И ангелы поют

По воскресеньям, средам и четвергам Эдди никогда не уходил из редакции раньше часа или двух ночи. «Норт кост ньюз» выходила трижды в неделю, и ему казалось, что номер так и не выйдет, если некому будет сидеть в редакции, пока крутятся печатные машины. Он знал, что издателя Стюарта Уинкля не очень-то заботит остальное, если реклама уже на месте, но это неправильно, думал Эдди. А вдруг что-нибудь случится или пойдёт не так? Даже здесь, на краю света, в последний момент может подвернуться какая-нибудь сенсация, и её надо будет кому-то описать и поместить в номер. Вообще-то, надежды Эдди на подобное событие, весьма высокие шесть лет назад, теперь уменьшились настолько, что ему приходилось делать сознательное усилие, дабы напоминать себе о них. На деле же ему просто нравилось прочитывать свою редакторскую колонку, прежде чем отдавать её в номер выпускающему.

В ту ночь, в среду, он прочитал собственный текст и взревел: «Где она?». «Она» — это Руфи Дженсон, и она переправила в статье «частоту» на «чистоту». Пылая от гнева, Эдди промчался по комнатам редакции и поймал Руфи возле двери как раз в тот момент, когда она набрасывала на свои узкие плечи плащ-накидку. Она была худа, очень коротко подстриженные волосы слишком близко прилегали к голове, и она его очень боялась. К тому же, с горечью подумал Эдди, она сумасшедшая, иначе не стала бы три ночи в неделю дожидаться, когда он поймает её у выхода и начнёт размазывать по стенке.

— Почему вы не заглянули в чёртов словарь? Почему вы правили мою рукопись? Я разве не говорил, что сверну вам шею, если вы снова к ней притронетесь?

Она всхлипнула и с ужасом посмотрела мимо него, заглядывая через холл в комнату.

— Я… простите. Я не хотела… — Потом быстро, словно капелька ртути, она выскользнула на улицу прямо в завывающую бурю. Хорошо бы, подумал он, этот проклятый ветер унёс её в Австралию или ещё куда подальше.

Ветер с воем пронёсся по комнате, разлетелись листы бумаги, закачалась на цепочке лампа. Эдди захлопнул дверь и обозрел пространство вокруг себя, ненавидя в тот момент каждый его дюйм. Три стола, рассеянные по полу бумаги, которые миссис Рондейл потом выметет, потому что подобная участь постигала всё, оказавшееся на полу. Кроме мусора. Кажется, она его не замечала вовсе. Соседняя дверь вела в типографию; машины работали, дело делалось, но люди, готовившие газету, уже ушли. Руфи всегда уходила предпоследней, затем Эдди. Возвращаясь в свою каморку, он пнул ногой стул и смял в руке ещё сырой от краски газетный лист, хорошо при этом зная, что краска испачкает ладони.

Он знал также, что дверь в типографию сейчас приоткроется и снова тихо закроется, а работники начнут говорить, что Толстый Эдди опять разбушевался. Он знал, что они за глаза называют его Толстым Эдди, или даже похуже, и ещё то, что никому на свете кроме него нет никакого дела до «Норт кост ньюз». Он сидел за столом, хмуро глядя на статью — одна из моих лучших, подумал он — а слово «чистота» пялилось на него с листа; ничто другое он не замечал. Фраза была такая: «В это время года штормы обрушиваются на побережье с такой регулярностью, с такой частотой, что кажется, будто море и воздух столкнулись в решающей схватке». Он немного остыл, но отложил статью и прислушался к Верту. Весь вечер он слушал по радио сообщения со всего побережья, ожидая новостей о разрушениях, перебоях с электроэнергией, крушениях, о чём угодно. К полуночи он решил, что это всего лишь обычный тихоокеанский шторм и подписал номер в печать. Всё, как и раньше: шоссе номер 101 залито водой там-то и там-то, дерево или дорожный указатель повалены там-то, никто не погиб…

Ветер взвыл, успокоился, перевёл дух и завыл снова. Совсем как мальчишка со свистком. И по всему побережью люди вели себя как родители, повидавшие на своём веку слишком много мальчишек со свистками. Не обращай на него внимания, пока он не уйдёт, а потом занимайся своим делом — такое было у них отношение. Эдди был из Индианаполиса, где событием был штормовой ветер со скоростью 80 миль в час. Шесть лет, прожитые на побережье, не изменили его. Боже, даже ведь такой шторм просто обязан стать событием!

Всё ещё хмурясь, он надел дождевик из чёрной непромокаемой материи, закрывавший его до самых пяток. Затем добавил чёрную широкополую шляпу и приготовился встретиться с непогодой лицом к лицу. Он знал, что кроме прозвища Толстый Эдди у него есть и ещё одно — Горный Человек.

Он приехал в «Таверну Коннелли», пропустил пару стаканчиков, одиноко сидя в угрюмой тишине, а затем, когда в два ночи бар стали закрывать, предложил Трумену Коксу подбросить его домой.

Город Льюисбург находится к югу от Астории, к северу от Кэнно Бич, население 984 человека. И в два часа ночи все они спали, а городок мок в темноте под дождём. Мерцали лишь ночные огни аптеки, пробивался свет из типографии, да вспыхивали ещё два светофора, хотя по улицам уже никто не ездил. Дождь заливал ветровое стекло, струился ручьём по Мейн-стрит, по склонам горы справа от них стекали потоки. Эдди свернул на Третью улицу и ударил по тормозам, когда через дорогу вдруг метнулась чья-то фигура.

— Чёрт! — ругнулся он. Машину занесло, потом колёса снова сцепились с дорогой, и он смог её развернуть. — Кто это был?

Трумен вгляделся в темноту, кивнул. Фигура исчезла на аллее за рестораном Сэла.

— Держу пари, то была дочка Боланда, младшая. Не Норма. Пошла по стопам своей сестрицы.

Его тон не был осуждающим, хотя всем было точно известно, куда могут завести девчонку такие поступки.

— Уверен, что нынешней ночью она сполна получит то, что заслуживает, — буркнул Эдди и свернул на дорожку, ведущую к дому Трумена. — Ну, ещё увидимся.

