Часть вторая. Домой

Пролог. Чужие голоса

Первый звонок коммуникатора я проспал. Все же человек в отпуске имеет полное право игнорировать чужие проблемы. Тем более в три часа ночи. Но неизвестный абонент был настойчив и через минуту позвонил снова.

Я уже было хотел швырнуть дурную коробку в другой конец комнаты, но потянувшаяся рука замерла на половине дороги. Потому что надрывался не мой основной комм, надрывно верещал подарок погибшего генерала Штадта. Проснулся нигде не зарегистрированный номер, на который могли «постучаться» только мертвые.

— Да?

Чужой усталый голос спросил:

— Старший лейтенант Макс Убер?

— В отставке, — я настороженно поправил незнакомца.

— Меня просили передать вам посылку, — не отреагировал на мою реплику собеседник.

— Кто? — остатки сна стремительно исчезли, оставив после себя сумбур в голове и кучу вопросов.

— Вы узнаете при личной встрече, — отрезал чужак. — В девять тридцать жду вас в почтовом отделении рядом с рыбными рядами. Я буду в отделе отправки ведомственной корреспонденции. Бежевая куртка и шарф с эмблемой «Чечакос».[12]

И не дожидаясь моего ответа, незнакомец отключился. А я остался сидеть в душном номере дешевой гостиницы, окруженный призраками прошлого.

* * *

Я несколько раз получал мелкие заказы на больницу в этом почтовом отделении. Пошарпанные стены, изрисованные похабщиной столы с металлической окантовкой. Поэтому по старой памяти я заглянул к знакомому почтмейстеру, поболтал с ним о погоде и постоянно дорожающих лекарствах. Потом прошел через служебный проход в зал, оказавшись за спинами редких посетителей. Пара шумных женщин, нахватавших курьерских заказов по развозке рекламной макулатуры. Прыщавый подросток в бурой униформе. И мужчина, с показным равнодушием наблюдавший за общим входом в зал. Коротко стриженный, широкоплечий, с прямой спиной и загорелыми руками. Такие парни тянули лямку в армейских частях, или служили в бесконечной череде тайных полицейских отрядов, заполонивших неспокойные улицы пригородов. Чужак, который не должен был знать номер моего комма. И которого я раньше никогда не видел: ни в джунглях под обстрелом, ни в больнице на операционном столе.

Зло барабанившие по коробке пальцы замерли, когда я ткнул незнакомца стволом револьвера в бок. Не дожидаясь, когда бритый затылок переведет дух, кратко обрисовал ситуацию:

— Спуск очень слабый. Стоит тебе только подумать что-нибудь в мой адрес, как я дернусь, и разрывная пуля выпотрошит неудачника на радость всей почте…

— Я лишь курьер…

— От кого?

— Мне не сказали. Разовый заказ. Дали номер и посылку.

— Эту? Открывай.

Мужчина чуть скосил глаза, но остался той же закаменевшей статуей, в которую превратился после моего «приветствия».

— Слушай, это не мои проблемы, да? Вот твоя коробка, можешь забирать. Я лишь курьер, доставил и отбыл назад. И не хочу неприятностей…

Но я лишь сильнее надавил стволом в шершавый бок куртки:

— Я в рукопашном бое дилетант. Поэтому в присутствии столь крутого парня начинаю нервничать. А про слишком мягкий спуск уже говорил… Открывай.

Зашуршала бумага, и через минуту обладатель бурого шарфа «Чечакос» продемонстрировал мне пустое дно коробки. Я перевел взгляд на испарину, украсившую виски курьера и вздохнул: все же — полиция. Или еще какая спецслужба. Кому-то захотелось подчистить в очередной раз хвосты, заработав на медаль и повышение по службе. И даже набитое взысканиями личное дело меня не спасло. Отголоски войны дотянулись все же до бывшего старшего лейтенанта медицинской службы сводной бригады войск специального назначения.

Осталось лишь нажать на курок, чтобы открыть в этой войне уже личный счет. А там как пойдет…

01. Орбитальные коридоры

Я уже собрался нажать на курок, как за моей спиной прозвучал ироничный голос:

— Док, не надо этого делать. Честное слово, Чаки нормальный парень, и вовсе не собирался тебя обманывать. Просто хотелось убедиться, что ты не приволок «хвост».

Аккуратно сдвинувшись правее, я посмотрел за спину и медленно убрал револьвер. Потому что я мог легко перепутать новые марки авто, мелькавших по городу. Или череду целлюлитных певичек, заполонивших экраны видеофонов. Но спутать седовласого ротного с кем-либо — это из разряда невозможного. И пусть капитан напялил модный парик и спрятал глаза за темными очками, пусть популярная в этом сезоне бородка «а-ля козлито» украсила его лицо. Все равно — я узнал его сразу же, после первого слова. Пожал ему руку и обнял командира бабуинов, уничтоженных год тому назад на залитых огнем плитах космопорта.

— Кэп, черт тебя бери… Ты все же выкрутился…

Мы стояли посреди опустевшего зала, как малолетние институтки, и не могли найти слов. Два мужика, хлебнувших полной мерой грязи и крови во время «наведения конституционного порядка» и мятежа хунты. Битый жизнью командир роты спецназа и его верный медик, чинивший парней в любой дыре, куда забрасывала судьба…

— Ладно, давай выдвигаться в более спокойное место. Извини, что встречу организовали без фанфар. Сам понимаешь, нам приходится каждой тени опасаться…

И мы продолжили в крохотной забегаловке, притулившейся рядом с опорой монорельса. С учетом паршивого пива и пережаренных отбивных, щитовой домик с заляпанными окнами обладал единственным плюсом: из него вело как минимум пять запутанных ходов, перекрыть которые незаметно было очень проблематично. А дыра в лабиринт подвалов пряталась под жалкой фанеркой прямо под нашими ногами. Что касается пива, так мы лишь отставили его в сторонку и достали по «паре капель», заботливо принесенных с собой. И серый пустой отпуск заиграл для меня совсем другими красками…

* * *

Я поставил полупустой стакан на исцарапанный пластик и спросил:

— Как вы тогда выбрались? Сколько смотрел записи, в порту творилось форменное светопреставление.

— Плохо выбрались. От роты осталось пять человек, от бригады — тридцать. Положили в ответ, сколько смогли, но ситуацию это уже не изменило… Потом полгода отлеживались по темным углам, собирая людей… Кстати, спасибо за ребят, которых ты успел вывести тогда из госпиталя.

— Успел… А тяжелых расстреляли на месте. Я жив остался, лишь потому что валялся без сознания в морге рядом с трупами.

Мой бывший седовласый командир мрачно долил себе и опрокинул очередную стопку. Потом посмотрел совершенно трезвыми глазами и зло выдохнул:

— Не поверишь, док, сколько хороших парней пустили в расход вместе с тобой. По всей стране… Армии больше нет. Старой армии. Остались лишь полицейские силы быстрого реагирования. И куча спецслужб. По службе на каждую корпорацию. Даже у мусорщиков свои собственные вооруженные силы. А мы — списаны и забыты.

Я поболтал в стакане терпко пахнущим напитком и решил повременить. Мне хотелось иметь ясную голову, чтобы услышать ответы на тысячу накопившихся вопросов.

— Говоришь, кого-то все же собрали. Зачем?

— Потому что мы теперь на другой стороне, док. Мы теперь — наемники. Люди без прошлого и будущего. Кто живет лишь настоящим, продавая свои навыки богатым заказчикам. Костяк — Самсон и Тибур, еще ребята из бригады, латино и часть ганга-братвы из автобата и легкой пехоты. В эту команду я собираю по крупицам то, что осталось от бывшей армии. От спецназа и сводных бригад. Благо, покойный генерал Штадт успел передать мне отлаженные каналы транспортировки. Сам воспользоваться не смог, а я хоть кого-то от каторги спасу. Фактически я занял его место, получив в довесок погоны подполковника. Новый командир бригады, чтоб все горело в аду…

— Как же он так? — задал я самый главный вопрос, мучавший меня бессонными ночами все это время. — Битый волк, умевший просчитать все наперед. Как его сумели перехитрить?

Кокрелл убрал опустевшую бутылку и зло усмехнулся:

— А, как и всех нас, Макс, всех нас… Если тебя продает собственное командование, можно лишь умереть с честью. А мы драпать впереди других не приучены. Вот и сдохли на потеху публике… Но ничего, с…ки, я хунте это не забуду никогда. Тысячу раз ближайшие системы перетряхну, а найду уродов и поквитаюсь…

Покосившись на молчаливого «курьера», я уточнил:

— Значит, ты больше полугода шерстишь тылы. То-то многие из мальчишек, кого я оперировал, исчезли из поля зрения. Может, кого полиция загребла, а может, кто и к тебе подался… Но нашел ты меня только сейчас. Что стряслось?

— Мне медик нужен, — ответил господин подполковник, закурив и разогнав вонючий дым. — Какой-нибудь молодой парень, головастый и не безрукий. У кого полная задница перца и любовь к приключениям в крови. У нас контракт на вывоз инженеров с одного закрытого производства. Пока возились, двух из «пиджаков» подстрелили. Грязно вошли, грязно вышли… Боюсь, не довезем.

— Молодого? А чем тебя старый не устроил?

— Док, ты не обижайся, но мы действительно теперь по разные стороны. Ты — штатский. У тебя работа, дом, возможность забыть весь этот кровавый ад. А мы оседлали экспресс с дорогой в один конец. Нам просто деваться некуда: за мятеж каждому подвешена «вышка», и при аресте в плен брать не станут. Что ты хочешь? Чтобы я сломал тебе жизнь?

Я аккуратно положил маленький револьвер между нами, накрыл его ладонью и горько улыбнулся:

— Ты ошибаешься. Мою жизнь сломали два года назад, когда выдернули умирать за чужие ресурсы. И даже когда вернули назад, забыли починить мозги молодого доктора, который штопал вас под чужим огнем… Все это время я кромсал парней, вернувшихся с войны. Лечил, убирал сдохшие импланты, спасал тех, кто мог доползти до операционной. Но моей прежней жизни больше нет, и никогда не будет. Я «сгорел» вместе с ребятами в джунглях Либертада. Живу со стволом под подушкой и периодически разглядываю на дно бутылки. И ты лишь подсел в экспресс, который я оседлал давным-давно… Поэтому хватит мне морочить голову и говори, где вы меня подхватите. Меня и те несколько ящиков, что я успел собрать на будущее. Биопротезы, шовный материал и разная «дурь». Как раз на первое время…

Мой командир долго разглядывал мое осунувшееся лицо, потом лишь тихо вздохнул, как делал это уже много раз:

— Дурак ты, док… Умные все по корпорациям и прочим теплым местам окопались, а тебя все на приключения тянет… Но куда мы без тебя…

Я убрал оружие, расправил плечи и шепотом отрапортовал:

— Господин подполковник! Старший лейтенант сводной бригады войск специального назначения Макс Убер прибыл для дальнейшего прохождения службы! Жду ваших приказов! И попрошу отметить, что для меня нет чужой стороны, если там вы и ребята. Мы просто не можем быть по разные стороны, господин подполковник! Мы — на одной стороне, всегда!

