Домик и три медведя

Грешнов Михаил Николаевич

ДОМИК И ТРИ МЕДВЕДЯ

Пришлось ночевать в лесу. Как потерял тропинку, где хоть убей! - Василий не помнит. Перебирает в уме распадки, ручьи, которыми шел, - тропинка была. И вдруг - нет. Там посмотрел, тут - неприятность!..

Но не такая уж большая беда, если тебе двадцать пять лет и успех сопутствует в жизни. Холост, здоров, аспирант Красноярского университета, заканчивает диссертацию, тема диссертации интересна: "Жизнь и язык животных". В поисках натуры пришлось забраться далековато от города, но и в этом нет особой беды: деревенька на речке Вислухе опрятная, хозяева попались хорошие, за постель и еду не дорожатся, и впереди четыре летних отличных месяца: отдыхай и работай.

Отдых и работу в лесу Василий любил. Часами мог наблюдать за хлопотливой белкой, бурундучком, рассматривать в бинокль волчье логово и волчат, черкать в блокноте карандашом. Блокнот полон записей: о призывном крике гиганта-лося, о предостерегающем щелканье филина. Правда, часть листов пришлось выдрать вчера, когда разжигал костер, но это были чистые листы, и их еще осталось много.

Съестного ни крошки - это хуже. Василий затянул ремень на все дырки. Подтянуть бы еще, но ремень не хочется портить. Василий пробирается сквозь кусты прямиком, в надежде наткнуться на речку, на лесную дорогу. Солнце уже высоко - десять часов. Часы Василий завел и тщательно бережет их. Часы - друг человека. Друг - но не человек: не поговоришь с ними, о дороге не спросишь. Несколько раз Василий принимался кричать - "гаркать" по-местному: может быть, кто откликнется. Никто не откликнулся.

Время от времени Василий поругивает себя: не новичок в лесу, а вот оконфузился. Ругань облегчения не приносит - одну досаду. Василий идет час и еще час и к обеду (надо же - к обеду) натыкается на поляну. Трава, цветы, на середине поляны - домик. С беленой трубою, с телеантенной на крыше. Рядом - пасека. Лесничество! - обрадовался Василий. Ускорил шаг, поглядывая, нет ли собак. Собак не было.

У крылечка Василий остановился. Дверь гостеприимно открыта, в комнатах никого, Василий постучал по перильцам, никто не ответил. Василий поднялся по ступенькам, вошел в комнату.

Большая русская печь, под окнами лавка, в простенке между окон картина Шишкина "Утро в лесу". Пахнет мятой и хлебом. Хлеб Василий увидел раньше всего: стол, в центре блюдо с горкой ржаных ломтей. Еще на столе три чашки с похлебкой: большая чашка, средних размеров и совсем маленькая. Возле чашек ложки соответствующих размеров - большая, чуть поменьше и маленькая. Вокруг стола три стула со спинками - тоже пропорциональных размеров: большой, средний и маленький. Видимо, хозяева приготовились обедать, но куда-то вышли. На загнетке печи стоял чугунок, с чуть приоткрытой крышкой. Из-под крышки парило, Василий втянул слюну: никогда он так не хотел есть. Глянул в окошко, в раскрытую дверь - никого нет. Куда запропастились хозяева? Посидел, еще с минуту, вышел на крыльцо - никого. Опять вернулся в комнату, но было невмоготу - ноги сами потянули его к столу. Василий сел на самый большой стул, взял самую большую ложку и стал хлебать из большой чашки. Похлебка была вкусна, и Василий думал: кончу большую - примусь за среднюю чашку. Потом - за маленькую.

Приуменыпилась горка хлеба, большая чашка показала дно. Василий не наелся. Выхлебал из средней чашки и наполовину из маленькой.

Вышел из-за стола. Посидел на лавке. Хозяев попрежнему не было. На стекле окна билась пчела. По жилам текла истома после еды. Жужжание убаюкивало. "Выпустить пчелу?" - подумал Василий, поднялся со скамьи. Но веки слипались, ногам не хотелось двигаться.