— Угу. Конечно. Спасибо, что подбросил. — Он закутался в плащ и метнулся к двери.

Но Эдди был уверен, что Трумен всё равно промокнет. Под таким дождём на это хватит и секунды. Бедный, глупый ребёнок, снова подумал он, выезжая задним ходом на дорогу. Он проехал по своим следам квартал или два и направился к своему домику. Потом, повинуясь внезапному импульсу, повернул назад и поехал по Второй улице, решив посмотреть, не бродит ли ещё где-нибудь там девчонка. По крайней мере, он мог бы предложить подвезти её домой. Он знал, где жили Боланды, две сестры с матерью, теперь, очевидно, уже втроём занимаясь одним ремеслом. Но бог мой, подумал он, младшей никак не может быть больше двенадцати.

Нумерованные улицы шли параллельно береговой линии; поперечные же превратились в ветровые туннели, и его машину встряхивало на каждом перекрёстке. Вторая улица оказалась тёмной и пустой, и он с облегчением вздохнул. Ему так и так совершенно не хотелось в это впутываться, и теперь он мог поехать домой, послушать музыку час-другой, пропустить пару стаканчиков, съесть сэндвич и немного поспать. Если только утихнет ветер. Ему очень плохо спалось под такие завывания. Скорее всего, дочитаю начатую книгу, может, возьмусь за следующую. Ветер не угомонится ещё часа четыре или пять. Так размышляя, он свернул раз, другой и тут снова увидел девчонку, на этот раз распростёртую на обочине.

Если бы он не увидел её до этого и не стал бы думать о ней, о её сестре и матери, если бы ехал быстрее пяти миль в час, то вполне вероятно мог её и не заметить. Она лежала у самой дороги, лицом вниз. Едва он остановился и вышел из машины, дождь хлестнул по его лицу и заструился по очкам, и он почти полностью ослеп. Он взял ребёнка на руки, дотащил до машины, распахнул заднюю дверцу, уложил её на сиденье и только после этого взглянул на её лицо. Нет, то не девчонка Боландов. Эту он никогда раньше не видел. А лёгкая, как пёрышко. Он торопливо обошёл машину, сел на своё место. Теперь он больше её не видел, торчал лишь бесформенный чёрный плащ, блестевший от воды и скрывавший её целиком. Он вытер лицо, протёр очки и поёрзал на сиденьи. Он не мог до неё дотянуться, а она не реагировала на его голос.

Он чертыхнулся и задумался, что делать дальше. Может, она мертва или умирает. Сквозь исполосованное дождём ветровое стекло городок выглядел необитаемым. Здесь не было даже полицейского участка, клиники или больницы. Ближайший доктор был в десяти или двадцати милях, а в такую погоду… Наконец он завёл мотор и отправился домой. Позвоню оттуда в полицию штата, решил он. Пусть приедут и заберут её. Он доехал до своего дома на Холмер Хилл и остановил машину на дорожке рядом со входной дверью. Сначала открою дверь, решил он, затем вернусь и возьму её, в любом случае промокну насквозь, но тут мало что можно изменить. Он двигался весьма быстро для человека его комплекции, но даже несмотря на быстрые движения не смог уберечь лицо от дождя. Падай дождь вертикально вниз, как ему и полагается, подумал он, ковыряя ключом в замке, можно было бы хоть что-нибудь разглядеть. Он распахнул дверь, включил свет и вернулся к машине за девушкой. Она была столь же вялой, как и раньше, и, казалось, совсем ничего не весила. За плащ, что был на ней надет, было трудно ухватиться, но ему не хотелось, чтобы голова её болталась — вдруг ударится о перила или дверной косяк — но нести её оказалось нелегко, и он покряхтывал на ходу, хотя веса почти не чувствовал. Наконец он внёс её внутрь, пинком захлопнул дверь, прошёл в спальню и тяжело уронил её на постель.

Затем он снял оказавшуюся бесполезной шляпу и очки, в которых он ничего не видел из-за струек воды, потом плащ, на каждом шагу оставлявший мокрую дорожку. Сойдя с коврика, он прошёл на кухню и повесил плащ на спинку стула, пусть вода стекает на линолеум, оторвал кусок бумажного полотенца и вытер очки, потом вернулся в спальню.

Он протянул руку, чтобы снять с девушки плащ, но тут же отдёрнул её. «Господи!» — прошептал он и попятился. Он услышал, как снова и снова повторяет это слово, и умолк. Он наткнулся спиной на стенку и вжался в неё. Даже отсюда он ясно её видел. У неё было гладкое лицо, без бровей и ресниц, нос слишком мал, губы слишком тонки, да и вообще их можно было разглядеть лишь с трудом. Но то, что он принял за плащ, было частью её тела. Он начинался на голове, там, где следовало быть волосам, спускался по бокам головы, где должны были располагаться уши, по узким плечам и по наружным поверхностям рук, казавшихся слишком длинными и тонкими, почти бескостными.

Она лежала на боку, вытянув одну длинную ногу и поджав другую под себя. Там, где следовало быть гениталиям, всё было закрыто многочисленными кожными складками.

Эдди почувствовал, как желудок сжал спазм, а по коже пробежали мурашки. Совсем недавно он намеревался потрясти её, разбудить и задать несколько вопросов, теперь он подумал, что если она откроет глаза, то он может упасть в обморок. И ещё он дрожал от холода. Двигаясь очень осторожно и стараясь не шуметь, он добрался до двери, прижимаясь к стене, вышел и вернулся на кухню, где достал из шкафа бутылку с бурбоном, налил полстакана и залпом выпил. Он взглянул на руку. Она дрожала.

