Дворянин

Пролог

— Скачет…- зачарованно произнёс Рылеев. После чего резко развернулся к остальным.

— Господа — вот он! Наш шанс! Сии минуты решают одержим ли мы победу либо окажемся повергнуты в кандалах к трону узурпатора… Сейчас есть шанс всё изменить! Достаточно лишь отринуть все сомнения и твёрдо исполнить свой долг,- он стремительно развернулся к Каховскому.- Пётр, наше будущее, будущее всей России — в твоих руках! Если ты исполнишь свой долг — над нашей многострадальной родиной ярко вспыхнет солнце Республики! И все мы будем помнить, что возжог его именно ты! Все мы и вся Россия…

Каховский, зябко кутавшийся в очень похожее на шинель пальто с пелериной, растерянно уставился на воодушевлённо вещавшего ему соратника по Северному тайному обществу, после чего перевёл испуганный взгляд на двух всадников, лёгким галопом приближавшихся к совместному каре лейб-гвардии Московского и Гренадёрского полков. В переднем всаднике можно было безошибочно узнать Великого князя Николая Павловича, который, согласно объявленному сегодня в пять утра перед Сенатом манифесту, по завещанию своего брата — ныне почившего императора Александра I должен был принять на своё чело корону Российского императора…

С восстанием всё сразу же пошло не так сразу же. Во-первых, князь Трубецкой, всеобщим решением избранный главой и диктатором восстания, вообще не явился к казармам, прислав слугу с сообщением, что он отказывается от своего поста. Что подвергло большинство восставших в шок…. Затем, едва только члены Северного тайного общества штабс-капитаны Александр и Михаил Бестужевы вместе с Дмитрием Щепин-Ростовским начали поднимать солдат лейб-гвардии Московского полка, как прибежавшие со стороны Екатерингофской лейтенант Арбузов и мичман Дивов срывающимися от волнения голосами сообщили, что Гвардейский флотский экипаж на Сенатскую не выйдет. Это буквально ввергло всех в ступор. Моряки всегда были самыми горячими сторонниками немедленного преобразования страны, всегда горячо поддерживая самые прогрессивные и передовые идеи иной раз, даже, затмевая в этом самого Рылеева с его американо-республиканским задором, изрядно развившемся за время его службы в Русско-американской компании. Недаром он регулярно заявлял: «Во всем мире не существует хороших правительств, за исключением американского». И вот такой афронт…

— Как это⁈ Что случилось?- в ответ на посыпавшиеся вопросы Арбузов истерично всхлипнул, а Дивов зло ощерился и заговорил:

— Это всё вчерашние посиделки в кают-компании с Николаевым-Уэлсли… Он по вторникам регулярно появлялся у нас, в Гвардейском флотском экипаже и нередко участвовал в дискуссиях по самым разным вопросам. Если вы не знаете, то именно после подобных обсуждений и появились решения насчёт полного перехода военного кораблестроения на производство композитных кораблей. Или идея сокращения числа деков и пушек на линкорах и фрегатах в пользу перевооружения их куда более крупнокалиберными орудиями…

— А-а-а-а — «only big guns»,- тут же встрял кто-то из офицеров,- как же, как же — помню. По этой глупой идее очень неплохо прошёлся господин…

— Заткнитесь, поручик — на эти воспоминания у нас нет времени!- несколько истерично рявкнул подбежавший Одоевский, который после отказа князя Трубецкого принял на себя командование восставшими, и коршуном развернулся к морякам:- Рассказывайте!

Лейтенант и мичман поёжились и переглянулись, после чего мичман нехотя продолжил:

— Так вот, нас вчера там не было, но нам передали… короче, как многие здесь слышали Николаев-Уэлсли всё время пытался увести дискуссию от будущего России ко всяким низменным вещам — металлургии, судостроению, производству паровозов и паровых машин в целом, либо,- тут мичман скривился,- вообще о каких-нибудь валенках или производстве молока и сахарной свеклы… как крестьянин какой-то!

— Да он и есть крестьянин, вернее — трубочист,- с возмущением прошипел кто-то.- Крепостной же бывший,- мичман запнулся и покосился, но Одоевский нетерпеливо дёрнул подбородок. Мол — продолжайте.

