Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы

1

Ранним солнечным утром Стюарт Макконти подметал тротуар перед входом в «Модерн ТВ. Продажа и ремонт телевизоров», привычно отмечая шум машин, проезжающих по Шаттак-авеню, и перестук каблучков секретарш, спешащих в свои конторы, — все звуки и запахи новой наступающей недели, за время которой хороший продавец может многое успеть. Он думал о горячем рогалике и кофе часов в десять утра — его втором завтраке. Он думал о покупателях, с которыми уже имел дело: как они все возвращаются, чтобы сделать покупку — может быть, сегодня, — тогда его книга продаж переполнится подобно библейской чаше. Продолжая подметать, он напевал песенку из нового альбома Бадди Греко и думал, каково это: быть всемирно известным певцом, так, что все хотят тебя видеть и поэтому платят деньги за вход к Харраху в Рино или модные ночные клубы Лас-Вегаса, где Стюарт никогда не бывал, но о которых так много слышал.

Ему было двадцать шесть лет; в пятницу после работы он иногда ездил по десятиполосному шоссе из Беркли в Сакраменто и через Сьерру в Рино — там можно было сыграть и найти девушек. Он работал у Джима Фергюссона, владельца «Модерн ТВ», за жалованье и процент с продажи, считался хорошим продавцом и потому неплохо зарабатывал. Кроме того, в 1981 году дела шли недурно. Еще один год экономического бума, за время которого Америка стала сильнее и богаче, что ощущал каждый.

— Доброе утро, Стюарт, — крикнул ему через улицу пожилой ювелир мистер Кроди.

Он шел в свой магазинчик. Все конторы и лавки открывались, было уже больше девяти. Даже доктор Стокстилл, психиатр, специалист по психосоматическим расстройствам, появился с ключом в руке, чтобы начать дорогостоящий прием в своем стеклянном офисе, выстроенном на деньги страховой компании. Доктор Стокстилл ставил свою шикарную заграничную машину возле самого входа — он мог себе позволить платить по пять долларов в день за парковку. Затем прошла хорошенькая длинноногая секретарша доктора, на голову выше хозяина. И конечно, пока Стюарт, опершись на щетку, стоял и наблюдал, к офису доктора уже подбирался бочком первый псих.

Наблюдая за ним, Стюарт думал: в мире полно психов. Психиатры гребут деньги лопатами. Если бы мне пришлось идти к психиатру, я бы вошел и вышел через черный ход. Никто не увидел бы меня и не хихикал. Он думал: может быть, некоторые из пациентов доктора так и поступают, и черный ход существует для больных или, скорее, для тех (он поправился), кто не хочет выставлять себя на всеобщее обозрение, — для тех, у кого просто проблемы, война на Кубе, например, и кто вовсе не псих, а только встревожен.

У него у самого были основания для тревоги: его могли призвать на кубинскую войну, которая сейчас безнадежно завязла в горах, несмотря на новые миниатюрные бомбы, уничтожающие живую материю, — они доставали жирных китаез, как бы глубоко те ни закопались. Стюарт не обвинял президента — кто же знал, что китайцы решат выполнить договор о взаимопомощи. Только мало кто возвращался домой после сражений с китаезами, не заразившись вирусной костной инфекцией. Тридцатилетний боевой ветеран походил на высохшую мумию, пролежавшую на дворе не меньше ста лет… и Стюарт Макконти с трудом представлял себе, как можно прийти в себя после такого, снова продавать стереотелевизоры и продолжать делать карьеру продавца.

— Доброе утро, Стю! — Девичий голос вернул его к действительности. — Размечтался с утра? — Это прошла мимо, улыбнувшись ему, маленькая темноглазая официанточка из кондитерской Эди.

— Да нет, какого черта! — возразил Стюарт и снова начал энергично подметать тротуар.