И мы захохотали в унисон, вытирая слезы, и тыча друг друга кулаками в грудь. Два идиота, заработавших за прошедшее время лишь дыры от пуль и ненависть к врагам. Два жестяных солдатика, не сумевших простить и покаяться за чужие грехи. А за окном медленно набирал силу дождь, смывая с моей души тяжесть одиночества и пьяных бессонных ночей. Я снова встал в строй…

* * *

Рожа у таможенника была самая премерзопаскатная. Ему даже форму можно было не надевать, а просто выставиться в окошко — и всем сразу понятно: граница на замке, бравые ребята в бурой форме с яркими гербовыми блямбами на фуражках — бдят! И расценки задраны просто не милосердно. А как иначе — Родина в опасности, год как подавили мятеж хунты, не успели еще в нищих кварталах кое-где военное положение отменить. Поэтому — готовьте кошельки, господа пассажиры…

Засунув нос в мои два ящика, опутанные грудой проводов, офицер аж запрыгал от радости. Похоже, ориентировка о раненных беглецах-инженерах все же добралась до границы раньше нас.

— Что это? — спросил мордастый представитель закона, морща нос от запаха формалина.

— Племянники господина Чифу, — вежливо ответил я, вываливая груду документов из скрипящего дерматиновой кожей чемодана. — У молодых людей очень неудачно прошел отпуск, и теперь родственники хотят их похоронить дома, согласно обычаям.

— Ага, ага… А трубки в покойных вы понапихали только по доброте душевной?

— Моя фирма предоставляет услуги по бальзамированию, — засуетился я, разгребая мятые листочки. — Вот, контракт на доставку, на ретуширование, на соответствие фотографии заказчика, удаление трупных пятен…

— Да, да, конечно… Но я бы сказал, что ваши клиенты просто в коме, а не умерли. И как только пересекут границу, вы накачаете их препаратами и вернете дядюшке живыми и здоровыми, — победно усмехнулся страж границы, небрежно отмахнувшись от макулатуры.

— Какие — здоровые?! Вы что, господин офицер! Если бы я мог оживлять покойников, то давно бы завел собственный бизнес и озолотился! Это — два жмурика, по пьяному делу получившие от патруля очередь в пузо. А растворы нужны, чтобы на жаре запах соседей по чартеру не распугал!.. Да вы сами посмотрите!

Я выцарапал из криво сколоченного ящика гвоздик и стал тыкать им в «груз господина Чифу». Но бдительный таможенник лишь брызгал слюной в мою сторону и орал:

— Фокусник паршивый! Ты им еще пятки поджарь! Под наркозом им можно ноги и руки местами поменять, ничего не почувствуют! А мне потом отвечать, если что! Не пущу!.. Груз на склад до выяснения! Выдача лично родственникам, и лишь после проведения ДНК-экспертизы!

На представление собралась толпа в погонах и без. Полчаса я метался между официальными рожами, махал бумагами и даже огрел кого-то тяжелым чемоданчиком. Выдергивал трубки и заталкивал их обратно, залил тележку вонючим раствором и довел до тошноты начальника смены таможенного поста. Но чем больше я верещал и грозил суровыми карами, тем принципиальнее становились мои мучители. Вердикт был окончательным: тела на склад, до выяснения. Меня пропускали одного, скрипя зубами. Так как я был всего лишь сопровождающим, и документы на выезд были оформлены как положено.

Я подошел к флегматично жевавшему фруктовую «резинку» громиле и развел руками:

— Не пускают. Придется лететь тебе одному, а я в офис, улаживать проблему. Вот билеты, вот купоны на багаж…

Здоровяк недобро покосился на уехавшие вдаль ящики с отбегавшими свое племянниками, потом на мою потную физиономию и протянул:

— Эт чо, я один господину Чифу буду все объяснять?

— Я же говорю, в офис, разберусь и…

— Не, я не понял… Я один, а ты тут отсиживаться? Тебе заплатили за доставку, и чо?… Груз где, придурок? Хочешь, чтобы меня одного там освежевали?! Не, так не пойдет.

И коротко стриженый мужик ловко сгреб меня за воротник рубахи, перехватив в другую руку пачку билетов и квитанций, после чего поволок к регистрационной стойке. Мое нескладное тело волочилось следом, бухая ботинками на стыках плит. Остановившись рядом с миловидной дамой, телохранитель сунул ей бумаги, а сам повернулся ко мне, тряхнув хорошенько еле живого дока:

— Слышь, умник, господину Чифу лично будешь объяснять. Я за тебя отдуваться не стану… А потом, если живой останешься, вернешься и все исправишь… Мне за твои проблемы отвечать не резон…

И меня поволокли дальше, на посадку. Хитромудрый док вылетал эконом-классом на орбитальную станцию. Оставив два окутанных трубками тела в недрах таможенных складов. На встречу с легендарным господином Чифу…

* * *

Я позволил себе расслабиться, лишь когда мы покинули борт шатла и затерялись в веренице коридоров безразмерной станции. Здесь, среди полумрака и затхлого воздуха нас должны были ждать.

Полюбовавшись на широкую спину Чаки, служившего проводником, я почесал ноющую шею и хохотнул:

— А здорово ты мне тумаков навешал. Я думал, действительно прибьешь по дороге.

— Всегда пожалуйста, — равнодушно отозвался сопровождающий, свернув в очередной коридор.

— И не жалко было?

— У меня контракт на доставку инженеров. Тебя там нет.

Здоровяк остановился рядом с неприметной дверью, посмотрел на криво нацарапанный номер и потянулся к сенсорному замку.

— Контракт? — неприятно удивился я. — Странно. Мне казалось, одну проблему решаем.

Чаки покосился в мою сторону и усмехнулся в ответ:

— Я с тобой, господин доктор, из одной чашки не хлебал. Поэтому, не мешайся лишний раз под ногами, здоровее будешь.

Мда… Похоже, крепко сбитый наемник не мог забыть, как я тыкал в его бок стреляющей железкой, и был не прочь поквитаться при случае. Особенно, если за это ему ничего не будет.

Ох уж эти супермены. Узкопрофильные убийцы, с гипертрофированным самомнением и модифицированной нервной системой. Способные пальцем наделать в клиенте дырок быстрее автомата, и пробегающие стометровку наравне с чемпионом планеты. При этом достаточно хлопнуть ампулу с эфирным маслом, подмешав туда адреналиновый коктейль, и супер-мышцы свернут хозяина в бараний рог, нештатно отреагировав на запредельные раздражители. Одна ампула, и супермен «спечется»…

Ладно, плевать. Я лишь попрошу любимую паранойю приглядывать за милым молодым человеком не вполглаза, а повнимательнее. А дальше будет видно. Тем более что Чаки распахнул дверь, и, шагнув следом, я попал в руки Самсона. А потом меня передавали от одного к другому, колотили от избытка чувств по спине и кричали в самое ухо:

— Док! Наш док вернулся! Черт тебя побери, медицина, мы думали, ты уж совсем пропал!

А еще через десять минут подтянулся и подполковник Кокрелл. Пока я разыгрывал на таможне представление, стянув к себе дежурную смену, он провел в бизнес-класс инженеров, которых мудрый док предварительно накачал анаболиками и обезболивающими препаратами. И теперь отряд наемников паковал чемоданы, чтобы отбыть к месту новой дислокации, получив честно заработанные деньги за добытых «яйцеголовых». Прихватив до кучи старого доброго дока, готового составить компанию по дороге в ад.

Добро пожаловать на борт, господин старший лейтенант!

02. Кротовое дежавю

— Не люблю скафандры, — проворчал Самсон, похожий в своем «Шиваки-Универсал» на медведя, обожравшегося попкорна. Буро-желтый пластик пучило во всех местах, превратив спецназовца в надутую «выхлопными газами» игрушку. Казалось — ткни бедолагу шилом, и полетит «мишка», кувыркаясь, вдоль мрачных не освещенных галерей.

— Конечно, чего их любить, — поддакнул Тибур, придирчиво дергая кислородные шланги. — Сколько себя помню, как подстрелят бедолагу в этой резиновой кишке, так покойника назад и приносим. В шлеме лишь улыбку идиота видно, а внутри все уже в кровавый фарш смерзлось давно.

— Вот именно, — заворчал наш чернокожий пулеметчик, вешая на спину очередной короб с боеприпасами. — И ведь не спрятаться толком в этом барахле, не побегать… Куда как лучше в джунглях, там хоть на солнышке погреться можно. А тут, на астероидах? Дубак и аварийное освещение. Чего только людям дома не сидится, на планетах?

— Все, угомонились! — оборвал парней командир сводной бригады, повесив на пояс любимый потертый комм. Кокрелл был не в духе, и бойцы моментально замолкли, почувствовав настроение подполковника. — Рота альфа и браво — берут на себя верхний ярус. Чарли и дельта — нижний. Эхо и фокстрот вместе с группой силовой поддержки — захватывают центральные шлюзы и блоки внешней коммуникации. Давайте без дураков. Нам повезло, высадились тихо. Вот в этом же темпе и пойдем — чтобы ни одна живая душа нас не заметила…

Уже неделю бригада готовилась к высадке в астероидном поясе. Как значилось в брифинге по боевой задаче, мы собирались: захватить рудный комплекс одной из корпораций, размещенный на двух огромных вымороженных булыжниках, переключить на себя компьютерное оборудование и принять три шатла с военнопленными. Из современных рабов больше половины были наши старые знакомые: арестованные бойцы сводных подразделений, получивших пожизненные сроки и загнанные на каторжные работы на окраину звездной системы. Большая часть бойцов согласилась со своим седовласым командиром:

— Мы — армейская бригада, заново сформированная в условиях тотальной войны. И мы должны держаться друг за друга стеной. Выручай своих и уничтожай врагов — других законов у нас нет. Только так выживем и вернемся домой.

Правда, часть крепких парней попыталась достать многократно переписанный кодекс наемника и даже тыкала пальцем в какие-то там пункты и соглашения. Но когда самые ретивые получили от сослуживцев в морду, угомонились. Все же бригада ощущала себя пока военным организмом, волею судеб заброшенным во враждебное окружение, а не продажной наемной вольницей.

Пока ощущала. Насколько долго — это никто не мог сказать. Но сегодня мы тайком высадились на слабо освоенной стороне рудного комплекса и шли в атаку все вместе: бывшие солдаты и еще не переродившиеся наемники. Шли выручать своих, с кем вместе умирали в бетонных и зеленых джунглях. Космические кроты, увешанные оружием с ног до головы. Мы — сводная бригада войск специального назначения. Убитая, но возродившаяся вновь. Преданная, но не побежденная…

* * *

Я висел в шлюзовом ангаре под потолком и тихо шептал Тибуру, как лучше укрыться от возможного обстрела в хитросплетениях коридоров. Забавно: меня совершенно не укачивало в невесомости, а вот болтанку транспорта в грозу переносил куда как хуже. Видимо, проведенные с отцом детские годы на астероидных шахтах привили иммунитет к холодной пустоте и вонючему воздуху скафандров. По крайней мере, для меня смерть по причине отказавшего бурового оборудования была куда как привычнее, чем размазанный по кустам спецназовец, неудачно «поймавший» направленную мину.

