надеясь, что новая болезнь убьет меня, ты обрек себя на смерть. Что ты наделал?

Эдмунд хотел прикоснуться к ее руке и с удовольствием увидел, как она вздрогнула и отшатнулась.

– Только вампиры живут вечно, – сказал он хрипло. – Но пить кровь может всякий, кому это нравится. Я вдоволь напился крови двух больных крыс и теперь молю Бога, чтобы эта лихорадка бушевала в моей крови и семени. Вы получили полной мерой, моя госпожа, и сейчас вы в руках Божьих, как простая смертная. Не знаю, заразитесь ли вы, умрете ли, но не стыжусь молиться за это. Возможно, вам тоже следует помолиться, моя госпожа, и мы увидим, чью молитву предпочтет Господь.

Ее застывшее лицо напоминало лик статуи недоброй богини.

– Я доверяла тебе, – прошептала она, – могла бы сделать так, что и Ричард поверил бы. Ты мог бы стать вампиром. Мы бы жили столетия: любовники навечно. Но ты погубил себя.

Они оба знали, что это неправда. Вампиры не любят вампиров – просто не могут. Время убило бы такую любовь. Только кровь смертных может их питать, и эта пища им нужна. Эдмунд не знал, почему это было истиной, но не сомневался в ней. Он был любовником Кармиллы Бурдийон, потом расстался с ней, стал старше настолько, что теперь она видела в сыне его самого. Ее обещания были пустыми, и она должна была понять по тому, как он смотрел на нее, что слова ему безразличны. Ни малейшего сожаления не шевельнулось в нем.

Кармилла подобрала рядом с постелью маленький серебряный нож, которым расчертила ему грудь до крови, и держала его сейчас, как будто это был кинжал, а не тонкий инструмент, достойный любви и заботы.

– Я считала, что ты все еще любишь меня.

«И это могло быть правдой», – подумал он, закинув голову назад и подставляя горло лезвию. Ему хотелось, чтобы она ударила – зло, жестоко, грубо. Он сказал все.

Эдмунд не знал, почему подверг себя такому испытанию – то ли из-за обычной верности своему делу, то ли из-за ненависти к этой совершенной женщине, которая больше не любила его.

Сейчас это не имело значения.

Она полоснула его по горлу, и он несколько долгих секунд наблюдал, как вампирша смотрела на кровь, хлынувшую из раны.

«Я был прав, – подумал он. – Никакой жалости».

Но потом, увидев, как она поднесла окровавленные пальцы к губам, зная о страшной болезни, понял, что Кармилла по-своему все еще любила его.