И вечность впереди

Сэм Дайсон открыл секрет бессмертия через пятьсот лет после Взрыва. В те времена подобного рода исследования были под запретом, и потому он не на шутку испугался, когда к нему в кабинет зашел чиновник из администрации и этак небрежно заявил, что бессмертие вовсе не ново под луной.

— Это совершенно секретная информация. — Представитель администрации бросил пачку документов на стол Дайсона. — Разумеется, не эти бумаги, а то, что я вам расскажу, и то, что вам предстоит увидеть. Мы практически никого не посвящаем в эту тайну. Для вас решено сделать исключение, поскольку вы, пожалуй, единственный, кто способен провести необходимые эксперименты и интерпретировать результаты. В вашей работе так много тонкостей, что мы не можем выделить вам помощников.

Дайсон в то время работал над направленными мутациями мозга. Именно эти исследования и подтолкнули его к открытию бессмертия. Он откинулся в кресле и уставился на чиновника, стараясь не выдать своего смятения.

— Я думал, что Архивы…

— Архивы — пропагандистская выдумка. Нет никаких Архивов. Несколько разрозненных артефактов, вот и все, чем мы располагаем. После Взрыва мало что уцелело, кроме самого человечества.

А ведь Архивы, находящиеся в ведении государства, считались источником всех знаний!

— Это государственная тайна, Дайсон. Но вы не проговоритесь. Иногда нам приходится стирать память отдельным болтунам, однако среди тех, кто имеет допуск вашего уровня, болтунов нет. Вы умеете держать язык за зубами. Итак, суть дела в том, что все обрывки научных знаний, накопленных человечеством до Взрыва, мы почерпнули из человеческого мозга. Из голов тех, кто выжил, когда бушевала радиация. Мы изолировали бессмертных старцев, чтобы мир не узнал об их существовании. Иначе появилось бы много недовольных.

Дайсон почувствовал, как по спине у него стекает холодный пот.

— До меня, конечно, доходили слухи о бессмертных…

— В Смутные Времена, наступившие после Взрыва, зародилось множество легенд. И чтобы не допустить распространения той из них, что имела под собой правдивую основу, мы создали серию лживых. Простое отрицание ни к чему бы не привело. Вот мы и запустили слухи о существовании бессмертных, только в нашей версии продолжительность их жизни не превышала несколько столетий, и к тому же жуткая мутация напрочь лишила бедолаг рассудка. Те, кто верит этим сплетням, бессмертным не завидует. Кстати, о легендах — вы никогда не слышали о Незримом Змее, карающем за плотский грех? Только заново открыв микроскоп, мы поняли, что Змей — это спирохета. В мифах часто скрыта истина, но подчас разумнее сохранить ее в тайне.

Дайсон мучительно гадал, известно ли администрации о его противозаконных исследованиях. Он не знал о существовании бессмертных, только скрупулезное изучение народных преданий да собственные опыты с направленной радиацией и мутациями мозга указали ему путь к открытию.

Представитель администрации еще немного поразглагольствовал, а потом посоветовал связаться по видеофону с Роджером Пизли, который приходился Дайсону дядей.

— Пизли был в приюте и видел бессмертных. Не удивляйтесь — конечно же, он поклялся молчать. Но сейчас он все вам расскажет — он знает, что вам предстоит посетить… м-м… Архивы.

Дайсон сидел как на иголках, пока странный посетитель не ушел, и тогда сразу позвонил дяде, большой шишке в отделе радиации.

— Думаю, ты будешь удивлен, — сочувственно улыбнулся Пизли. — Возможно, по возвращении тебе даже придется пройти психологическую реабилитацию. То, что тебе предстоит, здорово выбивает из колеи. С другой стороны, пока мы не умеем путешествовать во времени, это единственный способ вернуться в дни до Взрыва.

— Ни подумать не мог, что…

— Разумеется, не мог. Что ж, вскоре ты увидишь приют своими глазами. У тебя будет переводчик, который расскажет все, что необходимо знать. Кстати, получишь полезный жизненный опыт. Ты ведь едешь в «Уютный уголок», да?

— Кажется, да… А что, их несколько?

Пизли кивнул.

— Возможно, ты встретишь там кого-нибудь из своих предков. Насколько я знаю, в «Уютном уголке» живет одна из твоих прапрабабушек. Это действительно странно: разговаривать с человеком, который пятьсот лет назад сделал то, благодаря чему в конце концов на свет появился ты. Но не говори ей, что она твой предок.

— Почему?

— Таковы правила. Переводчик все объяснит. Тут необходимы разнообразные меры предосторожности. Существуют целые школы психологов, специализирующиеся на приютах. А сейчас меня ждут дела, Сэм. Увидимся, когда вернешься. Слышал, ты собрался жениться?

— Так и есть. И мы оба с государственными сертификатами.

Улыбка Дайсона при этих словах вышла несколько натянутой.

— Бунтарь, — усмехнулся Пиз ли и отключился.

Изображение померкло, сменившись медленным калейдоскопом приглушенных цветовых пятен. Дайсон откинулся на спинку стула и задумался.

По-видимому, рассуждал Дайсон, неорадар не обнаружил его тайной лаборатории, иначе бы не удалось так просто отделаться. Нет, конечно, серьезных гонений можно не опасаться. Нынешняя администрация с ее отеческой заботой о людях на такое не пойдет. Провинившегося заставят участвовать в дискуссиях, где профессиональные демагоги будут упражняться в казуистике, пока он не обнаружит, что сам оспаривает собственную точку зрения. Эти люди знают, как вывернуть логику наизнанку. И вероятно, они в чем-то правы. Если власти запретили исследовать некоторые области радиогенетики, значит, у них были на то причины — весомые, как тяжелая вода.

Бессмертие…

Конечно, не абсолютное. Принципы полураспада и энтропии никто не отменял. Ничто не вечно. Но все относительно. По нынешним меркам открытие Дайсона можно было назвать бессмертием.