Осторожно выглянув в черноту коридора, я продолжил шептать, хотя понижать голос на многократно шифрованном и запрятанном в помехи канале смысла не было:

— Дальше начнется до одной десятой до трети штатной гравитации. Хотя вырубить ее можно элементарно, достаточно сбить огнем блоки питания у входа и выхода в очередную секцию. Но стереотипы у людей действуют железно — по привычке, все смотрят на пол, затем на стены, и лишь потом — поднимают глаза на потолок. Поэтому — старайтесь при любой возможности двигаться в верхней части коридоров. Кроме того, там идет вентиляция. Если прижмут, сшибайте решетки и ныряйте в дыру. Пробить потолок, кабельную проводку и стенки воздуховода можно лишь из пулемета. Для нас — хоть какая-то защита.

— А если кто туда гранату зашвырнет?

— Докувыркаешься до заслонки отсека, где тебя и размажет. Поэтому — постарайтесь прибить плохих парней до того, как они начнут убивать вас.

— А заслонки взломать можно?

— Здесь — вряд ли. Рассчитаны на взрыв оборудования, мимо которого мы полезем, запас прочности там немаленький. И открываются они либо с центрального пульта, или вручную с внутренней стороны. Быстрее подобрать доступ к шлюзу и войти внутрь, чем ковырять себе дорогу через эти норы.

— Ну, док, ты у нас и голова! И откуда только все знаешь! — довольно прошипел Самсон, поводя стволом пулемета перед собой.

— Как иначе, — сипло усмехнулся я, делая крошечный глоток из скудных запасов воды. Постоянно от кислородной смеси горло сушило, что мальчишкой, что уже взрослым идиотом, сунувшим голову в петлю. — Я все же рудничный мальчик, вырос в таких лабиринтах.

— И хорошо, что почти местный. Нам любая мелочь на пользу пойдет. Все же в этих кишках бродить — не то же самое, что в космопорту прятаться… Ладно, двинулись. Парни из авангарда датчики сняли и прошли первую зону. Пора и нам.

И мы двинулись вперед. Оставив за спиной охранение на захваченных системах внешней коммуникации, причальных доках и ремонтных ангарах. Двинулись, чтобы секундой позже столкнуться нос к носу с охраной комплекса. Которые оказались совсем не рады нежданным гостям. Как и мы, заглянувшие на огонек с оружием в руках…

* * *

Статистика — мудрая вещь. Она знает, сколько бойцов удачно переживут первый огневой контакт. Сколько умрут от разрывов гранат, а кто загнется от крупнокалиберной очереди, размотавшей твои кишки по округе. Статистика любит собирать остатки выживших и рапортовать о медалях и орденах, щедрым дождем брякнувшихся на головы поседевших пацанов. И согласно статистике, при неожиданном нападении на слабо защищенные позиции, атакующий имеет все шансы одержать победу почти бескровно. Или с минимальными потерями. Согласно статистике.

Но мы этого не знали. Или статистика не знала про нас. Поэтому охрана комплекса прищемила хвост половине роты «Эхо», и теперь раскаленные очереди прошивали гремящие от ударов трубы воздуховодов. А в этих трубах матерились и прятались по закоулкам бравые парни в скафандрах, гроза и гордость войск специального назначения. Наше счастье еще, что противник не успел подтянуть что-нибудь потяжелее штатных пулеметов. Но это лишь вопрос времени.

— Док, я тебя с этими заслонками до самой смерти помнить буду! — орал Тибур, шустро семеня по узкой металлической кишке. — До самой моей яркой и быстрой смерти! И про гранаты припомню, и про бдительную охрану! Это же надо было, так накаркать!

— Греби давай, — пихал меня в костлявый зад Самсон, каким-то чудом протиснувшийся следом. — Я там пару очередей всадил на память, ребята очень рассердились. Если не уберемся, нас тут и поджарят!

— Какой предел прочности и этого оранжевого г…дона? — пропыхтел любитель ножевого боя, вываливаясь в накопительную полость рядом с бронированной заслонкой. — Высокую температуру выдержит?

— Лучше не проверять, — еле выдохнул я, выцарапываясь следом. Перед глазами мелькнули картинки прошлого: запекшиеся заживо шахтеры во время пожара. — Эти комплекты спасут лишь от штатных температур.

— Тогда мне каюк, — грустно пошутил громила-пулеметчик, застрявший на выходе из трубы. — Боюсь, на протез для любимой задницы у меня денег уже не наберется.

С трудом добыв Самсона, наша троица спешно стала обследовать черноту консервной банки, где в лучшие времена устанавливали пылеуловители и прочее специализированное оборудование. Тибур подергал паршиво окрашенный люк и ругнулся:

— Забаррикадировались, уроды… И дернуло же нас вперед ползти, а не назад, как остальных! Теперь любую простейшую управляемую ракету сюда загнать — и все, откукарекали…

Я посмотрел на знакомую маркировку на бронекрышке и судорожно сглотнул. Потом подплыл поближе и смахнул налет пыли на буро-желтых буквах. Стремительный рукопашник взглянул в мои помертвевшие глаза и замер:

— Док? Ты чего?

Но в моих ушах лишь раздавались страшные крики из прошлого. Крики, от которых я до сих пор иногда просыпался в холодном поту. Страшная цена, подарившая мне возможность убраться с астероидного пояса и выучиться на врача.

— Раньше на вентиляцию ставили отсекатели, которые контролировали возможную утечку воздуха из жилых помещений. Тестировали их на планете, ради экономии. И в случае переохлаждения вот этого блока, датчики «слепнут». Достаточно наведенного статического электричества на контактную площадку, и заслонка откроется.

— Точно? Без дураков?

— Без дураков, Сам, без дураков… Мой отец так погиб. И еще пятнадцать человек. Вся дежурная смена… Я тогда драил полы в центральной диспетчерской, где подрабатывал, и слышал все, до последнего крика. Шесть секунд взрывной разгерметизации… Не забуду до самой смерти…

Тибур промолчал, потянув с пояса крохотный баллон с жидким азотом. Практичный спецназовец собирался после захвата базы выпотрошить любые сейфы, до которых дойдут руки. А хрупкие механизмы так не любят шипящий холод и облегченный заряд пластида в довесок.

— Остужай здесь и здесь, потом запасную батарею замкнешь сюда. И Саме нужно будет сдвинуть заслонку по направляющим в эту сторону. Датчики на пульте даже не пискнут.

И я отплыл в сторону, замолчав. Потому что голос предательски задрожал, а память упорно демонстрировала картины давно забытого прошлого. Забытого ли?

* * *

Не знаю, послали за нами команду зачистки, или нет. Но то, что наше появление за спинами охранников стало для них неприятным сюрпризом — это точно. Я спрятался за каким-то пультом, усеянным грудами циферблатов, и бездумно смотрел на стену напротив, пока мои сослуживцы азартно поливали огнем все живое вокруг. Лишь когда Самсон сумел пробиться по связи до своих, прислушался к его недовольным крикам:

— Да, зона чистая! Квадрат три-полста-четыре! Чистая, говорю! Что?… Подтверждение?… Слушай, ты, урод колченогий, я тебе такое подтверждение устрою, ты у меня до шатла на карачках поползешь!

Пока они препирались, Тибур уже успел переключить систему видеонаблюдения на нужные коридоры и разблокировал шлюзовые ворота от нас до ремонтных доков. И через пять минут здесь уже было не протолкнуться. А еще через десять остатки охраны сдались, прекратив бессмысленное сопротивление. Рудный комплекс временно обрел новых хозяев. Космические кроты добрались до сердцевины чужих астероидов…

* * *

На мостике флагмана транспортной флотилии царило легкое возбуждение. Долгий путь с рабами в трюмах закончен. Хотя, рабами их называют неполиткорректные уроды, проигравшие очередную корпоративную войну. А по документам: на комплекс доставили каторжан, обвиненных в преступлениях против человечности, получивших ожидаемые пожизненные сроки за совершенные преступления. Но офицеры космофлота в последнюю очередь задумывались над отточеностью формулировок. Главное: удалось доставить груз без каких-либо эксцессов до места. Швартовка закончена, на причальных пирсах уже чернеют силуэты корпоративной охраны. Осталось сдать груз, и можно отправиться отдыхать в ближайший развлекательный комплекс. Конечно, кабаки рудных заводов не блещут разнообразием, но снять первый стресс — сойдет. А потом чехарда с загрузкой тяжело груженых контейнеров, центровка и калибровка двигателей, и дорога назад, на орбиту единственно обитаемой планеты звездной системы.

Неожиданно привычные команды проверки швартовочных узлов прервал грубый шум помех, который чуть позже перекрыл уверенный в себе голос подполковника Кокрелла:

— Внимание на мостиках! Говорит командир сводной бригады спецназа. Фиксаторы пирсов заблокированы, внешняя связь заглушена. Приказываю открыть шлюзы немедленно. Если приказ не будет выполнен в течение тридцати секунд, откроем огонь противометеоритными комплексами на поражение. В случае попытки пробиться через помехи — огонь будет открыт немедленно… Сдавайтесь, и мы просто сгрузим вас здесь целыми и невредимыми, даю слово. Время пошло… Тридцать, двадцать девять, два…

Капитан одного из транспортов побледнел, посмотрев на жерла развернувшихся пушек, потом повернулся к первому пилоту:

— Что за?!

— Наемники… — пропищал тот в ответ, потянувшись к клавиатуре.

— Куда, с…ка! — в пилота полетела кружка с чаем. — На создание канала связи уйдет не меньше пяти минут! А стоит обнаружить наши попытки, как шарахнут в упор! Такой удар даже броня линкора не выдержит, а у нас паршивая консервная банка!

— Но ведь они захватят груз!

— И что? Пусть подавятся, я ради каторжан подыхать не собираюсь!.. Всем, говорит капитан! Мы атакованы превосходящими силами наемников! Вынуждены подчиниться силе и открыть шлюзы. Занести в бортовой журнал время… Боцман, вам отдельный приказ надо? Снять блокировку со шлюзов два и три, открыть створки… Приказ по команде: не оказывать сопротивления, повторяю…

— Как же, будет вас охрана слушать! У них свои приказы!

— Их приказы — чужая головная боль. Мне главное — сохранить своих людей. А с корпоративщиками пусть наемники разбираются…

* * *

Мы выпотрошили транспорты за полчаса. Лишь на одном из кораблей кто-то захотел погеройствовать, решив закрыться ближе к трюмам и дать отпор захватчикам. Но пистолет у виска командного состава подействовал лучше любой отмычки, и двери распахнулись в режиме аварийной эвакуации. После чего «героев» просто закидали гранатами. Другие служащие добывающей корпорации предпочли не умирать за чужие барыши и дружно сдали оружие.

Освобожденные заключенные были разбиты на группы и занялись перегрузкой продуктов и различного оборудования на захваченные транспорты. А подполковник Кокрелл обрисовал светлое будущее мрачной толпе, запертой в пустой столовой комплекса:

— Мы уйдем через два часа. Связь, арт-системы и прочие потенциально опасные для нас блоки будут уничтожены. Запасов продовольствия и кислорода у вас более чем достаточно. Если не безрукие, восстановите со складов электронику и свяжетесь с руководством. Нет — через неделю вас по любому хватятся и вышлют курьерское судно.

— И что потом? — проворчал один из капитанов.

