Двуликий бес

Провалы в памяти — дело наживное.

Кажется, обычно мне было не свойственно лежать под столом, рядом с опрокинутым стулом, забавляясь язычками пламени, пляшущими джигу на кончиках моих пальцев. «Та-та-там-пам-парам-пам-парам!..» Огоньки послушно выплясывали под любую, приходящую мне в голову мелодию. Это было весело, но исподтишка вызывало тревогу. Было в этом положении вещей что-то ненормальное… Только что именно? То, что я лежу под столом, или то, какие мелодии заставляю выплясывать послушные огоньки? Наверное, огоньки отвлекали от правильной работы мысли, и я велел им погаснуть, а потом сел на полу и деловито огляделся. В комнате царил относительный порядок. Шкафы стояли на месте, горы какого-то хлама по углам тоже не вызывали ощущения неправильности. Ощущение неправильности вызывал опрокинутый стул. Я поднял его за ножку и поставил вертикально. Ага. Вот так и должно быть… Вдохновленный чувством внутреннего одобрения и ощущением, что это только начало, я поднялся на ноги и сам. Стало еще лучше. Но кажется, это было еще не все… Да, не все. «Но не совсем в этой комнате», — пришло мне в голову. И увидев дверь, я подошел к ней, толкнул створку наружу, вышел в коридор и захлопнул дверь за собой. Потом медленно повернулся и посмотрел на нее подозрительно, внезапно вспомнив, что дверь не должна была открываться ни «наружу» ни «внутрь», она должна была просто отъехать в стену. Гм… На моих пальцах снова раздраженно вспыхнули и погасли огоньки, когда я махнул рукой и направился по коридору наугад — куда-нибудь да приведет, иначе, зачем тут коридор?

Коридор вел к сияющей двери, что тоже отчего-то вызвало во мне смутную тревогу. Что же я когда-то слышал или читал о свете в конце тоннеля? Не помню… Значит, надо проверить, что там. Когда я добрался до сияющей двери, за ней обнаружилось просторное помещение, залитое ярким, но уже не кажущимся ослепительным, светом — освещающим все уголки сверкающего белизной зала со стенами, усеянными всевозможными датчиками. А посередине, вместо центрального терминала… (так, выходит, я вспомнил, что тут должен был быть центральный терминал…) торчал здоровенный, этак в шесть или семь обхватов, древесный ствол. Шелестящая крона взмывала куда-то вверх, сквозь опалесцирующий потолок, оставляя в пределах видимости лишь несколько мощных ветвей, усеянных листьями, похожими на золотисто-зеленые полированные дощечки — плотные и твердые, мелодично позванивающие без всякого ветра.

— Эрвин! — окликнул очень приятный голос откуда-то сверху, пока я обалдело разглядывал возникшее откуда ни возьмись сказочное дерево и пытался сообразить, куда же делся терминал. «Ух ты! — подумал я, да ведь это, кажется, мое имя!» И посмотрел вверх.

На ветке дерева сидела девушка, завидев которую, я сообразил, что тоже знаю ее имя.

— Антея! — удивился я. — Что ты там делаешь?

Антея держалась за ветку обеими руками и выглядела очень сосредоточенной. Похоже, она сама не знала, что она там делает.

— Хочешь спуститься? — спросил я, протянув руку.

Антея кивнула и ловко спрыгнула вниз почти что и без моей помощи. Одета она была во что-то, напоминающее мундир — удобный черный китель с серебряным шнуром и золотым значком на груди и серые брюки. Что до самой Антеи, была она пышнокудрая и сероглазая, с очень правильными чертами лица. Но снова уловив какую-то «неправильность», я повнимательнее присмотрелся к ее значку. Это было золотое яблоко. А должна была быть золотая спираль, — вспомнил я. — Мы ведь историки.

— Спасибо, — сказала Антея. В ее голосе слышалась настоящая признательность, куда большая, чем это могло быть вызвано объективными причинами. Наверное, мое появление вывело ее из какого-то умственного тупика. — Едва завидела твою рыжую голову, так и вспомнила, как тебя зовут. Да и меня заодно — уже прогресс!