— Так вот, по рассказам, он вчера — как с цепи сорвался! Сначала просто язвил как не в себя, едва только речь заходила о том, что наступает удобный момент дабы потребовать необходимых благих изменений в государственном устройстве, а затем разразился настоящей речью, в которой смешал в кучу всё — долг, честь, верность, финансовые трудности новообразованных государств… умудрился даже приплести сюда Северо-Американские соединённые штаты, припомнив их дефолт конца восемнадцатого века[1]. После чего покинул собрание. Но после его ухода в кают-компании развернулись очень жаркая дискуссия и-и-и… вот.

— То есть, милостивый государь,- Одоевский аж побелел от ярости,- вы мне что сейчас вещаете — одного разговора хватило дабы господам морским офицерам отказаться от мечты о свободе?

— Да нет,- нехотя присоединился к разговору лейтенант,- так-то мы поднялись и стали вооружаться. Но сомнения после вчерашних выступлений этого николаевского выкормыша даже у меня возникли. Он же всё время говорил, что сам бывший крепостной и ехидно так вопрошал, сволочь, скольких собственных крестьян мы сами уже освободили[2]? После чего заявлял, что Николай-де, в своём уделе уже всем вольную дал, да пообещал, как корону примет — всех государственным крестьянам так же вольную выписать. А ещё ерничал — мол какие же вы освободители, ежели даже от царской семьи в этом деле отстаёте…

— И вы повелись на слова прихлебателя узурпатора⁈- гневно воскликнул Щепин-Ростовский.

— Да нет же…- гневно воскликнул Дивов,- я ж говорю — мы уже матросов подняли и вооружаться начали. А тут генерал Шипов откуда не возьмись. Тут же повелел Николаю Александровичу шпагу сдать. И Вишневскому. А когда тот заартачился — натравил на него матросов.

— И они послушались?

Да он закричал, что новому государю-императору уже Сенат и части гарнизона присягнули! Вот матросики и заколебались…

— А офицеры что?

— А офицеры в знак солидарности с Бестужевым и Вишневским так же своё оружие сдали и под арест пошли. И Мусин-Пушкин, и Кюхельбекер, и Окулов, и Бодиско… Так что из Гвардейского экипажа тут только мы с Антон Петровичем.

Это была катастрофа! Гвардейский флотский экипаж обещался выставить не менее трёхсот-четырёхсот нижних чинов, а скорее — около тысячи. И теперь их можно было не ждать. А такое умаление рядов должно было очень сильно сказаться на основательности позиций восставших! Но, как выяснилось немного позднее — это было только начало неприятностей… Измайловский полк не пришёл вообще. Что там у них произошло — было неясно, но ни один солдат из казарм так и не вышел. Из лейб-гвардии Гренадёрского поручик Сутгоф сумел сагитировать и привести на площадь всего полуроту. Да и ряды основы восстания — лейб-гвардии Московского полка за время пока солдаты выдвигались по заснеженным улицам Санкт-Петербурга, изрядно поредели. Пара сотен человек точно подалась в бега…

На самой Сенатской площади тоже всё пошло не Слава Богу. Из собравшейся толпы начали орать какие-то люди, обвиняя солдат в том, что «нынешний государь-император за народ и правду стоит — школы открывает, крестьянам вольную даёт», что он «за народ и страну супротив Наполеошки-узурпатора кровь проливал», и «заместо всей армии один на поле Ватерловском со своими людишками грудью стоял», а вы-де — этакие предатели и изменники, супротив такого человека пошли! Отчего построившиеся в каре солдаты изрядно посмурнели лицом, а дезертирство заметно усилилось. К одиннадцати часам с площади начали убегать уже целыми плутонгами, а когда Оболенский попытался пресечь начавшееся бегство выведя взвод и повелев стрелять по убегающим — тот отказался стрелять и в свою очередь сам разбежался. Так что к полудню стало ясно, что восстание провалилось… И вот теперь у восставших появился шанс всё исправить. Один-единственный шанс!

Всадники подъехали вплотную к шеренгам восставших и остановили коней. Свежеиспечённый император приподнялся на стременах, явно собираясь обратиться к солдатам, и Рылеев снова жарко зашептал Каховскому в ухо:

— Ну же, Пётр Григорьевич — вся Россия смотрит на вас! Да что там Россия — весь цивилизованный мир! Решайтесь!!

Каховский судорожно сглотнул, сделал шаг вперёд и начал медленно поднимать свой целевой «Ле Паж»…