Гридень 3. Экспансия

Глава 17

И я там был, мед, пиво пил, по усам ничего не текло, так как старался быть аккуратным. Свадьбы… Это замечательно. Сразу две семьи сегодня создавали. Так сказать, устойчивые социальные ячейки скрепляли. Ибо сказано: плодитесь и размножайтесь. Эх, и я бы с ими, в смысле не с ними, а так же, как и они. Хотя… Нет, это уже извращение.

С одной стороны, Спиридон со своим помощником, Даниилом, повенчали раба Божьего Боброка-Михаила и Елену, ну которая Аленка, дочь старосты. С другой стороны, были Улита и Алексей.

Как же противилась Уля замуж выходить! Истерики закатывала, умоляла, требовала и снова умоляла. Можно подумать о ее неземной любви ко мне. Признаться, так мне было бы приятно так думать, пусть подобное и принесло бы дополнительные проблемы. Но, нет, причина не в том, что она не хотела становиться женой Алексея-Лешко, или была влюблена в кого-то нет, она не хотела разделять веселье с «каким-то там сотником» Боброком.

Все же стерва Улита. Даже я, мужик, сознанием в годах, переживал, как там девичья психика сработает. А тут вот оно — не хочешь меня, так пойду за другого. Гибкие в своих эмоциях люди нынешнего века, иными нарративами думают. Сытно и тепло? Так и не важно, какой муж. Ну или я чуточку утрирую.

Можно было бы и пойти навстречу Улите. Людям, среди суровых трудовых будней, нужны праздники и я не против дважды повеселиться. Вот только после зимы припасов не так было и много, чтобы организовать две полноценные свадьбы. Все равно же нужно накрывать столы, забивать животных и все такое. А еще и людей от работы, да службы отрывать.

Кроме того, весьма удачно получилось, что не оказалось на месте воеводы Ивана Ростиславовича, который отбыл сговариваться с рязанским князем Ростиславом Ярославовичем Рязанским и с его сыном. Так что неловкостей не случилось.

Все равно, пробежавшая кошка между моим дядей и воеводой так и посматривает на этих двух упертых «обиженок». Ну не видит же Иван Ростиславович в Лешко конкурента себе, право слов. Наше с дядей происхождение — это как… Трусы от модного кутюрье.

Вот они есть, дорогие, качественные, с буквочкамивсякими. Но кто это видит, если сверху одет замасленный ватник? И не ходить же в трусах? Если вдруг и захочется засветить нижнее белье, то ведь заберут правоохранительные органы и пожурят. Как-то так. Мое титулованное происхождение — трусы от кутюрье.

Прибыл на свадьбу и Никифор. Я давно его не видел и только слухи доходили, что и этот тысяцкий не сильно от меня отстает. Нет, не в сельскохозяйственных амбиций, тут у него буднично и «как у всех, по дедовским обычаям», а в деле формирования войска. Многие из тех, что прибывали в регион, дабы влиться в войско Братства, оставались именно у тысяцкого Никифора.

Вкратце я знал, что бывшая сотня Никифора разрослась до трех с половиной сотен ратников. И это очень много, учитывая, что тысяцкий специально не искал для себя рекрутов, как это делал я, может только пять десятков из местных привлек, скорее, как обозников, или оруженосцев. Просто между молодым, даже сильно молодым, тысяцким и опытным, умудренным сединами, воином, иноки, стягивающиеся со всех уголков Русской Земли, выбирали Никифора. Да и я чаще был в отъезде.

Веселье удалось. Арон, побывав в Новгороде с презентацией бумаги и продав две тысячи листов, привез оттуда бригаду скоморохов из трех потешных лицедеев-акробатов, жаль без медведя, но они и на дудке играли и похабные шуточки отвешивали. Правда, в последнем случае был уговор не переходить некоторые линии, чтобы шутникам не прочертили линии по шее.

