Гридень 3. Экспансия

Глава 8

— Кто? — сохраняя спокойствие, спросил я.

— Купец Горыня, — отвечал Фома.

Именно этому десятнику я поручил «просить» у стрелка, кто это его надоумил заниматься такой глупостью, как пробовать меня убить. И, ведь, шельмец, могло бы и получиться у него. Инерция арбалетного болта была мощной, щит пробит и даже болт почти полностью преодолел преграду, расцарапал руку Боброку. Именно из-за этого нюанса я и не доверил допрос пострадавшему десятнику. А так, получается, он спас мне жизнь, или, по крайней мере, здоровье.

— Узнали про купца? — спросил я, проявляя некоторое недовольство.

Фоме нужно научиться делать доклады.

— Нет его в городе. Аккурат часа три назад и отбыл. Послать погоню? — спросил десятник.

— С большим обозом ушел? Есть с него что взять? — задумался я.

— Сказывали, что в сани прыгнул, как был, — в шубе -и приказал править, — отвечал Фома.

Если так, то нет особого смысла догонять Горыню. Что с него взять? Месть? Это тоже немало. Но ко мне пришла мысль и не хотела покидать мою голову. Странная такая мысль, почти нереальная — поступить по закону. Да, это, может, и не совсем мне свойственно. Все должно гореть, пылать, реки крови струиться по земле, мясо. Но… Я хочу проверить степень реальной лояльности ко мне и к Братству со стороны великого князя.

Ни одно княжение, будь оно в Киеве, иных городах, разве что только в чуть меньшей степени в Ростове, не может быть успешным без опоры на купечество. Купец в городе — это всегда доход князю, он и выход заплатит, и привлечет ремесленников, у него можно купить необходимое, порой, критически важное. Так что их холят и лелеют. Но здесь налицо явное покушение на жизнь, мою жизнь.

И вот, как поведет себя князь, из этого можно будет составить реальную картину лояльности. Я и сейчас почти уверен в том, что Братству с Изяславом Мстиславовичем по пути, однако… Доверяй, но проверяй!

— Не станет убивец отказываться от своих слов, когда перед князем предстанет? — спросил я, вызвав недоумение на лице Фомы.

Фома неверующий! Привыкли, что я сторонник силового решения вопроса. А здесь такой, считай, что и мирный вариант.

— Так это по Правде только сорок гривен серебром, в лучшем случае, и заплатят, — возмущался Фома.

— И когда это у тебя сорок гривен стали малыми деньгами? — усмехнулся я.

— Так для меня это много, а для тебя мало, — пожав плечами, отвечал десятник.

— Делай, что велено! — сказал я, направляясь в свою опочивальню.

Нужно как следует отдохнуть, пока есть такая возможность. Завтра рассчитываю все разговоры провести, а уже через три дня отправляться в половецкое стойбище, в Шарукань.

Князь прислал ко мне своих людей с самого утра. Это было больше похоже на арест, чем на приглашение к разговору. Десяток княжьей дружины прибыли в полном вооружении, в бронях, вели себя странно, словно глухонемые, не отвечали на вопросы, между собой не переговаривались. Мои братья, было дело, всполошились, но я догадался, в чем причина. Князю доложили о покушении, и он прислал этих миньонов меня охранять.

— Проверьте, от кого великий князь узнал о покушении! — повелел я, отправляясь в княжеский терем.

Разговор должен оказаться не самым легким, я собирался предложить Изяславу Мстиславовичу схему ближайшего политического устройства Руси. Нужно приводить русские земли к порядку и полноценному государственному устройству, пусть и федерального типа, даже с большой долей некоторых субъектов Федерации, но такого безобразия, что творится, допускать нельзя.

Изяслав Мстиславович встречал меня не в княжеских палатах, а во дворе рядом со своим теремом. Было морозное утро, но великий князь оставался только в одной рубахе. От него валил такой пар, что ко мне в голову пришло сравнение с тем, как заливают большой костер. Вот столько же пара!

