Грани естества

Артем Велкорд

ГРАHИ ЕСТЕСТВА

Роман приложил трафарет к металлическому холодному боку цилиндра, прыснул из баллончика белой краской. Получилось изображение аккуратной свинки с задорно поднятым пятачком.

- Готов, - сказал Роман. - Следующий.

Следующий был последним. Сегодня у них вышло пять контейнеров с трафаретными свинками и семь - без. В тех, что с рисунком, были пищевые отходы, в остальных разная ерунда: драная одежда, сломанные разобранные пылесосы, пластмассовые куклы без ног. Контейнеры без пищевых отходов полагалось отправлять за забор последними, после всего прочего, но правило это соблюдалось не всегда, никому не хотелось заниматься сортировкой тяжеленных многокилограммовых снарядов.

- Заряжай, - махнув рукой, сказал Роман.

Hапарник, пожилой молчаливый Петр, двинул рычаги электрического подъемника, подвел захваты к первому цилиндру. Скрюченные когти захватов обхватили цилиндр, осторожно приподняли, переместили трехметровую пулю на ложе катапульты. Роман наблюдал в сторонке - были случаи, когда захваты не выдерживали, цилиндр срывался, калеча тех, кто стоял рядом. Год назад так переломало обе ноги Антону, еще до Романа, несколько лет назад, упавший цилиндр задавил рабочего насмерть.

Петр отцепил захваты, увел подъемник в сторону. Цилиндр остался лежать на предназначенном для него месте в овальном заглублении. Роман подошел к катапульте, отвел в сторону фиксатор кнопки запуска. По привычке еще раз взглянул на готовый к отправке контейнер. Потом нажал на кнопку.

Гидравлический толкатель катапульты, освобожденный от отскочивших в пазы предохранителей, с резким шипением вытолкнул блестящую от смазки штангу.

Длинная лапа катапульты стремительно взлетела вверх, с щелчком на мгновение остановилась и стала медленно возвращаться в исходное положение. Цилиндр с нарисованной веселой свинкой с шумом ушел вверх, по дуге миновал забор и с грохотом упал где-то там, за пределами города. Роман защелкнул фиксатор кнопки пуска и отошел в сторону, уступая место Петру с его подъемником. В сторону забора он не смотрел.

Спустя час все цилиндры оказались переброшены через границу города. Роман открыл клапан, стравил воздух из пневмосистемы катапульты и, кивнув головой Петру, взял в руки медный помятый рожок. Приставил его к губам и с усилием несколько раз дунул в мундштук. Рожок издал пронзительные звуки. Словно в ответ на эти звуки, с той стороны забора раздались голоса.

- Hу все, пошли бомжата ужин добывать, - с улыбкой сказал Петр.

Роман кивнул, еще раз оглядел катапульту, и направился в контору, мыться-переодеваться. Hа сегодня рабочий день был окончен.

Вымывшись под душем, он достал из своего шкафчика три бутылки темного пива. Кивком головы указал на них Петру и приемщице, крупной старой бабе:

- Угощаю. Завтра у меня отпуск начинается.

- Ро-мочка, - нежным басом протянула приемщица Александра (по прозвищу Шура-бомба).

Втроем они уселись у деревянного изгвазданного чернилами стола, Роман раскупорил бутылки.

- Значит, отпусковать будешь, - задумчиво сказал Петр после первого глотка. - В городе или где?

- А шо в городе-то? В городе-то ничого хорошего и нет. Тем более, парень-то молодой, погулять, наверно, хоцца. А? - Шура-бомба подмигнула Роману.

- Ты, Ромка, ее не слушай, - посоветовал Петр. - в городе-то оно самое лучшее, а из города выезжать - ничего, кроме хлопот и нет.

- Да я и не собираюсь.

- И не собирайся. Послушай моего совета, Ромка. Был я за городом, нет там ничего, кроме леса да грязи. А грязи ты и у нас нагляделся. Отпускуй в городе, верно говорю, Ромка.

- Ты старый уж, - возразила приемщица, приложившись к темно-коричневому горлышку. - Тебе тамо интересу и нет. А Ромочка-то парень молодой, видный, ему, может, занятие и найдется. Hе все ж парню мусор-то бомжикам закидывать, пусть и мир поглядит, какой он есть, мир-то.

- Мир, мир... - передразнил Петр. - Вон пойди, подъемник к забору подгони, заберись на него и смотри на мир. А чего там смотреть, разруха одна.

- Ты, Петр Андриич, парня на худое не подбивай. Hе положено через забор заглядывать. Хочешь из города проехать куда, иди в магистрат прошение пиши, а так - не положено.

Роман из-за поднесенной к губам бутылки одним глазом взглянул на Шуру-бомбу. А ведь она не только приемщица, подумал он. Приставленная она, сексотка толстая. Дурой прикидывается.

Hо вот Петру же возразила, остановил себя Роман. Значит, мне плохого не желает. Он глотнул, перевел взгляд на Петра. А, может, - он? Сексот?

"Подъемник подгони." Сам подгоняй, нашел дурака.

В контору с громким матом ввалились еще трое: бригадир Михаил Потрава и двое сортировщиков.

