Дым и зеркала

Ты даже представить себе не можешь, я вижу, что такое настоящая, подробная, тщательно наведенная галлюцинация.

А. и Б. Стругацкие

Франк ненавидел рекламу.

В современном мире с подобной неприязнью жить было довольно сложно - примерно как с аллергией на кислород. Или на вино, что для среднестатистического француза было равноценно и куда более понятно. Реклама обступала со всех сторон, вела массированную атаку на все органы чувств, и смириться с ней казалось куда более простым, чем бороться. Как сказали бы многие смирившиеся, реклама - не такой уж и страшный враг: жить можно и под её владычеством.

Франк ответил бы им, рискуя схлопотать штраф за неполиткорректность или даже оплеуху за оскорбление патриотических чувств, что подобные разговоры во Франции наверняка звучали и во время Второй Мировой войны.

Спору нет, внешне реклама выглядела намного привлекательнее нацизма. Из информационного инструмента она давно превратилась в произведение искусства; в таком обличье ей оказалось гораздо проще пробираться в умы, сердца, а в конечном счете - и кошельки потребителей. И едва ли не охотнее остальных ей открылись ворота Парижа, где каждый впитывал страсть к красоте с первым глотком воздуха. Реклама захлестнула город, проросла в каждом его уголке и под восхищенные вздохи горожан уверенно изменила его под себя.

Стены башни Монпарнас "рухнули" первыми. Компания "Ташими", уже практически добившаяся монополии на рынке видеотехники, не могла пройти мимо столь перспективной рекламной поверхности. Каждое окно двухсотметрового гиганта было превращено в экран, и фасетчатые стены небоскреба то дробились на тысячу отдельных картинок, то сливались в одно монументальное изображение, способное притянуть к себе взгляд с другого конца города. Но подобный трюк, технически исполнимый ещё полвека назад, был слишком незамысловатым, чтобы ради него жертвовать привычным обликом одного из самых знаковых мест Парижа. Два раза в день по многоэкранным стенам пробегали помехи, башня начинала вибрировать - и беззвучно разлеталась на осколки; те зависали в воздухе, окружая железобетонный остов мерцающей полусферой, вращаясь в разные стороны, стыкуясь друг с другом в непредсказуемых комбинациях - и на каждой грани продолжало двигаться видеоизображение. И всякий раз в конце представления, перед тем, как плавно вернуться в свои рамы, экраны объединялись в воздухе в логотип "Ташими".

На площади Звезды, чьё старое название возобладало над именем Шарля де Голля, по-прежнему высилась Триумфальная Арка - но теперь от нее расходилось не двенадцать улиц-лучей, а двадцать четыре. Вторая половина, попирая законы физики, поднималась над землей, завиваясь огромной спиралью вокруг площади; а по асфальтовой поверхности невероятной конструкции, среди галогенных ламп скользили роскошные автомобили, не боясь ни сорокапятиградусного уклона, ни отверзающейся в нескольких шагах от их колес бездны. Легкие кабриолеты сновали между массивными внедорожниками, им почтительно уступали дорогу скромные, но не лишенные элегантности легковушки и семейные фургоны; словом, на воздушной карусели можно было высмотреть любую машину, входившую в ассортимент корпорации "ГлобалМоторВерк", чьи броские слоганы бежали по всему периметру огромного кольца, венчавшего площадь на высоте нескольких десятков метров.

Даже Эйфелева башня не казалась столь подавляюще величественной теперь, когда в головокружительной высоте над ее шпилем висел двойник из стекла и света, зеркально отражающий каждую деталь столь хорошо знакомой любому мало-мальски образованному человеку конструкции. По воздушному плетению башни бежали цепочки слов, пульсируя нежно-алым, словно кровь в капиллярах; в многоугольниках перекрытий на доли секунды вспыхивали разнообразные картины, не связанные никакой общей темой - все, что искали в Сети пользователи поискового механизма "ГоуГоу", отражалось в перевернутой башне.

Франк мог бы смириться с тем, что прекрасное лицо Парижа поменяли на кибернетический протез. В конце концов, превращенная в гигантский проектор хрустальная пирамида в сердце Лувра тоже в свое время была принята в штыки, да и старушка Тур-Эйфель в год ее появления слышала мало тёплых слов. Веяние нового времени всегда было холодным и требовало соответствующей одежды. Но искренность, с детства присущая Франку и заложенная в самом его имени, не позволяла ему мириться с ложью, какие бы привлекательные формы та не принимала.

Слово "ложь" Франк всегда предпочитал определению "дополненная реальность" - хотя бы потому, что его проще и удобнее было произносить.

С тех пор, как нейроимпланты стали частью обязательной медицинской страховки, мир, подобно площади Звезды или Эйфелевой башне, увеличился по меньшей мере вдвое. На реальность наложился толстый слой виртуальности, и одно уже нельзя было отличить от другого: то, что начиналось с дрожащих в воздухе голограмм, лазерограмм и прочих поделок, уже давно кажущихся каменным веком, теперь рисовалось прямо в сознании человека. Подключенные ко всемирной Сети устройства подсказывали мозгу, что нужно видеть, и тот охотно дорисовывал детали...

Двухмерная девушка приветливо улыбнулась с поверхности окна вагона. Пухлые, слегка карикатурно нарисованные губки беззвучно шевелились, и Франк досадливо отвернулся; аудиоканал рекламы открывался после нескольких секунд зрительного контакта, а в тишине нейроимплант особенно быстро настраивался на любой открытый канал информации. Монорельс скользил по магнитной поверхности почти бесшумно, а стоящие вокруг пассажиры были погружены в свою индивидуальную виртуальность; лишь изредка слышалось неразборчивое бормотание или полувздохи-полустоны, какие, бывает, издают некрепко спящие люди. Франку достаточно было моргнуть, чтобы покрытые рекламой высокие окна монорельса исчезли, уступив место пляжам Бали, альпийским лугам или интерьеру клуба для взрослых, но он предпочитал не уходить в виртуальность без особой нужды. Ему больше нравилось смотреть на реальный город вокруг; несмотря ни на что, тот оставался самым прекрасным на Земле.

Рисованная рожица недовольно загримасничала, когда Франк протянул руку к окну и отодвинул рекламную поверхность со стекла. В вагоне немного потемнело: сияющие баннеры были единственным источником освещения в монорельсах последних моделей. Более того, стоило оторвать палец от стекла - и реклама упорно ползла обратно, скрывая мир за окном. Впрочем, смотреть пока было особо не на что - вагон бежал по промышленной зоне, и потрёпанные стены реальных домов сменялись примитивными виртуальными объявлениями на какие-то непонятные и неинтересные Франку темы.

Он опустил руку, и когда баннер прыгнул на место, отыскал в кучеряшках оживленно жестикулирующей девушки неприметный крестик.

Кнопка закрытия встраивалась в любое виртуальное изображение. Закон о рекламе не делал никаких исключений: все, что рисовалось нейроимплантами, можно было отключить, всего лишь взглянув на закрывающий крестик и моргнув. По букве закона одно простое движение век могло и развоплотить мультяшную феечку с тюбиком зубной пасты, и вернуть первозданный облик площади Звезды или башне Монпарнас. Однако в то время как Министерство Охраны Реальности уравняло в правах картинки-однодневки и монументальные виртуальные конструкции, многомиллионные корпорации-рекламодатели сделали то, что у них от века получалось лучше всего - разделили по классам людей.

За реальность теперь нужно было платить...

В ушах Франка забренчало регги, а перед глазами соткалась полупрозрачная фигура. В такт мелодии она то насыщалась красками, то снова растворялась в воздухе. Через нее по-прежнему было видно рекламную девушку, но навестись на крестик уже не получалось. С тяжелым вздохом Франк взмахом ресниц открыл канал связи, и перед ним, как живой, посреди вагона встал Арно Лакруа, ведущий нейротехнолог рекламного агентства "ЭсЭндЭм".