Он очень тихо снял размокшие туфли и поставил их у входной двери рядом с непромокаемыми ботинками, которые неизменно забывал надеть, Беззвучно, насколько возможно, он прокрался в спальню и посмотрел на неё снова. За это время она передвинулась и теперь лежала, сжавшись в комочек, словно ей было столь же холодно, как и ему. Он набрал в грудь воздуха и на цыпочках прокрался вдоль стены к шкафу, выдвинул из-под него одной ногой шлёпанцы и сунул в них ноги, потом взял с полки одеяло. Тут ему пришлось выдохнуть; звук прозвучал для него, как гром. Девушка вздрогнула и сжалась ещё теснее. Он медленно подошёл к ней, готовый тут же убежать, и наконец подобрался достаточно близко, чтобы укрыть её одеялом. Она непрерывно дрожала. Он снова попятился и на этот раз вышел в соседнюю комнату, оставив дверь открытой, чтобы видеть её, так, на всякий случай. Он включил термостат, наполнил на кухне стакан, а потом снова и снова подходил к двери и заглядывал внутрь. Он знал, что следует позвонить в полицию, но даже не двинулся к телефону. Врач? Он едва не расхохотался. Жаль, что у него нет фотоаппарата. Если её заберут, а её обязательно заберут, ему будет нечего показать, нечем доказать, что она существовала. Он представил её фото на первой странице «Норт кост ньюз» и фыркнул. «Нэшнл Энкуайерер»? На это раз он выругался. Но она была сенсацией. Самой настоящей сенсацией.

Мэри Бет, решил он. Надо позвать кого-нибудь с камерой, кого-нибудь, способного написать нормальную статью. Он позвони Мэри Бет, наткнулся на автоответчик, положил трубку, позвонил ещё раз. После пятого раза он услышал её голос:

— Что это за идиот, который не соображает, что сейчас три часа ночи?

— Эдди Делакорт. Мэри Бет, вставай, езжай сюда, ко мне домой, и прихвати свою камеру.

— Толстый Эдди? Какого дьявола…

— Прямо сейчас. И захвати побольше плёнки. — Он положил трубку.

Через несколько секунд телефон зазвонил; он снял трубку и положил её на стол. Ожидая Мэри Бет, он оглядел комнату. Дом был небольшой, с двумя спальнями, одну из них, по другую сторону жилой комнаты, он использовал как кабинет. В комнате были два лёгких кресла, обитых мягкой тёмно-зелёной кожей, дивана не было, стояли два стола и множество книжных полок, все заполненные книгами. В длинном шкафу расположилась стереоаппаратура и сотни пластинок. Всё было уютно, приспособлено для крупного человека, привыкшего свободно передвигаться, нигде ничего постороннего. Под ногами ещё один коврик. Он знал, что входная дверь заперта, окна в спальне закрыты, ставни на месте. Девушка может выйти, только пройдя через комнату, и он знал, что она никак не сможет миновать его, если встанет и попытается убежать. Он кивнул, затем переставил кресла лицом к двери спальни и поставил между ними столик, достал ещё один стакан и принёс бутылку с бурбоном. Он уселся и стал ждать Мэри Бет, поглядывая на девушку в своей постели. Время от времени одеяло сотрясалось, а его лёгкое, почти непрерывное шевеление указывало, что она всё ещё не согрелась. Второе его одеяло было под ней, и у него не было желания прикасаться к ней снова, чтобы его достать.

Как он и ожидал, Мэри Бет явилась разгневанной. Она была примерно его лет, около сорока, волосы слегка начали седеть. Голубые глаза смотрели подозрительно, на лице не было косметики. Он никогда не видел её с накрашенными губами или какими угодно украшениями, не считая часов, а также в юбке или в платье. Сегодня ночью она одела джинсы, лёгкий свитер и ярко-красный плащ с капюшоном, который напомнил ему о шторме, когда она переступила порог, проклиная его. Он с удовлетворением отметил, что камера у неё с собой. Стягивая плащ, она умело осыпала его ругательствами, и остановилась лишь тогда, когда он прижал ладонь к её губам, и взяв за плечо подтащил к двери спальни.

— Заткнись и посмотри, — процедил он. Она оказалась сильнее, чем он ожидал, и теперь вырвалась из его хватки и погрозила ему кулаком. Затем она заглянула в спальню, немного посмотрела и повернула к нему тут же вспыхнувшее лицо. — Ты… — прошипела она, брызгая слюной, — вытащил меня из дома… заволок в постель какую-то сучку… Сообразил, значит, для чего нужна та штука, что у тебя болтается! Фотографий ему захотелось! Господи Боже!

— Заткнись!

На этот раз она заткнулась. На мгновение она вгляделась в его лицо, повернулась и посмотрела снова, сделала шаг вперёд, потом ещё шаг. Он знал, что она среагировала на выражение его лица, а вовсе не на то, что лежало под одеялом. Девушку не было видно совсем, виднелись лишь вздрагивающее одеяло, да тёмное пятно на том месте, где у неё должны были быть волосы. Он шёл рядом с Мэри Бет, и его осторожность передалась ей; теперь она двигалась так же тих, как и он.

Возле кровати он протянул руку и медленно потянул на себя одеяло. За него тут же судорожно ухватилась одна из её рук. На ней было четыре, очевидно, бескостных пальца, длинных и гладких, очень бледных. Мэри Бет медленно втянула в лёгкие воздух, и они надолго замерли, казалось, на несколько минут. Наконец она протянула руку и коснулась темноты за плечом девушки, потом руки, потом лица. Потом резко отдёрнула руку. Девушка на постели задрожала ещё сильнее и свернулась в ещё более тугой комочек, скрыв многочисленные складки кожи в паху.

— Оно мёрзнет, — прошептала Мэри Бет.

— Да, — Он накрыл девушку одеялом.

Мэри Бет подошла к другому краю кровати, просунула руку в щель между стеной и кроватью и осторожно высвободила одеяло вместе с покрывалом, накрыв им девушку. Эдди взял Мэри Бет за руку, и они, пятясь, вышли из спальни. Она тяжело опустилась в одно из кресел и автоматически протянула руку за стаканом, который он наполнил.

— Боже мой, — негромко произнесла Мэри Бет после долгого глотка, что это? Откуда оно взялось?

Он рассказал ей всё, что знал, и они снова посмотрели на спящую девушку. Ему показалось, что она перестала дрожать, но возможно она была слишком слаба, чтобы расшевелить столько одеял.