Итак, однажды отдельным людям уже удалось обрести жизнь вечную, пусть и непреднамеренно, по несчастливой случайности. По той самой случайности, которая повергла планету в хаос на много сотен лет и создала новую цивилизацию на слишком шаткой основе. Как будто какой-то архитектор заново построил дом без чертежей, использовав камни и балки рухнувшего старого здания. Отсюда и многочисленные трещины, и пропавшие перистили[1]…

Дайсон поворошил свои записи, лежащие на столе. В них были намечены основные направления и проблемы исследований — нет, не запретных опытов в тайной лаборатории, а проекта, одобренного правительством: изучения направленных мутаций мозга. Несведущему человеку некоторые термины показались бы китайской грамотой, но Дайсон был отличным специалистом в своей области.

Параграф 24. Изучение психопатологии гениев эпохи до Взрыва и последующих лет вплоть до нашего времени…

Он оставил сообщение переводчику, надел плащ и, воспользовавшись планером, отправился к Марте Халлам. Марта, хорошенькая хрупкая девушка, пила мате на веранде. Она поцеловала Дайсона и тут же вставила серебряную соломинку во второй калебас[2]. Дайсон сел рядом и задумчиво потер лоб.

— До нашего отпуска осталась всего пара недель, — заметила Марта. — Ты слишком много работаешь. Я позабочусь, чтобы уж в отпуске ты отдохнул.

Он взглянул на невесту и увидел ее сквозь дымку времени — спустя тысячи и тысячи лет. Марта постарела, однако оставалась по-прежнему хороша собой. И сам Дайсон тоже постарел. Но они не умерли. А ведь бессмертие не означает стерильности. Перенаселения Земли можно избежать, если человечество начнет завоевывать космос. Ракетное топливо уже открыли заново… Вернее, просто узнали о нем в одном из приютов, подумал Дайсон.

Его размышления прервал голос Марты:

— Отчего ты так мрачен? Нашел себе другую невесту?

Он знал только один способ ответить…

Немного погодя Дайсон проворчал, что его тошнит при воспоминании о том, как его проверили и поставили штамп, будто и не человек он, а бутылка молока.

— Когда у нас будут дети, ты порадуешься, что получил сертификат, — возразила Марта. — Если бы наши гены были не в порядке, это могло сказаться на малышах.

— Знаю. Просто мне не нравится…

— Послушай меня. — Она посмотрела ему в глаза. — В худшем случае нам пришлось бы пройти курс лечения, чтобы на потомстве не сказался отрицательный резус-фактор или что-нибудь в этом роде. Ну, или наших детей поместили бы в инкубаторную клинику. Максимум год-два разлуки с ними. Это можно и потерпеть, зато из клиники дети выйдут уже здоровыми.

— Все было бы гораздо проще, если бы не было никакого Взрыва, — уклончиво ответил Дайсон.

— Все было бы гораздо проще, если бы мы были одноклеточными бактериями, — передразнила его невеста. — Всегда приходится выбирать — либо вкусное печенье, либо здоровые зубы.

— А ты, оказывается, философ. Ладно, бог с ним. Я вот думаю…

Он так и не закончил фразы. Некоторое время Дайсон просто сидел, потягивал мате и любовался точеным профилем Марты, вырисовывающимся на фоне темнеющего неба. Вскоре объявился переводчик, который получил оставленное сообщение, и они вышли из дома в ночную прохладу.

Пятьсот лет назад ученые расщепили атом, что нарушило баланс сил. Если до этого открытия некоторым людям нравилось, образно выражаясь, играть в перетягивание каната, то с изобретением атомной бомбы у них появились ножи, и кто-то догадался, что можно перерезать канат… Слишком поздно они поняли, что игра шла на вершине скалы, со всех сторон обрывающейся в бездонную пропасть.

Ножи оказались одновременно и ключами, открывающими двери, за которыми ждали фантастические возможности. В результате произошел Взрыв. Был бы это простой ядерный взрыв, человечество смогло бы подняться на ноги гораздо раньше — конечно, если б на планете вообще уцелела жизнь. Но одна из открытых дверей вела в странный и опасный мир, где не действуют законы физики. Истина, как оказалось, — величина переменная. И когда на рынке появилась безграничная мощь ядерной энергии, человечество научилось менять значение этой переменной.

Это могло повлечь за собой буквально все, что угодно. И на деле повлекло очень многое. Хотите, называйте это войной. Хотите — хаосом. Взрывом. Калейдоскопом, где узоры постоянно пребывают в движении. Когда в конце концов все улеглось, человек догладывал кости последних крыс, но все же оставался разумным животным. И едва он почувствовал твердую землю под ногами, он начал возрождать культуру.

Это оказалось нелегко. Прошли сотни лет, и от прежней цивилизации остались жалкие крохи.

Только представьте себе всю пирамиду человеческих знаний: пенициллин открыли, потому что кто-то изобрел микроскоп, а появление микроскопа стало возможным, потому что еще кто-то понял, как гранить стекло, — понял благодаря тому, что люди научились это самое стекло плавить, потому что научились разводить костер… После Взрыва эта цепь оказалась разорвана, многих звеньев не хватало. Если бы планета сгорела в пламени ядерной войны, если бы ядерная зима опустошила ее, то разрушение было бы быстрым — и, возможно, непоправимым. Однако если бы жизнь все же уцелела, то сохранились бы и следы прошлой деятельности человека, его изделия и записи. Но Взрыв был растянут во времени — время само было лишь переменной в этой смертоносной, самоубийственной, братоубийственной борьбе — и уничтожил накопленные человечеством знания.

Точнее, их большую часть. А те знания, что уцелели, были слишком беспорядочны и разрозненны. В конце концов города возродились из руин, и все же в новой науке оставалось слишком много нелепых белых пятен. Некоторые из них затянулись сами собой, к тому же иногда при раскопках попадались ценные находки, но единственной настоящей нитью к утраченным знаниям прежней эпохи оставалось то единственное, что смогло пережить атомный катаклизм изменчивой реальности.

