Доказательства должны быть вещественны

Василий Купцов

Доказательства должны быть вещественны

Хорошо сидеть вечерком после лекции в теплом, сухом кабинете, за разговором с умным собеседником, когда за окном падает препротивный "снег с дождем", а машина - в ремонте, ну да об этом лучше и не вспоминать...

- Итак, Ваши тезисы сводятся к тому, что теперь, защитив диссертацию и получив место на моей кафедре, Вы решили открыть миру истинный источник Ваших знаний? - голос профессора звучал насмешливо.

Его собеседник, молодой человек, никак не более двадцати пяти лет от роду, поджал губы, пытаясь сдержаться.

Но ответный ход в разговоре оказался за ним, гордо смолчать не удалось!

- Вы, Добран Павлович, как я понимаю, не верите в наследственную память? - лучшая защита - контратака, молодой ассистент ответил вопросом на вопрос...

- Отчего же, коллега, я вполне допускаю возможность наличия такого рода скрытой способности человека, - доброжелательно, но с какой-то внутренней ехидцей, ответил Добран Павлович, поправил привычным движением темно-сиреневый, в полосочку, галстук, - ведь об этом так много писали. Да и фантастику я читал на эту тему...

- Я понимаю, Вы читали фантастику, допускаете, что такого рода феномен существует где-то там, в туманном далеко, но отнюдь не на Вашей кафедре, не у Вас под носом, не у Вашего ассистента? Несть пророка в своем отечестве?

- Зачем так горячиться, Илья Саулович? - улыбнулся профессор.

- Я могу доказать! Ведь я не тыкался на раскопках, как слепой, я знал, где... - натолкнувшись на холодный взгляд завкафедры, ассистент умолк.

- Не надо повторяться, я внимательно слушал Вас больше часа, принял к сведению все приведенные факты...

- И они Вас не убедили?

- Отчего же, - Добран Павлович слегка откинул голову, приподняв брови, - я склонен к тому, что под всем этим что-то есть!

- Так Вы мне верите?

- Ну, сегодня, все-таки, не Первое апреля, а Вы человек достаточно серьезный, чтобы не шутить в остальные дни...

Оба улыбнулись. В минувший День Смеха новоиспеченный кандидат исторических наук славно разыграл всю кафедру...

- Поймите, коллега, я совсем не против, чтобы Вы использовали свои необычные способности в работе, конкретно - во время экспедиций, ну - и при изучении образцов, само собой, - профессор вздохнул, - я против самого подхода! Это Ваше - мне не нужно, на самом деле, копаться в земле, я, мол, могу писать исследования прямо из головы!

- Но если я действительно ясно вижу, как все это происходило с моими предками, весь быт, вооружение воинов, одежду крестьян, даже лица...

- Этой способности можно только порадоваться!

- Так в чем же дело?

- Вы, мой друг, не имеете никакого права писать научные статьи, руководствуясь исключительно тем, что Вам привиделось! Наследственная память? Прекрасно! Пишите романы, они пойдут нарасхват. Напишите детскую книжку, ну - вроде "Листов каменной книги" - станете любимейшим писателем.

- А монографии нельзя?

- Руководствуясь лишь "наследственной памятью", - эти два слова профессор выделил, наделяя долей сарказма, - нельзя! Это - не наука. Точка.

- А если это правда? - воскликнул Илья, вскочив с места и буквально нависнув над продолжавшим спокойно сидеть шефом.

- Будь это сто раз правда, для науки важны доказательства! Причем такие, которые можно подержать в руках!

- По-моему, Вы просто завидуете моим феноменальным способностям, молодой ассистент уселся, положил ногу на ногу, посмотрел нагло в глаза Добрану Павловичу.

- Само собой, завидую, - пожал плечами профессор, - будь у меня такой дар... - последовал вздох.

- Поставьте меня на собственное место! - предложил Илья Саулович, - Я понимаю, Вам трудно, вы привыкли, что первичны - археологические находки...

- Как знать? - возразил профессор.

- А чего тут знать? У Вас же нет такого дара!

