Дырка в небе

Что с погодой творится? Три недели подряд — затяжные дожди. Четвёртого числа — град. Шестого, в июле, — хлопья снега!

В понедельник на лужайку рядом с домиком вдруг просыпался с небес странный осадок — дождь из крупнозернистых рыжих тараканов и молодых лягушат.

«О какой чистоте эксперимента после этого может идти речь? — размышлял Бонькин. — Половину сада дустом засыпать пришлось…»

Определённо, в небе над Боровиковкой образовалась дырка, через которую на голову Бонькина и фруктовые деревья вверенной ему станции сыпалась всякая гадость.

Сегодня денёк выдался ясным, но самочувствие Бонькина от этого не улучшилось. Через каждые пять минут он тоскливо осматривал небосклон в ожидании какой-нибудь очередной каверзы синоптиков.

В небе было всё тихо. Солнышко припекало вполне дружелюбно, и почти успокоенный Бонькин подумал даже, не сходить ли ему на речку после обеда, но вспомнил, что в саду ещё много работы, и пошёл в тенистые заросли опытного участка, где почти час препирался с роботами-садовниками, очищавшими участок от сорняков. Затем Бонькин долго возился с молодыми деревцами и уже собирался обедать, когда что-то оглушительно хлопнуло и на лужайку перед домиком свалился крупный предмет.

Тишину разодрал пронзительный женский визг.

Бонькин присмотрелся и замер от удивления.

Среди густой зелёной травы и ромашек возникло плетёное кресло-качалка, а в нём, одетая в лёгкий халатик, миловидная дамочка лет тридцати. Большие тёмные глаза её взирали на Бонькина с удивлением и ужасом, губы были обиженно сжаты.

— Негодяй! Мерзавец! Подлец! — выкрикнула женщина.

— Простите, — пролепетал Бонькин. — Я не понимаю?

— Ах, я не вам! — женщина посмотрела на Бонькина пристальным, оценивающим взглядом и разрыдалась. — Как он мог? Теперь понимаю, для чего проводились все эти опыты! Эксперименты на лягушках, на тараканах! Какая низость! Умоляю, скажите, где я?

Бонькин пожал плечами:

— Территория опытной ботанической станции. Село Боровиковка, Оглоблинский район Муросянской области.

— Ужас! — простонала незнакомка, выпадая из качалки в траву.

— Успокойтесь! — ласково сказал Бонькин, подхватывая женщину под руки. — Вытрите слёзы. В этом домике вы сможете отдохнуть.

Они подошли к зданию станции, и хозяин гостеприимно распахнул двери.

— Один живёте? — с любопытством спросила гостья.

— Да. Некоторым образом…

— Вы учёный — и много работаете?

— Биолог.

— Меня Элеонорой величают, а вас?

— О! Простите, я не представился, — засуетился Бонькин. — Пётр Васильевич, кандидат.

Бонькин вдруг почувствовал себя старым, неуклюжим и сразу же пожалел о вырвашемся кандидате. «Хвастун, жалкий хвастун, — подумал он. — Какое ей дело, кто я — кандидат наук или доктор? У неё какое-то горе, ей и смотреть на меня, наверное, противно».

— Что же вы стоите, Эля, садитесь, — пригласил Бонькин гостью к столу.

Элеонора огляделась:

— Петя! Вы не возражаете, если я буду вас так называть? — улыбнулась она.

Бонькин растаял:

— О! Конечно! Какие могут быть церемонии?

— Петя, ты много пишешь? Не спорь, у тебя весь стол бумагами завален.

— Да, — сознался Бонькин, — то есть нет! Это мой труд. Я мечтаю написать монографию «Выращивание цитрусовых в Сибири». Тема обширнейшая, актуальная, а времени… Так дальше шестнадцатой страницы и не продвинулся. Всё некогда, некогда! Ну, что это мы всё обо мне да обо мне? Я ведь так и не знаю, что у вас приключилось? Почему плакали? Как попали в наши края?

Элеонора шмыгнула носом и решительно вытерла глаза ладонью.

— Меня сюда муж забросил.

— Бросил! — как эхо повторил Бонькин.

— Посмел бы он меня бросить! — сверкнула глазами Элеонора. — Нет, именно забросил! Мерзавец! Сконструировал телепортационный ретранслятор, заманил меня в качалку и отправил из Москвы куда-то к чёрту на рога!

— Почему же к чёрту на рога? — обиделся Бонькин. — Боровиковка чудесное место. Сосны, кедры, тайга, воздух чистый и до Муросянска рукой подать, всего двести километров.

— Да, да, конечно, — неохотно согласилась Элеонора. — Только обидно, ах, как я его любила. Так бы, кажется, и задушила паразита… в объятиях! Опекала его, пылинки с лысины стряхивала! Эх, Наждаков! Наждаков! Мужа моего так звали, — пояснила гостья, заметив недоумевающий взгляд Бонькина.

— А! — разочарованно протянул Бонькин. — Вы не расстраивайтесь. Он, может, по ошибке вас сюда? Наверное, хотел сам испытать, а вы случайно… Сегодня закажем билеты на поезд, а завтра подброшу вас на нашем грузовичке до станции и, глядишь, дня через три в Москве будете.

