Игра в умолчания

Глава 1

Макс Мах

Игра в Умолчания

(умеречный клинок)

Посвящается Ювалю, Асе и Шелли

с любовью и нежностью

Глава 1. Сюрпризы и неожиданности

1. Двенадцатого листобоя 1647 год а [1]

Странно, но в памяти не всплывало никакого имени. То есть имен было много, как и слов вообще. Не было только одного – конкретного – имени. Имени собственного. Личного имени мужчины, однажды на рассвете обнаружившего себя на пустынной улице города…

«Аль», – вспомнил мужчина и задумался.

В самом деле, город назывался Аль, и мужчина определенно знал, что это большой торговый город, столица провинции и резиденция губернатора. Он мог представить себе, пусть и не детально, план города, – например, знаменитую Карту ди Вейзера – и, кажется, ориентировался в Але без видимых затруднений, во всяком случае, в Чистом городе, раскинувшемся вокруг крепости «Корона скалы», Ново‑Старом, что на левом берегу реки, и в Подкове, включавшей в себя три части: Порт, Ханку и Деревянный городок. Сейчас, к слову сказать, человек этот, потерявший имя, стоял на Кривоколенной улице, что в самом сердце Чистого города. Под ногами горбилась булыжная мостовая, в сточной канаве поодаль журчала пованивающая уборной вода, а окна высоких – в два‑три этажа – домов с крутыми, крытыми сланцем крышами были еще темны. Рассвет только входил в город, разбавляя ночь слабым жемчужным сиянием.

Итак, не зная самого себя, мужчина тем не менее хорошо представлял, где оказался к исходу холодной осенней ночи. Если пойти вперед, выйдешь вскоре к перекрестку, где Кривоколенная улица сходится с Чермной и Узким переулком. Туда мужчина, скорее всего, и шел, поскольку в трех улицах к югу – на площади Альских Сирот – располагался постоялый двор «У слезного колодца», имевший репутацию приличного заведения, где за скромную плату можно получить чистую комнату и хорошую кухню. А больше в том направлении не вспоминалось ничего примечательного до самого Рва. Впрочем, сказать с полной уверенностью, куда именно он направлялся, когда ему отшибло память, мужчина не мог. Вместе с именем в небытие ушло и его прошлое, а вместе с ним и планы на будущее.

За спиной фыркнула лошадь. Ее звали Тихой – такой на самом деле она и была, – но это была совсем не та лошадь.

«Тихая…»

Создавалось впечатление, что несколько раньше мужчина путешествовал верхом на… Да, пожалуй, то был вороной конь отличных статей, но кличка его исчезла вместе с именем хозяина. А Тихая – лошадь отнюдь не верховая, зато теперь она несла на себе все его пожитки. Откуда‑то мужчина знал, что так оно и есть. Все его пожитки.

«Имущество…» – подумал он в некоторой растерянности.

Но и это, как тут же выяснилось, не являлось для него тайной. Список навьюченных на тихую лошадку вещей и припасов встал перед глазами, как если бы был записан черными с рыжеватым медным отливом чернилами на простой ворсистой бумаге, более коричневой, чем белой.

«Нет, так не пойдет, – решил мужчина, обдумав ситуацию. – У человека должно быть имя… пусть даже и не настоящее».

И в самом деле, все люди имели имена. Некоторые – даже больше одного, и не все эти имена являлись настоящими, подлинными или истинными.

«Настоящий… подлинный… истинный…»

Откуда‑то было известно, что в данном контексте слова эти не были взаимозаменяемыми.

«Ну, что ж…» – мужчина с некоторой неуверенной осторожностью достал из кармана трубку, осмотрел в сероватом рассветном сумраке, хмыкнул, словно бы узнавая, и гораздо более уверенно принялся набивать ее старогородским табаком.

«Виктор… – предположил мужчина. – Почему бы и нет? Виктор…»

Но одного личного имени, очевидно, недостаточно.

«Де Врой», – звучало неплохо, но…

«Ди В… ди Грой… ди Крой» – это куда как лучше, но…

«Ди Крей, – решил мужчина. – Да, именно так!»

Ди Крей – это уже достаточно хорошо, чтобы искать что‑нибудь еще.

– Виктор ди Крей, – сказал мужчина вслух.

И в этот момент на Кривоколенной улице произошло странное чудо, свидетелей которому, однако, в столь ранний час не нашлось. И хорошо, что так.

Едва прозвучала короткая реплика возникшего из небытия господина ди Крея, как нечеткая тень, лишь намеченная пятнами более плотного сумрака, размытая и как бы даже нематериальная, преобразилась. Лохмотья тьмы стекли вниз, к брусчатке, растворяясь в стелющейся над мостовой туманной дымке. Фыркнула, переступая с ноги на ногу, лошадь. Коротко и негромко цокнули по булыжной мостовой подковы, скрипнула вывеска над закрытым на ночь ломбардом, душераздирающе мявкнула кошка на карнизе дома слева. Потянуло знобким холодом, и на мгновение на улице будто бы стало темнее. И все, собственно: посередине улицы, держа в поводу вьючную лошадь, стоял высокий мужчина в плаще и широкополой шляпе с низкой тульей. Он попыхивал трубкой, и ароматный дымок смешивался в прохладном утреннем воздухе с запахами нечистот и горящего угля. Уголь жгли в Арсенале – в доброй лиге к западу, – но временами ветер доносил удушливую гарь и до Чистого города.

2

В эти же немногие мгновения в запертом на крепкие железные запоры помещении ломбарда «Заемная лавка Карнака» происходили не менее захватывающие превращения. За дубовыми толстыми дверями и плотно закрытыми ставнями, в длинном и узком торговом зале ударила вдруг с высокого – в два этажа – потолка зеленая молния, затрещали, застонали, прогибаясь, старые доски пола. В воздух поднялись облачка пыли, выбитые волшебным огнем из щелей в полу, но пожара не случилось, и гром не грянул в ночной тишине. Зато холодные всполохи всех цветов радуги заструились по стенам и потолку, заиграли в гранях хрустальных кубков и на полированной стали древних доспехов, отразились в серебре, золоте и бронзе, заблестели на фарфоре и фаянсе, заставили светиться старую слоновую кость и безделушки из бивней мамонта и нарвала. В общем, на короткие мгновения темный ломбард мастера Карнака, полный странных и причудливых, но в большинстве своем старых и мрачных вещей, превратился в некое подобие ярмарочной «Лавки чудес». Но главное действо этой ночи происходило не среди драгоценных или попросту дорогих и редких предметов, а в дальнем углу, за колоннами. Здесь, отделенные от основного зала деревянной ширмой, расписанной в давние времена ныне полустертым и сильно выцветшим экзотическим пейзажем, были свалены тюки ветхого тряпья. Здесь же стоял деревянный манекен – насаженный на длинную деревянную стойку‑шест торс с безликой головой. Болван этот был наряжен в черный, неожиданно хорошо сохранившийся и как бы даже недавно отпаренный длиннополый сюртук, черный же шелковый галстук и шляпу‑котелок того же мрачного или, напротив, торжественного цвета.