— Ты всё время произносишь «она», — сказала Мэри Бет. — Ты ведь знаешь, что это не человек, так ведь?

Он смущённо описал те части её тела, которые она не видела; к этому времени Мэри Бет допила свой стакан. Она взглянула на сумку с камерой, но пока что не сделала движения в её сторону. — Это наша история, — сказала она. — О ней никто не узнает, пока мы не будем готовы. Хорошо?

— Да. Нам многое придётся обдумать, прежде чум мы что-нибудь сделаем.

Они размышляли молча. Он снова наполнил стаканы, и они сидели, разглядывая спящее на кровати существо. Когда комочек под одеялом немного распрямился, Мэри Бет вошла, приподняла одеяло и осмотрела её, но на этот раз не прикасалась. Она вернулась очень бледная и глотнула из стакана. На улице стонал ветер, но он больше не завывал, а дождь перестал быть осязаемой стеной перед той стороной дома, что смотрела в сторону моря.

Время от времени они перебрасывались короткими фразами.

— Не радио, — сказал Эдди.

— Правильно, — отозвалась Мэри Бет. Она терпеть не могла NPR.

— И не газеты, — произнесла она чуть позже.

Эдди терпеть не мог «Ассошиэйтед Пресс». Он кивнул.

— Оно может быть опасным, когда проснётся, — сказала она.

— Знаю. Шесть рядов аллигаторских зубов, или ядовитые когти, или гипнотизирующие лучи.

Она хихикнула.

— А может, как раз сейчас нам снимают скрытой камерой. Помнишь ту старую телепередачу?

— Может, её послали испытать нас, нашу реакцию на них.

Мэри Бет резко выпрямилась. — Как, ещё и другие такие же?

— Ни один вид не может состоять только из одной особи, — очень серьёзно сказал он. — Проблема воспроизводства. — До него дошло, что он весьма пьян. — Кофе, — предложил он, и вытянув себя из кресла, неверной походкой отправился на кухню.

Приготовив кофе и сэндвичи с тунцом, резаным луком и помидорами, он застал Мэри Бет возле двери спальни, где она стояла и разглядывала девушку.

— А что, если она умирает, — негромко сказала она. — Мы не можем позволить ей умереть, Эдди.

— Не можем, — согласился он. — Давай немного поедим. Уже почти рассвело.

Она вошла вслед за ним на кухню и огляделась. — Я никогда раньше не была у тебя дома. Понимаешь? Столько лет тебя знаю, и ты меня никогда не приглашал.

— Пять лет, — сказал он.

— Про это я и говорю. Все эти годы. Приятный дом. Знаешь, он выглядит как раз так, как должен выглядеть твой дом.

Он обвёл взглядом кухню. Обычная кухня — плита, холодильник, стол, полки. На одной из полок были книги, ещё стопка лежала на столе. Он спихнул книги на край и поставил тарелки. Мэри Бет взяла одну и перевернула. Красновато-коричневая, изящной формы керамика из Северной Каролины, и подпись мастера — «Сара». Она кивнула, словно в подтверждение.

— Каждую свою вещь ты выбирал отдельно, так ведь?

— Конечно. Мне же с ними жить.

— Что ты делаешь тут, Эдди? Почему именно здесь?

— На краю света, хочешь сказать? Мне тут нравится.

— А мне чертовски хочется смотаться отсюда. Ты жил где-то, и решил остаться здесь. Я же хочу уехать. То нечто в твоей постели просто заставит меня уехать.

Из университета в штате Индиана — в маленькую газету в Эванстоне, потом Филадельфия, потом Нью-Йорк. Он почувствовал, что слишком долго не имел своего угла, и теперь ему просто хотелось оказаться в таком месте, где люди живут в отдельных домах и выбирают чашки, из которых собираются пить кофе. Шесть лет назад он уехал из Нью-Йорка, в отпуск, как он сказал, и приехал на край света, и остался.

— Почему же ты до сих пор не уехала? — спросил он Мэри Бет.

Она криво улыбнулась.

— Я была замужем. Ты разве не знал? Мой муж был рыбак. Это судьба всех девушек на побережье — выйти замуж за рыбака, лесоруба или полицейского. Нуб а я вообще была Мисс-Оригинал-Без-Талантов. Вышла замуж и впряглась в вечное хозяйство. А сейчас он неизвестно где. Ушёл однажды в море и больше не вернулся. А я нашла работу в газете, сижу на подхвате. Лишь одно может быть хуже, чем торчать здесь на краю света — опустить руки и сдаться. Не мой стиль.

Она доела сэндвич и допила кофе и теперь, казалось, была не в состоянии усидеть на месте. Подойдя к окну возле раковины, она выглянула наружу. Была предрассветная серость.

— А ведь ты столь же не на месте здесь, как и я. Что произошло? Какая-то женщина велела тебе убраться с глаз долой? Не мог найти такую работу, какую хотел? Ты выедь крутишься совсем, как я.

Да, хлопот у меня полон рот, подумал он и сказал:

— Знаешь, о чём я подумал? Я не могу прийти в редакцию, не вызвав подозрений. Я имею в виду, в случае, если её разыскивают. Уже больше пяти лет я не появляюсь там раньше часа-двух дня. Но ты можешь. проверь, не пришло ли что-нибудь по телетайпу, нет ли каких-нибудь поисков и не было ли какого угодно крушения или аварии. Сама понимаешь. Не рыскает ли вокруг ФБР или военные. Что угодно. — Мэри Бет снова уселась ярдом с ним за стол, её оживлённость прошла, а на лицо отразилась решительность. Это её деловое лицо, подумал он.

— Хорошо. Но сначала несколько кадров. И надо ещё придумать байку о моей машине. Она всю ночь стояла перед твоим домом, — твёрдо добавила она. — Так что если кто-нибудь об этом заговорит, я скажу, что время от времени составляю тебе компанию. Хорошо?

Он кивнул и безо всякого огорчения подумал, что в таверне Коннелли их поднимут на смех. Это напомнило ему о Трумене Коксе.