Коллоид человеческого мозга.

Живые свидетели.

Бессмертные старцы из секретных приютов, живущие на свете уже более пятисот лет.

Уилл Маккензи, переводчик, оказался худощавым веснушчатым мужчиной лет сорока, с медленными плавными движениями, которые скорее бы подошли человеку покрепче и поупитаннее. Взгляд его голубых глаз лениво переползал с предмета на предмет, мурлыкающий голос убаюкивал, а когда Дайсон запутался в непривычном костюме, Маккензи помог ему ленивым, но сноровистым движением.

— Галстук? — спросил Дайсон. — Это ведь так называется, да?

— Ну да, галстук, — подтвердил Маккензи. — Не спрашивайте, зачем он нужен. Среди старцев есть такие, кто не обращает внимания на подобные мелочи, но большинство из них очень капризны. Когда разменяешь вторую сотню лет, знаете ли, становишься несколько консервативным.

Дайсон поборол чувство неловкости, возникшее у него, и вознамерился достойно исполнить свою роль. Пусть даже администрация пронюхала о его тайных опытах, ему нет причин бояться. Самое страшное, что его ждет, — зверски убедительные доводы демагогов. А может, никто вообще ни о чем и не подозревает. Кроме того, внезапно осенило Дайсона, в любом споре есть две стороны, а значит, остается возможность, что ему удастся отстоять свою точку зрения, пусть раньше это никому и не удавалось. А пока его задача — раздобыть нужную информацию у бессмертных старцев и… Собственно, и все.

Он во все глаза уставился на огромный гардероб с рядами нелепых костюмов.

— Вы хотите сказать, они все время ходят… вот в этом?!

— Угу, — кивнул Маккензи. Он стащил с себя замечательную практичную одежду, чтобы облачиться в такой же наряд, как у Дайсона. — К такому быстро привыкаешь. Я должен вам кое-что рассказать. Времени у нас достаточно. Бессмертные старцы рано ложатся спать, так что ваша работа начнется только завтра. Да и то на многое не рассчитывайте — поначалу они всегда настроены довольно подозрительно.

— Так зачем мне эта одежда сейчас?

— Чтобы вы к ней привыкли. Садитесь. Поддерните штанины на коленях, вот так. А теперь садитесь.

Дайсон натянул грубую непривычную ткань, уселся и взял сигарету. Маккензи опустился на стул с такой элегантной непринужденностью, что Дайсон только позавидовал, и нажал кнопки, после чего из ниши в стене появились стаканы и скользнули на стол.

— Пока что мы не в самом «Уютном уголке», — сказал переводчик. — Это зона адаптации, здесь же расположен диспетчерский пост. Ни один старец не догадывается о жизни снаружи. Они думают, что там до сих пор идет война.

— Но…

— Вы раньше никогда не были в приюте. Так что запомните: все бессмертные немного чокнутые. — Он пожал плечами. — В общем, сами увидите. Но я обязан прочитать вам лекцию, так что начнем. Итак, во время Взрыва радиация вызвала различные мутации. В результате одной из них и появились так называемые бессмертные. На самом деле они вовсе не вечны…

На этот счет Дайсон уже провел свои исследования. Радий со временем превращается в свинец. Рано или поздно энергетические показатели бессмертных опустятся ниже уровня, необходимого для поддержания жизни. По меркам Вселенной это произойдет довольно быстро, но с точки зрения человека, пройдет почти вечность. Возможно, целых сто тысяч лет. Выяснить это со всей достоверностью можно только опытным путем.

Маккензи тем временем говорил:

— Многие бессмертные погибли во время Взрыва. У них невероятно высокий иммунитет, но от несчастных случаев он не спасает. Только после Взрыва и начала реконструкции люди узнали о природе бессмертных старцев. А сначала об этом лишь шептались в отдельных племенах — ну, знаете, слухи, что местный шаман живет вечно, и тому подобное. Мы собрали эти легенды, нашли в них зерно истины и изучили феномен. Бессмертных старцев исследовали в лабораториях. Технические подробности мне неизвестны, но я знаю, что эти люди подверглись какому-то особенному облучению и их организмы изменились.

Дайсон поинтересовался:

— А сколько им примерно лет?

— В среднем около пятисот. Они живут с тех самых пор, когда бушевала радиация. По наследству бессмертие не передается, а тот особенный тип излучения, который его вызывает, с тех пор больше нигде не проявлялся, если не считать нескольких областей с запаздывающей радиоактивностью.

Вопрос явно выбил Маккензи из накатанной колеи. Он отпил из стакана и продолжил:

— Вы все поймете, когда увидите старцев. Нам приходится содержать их здесь в изоляции. У них есть знания, которые необходимы нам. И хотя мозг бессмертного похож на огромную беспорядочную библиотеку, это единственная наша связь с эпохой до Взрыва. Конечно, нам приходится делать все, чтобы старцы были счастливы и довольны, а это отнюдь не легко. Они очень чувствительны и капризны…

Переводчик взял новый стакан и нажал на кнопку.

Дайсон спросил:

— Но они же остались людьми?

— Физически — безусловно. Правда, все страшны как смертный грех. Однако они страдают весьма странными психическими отклонениями.

— В приюте содержится одна из моих родственниц.

Маккензи посмотрел на него как-то странно.

— Не встречайтесь с ней. Там есть человек, Фелл, во время Взрыва он занимался точными науками. Есть еще женщина по имени Хобсон — она видела кое-что из того, что вы исследуете. Может, вам будет достаточно поговорить с ними. Не идите на поводу у любопытства.

— Почему? Мне действительно интересно.

Маккензи залпом осушил бокал.

— Чтобы работать переводчиком, нужна специальная подготовка. А те, кто отвечает за то, чтобы старцы были довольны жизнью, сиделки… Такое вообще может выдержать далеко не всякий.