На другой стороне улицы крадущийся пациент доктора Стокстилла — сплошное черное пятно: черные волосы и глаза, бледная кожа, плотно закутан в угольно-черный плащ — помедлил, чтобы зажечь сигарету и оглядеться. Стюарт увидел осунувшееся лицо, широко раскрытые глаза и заметил рот, особенно рот — крепко сжатый, но в то же время с обвисшей плотью, как будто зубы и челюсти давным-давно сточило непомерное давление, а напряжение осталось; и Стюарт отвел глаза от этого несчастного лица.

Значит, вот что это такое, подумал он. Быть сумасшедшим… Истончаться, как бы пожираться чем-то… он не знал чем. Временем или, может быть, водой — чем-то бесконечно текучим. Он видел подобные лица и раньше, наблюдая за тем, как приходят и уходят пациенты доктора, но никогда не видел такого полного и страшного износа.

Внутри «Модерн ТВ» зазвонил телефон, и Стюарт поспешил к нему. Когда он вернулся на улицу, человек в черном уже ушел, и день сразу снова стал ясным и многообещающим, но Стюарту, взявшемуся опять за щетку, было не по себе.

Я знаю этого человека, подумал он. Я видел его на фотографии или встречал в магазине. Либо он старый покупатель, может быть, даже друг Фергюссона, либо какая-нибудь важная шишка.

Раздумывая над этим, он продолжал подметать.

Своему новому пациенту доктор Стокстилл предложил:

— Кофе? Чай? Кока-кола? — И прочел про себя карточку, которую мисс Пурселл положила ему на стол. — Мистер Триз, — произнес он вслух. — Вы, случайно, не в родстве с известным семейством английских литераторов? Айрис Три, Макс Бирбом…[1]

Мистер Триз сказал с резким акцентом:

— Это не настоящее мое имя. — Голос его звучал раздраженно и нетерпеливо. — Оно пришло мне на ум, когда я разговаривал с вашей девушкой.

Доктор Стокстилл удивленно взглянул на пациента.

— Я известен всему миру, — сказал мистер Триз. — Странно, что вы меня не узнаете, вы, должно быть, затворник или того хуже. — Он резко провел дрожащей рукой по длинным черным волосам. — Меня ненавидят и хотели бы уничтожить тысячи, даже миллионы людей. Естественно, я должен принимать защитные меры — вот я и назвался вымышленным именем.

Он откашлялся и быстро затянулся сигаретой, держа ее по-европейски — горящим концом вниз, почти обжигая кисть руки.

О господи, подумал доктор Стокстилл. Теперь я узнал его. Это же Бруно Блутгельд, физик. И он говорит чистую правду — множество людей и здесь и на Востоке хотели бы добраться до него из-за неправильных расчетов 1972 года, из-за ужасного выхода из-под контроля ядерного атмосферного взрыва, который, по расчетам Блутгельда, не должен был никому причинить вреда.

— Вы хотите, чтобы я узнал вас? — спросил доктор Стокстилл. — Или вы предпочитаете оставаться мистером Тризом? Решайте — мне все равно.

— Давайте просто двигаться дальше, — проскрипел мистер Триз.

— Будь по-вашему. — Доктор Стокстилл устроился поудобнее и чиркнул пером по листу отрывного блокнота. — Продолжайте.

— Говорит ли вам что-нибудь, как психиатру, невозможность находиться в обычном автобусе с дюжиной или около того незнакомых людей? — Мистер Триз внимательно наблюдал за реакцией доктора.

— Может быть, — сказал Стокстилл.

— Я чувствую, как они пялятся на меня.

— Почему?

— Из-за моего уродства, — сказал мистер Триз.

Не подавая виду, доктор Стокстилл ухитрился быстро рассмотреть пациента. Он видел перед собой человека средних лет, крепкого телосложения, с черными волосами и заметной черной щетиной на необычно бледном лице. Он видел под глазами мешки от усталости и напряжения и отчаяние в самих глазах. У физика была угреватая кожа, ему следовало бы подстричься, черты лица искажало беспокойство, но никакого уродства доктор не заметил. За исключением явного переутомления, это было обычное лицо; оно не привлекло бы внимания в толпе.

