Фуга Баха в понедельник

Анатолий Карташкин

Фуга Баха в понедельник

- Нет. К сожалению, я не музыкант. Извините... Ну, руки еще ни о чем не говорят... Вы так уверены? Ах, вы, кроме того, увидели еще и партитуру в моей папке... Тогда мне лучше будет сознаться. Все-таки я не музыкант. Но не огорчайтесь, вы оказались не так уж не правы. Потому что чуть-чуть я действительно играю. Но совсем немного, на очень непрофессиональном уровне.

Нет. Я не согласен. Одной настойчивости недостаточно. Ведь вы подразумеваете высшее умение, а не простое ремесло, правильно? Тогда я прав. То, что я произнес "играю", такие гордые слова, да еще здесь, в этом соборе, после фуги Баха, выглядит с моей стороны настоящим кощунством, честное слово...

Знаете, этот Бах просто невозможен. Это не музыка, это готическая высь. Какие-то пучины вечности. Ощущаешь себя частицей гигантской силы. Такая мощь, что делается страшно. Поистине необъятная музыка. В моей жизни самый глубокий след оставила именно эта фуга. Такой след, что на второй раз меня уже просто не хватит. Музыка и любовь могут вывернуть человека наизнанку...

Нет... Нет. Не просите. Это касается только меня. Для чего вам? Это не очень счастливый случай. Допустим, сравнительно давно. Около двух лет назад. Разве важно где? Не слишком далеко отсюда, скажем так. Еще точнее? На Рижском взморье. О, вот о чем я думал меньше всего, так это о курортном сезоне. К тому времени он, кстати, почти закончился. Наступало время дождей. Наших прибалтийских дождей.

Нет, нет. Да и зачем? История слишком необычна. Верится в нее с трудом. Мой друг Саулитис, тот прямо считает, что я все выдумал. Это его маленькая хитрость. Ну, как это говорится... Мол, раз тебе говорит друг, ты должен верить, и тебе будет легче. Мне действительно легче. Но не от его хитрости, а оттого, что он рядом.

Нет-нет. Нет... Расскажите лучше о вашем впечатлении от этой фуги. В чем вам видится ее смысл? Бах есть Бах, конечно, я согласен, но тем не менее... Что, это все? И ничего более? На мой взгляд, здесь звучит тема гораздо большей глубины...

Собственно говоря, с него все и началось, с этого милого растяпы Саулитиса. У него испортился телевизор. Испортился в воскресенье днем, а на следующий вечер, в понедельник, должен был транслироваться какой-то там матч, а Саулитис помешан на спортивных соревнованиях. Он смотрит все. Такой человек. Короче говоря - воскресный вечер, я отдыхаю, и вдруг вваливается этот фанатик. Он сует мне ключи от дома и устраивает панику вынь да положь, почини ему телевизор. Я ответил, что завтра понедельник, первый рабочий день недели, и брать отгул я совершенно не намерен, но Саулитис ничего не хотел слушать, заладил одно - прошу как друга. Большой ребенок, одно слово. Что сделаешь, пришлось его выручать. Назавтра я зашел на работу, оформил отгул и поехал в Вайвари. Саулитис живет в Вайвари, я забыл сказать, извините.

С телевизором я справился быстро. Немного барахлил строчник да нарушился контакт на выходе трубки. Такие задачки сейчас решают школьники. Саулитис просто не любит думать систематически, иначе он давно сам бы смог бороться с такими дефектами. Я пропаял концы, подключил сеть и проверил программы. Испытательная таблица в одном канале, знакомый свист в другом... Не люблю свиста. Переключил еще раз - стала прослушиваться какая-то мелодия...

Я подрегулировал звук - фуга Баха. Да, сегодняшняя... Что вы, у меня за плечами - музыкальная школа, хотя это, правда, было очень давно... Так вот, звук шел, а на экране прямо метались какие-то расплывающиеся помехи. Я решил немного подождать, пока все установится. Встал, прошелся по комнате и увидел на соседнем столе магнитофон. Саулитис, он хотя и музыкальный скептик, но эстраду слушает и иногда даже записывает мелодии с телевизора. Но магнитофон у него, насколько я знал, уже несколько месяцев пребывал в нерабочем состоянии. Я приподнял его, открыл, заглянул. На тонвале обрывки пленки, куда-то делся пассик - да, в этом весь Саулитис. Поправлять надо было, как говорится, еще вчера, и я принялся за работу.