— Ты этого хотел? — уличила момент и спросила меня Улита. — А могли быть вместе. Но все я суженому отдана и буду век ему верна.

Девчонка крутанула своими юбками, которых, наверно, навешала с десяток, и ушла прочь.

— Отомстила, так отомстила, — усмехнулся я, но как-то вымученной улыбкой.

А ведь мог бы спать с ней, греться о ее тельце. Но не нужно начинать то, что не приведет к позитивному результату.

Было понятно, зачем Улита подходила ко мне. Мол, посмотри, какой цветок будет теперь радовать другого, кусай локти, гад такой! Нет, не буду, так как сейчас еще больше убеждаюсь, что все сделал правильно. Во-первых, мой дядюшка такой, что сможет усмирить девчонку. Улита и плетью отхватит, если что. Я в этом плане, пусть и грубый, но женщину не ударю, да и оскорблять не стану.Ну а во-вторых, Алексей выглядел довольным, значит он-то точно счастлив.

Если получится так, что Алексей станет полностью моим человеком, как и его люди, часть из которых действительные профессионалы, то я только прирасту силой.

— Чего не пьешь, Арон? — спросил я у купца. — Али с дороги так и не отдохнул?

Купец прибыл с корабля на бал, вернее, с обоза на пир, попал. Лишь только дома перекрутился пару часов. И рядом не было Рахиль, которой и передвигаться стало тяжко, потому чаще лежит на перине, готовится стать матерью. А я рассчитываю, что не стану отцом.

Пусть дети — цветы жизни и я буду заботиться о ребенке, если увижу в рожденном хотя бы русское лицо, но не хотел я пока обременять себя бастардами, когда и законнорожденного наследника не имею. Это несправедливо, так думать, но мысли — это одно, а вот поступки — иное. Не оставлю без внимания даже того ребенка, если родит Рахиль и явно от половца.

— Горько! — прокричал я, несколько захмелев с непривычки даже к слабоалкогольным напиткам.

— Чего? — спросили сразу несколько человек.

— Ну, когда кричат гости «Горько», так молодым целоваться нужно, чтобы подсластить горечь, — объяснял я.

— Да как же? За столом? Не по чину и сие не дело глазеть, как милуются молодые, — удивлялись мои собеседники.

— Скучные вы, уйду я от вас, — сказал я и пошел «до ветру», к ямке, вырытой в земле для нужд.

В хлеву заниматься сексом — нормально, чтобы живность плодилась, на поле уже кто только не отметился, бегая туда, «оплодотворять» землю для пущего урожая. А вот поцеловаться прилюдно — это нельзя. Странная мораль, когда в бане мыться вместе можно, а увидеть девицу с распущенной косой — это табу.

Хотя, а что вообще можно молодоженам? Сидят за столом молчат, ничего не едят, ибо нельзя. Встают только изредка, когда в их честь здравицы звучат. Руки у жениха и невесты связаны ручником, а рты, будто заклеены клеем.

Я не занимался подготовкой свадеб. Мало того, что ни я, ни реципиент, в свадебных традициях ничего не понимают, так еще не досуг было. Вышедшие из строя два сотника-жениха, которые, по понятным причинам, две недели не участвовали в обучении личного состава, вынудили меня заниматься их работой. С другой стороны, я периодически ставил на командование некоторых ратников, проверяя их личные и профессиональные качества. Некоторая кадровая резервная база формируется уже сейчас.

Скоро молодые, под более чем похабные шуточки от скоморохов про «пестики» и «тычинки», удалились к себе, в выделенные в моем же тереме горницы. Там у них будет курица, мед, который пить, плетка и серебряная монета. Муж будет бить жену, а жена снимать с мужа сапоги. Надеюсь, что это будет символично, я так-то против БДСМ.

— Калина красная! — закричали все, когда, через часа три, дверь в горницу, где оставались Улита и Алексей, приоткрылась и оттуда выкинули простынь с красным пятном.

