Хранитель

Гриневич был слишком задумчив, чтобы обращать внимание на редких вечерних прохожих, поэтому его банально застали, можно сказать, врасплох. Его элементарно перехватили в каких-нибудь тридцати метрах от родного, плохо освещённого подъезда.

Это были дети ночи, такие стараются избегать ярких источников света, и в особенности — людных мест.

Гриневич понял почти всё, когда едва не натолкнулся на широкую мужскую фигуру в кожаной куртке, заступившую ему дорогу. Профессор покинул привычный ему мир глубоких размышлений о высших материях, и остановился, чтобы не налететь на вставшего поперёк пути человека. Слева и справа от тёмной фигуры неслышно появились ещё две, не более светлые, почти перекрыв узкий проход между домами.

— Стоп-кадр, папаша, — угрюмо сказал тот, что теперь был в центре. — Приехали…

Гриневич близоруко сощурил глаза, вглядываясь, но в темноте ему плохо помогали даже очки.

— Вот, видишь, папаша, — почти с сочувствием продолжил центровой. — Глаза совсем плохие. Два серьёзных инфаркта. Язва не долечена. Гипертония временами донимает. А если ещё мы чего-нибудь добавим… Жизнь коротка, особенно у старика.

Гриневичу понравилось вступление, хотя его огорчило, что в мафию уже идут не только сильные, но и умные.

— Вы пришли по мою Душу? — прямо спросил он.

Ему почему-то было почти не страшно. Он успел устать от всех своих хронических болезней, его еще держали на плаву не столько любовь к самой Жизни, сколько укоренившаяся привычка жить, и чувство не до конца выполненного перед ней природного долга. А Смерть в любом её проявлении была бы для него уже в какой-то степени даже облегчением.

— Душа принадлежит Богу, — назидательно сказал всё тот же. — Её невозможно отнять, но можно на неё должным образом повлиять путём соответствующего воздействия на тело…

— Послушайте, вы! — сказал Гриневич резко, справившись наконец с неотступно преследовавшей его в последнее время одышкой. — Я догадываюсь, кто вас прислал и зачем, поэтому отрабатывайте свой кровавый хлеб! И, пожалуйста, без длительных вступлений!

— Не так быстро, папаша, — сказал тёмный, запакованный в явно натуральную дорогостоящую кожу. — И не так просто… Хочешь стать очередным великомучеником? Чтобы над твоим бездыханным телом единомышленники ещё больше сплотились и поклялись? Нет, нам это не подходит. Раньше это было допустимо, но не теперь. Теперь мы имеем укоренившийся бизнес, и нам вовсе не нужно, чтобы нас вместе начали рубить под корень в назидание другим! Нам гораздо выгоднее твоё собственноручное и публичное признание своих политических ошибок. Ты слишком известен, и слишком популярен, чтобы с тобой обращаться как с каким-то зажравшимся и зарвавшимся нуворишем. В большой политике нужные слова иногда сильнее и убедительнее пуль.

— А если?..

— ЕСЛИ исключается, профессор. У старого человека слишком много родственников в виде детей, внуков в правнуков, чтобы существовала какая-то альтернатива.

— Подонки! — гневно сказал Гриневич, сжимая слабые кулаки. — Вам уже мало просто убивать неугодных!

— Утешься, папаша, — насмешливо сказал тёмный. — Мир унаследуют кроткие, как хорошо сказано в Писании. После того, как им хорошенько насладятся сильные…

— … Я не помешаю?..

Гриневич неохотно обернулся на голос, абсолютно уверенный в том, что четвёртый посторонний появился здесь по заранее разработанному кем-то сценарию.

— Пятого не возьмёте в компанию? — скромно и чуть насмешливо попросился мужчина, тоже плохо видимый на тёмном фоне позднего вечера, и в его голосе появилось нечто такое, отчего Гриневич почувствовал себя чуть сильнее.

Нет, это был не ещё один враг; этот был из его лагеря, но один — не воин против троих, скорее всего, вооружённых.

— Улица иногда полна неожиданностей, — тоже чуть насмешливо сказал тёмный в центре троицы, совершенно не растерявшись. — Случайный прохожий, ступай себе с миром…

— А я уже пришёл! — сказал мужчина вызывающе. — К нему… — он положил руку на плечо Гриневичу.

— Мы пришли к нему чуть раньше… — сказал тёмный с растущей угрозой в голосе — зло всегда испытывает определённый дефицит времени. — И делить его на две части с кем-то ещё не намерены…

Он демонстративно посмотрел налево и направо, и это выглядело молчаливой командой его напарникам.

Мужчина — заступник ощутимо надавил Гриневичу на костлявое плечо, оттесняя его самого на второй план, и сделал шаг вперёд, закрывая старика своим телом.