- Такого - нет, - согласился Добран Павлович, - хотя... В какой-то мере я Вас понимаю!

- И в какой мере?

- Я слушал Вас долго, и перебивал мало, хоть и вдвое, даже более чем вдвое старше Вас! А теперь послушайте Вы меня, желательно - не перебивая!

- Как скажите, шеф, - вздохнул ассистент, - я жду наставлений!

- Наставлений не будет, будет небольшой рассказ, - профессор поправил привычным движение галстук, - как говорил народный артист Леонов: "Хотите верьте, хотите нет"...

* * *

Деревня пылала огнем. Мальчику казалось, что вот-вот загорится и его спина, ведь те места, где на рубахе зияли дыры, уже буквально горели. Но двинуться - нельзя. Его искали.

- Где же этот сопляк? - послышался голос совсем рядом.

- Да чего он тебе сдался? - то прозвучал уже другой голос, речь казалось понятной, но непривычной, чувствовалось, что говорили чужие, пришлые люди.

"Скиты, проклятые скиты", - по лицу мальчонки стекали слезы, попадая в рот, отчего жизнь казалось еще солонее.

- За мальчишку драхму дадут!

- Где дадут? В Танаисе, что ли? Там бык тетрадрахму стоит...

- Был бы раб, а продать - дело простое!

- Если доведешь...

- Если поймаю, дурень!

- Да он где-то здесь, поблизости, точно...

- Я и сам чую!

- Вон, смотри - что-то шевелится.

Враги пошли, но на счастье мальчонки, не к нему, а совсем в противоположную сторону. Мальчик на мгновение высунул голову, завидев спины воинов, понял - именно сейчас! И рванул...

- Да вот же он!

- Стой, стой, хуже будет! - слышалось за спиной.

Взрослому воину не стоит труда догнать пятилетнего малыша, тем более, если у мужчины есть конь. Но что толку от коня, если мальчуган перебежал по жердиночке через заросший, явно превратившийся по весне в болотце прудик? А теперь прыгает по мшистым зеленым кочкам, уходя все дальше в лес...

Но и скиты оказались упорны. Задело, что упустили мальчишку, хоть и не очень ценная добыча - так ведь срам!

Ребенок на бегу оглянулся - оба злодея в островерхих шапках чмокают по болотистой почве, так - что брызги летят. Ноги колесом - будто и сейчас на лошадях! Мальчишка побежал что есть мочи...

Кажется, кончилось дыхание, в боку неистово кололо. Мальчик остановился на мгновение у дерева, решив отдышаться. Резкая боль в плече - это скитская стрела, захватив край кожи, вонзилась красным наконечником в сосну. Ребенок рванулся - порвал кожу, и, не обращая внимания ни на боль, ни на хлынувшую кровь, побежал дальше. Но куда?

Вот и поляна. Мальчик понял, что сил больше нет. Посреди поляны, как перст, стоял Предок. Высокий, выше самого здорового из мужей, белый, как снег, един в трех лицах, глядевших в разные стороны... Мальчик, повинуясь инстинкту, из последних сил пополз к каменному истукану.

- Старый Род, великий Предок рода нашего, спаси и защити! - зашептал мальчишка.

Вспомнились не раз виденные обряды, требы, что приносили взрослые... Но что пожертвовать сейчас? Да вот же кровь, что хлещет из раны! Мальчик сунул пальцы здоровой руки прямо в кровоточащее месиво, резким движением выбросил руку вверх, помазал кровью где-то под ликом Прародителя, не достав до губ, как полагалось.

- Вот тебе моя кровь, она и твоя кровь, спаси сына твоего! - попросил мальчик камень, прильнув к Предку всем телом. Закрыл глаза...

- Да где же этот поганец? - послышалось совсем рядом, - Только что мелькнул, и будто в воду канул?

- Может, и впрямь канул, одно болото кругом, - ответил другой голос.

- Нет, эти, речные, все болота здешние знают, не утонут!

- Зато нас затянет!

