Храм для матери

Дверь долго не открывали, за дверью что-то бухало, бахало, падало, баррикаду там сделали, что ли… Наконец, дверь открылась, появился обросший мужик, мне даже показалось, что я ошиблась дверью.

— Вам кого… барышня?

— А я по… объявлению.

— А, няня… Да, конечно. Проходите. Детишки мои рады будут. Они у меня архаровцы вообще-то смирные… любознательные… Вы, главное, смотрите, чтобы они друг друга не поубивали и квартиру не сожгли.

Я хихикнула.

— Они так-то смирные… Я их один, без матери растил, может, потому такие… самостоятельные…

— Ничего, справлюсь.

— Ну хорошо, пройдемте, — мужчина отвернулся, пошел вглубь квартиры, я поплелась за ним. Почему-то не хотелось идти за ним, не хотелось оставаться один на один с незнакомым парнем. Парнем… да не такой уж он и парень, ему лет тридцать пять, не меньше… А кажется, женщины в этой квартире нет… Бывают такие дома, где вроде все чисто, вылизано, блестит, — но чего-то не хватает, женского уюта какого-то… тепла… Не знаю. Квартирка оказалась маленькой, тесный коридор рвался на комнаты, кухни, кладовки, мужчина провел меня в комнатушку, в углу которой стоял продавленный диван, стену занимал шкаф, а перед окном стоял огромный стол с игрушками.

Я восхищенно вздохнула. Умеют же в наше время делать игрушки, прямо-таки ювелирная работа. Крохотные замки, домики, рощицы, лошадки, повозки, речки вьются лентами, горы, какие-то замысловатые машины, экипажи, крохотные пахари пашут на крохотных полях, и пшеница как настоящая… Все было крохотное, миниатюрное, я задумалась, сколько лет могло быть ребенку, который живет здесь. Для трехлетнего как-то все слишком мелкое, а для ребенка постарше солдатики и пластмассовые домики, кажется, не интересны… Не знаю.

— Да, будем знакомы, — мужчина осторожно протянул мне руку, — зовите меня… Яков. А вы…

— Роза.

— Ух ты, какое имя… Роза. Вам подходит. Ну что, Розочка, вот, значит, в тесноте, да не в обиде. На кухне если что, все есть, вы уж там сами как-нибудь сообразите, что приготовить, в холодильнике посмотрите. Вот здесь, значит, в комнате, дети помещаются, вы за ними смотрите, из кухни-то тоже видно, что они делают. Главное — дети. Я же вас недолго посидеть прошу, по шесть часов в день, дольше-то я не отлучаюсь, но вот эти-то шесть часов я за детей боюсь. Они же такие шалопаи, ни на минуту оставить нельзя, я все боюсь, как бы они себя не покалечили…

Меня передернуло. Головорезы, которые, вдобавок, себя калечат, — только этого мне сейчас не хватало. Чего доброго, бегают по дому с пистолетами и стреляют пульками, норовят попасть в глаз. И лепят жвачку куда ни попадя. И высасывают чернила из ручки. И… И вообще, я уже пожалела, что пошла в няни… Хоть бы через агентство, что ли, нанималась, а то вот так…

— А… дети-то где? — спросила я.

— Дети? Да вот же они.

— Да где? Под столом, что ли?

— Ну что вы, Розочка… не под столом, а на столе.

Я посмотрела на стол, сначала ничего не увидела, кроме игрушек. Крохотные замки, башенки, повозки, городки с рыночной площадью, кораблики стоят в маленьком подобии моря… Но чем больше я смотрела, тем больше настораживало меня что-то, сама не могла понять, что. Наконец, до меня дошло, я даже закричала, когда увидела. Нет… так не бывает… бред какой-то… И все-таки…

И все-таки они двигались, эти фигурки. Крохотные князья, бояре, рыцари, принцы, короли, королевы. Крестьяне пахали поле, торговки наперебой расхваливали свой товар, мужики везли в город телеги, груженные чем-то непонятным, маленький кораблик поднимал паруса. Они жили — миниатюрные фигурки, выполненные с ювелирной точностью…

— Это что… нанотехнологии, что ли?

— Что?

— Ну… почему они двигаются? На батарейках? Слушайте, прелесть какая, вот игрушки научились делать…

— Да какие игрушки… Живые они. Живые.

