Где-то там, за облаками…

Глава 1

Часть I

ЗВЕРЬ

Я вышел из тьмы, я сделал шаг,

смотрю вперед, смотрел назад.

Мне все равно, что свет, что тьма,

Я выбрал свой крест – идти до конца.

Что вам моя жизнь, лишь солнца свет,

Мелькнуть на небе, сойти на нет.

Блеснуть лишь раз – сияньем дня,

И заглянуть Аиду в глаза.

…….

CryAngel

"Недопетая песня" 1999г.

Пролог

Небо было серым-серым. Таким, каким оно может быть только поздней осенью.

На той тонкой грани, которая разделяет уже практически закончившуюся, источившуюся холодными октябрьскими дождями и желтой листвой осень и еще не вступившую в полновластное владение зимой. В такие дни особенно хочется посидеть дома за чашкой горячего, сдобренного густыми сливками или терпким коньяком кофе и хорошей книгой в руках. И совсем не хочется выходить на залитую водой и хлипкой грязью улицу.

В такие дни люди вокруг становятся унылыми и скучными. Превращаются в размытые сумеречным, еле пробивающимся из-за низких свинцовых туч светом в едва различимые силуэты на фоне полускрытых утренним туманом улиц.

И вот надо же. Именно в такой день Илью пригласили на охоту. Пригласили люди о которых говорят, что им не принято отказывать. Это может плохо сказаться на бизнесе… или на здоровье. В зависимости от обстоятельств.

Отказаться было нельзя. Поэтому пришлось с вечера собрать рюкзак. Сходить в ближайшую забегаловку под гордым названием "Супермаркет" и купить пару бутылок хорошей водки. Достать запылившийся с весны футляр с ружьем.

Ружье вероятнее всего и не понадобится – все подобные "охоты" обычно начинаются (да и заканчиваются тоже) грандиозной пьянкой с набором банальных, затертых до дыр тостов. "За встречу…". Хоп. "За нас с вами и за… с ними". Хоп. "За удачную охоту…". Хоп. Хоп. Хоп.

После подобных возлияний не то что по лесу ходить, из машины вылезти сил не хватит. И кончается "охота" обычно простым расстрелом пивных бутылок и банок из-под разносолов.

Где-то совсем рядом хрустнула ветка. Илья обернулся, зябко передернул плечами и суетливо засеменил дальше, зажав подмышкой ружье и засунув заледеневшие руки в карманы ветровки.

На этот раз одному из "пригласивших" его людей взбрело в голову "поохотится по настоящему" – читай походить по лесу с зажатым подмышкой ружьем и пострелять по движущимся среди обглоданных осеним холодом деревьев теням.

Поэтому хочешь не хочешь, а пришлось вылезти из уютно-теплого салона и отправиться бродить по пустому лесу, изображая из себя крутого охотника.

Илья натянул пониже вязанную шапочку и решил что если в ближайшие полчаса не встретит хоть чего-нибудь мало-мальски похожего на дичь, то просто-напросто пальнет пару раз в воздух и вернется к машине. Пусть попадет под насмешки, но по крайней мере не схватит пневмонию.

Хруст повторился, на этот раз гораздо ближе.

Илья начал оборачиваться. Похоже, что кто-то из горе-охотников решил поискать компанию.

Рядом, не более чем в пяти метрах от Ильи, стоял мужчина в нелепом, совершенно не подходящему к этой глухомани кашемировом пальто. Стоял и, мягко улыбаясь, смотрел на Илью.

–– Привет. – Сказал Илья, мучительно подбирая слова для следующего вопроса. Спросить насчет охоты глупо – у стоящего напротив и улыбающегося мужчины не было ружья. Насчет грибов – чепуха, какие нафиг грибы в конце октября.

Поэтому пришлось сказать первую же банальность пришедшую в голову – Как дела?

Мужчина напротив молча кивнул головой, одарил Илью еще одной нелепой улыбкой и сделал шаг навстречу, опустив руку в карман.

Илья опешил. Поведение идущего к нему человека выходила за рамки нормального. В голове вспыхнула безумная мысль о наемных киллерах, и он сделал шаг назад, одновременно выдергивая руки из карманов и пытаясь перехватить неудачно зажатое ружье. Руки легли на полированный приклад…

Однако он не успел. Мужчина резко выдернул руку, сжимая небольшой, тускло поблескивающий жезл. Направил на все еще судорожно дергающего ружье Илью.

Где-то в небольшой деревеньке, расположенной в паре километров от этого места, тоскливо завыли собаки. Еще до того, как лес разрезала короткая, но очень яркая, разгоняющая осенние тени вспышка.

