Эльфийский талисман. Повесть о двух городах

Глава первая Висячей реки хозяйка…

— А ты назойлив, старый плут! — заметила Аройу та Вирми.

Отступив на шаг, Малькааорн поклонился, прижав правую руку к сердцу. Украшавшее красно-жёлтый берет перо птицы Гоах подмело плиты пола.

— Я всего лишь хотел засвидетельствовать своё почтение, моя госпожа! — ответил эльфийский чародей. — А так же выразить восхищение вашей чарующей красотой, над которой не властно время.

Аройу Рамахи та Вирми, высоконаречённая р_а_н_у та Вильса и та Крохтари, прекрасная хозяйка Висячей Реки улыбнулась — словно деревенская девочка, которой наговорил комплиментов проезжий ш_а_й_о. Пышнотелая, с высокой грудью, соблазнительно дышавшей в вырезе платья, она и в самом деле была очаровательна. В рассыпавшиеся по плечам тёмно-каштановые вьющиеся волосы вплетена цепочка бриллиантовых звёзд, тонкие брови напоминали ласточкино крыло, в прищуренных зелёных глазах играли весёлые бесенята, на полных губах змеилась улыбка. Никто не поверил бы, что этой красавице недавно исполнилось сто восемьдесят девять лет. Если бы не вечный, неистребимый запах человеческого пота, улавливаемый чутким обонянием «ЗвёздноРождённого», Малькааорн непременно залюбовался бы ею.

— О, я вижу, ты не только назойлив, но и галантен, — заметила Аройу та Вирми.

Малькааорн снова поклонился. Его прежнюю чёрную тунику и алый плащ с капюшоном сменили бархатный камзол, широкие штаны и сапоги с отворотами. На лице появились светлые усы и бородка, эльфийские уши прикрыл жёлтый парик с завитками, на поясе покачивался меч в ножнах со стальными накладками… Прежнего эльфийского чародея выдавал разве что горб, который невозможно было скрыть ни вероятностной магией, ни портновскими ухищрениями.

— Так же я хотел бы преподнести маленький подарок, — продолжал Малькааорн.

На внешней галерее Дворца прекрасную хозяйку Висячей Реки сопровождали две миловидные девушки в бело-синих форменных платьицах — в основания кос были вплетены пышные банты, чьи длинные ленты спускались едва ли не до пояса. В стороне вышагивал нагловатый двадцатилетний красавец — очередной по счёту, двадцать второй или двадцать третий фаворит Её Светлости. Малькааорна сопровождал лишь мальчик-раб, сменивший короткую эльфийскую тунику с сандаликами на тесный кафтанчик и бриджи. Повинуясь жесту хозяина, мальчик открыл деревянную коробку. На выложенном тканью дне, сверкая полупрозрачными бочками, лежали Эльфийские Янтарные Яблоки.

— Ой, какое чудо! — всплеснула руками Аройу та Вирми.

— Мне остаётся лишь коленопреклонённо молить о прощении за недостойную скромность моего дара, — ответил довольный Малькааорн.

— Какое восхитительное чудо, — продолжала крохтарийская р_а_н_у. — Жаль, что их невозможно сохранить. Года три-четыре, а потом…

Малькааорн пошевелил ладонью — с кончиков пальцев сорвались разноцветные нити. В окутывавшем Город над Рекой защитном поле они сразу же распались, рассыпавшись ворохом бесполезных искр. Но сама попытка создать вероятностное плетение сказала прекрасной хозяйке Висячей Реки всё.

— Оставьте нас! — приказала Аройу та Вирми.

Девушки присели, выпростав руки из-под передников, разодетый красавец подмёл пол чёрно-серым пером. Дожидаясь, пока свита удалится, эльфийский чародей подошёл к перилам балкона. Полумилей ниже к Енотовому морю нёс зеленоватые воды великий Вех — берущая начало в Серых горах огромная река, давшая имя всему субконтиненту. Даже здесь, в среднем течении он напоминал морской пролив, достигая ширины добрых тридцати полумиль. Из-под перил вырывались белопенные струи льющегося из Вильсавы водопада, вращавшего колёса дворцовых генераторов. Распластав крылья, парили пернатые дракончики. Дневное Солнце ненадолго закрыл летающий остров.

— Теперь мы можем поговорить спокойно, старый плут! — подошла к перилам Аройу та Вирми. — Их, в самом деле, можно сохранить?

— До двухсот лет, госпожа моя, — эльфийский чародей оставил прежний, витиеватый тон. — Возможно, и дольше, просто на больший срок никто не пробовал. Соответствующее вероятностное плетение, должное количество Силы и…

Малькааорн показал на нависшую над дворцом высокую тонкую башню. Казалось чудом, что подобная громада не рушится вниз вместе с выступом основной платформы. Шатровую крышу украшали две блестевшие на солнце антенны.

— Старый плут! Мой милый старый плут! — каблучки красавицы-р_а_н_у выбили на камнях галереи звонкое стакатто. — Ты преподнёс мне нечто, стоящее р_а_н_р_а_м_и. Только не говори, что это дар. Даже прекрасной даме подарить владение может лишь тот, кто рассчитывает получить владениевзамен. Но верность э_т_е_л_ь_н_э своим Государям вошла в поговорку, а ты… Чего хочешь ты? Вассалитета? Войска? Или?

Аройу та Вирми показала на вырез платья, в котором дышала высокая грудь. Малькааорн скорчил кислую мину.

— Э_т_е_л_ь_н_э! — рассмеялась красавица-р_а_н_у. — Вы признаёте только своих эльфиек. При одной мысли об объятиях смертной вас бросает в жар. Тогда как эльфийки?.. Не слишком ли часто они становятся возлюбленными и даже жёнами людей. В Шальри и поныне правит потомок эльфийки, пусть и незнатного рода… или младшего клана… Как это у вас называется?..

— Малого Клана, — поправил Малькааорн на с_и_н_а_р_о. — Я стар, госпожа моя! Жена умерла, сыновей без вины погубил Высокий Король, носящая чужое имя дочь замужем в Лазурном Острове… И моя ответная просьба столь ничтожна, что право, я испытываю некоторую неловкость. Выполнить её несложно, а значит она для меня так много…

— Заинтриговал, — улыбнулась Аройу та Вирми. — Мой милый старый плут!.. Сегодня ты не просто очаровал меня, осыпав комплиментами и сделав дорогой подарок. Ты и в самом деле меня заинтриговал.

Малькааорн задумался. Он знал, с каким удовольствием прекрасная хозяйка Висячей Реки играет роль недалёкой ветреной кокетки. Как и прочие вехтарийские княжества, её р_а_н_р_а_м_и находилось в вассальной зависимости у Короля Кирелиса. Небрежно, как бы между делом сказанные слова о вассалитете означали — крохтарийская р_а_н_у знала, что осталась одна, поскольку Королевства Приморских Эльфов больше нет.

— Госпожа моя! — осторожно, взвешивая каждое слово, начал эльфийский чародей. — Высокий Месяц назад по Старому Закатному Тракту владения Короля Кирелиса покинули четыре человека на самобеглой повозке. Это — чужеземцы в странных одеждах, говорящие на странном языке. Они не знают ни нашей земли, ни наших обычаев, не понимают ни вехтарийского, ни мертонского и не говорят на синаро. Мне известно, что земли Королевства они покинули благополучно. Известно и то, что со Старого Закатного Тракта они никуда не могли свернуть…

«Во всяком случае, так утверждает Райнэ, — добавил Малькааорн про себя. — Уж он-то в этих вещах разбирается. Конечно, нельзя исключить, что их повозка летает, но в этом случае… В этом случае они попросту удрали бы от нас по воздуху…».

— Ты хочешь сказать?.. — посерьёзнела красавица-р_а_н_у.

— Да, госпожа моя… — согласился Малькааорн. — Они должны быть где-то здесь, в твоих владениях. Моего дракона-дальногляда сбили в Замашье, перед Енотовыми горами, и мне неизвестна их дальнейшая судьба.

Эльфийский чародей щёлкнул пальцами. Маленький раб подал господину папку в мягком кожаном переплёте. На листе желтоватой тростниковой бумаги была изображена похожая на клин четырёхколёсная повозка с непривычно широкими, покатыми остеклёнными окнами. Металлические стенки словно лизали зеленоватые языки пламени, над плоской крышей крепилась широкая рама. На следующей странице, для сравнения, рядом с повозкой был изображён пузатый толстощёкий горожанин в мешковатой подпоясанной рубахе, суконном плаще и шапочке-колпачке. Чуть ниже — запряжённая гнедой парой карета-бутон с раскрывающимся кожаным верхом.

— Какая низенькая, — сморщила носик Аройу та Вирми. — И до чего маленькая и тесная. В ней, наверное, очень неудобно ездить…

— Зато очень быстрая, — вступился за повозку Малькааорн. — За летнюю стражу чужеземцы ухитрились сделать сто тридцать полумиль. А от скачущих всадников умчались так, словно сами всадники стояли на месте. Видите, впереди укреплены фонари. В темноте повозка освещает перед собой дорогу…

На следующей странице был изображён скуластый молодой человек с зачёсанными набок чёрными, как смоль, волосами и острым взглядом тёмных глаз. Покрытый зеленовато-жёлтыми разводами кафтанчик и брюки, заправленные в короткие чёрные сапоги, были выполнены во всех подробностях. Затесавшийся в число бандитов Райнэ художник, изгнанный из Аранийской Академии Изящных Искусств за любовь к зелёной огнянке, с удовольствием подражал авторам коронационных альбомов.

— Этому парню так и просится в руки меч, — прокомментировал рисунок Малькааорн. — Он, единственный из всех, кто хотя бы попробовал драться. Характерно, что ни у кого из этих людей не было оружия…

Со следующей страницы на хозяйку висячей реки взглянула девушка с короткими светлыми волосами. Узкие серо-синие, порванные на коленях брючки и белая рубашка навыпуск… В руке девушка держала длинный тонкий жезл, увенчанный плоской коробочкой.

— Она, по всей вероятности, магичка или ведьма, — объяснил Малькааорн. — Эта шкатулка на кончике жезла буквально переполнена тончайшей вероятностной магией, создающей собственное защитное поле. Никогда не видел, чтобы столь тонкие и сложные, к тому же «живые» вероятностные плетения были заключены в столь малую форму…

Красавица-р_а_н_у улыбнулась, увидев на очередной странице большеглазого светловолосого парня с едва наметившейся бородкой. На носу парень носил странное украшение в виде заключённых в оправы тонких, соединённых дужками стёкол.

— Корректирующие зрение линзы, — пояснил Малькааорн. — Просто, но на мой взгляд, крайне неудобно. Их так легко разбить, забыть или потерять. Он, скорее всего, учёный-книжник…

— Как они странно одеты! — удивилась красавица-р_а_н_у, глядя на изображённую на последнем рисунке полненькую девушку в свободной рубахе-безрукавке и короткой юбке, с собранными в «конский хвост» пышными тёмными волосами. — Явно взрослая девушка, а носит детскую юбочку. Они рабы или гномы? Откуда они?

— Просто чужеземцы, — заступился за девушку Малькааорн. — Госпожа моя, мне нужны эти люди, живыми и невредимыми. Мне нужна их самобеглая повозка. А так же всё, что окажется в ней — вещи, книги… Даже объедки и фляги с вином или пивом. Их будет не трудно найти — они странно одеты, бросаются в глаза и ничего здесь не знают. А ещё… — эльфийский чародей замялся. — У них тоже есть Янтарные Яблоки, о настоящей цене которых они, скорее всего, не догадываются…

— Крохтарийской р_а_н_у не подобает выступать в роли сыщицы, — показала зубки Аройу та Вирми. — Но ты заинтриговал меня, старый плут! Кстати: что такое произошло в ваших палестинах? «Мастера искр» работают в три смены, но эфир переполнен шумом, из которого ничего нельзя понять. Принц Кирмис объявляет Высокую Тревогу и провозглашает себя Верховным Правителем Королевства. Король Кирелис и Владычица Рокаэль прерывают визит в Грозовой Перевал. Высокие Кланы заявляют, что не признают ни Кирелиса, ни Кирмиса. Огромный пожар, охвативший ваши внутренние области. И, в довершении всего эти, словно свалившиеся с Большой Луны чужеземцы….

— Они не имеют отношения к нашим делам, госпожа моя! — ответил Малькааорн. — Это всего лишь смута, гражданская война. Три века назад подобное имело место в Высоком Закате, ныне настал наш черёд. Или Его Величество Король Кирелис удержит власть — или Приморье и Вехтари узнают нового владыку, Высокого Короля Кирмиса…

— Смута? Среди «ЗвёздноРождённых»? — подняла бровь Аройу та Вирми. — Свежо предание, да верится с трудом. А между тем в Гельсе и Шунко уже появились первые эльфийские беженцы. Странно, что пока что их нет у меня. Зато в моих землях, как раз на Старом Закатном Тракте, у эльфийских границ обнаружилась «белая» банда в четыреста клинков. Не волнуйся, старый плут — это были не э_т_е_л_ь_н_э, а всего лишь люди — негодяи-мерторцы. Но эти люди были вооружены эльфийским оружием, ездили на дорогих лошадях эльфийской породы и носили военное платье Клана Внутренней Гвардии.

— Госпожа моя! — волнуясь, Малькааорн моментально забыл о вежливости. — Эту банду разгромили?

— Вытеснили на полночный восход, в Орнели, — улыбнулась Аройу та Вирми. — Там её и в самом деле разгромил младший Осонахи, взяв богатую добычу лошадьми, оружием и эльфийскими тканями. Говорят, там было и золото. Тамошнего наследника, что в прошлом году так «удачно» повоевал с Каринтой, ждут большие проблемы — второму сыну осконского эгля будет нетрудно найти сторонников среди дворян отца и воинов, готовых сражаться под его знамёнами…

Малькааорн едва не застонал. Между Оско и Кроханой давние дрязги — с тех пор, как Ирса Терихи та Кано, внук и вассал Её Светлости, взяв на меч обширные земли у Шухтари и Каринты, объявил себя независимым. Дожидаясь, чем всё закончится, Высокий Король не спешил ни объявить его мятежником, ни даровать ему титул р_а_н_а. Малькааорн его понимал — сто лет ничего не значат для «ЗвёздноРождённого», почти половина жизни для красавицы-р_а_н_у, и вечность для простолюдина. Пикантности ситуации добавлял тот факт, что нынешний эгль та Оско и та Орнели, Осона Ирсахи та Кано приходился прекрасной хозяйке Висячей Реки правнуком.

— Но знаешь, что самое интересное, старый плут! — продолжала Аройу та Вирми. — Король Кирелис, Принц Кирмис, и главы Высоких Кланов наперебой обвиняют друг друга в мятеже, измене и прочих смертных грехах. И, при этом, не сговариваясь, объявили вне закона трёх персон. Хочешь узнать, кого?

Малькааорн насторожился.