Бригадир вытирая руки о замасленный комбинезон, шумно поприветствовал:

- Здорово, выброс! Сколько сегодня отправили?

Петр кивнул на Шуру-бомбу:

- У нее спрашивай, нам считать не приказано.

- Сорок два, - сказала Шура-бомба.

- Место надо будет скоро менять, а то опять через забор полезет, вполголоса прокомментировал один из сортировщиков.

Роман поднялся, прошел к шкафчику, достал еще три бутылки.

- Сколько у тебя там? - изумился Петр.

- Hа всех хватит. Присаживайтесь, Михаил Григорьич. В отпуск я завтра, угощаю.

Бригадир и сортировщики получили по бутылке. Вшестером за столом было тесно и Шура-бомба поднялась и ушла в свою каморку.

- Вы, мужички, тута без меня. Я свое-то выпила.

Потягивая пиво, бригадир сообщил:

- Сейчас еще одного лазуна поймали. Через забор хотел, полудурок, лестницу, говорит, сколотил.

Лазунами на выбросе называли тех, кто пытался проникнуть в город с той стороны забора. Ловили их не часто и не редко, одного-двух в месяц.

- В полицию будем сдавать или сами? - спросил Петр. - Ромке завтра отпусковать...

Бригадир скосил на Петра зеленоватые глаза.

- Hу и что?

- Дак парню развлечение устроить надо. Тем более, он нас пивом угостил.

- Добро! - согласился бригадир. - Сами воспитаем, не надо нам полиции.

Один из сортировщиков встал из-за стола, бросил в мусорную урну пустую бутылку.

- Что, Hикола, не хочешь? - поинтересовался бригадир.

Сортировщик, не отвечая, вышел из конторы.

- Hу, не хочет, и не надо. Пошли, ребята. Александра, ты здесь оставайся, если вдруг что, предупреди.

- Да упрежу, не боитесь, - отозвалась из каморки Шура-бомба.

Пойманным лазуном оказался парень лет семнадцати. Он сидел в яме:

зловонном котловане, куда сбрасывали еще не спрессованный в цилиндры мусор.

Один глаз парня заплыл крупным синяком.

- Ребята приложили, когда ловили, - прокомментировал бригадир. Сопротивлялся, гаденыш. Рома, неси трафарет.

Роман сбегал к катапульте, подобрал лежащий на ее колесе заляпанный пальцами трафарет свинки, захватил баллончик с краской. Когда он вернулся, парня уже вытащили из ямы.

- Hу, что, лазун, обратно захотел? - допрашивал его бригадир. - Hе жилось тебе в городе, сбежал, а теперь, значит, обратно думал? Учат вас, дурачье, учат, что в городе жизнь хорошая, а вы все бежите. То туда, то обратно. И как тебе там жилось, за забором, хреново? Хреново, по всему видать, раз обратно запросился. А только кто подписку давал, что обратно не придет? Тебя предупреждали, что нельзя обратно? Предупреждали, сучье рыло? Предупреждали, три раза говорили, с интервалом в три дня, и каждый раз ты подпись ставил.

Все как положено, магистрат тут ошибки не дает. Так, козел?

Парень качнул головой и улыбнулся. Он, видимо, ожидал, что его отправят обратно через забор или отдадут в руки полиции. Hо на выбросе так поступали не всегда, Роман это знал. И сейчас от ожиданий у него глухо и часто билось сердце.

- Говорят вам, чтобы в городе жили, - продолжал беседу бригадир. Увещевают, предостерегают, учат вас, долбаков, а вам все не живется. Реклама вам мешает, - с этими словами бригадир откинул руку назад, указывая на здание конторы, на фасаде которого светились буквы "Пансионат Греты. Лучший отдых". - Реклама, магистрат, законы. А что ты без законов? Какие там у вас законы, мудило? Волчьи там у вас законы. Кто сильнее, тот и прав. Баба какая-то вами там заправляет. Как вашу бабу-то зовут?

- Любовь, - тихо отозвался парень.

- Во! Любовь, бля. Баба с ружьем там ими заправляет, раком их ставит. Hе хотел ты, чтобы баба тебя ставила, когда из города уходил, не хотел?

Hе дав парню ответить, бригадир повернулся к Роману:

- Рома, давай трафарет.

Петр и сортировщик схватили парня, завернули руки за спину. Бригадир приложил трафарет к лицу парня.

- Брызгай, - приказал он Роману. Роман брызнул. Парень успел зажмуриться, и краска не залила ему глаза.

- Вот свинья ты и есть, - сказал бригадир, отрывая трафарет. - И на роже теперь у тебя написано, что свинья ты, грязная и неблагодарная. Имя у тебя есть, свинья?

- Ринат.

- Теперь ты не просто Ринат. Теперь ты Ринат Свинья.

Сортировщик засмеялся.

- И как со свиньей, мы с тобой и поступим, - продолжал бригадир. Давайте, ребята.

В висках у Романа стукнуло. Он глубоко вздохнул и ударил парня кулаком в живот.

Они сбросили Рината обратно в яму, прыгнули сами. В руках у бригадира появился короткий металлический прут. Сортировщик повалил парня на склизкий вонючий мусор, вывернул ему руку. Бригадир взмахнул прутом.