— Разве вы не видите пятен? — хрипло спросил мистер Триз, указывая на щеки и подбородок. — Эти уродливые отметины, отличающие меня от всех.

— Нет, — сказал Стокстилл, рискнув говорить прямо.

— Они там, — продолжал мистер Триз, — под кожей. Но тем не менее люди замечают их и пялятся. Я не могу поехать на автобусе, войти в ресторан или театр. Я не могу пойти в Сан-Францисскую оперу, на балет, симфонический концерт и даже в ночной клуб — посмотреть на какого-нибудь из этих современных певцов. Если мне и удается войти незамеченным, то почти сразу приходится уходить. На меня начинают обращать внимание, я слышу реплики…

— Повторите их.

Мистер Триз замолчал.

— Вы сами только что сказали, — продолжал Стокстилл, — что вы известны всему миру, — разве не естественно для людей перешептываться, когда среди них появляется знаменитость собственной персоной? Разве не всегда так было? Ваша работа вызывает споры, как вы говорите… вражду, и, возможно, имеют место пренебрежительные замечания. Но ведь каждый, на кого обращают внимание…

— Не то! — прервал его мистер Триз. — К такому я привык. Я ведь пишу статьи, появляюсь на телеэкранах — я привык, я знаю, что такое публичное внимание… Это же связано с моей личной жизнью. С моими самыми затаенными мыслями. — Он пристально посмотрел на Стокстилла и сказал: — Они читают мои мысли и рассказывают мне о моей личной жизни во всех подробностях. У них есть доступ к моему мозгу.

Paranoia sensitiva, подумал Стокстилл. Хотя, конечно, надо провести тестирование… особенно тесты Роршаха. Эта болезнь может быть развитием вялотекущей шизофрении, это могут быть финальные стадии хронического болезненного процесса. Или…

— Одни люди могут видеть пятна на моем лице и читать мои мысли более четко, чем другие, — сказал мистер Триз, — я наблюдал целый спектр возможностей. Кто-то едва осознает, другие моментально оценивают гештальт[2] моих отличий, моих стигматов. Вот, например, когда я шел сюда, на другой стороне улицы негр подметал тротуар… он прекратил работу и уставился на меня. Конечно, он был слишком далеко, чтобы насмехаться, тем не менее он видел. Это типично, как я заметил, больше для представителей низших классов, чем для образованных и культурных людей.

— Интересно, почему так? — спросил Стокстилл, продолжая делать заметки в блокноте.

— Это уж вам виднее, если вы вообще хоть в чем-нибудь разбираетесь. Женщина, рекомендовавшая вас, говорила, что вы весьма компетентны.

Мистер Триз смотрел на доктора так, словно не замечал в нем пока никаких следов компетентности.

— Думаю, лучше узнать от вас предысторию, — сказал Стокстилл. — Я полагаю, меня рекомендовала Бонни Келлер. Как она поживает? Я не видел ее с апреля прошлого года или около того… Ее муж наконец оставил работу в сельской школе, как намеревался?

— Я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать Джорджа и Бонни Келлер, — сказал мистер Триз. — Я загнан в угол, доктор. В любой момент может быть принято решение покончить со мной. Это состояние тревоги длится так долго, что… — Он остановился. — Бонни думает, что я болен, а я ее очень уважаю. — Голос его стал низким и почти неслышным. — Поэтому я обещал, что схожу к вам хотя бы один раз.

— Келлеры по-прежнему живут в Вест-Марине?

Мистер Триз кивнул.

— У меня там летний домик, — сказал Стокстилл. — Я поклонник парусного спорта. Стараюсь как можно чаще выходить в залив Томпалес. А вы ходили когда-нибудь под парусом?

— Нет.

— Расскажите мне, где и когда вы родились?

— В Будапеште, в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, — сказал мистер Триз.

Доктор Стокстилл, искусно задавая вопросы, постепенно выяснял историю жизни своего пациента в деталях, факт за фактом. Это было важно для последующей работы: сначала диагноз, а затем, если возможно, лечение. Анализ, а затем терапия. Известный всему миру человек с бредовой идеей, что незнакомые люди пялятся на него, — как в таком случае отличить реальность от фантазии? Что является границей, отделяющей одно состояние от другого?

