Герой

Клэр Кент

«Герой»

Серия: Пламя Апокалипсиса (книга 4)

Автор: Клэр Кент

Название: Герой

Серия: Пламя Апокалипсиса_4

Перевод: Rosland

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Rosland

Оформление: Eva_Ber

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл после прочтения.

Спасибо.

Пролог

Год первый после Падения

В хижине слишком тесно, поэтому утром я отправляюсь на прогулку под предлогом поиска еды.

По большей части я хочу немного подышать свежим воздухом в тишине.

Леса уже не те, что раньше. Деревья страдают от климатических изменений, произошедших в прошлом году. После падения астероида погода превратилась в настоящий хаос. Белки, птицы, кролики и олени страдают так же сильно, как и растения, становясь все более худыми и голодными.

В последнее время довольны только пожиратели падали.

Но даже прогулка серым утром по умирающему лесу лучше, чем сидение в охотничьем домике с одной спальней, битком набитом людьми. Когда нас было всего четверо — я, моя сестра, мама и отчим — нам и то казалось тесно. Сейчас нас десять.

Сбежать — это единственный способ побыть в одиночестве.

Полтора года назад я была Эстер Гамильтон. Я училась на первом курсе колледжа на академической стипендии. Я получила пятерки по всем курсам и была принята на специальную летнюю программу НАСА. Стать астронавтом было моей целью с двенадцати лет. Достичь этого всегда было непросто, но я делала успехи.

В том году, когда я была дома на весенних каникулах, стало известно, что к Европе приближается крупный астероид. Это не было событие на уровне вымирания, но все равно стало самой страшной глобальной катастрофой в истории человечества.

Я так и не вернулась в колледж. Никто не вернулся. Моя семья ютилась в нашем родном маленьком городке в штате Миссури, и мы пытались выжить. Наш город приложил немало усилий, но мародеры уничтожили большую часть еды и припасов, и начали формироваться банды, которые взяли под свой контроль то, что осталось.

Поэтому мы сбежали. Укрылись в хижине моего отчима, которая слишком изолирована, чтобы стать мишенью для захватчиков. Здесь мы можем ловить рыбу в реке, добывать пищу на охоте и пытаться вырастить сад. Это намного безопаснее, чем оставаться в городе. Настолько безопасно, что к нам приехали другие родственники.

Вот почему сейчас здесь так многолюдно. Я стараюсь не жаловаться, потому что мы все хотя бы выживаем в мире, где половине населения этого не удалось.

Но все же…

Здесь невероятно многолюдно.

Мне отчаянно нужно побыть одной.

Когда я уходила из хижины, мама настояла, чтобы я взяла с собой пистолет. Он маленький, и его легко носить в кобуре на поясе, которую изготовил для меня Зед. Теперь я знаю, как им пользоваться, но мне это не очень нравится. Я никогда не увлекалась оружием. Даже если я замечу оленя или кролика, я не уверена, что у меня хватит духа застрелить их.

Наверное, я смогу собраться с силами и поохотиться, если мы достаточно проголодаемся, но мы еще не дошли до этого. В реке по-прежнему много рыбы, так что пока все в порядке.

Надеюсь, так будет и дальше.

На ходу я разглядываю листву на земле, но шансы обнаружить что-нибудь съедобное невелики. Я не лесник, не ботаник и не деревенская знахарка, разбирающаяся в травах и кореньях. Если я попытаюсь собрать листья и грибы, то могу отравить всю свою семью.

Через несколько месяцев мне исполнится двадцать лет. Я все еще должна была учиться в колледже. У меня наконец-то появилось несколько друзей, и я была любимицей большинства моих профессоров. У меня был шанс работать в НАСА. Я мечтала стать астронавтом. Моя жизнь была хорошей.

Теперь моя главная цель в жизни — провести пару часов в одиночестве.

Я подолгу брожу по округе, имея лишь смутное представление о направлении или пункте назначения. Я знаю, что нахожусь к востоку от хижины. Пока я вижу солнце, я уверена, что смогу найти дорогу обратно.

В конце концов я слышу низкий раскатистый звук. Мне требуется минута, чтобы понять — это река. Я и не подозревала, что забралась так далеко, но это не имеет значения. По крайней мере, это дает мне ориентир, по которому можно идти.

Когда шум реки становится громче, я неожиданно выхожу из-за деревьев. Земля уходит у меня из-под ног.

Во всяком случае, так мне кажется. Камни и грязь оказались более рыхлыми, чем я ожидала, и моя нога соскальзывает с крутого склона прямо в бурлящую воду.

Я спохватываюсь, сумев не нырнуть в реку головой вперед, но лодыжка выворачивается, и мне приходится резко присесть, чтобы не упасть.

Резкое падение оглушает меня. Я сажусь на задницу на краю каменистого склона и хватаюсь за выступающий корень дерева, чтобы обезопасить себя.

Моя лодыжка пульсирует. У меня болит задница и голова. Кажется, я не могу сделать полноценный вдох.

Я умру в одиночестве на берегу этой реки.

Когда в голове у меня проясняется, мне удается более точно оценить свое состояние, и я понимаю, что на самом деле со мной все в порядке. Я подвернула лодыжку, но сомневаюсь, что все так плохо. Надеюсь, я все еще смогу ходить. Я дохромаю до дома и в следующий раз буду осторожнее.

Мне требуется пять или десять минут, чтобы собраться с силами и подняться на ноги. Моя лодыжка ужасно болит, но я в состоянии переносить на нее вес. Она не сломана и даже не вывихнута по-настоящему. Она подвернута, и это не конец света.

Мой отчим, дедушка и Зед сегодня все на рыбалке. Я подождала, пока они уйдут, прежде чем покинуть хижину, поскольку кто-то из них — вероятно, Зед — стал бы ворчать по поводу того, что я ухожу одна. Но сейчас все это не имеет значения. Если я немного пройду вдоль реки, то наткнусь на них. Это будет разумнее, чем пытаться пробраться через лес и вернуться в хижину самостоятельно. Итак, держась за ветки и стволы деревьев, я пробираюсь вдоль берега реки, стараясь не соскользнуть снова вниз по каменистому спуску.

Я ненавижу, ненавижу, ненавижу получать травмы. Не столько из-за боли, сколько из-за беспомощности. Я всегда была самодостаточным человеком, и апокалипсис не должен это изменить.

Само собой, во время апокалипсиса никто не должен часами сидеть без дела, скучая и не находя себе места в переполненном охотничьем домике.

Я уже несколько минут ковыляю вдоль реки, продвигаясь не так быстро, как хотелось бы, и тут в воздухе что-то меняется.

Я понятия не имею, что это такое и что пробуждает во мне инстинкт, но мои руки холодеют, и мне кажется, что волоски на них внезапно встают дыбом.

Здесь что-то есть. Прячется в лесу. Я чувствую это, хотя пока не могу увидеть.

Я делаю еще один шаг, осматриваясь в поисках того, что могло бы меня подстерегать, и оступаюсь, потому что отвлекаюсь. Моя здоровая нога снова соскальзывает, и мне приходится хвататься за все подряд, чтобы не съехать вниз по склону.

Я снова тяжело сажусь.

Черт возьми.

Это просто смешно.

Возможно, я никогда не была прирожденной спортсменкой — в детстве я всегда ненавидела общественные спортивные программы, — но с тех пор, как я решила, что хочу стать астронавтом, я старалась поддерживать себя в форме. Раньше я бегала трусцой каждое утро, хотя мне это никогда не нравилось. Обычно я в гораздо лучшей физической форме, чем сейчас.

И что-то до сих пор скрывается в лесу.

Я еще раз осматриваю окрестности, прежде чем подняться на ноги. На этот раз мое внимание привлекает движение позади меня.

Я вглядываюсь в тени деревьев, пока не узнаю то, что вижу.

Это койот.

Мои инстинкты в критической ситуации немедленно активизируются. Обычно я не опасаюсь за свою жизнь, находясь рядом с койотом, но сейчас я одна, ранена и лежу на земле. И это животное, очевидно, преследует меня.

Он, вероятно, оголодал, как и все остальные обитатели этого леса. Может быть, он видит во мне слишком соблазнительную добычу и не может устоять.

Я медленно достаю пистолет и направляю его в сторону койота. Прицеливаюсь.

Животное похоже на собаку. Жалкую собаку, изможденную от голода.

Я не могу… я просто не могу… нажать на курок.

Ненавидя себя за свою неудачу, я меняю прицел, чтобы пуля прошла мимо животного, и стреляю.

Звук выстрела эхом разносится по тихому лесу.

Койот совершает быстрый рывок и исчезает из моего поля зрения.

Выдохнув, я опускаю пистолет.

Может, я слаба, может, я не настолько сильная, какой должна быть, чтобы выжить в этом новом мире, но я справилась. По крайней мере, меня не съел койот.

И никто не узнает, что я не смогла убить, когда должна была.

Я оправляюсь от испуга и собираю силы, чтобы подняться на ноги, но тут снова замечаю какое-то движение в лесу.

Черт возьми.

Койот вернулся. На этот раз он ближе. Выстрел не спугнул его.

Он заставит меня убить его.

Я снова поднимаю пистолет. Моя рука дрожит так сильно, что я даже не могу прицелиться.

Может быть, еще один предупредительный выстрел отпугнет его.

Я пытаюсь выровнять руку, чтобы прицелиться, но не успеваю этого сделать, как громкий выстрел позади меня заставляет меня подпрыгнуть. Я издаю позорный визг.

Койот падает.

Он мертв.

Мертв.

Я резко оборачиваюсь и вижу приближающегося Зеда.

Зед — младший брат моего отчима. Можно сказать, мой приемный дядя.

Он мне очень не нравится, и я определенно не хочу видеть его сейчас, когда мне хуже всего.

— Какого черта ты делаешь? — Зед всегда был одним из тех ленивых, беззаботных, несерьезных мужчин. Когда моя мама вышла замуж за его брата, мне было пятнадцать, а ему двадцать два. Он уже несколько лет как закончил среднюю школу и работал на местной фабрике. Он выполнял достаточно работы, чтобы сохранить свою должность, но в остальном почти ничего не делал. Смотрел телевизор, пил пиво и встречался с женщинами.

Он всегда дразнил меня. За то, что я все время училась. За то, что беспокоилась обо всем. За то, что серьезно относилась к учебе и ко всей остальной жизни. За то, что оставалась дома по пятницам вечером. За то, что у меня было мало друзей. За то, что я разрабатывала план за планом, чтобы достичь своей цели — стать астронавтом.

Даже когда появились новости об астероиде, большая часть его общения сводилась к насмешкам надо мной и советам не волноваться так сильно.

«Не волнуйся». Так он говорил. Не волнуйся о том, что весь мир вокруг нас рушится.

Ничто не могло бы взбесить меня больше, чем это.

Он стал немного лучше с тех пор, как они с Мари, его беременной девушкой, переехали жить к нам в хижину. Сейчас он в основном игнорирует меня, но это гораздо лучше, чем поддразнивания.

Он все еще мне не нравится.

И никогда не понравится.

Мне нравятся люди, которые относятся к жизни серьезно, и не только когда происходят плохие вещи.

У Зеда очень короткие волосы, голубые глаза и полное, широкое лицо. Он немного похудел, так как еды стало не хватать — как и все остальные. Раньше у него была более толстая шея и мягкий живот.

Его вопрос, обращенный ко мне, звучит несколько раздраженно, но не сердито.

Он никогда не сердится, сколько бы я ни спорила с ним в ответ.

— Я подвернула лодыжку. Я сделала это не нарочно.

— Почему ты не убила койота? Ты уже достаточно хорошо стреляешь, чтобы попасть в цель.

Возможно, я должна быть довольна его верой в меня, но меня больше раздражает его властность.

— Я отпугивала его.

— Он оголодал. Отчаялся. Громкий шум его не испугает, — теперь он добрался до меня и протягивает мне руку.

Я не хочу, абсолютно не хочу ее принимать. Мне не нужна его помощь ни в чем. Я не люблю принимать чью-либо помощь, но его помощь особенно, потому что это ставит меня в невыгодное положение. Но я все еще сижу на земле, и моя лодыжка все еще болит, и я выставлю себя дурой, если буду сопротивляться. Я протягиваю руку и позволяю ему поднять меня на ноги.

Моя больная лодыжка подкашивается, я теряю равновесие и в итоге падаю на него.

От него сильно пахнет. Потом, грязью и рыбой. Но сейчас все пахнут. В магазинах больше нет дезодорантов. У нас еще осталось немного мыла, которое мы смогли найти и сберечь, но у нас его не так много, поэтому мы не можем использовать его без разбора.

Мир стал более грубым, чем раньше. Должно быть, я начинаю к этому привыкать, потому что запах тела меня больше не беспокоит.

Когда я отступаю назад, держась за дерево, чтобы не цепляться за Зеда, он оглядывает меня с ног до головы.

— Что ты с собой сделала?

— Я же говорила тебе. Я подвернула лодыжку.

— Какого черта ты здесь одна? — в его голосе по-прежнему нет злости. Просто он слегка озадачен. Он не настолько заботится обо мне, чтобы злиться из-за моего выбора.

— Я просто вышла прогуляться.

— Не ходи больше одна.

— Я буду ходить одна.

— Это уже небезопасно. Всякое может случиться. Тебя чуть не растерзал койот.

— Меня никто не растерзал! — я стараюсь держать себя в руках, потому что раньше ему нравилось, когда я реагировала на его поддразнивания. Но это возмутительно. Я не собираюсь мириться с этим. — Я могла бы сама позаботиться об этом. Мне не нужно было, чтобы ты появлялся и пытался играть в героя.

— Я последний парень, который пытается играть в героя, — его губы кривятся, как будто он скрывает усмешку.

Надо мной, без сомнения.

— Если бы я когда-нибудь хотела героя, ты был бы последним в моем списке, но я не хочу, чтобы меня спасал герой. Я могу сама о себе позаботиться.

— Мы услышали выстрел, — объясняет он, — и я пришел посмотреть, что тут было. В следующий раз, если у тебя будет возможность выстрелить, сделай это. Будешь колебаться — умрешь.

— Я бы не умерла. И уж извини, что я не испытываю особого энтузиазма по поводу убийства отчаявшихся животных.