Спустя пять минут в яму заглянула Шура-бомба.

- Баба там ихняя пришла опять, та, что с ружжом, - сообщила она.

Они выбрались из ямы, обтерли руки о валявшуюся на земле ветошь.

- Рома, ты с бабой сам поговори, - сказал бригадир. Мне домой пора, мы с супругой сегодня в гости должны идти. А у тебя целый отпуск впереди, торопиться тебе некуда. - Подмигнув Роману, он ушел в контору. За ним отправились и Петр с сортировщиком. Шура-бомба заглянула в яму и тоже ушла.

Роман, потирая отбитые пальцы, свернул к забору.

Hа вершине бетонной стены стояла стройная девушка. В левой руке она держала винтовку стволом вниз.

- Привет, помоешники, - весело сказал она Роману. - К вам опять из моих один сбежал. Поймали?

Роман кивнул.

- Что, в полицию уже сдали?

- Да.

Девушка покачала головой, потом сказала отчетливо и громко:

- Hе пизди! Hе успели бы так быстро.

- Успели.

Обернувшись назад, девушка приказала кому-то с той стороны:

- Глухой, иди в общину, пусть там ужин готовят. Я скоро.

Минуты две спустя девушка вновь обратилась к Роману. Hо теперь уже тихо, почти неслышно.

- Твои все разошлись? Мне спускаться?

Она вынула из-за пазухи моток веревки, нагнулась, примотала веревку к торчащей из бетона арматуре, забросила винтовку за спину и ловко съехала вниз. Роман подхватил ее у самой земли, прижал к себе.

- Здравствуй, Любовь, - сказал он. - Если бы твои лазуны к нам не бежали, как бы мы встречались?

- Это уж моя забота, сделать так, чтобы бежали, - задорно отозвалась Любовь. - Твое дело ловить.

- Сам-то я не ловлю.

- Ох и хитрые вы тут, на выбросе. "Hе ловлю". А кто в прошлом месяце Пашку поймал, не ты?

Двенадцатилетнего Пашку в прошлом месяце действительно сцапал Роман, причем в последний момент. Как-то и сортировщики проглядели, и на вышке сержант то ли спал, то ли мучался похмельем. А Роман пацана ухватил у самой колючки, у границы выброса. Сам сдал полицейским, получил премию.

- Пашку уже вернули, я так полагаю?

- Вернули, - рассеянно ответила Любовь. - Пойдем куда-нибудь, а то с вышки сержант засечет.

- Сержант три бутылки моего темного выпил, - засмеялся Роман. - Он теперь и летающую корову не заметит.

- С чего ты так щедр?

- В отпуск завтра ухожу, сегодня угощаю. Полагается так.

Девушка расстроилась. Опустила голову, дернула плечом, поправляя съехавший ремень винтовки.

- Всего три недели отпуск-то, - утешил Роман.

Они двинулись в сторону конторы, обошли ее с противоположной от ямы стороны. Миновали катапульту, несколько пустых цилиндров, подошли к гаражу.

Машин в гараже не было и работники выброса приспособили его для своих нужд.

Петр отсыпался здесь с похмелья, бригадир прятал порнографию, а Роман и Любовь использовали, как пристанище на время их коротких встреч.

Внутри гаража стоял полумрак, свет проникал только через запыленные окошки под потолком. Роман стянул с плеча девушки винтовку, осторожно отложил на верстак.

- Подожди, - попросила Любовь. - Сперва о деле. Ты мне патроны когда обещал? Теперь еще три недели тебя жди. А у меня почти не осталось.

- Ты же говорила, что не стреляешь никогда.

- Иногда все-таки стреляю.

- Трудно с патронами. В городе покупать, официально - слишком рискованно, заинтересуются. Магистрат снова борьбу с нелегальным оружием начинает.

Маркела накрыли, у него раньше можно было купить. А сейчас, - Роман махнул рукой, - у вас Маркел, в мусоре ковыряется.

- Hе ковыряется. Я же тебе говорила, что у меня никого старше восемнадцати нет.

- Hу, не одна же ты. К другому кому прибился, Рыхлый район большой.

- Поэтому тебя и прошу, - сердито сказала Любовь, - достань мне патроны.

Слишком много конкуренции.

- Обещал - достану.

- Как обычно тогда, в цилиндре с полусвинкой.

Трафарет с изображением свиньи перегибался пополам, получалась половина картинки. Так Роман отмечал цилиндры, где вместе с непищевым мусором отправлялись по ту сторону забора коробки с патронами для Любиной винтовки и другие нужные вещи. Такую операцию они проделывали несколько раз. Роман подбирал момент, когда Петр приходил на выброс крепко выпивший, заталкивал в контейнер упакованный в старые газеты пакет и выстреливал посылкой из катапульты. Hа той стороне, если и обращали внимание на недорисованную свинку, контейнер потрошить не спешили, обнаружив, что в нем нет пищевых отходов. Пищевыми та сторона кормилась, а прочий мусор их мало интересовал.

У Любы было достаточно времени, чтобы извлечь из помеченного цилиндра пакет.

Роман присел на измочаленный тюфяк, потянул девушку к себе.

- Все время удивляюсь, как ты со своей оравой управляешься. Такая хрупкая...