Когда ударила молния и цветные блики осветили торговый зал, с манекеном произошла удивительная и страшная метаморфоза. Старое желтовато‑коричневое дерево стало стремительно темнеть, теряя одновременно четкость очертаний, пока не превратилось в сгусток беспросветного мрака. Мгновение‑другое – и «сюртук» ожил. Казалось, что это всего лишь игра воображения, однако движения невидимого и бесплотного существа, на плечи которого надели сюртук, а на «голову» – шляпу, были недвусмысленны. Подразумеваемое, но невидимое существо переступило с ноги на ногу, подвигало плечами, поднесло к «лицу» «руку», словно желая рассмотреть ее вблизи. Но рассматривать оказалось совершенно нечего – в рукаве сюртука клубилась все та же тьма, и кисть руки всего лишь разумелась, но не присутствовала во плоти. Тем не менее «человек» как будто остался доволен увиденным. Он опустил руку, качнул котелком, словно кивая собственным мыслям, и огляделся. Затем – а вокруг бывшего манекена уже снова сомкнулся непроглядный мрак – быстро и ловко добыл из одного из сваленных в бесформенную кучу узлов пару черных лайковых перчаток, а из другого вытащил два кавалерийских сапога с высокими голенищами. Стоит ли удивляться, что и сапоги оказались все того же черного цвета, как и «дуэльная пара»: узкий меч‑шпага и длинный кинжал для левой руки. Перевязь с ножнами обретший жизнь, но не плоть человек надел поверх сюртука. Последним его приобретением стал длинный плащ с капюшоном, и человек‑тень готов был уже покинуть помещение «Заемной лавки Карнака», когда выяснилось, что сделать этого он не может. Попытка пройти сквозь стену или дверь закончилась полной неудачей.

– Дьявол! – воскликнул тогда «человек» приятным мужским голосом. – Он не выпустит меня с одеждой и оружием! Но не идти же голым… – задумчиво произнес он минуту спустя, выяснив, что открыть дверь или окна изнутри невозможно: лавка была заперта снаружи. – О! – сказал он еще через мгновение, увидев сквозь щель в ставнях человека на улице.

Высокий мужчина в темном плаще и шляпе с широкими полями и низкой тульей стоял посередине улицы, держа в поводу тихую вьючную лошадь, и дымил трубкой.

– Добрый человек! – крикнул тогда некто в сюртуке.

Разумеется, сейчас у него было куда больше чужих вещей, чем минуту назад, но сюртук представлялся почему‑то главной из них.

– Добрый человек! Помогите мне выбраться из западни! – крикнул он. – Меня коварно оглушили и заперли в этой лавке и, возможно, убьют, если я и дальше останусь здесь, за железными запорами, в ожидании страшной участи, уготованной мне злодеями!

Мужчина на улице оставил свою лошадь и подошел к окну ломбарда.

– Эй! – позвал он. – Вы там? Вы из лавки говорите?

– Именно, именно! – обрадованно подтвердил Сюртук. – Вы не смотрите, что это ломбард. На самом деле это вертеп порока, тайное укрывище разбойников и гнездо перекупщиков краденого. Меня заманили сюда обманом, и – о ангелы небесные! – только Вседержителю известно, чем все это кончится.

– На окнах решетки… – Трудно сказать, чего больше было в голосе мужчины, неуверенности или рассудительности.

– И дверь на замке, – уныло подтвердил Сюртук.

– А вы точно уверены, что не хотите дождаться утра? – спросил тогда Виктор ди Крей, но чувствовалось, вопрос задан всего лишь для проформы.

– Абсолютно! – подтвердил из тьмы, затопившей ломбард, Сюртук.

– Можно позвать сторожей… – задумчиво произнес ди Крей, пробуя крепкой рукой запертые на засов с замком ставни. – Или стражников от Средней стены…

– Да где же вы сыщете теперь сторожей?! – удивился начинавший терять терпение Сюртук. – Сейчас же третья стража, спят, поди, или выпивают где‑нибудь, канальи!

– Возможно, – не стал спорить ди Крей и, ухватившись за вырез ставни, дернул на себя. Раздался треск, и ставни несколько подались вперед. Затем послышался звон металла о камень, это выпал один из гвоздей, на которых держались проушины засова.

– Да тише вы! – сразу же зашипел из темноты Сюртук. – Всю округу с постелей подымете!

– Вообще‑то, – меланхолично заметил ди Крей, снова ухватываясь за ставень, – им так и так пора вставать, а вам, если вы честный человек, нечего бояться огласки. Или я не прав?

– Прав, прав! – сдал назад Сюртук. – Тяните, добрый человек. Оно поддается!

«Оно» действительно поддавалось. Еще одно решительное усилие, и ставни распахнулись, а засов бессильно повис на одной проушине.

– Ну вот, – сказал ди Крей. – А народ‑то словно бы и не слышит. С чего бы?

– Решетка! – напомнил Сюртук, сдерживая нетерпение.

– Решетка, – согласился ди Крей, вглядываясь во тьму, клубившуюся внутри помещения. – А стекол что, совсем нет?

– Не знаю! – ответил из мрака Сюртук. – Мне об этом никто ничего не говорил.

– А должны были? – спросил ди Крей, берясь за решетку двумя руками.

– Да кто ж со мной говорить‑то станет! – всплеснул руками Сюртук. – Тюкнули по маковке, и адью: спи, дорогой друг, и видь сны!

– Есть в этом что‑то, – кивнул ди Крей и потянул решетку на себя.

И тут выяснилось, что всей крепости ее – грош цена. Решетка оказалась всего лишь видимостью: никто и не подумал вмуровывать железные кованые прутья в толстые каменные стены. Вставили кое‑как, белилами мазнули – да не сейчас, а судя по цвету краски, лет эдак десять назад, – и все. Возможно, хозяин и не предполагал, как скверно обстоят дела, но возможно, что и знал, оттого и не забывал запирать на замок прочные дубовые ставни. Все может быть.

– Вылезайте! – предложил ди Крей, ставя решетку у стены дома. – Путь открыт.

– Благодарю вас, добрый человек! – Сюртук легко вспрыгнул на подоконник и так же ловко соскользнул оттуда на мостовую, лишь меч его тихо скрежетнул по беленой стене, да подковки на сапогах тренькнули о камень.

– Я ваш должник, сударь! – поклонился он ди Крею и замер в ожидании реакции собеседника.

– Так вы, стало быть, не человек, – невозмутимо пыхнул трубкой ди Крей.

– Стало быть, да. – Сюртук был несколько разочарован, но с другой стороны… – Я… – сказал он, предполагая нарушить затянувшееся молчание, но тут же понял, что угодил впросак.

Он не знал, в каких словах или, вернее, терминах правильнее было бы описать то, чем он являлся.

– Назовем это нематериальной сущностью, – предложил Сюртук.

– Тонкие сущности? – переспросил ди Крей. – Эманации божественных мыслей?

– Вы верите в эту чепуху? – удивился Сюртук.

– Но вы же сами только что сказали, что являетесь нематериальной сущностью, – возразил ди Крей.

– Но не тонкой! – поднял указательный палец облаченной в перчатку руки Сюртук.

– Есть разница? – уточнил ди Крей.

– Есть, – подтвердил Сюртук. – И я вам с удовольствием объясню, что здесь не так, но давайте сначала покинем эту улицу. Боюсь, и дальше сдерживать любопытство соседей мне не удастся. Силы мои на исходе…

– Так это вы? – почти не удивился ди Крей.