— Они объявили вне закона Высокого Принца Санриса, двенадцатого королевского сына, — продолжала после паузы Аройу та Вирми. — Он не то взят под стражу, не то уже казнён. Они объявили вне закона некоего Райнэ, сына Атальморна, из Клана Поющей Птицы, подданного Лазурного Острова на службе у Короля Кирелиса, полковника Королевских Войск. Высокий Король Киринвэ подозрительно быстро от него отрёкся. И они объявили вне закона мага вероятности Малькааорна, выпускника и адепта Пресветлой Школы Сир, заседателя Серебряного Совета Его Величества. Вот я и задумалась — с чего это старый плут Малькааорн, вместо того, чтобы попытаться оправдаться или бежать, столь отчаянно рискует, разыскивая каких-то непонятных чужеземцев?..

Четверть стражи спустя Малькааорн покинул внешнюю галерею. Следуя за разряженным мажордомом, он словно не замечал льющегося в окна солнечного света — обычно такое солнце заставляло «ЗвёздноРождённых» недовольно щуриться. Стриженные под горшок лакеи проворно открывали двери, стражники ударяли в пол древками гуф, многочисленные придворные низко кланялись.

В погружённом в зеленоватый сумрак салоне вокруг низенького столика собралась группка «ЗвёздноРождённых». По рисунку на плащ-накидках эльфийский чародей определил подданных Короля Кирелиса из Клана Лазоревого Цветка. Сорвав с головы берет, Малькааорн поклонился. То же сделал и мажордом — ни один из «ЗвёздноРождённых» не удостоил грязных а_п_р_а_л_и даже взглядом. Эльфийского чародея это не удивило — из многочисленных обитателей дворца только красавица Аройу Рамахи та Вирми знала, кем на самом деле является Малькааорн. Для остальных он был знатным и богатым мертонским вельможей, вышедшим в отставку по возрасту, и путешествующим по вехтарийским землям ради собственного удовольствия. Проходя парадной лестницей, эльфийский чародей подмигнул молодому офицеру с похожими на пёрышки чёрными усиками. Офицер замер, словно не веря собственным глазам:

— Севи! Севи та Инма таль та Эстана! — заорал он чуть не на весь дворец. — Клянусь святым Багирми, вот это встреча!..

— Та Тоса? — «не узнал» офицера Малькааорн.

— Собственной персоной! — отступая на шаг, раскланялся офицер. — Твой давний знакомец та Тоса, вот уже год, как таль та Мисари. Но для тебя, старина, я всегда буду просто Тимо. Помнишь разбойников на постоялом дворе близь Исмати? Пернатый дракон! Не подоспей ты тогда, на одного друга у тебя было бы меньше…

В комнатёнке на первом этаже отдыхало несколько стражников. Выгнав их, та Тоса поставил на стол запечатанную сургучом бутылку и высокий железный бокал. Усевшись напротив, он выложил на глиняное блюдо несколько кусочков сыра.

— Вам не предлагаю, респати, — извинился он перед эльфийским чародеем. — Для вашего племени ароматное, десятилетней выдержки арантийское, что для нас шункийская кислятина. Но огнянка у них, спору нет, хороша. В любом случае, здесь нам не помещают. В «капитанской» у стен давно выросли ушки, а здесь кроме ругани и уличного шума всё равно ничего не услышишь…

Та Тоса покосился на забранное решёткой полуподвальное окно. Снаружи доносились голоса и грохот колёс проезжавших по набережной экипажей.

— Сам ты всё слышал? — ничуть не обиделся на холодный приём Малькааорн.

— Да, респати, — ответил та Тоса.

Сунув руку под отворот бело-синего форменного разрезного кафтана, он развязал сплетённый из конского волоса кисет. Внутри льдисто блеснула половинка к_е_л_р_о — эльфийского слухового камня. Вторая половинка этого же камня в качестве украшения была вделана в пояс Малькааорна.

Эльфийский чародей щёлкнул пальцами. Пристроившийся у порога мальчик вскочил, доставая ещё одну брошюрку желтоватых листов.

— Мне нужны эти люди, — продолжал Малькааорн. — Мне нужна эта повозка и всё, что окажется в ней. Обнаружив её, госпожа не известит меня сразу. Но искать будет — женщинам свойственно любопытство, и даже в диадеме р_а_н_р_а_м_и_л_у женщина останется женщиной…

На расстеленный платок легла тускло блеснувшая золотая монета с незнакомым носатым профилем и насечкой на ребре.

— Респати! — упав на колено, та Тоса на лету ловил руку эльфийского чародея. — Я ваш, клянусь Крылатой Заступницей и святым Багирми, клянусь святыми Ансари и Ансару, клянусь последним дыханием отца…

— Не спеши клясться, особенно последним, — оборвал его Малькааорн. — Это всего лишь аванс, а не вся плата. Если понадобится, рискуй. Если понадобится, поднимай мятеж. Госпожа отпишет на себя твои земли — в моей власти возместить потери. Связь через хозяина гостиницы «Кот и крынка», правая набережная, двести третий дом на восход. Не волнуйся, хозяин тебя узнает. У него есть телеграфный аппарат и двести хлебных «коричневых». Если понадобится, старший хозяйский сын с десятком друзей поедет с тобой или за тобой следом…

— Я ваш, респати! — повторил Тимо та Тоса. — Только не обижайтесь, но вам придётся здесь ещё немного посидеть. Никто не поверит во встречу старых друзей, если мы расстанемся сразу же…

— Перебьются, — тяжело поднялся Малькааорн. — Не забывай, госпожа Аройу Рамахи знает, кто я. Уж она-то не поверит в сказочку про случайно встретившихся дворян, на которых на постоялом дворе напали разбойники…

У дворцовых ворот эльфийского чародея дожидалась открытая коляска. На облучке подрёмывал возница в полосатом плаще, рядом смиряли лошадок трое оставшихся верными бандитов Райнэ. Сменив военное платье Клана Внутренней Гвардии на светло-коричневые кафтаны и круглые широкополые шляпы с ушками, они стали похожими на купеческую стражу или на не носящую цвета свиту мелкопоместного шайо. Устроившийся на сиденье Малькааорн приказал поднять верх — Дневное Солнце светило слишком ярко. Вокруг цокали лошадиные копыта, перекликались кучера и возницы, слышался разноголосый говор. Мимо проплывали многоэтажные дома под черепичными крышами, на балконах цвели цветы и сохло бельё, из стенных проёмов выглядывали клювастые мордочки «летающих фонарей». Днём этим живым светильникам, любившим солнечный свет не больше «ЗвёздноРождённых», нечего было делать на улицах. У набережной Вильсавы покачивались пришвартованные суда и плавучие лавочки.

Возле гостиницы «Кот и крынка» Малькааорна встретил десятник Асно та Лари. Поднявшись на верхний этаж, эльфийский чародей установил на шатком столике телеграфный аппарат. Выдвинул антенну с ромбической головкой, проверил, не западает ли клавиша ключа, положил в лоток лист бумаги. Услышав звон колокола, извещавший об окончании Предполдневья, эльфийский чародей закрутил рукоятку магнето.

Карандаш со свинцовой головкой ожил с последним ударом. «Обнаружил повозку новоприбывших, — передавал Райнэ полузабытой троичной азбукой „гумар“. — Пятьдесят полумиль, полночный закат от заброшенного замка Арнити… Да хранят тебя, дядюшка, все придуманные божки, в которых верят апрали…».

Глава вторая Лесные путешественники

— Кланяйся! — предупредила Надя, услышав звуки рога.

Подавая пример, она первая сошла на обочину. Сбросив Анечкин рюкзачок, девушка присела — как научила её матушка Ругу, сложив руки крендельком под грудью и наклонив голову в холщёвой косынке. Подбородок утонул в вырезе серой блузы, подол домотканой светло-коричневой юбки лёг в придорожную пыль.

Что до Юры, то как всегда, он немного замешкался. Тяжеленный рюкзак, пластиковая сумка с эмблемой «le coque sportif», здешний разрезной кафтан-безрукавка, туристический топорик за поясом — с оружием или чем-то напоминающим таковое здесь ходили все или почти все… Впрочем, по-настоящему подвела его не непривычная одежда и даже не всегдашняя неловкость, а самое обыкновенное человеческое любопытство. Склонившись в поясном поклоне, каким «приниженный» — крепостной крестьянин обязан приветствовать «возвышенного» мага-священника или «блистательного» шайо, он не удержался и поднял голову.

Мимо во весь опор пронёсся черноусый парень в заломленном набекрень берете с длинным чёрно-серым пером, сопровождаемый полудюжиной крепких ребят с короткими пиками. Плащи и кафтаны, усы и короткие бородки, верховые и заводные лошади, звон металла, свист, гиканье… Матерчатая птица на длинном древке, издающая гудящие звуки, трепещущее чуть ниже полотняное полотнище с крылатым конвертом и зубчатой короной. Покачивающаяся на рессорах карета с кожаным верхом — на передке ещё двое. Снова всадники и ведомые в поводу лошади, поднимающие клубы красноватой пыли, заставляющей жмуриться и кашлять.

В голове отряда опять пропел рог, и тут перед глазами сверкнула чёрная молния. Высокая шапка-колпачок, какие носили здешние, не успевшие жениться и обзавестись собственным хозяйством крестьяне, слетев с головы, угодила прямиком под копыта.

— Куит-га сапи, кирино! — крутанул кнутом один из всадников.

Юра почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Впереди снова и снова пел рог, отряд успел наполовину скрыться за поворотом, растоптанная шапка так и осталась лежать посреди дороги, а москвич не знал, куда себя деть от боли и обиды. То же он чувствовал, когда однажды, во время студенчества какие-то мерзавцы разбили окно в подаренных отцом «Жигулях» — засыпали осколками переднее сиденье, вытащили магнитолу, выгребли всю мелочишку из «бардачка»…

А может, всё дело в том, что теперь он понимал, что именно крикнул промчавшийся мимо «жёлто-белый»:

«Шапку долой, быдло!».

— Он тебя зацепил? — вскочила Надя. — Присядь-ка…

— Надь, да ничего… э-э… не случилось, — привычно начал Юра.

— О, господи! — запричитала Надя. — Вы, мужчины, как дети, честное слово. Забыл, чему нас матушка Ругу учила? Есть высшие и есть низшие, поэтому маленькому человеку не мешает лишний раз выказать немного почтения…

— Надь, ну не хочу я… э-э… быть маленьким человеком, — попробовал спорить Юра. — И выказывать почтение тоже не хочу. Надоело, честное слово…

— И в результате? — продолжала Надя. — У него там, наверняка, свинчатка или камень. Ударь он на сантиметр ниже… Бедная твоя голова, мало ей до сих пор доставалось?..

Юра коротко кивнул. Он вспомнил, как очнувшись, увидел над головой деревянный потолок, а вокруг сложенные из дикого камня стены. В комнатке на нижнем этаже деревенского дома под потолком сушились цветы и травы от которых непривычно и приятно пахло. Лёжа под домотканым одеялом, Юра чувствовал боль в избитом теле. Тут же, на краешке лежанки сидела растрёпанная, перепуганная, но совершенно невредимая Надя. Время от времени она смачивала в холодной воде платок, лежавший у Юры на лбу. В дверях спорила с кем-то матушка Ругу — согбенная крючконосая старушонка, вылитая баба-яга, мечта инквизитора…

Вдохнув, Юра просунул руки в лямки рюкзака. Рюкзак был тяжеловат, да и сумка тоже — их собственная одежда, два мобильных телефона, Надин планшет, Анечкин фотоаппарат, два фонарика-«летучая мышь» с солнечными батареями иUSB-разъёмами. Не забыли москвичи и таинственную книгу, и зелёный шар в золотой оправе, и четыре золотистых яблока на моховой подстилке в берестяном туеске. Кроме них, в рюкзаке лежали две краюхи хлеба и горшок, полный каши с мясом — то и другое Надя выменяла в последней деревне на Володину зажигалку. По мнению Юры, обмен был не совсем честным — горючей жидкости в полупрозрачном пластиковом корпусе осталось на донышке.

Пятое яблоко в качестве прощального подарка Надя и Юра преподнесли матушке Ругу. Как раз накануне она рассказала о святой Айореми Эльдифу — золотоволосой крылатой девушке, защищающей людей от эльфов и других святых здешнего многочисленного пантеона. После множества приключений упомянутая святая — по мнению Нади, просто партизанка-хулиганка, сумела пробраться в тайный сад эльфийского Короля Кирелиса, утащив несколько яблок. Увидев сказочный предмет наяву, матушка Ругу была потрясена и чрезвычайно растрогана.

Шагая вместе с Надей, Юра снова и снова вспоминал визит на место последней совместной ночёвки. Подвешенные в дупле вещи почти не пострадали — почти, потому что, не тронув яблок, не тронув чая и соли, местные мыши потаскали почти всю крупу. Сидя под деревом, распустившая волосы Надя писала записку Анечке и Володе на случай, если они здесь появятся.

«Всё мы не унесём, — сокрушалась она. — А оставлять вещи жалко, потому что сюда мы вряд ли вернёмся…».

Как раз тогда, впервые перестав думать об Анечке, Юра отметил, что рядом с ним симпатичная девушка. Почувствовав его взгляд, Надя перестала писать.

«Ты чего на меня так смотришь?» — спросила она.

«Просто мне… э-э… никогда не везло с девушками, — привычно смутился Юра. — А сейчас ты рядом со мной, и мне даже не верится…».

«И за отсутствием Ани ты решил переключиться на меня, — Надя словно окатила его холодным душем. — Забыв, что мы просто товарищи по несчастью…».

По сторонам тянулись окружённые живыми изгородями поля, засеянные созревающей пшеницей. Тут и там покачивались подвешенные за лапы птеродактили — неприятный, но эффективный способ избавиться от вредителей. Другие птеродактили — живые, парили на перепончатых крыльях. Вдали поблёскивала река, которая, как москвичи уже знали, называлась Росава. А солнце… Показалось, или оно на самом деле стало немного больше?

Здешний год, как и положено, делился на двенадцать месяцев, отсчитываемых по фазам двух лун. Не только дни, но и месяцы были длиннее привычных, земных — каждый состоял пяти восьмидневных недель, или октиц. Длиннее оказался и местный год — короткая по местным, но не по земным меркам осень, короткая и очень морозная зима, короткая дружная весна — и прохладное, длящееся чуть ли не полгода лето, за которое местные крестьяне снимали три, если не четыре урожая, в последний раз отсеявшись перед заморозками. Как объясняла Наде та же матушка Ругу, размеры солнца менялись в зависимости от времени года. Летом, когда тепло, солнце становится меньше, высоко поднимаясь в небе, зимой, в лютые холода — больше, повисая над самым горизонтом, и причин этому никто не знает. «Так решили создатели-эльфы, когда творили мир».

— Не устал? — Надин вопрос отвлёк Юру от воспоминаний. — Если нет, то давай позанимаемся!..

— На ходу? — взмолился Юра. — Надь! Давай лучше передохнём. Это же не язык, это… э-э… пазл какой-то, картинка-собиралка. Местоимений нет, вместо окончаний приставки… Нам его за сто лет не выучить.

— Нам на этом языке разговаривать, забыл? — возразила Надя. — Или ты Аню выручить не хочешь?..