- Коли боишься, иди назад, а я еще поищу! Он где-то здесь прячется. Ух, поймаю, не сладко ему придется!

- Что, не поведешь беспортошным продавать? - голос звучал теперь откуда-то издалека, и, почему-то, стал басистее.

Для мальчишки все перестало существовать. По телу прошла судорога, все дрожало, в ушах засвистело. Сквозь закрытые веки то просачивался, то на мгновение меркнул свет. Становилось то жарко, то - холодно. И так много, много раз. Мальчик все стоял и стоял, прижавшись к камню. "Может они уже ушли?" - подумал мальчик и открыл глаза. Странно, вокруг все виделось совсем другим. Малыш не узнал поляны, вернее - поляны и не было, он стоял, все еще прижимаясь к каменному Предку, посреди чащи леса - не хвойного, а березового! Листья желтые, рыжие. И на земле... Осень? Но ведь весна!

"Прародитель спас меня, унес в другой лес!", - подумал ребенок.

Что-то ухнуло вдалеке, вздрогнула земля.

Потом еще раз. Мальчик бросился на землю, залег, зажмурился.

Послышались громкие, бьющие по ушам звуки, частые-частые, один за другим без перерыва. Крики, шум. Ребенок продолжал лежать на земле, боясь даже дышать...

- Смотри-ка, какой здесь партизан притаился! - услышал мальчик над собой. Слова какие-то незнакомые, лишь некоторые - понятны.

Сильные руки подняли мальчика с земли.

Пахнуло горелым. Он, еще боясь открыть глаза, почувствовал, как его отряхивают, протирают харю...

- Да не боись, свои, открывай глаза! - звучало тепло и ласково, хоть руки и грубы.

- Да у него плечо! - послышался другой голос, - пуля навылет! Надо перевязать.

- Рана рваная, скорее - осколком чиркнуло!

Мальчик почувствовал, что его перевязывают, так, как ведунья в его деревне пользовала раны. И он поверил, открыл глаза.

Платье на незнакомцах - странное. Очень много разной одежды. Что невеста перед свадьбой... И круглые шлемы на головах. Ни мечей, ни луков, зато - какие-то хитрые игрушки болтались у обоих воинов на кожаных ремнях.

- Тебя как звать-то? - спросил тот, что перевязывал.

- Добран, - неожиданно поняв непривычную речь, ответил мальчик.

- Странное имя...

- Странное, странное... - проворчал другой, - Он же раненый! Его - к врачам надо!

- Идти сможешь?

- Могу.

- Ну, пойдем! Мать жива?

- Сирый...

- Все теперь сирые...

Мальчик бросил последний взгляд на каменного Прародителя. Странно, как же он изменился, обветшал, что ли...

* * *

Рану заштопали, подлечили. Записали Добраном - кто-то вспомнил, что было такое русское имя когда-то, отчество дали в память нашедшего его солдата. Долго придумывали фамилию... Записали - "Лесной". Странную одежду, малопонятную речь, незнание самых обыденных, обиходных вещей списали на счет лесной сиротской жизни. Одичал, мол, за время немецкой оккупации... Да еще в лесу!

Потом было все, как у всех... сирот!

Детский дом, полуголодные послевоенные годы. Шли годы, жизнь становилась лучше - и сытнее, и веселее. Учителя в школе старались дать детям все, что могли, полны книг стояли, поджидая детей, и школьные библиотеки. Добран чем дальше взрослел, тем больше читал.

То, что он пережил в первые годы детства все больше казались ему сном. Тогда ему, пяти-шестилетнему, не поверили, посчитали за детские фантазии, за последствия шока. А потом он и сам уже не верил, что все это произошло с ним, примирился со своей новой биографией, с тем, что попросту остался сиротой, скитался во время оккупации по лесу, возможно - жил у партизан... И чем взрослее становился Добран, тем реже вспоминал.

Учился Добран хорошо, все схватывал на лету. Его все больше влекло к технике, особенно - к радиоэлектронике.