Было бы так легко, понял Стокстилл, найти в этом случае патологию. Легко и заманчиво. Человек, которого так ненавидят… И я разделяю их чувства, признался доктор сам себе, — их, о которых говорит Блутгельд, то есть Триз. Я ведь тоже часть общества, часть цивилизации, которую поставили под угрозу чудовищные ошибки в расчетах этого человека. Могло ведь быть так, что и мои дети погибли бы из-за этого человека, высокомерно заявившего, что он не может ошибаться.

Но здесь было нечто большее, чем простое высокомерие. Сейчас Стокстилл чувствовал в этом человеке искаженную личность. Он видел его интервью по телевизору, слушал, как он говорит, читал его фантастические антикоммунистические речи — и пришел к обоснованному выводу, что Блутгельд таил в душе ненависть к людям, глубочайшую и всепроникающую, достаточную для того, чтобы на каком-то уровне подсознания ему захотелось ошибиться, захотелось рискнуть жизнями миллионов.

Неудивительно, что директор ФБР Ричард Никсон так яростно выступал против «воинствующего поклонника антикоммунистов в высших научных кругах». Никсон тревожился задолго до трагической ошибки 1972 года. Элементы паранойи с манией величия были налицо — и проницательный знаток людей Никсон распознал их, так же как и многие другие наблюдатели.

И они явно были правы.

— Я приехал в Америку, — говорил мистер Триз, — для того, чтобы скрыться от коммунистических агентов, которые хотели убить меня. Они охотились за мной уже тогда… и нацисты, конечно, тоже. Они все охотились за мной.

— Понятно, — сказал Стокстилл, продолжая писать.

— Они все еще преследуют меня, но в конце концов они останутся с носом, — хрипло сказал мистер Триз, зажигая новую сигарету. — Потому что Бог на моей стороне. Он видит, что мне нужно, и Он часто говорит со мной и дарует мне необходимую мудрость, чтобы пережить моих преследователей. Сейчас я работаю над новым проектом недалеко от Ливермора. Его результаты будут сокрушительны для наших врагов.

Наши враги, думал Стокстилл. Кто наш враг, если не вы, мистер Триз? Не вы ли сидите здесь и несете параноидальный бред? Как вам удалось получить высокий пост, который вы сейчас занимаете? Кто ответит за вручение вам власти над жизнями других людей и за сохранение этой власти даже после фиаско 1972 года? Вы и они — вот наши настоящие враги.

Все опасения подтверждаются: вы безумны, ваше присутствие здесь доказывает это. Или нет? Стокстилл думал: нет, ничего не доказывает, и, возможно, я должен расписаться в собственном бессилии; возможно, с моей стороны неэтично пытаться иметь с вами дело, учитывая те чувства, которые я к вам питаю… Я не могу занять беспристрастную позицию, я не могу смотреть на вас только с научной точки зрения — поэтому и мой анализ, и мой диагноз могут оказаться ошибочными.

— Почему вы так смотрите на меня? — спросил мистер Триз.

— То есть? — прошептал Стокстилл.

— Вам отвратительно мое уродство?

— Нет, нет, — ответил Стокстилл, — совсем не поэтому…

— Тогда все дело в моих мыслях — вы их прочли, они кажутся вам отвратительными, и вы бы хотели, чтобы я никогда не обращался к вам?

Поднявшись на ноги, мистер Триз резко двинулся к выходу.

— Всего хорошего.

— Подождите. — Стокстилл пошел за ним. — Давайте закончим хотя бы с биографией, мы только-только начали…

Пристально глядя на доктора, мистер Триз сказал после некоторой паузы:

— Я доверяю Бонни Келлер. Я знаю ее политические взгляды… она не участвует в мировом коммунистическом заговоре, имеющем целью уничтожить меня при любой возможности.