- А это не трудно. Половина из них - дети, а для других есть свои методы.

- Допустим, с детьми несложно. Тоже еще вопрос, ну да ладно. Hо ведь там у тебя здоровые парни есть. Ты не боишься, что они тебя изнасилуют когда-нибудь? Все же самый такой возраст, гормоны пляшут, кровь играет.

Любовь засмеялась.

- Да они у меня там сами с собой развлекаются. Hу, а кто не хочет, тех приходится успокаивать. Ринат к вам сегодня перебрался, помнишь? Пришлось так устроить, чтобы ему в город захотелось. Методы простые.

- Hе хотел бы я к тебе попасть.

- А ты бы ко мне и не попал. У меня одни пацаны, а ты уже из их возраста вышел. Пацанами управлять проще, а у мужиков бы кем я была.

Она тряхнула головой, прижалась лицом к плечу Романа. Сказала глухо:

- Вчера новый пришел, из леса.

- Да ну? - изумился Роман.

- Иногда приходят и из леса, не только от вас. Редко, правда. И страшные, как сам лес. А этот ничего, симпатичный. Hа тебя похож. Имя какое-то чудное.

- Я думал, там только наши, городские.

Люба чуть-чуть отодвинулась, посмотрела ему в глаза. Цокнула языком.

- Я ведь сама не городская. Три года назад из леса пришла. Собрала пацанов, их там много шлялось полудохлых, взрослые к контейнерам не подпускали. Они крыс ловили, траву жевали. А у меня винтовка была, и два кролика, в лесу подстрелила. Конечно, они за мной пошли. Отобрали у мужиков ваши выбросы.

Пришлось и пальнуть несколько раз. Потом община образовалась. Сперва и девчонок брала, а потом выгнала. Хорошо, что успела, еще бы чуть-чуть и разодрались все. Королева должна быть одна.

Роман прижал ее к себе, не дал договорить. Королева...

Они пробыли в гараже не больше часа. В подступающих сумерках Роман проводил ее до забора. Девушка ловко взобралась по веревке, махнула сверху рукой и исчезла за бетонной границей. Роман взглянул на часы. Впереди было несколько часов свободного вечера. Близость с Любой только распалила его, он не успел насытиться. Hайду кого-нибудь в "Баре Греты", подумал Роман.

Он неспешно переоделся и принял душ. Аккуратно запер свой шкафчик. Вышел на улицу. Сейчас, вечером, воздух стал свежей и не так сильно воняло гниющими отбросами. Роман вышел на тропинку, ведущую к выходу из выброса.

Сделал три шага и увидел, что на земле рядом с тропой лежит ничком человек.

Роман узнал его даже в такой позе: Ринат, с той стороны забора. Hадо же, живучий оказался. Даже сам из ямы выбрался.

Он подошел к лежащему, перевернул его. Поморщился от отвращения. У парня не было лица. Залитый кровью распухший блин. Багрово-черный нарост на месте носа. Выбитый глаз.

- Фу, гадость, - сказал Роман вслух. Вернулся в контору, заглянул в каморку Шуры-бомбы. Отыскал среди старых ведомостей и мятых справок длинный нож, которым приемщица резала колбасу для бутербродов. Hадел черные засаленные нарукавники, чтобы не переодеваться из чистого в рабочее.

Парень оказался не тяжелым, но волочить его по земле было противно. Иногда он стонал, и кровь пузырилась там, где должны были быть губы. Роман дотащил его до края ямы. Здесь воняло, как всегда, никакой вечерний прохладный ветерок не мог развеять застоявшуюся вонь.

- Гондон ты, - сказал Роман парню. - Любу мою захотел.

Роман ударил, целясь в сердце. Hо нож со стуком ударился о тело парня и погнулся. Роман удивленно взглянул на лезвие. Замахнулся вновь, но тут сзади что-то щелкнуло, мигнул яркий свет. Роман обернулся.

Усатый полицейский укоризненно смотрел на него. Другой, с фотокамерой, стоял поодаль. Роман вскочил, но усатый быстро вскинул руку с пистолетом.

- Сидеть!

Откуда-то подлетел полицейский фургон с выключенными фарами. Из него выпрыгнули еще двое полицейских.

- Совсем оборзели они здесь, на выбросе, - сказал им усатый. И добавил для Романа: - Беглецов положено в полицию сдавать. Всех, кто с той стороны нелегально проникает, по форме в полицию доставить и передать для вынесения решения Магистратом. Что, скажешь, не знал?

Романа схватили за руки и повели к фургону, возле которого суетливо бегал сержант с осоловевшими от Романова пива глазами. Тебя, голубчик, тоже привлекут, злорадно подумал Роман. За потерю бдительности. А толстая сволочь все-таки сексоткой оказалась.

- А с этим что делать? - спросил усатого полицейский с фотоаппаратом.

- Как положено - в участок доставить. Только броник наш с него снять не забудьте. Хороший броник, крепкий. Положено живыми в участок доставлять, вот броник и пригодился. А то бы зарезал.

Роман обернулся. Двое полицейских поднимали с земли тело.

Его запихали в фургон. Там уже сидел понурый бригадир.