Фуга между тем все звучала. Звук то слабел, то усиливался, но в общем слышимость была хорошей. Работать под музыку вовсе не плохо. Конечно, если знаешь, что надо делать. Когда не знаешь, музыка не помогает... Скоро я закончил, перевернул магнитофон в нормальное положение, поставил пленку и несколько раз прокрутил кассету пальцем. И случайно взглянул на светящийся телевизионный экран.

На меня смотрела женщина. Молодая женщина.

Она сидела за роялем и играла Баха. Мне бросились в глаза ее руки. Казалось, что они, а не клавиши излучали мелодию. Женщина слегка улыбалась, чуть-чуть покачивала головой и внимательно взглядывала на меня. С экрана будто исходило сияние. А я... Стою у стола, держу палец на кассете, уставился, как идиот, и не могу оторваться... Знаете, мы с Саулитисом оба старые холостяки и, конечно, немного отвыкли от женского обаяния. Поэтому внутри нас - робость не таких уж маленьких размеров. Но тут... Я почти сказал экрану - люблю тебя. Вот так, просто. Совершенно без неловкости, без размышлений. Почти сказал. А вслух не произнес ничего. Не успел. По экрану забегали штрихи, и изображение тут же пропало.

Я стоял и ждал.

Но больше ничего не было, одни мелькания. Я не отходил от телевизора, я просмотрел все каналы. Потом еще раз и еще. Напрасно... Видно, телепередача кончилась, так я подумал.

Что оставалось делать? Я выключил телевизор, оставил Саулитису записку, оделся и вышел из дома. На улице меня встретила удивительно ясная свежесть. Сосны, тишина, деревянное крыльцо с солнечными пятнами - и никого вокруг. Было непривычно легко. Хотелось чем-то одарить мир. Я неторопливо пошел мимо небольших аккуратных домиков, полускрытых за деревьями, и они улыбались, а над соснами искрилось солнце.

Вот и берег моря. Одинокие пучки травы. Мягкий плотный песок. Далекая дымка на горизонте. Я подошел к воде, постоял. Потом двинулся вдоль морской полосы. Это невыразимо приятное ощущение - гулять под утренним солнцем, к тому же в первый рабочий день недели.

На взморье было пустынно и тихо. Только шелестела вода и иногда падал с неба неожиданный крик чайки.

Математики утверждают, что истинная бесконечность существует только в абстракции... По-моему, это не совсем так. Я шел и чувствовал ее всей душой. Бесконечность - это человек наедине с морем. Или с небом. Или с космосом. В это время приходят мысли о вечности. Но так всегда - думаешь о вечности, а оказывается, о жизни. Мне все время представлялось лицо той женщины.

Вдруг я услышал музыку. Негромкую фортепианную музыку. Она появилась очень неожиданно, тихо, исподволь, и вместе с тем я предчувствовал ее какой-то внутренней готовностью. Мелодия наполняла воздух, вздымаясь и завораживая, похожая на невидимое излучение. Да. Вы не ошиблись... Все та же фуга Баха. Можно удивляться такой невероятности. А можно и поверить. Это было величественно - Балтика дышала Бахом...

Прямо посреди прибрежных сосен, на траве, стоял концертный рояль. На нем поблескивал старинный канделябр, в котором горели три свечи. Седой старик, похожий на Густава Эрнесакса, вдохновенно касался клавиш, и мощные волны фуги расходились над безлюдным берегом.

Я остановился.

Старик весь ушел и музыку. Он творил ее. Под его пальцами возникали торжественные аккорды, уходящие куда-то к небу. Быть может, это не вполне материалистично, но в тот момент Бах и бог слились для меня воедино, и я не видел в этом противоречия.

Вы помните, в фуге есть музыкальные фразы, восходящие вверх? Так вот, на самой вершине мелодии с солнечного неба вдруг пошел голубой дождь. Голубой дождь. Он хлынул сразу, без предупреждения, будто только и ждал этого момента.