- Мир, чувак, - расплылся в улыбке Арно. - Прикинь, я уже вкурил эту твою тему с адаптивами. Реальная тема, чувак! Я как представлю, какие можно будет мутить...

- Давай к делу, Арно, - поморщился Франк, пытаясь не обращать внимания на лёгкий, но неприятный холодок, пробежавший по спине. Вечно неопрятный и косматый Лакруа строил из себя поклонника растаманской культуры, доводя своё увлечение до гротеска: внешность, одежда, речь - все работало на образ беззаботного любителя послушать популярное сотню лет назад регги и покурить травку. Даже его берлога в "ЭсЭндЭм", которую ни у кого не повернулся бы язык назвать офисом, всегда была заполнена сладковато пахнущим дымом, а в нём плавали примитивные картинки от безнадёжно устаревших голопроекторов, к которым Арно питал необъяснимую страсть. Но Франк уже успел понять, насколько блистательный ум скрывается под маской шута. Всего пару дней назад он обсуждал с нейротехнологом свои наработки по адаптивным нейроконструкциям - и вот уже тот сквозь смешки и любимый древний жаргон заявляет, что разобрался в том, на что у самого Франка ушло несколько лет...

- Ага, к делу. Без проблем, чувак. В натуре, без проблем. Я задвинул твою тему нашим шишкам, и они уже нашли на нее заказ. Аудиокомпания "Генера" - слышал про такую? Хе-хе, про нее слышал каждый, у кого есть уши. Опаньки, клёвый слоган, надо будет шепнуть копирайтерам! Но это я отвлёкся. Значит, техзадание тебе прилетит на почту. Что они хотят видеть - они сами не знают, так что сделай им красиво и с музыкальным уклоном.

- С площадкой определились? - спросил Франк, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Переступить порог "ЭсЭндЭм" для него было всё равно что отправиться к дантисту с запущенной зубной болью, когда знаешь, что тебя ждёт, но все равно боишься увидеть клещи.

- Вандомская площадь, чувак. Вся твоя, как девчонка с бульвара Клиши. Работай на всю катушку, чтоб на века: "Генера" проплатила очень солидную категорию рекламы, так что крестик найдут только самые большие ценители реальности, хе-хе.

- Понял. Буду работать, - бросил Франк.

- Ништяк. Да, и пока при памяти: колонну не трогай. У нас нет на неё прав, так что там закреплённый кусок кода размером где-то двадцать на двадцать, ну и в высоту я уже не помню сколько.

- В смысле - не трогай колонну? - не понял Франк.

- Да в техзадании всё написано. Кури мануал, чувак. В общем, бывай, держи связь.

Изображение Арно исчезло, а Франк невидящими глазами продолжал смотреть в пустоту.

Вандомская площадь... Восхитительный архитектурный ансамбль, полный истинно французского изящества. Колонны, аркады, мансарды, тёплый бежевый камень стен - восьмиугольная площадь с величественной колонной в центре напоминала тщательно выстроенную магическую фигуру: добавь один лишний элемент - и колдовство рассеется. Но именно это и предстояло сделать Франку - собственными руками нанести еще один шрам на лицо любимого города. Пусть максимально изящный, пусть по большому счёту ненастоящий - шрам останется шрамом. И аудиогигант "Генера" заплатит астрономическую сумму за то, чтобы этот шрам было непросто изгладить.

- ...Гарантирует скорейшую адаптацию и естественные ощущения. Согласно данным клинических исследований, более восьмидесяти процентов...

Франк вздрогнул, словно выдернутый из глубокого сна. Представительный мужчина в халате и докторском колпаке с баннера напротив увлеченно рассказывал ему про очередной чудо-препарат. Судя по схематичной рисовке, его производитель не сильно вложился в рекламную кампанию и, скорее всего, в принципе не страдал избытком денег, так что закрывающий крестик был прямо на виду - хотя и изо всех сил пытался слиться с красным крестом на колпаке. Взмахом ресниц Франк стер доброго доктора с окна вагона. На мгновение за исчезнувшим баннером показался пригород Парижа, а затем стекло затянулось дымчатой пеленой, сквозь которую можно было разглядеть лишь расплывчатые световые пятна.

Этой технологией были оснащены все баннеры на окнах в транспорте. Смотреть на окружающий мир разрешалось только при активной рекламе, какую бы категорию блокировки ты не оплатил.

- Ненавижу рекламу, - сообщил Франк бледному молодому человеку на соседнем сиденье. Тот не ответил; его глаза были закрыты, а пальцы барабанили по поручню в такт заполняющей его сознание музыке.

- Да, именно так: ненавижу рекламу, - Франк повернулся к пожилому мужчине слева. Ответа он вновь не дождался: остекленевшие глаза, прерывистое дыхание и подрагивающие плечи прозрачно намекали на то, что нейроимплант сейчас дополняет реальность старика крайне чувственным, хотя и не совсем пристойным образом.

Монорельс начал плавное торможение, и Франк с облегчением поднялся со своего сиденья: подобное соседство его всегда беспокоило.

- Кажется, я уже говорил: я ненавижу рекламу, - подходя к дверям, сказал он девушке с короткими светлыми волосами.

Её глаза распахнулись, и Франка встретил весёлый, немного смущённый взгляд:

- Правда? Я тоже!

Так он встретил Адалин.

Они шли под руку по Вандомской площади. Со всех сторон их обволакивал многоголосый восторженный гул, сплетённый из европейских, азиатских и каких-то вовсе не мыслимых языков. Франку, рассказывающему Адалин забавную историю про отель "Риц", приходилось повышать голос - но то и дело он сознательно говорил тише, и девушка прижималась к его плечу, чтобы лучше слышать. Но все окружающие их голоса непостижимым образом органично вплетались в звуки симфонической музыки, исходящие из центра шестиугольной площади.

- Твоя работа? - спросила Адалин с улыбкой, которая получилась несколько холоднее, чем хотелось бы Франку.

- Я пытался вписаться в общий стиль, - ответил он и тут же мысленно обругал себя последними словами и за извиняющийся тон, и за тот подлый вид негодования, который приходит одновременно с осознанием собственной неправоты.

Адалин выпустила руку Франка и ускорила шаг, чтобы поближе рассмотреть новую достопримечательность Парижа.

На площади расположился не один оркестр. Шесть полноценных составов окружали Вандомскую колонну со всех сторон. Сотни человек играли в почти пугающей синхронности, словно единый организм, дышащий взмахами смычков и переливающийся отблесками меди. Вокруг сновали туристы, подходя вплотную к бархатистым красным канатам вроде тех, что отгораживают произведения искусства в музеях. Впрочем, музыканты, казалось, были вовсе не против такого близкого соседства; многие из них, улучив момент, улыбались или подмигивали подошедшим к ним слушателям, ни на долю секунды не сбиваясь с такта.

- Никого не смущает, что они играют без дирижёра? - хмыкнула Адалин, когда Франк догнал её.

- Те, кого может это смутить, идут в Гарнье или Шатле. А здесь по большей части неискушённые слушатели, которые с удовольствием послушают произведение-другое и пойдут дальше гулять по Парижу... унося в подсознании фоновую информацию о продуктах "Генеры". Их не волнует, почему в шести оркестрах никогда не сбивается даже последний духовик, почему музыканты играют целый день без передышки и почему инструменты не расстраиваются в дождь или холод. Я хотел сделать по-другому, ближе... к реальности. Но заказчики потребовали именно так - чтобы реклама потрясала воображение с первого взгляда и не заботилась о втором.

Адалин едва заметно вздрогнула:

- А они хотя бы понимают, что этот оркестр... ненастоящий?