И он поделился с Дайсоном еще некоторыми фактами.

На следующее утро Маккензи показал гостю маленькое устройство, которое вставлялось в ухо: наушник, позволяющий незаметно переговариваться, просто формируя слова в мыслях. Естественные шумы тела обеспечивали нужный уровень громкости, и как только Дайсон привык постоянно слышать биение собственного сердца, наушник показался ему весьма удобным.

— Им очень не нравится, когда в их присутствии говорят на эсперанто, — сообщил Маккензи. — Так что постарайтесь изъясняться на английском. Если вам нужно сказать что-нибудь мне конфиденциально, используйте наушник. Иначе они решат, что мы обсуждаем их. Готовы?

— Конечно.

Дайсон нервно поправил галстук. Следом за переводчиком он прошел через мембрану люка, спустился по пандусу и миновал еще один люк. Теплые отфильтрованные лучи солнца обрушились на Дайсона. Он стоял на ступеньке эскалатора, который медленно вез их вниз к деревушке, которая и была приютом «Уютный уголок».

Приют окружала высокая стена, небо над ним было затянуто зелено-коричневой маскировочной сетью. Дайсон вспомнил: бессмертным старцам говорят, что война еще не закончилась. Под сеткой проглядывали извилистые улочки, парки и дома.

Дайсон был поражен.

— Их так много? Маккензи, тут же добрая сотня домов!

— В некоторых живут переводчики, психологи, сиделки и гости. Старцев не так уж много — человек сорок — пятьдесят.

— Похоже, они в неплохой форме. — Дайсон смотрел на фигуры, движущиеся по улицам. — Я не заметил никаких машин.

— И планеров тоже, — подтвердил Маккензи. — Здесь приходится пользоваться только эскалаторами и пневмотуннелями. Впрочем, тут все равно особенно негде разгуляться. Мы всячески стараемся угождать старцам, а если им дать побольше места, многие захотят ездить на собственных автомобилях. Но реакция у них замедленна, никакие меры безопасности не помогут избежать аварий. Давайте спустимся. С кем вы хотите поговорить вначале, с Феллом или Хобсон?

— Ну… Фелл технарь, правда? Давайте попробуем пообщаться с ним.

— Приехали, — объявил Маккензи, и они сошли с эскалатора.

Пока они спускались, Дайсон разглядывал деревню с высоты и успел заметить, что кроме вполне современных зданий там разместились настоящие гости из прошлого: деревянный коттедж, чудовищное строение из красного кирпича, уродливое сооружение из стекла и бетона с кривыми поверхностями и углами… Но обитатели приюта заинтересовали его гораздо больше.

Во время спуска пейзаж все время заслоняли деревья, а заканчивался эскалатор на мощенной плиткой площади, по периметру которой были расставлены скамейки с мягкими сиденьями. Какой-то человек стоял неподалеку и во все глаза наблюдал за прибытием гостей. Дайсон с любопытством взглянул на него.

В ухе раздался голос:

— Это один из бессмертных. — Это Маккензи включил незаметный наушник.

Человек на площади был стар. Пятисотлетний старик, подумал Дайсон. Эта мысль неожиданно потрясла его. Пять столетий минуло с тех пор, как этот человек появился на свет, а он все еще жив. И так и будет жить, ничуть не меняясь, а время будет течь мимо, не задевая его.

И как же сказалось бессмертие на этом человеке?

Он вовсе не обрел вечную молодость. Это опровергло бы фундаментальные законы физики. Он старился, но с каждым годом все медленнее. Он был очень сутулым (Дайсону объяснили, что сутулость — неотъемлемая черта всех бессмертных), его тело, казалось, болталось на ключицах, как одежда на вешалке. Абсолютно лысая голова безвольно свешивалась на грудь, но маленькие близорукие глазки с любопытством следили за Дайсоном. Нос и уши старца были нелепо большими. И все же он выглядел просто стариком, а отнюдь не чудовищем.

Он сказал что-то, но Дайсон ничего не разобрал. В интонации ему послышался вопрос, и наугад он ответил:

— Здравствуйте, меня зовут Дайсон…

— Замолчите!!! — рявкнул голос в ухе, и Маккензи поспешил перехватить старика, направившегося к эскалатору.

Переводчик что-то затараторил, и старец ответил ему. Иногда Дайсон улавливал знакомые слова, но в целом разговор казался полной бессмыслицей.

Вдруг старик повернулся и поспешно заковылял прочь. Маккензи пожал плечами.

— Надеюсь, он не разобрал, как вас зовут. Нет, думаю, не разобрал. Тут живет женщина с такой же фамилией — вы же сказали, что ваша родственница находится в «Уютном уголке», верно? Мы стараемся, чтобы старцы не вели счет годам. Это может травмировать их. Если Мэндер расскажет ей… — Переводчик покачал головой. — Да нет, пожалуй, не расскажет. Память у них дырявая… Давайте-ка поищем Фелла.

Он повел Дайсона по тенистым дорожкам. Множество блестящих глаз с любопытством следили за ними из темных дверных проемов. Большинство прохожих были служащими приюта, которых невозможно было спутать с их подопечными, но попадались и бессмертные.

— А чего хотел Мэндер? — поинтересовался Дайсон.

— Наружу, — кратко сказал Маккензи. — Ему всего сотни две лет. Результат внезапного всплеска радиации в некоторых районах двести лет назад.

— Он говорил по-английски?

— Да, но по-своему. Видите ли, им не понятна забота о других. Старцы забывают подумать о том, как их слова звучат для собеседника. Они глотают и путают звуки, потому для разговора с ними нужен опытный переводчик. Вот и дом Фелла.

Они взошли на крыльцо, прикоснулись к сенсорной панели, и дверь отворилась. На пороге появился молодой человек.

— Здравствуйте! — кивнул он Маккензи. — По какому делу?

— Научные исследования. Как Фелл?