Ну вот, а ведь это мог быть я! Все ли правильно делаю? Впрочем, я молод, еще успею, вдруг если не срастётся с Евдокией, то найду от кого расплодиться. Надеюсь, что не только вопрос наследников буду решать, но и чувства какие-нибудь, да появятся.

Через два дня, после того, как отгремели свадьбы и Алексей отбыл инспектировать те земли, которые ему достались, не один, а с женой и с приставленным мной человеком, который будет налаживать сельское хозяйство, начала поступать важная информация.

Прежде всего, что было отрадно слышать, к Братству присоединяется Глеб Ростиславович Муромский. Именно так, он к нам присоединяется, а не мы к нему. Воевода Иван Ростиславович отлично сработал, как посредник в переговорах между рязанско-муромскими князьями и Андреем Юрьевичем Владимирским.

По договору между Ростиславом Ярославовичем Муромским и Андреем Юрьевичем Владимирским был заключен ряд, о котором просил и сам великий князь киевский. По договору Муром, Рязань, Пронск платят выход Владимирскому князю. Это небольшая дань, скорее даже символическая, но подобное явление — ужепризнание подчиненности. А еще рязанско-муромские князья получают защиту от Владимирского князя, с другой стороны они обязаны присылать своих воинов для поддержки Андрея Юрьевича.

Вот только рязанско-муромские князья сразу же определяют степень своей свободы и присоединяют свои дружины не к Андрею Юрьевичу, который с частью своих воинов отправляется на строительство Нижнего Новгорода, а к Братству. Между тем, Владимирский князь выделяет четыре сотни собственных ратников для общего русского дела, на поход против половцев. И вновь же, пусть с этими четырьмя сотнями идет владимирский воевода, но он подчиняется Ивану Ростиславовичу.

Уже все знают, что не только с половцами придется биться, что Русь раскололась как минимум на две части и Чернигов, Новгород-Северский с Курском и Брянском выступают вместе со степняками. А еще… Эта новость была пока только доступна мне — Галич выступает союзницей Ольговичей и Давидовичей. Странно с Курском дела обстоят, так как там стол мог бы занять кто-то из ростовских Юрьевичей, но, видимо, Игорь Ольговичуже понял, что потерял союзника в виде владимирского князя. Теперь в Курск направлен посадник от Игоря Ольговича.

С другой стороны этому союзу противостоим мы, а так же великий князь киевский, Переславль, Смоленское княжество, Турово-Пинское, Полоцкое, Минское, Лукомльское, Витебское. Казалось, что много союзников, но на деле, большинство из перечисленных княжеств мелкие. Например, в Лукомльском, всех жителей не более пятидесяти тысяч, а воинов три сотни. Так что главными игроками выступают Мстиславовичи: Изяслав и Ростислав Смоленский. Ну и мы. Братство выставляет суммарно много воинов, я до конца и не подсчитал, сколько именно, это будет известно уже на смотре, но под две тысячи бойцов, или больше.

При том, что Волынское княжество колеблется и ни к кому не присоединяется, выходит, может быть, что противоборствующие стороны равные по силе. Просто не понять, сколько половцы выставят. Минимум пять Орд присоединяются к походу. Так называемая кипчатскаяорда Аюховичей, так, напротив, колеблется и есть предпосылки, что может выступить и на стороне Руси. Темными лошадками являются еще и торки с берендеями. Я знал, что Изяслав послал к ним посольство, хотя Торческ официально и вассал Киева.

Закрутили русские владетели политические узоры, которые, к сожалению, не распутать, но лишь разрубить, как пресловутый Гордиев узел. Ну а перспективы победы колоссальные для всей Руси. Пусть временно и установится не полное единовластие, а своего рода дуумвират и Андрея Юрьевича так просто не выпилить, но он сам принимает подчиненный великому киевскому князю статус и признает за Изяславом право быть первым. Да и направления их деятельности разные, так что в этом поколении все должно сложиться, а дальше… Я же еще живу, так что смогу повлиять, пусть и грубыми методами.