Франк развёл руками:

- Это не бросается в глаза. Оркестр играет за канатами; даже если кому-то приспичит через них перепрыгнуть и похлопать первую скрипку по плечу, он должен что-то почувствовать. Тактильными откликами имплантов занимался Лакруа: я не знаю, насколько тщательно он их проработал. Чёртов наркоман мог зашить в код всё, что угодно, вплоть до электрошока... Ну да не о нём речь. В любом случае, если какой-нибудь дотошный исследователь устроится на Вандомской площади на весь день с табуреткой и бутербродами, он заметит все нестыковки. Я не проверял, но в Сети это уже наверняка расписано. Но простым зевакам нет особой разницы: им ничего не бросится в глаза до последних тактов их любимой...

Музыка накатила особенно мощной волной, в первый раз заглушив голос Франка; она взметнулась в яркой коде, захватив внимание всей площади. Руки Адалин непроизвольно взметнулись, словно она решила заменить отсутствующего дирижёра, и все шесть оркестров подчинились их взмахам:

- Там-тим-там-там! - с улыбкой пропела она.

- Тарарам-там-там-там-там! - одновременно с ней спел Франк.

Их голоса не попали друг в друга.

- Что ты спел? - удивлённо уставилась на него Адалин. - Они же играли совсем не то...

- Это тебе так кажется, - улыбнулся Франк, хотя в груди снова шевельнулась маленькая льдинка. - Для меня они играли "Маленькую ночную серенаду", а для тебя?

- "Женитьбу Фигаро", - растерянно ответила она. - Это и есть твои... адаптивные технологии?

Улыбка окончательно сползла с его лица, и он тяжело ответил:

- Они самые. Этот проклятый неугомонный оркестр каждому играет что-то своё. Лезет прямо в сознание и достаёт оттуда любимую музыку. Моцарт, Дебюсси, Чайковский, Уильямс, Шимада... Ни у одного коллектива в мире нет такого репертуара. Знала бы ты, какую только дрянь не слышала тестовая группа: они называли мелодии, а мне было стыдно, что мой оркестр играет вот такое. Пусть это всего лишь очередная виртуальная обманка... всё равно я успел с ним сродниться, пока программировал.

Адалин потрясённо обвела взглядом площадь:

- Они все слышат что-то своё...

- И видят, - кивнул Франк. - Мы с Лакруа прописали основу, но каждый зритель, если присмотрится, увидит среди оркестра... нет, не известного музыканта, это было бы слишком подозрительно... просто кого-то похожего. Это усилит внимание на какой-то там процент, человек будет слушать дольше, а фоновый информационный канал откроется шире...

Отвернувшись, Адалин двинулась дальше. Чертыхнувшемуся про себя Франку снова пришлось её догонять.

- Ну в чём дело? Это моя работа! Неужели оркестр так портит Вандомскую площадь?

- Ты же ненавидишь рекламу! - резко остановившись, выкрикнула она ему прямо в лицо. - Ты создал технологию, с которой мир может выглядеть по-другому, придумал вход в параллельные вселенные, и не придумал ничего лучшего, кроме как пустить её в дело, которое ненавидишь?

Франк стиснул зубы. Скрипки у него за спиной взяли жалобный минорный аккорд.

- Я придумал. Я общался с врачами, с кинорежиссёрами, с разработчиками видеоигр, в конце концов. Все они отказались со мной работать. Виртуальную реальность очень строго контролируют во всех сферах... кроме рекламы. Везде железобетонные заслоны - а в рекламе зелёный свет. Это единственная область, на которую Министерство Охраны Реальности закрывает глаза. Да, я ненавижу свою работу, ненавижу любую виртуальную реальность... и помимо всего прочего - за то, что только она позволяет мне платить за еду, квартиру, подключение к Сети... и блокировку рекламы.

Адалин посмотрела через плечо Франка на оркестр в центре площади.

- Сколько тебе заплатили... за это?

- Достаточно, - отвёл он глаза. - Ещё капает какой-то микропроцент с продаж в непосредственной близости от рекламной площадки, бла-бла-бла, я особо не вчитывался. Мне на ближайшее время хватит. Я пока и не придумал, на что потратить деньги...

И даже не договорив, Франк уже знал, что скажет ему Адалин. За то недолгое время, что прошло с их встречи в вагоне монорельса, он уже успел привыкнуть к тому, что они заканчивают фразы друг друга, что они делают одинаковый выбор в повседневных мелочах - и его не особенно удивило то, что адаптивный оркестр играл Моцарта им обоим, лишь немного разойдясь в произведениях. А теперь, рядом с ней, он точно знал, на что должен уйти его гонорар за Вандомскую площадь.

Его глаза уставились в пространство и заморгали в рваном ритме. Нейроимплант вывел его в Сеть, подключил к сайту Министерства Охраны Реальности, открыл страницу подписки на блокировку рекламы. Далее, далее, ниже, ниже... Цифры в колонке цен стремительно обрастали нулями. Франк поморщился, увидев последний из доступных ему планов подписки: его стоимость готова была сожрать все деньги за виртуальный оркестр и закусить солидной частью сбережений.

Лицо Адалин было едва различимо за интерфейсом сетевого браузера. Франк не видел, с какой нежностью она на него смотрит. Впрочем, на его решимость это бы не повлияло.

Он моргнул еще пару раз, и его взгляд снова сфокусировался на реальности.

- Готово. Легко пришло - легко уходит.

- И какой у тебя теперь уровень блокировки? - спросила Адалин. Её губы были надуты, но слишком демонстративно, чтобы нельзя было различить притворство. - Какого цвета здание вон за тем баннером?

Франк нашёл едва видимый с земли крестик, ещё минуту назад недоступный для него, и до сих пор недоступный для половины Парижа. Моргнул.

- Белое.

И тогда Адалин снова взяла его за руку.

Монорельс покидал пределы города. Световые пятна медленно растворялись за мутными плёнками окон. Франк сидел в тёмном, полном колышущихся теней вагоне и развлекался тем, что находил всё новые и новые крестики в окружающей его реальности.

Прямо перед ним стоял высокий молодой человек; к его груди был прижат пышный букет роз, а глаза смотрели в пустоту с таким мечтательным выражением, что цель его поездки угадывалась с одного взгляда. В вагоне было тесно, но люди рядом с ним, пряча понимающие улыбки, прижимались друг к другу, чтобы не помять нежные цветы.

Франк видел, что они зря стараются: букет был виртуальным.

Розовые лепестки подрагивали на стыках рельсов, в точности как настоящие. Втянув ноздрями воздух, Франк уловил сладкий запах; впрочем, тот прерывался, стоило отвести от букета глаза. Если бы в вагоне было чуть потише, наверняка можно было бы услышать лёгкое шуршание жёстких зубчатых листьев. Флористическая сеть "Флёр-де-ла-Кур" изготавливала великолепные иллюзии - хотя это, конечно, не входило в пакет информации, оседающей в сознании после нескольких секунд любования букетом.

Кнопка закрытия, согласно закону о рекламе, была хорошо видна даже в окружающем Франка сумраке. Он моргнул, и розы исчезли, лишь на короткий миг оставив в воздухе тонкий шлейф аромата. Молодой человек всё с той же счастливой отрешённостью смотрел мимо него, держа на груди пустоту. Он всё так же бережно укрывал её согнутой рукой, а пассажиры вокруг продолжали украдкой глядеть на неё с теплотой в глазах.

Франк отвернулся, не выдержав этого зрелища.

Слева от него громко чихнули. Маленькая полноватая женщина поспешно сдёрнула с головы шляпку с длинным пушистым пером, секунду назад пощекотавшим нос пассажира, стоящего сзади неё. Смущённо захихикав, владелица шляпки защебетала какие-то извинения; рассеянно улыбнувшись в ответ, мужчина быстро погрузился обратно в виртуальные грёзы.

Шляпка явно была дорогой, отметил Франк. Настолько подробно осязательные ощущения прописывались только крупными фирмами. Перо наверняка само с удовольствием рассказало бы ему, где можно купить такое и с какими скидками, но один взмах ресниц Франка стёр и его, и шёлковый бант, и изящно изогнутые поля шляпки, оставив в реальности лишь непримечательный серый колпак.