— Ты думаешь, я испытываю? Мне никогда не нравилась охота. Это больше не имеет значения. Теперь нам нужно делать то, что нам не нравится. У нас больше нет такой роскоши, как выбор.

— Я не нуждаюсь в твоих нотациях. Я усердно трудилась, чтобы добиться чего-то в своей жизни, в то время как ты все еще разваливался в своем глубоком кресле с упаковкой пива.

— Конечно. Но это было тогда. Это сейчас. Если ты потратишь всю свою жизнь на учебу, это тебе больше не поможет. Мы все должны измениться.

— Я изменилась.

— Недостаточно, — он протягивает руку, чтобы обнять меня, и я инстинктивно отстраняюсь. Он качает головой. Закатывает глаза. — Наглядный пример. Я пытаюсь помочь тебе, чтобы мы могли выбраться отсюда, а ты слишком упряма, чтобы принять помощь, которую я предлагаю.

— Я не… — я замолкаю на полуслове, потому что даже я понимаю, что это нелепо.

Я никогда не упрямилась ради упрямства, но всегда была полна решимости твердо стоять на ногах и справляться со всем сама. Даже если это усложняет жизнь, я все равно стараюсь придерживаться этого инстинкта.

Закусив нижнюю губу, я снова прислоняюсь к нему и позволяю ему обнять меня за талию. Я опираюсь на него ровно настолько, чтобы идти.

Мне бы очень хотелось, чтобы меня нашел не он.

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, Эстер, — говорит Зед более спокойным голосом. — Тебе не обязательно постоянно доказывать это.

— Я не пытаюсь тебе это доказать. Но если тебе кто-то не нравится, это не исчезнет волшебным образом просто потому, что так удобно, — я делаю глубокий вдох. Пытаюсь быть взрослой и разумной. — Я постараюсь быть вежливее.

— Мне плевать, вежлива ли ты со мной. Только не подвергай себя риску, отказываясь от моей помощи. Я говорил тебе, что я не герой, но никто из нас больше не может справиться в одиночку.

— Ладно. Прекрасно, — мой желудок сжимается от волнения, неуверенности, странного вида страха. Мне не нравится чувствовать себя неуютно в такой ситуации. Мне не нравится чувствовать, что я не контролирую свой мир.

Я уже почти ничего не могу контролировать. Одна из немногих вещей, которые у меня остались — это то, как я себя веду, и те слова, которые я говорю.

Мы ковыляем вместе, Зед раздвигает ветки деревьев, пока мы идем. И мой разум погружается в череду страхов и тревог. Так много всего может пойти не так. Так много всего, что я не могу предотвратить.

— Прекрати, — резко бормочет Зед через несколько минут.

Я резко напрягаюсь.

— Прекратить что?

— Прекрати волноваться, или переживать, или что там у тебя в голове. Ты не можешь придумать, как из этого выпутаться.

— Я знаю!

— Тогда зачем пытаешься?

— Я не могу остановить то, что делает мой разум. Я не могу отключить свой мозг так, как ты. Я не такая. Я делаю все, что в моих силах.

— Ну, постарайся получше. Потому что если ты будешь продолжать в том же духе, у тебя может начаться нервный срыв, а это никому не поможет.

Я смотрю на него холодным прищуренным взглядом. Я бы хотела отстраниться от него, но тогда я могу упасть.

— У меня не будет нервного срыва.

— Посмотрим.

Я втягиваю воздух через нос и продолжаю сверлить его взглядом, но сдерживаю свой инстинктивный ответ.

Продолжать этот глупый спор было бы бесполезно. Он не станет меня слушать. Он не поймет меня. Он даже не попытается.

Мне все равно, что он думает. Сейчас он — второстепенная часть моей жизни, потому что обстоятельства свели нас вместе, но он никогда не будет важен для меня.

У меня есть другие дела, которые могут стать центром моего мира.

Это никогда не будет он.

Глава 1

Год шестой после Падения

Двенадцать домов в тупичке, где мы росли, в основном представляли собой бунгало с двумя спальнями. Маленькие, недорогие, они были построены в пятидесятые годы, но выглядели ухоженными, с аккуратными лужайками, цветочными горшками весной и рождественскими гирляндами в декабре. Такими я их и запомнила.

Теперь это заброшенные развалины, сравненные с землей вместе с остальной частью города двумя неделями почти непрерывных торнадо пять лет назад.

Это было почти через год после Падения, и к тому времени мы уже привыкли ожидать необычных погодных явлений, поскольку планета взбунтовалась в ответ на столкновение с астероидом. Почти все, включая нас, покинули город в тот первый год, после чего он все равно сравнялся с землей.

Сейчас это пустырь, как и все другие маленькие городки в этом регионе на юго-востоке Миссури. Разрушенные здания. Разбитый тротуар. Разбросанные скелеты нескольких упрямцев, которые упорно отказались уезжать, когда все остальные мигрировали в поисках пищи и безопасности. Каждый раз, когда я возвращаюсь, я иду к своему старому дому и думаю о маме и отчиме. О моей старшей сестре.

Теперь они все мертвы, и наш разрушенный дом — единственный памятник, который у меня есть в память о них, кроме камней, которыми мы отметили их могилы.

Этим утром я постояла и понаблюдала всего пару минут. Осенний воздух свеж, а дни становятся короче. Когда я закончу здесь, мне предстоит трехчасовая дорога пешком до хижины, и Зед меня отчитает, если я не вернусь домой до темноты.

Я еще раз мысленно прощаюсь со своей семьей и продолжаю двигаться, автоматически осматриваясь по сторонам и держа одну руку поближе к пистолету в кобуре на поясе.

Это мир отличается от того, в котором я выросла. Мир, в котором я была умной девочкой, выигрывала конкурсы по правописанию, часами смотрела на звезды и спорила со своей старшей сестрой из-за того, кому сидеть на переднем сиденье машины. Теперь, если ты не будешь настороже каждую минуту, ты, скорее всего, умрешь.

В пределах легкой досягаемости от коттеджного поселка находятся восемь бывших населенных пунктов, в том числе Гивенс, мой родной город. Два ближайших к главному шоссе городка не пострадали от торнадо и за последние годы были полностью стерты с лица земли мародерами и падальщиками. Но все остальные были сравнены с землей. Они находятся в стороне от основных туристических маршрутов, а оставленные после себя обломки настолько затрудняют поиск полезных вещей, что припасы все еще можно найти.

В течение последних трех лет я систематически осматривала дома в этих городах, один за другим. Сначала там можно было найти многое — даже консервы, которые были еще съедобны. Теперь выбор невелик.

Очень скоро ничего не останется.

Мое нутро сжимается от едва заметного беспокойства, которое теперь стало моим постоянным спутником.

Игнорируя его, я просматриваю свою мысленную карту, чтобы вспомнить, в каком квартале я останавливалась во время своего последнего визита, и прохожу полмили, чтобы добраться до него.

На этой улице жила моя одноклассница. Я каждый год ходила на ее день рождения, хотя всегда меня приглашали скорее как формальность, нежели как подругу. Теперь это не имеет значения. Прошлое больше похоже на мечты, чем на воспоминания. Слишком далекое и чуждое, чтобы быть настоящим.

Наверное, когда-то я была умной, серьезной, тихой девушкой, которая хотела стать астронавтом, беспокоилась обо всем и никогда не пользовалась популярностью. Девушкой, чьей лучшей подругой была ее сестра. Которая любила свою мать, считала своего отчима порядочным человеком и терпела его шумную большую семью, которая всегда ошивалась поблизости.

Тогда я была окружена людьми. Мечтала о тишине и спокойствии.

Ирония в том, что теперь в моем мире есть только мы трое.

Я провожу несколько часов, разбирая обломки пяти разных домов. В двух из них я быстро заканчиваю, так как крыши были полностью снесены. Все, что осталось, подверглось воздействию стихии, так что здесь нет ничего, что можно было бы спасти.

В других домах стены обрушились внутрь, так что все, что находилось внутри, погребено под старой конструкцией. Требуется много времени и огромных усилий, чтобы найти сгнившую мебель. Одежду и драпировки, покрытые плесенью. Остатки книг и электроники, картины и ржавую кухонную утварь. От этого мне мало проку.

В одном доме я нахожу куклу в довольно хорошем состоянии, поэтому убираю ее в сумку. А на кухне другого дома я отыскиваю несколько банок с фасолью и овощами. Они уже такие старые, что есть большая вероятность, что они испортились, но консервы хранятся намного дольше, чем указано в условных сроках годности. Так что, возможно, они все еще годятся в пищу. Определенно стоит взять с собой.

В соседнем доме мне удается откопать большую пластиковую коробку с детской одеждой. Я перебираю ее и нахожу несколько пар почти новых девчачьих джинсов и несколько симпатичных топиков. На дне короба лежат несколько пар девочковой обуви разных размеров. Они занимают почти все пространство в моей сумке, но я беру их все с собой. Если они не подойдут Рине сейчас, то со временем подойдут.

Я уже нашла достаточно материала, чтобы оправдать затраченные на поход усилия, но сейчас еще середина утра, поэтому я обыскиваю еще один дом. В этом доме завалы менее устойчивы, поэтому передвигаться по ним рискованно. Зед посоветовал бы мне не утруждаться, но его сейчас здесь нет.

Я нахожу очень большие флаконы шампуня и мыла для ванной, спрятанные в том, что раньше было ванной, и хороший спальный мешок, завернутый в пластик.

Мне так везет, что я хочу еще раз осмотреть этот дом, но на меня чуть не обрушивается стена, когда я пробираюсь в спальню. Я едва успеваю отскочить в сторону, поэтому решаю, что рисковать не стоит.

Я слышу голос Зеда в своей голове, который говорит мне, что было глупо вообще рисковать с этим домом.

Я и так уже набрала максимальный вес, который могу унести с собой.

Пора возвращаться домой.

Держа свой груз обеими руками, я быстро иду по заброшенным улицам города, направляясь к старой пешеходной тропе, которая является кратчайшим путем к хижине.

Слабый звук голоса заставляет меня резко остановиться. Я прислушиваюсь, пока не определяю направление шума, а затем забегаю в один из пустующих домов неподалеку, чтобы скрыться из виду.

В городе больше никто не живет. Единственные люди, которые могут оказаться поблизости — это коллеги-собиратели или проходившие мимо путешественники.

Насколько я знаю, кроме меня, Зеда и Рины, в радиусе тридцати миль от хижины больше никого нет.

Странники могут быть безобидными, но может быть и не так.

Из дома, в котором я укрылась, ничего не видно, поэтому я перебегаю улицу и направляюсь к другому. Задняя часть дома по-прежнему стоит, что позволяет мне выглянуть в окно.

Трое мужчин расположились лагерем возле старого местного продуктового магазина. В магазине ничего не осталось. Его обчистили мародеры еще до падения астероида.

По моему первому впечатлению, эти мужчины не похожи на головорезов, которые сбиваются в банды или стаи. Таких обычно легко узнать. Эти типы выглядят как старые добрые парни, которых я часто видела в городе — им за сорок или за пятьдесят. На самом деле у них есть небольшой пикап. Он старый и ржавый, но, должно быть, работает, потому что кузов забит припасами, а когда я приходила в город две недели назад, машины здесь определенно не было.

Я больше года не видела работающего автомобиля с заправленным топливом. В округе полно брошенных автомобилей, но ни в одном из них нет бензина.

Заинтригованная и все еще настороженная, я продолжаю наблюдать. Мужчины развалились на земле и пьют из бутылок то, что, как я предполагаю, является пивом.

Пиво.

Где, черт возьми, они его нашли?

Где они взяли бензин для грузовика?

Почему они появились здесь именно сейчас?

Я слышу их приглушенные голоса, но не могу разобрать слов, поэтому иду на большой риск, перебираясь в другую спальню, где, как я знаю, разбито окно.

Я хочу услышать, о чем они говорят.

Слушая через открытое окно, я резко понижаю свою оценку их личностных качеств.

Они рассказывают о фермерском доме, на который вчера совершили налет, и о том, сколько добычи они там нашли. Вот откуда взялось пиво. И вяленое мясо, которое они грызут. И еще много чего в кузове грузовика.

Вскоре я понимаю, что они напали на людей, пытавшихся выжить в том фермерском доме, и убили их.

Возможно, их всего трое, и от них не исходит той криминальной атмосферы, которую я научилась распознавать. Но это те же самые монстры, которые раньше объединялись в стада, толпы людей, иногда по тысяче человек, и бродили с места на место, убивая и разрушая все, что попадалось им на пути.

Стада по большей части распались пару лет назад, после того как ресурсы, которые они награбили, истощились, но все еще есть много банд, которые время от времени появляются.

Эти люди с таким же успехом могут быть бандой из трех человек.

Мне надо сохранять осторожность.

Если они найдут меня здесь, то нападут и убьют меня тоже. Самым разумным было бы ускользнуть.

Именно так посоветовал бы мне поступить Зед. На самом деле, он бы настоял на этом. Он сжимал бы челюсти и бормотал приказы, чтобы я убиралась подальше и держалась в безопасности.

Но сейчас его здесь нет, и, может быть, я смогу как-нибудь заполучить этот грузовик.

Я наблюдаю и слушаю больше часа. Мужчины продолжают поглощать пиво, что мне на руку. У них также есть собака, которую я раньше не замечала. Она крадется по периметру их лагеря, изможденная, нервная и трясущаяся.

Какая-то гончая с печальными глазами и висячими ушами.

Мужчины развлекаются тем, что швыряют в нее пустыми бутылками. Пугая собаку, они хохочут. Когда кто-то из них попадает в животное и оно визжит, они радуются, как будто выиграли очко.

С каждым взмахом бутылки я злюсь все больше, пока меня почти не начинает трясти от негодования.

Я заберу у них этот грузовик.

Они не заслуживают того, чтобы оставить его себе.

Судя по их разговору, они планируют уехать позже в тот же день и продолжить путь на запад в поисках еды, бензина и еще большего количества невинных людей, чтобы убивать, насиловать и грабить.

Они этого не сделают. Нет, если я смогу повлиять на ситуацию.

Я довольно хороший стрелок, благодаря тренировкам моего отчима, так что вполне вероятно, что я смогу прицелиться, выстрелить прямо сейчас и убить всех троих прежде, чем они успеют подняться с земли.