Юра молча уставился на носки кроссовок. В единственной комнатке домика матушки Ругу, маясь от побоев, он провалялся остаток дня и всю ночь. И всё это время Анечка была здесь же, в деревне. Мужики с бабами видели, а стоустая молва разнесла, как «молодой государь» на руках внёс в «парящий фургон» красивую девушку-чужеземку. Следующим утром они и отбыли — «молодой государь» под жёлто-белым знаменем, его гордые одержанной победой дворяне, ошалевшие от размеров взятой добычи воины, два «парящих фургона» — свой и трофейный… В одном из фургонов и отправилась в путь московская путешественница Анечка Коростелькова.

— Ветка? — спросила Надя.

— Амати, — севшим голосом ответил Юра.

— Ветки? — снова спросила Надя.

— Амато, — снова ответил Юра.

— Город, деревня, день, ночь, птица, птеродактиль? — Надя вела себя, словно строгая учительница, на ходу заглядывая в смятую тетрадь с привязанной к ней шариковой ручкой.

— Вила, вилайи, росу, наи, инега осо, фари осо… — Юра чувствовал себя совершенно по-дурацки. И впрямь, ученик, не усвоивший урока.

— Мы идём по дороге? — продолжала Надя.

— Алана-ну паита… э-э… но рута, — ответил Юра.

— До следующей деревни два часа пути? — спросила Надя.

— Риса-о вилайи савина… э-э… — замялся Юра. — Надь, а ведь здесь же нет такого понятия, как: «час».

Это было правдой. Здешние сутки делились не на часы с минутами, а на четыре «времени» — предполдневье, заполдневье, сумерки и зорю. В свою очередь «времена» делились на четыре «стражи», причём длительность ночной и дневной «стражи» менялась в зависимости от времени года. В том числе и в деревне — часов здесь не было, но колокол на башне с отремонтированным электрогенератором исправно отбивал периоды. Летняя дневная стража длилась чуть больше двух часов, зимняя дневная стража была как бы не вдвое короче.

— А ты сам подумай, Юр! — ответила Надя. — Тут же всё просто.

Юра задумался. Сложных загадок он не любил, хотя бы потому, что таким образом над ним частенько подшучивали. Но, зная серьёзность своей спутницы, он не сомневался, что у этой загадки имеется простое решение.

— Риса-о вилайи… э-э… — с облегчением выдохнул молодой человек. — Риса-о вилайи савина ан-гарту паита-ни.

За частоколом показались крыши домов — эта деревня была гораздо больше оставленной москвичами Басины. Не деревня даже, а небольшой городок, с выглядывающими из-за частокола домами под черепичными крышами, с настоящим замком, с каменным храмом о двух колокольнях, посвящённым святым брату и сестре Ансари и Ансару, и с каменными въездными воротами. На мосту через ров местные стражники вымогали у крестьян плату за въезд.

Наученные горьким опытом, Надя и Юра не стали заходить в деревню. По местным законам они были бродягами и беглыми крепостными, без удостоверяющих личность документов — причём москвичи сильно сомневались, что таковые здесь вообще в ходу. По внешней стороне окружавшего деревню рва местные протоптали тропинку. По этой тропинке, после недолгого колебания и зашагали Надя с Юрой. Они уже знали, что каждый восьмой день или по случаю прибытия купеческого судна на берегу, вне деревенской ограды устраивается ярмарка.

Ярмарка, намного богаче и больше устраивавшихся в Басине, имелась и здесь. Палатки, полотняные и соломенные навесы, оградки и коновязи. Лошади, здешние вилорогие коровы, быки обычные и быки холощённые, называемые волами, похожие на карликовых верблюдов животные, которых здесь использовали вместо осликов. Ткани, готовая одежда, деревянные вёдра, кожаная упряжь, чёрные железяки сельскохозяйственного назначения. Пекущиеся прямо на месте пирожки, пряности и напитки. Шум, гам, многоголосый говор, в котором невозможно разобрать знакомые слова. Кто-то тянет прохожего за рукав, кто-то в горячке спора срывает шапку, а кто-то, придя к соглашению, ударяет собеседника по руке. Мальчишку, попытавшегося стащить с прилавка пирожок, разложили на лавке и выпороли при всём честном народе.

Среди оград и навесов обнаружился даже театр — только не настоящий, а кукольный. Москвичи почти ничего не поняли из-за скудости словарного запаса — зато зрители реагировали бурно, рукоплесканиями, возгласами, а иногда и свистом. Публику дважды обошла девушка с мешком, в который кидали не деньги, а краюхи хлеба. Юра сразу же вспомнил, что ярмарка в Басине тоже была меновой — кур меняли на одежду, меры зерна на ткани. Ни матушка Ругу, ни её соседки, когда их спрашивали о деньгах, показывая монетки с двуглавым орлом, не понимали вопроса.

— Видишь? — показал на девушку Юра.

— Юр, ты лучше по сторонам смотри, — осадила его Надя. — Утащат наши сокровища, что делать будем?..

Росава, словно Строгинский затон на Москва-реке, разлилась здесь на добрых два километра. У причала-насыпи, огороженного вбитыми в дно сваями, покачивались на мелкой волне два кораблика, похожие на крытые палубами лодки с мачтами. Рядом отшвартовалась огромная двухпалубная барка с маленькой носовой и длинной — в половину палубы, кормовой надстройкой. Из прикрытых парусиной люков в борту торчали лопасти втянутых вёсел, вдоль кормовой надстройки тянулась узкая галерея, к мачте крепилась косая рея со свёрнутым парусом. Тем не менее, широкий тупой нос, приземистость и угловатые обводы недвусмысленно свидетельствовали — судно не морское, а речное. На корме лениво шевелил лопастями флюгер-ветряк, на палубу вели наклонные сходни.

Перед сходнями, около сложенных штабелем мешков волновалась толпа. Юра подумал, что местный люд тоже заинтересовался огромным судном — и лишь прислушавшись, начал выхватывать отдельные слова: «…сорвался… молодой совсем… ему бы жить, да жить… калека… как теперь домой вернётся…». И тут из толпы послышался отчаянный, полный боли крик.

— Бежим! Скорее! — крикнула Надя.

— Куда? Зачем? — не понял Юра.

Но девушка уже ввинчивалась в толпу.

— Рута-а! — кричала она. — Рута-му, али-та! Сэ мерису, мерису… Компари-му?

«Дорогу! — на ходу разбирал торопившийся следом Юра. — Позвольте пройти. Я — лекарка, лекарка… Понимаете меня?».

Её поняли. Слово «мерису» имело здесь чуть ли не магическое значение, потому что толпа моментально расступилась, а кое-кто даже кланялся. На земле возле сходен лежал босой, мокрый как мышь, голый по пояс парень с вьющимися волосами и короткой бородкой. Правая рука изогнулась под неестественным углом. Рядом лежали рваные мокрые тряпки.

— О, господи! — воскликнула по-русски Надя, опускаясь на корточки. — У человека открытый перелом, а они прямо на нём одежду резали…

— Аптечку? — спросил подбежавший Юра.

— Да, кетаролак, но потом, — согласилась Надя. — Сначала шину…

На сходнях, в окружении дюжих молодцов стоял строгий господин в синем долгополом кафтане и круглой шляпе со сверкающей металлической пряжкой. Господин что-то спросил — Надя бросила в ответ несколько коротких фраз. Юре показалось, что она приказывает. Каково же было его удивление, когда строгий господин повторил Надины слова одному и своих людей. Бросившись к надстройке, тот вскоре вернулся с полосками чистой ткани и свёртком сухой кожи.

К тому времени, когда на пристани появилась опрятная старушка с тяжёлой сумкой и девочкой-ученицей, повеселевшего парня с рукой на косынке и мешочком с песком под мышкой уже вели вверх по сходням. Надя и в самом деле вколола ему кетаролак — при виде шприца добрая половина присутствующих взялась за ножи. Зато теперь расходившийся парень шутил, смеялся и нагло требовал чарочку. Подойдя, давешний строгий господин приподнял край шляпы и вежливо поклонился.

— Сэ Нирма Сатихи Эсванар, метли, — представился он. — Рема-са ису вирану. Дира-ву васиме, тихиру. Вера мет ранта-бо, оит вера-са.

«Я — Нирма Сатихи Эсванар, купец, — понял Юра. — Хозяин этого судна. Хочу поблагодарить вас, госпожа! Матросская жизнь стоит дёшево, но это жизнь…».

— Сэ фарки и суниру, — Надя решила сразу взять быка за рога. — Ала-но и капиль ои сэ тари…

«Мы брат с сестрой, — перевёл Юра. — Идём в столицу этой земли…».

В толпе на пристани пронеслись негромкие шепотки. Не скрывая раздражения, господин Эсванар разразился пространной речью, которую Юра понимал с пятого на десятое — столько в ней было незнакомых слов. Кажется, Надя тоже запуталась — несколько раз она ответила «раэ» и «ни» («да» и «нет»), несколько невпопад. Заметивший это господин Эсванар показал на ветряк, с одной из опор которого свисало белое полотнище, наискось перечёркнутое широкой синей полосой. На мачтах корабликов развевались знакомые, разделённые на квадратики жёлто-белые вымпелы.

— Капиль ои сэ тари, — настаивала Надя. — О, господи!..

— Капиль ои сэ тари-са? — переспросил господин Эсванар. — Капиль ои сэ рами-ни? Капиль ои сэ лени-ни? Сэ интари-са. Капиль ои сэ тари Крохана-са! Ала-ма и Крохана. Вирану-ма вирану-во сэ…

«Столица этой „земли“, не так ли? — продолжал про себя переводить Юра. — Не столица „владения“? Не столица „территории“? Интересно. Столица этой „земли“ — Крохана! Иду в Крохану. Мой корабль — ваш корабль…».

— Сак фари осо шотана-ори амати-са! — отчётливо сказали в толпе.

«Каждая птица поёт о своей ветке», — снова перевёл Юра.

Помещение, отведённое москвичам на нижней палубе, оказалось запущенным и грязным. Размерами оно не превышало железнодорожное купе, напомнив Юре кладовку в сенях рублёного дедова дома, куда им так и не довелось доехать. Из мебели имелся деревянный рундук с не запирающейся крышкой, способный послужить в качестве постели. Хлипкая дверь запиралась изнутри на засов, на правый борт выходило зарешеченное окошко с поднимающейся ставней.

Снаружи плескала мелкая волна с барашками грязной пены, и медленно уходил назад низкий, топкий, поросший тростником противоположный берег. С криками носились серые желтоклювые чайки, из воды выглядывали гребнистые крокодильи спины. Короткие вёсла с широкими лопастями ритмично двигались, ударяя о мутную воду. Над головой поскрипывали мачты и хлопали паруса, слышались голоса и ругань, плачь детей и женский смех, мычание коров и блеяние овец, звук шагов, когда кто-то поднимался или спускался по трапам. Имевшие отдельную каюту москвичи считались счастливчиками — большинство пассажиров устраивалось на ночлег прямо на палубе, под открытым небом.

— Даже не верится, что получилось, — призналась Надя, закрывая окно.

Сразу же сделалось темнее и тише. Включив электрический фонарик, Юра повесил его под потолком на железный крюк. Расстелив на рундуке кусок домотканой материи, Надя выложила полкраюхи хлеба и горшок с разогретой на камбузе кашей. Здесь же оказались два сваренных вкрутую яйца и блестящий металлический термос. От себя Юра добавил туристический нож и две здешние, вырезанные из дерева ложки.

— Студенческая трапеза, — улыбнулась девушка. — Говорила мама: учись, дочка, доктором станешь! С кабинетом, с машиной, с хорошей зарплатой, с положением в обществе — а не побродяжкой на другой планете. Кстати, Юр! Тебе не кажется, что мы того дядечку, судовладельца, чем-то обидели?

— Сам… э-э… не пойму, — согласился молодой человек. — Он к тебе поначалу, вроде бы, хорошо отнёсся. В благодарностях рассыпался. А потом вдруг как взъелся…

— Всё здесь по-другому, — высокий лоб девушки прорезала морщинка. — Сословия, титулы!.. «Приниженные», «достойные», «возвышенные»… Даже не знаешь, к кому как обратиться и что сказать, чтоб не влипнуть в историю. Впрочем, главное — мы на борту, и больше не придётся пылить по дорогам, с риском нарваться на каких-нибудь конных дураков. А ещё, знаешь… Хорошо, что ты здесь. Честно признаться, одна я просто боюсь…

Приободрившийся Юра посмотрел на прислонённый к стене туристический топорик — и тут же погрустнел, вспомнив об Анечке.

— Кстати, Надь! — спросил он. — Куда мы едем?

— В Крохану, в столицу, — объяснила девушка. — Как нам этот дядечка, господин Эсванар сказал: «столица этой земли — Крохана!».

— Просто мне кажется… — задумался Юра. — Господин Наари, новый управляющий… он как-то называл, только говорил… э-э… совсем другое слово. Не то «тоска», не то «осока»…

— О, господи! — наморщила лоб Надя. — Вы меня с толку собьёте, сначала господин Эсванар, затем ты…

Вытащив из рюкзачка смятую тетрадь, в которой наряду с вехтарийскими словами и предложениями было записано несколько рецептов старой травницы, девушка торопливо перелистнула несколько страниц.

— Вот, смотри, — начала она. — Как нам матушка Ругу говорила: «кадерамиль ои капиль та сэ тари». «Молодой государь из столицы этой земли». А тот дядечка, судовладелец прямо сказал: «столица этой земли — Крохана». Так что всё в порядке, а то знаешь — я сама испугалась. В самом деле, приедем не туда…

— Ну, может и… э-э… так, — нехотя согласился Юра. — Кстати, матушка Ругу столицу никак не называла. Говорила просто: «из столицы»…

— Понимаешь, матушка Ругу нас спасла, — продолжала Надя. — И потом, она умница и травница, каких мало. Кончатся наши лекарства — я и по её рецептам смогу кое-что составить. Только она в своей деревне всю жизнь прожила и никогда ничего другого не видела. Она же всерьёз считает, что антенны на башне нужны для защиты от злых духов и тёмного волшебства. А помнишь, как она рассказывала, что реки могут течь не только по земле, но и по небу? И что по этим небесным рекам плавают корабли, а на берегах живут люди?..

— Пари-та, сэ иса, — громко сказали за дверью. «А я тебе говорю, это здесь…».

— Да! — от неожиданности Юра ответил по-русски.

Дверь распахнулась. На пороге стояла высокая девочка в коротком платье, в красных башмачках с каблучками и чулочках с подвязками, с выбивающейся из-под чепчика с ушками светло-русой косой. Рядом переминался с ноги на ногу белоголовый мальчуган в коротеньком кафтанчике. За их спинами в полумраке коридора маячил лысоватый мужичок при кошеле и ноже, в коричневом домотканом кафтане.