Сквозь раскрытую дверь смежной комнаты Василий увидел угол кровати. Спальня? Пошел к двери. В комнате три кровати: большая, средняя, маленькая. Василий не стал бороться с собой, скинул пиджак, сапоги и улегся на большую кровать. Не успел приклонить голову на подушку - уснул.

Пробуждение было неожиданным и нелепым.

Кто-то огромный, косматый навалился на него, рявкнул над ухом:

- Настя, веревку!

Василий попробовал сопротивляться, двинул ногами, но бурая шерстистая масса вжала его в подушку, в рот набилось жестких волос, Василий не мог вздохнуть. Не прошло двух минут, как он был связан веревкой. Большой бурый медведь сел в ногах у Василия, отдуваясь и удовлетворенно поглядывая на сделанную работу - Василий лежал как хорошо упакованный тюк. Тут же, опираясь о спинку кровати, стояла медведица, тоже глядела на связанного Василия. Из кухни, держась передними лапами за косяк двери, выглядывал медвежонок.

"Вот как!.." - подумал Василий, скорее удивленный, чем испуганный, и спросил:

- Зачем вы меня связали?

- Затем и связали, - сказал большой медведь. - Шкодить тут будешь.

- Не буду, - сказал Василий.

- Э-э... - возразил медведь. - Была тутодна шуструха. Чашки нам перебила, раму из окна высадила. Показывают ее теперь по телеку - в героини вошла. Смеются над нами. Мишуха как увидит - визжит от негодования.

Медвежонок полностью вышел из-за двери, присел на задние лапы.

- Так вы?.. - обалдело спросил Василий.

- Они самые, - кивнул сидевший у него в ногах. - Три медведя.

Михайло Иванович, Настасья Петровна и Мишутка!.. - думал Василий. Удивление его росло с каждой минутой.

- Ты зачем к нам пришел? - спросил тем временем Михайло Иванович.

- Заблудился я, - ответил Василий.

Михайло Иванович почесал за ухом:

- Заблудиться - оно нехитро. А если у тебя другая какая цель?

- Никакой другой цели! - Василий мог побожиться.

- Время такое... - продолжал между тем Михайло Иванович. - Беспокойное. Турпоходы разные, вылазки на лоно природы. Раньше этого не было.

Василий наблюдал троицу. Михайло Иванович вел себя спокойно, солидно, смахивал на деда Матвея - родного деда по матери Василия: косматый, большой. Цигарку в зубы - настоящий дед Матвей.

Анастасия Петровна молча держалась за спинку кровати, Мишутка сидел у двери, внимательно слушал.

- Как же тебя зовут? - спросил Михайло Иванович Василия.

- Василий Елшин.

- Кто будешь?

- Аспирант университета.

- Аспира-ант, - протянул Михайло Иванович. - Пишешь эту... как ее?

- Диссертацию, - подсказал Василий. - Пишу.

- Получается?

- Помаленьку.

Михайло Иванович посмотрел на Василия с чувством уважения и сомнения.

- Может, врешь, паря, - сказал он. - Может, ты подосланный? От охотников?

- Не вру, Михайло Иванович! - горячо возразил Василий. Бывает же - заблудишься.

- Бывает, - согласился Михайло Иванович. Взглянул на Анастасию Петровну: - Как ты, мать, веришь?

- Ружья вроде бы нету, - сказала Анастасия Петровна.

- В руках не держу, - заверил Василий.

- Кто его знает?.. - продолжал сомневаться Михайло Иванович, поглядывая на Василия. - Паспорт есть?

Вопрос прозвучал внезапно. Как у хорошего следователя.

- С собой нет. А вообще - есть...

- Проверить тебя надо, - решительно сказал Михайло Иванович, встал с кровати. - Пошли, - сказал домочадцам, - обедать.

Пока гремели чугунками и ложками, у Василия было время поразмыслить над обстоятельствами, постигшими его в домике на поляне. "Может, я сплю?" - Василий приподнял голову, поглядел на веревки. Веревки резали тело, можно было лишь пошевелить пальцами. Василий пошевелил, попытался сесть. Кровать скрипнула.

- Паря! - донеслось из столовой. - Спокойно!