Начал потихоньку готовиться к поступлению в техникум. Но - человек предполагает, а лишь Бог (Боги, Небо, Судьба - называй как хошь) располагает!

Перелом наступил на пятнадцатом году жизни. Их, всем классом, повели в музей. Добран, не особо увлекавшийся историей, смотрел по сторонам, стремясь не зевнуть в открытую. Пожилую лекторшу он не слушал, в голове его бродили схемы супергетеродина...

Но что это?!! Добран остановился, как будто натолкнувшись на невидимую стену. Не может быть! В углу, эдак скромно, стоял каменные Прародитель. Тот самый, что спас когда-то жизнь маленькому мальчику, унеся его на много-много веков вперед...

Добран осознал, что помнит каждую черточку на резных ликах этого древнего камня. Но, будучи "физиком" - а именно в те годы развернулась знаменитая дискуссия между "лириками" и "физиками" - решил проверить. Прикрыл глаза, напрягся. Вспомнил "особые приметы"

на левом, пока не видимом ему с этой точки, лице. Там зияла выщерблинка под глазом. И рот скривлен. Добран зашел сбоку, с замиранием сердца взглянул. Выщерблинка на месте, и рот, сильно поврежденный, но все такой же кривой!

- Чего, Добрик, свой портрет нашел? - глупо пошутил кто-то из одноклассников.

- Наш Добрыня будет скульптором! - хихикнула Маринка, то ли любившая, то ли ненавидевшая Добрана - по поступкам в этом возрасте не поймешь.

- А, действительно, что тут так заинтересовало нашего "физика"? спросил подошедший поближе молодой учитель, промолчавший всю экскурсию.

- Я не буду скульптором, - сказал Добран то ли ему, то ли одноклассникам, то ли самому себе, - я буду археологом!

Добран сдержал слово. Не пошел в техникум, продолжал учиться, напирая теперь на историю, литературу, географию... Поступил в Московский Университет, пройдя поистине чудовищный конкурс. Собственно, он оказался единственным детдомовцем на факультете. Кто знает, может, потому и прошел конкурс...

Рассказывать дальше нет смысла, вот она, его жизнь - экспедиции, статьи, диссертации, монографии...

* * *

- Но Вы организовывали экспедицию к тому месту? - спросил Илья Саулович.

- Знать бы, где то место...

- Как? Не оставили на месте, откуда был извлечен экспонат, никакой таблички?

- Таблички? Даже в каком именно лесу нашли, и то - неизвестно. Он ведь простоял сначала в сарайчике краеведческого музея пару лет, затем выставили, а уж потом только - в Москву... Если бы я знал место, все бы излазил давно, этих, как их, экстрасенсоров бы туда навез... И все прочее...

- Все-таки, что там было такое? Дыра во времени?

- Видите ли, - мягко улыбнулся профессор, поправляя галстук, - всякого рода дыры во времени, искривления пространственно-временного конти-конти... Ну, этого, тригонометра... Все это такие же гипотезы, как, скажем, существование богов и великих предков! В данном случае - я не знаю, подтвержденного фактами ответа нет. А во что верю я сам - то мое дело.

- Но воспоминания детских лет Вам ведь помогали при раскопках?

- Безусловно! И не только при раскопках, даже не столько... Главное при реконструкциях - одежды, жилищ...

- Значит, Вы такой же, как и я - знаете, как было?

- Может, и знаю, но никогда не позволял себе говорить и писать на основании - я, мол, так видел! Тем более, к пяти годам ребенок успевает увидеть не так уж и много...

- Я, увы, тоже вижу жизнь только одного своего предка, да и ту - только в молодости, - вздохнул ассистент.

- Точнее, до зачатия ребенка, того, следующего в цепи Ваших предков?

- Разумеется...

Ученые помолчали, каждый думал о своем.

- А Вы, Добран Павлович, не собираетесь написать книгу, - нарушил молчание Илья, - художественную, я имею в виду?

- Давно собираюсь, да вот - времени все нет, - профессор покачал головой, - вот выйду на пенсию, тогда - быть может!

2304 7/4/2000