— Ой, простите! — девочка отпрянула, зажмурившись от электрического света. — Нам сказали, что здесь есть лекарка. А вы, госпожа?.. Вы ведь не просто лекарка, вы райсу-чародейка? Как в сказке, с шайори наравне? Наверное, вы поэтому господину Эсванару и не представились… Ой, простите, госпожа! Я — Дану Итанар, а это мой младший брат Орни…

— Нашей маме плохо, — прервал сестру насупившийся мальчик. — У неё опять лихорадка, всю трясёт, лицо красное, и всё время кружится голова…

— Помогите ей, добрая госпожа! — снова перехватила инициативу девочка. — Вы же райсу-чародейка, вы всё можете. Когда прибудем в Крохану, папа вас щедро вознаградит, вот увидите. А если вам нужна помощь вашего слуги, наш Гово покараулит вашу комнатку и ваши вещи…

Глава третья Котёнок на незнакомом чердаке

— Аню! — Ирику выключила радиоприёмник. — Давай в город сходим?

— А можно? — удивилась Анечка.

— Кто же нам запретит? — рассмеялась Ирику. — Мы же та Кано, или ты забыла? Бесстрашные та Кано, вечные мятежники и вечные победители…

В действительности, поскольку разговор шёл на вехтарийском, Анечка услышала: «Кираэ-на но пуав интара? На-эс та Кано-са, напали-ту? Сан пури та Кано, эрнель ребо о эрнель викаро…».

Для большей убедительности Ирику показала на витой геральдический щит, висевший на стене над камином. Четыре расположенные в шахматном порядке поля — в двух серебряных турнирные копья целятся в зелёную десятилучевую звезду, в двух золотых изображены три ярко-алых изогнутых крыла, издали напоминающих стилизованное птичье крыло. Здесь же висел составленный из разноцветных треугольников фамильный вымпел. И картина, изображающая закованного в доспехи воина, попирающего рогатую голову чудовища, похожего на земного динозавра-трицератопса. Вокруг, на широкой ленте затейливой вехтарийской вязью был выведен горделивый девиз: «Афаро диур-са» — «Дела говорят».

— Сэ Анна Викторовна Коростелькова-са, ои Москва, — не полезла за словом в карман Анечка. — Кираэ-но интара? Сэ туи папи-ка са, Осона Ирсахи та Кано, эгль та Оско и та Орнели, кираэ-но интара. Деир-ту: филу-ка менира-ни, васара тон лана…

— Кто запретить нам?.. — медленно, с запинкой перевала на русский Ирику. — Папочка твой, вот кто запретить нам. Скажет: не гуляй, дочка, слишком долго…

Анечка наклонила голову, пряча лукавую гримаску. Очень хотелось добавить: «и будь дома не позднее девяти вечера…». Но как сказать такое на языке, которым не слишком хорошо владеешь, о котором местный Высокий Месяц назад вовсе не имела понятия, и для которого, ко всему прочему, нет ни словарей, ни учебников, девушка не знала. Впрочем, пылкой орнелийской принцессе хватило и этого. Рассмеявшись, Ирику буквально выволокла москвичку из-за стола и, обняв за талию, закружила по комнате.

— Аню! — продолжила она по-русски. — Ты прелесть. Я тебя обожаю. Ты говорить вехтари-мо совсем-совсем хорошо. Но в город, всё равно, давай сходим…

Выпустив Анечку, орнелийская принцесса снова устроилась за столом, откинув ленты пышного затылочного банта. Так старающаяся походить на молодую Марину Влади студентка отбрасывает назад волосы. Подперев щёчку кулачком, Ирику продолжала соблазнять подругу.

— Караван пришёл, — перешла она на вехтарийский. — Настоящий океанский караван из Полдневного полушария. Они полтора года плыли и четыре океана пересекли. И остановились у нас в Оско — океанские суда выше не поднимаются. Каких только чудес они не видели, о чём только не слышали, сколько диковинок привезли… Мне знаешь, как на океанском корабле побывать хочется. Он огромный — целый город, с парламентом, с милицией, с цехами, с ратушей и храмами… Только на воде. Сурани-капитан нас в каюте примет, всё покажет… А караван здесь пробудет недолго, у «ЗвёздноРождённых» смута началась… Папа говорит, сурани-капитан боится, что его запрут здесь, на Реке…

— Какая смута? — удивилась Анечка.

— Да какая нам разница, — презрительно фыркнула Ирику. — Это дела мужские. Мужчины войну любят, так пусть сами с ней и разбираются. Хотя… Знаешь, Аню! «ЗвёздноРождённые», эта душа мира, преданы своим Королям, так преданы… Ну, как собаки хозяевам. Но иногда даже на них находит. Три века назад в Высоком Закате была смута, теперь у нас… Про смуту в Высоком Закате Ильми та Каса книгу написал. Называется: «Поход трёх тысяч». Там про то, как один эльфийский принц набрал три тысячи наёмников-людей, и как эти наёмники потом с боем обратно пробивались… Эту книгу Миха очень любит… Ой, а я и забыла, что ты у нас ничего не знаешь…

Снова вскочив, Ирику развернула сброшюрованную карту-атлас, из тех, что премудрый Илома пользовал в качестве учебного пособия. На листе, привычно расчерченном на параллели и меридианы, были показаны все пять здешних материков — два огромных, в западном полушарии, разделённых экваториальным океаном, и три маленьких, наискось, цепочкой протянувшихся через восточное. Помимо материков, на карте было изображено огромное количество островов — в том числе и крупных, не уступающих Мадагаскару или Гренландии. Оба полюса покрывали океаны — и, судя по фигурным значкам, полярные льды лишь в одном месте доходили до побережья.

Северный, или как говорили здесь, Полночный континент и в самом деле напоминал очертаниями земную Австралию с прилепившемся к восточной стороне массивным материковым «хвостиком». Вот только, если Анечка правильно разбиралась в местных величинах, был он никак не меньше Евразии. Перелистнув несколько страниц, Ирику открыла другую карту, изображавшую три маленьких острова-континента, лежавших в противоположном полушарии.

— Смотри, Аню! — орнелийская принцесса стала говорить помедленнее, чтобы новая подруга могла запомнить незнакомые имена и названия. — Караван из двенадцати судов вышел отсюда, из Го-Ласара…

Анечка с сомнением покачала головой. Выходило, что за полтора местных года караван совершил настоящее кругосветное путешествие, обогнув добрую половину планеты. Поверить в это было не просто хотя бы потому, что вычерченная разноцветными чернилами карта имела совершенно средневековый вид. Чего стоили пускающие тут и там фонтаны киты, похожие на плезиозавров морские змеи и парящие на распластанных крыльях птеродактили.

Или, взять здешние реки. Местные картографы и слышать не хотели о том, что воде, вообще-то, положено течь сверху вниз — во внутренних областях континентов реки образовывали причудливую паутину, спускаясь с гор и поднимаясь в горы, пересекая друг друга под немыслимыми углами, словно автомобильные развязки. Одна из рек, бравшая начало в Енотовых горах, на широте города Оско пересекала Вех возле точки, где было каллиграфически выведено: «Крохана».

— Ир! — удивилась Анечка. — А почему ты говоришь, что их запрут? Вот же, ещё она река…

Ирику чуть не поперхнулась.

— Аню, ну ты и скажешь, — рассмеялась она. — Это же Вильсава, висячая река. На ней Крохана стоит. Видишь, тут даже значки есть…

— Висячая река? — Анечка не была уверена, что правильно поняла слово. Похожих значков, изображающих висячие реки, на карте было несколько. — Это как?

— Да Руах с ней, — фыркнула Ирику. — Не люблю крохтарийцев, у нас, та Кано из Оско, с нашей пра-пра-бабушкой Аройу Рамахи вечная фамильная вражда. Ты лучше расскажи, ты у себя когда-нибудь на море была?

— Да, и много раз… — Анечке вспомнилось, как в прошлом году она с Катькой Озелевской ездила на Мальту. — И в море купалась, и в отеле танцевала… «Ля-Валетта, Ля-Валетта, Ля-Валетта…».

— Счастливая, — вздохнула Ирику. — А мы в замке сидим… Жалко, что мы не «ЗвёздноРождённые», те летать умеют… Зато на всей «Зелёной корзинке» нет страны лучше, чем наша Орнели. И реки большей, чем наш Вех… Премудрый Илома говорит, что Бук и Бус по пятьдесят полумиль шириной, но я ему не верю. Даже если и так, всё равно это не реки, а пресноводные проливы. А что такое «отель»? И что такое «Ля-Валетта»? Впрочем, потом расскажешь. Мне так океанский корабль посмотреть хочется… Аню, ну давай поедем?..

— Ир, а нас там не украдут? — Анечке вспомнился старый советский мультфильм. — У нас… ну, в общем, одна сказка есть, о том, как девушка, принцесса, так же поехала в порт посмотреть на корабль. А капитан зазвал её в каюту и поднял паруса…

— Нас украсть? — в который раз звонко рассмеялась Ирику. — Да у папы флот, войско, три тысячи дворян на фьефе. Да и за нами стража… Кто нас украдёт?

— Тогда зачем это? — Анечка показала на спрятанный в поясе узкий кармашек.

Таких карманчиков, а то и петелек в здешней одежде было множество. Анечка долго не могла понять, зачем они, пока камеристка Ниету не показала, как в карманчике или на петельках под одеждой спрятать кинжал, стилет или остро отточенную булавку.

— А это был не тот капитан, который с алыми парусами? — ловко ушла от ответа Ирику. — Поедем, Аню! Только прикажи мантильку, а то на Реке ветер. А я пока насчёт лошадей и коляски распоряжусь…

Выйдя на балкон, Анечка остановилась у перил, привычно щурясь от яркого солнца. Осконский замок стоял на вершине массивной скалы — вниз вела петляющая среди камней дорога. К подножию Девичьей башни примыкал вымощенный двор, окружённый зубчатой стеной — к внутренней стороне лепились крытые черепицей строеньица. Здесь же лежали друг на друге тюки сена, топтались привязанные лошади, около которых занимались непонятными делами конюхи и замковые работники. Со двора замка в распахнутые ворота выезжала карета, окружённая полудюжиной всадников. Анечка улыбнулась — в руках одного, на длинном древке трепетал значок Крохтарийского университета.

От подножия утёса к Реке уступами спускался город — ломаные черепичные крыши и острые шпили, внутренние дворики, площади и извилистые улочки. На улицах толпились прохожие и двигались экипажи, из труб поднимались белёсые дымки, кое-где среди домов проглядывали кроны деревьев. Снаружи городской стены, у длинной набережной пришвартовались три огромных — многопалубных и многомачтовых, похожих на старинные парусники, корабля. Наверно, это и был караван, о котором говорила Ирику — ещё вчера корабли стояли на якорях посреди реки.

Вниз по реке спускался на вёслах другой караван — три похожие на галоши барки с косыми реями на низеньких мачтах. Над кормовыми надстройками развевались белые флаги с синими косыми полосами. Стоило каравану оказаться напротив города, вёсла на барках подняли, паруса убрали, а из порта наперерез понеслось маленькое ходкое судно — не то катамаран, не то катер на воздушной подушке. На горизонте угадывалась цепочка островов, разделённых проливами-ериками — там в широкий полноводный Вех впадал не менее широкий полноводный Рансель.

Подобрав подол длинной юбки — ужас-ужас, опасливо покосившись на прислонённый к стене массивный зимний ставень — случались уже прецеденты, взглянув на главную башню, с башенками-пристройками по углам и антеннами на черепичной крыше — резиденцию Его Сиятельства, Анечка поднялась по наружной лестнице в собственные покои. Как у Ирику, на полу здесь лежал пушистый ковёр, стены покрывали деревянные панели с натянутыми гобеленами, солнечные лучи играли в мелком железном переплёте шестиугольных окон, а подвешенные по углам пучки трав источали приятный аромат. Уже привычно цыкнув на бросившуюся к ней Ниету, Анечка сунулась в гардеробную — не шкаф, а отдельную комнату, выбрать «мантильку».

Из зеркальца на неё взглянула тоненькая, изящная леди со слегка раскосыми зелёными глазами и успевшими немного отрасти короткими светлыми волосами. Тончайшая белоснежная рубашка с широкими, словно паруса, рукавами и узким вырезом — слава богу, хоть декольте тут не в моде. Светло-серая с золотым шитьём юбка-колокольчик, приталенный жакетик-безрукавка, упомянутая «мантилька», оказавшаяся накидкой с завязками. И кокетливо сдвинутая на ушко шапочка-пирожок с длинным пёрышком. Крутившаяся вокруг Ниету так и сыпала комплиментами.

«И это я, — снова и снова повторяла про себя Анечка. — И это всё моё! Ой, мамочки! Это сон какой-то…». Куча платьев, нижних и верхних рубашек, панталончиков, кожаных и сафьяновых башмачков. Личные покои из пяти комнат — спальня, гардеробная, салон и отдельное помещение для камеристки. Ванная и смывной туалет с деревянным унитазом — жаль, вода с Енотовых гор поступает только холодная, и её приходится подогревать. Камеристка и горничные — впрочем, последних перебрасывают с этажа на этаж, из покоев в покои. Зато Ниету, полненькая молоденькая уроженка полночного Темарья служит Анечке и только Анечке.

Старший из трёх учителей, учащий москвичку здешнему языку — премудрый Илома, не то лекарь, не то священник, не то учёный-историк. Процесс обучения — взаимный: если Анечка научилась говорить по-вехтарийски, то премудрый Илома, двое его учеников и Ирику худо-бедно владеют русским языком. Премудрый Илома по собственной инициативе взялся за составление словаря и грамматики.

Лучшая подруга — орнелийская принцесса, старшая из трёх дочерей Его Сиятельства. Самое интересное, что Ирику — не просто принцесса. Её полное имя звучит как: «Ирику Осонахи та Кано талю та Савити». «Ирику» здесь — имя, «Осонахи» — отчество, подумать только — они здесь тоже в ходу, «та Кано» — фамилия, а «талю» — дворянский титул, нечто-то среднее между «графиней» и «баронессой». А титул здесь — не просто красивая приставка к фамилии. Два слова: «талю та Савити» означают, что новая подруга — госпожа и правительница пусть маленького, но собственного государства. Хозяйка т_а_л_ь_р_а_м_и — феодального владения, в состав которого входят минимум тринадцать с половиной ленов-ш_а_й_о_м_и и хотя бы один укреплённый замок. В этом его отличие от э_г_л_ь_р_а_м_и, герцогства — в состав последнего должны входить минимум семь с половиной т_а_л_ь_р_а_м_и и хотя бы один укреплённый город с населением не меньше тысячи человек.

Самое удивительное, что в этом, жёстко разделённом на сословия мире, где «каждому человеку — своё место, а для каждого места — свой человек», Анечке с самого начала дали понять, что они никакая не пленница, а почётная и уважаемая гостья, и может оставаться в Осконском замке столько, сколько захочет. Прошло чуть больше здешнего, состоящего из пяти октиц Высокого месяца, прежде чем москвичке удалось объяснить, что она была не одна, а с товарищами. Анечка не сразу узнала, что в тот же день в подвале Осконского замка застучал телеграфный аппарат.

Вечером пришёл ответ: Володя, если он был, сгинул безвестно. А Надя и Юра всё это время жили в Басине, в домике местной травницы. Надя училась у травницы, осваивая её ремесло, а Юру пытались заставить работать в поле и чинить повреждённый разбойниками палисад. И в том и в другом случае он проявлял неподобающую «приниженному» строптивость в сочетании с полнейшей неумелостью.