Отрадно и удивительно видеть великого князя занимающимся физическими упражнениями с утра пораньше, когда и солнце еще не полностью вступило в свои права. Князь раскидывал и разил мечом одного соперника, после встал против двух воинов, которых так же стал одолевать. Делал он это не без труда. И мне было видно, что соперники Изяславу не особо-то и поддавались, в полную силу дрались.

— А, что, тысяцкий, удаль свою покажешь молодецкую? — спрашивал князь, казавшийся сейчас еще большим подростком, чем я.

На «слабо» меня брал великий князь. И, признаться, взял-таки. Мне и самому было интересно, насколько я стал сильнее, ловчее, но, главное — умелее. Тренировки я практически никогда не пропускал. Минимум два раза в день занимался, лишь прерываясь на то, чтобы через недели две или чуть больше, дать организму два дня отдохнуть и поверить, что его не истязают. Да, наш организм — это явление, словно отличное от нас, его часто приходиться обманывать.

Раздевшись даже не до рубахи, а сняв с себя и ее, оставаясь только в одних штанах, я выбрал себе два меча и изготовился. То, что разделся — это так же во мне проснулся подросток. Хотя, если у мужчины в жизни все неплохо, а я своим положением доволен, то он часто ведет себя, как мальчишка. Впрочем, наверное, и женщинам порой интересно повести себя, словно девчонка. Выйдя из детства, мы вновь туда стремимся, стуча в закрытую дверь.

Моя фигура, те мышцы что я нарастил и которым создал рельеф, должны были впечатлять. Мало, что я и без того был большим парнем, так и тренировки не проходили зря. Поднятием тяжестей я не сильно увлекался, хотя два раза в неделю были и такие силовые тренировки. Скорее, то, чем я прокачивался, можно назвать кроссфитом: то что-то перенести, то поработать молотом и топором. Ну и фехтование давало свои результаты.

А это что за милое личико вышло на балкон? Лишь мазнув взглядом, я отметил выразительные, заинтересованные глаза девушки, или даже девочки. Евдокия? Сама дочь великого князя решила посмотреть на своего отца, как тот тренируется, а тут я, полуголый, своими со своим нарциссизмом? Ну пусть девочка потомиться в своих фантазиях. Эх, хорошо быть молодым, да еще и прилично сложенным!

— И что, бугры эти помогают тебе в бою? — усмехнулся князь, а его ближние дружинники залились в хохоте.

— А то не бугры, а сосуды с силушкой витязя, — сказал я, так же смеясь.

Смеяться нужно было обязательно, иначе можно происходящее принять и за обиду, а так… пошутил князь, а я и отшутился, все посмеялись.

— Ты чего взял два меча? Коловрат двурукий? — спросил князь уже не с иронией, а вполне серьезно.

— Развиваю и левую руку, — признался я.

Нет, пока еще не могу сказать, что двумя руками владею одинаково. Но левая рука, левый меч, он у меня, как дага, длинный кинжал, которым пользовались при бое на шпагах.

Мы начали ходить кругами вокруг друг друга. Три раза великий князь дернул рукой с мечом в моем направлении, я реагировал, но не сумбурно, а лишь чуть выставляя правый меч на встречу вероятному удару.

— Удар берешь на правую руку? Вижу, что на нее, — комментировал Изяслав мою технику.

Или же зубы заговаривал, так как одновременно с вопросом последовал и удар. Вопреки замечанию князя, я принял его удар сверху на левый меч, сразу же направив правый в направлении живота князя. Киевский владетель отпрыгнул, разрывая дистанцию, иначе мог и травму получить. Среди общего вздоха, я сумел расслышать и тоненький девичий взвизг.

— Вот так, значит? — с азартом спросил князь.

И началось. На меня сыпались удары один за одним. Я защищался, стараясь вовсе уходить от них, порой беря удары на мечи. Если в первые секунды натиска я чуть даже растерялся, но сейчас вошел в кураж и с азартом рубился с князем, который показался мне действительным мастером клинка. Со своей техникой, познать которую было бы неплохо и мне.