— На него могут случайно выйти, и он может вспомнить, что видел её. Конечно, тогда он решил, что то была девчонка Боландов. Но они будут знать, что мы кого-то видели.

Мэри Бет пожала плечами.

— Значит, ты увидел девчонку Боланд, начал думать о ней и её ремесле и позвонил мне. Никаких проблем.

Он взглянул на неё с любопытством.

— Неужели тебе действительно всё равно, станут ли в городе перемывать нам с тобой косточки?

— Эдди, — ответила она почти с нежностью, — я признаюсь даже, что трахалась со свиньёй, если это поможет мне выбраться из этой чёртовой дыры. Сейчас я съезжу домой принять душ, а к тому времени, возможно, уже настанет пора оседлать мою лошадку и поехать в редакцию. Но сперва несколько кадров.

Возле двери в спальню он спросил её, понизив голос:

— Сможешь сделать их без вспышки? Вдруг у неё от этого случится шок или ещё что-нибудь?

Она мрачно взглянула на него.

— Ради бога, перестанешь ли ты, наконец, называть это «она»! — Мэри Бет хмуро взглянула на фигуру в постели. — На худой конец, принеси лампу. Ты ведь знаешь, придётся откинуть одеяла.

Он знал. Он принёс бра, включил лампу возле кровати и стал смотреть, как Мэри Бет принялась за работу. Она была хорошим фотографом, а сейчас объект съёмки был неподвижен, и она смогла применить длительные выдержки. Она вынула отснятую кассету и начала снимать на новую, потом отошла назад. Девушка на кровати снова крупно задрожала и подтянула ноги, сжимаясь в тесный комочек.

— Ладно. Закончу при дневном свете, может, она к тому времени проснётся.

Эдди пришлось признать, что Мэри Бет права; существо не было девушкой, наверное, даже не самкой. У него было удлинённое, не имевшее нигде углов тело, ни локтей, ни коленей, ни даже выступающих тазовых костей. Просто гладкое тело без грудей, без пупка, без гениталий. И с тёмными складками, что начинались на макушке, спускались по рукам и полностью закрывали спину. Как мантия, с отвращением подумал он. Даже кожа у неё не была человеческой — бледная, скорее желтоватого, чем розового оттенка. Она явно сильно мёрзла; желтоватая кожа становилась сероватой. Он испытывающе коснулся её руки. Ощущение оказалось чужим, совсем не таким, какой была бы человеческая плоть, покрытая кожей. Ему показалось, что он прикоснулся к прохладному шёлку, прикрывающему нечто более плотное, чем плоть человека.

Мэри Бет снова укрыла её, существо вздрогнуло и они, пятясь, вышли из спальни.

— Боже, — прошептала Мэри Бет. — Я-то думала, что оно уже согрелось. Здесь жарко, как в печке, да ещё столько одеял сверху.

Оказавшись снова в комнате, Мэри Бет склонилась к камере. Она вынула вторую кассету и нерешительно замерла, держа обе кассеты в руке.

— Если кто-нибудь шныряет вокруг, и если узнают, что ты мог это видеть, и что мы были вместе, то плёнки могут украсть. Где бы найти для них надёжное место?

Он взял у неё обе кассеты и она покачала головой.

— Не говори мне. Просто спрячь понадёжнее. — Она взглянула на часы. Я вернусь не раньше десяти. Разузнаю, что смогу, кое-куда позвоню. Приглядывай за этим. Пока.

Он посмотрел, как она надевает свой красный плащ и вышел с ней на крыльцо. где простоял, пока она не села в машину и не скрылась из глаз. Наступил день; дождь кончился, хотя по пасмурному небу всё ещё проносились низкие облака. Ели на лужайке перед домом мокро блестели и при малейшем ветерке стряхивали с себя воду. Воздух не был особенно холодным и казался приятным после жары в доме. Он приятно пахнул, лиственной прелью, морем и землёй, рыбой и еловой хвоей… Эдди несколько раз глубоко вдохнул и вернулся в дом. Здесь действительно, как в печке, подумал он, ненадолго освежённый прохладным утренним воздухом, теперь его снова разморило. Почему она никак не согреется? Он стоял в дверях спальни и смотрел на съёжившуюся фигурку. Почему она не может согреться?

Он подумал о жертвах переохлаждения; первым делом, читал он, следует любым возможным способом привести температуру их тела к нормальной. Грелки? У него не было ни одной. Горячая ванна? Он постоял возле девушки и слегка покачал головой. Вода может оказаться для неё ядом. В том-то и была проблема; она была чужим существом с неизвестными потребностями и неизвестными для него опасностями. И она замерзала.

Он нерешительно коснулся её руки, всё ещё холодной несмотря на все одеяла. Словно тепличное растение, подумал он, перенесённое в холодный климат и обречённое умереть от холода. Медленно двигаясь, с ещё большей нерешительностью, чем ранее, он начал стягивать брюки, потом рубашку, а затем, оставшись в трусах и майке, осторожно отодвинул спящую девушку, лёг рядом с ней и прижал её к своему тёплому телу.

К этому времени температура в доме была уже градусов тридцать, слишком жарко для толстоватого человека, каким был Эдди, и ему стало приятно, что она лежит рядом, такая прохладная, даже успокаивающая. поначалу она словно не реагировала на его присутствие, но постепенно дрожь уменьшилась, и она, казалось, слегка изменилась, стала не такой жёсткой; ноги изогнулись, входя в контакт с его ногами, тело придвинулось, расслабилось, обволокло контуры его тела; одна рука скользнула по его груди и улеглась на плече, другая согнулась и прижалась к нему. Прохладная щека легла на подушечки плоти на его рёбрах. Он осторожно обнял её и притянул к себе. Он задремал, резко проснулся, потом задремал снова. В девять он проснулся окончательно и начал высвобождаться. Она издала негромкий звук, словно протестующий ребёнок, и он погладил ей руку и что-то успокаивающе пробормотал. Наконец он выскользнул из-под её рук и ног, встал и оделся. Когда он опять посмотрел на девушку, её глаза оказались открыты, и они мгновенно околдовали его. Большие, круглые, золотистые глаза, словно лужицы расплавленного золота, немигающие, нечеловеческие. Он сделал шаг назад.

