Лисица и Утка, не поделившие лягушку, передали дело о праве на собственность на рассмотрение Льву. Выслушав доводы обеих сторон, Лев открыл было рот, чтобы объявить свое решение, но тут Утка перебила его.
— Я знаю, какое решение вы собираетесь вынести! — сказала Утка. — Вы скажете, что лягушка, предъявленная нами, не принадлежит никому из нас, и вы съедите ее сами! Позвольте заметить, что это просто несправедливо!
— Что до меня, то мне совершенно ясно, — сказала Лисица, — что вы отдадите лягушку Утке, Утку — мне, а меня возьмете себе. Как никак я разбираюсь в законах!
— Я собирался сказать, — сказал Лев, — что пока вы доказывали исключительность своих прав на эту собственность, она ускакала. Может быть, вы предъявите другую лягушку?
Негр, увидев Страуса, стал бросать в него камни. Когда их набралось достаточное количество, Страус подобрал их и съел.
— Скажи, пожалуйста, какой из человеческих добродетелей обязан я такой превосходной едой? — спросил Страус.
— Щедрости! — ответил Негр, желая расположить к себе того, кто, как он только что убедился, был так сверхъестественно одарен. — Если бы не порыв благотворительности, я бы съел эти камни сам!
— Дорогой мой, — заметил Страус, — похоже, что некоторые из меньших человеческих добродетелей нелегко отличить от несварения желудка.
Человек ощипывал живого Гуся, и тот сказал ему:
— Предположим, что вы такой же настоящий гусь, как и я; не кажется ли вам, что подобная процедура не доставила бы вам удовольствия?
— Предположим, — ответил Человек. — Не кажется ли тебе, что в этом случае такому гусю, как ты, захотелось бы ощипать меня? — и он выдернул у Гуся пук перьев.
— Еще бы! — вырвался у Гуся непроизвольный, но явно необдуманный ответ.
— Вот-вот, — заметил его мучитель, выдергивая еще один пук перьев, — точно такое же желание испытываю и я.
Овца, совершавшая длительное путешествие, пришла к выводу, что в овечьей шкуре жара невыносима, и, увидев в загоне у дороги стадо чего-то напряженно ожидающих овец, перепрыгнула через изгородь и присоединилась к ним в надежде, что ее остригут. Когда при приближении Пастуха Овцы сбились в кучу в углу загона, она протолкалась вперед и сказала:
— В вашем стаде плохая дисциплина; но, к счастью, я оказалась здесь, чтобы подать им пример послушания. Увидев, как эта операция проводится на мне, они воспрянут духом и пойдут на нее добровольно.
— Ну, что ж, спасибо, — сказал Пастух, — но мне хватит и одной. В такую погоду баранина быстро портится.
Устрица, которая никак не могла вытащить камушек, застрявший между створками ее раковины, горько сетовала на свою судьбу. Услышав ее жалобы, Обезьяна во время отлива подбежала к ней и стала ее внимательно осматривать.
— Кажется, у тебя там есть что-то еще, — сказала Обезьяна.
Она засунула лапу в раковину и извлекла тело пациентки.
— Вот теперь я уверена, — сказала Обезьяна, проглотив Устрицу, — что этот камушек тебе больше не помешает.
Дикая Лошадь, встретив Домашнюю, стала насмехаться над условиями ее рабской жизни, однако прирученное животное клялось, что оно свободно, как ветер.
— Если это так, — сказала Дикая Лошадь, — то скажи, пожалуйста, для чего у тебя эти удила во рту?
— Это железо, — ответила Домашняя Лошадь. — Одно из лучших в мире тонизирующих средств.
— А зачем же к ним привязаны вожжи?
— Чтобы не дать выпасть изо рта, когда мне становится лень держать их самой.
— А как же тогда насчет седла?
— Оно спасает меня от усталости: стоит мне слегка притомиться, как я надеваю его и скачу без устали.
Осел, бродивший вечером около деревни, увидал над холмом восходящую луну.
— Хо-хо, Хозяин-Ночное-Солнышко, — сказал он, — уж не собираешься ли ты бросить тень на плетень и показать мои длинные уши деревенским ослам, а? Ну, так вот, я встречу тебя на вершине и поколочу тебя копытами!
И, с трудом взобравшись на вершину холма, резко очерченный на фоне лунного диска, он оказался гораздо более очевидным ослом, чем когда бы то ни было.
Нагруженный зернышком пшеницы, которое он тащил ценою огромных усилий, Муравей шел навстречу потоку своих Товарищей, каждый из которых, согласно этикету, останавливал его, ощупывал его со всех сторон и пожимал ему ногу. Уставшему Муравью пришло в голову, что чрезмерная педантичность этой церемонии есть злоупотребление учтивостью, и он положил на землю свой груз, сел на него, подобрав под себя все свои ноги, и улыбнулся мрачной улыбкой.
— Эй! — окликнули его Товарищи. — Что там у тебя стряслось?