Но они так долго выживали во враждебном мире, а это значит, что они не так некомпетентны, как может показаться на данный момент. Если кто-то сможет выстрелить в меня, я, как минимум, буду ранена.

Даже незначительное ранение может означать смертный приговор. Моя сестра свалилась с крутого склона через два года после Падения. На тот момент не было ни врачей, ни больниц, поэтому через несколько месяцев она умерла от инфекции, которую мы не могли вылечить.

Я не собираюсь рисковать, чтобы меня подстрелили. Только не из-за грузовика.

Так что я продолжаю ждать. Проходит еще час. Ребята лакают добытое пиво. Очевидно, они планируют выпить все найденное за один день.

Если они достаточно напьются, мне не придется особо напрягаться, чтобы достичь желаемого.

В конце концов один парень уходит, бормоча, что ему нужно посрать. Другой лежит на спине с закрытыми глазами. Вероятно, дремлет.

Третий относительно бодрствует, дразнит собаку, предлагая кусочек вяленого мяса, чтобы она подошла поближе, а затем запускает в нее бутылкой.

Для меня это становится последней каплей. Бедная беспомощная собака.

Я подбираю вещи, которые нашла, бесшумно выхожу через боковую дверь дома, а затем обхожу его так, чтобы оказаться как можно ближе к грузовику, оставаясь незамеченной.

Посмотрев в направлении парня, который пошел отлить, и не увидев его, я захожу за угол дома и прицеливаюсь из пистолета.

Сначала я стреляю в того, кто сидит, как раз в тот момент, когда он собирается запустить в собаку еще одной бутылкой.

Затем сразу же стреляю в того, кто дремлет.

Я со всех ног бросаюсь к грузовику, подбегаю к водительскому месту и, распахнув дверцу, врываюсь внутрь.

Я слышу возмущенный крик. Третий парень, должно быть, услышал выстрелы.

Окно со стороны пассажира открыто, поэтому я пригибаюсь как можно ниже, чтобы все видеть сквозь него. Когда он появляется в поле зрения, неуклюже размахивая дробовиком в наполовину спущенных джинсах, я стреляю и в него.

Все трое застрелены на месте. Ни один из них не шевелится.

Они все мертвы.

Наконец, сделав глубокий вдох, я проверяю зажигание. Ключей нет. Должно быть, парни заводили ее замыканием проводов. Я манипулирую оголенными проводами, чтобы завести двигатель, и с удовлетворением вижу, что на индикаторе осталось полбака бензина.

Держа пистолет в руке, я оставляю двигатель включенным и выхожу, чтобы забрать оружие мужчин, несколько оставшихся бутылок пива и запас вяленого мяса, которое они ели.

Услышав скулеж, я оборачиваюсь и вижу пса, выглядывающего из-за брошенного внедорожника.

Я разрываю ломтик вяленого мяса и бросаю ему кусочки.

Он подбегает и жадно набрасывается на еду.

Еще раз оглядев лагерь, я убеждаюсь, что тут нет других полезных припасов или провизии. Ничего не обнаружив, я сажусь за руль грузовика.

Я уже собираюсь закрыть дверь, когда пес, покончив с едой, подкрадывается ко мне, глядя на меня с жалкой надеждой.

Он едва заметно виляет хвостом.

Я замираю на несколько секунд, охваченная нерешительностью. Есть так много причин не делать этого. Мы сами едва выживаем. Еще один рот, который нужно кормить, значит нарываться на неприятности. Зеду это не понравится. Вообще не понравится.

Это правда, что за последние пять лет я изменилась. Я стала жестче. Огрубела. Теперь я могу убивать без колебаний, когда мне это нужно. Но я все еще далеко не так жестока, как мне хотелось бы верить. С тихим стоном я делаю движение головой и издаю щелкающий звук.

Пес прекрасно понимает, что это значит. Он тихонько тявкает и запрыгивает в кабину грузовика, перелезая через меня, чтобы добраться до пассажирского сиденья.

Он садится прямо, как хороший мальчик, и смотрит на меня, пыхтя.

— Мне придется многое объяснить, когда мы вернемся домой, — говорю я ему, трогая грузовик с места и разворачиваясь, чтобы поехать в противоположном направлении. — Так что тебе, черт возьми, лучше приобрести какие-нибудь полезные навыки, чтобы заработать себе на пропитание.

Его язык вываливается из уголка пасти, пока он продолжает пыхтеть.

— И не рассчитывай на изысканные блюда. Тебе придется добывать пищу самостоятельно. Жизнь для тебя будет нелегкой.

Не обращая внимания на мои предостережения, он ерзает бедрами и склоняет голову набок.

— Хорошо. Я верю тебе. Какую бы жизнь мы тебе ни подарили, она будет лучше той, что была у тебя раньше. Так что поехали домой.

* * *

Трехчасовая дорога пешком на грузовике занимает около тридцати минут. Если бы дороги были получше, получилось бы еще быстрее, но дорожное покрытие разрушено временем и пришло в негодность, а тропинка к хижине раньше была посыпана гравием, но теперь превратилась в сплошную грязь.

Прошло почти два года с тех пор, как я в последний раз садилась за руль, поэтому преодолевать крутые повороты и подъемы на трассе для меня невероятно сложно.

Но я справляюсь. Грузовик работает довольно хорошо, так что кто-то явно заботился о нем. Он маленький — не из тех огромных, несносных, тешащих свое самолюбие чудовищ, которых я всегда ненавидела, когда была девочкой — и я довольна и взволнована, когда паркуюсь рядом с хижиной.

Мой отчим использовал ее как охотничий домик. Деревенский. Одна спальня. Относительно прочная конструкция. Дом хорошо сохранился за годы, прошедшие после Падения.

Эта хижина была нашим единственным безопасным местом.

Какое-то время нас было десять человек, запертых в маленьком домике — некоторые из нас спали в палатках на улице или в сарае. Моя мать, отчим, сестра и я. Мои бабушка и дедушка по материнской линии. Зед и Мари, его девушка. А также отец и дедушка моего отчима. Но из-за нехватки продовольствия, отсутствия лекарств и больниц для экстренных случаев наша численность быстро сокращалась.

Теперь осталось только трое. Я. Зед. И его дочь Катрина. Ей почти пять, и она предпочитает, чтобы ее звали Рина.

Я окликаю их, когда выхожу из грузовика, но никто не отвечает, поэтому я предполагаю, что Зед и Рина все еще рыбачат на берегу реки.

Выпустив пса из машины, я позволяю ему обнюхать двор и дом. Этим утром Зед принес воды из колодца, поэтому я наливаю немного в старую металлическую миску и ставлю ее на пол, чтобы пес мог лакать.

Затем начинаю разгружать грузовик.

Эти придурки явно обчистили все хозяйство семьи, которую они убили. Тут есть одежда. Постельные принадлежности. Посуда и приборы. Кастрюли и сковородки. Овощи и помидоры, консервированные в стеклянных банках. Несколько винтовок и хороший запас боеприпасов.

Испытывая легкое чувство вины за свою радость — ведь из-за этих припасов была убита невинная семья, — я наполняю наши шкафы награбленным добром. Кое-что из мужской одежды может подойти Зеду, и я набираю столько женской одежды, сколько у меня получается. Здесь нет одежды для маленькой девочки, но я уже нашла кое-что для Рины в другом доме.

Я раскладываю ее одежду на кровати и стараюсь отмыть куклу, чтобы она выглядела немного красивее. Я только закончила, когда слышу приближающиеся голоса.

Я не волнуюсь, потому что узнаю их. Я кладу куклу на кровать Рины и выхожу поприветствовать Зеда и Рину.

— Что это такое, Эсси? Что это такое? — Рина бросается бежать, ее клубнично-блондинистые косички развеваются за спиной. Она смотрит на грузовик широко раскрытыми голубыми глазами.

Меня зовут Эстер, но Рина всегда называет меня Эсси.

И тут до меня доходит, что девочка никогда раньше не видела пикап. Первые несколько лет ее жизни у нас был исправный квадроцикл, но с тех пор, как закончился бензин, он стоит без дела за сараем.

— Это пикап, — говорю я ей. — Он похож на легковой автомобиль, но сзади у него есть открытое место для хранения вещей.

— Откуда он взялся? — она все еще с удивлением смотрит на грузовик, когда подходит ко мне, чтобы обнять.

На мгновение крепче обхватив ее руками, я отпускаю ее и встречаюсь взглядом с Зедом. Он идет за ней медленнее, его брови слегка приподняты в невысказанном вопросе.

— Я нашла его в городе. И в нем действительно был бензин. Он был набит всякой всячиной. Подожди, пока не увидишь все, что я нашла!

Рина взвизгивает и бежит внутрь, чтобы исследовать.

Зед придвигается ближе ко мне, его брови поднимаются еще выше.

— В городе мародеры. Они ворвались на ферму и украли все их имущество. Я позаботилась о них.

В течение многих лет после нашей первой встречи я считала Зеда несносным и ленивым. Даже после Падения он принимал несколько плохих решений. Именно поэтому мать Рины забеременела от него, хотя им, очевидно, следовало быть осторожнее. В то время он даже не встречался с Мари всерьез. Они просто развлекались. По крайней мере, он не смылся, после того, как она забеременела. У нее не было никого, кто мог бы о ней позаботиться, и он не бросил ее. Вот почему она переехала к нему в коттедж.

Она умерла от лихорадки, когда Рине был год, так что девочка ничего не помнит о своей матери.

Зед по-прежнему крупный, широкоплечий и крепко сложенный, с коротко подстриженными волосами и голубыми глазами, как у Рины. Теперь он прищуривается, глядя на меня.

— Я была в безопасности.

— Вот как?

— Да. Я здесь, не так ли? И у меня есть грузовик и все остальное.

— И ты не могла убраться, не затевая конфронтацию с ними?

Да, я могла бы уйти, но я подумала, что риск того стоит. Мне никогда не нравится, когда он оспаривает мои решения. Мои челюсти сжимаются, когда я встречаюсь с ним взглядом.

Ему не нравится, когда я рискую, даже если это того стоит. Ему также не нравится, когда мне приходится убивать, потому что раньше это разрывало меня изнутри. Больше так не бывает, если я убиваю людей, которые причиняют боль другим без разбора, как те, в кого я стреляла сегодня — но Зеду это все равно не нравится. Он выглядит недовольным, но ничего не говорит.

В этом особенность Зеда. Он по натуре спокойный и никогда не ищет конфликтов. Но когда наступает момент, ему не нужно говорить ни слова, чтобы высказать свое мнение.

Я никогда не встречала никого, кто мог бы заставить меня чувствовать себя такой виноватой. Даже моей матери это не удавалось.

И мой риск — это даже не самое трудное, что я должна ему сказать.

— О, кстати, — начинаю я, оглядывая двор перед домом. Собака убежала некоторое время назад — полагаю, чтобы немного прогуляться и изучить свою новую территорию.

У меня нет времени готовить почву для новостей. Рина начинает кричать в доме.

— Песик! Песик!

Брови Зеда взлетают еще выше, чем когда-либо.

— У меня был, ээ, попутчик.

Прежде чем Зед успевает как-то отреагировать на это заявление, из хижины к нам выбегает Рина, а собака взволнованно бежит за ней по пятам.

— Это твой песик, Эсси?

— На самом деле не мой. Я видела его в городе, и о нем некому было позаботиться, поэтому он захотел поехать со мной. Нам нужно спросить твоего папу, можно ли ему остаться.

Рина поднимает на отца свои большие голубые глаза.

— Ведь можно, папочка? Я ему уже очень нравлюсь, так что ему будет грустно, если ему придется уйти.

Пес, похоже, хорошо ладит с детьми. Он не реагирует и не отстраняется, когда Рина протягивает руку, чтобы поиграть с его ушами. Его глаза пристально смотрят на меня, как будто он знает, что мы ждем ответа.

Зед бросает на меня красноречивый взгляд — скорее нетерпеливый, чем раздраженный — а затем переводит взгляд на свою дочь, а затем на собаку.

— Он может остаться, если будет хорошо себя вести и не доставит неприятностей. Он чужой, а с незнакомцами сейчас всегда нужно быть осторожными.

— Я знаю, — торжественно кивает Рина. Она протягивает руку, чтобы погладить пса по голове, но уже более осторожно. — Лучше всего прятаться от незнакомцев. Но он хороший пес. Я знаю это.

— Посмотрим.

— Я принесла тебе подарки, — говорю я девочке, чтобы отвлечь ее от защиты собаки. — Я положила их тебе на кровать, так почему бы тебе не пойти и не посмотреть на них, пока папа знакомится с собакой поближе.

— Подарки! — отвлекшись, она вприпрыжку возвращается в хижину. — Что ты мне принесла?

Зед бросает на меня взгляд.

— Прости. Я же не нарочно отыскивала этого беднягу. Он был с теми людьми в городе, и они причиняли ему боль. Я не могла просто оставить его там умирать с голоду.

— Я знаю, что ты не могла.

Я не могу сказать по его лицу, что бы он сделал на моем месте, но его совет для меня всегда заключался в одном — делать все необходимое, чтобы позаботиться о себе, даже если это означает, что мы не можем позаботиться о других.

Иногда нам приходится быть безжалостными, если мы хотим жить.

Это неплохой совет. Вот во что превратился мир после Падения. И я научилась лучше принимать трудные решения для выживания.

Возможно, мне следовало быть более безжалостной к псу, но я не такая.

Если Зед хочет, чтобы мы были безжалостны, он может сделать это сам.

Он приседает, чтобы оказаться на уровне глаз пса, который сидит прямо, как будто знает, что его оценивают. Зед делает резкое, целенаправленное движение, и пес отшатывается, но не рычит и не бросается на него.

Почесав пса за ушами, Зед спрашивает:

— Ты хороший мальчик, а, дружок? — он ощупывает морду собаки. Открывает пасть и просовывает пальцы между зубами.

Животное не кусается. Даже не вырывается.

Затем Зед встает.

— Ладно. Он не кажется агрессивным, но присмотри за ним какое-то время. Ему придется самому добывать себе пищу.

— Я уже говорила ему об этом.

Уголки губ Зеда слегка приподнимаются.

— Вот как?

— Да. Но какую бы жизнь мы ему ни подарили, она будет лучше той, что была у него до сих пор.

— Я верю в это. Я поработаю с Риной, чтобы она не слишком его хватала. Как мы его назовем?