Следующим утром, по личному распоряжению Его Сиятельства в Басину выехал сафи (офицер) службы эгльрами с каретой, охраной и скрепленным печатью и подписью приказом разыскать и доставить. «Гудун» с крылатым конвертом под короной, «аллюр три креста» — но, несмотря на это, сафи слегка опоздал. За два дня до того Надя и Юра ушли из Басины, пробыли где-то почти сутки, вернулись — подарить травнице на прощение драгоценное эльфийское яблоко, и ушли насовсем.

— Руах и святая Ансару! — ворвалась в комнату орнелийская принцесса. — Аню! Так вот ты где!.. Я тебя повсюду ищу…

— Ир! — не выдержала Анечка. — Сама же предложила захватить «мантильку»…

— Извини меня, Аню! — фыркнула Ирику. — Ты иногда ведёшь себя… Ну, как простолюдинка, честное слово. Самой-то зачем бегать? Ведь есть же слуги…

Словно подтверждая слова госпожи, на пороге замерла служившая Ирику камеристка — маленькая черноволосая девушка по имени Корсу, в полосатом форменном платье и белом переднике, с плетёной корзинкой в руках. Анечка сразу вспомнила, как удивлялся премудрый Илома. «Вы пользуетесь ножом и вилкой на какой-то свой, чужеземный манер, — говорил он. — Но при этом так свободно и естественно, словно всю жизнь этим занимались. Оказавшаяся в барских покоях мужичка вела бы себя иначе. Но при этом не привыкли, чтобы вам прислуживали. Неужели у вас все настолько богаты, что совсем нет слуг?..». Не желая ссориться — всё же настоящей хозяйкой здесь была Ирику, Анечка взяла со столика мобильный телефон.

— Святая Айореми Эльдифу! — сменила гнев на милость орнелийская принцесса. — Ну, конечно же… Аню, прости! Прости меня, пожалуйста! Я совсем забыла о твоей волшебной шкатулке. А ты прелесть. Аню, ты сама не знаешь, какая ты прелесть. Слугам такое и в правду не доверишь. Сэлфьи делать мы будем?..

Последнюю фразу, забавно коверкая слова, Ирику произнесла по-русски. Рассмеявшись, Анечка подняла телефон. Встав рядом, орнелийская принцесса обняла подругу за талию — обе девушки отразились на экране. Одного роста, похоже одетые — более полненькая Ирику носила светло-зелёное платье. У неё были правильные черты лица, золотисто-карие глаза, пухлые щёчки и слегка вздёрнутый носик. Светлые с красноватым отливом волосы заплетены в длинную, до пояса, косу. Пышный бант с длинными лентами делал орнелийскую принцессу похожей на школьницу-первоклашку.

Немного разбиравшаяся в здешних реалиях Анечка знала, что для дворянки-шайу бант с лентами был знаком высокого положения — как меч и пернатый берет для дворянина. Ирику горевала, что подруге, в её короткие волосы нельзя вплести что-то подобное. Анечка же, напротив, была этому только рада — с неё было достаточно панталончиков и чулок с подвязками.

Мобильный телефон уцелел в кармане платья каким-то чудом. Увидев на экране фотографии и видео из чужой жизни, премудрый Илома в него буквально вцепился — и был очень огорчён, когда в телефоне сел аккумулятор. К удивлению Анечки, в ту пору объяснявшейся не столько словами, сколько знаками и рисунками, премудрый прекрасно её понял. На следующий же день он принёс золотой перстень с крохотным коромыслицем в глубине прозрачного камня. Из-под коромыслица вырвался пучок разноцветных нитей, на глазах у изумлённой Анечки втянувшийся в предназначенный для зарядки разъём. Телефон тот час же ожил — с тех пор индикатор заряда всегда показывал максимум.

Глава четвёртая На стрежне далёком…

Обогнув длинный узкий остров, поросший не просто густым, а чуть ли не дремучим лесом с буреломом, караван остановился примерно в километре от берега. Господин Эсванар прокричал в рупор нечто неразборчивое, крепкие ребята в алых жилетках на голое тело птицами взлетели на мачты, последний раз поднялись и легли на воду тяжёлые вёсла. Из порта наперерез понеслось чудное судёнышко под жёлто-белым флагом, висевшее в полуметре над водой, словно на воздушной подушке, но при этом приводившееся в движение длинными гнутыми вёслами. Следом отчалили обычные, тяжело гружёные лодки, так что вскоре на нижней палубе и на воде вокруг закипел шумный меновой торг.

Стоя у перил длинной кормовой надстройки, которую правильнее было бы назвать верхней палубой, Надя и Юра смотрели на кипевшую внизу суету. Менять им было особенно нечего, многие слова и выражения, какими обменивались торговцы, были непонятны. Оставалось скучать наверху, куда большинству пассажиров вход был заказан, есть фрукты — целую корзину местных яблок и груш подарил им один из Надиных пациентов, и любоваться раскинувшимся на берегу городом.

На вершине утёса с плоской вершиной стоял огромный замок. Из-за зубчатых стен выглядывали массивные здания, сложенные из белого и золотистого камня, над которыми поднимались башни. На четырёхскатной крыше самой большой и самой высокой, с башенками по углам, поблёскивали антенны. Верхние этажи соседней, более массивной и низкой облепили балконы. Над башнями развевались знакомые, в жёлто-белую клетку, флаги с гербами.

У подножия утёса уступами спускался к реке город — сложенные из белого и золотистого камня домики под красными крышами, утопающие в зелени садов. Город так же окружала зубчатая стена с башнями, а возле самой реки протянулась длинная — не меньше двух километров, пристань. У пристани на мелкой волне покачивались разномастные судёнышки. Отвалив от пристани, две тяжёлые барки под бело-синими флагами, родные сёстры судна господина Эсванара, на вёслах двинулись к остановившемуся каравану. В дальнем конце пристани отшвартовались три огромных, многопалубных и многомачтовых, явно не речных корабля.

— Красота какая! — восхитилась Надя. — Юр, ты только посмотри! Где ещё могла бы жить ждущая принца Ассоль. Знаешь, мне тут подумалось — что, если сесть в лодку и уехать на берег?..

— Надь! — Юра, которому ночью опять приснилась Анечка, едва не задохнулся от возмущения.

— Не обижайся… — вздохнула девушка. — Сама понимаю и не меньше твоего хочу выручить Аню. Да и заплатить за место в лодке нам нечем — не расписки же эти на части рвать. К тому же мы понятия не имеем, что нам написали. Но интересно было бы здесь побывать, побродить хотя бы денёк…

Юра согласно кивнул. И сама матушка Ругу, и её односельчане были неграмотны — а потому не умели читать и писать на здешнем языке и Надя с Юрой. Что до денег, то о них не имели понятия даже находившиеся в числе пассажиров судна купцы. Плату за лечение приходилось брать непонятными расписками с подписями и печатями. Если верить тем же купцам, согласно той или иной расписке с такого-то склада в Крохане можно получить столько-то мер перца и столько-то мешков пшеницы.

Вынув телефон, девушка сделала несколько снимков. Не ограничиваясь этим, она остановила проходившего по палубе судовладельца.

— Господин Эсванар! Вы не подскажете, что это за город?

«Достойный» метли с готовностью обернулся, поклоном приветствуя успевшую заслужить уважение лекарку-райсу. Но прежде, чем он успел ответить, внизу снова поднялась сопровождаемая криками суета. Торопливо извинившись, господин Эсванар побежал к ведущему на нижнюю палубу трапу.

Причиной поднявшейся суматохи стала похожая на венецианскую гондолу длинная и узкая десятивёсельная лодка. На корме под навесом стоял тощий как жердь господин в длинных, отделанных чёрным галуном белых одеждах. На груди сверкала полированная металлическая бляха, с пояса свешивались чёрные чётки-костяшки, на голове, поверх пышной, светло-золотой «львиной» шевелюры сидела похожая на горшочек шапочка.

Пассажиры и торговцы приветствовали господина в белом глубокими поклонами. Хозяева оказавшихся на пути лодок торопливо освобождали путь. С одной из лодок на палубу взобрался белобрысый, франтовато одетый парень. Растолкав пассажиров локтями, сам получив несколько тычков под рёбра, парень ухитрился оказаться возле спущенного с борта трапа даже раньше господина Эсванара.

На палубе господина в белом сразу же окружила толпа. Кто-то кланялся, кто-то падал на колени — над головами тех и других господин в белом проводил двумя скрещёнными пальцами, не забывая после протянуть руку для поцелуя. За господином в белом семенил сгорбленный служка, а двое гребцов несли отделанный железом чемодан и деревянный полированный ящичек.

— Юр! — спросила по-русски Надя. — Как думаешь, кто это?

— Священник… э-э… наверное, — ответил Юра. — Видишь, белая ряса с чёрными пчёлами. Как у премудрого Рови, только богаче…

— Это не просто священник, — пояснила Надя. — Это священник очень высокого ранга. Видишь, как перед ним все стелятся. И собрался ехать с нами. У нас же самая простая публика. Странно…

— Может, ему срочно надо попасть в… э-э… Столицу, — предположил Юра. — А попутного транспорта не было.

— Юр! — улыбнулась Надя. — Ты назад посмотри…

Обернувшийся Юра увидел, как две вышедшие из порта барки пристроились в хвосте каравана. На дальней пропела дудка — на передней ответили. На палубе и лодках снова поднялась суета.

— Видишь! — продолжала Надя. — Он мог бы сесть прямо в порту, а не добираться сюда на лодке…

— Может быть, эти суда идут… э-э… не в Столицу? — предположил Юра. — Всё равно мы здесь ничего не понимаем…

На соседней барке снова запела дудка — лодки отчаливали, сидевшие в них махали остающимся руками. Поднявшись на верхнюю палубу, господин Эсванар прокричал команду — матросы завертели рукояти лебёдок, поднимая якоря, вёсла поднялись и опустились. Караван продолжил путь вниз по течению, но несведущему человеку могло бы показаться, что суда выходят в морской залив. Гуляющие над Рекой ветры заставляли барку раскачиваться, брызги долетали до верхней палубы. Напротив города в Вех впадала другая река — течения сталкивались, образуя водовороты. Не желавшие терять время метли шли под парусами и на вёслах, выведя суда на самый стрежень.

Впрочем, жестокими эксплуататорами «достойные» не были — вёсла работали с ритмичной частотой, словно их приводила в движение скрытая под палубой машина. Но каждые полтора часа — три четверти летней стражи невидимым гребцам полагалась получасовая передышка. Из воды вытягивалась полная рыбы сеть — поток «живого серебра» сыпался в люк посреди нижней палубы, в закрытую секцию, где помещались гребцы.

— Надь! — обратился к спутнице Юра. — Как думаешь, «там» сейчас что? Сентябрь или уже… э-э… октябрь?

— Ой! — не сразу поняла девушка. — Знаешь, я уже со счёту сбилась. Середина, в крайнем случае, конец сентября. А ты это к чему?

— Просто представил, — продолжал Юра. — Лето… э-э… закончилось. Холода, ветра, листья падают…

— Родители с ума сходят, — продолжила Надя. — Не позвонить, ни весточку послать, хотя телефоны работают…

— Нет, я не… э-э… об этом, хотя это тоже важно, — согласился с девушкой Юра. — Просто «там» лето давно уже закончилось, а здесь…

— «Там» должно быть ещё тепло, — возразила Надя. — Дожди вот-вот начнутся. А зимы здесь суровые, матушка Ругу говорила. Останемся на улице… Ой, посмотри! Город!..

На острове посреди реки стояло с дюжину домов, окружённых крепостной стеной. Имелась здесь и обязательная каменная башня с блестевшими на крыше антеннами, и отгороженная частоколом насыпная пристань, и длинная песчаная отмель, где сушились сети и лежали чёрные смолёные лодки. Ниже города тянулись огороженные поля, паслись стада, стояли сарайчики с огородами… На дальней оконечности острова виднелась ещё одна башня, на крыше которой так же блёстели антенны.

— Кстати, Юр! — начала вдруг Надя. — Давно хотела спросить: почему ты заикаешься?..

— Не… э-э… знаю, — от волнения Юра стал заикаться ещё больше. — В самом деле, Надь! Не знаю. Всегда, сколько помню, был… э-э… такой. Меня ещё в школе родители к логопеду водили. А знаешь, что самое интересное? Когда сам с собой говоришь, на улице или… э-э… в комнате, всё нормально. Я даже специально тренировался. А стоит с людьми заговорить, язык словно к гортани прилип…

— Я заметила, — согласилась девушка. — Ты, если чем-нибудь увлечёшься, заикаться вовсе перестаёшь.

Они замолчали, глядя заполненную пассажирами нижнюю палубу — кто-то спал, постелив куртку или одеяло, кто-то ел и пил, кто-то откровенно бездельничал, греясь на солнышке, кто-то играл в кости… У борта доила козу пожилая тётка в косынке и грязном переднике. И тут же молодая опрятная мама отчитывала двух вздумавших забраться на мачту мальчишек.

Перед носовой надстройкой играл оркестрик, состоявший из гитары с чудно изогнутым грифом, скрипки и костяной свирели. Прямо на палубе лихо отплясывали два бородатых мужика в расстёгнутых жилетках. Среди зрителей обнаружился и первым встретивший господина в белом белобрысый парень. Хлопая вместе со всеми в ладоши, он не отрываясь смотрел на стоявших на верхней палубе москвичей.

— Юр! — продолжала девушка. — Скажи мне, только честно… Сам же видишь, нас тут никто не поймёт. Ты людей боишься?

— С чего ты… э-э… взяла? — удивился Юра.

— Представь, что ты подходишь к человеку, — пустилась в объяснения Надя. — Хочешь заговорить, но тебе страшно. Тебе кажется, что этот другой человек смотрит на тебя, оценивая каждое твоё действие, каждый жест, каждое слово — и оценка не в твою пользу. Ведь на самом-то деле ты смелый — Аню защищать бросился, с господином Наари спорил, из-за меня с деревенскими парнями чуть не подрался… Но просто заговорить тебе страшно…

— Да не страшно мне! — возмутился Юра. — Просто… Просто не получается. Знаешь, в тот день, когда мы лошадь с телегой нашли, я пробовал с Аней объясниться. Целую речь придумал, а как до дела дошло…

— Она мне рассказывала, — подтвердила Надя. — И про тот случай в лесу, и как ты за ней бегал перед поездкой…

— Так она меня слушать не хотела… — оправдывался Юра. — Я к ней подойду, пытаюсь… э-э… заговорить, а она только рукой махнёт. А знаешь, как красиво я мог бы за ней ухаживать! Я ей столько комплиментов придумал…

Тем временем шедший по стрежню караван обгонял огромный, составленный из многих звеньев плот. Тут и там, прямо на плоту стояли домики, у длинных рулевых вёсел дежурили плотовщики, на сбитых из жердей вышках крутились знакомые москвичам флюгера. Посередине, за изгородями паслись коровы и овцы — для них были заготовлены стога сена. В голове плота кто-то соорудил плавучий сад, прямо на брёвнах насыпав грядки, посадив цветы и молоденькие деревья.

— Юр! — снова начала Надя. — Только, пожалуйста, не обижайся. Хочешь, я тебя от заикания вылечу?..

