Жуткий конец Фабиуса

После ухода Чезаро Фабиус жил в пещере и от злости скрипел зубами. Бездействие пагубно влияло на него, кошмарные сны туманили его голову, в ушах стоял ужасный грохот, и за спиной он чувствовал присутствие черной тени. Однажды, возвращаясь в свое убежище, он услышал внутри него ужасный острый свист, как будто кто-то точит саблю…. Он вынул револьвер и остановился, не зная что делать… Через замочную скважину мерцал желтый свет… Он согнулся, чтобы поглядеть… И зашатался… Прямо перед ним у стола сидел и точил саблю — он сам! Он прислонился к скале…. И вдруг изнутри раздался жуткий голос, его собственный голос:

— Подожди, господин, я сейчас открою дверь!

Он услыхал шаги, — от этого звука у него закружилась голова как от наркотика… в голове вдруг возникла мысль: «А что если это Чезаро? Он ведь прекрасно умеет подражать всем голосам — он знает о существовании моего двойника из Могилы, — может быть он раздобыл где-нибудь подходящую маску…»

Он хотел убежать как вдруг дверь открылась, и перед ним стоял ужасный призрак. В руке у него была свеча. Фабиус прицелился в него револьвером…

— Не пугайся, господин! Я не Чезаро! Погляди на меня как следует! Разве живой человек может так выглядеть?

Фабиус успокоился… Только с первого взгляда ему показалось, что чудовище — живой человек, — рассмотрев его получше, он увидел, что это всего лишь густая, живая полупрозрачная тень… Особенно сегодня он казался более ветхой тенью, чем много лет назад в Могиле. Фабиус уже вполне опомнился. Ужас исчез, — болезнь исчезла, грохот прекратился… появилось почти веселое любопытство… Он схватил привидение за руку, втащил его в пещеру и долго глядел ему в глаза…

— У тебя ужасный вид! — проворчал он. — Замученный, больной, дряхлый негодяй!

— Я твое изображение, и то, что с твоим телом происходит на протяжении многих лет, в моем теле готово в одну секунду. Я представляю собой идеальный физиономический объект…

— Вот моя рука! Ты первый, кому я готов подать ее, так как ты — это я сам! Садись! Зачем ты пришел именно сегодня?

— Я не пришел! Я всегда с тобой, но ты меня не видишь! Только сегодня твое состояние позволяет тебе это сделать. Меня это радует, я давно уже хотел поговорить с тобой.

— Я тоже рад, — может ты скажешь мне что-нибудь важное… Ты долго задержишься здесь?

— Примерно с полчаса. Ты будешь способен меня видеть!

— Вполне достаточно! Чем угостить тебя?

— Пищей и вином!

Он принес и то, и другое.

— Разве ты ешь? Твоей пищи от этого не убудет?

— Твоей не убудет, этой убудет! Все, что ты видишь, это вторая действительность, — эта пища представляет собой призрак той пищи, которую ты позднее найдешь нетронутой!

— Ну, рассказывай! Я отомщу Чезаро?

— Не смею сказать!

— Где он?

— Где он сейчас находится, мне тоже не дозволено сказать. Но могу сказать, где находятся его дом и его жены.

— Говори! — заорал он.

— В северной Персии, в Икс, вблизи от Мешеда.

— Спасибо! Его жены там?

— Сейчас там! Уже давно, зная как тебе хочется это знать, я мечтал сообщить тебе об этом, — но ты был глух. А сейчас это уже неважно. Ибо завтра ты получишь от своего шпиона депешу, которая сообщит тебе то же, что я говорю тебе сейчас.

— Это любопытно! Я отомщу его женам?

— Не смею сказать!

— Моя болезнь смертельна?

— О да, мой господин! Но ты не горюй!

— Я не прошу твоих советов, ублюдок! Когда я умру?

— Ты будешь жить еще месяц и несколько дней!

— Хватит! Как я умру?

— Я уже сказал тебе!

— Чезаро в Италии?

— Нет!

— Это значит, что в Могилу я больше не приду, — тем более через месяц и несколько дней!

— Придешь, господин, с разбитыми конечностями! И тогда я буду свободен! Тогда ты сам станешь своей тенью — а я растаю как легкий сон…

— Ты что, желаешь моей смерти, мужик?

— Я желаю своей смерти, то есть я желаю переселиться в лучший мир. Поэтому я могу ждать ее с радостью. Вы слепы и не видите, что смерть — это всего лишь переселение и поэтому боитесь ее.

— А эти пропасти, которые я так часто видел во сне, что это такое? Теперь я буду постоянно их видеть?