- ...Снизили цены на выходных, - донёсся до него голос справа. - Ты вроде бы хотел установить новый фильтр? Посмотри, пока они не сняли предложение.

- Ой, да знаю я их предложения, - лениво пробурчали в ответ. - Поднимают цену в два раза, потом сбрасывают на треть и ждут, что мы наперебой бросимся покупать...

- Вот не скажи! - загорячился первый голос. - Я давно хотел обновить свой фильтр и следил за их акциями, но всё было жалко денег. А сейчас они скинули очень щедро, я себе заказал сразу же...

Франк повернулся к собеседникам и похлопал одного по плечу.

- Да, месье? - тот уставился на него честным взглядом коммивояжёра.

- Сколько у тигра полос на хвосте? - задал Франк первый вопрос, пришедший в голову.

- Два или три, вряд ли больше, - парень пожал плечами и обернулся к своему другу; тот согласно кивнул.

- Благодарю вас. А вы знаете, Отечества сыны, что день славы к вам идёт?

- Да, да! - оба рассмеялись. - Вчера только в Сеть выложили!

- Мда, - недовольно пробормотал Франк. - Надо сказать Лакруа, чтобы загрузил вам базу побольше. Я старался, рисовал вас как живых, а вы мало того, что в час пик сидите и не уступаете место, так еще и отвечаете невпопад. Ну вас к чёрту.

Двое ботов среагировали на его последние слова и уже открыли рты для гневного ответа, но Франк прекрасно знал, где у этой пары кнопка закрытия - одна на двоих. Через мгновение они исчезли, оставив в заполненном вагоне два пустых места, на которые никто не спешил сесть.

Фильтр, подумал Франк. Это слово засело у него в голове после общения с его собственным творением. Наверное... водяной фильтр. Дома барахлит, давно пора поменять. Но он дорогой, жалко тратиться. Может быть, по скидке...

Он чуть слышно хмыкнул. Наверняка люди вокруг опустевших сидений слышат что-то своё. Новый кран. Новая плитка для ванной. У каждого дома есть что-то, требующее замены, но всё ещё терпимо работающее. Но если кто-то рядом совершенно случайно заговорит с другом о том, о чём ты давно думал... Особенно когда сетевые магазины от тебя в мгновении ока... У каждого найдётся слабое место. И оснащённая его адаптивными технологиями реклама теперь знает, где именно.

Весёлое регги, внезапно заигравшее в его ушах, могло бы отвлечь Франка от тяжёлых мыслей. Если бы он не знал, чей вызов оно означает.

- Лёгок на помине, Арно, - кисло улыбнулся Франк, открывая канал связи.

- Дык, чувак! - всплеснул толстыми руками нейротехнолог. - Хоть в чём-то я должен быть лёгок. Слы, чувак, ты чего это, в монорельсе? Это же тот ещё напряг. Тебе что, так мало заплатили за тот бэнд на Вандомской площади, что даже на тачку не хватило?

- Заплатили нормально, - отмахнулся Франк. - Я всё спустил на блокировку рекламы.

Лакруа стало видно чуть лучше: он расхохотался так, что облака дыма, вечно затягивающие его логово, слегка разошлись.

- На блокировку? Беспонтовая тема, чувак. Ты пишешь рекламу, чтобы иметь возможность скрывать другую рекламу? И после этого ещё меня кто-то называет наркоманом...

Франк подумал, что самым правильным сейчас было бы пожаловаться на плохой канал связи, на шум вокруг, выйти на ближайшей остановке... Но он слишком много размышлял последние дни, и ему нужно было с кем-то поделиться. И наверное, именно с кем-то вроде Лакруа. Услышать что-то противоположное тому, о чём они говорили с Адалин.

- Скажи, Арно... А тебе не кажется, что вокруг стало слишком много... ненастоящего?

- Типа какого ненастоящего? - скорчил удивлённую рожу Лакруа. - Что-то ты гонишь, чувак.

- Не придуривайся, Арно, - Франк подался вперёд, вплотную к виртуальному изображению. - Тебе как никому другому известно, о чём я говорю. Министерство Охраны Реальности строго ограничивает все новые виртуальные разработки, но все большие корпорации плевать хотели на эти ограничения; они запихивают рекламу во все грани нашей жизни - дома, машины, одежду, еду... В людей. Они продают нам не товары, они продают новый мир, заставляя забыть про старый.

Лакруа откинулся на спинку кресла, погрузившись обратно в завесу дыма. Сквозь зеленоватое марево его глаза хищно блеснули.

- Ответь-ка мне на такой вопрос, дружище. Какова разница между реальностью и виртуальностью?

- Ну... - смешался Франк: переходы Лакруа от шутовства к серьёзности до сих пор заставали его врасплох, и уж тем более он не ожидал такого вопроса. - Реальность существует, а виртуальность - нет?

- В таком случае смысл твоего ответа виртуален, - ухмыльнулся Арно. - То есть его нет. Взять вот наш замечательный оркестр. Сколько дней ты трудился над ним? Сколько людей им восхищается? Сколько денег тебе за него заплатили, в конце концов? Ты хочешь сказать, что всё это было вокруг пустоты? Смотри, чтобы нашему начальству не пришла в голову такая мысль - не ровен час, перестанут нам платить зарплату. Может быть, ещё варианты? Реальность можно пощупать? Так я тебе за полдня напишу такую виртуальность, которую ты будешь щупать все оставшиеся полдня, хе-хе. И нюхать, и лизать, и...

- Прекрати, - поморщился Франк; он готов был нырнуть в изображение и затолкать Лакруа обратно в дым, из которого тот мог говорить откровенно, не паясничая. - Ты ведь знаешь правильный ответ; просвети меня, не томи.

- Охотно, - кивнул нейротехнолог. - Разница в том, что мы считаем реальным, а что нет.

Франк разочарованно присвистнул, но Лакруа опередил его:

- Не свисти, денег не будет. Раньше это было глупостью, но теперь, когда у каждого в голове торчит имплант, другого ответа нет и быть не может. А раз уж мы заговорили про площадь... Что ты скажешь про Вандомскую колонну? Исторический монумент? Память об ушедших веках? Объект восхищения? А я тебе скажу, что её там уже много лет как нет, дружище. А импланты говорят, что есть, и мы все ведёмся.

Франк с инстинктивным испугом оглянулся на людей рядом с ним, как будто они могли услышать эти невероятные слова. Но все пассажиры вокруг, по сути, ехали в другом вагоне - ярко освещённом рекламными баннерами, заполненном музыкой и весёлыми разговорами. В тёмноте и тишине он был наедине с Лакруа.

- Врубился, чувак? Нет её. Сорокаметровое гонево в центре площади. Что для тебя изменилось? Память об ушедших веках отшибло? Победы Наполеона стёрло из истории? Спроси любого француза, что это за штуковина, и он тебе ответит - это символ того, что ни у одной страны в мире нет такой истории, как у нас. А символу всё равно, из чего он сделан - из камня, бронзы или электрических импульсов у тебя в мозгах. А сколько ещё таких символов по всему Парижу? По всей Франции? Как ты считаешь, Эйфелева башня настоящая или нет? Не та ерунда от "ГоуГоу", что висит над ней, а старая добрая Железная Дама? Как давно ты на неё поднимался? Представь себе - приходишь ты на пустую площадку, пару минут стоишь на месте, потом гуляешь по кругу, пока имплант рисует тебе панорамы Парижа. Кто знает, может быть, где-то в её перекрытиях и спрятан крестик? Сколько ты готов заплатить, чтобы почувствовать себя обманутым?

- А сколько заплатил ты, Арно? - медленно, словно во сне, проговорил Франк. - Какая категория блокировки... у тебя?

Нейротехнолог засмеялся, снова колыхнув зеленоватый дым.