Старик играл, а голубой дождь переливался струями и шумел. Но странное дело - это не был обычный дождь. Я имею в виду - это не был дождь из воды, потому что, коснувшись травы, он тут же исчезал без следа.

Потом дождь внезапно прекратился, и мелодия оборвалась.

А в остановившемся воздухе затикали часы.

Я взглянул на старика. Он продолжал играть! Его пальцы нажимали на клавиши, и он слегка покачивался, весь в музыке. А я слышал только тиканье часов. Тик-так, тик-так...

Потом я почувствовал, что рядом есть еще кто-то.

И повернул голову.

Улыбаясь, на меня смотрела женщина. Та самая, из телевизора. Она стояла совсем рядом, и я мог коснуться ее рукой... Вы знаете, я не отношусь к людям общительным, заговаривать с женщиной вот так, сразу, для меня не характерно, но здесь все произошло настолько буднично, настолько обычно, что я не помню, что же я ей сказал. Нет, кажется, она спросила. Или что-то сказала... Впрочем, это не так важно. Я почувствовал, что с этого мгновения мы стали существовать друг для друга. Может быть, это прозвучит высокопарно, но я хотел бы сказать - навсегда. Конечно, это затертое слово. Оно потеряло прежний выразительный смысл. Но лучшего слова я подобрать не могу.

- Я хочу посмотреть вашу планету, - произнесла она и снова улыбнулась.

- Нашу планету? - переспросил я. Мой вопрос, помню, прозвучал как во сне. По крайней мере, для меня. "Какую планету? - пронеслось у меня в голове. - Нашу?.. Планету?.."

- Или хотя бы эту местность, - сказала она, - потому что у меня мало времени.

А часы тикали. Где-то над головой. Тик-так...

Она взглянула на старика. Тот величаво кивнул и продолжал нажимать на клавиши, создавая беззвучную мелодию.

Мы подошли к морю, к самой воде. Волны, посверкивая под солнцем, выплескивались на темнеющий осенний песок. Невдалеке проносились чайки.

- Как вы называете этот простор? - спросила она.

- Балтика, - ответил я.

- Балтика, - повторила она, наклонилась, попробовала поймать ладонью волну, потом выпрямилась и стала вглядываться в глубину моря.

- Очень далеко отсюда, - заговорила она, - находится наша Галактика. Ее трудно заметить - она невелика по размерам. И тяготение в ней слабее, чем в остальном космосе. Многие наши поколения мечтали узнать, одиноки ли мы в этой безбрежности, но никто не мог пробиться в глубину нарастающего тяготения. Наконец нам удалось создать корабль с антигравитационным принципом полета, и мы проскользнули в пучины Вселенной. Оказалось, у нас есть братья по разуму. Но... Пока об этом известно лишь экипажу нашего корабля. Те же, кто отправил нас в полет, те, кто остался, не ведают этого. У них один удел - ждать. Ждать нашего возвращения. Ждать, не зная, вернемся мы или нет... Или - готовить новый корабль.

Над берегом разносилось негромкое тиканье, ритмично шуршали набегающие волны. Я молчал.

- Я родилась в звездолете, - вдруг сказала она и посмотрела на меня. Вновь ее глаза проникли к моему сердцу. А голос прозвучал печально: - И жизнь моя также окончится в звездолете. Бесконечным сном.

И все замерло. Только раздавался глухой стук часов, похожий на удары сердца.

Она посмотрела на море, на чаек, и взгляд ее остановился где-то у горизонта.

- Да, - произнесла она, - мы скользим внутри тяготения, но оно гнетет нас, оно тяжело и неумолимо. Мы очень быстро стареем... Мы стали космическими мотыльками-однодневками. Ваши два дня - это для нас год полета. Уже несколько поколений сменилось на борту нашего звездолета. Мы, летящие сейчас, помним их всех. Обязаны помнить. Кто-то должен вернуться домой и рассказать о них. И о нас...

Подул легкий ветер. Чайки с криком рванулись куда-то в сторону.

- Я хочу, чтобы ты знал это, - проговорила она. - Я хочу, чтобы ты рассказал о нас. Ты... - Она улыбнулась. - Ты - первый, кто мне очень понравился. И я верю тебе.

И тут... Я неожиданно обнял ее и поцеловал.

