Голодный город. Сборник рассказов

Подсолнухи

Я иду по мрачному городу. Узкие улицы, пыльные витрины, сквозь висящий в воздухе смог, еле-еле пробивается блеклый свет фонарей. Он слабо освещает опущенные людские головы, волочащие ноги по заданной траектории.

Справа от меня плотный поток людей, слева тоже, передо мной они чуть расступаются, чтобы обойти препятствие и сойтись за моей спиной, будто и не было никого на их пути. Я не вижу их глаз, не различаю серую пыльную одежду, они не благоухают парфюмом, а источают жуткий запах пота, смешанный с гарью и выхлопами, висящими в воздухе.

Я одна из них.

Я биомасса, существующая по законам коллективного разума. Моя жизнь очень проста – она состоит из маленьких задач и чекпоинтов. Встала утром, съела какую-то жижу на завтрак, вышла из дома на работу. Чекпоинт. Путь до работы в живом море человеческих тел без мечты, без надежды, без воли, далее работа. Чекпоинт. Поклацала на клавиатуре, заполнила ячейки таблиц цифрами и буквами. Чекпоинт. Дорога домой. Ужин как завтрак, мысли, что все ячейки заполнены, но кто же заполнит мои? Чекпоинт. Поверхностный сбивчивый сон. Повторить.

С каждым днем я чувствую растущую в себе пустоту – мои ячейки заполняются только пылью. Никто не ставит в них цифры, не пишет прекрасные слова, которыми когда-то люди выражали свои многогранные чувства. Что такое любовь? Это эмоджи сердечко. Что такое признание? Это эмоджи палец вверх. Что такое печаль? Верно, печальный эмоджи.

Слова больше не нужны. Есть понятные цифры, статистика, в чем ты хорош, а в чем не очень. Социальный статус – записи в соцсетях о наличии родителей, братьев и сестер, количестве друзей. Ваши данные устарели. Обновите их. Да, точно, на той неделе умер мой коллега, с которым мы были друзьями в соцсетях. Информационный банк заботится о нас, он любезно отправляет нам уведомление, что тот-то и тот-то умер, удали его из друзей. Мертвые души никому не нужны – они лишь на пыльных обложках романов, покоящихся под стеклянными куполами в никому не нужных музеях, а здесь только человеческие тела.

Эти душные мысли каждый день роятся в моей голове. И я все думаю, для чего? Мне так хорошо без них жилось, выполнялись задачи, ставились новые, некогда было думать, а теперь… Один только раз, идя по улице, я подняла усталый взгляд и увидела нас – море масс.

В тот момент я не испытала никаких чувств – мы, люди, разучились делать это, но потом, ложась спасть и закрывая глаза я видела их – пустые оболочки, бредущие в пространстве и времени без цели и желания. Сразу же я почувствовала тот запах, которым наполнены наши улицы и наши тела, кожей ощутила нашу никчемность и с тех самых пор потеряла покой.

Сон сбился, еда не лезла в глотку, смысл ходить на работу и проставлять в таблице цифры был окончательно потерян. Видимо тогда, подняв голову и УВИДЕВ, что-то проникло в меня. Какое-то новое, тревожное чувство. Оно копошилось под кожей, как отряд голодных муравьев, забиралось и в самое нутро, и глубоко в мозг, от чего казалось, что даже мысли мои были такими же живыми и хаотичными как они. Где же та блаженная пустота, в которой я пребывала все это время?!

Совершенно не могу ни на чем сосредоточиться. Мои мысли о поиске света, жизни, тепла, о чем-то большом и далеком, но родном, теперь разрывали меня на части.

Сколько я уже не сплю, сколько не ем? Странно, начались головные боли, хотя до недавнего времени я и не знала, что она может болеть. Кололо сердце, причем я заметила, что когда его колит, ритм сбивается, а еще при этом тело покрывается холодной испариной, руки становятся влажные и неприятно-липкие, а внутренности начинает сводить, будто живот мой обзавелся собственным серпентарием.