— А потом передадите пламенный привет боссам, — рассмеялся Тибур, маячивший вместо адъютанта за спиной командира. Смех нашего безбашенного разведчика поддержали остальные бойцы, стоявшие в оцеплении. Кокрелл лишь согласно кивнул, с холодной усмешкой разглядывая разом помрачневшие лица пленных:

— Именно так. Скажите этим обожравшимся деньгами толстосумам, что сводная бригада вернулась. Пока — здесь, на вольных землях. Но рано или поздно мы вернемся и на планету. Чтобы передать горячие приветы лично. По одному привету каждому, кто списал нас и похоронил. Пусть ждут и готовятся. Мы скоро будем…

03. Бизнес, и ничего личного

— Захват и удержание базы контрабандистов до подхода сил полиции, сто тысяч! Кто готов взяться за эту работу и предложить меньше? Сто тысяч — раз! Сто тысяч — два!

Визгливый голос назойливо сверлил уши, перебивая тяжелый гул забитого под завязку зала. Одутловатый аукционист махал замотанным изолентой молотком и попутно тыкал пальцем в мутный широкий голо-экран с картинкой нового контракта. Здесь, на крошечной планете с паршивой атмосферой, собирались командиры отрядов наемников, чтобы найти новый заработок и продать подороже головы подчиненных. Но какой идиот придумал вести торги в стиле махровой древности — неизвестно. Вполне возможно, что после года-двух мучений бедолагу пристрелили, но потом привычка взяла свое, и теперь каждый час сменяющийся горлопан за стойкой продавал смерть за бесценок.

— Вижу, у нас есть вариант за девяносто тысяч! База, джунгли, слабое прикрытие от атаки с орбиты! Кто готов рискнуть за меньшие деньги?

— Ага, ищи идиотов, — усмехнулся Самсон, прикрывая своей широкой спиной нас с подполковником от наседавшей толпы. — Это здесь и сейчас все красиво, а как до высадки дело дойдет, так и окажется: зенитные комплексы по болоту, минные поля и пулеметные гнезда россыпью. Бедных контрабандистов полиция гонять не будет, а богатые за свое добро драться станут до последнего. И положить толпу народа за девяносто косых? Хе…

Пока здоровяк комментировал вопли аукциониста, я вовсю крутил головой. Для меня такие развлечения были еще внове, и все было интересно: и злые мятые рожи наемников, и вооруженная до зубов охрана на широких балконах по бокам зала, и редкие всполохи рекламы будущих контрактов на боковых дисплеях. Казалось, что попал в иллюзионный кошмар сбредившего компьютерного игрока. Вот только запах грязных тел и редкие матерки за спиной не давали расслабиться и постоянно возвращали в реальность. Здесь торговали смертью на вынос, и для сохранности здоровья надо было об этом не забывать.

— Дешевый забег для мелких групп, — Кокрелл кратко прокомментировал итоговый вопль. — До ста бойцов на дело. Треть за аренду корабля, треть за амуницию. На нос выходят вообще крошки, на пропитание в забегаловках. Не для нас.

— Само собой, — с важным видом согласился я, заметив оживление в первых рядах. — А нам какая работа светит?

— Уже два месяца ходят слухи о крупной высадке. Несколько концернов сцепились на Шамбале. Там и тяжелые руды, и немало квалифицированных рабочих. Золотое дно. Но очередную власть легко сбросить не удалось, вот и бодаются. И под новую операцию будут набирать людей. Предоставят тяжелую технику, а сорвиголов навербуют здесь. Вопрос лишь в итоговой сумме.

— Миллион за атаку? Два? — моя попытка угадать не удалась.

— На всю операцию до двухсот, или больше. Но здесь все зависит, влезут ли тяжеловесы в торги, или нет. Мы — так, середняки. Что такое три тысячи пехотинцев для захвата половины планеты? Даже не смешно… Если контракт переквалифицируют в полномасштабную войну, мы сможем выступить лишь субподрядчиками. Это и деньги другие, и возможность прибарахлиться по завершению. А вот если жадность богатых ублюдков перевесит осторожность, то захват центрального космпорта и контроль за рудниками отдадут сборной команде. Штук семь-восемь отрядов, похожих на наш. Вложиться в танки, авиетки, пару легких эсминцев для поддержки с воздуха. В итоге можно сэкономить несколько нолей от итоговой суммы, а это уже очень серьезно. Правда, и риск вырастает, потому что такой штурм могут похоронить, вспомни наши кровавые игры на островах. Но в случае удачи — лет пять спокойно стриги купоны и не бегай за новыми заказами.

— Вложить двести миллионов и выиграть миллиард?

— И три, и пять. А как ты хочешь, док? Война — дорогое дело. Это лишь своими жертвовать легко и почти безопасно. А за чужие стволы приходится платить. Нам главное сейчас сориентироваться правильно и понять — кто будет в игре. Если сегодня контракт не хапнут тяжеловесы, торги сдвинут на завтра, и тогда нужно продраться в военный совет командиров. Войдем в совет, сможем оттяпать свой кусок пирога. Не войдем — придется искать что-то еще. А из лакомых подарков ничего приличного пока не ожидается. Только Шамбала.

И я замолк, терпеливо дожидаясь, когда командир покажет класс войны за наши будущие миллионы…

* * *

Когда в длинном списке мелочи проклюнулись уши потенциального золотого тельца, обстановка в зале накалилась до предела. Кого-то даже успели попинать в углу на потеху публике. Но как только с кафедры донеслось «Шамбала, заказ номер…», как в зале наступила мертвая тишина. После длительного перечисления пунктов задачи напряженные мужчины ждали двух главных слов: кто в игре, и какие ставки.

Новый аукционист-коротышка вывел на экран выжимку по контракту и засмеялся, разглядывая злые лица:

— Итак, господа, кто готов подписаться в темную на всю работу сразу?

— Вот скотина, и тянет, и тянет, — не выдержал кто-то у нас за спиной, и зал просто взорвался:

— Условия найма называй, придурок! Ставка какая?!

Плешивый мужичонка истошно застучал молотком по трибуне, добиваясь относительной тишины. Потом вернул ехидную улыбку на лицо и победоносно озвучил:

— Вам повезло, огрызки! Консорциум объявил о наборе сводной группы наемников. Пять отрядов составом от трех до пяти тысяч каждый. Цели разбиты на пять групп, и будут разделены согласно жеребьевки. Общая сумма контракта…

Даже я перестал дышать. Чужие деньги, пролитая без счета кровь. За сколько нам умирать? За сто миллионов, двести?

— Пять-сот мил-ли-о-нов! — поставил победную точку аукционист, и скороговоркой закончил, не дожидаясь, пока его сметут с трибуны: — Аукцион закрыт! Завтра в полдень совет командиров предоставит кандидатуры заказчику!..

После чего плешивый коротышка испарился, а Самсон стал пробивать нам дорогу на выход сквозь беснующуюся толпу. Нам еще предстояло каким-то чудом опередить местных старожилов и добыть желанное место по дороге на пикник к Сатане. Одна пятая от суммы контракта, минус сто тысяч за аренду кораблей, еще столько же за тяжелое вооружение, плюс обязательные выплаты в гильдию наемников… И все равно, это сколько же останется каждому, кто поучаствует?

В этом придурошном состоянии я и вывалился на улицу, в жаркое песчаное марево. Видимо, общая обстановка в зале отрицательно повлияла на мою еще не закаленную психику. Но практичные командир сдернул меня с эфемерных облаков, деловито прошептав на ухо:

— Док, разговор есть. Средство, чтобы «выключить» на пару дней две, а то и три сотни крепких парней. Есть варианты?

* * *

— Вы что, сбрендили совсем? — орал я, брызгая слюной на любимых сослуживцев, хмуро сосущих бессчетную банку пива. — Я не коновал, людей гробить! Снотворное им в ударных дозах подавай, да психотропные коктейли! Вы еще предложите мне кататоники вам посчитать и адреналиновую бомбу смастерить… Шизанулись тут, среди потрошителей.

— Зря ты так, док, — добродушно срыгнул Тибур, высыпав на стол груду каких-то железок. — Пойми, здесь нравы простые. Люди цивилизацией не испорчены. По большей части — мечтают хапнуть большой куш и уйти на покой. Лучше — живым уйти, а не оставить заработанное набежавшим родственникам. И ради такого готовы нагадить любому конкуренту, кто позарится на чужой пирог… До убийств не дойдет, за это вешают сразу. А вот «порадовать» прытких соседей — за милую душу. Смотри, только за прошедшие два часа снял пять растяжек для свето-шумовых гранат. Боятся, что мы сумеем потеснить старожилов. Если бы не я, то тебе бы пришлось кому-то из парней здоровье поправлять, и капельки в выпученные глазки лить щедрой рукой. Можно сказать, я тебе неделю отдыха подарил забесплатно. А ты нас в потрошители записал…

Я подцепил опутанный проводами цилиндрик, почитал маркировку и нахмурился. Действительно, местные нравы дружелюбием не отличались. И если за трупы спрашивали очень зло и без скидки на прошлые заслуги, то такие «шутки» сходили с рук. Вроде как даже кому-то в казарму загнали целый ящик слезоточивого газа месяц назад. Но там сводили какие-то давние счеты. А тут — полмиллиарда на кону. Запрыгаешь…

Бросив проклятую хлопушку обратно Тибуру, я обреченно сел на жесткий стул и тихо попросил:

— Самсон, положи ноги на стол, пожалуйста.

Прежде чем подавившийся от неожиданной просьбы подполковник успел прокашляться, сидящие за столом успели полюбоваться на две безразмерные подошвы, громыхнувшие о мутный пластик.

Аккуратно подцепив с левого «протектора» бурый листочек, я жестом попросил вернуть обувь на обычную позицию, продемонстрировав свою добычу окружающим:

— Мерзкая штука, скажу вам. «Рапидус диектико», в студенческом исполнении: «закажи туалет со всеми удобствами». Одно время из этого растения пытались делать слабительное, но отказались. Потому что легко дает передозировку, обладает крайне нестабильной реакцией и легко может «поприветствовать» пациента и через неделю после приема последней дозы. И все блокирующие препараты обладают сильным снотворным действием. Хотя и помогают не всегда. Представляете: выдать таблеточку дедушке с запором, а потом пару недель убирать за «спящей красавицей», которая бесконечно ходит под себя…

— То есть, медики эту штуку не используют?

— Да. А вот дети на материке зачастую жевали сладкие корешки. И мы потом промывали желудки и снимали диарею комплексными препаратами… Диектико — сорняк, растет везде, где побывал человек, приживается в любых экосистемах. Даже здесь его полно. Правда, про побочные свойства мало кто знает. Думаю, вместо светошумовых гранат вполне возможно использовать его. Надо только правильно собрать материал и приготовить выжимку. Думаю, клубней пятьдесят будет более чем достаточно. Я видел у теплосброса поселка подходящие заросли. За час управимся.

— Материал? Выжимку? Док, этому тебя тоже в больнице учили? — недоверчиво покосился на меня Самсон, закончив подозрительно инспектировать безразмерные подошвы.

— Эх, Сама. Ты не представляешь, на какие жестокие шутки способны студенты-медики…

* * *

Пока мы перешли на полувоенное положение и основными силами забаррикадировались в казармах, две группы разведчиков добыли нужное количество клубней, и я стал кашеварить на кухне. Закончив с приготовлением тягучего сиропа, почесал затылок:

— Парни, а как мы собираемся это подбросить «старожилам»?