— Можешь говорить?

Ответа не последовало. Её глаза снова закрылись, она потянула на лицо одеяла и закутала ими голову.

Вяло ступая, Эдди пошёл на кухню и налил себе кофе. Он оказался горячий и горький, как смола. Он выплеснул его из кофеварки и стал заваривать новый. Скоро вернётся Мэри Бет, и они начнут строить планы, которые прошлой ночью так ни чему их и не привели. Он давно уже не чувствовал себя таким усталым и с грустью подумал, что теперь понимает, каково быть сорокадвухлетним, иметь на теле лишнюю сотню фунтов и не спать всю ночь.

— Ты ужасно выглядишь, — сказала Мэри Бет, поздоровавшись с ним в десять. Она выглядела довольной, возбуждённой, на щеках румянец, глаза блестят. — Всё в порядке? Оно шевелится? Ещё не проснулось? — Она промчалась мимо него и остановилась в дверях спальни. — Хорошо. Я отловила в Портленде Холмера Карпентера. Он приедет с видеокамерой часа в два или три. Я не сказала ему, что у нас есть, но что-то надо было сказать, чтобы он согласился. Я сказала, что у нас целакант.

Эдди уставился на неё.

— И он ради этого приедет? Не верю.

Она отошла от двери и проскользнула мимо него на кухню.

— Ну, ладно, он мне не поверил, но знает, что это нечто крупное и сенсационное, иначе бы я ему не звонила. В любом случае, он достаточно хорошо меня знает.

Эдди подумал несколько секунд и пожал плечами.

— Что ещё разузнала?

Мэри Бет пила кофе, держа чашку обеими руками и глядя на него поверх ободка. — Ну и дела, Эдди! Не знаю, что кому известно, и что вообще известно, но охота идёт. Всем говорят, что в Салеме сбежало несколько парней, но это брехня. И дороги перекрыты, и всё такое. Не думаю, что кому-то сказали правду. Бедные полицейские вообще не представляют, что они ищут, просто выискивают что-нибудь подозрительное, пока сюда не подоспеют те, кому следует.

— Сюда? Они знают, что она здесь?

— Ну, не прямо же здесь. Но где-то на побережье. Оно перекрыто на севере и на юге. Вот, кстати, почему Холмер решил оторвать свою задницу от стула.

Эдди припомнил, как несколько недель назад по информационной сети передавали сообщение о странной комете, которую засекли астрономы. Стюарт Уинкль, издатель и главный редактор, решил эти сведения не печатать, но Эдди успел их прочитать. А совсем недавно пришло сообщение, что в космосе, возможно, сгорел советский спутник. Беспокоиться не о чем, радиации нет, но в небе могут быть яркие огни, так было там написано. Ладно, подумал он.

Мэри Бет снова стояла в дверях спальни, прихлёбывая кофе.

— Я твой должник, Эдди. Даже не знаю, чем я смогу тебе за это отплатить. — Он буркнул что-то, и она повернулась к нему, внезапно став очень серьёзной.

— Может, что-то в тебе и есть, — мягко произнесла она. — Скажу тебе немного правды в лицо. Ты ведь знаешь, Эдди, что ты не самый популярный в городе человек. Ты всегда делаешь людям мелкие услуги, но подумай, любят ли они тебя за это? Любят?

— Давай не будем заниматься психоанализом прямой сейчас, — холодно отозвался он. — Потом.

Она покачала головой.

— Потом меня здесь не будет. Запомнил? — В её голове пробилась нотка страдания. — Как ты думаешь, почему люди не относятся к тебе лучше? Почему никто не приходит в гости? И не приглашают на вечеринки, во всяком случае, если не считать междусобойчиков в редакции? Как раз из-за тех мелких услуг, что ты продолжаешь навязывать, Эдди. Наверное, ты перестарался. И ты никому не позволял угостить тебя чем-нибудь. Ты держишь всех на расстоянии, Эдди, и люди начинают обижаться.

Он коротко рассмеялся и ненадолго испугался и её, и того, что она смогла в нём разглядеть.

— Правильно. — Сказал он. — Расскажи об этом Руфи Дженсон.

Мэри Бет пожала плечами.

— Ты даёшь бедной Руфи как раз то, что она страстно желает грубость. Она прихватывает её домой и упивается ею в одиночку. А потом чувствует себя виноватой. Ты собирался выручить девчонку Боланд. После этого и она, и её сестра и мать тоже почувствовали бы себя виноватыми. Трумен Кокс. Сколько раз ты позволял ему угостить тебя стаканчиком, Эдди? Держу пари, ни разу. Стюарт Уинкль? Ты делаешь за него газету. Пользуешься ли ты ключом от его кабинета? И он действительно хочет, чтобы ты им пользовался, Эдди. Символическая расплата. Джордж Эллмен, Хэрриет Дэвис… это длинный список, Эдди, все те люди, которым ты оказывал мелкие услуги. Люди, что живут с ощущением, что должны тебе, виноваты в том, что не любят тебя и не могут найти этому причину. Я тоже была в этом списке, Эдди, но больше меня там нет. Я расплатилась с тобой сполна.

— Ладно, — мрачно произнёс он. — Теперь, когда ты разобралась с окутывавшей меня тайной, что ты скажешь про неё? — Он указал мимо Мэри Бет на лежавшую на кровати девушку.

— Про это, Эдди, про это. Сначала видео, потом сделать несколько копий, поместить их в безопасное место и объявить на весь мир. Что скажешь?

Он пожал плечами.

— Делай, как хочешь.

Она криво улыбнулась и тряхнула головой.

— Забудь обо всём, Эдди. Я заплатила тебе на годы вперёд. Слушай, мне надо вернуться в редакцию. Посижу на телетайпе, вдруг что подвернётся, и как только появится Холмер, мы вернёмся. Ты в порядке? Сможешь продержаться ещё пару часов?