— Живые? А… дети…

— Вот они и есть дети. Я же вас зачем звал? За детьми ухаживать. Вот, пожалуйста. Им много не надо, вы им раз в день хлеба на стол положите, мяса, рыбы, сахар там, шоколад… Они уже сами разберутся, что куда вести, в какие города на продажу. Вот так. Главное, смотрите, чтобы не разбежались все и чтобы друг друга не поубивали, а то я смотрю, тут рыцари, пушки, порох, как бы не вышло чего…

— Но… откуда… — вырвалось у меня.

Он как будто не заметил моего вопроса.

— Плита электрическая, вода горячая-холодная есть, телевизора-компьютера нет, да и некогда вам на экран смотреть, вам же за этими архаровцами смотреть придется… Я их один, без матери растил, страх как тяжело… Милые мои… Так вы согласны? — резко спросил он.

— Ну…

— Что ну? Что-то не устраивает? Какие-то требования, пожелания?

— Да… нет.

— Значит, согласны. Пятьсот рэ в день, питание…

— Да. Х-хорошо…

По спине пробежал холодок. В голове вертелась только одна мысль — согласиться на все, потом уйти отсюда потихоньку, и бежать, бежать, отключить телефон, сорвать объявление, чтобы он в жизни меня не нашел, этот дядька с бородой, и домой бежать, в Миасское, пусть засмеют, пусть будут смотреть… Ну не поступила, не устроилась, и все тут. Правильно говорят, Москва не резиновая, всех не примет…

— Ну вот и славненько… — он посмотрел на часы, фыркнул, — ну все, мне пора, пошел я… на работу, а вы тут посмотрите за ними… Если что, еда в холодильнике, да я им тут на столе оставил, до вечера хватит…

Он ушел, как-то быстро ушел, прямо растворился в воздухе. Я осталась наедине с ними, с маленькими городами на большом столе, я все еще не понимала, что это, хитроумная игрушка, или что другое, да мне не все ли равно, мое дело — сидеть и следить, чтобы… чтобы что? Чтобы не поубивали друг друга, так сказал Яков…

Нет, кажется, им было не до этого: Яков оставил на краю стола кусок хлеба, ломтики ветчины, кусочки шоколада и россыпь сахара. Теперь крохотные человечки подвозили к россыпям маленькие тележки, запряженные миниатюрными лошадками, грузили на них мясо и хлеб, увозили в города. Я прямо залюбовалась, как быстро и слаженно они работают, кажется, они делали это каждый день… Тележки въезжали в города, тут же на площадях сбивался в кучу народ, мужички на тележках торговались, набивали цену, расхваливали, какое сегодня мясо хорошее, любо-дорого посмотреть…

Сначала я ничего не замечала, потом спохватилась, что-то не понравилось мне в одном городе, который стоял на отшибе. Там тележки ехали не на городскую площадь, а в большой замок, на котором развевался флаг с какими-то драконами и загогулинами. Потом хлеб и мясо продавали из замка, кажется, продавали втридорога, я этого не видела — просто чувствовала, что хозяин замка поступает так. Хозяин замка… нет, кажется, ему принадлежал не только замок, но и весь этот город, и народ в нем. Да, народ явно гнет спину на своего господина, вон, волокут к замку кучи хвороста, соломы, сена, лошади у него там, что ли, конюшня, ну и камины, и печи надо чем-то топить, все-таки поздняя осень на улице, а императору, или кто там живет, надо греться у камина…

Хворост и солому в замок не заносили, складывали вокруг. Мне это показалось странным, тут же, чего доброго, дождь пойдет, все намочит… А нет, здесь дождей быть не может, все-таки город в комнате… Но почему они не заносят хворост? Почему раскладывают его вдоль стен?

Ох, ч-черт…

Я догадалась, но слишком поздно — когда вспыхнуло пламя. В голове шевельнулось одно-единственное словечко — восстание, еще это называлось — революция, еще это много как называлось, а мне не все ли равно. Я еще смотрела, как горит замок, когда пламя перекинулось на соседний квартал, ах, черт, нужно что-то делать. Бросилась на кухню, черт, где у него тут вода, крана нет, раковины нет, ремонт, хоть бы предупредил, что ремонт, вот чайник, слава богу, холодный, я бросилась к столу, заливать пожар, зашипело пламя, поднялся дым, кто-то пытался выбежать из замка, в кого-то стреляли из крошечных луков.

