Гридень 3. Экспансия

Глава 6

Без праздников жизнь человека болезненная и кажется излишне тяжелой, беспросветно сложной. Порой само ожидание будущего празднества делает жизнь чуточку, но светлее, радостнее. Есть же надежда, что вот, неделя-вторая пройдет и будет весело, счастливо, сытно. И тогда эти самые две недели можно работать в двойным энтузиазмом, тем более, если еще и обещаны подарки тем, кто более остальных принес материальных благ в общину.

Да, пока общину. Все мои три деревни, как и усадьба, превращающаяся в детинец, кузница, — это еще не какие-нибудь отдельные структуры, и люди, проживающие тут не индивидуальные предприниматели, так что община. Коммунизм в отдельно взятой земле у Суздаля.

Думаю, что такое ненадолго, не наблюдается существенного имущественного неравенства, несмотря на то, что существует социальная иерархия. У Боброка изба может еще хуже, чем у какого-нибудь крестьянина. Или же старосты живут в домах-общежитиях. Но это же временная ситуация, так как строительство только шириться, даже сейчас, зимой.

Я устроил своего рода «соцсоревнование» между тремя деревнями. Старостам было объявлены критерии, по которым будет оцениваться их работа. Первое, это отсутствие преступлений и правонарушений. Нет драк, воровства, прелюбодеяний и всего того, что запрещает христианское учение — уже десять баллов. Дальше, это смертность и болезни. Если никто в селении не умер за последние два месяца, никто не заболел тяжело, то вновь баллы начисляются. А еще оценивается строительство, рождение детей и их выживаемость, количество сговоренных браков, пусть даже и венчание отложено на весну, ремесленное производство и другие важные явления и дела.

Тут хуже всего пришлось кучковцам, которые только-только обживаются на новых местах и достаточно часто болеют, уж не знаю почему, может из-за того, что не отстроились в достаточной мере. Правда темпы их строительства сильно больше, чем у других.

Победило в соревновании село Беглово. Они сильно отставали по показателю развития ремесла, но тут нашли у себя гончара, умельцев, которые плетут отличные корзины. А еще, уж не знаю каким образом, но ушлые беглецы сговорились с Маской и, так как их селение находится ближе всего к кузнице, приписали кузнеца и всех его подчиненных к деревни Беглово. Я не стал противится, так как этот аспект экономил мои личные средства. Теперь снабжение едой кузнецов полностью ложится на жителей Беглово

Второе место у Кротово, там, благодаря производству бумаги, получилось не сильно отстать от беженцев, идя с ними «ноздря в ноздрю». Третье у кучковцев, но они имеют большой потенциал к развитию, пока лишь осваиваясь. А еще кучковцы посчитали, что те кузнецы, их соплеменники, которые отправились работать на металлургический комплекс, должны приносить баллы им, бывшим рядовичам боярина Кучки.

Все же правы были те, кто придумал всякого рода соревнования между предприятиями. Современные люди так прониклись соревновательным духом, что уже строят планы по тому, как им «выстрелить» в следующие три месяца, чтобы повысить свои показатели. Приходят и ко мне, спрашивают, как лучше, я и советую. Дело то общее, несмотря на то, что каждое селение пытается на себя одеяло потянуть. А еще был устроен что-то вроде семинара, где старосты делятся своими наблюдениями и решениями в той или иной обстановке.

Кроме того, я хочу уговорить Геркула, чтобы и его две деревни стали участвовать в таких соревнованиях. Расширяя географию и привлекая условно «чужих», психологически «наши» не должны проиграть, а будут стремиться «показать Кузькину мать».

Призы за первое, второе места были существенные. Во-первых, это плуги, когда за первое место селение получало два плуга, а за второе — одно. Правда при этом, они отдавали старые свои сохи тем, кто третье место получил. А еще за первое место было положено два коня, годных для сельско-хозяйственных работ, две коровы, десять гривен серебром, два обреза шерстяной ткани. За второе место все это, но вдвое меньше.

Так что было за что бороться. Вот пусть и борются. Если соревнования помогают несколько улучшить производительность труда, мотивировать к развитию, то это снимает с меня немало ответственности. Когда система работает, то быть системным администратором намного легче, чем постоянно латать и чинить разваливающийся механизм.

Ну а после награждения, как и благодарение отдельных людей в размере от 5 кун до гривны, начались празднования. Все руководство, ремесленники были приглашены на пир в мою усадьбу. Готовились столы и в каждом из селений. Посетил нас и воевода.

И вот оно — Рождество! Долгожданное, сытое, дающее надежду.

— Святой отец и ты все это дозволил? — спрашивал воевода Иван Ростиславович.

— И что ты, воевода-брат, увидел неподобающего? — спросил Спиридон у главы христианского Братства.