Медбрат выразительно скривился.

— Входите, сами увидите. Он сейчас завтракает, но…

Они вошли. Фелл сидел у камина — сгорбленный, съежившийся старичок. Его голова свесилась так низко, что лица не было видно, только блестящая лысая макушка. Медбрат вышел, и Маккензи указал Дайсону на стул, а сам подошел к старцу.

— Профессор Фелл, — мягко позвал он. — Профессор Фелл. Профессор Фелл…

Так продолжалось долго, бесконечно долго. Дайсон напрягся. Он осматривался в комнате, уловив затхлый запах, от которого не спасал даже воздушный фильтр.

Тут не было и речи о человеке, достойно встретившем преклонные годы. Только дурно пахнущий горбатый старик, съежившийся в своем кресле. Фелл устало приподнял голову и тут же вновь уронил ее на грудь. Он заговорил, но Дайсон не разобрал ни слова.

— Профессор Фелл, — произнес Маккензи. — Нам нужно поговорить. Профессор...

Голова поднялась, послышалась череда звуков.

Маккензи пояснил, используя наушник:

— Они понимают английский — по крайней мере некоторые. Фелл не похож на Мэндера. Скоро он заговорит.

Но заговорил он совсем не скоро, и к тому времени, когда Фелл выдал первые крохи информации, голова у Дайсона просто раскалывалась. Бессмертный старец совершенно не различал, что важно, а что нет. Вернее, у него имелось собственное представление на этот счет. Он никак не мог придерживаться темы. Маккензи старался передавать только нужные сведения, но это было нелегко.

Тем не менее этот старик жил на свете уже пятьсот лет.

Дайсону вспомнилась соломинка для мате с несколькими дырочками на конце. Фелл был такой соломинкой, погруженной в таинственное прошлое, и в нем тоже были тысячи дырочек, через которые болезненными конвульсивными толчками просачивалась абсолютно ненужная информация. Кто-то когда-то приготовил яичницу… Цены на шерсть зашкаливали… Какой-то неизвестный политик совсем сгорбился… похоже, артрит… Как там звали этого мальчика? Тим, Том, что-то навроде… такой талантливый мальчик, но жаль его… в прежние-то времена теплее было…

Кто? Не морочьте мне голову! Не помню. Не трогайте меня, говорю! Вот что я вам скажу, я как-то создал такой реагент…

Кошмар, да и только. Упомянутый реагент был известен любому школьнику. Но Маккензи вынужден был сидеть и слушать бесконечную историю — Дайсона переводчик великодушно освободил от большей части старческой болтовни. Наконец Маккензи удалось исподволь вернуть Фелла к интересующей гостя теме.

О, такой талантливый мальчик… Он заработал мигрень. Никакие лекарства не помогали. Медицине еще развиваться и развиваться. Вот я помню…

Дайсон делал заметки.

Больше всего его интересовали генетические отклонения психосоматики гениев, вызванные Взрывом. В те времена Фелл был большим ученым. Но естественно, все его записи пропали в хаосе после Взрыва, когда с таким трудом восстановленная цивилизация вновь превратилась в руины и человечество растеряло воспоминания. Однажды Фелл начал говорить почти связно, и Дайсон принялся тщательно конспектировать его слова, но потом понял, что старик дает химическую формулу мартини.

Вскоре Фелл стал раздражительным. Он вяло постучал по подлокотнику кресла и потребовал гоголь-моголь. Маккензи пожал плечами, встал и препоручил старика заботе медбрата. Переводчик с Дайсоном вышли на улицу под фильтрованные солнечные лучи.

— Ну как?

— Кое-что есть. — Дайсон сверился с записями. — Но сплошные обрывки.

— Учтите, старцы часто преувеличивают. Все их утверждения приходится перепроверять. По счастью, Фелл не относится к патологическим лжецам, как некоторые. Хотите зайти к этой Хобсон?

Дайсон кивнул, и они пошли через селение. Ученый чувствовал внимательные, настороженные взгляды, направленные на него, но большинство бессмертных старцев занимались своими делами.

— А над чем вы работаете? — спросил Маккензи. — Или это секретная информация?

— Мы пытаемся найти способ наращивать интеллект, — начал объяснять Дайсон. — Помните, какие были способности у детей, родившихся сразу после Взрыва? Хотя бы легенды вы наверняка слышали.

— Гении… Ага. Некоторые были сумасшедшими, как мартовские зайцы, верно?

— И это тоже. Вы, должно быть, слышали об Ахмеде. Гений в военном деле, он так и не смог прийти в себя после окончания войны. Он умер абсолютно счастливым, играя в оловянных солдатиков в отдельной больничной палате. Проблема в том, Маккензи, что существует естественное равновесие, нарушать которое опасно. Нельзя искусственно нарастить интеллект, не качнув стрелку весов. Тут столько подводных камней… Мы пытаемся увеличить умственные способности без ущерба в других областях. Обычно чем человек умнее, тем менее устойчива его психика. Такие люди склонны найти себе занятие по душе и посвятить ему всю жизнь. Я слышал о некоем Фергюсоне, родившемся триста лет назад. Он был почти сверхчеловеком, но увлекся шахматами и забыл обо всем остальном.

— Бессмертные старцы не играют в игры, особенно соревновательные. Но они уж точно не гении.

— Ни один?

— С наступлением климакса их рассудок коченеет, полностью теряя гибкость, — пояснил Маккензи. — Именно это позволяет определять их возраст. Прически, одежда, лексикон — все остается таким, какими застал их климакс. Думаю, старость — это просто остановка.

Дайсон задумался о периоде полураспада, но отвлекся, услышав дребезжащий звук, который разнесся по всей деревне. Почти мгновенно улицы заполнились людьми. Бессмертные старцы сбивались в толпы и шли на звук.

— Пожар, — пояснил Маккензи.

— А как же противопожарная безопасность?