– Так это я, – признал Сюртук.

– Но куда же нам пойти? – задумался тогда человек без имени.

– А вы куда направлялись? – поинтересовался тот, кто и человеком‑то, по сути, не являлся.

– На постоялый двор, – благоразумно предположил ди Крей.

– Так и пойдемте туда, у меня вот даже деньги есть! – С этими словами Сюртук извлек из внутреннего кармана плаща приличных размеров кожаный кошель и потряс им в руке, заставляя содержимое мешочка глухо звенеть. Монеты, судя по всему, были набиты в кошель туго, почти до предела.

– Деньги – это хорошо, – усмехнулся, услышав звон, ди Крей. – Но ваше серебро, уважаемый, не отменяет того факта, что вас, в сущности, нет. Вы представляете, как отреагируют на ваше появление обыкновенные люди?

– Нервно, – предположил Сюртук, отметивший мысленно, что себя‑то самого незнакомец обыкновенным человеком, судя по всему, не считает. – А если так?

Казалось, ничто не изменилось, но теперь в рассветной полумгле перед ди Креем стоял несомненный человек. Белизна лица, темная поросль над верхней губой и на подбородке, длинные волосы, спутанными прядями спадающие из‑под котелка на лоб и щеки…

– Так сойдет, – согласился с очевидным ди Крей. – И надолго вас хватит?

– Меня хватит, – ушел от прямого ответа Сюртук. – Да, к слову. Мне не представилось случая представиться, извините за каламбур… Сюртук, Ремт Сюртук, к вашим услугам.

– Виктор ди Крей, – ответно назвался человек без имени.

– Ди – это ведь дворянская приставка, нет? – поинтересовался Ремт Сюртук, поправляя под плащом перевязь.

– Никогда об этом не задумывался… – уклончиво ответил ди Крей и, взяв лошадку за узду, повел ее вниз по улице.

– Ну, я где‑то так и предполагал, – хмыкнул под нос Сюртук и пошел следом, он явно не желал отставать от своего нечаянного спасителя.

3

В общем зале постоялого двора по утреннему времени было пустовато, но огонь весело горел в круглом очаге, вчерашнюю грязную солому успели уже убрать, застелив полы свежей и пахучей, и над котлами поднимался ароматный пар. Пахло жареной бараниной, кашей и печеными овощами.

– Кушать будешь? – тихо спросил Виктор своего спутника.

– В принципе могу, хотя мне и не обязательно, – ответил Ремт, которого решено было – из уважения – так и называть.

– Это вы, любезный, неправильно полагаете, – все так же вполголоса объяснил Виктор. – Если можете, то обязаны, а то хлопот не оберемся. Где это видано, чтобы такой… мнэ… плотного сложения господин и вдруг не ел!

Ремт Сюртук и в самом деле оказался на свету несколько рыхловатым, белокожим и рыжим субъектом, с глазами цвета болотной блеклой зелени и брюшком, выпиравшим из‑под наглухо застегнутого сюртука.

– Тогда я возьму тарелку каши и кружку эля, – пошевелив широким, чуть вздернутым носом, объявил Сюртук. – Недорого и соответствует образу.

– Любезный! – подозвал Виктор сонного полового, без видимого энтузиазма расставлявшего трехногие табуреты и скамьи вокруг длинных столов. – Порцию… Нет, что я такое говорю! Двойную порцию баранины, – поправился он, вполне оценив силу голода, терзавшего его желудок. – Печеные овощи, хлеб и тарелку каши для моего друга. С горкой, – добавил он, немного подумав. – И, разумеется, две большие кружки эля.

– А деньги у вас есть? – равнодушно поинтересовался парень, но чувствовалось, вопрос задан не случайно, а по накрепко вбитой – в прямом и переносном смысле – привычке.

– Есть у нас деньги, – усмехнулся ди Крей. – Хватит и на обед, и на чаевые, если будет за что, и еще на ночлег останется.

– Про чаевые это вы серьезно? – Сон покидал полового неторопливо, как паводок затопленные поля.

– Вполне.

– Комната на двоих? – уточнил малый, обретая интерес и волю к жизни.

– Да.

– Надолго?

– Как придется, – чуть пожал плечами Виктор. – Кто, кроме Всеблагого, знает, что к чему и как?

– Ну, тогда садитесь поближе к огню, – кивнул парень на стол, за которым сидели уже двое степенного вида посетителей. – Я мигом!

И он неспешно затрусил к очагу, к котлам и вертелам.

– Доброго времени суток, милостивые господа! – поздоровался ди Крей, подходя к столу и снимая шляпу.

– И вам не хворать! – кивнул, подняв взгляд от миски с густым мясным варевом, один из мужчин.

– Соседством не обременим? – поинтересовался Сюртук, присаживаясь напротив второго мужчины, на вид годившегося первому в сыновья. Впрочем, возможно, так все на самом деле и обстояло.

– Отчего же! – смутился парень.

– Стол длинный… – степенно заметил старший. – А вы, я вижу, не местные…

– А что, – кивнул Сюртук на шляпы мужчин, сложенные с краю стола, – в Але теперь только такие и носят?

– Где как, – пожал плечами мужчина и вернулся к похлебке.

– Мы из Кирстена, – поспешил вмешаться ди Крей. – Я, стало быть, Виктор, а он вот – Ремт. Мы проводники из Старых Графств.

– Не, – покрутил головой молодой, отставив в удивлении ложку. – Не похожи вы на солдат…

– Цыц! – остановил его старший. – Помолчи, Деде! Они же не стражники, а проводники. С караванами ходите или как?

– И так, и сяк, – улыбнулся Виктор, сообразивший, что старший из мужчин – человек опытный, из тех, кого на мякине не проведешь.

– В Горане обычно с караванами выходим. – Сейчас он доподлинно вспомнил Старые Графства, упомянутые им сперва лишь удобства ради. – Из Койна в Хорь, из Каппы через перевалы в долину Хоттора, а в Шине, напротив, все больше городских в дальние замки провожаем или с застав в города. День на день не похож, и времена разные случаются.

– Это верно, – согласился старший мужчина, окуная в похлебку ломоть хлеба. – Меня Михой кличут, а сынка – вы, чаю, слышали – Деде. Я, стало быть, дрова в Чистый город поставляю. Случается, и ночью выходить проходится. Вчера вон барка ввечеру с верховьев пришла, сорок подвод из порта в город, и обратно, и так три раза. Считай, с заката на ногах. Умаялись, словно сами, прости господи, поленья таскали, но дело порядок любит, ведь так?

– Так, – согласился ди Крей, а тут как раз и им с Сюртуком заказ принесли.

Минут пять ели молча. Лишь шаркал ногами по полу шлявшийся между столами половой, трещали горящие в камине дрова, да глухо ударяли о глину мисок деревянные ложки. Впрочем, ди Крею ложка была ни к чему, он обходился собственными двузубой вилкой и ножом. Вот сталь по глине иной раз и скребла, еще один звук…

– А что? – спросил Виктор, управившись с очередным куском баранины. – Навигация еще не закончилась, или как?

– А никак, – пожал плечами поставщик дров. – По уму, так корабли и до солнцеворота ходить должны. Студеные Врата – хорошо, если к празднику закрываются!