Я скромненько стоял в сторонке, любовался большой елью, украшенной всякими ленточками, деревянными игрушками, разукрашенными охрой или мелом. Ну а на вершине новогодне-рождественской ели была прикреплена деревянная звезда.

Как смогли, так мне и угодили, ибо остальные недоумевали, зачем все это нужно. Возмущался и отец… вот же называть Спирку «отцом», но ничего не поделаешь, отец и есть. Спиридон сперва и вовсе рвался найти факел, чтобы быстрее спалить это непотребство. Но пришлось найти слова, чтобы оставить елку.

Каждому из нас нужна частичка уюта, того, с чем мы связываем лучшие свои эмоции. Новый год — это моя эмоция, мои триггеры, с которыми стало чуточку теплее, по-свойски, по-домашнему. И нужно лишь поставить елку и украсить ее — и все, настроение рождественско-новогоднее пришло, пусть до Нового года еще больше двух месяцев. Тут-то он в марте приходит, как сельско-хозяйственный сезон.

Спиридон долго и обстоятельно пересказывал воеводе все то, что я ему говорил не так давно. Настоятель храма лишь немного добавил в рассказ выдержек из церковных текстов. Вот так и подводил Спирка к тому, что украшенная ель теперь — самый главный Рождественский атрибут, только чтобы звезда на ней была обязательно, Вифлеемская.

— Что, сын, любо тебе такое? — спросил воевода-князь своего сына Ростислава Ивановича.

— Любо, отец, дозволь мне больше оставаться во Владово! — поспешил воспользоваться случаем Ростислав и попросился побыть у меня.

Еще раньше были такие разговоры и я приглашал княжича погостить. Были мысли о том, что Иван Ростиславович не вечный, всякое может быть. Ну а главой Братства лучше ставить хоть кого, но Рюриковича, иначе могут быть некоторые проблемы в общении с князьями, как и в целом в политике Братства. Некоторые просто не станут, к примеру, со мной говорить, какими бы боярскими званиями меня не обвешали. Самый великий из всех великих бояр все равно ниже по статусу, чем захудалый, но князек. А вот говорить со мной, как с представителем Рюриковича, вполне.

Вон, Степан Кучка, на что уже был силен и богат, но не смог сделаться выше, не пошли за ним другие люди, не смог заручиться честными союзниками из князей.

Так что я видел именно в Ростиславе Ивановиче будущего воеводу. Не нужно нам, чтобы прислали какого «варяга», никого чужого не надо. Ну а для того, чтобы все идеи Братства, как ныне существующие, так и те, которым предстоит родиться на свет в будущем, были приняты, необходимо «воспитывать» своего воеводу уже сейчас. Жаль, что я уезжаю в Киев, можно было бы серьезно промыть мозги княжичу.

— Все! Все! Уймись, верю я, что сие богоугодно! — взмолился воевода.

Да, Спиридон умеет быть дотошным и нудным. Увлекается часто пространными рассуждениями и любит нравоучать. Хорошо, что хоть куцую, но бороду отращивает, а так ребенком казался и не воспринимался всерьез никак.

— Ну, что воевода-брат скажешь? Забираешь Улиту Степановну? — в очередной раз задал я вопрос, от ответа на который Иван Ростиславович постоянно уходил.

Теперь же я так неожиданно спросил, специально выгодал момент, что князь-воевода растерялся и не смог уйти от ответа.

— Да, нет же… Для меня она не столь важна. Три деревни? Что за ней еще? — отвечал князь, явно рассердившись, что я такой вот назойливый. — Да и девица мала годами сильно…

— Еще за ней пять сотен гривен, пятьдесят добрых коней… — начал я перечислять приданное Улиты, понимая, что, действительно, сильно все это мелко для воеводы, численность воинов у которого со всеми последними пополнениями составляет более шести сотен бойцов.

Ивану Ростиславовичу впору венчаться на дочери какого великого князя, пусть и самого Изяслава Мстиславовича Киевского, но не на сироте. Мне ее забирать?

— Воевода-брат, нужно ее пристроить, — сказал я, поняв к чему ведет Иван Ростиславович.

— Ну так женись, девка же ладная, сыны будут здоровыми, — усмехнулся воевода.

И что? Признаться Ивану Ростиславовичу, что девка такая строптивая и склочная, что не хочу ее в жены? С другой стороны… Ну а почему бы и нет. Пусть родит мне, запру ее в тереме, если что, а так… Три деревни, что выторговал воевода в качестве приданного Улите — это немало, пусть и я рассчитываю в скором времени иметь сильно больше. Между тем, это чуть меньше четырех сотен людей, нормальные земли, лес, отличная река…

Вот так говорить о Москва-реке как-то не привычно, но да, тут и стерлядь и в притоках форель водится. А чистота воды какая!.. Людям из будущего не понять.