— Элементарно, док, — зло усмехнулся Тибур. Он уже успел снять шестую растяжку и набил рожу какому-то идиоту, пытавшемуся добраться до наших пустынных багги. — Сколько себя помню — вечно любил сладкое. И другие парни — тоже не прочь сунуть в рот конфетку-другую. Пока ты здесь вонял своим био-оружием, мы уже выпотрошили несколько коробок с леденцами. Чуть ускоримся, и к ужину у соседей будет угощение к столу. Давай, вон уже формы притащили. Разливаем и в морозилку…

Разведчик был прав. Через полчаса «леденцы» споро обмотали блестящими фантиками, а еще через полчаса какими-то тайными тропами подарок доставили к наиболее опасным для нас наемникам, способным составить конкуренцию в завтрашнем обсуждении контракта. Наверное, обслуживающий персонал на чужих кухнях тоже хотел поучаствовать в дележке денежного пирога. И за обещанный бонус с легкостью сдал своих прижимистых квартирантов.

А я тщательно вымыл кастрюли, в которых бурлило варево, «забыв» лишь одну маленькую миску, в которой по утрам Чаки готовил себе постную кашу. Сволочной головорез никак не мог забыть свой «прокол» и цеплялся ко мне по мелочам при первой возможности. Надеюсь, завтра я сравняю счет.

Через два дня Кокрелл вернулся в казарму с довольной улыбкой на лице. Пока несколько отрядов наемников обсиживали окружающие овраги и кусты, мы из аутсайдеров выбились в лидеры, продемонстрировав отличную выучку и готовность приступить к выполнению задачи немедленно. И теперь вместе с другими счастливчиками подпись командира закрепила за нами право сдохнуть вне очереди на Шамбале.

Отозвав меня в сторону, подполковник дружески ткнул в печень и приобнял скрюченное тело:

— Док. Мы — жрем одно дерьмо и решаем одну задачу. Нам надо вернуться домой, по возможности — целиком, а не кусками и не в закрытых гробах. Поэтому я тебя прошу завязывать с шутками на грани фола. Одно дело — помочь конкурентам сойти с дистанции без кровопролития, и совсем другое — загнать сослуживцев на горшок.

— Кто же знал, что Чаки поделится тогда с друзьями? По жизни в одно рыло трескал.

— Как видишь, не все планы сбываются, как ожидалось.

— Зато от проверки отбрехались: у нас тоже были пострадавшие.

— Ладно, — подвел итог нашей плодотворной беседе командир. — Я взял с них слово, что разногласия закончились. И тебя тоже предупреждаю: все, мы на работе. Через сутки выходим в зону погрузки, потом бросок и высадка. Ты, как старший медик бригады, займись делами.

А то я не знаю, чем мне заниматься. Хотя, Кокрелл ворчал больше для проформы. За месяц мы успели натаскать часть головастых парней, и теперь в ротах у нас было по штатному медику, способному оказать качественную первую медицинскую помощь. А потом — все равно, работать мне и двум молодым парням, которых подобрали в местной больничке. Ребятам хотелось заработать на билеты домой до того, как наступит нищая старость. То, что вместо билетов вполне можно было поймать пулю — как-то подзабылось. Похоже, песчаные бури и тоскливый воздух заштатной планеты не только мне «срывал крышу»…

— Давай, док. Сходи, постучись в дверь к Чаки и подтверди заключенное перемирие… Потом можно и по стопочке на дорожку. Чтобы все, кто отправится отсюда по контракту, вернулись назад. За удачу… Она нам понадобится…

И я пошел мириться. Чтобы один придурок не стал сдуру стрелять мне в спину. А заодно, чтобы допить остатки коньяка, на удачу. Потому что я очень не люблю запоминать новые лица. И помогут нам все местные боги вернуться назад, к рассерженным конкурентам. К наемникам, способным лишь поставить паршивую растяжку, а не спалить десантный транспорт целиком без остатка. Милые ребята, дождитесь нас. И мы проставимся по возвращению. Все, кто вернется…

04. Лифт в ад

— Бегом! Бегом! Бегом! — орала нам в спину сирена, вторя грохоту сапог. Сводная бригада утрамбовывалась в посадочно-штурмовые модули, чтобы свалиться с орбиты на головы идиотов, посмевших спровадить очередных корпоративных благодетелей куда подальше. И теперь увешанные оружием наемники собирались «восстановить демократические ценности», успев при этом разграбить отданный на растерзание город, и удержать на штыках новую власть. Пока не подтянутся более крупные силы, чтобы победно водрузить знамя свободы и благоденствия. Все как обычно: мальчики для грязной работы ломают возможное сопротивление, парни в униформе стандартных расцветок формируют на захваченном плацдарме полицейские силы, белые воротнички предлагают на первых порах повышенные рабочие ставки для «осчаствливленных» аборигенов. Потом, когда жизнь войдет в привычную колею, платить станут меньше, работать заставят больше, прибыль доберется до заданных величин, покрыв расходы на операцию многократно. А пока сирена визжала, подгоняя пыхтящих солдат к распахнутым люкам. Мы готовились к орбитальному сбросу — самому любимому развлечению придурков, зарабатывающих на жизнь оружием в руках.

— Здесь как карты лягут, — объяснял мне вечером Тибур, перетряхивая на сотый раз упакованный рюкзак. После заключения контракта пять команд наемников неделю сгребали и тасовали на космодроме вылета, потом еще две недели мы болтались в космосе, подтягиваясь к Шамбале. Все это время народ отрабатывал тактические схемы высадки и умудрялся на головах друг у друга проводить учения по захвату соседних отсеков. Один из набегов закончился грандиозной потасовкой, в которой успел отметиться и экипаж десантного судна. Лишь за сутки до часа Икс командование приказало получить личное оружие и сформировать группы выброски согласно окончательного списка. Который потом переделали еще два раза.

— Как карты лягут, — пробормотал наш разведчик-непоседа, почесывая разбитую в драке скулу. — Тут ведь все зависит от болванов на планете. Если решат геройствовать и не проспят наше прибытие, то встретят плотным огнем. И первую волну сожгут запросто. Вторая тогда пойдет рядом с опорными пунктами обороны, затянув позиционную войну на неопределенный срок. Если проспят — то мы вывалимся прямо им на головы, но все равно, часть придурков вполне может продрать глаза и начнет отстреливать следующие шатлы на выбор. Тогда вторую волну прорядят неплохо… Получается, что не угадаешь: когда лучше прыгать. И так, и эдак — пятьдесят на пятьдесят. Или шлепнут, или нет.

— Мы? — я попытался рассортировать скороговорку друга.

— Ага. Мы, док. Первыми идем… По мне — лучше нет. Потому что все будет зависеть только от личной расторопности. Быстрая высадка, захват с легким вооружением вражеских укрепрайонов, подготовка посадочных полос для транспортов с тяжелой техникой. Затем седлаем танки, и клиньями пробиваемся к рудно-добывающим комплексам и транспортным развязкам. Сутки на космопорт и выгрузку, вторые сутки — на захват инфраструктуры. Чуть зазевались — и местные успеют раскачаться. Подсуетились — и война закончилась, не начавшись.

— Мы… — я покрутил картинку орущего с испуга дока, упавшего с небес на твердую землю, и поморщился. — А по другому никак нельзя? Высадить десант рядом с местной полицией, подъехать поближе и помахать флажком из люка? Думаю, вряд ли найдутся желающие с автоматом штурмовать бронетехнику. Тем более, что после смены власти полицию не трогают, оставляют служить как раньше.

— По другому — это получить по зубам и вернуться домой с пустыми карманами. Думаешь, если бы местные хотели сменить власть, они бы нас дожидались? Нет, док, тут все просто. Пушки и пулеметы пока на складах, поэтому одним броском мы снизим потери до десяти процентов. Танки и авиетки можно выгрузить лишь на аппарелях космопорта. Который еще надо захватить. А штатные десантные суда оснащены лишь шатлами для солдат и легкого вооружения.

— Но я видел в фильмах, как высаживают полную дивизию. Вспомни сам, хотя бы «Клинок возмездия» или «Титаны-два»… Не поверю, что на съемках использовали выдуманные корабли…

Тибур засмеялся, затолкав в раздувшийся рюкзак последний пакет с сублиматами:

— Ох, док… «Коллапсер» способен опуститься на любую планету и выбросить из брюха треть тяжелой дивизии в голом поле. Но вот его аренда, посадка и возврат на орбиту обойдутся в миллион, если не больше. Плюс — горючка и прикрытие высадки. Плюс — возможные потери. Ведь цель в полнеба — стреляй, не промахнешься. Ты что, кто будет рисковать на подобном захвате тяжелыми кораблями? Экономить надо, экономить… Если мы проскочим, сэкономим заказчику полмиллиарда. Вляпаемся — он спишет с баланса пятьдесят миллионов, придержав вторую волну высадки. Математика, первый класс…

— Но гореть-то нам, — я загрустил, получив полное представление о предстоящем развлечении.

— Как всегда. В Либертаде мы ушами не хлопали, посшибали кучу народу с орбиты. Теперь — поменялись ролями. И я лично верю, что успею потрогать ботинком новую землю до того, как мне поджарят задницу.

— Обычно при попадании в шатл задница прибывает в конечную точку отдельно от рук и ног, — порадовал нас Самсон, взгромоздив свой баул рядом. — Вспомни, как четыре года назад показательную высадку для бывшего командования устраивали, и вторая рота порядок смешала. Сколько тогда гробанулось? Двадцать человек или больше? И это в мирное время, на родной базе… Ставлю десять монет, что нам хвосты прижгут основательно.

— Чего лишь десяткой ограничился? Давай больше… Эй, док, ты где? Принимай ставки, Саме веры нет, он всегда при подсчетах мухлюет!

Но я уже забился в свой угол, подальше от галдящих сослуживцев. Механически перебирая пакеты с перевязочными материалами, я представлял себе, как выпрыгиваю из распахнутого люка, отбегаю в сторону и прячусь под ближайший кустик. Где-то в небесах гремят двигатели очередного куцемордого десантного модуля, а я уже отмучался, я уже высадился и закрепился на вверенном мне участке плацдарма. Я… Я сижу под кустом, на который падает чертова мина. И, полюбовавшись на дымящуюся воронку, можно прокручивать сказку про выброску заново… Чтоб вас, бабуины, теперь до самой потасовки будет трясти… До первой паршивой мины, которая выбьет из меня адреналиновый мандраж и погонит к очередному бедолаге, орущему от боли. Вот тогда я буду на месте. А сейчас…

— Док, ты где?! Иди, считай, мы тут без тебя запутались!..

Бабуины…

* * *

Зубы выбивали чечетку, перебивая лязгом рев двигателей за бортом. Хотя, чему удивляться. Голову мотало так, будто сбрендивший пилот решил сыграть нашими потрохами в гигантский пинг-понг. Мы валились с орбиты по максимально крутой траектории, чтобы проскочить зону огня в кратчайшие сроки. Ребята за штурвалами шатлов не больше других хотели сыграть в «пятьдесят на пятьдесят». Все мечтали остаться в живых и вернуться на базу целиком, а не частями в скрипучем пластиковом мешке.