Мне часто снится один и тот же сон.

Я стою на арене, окруженной уходящими во мрак рядами деревянных скамей. Пустых скамей. Многие сотни рядов, вокруг покрытой красным бархатом арены, тысячи мест сверкающих свежей краской, и все пусты.

Однако я знаю, что все они собрались здесь и смотрят на меня. Все. И Галка из 4-го "Б" со своей русой косой до пят, и Колька из соседней квартиры со своим дурацким кожаным отцовским портфелем, и Валентина тоже где-то здесь. Они смотрят и молчат. Вокруг стоит мертвая тишина. Слышен стук моего сердца и спокойный шелест секундной стрелки на наручных часах. Я жду. Я смотрю вокруг ожидая, что кто-то, наконец, скажет хоть что-то.

Произнесет хоть одно дурацкое слово. И я буду знать. Почему? Вот вопрос вопросов. ПОЧЕМУ?! Король вопросов.

Я хочу знать ПОЧЕМУ?

– Галка бежит через дорогу, размахивая своей русой косой и неуклюже держа в руке нелепую сетку с батоном и начинает кричать, когда слышит дикий крик матери и визг тормозов;

– Колька кричит мне "Витька, догоняй", прыгая на одной ноге, вытряхивая воду из уха и сделав мне рожу, прыгает в рябь мутного, зацветшего зеленой тиной и ряской, пруда, чтобы уже никогда не вынырнуть;

– Валентина закрывает за мной дверь, поцеловав на прощанье быстрым, дружеским поцелуем, а затем идет в спальню и, налив из изящного хрустального графинчика стакан воды, начинает глотать белые кругляши таблеток, торопливо запивая свою смерть.

ПОЧЕМУ? Я чувствую тысячи лиц, обращенных ко мне и не желающих разжать губы.

Их взгляды пронзают меня насквозь, обжигая леденящим холодом могилы.

Их молчание убивает меня, заставляя застыть безмолвной гипсовой глыбой, и не дает ни единого шанса сдвинуться с места.

И тогда я начинаю кричать, срываясь на визг.

Мой крик вызывает огненную бурю, выжигающую своими пылающими кольцами, крашеное дерево скамей. Я делаю небольшое усилие, и пылающие скамьи взрываются, рассыпая в воздухе снопы разноцветных искр и обугливавшиеся обломки досок. И тогда я слышу тихий смех. Смех, перерастающий в оглушающий хохот и громовые аплодисменты от невидимых мне зрителей…

Затем я просыпаюсь и чувствую, как бежит ледяной ручеек пота по моей спине, пачкая измятые простыни, как дрожат пальцы, когда щелчок зажигалкой вызывает к жизни крохотный огонек, отголосок той бури, поджигающий кончик сигареты в моих губах.

Потом я выхожу на балкон и молча стою, выпуская клубы дыма и наблюдая с высоты двенадцатого этажа за просыпающимся городом. Почему-то этот сон всегда снится мне под утро. Именно в то время, когда глубокая ночь сменяется ранним утром. Когда начинает розоветь горизонт в предчувствии хозяина небосклона и появляются первые, пачкающие утренний воздух, автомобили на дорогах. Именно тогда и снится мне вся эта мура, вызывая к жизни один и тот же сценарий – холодный ручеек пота, тусклый огонек сигареты, просыпающийся город с высоты двенадцатого этажа, затем невнятное бормотание разбуженной жены, бурчание вскипевшего чайника и шелест яиц на раскаленной сковороде. Все одно и тоже. Найти бы того поганого сценариста, что так нагло влез в мою голову и своими грязными ручонками вписал эти несколько минут. Найти и добавить еще одно ПОЧЕМУ, к уже и без того длинному списку.

Я лениво вожу вилкой, размазывая яичный желток по дну тарелки. Делаю глоток кофе из огромной фаянсовой чашки с глупым красным орнаментом на пузатом боку. Целую жену, стоящую у зеркала в коридоре и расчесывающую волосы старой массажной щеткой. Закрываю за ней дверь, выглянув на прощание в глазок. Неторопливо шлепаю босыми ногами в спальню, включаю компьютер и, не дожидаясь пока он полностью проснется, кладу себе на колени клавиатуру. Начинается мой рабочий день. Я вызываю текстовый процессор, выбираю очередное свое недописанное произведение и углубляюсь в работу. Я неторопливо набираю на обшарпанной старенькой клавиатуре слова. Слова слагаются в предложения. Предложения в строки. Очередное мое творение пробуждается к жизни под сухой стук клавиш и жужжание компа. Что родится на этот раз – редкий шедевр или очередная неудача – не знаю даже я.