И еще одной новостью стало то, что воевода затребовал всех воинов Братства прибыть к нему на смотр и, наверное, для боевого слаживания. Так что придется еще доказывать состоятельность моих двух полков, уже, по сути, сформированных.

Получилось не совсем то, что я первоначально хотел. Во-первых, легкой конницы я набрал только три десятка на два полка. Так уж вышло, что вооружения у нас оказалось много, как и броней. Затрофеили большое количество кольчуг, мечей и коней. Вот и оказалось, что тяжелая конница превалирует. Ну, а где есть тяжелый конный, делать из него легкого я посчитал неправильным. Да и не поняли бы меня.

Однако, вышло так, что арбалетчиков больше. Получится по семьдесят таких воинов в каждом полку. Больше получилось и копейщиков-пикенеров. Не сто пятьдесят в полку, а довели цифру до двухсот. Теперь каре уже хоть как-то выглядит грозным, хотя как самостоятельная сила еще не «пляшет». Сдержать равноценный по численности отряд они должны, ну, а чтобы не погибнуть от еще большего отряда, нужна помощь. Так арбалетчики на что!

Смотр состоится в конце апреля, а пока тренировки, учения, но для меня еще более важным стало развитие сельского хозяйства и ремесла. Сотники и полусотники поняли, куда нужно двигаться и что тренировать, добиваясь автоматизма, так что я лишь часа по два в день занимался подготовкой к войне. Ну, а часов десять, иногдаи больше, стал уделять ремеслу.

Я вникал во все процессы, лез ко всем ремесленникам, одергивал их, порой, сам начинал работать, чтобы прочувствовать технологический процесс. Понимал, что иногда даже мешаю. Но я был человеком из будущего, который часто, если не в командировке, любил просматривать, так, фоном, передачи по принципу «как это сделано» и «история изобретения». Не сказать, что это прям-таки помогло, но в купе с советским образованием, пониманием некоторых процессов, да просто достаточно широкий кругозор со знанием физических принципов многих процессов способствовали быстрому погружению в тему.

Вот, к примеру, для меня доменная печь, которую после столетий проб и ошибок создали в Англии в семнадцатом веке, более чем понятна. Не такое уж и грандиозное сооружение, но чтобы к нему прийти, нужно было науку подтянуть, а так же иметь большую потребность в железе. Ну и научиться использовать каменный уголь. В целом, здесь бы только кирпич огнеупорный создать, так и сам построю. Дом некогда маме сложил, да и на стройке поработать пришлось, так что сделал бы. Но… кирпича нет. Пока… но я надеюсь, что по весне найдется время и для решения этой проблемы.

Со стеклом были бы большие пробуксовки, но очень помог Арон. Он связался со своими торговыми партнерами в Смоленске и выписал оттуда соду. Оказывается, что именно в этом русском городе промышляют немцы, которые выделывают соду. Для меня подобное было открытием, но факт — немцы в русском городе промышляют!

У стеклодувов что-то начало получаться. Опять же, это не те изделия, которыми могли бы восхищаться императоры и короли, но какому боярину сторговать уже можно. И винить в браке стекольщиков, которые стараются что-то удобоваримое изготовить, нельзя. К примеру, у меня не получается сделать из стекла даже то, с чего начиналось освоение новой технологии. Так что в этом направлении, работаем и все еще ждем результата, никак не дождемся.

Металлургия же радовала. Все-таки создать своего рода научно-исследовательский центр с практической апробацией новых технологий — это лучшее решение. На данный момент пять кузнецов-мастеров, да еще и восемь подмастерий — это завод по местным меркам. Еще двух кузнецов я отправил в Выксу и, надеюсь, что на той руде они также начнут клепать и оружие, но важнее — сельскохозяйственный инвентарь.

