Габриэль-Эрнест

— В лесах появился дикий зверь, — сказал художник Каннингэм, когда они подошли к станции. За всю дорогу он не сказал ничего другого — но поскольку Ван Чеел болтал без умолку, он просто не заметил молчаливого настроения спутника.

— У нас? Да нет, ничего страшнее пары лисиц и ласок в наших лесах не встретишь, — ответил Ван Чеел. Художник промолчал.

— Что вы там такое говорили о зверях? — спросил Ван Чеел уже на платформе.

— Что?.. А, ничего. Фантазии, — махнул рукой Каннингэм. — Однако вот и поезд!

В тот же вечер Ван Чеел решил, как частенько делал, пройтись по своим лесным угодьям. В его кабинете стояло чучело выпи, он знал названия многих местных растений, — так что, возможно, его тётушка была в чём-то права, когда говорила о нём как о великом натуралисте. По крайней мере, он был отменным пешеходом и гулял много и охотно. Притом он держал за правило во время прогулок запоминать всё увиденное — не столько для того, чтобы содействовать прогрессу естествознания, сколько чтобы иметь темы для разговоров. Когда, скажем, расцветали колокольчики, Ван Чеел немедленно предавал сей факт гласности; разумеется, самое время года должно было намекнуть слушателям на вероятность подобного события, однако последние чувствовали, по крайней мере, что Ван Чеел их не обманывает.

Однако то, что Ван Чеел обнаружил в этот раз, несколько выбивалось за рамки повседневного опыта. На гладкой каменной плите, нависшей над берегом глубокого озерца в дубовой роще, привольно раскинулся, подставив солнцу мокрую смуглую кожу, мальчик лет шестнадцати на вид.

Влажные мокрые волосы облепляли его голову, светло-карие глаза — такие светлые, что блестели почти тигриным, оранжевым блеском — с ленивой настороженностью изучали Ван Чеела. Явление паренька оказалось настолько неожиданным, что Ван Чеел внезапно для себя задумался, прежде чем заговорить. В самом деле — откуда взялся здесь этот диковатого вида подросток? Правда, месяца два назад у мельничихи пропал сын — скорее всего, упал в мельничный ручей, — но то был совсем малыш, а не такой, уже довольно взрослый паренёк.

— Что ты тут делаешь? — строго спросил Ван Чеел.

— Загораю, как видите, — ответствовал парнишка.

— А где ты живёшь?

— Здесь, в лесах…

— Нельзя же жить в лесу, — возразил Ван Чеел.

— Почему же? Тут очень хорошие леса, — несколько снисходительно ответил мальчик.

— Но где ты спишь ночью?

— Ночью? Ночью я не сплю.

У Ван Чеела начало появляться неприятное, раздражающее чувство — то ли ему морочат голову, то ли он чего-то недопонимает.

— Хм! А чем же ты питаешься? — подумав, спросил он.

— Мясом, — сказал мальчик. Он произнёс это слово медленно и с заметным удовольствием, словно наслаждался самим звуком.

— Мясом! Каким мясом?

— Если вам интересно — мясом кроликов, диких птиц, зайцев; затем, конечно, домашняя птица и ягнята — это в сезон; ну, и дети, если случится поймать. Вообще-то ночью они заперты в доме, а я охочусь как раз ночью, так что детского мяса я не ел уже около двух месяцев.

Не обращая внимания на явную насмешку, содержавшуюся в форме последнего ответа, Ван Чеел решил попытаться выяснить вопрос о возможном браконьерстве.

— По-моему, твоя похвальба насчёт кроликов — это просто фига в кармане, — заметил он (учитывая свойства туалета юного купальщика, а вернее, полное отсутствие оного туалета, Ван Чеел выразился не вполне удачно). — Здешних кроликов не так-то легко поймать.

— Ночью я охочусь на четырёх ногах, — последовал довольно загадочный ответ.

— Ты хочешь сказать — с собакой? — уточнил Ван Чеел.

Мальчик не спеша перекатился на спину и тихо рассмеялся — смех его был не слишком приятен и напоминал одновременно негромкое ворчание зверя.

— Не думаю, что найдётся пёс, который захотел бы составить мне компанию — особенно ночью, — возразил он.

Ван Чеел начал подозревать, что в этом мальчике со странными глазами и странной речью есть нечто загадочное.

— Я не могу допустить, чтобы ты оставался в лесу, — заявил он решительно после некоторого размышления.

— А я не могу поверить, что вы предпочтёте видеть меня в своём доме, — заметил подросток.

Действительно, представить себе этого нагого лесного жителя в аккуратном доме Ван Чеела было непросто.

— Если ты не захочешь пойти со мной, мне придётся тебя заставить, — пригрозил Ван Чеел.

Мальчик мгновенно извернулся, прыгнул в воду и в один миг преодолел больше половины разделявшего их расстояния — только блеснуло в воде, как молния, его тело. Движение, обычное для выдры — но несколько пугающее у человеческого ребёнка. Ван Чеел невольно качнулся назад, поскользнулся и распростёрся на земле. В следующее мгновение странные жёлтые глаза мальчика сверкнули на расстоянии фута или полутора от его собственных. Ван Чеел инстинктивно поднял руку к горлу, мальчик рассмеялся своим странным смехом, и был таков — только чуть качнулись кусты и высокая трава.