- Пойдем, - сказала она.

Мы ходили долго. Гуляли по берегу. Бродили около электричек. Я показал ей дом Саулитиса и сказал, что видел ее по телевизору.

- Где - здесь? - спросила она.

И мы вошли в дом.

Я сел перед телевизором, включил его и сказал:

- Сейчас. Чуть-чуть. Он должен нагреться.

Вдруг над моим плечом протянулась ее рука. Раздался щелчок.

Зарождающаяся на экране голубоватость свернулась в светящийся комочек и пропала. Я почувствовал ее ладонь на своей щеке. И услышал шепот:

- Не надо. Я все знаю.

Потом наступила тишина. Перестали звучать воздушные часы. Мы их не слышали - ни она, ни я. Ни она и ни я...

...Потом она говорила:

- Когда ты за работой, ты прекрасен. Уверен, спокоен, силен. Ты, наверное, хороший мастер?

- Откуда ты знаешь про работу? - спросил я, а она засмеялась:

- Как ты думаешь, почему вдруг остановился наш корабль? Впрочем, откуда тебе знать... Нас остановила музыка. Ваша земная музыка. Мы посланы нашей Галактикой и, встретив во Вселенной красоту, мы должны сохранить ее для ожидающих нас дома. Эта мелодия создала великую гармонию, а гармония всесильна. Ничто не может противостоять ей. Даже расстояния космоса. Никогда раньше я не слышала такой величественной музыки. Зазвучав, она пронизала мою душу. Я села за инструмент и стала воспроизводить ее. Я как бы стала ее эхом. Космическим эхом вашей земной мелодии... Тогда-то ты и увидел меня по телевизору. По-видимому, возник какой-то канал связи... А я увидела тебя. Ты копался вон в той штуке. - И она показала пальцем на магнитофон.

Он так и стоял на столе, я забыл убрать его...

- Оставайся здесь, - сказал я, и она смолкла.

- Нет, - услышал я. - Нас ждут там.

Голос ее прозвучал отчужденно. А у меня перехватило дыхание. Впервые я оказался лицом к лицу с безнадежностью. Впервые я понял, что это такое. Ощутил так близко, так ясно...

- А если я сам сыграю эту фугу? - Я буквально хватался за соломинку.

- Я бы хотела, чтобы ее играл ты, - сказала она.

И вдруг возникло тиканье.

- Ты слышишь? - спросила она. - Это зов корабля. Понимаешь? Мое время кончается. Я должна возвращаться. Проводи меня.

Когда мы вышли из дома, воздух сильно потеплел. Высокие сосны были наполнены солнечным светом.

- Мелодия удерживает наш корабль, - говорила она. - Если она оборвется, звездолет улетит. И заберет с собой меня...

Мы шли.

За соснами уже темнело море. Полоска песка - и море. По берегу одиноко бродил какой-то мужчина. Она остановилась.

- Вот... Меня уже ждут... Знаешь, что это за человек?

Я не знал.

- Это мой будущий муж, - сказала она и пожала плечами. - Надо же как-то продолжать поколение. Кто-то ведь должен вернуться... Слушай! - прошептала она. - Через семь дней мы снова будем пролетать мимо Земли. Ровно через семь дней. В это же время. Если снова будет звучать эта фуга, если ты сможешь сыграть ее, я смогу ненадолго прийти к тебе. Только...

- Что? - голос мой дрогнул, а она улыбнулась:

- Только я уже буду старше. Возраст - это проблема для всех женщин, во всей Вселенной.

- Я сыграю ее, - сказал я.

- Через семь дней, - произнесла она и побежала на берег.

И вновь зазвучали часы. До сих пор я ненавижу их проклятую размеренность!

Мужчина направился к ней. Что-то сказал. Она подняла голову и посмотрела вверх. Он продолжал говорить, а она оглянулась в мою сторону, и ее взгляд был долгим.

Потом пошел голубой дождь и скрыл их фигуры, а когда он прекратился, над взморьем снова разнеслись звуки фуги Баха...