– Это к какому празднику? – нахмурился Сюртук, он, видно, плохо знал местные обычаи.

– К Йолю, – бросил ему ди Крей. – Сиречь к празднику Солнцестояния.

– А! – сообразил Сюртук. – Вот оно что! Вы тут, видно, короля Дуба чествуете, и все такое… Сидр… – Последнее слово прозвучало неуверенно.

– Сидр, – подтвердил собеседник. – Да только в этом году все не так пошло! Третьего дня шхуна из столицы пришла… Ну, вернее сказать, со штормом она пришла, так капитан сказывал – закрываются проливы…

4. Десятого листобоя 1647 года

В проливе Две Скалы их нагнало дыхание бури. Было холодно и мрачно, дул сильный порывистый ветер, но шхуна, казалось, с трудом разрезает форштевнем тягучую массу вод.

– Шуга, – удивленно покачал головой шкипер, слова срывались с его губ клочьями пара.

– Шуга… Это ж к ледоставу, и где, ради всех святых? В Первых Вратах?! – Он был встревожен, но его спокойная озабоченность быстро превращалась в тягостный страх.

– Даже и не припомню, мастер Керст, чтобы льды добирались до Студеных Ворот раньше зимника. А сейчас, едва лишь листопад…

Шкипер, по всему, был родом с востока и потому звал листобой листопадом, а студень – зимником, но Сандеру Керсту было сейчас не до филологии с географией. Вернее, вопросы географии волновали его куда больше, чем мог вообразить добрый шкипер Халлем Хейг. Если Студеные Врата закроются раньше срока, разразится настоящая катастрофа.

«Черт! Черт! И еще раз черт!» – впрочем, сквернословить он позволял себе только мысленно. Воспитание и положение обязывали его очень тщательно подбирать слова, произносимые вслух, но в душе…

«Проклятье! Ад и преисподняя!»

Сандер Керст мог бы выразиться и куда более замысловато, и ангелы небесные доподлинно знают, вскоре ему понадобилось все его грязное красноречие. Шторм догнал шхуну на полпути между Первыми и Вторыми Вратами, но не стал для них неожиданностью. Шкипер сразу сказал про бурю, едва хлопнули и разом вздулись мокрые полотнища парусов, и под резким порывом холодного, влажного ветра загудели и засвистали на голоса напрягшиеся снасти.

– Это неспроста, – прокричал шкипер сквозь вой ветра. – Идет буря!

И она пришла.

Страх, что почуял в мастере Хейге Сандер Керст, был не случаен. И не слабость натуры была ему виной. Шторм, обрушившийся на шхуну, был преисполнен ярости преисподней и смертоносной мощи. Но, невзирая на страх, посетивший его в преддверии бури, шкипер Хейг оказался отважным человеком и превосходным капитаном. Он не мог укротить ярость стихии, но в его силах оказалось оседлать шторм и пройти на плечах демонов ада сквозь узости Вторых и Третьих Врат. На крыльях бури шхуна Халлема Хейга за сутки пересекла Внутреннее море и буквально как снег на голову обрушилась на портовые власти Аля, не ожидавшие гостей в такую ужасную погоду…

Так было, и, следует признать, Сандер Керст не сплоховал. Он выдержал все превратности шторма вполне по‑мужски, оставаясь, что называется, на ногах и в своем разумении. Скрутило его позже, когда наступил откат. Сознание помутилось, хотя и не покинуло мастера Керста вовсе. Тем не менее единственное, что запомнилось ему от первых часов пребывания в Але, это качающаяся земля. Мотало его и корежило не по‑детски и еще долго после того, как под каблуками щегольских сапог Сандера оказалась не склизкая деревянная палуба, а мощенная торцевым камнем портовая площадь. Однако даже в таком состоянии мэтр Керст продолжал совершать правильные и полезные поступки. Во всяком случае, окончательно «выздоровев» от приступа ужаса, наложившегося, как следует предполагать, на подавленную силой воли, но никуда не девшуюся морскую болезнь, он обнаружил себя сидящим в маленьком трактире напротив черного хода в краснокирпичное здание приюта «Длань господня», находившегося под патронажем княгини Альм и Ши, владетельницы Аля, Колта и Сорнея. Более того, как оказалось, он успел уже перекусить «чем бог послал», но чем именно, Сандер как‑то и не запомнил, выпить водки и познакомиться за выпивкой с мастером Дейри, служившим в приюте истопником и «мастером за все». Основной штат там составляли женщины, так что для мужских рук – особенно если «они растут из правильного места» – всегда найдется немало работы. Впрочем, место было хорошее, тихое и теплое, да и княгиня платила исправно, так что грех жаловаться, но мастер Дейри, собственно, и не жаловался, он изливал накопившиеся в его просторной душе мелкие огорчения маленького человека.

– Вы должны понимать, мастер Керст, – говорил Магнус Дейри, опрокинув очередную стопку крепкой северянской водки. – Женский приют… эт‑то вам не мальчишкам задницы драть. Лишнего слова не скажи, и взглядом того… Эт‑та стерва Ада, она, знаете ли, она… О! – чувствовалось, что Магнусу не хватает слов, чтобы передать всю силу обуревавших его в этой связи чувств. – Она – о‑го‑го! Она, знаете ли, спуску никому не даст! Только глянь на девок… или там трубу не вовремя в уборной… Кожу сдерет! Выпьем!

И они выпили, но в голове Сандера уже прояснилось настолько, что алкоголь его не брал.

– А вот еще…

Мастер Дейри любил поговорить, но обычно ему было не с кем. Завсегдатаи трактира, да и немногих других заведений в округе, являлись опасными собеседниками. Скажи неверное слово – а оно не воробей! – и пошли гулять слухи. А дама‑наставница Адель аллер’Рипп в этом смысле чиновников Черного кабинета не только за пояс заткнет, но и без горчицы схарчит! И не поморщится, тать! А Магнус, что ж, он человек маленький, ему ли ей перечить! Узнает, что начал болтать, враз угомонит. Мало не покажется. Однако мастер Керст неместный и вообще частный поверенный.

– Так вы, мастер, крючкотвор, выходит?

– Да, я доктор юриспруденции.

– Юрис… что? А, бог с ней! Выпьем!

– Выпьем! А документы? Не могут же их принимать на воспитание без документов? – Вот что интересовало частного поверенного Керста, вот ради чего он пересек бушующее море.

– Бумаги, это да! Все чин по чину! Магистрат, секретари княгини, суд… – Магнус Дейри моргнул, поморщился и протянул руку за вновь наполненной – не иначе как промыслом божьим – стопкой. – Вы что же думаете, мастер… Н‑нет, раз вы крючкотвор, то вас следует мэтром величать, или как?

– Пусть мэтром…

– О! Выпьем, мэтр Керст! Божья слеза…

– А…

– Нет, не так, мэтр Керст! Есть, верно, и такие, кто прямо из монастырских приютов… Родились, и все – уже в корзинке на паперти, и хорошо, если имя имеется, а чаще и того нет! Но есть еще и такие, мой господин, кто через стражу и суд поступают… Только тсс! Об этом говорить нельзя, княгиня гневается, да и Ада, курва… Девки, мэтр Керст, шлюхи малолетние, а туда же – в девы‑компаньонки, как чистые! Эх!

