Гридень 3. Экспансия

Глава 11

— Ухм, — издал я нечленораздельные звуки, приходя в себя.

Подташнивало, кружилась голова… Сотрясение мозга точно есть. Вот же гнида, а еще крест православный носит! Это я про того русича, которого не оценил, как опасность, потому и не следил за его действиями, акцентируя внимание на воинах хана. Что-то я впадаю в какое-то идеалистическое восприятие реальности, сильно упрощаю современные социальные явления.

Православный, значит свой? Оказывается, что не всегда. Предательство — это постоянный бич любого общества, особенно, когда в стране не все гладко, да усобицы количество предателей растет. А Русь — она нынче не самая стабильная земля. Нет, я не хочу искать оправданий тому «чудаку» на букву «м». Ударил меня, своего единоверца и соплеменника — все, враг мне и точка.

— Зиндан, — констатировал я свое место пребывания.

Привстав в яме, попробовал присесть, повторить пару упражнений. Нужно размяться, вопреки даже болям в голове. Если не двигаться, не прокачивать кровь, и не держать в тонусе мышцы, то день, два и все, побег окажется невозможным, просто бежать не получится. А несколько недель, так и того хуже будет, с атрофированными мышцами рядом со мной можно будет даже и охрану не выставлять.

Между тем, яма была не сильно глубокой, метра четыре, и вырыта в таком суглинке, что вполне можно опираться на выступающие комки глины и выбираться из ямы. Сверху ямы была положена сплетенная из веток решетка, отодвинуть которую мне казалось несложным делом. А вот что было сложно и опасно, так ноги, которые оказывались по щиколотку в воде из-за растаявшего в яме снега. Так что весьма возможно и обморожение получить.

Чтобы увести воду, я руками в противоположном углу от того места, где я находился, стал капать канавку, перебирая глину и накидывая ее горкой в другом месте, где и собирался обосноваться. Подобное инженерное сооружение очень помогло. По крайней мере, мои ноги уже не были в воде.

Время тянулось мучительно медленно. Пока был занят копанием канавки, так еще ничего. А после… Такие вот зинданы — это не только физическое испытание, это еще и серьезный удар по психике человека. В яме начинаешь ощущать какую-то безысходность, обреченность. Правда, меня такие эмоции полностью не поглотили, все же я видел, что выбраться смогу.

Из ямы — да. А вот, что делать дальше? Я даже не знаю, в какой части Шарукани нахожусь. И вообще в городе ли я. Сколько был без сознания мне никто не скажет, может, час, а, может и намного дольше. Так что могли отнести и за версту-две от ханского жилища. Вряд ли хан Елтук будет возле своего шатра терпеть ямы с пленниками. Он мне показался таким аккуратистом, а еще и стремящимся показаться цивилизованным, что тюрьму станет держать подальше.

То, что наступает ночь, я узнал по резкому похолоданию. Пришло понимание, что, если не совершу попытку вылезти из ямы, то могу и околеть. Не расщедрились половцы дать мне соболью шубу, кинули какие-то бесформенные шерстяные материи, в них и кутаюсь. Если еще часа два назад этого утеплителя хватало, чтобы чувствовать холод, но терпеть его, то еще немного времени и я начну получать обморожение конечностей. Неужели этого не понимают те, кто меня сюда скинул? Можно же было просто добить, когда я был без сознания, а не извращаться.

— Эй, руса, жива? — услышал я голос сверху.

Не думал никогда, что голос половецкого воина будет у меня вызывать столько положительных эмоций.

— Передай своему командиру, что я скоро просто замерзну. Если хотите меня убить, то дайте умереть от оружия, — выкрикнул я.

— На, руса, живи! — сказал кипчак и скинул в яму большой узел.

Я немедленно принялся его развязывать. Внутри была меховая шапка, халат с меховыми вставками и… что-то похожее на унты. Немного еды и даже небольшой кожаный бурдюк, видимо, с водой.

— Эй, ты еще там? — опомнился я, решая попробовать узнать о своей участи. — Долго мне здесь быть?

— Хан велела учить тебя. За бить ханских воинов сидеть тут, — сказал половец, закрывая яму не только решеткой, но и накрывая ее тканью, оставив лишь небольшой просвет, чтобы поступал воздух.