- Нулевая, чувак. На работе у меня есть стены, техника и вот этот клёвый стул. А между этим помещается огромный мир, который я каждый день создаю сам. Я отделяю свет от тьмы, а небо от земли, я творю живое и неживое, я создаю мысли и чувства, а потом отправляю их гулять по всей Земле на радость людям, которые охотно отдадут моим творениям немного своих денег. А когда я выхожу с работы, я любуюсь каждой чёрточкой Парижа, каждым кирпичиком и каждым пикселем, потому что всё это имеет для меня одинаковую ценность. Я реалист, чувак. Я принимаю любую реальность - даже виртуальную, причём и в мире, и в себе. Насколько вот я реален для тебя, чувак? Что изменится, если я буду выглядеть по-другому?

Он вытащил из дыма сотканную из света панель, пробежался по ней пальцами и взмахом руки развеял в воздухе. Сверху на него опустилась мелкая сеть лучей, плотно обтянула его тело и испарилась. Затем Лакруа поднял руку и движением пальца смахнул собственное лицо, словно картинку на сенсорной панели.

Вместо привычной толстогубой физиономии, обрамлённой клочковатой бородой и косичками-дредлоками, на Франка смотрело мужественное точёное лицо с квадратной челюстью и благородным римским носом. Лакруа несколько раз махнул пальцем ниже; теперь голова героя-любовника сидела на угловатом торсе подростка, из которого по-прежнему росли толстые руки и ноги, оставшиеся от привычной для Франка версии нейротехнолога. Затем, промотав несколько вариантов нижней части тела, он остановился на двух стройных ножках в мини-юбке и туфельках на каблуках.

- Можешь сам поразвлекаться, чувак, - Лакруа демонстративно переложил ногу на ногу, нагло глядя Франку прямо в глаза. - Потыкай в меня пальцем, выбери комплект, который тебе нравится. Хоть буфера мне накрути. Я всё равно останусь весёлым, дурным и чертовски изобретательным Арно, с которым ты будешь ходить на работу, пить кофе, травить анекдоты и, конечно же, творить реальность для всего остального мира. А потом я покажу тебе, как тыкать пальцем в мир, чтобы он собирался и разбирался по твоему вкусу. Поверь, миру можно накрутить такие буфера...

Франк моргнул несколько раз. Образ Лакруа, ленивыми движениями листающего варианты собственного облика, расплылся перед его глазами, скрывшись за ставшей уже привычной страницей Министерства Охраны Реальности. Он перешел в каталог блокировки рекламы, прокрутил все доступные ему варианты. Ниже ограничительной черты виднелись замутнённые, но всё равно различимые позиции: Франк разобрал слова "муниципальная дополненная реальность" и очень много цифр в столбце цен.

- Мы заболтались, Арно, - сказал он. - У тебя наверняка есть для меня новые заказы.

Закатное солнце, проливающееся в зал Лувра через высокое окно, играло на белом мраморе, придавая ему тёплый оттенок человеческой кожи. Адалин, затаив дыхание, любовалась тем, как крылатый бог поцелуем пробуждает от мертвенного сна свою возлюбленную.

- Каждый раз я нахожу в ней что-то новое, - шептала она Франку. - Я уже привыкла к тому, сколько динамики запечатлено в одном этом моменте, сколько чувственности в этих руках, сколько страсти и в то же время целомудрия... Видишь, это кульминация всей их истории, момент перехода из одной реальности в другую, после которого наступает их "долго и счастливо". Поначалу сам этот образ потрясал настолько, что не удавалось замечать детали; но теперь, когда у меня хотя бы не сразу выступают слёзы на глазах... Посмотри, насколько по-разному обработана поверхность кожи, одежды, каменного ложа... С ума сойти, морщинки на коже! И всё это высечено из одного куска мрамора...

Ещё несколько мгновений она заворожённо вглядывалась в шедевр Антонио Кановы, потом тряхнула своими короткими светлыми волосами и тихо рассмеялась:

- Прости, рядом с этой скульптурой меня заносит. Для меня она настолько родная, что мне хочется вас познакомить. Амур и Психея, это Франк; Франк, это...

Адалин осеклась, поймав его взгляд, уходящий вдаль в окно.

- Ты не видишь её...

- Нет, - сдавленно ответил Франк. - Я вижу только каменную плиту. А еще вижу голые стены и пустые тумбы... и мне страшно. Как будто я пришел на Елисейские поля воскресным днём, но там нет ни людей, ни машин... только призраки. Ходят сквозь меня, радуются тому, что давно пропало, и не подозревают, что уже мертвы... Тут не осталось ничего, Адалин. Это разграбленная могила. Нет, постой... видишь вон ту вазу? Она настоящая. Даже не знаю - забыли или побрезговали? В Лувре было достаточно сокровищ, чтобы насытить всю мировую жадность...

- Но где они теперь? - Адалин попятилась прочь от играющей тёплым светом иллюзии.

- Кто знает... Я бы предположил, что в частных коллекциях. Думаю, что не только Лувр теперь заполнен виртуальными подделками: даже Вандомская колонна наверняка стоит у кого-нибудь на частном острове... Хотя я и не уверен, что кто-то из этих богачей может осознать принципиальную разницу между подлинником и цифровой копией - наверное, им просто приятно владеть тем, что не может получить никто более. Вот кто понимает разницу между реальностью и виртуальностью... Что бы на это сказал Арно...

Адалин полубессознательно протянула ладонь к статуе, к тонким рукам Психеи, гладящим кудри Амура.

- Мадмуазель! Прошу вас, не касайтесь скульптуры!

Она вздрогнула от окрика невесть откуда взявшегося смотрителя музея, отдёрнула руку. Человек в униформе смерил её подозрительным взглядом, потом выдавил холодную дежурную улыбку и отошёл прочь, изредка поглядывая через плечо.

- А он хотя бы... настоящий? - ошеломлённо спросила она Франка, кивнув вслед смотрителю.

Тот покачал головой.

- Весь персонал виртуальный. Реальным людям незачем охранять воздух. Боты дешевле, да и бдительнее. Интересно, что будет, если взять какую-нибудь статую и грохнуть на пол? Наверняка сбежится куча народу; может быть, даже новостники - они сами как боты, вечно появляются из ниоткуда... Будут таскать тебя по всем инстанциям, грозить, кричать, но вряд ли что-то смогут предъявить - какой ущерб можно нанести иллюзии?..

Солнечный луч соскользнул с лица Адалин; теперь оно, в отличие от мрамора, казалось холодным.

- Тот вопрос, который ты задал Лакруа... - медленно произнесла она. - Мне кажется, я знаю на него ответ.

Она двинулась к выходу из зала - в коридор, где вдоль пустых стен бродили восхищённо шепчущиеся туристы.

- Я поняла это здесь, - сказала она, глядя на людей, оживленно обсуждающих давно исчезнувшие скульптуры и картины. - Реальность материальна, осязаема... но она гораздо более хрупка, чем виртуальность. Даже забавно, на самом деле: на одной чаше весов камень, дерево, даже плоть... а на другой - всего лишь свет и электричество, дым и зеркала. Но реальность так просто разрушить, сжечь, расколоть... Неудивительно, что человечество столь охотно предпочло цифровые ценности материальным. Они надёжнее, безопаснее и настолько дешевле...

- Не знаю, дешевле ли, - попробовал улыбнуться Франк. - Знала бы ты, за сколько продают всякую виртуальную ерунду для социальных сетей...

- Я говорю не о том, за сколько её продают, - Адалин осталась серьёзной, - а о том, какова её истинная ценность. Те же Амур и Психея... Ещё до того, как изобрели компьютеры, эту скульптуру много раз воспроизводили, с каждым разом всё более и более качественно. Но люди всё равно ехали в Париж, чтобы насладиться оригиналом - потому что без него не было бы копий. Потому что только у Кановы хватило сил сделать себя тем, кто потом смог создать такой шедевр. Подумай о том, сколько ему пришлось оттачивать своё мастерство, прежде чем выточить из камня живую плоть; сколько надо было шлифовать собственную душу, чтобы она отразилась в мраморе во всей красоте...