Я лишь даю этому жизнь, а дальше… дальше оно живет своей жизнью. Как обычныйнеудачник зарастет пылью на прилавках, или как ловкий мошенник будет вытягивать деньги из карманов обывателей. Кто знает.

Тот, кто учил меня писать книги, любил повторять, что хороший писатель всегда вкладывает в свое творение часть своей души. Маленькую, чуть заметную часть. Но эта часть может оказаться любой. Может вдохнуть радостный аромат летнего утра, а может выдать зловоние городской свалки. Самое страшное, что ты никогда не узнаешь, какая частица твоей души покинула тебя и зажила собственной жизнью, вплоть до того момента, как будет поставлена последняя точка на последней странице и выпита первая рюмка коньяка по случаю окончания очередного опуса.

Вот и сейчас я неторопливо нажимаю на кнопки, превращая ИДЕЮ в ТВОРЕНИЕ рук своих. Автоматически исправляю ошибки, заботливо помечаемые текстовым процессором и аккуратно делаю пометки в своей рабочей тетради. И терпеливо жду ЕГО рождения. Жду того момента, когда я распечатаю пачку с табаком и отправлюсь на кухню за коньяком. Потом посижу пару минут, глядя на светящуюся на экране последнюю страницу и ту последнюю точку. Раскурю старинную трубку, подаренную одним из моих фэнов и опрокину пыльную бутылку над тонким хрустальным бокалом. У каждого из нас свои привычки. Один мой друг, после окончания очередной книги, лезет мыться под душем, другой – покупает супруге огромный букет роз. Все мы чудаки. Затворники, желающие общаться с миром только через тонкие хрустящие страницы в целлофанированных обложках. Да, я не люблю людей. Не люблю тех, кто содержит меня, покупая мои книги, позволяя время от времени удовлетворять свои скромные и не очень, прихоти. Но именно НЕ ЛЮБЛЮ, а не НЕНАВИЖУ. Я всегда предпочту вечер с книгой на диване, чем романтичный поход в ночной бар. Таким уж я стал. И это уже вряд ли можно изменить.

В коридоре просыпается дверной звонок и рассыпает веер душераздирающих трелей. Минуту я размышляю, стоит ли открывать или вернуться к работе. Трель повторяется, и я, отложив в сторону клавиатуру, надеваю истрепанные, но все еще любимые тапочки и плетусь к двери. Долго смотрю в мутноватое стекло глазка, пытаясь обнаружить посетителя. Затем решительно распахиваю дверь и обнаруживаю лишь сиротливо лежащий на коврике длинный конверт.

Почесываю задумчиво затылок, поднимаю белый прямоугольник и захлопываю дверь.

Конверт девственно чист. Видно лишь аккуратные места склеек и больше ничего. Ни адресата, ни отправителя. Ну, с адресатом то, пожалуй, понятно. А вот что насчет отправителя? Вспыхивает безумная мысль о моем проклятом сценаристе снов, но тут же исчезает смытая волной ощущения безумия идеи. Я верчу конверт в руках и решительно надрываю хрустящую бумагу.

На ковер падает сложенный вдвое белый лист. Я нетерпеливо открываю послание и читаю одну единственную фразу – "Виктор. Пятница, бар "У Флинта" в шесть вечера. Приходи один.Думаем, что не пожалеешь". Дальше следует беззвучный удар, сотрясающий мое тело, сопровождаемый ослепительной вспышкой белого света перед глазами и медленное угасание сознания.

Больно. Очень больно. В голове стучат молоточки. Маленькие молоточки бьющие по таким же маленьким колокольчикам. Я поднимаюсь, стараясь не обращать внимания на ставшее ватным тело ицарапая ногтями недавно поклеенные обои. Ноги предательски дрожат, поэтому приходится опереться спиной о стену. В животе застыл ледяной комок, дергающий мое ставшее непослушным тело в позывах к рвоте.

Я чувствую что-то теплое на своей щеке и вижу в зеркале напротив, тонкую струйку крови, стекающую из-под волос по щеке. Кажется, я к чему-то приложился головой во время падения.

Стою, тупо всматриваясь в свое изображение на серебристом стекле. Постепенно утихает дрожь в коленях, и тает лед в желудке.

Начинаю озираться по сторонам, еще не решаясь оторваться от спасительной тверди стены, в поисках причины моего состояния.