Наступила практически кромешная тьма. Да, психологически неподготовленному человеку в таких условиях пришлось бы очень тяжело. Однако появилась надежда на вызволение. Если меня решили лишь проучить, то должны когда-то, но освободить. Надев на себя все, что было, я стал есть. В узле был кусок еще теплого мяса. Поев, я даже задремал. Получилось согреться и сразу же разморило.

— Влад! — сквозь сон услышал я.

Открыв глаза и не увидев ровным счетом ничего, в первый момент я подумал, что голос, зовущий меня, приснился.

— Влад! — с некоторым раздражением и громче, чем ранее, меня снова позвали.

— Кто ты? — спросил я, вставая и запрокидывая голову вверх.

— Я от Лешко, — отвечал незнакомый мне голос. — Сможешь по веревке вылезть?

До того, как я уснул, я был уверен, что смог бы и без веревки вылезти, но сейчас ноги затекли и уверенности в том, что получилось бы самостоятельно выбраться, не было. А по веревке, конечно, выберусь. Руки у меня сильные, выдюжу. Об этом с уверенностью я и сказал незнакомцу.

Не веревка, а, наверное, целый канат ударил меня по голове, когда его скидывал в яму мой вызволитель. Сразу вспомнилось о том, что голова у меня больная. Подступившие рвотные позывы не без труда удалось сдержать, и через минуту я уже, скинув с себя часть одежды, вылезал из ямы.

— За мной! — строго сказал воин, как только я выбрался.

Возражать я не стал, да и глупо это в такой ситуации меряться статусами. Так что пошел, если можно было те попытки передвижения назвать ходьбой. Ноги подкашивались, щипали, но постепенно кровь разгонялась и становилось легче.

Воин, который меня вызволял, был не один. С ним были трое бойцов. И, как только меня стали уводить, русичи скинули в яму тела трех половцев. Теперь точно пусти назад нет и нужно драться до последнего. Убийства в своем становище хан не простит и казнит в извращенной форме.

— Где Лешко? — спросил я, когда мы, пригибаясь, а, порой, и ползком, удалились от ямы на метров двести.

— Сотник Алексей с ханом пирует, — сообщил мне воин. — Кабы не пир ханский, так и не вышло бы тебя вызволить. Князь Игорь Ольгович выставил бочки с медом и пивом всем половецким десятникам и сотникам. Это и позволит нам уйти. Сотник присоединиться позже, он под рассвет покинет Шарукань.

— Игорь Ольгович заключил договор с кипчаками о помощи? Поведет Степь на Русь? — спросил я.

Воин промолчал, лишь в сумраке я увидел его недоверчивый взгляд. Не хочет сообщать мне информацию, ну и ладно. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, после того, как прозвучало имя новгород-северского князя, зачем и почему он приходил в Шарукань. Коллаборант хренов.

— Что с моими людьми? — задал я очередной вопрос, несмотря на то, что мне человек Лешко всем видом и действиями показывал, что не настроен к разговорам.

— Знаю только, что ушли. И больше ни слова. Расспросы после того, как выйдем, — сказал воин и я послушался.

А для себя решил, что после, когда меня выведут из этого стойбища, будет такая возможность, так вызову этого «командира» на тренировочный бой и накажу. А сейчас я не в том положении, чтобы спорить и требовать к себе большего почтения.

Мы еще проползли и прошли метров пятьдесят, после остановились. Я и сам услышал, что рядом были разговоры на половецком языке.

— Обойти не получится, тут меньше стражи, чем в иных местах, — шептал воин, так и не удосужившийся представится.

Через минуту трое бойцов, с ножами в руках, выдвинулись вперед. Они проползли часть пути до источника шума и скрылись за одним из каменных домов. Спецназ, да и только. А я-то думал, что кроме меня и нет в этом мире тех, кто не пренебрегает и такой вот специфической подготовкой. Зря.

Еще через минут пять смех и разговоры резко прекратились. Русичи сработали.

— Пошли! — скомандовал мой сопровождающий и мы, быстрее, чем до того, устремились вперед.

Почти бежали, даже не пригибаясь. Мы находились в той части Шарукани, которую я не видел, скорее всего, с противоположной стороны относительно той, где я входил в город со своим отрядом.

— Кони за теми кибитками. Мы их днем еще приметили. Придется сражаться. Там пять кипчаков охраняют наших коней, — сообщил воин, протягивая мне меч.