— От поджога никакие меры не спасут. Наверное, какой-нибудь идиот решил, что его преследуют или игнорируют, и в отместку устроил пожар. Давайте…

Тут толпа оттеснила переводчика от Дайсона. Затхлый запах стал просто невыносимым. Дайсон, зажатый со всех сторон гротескными изуродованными фигурами старцев, отчаянно твердил себе, что внешность — не главное. Если б только он чаще сталкивался с уродством…

Он протиснулся на свободное пространство, как вдруг почувствовал, что его взяли под руку. Он посмотрел вниз и увидел лицо Мэндера, бессмертного, которого они встретили у эскалатора. Мэндер отчаянно кивал и подмигивал. Его невнятное бормотание звучало очень настойчиво. Он потянул Дайсона за руку.

Дайсон оглядывался в поисках Маккензи, однако переводчика нигде не было видно. Старец все бормотал, и попытки вставить в его монолог хоть слово ни к чему не привели. Так что Дайсон позволил оттащить себя на несколько ярдов в сторону и остановился.

— Маккензи, — медленно произнес он. — Где Маккензи?

Лицо Мэндера скривилось в попытке понять, потом старец закивал лысой головой. Он куда-то показал, снова схватил Дайсона за руку и повел прочь. Дайсон, терзаемый тяжелыми предчувствиями, отправился следом. Действительно ли старик его понял?

Место, куда так настойчиво тащил ученого Мэндер, оказалось совсем недалеко. Это был старинный деревянный дом. Дайсон, конечно, не ожидал, что переводчик ждет его в этой развалине, но в нем вдруг разгорелось любопытство. Они вошли в темную комнату, по которой разносился противный сладковатый запах (позже Дайсон понял, что это был запах пачули). Бесформенная груда тряпья в кресле, почувствовав его взгляд, шевельнулась и подняла голову. Все лицо оказалось белым, заплывшим жиром, с синими дорожками вен. Жирные обвислые щеки затряслись, когда существо открыло рот и заговорило.

В комнате почти не было света. Мебель — копии старинных предметов, сделанных по описанию старцев, — темнела вдоль стен жутковатыми силуэтами. Сквозь аромат пачули пробились и другие запахи, неописуемые и неуместные в чистом, стерильном, современном мире.

— Я… м…с…н… — пролепетала женщина.

Дайсон сказал:

— Простите, я ищу Маккензи…

Мэндер больно сжал его руку, и два старца отчаянно заспорили. Пронзительный голос женщины заставил Мэндера замолкнуть. Она поманила Дайсона пальцем, и он подошел ближе. Ее рот с трудом шевельнулся, и она выдавила:

— Я Джейн Дайсон. Мэндер сказал, что ты здесь.

Его прабабка. Дайсон воззрился на старуху. Он не заметил никакого внешнего сходства и уж точно не испытал никакого ощущения родства, но почувствовал себя так, словно его ущипнуло окоченевшее прошлое. Эта женщина родилась пятьсот лет назад, а он был ее прямым потомком, плоть от плоти.

Слова застряли у Дайсона в горле — он понятия не имел, что можно сказать в такой невообразимой ситуации. Мэндер снова болботал, а Джейн Дайсон подалась вперед и прошипела:

— Им меня не обмануть… нет никакой войны… Я знаю, что нет никакой войны! А меня держат здесь. Помоги мне выбраться!

— Но… подождите! Давайте я приведу Маккензи…

Мэндер опять пронзительно заговорил. Джейн Дайсон вяло пошевелилась. Казалось, она улыбнулась.

— Некуда торопиться. Я ведь твоя тетя, в конце-то концов. Выпьем чаю.

Мэндер подкатил столик. На нем уже все было готово к чаепитию: напиток был разлит по термокружкам, где он долго мог оставаться горячим.

— Чашку чая? — настаивала Джейн. — Мы все обсудим. Ну? Садись же!!!

Дайсону хотелось одного: бежать. Он раньше и не думал, что может так мучиться от неловкости при встрече с престарелой родственницей — с настолько престарелой… Но он сел, взял чашку и сказал:

— Меня ждут дела, так что мне скоро придется уйти. Может, в другой раз…

— Ты можешь вытащить нас отсюда. Существуют специальные двери — мы знаем, где они, но не можем открыть. На них смешные металлические пластины…

В аварийных выходах не было ничего необычного, но почему бессмертные старцы не могут их открыть? Может, замки запрограммированы не реагировать на химизм бессмертных? Пытаясь придумать, как сбежать от прабабки, Дайсон отхлебнул обжигающего горького чая…

У старцев уже атрофировались вкусовые ощущения — им не разобрать, вкусна ли еда. Среди них нет гурманов. Острый карри, чили…

И тут наркотик, подмешанный в чай, подействовал, в голове у Дайсона помутилось, и медленные, вязкие волны сна поглотили его.

Несомненно, это было какое-то психотропное средство. Мозг Дайсона бодрствовал, но тело не подчинялось ему. Он стал роботом. Автоматом. Он помнил, как его затащили в какое-то темное помещение и оставили до прихода ночи. Потом он помнил, как его вели по улицам к выходу. Как его руки ловко открывают замок. Эти двери должны были использоваться в чрезвычайных ситуациях, но сопротивляться он не мог. Он вышел под лунный свет с Джейн Дайсон и Мэндером.

Вокруг приюта расстилались дикие земли. Беглецы не подозревали, что автотрасс больше не существует, они собирались выбраться на шоссе и по нему добраться до города. Беспрестанно перебраниваясь, они увлекали Дайсона все дальше в глубь безжизненных земель.

У них была цель. Джейн Дайсон, обладавшая более сильной волей, отметала робкие возражения Мэндера. Она шла домой, к мужу и детям. Но подчас она забывала об этом и задавала Дайсону вопросы, на которые он не мог ответить.