— Что? Венчаем? — усмехнулся воевода. — Ну а кому? Геркул — женат, Никифор — тоже, Боромир женат. Отдавать Улиту Степановну кому из новоприбывших сотников не следует. Отдавать ее на сторону, нельзя, земел лишимся добрых. Да и девка хороша, может согреть меня сегодня ночью. Я же у тебя останусь, завтра поеду к себе.

Я не сразу ответил. Все же зависит от того, как к ситуации подходить. Если Улита для меня жена, то усмирить ее должно. И никто мне и слова не скажет, если и плетьми отхожу. Надеюсь, этой курве, порка розгами не принесет удовольствия. Что же до предложения князя предоставить Улиту ему для согрева, то я просто промолчал, иному бы и в морду дал.

— Решится это после дел в Киеве, — сказал я, подспудно подумав, что не сильно буду горевать, если Улита к моменту моего возвращения помрет.

Да! Можно же и убить ее, если что. Ну или подставить. Пусть с кем переспит, подстроить это не сложно, даже если опоив, ну и тогда Спиридон даст мне разрешение на повторное венчание с какой-нибудь иной дамой. Ну а земли останутся у меня, а Улита в монастырь отправится. Как по мне, так отличный план. И попользовать девку и взять земли и в итоге остаться завидным женихом.

Пир был богатым и обильным. Несмотря на то, что погода стояла явно не теплая, но как для конца декабря, вполне себе комфортная и по-снежному красивая, пиршество происходило в почти что неотапливаемом помещении. Новая, но пока еще с приставкой «будущая», конюшня согревалась внутри открытыми кострами, большим количеством факелов, ну а больше, наверное, телами людей и горячительными напитками.

Все равно приглашенные сидели в шубах, а во внутрь то и дело, при порывах ветра, засыпало снег. Нельзя же при открытых кострах и чадящих факелах находиться в закрытом помещении — это был бы такой изуверский способ массового суицида.

Но дискомфорт компенсировался весельем. Воевода привез из Ростова скомороха, который на дудке насвистывал, а еще похабные частушки выкрикивал. Правда не долго, пока Спиридон не встал и не засобирался на выход, демонстрируя, как именно он относится к такому виду непотребства. Так что скоморох умерился и стал более скромно шутить, без всяких там…

И всем было так весело, такие счастливые лица были у людей! Казалось, что даже при пустых столах, все равно, радость в этой конюшне, а пока банкетном зале, царила бы абсолютная. Как дети, право слово! Не искушенные в развлечениях, люди принимали любую, даже глупую шутку и от души веселились с кривляний скомороха.

— Так что? Дашь Улиту согреть меня? Поди в твоем тереме не так и тепло? — спрашивал меня воевода.

— Брат-воевода, ты желаешь ревность во мне вызвать? Если сама Улита возжелает с тобой пойти, так идите, но ты ее после ночи отсюда увезешь, а еще и выплатишь за девку мне отступное, — сказал я.

— Распознал, вот же плут, разгадал нашу задумку, — веселился князь-воевода, ударяя в панибратской манере Боромира, сидящего по левую руку от Ивана Ростиславовича. — Я и наказываю тебе жениться. Она самое то для тебя.

— Воевода, я уезжаю в Киев, так нужно, — сменил я тему разговора.

— Знаю, что к половцам пойдешь. Обычно они не бьют послов и тех, кто выкуп везет, но будь осторожен. Я прибуду в Киев еще по снегу, нам все равно нужно будет присутствовать на посевной, так что с началом весны, нужно хоть и по грязи, но ехать обратно. При том все порешать и со всеми встретиться, — будто и не пил, трезвым голосом говорил Иван Ростиславович.

— Сколько людей с собой забираешь? — спросил уже Боромир, так же резко протрезвевший.

— Полторы сотни, — сказал я.

— Зачем так много? Разбойников боишься? Так полсотни за глаза хватит отбиться будь от кого. Не по степи же пойдешь, а на половецкой земле с письмом о выкупе каждый пропустит, — говорил воевода.

— Силу нашего Братства показывать буду. Что увидят киевляне, рассмотрит великий князь? Это будут полторы сотни хорошо вооруженных воинов, с заводными конями и богатым обозом. И такое сопровождение только лишь у тысяцкого? А как тогда передвигается младший воевода? — я улыбнулся Боромиру. — Три сотни воинов имеет? А воевода? Шесть сотен?

— Не испугаются ли такой силы князья, да бояре киевские? Убоятся, перестанут помогать, — размышлял Боромир.

— Не перестанут, — одернул младшего воеводу Иван Ростиславович. — Увидят силу, что Братство существует и оно сильное, так задружиться быстро захотят. Тут только бы не перестараться.

— Воевода, ты смотрел те бумаги, что я послал тебе? — спросил я, вновь меняя тему, но пользуясь тем, что Иван Ростиславович склонен к серьезному разговору.