Слух у Михаила Ивановича был отличный.

- Режет, - пожаловался Василий.

- Потерпишь, - ответил Михайло Иванович. - Пока пообедаю.

Обедали долго. Ели похлебку, кашу, пили чай. Потом Анастасия Петровна убирала со стола, Михаила Ивановича не было слышно - может быть, придремал. Василий поглядывал на дверь, но вместо Михаила Ивановича появился Мишутка.

Подошел к кровати. Поглядел на Василия, спросил?

- Что мне дашь?

- Я тебе качели сделаю, - пообещал Василий.

Мишутка заковылял в кухню и сказал, видимо, матери:

- Он мне пообещал качели сделать.

- Не лезь, куда не надо, - сказала мать.

- Но он мне качели...

- Я тебе что?.. - прикрикнула Анастасия Петровна.

- А? Что? - очнулся от дремы Михайло Иванович.

- Не дрыхни, - сказала Анастасия Петровна. - Перед вечером вредно.

Михайло Иванович проворчал что-то невнятное. Появился на пороге спальни, спросил у Василия:

- Ну как?

- Режет... - пожаловался Василий, шевеля пальцами.

- Да, брат, не мед, - согласился Михайло Иванович, видимо, не зная, развязать Василия или еще не следует. Потоптался, вышел.

Пошептался о чем-то с Анастасией Петровной. Опять зашел в спальню, ослабил узлы веревок.

- Ох, - сказал, - наделал ты мне хлопот.

Как всякий мужчина, Михайло Иванович не терпел лишних хлопот.

- Развяжите меня, - попросил Василий.

- Сбежишь, - почесал в затылке Михайло Иванович.

- Не сбегу.

- Ой сбежишь, паря. Охотников приведешь.

- Михайло Иванович!.. - взмолился Василий.

- Не проси! - отмахнулся лапой Михайло Иванович.

Узлы он все-таки поослабил. А когда стемнело, перенес Василия в кухню, на лавку: спи.

Василий не мог уснуть. В спальне тоже не спали. Михайло Иванович переворачивался с боку на бок.

- Настя!.. - позвал он наконец шепотом.

- Чего тебе?

- Ума не преложу, что с ним делать.

- А я что? Моего это ума?

- Он мне качели сделает! - пропищал из своего угла Мишутка.

- Цыц! - прикрикнул Михайло Иванович.

Через минуту спросил:

- Может, отпустить, Настя?

- Можно, - отозвалась Анастасия Петровна.

- Ох-ох-ох... Беда мне, - вздохнул Михайло Иванович.

Утром он спросил Василия:

- Если я тебя отпущу, что будешь делать?

- Поживу у вас немножко. Если разрешите, - сказал Василий.

За ночь он многое передумал и решил, что ему встретился уникальный случай: медведи живут, разговаривают. Дом у них, телек - поди поищи такое. Не убили его, не съели. Паспорт потребовали. Чудеса какие-то! И если уж чудо в руках, надо выжать из него пользу. Поэтому ответы у него были продуманные:

- Поживу с недельку, уйду.

Кажется, Михайло Иванович такого ответа не ожидал.

- Да-а... - тянул он. - У нас, значит, поживешь.

- Конечно, - сказал Василий.

- Шкодить не будешь?

- Что вы, Михайло Иванович!

- Да, - решился наконец Михайло Иванович. - Живи.

Завтракали все вчетвером. Ели картошку с маслом.

- Откуда масло? - спросил Василий.

- Оттуда ж, - отвечал Михайло Иванович. - Из сельпо.

- Имеете связь?..

- Имею.

Конечно, имеет: телевизор, посуда, сковороды... Василий не мог сразу привыкнуть к этому, оттого и вопросы его были, честно говоря, неглубокими.

Больше Василий смотрел: как Михайло Иванович орудует вилкой, как Анастасия Петровна управляется у печи. Смотрел на лица своих соседей. Неудобно как-то сказать - на морды. Ничего лица: приветливые, сосредоточенные.

После завтрака Михайло Иванович предложил:

- Айда, по дрова. На заготовку.