Франк не отрывал глаз от Адалин. Сейчас ему казалось, что он напрасно потратил столько денег на фильтр дополненной реальности: никакая виртуальная обманка не смогла бы проникнуть в его сознание теперь, когда эта девушка рядом с ним делила мир на подлинное и поддельное.

- Реальность - это сложно, - продолжала она. - Ты можешь купить мускулистое тело для своего аватара в Сети, и тебе не нужно будет истязать себя тренировками и отказываться от любимых пирожных. Ты можешь завести виртуальную подругу, и чем больше денег за неё ты отдашь, тем более реальной она будет казаться; но ты никогда не напишешь для неё стихи, не вырастишь цветы - никогда не станешь лучше, чем ты есть на самом деле. Виртуальность может удовлетворить любые твои потребности, дать тебе то, о чём ты мечтал, сделать тем, кому ты всегда завидовал... Но откуда берутся эти мечты, как не из реальности? И когда каждый из нас в своём виртуальном мире станет красивым, как первый красавец из когда-либо живших, когда нейроимпланты дадут нам всё, что мы видели у самых богатых людей мира - к чему мы будем стремиться тогда? Когда все мы будем счастливы в виртуальности, кому хватит сил творить реальность? Когда в наше сознание внедрят кнопку личного счастья, которую надо будет просто нажать...

Франк со свистом втянул воздух сквозь зубы. Адалин, вздрогнув, прервалась.

- Я ведь сам создаю эту кнопку, - процедил он. - Я работаю на тех, кто делает ложь более привлекательной, чем правда. Раньше продавцам виртуальности нужно было хотя бы постараться, чтобы проникнуть в истинные желания своих покупателей; а теперь адаптивные технологии будут просто говорить людям: "Вы видите то, что любите больше всего". Не будет больше нужды в произведениях искусства: в выставочных залах поставят пустые стойки, и посетители будут глядеть на них и плакать от счастья. Я не достоин даже стоять в Лувре - и уж подавно не достоин стоять тут вместе с тобой...

Адалин ухватила его за руку.

- Франк, мой дорогой Франк, мой честный Франк... Ты не враг реальности. Ты её солдат, разведчик в стане противника. Вспомни, сколько денег ты уже принёс в жертву своей честности? Может быть, не так уж и много - в мире каждый день крутятся суммы, несоизмеримые с этой. Но сколько ещё людей смогли на это пойти в нашем городе? В нашей стране? Сколько людей потратили свои кровные не на дома, машины, импланты, а на правду? Ты поставил себе цель - увидеть мир таким, какой он на самом деле; стоит ли для её достижения быть разборчивым в средствах?

- Я не знаю, - судорожным движением Франк притянул её к себе. - Иногда мне кажется, что я продал душу дьяволу, и он смеётся надо мной из зелёного дыма. Я получил заказ на создание огромного лабиринта на окраине Парижа; люди столкнутся в нём со своими страхами, надеждами и мечтами, но самые важные решения, принятые там, будут связаны с большими тратами денег. Я принял заказ на доработку виртуальной реальности Диснейленда; я могу сделать так, что дети в нём получат самые яркие, самые сказочные впечатления за всю их маленькую жизнь - только для того, чтобы потом просить новые игрушки у родителей. Я плохой солдат, Адалин, если не жалею даже детей...

Она приложила палец к его губам.

- Ты плохой солдат... но хороший художник. В твоих руках есть искра, в твоей душе есть Бог. Но чтобы творить прекрасные вещи, чтобы делать этот мир лучше... ты должен понимать, каков он на самом деле. Твои адаптивные технологии знают, чего ищут люди в повседневной жизни - а знаешь ли ты? Заверши свой путь, найди тот священный Грааль, что скрывается в самом конце - и покажи миру, на что стоит идти ради истины.

Франк обнял её, она подняла на него взгляд - и они оба застыли, одновременно почувствовав совершенство момента, какое чувствовали авторы великих работ, когда-то наполнявших Лувр. И ещё долго они стояли в неподвижности, словно единственная, но никем не замеченная скульптура в опустошённом зале.

Франку приснился странный сон.

Он шёл по улицам Парижа, и всё кругом было по-зимнему белым, но он не чувствовал холода. Чего-то недоставало привычному пейзажу; Франк не сразу понял, что ни на стенах домов, ни на асфальте, ни в небе не было ни одного рекламного изображения. Присмотревшись, он начал различать там и тут красные крестики - не такие, как на кнопках закрытия, а словно бы на странице в Сети не прогрузилась картинка.

Виртуальный мир вокруг него ушёл на техобслуживание, и реальность лишилась всех своих красок.

А потом пошёл снег. Точнее, так показалось Франку на первый взгляд.

Ему в лицо летели крохотные буквы, ярко выделяющиеся на фоне всеобщей белизны. Они цеплялись в воздухе друг за друга, падали вниз уже не снежинками, а дождевыми струями; впрочем, те, что пролетали особенно близко к нему, отказывались ложиться на землю, завивались вокруг него тонкими ленточками. Франк попробовал поймать одну из них и тут же, скривившись от боли, отдёрнул руку: острые кончики букв впились ему в ладонь, оставив пару капелек крови.

Ветер усилился, и Франку пришлось развернуться в обратную сторону, чтобы буквенная вьюга не лишила его глаз. Злые снежинки впивались ему в спину, прокалывая толстую ткань куртки. Несколько летящих мимо лент зацепилось за одежду, и Франк успел их прочитать:

объёмное звучание аудиотехники генера позволит вам

уничтожает до 99% микробов и фильтрует

вы найдёте в лабиринте

Он брезгливо стряхнул их, словно упавших с дерева червей, но к нему уже неслись новые рекламные фразы. Они чувствовали своего создателя, тянулись к нему из чёрно-белой круговерти. Франк ускорил шаг; буквы продолжали лететь ему в спину, покрывая мир впереди тонким слоем текста.

А потом он заметил, что буквенный снег налипает на какие-то невидимые фигуры вокруг, постепенно обрисовывая человеческие силуэты.

Франк перешел на бег. На улице появлялось всё больше людей - бесцветных, безмолвных; там, где должны были находиться лица, кипела мешанина из слов, складываясь в осмысленные, но пустые фразы. Франк был уверен, что заглянув за первый, внешний слой, он мог бы разглядеть и мысли прохожих - но не собирался не только останавливаться, но даже замедлять бег. Ему хотелось скрыться с этих улиц, найти какое-нибудь убежище, чтобы не видеть этого текстового мира, выставленного ему напоказ.

И из-за поворота с готовностью выпрыгнула прекрасно знакомая ему остановка монорельса. Двери поезда были открыты, словно дожидаясь именно его.

Взлетев на платформу, Франк заскочил в ближайший вагон. С его одежды на металлический пол с шелестом осыпалось несколько букв, сложившись в одно слово:

беги

Он бросился вперед, сквозь весь состав, из вагона в вагон; а поезд полз с черепашьей скоростью, и чёрные буквы всё сильнее колотились в стены снаружи. Наконец Франк распахнул последнюю дверь и вбежал в кабину машиниста.

За пультом управления стояла такая же полупрозрачная текстовая фигура, какие встретились Франку на улицах. На её лице обозначилась фраза:

вам нельзя находиться здесь пожалуйста покиньте кабину

Франк, не задумываясь о том, что делает, изо всех сил толкнул его. Фигура отлетела на панель управления и рассыпалась. Буквы раскатились по всему салону.

В панели что-то хрустнуло, и поезд начал набирать скорость. Чёрные точки за окнами кабины слились в сплошной серый фон... а затем из него постепенно начали проступать цвета. Чем быстрее мчался монорельс, тем увереннее мир вокруг обретал привычные формы и краски.