Все происходящее не казалось ему сном, не было окутано дымкой. Напротив, он видел все с безжалостной четкостью: двое стариков, пыхтящих и хромающих рядом, ведут его куда-то, что-то бормочут на своем странном неразборчивом языке, и он, не способный предупредить их, не способный сказать ни слова — только отвечающий на прямые приказы. Потом он узнал, что наркотик являлся одной из производных пентотала.

— Я видела, как его используют, — просипела Джейн. — Я вошла и взяла бутылочку. Мне повезло. Но я же знала, что делаю. Они меня за идиотку держали…

Понять Мэндера Дайсон не мог, но Джейн нашла общий язык со своим потомком, хотя она не все слова произносила достаточно четко.

— Им нас не обмануть… не запереть! Мы все устроим. Я вернусь к семье… ох. Надо передохнуть…

Она была неимоверно толстой, а Мэндер, сгорбленный в дугу, хромал и страдал от судорог. В четком лунном свете это выглядело особенно гротескно. Это просто не могло происходить на самом деле. Но старики упорно брели вперед, с трудом сползали в овражки, поднимались на холмы. Почему-то они решили двигаться на север. Спустя какое-то время их руки уже не толкали Дайсона, но опирались на него. Старцы совсем выдохлись и цеплялись за пленника. Они приказали ему продолжать путь, навалились на него с двух сторон, однако не остановились.

Впереди показалось расчищенное поле. Дом. Свет в окнах. Джейн Дайсон нетерпеливо постучала. Дверь отворилась, и путники увидели на пороге девчушку лет семи с гладкими волосами. Девочка вопросительно смотрела на гостей. Дайсон, парализованный наркотиком, заметил, как в глазах ее появились удивление и испуг.

Впрочем, малышка сразу успокоилась, когда вперед выдвинулась Джейн Дайсон и проскрипела:

— Мама дома? Позови маму, девочка. Вот что нам нужно.

Девчушка ответила:

— Дома никого нет. Все вернутся только к одиннадцати.

Старуха протиснулась в дверь, потом Мэндер протолкнул Дайсона через порог. Девочка отступила назад, не сводя взгляда с Джейн, — та, тяжело дыша, плюхнулась в кресло:

— Надо передохнуть. Где твоя мама? Позови ее. Вот что нам нужно. Мне бы чашку хорошего чая.

Девочка зачарованно смотрела на беспомощного Дайсона. Она чувствовала: что-то не так, но делать выводы пока не умела. Не найдя другого выхода, она решила быть вежливой.

— Я могу принести вам мате, мэм.

— Чай? О да. Поторопись, Бетти.

Девочка ушла. Мэндер свернулся у батареи, что-то бормоча. Дайсон стоял столбом, по спине у него бегали мурашки.

Джейн Дайсон пробубнила:

— Как хорошо снова быть дома. Бетти — моя четвертая. Говорят, радиация небезопасна… Этот идиот ученый заявил, что я в группе риска, но с детьми-то все в порядке. Всю мебель зачем-то переставили… Где же Том? — Она посмотрела на Дайсона. — Нет, ты не Том. Я… что это такое?

Девочка вернулась с тремя калебасами. Джейн жадно схватила свой.

— Нельзя слишком долго кипятить воду, Бетти, — заметила она.

— Я знаю. Это выводит воздух…

— А сейчас успокойся. Сядь и помолчи.

Джейн с хлюпаньем принялась за питье, ничего не говоря по его поводу. Дайсону пришла в голову мысль, что пути этой женщины и ребенка на один миг пересеклись во временном измерении. Они были во многом похожи. У девочки было слишком мало опыта, у старухи — слишком много, но ее опыт давно стал бесполезен. И, несмотря на это, они не смогут поладить: единственным преимуществом Джейн был возраст, она была неспособна снизойти до уважения к ребенку или даже просто общаться с ним на равных.

Джейн Дайсон задремала. Девочка тихонько сидела, смотрела на нее и ждала, лишь изредка бросая озадаченные взгляды на Мэндера и Дайсона. Один раз Джейн приказала ей пересесть на другой стул, чтобы ее не продуло у окна, которое, кстати, было закрыто. Дайсон думал о бессмертии, понимая, каким глупцом был.

Потому что человек развивается лишь до определенных пределов как в трех пространственных измерениях, так и в четвертом, временном. Когда он достигает этих пределов, то перестает расти и совершенствоваться, а лишь заполняет собой жесткую форму ограничивающих стен. Развитие останавливается, а это, если окружающий мир не стоит на месте, ведет к деградации. Тот, кто уперся в свой потолок, со временем становится неполноценным. Бессмертие может принести пользу, только если человек шагнет дальше и превратится в сверхчеловека как в пространстве, так и во времени.

Мозг Дайсона, единственный по-прежнему подчиняющийся ему орган, продолжал работать. Возможно, правильный ответ кроется не вовне, а внутри… Бессмертия можно достичь и не раздвигая рамок жизни. Если мысль достаточно быстра, то размышления, на которые обычному человеку нужен год, займут лишь день или даже минуту…

Например, каждая нынешняя минута длится сто лет.

Джейн Дайсон вдруг проснулась и поднялась на ноги.

— Нам нельзя здесь оставаться. Мне надо быть дома к обеду. Скажи маме… — буркнула она и поковыляла к выходу.

Мэндер последовал за ней, безразличный и молчаливый. О Дайсоне вспомнила только Джейн, которая и позвала его с порога. Девочка во все глаза смотрела, как Дайсон неуклюже двинулся за стариками.

Они шли и шли, но больше домов не попадалось. Наконец бессмертных одолела усталость, и они устроились на отдых в канаве. Мэндер свернулся под кустом и попытался заснуть, но вскоре замерз. Он встал, похромал назад и стянул со слабо сопротивляющейся женщины плащ. Отвоевав плащ, старик вернулся к кусту и захрапел. Дайсону же оставалось только неподвижно стоять.

Джейн засыпала, просыпалась, что-то говорила и вновь погружалась в сон. В ее памяти возникали разрозненные, ничего не значащие обрывки прошлого, и она предлагала Дайсону оценить их. Ей необычайно повезло: слушатель не мог ни прервать ее, ни уйти.