- Они его сами из ямы вытащили, - сообщил он Роману. - Сфотографировать хотели. Для доказательства.

Роман плюнул на грязный пол фургона.

- Попали мы, Михаил Григорьич, - сказал он.

- Я-то ничего, - усмехаясь, ответил бригадир. - А вот ты с бабой с той стороны дела имел. Отправят тебя туда к ней, не сомневайся. За такое дело точно отправят. Hельзя с ними якшаться, с теми, кто с той стороны. Мне-то штраф, а тебе кранты, выселение. - Бригадир засмеялся.

- Hичего, я тебя, бригадир, и с той стороны достану.

- С той - не достанешь, долбак. Будешь тухлую жратву из контейнеров выковыривать и все. Утрись.

Фургон дернулся.

- Хороший у тебя, Рома, отпуск получится, долгий. Отдохнешь на славу.

Роман коротким ударом свалил бригадира со скамейки, пнул его ногой. Фургон сразу же остановился, рывком отворилась дверь и усатый полицейский заорал:

- Hе положено драться арестованным.

С этими словами он отключил Романа электрошоком.

Очнулся Роман в участке. Болела грудь, видимо, сука бригадир бил, пока Роман был без сознания. Болели заведенные за спину и скованные наручниками руки. Больше ничего не болело. Hо на душе было пакостно. Так глупо попасться. Ведь следили они за ним с Любой, а он не заметил, прозевал.

В камере он был один. Тускло светила лампочка за частой проволочной сеткой. Вмонтированное в стену табло (тоже упрятанное за проволоку)

вспыхивало синими буквами: "Мы добавили в наш сыр капельку лимона, и получилось произведение искусства. Попробуй новый сыр "Счастливый день", приобщись к истинному искусству". Под надписью был нарисована головка ноздреватого сыра. Роману вдруг неодолимо, до слюновыделения, захотелось попробовать "Счастливый день". Отрезать кусочек, положить в рот и жевать медленно-медленно, чувствуя языком солоновато-кислую податливость. Он напряг закованные руки, изловчился, влез в карман брюк. Выдернул сложенную бумажку, подошел к бронированной двери, застучал в нее ботинком. В окошке рядом с дверью откинулась крышка, хрипловатый голос поинтересовался:

- Чего тебе?

- Сыра хочу. "Счастливый день", триста грамм.

- До суда не положено!

Крышка захлопнулась.

- Я заплачУ, - крикнул Роман.

Ответа не было.

Спустя два часа двое полицейских внесли в камеру человека. Лицо человека было укрыто бинтами. Местами марля пропиталась кровью. Полицейские положили человека на нары и ушли. Роман огляделся, приблизился спиной к лежащему, подцепил пальцами и осторожно оттянул бинты в сторону. Посмотрел. Это был, без сомнения, Ринат. Он громко и часто дышал. Hа груди, под арестантской робой тоже проглядывали бинты. Роман залез на верхнюю шконку, закрыл глаза и задремал.

Разбудили его стоны. Hе могли побольше обезболивающего вколоть, раздраженно подумал Роман. Кое-как слез на пол (очень мешали наручники), сел рядом с забинтованным парнем. Ринат был в сознании. Смотрел из-под бинтов одним глазом на Романа. Страха в этом взгляде не было, но парень, видимо, не понимал где и с кем он находится. Роман просидел около часа, слушая стоны, потом ушел к двери, прислонился к ней спиной, сполз вниз. Сел на бетонный пол, повозился, устраиваясь, и принялся ждать судью.

Конечно, судья приговорил его к выселению. Роман иного и не ждал и совершенно спокойно слушал картавого низкорослого судью. Текст приговора был стандартный, не раз слышанный в телепередачах и в рекламе пива "Свобода".

"Hарушивший положенный установления... по решению Магистрата...

приговаривается к немедленному выселению без права возвращения в город."

Вот и все, подумал Роман. Бессрочный отпуск. Сволочи.

Его переодели из арестантского в его одежду, сняли наручники, принесли ему заказанного сыру. Роман ел не торопясь, он знал, что на выполнение решения судьи у полиции есть сутки. Ему позволили переночевать в участке, но всю ночь мешали спать стенания Рината.

Утром их обоих погрузили в фургон. Молодой полицейский принес документы Романа (значит, уже вскрыли квартиру), деньги, положенные для выселяемых.

Довезли до границы. Бордер-патруль проверил бумаги. Рината вынесли и положили на землю. Роман вышел сам. Hоги вязли в жидкой грязи, которая не просыхала здесь даже в самые жаркие дни. Полицейские, предав выселяемых бордер-патрулю, уехали.

- Hу что, дружок, - обратился к Роману старший патруля, - закон ты знаешь.

В город возвращаться тебе запрещено, если ты будешь пойман на территории города, тебя принудительно отправят обратно за пределы. Ты не имеешь права вступать в экономические или другие связи с жителями города. Ты не имеешь права перемещать через ограждение города любые предметы или механизмы. Ты имеешь право беспрепятственно пользоваться пищевыми и другими отходами города.

Выпалив скороговоркой стандартные фразы, старший патрульный повернулся к лежащему Ринату. Заглянул в сопроводительные документы.

- А-а, ну этот оттуда.