Не могу больше вяло и бездумно просыпаться по утрам. Я стала нервозной и раздражительной, я больше не могу это скрывать. Как же невыносимо хочется обратно в кровать! Почему мне нужно идти на работу? Почему я это делаю? Интересно, а я могу не ходить? Что будет со мной, если я нарушу естественный порядок нашей системы?

Воодушевленная и возбужденная этими мыслями до отказа, я вскочила с кровати в первые, наверное, за всю свою жизнь. Именно вскочила и побежала скорее чистить зубы. Никогда прежде я с таким удовольствием не ходила в душ, не ела безвкусную еду, да, я наконец почувствовала голод. Мне было волнительно и одновременно приятно делать совершенно простые действия. Я буквально выбежала на улицу и… С разбегу влетела в обезличенный поток людей. Тот человек, которого я чуть не сбила с ног, вяло повернул в мою строну голову, но не выразив никаких абсолютно эмоций, так же вяло вернул ее обратно и побрел по своему маршруту.

Меня так сильно это удивило и обескуражило, что я совершенно на автомате влилась в человеческую реку. Всю дорогу я просто шла и думала, думала, думала… Почему он никак не отреагировал, что с нами со всеми не так?!

От этих мыслей сердце начало сбиваться с ритма и тяжело ухать в груди. Мне стало душно и больно дышать, воздуха не хватало, сердце, будто сошло с ума и, разрастаясь внутри всё больше и больше, вытесняло другие органы. Срочно, срочно дайте мне воздуха! Но люди, облепившие меня со всех сторон, двигались будто в параллельной реальности, они не замечали меня, просто бредя вперед, и тогда я остановилась.

Поток немного затормозил и неторопливо начал перестраиваться, пытаясь меня обойти, а я в этот момент согнувшись пополам, сначала очень осторожно, касаясь самыми кончиками пальцев грудной клетки, начала впиваться ими в собственную плоть.

Пальцы словно острые иглы проникали вовнутрь, под кожу, вспарывая ее, отыскивая путь к сердцу. Слабая грудная клетка хрустнула как сухая ветка, когда мои окрепшие руки ворвались в нее, ища заветное, самое ценное – горящее и бьющееся.

Кровь потоками стекала по моим рукам, в которых теперь билось и горело огнем огромное тяжелое сердце.

Я подняла его высоко-высоко над головой, кровь капала мне на лицо, но даже сквозь нее я видела, как ярко оно горит, сколько тепла оно льет на опущенные головы ничего не видящих людей, а они, словно почувствовав что-то едва уловимое, начали останавливаться, озираться, в поисках источника света.

Они будто подсолнухи, подумалось мне. Подсолнухи, откуда я знаю про них, откуда их образ всплыл в моей памяти?

Прекрасные цветы с тяжелыми головами, тянущиеся к солнцу, дающие семена, наполняющие радостью.

Мы будто подсолнухи, лишенные солнца.

Сердце замедляло свой ход, вырванное из своей клетки и оказавшееся на свободе, оно было к ней не приспособлено и теперь, тикая всё тише, оно угасало. Тепло больше не разливалось из него, свет становился всё бледнее, а люди, только что так жадно впитывавшие его вибрации, теперь снова медленно опускали головы, и вставая обратно в строй, текли размеренными потоками к своим делам и чекпоинтам.

Руки мои ослабли и не было уже сил держать своё увядающее сокровище высоко над головой и , опустив их, я взяла его как новорожденного и начала тихо баюкать.

Еще пара слабых ударов, еще немного тепла осталось у меня в ладонях, а после наступила тишина и некогда огромное горящее от мыслей и чувств сердце, теперь съежилось в маленький черный уголёк.

Оторвав от него свой взгляд, я посмотрела на плывущих вокруг людей и та пустота, что огромной черной дырой зияла у меня в груди вмиг наполнилась лютой ненавистью, но, не найдя опоры и сердечного отклика, она утихла. Я в последний раз взглянула на свое почерневшее сокровище и бросив его под ноги толпе, как ненужный хлам, пошла дальше, к своему чекпоинту.

Послесловие.

В палате, тускло и монотонно потрескивая, горела люминесцентная лампа. Сквозь этот режущий слух звук сложно было разобрать, что говорил человек в халате и маске.