— Разве это… э-э… возможно?.. — не поверил Юра собственным ушам.

— Ты просто боишься показаться кому-то смешным, — продолжала девушка. — А на самом деле… Пойми, Юр! Окружающие по большому счёту заняты только собой, и им нет дела до того, что ты говоришь, как выглядишь, заикаешься или нет… Как только ты это поймёшь, всё остальное будет просто…

— Да не боюсь я, Надь!.. — в сердцах Юра даже ударил кулаком по перилам. — Тысячу раз тебе говорил… Ну, просто!.. Просто, получается у меня так…

Махнув в сердцах рукой, он отошёл к противоположному борту. Огромный плот остался позади, а на берегу начал вырисовываться тонкий силуэт поднимающейся выше облаков башни.

Глава пятая Маленький урок космографии

Оказалось, что предстоящая вылазка в город — не простая прогулка подружек, уплетающих мороженное в уличном кафе под музыку в не разряжающемся телефоне. Для девушки из правящего дома та Кано это была сложная, заранее спланированная операция, в которой, как минимум, должны были участвовать: её милость Ирику Осонахи, старшая из трёх дочерей осконского эгля; Анечка Коростелькова, почётная гостья из Москвы; не просто Корсу, а госпожа Корсу, камеристка её милости; а заодно и госпожа Ниету, камеристка московской гостьи; трое слуг, два кучера, «ходячий кошелёк» — пожилой лысоватый дядечка без кошелька, но с папкой для бумаг, пером и чернильницей, десяток воинов «в полном боевом» и три сержанта-жезлоносца службы эгльрами.

Передвигаться всей этой компании предстояло в открытом ландо под тентом, с гербом та Кано на низеньких лакированных дверцах и в похожей на сундук карете с окнами без стёкол. Исключение делалось для сержантов и воинов эскорта, имевших собственных лошадей. Встречные экипажи торопливо сворачивали в сторону, многочисленные прохожие приветствовали орнелийскую принцессу глубокими поклонами. Не привыкшую к подобным знакам внимания Анечку это откровенно смущало.

— А вот и океанский корабль, смотри! — привстав, Ирику подняла сложенный веер.

Анечка не смогла скрыть разочарования — пришвартованный в дальней части набережной парусник уступал размерами как «Титанику», так и «Куин Мери». Зато на Ирику, впервые видевшую океанское судно вблизи, он произвёл впечатление. Длина за полтораста метров, четыре сплошные палубы — вдоль двух верхних тянулись открытые галереи, поднимающаяся ступенькой двухъярусная надстройка на носу и окружённая балконами трехъярусная — на корме, семь мачт с нависшими над головой реями в паутине снастей. На кормовой надстройке вращался флюгер с похожими на стрекозиные крыльями.

Здесь было не менее многолюдно, чем на улицах города — поодаль отшвартовалось ещё одно судно, а за ним и третье. Вдоль набережной тянулись склады, крытые черепицей лабазы — навесы на столбах, в загонах пофыркивали разномастные лошади. Купцы в разрезных кафтанах, приказчики в коричневых жилетках с ремешками, мастеровые и плотники, несущие на плечах ящики с инструментом. Городовая, портовая и частная стража, различающаяся обмундированием, вооружением и пёстрыми значками. Матросы и грузчики со сплетёнными из ремней носилками, просто любопытствующие горожане. И, наконец, жулики и оборванцы всех мастей. Их гоняли — но нырнув в толпу в одном месте, спустя несколько минут они появлялись в другом.

Анечка обрадовалась, различив в толпе знакомую фигуру в кафтане цвета топлёного молока, при мече и в берете с тремя чёрно-серыми перьями. Привстав, москвичка помахала рукой.

— Миха!

Обернувшийся на зов младший Осонахи сорвал берет, вежливо поклонившись. Поклонилась и его свита — второго сына осконского эгля сопровождали сержант с жезлом, «ходячий кошелёк» и двое слуг.

Ландо орнелийской принцессы остановилось у сходен. Всадники спешились, корабельный стражник в подпоясанном алом халате и забавном шлеме с лепёшкой на макушке затрезвонил в колокол. Не прошло и трёх нитей — или десяти минут, если верить часам в мобильном телефоне, как на сходнях появился господин в чёрном халате с золотым узором и широкополой шляпе со свисающим на бок хвостиком. Господина сопровождала свита и охрана — как успела подметить Анечка, обходиться без того и другого местная знать просто не умела.

— Ваша Милость! — сорвав шляпу, господин в чёрном халате сложился чуть ли не пополам. — Какая честь и какое счастье. Перед вами ничтожный Штикале Ирмах, совладелец и капитан «Госпожи Пфартару» — судна, которое вы видите перед собой. Мои спутники, достойные айтерийские негоцианты оказали мне доверие, избрав сурани-капитаном нашего подкаравана. Но какая честь для нас. Не скажу за Айтери и Фаирту — наши страны лежат далеко за морем, и новости доходят до нас, увы, так поздно. Но в «Форуме Кирелиса», Крохане и Гельсе все только и говорят о красоте, учёности и благонравии старшей дочери осконского эгля.

— Даже в Крохане и Гельсе? — на щеках Ирику появились ямочки. — Не ожидала, что слухи о моей скромной персоне успели разнестись так далеко. Да, разрешите представить: Аню Викторовнахи Коростелькова (орнелийская принцесса переиначила Анечкино имя и отчество на вехтарийский лад), моя подруга и гостья нашего Дома.

— Ваша Милость! — снова поклонился господин Ирмах. — И вы, молодая госпожа. Тысяча, нет… Целый миллион извинений. Мне просто нет прощения. Я был настолько восхищён красотой алой розы, что не заметил рядом с ней не менее прекрасную, золотую…

Анечка потупила глаза. Сказанный на чужом языке комплимент был великолепен. Единственное, что её смущало — этот, говоривший с заметным акцентом расфранченный и, кажется, даже надушенный павлин был совсем не похож на сурового, просолённого океанскими ветрами капитана.

— Но что это я? — притворно спохватился господин Ирмах. — Держу своих гостий на трапе, словно последних побирушек. Позвольте пригласить вас на борт «Госпожи Пфартару». Поверьте, что в океане, при хорошем ветре, на высокой волне она — настоящая р_а_н_у.

Судно господина Ирмаха и в самом деле напоминало плавучий город. Палубы и трюмы, люки и переходы, узкие лестницы, нависающие над головой деревянные потолки. Просторные трюмы, куда грузили местные ткани и выгружали привезённые из другого полушария вино и пряности. Собственная пекарня, скотный и птичий дворы, кубрики на верхней палубе — общая численность экипажа превышала тысячу человек. Казармы для воинов, каюты для лекаря и плотника с его командой. Настоящий дворец на корме — с каютами капитана, судовых офицеров и платных пассажиров, с богато отделанным салоном, где имелся даже камин.

Именно здесь, в салоне и накрыли роскошный стол. Хрусталь и отполированное песком чуть не до зеркального блеска железо, заменявшее безумно дорогую медь и напрочь отсутствующее столовое серебро. Под низким деревянным потолком висел стеклянный фонарь в потемневшей от ветров и влаги металлической обрешётке. Сквозь открытые окна налетал ветер — снаружи, над Рекой парили чайки и птеродактили.

Анечке в который раз сделалось неловко — сержантам, сопровождавшим подруг на борту судна, пришлось встать часовыми у стен. За правым плечом обнаружилась Ниету — за столом здесь прислуживали. Всего же, помимо подруг, в кают-компании присутствовали: господин Штикале Ирмах, трое из семи его офицеров-кирусати, и пятеро дородных купцов с супругами, рассчитывающих на выгодные контракты. Ждать контрактов им предстояло долго — за столом разглагольствовал исключительно господин Ирмах. И Ирику — орнелийская принцесса спросила, почему южный приполярный океан называется Жарким.

— У вас короткая, но очень морозная зима, — объяснил сурани-капитан. — Птицы замерзают на лету, а Вех становится накатанной дорогой — как Малое Море и полночные проливы Рокинкиру. И прохладное, кажущееся бесконечным лето…

— В полдневном полушарии разве не так? — удивилась Ирику.

— В полдневном полушарии с точностью до наоборот! — пылко воскликнул господин Ирмах. — Лето короткое, но такое жаркое, что окружающий воздух словно плавится. Из пазов в палубных досках выступает смола, привезённые с полуночи животные бесятся от жажды. Зато зима долгая, сырая и тёплая — проталины среди сугробов тают днём, замерзая ночью. Айтери спасает течение Закатных Ветров, следом за береговой линией поворачивающее на Полдень. Именно поэтому у нас два сельскохозяйственных сезона — зимой сеем пшеницу, а летом — виноград. Кстати, как вам наше золотистое?..

— Восхитительно! — согласилась Ирику, глядя сквозь хрустальный бокал в стальной оплётке. — Но сколь удивительно творение «ЗвёздноРождённых»!..

— Не для всех, — возразил господин Ирмах. — Большой Полдневный Континент в средних широтах — гиблое место. Там нет хорошего леса и трудно прокормиться сельским хозяйством — лето слишком жаркое и слишком короткое. Там нет мехов — тамошние зимы слишком тёплые. Не говоря о том, что там опасно — именно на Полдневном континенте расположены шесть из десяти гномьих городов. «ЗвёздноРождённые», если и жалуют посещением, то исключительно их…

— Но тамошнее дворянство… — начала Ирику.

— Тамошние земли не поделены, — ответил господин Ирмах. — Если кто и ходит в глубь страны, то разве что старатели в поисках не найденных предками золотых и серебряных жил. При редкой удаче в кармане можно унести целое шайоми. И «чёрные искатели» — ради чудес ремесла и магии в развалинах городов Древних. Ваша волшебная шкатулка, уважаемая госпожа, скорее всего, происходит оттуда…

Анечка улыбнулась. «Волшебной шкатулкой» галантный сурани-капитан называл лежавший рядом на столе мобильный телефон. Осматривая судно, они с Ирику нащёлкали огромное количество фотографий, и даже ухитрились сделать селфи, держа телефон в руках. Рамки у москвички больше не было.

— А кто такие «ЗвёздноРождённые»? — спросила Анечка.

Сразу же сделалось тихо. За окнами кричали чайки, мимо шёл на вёслах давешний караван, состоявший уже не из трёх, а из пяти барок под бело-синими флагами.

— Простите, госпожа моя! — натянуто улыбнулся сурани-капитан.

— «ЗвёздноРождённые», этельнэ, — Анечка почувствовала, что сказала что-то не то. — Понимаете, я всё время слышу: «ЗвёздноРождённые», да «ЗвёздноРождённые». И никто не объяснит, кто они такие…

— Аню — чужеземка из далёкой страны, — пришла на помощь Ирику. — На её родине нет «башен-цветов». Вы ведь знаете, господин Ирмах, «ЗвёздноРождённые» жалуют посещением далеко не все страны…

— Вы совершенно правы, госпожа моя! — согласился сурани-капитан. — Пути «ЗвёздноРождённых» неведомы смертным. Дивный, не ведающий старости народ…

— Душа мира! — поддакнула Ирику.

— С синаро, этого «языка королей» их имя как раз и переводится, как «рождённые на звёздах», — улыбнулся сурани-капитан, пристально глядя на Анечку. — Десятки тысяч, если не миллионы лет назад «ЗвёздноРождённые» прибыли на безжизненную в те времена «Зелёную корзинку» на огромных летающих кораблях. Затянув небеса серебряной сеткой, они очистили и охладили воздух, сделав его пригодным для дыхания. Привезли воду, создав моря и океаны на месте продуваемых ветрами равнин. Покрыли бесплодные до того скалы землёй, дав жизнь бесчисленным деревьями и травам… Желая облегчить народам путь, они создали небесные острова и висячие реки. И, движимые благими мыслями, позволили жить на «Зелёной корзинке» ещё трём строящим города и собирающим земли расам: нам — людям, гномам и медвянам…

— Подождите!.. — вырвалось у Анечки. — Вы хотите сказать, эти самые… «ЗвёздноРождённые»… Они прибыли сюда с неба? С другой земли?

— С другой планеты, — подтвердил господин Ирмах. — Вокруг Дневного Солнце кружат пять планет, госпожа моя! Из них наша «Зелёная корзинка» — третья. Зато вокруг Большого Ночного Солнца ходят всего четыре планеты. Оно немного меньше, хотя светит почти так же ярко…

— А к звёздам?.. — Анечке стало страшно. — На другие планеты вы летаете?

— «ЗвёздноРождённые» утратили тайну полёта к звёздам, — разочаровал её сурани-капитан. — Дав жизнь «Зелёной корзинке», они пожелали дать жизнь Кесаниль, четвёртой планете Дневного Солнца. Но тут произошла катастрофа. Погибли миллионы и миллионы, наступила Долгая Зима, прошлое было забыто. А серебряная сетка вокруг Кесаниль заброшена и постепенно разрушается. Так длится уже миллионы лет…

— Если не верить медвяньим легендам, — улыбнулся один из молодых офицеров. — Эсвири Нойтих, госпожа, к вашим услугам! Медвяне утверждают, будто на самом деле катастроф было не одна, а две. Долгую Зиму они пережили вместе со всеми. А во время первой катастрофы их перенесло сюда из другого мира…

— Как из другого мира? — едва не подпрыгнула Анечка.

— Представьте себе, молодая госпожа! — продолжал интриговать молодой офицер. — Медвян, а заодно птеродактилей. Если верить медвяньим легендам, до Долгой Зимы ни летающие, ни плавающие, ни живущие на земле драконы на «Зелёной корзинке» не водились. И произошло это не миллионы и десятки тысяч, а всего две тысячи лет назад. Даже эльфийским миссиям не удалось убедить медвян в том, что они заблуждаются. Впрочем, медвяне глупы, это все знают…

«Две тысячи лет назад, — перевела про себя Анечка. — Это три тысячи земных. Сутки здесь длятся двадцать шесть часов четыре минуты, а год ровно в полтора раза длиннее нашего. Премудрый Илома определил, по часам в мобильном телефоне. А затем и этот высокоучёный хмырь подтвердил…».

— Скажите! — осторожно начала она. — Легенды этих самых… Медвян… Они не описывают вращающуюся в небесах такую… такую… вращающуюся штуку в небесах?..

Исчерпав словарный запас, девушка привычно схватилась за телефон. Присутствующие молчали, господин Ирмах нервно теребил вилку. «Вовкина бы сюда, — думала Анечка, торопливо листая страницы на экране. — Или Надьку. Уж они бы точно оттеснили этого павлина, задав нужные вопросы. Мамочки, ну где же оно?.. О, вот!..».

— Разрешите, госпожа моя! — протянул руку офицер. — Не может быть. Взгляните, Штикале-хат! Клянусь, это тот самый, легендарный портрет молодого Короля Кирелиса…

— Нойтих! — рявкнул господин Ирмах. И продолжил, вернув мобильный телефон Анечке. — Всенижайшее прошу у вас прощения, ваша милость! И у вас, молодая госпожа! Случайно, вовсе не желая того, я позволил своему подчинённому излагать ересь. Ручаюсь, что подобное никогда больше не повторится…

Глава шестая Don’t do it, Dudley…

Башня была не просто огромна — казалось, на дальнем берегу вонзается в небо тронутая зеленью длинная, тонкая светло-серая стрела, увенчанная хрустальным шаром, под которым опадал венчик смятых зеркальных лепестков. Под лепестками отходили в стороны три опоры, увенчанные похожими «цветами», но меньших размеров. Ещё ниже три пустые опоры растопырились тонкими серыми лапами.