— Нет! Я не вернусь! Унижаться! Даже если на коленях будет меня умолять, не вернусь. Уеду куда-нибудь, на Марс улечу, там, говорят, специалисты-мелиораторы требуются, а у меня диплом. Эти, как их, марсианские каналы вспять поворачивать буду!

— Специалисты везде требуются, — уныло согласился Бонькин.

— Да, но что же мы сидим? — встрепенулась Элеонора, по-хозяйски осматривая жильё Бонькина. — Ты, Петя, прибери бумаги на столе. Кстати, где твои домашние роботы?

— В саду трудятся.

— Нечего им в саду бездельничать! Зови их сюда, пусть помогут навести в доме порядок и приготовить обед! У тебя, наверное, и еды никакой нет?

— Отчего же? — хотел было возразить Бонькин, вспомнив о своём запасе рыбных консервов — минтай в томатном соусе — и о стопке котлет из синтетической говядины в холодильнике, но, не выдержав пристального взгляда Элеоноры, покорно кивнул и побежал в сад за роботами.

«В самом деле, — подумал он, — роботы совсем разболтались, надо бы с ними построже…»

Вскоре обед был готов, комнаты сияли, а четыре робота — весь кибернетический персонал станции, вытянувшись по стойке смирно, докладывали Элеоноре о выполненных заданиях. Бонькин только ахал, перед ним роботы никогда так не лебезили.

Впервые за пять лет лабораторию очистили от хлама и грязи, а с рабочего стола стёрли пыль и убрали бумажные завалы. Всё вокруг сверкало, блестело такой чистотой, что Бонькину стало неуютно, захотелось самому вымыться и надеть новые тапочки, чтобы не загрязнять своим присутствием окружающую среду.

Поздно вечером хозяин и гостья сидели на веранде, пили чай с лимонами и клубничным вареньем, смотрели на звёзды и жаловались друг другу на неудачную жизнь.

— Зачем вам куда-то ехать? — говорил разомлевший Бонькин. Оставайтесь! Я всю сознательную жизнь мечтал о встрече с такой женщиной, как вы! Я ещё вполне молодой — всего тридцать пять… На руках носить буду…

Элеонора морщилась, смотрела тревожными глазами куда-то в открытое окно на чёрные силуэты кедров над лужайкой, на мраморный диск луны, вдыхала ароматы цитрусовых и молчала.

Прошло пять лет. Бонькин и Элеонора были счастливы — первые три недели после встречи.

Более трёх недель, как утверждают древние мудрецы Востока, человек счастлив быть не может.

В правоте древнего изречения Бонькин убедился на собственном опыте… Он похудел, полысел, утерял значительную долю своего благодушия и сделался раздражительным.

Вечерами, когда Элеонора, она работала в Вычислительном Центре Боровиковки, хлопая дверью, вбегала в комнату, Бонькин вздрагивал.

— Что с тобой, Бонькин? Опять мух ловишь? — спрашивала она с порога. Я же просила не разбрасывать бумаги по комнатам! А отчего полы не вымыты? Роботы опять в саду весь день ползали? Бонькин, сколько раз я тебе говорила: выключай оросительные установки к моему приходу, ты же знаешь, плеск воды раздражает меня!

— Представляешь, — заявляла Элеонора через минуту, поправляя причёску перед зеркалом. — Кукушихина пришла сегодня в новом платье. Розовое с зелёным, длинное, впереди кружева. Ручная работа! Ей совершенно не идёт. С её фигурой — фи! Как на корове седло! Оказывается, Кукушихин привёз ей два чемодана нарядов из Гипотамии… Слушай, а когда ты разделаешься со своей дурацкой монографией и будешь, как все нормальные люди, ездить в межпланетные командировки?

— Скоро! — мычал потревоженный Бонькин.

— Я бьюсь, как рыба — об лёд! — вскипала Элеонора. — Создаю тебе все условия! Пылинки сдуваю! Тащу на себе дом, хозяйство, с роботами-тунеядцами ругаюсь! Никакой благодарности! Уткнулся в свои бумаги и сидит, как пень! Двух минут жене уделить не хочешь! Наждаков и тот был отзывчивее! Скажи что-нибудь! Чего молчишь? Иди сюда и помоги мне! Бонькин медленно и неохотно вставал из-за стола, помогал супруге раздеться и уходил на кухню, где вместе с роботами гремел посудой, разогревал чай, суп, синтезировал котлеты. Потом они ужинали. Бонькин молчал, полагая, что всё, о чём он хотел сказать жене, за минувшие пять лет было сказано и добавить к сказанному нечего. Элеонора же оживлённо обсуждала преимущества супруга Кукушихиной. Роботы внимательно слушали.

После ужина Бонькин уходил в лабораторию, запирался на ключ и некоторое время печально рассматривал неоконченную двадцать восьмую страницу рукописи «Выращивание цитрусовых в Сибири», затем со вздохом откладывал свой многолетний труд в сторонку и доставал из стола паяльник.

Работа над моделью телепортационного ретранслятора продвигалась медленно, очень медленно. Возможно, Бонькину не хватало технических познаний, которые были у Наждакова. Утешало его одно: первые опыты с лягушками и тараканами проходили успешно…