Неделя для меня прошла в каком-то кошмаре. Я убегал с обеденных перерывов. За пять минут до конца рабочего дня я уже оказывался у выхода. Я объездил всю Ригу, я искал ноты этой фуги, и все же я нашел их. Спеша, как в лихорадке, я разучивал ее на фортепиано. Я стал ошибаться на работе, и меня не ругали только потому, что раньше обо мне всегда было хорошее мнение, и слишком уж неожиданными и нелепыми оказывались мои ошибки. Эти семь дней превратились в вихрь. Все неслось, все металось, и сам я захлебывался в каком-то отчаянном затягивающем водовороте...

Через семь дней я снова был в Вайвари.

Лил проливной осенний дождь. На мне был плащ с капюшоном и резиновые сапоги. В кармане лежали ключи от дома Саулитиса.

С низкого неба струились потоки воды. Скользя по мокрой земле, опираясь о шершавые влажные сосны, от которых ручейки затекали в рукава, я разыскал то место.

Вот оно. Рояль. Он стоял там же, но старика не было. Те же три свечи горели ровным пламенем в старинном канделябре, хотя вокруг хлестал дождь и барабанили капли, разбиваясь о блестящую поверхность рояля. Что-то зловещее увидел я в этих язычках пламени. Я понял, что старик уже не придет.

Закрываясь от дождя, я посмотрел на часы. Время.

Я сел за рояль. Поднял крышку, и по клавишам запрыгали крупные капли.

Я заиграл.

Я знаю, я играл плохо. Волнение сковывало мои пальцы, и звуки то рвали воздух, то гасли, так и не развившись. Но я старался. В памяти жила идеальная мелодия, без ошибок и помарок, и, слушая ее, я забывался, и тогда у меня что-то получалось... Играть пришлось довольно продолжительное время, это было трудно, но я не думал. И вот пошел голубой дождь. Я сразу узнал его, и это придало мне уверенности.

Но она появилась не одна.

Рядом с ней стоял мальчик.

- Мой сын, - улыбнувшись, сказала она, - вернее, наш. Твой и мой. Он родился на корабле, и я назвала его Имант... Сынок, подойди, не бойся.

Мальчик шагнул ко мне, и я протянул к нему руки...

Я прервал музыку!

Мои руки замерли над клавишами, и тут же обрушился голубой дождь, а когда он кончился, уже никого не было.

Дождь лил не переставая!

Я бил по клавишам, я повторял фугу еще и еще, по лицу текли струи воды, я был в каком-то исступлении... Все напрасно... Встреча закончилась. Они улетели.

Вот и вся история. Странная, правда? Не знаю, может быть, их уже нет. Их потомки, наверное, живы. Возможно даже, что когда-нибудь их корабль снова посетит Землю, и кто-то из них назовет меня своим далеким предком. Если, конечно, доживу... Что еще сказать? Ах да - рояль. Знаете, раньше я часто бывал в Вайвари, но в последнее время как-то стал бояться приезжать. Полтора месяца назад рояль еще стоял там, среди сосен, а вот старика я так больше ни разу и не видел. Кто он и где сейчас, мне неизвестно... Ну вот, уже появился и Саулитис... Что же, извините, всего доброго.

Он поднялся и пошел к выходу, высокий мужчина с внимательными, чуть напряженными глазами.

Я задумался.

- Простите, пожалуйста, - раздался голос, - позвольте...

Мимо меня прошел человек с повязкой дежурного. Он обернулся, взглянул на меня и, улыбнувшись, поинтересовался:

- Что, услышали очень странную историю? Не про космос случайно?

Я оторопело взглянул на него, а потом спросил:

- А... кто это был?

- О, это необычайный человек. У него много интересов. Очень любит музыку и одновременно может отлично починить телевизор, причем бесплатно. А в журналах иногда появляются его рассказы. Все как один фантастические. Я его спрашиваю: Имант, почему ты всегда пишешь про космос? А он говорит, что космос и любовь для него едины.

- Так он писатель? - перебил я, и голос мой осел.

- Нет, вообще-то он не писатель. Работает он, кажется, на радиозаводе. Но человек, безусловно, необычный. Например, он никогда не пропускает исполнения этой фуги Баха, а после нее сразу уходит. Почему? Почему он ни разу не дослушал до конца весь концерт?

Я молчал.

Слушатели стали возвращаться в зал. Начиналось второе отделение концерта...