— Не знаю. Может, стоит узнать, что думает Рина?

— Я бы предпочел, чтобы не она придумывала кличку на случай, если он не задержится.

— Хорошо, — я думаю о том, как Зед только что назвал его. — Как насчет Дружок?

Его губы снова изгибаются в улыбке. Это его вариант смеха.

— Подойдет.

Приняв это решение, я направляюсь в хижину, чтобы узнать, что Рина думает о своей новой кукле и одежде.

* * *

Остаток дня мы чистим, разделываем и убираем кости из пойманной Зедом и Риной рыбы, чтобы потом высушить ее полосками. Зед поджаривает одну из них на ужин, и мы едим ее с консервированной фасолью. Ужин получается довольно вкусным, и Рина с удовольствием принимает вечернюю ванну.

Я на улице, убираю во дворе после того, как мы поработали с рыбой, а Зед пошел укладывать ее спать и теперь вернулся.

— Она хотела, чтобы Дружок спал с ней.

— Не сомневаюсь. Но не думаю, что он уже готов ко сну, — пес все еще бродит по двору, пытаясь запомнить все новые запахи.

— Он кажется довольно добродушным.

— Да. Мне тоже так кажется, — я сгребала с травы груду костей и чешуи, но теперь опираюсь на старые грабли и наблюдаю за Дружком. — Он будет хорошей компанией.

— Не привязывайся слишком сильно.

— От того, что ты мне это говоришь, ничего не изменится.

— Думаешь, я этого не знаю? — он качает головой. — У тебя сегодня был хороший улов.

— Да, но в основном это было добычей мародеров. Здесь почти ничего не осталось для собирательства. Как и в любом из близлежащих городов.

— Я знаю, — он встречается со мной взглядом. — И я не знаю, как долго рыба продержится в реке.

Никто из нас ничего не отвечает. Мы оба знаем, что это реальность. Единственная причина, по которой мы так долго здесь продержались — это доступ к большой реке с запасами рыбы, которые нелегко истощить. Но это не будет длиться вечно. Когда не останется ничего, что можно добывать, и когда станет слишком трудно найти достаточно рыбы, чтобы прокормиться, нам придется уехать, как это уже сделали все остальные в этом регионе.

Большинство людей уезжает на запад. Предполагается, что там есть развитые районы, в некоторых из них даже растущая инфраструктура. Зеду, Рине и мне тоже рано или поздно придется уехать. Сейчас с Риной все в порядке, но скоро ей понадобятся другие дети. Она не сможет прожить всю свою жизнь только со мной и Зедом.

Мы всегда знали, что наша жизнь здесь может быть только временной.

Но собирать вещи и переезжать куда-то еще очень опасно. Мы пока не готовы к этому.

На улице темнеет, и я поворачиваю голову, когда слышу, как что-то шуршит в лесу позади нас.

Зед быстро встает передо мной, заслоняя меня своим телом от того, что движется снаружи.

Не знаю, понимает ли он, что это, или нет, но его голос звучит тихо, когда он говорит:

— Уже поздно. Давай зайдем внутрь.

Я зову собаку и направляюсь к двери, ставя грабли на место, прежде чем войти внутрь.

Рина уже спит.

В прошлой жизни было бы слишком рано ложиться спать. Сейчас, наверное, всего семь или восемь часов вечера. Но уже стемнело, и на сегодня не осталось никаких дел. Поэтому я иду в комнату, которую делю с Риной, умываюсь и переодеваюсь в пижаму.

Пес идет со мной и запрыгивает ко мне на кровать, когда я забираюсь под одеяло.

У меня не хватает духу сказать ему «нет», и он засыпает, свернувшись калачиком в ногах моей кровати.

Глава 2

Несколько часов спустя я просыпаюсь, хватая воздух ртом и дрожа.

Сев в постели, я моргаю в темной комнате, пытаясь перевести дыхание и замедлить сердцебиение.

Может, мне приснился кошмар. Если так, я не помню, что там было. Я знаю лишь то, что проснулась как от толчка с приливом страха.

Когда мои глаза адаптируются, я вижу очертания маленькой кроватки Рины на другом конце комнаты. Фигурка под одеялами не шевелится. Она спит. Тихий храп сообщает мне, что пес Дружок тоже спит.

Все в порядке. Хижина надежно заперта. Зед и мой отчим укрепили окна и дверь, как только мы все переехали сюда, так что хижина настолько безопасна, насколько это возможно с нашими нынешними ресурсами. Зед спит в основной комнате и просыпается от малейшего шума. Мы оба держим заряженное оружие у своих постелей.

Меня разбудила не какая-то реальная угроза. Время от времени та тревога, которая всегда тихо рокочет в моем нутре, усиливается безо всякой причины.

Я узнаю признаки. Именно это и происходит сейчас.

Иногда мне удается отговорить себя от этого, поэтому я пытаюсь снова лечь и глубоко дышать, напоминая себе, что все в порядке. Рина, Зед и я сейчас в безопасности. У нас есть еда, чистая вода, кров и возможность защитить себя.

Мир, может, и отстой, но у нас все хорошо. Пока что у нас все хорошо.

Но меня всегда смущает «пока что». Потому что рыбы в реке становится все меньше. И мы собрали почти все, что можно было найти в близлежащих городах и поселках. Путешествия — самое опасное занятие в этом мире, но рано или поздно нам придется это сделать.

Если бы речь шла только обо мне — или только о нас с Зедом — я бы согласилась на риск и уехала. Но Рине всего пять лет. Мы — все, что у нее есть.

С ней может случиться столько ужасных вещей. Но если мы пробудем здесь слишком долго, она может умереть от недоедания. Я учу ее читать, как могу, но ей нужна школа. Другие дети. А так она настолько изолирована, что ее социальные навыки могут быть подорваны навсегда.

Снова и снова мысли крутятся у меня в голове, пока я не впадаю в настоящую панику. Я больше не могу оставаться спокойной. Я встаю с кровати и бесшумно подхожу к двери комнаты.

Пес поднимает голову, но не следует за мной, явно не желая покидать свое уютное местечко. Рина не шевелится.

Я тихо закрываю за собой дверь спальни и на ощупь пробираюсь к маленькому столу на кухне. Стул тихо скрежещет по полу, когда я его выдвигаю, и Зед рывком поднимается на кровати в другом конце комнаты. Должно быть, он тянется за своим дробовиком, потому что я слышу щелчок взводимого курка.

— Это всего лишь я, — говорю я ему, понизив голос. Рина обычно не просыпается по ночам, но нет причин рисковать и беспокоить ее.

— Ты в порядке? — Зед включает фонарь на батарейках, который стоит у его кровати. Это одна из тех батареек, которые должны работать вечно, и пока что она выполняет заявленное.

— Нормально. Возвращайся ко сну.

Зед игнорирует меня, что для него вполне типично. Он ставит фонарь на стол, а затем подходит к стойке, где мы держим кувшин, который каждый день наполняем водой из колодца.

Я наблюдаю, как он наливает воду в стакан. На нем белая майка и фланелевые брюки в клетку, в которых он обычно спит в прохладную погоду.

Когда я только познакомилась с ним, он был в приличной форме, но также любил бездельничать, есть и пить пиво, поэтому у него был заметный живот и более полное лицо. Я никогда не считала его красивым, хотя многие женщины, очевидно, со мной не согласились бы. Как и все остальные из нас, кто прожил так долго, он похудел из-за ограниченного питания, и ему пришлось закалиться. Его тело по-прежнему крупное — всегда кажется, что он занимает слишком много места — с широкими плечами и мощными бедрами, но талия и живот поджарые.

Не знаю, почему я замечаю это именно сейчас, когда мой взгляд останавливается на его спине, но я замечаю. Его брюки сидят низко, и я замечаю упругий изгиб его задницы. То, как его плечи и грудь сужаются к талии.

Зед подходит к столу со стаканом воды и ставит его передо мной, а потом садится на стул, который всегда занимает он.

Он не спрашивает, почему я проснулась. Он не спрашивает, что случилось. Он не проявляет особой озабоченности или беспокойства за меня. Мы никогда не были друзьями или даже приятелями. У нас были семейные отношения, которые теперь совершенно утратили смысл. Единственная причина, по которой мы есть в жизни друг друга — это то, что у нас больше никого нет.

Я доверяю ему. Конечно, доверяю. Но это не тот мужчина, которого я бы выбрала в спутники жизни.

По правде говоря, я даже не могу представить, кого я выбрала бы. Все свое детство и первый год учебы в колледже я посвятила учебе и подготовке к карьере астронавта. У меня имелось несколько друзей, но никогда не было парня. Не думаю, что я когда-либо была непривлекательной, но внешность никогда не была моим коньком. У меня прямые каштановые волосы и темно-карие глаза, кожа, которая легко загорает, правильные черты лица и фигура, которая посредственна во всех отношениях.

Иногда я действительно мечтала о том, чтобы в меня влюбился замечательный парень, но не было никаких признаков того, что это когда-либо произойдет, а сейчас это практически невозможно.

Ничего страшного. Это в самом низу моего списка потерь — так низко, что я уже почти не думаю об этом.

Сейчас главное — выжить. И я не знаю, как долго нам это будет удаваться.

Присутствие Зеда на мгновение отвлекает меня, но тут же сменяется новой волной беспокойства. Я кладу руки на стол и смотрю на свои ладони, сжатые в кулаки.

Зед по-прежнему молчит. Но он вжимает стакан с водой в мою ладонь.

Когда я отдергиваю руку, он разжимает мои пальцы и обхватывает ими стакан.

Я бросаю на него сердитый взгляд — потому что он слишком назойлив, когда я не в настроении разбираться с этим — но стакан с водой уже у меня в руке, и я делаю несколько глотков.

Я едва не давлюсь последним глотком, потому что чувствую, что вот-вот задохнусь. Я хватаю ртом воздух.

— Если нам придется переехать, мы переедем, — бормочет Зед. Может, он и не интеллектуал, но он всегда был умнее, чем притворялся. Он явно знает, что заставило меня подняться посреди ночи.

— Нас убьют по дороге.

— Может быть. А может и нет. В последнее время путешественников стало не так много, и мы можем держаться проселочных дорог и избегать людей.

— Даже если мы возьмем этот грузовик, в нем только пол-бака бензина. Этого не хватит надолго, и мы ни за что не найдем больше бензина.

— Тогда мы пойдем пешком.

— Рина слишком мала, чтобы ходить так долго.

— Тогда я понесу ее.

Я пытаюсь представить себе такое путешествие, но не могу вообразить, как оно будет происходить. Здесь так много препятствий. Так много опасностей. И мы даже не знаем, куда направляемся.

Возможно, в мире не осталось безопасного места.

Мое сердце снова бешено колотится, и я покрываюсь холодным потом. Такое чувство, что я не могу вздохнуть полной грудью.

— Черт возьми, Эстер. Ты слетаешь с катушек.

— Я знаю, — мне прямо сейчас хочется дать ему пощечину, каким бы иррациональным ни был этот порыв. Такое чувство, что я вот-вот сорвусь, а еще такое чувство, что это он во всем виноват.

— Ну так прекрати.

— Я пытаюсь, — я все еще смотрю в стол, но чувствую, как Зед наклоняется ближе ко мне, изучая мое лицо своими голубыми глазами. Черт бы побрал этого мужчину. Во всем его теле нет ни капли утешения и сочувствия.

Я хочу к маме. К моей сестре. К кому-то, кто обнял бы меня и сказал, что все будет хорошо. Даже мой отчим похлопал бы меня по плечу и сказал, что позаботится о нас.

Зед просто говорит мне прекратить это.

Горе при мысли о моей погибшей семье собирается в твердый комок у меня в горле, поднимается к глазам и носу. Но я чувствую, что оно застряло там. Оно блокирует мои дыхательные пути.

Я издаю хриплый звук, отчаянно втягивая воздух.

— Черт, что, черт возьми, ты делаешь, женщина? Ты сейчас упадешь в обморок, — Зед встает и выдергивает мой стул из-за стола. Затем опускает мою голову к моим коленям.

Я знаю, что так положено поступать, когда ты на грани обморока, но его рука сжимает мне шею, как тиски. Я вырываюсь от него, с трудом поднимаюсь на ноги и направляюсь к двери хижины

Зед следует за мной широкими быстрыми шагами. Когда я тянусь к дверной ручке, он прижимает ладонь к двери, чтобы та не открылась.

— Черт возьми, нет. Ты не выйдешь на улицу.

— Мне нужно, — я все еще хватаю ртом воздух, и слезы текут из моих глаз по щекам. — Мне нужно выйти. Мне нужен… воздух.

— Ну, ты не можешь выйти. Не сейчас, — прежде чем я успеваю возразить еще раз, он выпаливает: — Там медведь. Он притаился, и он голоден. Ни за что на свете ты не пойдешь туда в темноте.

Я не знала о медведе. Он не сказал мне, но теперь я знаю, что за шорох слышала в лесу этим вечером.

— Мне все равно.

— А мне не все равно. Я тебя не выпущу. Я должен позаботиться о Рине, и я не смогу сделать это без тебя.

Я бы поссорилась с ним. Непременно. Потому что его властность — это еще одна ментальная цепь, которая связывает меня. Но звук имени Рины останавливает меня. Потому что я люблю ее, и о ней нужно заботиться. И Зед — хороший отец, но ему было бы чертовски трудно справиться в одиночку.

Я пытаюсь заговорить, но издаю только сдавленный звук. Такое чувство, что я пошатываюсь.

Зед издает низкий, рычащий звук и подходит к одному из окон. Он открывает ставни, которые они с братом установили на окнах для дополнительной защиты, а затем открывает окно и поднимает его.

Я чувствую порыв прохладного воздуха с того места, где стою, и, спотыкаясь, направляюсь к нему, высовывая голову в отверстие, чтобы вдохнуть свежий воздух.

Долгое время после Падения в воздухе висели пыль и мусор. Такие густые, что мои бабушка и прадедушка умерли от болезни легких, вызванной плохим воздухом. Но за последние пару лет погода улучшилась, и прохладный ночной воздух сейчас кажется почти свежим.

Это помогает. Я делаю несколько глубоких вдохов, а затем мне удается замедлить свое дыхание до тех пор, когда мне больше не грозит потеря сознания.

Зед все это время стоит рядом со мной, вглядываясь поверх моей головы в темноту, как будто может увидеть надвигающуюся угрозу.