Слава богу, огонь погас…

Я стояла с чайником над дымящимся столом, смотрела на переполох в восставшем городе. Отобрать бы у них все спички, порох, кремешки, чем они там выбивают огонь… спички детям не игрушка… Да где там отберешь, не будешь же в каждый домик заглядывать…

Я сидела и смотрела на них — кажется, восстание было подавлено, по городу уже рыскали всадники в темных плащах, ловили виноватых, как бы тут никого не повесили… Нет, вроде как все спокойно… Снова потянулись к замку обозы с хлебом, каменщики спешно отстраивали башни и стены, да и вообще больше я на этот город не смотрела, потому что в другом конце стола флотилия кораблей палила по береговому городу из пушек, там шла какая-то война…

Странное занятие — сидеть и смотреть, как живут маленькие города. Я не замечала, как идет время, очнулась, когда часы показывали половину третьего. Вспомнила, что на завтрак у меня была чашка кофе. Ладно, могу же я на пять секунд выйти на кухню, сварганить яичницу, ничего тут не сделается… Чай, не взорвут порохом весь этот город… И вон тот город, и тот… И вообще, что они — дети маленькие, сколько за ними следить надо. Пора им уже взрослеть…

Я вышла на кухню, здесь оказалось уютнее, чем я думала, к холодильнику был пришпилен магнит с рецептами яичницы, вот с грибами и помидорами, то, что надо… и чашечка кофе. Грибы скворчали на сковородке, нервы понемногу перестали трепетать, на душе потеплело. Хорошо у него здесь, у Якова, можно потихоньку готовиться к экзаменам, уж на следующий год будь я проклята, если не поступлю…

Я посмотрела в комнату и завизжала — это было уже слишком. Только сейчас поняла, что форточка в комнате раскрыта настежь, и к ней поднимается целая флотилия воздушных шаров — больших, красивых, с подвешенными внизу корзинами, в которых сидели отважные путешественники — они вырвались за границу своего мирка, теперь готовились увидеть большой мир за пределами стола, комнаты, там — в большом городе, во вселенной больших людей…

Я бросилась к ним, я ловила и ловила шары, они снова взлетали, наконец, я догадалась пробивать их иголкой, да вот этих иголок в игольнице полным-полно… мне было их жалко, что вот они хотят улететь — и не могут, а что делать, мне сказали — следить. Последний шар взметнулся в окно, я бросилась за ним, с грохотом распахнула раму, черт, черт, только посмей улететь, вот так, хоп, а где подоконник подо мной, а подоконника-то и нет, а седьмой этаж, а… Потом меня схватили за джемпер, поволокли назад, потом был Яков, злой, уставший, захлопнул окно, посмотрел на шар в моей руке, хмыкнул недовольно.

— Вот, — я показала шар, — чуть не улетели…

— А, ну-ну, играют ребятишки… Ну что, не соскучились?

— Тут… не до скуки было, — я поставила шар на городскую площадь, кинулась в кухню, где уже догорали на сковородке грибы.

Маленький кукурузник взметнулся над полем, пролетел над травой, качнулся вниз, беспомощно клюнулся в землю, замер. Яков довольно кивнул, пригубил кофе.

— Отлично. Еще две-три попытки, и они летать начнут. Детишки развиваются… не по годам.

— Не нравится мне все это, — я разложила завтрак по тарелкам, села рядом с Яковом, — а если опять куда… улетят?

— Да не улетят, на окна-то я сетки поставил, да и февраль, окна-то не открываем… Да не волнуйся ты так, ничего не случится. Надо же детям взрослеть…

— Да что-то не сильно они взрослеют, вчера вон снова рабочие какую-то фабрику подожгли, ты бы хоть спички отбирал у них, что ли. Огонь… Спички детям не игрушка.

— Смеешься, что ли, они закоченеют здесь без огня. Да и машины без огня работать не будут, и вообще ничего… Нет, Розочка, отобрать у них ружья и пушки — так проблема не решается, Надо, чтобы они сами с этими игрушками играть научились… Волнуешься за них? Ну, Мэри Поппинс…

— Да, я им тут кое-что принесла… — я спохватилась, раскрыла сумку, вытащила набор пластмассовых замков, маленьких домиков, начала расставлять по столу.

— Ой, ну что ты делаешь, неудобно, прямо… — Яков, кажется, смутился.