Приложив напоследок нас о грунт, экипаж распахнул рампу, стреляя из бортовых пулеметов по им одним видной цели. Дождавшись, когда последний из группы вывалится наружу, я выпустил вперед плоского робота на гусеничном ходу, зацепив за него стальной трос. Следом за моим новым помощником поволоклись из стального чрева груды коробок: полевой микрогоспиталь, боксы с медикаментами и экстренными средствами спасения жизни наемников. Все то, что я смог выдавить из грязно ругавшегося Кокрелла. Как только господин подполковник возглавил нашу сборную группировку «бывших», к нему выстроилась толпа просителей, которым были нужны оружие, боеприпасы, новые трусы и мыло для душевых, и еще тысяча мелочей, определявших быт возрожденной бригады. И я со своим списком стоял где-то в хвосте, пробившись вперед просто за счет наглости и привычки седовласого командира обедать вместе, по старой памяти. Память о прошлом была совместной, а привычка зажимать деньги — новой. Счастье еще, что бюроктатией мы обрасли чуть-чуть, и многие вопросы удавалось решать напрямую, не завязнув в череде согласований.

Выбросив свое костлявое тело следом за бодро покатившим роботом, я мельком огляделся вокруг и побежал вперед, на грохот разгоравшегося боя. Судя по редким дымным облакам в небесах, высадились мы очень удачно — неожиданно и почти бескровно. Теперь бы вцепиться в глотку полицейским и редким частям самообороны, отрезав их от основных складов, и можно жить…

Первую партию раненных я обработал за полчаса. Госпиталь развернули прямо за высоким каменным забором, разложив легкие прорезиненные накидки на зеленой глянцевой траве. И пока по другую сторону кирпичной кладки люди убивали друг друга, я колол «дурь», чистил раны, накладывал повязки и спасал тех, кто хотя бы пытался цепляться за жизнь. Глаз уже не воспринимал прилизанную картинку пасторальной жизни, которую залили кровью и завалили трупами. Голова отключилась, и работал я в привычном страшном темпе: быстрее, быстрее, быстрее. Ошибка или промедление — и секунду назад дышавшее тело отнесут в сторону. И так — без остановки.

Я споткнулся о молодого парня, который сидел на бордюрном камне, ощупывая грязными руками залитую кровью голову. Быстро проверив его, промокнул салфеткой разбитый лоб, налепил пластырь и рявкнул в ухо:

— Контузило, боец! Но жить будешь, долго и счастливо. Слышишь меня? Да? Хорошо. Тогда бери вот этого, и сюда. Давай, шевелись…

Через час мясорубка рядом с департаментом местной полиции закончилась. На удивление злые ребята оказались, никак не хотели принимать «новый порядок». Хотя, кто его знает: если бы ко мне пришли такие же головорезы, стал бы я поднимать руки, или отбивался до последнего? По крайней мере, я их понимаю. Здесь, на маленьких планетах добывающего комплекса, дешевки и размазня не выживает. И здесь если дерутся, то насмерть.

Пока штурмовые команды додавливали остатки сопротивления, захваченный космопорт уже принимал первые грузовые корабли с тяжелой техникой. Завтра утром танки и бронемашины ударят по рудникам и заводам, вынесенным в сторону от жилой зоны. Еще двое суток, и операция будет закончена.

Обернувшись на сиплое дыхание, я кивнул подошедшему Чаки, и продолжил работу. Мне осталось посмотреть еще троих, потом можно сворачиваться и собирать разбросанную по всей округе медицинскую команду. Пора из полевого госпиталя перебазироваться в постоянный, куда скоро повезут наспех обработанных раненных. Дождавшись, когда мой контуженный помощник бережно опустит на траву очередного пациента, я показал на следующего.

— Док, это кто? — просипел наемник, успевший где-то добыть упаковку пива перед вылетом, и страдавший потом ангиной всю дорогу.

— Контуженный. Но раз на ногах, помогает мне с другими, — я быстро взрезал осыпанную бетонной крошкой куртку и начал осмотр пострадавшего.

— Сам ты контуженный! — закашлялся Чаки. — Это же местный! Смотри, камуфляж чужой и морда незнакомая!

— Некогда мне морду сравнивать, — показав парню, как держать оседающее на траву тело, я приладил диагност и первый микроблок с препаратами. — В бригаде несколько тысяч человек, что теперь, личное дело каждого под лупой разглядывать?

— Но ты бы хоть кого из кадровых спросил! — стал лапать кобуру наемник, буравя меня взбешенным взглядом. — А то мы в двух шагах от тебя кровью умываемся из-за этих уродов, а ты здесь им жизни спасаешь!

Закончив шаманить над последним раненным, я повернулся к надоедливому придурку и парой фраз вернул беседу в более конструктивное русло. Не забыв при этом уткнуть ствол револьвера в переносицу Чаки:

— Слушай сюда, умник. Каждый из нас делает свою работу. Ты — убиваешь. Я — пытаюсь вытащить с того света хоть кого-нибудь. И давай не мешаться друг у друга под ногами. Потому что в отличие от тебя, недоумка, я погоны носил, когда одного тупоголового олигофрена еще и в проекте не было… Я обещал Кокреллу, что не стану больше устраивать глупые розыгрыши. Но еще раз на меня пасть откроешь, я шутить не стану. Тупо шлепну… Вопросы?

Вопросов не было. Мы помогли загрузить перебинтованных парней в подошедший транспорт, и отправили в захваченный госпиталь. Оглядевшись по сторонам, я спросил у мальчишки, печально хлюпавшего носом:

— Местный, значит? Ополченец?… Понятно. Куртку свою бросай здесь, чтобы патрули не цеплялись, и топай потихоньку. Без камуфляжки тебя никто не отличит от гражданского. Но аккуратно топай, дворами, с оглядкой. С Чаки станется — выследить и шлепнуть, мне назло. Давай, шевели граблями. Война уже закончилась почти, незачем тебе подыхать за чужие денежные интересы… Надеюсь, больше не увидимся.

* * *

Ранним утром мы выдвинулись на новые позиции. Сброшенные пять групп наемников «закрыли» город, успев ночью разведгруппами прощупать места будущих ударов. Похоже, что непримиримые бойцы сопротивления погибли в скоротечных боях еще в городе. Нам оставалось лишь расставить бронетехнику рядом с рудниками и ждать основные силы заказчика.

Когда солнышко прогрело землю и трава растеряла сияющие капли росы, я с Тибуром и Самсоном сидели на прохладной спине бронетранспортера и жевали галеты, запивая их молоком. Я не спрашивал, в каком магазине парни успели «позаимствовать» еду, просто молча жевал и наслаждался тишиной и покоем. Самсон лениво рассказывал, как он вчера проломил хлипкие стены офиса, из окон которого их обстреляли. Не успела прозвучать любимая концовка гиганта: «так и живем, док», как Тибур сердито завозился, вцепившись в гарнитуру рации, а потом зло хохотнул и показал пальцем на точки в небе:

— Кто там хотел посмотреть на посадку «Коллапсеров»? Будет сейчас посадка и высадка. И плюхи по полной программе… Нас подставили, парни. С орбиты сообщили, что удирают. Заказчик хапнул планету, на которую раззявили пасть более крупные рыбы. И хоть мы ее захватили, но делить пирог будут другие. К нам гости… Четыре полноценные дивизии с кораблями сопровождения и прочим мусором. Против нашей разномастной солянки… Ох и попляшем…

Банка с молоком и продукты полетели в траву, парни начали спешно собираться. А я смотрел на громады кораблей, окруженных роящимися истребителями прикрытия. Тяжелые десантно-штурмовые гиганты опускались на космодром, как в кино, медленно и красиво. А вынырнувшие из редких облаков штурмовики уже жгли все живое в захваченных нами технических строениях. Успешно завершенная война вернулась назад, чтобы сожрать куда как больше десяти процентов погибших при высадке. Чтобы сожрать всех…

05. Прятки

Дышать на улице было совершенно невозможно. Клубы черного дыма от горящего пластика, копоть пущенных по ветру дешевых домов из пригородов, рванувшие ночью боксы химзавода — все создавало сплошную вонючую пелену, которую рвали на части пулеметные трассеры. Бронированная сверху-донизу скотина засела на развалинах госпиталя и гвоздила по нам, не переставая. Один бронетранспортер парни успели спалить, прежде чем тот занял выгодные позиции, но второй зацепить никак не удавалось. И теперь между нами и складами космопорта пролегло насыщенное смертью пространство. Проклятая улица, ставшая преградой для отрезанной от остальных группы разведки.

Тибур сложил крошечную телескопическую ручку с зеркальцем на конце и сдал чуть назад, на пару сантиметров от мелкой взвеси бетонной крошки и выбитого пулями мусора. Обернувшись к нам, просипел:

— Плохо. Здесь от города одно лишь название, подземных коммуникаций почти нет. А на ту сторону нужно позарез… Я насчитал рядом с ублюдком до полуроты пехоты, в лоб их не взять и не обойти. Еще минут пять-десять такого развлечения, и любой освободившийся штурмовик пройдет по нам кассетным зарядом. Одним ударом в фарш перемелет… Надо что-то делать, и быстро.

Вымазанный в грязи и мазуте до неузнаваемого состояния, наш язвительный разведчик повторял это уже как заведенный. Похоже, ситуация действительно становилась близкой к «похоронам вне очереди», и следовало шевелить задницами. Но как ими пошевелишь, если оба вражеских пулемета крошат остатки стен вдоль проклятого асфальта, не давая даже нос высунуть наружу. Даже…

— Сама, Сама! — зашипел я, извиваясь перепуганным червяком на осколках кирпичей. — Помнишь, ты рассказывал про собутыльника, которого при взрыве артскладов накрыло? Ну? Он еще тогда божился, что в первый раз в жизни в штаны наложил?

Чернокожий гигант кивнул. Его крепко приложило близким разрывом, когда мы прорывались обратно в город, и теперь Самсон пытался по большей части читать по губам.

— Что ты там рассказывал про мотопехоту? Почему они минометный обстрел боятся?

— Почти у всех штурмовых моделей бронетехники крыша слабая. Кумулятивный удар сверху — и все, поджаренные покойники.

— Как думаешь, если этих умников минометы накроют, что они сделают?

— Док, откуда минометы, окстись, — попытался было возразить силач, но Тибур уже частил в ответ, не уловив мою идею, но цепляясь за любой, даже безумный шанс:

— Рванут назад, с позиции! Это первый закон — уйти из-под обстрела.

— И перестанут контролировать улицу, хотя бы на минуту-две… Вон сарай, у горящего дерева. Там маркировка медобспечения госпиталя. Там должны быть баки с эфирными компонентами. Если проберемся и запустим десяток-другой, то вполне сойдет за реактивные заряды, которыми наши «молотилки» на полигоне позиции долбали.

В глазах Самсона появились проблески понимания:

— Это такой металлический фаллос, что мы для тебя на складах у летунов добывали? А потом Стрэп с Трясуном вентиль свинтили, и от зажженной сигареты у них шарахнуло и стенку пробило? Помню… А что, классно летают…

— Любые доски, ящики подойдут. Соберем позицию, выставим под уклон, подпалим — и ходу. Пока стрелки разберутся, что сверху на голову валится, успеем проскочить. Ну, кто со мной?

