Антон вздрогнул, вскинул голову и стал крутить ей по сторонам, как сова, услышавшая шорох мыши в лесу. Сердце учащенно заколотилось. Он задремал и, прислонившись к бетонному столбу заграждения, закемарил, то медленно опуская голову, то резко вскидывая ее. Он услышал еще какой-то звук, помимо одинокого стрекота сверчка. То ли стук, то ли хлопки, а то ли частые шаги, что было бы хуже всего, потому что если бы это были шаги, то это были бы шаги Чижа. А уж он-то заметил бы сонное кивание головы Антона, после чего в части, когда они приедут с караула, все бы огурцы получили бы отпуска по почкам и кайфушки по шеям, перемежаемые с пробиванием фанеры. Чиж — фазан, и его задача, чтобы огурцы тащили службу денно и нощно.
Антон подкинул на плече короткий АКС и передернул плечами. Ночь стояла прохладная и холод медленно, но настойчиво пробирался сквозь тощенькую шинельку. Это только старики да фазаны одевали под свое ПШ вшивари, а огурцам это категорически запрещалось, и эти бедолаги мерзли в караулах на постах. Звезды горели яркими точками и переливались россыпью бриллиантов. На траве уже начинала конденсироваться влага, которая к утру набухнет сочными капельками росы.
Снова стук… Дробный такой. Нет, это не просто стук.
ЭТО АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ!
Еще и еще.
ЧЕРТ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?!
Эти очереди слышались со стороны части. Что-то там происходило.
УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА?.. МЫ НИКОГДА ПО ТРЕВОГЕ НЕ СТРЕЛЯЛИ! ИЛИ, МОЖЕТ, У КОМБАТА ОКОНЧАТЕЛЬНО КРЫШУ СОРВАЛО, И ОН РЕШИЛ НАМ УСТРИТЬ НОЧНОЙ ПОДЪЕМ ПО ТРЕВОГЕ, ДА ЕЩЕ И СО СТРЕЛЬБАМИ?..
ЧИЖУ СКАЖИ!
Да, надо просто сказать фазану. Это их забота — разбираться с докладами огурцов. Антон побежал по пыльной тропинке вдоль своего периметра к соседнему посту, где находился Чиж. Он прижал автомат к спине, чтобы тот прикладом не долбил по ней — у Антона все еще болела почка после очередного построения в бытовке. Подсумок на уставно затянутом ремне давил на бедро, застегнутый на воротнике крючок давил на горло. Сам ремень врезался под ребра. Но попробуй ослабь — фазаны тут же фанеру пробьют. Чиж дрых под вышкой, положив голову на автомат и обратив безмятежное лицо к ночному небу. Антона уколола игла злости — мало того, что эти фазаны одевают добротные вшивари, с которыми можно спать на земле и ничего с тобой не случится, так они еще и дрыхнут на посту, что в общем-то им тоже не положено — это привилегия дедов да дембелей! На голос Антона он открыл глаза и, вставая, недовольно проворчал:
— Ты че, опух, какого хера приперся?!
— Стреляют.
— Кто стреляет? — Чиж был озлоблен. — Чё ты гонишь?
— Там! — Антон махнул рукой в ту сторону, где слышал дробный стук.
Чиж прислушался, а потом внимательно посмотрел на Антона:
— Прикололся, что ли?
— Да какие приколы?! Со стороны части стреляли!
— Ты че руками машешь и глотку дерешь? Бурой, что ли? — Чиж был уже взбешен.
Но в это время, будто для самых непонятливых, со стороны части послышалась довольно длинная очередь. Теперь было уже ясно однозначно, что это не что иное, как автоматные выстрелы. Вслед за ней протрещало еще несколько коротких очередей. Потом все смолкло.
— Ладно, дуй к себе на пост, я сам доложу Пиночету! — Чиж размяк.
Антон развернулся и пошел к своему посту.
— Бегом! — Крикнул сзади Чиж. Антон послушно засеменил, сжимая зубы от злости — этот гребаный фазан сейчас прогнется перед начкаром, что это ОН услышал очередь, а огурец опять в стороне. Но что делать — служба есть служба.
Чиж поднял с земли ремень с подсумком, прицепил его на пояс, отряхнул шинель от сухой травы, достал из кармана телефонную трубку, размотал провод и воткнул вилку в розетку.
Саричев, старшина роты, на данный момент начальник гарнизонного караула, которого солдаты за жуткую дисциплину прозвали Пиночетом, проснулся. Под мышками было влажно, на лбу выступила испарина. Давно ему не снился Афган. И, казалось, что те раскаленные горы и запах горелого мяса вперемешку с запахом пороха и теплой крови, навсегда затаились где-то в глубинах забытых воспоминаний, вылезающих лишь наружу двадцать пятого января, когда он остервенело пьет водку в одиночку и, даже когда был ещё женат, жена старалась его не беспокоить.
Он повернул голову. В комнате начкара, в его комнате, у пульта сидел Моня, огурец. Это по их классификации солдат первых четырёх месяцев срочной службы в армии, раб, на котором сидят еще два призыва. Пиночет знал о той подводной части айсберга в их части, которая называется солдатской службой и скрывается под плотной водой уставов. Но все-таки местная дедовщина не была такой жестокой там, где он служил, хотя отличалась некоторой изощренностью. Да и вообще, она постепенно изживалась в современной армии… Год службы, дроны военной полиции, постоянный мониторинг этого вопроса руководством, передача кухни, уборки территорий сторонним службам… Всё это ставило крест на акутальности неуставных отношений. Там, в центральных районах страны. Но здесь, в глубине сибирской тайги, она ещё процветала.
Моня сидел за пультом и клевал носом. Огурцам тяжело — бессонные ночи, наполненные построениями, избиениями, подшивкой подворотничков, чисткой блях, стиркой стариковской формы плюс черная дневная работа в парке машин и некачественное питание. А наряды в карауле добавляют ко всему зубрежку уставов и шухер на посту и в караулке, пока спят деды. Вот и Моня, который по идее должен был отдыхать, сидел вместо кого-то и вот-вот мог проломить лбом стол.
На пульте загорелась лампочка. Моня встрепенулся и поднял телефонную трубку.
— Караульное помещение! — как можно тише сказал он.
«Тащит службу»! — Умиленно подумал Чиж и рявкнул:
— Подымай Пиночета!
«Какое все-таки у меня ласковое имя»! — Ухмыльнулся Саричев, услышавший в тишине караульного помещения голос Чижова из трубки.
Моня повернулся к Пиночету, но тот уже сам встал с постели и взял трубку у Мони:
— Что там у тебя?
— Товарищ старший прапорщик, докладывает часовой Чижов. Несколько минут назад слышались автоматные очереди со стороны части.
— Много? — На Саричева вновь напахнуло гарью и, казалось, в темноте караулки мелькнула тень неуловимого духа.
— Ну… Несколько.
— Та-ак…
— Товарищ старший прапорщик! — Торопливо выкрикнул Чиж. — По-моему, там еще что-то горит!
Этой ночью небо было затянуто низкими облаками, и в юго-западной части на них был виден мерцающий красный отсвет.