— Да что неудобно, я их на Новый год так и не поздравила, а надо же их чем-то порадовать…

Человечки бросились к домам, что-то подсказало мне, что это были риелторы, что сами они не будут жить в домах, а продадут их втридорога, и уж, конечно, не каждому достанется такой шикарный дом, и уж, конечно, не тем, кому я хотела этот дом подарить. Только не мое это дело — смотреть, чтобы дети не отбирали друг у друга игрушки, мое дело, Яков сказал — следить, чтобы не поубивали друг друга…

Кукурузник снова взмыл в небо, закружился над городом, люди внизу восторженно кричали, щелкали старомодные фотоаппараты, и из них почему-то шел дым. Яков посмотрел на часы, допил кофе, встал — высокий, нескладный, с густой бородой.

— Ну все… с вами хорошо, но надо идти. На мне пять миров держится, не засидишься… Но ты посмотри, Розочка, они же взлетели! Так скоро и в космос полетят…

— Да, кстати, — я спохватилась, метнулась за ним в коридор, — тут это… На столе… В одной стране человек один переворот устроил…

— Какой человек? Ты говори яснее, тут этих людей, как… — он хотел выругаться, спохватился, — как звезд на небе…

— Да этот, блондин, худенький такой, он еще…

— А, генерал… Ну да, военная хунта рвется к власти, его вроде как арестовали, потом снова выпустили… А что делать, в этой стране сейчас кризис, парламент не справляется…

— Так он, чего доброго, до парламента дорвется…

— Дорвется. Не этот генерал, так кто-нибудь другой…

— Война будет…

— Будет. Да, все к войне идет.

— И вы так спокойно про войну говорите?

— А что делать… Это же дети, еще дети… и им надо через все это пройти. Дети… играют в войну. Ну все, пока, я сегодня пораньше вернусь…

Он ушел, как мне показалось — убежал из квартиры. Кажется, он и сам боялся оставаться здесь, наедине с генералами, парламентами, солдатами, воздухоплавателями и учеными. Он боялся, я должна была остаться. Уже февраль, скоро двадцать третье, надо будет подарить Якову что-нибудь, а что ему дарить, он кроме своих человечков ничего не видит. Я села возле стола с «Экономическими теориями», будь я проклята, если не поступлю осенью… Только бы продержаться, только бы не сбежать отсюда раньше времени, а бежать хочется по десять раз на дню…

Я посмотрела на маленькую страну, отрезанную от моря и от края стола, куда Яков клал хлеб. Да, эта страна переживала не лучшие времена, парламент и вправду только разводил руками, и худой генерал был назначен какой-то важной птицей в правительстве. Он никак не был похож на генерала, для меня генерал — это что-то большое, толстое, массивное, с десятью подбородками и зычным голосом. А этот… Длинный блондин, он плел какие-то интриги и строил козни, он обещал народу богатство и процветание, — когда мы пойдем войной на другие земли…

Меня передернуло. Нет, что-то это не похоже на детские игры. Я уже который день тайком от Якова приносила в маленькую страну сахар, хлеб, мясо, масло, шоколад ломтиками, думала, в стране станет лучше, лучше не становилось. Власти раззадоривали недовольный народ, обещали скорую войну, скорую победу, много-много мяса и шоколада. Что-то подсказывало мне, что война все-таки будет…

И что эти недетские игры пора прекратить.

Я сама не знаю, как сделала это. Все случилось само собой, на автомате, я увидела, как худой генерал идет по балюстраде, беседует с кем-то из своей клики, не все ли равно с кем, я не знаю здесь чинов и орденов… Я схватила его двумя пальцами, как мышонка, он оказался неожиданно горячим, ну да, где-то слышала, что у маленьких животных температура высокая… Теперь нужно было действовать быстро, я вспомнила, как в школе на зоологии мы били мышей, ломали им шеи, чтобы потом вскрыть. Меня покоробило… это так просто, прижать голову к столу, дернуть посильнее, посмотреть, как существо извивается в агонии и затихает… Я сжала в руке несостоявшегося захватчика, почувствовала, как быстро и часто бьется под моими пальцами крохотное сердечко.

Нет.

Хорошая же из меня няня, ничего не скажешь…

Зашевелилась входная дверь, я быстро сунула существо за пазуху, я сама не понимала, что делаю. Вошел Яков, усталый, злой, бросил в угол сумку, начал разглядывать домики на столе, смотреть, не начинается ли где-нибудь война.