— Просто удивительно — настоящее дикое животное! — пробормотал, поднимаясь на ноги, Ван Чеел. Тут же ему вспомнились слова Каннингэма о «диком звере».

Не спеша шагая домой, Ван Чеел перебирал в уме местные слухи, которые можно было бы связать с этим удивительным юным дикарём.

Меньше стало дичи в лесах; пропадает с ферм домашняя птица; кто-то крадёт с пастбищ ягнят; зайцы стали ловиться куда реже, чем прежде… Неужели этот странный дикий мальчик действительно охотится тут с ловким псом? С другой стороны, он хотя и говорил о «четырёх ногах», но намекнул в то же время, что ни одна собака «не хотела бы составить ему компанию, особенно ночью». Сплошные загадки!

И так он шёл и вспоминал все известные ему случаи браконьерства или кражи скота или птицы — и вдруг остановился, как будто налетев на невидимую преграду. Так же резко остановилось и плавное течение его мыслей. Тот ребёнок, что пропал два месяца назад… по общепринятой версии, он свалился в мельничный ручей, который и унёс тело; но ведь мать ребёнка говорила, что слышала крик совсем с другой стороны — не от ручья, а с холма. Бред, разумеется… и всё же лучше бы мальчишка не шутил насчёт детского мяса, которое якобы ел два месяца назад. Такое не говорят даже в шутку!

Вопреки обыкновению, Ван Чеел не был расположен обсуждать своё небольшое приключение в лесу. Его репутация как советника приходской общины и мирового судьи могла бы быть несколько подорвана наличием в его угодьях, на его земле столь сомнительной личности; более того, не исключалась возможность того, что именно от него, лица ответственного за происходящее в принадлежащих ему землях, потребуют возмещения за причинённый ущерб. За ужином Ван Чеел был необыкновенно молчалив.

— Что это ты язык проглотил? — спросила его тётушка за столом. — Точно волка увидал!

Ван Чеел не знал это старое присловье, и замечание тётушки показалось ему довольно глупым; если бы он действительно увидал в своих лесах волка, для его языка как раз нашлось бы предостаточно работы.

Утром следующего дня, за завтраком, Ван Чеел, по-прежнему немного не в своей тарелке из-за вчерашней встречи, решил съездить на поезде в город, найти Каннингэма и спросить — что же он видел такое, что навело его на замечание о «диком звере»?..

С этим решением к Ван Чеелу вернулась обычная его бодрость духа, и, направляясь в гостиную за сигарой, он начал напевать себе под нос какой-то весёленький мотивчик. Но когда он вошёл в гостиную, песенка оборвалась на полуслове, и Ван Чеел помянул Божье имя. На оттоманке в самой вольготной позе покойно разлёгся лесной мальчик. Сейчас он был суше, чем при вчерашней встрече, но в остальном его костюм не претерпел никаких изменений.

— Кто тебе позволил сюда явиться? — яростно спросил Ван Чеел.

— Сами же сказали, что я не должен оставаться в лесу, — спокойно ответил мальчик.

— Но разве это означает, что ты должен был прийти ко мне! Что, если сейчас сюда войдёт моя тётушка?..

И, дабы свести к минимуму последствия такого бедствия, Ван Чеел поспешил прикрыть незваного гостя, насколько удалось это сделать при помощи газеты. И разумеется, вошла тётушка.

— Это — бедный мальчик, он заблудился… и потерял память; он не помнит, кто он и откуда, — поспешно объяснил Ван Чеел, косясь на «подкидыша» в надежде, что тот не добавит к его словам откровений о своих дикарских склонностях.

Мисс Ван Чеел необычайно заинтересовалась загадочным найдёнышем.

— Возможно, его бельё помечено? — предположила она.

— Похоже, бедняга потерял также и бóльшую часть белья, — ответил Ван Чеел, отчаянно пытаясь как-нибудь незаметно придержать «Морнинг Пост», укрывавшую мальчика.

Нагое бесприютное дитя тронуло мисс Ван Чеел до глубины души, как тронул бы её бездомный котёнок или брошенный щенок.

— Мы должны сделать для него всё, что возможно, — решила она. Вскоре слуга, посланный в чулан, где жил юный лакей Ван Чеела, вернулся с ливрейным платьем и всеми необходимыми к нему дополнениями, как-то: рубашкой, туфлями, воротничком и проч. Вымытый, одетый и причёсанный, мальчик не потерял в глазах Ван Чеела ни капли своей загадочности; тётушка, однако, сочла его очаровательным.

— Мы должны дать ему имя — на время, пока не узнаем, кто он, — заявила она. — Я буду звать его Габриэль-Эрнест — имена милые и очень подходящие.