— Совсем погасла! Скверно… — сказали по-вехтарийски над самым ухом.

Обернувшись, Юра обнаружил сопровождаемого служкой господина в белом. Долгополая, отделанная чёрным галуном сутана с откинутым за спину капюшоном, унизанные перстнями пальцы в белых перчатках, гладкое, лишённое морщин, усов и бороды лицо в обрамлении пышной золотой шевелюры. Стоя у перил, господин в белом рассматривал башню в подзорную трубу. Юра удивился — даже судовладелец Нирма Эсванар в таких случаях просто подносил ладонь к глазам.

В обычной ситуации Юра постарался бы исчезнуть как можно незаметнее — от здешних представителей власти стоило держаться подальше. Но недавние слова Нади его раззадорили. И, в конце концов, разве не господин в белом первым начал разговор?

— Простите! Что погасло? — вежливо спросил Юра.

Брови господина в белом приподнялись домиком. Юре представилось, что сейчас его собеседник спросит, в манере Бориса Ельцина: «Что это за насекомая, понимаешь? И как она смеет, понимаешь, с великим и ужасным мной заговаривать?..».

— Вы дурно воспитаны, юноша! — совладал с собой господин в белом. — Решив заговорить с незнакомым человеком, особенно с тем, кто по происхождению и общественному положению стоит заведомо выше вас, в первую очередь следует представиться…

— Согласен! — ответил Юра, чувствуя, что душа уходит в пятки. — Кстати, именно вы первым начали разговор. И тоже не представились…

— Поразительно! — восхитился господин в белом. — Странная одежда, не менее странные вещи, отвратительный выговор… И восхитительная дерзость, подобающая разве что «блистательному» или «возвышенному», но никак не простолюдину. Отвечу на ваш укор, юноша — респати (премудрый) Киро Имахи та Гайси, отец-сонаставник Крохтарийского Дома Книг и Учеников (некий чин в местном университете, догадался Юра), младший итаниси (непонятное слово) храма святого Викушти в Крохане.

Перед Юрой возникла маленькая, затянутая в перчатку рука — на указательном пальце сверкнул массивный золотой перстень с необычно крупным прозрачным камнем. В глубине камня накренилось крошечное золотое коромыслице, на обоих концах которого сверкнули похожие на искорки камушки.

— Юрий! — Юра сделал вид, будто не понял намёка. — Вернее, Трилесский Юрий Олегович.

— Необычное имя в сочетании с всё той же необычной дерзостью, — прокомментировал респати Киро, убирая руку. — Из какой вы земли, юноша? Кто ваши родители? И какой святой вам покровительствует?

— Из… — замялся Юра. — Из Басины. Нам покровительствует святая Айореми Эльдифу.

— Глупо, юноша! — возразил респати Киро. — Даже с таким искреннем видом не следует лгать о вещах, в которых не разбираетесь. Не знаю, что такое эта ваша Басина — судя по названию, некая глухая дыра на полночном восходе Орнели. Так же вам же следует знать, что Крылатая Заступница защищает всех представителей рода человеческого, никого не выделяя особо.

Юра задумался. Неграмотные жители Басины понятия не имели о географии. Центром их вселенной была окружённая лесом деревня — в лес не следовало соваться ночью, да и днём было опасно заходить одному, без ножа, топора или остро отточенной косы. За лесом лежали другие деревни, ещё дальше был город — резиденция землевладельца-таля, куда уходили налоги — три урожая из четырёх. И уж совсем в беспредельной дали лежала неведомая Столица.

— Понимаете, мы… — в конце концов, решился Юра. — Мы не отсюда. Не из этой земли (он хотел сказать: «не из этого мира», но слов не хватало). Только вы, наверное, не поверите…

— Почему же, юноша! — не согласился почтенный респати. — Мир вокруг нас устроен намного сложнее, чем полагает большинство людей. Известно ли вам, что в нём четыре яруса?

— Как? — настала очередь Юры удивиться.

— Представьте себе, — продолжал респати Киро. — Самый нижний ярус — подземные города гномов. На Полдневном континенте под землёй выкопаны целые страны. Второй ярус, юноша — это поверхность. Земля с горами, долинами и реками. Мы с вами, юноша, сейчас находимся во втором ярусе. Третий ярус — висячие реки, а четвёртый — небесные острова. Так что в вашем признании нет ничего удивительного. Вопрос в том, откуда пришли вы…

— Простите, как вы сказали? — Юре сразу же вспомнилась матушка Ругу. — Висячие реки? Но это же невозможно…

— Висячие реки и небесные острова, юноша! — продолжал респати Киро. — Для дивного народа, коим являются «ЗвёздноРождённые», нет ничего невозможного. Город Крохана, куда мы направляемся, стоит в полумиле над землёй, на берегу висячей реки. А что до небесных островов… Благоволите взглянуть вон туда, чуть пониже облачка…

Юра осторожно принял из рук служки трубу. По сравнению с пропавшим в Басине Володиным армейским биноклем устройство оказалось массивным и на удивление простым — три гладких, тщательно пригнанных бамбуковых колена. Стёкла чистые — без покрытия, но и без пузырьков, должных образоваться при грубой варке. Прежде, чем передать трубу, служка протёр окуляр и объектив специальной тряпочкой.

Направив трубу пониже упомянутого облачка, Юра довольно долго не видел ничего, кроме неба и белого тумана. Промелькнула реявшая над рекой чайка. Москвич уже был готов сдаться, когда в окуляре появилось нечто крупное, зеленовато-жёлтое. Юра едва не выронил ценный прибор — в небе без всякой опоры парил вытянутый восьмигранник. Дно оказалось идеально ровным, сам восьмигранник — тонким, словно компакт-диск или патефонная пластинка, по краям свешивалась зелёная пенка, центр пронизывала длинная мачта с тонкими, словно паутинка, натянутыми тросами. Воздух над восьмигранником казался более тёмным и густым — словно над ним был возведён невидимый купол.

Слегка сместив трубу, Юра увидел подходившее к восьмиграннику веретено с крыльями, широкой кормой и острым скошенным носом, окружённое кольцом алых треугольных парусов.

— Спасибо! — сказал Юра, возвращая трубу респати Киро. — То есть, простите… То есть, ещё раз спасибо…

— По всему судя, юноша, увиденное не просто восхитило вас, но и чрезвычайно удивило, — ответил тот. — В вашей стране может не быть висячих рек — их нет на Расколотом Континенте, нет и над многими морскими островами. Но небесных островов на «Зелёной корзинке» около полутора тысяч, они летают над всеми странами. Люди с острым зрением способны различить детали даже без зрительных труб. Откуда вы?

Юра всмотрелся в лицо собеседника. «Это не просто священник, — вспомнились ему слова Нади. — Это священник очень высокого ранга». Должный многое знать о своём мире. Хотя ещё можно было не говорить правду. Или просто сбежать, оборвав разговор…

— Так что же, юноша! — настаивал респати Киро. — Человек может стыдиться себя, но он не должен стыдиться своей родины. Не бойтесь. Поверьте, что по долгу службы мне приходилось выслушивать настолько фантастические истории, что ваша, какой бы она не была, не покажется слишком уж невероятной.

— Нет, я просто не знаю, с чего начать, — решился Юра. — Мы… Понимаете, мы и, правда, не отсюда. Ну, в смысле, не с этой вашей «Зелёной корзинки». Представьте, что далеко отсюда лежит большая богатая страна. Не такая… Не похожая на здешние страны. И однажды… В общем, всё началось с того, что однажды мы с друзьями решили съездить за город…

Несмотря на то, что рассказ всё время прерывался — Юре не хватало слов, а ещё больше — Нади с её тетрадкой, несмотря на то, что большинство явлений и событий приходилось не называть, а описывать более-менее подходящими к ситуации выражениями, респати Киро слушал терпеливо и внимательно, перебив всего дважды. Первый раз он удивился, почему лошади не отказались идти в грозу. Выслушав путаное объяснение, что такое автомобиль и посмотрев картинки в мобильном телефоне, «младший этаниси» недоверчиво покачал головой.

— Позволю себе заметить, что повозок без лошадей не бывает, — возразил он. — Даже эльфийские т_у_л_а_н_ы движут драконы-гребнеспины. Попросите нашего любезного судовладельца показать гребную палубу. Посмотрите — что, а вернее, кто приводит судно в движение…

Второй раз собеседник прервал молодого человека, когда Юра рассказал о том, как они первый раз встретили «психов с перьями».

— Расскажите подробно, как выглядели эти люди! — потребовал он. — И как выглядело это место…

На всякий случай Юра не стал рассказывать о найденном шаре — на золотую оправу с бриллиантами мог позариться кто угодно. Умолчал он и о заброшенном замке и сделанных там находках — рассказ и без того затягивался, а автомобиль всё равно пришлось оставить, поскольку заканчивалось топливо.

— Мудрёно! — подвёл итог респати Киро. — О вашей жизни в этой невероятной Мос-ка-ва могу сказать только то, что вы определённо не врёте. Да и ваша волшебная шкатулка лучшее тому доказательство…

— Я удивляюсь, что вы умеете с ней обращаться, — честно признался Юра.

— Это не так уж трудно, — ответил младший итаниси. — Нечто, вроде записной книжки со скользящими листами, и собственное защитное поле. У вас такие есть у каждого?

— Ну… э-э… в общем-то, да… — согласился Юра.

— Что до остального, — продолжал респати Киро. — То судя по вашему рассказу, вы побывали в самом сердце Зачарованных Лесов, понятия не имея, куда вас занесло. «Зачарованные Леса» занимают добрую треть Вехтарийских земель, широкой полосой протянувшись вдоль побережья Жемчужного моря. Попасть туда удавалось немногим, и почти никому — во внутренние области. А чтобы явиться без приглашения, то подобной дерзости высокие этельнэ и вовсе никогда никому не прощали. Не удивительно, что вас так упорно преследовали.

— Мы к ним и не напрашивались, — заметил Юра.

— Чёрные туники и алые плащи с капюшонами носят маги вероятности эльфийской Пресветлой Школы «Сир», — продолжал респати Киро, словно не услышав. — Они же пользуются и посохами, подобными описанному вами. На всю «Зелёную корзинку» магов этой школы в лучшем случае сотни две, и каждый — фигура знаковая. Любой из них может движением пальца заморозить Вех от берега до берега. Правда, их магия связана условиями и запретами, непонятными нам, смертным. А вот люди в шлемах с перьями…

— А что с ними не так? — удивился Юра.

— «ЗвёздноРождённые» не носят белых одежд, юноша! — объяснил респати Киро. — Полночный Континент поделён между шестью эльфийскими королевствами, и общий для всех цвет — зелёный. Помимо этого каждое Королевство имеет свой, особый цвет. Наше, «Королевство Приморских Эльфов», иногда называемое просто «Приморье» — зелёный и золотой. «Королевство Горных Гроз», оно же «Грозовой Перевал» — зелёный и чёрный. «Королевство Острова в Лазури», оно же «Лазурный Остров» — зелёный и синий…

— Сложно… — протянул Юра.

— Помимо этого свой собственный цвет имеет каждый эльфийский клан, — подлил масла в огонь «младший итаниси». — Вместе всё это образует сложнейший узор, который нам, людям, никогда не оценить, поскольку мы видим лишь три цвета там, где «ЗвёздноРождённый» различает пять. Но никогда ни один эльф не наденет белое…

— Но они носили белое! — не выдержал Юра. — Короткие белые плащи с узорной, как вы и описали, жёлто-зелёной каймой…

— В этом-то и заключается загадка, — согласился достойный респати. — На миниатюрах в старинных рукописях Высокого Короля часто окружают воины в белых одеждах. Прежде мы полагали, что художник не сумел передать сложный эльфийский узор. Сейчас же ваш рассказ подтверждает не только старинные миниатюры, но и недавние политические события. А они, поверьте мне, достаточно серьёзны…

— И что нам теперь делать? — спросил Юра.

— Хороший вопрос, юноша! — согласился респати Киро. — Скажите, чей флаг поднят на идущей навстречу галере?

Флагов на Реке имелось великое множество — на некоторых судах развевались сразу два, а то и три. Но если прежде на большинстве мачт были подняты жёлто-белые в крупную клетку вымпелы, но теперь на корме похожей на остроносую щучку галеры развевалось белое знамя с широкой синей косой полосой. Под этим же флагом шли и составлявшие караван суда, в том числе и судно господина Эсванара. Разве что здесь, на белом поле, по обе стороны от синей полосы были изображены две толстенькие крепостные башни.

— Висячая река Вильсава на фоне неба, — прокомментировал флаг респати Киро. — Мы в Крохтари, юноша! Скорее всего, вы этого не знаете, но купцы и не состоящие на службе дворяне ходят под «чистым» флагом, тогда как служилые распускают знамя с гербами. Идём ходко, и если ничего не помешает, завтра вечером наши «достойные» метли отшвартуются в Нижнем Порту. Хотя, должен предупредить, едва ли вы найдёте там вашу подругу…

— Почему? — вырвалось у Юры.

— Потому что прошло слишком много времени, — сделался суровым «возвышенный». — Она либо в шелках и бархате, либо с рогожкой в подворотне. И в том и в другом случае ваша помощь несколько запоздала. Странно, что вы вообще решили искать её в Крохане… Впрочем, дело ваше. Так что, продайте одно из ваших яблок — после последних событий цена на них сильно упадёт, да и обсчитают вас изрядно. Но года на полтора достойной жизни вам хватит… И молитесь, чтобы готовая придти на нашу землю беда обошла вас стороной.

— Но мы не можем!.. — взорвался Юра. — Не знаю, как у вас, а у нас не принято бросать своих…

— У вас, очевидно, принято вдвоём свергать правящие династии… — ответил респати Киро. — Воля, конечно, ваша… Замечу только, что для подобной операции так же понадобятся средства, причём немалые. Вы знаете, кому предложить яблоко? То-то. Найдите аптеку побогаче, любую, кроме университетской… Аптеку легко узнать по вывеске. Надеюсь, вы понимаете, что о вашем, скажем так, нездешнем происхождении не следует особо распространяться?..

— Да… — послушно согласился Юра.

— Тогда позволю себе дать вам ещё три совета, — продолжал респати Киро. — Прежде, смените одежду. Ваша слишком бросается в глаза. Сразу же по прибытии, до того, как искать гостиницу, зайдите в любую лавочку…

— Хорошо, — согласился Юра.

— Затем я посоветовал бы вашей спутнице не заниматься лекарством в городе, — респати Киро посмотрел на стоявшую в отдалении Надю. — На борту, где метли Эсванар второй, после святых Ансари и Ансару, вам нечего опасаться. Зато в Крохане могут возникнуть серьёзные проблемы.

— Да-да, — согласился ничего не понявший Юра.