— Почему ты не рассказал мне о медведе? — спрашиваю я, когда почти прихожу в себя. Мое сердцебиение все еще учащено, и тревога скручивает меня в тугой узел. Но паническая атака закончилась.

— Не было причин.

— Есть слишком много причин. Если есть опасность, я должна знать об этом.

— Ты и так знаешь, что там опасно. Если придать опасности конкретное выражение, это ничего не даст, — кажется, он испытывает в первую очередь раздражение.

Я тоже раздражена. Я оборачиваюсь и свирепо смотрю на него. Он примерно на пятнадцать сантиметров выше меня. У него широкий лоб и квадратная челюсть с глубокой ямочкой на подбородке. Впервые я замечаю, что его лоб и скулы слегка блестят от пота.

Он напряжен. Пульсирует какой-то интенсивностью. Раздражением. Нетерпением. Досадой. Нервозностью.

Мы оба сейчас должны быть в постели и спать, и это моя вина, что мы этого не делаем.

Но я не просила его вставать и докапываться до меня. Я бы и сама прекрасно справилась, сидя в темноте. Это он настоял на том, чтобы прийти сюда и командовать мной.

— Е*ись ты, Зед, — я все еще говорю тихо, чтобы не разбудить Рину.

Он усмехается, нависая надо мной — слишком близко, слишком большой, сильный и мужественный.

— С тобой — в любое время, когда захочешь.

— Что? — вопрос вырывается прежде, чем я успеваю его остановить, отвлеченная его неожиданной репликой.

— Что — что?

— Ты сказал…

Он заявил, что трахнет меня в любое время, когда я захочу.

Какого черта?

Это абсурдная, нелепая мысль. Я никогда не думала о Зеде в таком ключе. Он не друг, не член семьи и не настоящий компаньон. Он скорее непрошеный сосед по комнате в колледже — тот, с кем ты застряла и с кем обстоятельства вынуждают тебя ладить.

Я никогда не думала о том, чтобы переспать с ним, и я совершенно уверена, что он чувствует то же самое по отношению ко мне.

Возможно, он просто пытался отвлечь меня. Выбить меня из колеи и вывести из состояния тревоги. Но сейчас, подумав о том, чтобы переспать с ним, я уже не могу думать ни о чем другом.

Буквально ни у чего другого нет шансов возникнуть в моей голове. Она полностью заполнена яркими, насыщенными образами того, как мы с Зедом трахаемся.

Мое тело реагирует на это. Мое сердцебиение снова учащается, но теперь уже по другой причине. Вся энергия, оставшаяся после моей недавней панической атаки, превратилась в нечто совершенно иное.

Это уже слишком. Я не могу это контролировать. Как будто моим телом завладела чужеродная сущность.

И именно эта сила — не я, это не могу быть я — тянется к голове Зеда и привлекает его к себе для страстного поцелуя.

Это нелепый поступок. Целовать Зеда.

Я понятия не имею, почему делаю это прямо сейчас.

Прикосновение его губ наполняет меня волнением. Силой. И это чувство усиливается, когда он начинает отвечать.

Он издает низкий горловой звук и хватает меня за затылок, удерживая на месте, а сам погружается в поцелуй, раздвигая языком мои губы.

Я не просто целую его. Он целует меня в ответ.

Я провожу рукой по его голове. Его коротко подстриженные волосы приятно щекочут мою ладонь, и я хочу продолжать прикасаться к ним. Моя вторая рука опускается ниже, обхватывая его за талию. Его тело твердое. Он весь такой твердый. Теплый, и с каждой секундой становится все теплее.

Я все еще пытаюсь справиться с внезапным приливом вожделения и потребности, когда Зед напирает на меня, прижимая к пустому участку стены рядом с окном. Он совсем не нежен, когда обхватывает мой затылок и углубляет поцелуй, и его настойчивость распаляет меня еще больше.

Я обхватываю его шею сзади и выгибаюсь, прижимаясь к нему всем телом. Он хватает меня за задницу свободной рукой и прижимает мой пах к своему.

Он твердый под своими фланелевыми брюками. Выпуклость у моего живота ни с чем не спутаешь. Я задерживаю дыхание от ощущения его. Моя киска пульсирует. Это почти больно.

Я понятия не имела, что желание может быть таким сильным. Настолько сильным, что причиняет боль.

— Эстер.

Я издаю глупый хныкающий звук от того, как он бормочет мое имя, потому что думаю, что он просто произносит его.

Но на самом деле он пытается привлечь мое внимание. Он выпрямляется, чтобы прервать поцелуй, все еще держа мою голову так, чтобы она была повернута к нему.

— Ты хочешь этого?

Я моргаю. Он сумасшедший? Очевидно же, что хочу.

— Да. А ты разве нет?

— Да. Просто хотел убедиться, — он оглядывается на свою кровать, как будто что-то обдумывает. Затем подхватывает меня на руки и несет через всю комнату. Это скорее практично, чем романтично. Он опускает меня на свою кровать и немедленно оказывается на мне.

Меня это устраивает. Я не ищу нежных слов или ласк. Я пытаюсь высвободиться из пижамных штанов и трусиков, пока он продолжает целовать меня.

Сейчас у него одна цель, и он не теряет времени даром. Зед прерывает поцелуй, чтобы стянуть с меня майку. Затем в течение минуты с жадностью смотрит на мои обнаженные груди, хватает одну, мнет, а сам снова целует меня.

Это странно притягательно. Его откровенная потребность и почти первобытная настойчивость. Это вторит тому, что чувствую я сама, и я извиваюсь под его весом, пока он играет с моими сосками и скользит своим языком по ним.

Через несколько минут он отпускает мою грудь и опускает руку между моих бедер. Я была влажной почти с того момента, как мы начали целоваться, и издаю тихий стон, когда он трогает меня пальцами.

— Ты готова? — спрашивает он, и его голос звучит намного хриплее обычного. Он поднимает голову, и его глаза бегло всматриваются в мое лицо.

— Да. Сделай это, — я выгибаюсь, когда два его пальца проникают в меня, возбуждая так, что я сжимаюсь вокруг него. — Бл*дь!

Он, должно быть, видит мою реакцию, потому что притормаживает и размеренно трахает меня пальцами, пока я не достигаю быстрого, интенсивного оргазма. Мое тело сотрясается от спазмов, и от нахлынувшего наслаждения вырывается долгий, тихий стон.

Когда я успокаиваюсь, он убирает руку и возится с поясом, пока не вытаскивает член из штанов.

Он большой, толстый и полностью возбужденный. Я смотрю на него, тяжело дыша, когда он раздвигает мои ноги еще шире и устраивается между ними всем телом.

Он приподнимает мои бедра настолько, чтобы наши тела оказались на одном уровне, а затем вводит свой член в меня. Мы оба смотрим вниз, на наши бедра, пока он скользит внутрь, затем выходит, меняет угол проникновения и толкается еще глубже.

До этого момента я была девственницей. Не потому, что я намеренно ждала, а потому, что у меня никогда не было такой возможности. Зед внутри меня растягивает меня, причиняет глубокую боль. Но даже эта боль — то, чего я хочу.

То, в чем я нуждаюсь.

Я выгибаю спину. Двигаю бедрами. Я издаю почти детский всхлипывающий звук, пытаясь справиться со столькими ощущениями одновременно.

— Все в порядке? — Зед тоже тяжело дышит, но держится очень неподвижно.

— Да. Да, — я не могу удержаться от движения. Я пытаюсь двигать бедрами. — Мне нужно… Мне нужно…

Он издает невнятный звук и начинает двигаться. Начинает с медленных, неглубоких толчков. Они ощущаются приятно, и вскоре мое тело расслабляется от проникновения, приспосабливаясь к давлению. Но потом мне нужно больше. Я нетерпеливо приподнимаю бедра навстречу его толчкам, желая ускорить их, сделать более жесткими.

В любое другое время я бы смутилась от своих тихих стонов, но сейчас каждый звук, который я издаю, делает меня еще более дикой и возбужденной.

Он контролирует мой таз, держа меня за задницу обеими большими ладонями. Мои ноги странно болтаются. Я не знаю, что с ними делать. Я вцепляюсь в его бицепсы, потому что мне нужно за что-то держаться.

— Еще, — выдыхаю я. — Зед, еще!

Он издает еще один из тех сексуальных рычащих звуков и ускоряет движение бедрами. Вскоре он трахает меня так сильно, что наши тела соприкасаются, издавая грубый шлепающий звук. И еще влажное чавканье. И тихий скрип пружин кровати.

Не могу поверить, что мы делаем это. Занимаемся сексом посреди ночи.

Друг с другом.

— Что мы делаем? — я мотаю головой по матрасу взад-вперед, пытаясь заставить себя мыслить трезво. — Это неправильно.

— Перестань беспокоиться обо всем, — бормочет он сквозь стиснутые зубы. Похоже, он прилагает огромные усилия, и это возбуждает сильнее всего. — Перестань думать хоть на одну гребаную минуту.

Волна ощущений захлестывает меня, и я следую его совету и отбрасываю все свои тревоги и душевные терзания в сторону. Прямо сейчас мне это нужно.

Мне это так нужно.

Я издаю еще один всхлипывающий звук, пока моя грудь подпрыгивает от силы его толчков. Волосы падают мне на лицо, и кажется, что у меня текут слюни.

— Шшш, — он так напряжен, что почти дрожит от этого.

Я знаю, что мне нужно вести себя тихо. Рина спит в соседней комнате, и мы не можем ее разбудить. Но такое чувство, что все, что я так усердно старалась упорядочить внутри себя, разлетается в клочья. И я хочу этого. Мне нужно, чтобы это произошло. Я пытаюсь прикусить губы, чтобы подавить очередной крик.

Он отпускает меня одной рукой, удерживая на месте правой. Левой ладонью он закрывает мне рот.

Это должно меня раздражать, но этого не происходит. Это позволяет мне всхлипывать и стонать в его ладонь, когда оргазм, к которому я так стремилась, наконец-то наступает.

Мое тело сотрясается, меня захлестывают волны удовольствия и разрядки. Он издает сдавленный звук и сбивается с ритма, дергаясь и толкаясь в меня, а потом внезапно выходит из моей киски и несколькими сильными толчками кончает мне на живот.

Я этого не ожидала, но в этом есть смысл. В последнее время у меня были непостоянные месячные, но я всегда могу забеременеть, и это последнее, о чем мне нужно беспокоиться.

Тяжело дыша и расслабляясь от удовольствия, я смотрю на его сперму, покрывающую мой обнаженный живот.

Зед тоже смотрит на это. Выдыхает, хрипло постанывая.

Наконец, остаточная боль в моей киске заставляет меня поежиться. Он отпускает меня, и я выбираюсь из-под него и сажусь на край кровати. Я использую его простыню, чтобы вытереть свой живот.

Он прочищает горло и свешивает ноги с края, чтобы сесть рядом со мной. Он все еще одет, но я совершенно голая.

Мне становится не по себе, и я тянусь за своей пижамой, лежащей на полу.

Одевшись, я позволяю себе бросить быстрый взгляд на Зеда. Он наблюдает за мной. Он не выглядит расстроенным, или смущенным, или неловким, или еще каким-то в этом роде.

Это такое облегчение.

— Это было… странно, — говорю я.

Он издает фыркающий звук.

— Как минимум неожиданно.

— Я не уверена, что на меня нашло. Почему я… но я думаю, нам лучше больше этого не делать.

— Я согласен.

— Сейчас между нами все наладилось, и я не хочу, чтобы что-то мешало этому.

— Я знаю. Я тоже.

— Так вот… — мой желудок сжимается от беспокойства впервые с тех пор, как я поцеловала его. — Значит, это была просто странная случайность или… или что-то в этом роде. И это больше не повторится.

— Меня это устраивает.

— Хорошо, — я встаю. Снова бросаю взгляд на его лицо.

Он выглядит… отлично. Физически расслабленный после того, как получил разрядку, и не обиженный и не разочарованный моим ответом.

Он ничего не вкладывал в это, кроме секса, которого не ожидал.

Это хорошо. Это то, что мне нужно.

У меня и так слишком много забот, не надо добавлять к этому неловкие сексуальные связи с моим бывшим сводным дядей.

— Ладно. Я пошла в кровать.

— Постарайся немного поспать.

— Ты тоже.

Вот. Вот и все. Я на цыпочках возвращаюсь в спальню. Рина все еще спит под одеялом, прижав к себе новую куклу, которую я ей подарила.

Дружок все еще свернулся калачиком в ногах моей кровати и тихо похрапывает.

Я ложусь рядом с ним в постель, и мне требуется всего минута, чтобы заснуть.

Глава 3

Следующие несколько недель проходят без особых волнений. Мой улов в городе был настолько хорош, что мне не нужно сразу же отправляться за новой добычей. Я работаю в нашем саду, собираю последние в этом году овощи, а Зед ловит рыбу на реке, чтобы нам хватило улова на зиму. Рина пытается помочь, играет с Дружком и выглядит такой же жизнерадостной, как всегда.

По крайней мере, она не такая беспокойная, как я.

Я стараюсь не думать о сексе с Зедом, намеренно выкидывая это из головы всякий раз, когда воспоминание всплывает снова. Хотя это и трудно. Образ его напряженного лица, искаженного от натуги и удовольствия, слишком часто возникает в моем сознании. Ощущение его больших рук на моем теле. Его член, с силой вбивающийся в меня. Ноющая боль в легких и между ног, пока я льнула к нему всем телом.

Это сильно отвлекает, и я проделываю такую умственную гимнастику, чтобы забыть об этом, что воспоминания становятся расплывчатыми.

Зед никогда не упоминает об этом. Не ведет себя со мной как-то по-другому. Он только и делал, что дразнил меня, когда его брат только женился на моей матери. Казалось, он точно знал, что будет раздражать меня больше всего, и постоянно придирался ко мне за то, что я все время учусь, слишком серьезно отношусь к жизни, никогда не тусуюсь с друзьями, совсем не веселюсь. После Падения, когда мы все собрались в этой хижине, он был по уши занят заботой о Мари и помогал нам выжить, но все равно время от времени поддразнивал меня — достаточно, чтобы я поняла, что на самом деле он не изменился.