Но я-то еще использую приемы и подленькие… Заметив, что на очередном выпаде Изяслав несколько просел и оперся на вытянутое колено, я ударил правой ногой по княжеской опоре и тот завалился. Новая порция возмущения, кто-то из воинов даже дернулся ко мне, но был остановлен старшими. А еще я снова услышал приятный слуху девичий взвизг.

Князь проворно совершил кувырок, встал на ноги в метрах трех от меня и выставил свой меч, показывая тем самым, что он готов продолжать поединок.

— Быстро думаешь в бою — это любо мне, — осклабился Изяслав и двумя рваными прыжками, сократил дистанцию.

В этот раз князь показывал, что будет бить в голову, но сам резко перенаправил удар в направлении моего бедра. Хитрый удар вышел, но я смог частично левым мечом его парировать, ходя сила, с которой бил Изяслав была неожиданно такой мощной, что я не сдержал его меч и все равно получил по своей ноге болезненный удар.

Вида не подал, не к чему это. А может нужно быть скорчиться от боли и проиграть? Поддаться князю? Но вот не хотелось мне этого и все тут. Кстати, про поддаться — это вероятно нарратив из моего прошлого-будущего. В этом времени можно получить от таких действий не благодарность, а обратный эффект. Мол, не посчитал мастерство соперника достойным.

Вновь стали кружиться. Теперь и я обозначал направления своей атаки, изучая реакцию князя. У него несколько проседала левая сторона защиты. Вот туда я и начал наносить большинство ударов.

— Княже, остановись, снова плечо выбьешь! — выкрикнул пожилой воин, облаченный столь дорого и качественно, что по его пластинчатому доспеху ратника можно принять и за князя.

А я понял, что нащупал слабое место и чередуя свои выпады, я то и дело направлял атаки в сторону, наиболее сложную для отражения, если только у соперника болит плечо.

Удар, князь отводит мой меч и делает шаг назад. Выкидываю правую ногу и делаю глубокий выпад. Почти что в шпагате, достаю правым мечом князя, ударяя владетеля Киева острием в живот. Сам же, не имея возможности сохранить равновесие, перекатываюсь через правое плечо и подымаюсь только с метрах трех от Изяслава.

— Акаем! — закричал старый воин, который и до того возмущался. — Так и князя пришибешь!

Князь скорчился от боли, но не упал. Мечи были тупыми, так что мой удар — это не более чем садануть по пузу палкой. Но это пузо ведь великокняжеское!

— Оставь, Гаврила! — сказал князь, приподняв голову, при этом продолжая быть согнутым в спине. — Я ж не красна девица, кабы помирать от забав. Побаловались и будет. Ты скажи мне только, тысяцкий, отчего бился, как на сече, словно я убью тебя?

— Прости, великий князь, коли что не так сделал. Но есть у меня такое измышление: тяжко в учении, легко в бою. Коли на учениях даже загинут пять-шесть воинов, но сотня будет готова стоять против и трех вражьих сотен, то я считаю такое правильным, — сказал я.

— И князя загубить? — прорычал тот, к кому князь обращался «Гаврила».

— Ах тыж тать такая! Ты пошто батюшку так? Аль не видишь, что он уже в летах? — маленькая, смешная бестия ворвалась в мужской разговор.

Девчонка выбежала из терема и чуть было на меня не накинулась. Остановилась, посмотрела на меня полуголого и зарделась. А так бежала…

— А-ну-ка ягоза, в дом пошла! Наказание тебе дам, смотришь тут на мужей нагих! Замуж выйдешь, вот и…- великий князь осекся, выпрямился, и куда только его боль ушла, осмотрелся.

Была видна его растерянность. Видимо, сказал дочери то, что не приличествует говорить. Ну или присутствующие услышали то, что не следует. Девушка фыркнула, мотнула мощной косой и гордо не пошла, а прошествовала в терем.