– Выпьем! – не дожидаясь, пока Магнус сообразит, что сболтнул лишнего, предлагает Сандер. – И где же хранятся эти бумаги?

Бумаги – вот суть того дела, ради которого Сандер Керст бросил жребий, в прямом смысле слова отдавшись на волю волн. Вернее, бумаги – та ниточка, что приведет его к цели, но сама цель…

«Боже правый!» – получалось, что он уже всего лишь в шаге от приза ценою в Судьбу!

«Знать бы еще, о чей судьбе речь… – подумал мэтр Керст мимолетно, опрокидывая вместе с Магнусом Дейри очередную стопку холодной, как снег, и крепкой, словно жидкий огонь, водки. – Ну, там посмотрим…»

И то верно, Сандер Керст вырос и жил с идеей, что человек сам кузнец своего счастья, и никто, ни люди, ни боги не сделают для него того, что может и должен сделать для себя он сам.

5. Двенадцатого листобоя 1647

– А если по чарке за знакомство?

Торговец дровами оказался необычайно интересным собеседником, но главное – чрезвычайно информированным, и, хотя Виктор не знал пока, зачем ему все это знать, интуиция подсказывала – слушай, запоминай, еще пригодится.

– Развезет, поди, с устатку, – засомневался было Миха, но Виктор не позволил паузе затянуться более чем на мгновение.

– Четыре бренди, парень! – крикнул он половому. – И побыстрее.

– Вам сливовый или яблочный? – поинтересовался парень, поспешая к стойке, за которой на полках выстроились разнокалиберные бутыли и кувшины. Он уже чувствовал запах чаевых, и спешил угодить щедрому человеку. Ну, а откуда половые знают, кто и сколько оставит чаевых – предмет сродни черной магии. Нет ответа, да и не следует искать.

– Сливовый! – ответил на немой вопрос Виктора торговец дровами. – В этом году сливовица хороша удалась, а яблочный бренди мы с верховьев Изера завозим. Иногда бывает ничего, но чаще не очень.

– Значит, сливовица! – кивнул ди Крей. – А кстати, что это вы сказали, что в замке дров совсем не осталось?

– Так где ж тут напастись! – всплеснул руками Миха. – Известное дело – Осенний бал! А это, почитай, три воза дров на один только палас. Восемь больших каминов, – поднял он вверх указательный палец. – Два в торцах и по три вдоль каждой стены. А осень нынче выдалась сырая, холодная, а дамы в шелках…

6. Одиннадцатого листобоя 1647 год

– Ах! – взволнованно выдохнула Теа, и ее чудные голубые глазки испуганной птицей метнулись куда‑то в сторону, вернулись, словно бы не зная, чем себя занять, рассеянные и тревожные одновременно, потупились скромно и неожиданно взметнулись вверх, принимая и отражая взгляд лейтенанта Теллера. – Ах, сударь, не знаю, что вам и сказать… Третий танец…

И в этот момент условную тишину главного зала, похожую на самом деле на тихий рокот прибоя, каким он слышится в глубоком гроте, нарушили чувственные звуки двух играющих в унисон спинетов.[2] Аллеманда…[3]

– Но, Теа! Молю вас…

Это прозвучало весьма трогательно, но главное – многообещающе…

– Я… – Она запнулась и начала краснеть, краснела же Теа Альфен виртуозно и крайне соблазнительно. Соблазн нарастал по мере того, как румянец стекал по ее белоснежной коже от щек по подбородку и скулам вниз, к шее, плечам и спрятанным за высоким вырезом бального платья упругим грудкам. Впрочем, об их упругости лейтенант судить пока не мог, но ему хватало и того, что видели его глаза. – Это так странно… Я, право, не знаю… – лепетала девушка, а мелодия уже плела между делом узор, и росла череда входящих в танец пар.

– Вы испуганы?

– Здесь люди!

– Ах, да! Простите! Я хотел… Может быть, отойдем туда, за колонны…

– Нет, что вы! Впрочем, возможно, но… нет‑нет, не туда, туда…

Теа обернулась не вправо, куда звал ее Роберт, а влево, и он пошел за ней как приклеенный. Шаг, два шага… Казалось, что они тоже включились в танец.

– Сюда! – Теа шагнула за колонну. – О!

Теперь и лейтенант увидел, что за колонной в стене имеется дверь, и створка ее приоткрыта.

– Мгновение, сударыня!

Все‑таки, несмотря на молодость, Роберт был военным с головы до ног. Увидев дверь, он смело пошел на разведку и уже через мгновение позвал за собой девушку.

– Сюда, Теа! Здесь никого нет!

– Но… – Тем не менее она пошла на зов.

– Теперь мы одни, и я… – Лейтенант едва успел закрыть за собой дверь и обернуться к Теа, но на большее судьба не отпустила ему ни одного лишнего мгновения.

Хлопнула, распахиваясь, другая дверь, и резкий с носовым оттенком голос потребовал Роберта Теллера к ответу.

– Что здесь происходит?! Фройляйн Альфен, как вы оказались здесь наедине с этим мужчиной?! Офицер, кто вы такой?! Представьтесь!

– Я…

Лейтенант оглянулся на голос, увидел говорившую и лишился дара речи. Мог лишиться и рассудка, но в княжеской гвардии сосунков не держат.

И вот они стоят: Теа Альфен, белокожая и золотоволосая, похожая на маленького испуганного ангела, высокий и массивный Роберт Теллер, обескураженный неловкостью ситуации, в которую ненароком угодил, и Ариена, княгиня Альм и Ши, владетельница Аля, Колта и Сорнея, на строгом лице которой осень листопада уступает место суровой зиме. За спиной княгини толпятся дамы ее свиты.

«Какой позор! – с ужасом думает лейтенант, ощущая, как ледяные ручьи начинают стекать по его спине. – Я опозорил род и имя, я нарушил доверие князя… Все кончено!»

– Есть ли что‑то, что могло бы оправдать ваше в высшей степени предосудительное поведение?

Кого она вопрошала? На кого обращала свой гнев?

– Ваше высочество! – шагнула вперед Теа, встав так, словно бы пыталась защитить своим крошечным нежным телом огромного, но уже почти разрушенного ударом судьбы офицера. – Это я во всем виновата, он ни при чем! Он…

Ее голос неожиданным образом вывел лейтенанта из ступора. Это было похоже на тот случай, когда, увидев в первом своем бою, как скачут на него, опустив тяжелые копья, вражеские кавалеристы, Роберт замер от ужаса, но в следующее мгновение голос полковой трубы вернул его к жизни! Следует заметить, в том бою Роберт Теллер показал чудеса храбрости и воинского умения, чем и вымостил себе дорогу к званию лейтенанта.

– Я, ваше высочество! – Он властно и нежно отстранил с пути крошечное златовласое чудо и шагнул вперед. – Я смиренно преклоняю колено перед вашей властью и величием и со смирением прошу вашего благословения, княгиня.

С этими словами он и в самом деле опустился на одно колено и бестрепетно встретил взгляд темных проницательных глаз.