Реальность обновилась и загружалась заново.

Из серого тумана выскочили облепленные баннерами высотные дома. Вспыхнула бегущая строка над лобовым стеклом, предлагая услуги популярного оператора связи. Из окна слева помахала рукой уже знакомая Франку девушка с кучеряшками, изо всех сил пытаясь досказать то, что он не дослушал в прошлый раз. А впереди, прямо на пути поезда, возникла неподвижно стоящая женская фигура.

Это была Адалин.

Франк вцепился в рычаг управления, бил кулаком по панели, стучал ладонями по стеклу, кричал, но поезд не замедлил движения, а Адалин не двинулась с места. Она подняла голову, посмотрела на несущийся на неё состав, на припавшего изнутри к лобовому стеклу Франка; их взгляды пересеклись за мгновение до того, как поезд влетел в неё на полном ходу.

Не было ни удара, ни толчка. Бесплотная фигура Адалин просочилась через стекло, пронеслась прямо сквозь Франка и исчезла за дверью кабины.

По его сознанию, словно круги от брошенного в воду камня, разнеслась фраза:

"Компания "ЭсЭндЭм" предлагает новейшие рекламные технологии; мы знаем, что нужно вашим клиентам, лучше них самих".

А потом, когда круги улеглись, на поверхность его мыслей всплыл голос Лакруа:

"И ни фига не перебор, чувак. Они увидят своего самого дорогого человека - из поезда, из машины, всё равно откуда, только бы на всём ходу. Твои адаптивы подскажут, кого именно. У них сердце из груди - прыг, инфоканал скажет "здрасте", и наша реклама туда - скок. И чем сильнее напряг, ну типа стресс, тем крепче засядет наша информация. Они маму родную забудут, а рекламу будут помнить..."

И Франк проснулся от собственного крика.

Сонно потянувшись, рядом с ним приподнялась на локте Адалин.

- Ты опять кричишь во сне, - пробормотала она. - Ещё один кошмар?

- Нечистая совесть, - прошептал он. - Я создаю цифровых чудовищ, блокирую им доступ к своему сознанию, но они всё равно проникают туда, где я не могу их отфильтровать. Эта моя последняя работа для "ЭсЭндЭм"... Не надо было за неё браться. Но мне оставалось совсем немного до последнего уровня блокировки рекламы, и я не хотел больше ждать...

- Ты уже установил его? - с волнением спросила Адалин.

- Всю сумму ещё не перечислили. Постой, сейчас проверю - может быть, набежало за ночь...

Не заглядывая в свой банковский счёт, Франк сразу же открыл каталог планов блокировки. Страница прокрутилась до самого конца: последняя цена играла ярким, насыщенным цветом, обозначая доступность для покупки. Ниже были только ссылки и контакты.

"Да". "Да". "Благодарим вас за покупку".

Он поднялся в постели, но замер, не успев спустить ногу на пол.

- В чём дело? - привстала вслед за ним Адалин. - Посмотри скорее, Париж всё ещё на месте?

- Мне... страшно, - с трудом ответил Франк. - Во сне я видел мир с рекламой, мир без рекламы, и я боюсь того, что может оказаться за окном теперь. Что, если виртуальность, которая так долго обманывала нас, поймёт, что теперь я обманываю её? Что, если реальность решит свести со мной счёты за то, как часто я её искажал? Я не могу смотреть в глаза этому миру, Адалин. Мне страшно... и стыдно.

Она обняла его сзади. Её волосы скользнули по его щеке, и он почувствовал их уютный, едва различимый, но уже столь родной запах.

- Тогда сначала посмотри в глаза мне. Может быть, это придаст тебе сил.

Франк повернулся к ней. В очередной раз он вспомнил их первую встречу в вагоне монорельса, свои первые слова и её первый взгляд - эти смущённые, доверчивые глаза, в которых он сразу встретил своё отражение...

Те же самые глаза смотрели на него сейчас.

В правом он увидел своё лицо, а в левом - крестик закрытия.

У Франка не было времени на раздумья. Он скрыл слишком много рекламы за последние месяцы. Его веки слишком привыкли одним движением стирать из его сознания всё поддельное, навязанное... ненастоящее. Может быть, еще несколько секунд - и он бы вспомнил слова Лакруа: "Разница в том, что мы считаем реальным, а что нет..." Возможно, он по-новому понял бы эти слова, принял бы дополненную реальность как основную - и кто знает, не исчез бы закрывающий крестик из глаза Адалин... Но несколько секунд не могли уместиться в одно мгновение ока.

Глядя ей в глаза, он моргнул.

Мир вокруг зарябил помехами и рассыпался на пиксели. Мебель, стены, окна - всё начало исчезать, словно вязаный свитер, из которого потянули нить... или страница текста, на которой кто-то зажал клавишу "Удалить". Реальность таяла, а Франк, впившись взглядом в лицо Адалин, удерживал её в своём сознании. Цветной пылью под ним рассыпалась кровать, ноги повисли в пустоте, а он по-прежнему держался за тот единственный элемент, на котором строилась его жизнь в последнее время. Ничего больше не имело значения. Ничего, кроме неё.

Пиксель за пикселем мир погас.

Точнее, так показалось Франку в первые секунды.

Он обвёл глазами комнату, по-прежнему не до конца понимая, что говорит ему правду - глаза или душа. На первый взгляд всё было на месте, и лишь присмотревшись, он начал замечать перемены.

Со спинки стула исчезло платье Адалин, наспех брошенное туда прошлым вечером. С тумбочки пропала её расчёска. На зеркале ещё вчера алело пятно от помады, которой Адалин случайно мазнула по стеклу: они оба, от души посмеявшись, решили оставить этот след как произведение современного искусства. И наконец, опустив глаза, Франк увидел, что простыни на кровати смяты только с его стороны.

"Солдат Буффало, растаман с дредами... Жил-был солдат Буффало в самом сердце Америки..."

Он не сразу осознал, что в его ушах играет весёлая песенка. Но когда он понял, кто пытается выйти на связь, и открыл инфоканал, лицо его, должно быть, выглядело страшно.

- Чувак, не высаживайся! - из безопасной виртуальности помахал рукой нейротехнолог. - Что, проморгал своё счастье? Извини, не успел предупредить.

- Что это было, Лакруа? - сжав кулаки, Франк рванулся вперед, но проекция с той же скоростью отскочила к дальней стене.

- Реклама, чувак! - над смеющимися глазами не пошевелилась ни одна косичка. - Говорил же, я сразу вкурил твою тему с адаптивами. Подсадил тебе одну программку в самый первый день, ты её отлично протестировал. Она умница, быстро учится. С твоей Адалин уже общается много народу, причём самого разного положения в обществе - ты бы удивился, кто...

- Реклама? - прошептал Франк. - Но... чего?

Нейротехнолог широко улыбнулся:

- То ты не знаешь, чувак. А на что ты потратил больше всего денег за последнее время?

Во второй раз за короткое утро мир рассыпался на осколки - теперь под тяжестью осознания. "Я ненавижу рекламу", - были первые слова, сказанные Франком адаптивному боту: именно они определили их дальнейшее общение. Всё, что Адалин говорила ему, было отражением его собственных мыслей, отшлифованным и приукрашенным, чтобы ближе подвести его к покупке новых фильтров рекламы. Всё это время он разговаривал с самим собой. В одиночестве он гулял по Вандомской площади. Пустоту он обнимал в Лувре. И только собственное воображение было с ним в постели...

- Эй, чувак, думай потише! - хохотал Лакруа: в зелёном дыму сзади него плясали лучи голопроекторов, рисуя сплетающиеся тела Франка и Адалин. - Что скажешь теперь? Насколько реальной она тебе казалась? Ты поверил, потому что очень хотел поверить, и не стал задавать лишних вопросов. Если бы ты на секунду остановился, понюхал розы и спокойно подумал, то наверняка увидел бы кучу подсказок. Чёрт, да даже имя её могло бы выдать!