— Прости князь, но ты не обозначил степень дозволенного и я бился в полную силу. С таким великим воином, как ты, иначе нельзя. Вот, теперь ты знаешь некоторые мои хитрости, благодаря которым я и смог добраться до тебя. Теперь я убоюсь встать с тобой в круг, — сказал я, добавив чуточку лести в свои слова.

— Я не гневаюсь. Ну а ты должен мне показать свои хитрости боевые. Они подлые, но в лютой сечи нет места для выбора того, как сразить своего врага, — выдал афоризм Изяслав. — Умойся, да оденься, неча смущать девиц!

Завтрак Изяслава был спартанским. Скромная овсяная каша, да вареные яйца с хлебом, завершал прием пищи травяной настой, который с большой натяжкой можно было бы назвать чаем — вот и все разносолы. И этого более чем достаточно для качественного и полезного приема пищи, остальное — это чревоугодие.

— Кто стрелял в тебя? — как только мы доели завтрак, спросил князь.

Я не стал скрывать и все рассказал. На самом деле, мне недосуг решать с обманутым мужем. Нужно ехать к половцам и выручать Рахиль, чтобы успеть прибыть к тому времени, как и воевода Иван Ростиславович приедет в Киев. А это три недели, не больше.

— Купца Горыню запрещаю тебе трогать! Он уважаемый и знатный торговый гость, со Смоленском торговые связи держит и с Новгородом. Я сам взыщу с него и виру и спрошу, что да как. И с чего он на тебя так? — говорил великий князь.

Вкратце я рассказал, при этом уповал на то, что у меня с Рахиль и не было ничего, так… общались с ней, да с ее отцом. Пусть после, если что-то князь узнает и всплывет, я и стану объясняться, но тут есть чем прикрыться, как бы это не звучало не по-мужски, я могу молчать, якобы, защищая девичью честь.

А после… я рассказал великому князю, как я вижу развитие Братства и политическое устройство на Руси. Не так вот взял и выложил все. Просто зашел об этом разговор, точнее я полчаса к тому подводил.

— Пойдет на то Андрей Ростовский, сын Юрьев? — спросил великий князь задумавшись.

— Думаю, что да, — отвечал я. — У него и его потомков дел будет много. Тут и сдерживать свеев и черемисов покорять, с булгарами решать. Но я за то, кабы он признал твое старшинство и отказался от Киева.

— Править Русью вдвоем при моем старшинстве? — задумчиво сказал Изяслав Мстиславович. — И про наследование к сыну… Князья не пойдут на это. Лествичное право сильно. Оно укрепилось Любечским съездом.

— Нужно только Ольговичей прижать, а более и некому иному становится поперек. Ну не дело же, княже, когда на одном месте какой князь сидит год-два и уходит. Кто же землю смотреть будет, коли на ней хозяева меняются? И не лишать же князей земель, нужно собирать Совет княжеств Русских и решать вопросы. Но твое слово — первое и сильнее иных. А для того нужно изменять и подход в создании войска, — вкратце я обрисовывал ситуацию.

На самом деле, я только поверхностно говорил князю о своей задумке. Сейчас готовится мной проект Уложения Русской Земли. Когда есть время, то пишу эту «конституцию». Вот ее и хотел я предложить, но когда прибудет воевода, с поддержкой Ивана Ростиславовича будет чуточку легче.

Поговорив еще с полчаса, князь, отшутившись вновь про мою женитьбу с Евдокией, ушел по делам. Были дела и у меня. Собираться нужно в поход к половцам. Митрополит, как сказал князь, срочно отбыл в Вышгород, где должен был присутствовать на молебне в честь иконы, которой еще суждено было стать, ну или в этой реальности, не суждено, иконой Владимирской Божией Матери.

— Пошли! — сказал я, когда на третий день после общения с князем, мы были готовы отправиться в Степь.

С Горыней пока не решилось, он удрал в Смоленск, с византийцем так же не встретился, тут я несколько его продинамил, так что ничего особого не заставляло меня находиться в стольном русском городе Киеве и дальше.