— Угу, — отозвался я рассеянно и покосился на собственный значок — уж не превратился ли и он во что-то другое. Но тут же про него забыл, наткнувшись взглядом на нечто куда более массивное — на моей груди на золотой цепочке висел довольно здоровенный золоченый рог — и как я умудрился раньше этого не заметить?

— Гьяллахорн, — сказала Антея удовлетворенно, будто припечатав, и как-то радостно ткнула в рог пальцем. — Выходит, ты здесь Хеймдалль. Ну а я — Идунн, — она дотронулась до своего значка-яблока.

— Что-что?.. — переспросил я, не поспевая за такой прытью мысли. Кажется, недавно мы припомнили совсем другие имена. Но и в этих что-то было…

— Мы в Асгарде, — сказала Антея, и ее губы смешливо дернулись в ответ на мой озадаченный взгляд. — Отчасти. Запутались в измерениях. И вот теперь вместо терминала у нас Иггдрасиль, а за иллюминаторами с ветки виден Биврёст. Там еще осталась моя корзинка с яблоками… Интересный эффект, правда? Но думаю, скоро это пройдет. Перед экспериментами с вероятностями всегда главное — не забыть поставить таймер!

— Ну да… — согласился я. Теперь понятно, откуда у меня возникают странные мысли, что с нами вообще иногда случается что-то необычное, и что это даже в природе вещей. Мы ведь и историю изучаем «перемещаясь во времени», а точнее, в особого рода измерениях-вероятностях, которых бесконечное множество. Но есть способы максимально приблизить их к реальности. А если не приближать… использовать недостаточно полные и недостоверные данные, то оказаться можно, строго говоря (да — именно строго), черт знает где. Похоже, именно это и произошло… мы ведь, кажется, пытались заглянуть в будущее. Точно. Похоже, не самая удачная была попытка. Не считая того, что вообще хоть что-то удалось — и это огромный успех. Но теперь мы про это хотя бы помним.

Из коридора послышались новые голоса. В зал вошли двое — хмурый Гамлет с нелепо сидящим на буйных черных кудрях цветочным венком и моя сестрица Линор — на ее золотых волосах такой же венок смотрелся куда более уместно.

— Фрейр и Фрейя, — сказала Антея как нечто само собой разумеющееся.

— А что это тут за осина? — сердито вопросил Гамлет, неодобрительно уставившись на дерево на месте центрального терминала.

— Иггдрасиль — это ясень, — терпеливо объяснила Линор.

Похоже, эта парочка встретилась раньше в коридоре и как-то тоже умудрилась догадаться или начать догадываться, что происходит.

— А откуда он тут? И с нами-то что?

— Мы пытались заглянуть в будущее, — напомнил я.

— А… — сварливо отозвался Гамлет. — Это многое объясняет.

— Но мы точно вернемся? — поинтересовался он, глядя то на Линор, то на Антею — в том, что касается технической стороны наших исследований, девушки у нас были признанными авторитетами.

— Нет, конечно, — едко отозвалась Линор, чуть насмешливо поглядывая на его венок. Кажется, ее немного раздражала одинаковость венков. — Какая еще точность в экспериментах?

— Вопреки распространенному мнению, — в голосе Антеи зазвучали лекторские нотки, — забросить себя в будущее возможно — пара пустяков. Вот только трудно сделать этот процесс контролируемым, потому трудно обойти встроенную аварийную систему безопасности — никогда не знаешь, в какое будущее попадешь, и на что оно будет похоже.

— Учти, мы все слышали! — послышался новый голос, и в зал вошел Олаф, как-то неприкаянно помахивающий в воздухе боевым молотом. Забавно, даже волосы у него порыжели почти как у меня. Теперь он был Тором. Сразу за ним вошли Фризиан и мой отец. Худощавый Фризиан, заинтересованно посверкивающий яркими глазами по сторонам, с обычным для себя обманчиво-меланхоличным видом поглядывал все время и на свою правую кисть, будто закованную в латную рукавицу. А у отца появилась на лице диковинная повязка с бронзовым щитком, изукрашенным странным, похожим на стилизованное солнце, узором, прикрывающим его правую глазницу. Но его левый глаз, такой же зелено-карий как и всегда, был знакомо иронично прищурен, а темно-медные усы топорщились — он явно потешался над всем происходящим.