— Всё! — сказал он с лёгкой, но обидной издёвкой в голосе. — Аут, ребята! Да будет вам известно, что позёрство слишком часто становится причиной разгромного поражения. Мир унаследуют молчаливые. Раньше, чем выдохнутся болтливые…

— Будут лишние жертвы, — проговорил тёмный угрюмо. — Видит Бог, мы этого не хотели…

— Я тоже ярый противник лишних жертв, — примирительно сказал мужчина совершенно спокойным голосом. — А посему предлагаю всем нам разойтись с миром.

— Прохожий, не обессудь, мы тебя предупреждали… — тёмный поднял правую руку и сделал быстрый выпад.

…Перед глазами Гриневича сверкнула короткая молния; тёмный в кожаном, обсыпавшись трескучими искрами, отлетел на несколько метров и плашмя упал на землю. Его напарники выхватили пистолеты.

— Тихо, ребята! Тихо! — просительным тоном сказал мужчина, выставив вперёд безоружные руки. — Я же говорил вам, что возможны нежелательные жертвы. Поднимите его…

Тёмные и молчаливые, пятясь, подошли к упавшему, который уже сам пытался сесть.

— Не глупите, ребята, — сказал мужчина миролюбиво. — Не суетитесь… И советую вам не стрелять — ваши пули отразятся в вас же. Если вы в сплошных бронежилетах, можете попробовать, но сначала я вам кое-что продемонстрирую сам…

Мужчина неуловимо быстро сунул руку в карман своей куртки, что-то достал из него и бросил перед собой на землю.

…Гриневич увидел голубой ярко светящийся шарик, который, повертевшись в траве, подпрыгнул вверх на метр, и стрельнул в сторону оставшихся пока невредимыми бандитов двумя голубыми, совершенно бесшумными молниями.

Те мгновенно оцепенели, будто получили парализующий удар током.

— Ну вот, теперь поговорим, — сказал мужчина. — Без эксцессов… Почти на равных…

Он покинул Гриневича, подошёл к неподвижным головорезам, и отобрал у них пистолеты.

— Отныне всё будет иначе, — сказал он, обращаясь ко всем. — Потому что мы УЖЕ ПРИШЛИ! Потому что мы УЖЕ ЗДЕСЬ! И мы пришли не для того, чтобы пассивно наблюдать, но затем, чтобы активно действовать! В этом мире накопилось столько скверны, что пора очищать его от неё, и мы займёмся этим в самое ближайшее время. Советую вам, пока не поздно, покаяться в своих чрезмерных грехах, и даже принять схиму. У вас нет выбора: мы настолько сильны, что ваше сопротивление бессмысленно. Надеюсь, вы сами это уже поняли, и сообщите об этом своим всесильным с их точки зрения боссам. Мы не хотим напрасных жертв, хотя и не ждём от вас быстрой капитуляции. И всё же, мы надеемся на ваше благоразумие…

Мужчина неспешно вернулся к висевшему в воздухе, всё так же светящемуся шарику, аккуратно взял его рукой и положил в карман.

Бандиты зашевелились.

— А теперь уходите отсюда! — мужчина резко махнул рукой. — Пока я добрый! И помните, что отсчёт времени уже начат…

Он бросил отнятые у киллеров пистолеты на землю, и поднял над ними руки с растопыренными пальцами.

…Оружие покраснело, раскаляясь, с взрывами пороха бывших патронов побелело, сливаясь в жидкую массу, и растеклось по газону быстро остывающей лужицей расплавленного металла.

Поддерживая своего предводителя, дети ночи, пятясь, дошли до угла ближайшего дома, и исчезли за ним.

— Всё… — сказал мужчина, облегчённо вздохнув. — В этот раз всё сложилось на редкость удачно. Признаться, я почти до конца не был уверен в том, что здесь обойдётся без беспорядочной пальбы. Пули мне, конечно, не страшны, но шум привлёк бы посторонних и помешал мне преподать этим массовым олухам хороший урок. Да и вас они могли ненароком шально зацепить…

— Вы инопланетянин?.. — спросил до сих пор молчавший Гриневич. — Или у наших служб безопасности появились новые эффективные средства борьбы с организованной преступностью?

— Вы почти угадали, профессор, — сказал мужчина, подходя ближе, и Гриневич увидел, что у него широкое, доброе лицо потомственного землянина. — Я не инопланетянин, а эти средства действительно появятся у соответствующих служб через некоторое время.

— Значит, вы из Будущего?

— Каюсь, — сказал мужчина с улыбкой. — Грешен этим…

— И что же теперь будет? — спросил Гриневич с тревогой. — Насилие над собственной Историей?

— Не слышу в голосе воодушевления, многоуважаемый профессор! — воскликнул мужчина, не скрывая своего удивления. — Можно подумать, что вы не рады моему появлению!

— Я не рад другому, — сказал Гриневич с грустью. — Они давят на нас, вы давите на них. Что будет дальше?..