После того, как наши родственники начали умирать, поддразнивания в основном прекратились. Последние пару лет он в основном был командующим и практичным, и я привыкла к этому. Он не дразнит меня по поводу секса. Он даже не упоминает об этом. Насколько я могу судить, он вообще забыл, что это произошло.

Возможно, это к лучшему. Мы не семья, но наиболее близкое подобие семьи. А в семье не должно быть секса.

Я даже не могу понять, почему мне захотелось сделать это той ночью. Какое-то странное желание, вызванное отчаянием и потребностью в человеческом контакте. Может быть, это естественно. Биологически. Что бы это ни было, это не должно повториться.

Тот единственный раз пошатнул мою прежнюю эмоциональную стабильность, так что было бы глупо рисковать еще раз.

Однажды днем мы с Риной работаем в саду, пока Зед все еще на реке. День выдался не по сезону теплым, и солнце не закрывает ни одно облачко. Дымка, затянувшая небо после Падения, почти рассеялась. Это хорошо. Это значит, что планета выздоравливает. Но сейчас я вся в поту, а щеки Рины слишком розовые. У нас нет лосьона для загара, а у нее светлая кожа и рыжеватые волосы, как у ее матери.

В данный момент она наклоняется и считает все сорняки, которые вырывает.

— Тридцать шесть. Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять.

Я пыталась научить ее основам — по крайней мере, тому, что знал бы детсадовец. Она довольно легко справляется с этим, и ей нравится практиковаться и демонстрировать свое мастерство.

Я говорю «Сорок!» одновременно с ней. Затем добавляю:

— Ты отлично справилась с этими сорняками. Но, по-моему, Дружку становится жарко, так почему бы тебе не налить ему воды и, может быть, вы двое немного посидите в тени, чтобы он не перестарался?

Пес, похоже, не рискует перестараться. Он растянулся на земле на боку, наблюдая за происходящим и стараясь как можно меньше шевелиться. Но Рина воспринимает мои слова всерьез и зовет Дружка в дом за водой.

Я улыбаюсь, наблюдая, как они вдвоем трусцой бегут внутрь, а Рина объясняет Дружку, что перегреваться вредно, поэтому после того, как они наберут воды, им нужно посидеть в тени.

По характеру я вовсе не материнская натура. Когда я была девочкой, я никогда не играла в домики и не проводила много времени с куклами, и я всегда мечтала о карьере, а не о том, чтобы стать мамой. Я не самый лучший человек, который мог бы оказать на Рину то женское влияние, в котором она, вероятно, нуждается, но я — это все, что у нее сейчас есть.

Может быть, Зед в конце концов найдет другую женщину. Ему всего тридцать один год, и он явно все еще испытывает сексуальное влечение. Вероятно, он был бы рад найти увлеченную партнершу по сексу и лучшую мать для своей дочери.

При мысли о том, что эта вымышленная женщина появится в нашей жизни и заберет Зеда и Рину, у меня в горле встает твердый комок, угрожающий задушить меня, поэтому я мысленно пытаюсь выбросить это из головы.

В последнее время я многое выкидываю из головы. Наверное, это не здравое поведение. Но что, черт возьми, я еще могу сделать? Если я расстроюсь, то не смогу выполнять работу, необходимую для выживания, и мы все трое за это поплатимся.

Кроме того, присутствие рядом другой женщины только помогло бы. Это сняло бы с моих плеч большую нагрузку и ответственность.

Я должна была бы этого хотеть, и неправильно, что я этого не хочу.

Выкапывая последнюю морковку из грядки, я рычу на землю. Нет причин волноваться из-за этой случайно возникшей мысли. Здесь нет других женщин и не будет, пока мы не переедем.

Что нам рано или поздно придется сделать.

Мне по многим причинам ненавистна сама мысль об этом. Я выдергиваю морковку с большей силой, чем необходимо, и бросаю ее в корзину.

Шорох в кронах деревьев позади меня заставляет меня замереть. Я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть, но не вижу никакого движения.

Я жду. Тихо. Затаив дыхание. Затем снова слышу шорох.

Очень медленно я встаю, беру корзину и достаю из кобуры пистолет. Мы не замечали никаких признаков того медведя, который, по словам Зеда, бродил поблизости несколько недель назад, поэтому решили, что он ушел. Но, возможно, это не так. Несмотря на то, что я вооружена, я бы не хотела столкнуться с медведем.

Я иду задом наперед, пока не добираюсь до двери дома. Я захожу внутрь и закрываю ее за собой.

— Мы с Дружком сейчас выходим, — объявляет Рина. Между ней и собакой вода разлита по всему полу рядом с его миской.

— Я закончила в саду, так почему бы нам не остаться дома?

— Но мы же собирались в тень!

— Я знаю, что вы собирались. Это я и предложила, но мне пришла в голову идея получше. Почему бы тебе не помочь мне подготовить овощи для рагу?

Она корчит гримасу.

— Рагу не очень вкусное.

— Я знаю, что ты его не любишь, но даже немного такой еды приносит большую пользу. И ты можешь помочь мне немного порезать, если хочешь.

— Ножом? — ее глаза становятся большими и круглыми.

— Да, ножом. Тебе нужно быть очень осторожной.

— Я буду осторожна, — предложение ножа отвлекло ее от плана посидеть в тени с Дружком, поэтому я вздыхаю с облегчением.

Нет смысла пугать Рину. Она ничего не может поделать с медведем.

Бедное животное, вероятно, оголодало, но хищный медведь — это та опасность, которой нам следует избегать.

Мы с Риной нарезаем овощи для рагу, а Дружок валится на пол вздремнуть, измученный долгим днем ничегонеделания.

* * *

Зед возвращается домой примерно через час. Я забыла отпереть дверь, поэтому он стучит в нее, безуспешно пытаясь открыть.

Рина подбегает, чтобы отпереть дверь для своего отца, крепко обнимает его и начинает перечислять все, что она сделала с тех пор, как он ушел на реку тем утром.

Зед поднимает ее, чтобы обнять, но встречается со мной взглядом через плечо девочки. Он хочет знать, почему дверь была заперта, но я не собираюсь говорить ему об этом в присутствии Рины.

— Ты поймал много рыбы, папа?

— Сегодня только пара малышек, — быстро погладив Дружка, он оглядывает комнату, явно выискивая признаки неприятностей. — Здесь все в порядке?

— Да, все хорошо. Я помогала Эсси приготовить рагу. Она разрешила мне нарезать овощи, и я очень аккуратно обращалась с ножом.

— Хорошая работа. Не хочешь сбегать и взять…

Я осторожно качаю головой.

Зед прерывает свой вопрос из-за моего жеста и быстро переключает передачу.

— О, пока я не забыл, я нашел новый камень для твоей коллекции, — он лезет в карман и достает округлый камень, такой блестящий, что кажется отполированным.

— О-о-о! Прелесть! — Рина хватает камень и несколько раз вертит его в руках, восхищаясь им.

— Почему бы тебе не найти ему почетное место в своей коллекции, чтобы он не потерялся?

Рина торжественно кивает и направляется в спальню, чтобы сделать так, как предложил ее отец.

Зед подходит ко мне и бормочет себе под нос:

— Что, черт возьми, происходит?

— Сегодня днем я что-то слышала в лесу. Я подумала, что, может быть, тот медведь вернулся, и поэтому держала ее внутри.

Он стоит слишком близко ко мне. Я чувствую тепло, исходящее от его тела. Я чувствую его знакомый естественный запах.

Мне вдруг хочется прикоснуться к нему, поэтому я слегка отстраняюсь, увеличивая дистанцию между нами.

Если он и заметил мое отступление, то никак это не прокомментировал.

— Проклятье. Я думал, он куда-то ушел.

— Я тоже. Может, это был и не медведь, но я не собиралась рисковать. Я ничего не видела, но там что-то двигалось.

— Ладно. Я пойду посмотрю после ужина. Если он будет продолжать рыскать тут, мне придется его убить.

Зед никогда не был таким охотником, каким был мой отчим. Ему не нравится убивать животных, но он сделает это, если придется.

Мы будем в большей безопасности, если медведь будет мертв, но я не очень хочу, чтобы Зед отправлялся на его поиски. Охотничье ружье даст ему явное преимущество, но все же…

Мне хочется возразить, но я подавляю этот порыв. Если Зед твердо намерен что-то предпринять, никакие мои слова не поколеблют его решимости. По меркам якобы добродушного парня он определенно упрям.

Кивнув в знак согласия с его словами, я возвращаюсь к рагу, которое время от времени помешиваю в кастрюле на дровяной плите.

— Я подумала, мы могли бы порезать одну из рыб, которых ты поймал сегодня, и добавить в рагу.

— Лучше взять их обе. Они действительно маленькие, — он качает головой, и я понимаю это как недовольство сегодняшним уловом.

Чем меньше рыбы, тем скорее нам придется переезжать.

И никто из нас не хочет этого делать.

* * *

Ужин проходит бодро, потому что Рина очень довольна своей работой по приготовлению рагу. Само блюдо сытное, но безвкусное. В прошлом году у нас закончились соль и перец, поэтому все, что у нас есть в качестве приправ — это различные виды уксуса.

Зед тише обычного. Обычно он поддерживает непринужденную беседу с Риной, но сегодня вечером он какой-то задумчивый. Без сомнения, думает о медведе.

Медведь — всего лишь еще один пункт в длинном списке моих забот, так что я могу нормально общаться, разговаривая с Риной о книге, которую мы вместе читали («Лев, колдунья и платяной шкаф»), и размышлять о том, что Дружок, должно быть, думает о своем новом доме.

После ужина Зед довольно быстро укладывает девочку в постель, и я читаю с ней около получаса. Мне трудно сосредоточиться на рассказе, так как я остро ощущаю, что Зед находится снаружи со своим ружьем.

Прямо сейчас он ищет медведя. А что, если медведь найдет Зеда первым?

Мне удается не паниковать, пока не заканчивается наше обычное время для чтения. Рина просит поцеловать ее на ночь, что я и делаю, хотя я не тактильный человек. Я бы ни за что на свете не стала ранить ее чувства.

Наконец-то я могу закрыть дверь спальни. Я достаю пистолет, выхожу из хижины и осматриваюсь.

Уже почти стемнело. Зед ничего не сможет разглядеть в лесу. Чем, черт возьми, он вообще думает?

Совсем как мужчина. Бродит в темноте один, ведет себя как настоящий мачо, рискуя оставить меня с его дочерью одних.

Я хочу пойти поискать его, но я не уйду от этой хижины. Только не сейчас, когда Рина спит здесь одна.

Дружок вышел со мной на улицу и с любопытством смотрит на меня, словно ожидая, что я буду делать.

Чего мне действительно хочется, так это треснуть Зеда по голове. Или встряхнуть его. Или снять с него стружку, как говаривала моя мама.

Я облегченно выдыхаю, когда Зед выходит из леса справа от хижины. На плече у него винтовка. Увидев меня, он быстро подходит ко мне.

— Что, черт возьми, ты делаешь? Возвращайся в дом.

— Я зайду внутрь, когда ты зайдешь внутрь. Ты его нашел?

— Нет. Я не могу его отыскать, — он хмурится, что для него необычно.

— Возможно, я сегодня днем слышала не медведя.

— Это был он, — Зед не объясняет, почему он так уверен. По правде говоря, я тоже убеждена, что это был медведь.

Я просто знаю это. Так же, как и Зед.

— Я продолжу поиски, — он заглядывает мне через плечо. — Возвращайся внутрь.

— Я уже говорила тебе. Я зайду, когда зайдешь ты.

Он прищуривается.

— У меня есть пистолет, как и у тебя.

— Эстер.

— Тебе придется заставить меня силой, — я даже не уверена, почему я сейчас спорю, но мне кажется важным не позволить ему давить на меня.

Я такой же хороший стрелок, как и он. Может, я и не так сильна физически, но до схватки с медведем дело не дойдет.

Либо мы его пристрелим, либо нам конец.

— Не искушай меня, — бормочет Зед, прежде чем развернуться на пятках и уйти обратно в лес.

Я хочу последовать за ним, но не делаю этого. Один из нас должен остаться с Риной в хижине.

Если Зеда убьют, у нее не останется никого, кроме меня.

Об этом невыносимо думать. Я стараюсь не допускать этой мысли, вглядываясь в темноту, в еще более темный лес.

Я не знаю, как долго я там стою. Несколько минут. И тут внезапный выстрел заставляет меня вздрогнуть.

Сердце колотится где-то в горле, а уши заложило. В лесу какое-то движение. Внезапно из-за деревьев выходит фигура.

Лунного света достаточно, чтобы я могла разглядеть очертания тела Зеда. Он идет быстро. Я почти дрожу, когда он подходит ко мне.

— Я его нашел, — бормочет он.

Он не выглядит победителем. Он выглядит так, будто его тошнит.

Я с трудом сглатываю.

— Мне жаль. Спасибо, что сделал это.

— Да, — Зед не делает ни малейшего движения, чтобы зайти внутрь. Он стоит рядом со мной на крыльце. Через минуту он издает странный горловой звук и дергает головой в сторону.

Я удерживаюсь от вопроса. Спрашивать его, все ли с ним в порядке, было бы сейчас глупо.

Ему пришлось убить живое существо, которого он не хотел убивать. Животное, которое было голодным и отчаявшимся. Которое еще не предприняло никаких действий против нас.

По какой-то причине мне кажется, что это хуже, чем те жестокие мужчины, которых мы оба убивали на протяжении многих лет.

По крайней мере, мужчины могли сделать моральный выбор и решили этого не делать.

Мы долго стоим в тишине рядом с хижиной. Ветер стал прохладнее, чем днем. Сильнее, чем я ожидала. Мне почти холодно здесь, с голыми руками.

Наконец Зед слегка качает головой.

— Мы можем пойти внутрь.

— Приятно подышать свежим воздухом.

Он бросает на меня прищуренный взгляд.

— Ты замерзла.

— Я не…

— Прекрати.

Я сердито смотрю на него, потому что то, как он прямо приказывает мне прекратить, всегда раздражало меня. Но в его взгляде нет особой теплоты. На самом деле я сейчас на него не сержусь. И даже не особенно раздражена.

Он убил того медведя, хотя и не хотел этого. Он сделал это, чтобы защитить Рину. И меня.

В данный момент я не могу на него сильно сердиться.