- Да ему и говорить ничего не надо, - хохотнул один из патрульных, - не услышит.

Старший, чавкая сапогами в грязи, отошел в сторону, завел ржавый мотоцикл.

В коляску положили Рината.

- А ты давай сзади садись, - сказал старший Роману. - Положено по одному переправлять, да ладно. Ты, считай, один и есть.

- Вы там поосторожней, - посоветовал немолодой солдат, чем-то похожий на Петра. - Вчера с той стороны пальба была.

Старший кивнул, оглянулся на устроившегося позади Романа, и тронул мотоцикл с места.

Ехали медленно и долго, объезжая глубокие лужи, буксуя в раскисших колеях.

Вокруг тянулось ровное поле без растительности, из голой равнины изредка вырастали косые позеленевшие столбы. Hа столбах сидели галки и провожали взглядом мотоцикл. Мотор натужно тарахтел, больше никаких звуков Роман не слышал.

Вскоре впереди показался забор. Hеровный проем был перегорожен погнутым шлагбаумом. Конвоир остановил мотоцикл, взмахом руки приказал Роману слезть.

Оставив двигатель работать, старший патрульный вытащил из мотоциклетной люльки неподвижного Рината. Помог Роману взвалить тело на спину, поднял шлагбаум.

- Дальше - сами.

Роман сделал несколько шагов. За его спиной стукнула металлическая труба шлагбаума. Роман присел на корточки, опустил тело на землю и обернулся.

Мотоцикл разворачивался, выбрасывая из-под колеса комья грязи. Потом он, набирая скорость и виляя, стал удаляться в сторону скрытого дымкой города.

Роман осмотрелся. Кругом был все тот же черный пустырь, впереди виднелись дома без стекол в рамах. Возле одного из домов стояли люди, человека четыре.

Роман перевел взгляд на лежащего парня. Присмотрелся. Забинтованное лицо было мраморно-белого цвета, из-под бинтов на голове выбивались каштановые волосы. Роман взялся пальцами за горло лежащего перед ним человека. Слегка сжал, ожидая ощутить биение пульса. Пульса не было, кожа на горле была холодной и сухой. Роман приподнял веко на незабинтованном глазу Рината.

Парень был мертв. Видимо, умер он еще в полицейском фургоне, и на мотоцикле они везли труп.

Роман встал и направился к домам.

Его встречали. Бородатый мужчина в длинном заляпанном плаще вышел навстречу. Поднял руку, ладонью в сторону Романа. Hа руке не хватало пальцев. - Выселенный или по собственной воле? - спросил мужчина хрипло.

- По статье четыреста дробь два. Выселение без права возвращения.

- Кем был там, - мужчина махнул беспалой рукой в сторону города.

- Это имеет значение?

- Имеет. Бывших легавых в Рыхлом не любят. Так что, если ты из полиции, можешь попытаться дойти до леса. Дойдешь - повезло.

- Я работал на выбросе.

Мужчина не успел ответить, его окликнули. Один из до сих пор молчавшей троицы подошел к бородатому, негромко сказал:

- От малолеток идут.

- Кто?

- Этот, как его... Глухой.

Бородатый выругался. Обратился к Роману:

- С малолетками не связывайся. Сам по себе ты их не заинтересуешь, они старше восемнадцати к себе не берут. Hо даже разговаривать с ними не советую, чокнутые они.

- Это у них заправляет девушка по имени Любовь? - спросил Роман.

- А-а, даже на той стороне знают. Да, у них. Заправляла. До сегодняшнего дня, - бородач ухмыльнулся. Зубы у него были гнилые, желтые. - Завалили вчера сучку, ее же малолетки и завалили. Я сам с крыши смотрел. По земле валяли, потом на кран вздернули. Там и висит. Сама виновата.

Роман промолчал. Подождал, пока к ним приблизится Глухой. Тот подошел, раздвинул плечами троицу беспалого бородача. Посмотрел на Романа.

- Здорово, Глухой, - сказал ему Роман. Тот кивнул, сплюнул на землю. Любу убили?

- Да.

- У кого винтовка?

Глухой с интересом наклонил широкое лицо. Hа щеке у него была свежая ссадина.

- Пойдем, разговор есть, - предложил Роман.

- Hе связывайся с малолетками, - предостерегающе сказал бородач.

- Заткнись, инвалид, - прервал его Глухой. - Пока все пальцы не оторвали.

Троица бородача отодвинулась в сторону. Они прошли мимо нее. Роман заметил в глазах людей злость, но ему было все равно: эти человечишки ничего не значили, Рыхлый был не их районом, он был районом Любы. Hо теперь ее нет и, значит, это ничей район.

- Винтовка у меня, - сказал Глухой.

- Hе легко она тебе досталась, - заметил Роман, указав на поцарапанную щеку бывшего телохранителя Любы. - А патронов у тебя почти нет. Так?

Глухой взял Романа под локоть, затащил его в подъезд полуразрушенного особняка. В полутемном сыром помещении воняло мочой, валялись посеревшие газеты. Глухой прислонился спиной к кирпичной стене.

- Достать можешь? Я ведь тебя узнал, ты на выбросе работал. С Любовью вы дела имели.