— Да, я в порядке. — Он увидел, что она одела плащ и вышел вместе с ней на крыльцо. — Послушай, Мэри Бет, — сказал он, пока она не уехала. — А тебе не приходило в голову, что некоторым людям просто нравится помогать другим? И не из-за каких-то скрытых мотивов или ещё чего, а лишь из-за маленького человеческого уважения к другим?

Она рассмеялась.

— Я подумаю над этим, Эдди. А ты подумай, как усовершенствовать способ, заставляющий людей оставлять тебя в покое и держаться на расстоянии. Хорошо? Тогда пока.

Он стоял на крыльце, глубоко вдыхая мягкий воздух; может быть попозже выглянет и солнце. Отмытый дождём мир пахнул свежестью. Других домов не было видно. Он позволял кустам и деревьям расти свободно, заслоняя всё вокруг. Как будто я последний человек на земле, внезапно подумал он. Густые заросли отражали даже шум маленького городка. Если напряжённо вслушиваться, можно услышать шум машин, но ни голоса, ни чью-то музыку, которую он обычно не выносил, ни чьи-то возгласы и смех.

А Мэри Бет никогда не была уродиной, подумал он. Она неплохо смотрится даже сейчас, в среднем возрасте, а в молодости, должно быть, была чуть ли не красавицей. Кстати, подумал он, если кто-нибудь станет её дразнить или обзывать, она просто прибьёт такого. Это будет её манера. А я нашёл свою манеру, добавил он, затем порывисто повернулся, вошёл в дом и запер за собой дверь.

Он принёс в спальню стул из кухни и уселся рядом с кроватью. Девушка снова начала дрожать. ОН протянул руку, чтобы поплотнее подоткнуть под неё одеяла, но вдруг замер и всмотрелся. Чёрная мантия уже не так плотно укутывала её голову. Теперь он был уверен, что она переместилась назад. Щёки стали более открытыми. Он медленно стянул одеяла и перевернул её. Мантия съёжилась, покрылась складками в тех местах, где раньше была натянута. Она резко среагировала на обнажённость и содрогалась долгими спазматическими приступами.

— Да кто же ты, чёрт возьми? — прошептал он. — Что с тобой происходит?

Он сильно протёр глаза и уселся, разглядывая её с нахмуренным лицом.

— Ты ведь знаешь, что с тобой будет, верно? Тебя увезут куда-нибудь, начнут изучать, попробуют заставить говорить, если ты умеешь, узнать откуда ты, чего хочешь, где остальные… Они могут причинить тебе вред. Даже убить.

Он снова вспомнил золотистые лужицы её глаз, прикосновение её кожи — шёлка, натянутого на что-то твёрдое, хрупкость её тела, лёгкость, с которой он её нёс.

— Что нужно тебе здесь? — прошептал он. — Откуда ты?

Несколько минут он молча её разглядывал, потом встал, отыскал в шкафу сухие ботинки и обулся. Надел фланелевую рубашку, очень тёплую, затем обернул спящую девушку одеялом, перенёс в машину и уложил на заднее сиденье. Вернулся в дом за вторым одеялом и набросил его сверху.

Он поехал вверх по своей улице, избегая города и направляясь к окраинной дороге, ведущей всё выше и выше в горы. Домик Стюарта Уинкля, подумал он. Уинкль предлагал ему пользоваться им в любое время. Он ехал осторожно, медленно проходя повороты, стараясь не болтать её на заднем сиденье. Он съехал с шоссе на грунтовую дорогу, вокруг него теснее сомкнулся лес. Время от времени виднелся океан, потом он опять свернул и опять потерял океан из виду. Дорога взбиралась на крутой горный склон, вверх, всё время вверх; других машин на ней не было. Лесорубы больше здесь не работали, теперь это была территория, принадлежащая штату, неприкосновенная, по крайней мере сейчас. Он остановился в одном из тех мест, откуда был виден океан, и некоторое время смотрел на вечно катящиеся волны, неизменные и непостижимые. Потом поехал дальше. Домик находился высоко в горах. Здесь, на верхотуре, деревья росли мощные, неохватные и молчаливые, в густой тени под их кронами пробивался невысокий подлесок. Домик был из грубых досок мамонтова дерева, обогревался дровяной печью, ни водопровода, ни электричества. Были в нём керосин для лампы, множество сухих дров под навесом и полная кладовка еды, которой Стюарт Уинкль велел распоряжаться по собственному усмотрению. В единственной спальне стояли две двойные кровати, а в жилой комнате — диванчик, который тоже раскладывался в постель для двоих. Кроме двух комнат в домике была лишь кухня.

Он внёс девушку внутрь и уложил на одну из кроватей; она была полностью закутана в одеяла и походила на кокон. Он торопливо растопил печь и принёс солидный запас дров. Она совсем как тепличная орхидея, подумал он, ей нужно много тепла. Когда домик начал прогреваться, он скинул верхнюю одежду и лёг рядом с ней, так, как он это делал раньше, и как и раньше, она прильнула к его телу, растеклась по нему, впитывая его тепло. Время от времени он дремал, а в промежутках тихо лежал, вспоминая своё детство, жару, что обволакивала Индиану, подобно осязаемому покрывалу, смерчи, прилетавшие иногда — смертоносные воронки, высасывающие жизнь и крушащие всё вокруг. Он дремал, видел сны и просыпался, и продолжал видеть сны наяву.

Он встал, чтобы подбросить в огонь дров, и бросил в печь плёнки, что дала ему на сохранение Мэри Бет. Сходил на кухню, накачал воды из колонки, напился, снова улёгся рядом с ней. Усталость во всём теле возросла, но она была приятной. Его слабость была безболезненной, какая-то расплывчатая неопределённость между сном и явью. Иногда он негромко говорил ей что-то, но совсем немного, и слова забывались тут же, едва сформировавшись. Лучше было просто тихо лежать и не шевелиться. Время от времени она резко вздрагивала, потом расслаблялась снова. Наступили сумерки, темнота, потом снова сумерки. Несколько раз он вставал, не давая огню погаснуть.