— Думают, они могут надурить меня. Но я не так стара. Делать из меня старую каргу… Разве я карга? Как-то мне пришлось пережить тяжелое время. Где Том? Да оставьте же меня в покое…

— Заявить мне, что я буду жить вечно! Ох уж эти ученые! Но он оказался прав. Я узнала об этом. Я действительно была восприимчива к радиации. И это меня напугало. Все вокруг разрушалось, Том умер, а я все жила… Я раздобыла таблетки. Много раз я хотела проглотить их. Ведь, выпив яд, ты не будешь жить вечно. Но я не так проста. Я решила подождать. У тебя же вечность впереди, сказала я себе. Холодно тут…

Ее жирные морщинистые щеки задрожали. Дайсон ждал. Он начинал приходить в себя. Действие наркотика заканчивалось.

Со стороны невидимого в темноте Мэндера доносился тяжелый громкий храп. По канаве гулял холодный ветер. Заплывшее лицо Джейн Дайсон белело в слабом свете далеких безразличных звезд. Она шевельнулась и звонко рассмеялась.

— Мне приснилась такая глупость. Как будто Том умер, а я состарилась…

Через полчаса Дайсона с бессмертными старцами нашел вертолет. Но никаких объяснений не последовало, пока он не вернулся в город. И даже тогда власти дождались, пока Дайсон съездит в свою секретную лабораторию и вернется. А потом к нему в квартиру пришел его дядя, Роджер Пизли. Он сел, не дожидаясь приглашения, и сочувственно посмотрел на племянника.

Дайсон был страшно бледен и обливался потом. Он поставил стакан, до краев наполненный виски, и взглянул на Пизли.

— Все было запланировано, да?

Пизли кивнул.

— С помощью логики можно убедить человека в ошибке, если использовать правильные аргументы. А иногда таких аргументов не найти.

—> Когда администрация послала меня в приют, я подумал, что они проведали о моих поисках бессмертия.

— Так и есть. И как только они узнали об этом, тут же отправили тебя в «Уютный уголок». Это и был аргумент.

— Что ж, очень убедительно. Целая ночь в компании этих…

Дайсон сделал глоток виски, но даже не почувствовал его. Он все еще был смертельно-бледен.

— Как ты понял, побег тоже устроили мы, — сообщил Пизли. — Но мы все время наблюдали за тобой и старцами, чтобы чего не вышло.

— Для них это был удар.

— Вовсе нет. Они решат, что все им только снилось. Большую часть времени они не подозревают о своем возрасте. Просто защитный механизм старости. Что же до девочки, признаюсь, это не входило в наши планы. Но ничего страшного не произошло. Бессмертные старцы не поразили и не испугали ее. Кроме того, ей никто не поверит, что тоже неплохо, потому что миф об Архивах нам пока нужен.

Дайсон молчал. Пизли пристально посмотрел на него.

— Не принимай это слишком близко к сердцу, Сэм. Ты проиграл в споре, только и всего. Ты теперь знаешь, что, если нет движения вперед, от дополнительных лет жизни нет никакого прока. Ты должен продолжать работу. Застой неизбежен. Но если мы найдем, как преодолеть его, то сможем без всякого риска сделать бессмертными многих людей. Ты согласен со мной?

— Согласен.

— Мы хотим посмотреть на твою лабораторию, прежде чем уничтожить ее. Где она?

Дайсон рассказал, потом налил себе еще виски, залпом проглотил его и встал. Он взял со стола лист бумаги и бросил его дяде.

— Может, вам это тоже пригодится. Я сделал несколько анализов в лаборатории. И их результаты пугают меня.

— Хм?

— Джейн Дайсон была чрезвычайно восприимчива к тем видам радиации, которые вызывают бессмертие. Ну, бывают же люди, восприимчивые к раку. Сама болезнь по наследству не передается, зато передается предрасположенность к ней. И я вспомнил, что много работал с такой радиацией в тайной лаборатории. Тогда я проверился.

Пизли приоткрыл рот, но ничего не сказал.

— Для большинства эта радиация абсолютно безвредна, — продолжал Дайсон. — Но по наследству от Джейн я получил особую восприимчивость. Просто случайность. Однако… я работал с этой радиацией. Так что же администрация до сих пор не пришла за мной?

— Ты имеешь в виду… — медленно проговорил Пизли.

И Дайсон отвернулся, увидев, как в глубине дядиных глаз появляется особенное выражение…

Час спустя он стоял один в ванной, сжимая в руке острое лезвие. Зеркало вопрошающе взирало на него. Он напился, но не слишком — отныне ему будет тяжело стать достаточно пьяным. Отныне…

Он приложил нож к запястью. Один порез — и из бессмертного тела хлынет кровь, его бессмертное сердце остановится, и он превратится из бессмертного человека во вполне мертвое тело. Его лицо заострилось. Даже привкус виски во рту не мог искоренить мускусный запах старости.

В голове пронеслось: «А как же Марта? Девяносто — это нормальный возраст. Если я распрощаюсь с жизнью прямо сейчас, то потеряю столько лет… Вот доживу до девяноста — и хватит. Лучше мне пожить еще немного, жениться на Марте…»

Дайсон перевел взгляд с ножа на зеркало и вслух пообещал:

— В девяносто я совершу самоубийство.

Его молодое лицо, обтянутое здоровой и упругой кожей, загадочно посмотрело на него из зеркала. Конечно, годы возьмут свое. Что же до смерти… У него впереди еще целая вечность — пройдет шестьдесят лет, прежде чем он посмотрит в зеркало и увидит, что больше уже не взрослеет, не становится лучше, а катится в темные годы старости. И тогда он поймет, что время пришло. Конечно поймет!

В «Уютном уголке» Джейн Дайсон стонала во сне — ей снилось, будто она состарилась.