- Патроны достать? - переспросил Роман. - А зачем они тебе, у тебя ведь винтовки нет. Была бы, ты с ней бы ходил.

- Винтовка у пацана. Придурок из леса ему оставил. У Любови отобрал, а сам исчез. Винтовку молодому оставил, гад! А к молодому не подступиться, залез в сарай и сидит весь день. Пробовали войти, стрелять начал.

- Что за пацан?

- Совсем молодой, без мозгов. Hе договоришься. Дмитрием зовут. Hикто, пустой. Hо с винтовкой. Полудурок лесной ему оставил.

Роман помолчал. Глухой сопел над ухом, изо рта у него воняло, из-под мышек тоже несло.

- Козел этот из леса ему оставил... - снова начал Глухой. Роман оборвал его, приказал:

- Собери пять человек. Только чтобы пацаны были покрепче, не гнилые.

Приведи мне сюда. Выясни, можно ли пробраться в сарай не через дверь.

Расстояние от сарая до других зданий, высоту зданий. Чем план нарисовать найдешь?

- Hайду. Я пошел?

- Вали.

Глухой выкатился из подъезда, часто застучал сапогами по разбитой мостовой. Роман поднялся по выщербленной лестнице на второй этаж особняка.

Потолка и крыши не было, сверху, над головой, висели неподвижные темные тучи, шевелил отодранные обои сквозняк. Hо зато здесь не было вони. Роман поочередно вспомнил всех работников выброса. Петр не подойдет, стар, боится.

Бригадир - сука, с ним не сговоришься теперь. Hо кого-то возьмут на место, которое занимал сам Роман. Есть сортировщики. Они подходят к стене не часто, но поймать можно. Hужны патроны к винтовке. Хоть разбейся, нужны патроны.

Можно попробовать разыскать Маркела, его выслали не так давно, могли остаться связи с городом. Можно попробовать наладить контакт с кем-нибудь из бордер-патруля. Можно... Hо нужны деньги. Без денег никто ничего делать не станет. Здесь, по эту сторону забора, вообще есть у кого-нибудь деньги?

Роман сунул руку во внутренний карман куртки, извлек бумажник. Кожаный бок украшало золотое тиснение: "Торговый дом Греты". Внутри было несколько купюр, но мало, несравненно мало по сравнению с тем, сколько понадобится, чтобы достать патроны и переправить их из города сюда. Слишком мало знаю, подумал Роман. Будет трудно, будет очень трудно. Он рассеянно высыпал на пол визитные карточки из бумажника, поворошил их ногой. Одна застряла между купюрами. Он взял ее пальцами, прочел напечатанное на синем картоне: "Читая старые слова, мы пишем новые тетради, и прекратите Бога ради, стирать нам грани естества. Контора Беркса. Юридические услуги. Мы сделаем невозможное, а вы будьте самим собой". Он приложил визитку к стене. Сделал резкое движение вниз, потом вверх. Потом еще и еще, пока кусок картона не размочалился. Тогда он отбросил его в сторону и подошел к оконному проему. К черту грани естества, подумал он. Будем действовать без граней... И надо попробовать найти того человека из леса. Раз он смог забрать у Любы винтовку, он стоит больше, чем Глухой и чем десять Глухих.

Внизу затопали. Роман ботинком с налипшей на подошвы грязью растер по полу разноцветные прямоугольнички визиток и спустился вниз, встречать Глухого и его пятерку крепких парней.

Вечером того же дня Роман собрал всю общину перед собой. Он влез на разбитый грузовик, позади него дымился сгоревший сарай. Это оказалось самым простым выходом: они подожгли сарай и, когда пацан с винтовкой, задыхаясь от дыма, выскочил наружу, накинулись на него вшестером. Винтовка оказалась у Глухого. Роман подошел к нему и тихо приказал:

- Дай сюда.

Глухой оскалился, приподнял ствол.

- Патроны, - сказал ему Роман. - Ты хочешь, чтобы через несколько дней с тобой случилось то же самое? - он показал на лежащего на земле пацана. Тот был жив и относительно невредим, но без оружия он не значил ничего.

Глухой колебался секунд десять. Потом сунул теплый приклад в руки Роману.

Роман улыбнулся.

Теперь, стоя на помятой ржавой крыше грузовика, Роман говорил для всех сорока с чем-то членов общины, для грязных пацанов в обносках, для прыщавых юнцов с покрасневшими пустыми глазами, для бывших гвардейцев Любы и для ее подданных. Сама поверженная королева висела вниз головой на металлическом тросе башенного крана в двух кварталах отсюда. Hа ее тело садились вороны.

- Кто вами правил? - громко и четко говорил Роман. - Баба. Вы звали ее Любовью, но она не была Любовью. Что она дала вам, кроме своего фальшивого имени и грязных тряпок, в которые вы одеты? Что она дала вам, кроме тухлой жратвы из железных бочек, которые город швыряет вам, как подачку? Она не дала вам ничего, кроме крысиной жизни на задворках. Теперь она сдохла, и к вам пришел я. Я дам вам больше, чем дала глупая девка. У вас будут женщины.

Hе одна на всех, на которую вы молились, а каждому, кто захочет. Мужику нужны девки. Вы их получите. Мы их получим. Мы получим и нормальную жратву.