– Вот как! – усмехнулась княгиня, и от ее усмешки наверняка скисло бы молоко, окажись оно каким‑то чудом здесь и сейчас, этим вечером в этой комнате. – И на что же мне вас благословить, офицер?

– Я лейтенант Роберт Теллер, наследник Керша и Озерной Дюжины. Я служу помощником капитана малой дружины вашего владетельного супруга, и я прошу руки мадемуазель Альфен.

– То есть вы преследуете исключительно матримониальные цели? – подняла бровь княгиня.

– Точно так, ваше высочество!

– А вы… Напомните, мой ангел, как вас зовут?

– Теа Альфен, ваше высочество, – чуть присела в элегантно исполненном книксене девушка.

– Верно‑верно! – кивнула княгиня, и улыбка тронула уголки ее узких губ. – Я помню вас, моя прелесть. У вас, кажется, есть две подруги… одна черноволосая… – голос княгини неожиданно дрогнул, словно она споткнулась о неприятное воспоминание, – и еще одна… высокая…

Вообще‑то княгиня предполагала сказать «дурнушка», но вовремя попридержала язык. Не все, что хочется сказать вслух, следует произносить на самом деле.

– Да, ваше высочество, – скромно потупилась Теа Альфен. – У Дитты Ворм волосы цвета воронова крыла, а Тина Ферен… Вы правы, ваше высочество, она высока ростом и чрезвычайно стройна.

Ну, это был, разумеется, эвфемизм, но при всем при том было бы так же несправедливо считать Тину дурнушкой. У нее была отличная фигура, но эту стройность было непросто разглядеть и оценить в тех платьях, что носили воспитанницы училища дев‑компаньонок. То же и с лицом… Кое‑где ее могли бы счесть симпатичной, но только не в Але, где высокие скулы и миндалевидный с приподнятыми внешними углами разрез глаз вызывали у людей ощущение непокоя.

– Да‑да, – рассеянно обронила княгиня, чувствовалось, что теперь ее занимают совсем другие мысли. – И вы… Я имею в виду, как ты, дитя, относишься к идее выйти замуж за этого бравого молодца?

– Я стала бы ему верной женой, ваше высочество, но это невозможно. Я сирота и бесприданница.

– Пустое! – отмахнулась княгиня. – Ты моя воспитанница, это достаточный довод в вопросах крови, а что касается приданого, тысяча золотых кажутся мне вполне достаточной вирой за право именоваться фру Теллер.

– Значит, вы благословляете нас?

– Ну, разумеется, дитя! Можете поцеловать ее, лейтенант. Один раз. Я позволяю…

7. Двенадцатого листобоя 1647

– Как, как вы говорите? Две свадьбы в один день? Невероятно! – Виктор отпил из стаканчика, что держал в длинных крепких пальцах, но совсем чуть‑чуть: только чтобы смочить губы. Сливовица оказалась и в самом деле хороша, но напиваться этим утром в его планы не входило.

– Невероятно! – повторил он и покачал головой, как бы показывая: «не верится мне в такой случай». А случай, если честно, действительно смахивал на анекдот.

– Ну, отчего же… – меланхолично бросил в пространство Сюртук. – Придумывать, так с размахом…

– Ничего‑то вы не понимаете, – ухмыльнулся в ответ Миха. Недоверие, как видно, его не обижало, а рассказ занимал. – А не понимаете, потому что не знаете, в чем тут дело.

– А ты, стало быть, знаешь? – На поверку Сюртук оказался чудным напарником, он ловил мысли на лету и буквально читал ситуацию между строк. Он ничего не делал впустую, просто так или наобум, все время будучи начеку и готов к действию, но выглядел при этом расслабленным, сомлевшим, да и не большим умником.

– Не веришь, а зря, – хмыкнул Миха и потрепал по плечу своего сына, типа, «знай наших, парень»! – Я, судари мои, дрова в Чистый город вот с его лет вожу. Всю прислугу в главных домах знаю, со всеми ключницами и мажордомами знаком. А как же иначе! Дрова, они всему голова! Без хороших поленьев ни обеда человеческого сварить, ни бренди выгнать, – кивнул он на стаканчик в руке. – Опять же, зимы у нас долгие да суровые, куда без дров денешься? Я, стало быть, дрова вожу. Надо с вечера, будут до первой звезды, к утру – так и ночью доставить не поленюсь. И не лишь бы что, а первоклассный товар. Березу, дуб, сосны или кедра для запаха… да мало ли что! Сколько людей, столько и выдумок. И на липу есть покупатели, и на бук – хоть он и дорогой. Я всех знаю, меня все знают, а о чем старшая прислуга промеж себя говорит, то между ними и остается. Ну и я хоть и при своем собственном интересе, но и как бы из них. Меня не сторонятся, так‑то вот!

– Ну, стало быть, тебе видней, – хмыкнул Сюртук. – А только две свадьбы в один день…

– Так она же специально так подстраивает! – самодовольно улыбнувшись, объяснил собеседникам Миха. – Княгиня то есть!

– Как так? – подал свою реплику Виктор и стал набивать трубку, остальное он уже понял, но не прерывать же рассказчика.

– А так! Приют этот, «Длань господню», княгиня наша учредила еще лет двадцать назад. Как вышла замуж за князя, так и повелела завести, значит, дом призрения для девочек‑сирот, да не просто приют, как раньше было заведено, или, скажем, работный дом, а училище по всем правилам для воспитания и образования. Дев‑компаньонок, стало быть, готовить из них повелела. Ну, это, значит, читать, писать научить, счету да манерам с танцами и всяким другим женским премудростям, чтобы не стыдно, значит, было такую девушку в приличный дом ввести. Дочке, скажем, наперсница. Старушке – компаньонка. Домоправительница или секретарь, невенчанная жена какому‑нибудь немолодому чиновнику, да мало ли, что еще…

– Вот оно как… – Было непонятно, то ли Сюртук искренне восхищен, то ли наоборот.

– Так‑так! – уверил его рассказчик, принявший интонацию Ремта за чистую монету. – Но только и этого ей, ну, то есть княгине нашей, показалось вскоре уже мало, вот в чем штука! Девушки подрастали, и заметила как‑то княгиня, что есть среди них такие, что от благородных нипочем не отличишь! И в чем отличие‑то? Тока в бумагах, если по совести. А коли не знаешь правды, то ни в жисть не разберешь. Собой хороша да приветлива, говорить, ходить умеет, что баронская дочка, наряди в шелка, так и спутать немудрено!

– Хитро!

– А то ж! Вот она их и наряжает. Не всех, конечно, но некоторых, про которых есть уверенность… А дальше просто. Привозит их на Большой Осенний бал и дает шанс. Мужики, особенно военные, враз голову теряют. Танец, другой, разговор наедине, и в самый интересный момент – хрясь! Является княгиня. И не важно, что парень не то чтобы под юбку забраться, поцеловать толком девицу не успел, ан все! Коготок увяз, всей птичке конец. Под венец, и точка!

– Так эти две приютские, что ли? – делано удивился Виктор.

– Именно! – расплылся в улыбке торговец дровами.

– А мужики что ж, у вас совсем лапти? – поинтересовался Сюртук. – За столько‑то лет…

– Так не каждый же год, – объяснил Миха. – Да и не велено об этом болтать… И сейчас трепать языками не станут. А так что ж! Две помолвки, две свадьбы, и что? Кто на ком женится, знают немногие… и болтать не станут, оно того не стоит. А две девицы судьбу нашли, так‑то вот, господа хорошие!