Он снова сел и казался сейчас более собранным. Но в его позе чувствовалась настороженность. Он не позволит себе расслабиться в присутствии врача ни на момент, Стокстилл знал это. Он не откроется, не будет искренен. Он и дальше останется недоверчивым и, возможно, будет прав, думал доктор.

Паркуя машину, Джим Фергюссон, владелец «Модерн ТВ», увидел своего продавца Стюарта Макконти, который облокотился на щетку перед магазином и не подметал, а мечтал о чем-то. Следуя за его взглядом, Фергюссон увидел, что продавец не любуется проходящей мимо девушкой или какой-нибудь необычной машиной — Стю нравились девушки и машины, и это было нормально, — а рассматривает пациентов, входящих в офис доктора на другой стороне улицы, а это уже нормальным не назовешь. Так или иначе, какое до них дело Макконти?

— Ну-ка, — сказал Фергюссон, быстро подходя к магазину, — прекрати это. В один прекрасный день ты можешь заболеть, и как тебе понравится, если какой-нибудь тупица будет пялиться на тебя, когда ты пойдешь к доктору?

— Представляете, — повернул голову Стюарт, — я только что видел какого-то важного парня, входящего туда, но я не смог узнать его.

— Только псих следит за другими психами, — сказал Фергюссон, прошел в магазин к кассе и стал класть в нее мелочь и купюры.

Так или иначе, думал он, подождем, что ты скажешь, узнав, кого я нанял ремонтировать телевизоры, — тут тебе действительно будет на что посмотреть.

— Послушай, Макконти, — сказал Фергюссон, — знаешь этого парнишку без ног и рук, который приезжает сюда на коляске? Фокомелуса[3] с красивыми отростками, чья мать принимала тот порошок в начале шестидесятых? Того, что вечно вертится вокруг, потому что хочет чинить телевизоры?

Стюарт замер со щеткой в руках.

— Вы наняли его?

— Да, вчера, пока ты был на выездной торговле.

Подумав, Макконти сказал:

— Это плохо для дела.

— Почему? Его никто не увидит, он будет сидеть внизу в ремонтной мастерской. Кроме того, мы должны давать им работу. Ведь это не их вина, что они без рук и без ног, это немцы виноваты.

Помедлив, Стюарт Макконти сказал:

— Сначала вы наняли меня, негра, теперь фока. Ну, я должен пожать вам руку, Фергюссон, вы пытаетесь поступать правильно.

Чувствуя, как в нем закипает гнев, Фергюссон сказал:

— Я не только пытаюсь, я делаю. Я не предаюсь пустым мечтам, как ты. Я — человек, который принимает решение и выполняет его.

Он направился к сейфу.

— Его зовут Хоппи. Он будет здесь сегодня утром, попозже. Ты видел, как ловко он манипулирует своими электронными руками; они чудо современной техники.

— Видел, — сказал Стюарт.

— И тебе это неприятно?

Стюарт ответил, яростно жестикулируя:

— Это неестественно…

Фергюссон пристально посмотрел на него:

— Послушай, не вздумай передразнивать парнишку. Если я только поймаю на этом тебя или любого, кто у меня работает…

— Ладно, — проворчал Стюарт.

— Тебе скучно, — сказал Фергюссон, — и это плохо, потому что ты не выкладываешься полностью. Ты расслабляешься в рабочее время. Если бы ты вкалывал как следует, у тебя не было бы времени опираться на щетку и подшучивать над бедными больными людьми, идущими к доктору. Я запрещаю тебе торчать перед магазином. Если я тебя на этом поймаю, ты отсюда вылетишь.

— О господи, да как же мне приходить и уходить? Перво-наперво, как я попаду в магазин? Через стену?

— Ты можешь приходить и уходить, — решил Фергюссон, — но ты не должен слоняться без дела.

Пристально глядя в спину хозяина, Стюарт Макконти вяло протестовал:

— Испугался… как же…

Однако Фергюссон не обращал на своего продавца никакого внимания — он начал включать телевизоры и рекламу, готовясь к новому дню.