Взял пилу поперечную, добрый колун. Василий с готовностью согласился.

Лесосека была в километре от дома - не дальше. Штабелек дров, небольшие стволы, поваленные, изломанные, - работа Михаила Ивановича, решил Василий. Пока шли, разговаривали, Василий рассказывал о себе. Михайло Иванович слушал.

На лесосеке сразу включились в работу. Пила визжала, готовые чурки ложились одна к другой. Василия прошиб пот. Михайло Иванович работал неутомимо.

Так - до обеда: картошку взяли с собой, лук, соль.

После обеда дали себе немного расслабиться. Прилегли под елью, на мягкой хвое. Возобновили разговор. Говорил теперь Михайло Иванович:

- Биография у меня обыкновенная - рядовая. Родились мы в берлоге, с браткой Валерой. Сосали мать, набирались сил. Когда выбрались из берлоги, началась для нас настоящая жизнь. Чего только мы не делали: кувыркались, лазали по деревьям, купались в ручье. Хорошая была жизнь, - Михайло Иванович расчувствовался: - У-у!! Бывало, утречком, на реке... А небо такое зеленое, свежее. Лес не шелохнется. Не жизнь яблочко наливное!..

- Только все кончается, милок, - Михайло Иванович повернул голову к Василию. - Здоровенные стали с браткой, ссориться начали. Вцеплялись - клочья летели. Мать поглядела на это, разгневалась, надавала оплеух обоим: "Ушивайтесь, постылые!" И пошли мы с Валерой. Побродили до осени, потом он подался На Усач. Только его и видел. Не знаю, жив ли?

Тут я задумался, - продолжал Михайло Иванович. - Как дальше? Перезимовал один. Подтекла у меня берлога, выскочил раньше времени. Холодно, голодно. Нет, думаю, так можно пропасть.

У Василия с утра на языке вертелся вопрос: как это - домик, семья? Михайло Иванович, видимо, подходил к этому моменту своей биографии.

- Приглядываться начал. Живут мужики, к примеру. Дом, огород у них, достаток. Разговаривают друг с другом, общаются. Почему у зверей не так? Крепко засела у меня эта думка. Почему не жить вместе с людьми? Коровы живут, собаки. Впрочем, не то: коровы, собаки - домашний скот. А чтобы жить на равных: ты мне друг - я тебе друг. Мысль, правда? Мир велик; тайга велика, солнце всем светит. Живите и наслаждайтесь. С чего же начать, думаю? С речи. Оно и понятно: речь - это главное. Без общего языка пропадешь. Стал подбираться ближе к людям. На покосе где-нибудь отдыхают, у костра, а я тихонечко рядом, за елками: слушаю, запоминаю. Того Иваном зовут, того Петром. Подай, принеси - все это понятно, если хочешь понять. Шибко завлекся этой наукой. Говорить начал учиться. Получалось: И-ван. "Иван, - говорю, - Иван!" А из глотки: "И-ван"... вроде "ги..." - отрыжки какой-то. Лапами, бывалоче, раздеру морду себе: "Иван!" Представь - получаться начало. А раз начало - не сомневайся, пойдет.

Года два эдак бился. Повзрослел к этому времени. Новые пришли мысли. Кому это надо, думаю, чтобы звери, птицы да человек разобщенно жили? Мир, говорят, один, неделим. Вот, думаю, надо наводить мосты к человеку. Хорошо, теоретически думаю. Да и готовлюсь. Пионером стать в этом деле.

Михайло Иванович привстал, сел под елью. Рассказ взволновал его. Взволновал и Василия.

- Ну, - продолжал Михайло Иванович, - когда изучил язык, сказал себе: двинем! Доклад у них был в клубе. Докладчик читал по листку, остальные дремали, слушали. Прошел я между рядов, оказался возле трибуны.

"Здравствуйте, мужики, - говорю. - Дозвольте слово! сказать". Ну, конечно, замешательство тут. Кто шапку! на голову, кто - ходу. Кто-то кричит; "Ряженый, успокойтесь!"

"Не ряженый, - говорю. - Всамделишный медведь".