— Бумаги… — смаковал слово Иван Ростиславович. — Экий ты выдумщик, такой способ письма выдумал! Не спеши все продавать, нужно и нам накопить запас… бумаги. Дозволяю тебе платить мой выход бумагами. Но я смотрел грамотки твои, читал…

Воевода пристально посмотрел прямо мне в глаза.

— Очень многого ты хочешь, — сказал Иван Ростиславович. — В Киеве встретимся, оговорим. Мне самому нужно осмыслить весь план, что можно будет сделать, а чего нельзя. Еще накликаем на себя беду и от Новгорода и от свеев, булгар…

Да, я предоставил воеводе свой план развития и деятельности Братства. Для той организации, которая и существует меньше полугода, на бумаге все должно было выглядеть амбициозно, даже слишком.

Например, нужно выходить на Пермь, или как сейчас называются эти земли. Черемисов-марийцев нужно двигать, для чего совместно с Ростовом ставить городки на границе с этими племенами, даже на их территории, но без отрыва от русских земель. Это в иной реальности было сделано, но позже. Нижний Новгород, Городец, Унжа — эти русские фортпосты сыграли важную роль, но не выполнили в полной мере своего предназначения, в том числе из-за Батыева нашествия.

Нужно выходить на Урал, пусть при существовании Булгарии это сделать несколько сложнее, придется совершать круг. Но северное направление нужно еще и потому, чтобы остановить экспансию новгородцев. Новгород — это проблема единой Руси. Однако, если обрезать им пушнину, да еще и поставить сеть острогов, чтобы нагадить шведам, так же начавшим свою экспансию, то вольнолюбивые новгородцы рано или поздно, но придут в единую Русь.

Были планы и на Балтику, но это уже в кооперации с Полоцким княжеством, на юге нужно прорубить вновь «Путь из варяг в греки». Работы очень много, но я не вижу ничего не решаемого, если только получится создать общего врага и забыть об усобицах. Благо, и создавать особо ничего не нужно, хватает врагов.

— Все, о делах после. Выпьем же доброго меда, — воевода поднял свой серебряный кубок, который возил всегда с собой. — За тысяцкого Владислава Богояровича! Долгие лета!

Здравицу подхватили остальные, и пир словно получил новое дыхание, все стали налегать на еду и подливать себе напитки. Два оленя, три коровы, пять свиней — это далеко не все мясо, которое было приготовлено для пира, а так же гречневая и овсяная каша, пшенная каша, правда из неочищенных ядриц. Много хлеба, пива, меда. Вот только на этом пире будет съедено запасов, которые могли бы прокормить всех моих людей, правда дня два, но всех же.

— Ты не позволил мне быть на пире, — с обидой сказала Улита, когда я не совсем трезвый, после того, как расположили всех гостей, ворвался в ее комнату.

В моих покоях будут спасть воевода с сыном и Боромир с женой и со своим сыном, мальчиком лет девяти. Так что мне либо на конюшне, либо…

— Ты ведьма, Улька, — сказал я, раздеваясь. — Сжечь бы тебя.

— Слышала уже такое от тебя. Что воевода? Он возьмет меня в жены? Почему ты не позволил поднести ему меда? — засыпала меня вопросами девица.

— А ты нахрен, оказывается, никому не нужна. Хочешь пойти за десятника? Среди них найдешь тебе пару. Не на тебе, так на твоем приданном женятся, — говорил я, внимая и штаны-шаровары.

Не без труда. Все чутка я подпил. И не думал, что мед и слабое пиво смогут меня пошатнуть. Но тут же иной организм, не привыкший к алкоголю. Но ясность ума до конца я не потерял, пусть голова и шумела.

— А ты? Ты возьмешь меня? — спросила Улита.

Я увидел скатывающиеся слезинки по щеке девушки.

— Что? Ты умеешь плакать? — деланно удивился я.

— Не оставляй меня! — всхлипывая попросила девушка.

— Я подумаю! — я чуть подтолкнул Улиту. — Двигайся, я спать сегодня здесь буду!

— Да? А как же?.. Ну я не против, но это если возьмешь замуж, — всполошилась девица, вспомнив, что она в одной рубахе, к тому же просвечивающейся.

— Ой, да ложись ты спать уже! — сказал я, отворачиваясь на бок.

Вот уверен, что не уснет стерва. Тут же самолюбие так задевается!.. Это же как же так⁈ Лег рядом, и даже не попробовал добиться ее сокровища — чести девичьей. Да и не смог бы я не попробовать, чего там, совершил бы грехопадение. Но вот только что, перед тем как направиться к Улите спать, грешок совершил с Мартой, чтобы суметь сдержаться с ведьмой. Как там у классика? Чем меньше женщину? Вот и будем воспитывать. Кнутом и пряником, может и выйдет что…