Оглядевшись, Олаф пристроил свой молот у стеночки.

— Проснулся с ним в руках, — пояснил он, — решил не бросать где попало, а кого-нибудь встретить и спросить, что за дичь творится. Сперва повстречал Одина, — Олаф сделал полуреверанс в сторону отца, — а потом и Тюра, — кивок в сторону Фризиана, все-таки же уныло разглядывающего свою руку. — И мы поняли, что у нас за диагноз.

— Это не перчатка, — со вздохом сказал Фризиан, не отрывая взгляда от «стальной рукавицы». — По крайней мере, она не снимается.

— Найти бы тутошнего Фенрира, — сочувственно сказал Олаф, — да и дать бы ему промеж ушей!

Его слова вызвали во мне странное чувство отторжения. Но в конце концов, какие еще Фенриры? Временный эффект, все пройдет само. А мы все еще на своей родной станции. Мы были достаточно осторожны, чтобы сохранить главный ориентир и не оказаться где-то слишком далеко или в какой-то серьезной опасности.

— А на сколько мы обычно ставим таймер? — уточнил отец у Антеи.

— Больше чем на два часа еще не ставили, — ответствовала Антея.

— Хорошо, — одобрил отец. — Вряд ли за пару часов тут что-то случится.

— Очень на это надеюсь, — проворчал Гамлет и, обиженно посмотрев на боевой молот Олафа — наверняка он казался ему более достойным божественным атрибутом, раздраженно сдернул с головы венок, и бросил его в угол.

Я заворожено проследил за этим полетом. Было в нем что-то… неправильное?

Едва смятый венок коснулся пола, ударил гром.

Свет внезапно померк, все сооружение, как бы оно ни называлось, содрогнулось до самого основания, «до печенок», возможно, до корней Иггдрасиля, но каким-то чудом не раскололось. Я кинулся к ближайшему иллюминатору, отчего-то в полной уверенности, что некое космическое безобразие происходит вовсе не в коридоре. Увиденное меня захватило и потрясло — неожиданно — своей красотой.

За иллюминаторами сверкала радуга, казалось, наша станция парила в облаках среди этого переливающегося разноцветного сияния, да и сами иллюминаторы превратились скорее в широкие окна. Приглядевшись, я понял, что это даже не окна, повернул медную ручку, распахнул стеклянную дверь, не обращая внимания на чей-то крик сзади, и шагнул на балкон, будто сплетенный из ажурной бронзовой паутины, впустив в легкие окутавший меня ветер — ощутив пьянящее чувство, будто стоял на носу или мачте несущегося на всех парусах корабля. Радуга плескалась под ногами как море, над «морем» дул по-настоящему радужный бриз — наполненный смесью цветочных медовых ароматов и свежестью горного потока, будто под радугой бил гигантский водопад. На лицо и руки падали мелкие радужные брызги. Биврёст — радужный мост! Я посмотрел вверх, и все опьянение с меня будто сдуло ледяным порывом ветра. Небо над нами напоминало медленно кружащийся черный водоворот с алыми всполохами. Свинцовые тучи, больше похожие на черные скалы, завораживающе вращались. Разве тяжелым тучам не место скорее под нами, чем над нами? — попробовал мысленно запротестовать я, вспомнив какие-то законы природы из совсем другого мира. Но снизу еще лилось сияние, а вверху уже была тьма.

Поблизости, с некоторым опозданием, послышались тревожные возгласы и приглушенная ругань Олафа — это добрались до балконов остальные. Кто-то толкнул меня под локоть, похоже, это был Гамлет. Спиной я почувствовал и присутствие Линор, прежде чем услышал ее изумленный вздох.