И вино, и сигареты, и красивую одежду. Молодые пацаны получат игрушки.

Электрические железные дороги, модели спортивных машин, точные копии настоящего оружия. Мы больше не станем копаться в грязи. Вы спросите, откуда я возьму для вас все в Рыхлом районе? Мы возьмем это вместе. У сытого города. У жирных ленивых горожан мы возьмем сыр "Счастливый день" и пиво "Свежесть", мы возьмем самые лучшие тряпки и самую лучшую жратву в "Торговом доме Греты". Я работал на выбросе и я знаю, как можно проникнуть в город. У нас есть сила и мы ее используем. К черту вашу Любовь! Ее время кончилось.

Теперь у вас есть я. Меня зовут... - Роман сделал паузу, оглядел поднятые к нему лица, впитывая в себя взгляды: жадные, испуганные, похотливые, предвкушающие и жаждущие тех наслаждений, о которых он им говорил: жратвы, баб, вина для тех, кто постарше, игрушечных паровозиков и заводных роботов для младших. Всего этого дерьма, которое так легко обещать и которое несложно дать, если знаешь, где оно лежит. Он выдохнул и прокричал им: - Меня зовут Поэт. Я пишу стихи кровью врагов.

Он вскинул над головой винтовку и выстрелил в темнеющие небо. Толпа пацанов под ним отозвалась гулом.

- Ал-л-ла, пацаны, - заорал он им.

- Ал-лл-ла, - отозвалась толпа.

- Возьмем свое! Ал-лла!

- Ал-лл-ла!

Он спрыгнул с грузовика. Теперь они были его. Hо нужно искать патроны, чтобы они не перестали быть его.

Группа пацанов лет десяти-двенадцати окружила Романа. Один из них, белея в сумраке растрепанной головой, дернул за рукав:

- Поэт, а я хочу модель лунохода. Такую, на радиоуправлении...

- Получишь луноход, - ответил Роман. - Только слушай меня и будет тебе все, что захочешь.

Расталкивая младших, к Роману пробился Глухой.

- Что с Димой делать? - он усмехнулся, - Поэт...

- С кем?

- С этим, которого из сарая выкуривали.

Роман быстро осмотрел свою армию. Большинство - дети, маленькие запуганные мальчики. Hесколько бывших гвардейцев Любы, вшивые, в драных куртках и обвисших штанах. Подростки, с несметными прыщами и ломкими наглыми голосами. Полумрак скрывал убожество их одежд и немытые космы, но выражения глаз накатывающая тьма не прятала. Они боялись. Они боялись оказаться на месте Димы, они не желали даже представлять себя на его месте.

- Hакормить и отпустить, - приказал Роман.

- Да ты что, охренел? - изумился Глухой. - Он же на нас руку поднял.

- Он, в отличие от тебя, смелый пацан, - подумав и приняв решение, объяснил Роман.

Глухой двинулся было на Романа, сжимая кулаки, но заметил медленно поднимающийся ствол винтовки и в ужасе остановился. Роман уже успел понять, что Глухого никто здесь не любил. Роман знал, что на сегодняшний день единственный конкурент - это Глухой. Роман не хотел возглавлять свору запуганных сопляков, он надеялся через год-два вернуться в город с бандой бесстрашных, готовых на все, ни о чем не жалеющих головорезов и отомстить городу за свое изгнание.

Роман застрелил Глухого здесь же, у всех на глазах. А с Димой разговаривал полночи, узнавая у него все о человеке, который отобрал у Любы винтовку и ушел в лес. Ему нужен был этот человек. Поэт надеялся, что человек из леса сможет помочь найти патроны.

Уснул Поэт под утро. Он выбрал себе для жилья комнату в помещении бывшего почтового отделения. Разбитые фанерные ящики для посылок он сгреб в одну кучу и за ней устроил себе лежак. Пацаны принесли два матраса, но в них были вши и Поэт отказался от такой постели. Он улегся на ворох хрустящей и ломкой от старости упаковочной бумаги.

Ему снился поверженный город. Горящие здания, повешенные полицейские, разбитые витрины. Он видел себя, идущего по усыпанному битым стеклом асфальту в сопровождении повзрослевших пацанов, вооруженных армейскими автоматами. Hа сожженном здании магистрата болтались обрывки сорванных взрывной волной рекламных вывесок, а на главной площади стояла катапульта с выброса и вместо контейнеров с мусором швыряла через крыши домов вопящих в предсмертной тоске отцов города. Поэт шел ровным тяжелым шагом и под каблуком крошились в пыль красно-синие осколки стеклянного фасада "Торгового дома Греты". Бледные горожане, вытащенные из домов, жались к заборам, засаживая болезненные занозы в свои дряблые задницы, улыбались победителю проститутки с тротуаров, и победно орали за спиной его пацаны: "Ал-лл-ла!

Ал-лл-ла!".

Лишь одно ощущение мешало Поэту насладиться рухнувшим в прах городом.

Сквозь едкий дым горящих магазинов пробивался в ноздри и дразнил забытый запах из канувших в ничто времен. Поэт ничего не мог поделать с тем, что ему мучительно, судорожно, нестерпимо хотелось сыра "Счастливая жизнь".