Когда наступил новый день, он встал, пошатываясь, словно пьяный, оделся и пришёл на кухню сделать себе растворимый кофе. Тут он ощутил сзади её присутствие. Она стояла, почти столь же высокая, как и он, но невероятно хрупкая, не худая, но тоненькая, как соломинка. Золотые глаза были широко распахнуты. Он не смог понять выражение её лица.

— Можешь что-нибудь съесть? — спросил он. — Выпить воды?

Она посмотрела на него. Чёрная мантия с головы исчезла. Она стояла лицом к нему, и мантии нигде не было видно. Странные складки кожи в паху, бескостность тела, отсутствие волос, грудей, сам цвет её кожи выглядели теперь нормальными, не чужими и не отталкивающими. Он знал, что кожа её подобна прохладному шёлку. И знал также, что это не женщина, не «она», но нечто, чему здесь не место, существо, «оно».

— Ты можешь говорить? Понимаешь ли меня вообще?

Выражение её лица было столь же непонятным, как у дикого существа, лесного животного — чуткое, разумное, непознаваемое.

— Пожалуйста, — беспомощно произнёс он, — если ты способна понимать меня, кивни. Вот так. — Он показал ей, и через секунду она кивнула. — А вот так — если нет, — сказал он. Она снова повторила его движение.

— Ты понимаешь, что люди тебя разыскивают?

Она медленно кивнула. Затем очень решительно повернулась, и он увидел, что вместо чёрной мантии, росшей на голове и спускавшейся на спину, теперь переливается радугой пастельных оттенков нечто мерцающее и сияющее. Эдди затаил дыхание, и это нечто шевельнулось и слегка раскрылось.

В хижине ей не хватало места, чтобы расправить крылья полностью. Она развернула их от стены до стены. Они были похожи на газовую ткань, тонкие, наполненные живым светом. Не сознавая, что он двигается, Эдди подошёл к одному крылу и коснулся его. Оно было твёрдое, как сталь, и прохладное. Она посмотрела на него глазами из расплавленного золота и сложила крылья снова.

— Мы уедем куда-нибудь, где тепло, — хрипло выдавил Эдди. — Я спрячу тебя. Как-нибудь незаметно провезу. они тебя не получат! — Она прошла через комнату, остановилась у двери и секунду рассматривала дверную ручку. Когда она потянулась к ручке, он неуклюже рванулся к ней, но она уже открыла дверь и выскользнула наружу.

— Стой! Ты замёрзнешь! Умрёшь!

На лесной поляне, куда падали пробивающиеся сквозь огромные деревья косые лучи солнца, она обернулась, подняла вверх лицо и полностью расправила крылья. Легко, словно бабочка или птица, она взмыла в воздух, сверкая сияющими теперь крыльями, и ему показалось, что она исчезла, когда свет от крыльев стал отражаться во все стороны.

— Остановись! — снова крикнул Эдди. — Пожалуйста! Остановись, ради бога! Вернись!

Она поднялась выше и взглянула на него сверху вниз золотыми глазами. Внезапно воздух словно затрепетал от звуков, трелей, арф и флейт. Её рот был закрыт, но звуки становились громче, пока Эдди не рухнул на колени и со стоном не прижал руки к ушам. Когда он посмотрел снова, она всё ещё поднималась, сияя, становясь невидимой, и сияя снова. Потом исчезла. Эдди уткнулся лицом в толстую подушку еловой хвои и лесного перегноя и лежал неподвижно. Он почувствовал, как его дёргают за руку и услышал яростные проклятия Мэри Бет, но они доносились словно издалека. Он застонал и попытался уснуть снова, но она не позволила.

— Скотина проклятая! Грязный сукин сын! Ты позволил ей улететь! Ведь так? Отпустил!

Он попытался оттолкнуть её руки.

— Зараза! Вставай! Слышишь! И не воображай, что я дам тебе сдохнуть прямо здесь! Это было бы слишком хорошо для тебя, бурдюк с жиром. Вставай!

Он неохотно встал на четвереньки, потом поднялся и опёрся на неё. Она повела его к хижине, проклиная всю дорогу, пока не уложила на диван, а потом нависла над ним, скрестив на груди руки и бросая в него яростные взгляды.

— Почему? Скажи мне только, почему? Ради всего святого, скажи мне, Эдди, почему? Только не вздумай опять вырубиться, — закричала она. Открой свои чёртовы глаза и держи их открытыми!

Она трясла и щипала его, заставлял пить привезённое с собой виски, потом кофе. Заставила встать, походить немного по комнате, снова усадила, снова напоила. Всю ночь она не позволяла ему уснуть или даже прилечь.

На рассвете пошёл моросящий дождь. Эдди казалось, что он очень долгое время был где-то далеко, в очень отдалённом месте, почти не оставившем воспоминаний. Он вслушался в шорох дождя и поначалу ему почудилось, что он в своём маленьком домике, но потом он понял, что он в какой-то странной хижине рядом со спящей в кресле Мэри Бет. Он посмотрел на неё с удивлением и затряс головой, пытаясь прояснить мысли. от его движения она сразу проснулась.

— Проснулся, Эдди?

— Кажется. Что это за дом?

— Разве не помнишь.

Он едва не произнёс «нет», но призадумался и внезапно вспомнил. Он встал и обвёл комнату встревоженными глазами.

— Его нет, Эдди. Оно улетело и бросило тебя умирать. Ты мог умереть, Эдди, если бы я не приехала. Понимаешь, о чём я говорю?

Он снова сел и обхватил голову руками. Он знал, что она говорит правду.

— Скоро станет светло, — сказала она. — Сейчас я сделаю что-нибудь поесть, потом поедем в город. Я привезу тебя. Через день-другой вернёмся за твоей машиной. — Она встала и застонала. — Боже мой, у меня такое ощущение, будто я всю ночь боролась с медведями. Всё тело болит.

Она прошла вблизи него и на короткий миг опустила руку на его плечо.

— К чёрту, Эдди. К чёрту, и всё.

Через минуту он тоже встал, прошёл в спальню и посмотрел на кровать, на которой пролежал всю ночь рядом с ней. Он медленно подошёл поближе и увидел остатки её мантии. Когда он попытался ухватить их пальцами, они рассыпались в пыль.