— Что это за выражение лица? — спрашивает Зед, открывая дверь хижины и придерживая ее, пока я не вхожу внутрь.

— Какое выражение?

— Выражение на твоем лице прямо сейчас.

— Наверное, это мое выражение «ты несносный».

— Нет, это не оно. То выражение я хорошо знаю. Это что-то другое.

Я не собираюсь говорить ему, что чувствую себя виноватой из-за того, что ему пришлось сделать. Он бы возненавидел это больше всего на свете. Поэтому вместо этого я говорю:

— Ты все выдумываешь.

— Нет, не выдумываю, — он запирает дверь, но не баррикадирует ее большим металлическим засовом, который мы используем. Еще рано, и кому-то из нас или обоим, возможно, понадобится выйти на улицу, чтобы сходить в туалет перед сном.

— Нет, выдумываешь.

— Почему ты споришь со мной прямо сейчас? Ты же знаешь, что мне виднее, — он тоже не сердится. Скорее нетерпелив. Но он напряженнее, чем я ожидала. Я вижу это по его плечам. По тому, как он держит свою шею.

По какой-то причине это задевает меня. Мое дыхание учащается.

— Ничего подобного я не знаю. Если я говорю тебе, что думаю о твоей несносности, значит, об этом я и думаю. У тебя нет выбора, кроме как поверить мне.

— К черту все это. Я не верю и половине из того, что ты мне говоришь.

Это застает меня врасплох и раздражает.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Именно то, что я сказал. Большую часть времени ты скрываешь свои истинные чувства. Ты говоришь мне, что с тобой все в порядке, когда это не так. Ты говоришь мне, что справляешься со своими проблемами, когда тебе нужна помощь. Ты говоришь мне уйти, когда ты на грани срыва.

Я так удивлена этим гневным заявлением, что у меня отвисает челюсть. Зед никогда раньше не говорил ничего подобного. Ничего настолько искреннего или связанного с эмоциями. Или глубокого. Теперь я знаю, что в нем есть нечто большее, чем он показывает миру, но я понятия не имела, что у него такие многослойные, сложные идеи.

Обо мне.

Еще и правдивые, как оказалось.

— Я сейчас не на грани срыва, — нет причин говорить это. Он даже не намекал на это. Но он подобрался слишком близко. Слишком глубоко проник в мое сердце. И моя реакция на это — всегда защищаться.

— Я никогда и не говорил, что ты на грани срыва. Я сказал, что ты не говоришь мне правду о своих чувствах, и ты не говоришь мне правду прямо сейчас. Ты что-то думала обо мне, когда мы вошли внутрь, и я хочу знать, что именно.

— Ну… облом. Ты не получаешь права знать абсолютно все.

Зед напирает на меня, прижимая к закрытой двери.

— Скажи мне, — бормочет он.

Его массивность пугает. Как и явное напряжение в его глазах, его поза, стиснутые челюсти.

Но я его не боюсь. Я никогда не боялась Зеда.

Он никогда не причинит мне вреда.

— Черт возьми, Эстер.

— Не чертыхайся так на меня. Может, я и была девочкой, когда твой брат женился на моей маме, но я больше не надоедливый ребенок.

Глупо так говорить. Я понимаю это, еще не договорив.

Зед реагирует именно так, как я от него ожидаю — сдавленным возмущенным звуком.

— Я не думаю о тебе как о ребенке, и ты это знаешь, — он подходит ближе. — У тебя есть конкретные доказательства этого.

Я задыхаюсь. Мои пальцы сжимаются в кулаки. Я собираюсь схватить Зеда, но вынуждена сдержаться.

Это происходит снова. Внезапный прилив вожделения. Потребности. Голода, который пробирает меня до глубины души.

Я пыталась убедить себя, что это была случайность, но данная бурная реакция ясно доказывает, что это неубедительное убеждение — ложь.

И теперь, когда Зед намекнул на наш секс, между нами снова повисает напряжение. То густое, томительное желание.

Черт, оно переполняет меня.

Поглощает целиком.

— Эстер.

— Не надо.

Зед не прикасается ко мне, но находится примерно в считанных сантиметрах, и мне все равно кажется, что он окружает меня со всех сторон.

— Чего не надо? — хрипло спрашивает он.

— Ты знаешь.

— Я ничего не говорил и не прикасался к тебе. Если хочешь, чтобы я отошел, так и скажи.

Я сглатываю. Пытаюсь заговорить. Не могу.

— Если ты хочешь, чтобы я отошел, тогда перестань так на меня смотреть.

— Как я… как я смотрю?

— Как будто ты хочешь, чтобы я сделал это.

Он целует меня. Грубо. Ненасытно. Просто на грани грубости. И именно так мне нужно его ощутить.

Я хватаю его за затылок и держусь, открывая губы навстречу его языку.

Через несколько секунд Зед отстраняется ровно настолько, чтобы пробормотать:

— Скажи мне остановиться. Если ты этого не хочешь, скажи мне остановиться.

Я впиваюсь ногтями в его затылок.

— Не смей останавливаться.

Он издает горловой звук удовольствия и снова целует меня, на этот раз прижимая меня спиной к двери.

Он твердый. Уже. Я чувствую форму его эрекции, когда она прижимается к моей промежности. Моя киска сжимается в ответ на это ощущение, и я всхлипываю ему в рот.

Может, это из-за того, что я издаю такой беспомощный звук, но Зед внезапно будто вспыхивает. Он издает рычащий звук и обхватывает мою задницу одной рукой, быстрым чувственным движением вдавливая меня в дверь.

Я обхватываю его ногами, отчасти потому, что мне это нужно для опоры, а отчасти потому, что я хочу почувствовать его твердую плоть между своих бедер. Его язык глубоко проникает в мой рот, и он начинает потираться членом о меня.

Это до абсурдного горячо. Я извиваюсь, задыхаюсь и пытаюсь зажать его между ног.

— Проклятье, — наконец выдыхает он. — Ты сводишь меня с ума, — он позволяет мне соскользнуть обратно на пол и начинает расстегивать пуговицу и молнию на своих брюках. — Раздевайся.

Я моргаю, услышав столь грубые инструкции, но не вижу причин спорить с его логичным приказом. Я стягиваю через голову майку, и мои груди свободно подпрыгивают, потому что на мне нет лифчика.

Зед жадно смотрит на меня, ненадолго отвлекаясь от доставания своего члена.

— Брюки тоже. В такой одежде мало что можно сделать.

Я сбрасываю брюки и трусики, и тут он снова набрасывается на меня. Он крепко целует меня и мнет одну из моих грудей, пощипывая сосок так, что у меня перехватывает дыхание.

Затем он трогает меня между ног, как в первый раз.

— Проклятье, ты мокрая, — он наклоняет голову и прикусывает мое горло.

Все мое тело сжимается от удовольствия от этого ощущения.

— Вот и хорошо. Нам не обязательно ждать. Поторопись, Зед. Приступай.

С фыркающим звуком он раздвигает мои ноги еще шире, а затем сгибает колени, чтобы приставить свой член. Он хватает меня за задницу и приподнимает одной рукой, толкаясь в меня.

Он вжимает меня спиной в дверь, входя в меня до упора. Это странная и неустойчивая поза. Совершенно непристойная. Но мое тело все равно вибрирует от удовольствия.

Мне это нужно. Он. Так сильно.

— Трахни меня, Зед, — выдавливаю я. — Сделай это. Сделай это жестко.

Издав еще один горловой звук, он начинает двигать бедрами, с каждым резким толчком вжимая мое тело в дверь. Его член двигается во мне, толстый, твердый и наполняющий.

Все ноет. И это так приятно.

Я стону каждый раз, когда он толкается, и довольно скоро он тоже начинает постанывать. Его стоны тихие и невнятные, но мои становятся все громче и громче.

— Эстер.

Я издаю всхлипывающий звук и наклоняюсь вперед, чтобы укусить его за плечо и заглушить беспомощные звуки, которые я издаю.

Теперь он берет меня сильно и быстро, и у меня перед глазами все расплывается. Я сжимаю его ногами, впиваюсь ногтями в его спину и сильно прикусываю его плечо, когда давление, наконец, ослабевает, вызывая волну острых ощущений.

Я кончаю так жестко и бессвязно — на нем, вокруг него — а он трахает меня до тех пор, пока, наконец, не сбивается с ритма.

— Боже милостивый, — он проглатывает эти слова, быстрым движением вытаскивая свой член из меня и опуская меня так, что мои ноги касаются пола. Его лицо искажается, когда он несколькими толчками кончает мне в грудь и живот.

Я все еще держусь за его плечи. Мои ноги еще не слушаются меня. Мы оба громко и прерывисто дышим, глядя друг на друга.

Я хочу что-то сказать. Понятия не имею, что.

Я также хочу, чтобы он что-нибудь сказал, но я не в том состоянии, чтобы решить, что именно я хочу услышать.

В этот момент я слышу тихий голосок Рины, доносящийся из спальни и приглушенный закрытой дверью между нами.

— Папа? Папа!

— Черт, — Зед на секунду выглядит оглушенным. но потом берет себя в руки. Он натягивает штаны и быстро застегивает их. — Ты в порядке?

— Да. Я в порядке. У нее испуганный голос. Пойди проверь, как она.

Он бросает на меня еще один взгляд, после чего поворачивается и направляется в спальню.

Я нахожу полотенце, чтобы вытереть его сперму со своего тела, а затем снова надеваю одежду.

Рине приснился кошмар, и она хочет, чтобы я легла в свою постель, и тогда она не будет одна в комнате. Зед сидит с ней, пока я готовлюсь ко сну, а потом я желаю ему спокойной ночи, когда возвращаюсь.

Вставая, он долго смотрит мне в глаза. Он еще раз желает Рине спокойной ночи, но не говорит мне ни слова.

Я тоже молчу.

Я понятия не имею, что кто-то из нас мог бы сказать.

Глава 4

На следующее утро я просыпаюсь рано, нервная и беспокойна, и решаю, что пришло время для очередной собирательской вылазки.

Обычно на такие вылазки меня толкает тревога, но сегодня все по-другому. Мной движет не обычный страх за нашу безопасность или беспокойство о еде и припасах.

Прошлой ночью мы с Зедом снова трахались, и я чувствую себя не в своей тарелке. Мой желудок сжимается в тугой узел, и меня постоянно обдает то жаром, то холодом.

Зачем, черт возьми, я это сделала? О чем я вообще думала? Это уже невозможно объяснить случайностью. Теперь в наши отношения вошел секс, и ничто не будет прежним.

Итак, я лежу в постели в темноте около пятнадцати минут, не в силах привести в порядок путаницу в своей голове, и решаю сегодня же отправиться за припасами.

С таким же успехом я могла бы отправиться в путь с первыми лучами солнца, поэтому я встаю и натягиваю джинсы, облегающую футболку и толстовку с капюшоном, поскольку сегодня утром будет прохладно.

Рина все еще спит. Я оставляю ее в покое и иду в главную комнату домика.

Зед, должно быть, только что проснулся. Он сидит на краю кровати и включил лампу, так что комната залита тусклым искусственным светом. Его покрывала смяты, и от этого зрелища у меня внутри все переворачивается еще сильнее.

Он спал в этой кровати всю ночь. Вчера вечером он жестко трахал меня, прижимая к двери.

— Привет, — говорит он, потирая лицо и голову обеими руками.

— Привет, — я пытаюсь придумать, что еще сказать, но не могу, поэтому выхожу на улицу, чтобы сходить в туалет.

В хижине есть обычная уборная, но без технического обслуживания и химикатов не было возможности длительное время поддерживать септик в рабочем состоянии, поэтому мой отчим построил простую пристройку на заднем дворе. Посреди ночи мы пользуемся горшком в углу комнаты, а днем ходим в туалет.

Это одно из многих неудобств современной повседневной жизни.

Закончив, я умываю лицо и руки водой из дождевой бочки. Вчера днем я вымыла волосы и туго заплела их в две длинные французские косы. Они все еще достаточно аккуратные и не лезут мне на глаза, поэтому я оставляю их как есть.

Зед качал воду из колодца, но потом ставит контейнер на землю и подходит ко мне.

— Ты куда-то собралась?

— Решила смотаться в другой город и немного поискать припасов.

— Нам сейчас ничего не нужно.

— Я знаю, но мне все равно больше нечем заняться. В любом случае, нам нужно как можно больше запастись на зиму.

— Если зима выдастся еще раз плохой, мы ни за что не прокормимся, — он произносит эти мрачные слова как само собой разумеющееся. Простая констатация факта. Два года назад мы оказались запертыми в хижине из-за месячного ледяного шторма и едва выжили. Зед, его отец и я отдавали большую часть нашей еды Рине. После этого мы с Зедом несколько недель болели, пытаясь оправиться от лишений, а его отец умер.

Это все еще кажется кошмаром. Как будто этого не случалось с нами на самом деле.

— Я знаю, но мы должны хотя бы попытаться. Мне сегодня нечего делать, так что я могу заняться чем-нибудь полезным.

Он пристально смотрит на меня.

— Почему сегодня?

— Почему нет?

— Ты расстроена?

— Я не расстроена.

— Ты выглядишь расстроенной.

— Я не расстроена, — на этот раз я выдавливаю из себя слова, потому что на самом деле начинаю раздражаться. Почему он не может оставить все как есть?

— Бегство не поможет…

— Я не убегаю. Я делаю то, что делала десятки раз до этого. В чем твоя проблема сегодня утром?

Он качает головой, все еще бросая на меня косой испытующий взгляд.

— Что-то не так.

— Ну, единственное, что не так — это то, что ты меня донимаешь.

— В какой город ты собираешься?

— Я снова думаю о Гивенсе. Мне осталось обыскать всего пару кварталов, так что я хотела бы закончить с ним.

— В прошлый раз там были мародеры.

— Я знаю это. Больше их там не будет. Я их убила.

— Тебе не следовало этого делать. Если ты увидишь кого-нибудь еще, тебе нужно спрятаться и убраться оттуда.

Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать растущее раздражение. Почему, черт возьми, он сегодня утром так раскомандовался?

— Я сделаю то, что должна.

— Нет, ты этого не сделаешь. Ты будешь делать то, что хочешь.

— К чему ты клонишь? Я взрослый человек. Я сама принимаю решения.

— Но твои решения влияют не только на тебя.

Я едва не задыхаюсь от возмущения.