— Своих коней жалко, что оставляем, — посетовал один из воинов, но под гневным взглядом старшего, замолчал и не стал развивать тему.

Получив меч, я ощущал себя более комфортно. Оружие предало уверенности. Ну а пять воинов? Это не соперники. Я оценил уровень подготовки русичей, которые меня вызволили, они профессионалы. Ну и я не лыком шит.

— Стоим! — последовал приказ, когда мы приблизились к кибиткам и рядом стоящему шатру.

Похожий блок-пост встречал меня с отрядом при входе на территорию города. Поэтому можно было сделать вывод, несмотря на ограниченную видимость, что меня вывели на окраину Шарукани.

— Вжух! — полетела первая стрела в кипчака, что-то активно рассказывающего у костра своим сослуживцам.

Следом отправилась еще одна стрела. Оказывается, что у двоих из четырех воинов, что меня сопровождали, были луки. Интересные они бойцы, хотелось бы плотно с такими поработать.

Бой был столь скоротечным, что мне не пришлось в нем участвовать. Двое стражников были убиты стрелами, еще трое зарублены мечами. А уже через две минуты я пожалел, что хорошенько не помородерил, не разжился трофеями в виде теплой одежды.

В степи и ветер был холоднее, а еще стремительная скачка сперва сильно напрягала, мое тело пронизываломорозом. Только через минут пять, когда конь, которого я понукал быстрее скакать прочь от негостеприимного города, стал потеть, я больше прижался к животному и от теплоты коня немного согревался. А через часа полтора мы остановились.

— Ветки цепляем к коням! — приказывал тот самый воин, который бросал мне веревку в яму.

Мы прикрепили к коням с помощью веревок заранее подготовленные ветки. Они должны были помощь скрыть следы. Небольшой снежок сыпал с неба, но его было не достаточно, чтобы быстро скрыть направление нашего движения. После один воин, взяв еще три заводных коня, отправился налево, а остальные воины, как и я, пошли направо, подметая следы от копыт ветками.

Опытные преследователи должны были понять задумку, увидеть хитрость. Но в темноте, да и с падающим снегом, можно было надеяться на то, что погоня, если таковая будет, запутается. Тем более, что в Шарукани сейчас пиршество и многие командиры вкушают русские хмельные напитки.

Еще полчаса мы шли с ветками, после отсоединили их и поскакали более резво, удаляясь на юг. Направлениея определил по Полярной звезде.

— На юг двигаемся потому как это самое глупое решение? — спросил я.

— Да, — отвечал старший воин. — На север, в сторону Руси отравился мой человек. Но мы скоро свернем. Половцы посчитают, что мы не можем уходить вглубь их земель.

Два часа скачки и остановились. Обнаружилась проблема: нам нечем было кормить коней. Лишь разгребая снег, нарвав ранее высохшей, а после и размокшей травы, дали это скромное кушание лошадям и снова в путь.

Погоня была, как сообщил один из воинов, отправившийся на разведку, а после нагнавший нас, но удалось обмануть половцев. А через еще час, когда заалел над степью рассвет, мы остановились на отдых.

— Я надеюсь, что ты стоишь того, что мой воин погиб, — не скрывая своего раздражения и злости, заявил мне воин на бивуаке. — Он увел погоню и должен был сам себя убить, чтобы не выдать.

— А его не узнают? — спросил я, не желая заострять внимание на самопожертвование воинов.

— Нет, — понурив голову отвечал воин. — Мой десяток сотник Алексей не показывал даже князю. Мы отдельно шли в Шурукань. Следили за твоим отрядом. А еще… посмотри на нас — мы свои бороды сбрили, чтобы не быть узнанными. Столько жертв, чтобы тебя вызвалить! Кто ты?

— Тысяцкий Братства, — отвечал я.

— Это я знаю, но какое дело Алексею-Лешко до тебя? Я должник сотника и за ним хоть в Пекло, но мне знать нужно, — говорил десятник.

— Спросишь у Алексея, — ответил я, добавляя в голос металла.

— Спрошу, не сомневайся. Мы сейчас к нему идем, — буркнул старший воин, поднялся с седла, которое подложил, чтобы не садиться в снег, и пошел к своим бойцам.

— Как зовут тебя? — выкрикнул я.

— Стоян, — ответил мне десятник.

— Только бы последнюю букву имени не заменять на «к» в обращении, — буркнул я.