— Мой третий совет может показаться вам неожиданным, — закончил мысль «возвышенный». — Станьте прихожанами нашего храма…

— Но мы… — удивился Юра. — Понимаете, мы неверующие…

— Что очень скверно, юноша! — заметил респати Киро. — Не стану говорить о риске для ваших душ развоплотиться после смерти. Но согласитесь, что в жизни случается всякое. Любому из нас может понадобиться помощь или просто дружеский совет. На всякий случай знайте — услышав ваше имя, служители храма святого Викушти будут готовы в любое время дня и ночи принять вашу исповедь…

Глава седьмая Звон копыт серебряный…

— Ну, Аню! Ты порой и скажешь… — выговаривала Ирику подруге получасом позже, спускаясь по сходням на набережную. — Про «ЗвёздноРождённых» такое! Это же ересь! Ты представить не можешь, какая это гнусная, мерзкая, противная всем святым, толкам и учениям ересь…

— А что я такого сказала? — не сдавалась Анечка — Подумаешь, вопрос задала. Всё время слышу: «этельнэ», «этельнэ», «этельнэ»… Ты, премудрый Илома, учителя…

— Аню! Ты совсем глупенькая? — возмутилась Ирику. — Вся земля — собственность «ЗвёздноРождённых». Все правители, включая папу и прапрабабушку Аройу Рамахи, их вассалы. Разве что папе Высокий Король титул р_а_н_а никак не даёт. А древняя история запрещена — так респати Илома говорит. Книги, в которых описываются события более чем пятисотлетней давности, изымаются из университетов и частных библиотек…

— Ой! — при последних словах Анечку прошиб холодный пот. — А нас не накажут?

Ей живо представились судьи инквизиции в чёрных балахонах, подвалы с орудиями пыток, а в завершении — костёр на главной городской площади.

— Да, нет же… — рассмеялась Ирику. — Мы ведь та Кано, кто нас накажет? Сходишь в храм, покаешься, сделаешь вклад, вознесёшь искупительную молитву святому Гунташу, небесному судье, и Крылатой Заступнице. Только ни в коем случае не называй её «Аорему», как говорят простолюдины. Иначе святая обидится и не станет тебе помогать…

Услышав про обиженную святую, Анечка удивлённо посмотрела на подругу — Ирику вовсе не шутила. Вокруг кипела чужая непонятная жизнь — проводив подруг, сурани-капитан остался на борту, сославшись на некие неотложные дела. Пока они осматривали судно, перед сходнями остановился караван из четырёх запряжённых волами крытых фургонов. Прядая ушами, волы время от времени взмыкивали. Хозяин каравана, пожилой купец с выпирающим из-под жилета брюшком терпеливо ждал, пока эскорт орнелийской принцессы освободит проезд.

— Аню! Да не переживай ты так… — по-своему поняла заминку подруги Ирику. — Воскуришь, помолишься, дар принесёшь… Пошли, лучше лошадок посмотрим. А то я, знаешь ли, немного засиделась…

— А вот и н-наша сест-трёнка! — послышалось впереди. — Наша умница-р-раумница, наша м-милая капризуля…

Анечка вздрогнула. Обойдя вереницу фургонов, к подругам неторопливо приближался высокий белобрысый парень в полурасстёгнутом дворянском платье, при мече, болтающемся в ногах, словно палка, и с непокрытой головой. От парня разило вином, полурасстёгнутый кафтан покрывали пятна, короткий плащ сбился на бок. Следом шли четверо не менее грязных и помятых, нетвёрдо держащихся на ногах приятелей.

— Аски, ты пьян! — губы Ирику сжались в нитку.

— И ещё к-как! — ухмыльнулся парень. — А что тут т-такого? Почему бы молодому отважному воину не пропустить ч-чарочку? Я же не наш умный-разумный М-миха, что после каждого бокала приказывает т-тазик и сблёвывает?

Четверо пьяных приятелей разразились хохотом.

— Аски Осонахи, брат старший… — объяснив по-русски, Ирику снова перешла на вехтарийский. — Аски, посмотри на себя. В каком ты виде? На тебя же весь город смотрит — дворяне, «достойные» и корабельщики… И что подумает, глядя на тебя, наша гостья?

— Наша к-кто? — с глумливым непониманием переспросил парень. — Да она нам всем должна с-сапоги чис… чисто… чистить, эта наша г-гостья. Нашли себе иг… игрушку, т-тоже мне, хранительницу т-тайны, отец со своей политикой и М-миха со своей люб… любовью…

Пьяные приятели снова расхохотались.

— Аски Осонахи та Кано, таль та Авирси! — в голосе Ирику зазвенел металл. — Возвращайся в замок, ступай на чердак и проспись. А завтра не забудь извиниться. Аню хоть и иноземка, но не из «смиренных»…

Пошатнувшийся парень удержался на ногах каким-то чудом.

— Не из «сми… смиренных»? — переспросил он с всё той же глумливой ухмылкой. — Тогда скажи, с-сестрёнка, где её земли? К-каков её герб? Кто её родня? Нашли себе разбойничью… (непонятное слово) и воображаете, будто она — одна из нас…

— Та Сетли! — обернувшись, Ирику отыскала глазами сержанта с жезлом. — Ты служишь мне!

Повинуясь команде сержанта, за его спиной выросло шестеро воинов. Один из приятелей, по всей видимости, не такой пьяный, как остальные, обнял белобрысого парня и, шепча ему на ухо, повёл прочь.

— У папы ссора выйти с Каринта, — объяснила по-русски Ирику. — Аски повести войско. И проиграть. Папе пришлось его покупать… Перекупать…

— Выкупать, — поправила Анечка.

— Да, платить выкуп землями, — подтвердила орнелийская принцесса. — Земли от дедушки, жалко. А теперь, когда Миха разбойников перебить и вернуться домой с добычей, Аски сделаться совсем плохой. Всё время пить и ругаться…

Сопровождаемые камеристками, сержантом с жезлом и стражниками, подруги неспешно зашагали вдоль загонов, где пофыркивали, хрустя овсом и сеном, и переминались с ноги на ногу лошади. Наморщившей носик Анечке сразу же сделалось скучно — зато оказавшаяся в своей стихии Ирику буквально засыпала купцов вопросами. Разговор шёл на вехтарийском, но даже понимавшая отдельные слова и фразы москвичка никак не могла уловить их смысл. Ну как, скажите на милость, длина шеи и форма головы лошади может сказываться на скорости её бега?

Возле лабаза всеобщее внимание привлекла словно отлитая из золота тонконогая лошадка с непривычно светлыми, чуть ли не белоснежными хвостом и гривой. Покупатель — нагломордый дворянин с кошачьими усиками, похожий на д’Артаньяна из французских двухсерийных «Трёх мушкетёров» приказал её заседлать и объездить. В результате один из конюхов сидел, прислонившись к лабазному столбу, вытирая сочащуюся из рассечённой головы кровь, то и дело прикладываясь к бутылке. Над другим, без движения лежавшим на земле, склонился лекарь в зелёном. Ещё двое укладывали на круп брыкающейся лошади тяжёленный мешок.

— Напугали! — громко сказали в толпе.

— Проку не будет, — объяснял двум сопровождаемым дамам, по всей видимости, жене и дочери, пожилой седобородый чиновник в кафтане гербовых цветов. — По мешку на круп и на шею, смирится. А через октицу отойдёт, снова начинай…

Тем временем поплевавшие на руки конюхи подняли второй мешок. И тут, расталкивая народ, колотя зазевавшихся ножнами меча, на площадь перед лабазом вышел Миха.

— Стойте! — приказал он. — Уберите мешки и седло! Откройте ворота, а лошадь подведите к крыше. Я её объезжу!..

По толпе прошли шепотки. Народ раздался в стороны, и кто-то, вскочив на коня, поскакал вдоль набережной, криками предупреждая грузчиков, купцов и зевак о предстоящем испытании. Сняв берет с чёрно-серыми перьями, Миха бросил слуге перевязь с мечом, избавился от кафтана-безрукавки и, с помощью того же слуги, от сапог. Босой, в чёрных суконных штанах и белой рубашке, второй сын осконского эгля вскарабкался по лабазному столбу, перебирая руками и ногами, словно обезьяна. Хрустя расползающейся черепицей, он остановился на самом краю крыши, куда по его распоряжению подвели лошадь.

— Мамочки! — Анечка запоздало сообразила, что именно собирается делать второй сын осконского эгля. — Ир! Останови его. Он же убьётся!..

Словно подтверждая её опасения, лошадка снова взбрыкнула. Анечка повернула голову — Ирику сделалась белой, как мел. Стоя на краю крыши, Миха откровенно тянул время, заставляя нервничать орнелийскую принцессу с её гостьей и волноваться собравшуюся на набережной толпу.

— Отпускай! — в конце концов, приказал он.

Ждавшие этой команды конюхи бросились в стороны. Оказавшаяся на свободе лошадка радостно заржала — но тут на её шею мягко приземлился орнелийский принц. Не ожидавшая подвоха лошадь присела, согнув передние ноги, затем взвилась на дыбы — в толпе ахнули. Анечке вспомнилось виденное по телевизору американское родео — тамошние необъезженные лошади, стремясь сбросить всадников, так же подпрыгивали и брыкались.

Скатившись с шеи на спину, Миха подобрал поводья. Не сумевшая сбросить всадника лошадь рванула вдоль набережной. Толпа подалась в стороны, кто-то закричал, кого-то сбили с ног… С развевающимся хвостом и гривой, с орнелийским принцем на спине, чья белая рубашка полоскала по ветру, лошадь понеслась к воротам в дальнем конце набережной.

— Аню, не волнуйся! — Ирику осторожно коснулась Анечкиной руки. — Мой второй брат — настоящий та Кано. Он зайца на скаку за уши ловил. А ещё он копия дедушки, такой же умный и предусмотрительный. Если его не сбросили сразу, потом он точно удержится… Кстати, ты забыла заснять его на свою волшебную шкатулку…

Анечка послушно вытащила телефон, взглянув на часы на экране — медленно проходили минуты. В толпе слышались шепотки — присутствующие ставили три к одному на младшего Осонахи. Прошло полчаса, прежде чем вдали послышались громкие крики, сопровождаемые топотом копыт.

И лошадке, и самому Михе эти полчаса дались нелегко — золотистая лошадиная шкура потемнела от пота, рубашка орнелийского принца была теперь далеко не белая. Уже без опаски сделав круг среди ликующей толпы, младший Осонахи подъехал к сестре — во всяком случае, именно так подумала Анечка. Она не сразу поняла, что второй сын осконского эгля обращается не к Ирику, а к ней.

— Госпожа моя! — опустившись на колено, Миха протянул москвичке влажный от пота повод. — Позвольте, от имени нашего Дома и от себя лично преподнести вам этот скромный дар…

— Я? Мне?.. — не поверила собственным ушам Анечка.

Толпа на пристани разразилась троекратным «ура». Отшатнувшаяся Анечка обрадовалась, увидев среди стоявших господина Ирмаха. Опустившийся на колено Миха терпеливо ждал.

— Но я не могу, не умею… — Анечка слишком хорошо помнила приключение с Фру-фру. — Ир, да объясни ты ему… В конце концов, она не наша…

— Это от чистого сердца, госпожа! — поддержал младшего Осонахи господин Ирмах. — Возьмите её под уздцы… Да, вот здесь, и поводите. Она решит, что это вы её объездили, и будет слушаться только вас…

Укрощённая орнелийским принцем лошадка вела себя смирно. Анечка не поняла, как и откуда на её ладони оказался расстеленный платок — бумажных салфеток здесь не знали, с рассыпавшимися кусочками здешнего желтоватого сахара. Белогривая лошадка охотно приняла угощение. Москвичка брезгливо скривила губы.

— Словно не из благородных, — комментировали в толпе. — Как впервые видит…

Анечке стало спокойнее, после того, как сделав круг по пристани, она вернулась к лабазу. Миха куда-то исчез, всем распоряжался несостоявшийся покупатель — тот самый дворянин, похожий на д’Артаньяна из французского фильма. По его приказу четверо конюхов вычесали лошадку, накрыв длинной светло-серой попоной с золотым узором. Ничего не понявшая Анечка не смогла удержаться от улыбки — светло-серая попона и узор на ней были один в один с её сегодняшним платьем. Поверх попоны легло необычно длинное седло с обтянутыми кожей рожками и стременами на одну сторону.

— Какая ронда (непонятное слово) богатая… — продолжали комментировать в толпе. — Младший Осонахи старается… И всё для боящейся лошадей красотки…

Миха вынырнул из-за угла — уже полностью одетый, в кафтане, при мече и пернатом берете. Он успел обтереться и переменить рубашку — тем не менее, от него явственно попахивало собственным и лошадиным потом. Прежде, чем Анечка успела сказать хоть слово, младший Осонахи обнял её правой рукой за плечи, подхватив другой под колени. Москвичка взвизгнула, обнаружив себя поднятой в воздух — утоптанная до каменной твёрдости земля оказалась далеко внизу, а крыша лабаза со сбитой черепицей — неожиданно близко.

— Нет! — девушка обеими руками вцепилась в луку седла. — Я не хочу! Не умею! Мамочки! Да, снимите же меня!..

Анечка не сразу сообразила, что кричит по-русски — на языке, понимает только Ирику. Тем временем Миха ловко вдел в стремена носки сафьяновых туфель, оправил подол длинной юбки… Лошадка под Анечкой затанцевала, вызвав новый взрыв паники. В толпе явственно слышались смешки.

— Не бойся! — сказал Анечке Миха.

Наклонившись, он что-то зашептал и зачмокал, протянув на раскрытой ладони ещё несколько кусочков сахара — лошадка сразу же успокоилась. Немного освоившись, Анечка обнаружила, что сидит, как влитая — выпасть из этого седла с рожками было непросто даже при очень большом желании. Поэтому, когда невдалеке послышался взвизг, москвичка набралась смелости и обернулась — чтобы увидеть, как в похожее седло забрасывают упирающуюся Ниету.

— Като та Эсви, госпожа! — поклонился Анечке похожий на д’Артаньяна дворянин. — Сафи-каниль (непонятные слова) второго темарского полка «ветерков». По приказу его милости. Высокородной даме не подобает путешествовать в мужском обществе без камеристки.

«Как, путешествовать? — снова перепугалась Анечка. — Ирику! Ой, мамочки мои!..».

Окружившие Анечку и Ниету верховые, числом примерно с дюжину, оглушительно расхохотались. Снова появился Миха, верхом на огромном, сером в яблоках жеребце — одно его присутствие заставило «блистательных» замолчать. Протянув руку, младший Осонахи коснулся рукава Анечкиного платья.

— Не бойся! — улыбнулся он. — Со мной ничего не бойся…

— Только верни её к вечеру! — помахала рукой стоявшая около ландо Ирику.

— Не волнуйся, сестрёнка! — отсалютовав выхваченным из ножен мечом, орнелийский принц потянул Анечкину лошадку за повод. — Верну в целости и сохранности, не будь я Миха Осонахи та Кано таль та Расви. Так что храни Руах того, кто посмеет обидеть твою подругу хоть словом, хоть косым взглядом…