8. Одиннадцатого листобоя 1647 года

Тина Ферен не знала своей семьи. Дама‑наставница, Адель аллер’Рипп, сказала однажды, что Тина подкидыш, а именем своим обязана секретарю магистрата мастеру Ферену, записавшему под своей фамилией трех найденышей того давнего дня 11 первоцвета 1632 года. Говорят, что это была среда, и с утра шел дождь. Скорее всего, подброшенной девочке без имени было около года от роду. Максимум – полтора, минимум – девять‑десять месяцев. Кажется, она спала в плетеной корзине, была чисто вымыта и наряжена хоть и не в кружева, но и не в тряпье. И это все. Все, что помнила сама Тина, было так или иначе связано с приютом. Сначала с монастырским, Сестер Добронравия, потом с этим, созданным княгиней Ариеной в доброте своей неизмеримой. Впрочем, по поводу княжеской доброты Тина особенно не заблуждалась, она кое‑что знала на этот счет, хотя знание это было такого рода, что лучше о нем вслух не поминать. Однако Тина была девушкой умной и понимала, где проходит граница возможного, разумного и дозволенного. По поводу княгини Ариены болтать лишнего не следовало, точно так же, как и питать на ее счет излишние надежды. Сегодня был не Тинин день, и, чтобы это понять, не стоило тащиться на бал. Мужчинам, во всяком случае молодым и при мечах, Тина не нравилась. Стариков же, которым юность девушки с легкостью заменяет красоту, хитрости княгини Ариены в заблуждение не вводили. Но ей ли, Тине Ферен, сетовать на судьбу, ведь она и на бал этот роскошный в жизни бы не попала, да еще в таком чудном шелковом платье, не будь она – наудачу – лучшей подругой Теи и Дитты. Вот для них, двоих, этот день действительно стал особым. Сбылись на балу княгини все их потаенные надежды, и из дев‑компаньонок без особых видов на будущее обе две превратились в сияющих счастьем невест. Жених Теи, возможно, был и не красавец, зато высокий и в плечах широк, дворянин и наследник замка, не говоря уже о том, что герой и лейтенант гвардии. По сравнению с Робертом Теллером Трис эй’Вендерс казался маленьким и щуплым. Так на самом деле и обстояли дела с его внешностью. Он был ниже Дитты и выглядел рядом с ней жалким сморчком, но он был настоящим имперским бароном и совладельцем – пусть и младшим – торговой компании «Карл эй’Вендерс и сыновья». Причем сыновей у Карла Вендерса было двое, и Тристан – старший из них.

О нет, Тина не завидовала! Она и вообще была славной девушкой, практически не знавшей, что такое зависть, злоба и гнев. Тем более не стала бы она завидовать двум своим лучшим и – чего уж там! – единственным подругам, заменившим ей все то, что зовется обычно домом, семьей. У Тины не было дома, как не было и семьи, но зато уже шесть лет подряд рядом с ней находились Теа и Дитта. Днем и ночью, летом и зимой, в мгновения радости и в минуты печали. Всегда, постоянно, день за днем… до сегодняшнего дня, до этого вечера…

О да, мысль о расставании печалила Тину, но радость за подруг перевешивала на весах ее чувств все прочие соображения.

– Боже, какие вы красивые! – в который уже раз воскликнула Тина, с любовью и восхищением обнимая обеих подруг разом.

– Мадемуазель Ферен?

Она даже вздрогнула от неожиданности. Ее никто здесь не знал, и некому было заинтересоваться ею теперь. Вдруг. Буквально на последних минутах бала.

– Мадемуазель Ферен?

– Да, я… – Она выпустила подруг из объятий и оглянулась.

Голос принадлежал высокому широкоплечему мужчине, одетому по столичной моде в расшитый серебром камзол. Он был молод, хотя и не юн, и красив строгой мужской красотой. Удлиненное лицо, отличавшееся отчетливой лепкой черт, выдавало между делом не только хорошее происхождение – породу и кровь, как говорят на севере, – но и силу воли, и недюжинный интеллект.

– Сударь?

– Вы удивительно похожи на свою мать… – вот что он сказал ей тогда.

– Вы знали мою мать? – подалась она к нему, не в силах преодолеть великий соблазн всех на свете сирот.

– Я видел ее портрет, – таков был ответ.

– Так вот почему ее бросил мой отец… – Вывод напрашивался сам собой.

– Ваш отец? – поднял бровь незнакомец. Кажется, ей удалось его смутить.

– Ну, должен же существовать и мужчина, который меня зачал… – такой откровенной грубости еще никогда не срывалось с ее губ. Похоже, Тина была сейчас несколько не в себе, но, если подумать, ее можно понять и простить. Не каждый день в жизнь девушки‑сироты входят красавцы из таинственного ниоткуда, сообщающие, что знают, кто произвел несчастную на свет.

– Ах, вот вы о чем! – распахнул он большие серые глаза. – Непременно. Разумеется… Но с чего вы взяли, что он ее бросил?

– А кто бы остался с такой уродиной?! – Ее устами говорило сердце, но кто не ошибается?

– Понятие красоты относительно, – дипломатично возразил мужчина. – То, что считается красивым здесь и сейчас, в этих глазах или тех, не обязательно таково же в иных глазах, там и тогда. Верно и наоборот.

– Звучит соблазнительно, но верится с трудом, – горько усмехнулась Тина, начавшая понемногу возвращаться в себя.

– Давайте оставим эту тему, тем более что все в вашей истории сложилось совсем не так, как представляется. Не столь очевидно, не так просто…

– Не так, – повторила она за ним. – А как?

– Не мужчина бросил женщину, если вы понимаете, о чем речь, – незнакомец говорил теперь медленно, словно бы опасался сболтнуть невзначай лишнего, – если честно, это она вышвырнула его, словно старую перчатку, а позже в связи с совсем другими обстоятельствами вынуждена была – впрочем, без особых сожалений, – расстаться и с вами. Но ваш отец…

– Мой отец…

– Ваш отец не отчаивался, он искал вас все эти годы…

– Только не говорите, что это вы, – усмехнулась она, а чего ей стоила эта усмешка – отдельный и непростой разговор.

– Ну, что вы! Что вы! – всплеснул руками мужчина. – Мне всего двадцать восемь лет от роду, и в детстве я был послушным тихим мальчиком…

– Тогда кто же вы и зачем пришли? – вопрос напрашивался, но и ответ не заставил себя ждать.

– Я частный поверенный, доктор права Сандер Керст, и я прибыл в Аль, чтобы найти вас и доставить к вашему отцу, который желает официально признать вас своей дочерью и передать вам свой титул и немалое состояние.

– Имя! – потребовала Тина. – Назовите мне мое имя!

– Терпение! – остановил ее Сандер Керст. – Нам необходимо как можно скорее добраться до Ландскруны! Состояние вашего сиятельного родителя таково – я имею в виду здоровье, а не финансы, – что промедление может оставить вас и без имени, и без денег!

– Хорошо сказано! – Тина и не заметила, как рядом с ней оказалась дама‑наставница Ада аллер’Рипп. – Браво! Но одну я девушку с вами не отпущу!