Шли мы бойко. Степь была заснеженной, лед на Днепре устойчивым, так что ничего особо не мешало передвижению. Сотня воинов и еще пять десятков нанятых обозников, нарушали тишину степного спокойствия. Не встречались ни люди, ни звери, что сильно расслабляло и заставляло быть мене бдительными.

— Тут нужно бы сойти с реки и уйти по степи на юг, — советовал Колым, не понять до конца какого роду племени, наш проводник.

Вроде бы Калым православный, сам Гаврила — воевода великокняжеский его посоветовал, так что больших претензий и подозрений к этому полукровкеКолыму, у меня не было. Ну будет он шпионить для великого князя — так и пусть. Я же не собираюсь делать что-то такое, о чем князю не должно быть известно. Ну а если и соберусь, так и Калым «потеряется». Например, провалится в полынье, которых по мере движения на юг становилось все больше и больше.

— Тысяцкий, нас заметили и пошли по нашему следу, — находясь уже в верстах пятидесяти южнее от Великой Стены, что разделяет Степь и Лес, докладывал мне десятник из дозорного десятка.

— Почему не схоронились, как учили вас? — отчитывал я воина.

— Так появились они неожиданно, их тоже десяток, русичи, стрелы пустили, у меня пораренный в руку есть, — продолжал свой доклад десятник.

Кто в степи из русичей будет шастать зимой, да еще и пускать стрелы в своих соплеменников? Только тот, кто желает скрыть свое присутствие от других. И в какую задницу я влип в очередной раз? Чую, что тут пахнет заговором против какого князя, или же сговор русского владетеля с половцами. Ну не будет такой же отряд, как и мой, нападать на соплеменников, не станет этого делать и тот, кто вышел из русских княжеств посмотреть, что делается в степи. Даже степные отряды, появись они на горизонте, и те спросили бы кто мы такие и зачем пошли в степь.

Вон три дня некогда мы ходили с князем Иваном Ростиславовичем вокруг да около половецкого отряда, пока не спровоцировали их на бой.

— Сколько их? — спросил я.

— Из тех, кого видали, так более полусотни будет, а еще и дозорных два десятка увидели, выходит, что семь десятков воинов, но их обоз не полностью вышел из-за излучины реки. Они так же по Днепру шли, мы как бы позади их, — говорил десятник.

Значит может быть и так, что их сотня, да хоть и три. Устраивать тут бой неизвестно с кем — это идея из разряда «ну его нахрен». У меня есть свои задачи, их нужно выполнить.

— Разворачиваемся и уходим на восток! — скомандовал я.

Мы уходили в боевых порядках, охраняя тщательно свой обоз, который пусть и был скудным, но он был и мог привлечь внимание, пробудить алчность в людях, которых может быть больше нас.

Через три часа такой вот гонки с уходом от реки, стало очевидным, что нужно останавливаться. Кони уставшие, их нужно кормить, люди… Да и Леший с ними, человек такое существо, что выдержит многое, но коней беречь нужно.

— Три сотни воинов. Вооружены добро, как бы не какая княжья дружина. Идут без стягов, не понять чьи, но русичи, точно, — докладывал Фома, которого я направил смотреть за потенциальным противником.

— Придется встречать и принимать бой, — констатировал я.

— Нас меньше, сдюжим ли? — проявил сомнения Фома, за что получил мой уничижительный взгляд, от которого, а может из-за холода, десятник поежился. — Конечно, сдюжим, или поляжем с честью.

— Обозников посадить на коней заводных и дать им копья! — начал раздавать приказы я.

Не было уверенности в нужном исходе боя, ну никакой, но все эти сомнения нужно гнать прочь. Не получилось уйти от непонятного русского отряда, который уже пускал по нам стрелы, значить будем биться.

— Сани выставить гуляй-полем, проверить самострелы и луки! — продолжал давать я распоряжения, наблюдая за тем, как обозники, нехотя, неловко, взбирались на коней.

Да, с такими воинами сложно придется. Ну да пожил я на этом свете красиво, можно красиво и умирать.