К вечеру мы соединились с Алексеем, с которымбыло только четырнадцать воинов и ни одной телеги. Воины были недовольны и прожигали меня взглядом, определяя главного виновника их бегства. Единственный, кто улыбался был Алексей.

— Я сделал свой выбор, я буду рядом с тобой. Не прогонишь? — усмехался дядя.

— Не прогоню. И скажи своим воинам, чтобы не сомневались. Жизнь у них не должна сильно испортиться. Дом и хлеб с мясом я дам, — сказал я нарочито громко, чтобы услышали все.

Алексей оставил меня, подошел к сопровождающим его воинам.

— Кто хочет уйти, уходите. Я считаю ваши клятвы исполненными. Никто мне более ничего не должен. Подворье мое можете разграбить, мне пути в Новгород-Северский более нет, — сказал Алексей.

Мне показалось, что он сейчас не столько действительно освобождает воинов от клятвы, сколько проверяет степень их лояльности. А еще я не мог не удивиться тому, как легко дядька отказывается от своего имущества.

Остались все воины, хотя я не мог не отметить, что были те, кто начал крутить головой по сторонам, ожидая реакции у своих товарищей. Если бы хотя бы двое высказались за то, чтобы уйти, вероятно, половина воинов покинула Алексея.

— Спаси Христос, други мои, что остались со мной. Здесь самые верные из всей сотни. И не страшитесь будущего, есть у меня серебро, хватит обжиться хоть где, — сказал Алексей со-ратникам, а после повернулся ко мне и как бы оправдывал свой поступок. — Я не буду топтать копытами моих коней русскую земли бок-о-бок с кипчаками. Не по нраву мне сговор Игоря Ольговича со Степью.

— А как клятва, сотник? — задал вопрос Стоян.

— Моя клятва, данная матери Владислава, сестре моей, Агате, сильнее иных обещаний и клятв. Она на крови, она на поминании Рода. Так что я нарушил бы более сильную клятву, если бы оставался с князем Игорем Ольговичем. И еще… — Алексей осмотрел всех воинов. — Вам самим не претит, не отвращает звать кипчаков на Русь? Мы били степняков, потеряли в боях многих своих товарищей, а теперь лобызаться в уста с ними станем? Сколько клятв было произнесено о мести половцам? Сколько мы ходили в степь искать своего врага и бить его?

— Вы можете вступить в Братство, получить свои дома, чтобы перевезти семьи под Суздаль. Если нет семей, то получите возможности их завести, — встрял я в разговор.

Не сказать, что мои слова вызвали, вдруг, ажиотаж. Складывалось впечатление, что я сказал то, что само собой разумеется. Между тем, я понимал, что сейчас перед этими людьми стоит серьезный выбор, что я для них пока еще некий отрицательный персонаж, из-за которого, скорее всего, погиб их товарищ, а они лишаются части своего имущества.

А еще, получается, что большая часть сотни Алексея осталась брошенной, без своего командира и части своих товарищей. Наверняка, среди оставшихся с князем были не совсем лояльные моему родичу воины. Или, что скорее всего, это воины, которые более лояльны к князю Новгрод-Северска.

— Уходить нужно, сотник. Я с тобой, но пусть каждый решает. Что до Братства… Я не имею ничего против, нам нужно будет обживаться. Но прежде, пока князь у половцев, нужно сходить в Новгород-Северский и вывести свои семьи, свой скарб. У меня только два десятка коров. Мне их что, оставить? — высказался Стоян.

На том и порешили, а после стали быстро уходить. Через Алексея я послал одного воина, чтобы тот отвез от меня приказ моей сотне выдвигаться к Переславлю. Соединяться со своими здесь, у Шарукани, я посчитал не самым лучшим вариантом. Мало того, о том, что я в бегах будут знать только мои десятники, для остальных, я остался в Шарукани, но отдал приказ уходить. Ну а так же я хотел бы узнать о Рахиль. Добралась ли она до моих людей? Должна, иначе бизнес степняков-людоловов сильно пострадает, если после выплаты выкупа не будут отдавать заложников.

— А теперь все подробно рассказывай, родич, историю нашей семьи! И давай думать о том, как мне доказать, что я знатного происхождения, — сказал я, когда поравнялся с Алексеем после уже как часового перехода.

— Ты правнук польского князя Болеслава… — начал рассказывать Алексей.