Хохот поднялся. Докладчик задом со сцены. В зале веселье:

"Скажи, скажи, Михайло Иванович!"

"Мужики, - говорю, - по делу пришел".

У тех, кто на первых скамьях, глаза круглеют. Смех постепенно пропал.

"Разрешите, мужики, - продолжаю, - жить с вами в мире и дружбе. Медведь я, - говорю, - да вот додумался жить по-новому. Своим умом дошел".

Нескладная речь, однако, вижу, слушают.

"Не такое время сейчас, - говорю, - мир неделим, так давайте, - говорю, - я вам в чем помогу, вы мне поможете".

Какой-то парень из задних рядов:

"Чем помочь?"

"Не трогайте, - говорю, - не убивайте. Может, пригожусь на что путное. Дозвольте дом поставить в лесу, жить, как люди".

Тот же парень кричит:

"Ставь, пожалуйста. Живи!"

"Спасибо, - говорю. - А может, на голосование мою просьбу?"

Очень уж внезапно вышло для всех. Может, настроение у них поднялось, развеселил я их.

"Живи, - кричат, - без голосования!"

- Разрешили мне - в виде эксперимента. Начал строить избу. Женился на Анастаське. И вот - живу.

- А с мужиками - как? - спросил Василий.

- Сошлись характерами. То они мне помогут, то я им. К примеру, строят мост - поворочаю бревна. Машина у них "скорой помощи". Слабенькая, видимость одна. Весной, летом по дороге из колдобин выворачиваю. Телка потерялась в лесу, глупая, - опять же ко мне, к Михаилу Ивановичу. Они вон мне телек установили. В благодарность, значит.

- Не обижают?

- Ни. Я им ничего плохого - они мне ничего плохого.

К вечеру Василий с Михаилом Ивановичем поставили второй штабелек, возвратились до дому. Мишутка встретил их на середине дороги. Василий вспомнил о качелях. Из той веревки, которой его связывали, сделал Мишутке качели, из подвернувшейся дощечки - сиденье.

Перед сном смотрели телевизор. Строители возводили пятиэтажку. Ходил кран, поднимались вверх этажи. Дом готов, солнце светится в окнах.

- Вздор, - сказал Михайло Иванович. - В лесу лучше. Воздуху больше.

- Однако, - обернулся к Анастасии Петровне, - спина что-то побаливает. Разотри-ка мне ее на ночь.

Анастасия Петровна молча поднялась, пошла в сенцы за снадобьем. Анастасия Петровна была вообще молчаливой: два-три слова за столом, вопрос, что готовить, прикрикнет иногда на Мишутку.

- Стесняется она, - пояснил Михайло Иванович. - Непросто освоить слова с этим проклятым "с". Слышишь - оно и у меня с присвистом.

В последующие дни еще заготавливали дрова. Ходили по малину и по грибы. Эти походы были очень ценными для Василия блокнот пополнялся записями.

- Слышишь? - останавливался где-нибудь Михайло Иванович. - Барсук забормотал: сердится, запиши. - Михайло Иванович уже знал, что Василий изучает язык животных. Одобрял: это соответствовало его философии о наведении мостов между животными и человеком. - Бур-бур-бур... С пустым возвращается, нет добычи, - продолжал он о барсуке. - Когда с добычей, рот у него занят, тогда он не бормочет - урчит.

- Пустельга!.. - Опять останавливается, оборачивается к Василию. - Подает голос нечасто: когда сыта и когда разгневается. Вот сейчас, - слышишь, - гневается.

Василий черкал в блокноте.

Идут дальше. Вдруг Михайло Иванович настораживается, опускается на четыре ноги, нюхает землю. Шерсть на загривке у него поднимается. Михайло Иванович раздражен.

- Пройди, - говорит Василию. - Не оглядывайся. Я тут отмечу...

Василий идет, не оглядывается. Через минуту Михайло Иванович догоняет его:

- Чужак, понимаешь? Второй раз натыкаюсь. Предупредил. И с раздражением: - Шляются тут всякие...