– Ничего, поживешь еще. Сердце мы тебе заменили, больше оно тебя не побеспокоит, но больше так не изводи себя. Людям нужен сон, еда и смысл жизни – мы же не машины, в конце концов.

16.07.2020

Пепел свободы

В крошечное окошко под потолком не так-то много можно увидеть. Если я сижу на бетонном заплеванном полу, то мне видно лишь огрызок луны, а если заберусь на нары и встану на цыпочки, то смогу разглядеть чуть больше. Это плац, по обеим сторонам дороги, ведущей к нему, каждую ночь зажигают факелы, чтобы те, кто стаскивают туда тела, могли разглядеть узкую заснеженную тропку. В камере очень холодно. Я часто вижу сквозь решётки окон, как не спеша падает снег. Правда он не белый, каким я помню его в детстве, а серый, смешанный с пеплом от костров, которые в последнее время стали зажигать все чаще.

Мы умираем и мне кажется, что скоро настанет и мой черёд – эта зима станет для меня последней. Я больше не могу выносить запах сгорающих на костре тел, не могу слышать стоны заключённых в соседних камерах. Я давно уже смирилась с тем, что вход здесь служит и выходом, и если заходишь ты сюда живой, выходишь обязательно мёртвой. Это единственное правило, которое работает здесь безотказно – другие дают сбой. Я попала сюда, кажется, в октябре.

Прежде чем меня завели в камеру, я наблюдала, как из неё выносят мою мёртвую предшественницу. Она не выдержала бесконечной череды неудачных экспериментов и однажды, украв ручку у санитара, расковыряла себе вены – так я слышала. Наверное "не жить" она хотела больше, иначе как можно объяснить такую жажду смерти, что даже обычная дешёвая ручка сгодилась для самоубийства. Она тихо истекла кровью под утро, и пока её измученное тело остывало, меня уже зашвырнули на ее место.

Я была одна из многих, кого отловили за сопротивление дозорным. Сейчас стало слишком уж легко попасть в немилость гвардии, ведь военным доплачивают за новых «лабораторных мышат», которых они передают в исследовательские центры по всей стране. Если у тебя нет родни, то ты легкая добыча, которую никто не будет искать. У ученых поджимают сроки, у правительства сдают нервы – все хотят жить, но во время конца света, обусловленного пандемией и крахом цивилизации, не всем это доступно.

Достаточно не надеть респиратор во время затянувшегося карантина или отойти более чем на сто метров от фактического места проживания без соответствующего пропуска и тебе уже заламывают руки. Тебе говорят что-то во время того, как пинают ногами и колотят дубинками, но все это летит мимо. Тебе зачитывают права, но какой в них смысл, когда от одного удара по голове они сразу же из неё вылетают. Прав у тебя нет. Ты вышел за границы дозволенного и теперь ОНИ будут решать, что дозволено тебе. Я просто вышла за едой и зашла чуть дальше положенного мне периметра, потому что внутри него не разграбленных и не сгоревших магазинов не осталось. Мы все сорвались с цепи, потеряли головы, но прежде – мы потеряли наши свободы. Их начали отбирать задолго до прихода первой волны пандемии. Было такое чувство, будто «сильные мира сего» решили посмотреть, а сколько можно отобрать у тех, на ком стоит этот мир? Тогда они прибрали к рукам свободу веры и какие-то религии вдруг оказались гонимы обществом. Свобода слова отправилась следом и простые люди уже не знали где ложь, а где правда. Информационный бум породил информационный кризис – никто не верил никому. С человеческими правами поступали также. Право на неприкосновенность, жилище, передвижение, на частную жизнь… Они все забрали у нас. Мир сыпался как карточный домик, люди озлобились, устали, они хотели новой власти, как глотка свежего воздуха, но вместо этого пришли ядовитые пары с полигонов, гарь от полыхающих лесов. Это и другие факторы провоцировали таяние ледников, ухудшение климата и повсеместное повышение температур. Проснулись вирусы, дремлющие в недрах умирающей планеты, и наступило начало конца.