Ван Чеел согласился, хотя и усомнился про себя в том, насколько мил новый обладатель этих милых имён. Надо сказать, что его первоначальные сомнения относительно лесного мальчика отнюдь не уменьшились оттого, что его пожилой, трезвого нрава спаниель сбежал из дому с появлением первого, и теперь скрывался, дрожа, поскуливая и иногда лая, в самом дальнем углу сада. А канарейка, обыкновенно столь же усердно пользующаяся даром голоса, что и сам Ван Чеел, ограничила с того же самого момента свой репертуар испуганным писком. Поэтому Ван Чеелу ещё больше не терпелось как можно скорее переговорить с Каннингэмом. Не теряя времени, он велел заложить коляску и отправился на станцию; когда он выезжал, тётушка как раз уговаривала Габриэля-Эрнеста помочь ей развлекать за чаем учеников её воскресного класса.

Каннингэм поначалу не был склонен к разговорам.

— Моя мать скончалась от заболевания мозга, — объяснил он. — Надеюсь, вы меня поймёте, если я скажу, что не хотел бы касаться предметов, имеющих поистине невероятный и фантастический характер, каковые я видел, — или, возможно, полагаю, что видел.

— Но что же вы видели? — вскричал Ван Чеел.

— То, что я, как я полагаю, видел, было столь необычно, что никакой разумный и здравомыслящий человек не причислит это явление к могущим иметь место в действительности. Как бы то ни было, я стоял — это было вечером последнего дня моего пребывания у вас, — стоял, полускрытый живой изгородью у входа в сад, любуясь гаснущими красками заката, — как вдруг я заметил обнажённого мальчика, почти юношу, вероятно, предположил я, купальщика из какого-нибудь ближнего пруда. Поза этого мальчика живо напомнила мне некоего фавна языческих мифов, и я тотчас решил уговорить его позировать мне. Я был уже готов окликнуть его, однако в тот самый миг солнце скрылось за горизонт, и краски заката погасли, уступив место сероватому сумраку. И тотчас свершилось нечто необыкновенное: мальчик исчез так же, как и солнце!

— То есть как исчез? Растворился в воздухе? — возбуждённо переспросил Ван Чеел.

— Нет, и вот это-то и есть самое ужасное, — отвечал художник, — на пустынном склоне холма, где мгновение назад был мальчик, стоял теперь огромный волк с тёмной, почти чёрной шкурой, блестящими клыками и свирепыми, яркими жёлтыми глазами. Можно было подумать, что…

Но Ван Чеел не стал задерживаться из-за таких мелочей, как чьи бы то ни было мысли и предположения. Каннингэм ещё не договорил, а он уже гнал во всю мочь к станции. Идею относительно телеграммы он отверг сразу: послание вроде «Габриэль-Эрнест — вервольф» не могло, конечно, ничего толком объяснить. Тётушка, безусловно, приняла бы его за некое шифрованное сообщение, ключ к которому Ван Чеел просто забыл ей дать. Поэтому оставалось лишь надеяться успеть добраться домой до заката. Экипаж, нанятый Ван Чеелом по телеграфу, вёз его от станции к дому, казалось, мучительно медленно, еле ковыляя по просёлку, который закат окрасил в розовые и бледно-пурпурные тона. Когда он, наконец, прибыл домой, тётушка убирала со стола варенье и остатки пирога.

— Где Габриэль-Эрнест? — с порога почти закричал Ван Чеел.

— Повёл домой малыша Тоопов, — ответила тётушка. — Уже смеркалось, и я решила, что такому маленькому мальчику небезопасно идти домой одному так поздно. Не правда ли, сегодня удивительно красивый закат?..

Но Ван Чеелу, хотя он только и думал, что о заходящем солнце, было не до его красоты. С быстротой, совершенно не соответствующей его комплекции, он бросился по узкой тропе, что вела к дому Тоопов. Тропинка тянулась вдоль мельничного ручья, по другую её сторону поднимался голый склон холма. Над горизонтом всё ещё выглядывал тоненький краешек солнца; за следующим поворотом дорожки Ван Чеел должен был увидеть пару преследуемых им спутников (и вряд ли была когда-нибудь более неудачная пара). Но в это мгновение краски вокруг вдруг разом поблекли, и серый полумрак окутал поёжившуюся землю. Ван Чеел услыхал пронзительный крик ужаса, — и остановился.

Более никто не видел ни маленького Тоопа, ни Габриэля-Эрнеста; однако на тропинке нашли разбросанную одежду последнего, что привело к естественному заключению: очевидно, малыш оступился и упал в воду, а Габриэль-Эрнест, сбросив одежду, прыгнул следом в тщетной попытке спасти несчастное дитя, но не выплыл и сам.

Ван Чеел и трудившиеся поблизости работники подтвердили, что, действительно, слышали детский крик неподалёку от места, где обнаружили одежду Габриэля-Эрнеста. Миссис Тооп, у которой осталось ещё одиннадцать детей, стойко перенесла потерю, однако мисс Ван Чеел горько оплакивала найдёныша. По её инициативе в приходской церкви поместили памятную табличку:

Ван Чеел, который обычно во всём уступал своей тётушке, решительно отказался внести пожертвование на памятник Габриэлю-Эрнесту.