- Адалин... - прошептал Франк, и это слово отдалось горечью на губах. - Адаптивный... что? Интеллект?

- Интерес, чувак. Любовный интерес! Так-то ты должен быть мне благодарен: я не только обкатал твою технологию... кстати, процентик я тебе приберёг, собирался потом перечислить, чтобы не портить сюрприз... а ещё и преподал важный урок. Потому как слова что, слова дым, а вот когда тебя за задницу укусит реальность - виртуальная или ещё какая - вот тогда начинаешь задумываться...

Франк сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух сквозь зубы.

- Не приходи завтра на работу, Арно. Я готов преподать тебе такой урок реальности, который ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь...

Нейротехнолог откинулся в кресле, и его лицо заволокло дымом.

- Не стоит угрожать мне, дружище. Вся информация о твоей работе в "ЭсЭндЭм" в мгновение ока может улететь в Министерство Охраны Реальности - а ты сам знаешь, что мы очень вольно обходились со многими положениями закона о рекламе. Теперь ты на нашей стороне, твой мир - виртуальный; просто поверь в это, как поверил в Адалин. Работай на нас, и тогда...

Моргнув глазами, Франк разорвал канал связи.

- Ошибаешься, Арно, - сказал он в пустоту. - Я давно уже выбрал свою сторону.

Он стоял в зале суда. Только что был оглашён приговор Лакруа, и ноги нейротехнолога заплетались, словно у пьяного, когда его уводили прочь. В глубине души Франк сочувствовал ему: огромный штраф, тюремное заключение, но самое страшное - отключение импланта дополненной реальности.

- Добро пожаловать в реальный мир, Арно, - чуть слышно прошептал он.

Впрочем, поводов для торжества не было. Дело Франка слушалось следующим, и ему едва ли стоило надеяться, что с ним обойдутся как-то иначе, чем с Лакруа и всей остальной верхушкой "ЭсЭндЭм".

Он знал, на что шёл, когда предоставил Министерству Охраны Реальности полный отчет о последних действиях рекламной компании. Совесть подсказывала, что он не заслуживает ничего другого. Но одно дело - признать себя виновным самому, и совершенно другое - на собственной шкуре испытать, что по этому поводу думает суд.

- Франк Эвре, вы обвиняетесь в нарушении Закона о рекламе, статья...

Да, да, там много статей, как в хорошем журнале. Сегодня все они уже не раз были оглашены - похоже, и самому судье порядком надоело. "ЭсЭндЭм" разобрали на винтики, а он - всего лишь один из них. Сейчас его последним спрячут в коробку, и можно будет идти отдыхать.

- Вам есть что сказать в свою защиту?

Франк мог ответить, что ему очень не хочется в тюрьму. Если бы он хотя бы в ничтожной мере считал себя невиновным, то попробовал бы придумать какие-нибудь замысловатые аргументы - несмотря на то, что с этим не справились ни адвокаты, ни директора компании, ни даже супермозг Лакруа. Но он знал, что виновен и заслуживает наказания, и поэтому самое большее, на что он мог пойти - это бросить мелкую монетку в машину судьбы и двинуться дальше, лишь взглянув через плечо, не прольётся ли из неё золотой ливень джек-пота.

- Я прошу заслушать показания Адалин Виртуа.

На девяносто девять и девять десятых процента он был уверен, что ему ответят что-нибудь вроде: "Это еще кто? Не задерживайте процесс, месье". Но брови судьи чуть заметно дрогнули в удивлении, а затем он пригласил мадмуазель Виртуа к присяге.

Франк бросал осторожные взгляды на судью, на остальных участников заседания: все они смотрели в одну точку - туда, где для него была лишь пустота. "С твоей Адалин уже общается много народу", - успел сказать ему Лакруа; судя по всему, рекламная программа действительно успела завоевать популярность. Судья внимательно слушал прекрасно знакомую ему девушку и кивал в такт тому, что его подсознание говорило её голосом, ныне неслышным для Франка. Слушали её и присяжные; некоторые - с долей неуверенности на лицах. Франк мысленно задавался вопросом, насколько реальна она для них; возможно, кому-то из членов суда уже являлся образ, так недавно представший перед ним в виде светловолосой девушки - а кто-то просто слушал судью и доверял его реальности, как своей.

Франк не знал, какие показания даёт Адалин. Он не смог бы сказать наверняка, с какой стати его должен покрывать адаптивный бот. Она была зеркалом, его собственным отражением, в которое он имел неосторожность влюбиться. И даже если бы она хранила память об одном из своих воплощений, об одном пакете данных, которое могло синхронизироваться с кусочком её личности где-то в недрах Сети - что из её слов могло бы изменить приговор нарушителю закона, уже одной ногой переступившего порог тюрьмы?..

Впрочем, он уже вверил свою судьбу случайности. Он готов был принять любой вердикт. И теперь, глядя в пустоту и слушая тишину, Франк думал лишь об одном - как он завидует тем, кто в этот момент видит и слышит Адалин.

...Когда его выводили из зала суда, Франк шептал:

- Она умница. Быстро учится.

Он не знал, насколько далеко зашли отношения председателя суда и адаптивного бота. Он до сих пор не верил, что сумел избежать и тюрьмы, и штрафа. Из всех наказаний для него выбрали то единственное, к которому он так долго стремился сам.

Нейроимплант в его голове был отключён.

Мир перед ним двоился и расплывался: глаза не привыкли видеть сами, без поддержки цифровых линз. Доступ к Сети был отрезан - теперь ему придётся полагаться на безнадёжно устаревшие и официально давно не поддерживающиеся электронные приборы. Франк чувствовал себя оглохшим и ослепшим. Но всё это меркло в сравнении с одной простой мыслью: он наконец-то был в реальности, абсолютной и несомненной.

Последняя дверь распахнулась перед ним, и Франк вышел в город.

Вокруг было темно. По шоссе сновали машины с отключёнными фарами. Покрытые ржавчиной фонарные столбы вдоль тротуаров заканчивались пустыми патронами. Фасады домов, ещё вчера казавшиеся чистыми и аккуратными, потрескались и осыпались. Вдали виднелись уродливые многоэтажки, уходящие в затянутое серым дымом небо.

Перед Франком замелькали красно-белые огни; он попятился, прикрыв и без того больные глаза рукой.

- Гражданин, - послышался механический голос, - пройдите к краю улицы. Ваш уровень доступа к дополненной реальности не позволяет контактировать с посторонними. Пройдите к краю улицы.

Зависший перед ним дрон с надписью "Префектура полиции Парижа" выпустил пару щупалец, на которых блеснули электрические разряды, и Франк поспешил прижаться к облезлой стене. Беззаботно беседуя, мимо прошла молодая парочка: их глаза уверенно смотрели сквозь него в темноту, наверняка видя яркие огни рекламных баннеров, ухоженные улицы и пышные кроны деревьев.

Нога Франка поехала в луже грязи под стеной, но он удержал равновесие, с лёгкой улыбкой глядя вслед удаляющимся прохожим.

У Лакруа, выбравшего дым и зеркала, был нулевой уровень блокировки виртуальности; у Франка он теперь был стопроцентный. Пусть он потерял доступ к половине благ цивилизации, утратил связь с Сетью, лишился возможности общаться со всеми, кроме таких же парий... В его распоряжении наконец-то оказалось главное сокровище современного мира - истина. И он вспомнил то, что ему так недавно и так давно говорила о реальности виртуальная девушка. Чтобы сделать мир лучше, нужно знать, каков тот на самом деле.

И глядя на заброшенную за ненадобностью реальность, Франк понимал, что ему всегда будет хватать работы.

- Париж, - прошептал он, глядя на тёмный остов города перед ним, - я люблю тебя.