— Устал от пустых условностей этой проклятой цивилизации, — послышался раздраженный ответ. — Вернулся к безусловной простоте примитивной первобытной жизни.
— А-а! Ну, тогда нам придется побеспокоить тебя из-за твоего зерна! В жизни без условностей нет обусловленных прав на собственность.
Будто яркий луч света мгновенно озарил разум несознательного насекомого. Он поднялся и, схватив свое зернышко, рысью побежал по дороге. Было заметно, что он не только терпеливо принимал знаки внимания своих Товарищей, но и нередко сходил со своей дороги в сторону, чтобы пожать ногу незнакомым муравьям на конкурирующих линиях движения.
Попугая, которого учили греческому, раздувало от самомнения.
— Вот преимущества классического образования! — кричал он. — Я могу молоть чепуху на языке Платона!
— Оставь в покое мифологию, — тихо сказал ему Учитель. — Я бы посоветовал тебе молоть какую-нибудь чепуху, отличную от того, что говорили обожаемые платоновы соотечественники, — если только ты ценишь привилегию висеть у открытого окна.
У известного Чародея была Свинья, которая привыкла жить в чистоте и вела себя по-джентльменски, чем добилась широкой известности и завоевала сердца людей. Однако, чувствуя, что животное страдает, Чародей превратил ее в человека, и человек немедленно наплевал на все свои галстуки, музыкальные инструменты и великосветские замашки, нашел грязную луку и, хрюкая от наслаждения, погрузился в нее до кончика носа.
— Срок настал, — сказал Лев Ягненку в овчарне. — Выходи и ляжем рядом, как это и было предсказано.
— А ты привел с собой младенца, который поведет нас? — спросил Ягненок.
— Нет. Может быть, подойдет сын пастуха?
— Я сомневаюсь в окончательности срока, которому требуется пастух для того, чтобы организовывать праздник и следить за весельем. Мое представление об этом благословенном времени всегда было связано с мыслями о том, что баранина перестанет быть пищевым продуктом, а Львы станут продукцией искусных скульпторов.
Не видя возможности извлечь выгоду из своего лицемерия, Лев задумчиво пошел прочь и удовлетворился обедом из деревенского священника.
— Послушай, — сказал толстый Вол здоровенному Ослу, который громко кричал на всю улицу. — Это дурной вкус!
— А кто тебе сказал, что это дурной вкус, мой жирный критик? — не слишком церемонясь спросил Осел — Ннуу… эээ… мммэээ… Я только хотел сказать, что мне это не нравится. Было бы лучше, если бы ты просто мычал.
— Позволю спросить, а какое тебе дело до того, кричу я или мычу, или не делаю ни того, ни другого?
— Я не знаю, что тебе сказать, — не зная, что сказать, сказал Вол и уныло покачал головой. — Я плохо разбираюсь в этом вопросе. Я только могу сказать, что я привык осуждать мнение, не совпадающее с моим собственным.
— Совершенно верно, — заметил Осел, — ты пытался оправдать свое нахальство, называя свое предпочтение принципом. Ты изобрел слово «вкус», совершенно неспособное выразить идею, которую просто невозможно выразить, а, употребляя его вместе со словами «хороший» и «дурной», ты субъективно применяешь термины объективного. Такое применение раздвигает границы чистого нахальства, превращая его в безграничную наглость!
Вол, набычившись, глядел на Осла, не зная, что сказать в ответ на эту заумную тираду; наконец, критик решился и промычал:
— Это дурной вкус!
Черепаха и Броненосец, поссорившись, отправились в уединенное место, чтобы постоять за свою честь в ближнем бою.
— Ну, давай! — крикнула Черепаха, втянув голову и лапы поглубже в панцырь.
— Давай! — сказал Броненосец, туго завернувшись в свою броню. — Я готов!
Историк того времени прозрачно намекает, что этот инцидент предвосхищал ближний морской бой в недалеком будущем.
Автор, написавший книгу басен, остроумие которых выходило за пределы общепринятого, и мирно спавший на вершине высоты своего литературного положении, неожиданно был грубо разбужен толпой критиков, с пеной у рта оплевывавших его несравненные басни.
— Очевидно, я и в самом деле не до конца продумал способ применения своей мудрости, что и обидно этим любвеобильным людям, — сказал он самому себе, — они этого не перенесут. Ну, что же, производящая подушки фирма «Пух и перья» не без оснований считает нас своими конкурентами, и для тех, кто культивирует вечные перья, только естественно осуждать мой способ их применения!
Сказав это, он так широко улыбнулся, что его улыбки не скрыла бы и его ладонь, и снова погрузился в свой прерванный сон о падающих с неба дукатах.
Шакал, преследовавший Оленя, уже было схватил его, но в этот момент землетрясение разверзло широкую пропасть между ним и его жертвой.
— Это неправомерное вмешательство законов Природы! — сказал Шакал. — Я отказываюсь признавать подобное отступление от правил! — и он возобновил погоню, попытавшись пересечь пропасть в два прыжка.