Впервые после появления в этом времени и мире я ощущал острое желание избежать боя. Нет, не потому, что боялся, а из-за того, что видел в таком сражении какой-то сюрреализм. Два русских отряда будут стремиться убить друг друга в Степи, на землях, ныне занимаемых половцами. Я так себя настроил на борьбу с этим кочевымнародом, что не мог уместить в голове подобное.

Если распри внутри Руси еще воспринимались, как норма, то биться русским на чужой территории между собой? И пусть в первой жизни я встречал и такое, здесь, в этом мире, у меня несколько исказилось восприятие.

Но, если надо, если не оставляют выбора, значит бегать не станем. Да и куда бежать? Пусть вокруг еще не сплошная белоснежная степь в своих бескрайних просторах, и перед нами периодически вырастают такие близкие сердцу леса, пусть все более куцые и бедные, но и тут особо убегать некуда. Да и кони наши… В лучшем случае их сил хватит на одну полноценную атаку. Так что нужно рассчитывать на себя и думать, как сражаться. Скорее всего, от обороны тогда шансы прибавляются.

У нас двадцать арбалетов и более трех десятков луков. Это немало для того, чтобы думать о дистанционном бое. Ну а если где укрыться и оттуда расстреливать врага, так другой тактики и не нужно.

— Ты собрался идти на встречу? Они обстреливали все наши дозоры, не думая, не пытаясь поговорить. После этого станут говорить? — спрашивал Фома, проявляяскепсис.

— Да, — кратко, но решительно ответил я, не желая вдаваться в подробности.

Я не боялся, даже не опасался, выезжать из гуляй-поля и направляться только лишь в сопровождении одного лучника, к врагу. Во-первых, я смогу лучше рассмотреть противника, оценить его, как вооружение, так и защиту с конями. Во-вторых, со мной не станут разговаривать, если я сам того не пожелаю. Не спешили наши вероятные противники переговариваться, а вот выстраиваться в боевые порядки не стеснялись. Так что я решился на диалог, по крайней мере выехать вперед и чуть подождать.

На удивление, ко мне, когда я гарцевал перед противниками, быстро выехал воин. Один… Он был… большим, нет, огромным. В отличной броне, на мощном коне. Это меня так пугают? Так я не должен быть меньше и слабее даже этого великана, так как я и сам великан.

— Кто таков, что со мной решил говорить? Молод ты, — первым начал разговор мой оппонент.

Этот воин во все глаза рассматривал наши позиции, явно имея те же цели, что и я. Люди, стоящие за его спиной, держали на изготовку луки. Такая малая дистанция — гарантированная смерть. Пусть попасть в меня прицельно не так и легко, метров сто, наверное, до лучников, но если навесом посылать «подарки», то накроют, как минометом, не с первой мины, так с восьмой. Риски я осознавал, но хотел договориться, чтобы почти зря не класть своих людей.

— Представься и ты, а я Владислав Богоярович: тысяцкий братства христианского Андрея Первозванного, — сухо произнес я.

Я обратил внимание, как едва заметно, но мой собеседник вздрогнул. Не из-за страха, а как будто от неожиданности, когда прозвучало мое имя. Он прищурился, и смерил меня взглядом. Только что он будто не замечал меня, смотрел мимо, больше оценивая диспозицию моего отряда. А тут такой интерес… Неужели уже так действует мой чин и вся Русь знает о Братстве и понимает, кто такой тысяцкий.

— Значит, Богояров сын говоришь? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Так и есть, но не представился ты, — сказал я, не понимая что происходит.

Мужик смотрел на меня, не отрывая взгляда, даже через его пластинчатый доспех было заметно, что воин стал тяжелее дышать.

У него на лице проскользнула улыбка, после он снова стал суровым. Но глаза помутнели, будто он вспомнил что…

— Я Лешко, а это… — переговорщик посмотрел на перекрестье своего меча и потянулся за за клинком.

«И все же бой?» — подумал я, так же устремляя правую руку к ножнам.