Пустой коридор, освещенный тусклым светильником, закрытая на ключ стальная дверь, измятый цветастый ковер на полу, перевернутый табурет и одинокий белый конверт в бурых пятнах крови. Листка с дурацкой фразой не было. Я опустился на четвереньки, уронив при этом несколько капель крови на утоптанный ворс ковра, и посмотрел под тумбочкой. Затем заглянул под ковер. Листка не было. Снова прислонился к стене, приложив к царапине у виска удачно подвернувшийся носовой платок. Чертовщина какая-то. Мистика. Может перейти на детективчики в стиле хоррор? Вот и сюжетная завязка имеется неплохая. Известный писатель-фантаст получает послание неизвестно от кого, после чего получает по голове прямо в своей квартире. Бред сивой кобылы. Я поднимаюсь, все так же придерживаясь спасительной стены, и иду в спальню. Падаю в кресло перед компьютером. Так, теперь все по порядку.

Письмо от неизвестного адресата я получил. Идиотскую фразу прочел. А что потом?

Я осмотрелся. Когда раздался звонок в дверь, было около трех. Сейчас судя по царившему в комнате полумраку – ближе к шести. Значит, без сознания я провалялся чуть ли не три часа. Теперь о самом сознании. Шлепаю босыми ногами к зеркалу и, напрягая глаза, рассматриваю тонкую царапину, пересекающую висок и спускающуюся до щеки. Царапину я явно заработал во время падения. Наверное об табурет. Кроме царапины других повреждений нет. Ни шишки на голове, ни синяков. Значит, версия с ударом по черепу отпадает. Эх, не писать мне, похоже, детективы. Но, черт возьми, что же все-таки произошло?

Прикладываю к уже почти некровоточащей ранке платок и опять плюхаюсь в объятия кресла. Экран компьютера мрачно мерцает разноцветием включившегося скринсэвера, насмешливо подмигивая мне нарисованным, мультяшным глазом.Клавиатура валяется там же, где я ее оставил. Тянусь и вырубаю компьютер из сети. Комната погружается в темноту.

Пару минут просто сижу, тупо вглядываясь в потухший экран монитора, затем, иду в коридор, еще раз обшариваю его в поисках таинственного послания и ничего не нахожу. Конверт так и валяется на полу, а того, что было внутри, нет. Съел я, что ли, эту проклятую бумажку пока был в беспамятстве?

Проверяю дверь – заперто. Выключаю свет в коридоре и иду на кухню к холодильнику. Достаю мгновенно запотевающую бутылку коньяка и наливаю в пузатый бокал. Распечатываю пачку с табаком. Вот Надюха удивится, вернувшись с работы. Муж нарушающий свои собственные привычки, явление, в нашем с ней мирке, мягко скажем, незаурядное.

Щелкаю выключателем электрочайника. После коньячка и хорошего табака, стакан крепкого чая с кусочком лимона – великая вещь.

Раскуриваю трубку и иду на балкон. За покрытыми морозным узорам стеклами, кипит вечерняя жизнь большого города. Мечутся по дороге машины, подмигивая друг другу всполохами разноцветного света. Тусклые фонари скупо освещают давно не чищенные пешеходные дорожки с маленькими фигурками людей.

Пешеходы спешат по своим делам, деловито перебирая крошечными ногами. Отсюда жизнь кажется красивой детской игрушкой, перевитой разноцветными подарочными ленточками. Маленькие модельки автомобилей, игрушечные фонарики на батарейках над нарисованной на куске картона дорогой, смешные куклы-люди в своих нелепых зимних одеждах расставленные маленьким кукловодом. Представляю себе этого кукловода, и очарование вечернего города рассыпается в прах, оставляя в душе неприятный осадок и инфантильное сожаление о несостоявшемся чуде. Торопливо докуриваю, вытряхивая серый пепел в старый цветочный горшок. Тоже своеобразная традиция, между прочим. Возвращаюсь в спальню и понимаю, что поработать сегодня уже не получится. Как говорил один товарищ, в ответ на мой вопрос о муках творчества – "аппетита нету".Остается только вздохнуть и топать на кухню, к запаху свеженарезанного лимона и еще бурчащему чайнику. Стакан горячего чая, сдобренный лимоном и коньяком, окончательно растапливает ледяной ком в желудке. На часах, тихо тикающих над дверью, уже десять минут седьмого.

Я споласкиваю стакан под вялотекущей струей холодной воды. Убираю в шкафчик чайник с заваркой и сахарницу. Сахарница выскальзывает из дрожащих пальцев и разлетается коричневыми фарфоровыми брызгами. И вот тогда я понимаю, что мне надо напиться. Сильно напиться.