Шагов через десяток успокаивается, говорит более мирно:

- Не подумай, что я собственник - захватил территорию, застолбил. Кормиться, брат, надо, дичи все меньше становится. А тут - праздношатающие: один забредет, другой... Да и за Настей глаз нужен: моложе она от меня на девять лет.

Поскреб живот на ходу, добавил:

- Жизнь-то, она, знаешь, - жизнь...

Так они бродят и разговаривают.

- А как же! - говорит Михайло Иванович. - Я тут прописан! Домовая книга у меня есть. Жить - да без домовой книги?..

Возвратясь, Василий обрабатывал записи, разговоры. Мишутка обычно вертелся возле него. Мишутка был скромным и послушным ребенком. Качели его вполне устроили. Телевизор он любил, как все дети. Мультяшки особенно. Над Волком хохотал, Зайцу симпатизировал.

Спрашивал у Василия:

- Скоро очередной выпуск? Что там?

Василий утверждал:

- Скоро. А ты спроси, напиши им, - кивал на телевизор.

- Не умею, - Мишутка тряс головой.

- Учиться надо.

Мишутка потянул Василия за рукав, шепнул в ухо:

- Папаня учится. Букварь у него...

Это была новость. Василий сказал:

- С ним и учись.

- Да-а... - протянул Мишутка. - Кабы это просто...

Состоялся разговор с Михаилом Ивановичем.

- Есть букварь, - сказал тот. - Да вот не то что-то.

- Что не то?

- Про мальчишек там, про девчонок. Если бы про нас...

Василий сочувственно покивал. Михайло Иванович неожиданно предложил:

- Возьмись ты, Василий, за азбуку для зверей.

- За букварь?..

- Неоценимую услугу, браток, сделаешь.

Василий подумал: что, если в самом деле?

- Сделай! - настаивал Михайло Иванович.

К концу второй недели Василий прощался с медведями. Пожал лапу Анастасии Петровне. Мишутка прижался к его боку: "Приходи еще..." Хозяйка тоже просила:

- Добро пожаловать.

Буквы "с" в словах она тщательно избегала.

Михайло Иванович проводил его до проезжей дороги.

- Обязательно приезжай! - Прощались они в обнимку.

- Приеду, - обещал Василий.

- И насчет букваря помни, - напутствовал Михайло Иванович.

Василий снял часы, протянул Михаилу Ивановичу:

- С благодарностью. С уважением.

Михайло Иванович принял подарок:

- По праздникам надевать буду. Спасибо.

Прощально кивал Василию вслед.

На полдороге к районному центру Василия догнала линейка: - возничий ехал по пути, туда же - в райцентр.

- Садись, - сказал он Василию, заметив, что прохожий устал в дороге.

Василий с удовольствием сел.

- Нездешний будешь? - спросил возничий. - Не признаю.

- В командировке, - ответил Василий.

- А я здешний - Иван Ефимович Груздев. Агронома вожу. Был у него мотоцикл, да разбился. Агронома разбил. Теперь я его на лошадях вожу. За ним еду.

Груздев был немолодым, но разговорчивым человеком, с круглым добродушным, неглупым лицом. Беседа сразу наладилась. Естественно, коснулась домика в лесу, Михайла Ивановича.

- Конечно, знаю! - воскликнул Иван Ефимович: - Культурный медведь! Никому не мешает. Наоборот, зверью всякому заказал, чтобы не шатались, не шкодили. У нас пашня - какая там, поляна, тут поляна. Шкодило, бывало, зверье - уследишь разве? Теперь не шкодит. Есть, значит, польза.

- С другой стороны, - продолжал возничий. - Ты вот ученый человек, по тебе видно. Знаешь, что ничего не стоит на месте: жизнь движется, наука движется - по телевидению; по радио говорят об этом. Да и мы видим, не слепые. Кибернетика развивается, экология. Почему не посочувствовать зверю? Во-первых, не так-то много зверей. Во-вторых, не так много они съедят. А сделаешь их всех культурными, польза от них во! - Иван Ефимович выставил гвоздем большой палец правой руки. - Михайло Иванович вон - мед продает.

- Мед продает?..

- Излишки. С пасеки со своей.

- На деньги? - поинтересовался Василий.