Мимо меня серой тенью протиснулся крепко сбитый парнишка, со шрамом через висок. Не успел я дернуться следом за ним, как на плечо легла ладонь, и командир второй роты произнес, глядя шалыми глазами в упор:

— Отлично башка работает, док. Но ты не пойдешь. Давай, рисуй в пыли маркировку твоих «снарядов», где вентили для поджога, и ребята все сделают. А ты — пойдешь с первыми, кто на ту сторону рванет. Потому как остальным бежать сквозь огонь ублюдков. Не верю я, что их надолго испугать получится. Но хоть какой-то шанс. И для всех нас лучше будет, если ты живым на той стороне сможешь оказать помощь, чем сдохнешь рядом с этим сараем… Все, работаем. И не мотай головой, приказ не обсуждается…

Черт, умеет же Кокрелл подбирать ротных. Даже рот не дали открыть… Хотя, с точки зрения сохранения боеспособности нашей группы — он прав, молодой парень с изборожденным морщинами лицом. Будь проклята эта людоедская функциональность войны, законы сохранения личного состава и списания «наименее нужных». Как будто есть они, эти люди, никому не нужные ни сейчас, ни в будущем… Будь оно все проклято…

* * *

Еле слышные хлопки сгорающего эфира, и бело-дымные росчерки «медицинских фаллосов», полетевших в сторону чужих позиций. Прежде, чем первая «мина» заскакала по щербленной цветной плитке рядом с госпиталем, бронетранспортер уже загремел двигателем и продрался сквозь разлетающиеся витрины в сторону, уходя из-под обстрела. Но ублюдки, сброшенные на нас, были профессионалами. Как и мы. Поэтому когда первая волна нашей группы рывком переметнулась через улицу, наводчики уже оценили степень потенциальной угрозы, и водитель сумел загнать проклятую коробку на другой пятачок. И свинцовый дождь вновь обрушился на улицу.

Двум нашим «минометчикам» не хватило буквально секунды. Одной греб…й секунды, чтобы проскочить за угол, где укрылись остальные. Молодой бритый парень со шрамом упал в шаге от спасения с развороченной грудью, а второго, незнакомого мне пацана, просто порвало на куски, когда очереди крупнокалиберных пулеметов скрестились на бегущем человеке. Двое наемников сводной бригады, заплативших жизнями за возможность прорваться к своим. Минус двое из двадцати шести. И двадцать четыре боевые единицы двигаются дальше, подальше от залитого кровью асфальта. На который еще через две минуты звено штурмовиков высыпало груду бомб, окончательно превратив когда-то зеленую улицу в объятую пожарами щебенку…

* * *

Кокрелл собрал нас на границе с транспортными багажными лентами. Путаница желобов и пневмотруб, издырявленных осколками в решето.

— Хорошо вляпались, мужики, — буркнул подполковник, придерживая перебинтованную руку. — «Общегражданские линии» перекупили контракт. Только вот нам никто не сказал. И теперь на уже расчищенную территорию сгрузили две дивизии из другого сектора. Нас — как террористов и нарушителей галактического правопорядка — в расход. А «освободителей» встречают счастливые местные жители с хлебом и солью.

— Солью? Это как? — не понял специфический юмор командира кто-то из ротных.

— А что им остается, ведь вооружение мы у местных уже отобрали. Ладно, это была лирика. Теперь к делу… Пять наши отрядов приложили по полной. Группу Черта в космопорте выбили почти под ноль. Чаппи-Молотилку и Титана с ребятами по городу проредили до половины. Лишь мы с Сорвиголовами Абрама отделались легким испугом, до двадцати процентов личного состава. Можно сказать, почти боеспособные части. До пяти тысяч человек максимум, мелкими слабовооруженными группами.

Это точно, нам отчасти повезло. Когда тянули будущие задачи по захвату объектов на планете, нам от щедрот душевных как-то подсунули и высадку в первой волне, и последующий штурм укреп-районов и рудников. Но именно марш-бросок за пределы обжитой зоны и спас большую часть парней. Потому что пока чужие дивизии утюжили космопорт и долбили город, мы успели перепуганными тараканами метнуться назад, выдернувшись из-под второй волны бомбардировок. И теми же стремительными клиньями прошли сквозь объятые пожарами пригороды до складских терминалов космопорта. Вопрос лишь в том, что нам делать дальше.

— По данным разведки, на пусковых столах стоят лишь три грузовоза, куда поместится до двух с половиной тысяч человек. В кораблях засели остатки ребят Черта, но взлететь они не могут, пока кто-нибудь не вырубит зенитные системы по периметру. Солдаты из «Общих» транспорты не штурмуют, им проще измором взять, чем портить хорошую вещь обстрелом. То же самое с местными железными лабиринтами — долбят только легким вооружением, не подключая штурмовую авиацию и артиллерию. Даже танки на поле не выводят. Очень уж удачно мы их проредили перед этим. Но это были лишь хорошие новости. Теперь о плохих…

Я почесал зудящий синяк во все бедро и усмехнулся про себя. Конечно, как же без наших привычных новостей. Это в принципе невозможно, чтобы мы, да без садо-трупо-мазохизма.

— Оплатят вернувшимся лишь высадку. То есть, от контракта останется пятьдесят миллионов. И платить будут лишь тем, кто удерет. Поэтому мы теперь каждый за себя. И кто сумеет помочь «чертям» снять блокаду для вылета, тот и вернется домой. Остальных бросят здесь, на радость новым хозяевам планеты… И договориться с остальными отрядами не получится. Потому что жить хотят все, а умирать совместно желающих не наблюдается…

Наемники… Что еще можно сказать про людей, поставивших личное «Я» во главу угла. «Я», помноженное на заработанные кровью деньги. Деньги на костях других… Эх, командир, не хочешь ты верить в дерьмовый мир, окружающий остатки изгнанной армии. Все мечтаешь собрать боеспособные части и вернуться с победой. Вот и вернулись… Каждый за себя…

— Наш плюс — мы сохранили большую часть вооружения и личный состав. Минус — пробились последними. И теперь между кораблями и занятыми позициями группы других наемников. Молотилка и Титан держат северную часть порта, наиболее близко зацепившись за каскад электростанций и дизельные генераторы экстренного снабжения. Если они пробьют себе дорогу через наливной терминал, где сидят захватчики, то задачу решат. Без электричества системы наведения мертвые. Взрывай станции с генераторами и делай ноги… Абрам хапнул склады справа от нас, на востоке. У него там полно тяжелого оборудования, хорошо окопался. Выковыривать можно годами, но и пробраться никуда быстро не может. От города его подперла легкая бронепехота, не дает нос высунуть. Но зато у Сорвиголов есть минометы, и они стараются нащупать позиции зениток, чтобы накрыть те сразу на месте. Если получится, то оставят смертников для артналета и защиты минометных позиций, прорвутся к грузовозам и пойдут на взлет под прикрытием арьергарда.

Замечательно, все при делах, лишь мы, сиротинушки, опять к разбору деревянных макинтошей подобрались. Что за паршивый ангел-хранитель наш столик обслуживает…

— Теперь про нас. Вот на карте россыпь голубых точек южнее — это мы. И вот схема подземных коммуникаций, по которым есть шанс добраться до пусковых столов, и до шахт обслуживания зенитных комплексов. Ни броневиков, ни авиеток у нас уже нет, зато полно боеприпасов к автоматическому оружию и взрывчатки. Больше половины личного состава обучены боям в замкнутом пространстве, есть шанс просочиться к точкам захвата, заложить «гостинцы» и подорвать все к чертовой матери… Лишь одна проблема. Этот вариант высадившиеся отряды тоже просчитали, поэтому на нижних уровнях уже полно опорных огневых точек и штурмовых групп противника. Пробиваться будем с боями за каждый коридор… Варианты?

Народ начал сыпать военными терминами, а я смотрел на Самсона и поражался серому оттенку его кожи. Неужели наш старожил-пулеметчик поймал где-то шальную пулю, и я не отследил скрытую кровопотерю товарища. Но чернокожий здоровяк заметил мой встревоженный взгляд, кисло усмехнулся и еле слышно прошептал два слова, от которых за столом наступила мертвая тишина:

— «Огненный душ».

Кокрелл помолчал, стиснув кулаки, потом с вздохом ответил:

— Да, похоже, по-другому не выйдет… Сколько вас тогда вернулось, после этой дряни?

— Трое из полутора тысяч, — отозвался Самсон.

— Но иначе нам уродов внизу не сковырнуть. Если за час задачу не решим, дивизии подтянут высадившихся у рудников зенитчиков и перекроют небо окончательно… Слушай мою команду… Пробрасываем от заправочных магистралей шланги и качаем горючую смесь в вентиляцию. Вытяжка тут чумовая, за десять-пятнадцать минут парами забьем все подземелье. И — подрыв… Потом — прорыв до указанных точек, минирование и отход к кораблям. Ротные, получайте боевые задачи…

* * *

Когда горючую взвесь подожгли, бурлящими огненными языками рвануло из всех щелей. Казалось, что даже взлетно-посадочное поле вспучилось, объятое маревом раскаленного воздуха. А следом, сквозь объятые огнем коридоры, пошли штурмовые группы. Пошли по чужим трупам, через редкий, но смертельный пулеметный огонь. Чтобы добраться до проклятых зениток и очистить для нас дорогу в небо.

Одновременно с этим минометчики Абрама начали гвоздить по закрытым пока бронеплитами позициям, вторя грохоту взлетающих в небо электроподстанций. Брошенные на произвол судьбы наемники прорывались к трем кораблям, мечтая вцепиться зубами в единственный свободный лотерейный билет. Который позволит убраться с негостеприимной планеты домой. Убраться живыми…

Я израсходовал все запасы пластипены за первые десять минут, когда ко мне поволокли вал обожженных парней. Самопроизвольная детонация горючки в закрытых карманах, мечущийся по коридорам огонь, неожиданные раскаленные штормы, оставляющие от человека лишь обугленную головешку… Я теперь понимаю, почему Самсон с таким ужасом вспоминал свое прошлое «приключение». А потом у меня кончилась пена, и я лишь колол ударные дозы обезболивающих и ставил остатки систем переливания. Которые тоже кончились, оставив меня с голыми руками среди умирающих солдат сводной бригады. Одного, потому что двое нанятых хирургов сгинули в этой мясорубке, а обученные медбратья в ротах гибли вместе с товарищами под огнем противника.

А потом с орбиты подошел эсминец и ударил в упор по грузовозам во всю силу бортовых батарей, смяв хрупкий металл переборок транспортов. Командование «Общегражданских линий» решило, что отпускать зажатых в космопорту наемников слишком опасно. И решилось пожертвовать дорогостоящим объектом ради окончательной победы. И мы, горя в лабиринте подземных коридоров, слышали, как наверху штурмовики перемешивают в пыль бывших коллег по высадке, превращая несостоявшихся беглецов в мертвых наемников. Там, наверху, горел в разрывах напалмовых и шрапнельных бомб наш лотерейный билет домой.

А паск…да ангел-хранитель усмехался, подарив нам еще несколько часов среди криков обожженных и умирающих. Мы пока жили, опустившись в рукотворный ад. Жили назло всем. Как начертано судьбой бывшей сводной бригаде войск специального назначения…

06. Минус раз

Я смотрел на заходящее солнце и щурился от яркого света. Хотя, что считать ярким. Для группы полицейских, сопровождавших расстрельную команду, наступившие сумерки прятали очертания близких руин и смазывали лица. Меня же после трех недель существования во мраке, косые лучи заставляли жмуриться и отворачиваться в сторону. Но я упорно разглядывал окружающий мир, ловя последние моменты перед командой «огонь!». Как-никак, а расстреливать вели меня.