— Что это, черт побери? — воскликнул Гамлет.

— Рагнарек, — спокойно ответил ему отец с соседнего балкона. Рядом с ним стояла пораженно глядящая вверх Антея. Ее волосы вдруг показались мне седыми, будто припорошенными снегом. — Что еще в таком контексте могло позиционироваться нашим «коллективным полусознательным» как будущее?

— Конец света, — констатировал я — это был напрашивающийся ответ.

— Но ведь Рагнарёк не просто конец света, — рассудительно подал голос Фризиан с балкона справа. — Должна быть последняя битва.

— И гибель богов, — мрачно произнесла Антея.

— То есть, нас всех должен кто-то поубивать, — подытожил Олаф. — Так, я на минутку, захвачу свой Мьёллнир, на всякий пожарный…

Я с трудом оторвался от созерцания творящейся наверху психоделики и все-таки перевел взгляд вниз. На радужный мост, по которому плыла или карабкалась крошечная разлапистая черная клякса. Когда я пытался вглядеться в нее, у меня отчего-то как будто двоилось в глазах. Я попытался сосредоточиться, и…

— Что это за штука! — выпалил Гамлет, вдруг заинтересовавшийся, куда же это я смотрю, и почему смотрю вниз, а не вверх, как другие.

— Нагльфар, — ответил я почти автоматически. — Корабль из ногтей мертвецов…

— Нагльфар?! — Гамлет буквально подскочил на месте. — И эта штука на самом деле плывет сюда?! Чего же ты ждешь? Ты же Хеймдалль! Ты должен протрубить в рог!..

— Да прекрати истерику! — рявкнул я с внезапным диким раздражением. По небесам снова прокатился гром, черные тучи нависли ниже, алое зарево в них стало отчетливее, легло на искаженное гневом лицо Гамлета.

— Ах, истерику?.. Ну, тогда я сам!.. — В образе Гамлета на мгновение отчетливо проступило что-то волчье, голос сорвался на рык, лязгнули клыки, глаза зажглись желтым огнем. Вот, стало быть, как.

— Назад! — Я отпрянул и поднял руку, уже даже не зло, просто предупреждающе.

— Почему? — спросил Гамлет, вдруг недоумевающе остановившись. Кажется, он понял или почувствовал, что я не шучу и не угрожаю, а предупреждаю о настоящей опасности, которой он еще не видит.

— Вот почему! — сказал я, и на моих пальцах заплясали языки пламени.

Кто-то сдавленно охнул.

— Что это значит? — изумленно вопросил Гамлет. — Ты что, не Хеймдалль?.. Кто же ты?.. Локи?..

— Думаю, что именно так.

— Вот же, ёжкин кот, угораздило… — выразительно, но сдержанно и очень трезво сказал с соседнего балкона Олаф, снова вышедший на него со своим боевым молотом.

— И не только. Вы все — такие же.

— Спокойно! — сказал Олаф с искренним беспокойством. — Только не затевай «перебранку» и все будет хорошо.

Левой рукой я неосознанно придерживался за перила и вдруг почувствовал, что они стали обжигающе холодными, будто мгновенно заледев. Я отдернул руку, мысленно отметив, что за покрытые изморозью перила продолжает, как ни в чем не бывало, ничего не заметив, держаться Линор. Вот только венок на ее голове — увял.

— Не будет, — возразил я. — Попробуйте на минутку озвереть, только осторожно, и посмотрите, что будет.

— Как же это сделать по заказу? — воскликнула непонимающе Линор.

— Вот так, — я кивнул на заледеневшие перила. — Это ведь делаешь ты. Потому, что ты не только Фрейя. Ты еще и Хель.

— Ой… — Линор поспешно отдернула руки от перил. В ее глазах мелькнуло понимание, вдруг она заговорила очень быстро: — Когда я очнулась, все кругом было во льду, а потом покрылось цветами… А Гамлет — значит, мне не показалось только что…

— Что на мгновение он стал волком? Нет, тебе не померещилось.