- На деньги. Телевизор-то у него, как думаешь, задаром приобретенный? И тут польза государству - доход в бюджет... В общем, я не против Михаила Ивановича. И деревня не против.

- А приходилось вам общаться с Михаилом Ивановичем? спросил Василий.

- Как же - мост строили! В лесу, бывает, встретишь: "Здравствуй, Михайло Иванович!" - "Здравствуй, - ответит, Иван Ефимович!" - память у него на лица, на имена замечательная. "Как живешь?" - поведешь с ним беседу. "Ничего, ответит, - живу, спасибо". Сигареты достанешь: "Закурим?" "Нет, - говорит, - не курю. Берегу лес от пожара". На полном серьезе отвечает. Смышленый, положительный зверь.

Так, с разговором, Василий и Груздев доехали до райцентра. Василий дал телеграмму на речку Вислуху, своим хозяевам, что за пожитками заедет к ним осенью, взял билет на автобус до железнодорожной станции. В город, домой, он возвратился поездом.

Материала для диссертации оказалось более чем достаточно. Работа двинулась, к зиме все было готово.

Но защитить диссертацию не удалось.

Уже перед началом Василий ощутил в зале странную неделовую атмосферу. Оппоненты перемигивались друг с другом, посмеивались, черкали в копиях представленной диссертации. Если страницы попадали в поле зрения Василия, он видел под строчкажи - красные, синие росчерки. Некоторые страницы были вовсе замараны.

Это укололо Василия, но вышел на защиту он вполне уверенный в своих силах.

Говорить ему, однако, много не дали.

- Позвольте, - прервал его профессор Молоков. - Это же фантазии, выдумки!

- Какой медведь, - поддержал его Званцев, - помышляет о контакте с людьми?..

- Я оперирую фактами, - пытался настаивать на своем Василий.

- Факты?.. - возразили ему несколько членов комиссии. Факты должны быть типичными, понятными.

- Вода - это НЮ... - проиронизировал кто-то в зале, из студентов, видимо, в поддержку Василию.

Но комиссия настаивала на своем:

- "Наведение мостов..." - К Василию: - Вы уверены, что звери мыслят именно так? И мыслят ли вообще?..

- Натурализма много... - поморщился кто-то из оппонентов.

Итог дискуссии оказался для Василия плачевным:

- Предлагаю диссертацию переделать, - заключил Молоков. Изъять все о размышлениях зверей, какие там размышления? Ведь это - звери. Так же, как люди - люди. Чтобы написать такое, - Молоков потряс листками диссертации, - надо самому превратиться в медведя, пожить в берлоге. Вы что, - спросил Василия под общий смех, - жили в берлоге?..

О домике, о двух неделях, прожитых с медведями, Василий в диссертации не написал. Побоялся: исключат из аспирантуры. Вон как - насмеялись до слез, вытирают глаза платочками...

- Все! - Молоков сложил листки диссертации, возвратил папку Василию. - Кто следующий?

Выбираясь из зала, Василий с возмущением думал: переписывать диссертацию по Молокову и Званцеву? Ни за что! "Фантазии... - перебирал он в уме, - натурализма много..."

Было обидно, что его не поняли. Обидно за диссертацию: столько ушло работы. Случай такой - три медведя... За Михаила Ивановича обидно: повстречайся он с Молоковым, ничего бы не понял профессор, сказал бы - фантазия. "Вы что, жили в берлоге?.." - Василия коробило от обиды.

Что же, однако, делать?

"Букварь! - вспомнил он, принимая в гардеробной пальто и шапку. - Букварь - вот что делать".

Спускаясь по лестнице в вестибюль, Василий мысленно набрасывал план учебника.

Однако провал диссертации не выходил из головы, обиды не выходили из головы. Столько собрано материала! Нет такому материалу цены!

- А если написать книгу? - пришла мысль. Василий тотчас ухватился за нее. Никакой материал не пропадет. Букварь само собой, - рассуждал он, нацеливая себя на будущее. Букварь я обещал, сделаю. А вот книгу!..

Книгу прочтут - поверят. Книга разойдется по всему свету.