— Не пугайтесь, ничего особенного. Пока идёт лишь работа на молву и слухи. Я один, и, если уж честно, обладаю весьма ограниченными полномочиями. Там, у НАС, сочли нецелесообразной и энергетически неприемлемой заброску сюда других десантников. Я блефовал, дорогой профессор. Да, я практически неуязвим, и в меня можно швырять даже атомную бомбу, взрыв которой просто отбросит меня обратно домой, или на огромное и безопасное расстояние, но я единственен, и это значительно усложняет мою задачу.

— Это ребячество, — сказал Гриневич. — Вы что, хотите примирить волков и овец?

— Нет, это неразрешимая проблема, однако волки должны знать о существовании охотников…

— Вы больше похожи на пугало в огороде, милейший, — грустно улыбнулся Гриневич. — Оно хорошо отпугивает лишь вначале, пока вороны не поймут, что оно совершенно безвредно. Волков необходимо регулярно отстреливать, а не свистеть на них и не размахивать перед их окровавленными мордами красными тряпками…

— Может быть, — охотно и как-то подозрительно уступчиво согласился мужчина. — Это первая такая попытка, пробный эксперимент. Возможно, мы от него впоследствии охотно откажемся, а пока идёт накопление хоть какой-то полезной информации.

— А почему я?.. — спросил вдруг Гриневич.

— И ВЫ… — поправил мужчина. — Вы один из не особо многих носителей интеллектуальных, духовных и моральных ценностей, которые составляют богатство мировой цивилизации. А я — Хранитель. Я призван сохранить хотя бы часть всего этого, и уберечь от посягательств неистребимого Зла. Мы хотим уменьшить масштабы возможных потерь от него. Но, повторяю, это всего лишь эксперимент, и если результаты окажутся слишком негативными, мы его тут же прекратим. Мы не можем заранее убрать из жизни будущего убийцу, мы в состоянии лишь попытаться удержать его руку…

— А ведь в этом действительно что-то есть! — сказал Гриневич азартно. — Одно дело, когда моя спина беззащитна перед их пулями, а другое — ощущение вашего постоянного присутствия. Это придаст мне уверенности, и сделает меня наглее!

— А мне добавит и без того многих числом проблем… — грустно сказал мужчина. — Не забывайте, что я один, и мне приходится разбрасываться. Таких, как вы, постоянно лезущих на рожон, здесь достаточно много, поэтому даже быстрое перемещение в пространстве не всегда позволяет мне успеть в нужное время оказаться в нужном месте. Я сегодня уже побывал в трёх, поэтому к вам чуть припозднился…

— Послушайте, милейший, — сказал Гриневич, вдруг решившись. — Зря вы всё это затеяли… Ей Богу, зря… Идея, конечно, чрезвычайно гуманная, но… Я плохо разбираюсь в тонкостях, однако, раз вы здесь и вообще существуете, значит, мы справились сами. Не так быстро, и не так хорошо, как вам того хотелось бы, но мы решили все проблемы своими силами. Оставьте же их нам ЗДЕСЬ, полагаю, у вас ТАМ достаточно много и своих…

— Вы так считаете?

— Я в этом уверен!

— Хорошо, — сказал мужчина. — Я после возвращения непременно передам ваше мнение своим. Смешнее всего то, что вы — не первый здесь, кто говорит мне эти слова.

— Вот видите! — опять обрадовался Гриневич. — Оказывается, не все лохматые овцы так уж боятся зубастых волков! Так не лишайте же нас нашего природного мужества… НАШЕГО, а не обеспеченного вашими бластерами, торчащими из-за наших спин.

— Мы подумаем, — сказал мужчина после паузы. — А вы идите домой. И знайте, что мы с вами. Хотя бы душой и мыслями…

— Благодарю вас, — Гриневич поднял над седой головой сжатый кулак. — Мне очень хочется пригласить вас к себе на чай, но я знаю ситуацию в стране, и представляю, насколько насыщен ваш рабочий день. Но хотя бы имя ваше я могу унести с собой?

— Вы не сможете его ни запомнить, ни произнести, — засмеялся мужчина. — И обрету я его ещё очень и очень не скоро… С вашей точки зрения…

— Тогда прощайте, капитан Немо, — сказал Гриневич с улыбкой. — Или, может быть, до свидания… Но, в любом случае, успехов вам в вашем весьма благородном деле!

Он повернулся и, сгорбившись, чтобы видеть тёмный тротуар у себя под ногами, пошёл к своему дому.

…— «Бедный профессор… — подумал псевдо-Осокин, глядя в удаляющуюся сутулую спину. — Что бы вы мне высказали, узнав, что я здесь далеко не одинок. Но вам это знать совершенно ни к чему. Вы были правы: нельзя лишать вас ВАШЕГО мужества. И вы не правы, начисто отвергая нашу помощь. Мужество заслуживает поддержки, это его укрепляет. А нам так хочется хоть немножечко помочь… Вам! И себе…»

Тени исчезают в полдень, чтобы собраться толпой в полночь…