– Что же делать? – Лицо мэтра Керста стало строгим, если не сказать суровым. – Я предъявлю властям бумаги, уполномочивающие меня…

– Подотритесь ими, мастер! – отрезала железная Ада. – Училище находится под патронажем ее высочества княгини, и на сотню миль в округе никто даже не пернет, если она прикажет терпеть! Вы меня поняли, сударь?

– Вполне.

– Тогда шепните мне имя, разрешаю на ушко.

Мэтр Керст колебался всего лишь мгновение.

– Вшхршс… – прошипел он, нагнувшись к уху дамы‑наставницы.

– Вот как… – произнесла она в раздумье, услышав имя. – Что ж, ради этого стоит постараться. Мы отплываем завтра утром!

– Увы! – удрученно развел руками Сандер Керст. – Навигация закрыта, поскольку льды надвинулись на Студеные Врата. Я прибыл, по‑видимому, с последним кораблем!

– Что ж… – Дама‑наставница посмотрела сначала на Керста, затем на Тину и покачала головой. – Тогда придется идти посуху…

– Через Старые Графства…

– Вы знаете другой путь?

– Нет, но я и по этому ни разу не ходил.

– Все когда‑нибудь случается впервые, – наставительно заявила Ада аллер’Рипп. – Впрочем, нам потребуется проводник, но я знаю, как его найти…

9. Двенадцатого листобоя 1647 годаот начала нового счисления

Торговцы дровами ушли, едва достаточно рассвело, чтобы считать утро состоявшимся. Зато в этот ранний час трактирный зал быстро заполнили те, кто начинал день спозаранку. Ломовые извозчики, трубочисты, молочники и зеленщики и многие другие: одни – завершив уже свои утренние труды, другие – лишь «предвкушая» неизбежное, спешили наполнить желудок горячей пищей, а то и стаканчик пропустить для пущего сугреву. День выдался таким же холодным и сырым, что и накануне, а работали все они, что называется, на свежем воздухе. Впрочем, все эти люди ничуть не интересовали ни Виктора ди Крея, ни Ремта Сюртука. Рабочий люд был сам по себе, а они двое – отдельно. Чужаки, нездешние, то есть никто, да и время неподходящее. Быть может, вечером, после трудов праведных, за кружкой эля или сидра с ними бы и поговорили, расспросив в охотку о разных разностях, о дальних и ближних местах, где побывали незнакомцы, послушали чужие новости и поделились бы своими, городскими. Но не теперь, не утром нового дня. Поэтому Виктор и Ремт тепло распрощались с новыми знакомцами, оставили половому деньги в оплату ужина и постели, не забыв, разумеется, присовокупить обещанные чаевые, и отправились в комнату на третьем этаже – отдыхать. Комната эта находилась под самой крышей и была низковата для высокого от природы ди Крея, но отличалась несколько отчужденной опрятностью. И еще в ней имелась просторная кровать – на которую Виктор имел самые определенные виды – и стояло старое глубокое кресло, где он предполагал устроить на отдых некую нематериальную сущность, именуемую для удобства общения Ремтом Сюртуком. Идея казалась соблазнительной, жаль только, ей не суждено было воплотиться в жизнь. Едва Ремт устроился в кресле, собираясь «отпустить» на время свою заемную плоть, а Виктор присел на кровать, предполагая стащить с ноги сапог, как раздался стук в дверь.

– Вот же носит неугомонных! – вздохнул Сюртук, возвращая лицу насквозь простецкое выражение.

– И не говори! – Виктор встал, подошел к двери и отодвинул засов.

– Чем могу быть полезен? – Перед ним стоял высокий молодой мужчина в шитом серебром камзоле и не слишком подходящем для праздничного наряда добротном дорожном плаще из плотной шерсти.

– Вы проводник. – Мужчина не спрашивал, он утверждал.

– Вроде того…

– Мне нужно попасть в Ландскруну.

– Тогда плывите морем, – пожал плечами Виктор. – Это станет вам и дешевле, и быстрее.

– Не получится, – покачал головой мужчина. – Льды достигли Студеных Врат.

– Вы это точно знаете? – нахмурился Виктор, припомнивший теперь, что льды в тех краях появляются только в студень, но никак не в листобой.

– Я был там третьего дня…

– Невероятно!

– Но факт! – возразил незнакомец.

– С фактами не поспоришь, – согласился Виктор.

– Так вы возьметесь провести нас в Ландскруну?

– Вас?

– Нас трое, – объяснил незнакомец. – Я, женщина и мальчик.

– То есть вы собрались в путь всей семьей? – удивился ди Крей, представлявший себе, что за дорога предстоит путешественникам, вздумавшим добраться посуху до западного побережья.

– Нет, – остановил его мужчина. – Мы не семья. Я частный поверенный, а эти двое мои клиенты. Так возьметесь?

– Десять золотых марок. – Цена была подходящая, хотя Виктор еще не решил, зачем ему нужны деньги, но, с другой стороны, не будешь же сиднем сидеть в Але. А проводить… Что ж, судя по тому, что он теперь помнил, проводить людей по дорогам Старых Графств он бы смог, вот только…

– Как быстро мы сможем добраться до побережья, разумеется, имея в виду западное побережье? – таков был следующий вопрос потенциального нанимателя.

– Зависит от того, как пойдем, – снова пожал плечами Виктор.

– Мы пойдем очень быстро, – уверил его мужчина.

– Ваши мальчик и женщина тоже умеют ходить быстро?

– У них не будет иного выхода.

– Ах, вот как! Ну, что ж… Нам потребуются кое‑какие припасы… и лошади… Это, к слову, еще шесть золотых марок, и да, думаю, завтра утром мы сможем выйти в путь.

– Мы выходим сегодня в полдень. – В голосе мужчины звучала холодная непреклонность. – И если пойдем споро, успеем до темноты пересечь Седло и заночуем в деревне Малый Переход на Изере. Тогда завтра мы сможем отплыть вверх по течению на одной из торговых барок или, если по‑настоящему повезет, на имперской галере… Чем черт не шутит, когда бог спит?!

– Ну да, – кивнул в ответ Виктор, незнакомец начинал ему решительно нравиться. – Хорошо, отправимся в полдень, но должен вас предупредить, мэтр Как Вас Там, я всегда готов выслушать добрый совет – если он к месту и ко времени, – но в пути я ваш бог, князь и воинский начальник. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Вполне!

– Ремт? – обернулся тогда Виктор к своему нежданному партнеру. – Ты ведь слышал наш разговор? Что скажешь? Ты идешь со мной или поищешь счастья где‑нибудь еще?

– Да нет! – махнул пухлой рукой Сюртук. – От добра добра не ищут, так, кажется, говорят. Так что я с вами, Виктор, если никто не возражает!

Но никто и не возражал.

[1] Здесь и далее даты указаны в стандартном исчислении, то есть со дня открытия Ваканского конгресса, установившего новый порядок счисления и принявшего стандартный имперский Календарь.

[2] Спинет – небольшой клавишный (обычно домашний) струнный музыкальный инструмент, разновидность клавесина, предшественник пианино.

[3] Аллеманда – «низкий», беспрыжковый танец, танцуется парами, число пар не ограничено.