— Мать моя женщина!.. — вдруг воскликнул обескуражено Олаф. — Уф, исчезло, слава богу…

— Что именно? — с жадным интересом спросил Гамлет.

— Змеиная чешуя вместо кожи, — с иронией заметил Фризиан. — Надо же. А ведь по всем традициям Тор и змей Ёрмундгад должны убить друг друга.

— Как Хеймдалль и Локи, — кивнул я.

— Вот она — диалектика! — восхитился Фризиан и вдруг издал азартный волчий вой.

Гамлет вздрогнул.

— Фенрир? — произнес он неуверенно. — Но кто из нас?..

— Скорее всего, я Гарм, а не Фенрир, — определился Фризиан. — Это он должен проглотить Тюра, насколько я помню. Мда… Забавненько!

— Но ведь Фрейра убил огненный великан Сурт? — растерянно переспросил Гамлет.

Слева далеко вперед вырвалась струя пламени, будто из огнемета. Я расслышал негромкий смех отца.

— Нет, похоже, что Сурт все-таки я, — сказал он. — Что-то мне подсказывало, что лучше не открывать правый глаз в помещении…

— Ясно, — задумчиво пробормотала Линор. — В конце концов, так или иначе, сами себя или друг друга — просто противоположности. Все равно взаимное истребление!

— Это и будет нашим концом света, — кивнул я. — Самоубийство… Так что я предпочитаю подождать, пока сработает таймер, а не трубить в рог — понятия не имею, что при этом произойдет — раздвоимся мы окончательно и поубиваем сами себя, или даже не раздвоимся, а рассыплемся на целое «воинство мертвых», как-то не хочется рисковать. В конце концов, — я кивнул вниз, на далекую кляксу. — Там тоже плывем мы. По этому самому «морю», на этом самом «корабле».

— А я-то тогда кто? — неуверенно проговорила Антея. — Уж извините, «озвереть» у меня не получается. Но просто интересно…

— Вёльва, — сказал я первое пришедшее в голову, вдруг вспомнив ее поседевшие на время волосы. — «Вещать ли мне дальше?» Кто у нас самая умная? Не расстанешься с терминалом, даже если он превратится в Иггдрасиль.

Все дружно рассмеялись.

— А кто-нибудь помнит, как называется наша станция? — как бы между прочим полюбопытствовал отец.

— «Янус», — ответил Гамлет. — Бог входов и выходов, всякого начала и календаря.

— А кроме того, — прибавил отец, кивнув, — именно этот бог славится тем, что совершенно буквально двуличен. Пусть он и совсем из другого пантеона.

— Точно! — воскликнул Олаф. — Ох уж это «коллективное полусознательное»!

— Значит, смысл только в этом? — грустно спросил Гамлет. — Только в том, что так смешались наши воспоминания, мысли, представления и фантазии?

— Может быть, все гораздо глубже, как во всех играх бессознательного, — сказал отец. — А может, это и есть настоящее положение вещей?

— В каком смысле? — Гамлет удивленно поднял брови.

— Во всех, — отец неопределенно пожал плечами и, повернувшись, вернулся с балкона в зал.

Подумав, что таймер может сработать в любое время, мы последовали за ним, закрыв за собой все «балконные двери». Кто их знает, вдруг они станут вновь иллюминаторами, «упустив из виду», что мы еще снаружи, или просто останутся открытыми, когда все закончится — атмосферы же на Луне все еще нет, как нет.

А потом был мерный гул приборов, раскрытые капсулы, похожие на яичные скорлупки мирового змея, немного головной боли и общей вялости. И как-то странно смотрелся за окнами скучный лунный пейзаж, и еще более странно выглядел появившийся на месте Иггдрасиля центральный терминал. Не хватало радужного сияния Биврёста и пляшущих огоньков, зарева на тучах, слишком явно напоминающего об опасности, и слишком явного проявления двойственности… а в остальном — в остальном все осталось на месте: и опасность, и двойственность, и удивительная легкость, с какой можно уничтожить все, вовсе того не желая, даже, может быть, желая спасти. Всегда — всего лишь в одном шаге от конца света.