Мы освоили новый вид доспеха — панцирь. Я так и обозвал эту броню. По сути, это кольчуга почти в пол, то есть прикрывала большую часть ног. Но разница с кольчугой в том виде, какой имелся на Руси, есть и существенная.

Так, главным отличием было то, что панцирное плетение отличалось от кольчужного плоскими кольцами более мелкого диаметра. Это обеспечивало большую по сравнению с кольчужными круглыми кольцами площадь прикрытия. При этом вес не менялся или менялся незначительно. А еще скреплялись такие плоские кольца шипом, что ускоряло процессы плетения. И дополнением к панцирю шли металлические пластины, которые еще больше увеличивали степень защиты в наиболее уязвимых местах.

Сотники, которых я еще месяц назад пригласил на презентацию такой брони, пришли не просто в восторг. Они посчитали, что с такими панцирями теперь вовсе неуязвимы. Лишь отчасти, но они правы. Подобныйдоспех использовался в иной истории очень долго, по сути, до окончания эры доспехов после перехода к массовому использованию огнестрельного оружия. Так что продолжаем в этом направлении работать.

В особое производство вылилось изготовление пик. Я знал, что гусарские пики тех, литовско-польских летучих гусар из иной реальности, были чуть ли не под пять метров длиной. Не знаю, как они управлялись таким оружием, но нам, даже сделав пики полыми, все равно не удалось столь их облегчить, чтобы можно было говорить о полноценном боевом применении. При этом менялась конфигурация седла, чтобы можно было не только приторочить штыри с перьями, но и ток — приспособление для удержания на весу пики, сильно облегчающее работу всадника.

Такой вот братский всадник должен быть вооруженным мощно, чтобы оружие соответствовало и эстетики с перьями, и броне и в целом заявке на звание сильнейших русских воинов.

Это, само собой разумеется, пика, сабля, а-ля «баторка» конца XVI века. Кроме того, я хотел наделить братьев и арбалетами. Малыми, даже миниатюрными, но могущими с пятнадцати метров, если не пробить доспех вражеского воина, то выбить его из седла. Ну, или напрашивается вариант стрелять из такого арбалета во вражеского коня. Крупный арбалет будет сильно мешать всаднику, а приторочить к седлу два небольших самострела, так и не самая сложная задача.

Жаль, но пока вот таких воинов мало — «ты, да я, да мы с тобой». Шесть полностью укомплектованных. Конечно, это я и мои сотники. Еще около пятидесяти комплектов на разных стадиях производства, которое на этом превратилось практически в мануфактуру с разделением труда. Однако, даже при самых смелых подсчетах больше ста пятидесяти человек полноценно снарядить не выйдет, прежде всего, проблема в арбалетах, да и Бог с ними, но сложности в производстве-переделке седел. А так же руды вновь не хватает.

Когда я и сколько спал, даже, порой, и не помнил. Потому что кроме мастерских я еще и ездил на поля, лично контролируя посевную. Инспектировали инвентарь и, когда один плуг поломался, отлетело крыло, был серьезный разговор с Маской. До обидного серьезный разговор, для него обидного. На вид — мужик, да такой, что всех за пояс заткнет, а гляди ты, какая цаца, обиделся он. Мол, за такую работу, что он делает, озолотился бы уже в Ростове.

Есть проблема, нельзя ее игнорировать. В отстраивающемся новом городе, Владимире, сейчас намечается нехватка ремесленников. Также нужны и кузнецы, как и остальные мастера в Нижний Новгород. Так что нужно лавировать между интересами ремесленного люда и увеличивать снабжение ремесленников, чтобы не сбежали. Мало того, если тот же Маска, ставший Михаилом в крещении, сбежит со всеми знаниями, которые он имеет, то придется радикально решать проблему. Убивать товарища — это последнее дело. Но сбежавший друг — не друг вовсе.