— Я никогда не подвергала тебя или Рину опасности своими решениями. Ни разу!

Все его тело напрягается. Это заметно. Он бормочет сквозь зубы:

— Это не то, о чем я говорил.

— Я не понимаю, о чем, черт возьми, ты говоришь. Почему ты так себя ведешь? Я не должна терпеть целый инквизиционный допрос, просто чтобы отправиться за припасами.

Кажется, он собирается что-то ответить, но ему удается сдержаться. Он быстро отворачивается от меня, его плечи поднимаются и опускаются с несколькими медленными вдохами.

По какой-то причине это злит меня еще больше. То, что ему приходится преодолевать такие трудности, чтобы сдерживать свой гнев по отношению ко мне. Он никогда раньше так себя не вел.

Все изменилось.

Это из-за секса.

Я знаю, что это из-за секса.

Это все меняет.

— Почему бы тебе не взять грузовик? — спрашивает Зед более естественным тоном, оборачиваясь.

— Зачем мне брать грузовик?

— Потому что ты можешь добраться туда и обратно намного быстрее и безопаснее.

— Я всегда была в безопасности, и скорость не имеет значения. Нет смысла тратить бензин впустую.

— На эту короткую поездку потребуется не так уж много бензина. Это будет намного безопаснее.

— Я не поеду на грузовике. Я не буду тратить бензин. Я пойду пешком, как всегда. Раньше у тебя никогда не было проблем с этим. Если у тебя сейчас с этим проблемы, ты должен назвать мне вескую причину.

Наши взгляды встречаются с невысказанным вызовом. Пока Зед, наконец, не закатывает глаза и не издает нетерпеливый стон.

— Ладно. Возьми хотя бы Дружка.

Дружок вышел из дома вместе со мной и бродил по окрестностям, проводя свое утреннее расследование. Но, услышав свое имя, он бегом возвращается, радостно пыхтя при виде меня.

— Я возьму Дружка.

— Вернись к середине дня.

— Я вернусь тогда, когда вернусь.

— Возвращайся к середине дня, или я возьму грузовик и поеду тебя искать.

Я хмурюсь, но не пытаюсь спорить.

Если мне позволено делать то, что я хочу, то и Зеду тоже. Если он захочет найти меня, если я не уложусь в установленный срок, то он так и поступит.

Значит, я вернусь к середине дня.

Было бы глупо тратить бензин впустую.

* * *

Мы с Дружком отправляемся в путь, как только начинает светать. Зед стоит в дверях хижины, пока мы уходим, и сердито смотрит мне в спину.

Я не обращаю на него внимания, хотя его раздражительность беспокоит меня больше, чем следовало бы.

Раньше он никогда не был неразумен насчет моих решений. Может быть, он думает, что теперь у него есть на меня какие-то права, раз он меня трахает.

Такое иногда случается, не так ли? Мужчины становятся собственниками и контролирующими, если их члены становятся частью отношений. Я не думала, что Зед такой, но, черт возьми, откуда мне знать? Я никогда не обращала особого внимания на его отношения с Мари. Жаль, что я не могу лучше вспомнить, каким он был с ней.

На самом деле я не уверена, что она ему так уж нравилась. Они, похоже, не были влюблены друг в друга. Это был скорее практичный шаг после пары опрометчивых встреч.

Может быть, именно такими мы с Зедом теперь и станем.

От этой мысли мне становится дурно, поэтому я отбрасываю ее, сосредотачиваясь на работе своих мышц при ходьбе и на том, как прохладный утренний воздух входит и выходит из моих легких при каждом глубоком вдохе.

— Зачем я это сделала, Дружок? — говорю я вслух. — Это было глупо. Я должна была просто держать себя в руках. Несколько минут секса не стоят того, чтобы все испортить.

Дружок смотрит на меня через плечо, его глаза горят интересом, но он не предлагает никаких мудрых заключений по моей ситуации.

Это не то же самое, что интрижка на одну ночь в прежнем мире. В те времена тоже могли быть последствия, но они вряд ли поставили бы под угрозу все ваше благополучие, если бы вы не были уверены в мерах предохранения. Сейчас все по-другому. Зед и Рина — единственные люди, которые у меня есть. Если я испорчу отношения с Зедом, я потеряю все.

Всё.

У меня ничего не останется.

Я не могу позволить себе слишком глубоко погрузиться в зловещие предсказания. Это отвлечет меня, а я не могу позволить себе отвлекаться сейчас, когда нахожусь вдали от хижины. Прямо сейчас мы с Дружком идем по старой туристической тропе, которая вьется через лес, и вокруг ни души. Но это может измениться в любой момент, и мне нужно быть готовой.

Мне удается контролировать свой разум настолько, чтобы сосредоточиться на том, что меня окружает, до конца похода до Гивенса. Город, как обычно, пуст, и я останавливаюсь у своего старого дома всего на минутку, прежде чем вернуться в тот квартал, где остановилась в прошлый раз.

Следующие четыре часа я провожу, обыскивая дома. Я нахожу кучу консервов и других припасов и собираю все это в сумки, которые принесла с собой. Я оставляю их на тротуаре там, где раньше был главный перекресток города, и решаю перед отъездом осмотреть еще один дом.

Зед хочет, чтобы я вернулась к середине дня, а это значит, что мне нужно уходить как можно скорее. Солнце уже высоко в небе. Должно быть, сейчас около полудня, и дорога обратно займет три часа.

Но я могу потратить время, чтобы осмотреть еще один дом перед отъездом. Я бы хотела, чтобы он стоил моего времени.

Я выбираю большой дом в викторианском стиле, где раньше жил мэр. Он в руинах, ни одна из комнат не сохранилась целой, но, немного покопавшись, мне удается спуститься в бывший подвал.

Настоящий джекпот.

Тут, должно быть, имелись полки, забитые всякой всячиной. Я нахожу постельное белье, одежду, книги, консервы и воду в бутылках. Все это было защищено от непогоды развалинами дома, которые возвышались над ним.

Для меня это слишком много, но я могу подогнать грузовик сюда и загрузить его. Этот груз оправдает расходы на бензин. Без вопросов.

Я рада и взволнована, когда мы с Дружком возвращаемся к перекрестку, где я оставила вещи, которые уже собрала.

Я резко останавливаюсь, когда вижу мужчину, который стоит, наклонившись, чтобы заглянуть в мои сумки. Он стоит спиной ко мне, но я знаю, что он мне незнаком. Он такой же крупный, как Зед, но волосы у него длиннее и темнее. За спиной у него пристегнута винтовка.

Я хватаюсь за пистолет и направляю на него оружие, заговорив таким властным голосом, на какой только способна.

— Отойди. Немедленно.

Мужчина вздрагивает от неожиданности и резко поворачивается ко мне. Я не уверена, как ему это удается, ведь мой пистолет направлен прямо на него, но он успевает выхватить винтовку, когда поворачивается.

Итак, мы целимся друг в друга.

Я, вероятно, могла бы выстрелить в него. Не уверена, почему я этого не сделала. Просто я не уверена, что он представляет угрозу. Он мог быть просто проходящим мимо путешественником, которому стало любопытно посмотреть на сумки с припасами, лежащие посреди улицы.

Но теперь, когда я вижу его лицо, я понимаю свою ошибку. У него полноценная борода и острый, расчетливый взгляд. Вся его внешность говорит о жесткости. Силе. Навыках. Компетенции.

Это человек, который знает, что делает, и не боится убивать.

Я тоже не боюсь убивать. Моя рука на спусковом крючке не дрогнет.

— Это мое. Отойди от моих вещей.

Он мог бы убить меня, как и я могла бы убить его, но, очевидно, ни один из нас не хочет умирать. Мы смотрим друг на друга поверх стволов наших пистолетов. Дружок тихо рычит у меня за спиной.

— Пожалуйста, не убивай его, — женский голос раздается слева от меня, и это застает меня врасплох. Я мгновенно реагирую на голос, целясь в незнакомку, а не в здоровяка.

Это еще одна ошибка. Приближающаяся молодая женщина представляет далеко не такую большую угрозу, как мужчина. Она маленькая, стройная и до нелепости хорошенькая, с длинными темными волосами, заплетенными в одну длинную косу, и глазами такого ярко-зеленого цвета, что я вижу их даже издалека.

Она поднимает обе руки вверх. Она делает один медленный шаг за другим.

— Мы не собираемся причинять вам вреда. Мы просто проходим мимо. Пожалуйста, не убивайте его.

— Я не хочу убивать никого из вас, но он все еще целится в меня из своей винтовки.

Дружок снова рычит, поворачиваясь от мужчины к женщине. Пес явно не понимает, что происходит, но инстинктивно реагирует на мою защитную стойку.

— Кэл, — говорит женщина. Она моложе, чем я подумала сначала. Возможно, даже моложе меня.

— Я перестану целиться в нее, когда она перестанет целиться в тебя, — низкий мужской голос. Грубый. Рокочущий.

Я пользуюсь этой возможностью и поворачиваю пистолет так, чтобы он был направлен на мужчину.

Очевидно, это то, чего он хотел. Он опускает оружие, хотя продолжает держать его в одной руке. Он протягивает другую руку в жесте капитуляции.

Он не капитулирует. Этот мужчина, вероятно, даже не знает значения этого слова. Его взгляд такой же непокорный, как и прежде. Если я сделаю хоть одно неверное движение, он пристрелит меня без колебаний.

Конечно, я убью и его тоже. Я не хочу, но я это сделаю.

— Пожалуйста, не стреляй в него, — говорит женщина, подходя и становясь рядом с ним. — Я обещаю, мы не причиним тебе вреда. Мы просто проезжали мимо.

Я верю ей. Она в хорошей форме для своего маленького роста и выглядит так, будто знает, что делать с пистолетом на ее бедре. Но глаза у нее серьезные. Кем бы ни был этот мужчина для нее, он ей небезразличен.

Она беспокоится за него сильнее, чем за себя.

Я опускаю пистолет, хотя держу его в руке так же, как он держит свою винтовку.

— Спасибо, — говорит женщина с заметным вздохом. — Я Рэйчел, а это Кэл. Извини, что мы тебя напугали. Мы путешествовали и остановились в городе, чтобы осмотреться и посмотреть, нет ли чего-нибудь полезного, что можно было бы забрать.

— Здесь мало что осталось. За последние несколько лет я почти все здесь собрала, — я не упоминаю о подвале дома мэра, который я только что обнаружила. Эти люди незнакомцы, и я не собираюсь предлагать им такой улов. Не сейчас, когда нам с Зедом и Риной это так нужно.

— Так ты живешь в этом районе? — спрашивает Рейчел.

— Да.

— Одна?

— Не одна, — я не предоставляю дополнительной информации. Никого из этих людей не касается, с кем я живу.

— Здесь есть кольцевая развязка? — спрашивает Рэйчел. Похоже, она расслаблена, но Кэл определенно настороже. — Мы живем дальше к востоку, но собираемся поехать на запад, чтобы посмотреть, что здесь есть. Мы хотели бы установить связи с любыми сообществами, которые найдем. Расширять нашу сеть и тому подобное.

Я не совсем уверена, что она имеет в виду под сетью, но цель поездки имеет определенный смысл и кажется безобидной. Интересно, какими ресурсами они располагают, если способны отправиться в такое путешествие ради чего угодно, кроме элементарного выживания.

— Здесь поблизости нет сообществ, — говорю я ей. — На многие мили вокруг. Здесь нет никого, кроме моей… моей семьи. Насколько я знаю. И я довольно часто бываю в этом регионе.

— Ладно. Это полезные сведения. Мы собираемся продолжать двигаться на запад. Считается, что там есть более крупные развитые сообщества.

— Я тоже об этом слышала, — теперь мне интересны эти люди, и мне также интересно, что они могут рассказать мне об окружающих территориях.

Возможно, нам с Зедом тоже нужно это знать.

Поэтому я спрашиваю:

— Итак, где вы все… — я обрываю вопрос, когда слышу другие голоса справа от себя и немного сзади. Я инстинктивно поднимаю пистолет и направляю его на новые голоса.

Мои глаза прикованы к приближающимся двум людям, но боковым зрением я вижу, что Кэл снова нацелил на меня свою винтовку.

— Кэл, не надо, — говорит Рэйчел, вставая перед ним. — Она в меньшинстве. Ты не можешь винить ее за осторожность. Мак и Анна не причинят тебе вреда. Они с нами.

К нам приближается еще одна белая женщина рядом с чернокожим мужчиной. Они оба выглядят настороженными, но не вытаскивают оружия и не делают резких движений.

Их четверо, и я никак не смогу защититься, если они решат напасть. Если повезет, я могу уложить парочку из них, но не всех четверых.

Но мне кажется, что я могу доверять Рэйчел, а другой мужчина, который приближается, явно не слабак, но от него не исходят такие безжалостные флюиды, как от Кэла.

— Мак, — говорит он, прикладывая руку к груди. — А это Анна. Мы не причиним тебе вреда.

Может, мне и не следовало этого делать, но я ему верю. Я опускаю пистолет.

Кэл делает то же самое.

— Приятно наконец-то кого-то увидеть, — говорит Анна с теплой улыбкой. Она симпатичная, веснушчатая, с вьющимися рыжими волосами. — Здесь было совсем пусто. Я думаю, мы, вероятно, напугали тебя до смерти, так как ты не ожидала, что кто-нибудь будет поблизости.

— Я не боюсь, — я говорю ей по большей части правду, хотя я определенно настороже. — Но нет, я не ожидала, что здесь кто-то будет.

— Ты одна? — спрашивает Мак.

— Да, — затем я добавляю: — На данный момент, — я не хочу, чтобы у них сложилось впечатление, будто я совсем одна в этом мире.

— Это безопасно? — спрашивает Анна. — Ходить одной?

Я пожимаю плечами. Я не уверена, как ответить на этот вопрос. Он кажется искренним. Не то чтобы эта женщина осуждала меня. И хотя я много лет ходила одна, это никогда не было полностью безопасно.

— Мы делаем то, что должны.

— Наверное. У тебя есть время? Мы могли бы немного поговорить? Я бы хотела услышать о твоем опыте, а мы могли бы рассказать тебе о сообществах, из которых мы родом. У нас есть еда. Ты голодна?

Я почти всегда голодна, и мне хочется узнать побольше об этих сообществах.