— Все в порядке? — спросил он.

— Ну да.

— А что-то ты какая-то… Не в себе.

— Ну… простыла я, мне бы домой и спать лечь. А то еще, чего доброго, их заражу…

— Ну да… Это святое, иди, лечись…

Бежать.

Бежать отсюда, та еще мне попалась работенка… Устроиться куда угодно, хоть кем, хоть чем, только чтобы не здесь…

Мало ли работы в столице…

А хоть бы и не в столице, хоть бы и по России…

Только не здесь.

Уж очень в недетские игры играют эти детишки…

Я сидела дома, пила кофе, меня и правда знобило, только это не простуда, это что-то другое… Я все думала, кто они, эти человечки на столе Якова. Дорогая, я уменьшил детей… нет, не то… Чудо генетики… Нет, не похоже… Не люди… Привет землянам… Нет… Другой мир, другая цивилизация, где солдаты и генералы стреляют и устраивают заговоры… Человечки такие глупые, что им нужна нянечка…

Мя-а-а-а…

Дуська буйствует в коридоре.

Нянечку им…

Только я что-то на эту нянечку не гожусь…

Я плотнее закуталась в плед. Здесь в кресле можно было задремать, если бы не писк, царапанье в коридоре. Дуська кого-то ловит, позавчера приволокла откуда-то таракана, а хозяйка клялась и божилась, что ни в жизнь этой нечисти у нее в квартире не было. Что она там опять поймала… Я встала, вышла в коридор, Дульсинея прошествовала мимо, волокла что-то в зубах… Мышь… только этого мне еще не хватало…

Присмотрелась, спохватилась. Черт, как я про него забыла… Оставила в кармане куртки, а Дуська нашла… Я наклонилась, осторожно вытащила из кошачьих когтей окровавленное тельце, Дуська тут же вцепилась мне в штанины, мя-а-а, мя-а-а-а, да-а-а-а-й…

Не дам я тебе его… это тебе не игрушка…

Что вы все, как дети-то, все-то вам игрушки…

Зеленочкой его, что ли, смазать… все было как во сне, выискивала в аптечке какие-то бинты, йод, и надо бы его придушить, и не могу я его придушить, пусть его политические противники казнят или какие-то международные суды, а я няня, я над ними над всеми, я не могу…

Крохотный, горячий, извивается у меня на ладони…

Потерпи, маленький, сейчас все будет хорошо…

Я дала ему кусочек мяса, крохотный огрызок хлеба, ломтик яблока, принесла в крохотной пиале некрепкий чай. Он ел жадно и быстро, как будто боялся чего-то, потом долго вытирал губы крохотным платком. Мне снова захотелось его убить, ведь если пустить его ко всем, все начнется снова, и будет война… А что скажет Яков… Где блондин? Какой блондин? Да вот, был тут, тощий такой, правил одной страной… Не знаю, где, вроде как переворот был, убили блондина… Человечек поел, потом встал передо мной на колени. Я не знала, не понимала, о чем он меня просит. Наконец, спохватилась, что он ни о чем не просит — просто молится мне. Молится, как божеству, дающему защиту, кров, хлеб, тепло… Оказывается, как просто стать для кого-то богом…

На ночь я устроила его на верхней полке шкафа, постелила платки, положила крохотную дощечку с кусочками хлеба и мяса, ночью то и дело слышалась возня, царапанье, Дульсинея рвалась к человечку, я просыпалась, включала свет, смотрела в испуганные блестящие глаза блондина…

Наутро он снова упал передо мной на колени, снова молился, благодарил за что-то, даже зажег передо мной свечу, которая была у него в портфеле, потом долго срывал с себя погоны, кресты, какие-то знаки отличия. Я не знала, что делать, дальше все было как на автомате — я спрятала человечка под куртку, понесла через кварталы, через грохочущий трамвай, по лестнице — в квартиру Якова…

— Розочка, ты этого не видела… блондин тут такой был, он еще к власти недавно пришел? Диктатор такой, войну готовил?

— А что?

— Да пропал куда-то, по всей стране его ищут.

— Отсиживается где-нибудь, в бункере в каком-нибудь… — я отвернулась, чувствуя, что краснею, — диктаторы, они часто так делают…

Когда Яков ушел, я потихоньку выпустила блондина, положила на траву за городом — он долго лежал неподвижно, потом к нему со всех сторон побежали люди, кто-то…