— Будешь! Тебе присуждена пропасть, потому что всю жизнь ты блуждал на краю ее и только чудом в нее не свалился! Не ругай судьбу за то, что умираешь, а благодари ее, что умираешь только сейчас! Она обращалась с тобой необычайно ласково. Другие люди бродят по скучным, ровным, безопасным тропам, Пропасть — это смысл твоей жизни…

— Понятно! Во всем имеется определенный символический смысл. Символ — это высшая действительность… А этот грохот?

— Это твой погребальный звон, он годен тебя. Он уже начался, и будет звучать до самой твоей смерти, — и после смерти ты будет слышать его! Он собственно звучит уже из другого мира, этот гул падающих гор, — символ твоей жизни, твоих стараний, поступков и величия…Ты не совершил никакого «подвига», как говорят люди — но значение имеет только то, что творится в душе. В душе своей ты совершил больше, чем Тануртан.

— Эта черная фигура?

— Смерть! Ты будешь видеть ее все время! Если будешь преследовать ее, она убежит, но вновь появится за твоей спиной и медленно, медленно станет приближаться к тебе, каждый день она будет стоять все ближе. Но не обращай на нее внимания даже сейчас. Когда настанет твой черед, она приблизится вплотную и коснется тебя, — и в этот день ты умрешь…

— Прекрасная спутница, ха, ха! Как все это смешно!

— Смейся, смейся над всем и веселись! Ведь когда ты страдаешь, страдаю и я. А пропасти не бойся, если увидишь ее, смело прыгай вниз с закрытыми глазами и думай при этом, что ее здесь нет — и ты продвинешься лишь на один метр вперед! Потому что пропастей вообще нет, есть только иллюзии о них. Разгадай иллюзию, и сразу будешь несчастлив. Не существуют вещи, а лишь то, что мы о них думаем, говорят философы.

— Мне не нужны твои советы! Мир — иллюзия, следовательно, иллюзия реальна, иными словами то, что мы представляем себе о вещах, это и есть сами вещи. Будет моя смерть ужасной?

— Будет, господин!

— Я будут долго умирать?

— Вообще с четверть часа, а для тебя это будет вечность…

— Ну и пусть! Боль полезна и несет плоды. Презрения заслуживает тот боязливый слепец, который боится ее. Вполне справедливо то, что я будут страдать, если другие страдают из-за меня, — все должно быть в равновесии. Я требую благодеяния страдания! Выдающийся человек должен страдать — тогда он станет великим! Многие прекрасные христианские и всё прощающие души желают для меня и после смерти величайшие страдания, желают для меня вечное пекло, каким только милостивый Бог награждает тех, которые у Него не получились… Какова будет моя судьба после смерти?

— Ужасна, мой господин, я не в состоянии назвать ее!

— Говори! Я ничего не боюсь! Кто готов ко всему, тот избавится половины ожидающих его страданий! Я знаю, что ко всему можно привыкнуть, и эта привычка, в конце концов, превратит боль в наслаждение.

— Прости, о господин!

— Огненные стрелы будут молниеносно пронзать мое тело и постоянно разрывать мои тут же заживающие нервы?

— Гораздо хуже!

— У меня будет двадцать тел, и все эти тела будут одновременно подвергаться мучениям, которые я применял на собаках и кошках на Чертовом горбу и в Мышеловке?

— Гораздо хуже, о господин! Ты станешь чем-то невероятно низким и мерзким.

— Чем? Жабой? Пауком? Червяком? Навозным жуком?

— Гораздо хуже!

— Собакой?

— Хуже! Еще похуже, чем покорно вертящийся собачий хвост.

— Обыкновенным человеком?

— Ты угадал! Но я боюсь сказать, каким!

— Священником? Министром? Или может быть — о ужас — конституционным монархом?

— Еще хуже!

— О Боже! Неужели женщиной?

— Нет, еще хуже!

— Говори, я приказываю! — заорал он.

— В таком случае я обязан, хотя и против своего желания, сказать тебе: ты будешь — профессором!

В это мгновение мужественный Фабиус побледнел как стена, замахал руками и упал на землю. Он потерял сознание… Когда он пришел в себя, призрак в отчаянии склонялся над ним.

— О господин, не пугайся так!

— Молчи! — заорал Фабиус и вырвал у себя клок волос… — Я — и профессор! О, горе мне! Неужели я смогу так опуститься? Я сойду с ума! Я в жизни не произнес этого слова, и вот сейчас… Говори, свинья, каким профессором? Быстро, или я задушу тебя!

— О горе, горе! Ты станешь профессором философии, главным образом морали!

Фабиус принялся реветь, как подыхающая гиена, и биться головой о землю.