* * *

Не хочу вспоминать, как именно мы прожили этот двадцать один день. День и ночь. Потому что горящие коридоры сожрали слишком много людей, которых я знал, и кто был мне близок. И сводная бригада, загнанная в подземные коммуникации космопорта, платила новыми и новыми жизнями за каждый миг своего существования.

Высаженные «Общегражданскими линиями» на наши головы наемники получили ряд чувствительных ударов, когда мы пытались взломать кольцо окружения и пробиться к эвакуационным транспортам. Спалив грузовозы, противник убедился, что загнанная в угол крыса не собирается сдаваться. Тогда на нас обрушили всю мощь военной машины, повторно захватившей планету. Уничтожив очаги сопротивления на поверхности, одетые в черные комбинезоны солдаты сунулись в темноту коридоров, умылись кровью и убрались наверх. Чтобы уже оттуда, дыша свежим воздухом, давить упрямцев в рукотворном аду. День за днем нас заливали горючими смесями, травили газами, сбрасывали механизированные группы, засыпавшие гранатами все вокруг. Но мы лишь уходили все глубже, продираясь сквозь узкие трубы прокопченных воздуховодов, минируя безопасные ранее коридоры и поднимая на воздух то одну группу противника, то другую. От двух тысяч бойцов через неделю осталось меньше восьми сотен, потом всего пятьсот человек дрались с отчаянием обреченных за право умереть с честью. Дрались, но не сдавались. Пленных не брали ни те, ни другие. И лишь ненависть и память о павших друзьях поддерживали нас в кромешной тьме.

Мы медленно умирали, но продолжали блокировать коммуникации проклятого космодрома, срывая сроки поставки руды с планеты. Плевать на убитых и раненных наемников из дивизий захвата, это никого не беспокоило «сверху». Но своим упрямством мы уже начали наносить финансовый ущерб, сорвав чужие контракты и обгадив горелыми телами красивые подписи на дорогой бумаге. И никакие крики «решить проблему» не помогали. Потому что вонючая корпоративная культура подкупа и «подковерной борьбы» столкнулась с ненавистью тех, кому нечего было уже терять. Мы умирали, но продолжали сидеть костью в чужом горле. Назло всем и всему.

Но мы умирали, и я пришел к подполковнику. Пришел, чтобы сказать:

— Командир, пусть я буду проклят, но есть вариант…

* * *

— Курить будешь? — спросил молодой парень в новеньком камуфляже со свежей глубокой царапиной через весь лоб. Я посмотрел на него и покачал головой. — Зря, доктор. О здоровье беспокоиться уже поздно… Выпить у меня нет, с этим сейчас строго.

Я усмехнулся мальчишке, которого меньше месяца тому назад спас от пули Чаки. Похоже, дела у новых хозяев шли не очень, раз выскребли разбитые нами остатки ополчения для вновь сформированной полиции.

— Водички бы, а то в горле пересохло.

Новоиспеченный страж порядка протянул мне потертую флягу. Я отхлебнул, побулькал и проглотил теплую воду, словно напиток богов. Вода. Без маслянистой пленки и запаха обеззараживающих реактивов, что сопровождала меня в окрашенной криками боли ночи.

Аккуратно разжав пальцы, я хрустнул крошечной ампулой и влил несколько капель внутрь фляги. Поболтав, спросил, глядя в испуганные глаза:

— Собаки поблизости есть? Хотя бы одна… Не хочу на людях показывать… И мне лучше дожить до показа, или на планете умрут все…

* * *

Не знаю, каким богам поклонялись Самсон и Тибур. Явно — очень злым и могущественным. Потому что количество принесенных в жертву врагов давно зашкалило за любые мыслимые пределы, а покровительство неизвестных мне божеств спасали неразлучную парочку из любой заварухи.

Вот и тогда в наш спешно обжитый коридор пулеметчик с разведчиком ввалились еле живые, залитые своей и чужой кровью с ног до головы. Но пока я штопал разорванную спину Самсона, парни с довольными рожами докладывали, что нашли дорогу к чужой захоронке с медикаментами. Перед тем, как отряд Абрама вплавили в конструкции занятых им ректификационных колонн и прочих железок, практичный и запасливый умник сунул часть захваченных припасов в подвалы. Откуда при бомбардировке большинство ящиков провалились еще ниже, где их и нашли наши бригадные клоуны.

— Док, только послушай, там маркировок на ящиках больше, чем я у тебя когда-либо в кладовке видел в лучшие времена. И даже коробка с порно обнаружилась.

— Она вам зачем? — поразился я, накладывая последний шов и заливая рану крохами антисептика из последнего выжатого флакона.

— Нам она ни к чему. А вот придуркам сверху понравилось. С чего бы так взбеленились и нас по углам час гоняли? Мы сумели ящичек к разбитой продуктовой палатке подбросить. Ну и напихали пару «гостинцев» между страниц. Патруль углы проверял, на картинки купились. Только ботинки в разные стороны полетели.

Я лишь сплюнул: идиотов не переделать. Бегло осмотрев подпрыгивавшего на месте Тибура, спросил по существу:

— Когда медикаменты сюда дотащим? Каждый вечер кто-то от ожогов или сепсиса умирает.

— Не кипишись, док, не дурные, все понимаем. Вон, босс уже группу формирует. Пару минут передохнем, и двинемся. Будут тебе и «дурь», и капли от насморка. Все будет… Но классно ботинки сегодня летали, это факт.

Как оказалось, не только наши головорезы любили подбрасывать неприятные подарки противнику. Чужие специалисты не полезли вслед за провалившимися коробками, а лишь сунули туда акустическую мину. Которая и «причесала» группу разведчиков, потрошивших чужую захоронку. И мы заплатили еще жизнями трех молодых парней за то, чтобы сотня раненных сумела протянуть еще чуть-чуть. Именно после этого случая я и пошел к Кокреллу. Чтобы попытаться получить эфемерный шанс остаться в живых. Любой ценой…

* * *

Рассвирепевшие наемники с радостью запинали бы меня до смерти, когда узнали о странном заявлении расстрельного кандидата. Полицейские с трудом оттащили мою окровавленную тушку в сторону, вдоволь поругавшись с командиром патруля. Потом где-то добыли для меня барбоса: мятого и грязного пуделя, явно удравшего из развороченного бомбежкой богатого квартала поблизости.

С трудом сев, я приоткрыл собаке пасть и вылил туда остатки воды из фляги. Потом погладил несчастное животное и пробормотал:

— Извини, друг, но у меня выбора нет. Или ты, или мои сослуживцы. И мне они дороже…

Пудель икнул, сделал очередную попытку вырваться на свободу и затих, закатив глаза. Я ткнул пальцем в мертвую собаку и медленно произнес, глядя на взбешенного мужика в черном комбинезоне с нашивками лейтенанта:

— Могу продемонстрировать то же самое на добровольцах. Есть желающие?… Я — медик сводной бригады, которую вы добиваете у космопорта. И я нашел этой дряни несколько канистр, спасибо вашим разгильдяям, рассыпавшим содержимое складов по всей округе… Условия простые: перемирие с полуночи, корабль с экипажем для эвакуации с планеты, и безопасный коридор нам до планеты базирования. В обмен на координаты закладок с канистрами и кодами деактивации систем самоликвидации. Если не договоримся, через сутки вся эта дрянь прямиком пойдет в водозабор. А оттуда — по всей округе. И вам лучше других известно, что воду получать можно лишь здесь, рядом со скважинами до глубинных горизонтов. Одного заряда хватит, чтобы содержимое разошлось по всей системе водоснабжения. И можно закрывать добычу на ближайшие сто или двести лет. Это с одной канистры. А там этого г…вна с лихвой на всю планету.

— Блефовать вздумал, урод? — грязная рука передернула затвор, но в висок лейтенанту уже уткнулся пистолет полицейского.

— В казино блефуют, с коньяком и сигарой в придачу. А мы вот-вот сдохнем в подземных казематах. И если пришло время подыхать, то прихватим с собой всех, до кого дотянемся. Может, военные части и уберегутся, но местное население пойдет в расход, подыхая мучительно и без шансов на спасение. Интересно, кому из богачей будет нужна мертвая планета без шахтеров и обслуживающего персонала. И сколько вы протянете здесь, когда местные взбунтуются и начнут голыми руками рвать всех в камуфляже? Думаешь, если их дети умрут, они вам спасибо скажут? Нет, парень, достанется всем и без исключения… А нам уже будет наплевать, потому как подохнем. Вот такой расклад…

* * *

Меня избили еще дважды, прежде чем местное руководство в ультимативной форме затребовало «психопата-переговорщика» к себе. Сидя со связанными руками перед гомонящей толпой, я с трудом дышал, стараясь сберечь сломанные ребра. Наконец, какой-то толстопузый дядька в дорогом костюме соизволил обратить на меня вышестоящее внимание.

— Где гарантии, что, вернувшись домой, вы не взорвете бомбу? Или думаете, что, оставив здесь пару-тройку заложников, сможете спокойно улететь назад, создав после себя химическую пустыню?

— Гарантии — наша жизнь. Если мы не сдержим слово, нас за такое шлепнут свои же. Это все гарантии, которые вы можете получить.

— И вы думаете, что этим можно кого-то здесь купить? Здесь серьезные люди, дураков нет. Поэтому — вы снимаете все устройства, сдаете все, до последней канистры. И мы поспособствуем в получении статуса военнопленных и депортации с планеты. Кроме того…

Ненавижу толстопузых говорилок. Что в телеящике, где на две тысячи каналов ни одного вменяемого человека не найдешь, что в многочисленных подкомитетах разнообразных политических сборищ. Говорящие головы, с трухой вместо мозгов. С упертыми военными хотя бы можно говорить, согласно устава: да, нет, расстрелять, привести в исполнение. Но их система координат понятна и вырублена в граните на века. А у этих проституток — набор слов меняется в зависимости от суммы, полученной от нового клиента. Достал этот умник, право слово…

— Можно я вам скажу на ухо, не для общего пользования? — попросил я, скособочено откинувшись на жесткую спинку стула.

— Да, — обрадовался лощеный идиот, шагнув поближе. Наверное думал, что я буду выторговывать себе отдельные условия в будущих шеренгах военнопленных.

Зло пробив в голень, я дождался, когда взвывший мужчина упадет на пол, и еще разок добавил тяжелым ботинком в рожу. И еще, для верности. Потом посмотрел на хмурое лицо начальника полиции и выкрикнул:

— Тебе говорю, как умному человеку! Спроси у десантников, сколько грузовозов они дадут местным для эвакуации! Один, два?! Или фигу покажут?… Мы — спецназ, за эти сутки пролезли везде, куда смогли дотянуться. Ты уверен, что в каких-нибудь пустующих емкостях нет наших следов? И сколько воды вы успеете сохранить до того, как сработают заряды? В банках, бутылках, канистрах… Вам этого на неделю хватит, не больше. И что потом? Без эвакуации с планеты, без новых скважин и помощи с орбиты?… Я уже покойник, меня списали и забыли. А способен ли ты списать своих близких ради этих толстожопых уродов, которые даже торговаться не умеют? Торговаться вашими жизнями, заметь!

Прежде чем до меня добежали первые орущие рожи, воздух в зале прорезал взбешенного рев:

— Стоять! Стоять всем!

Дождавшись, пока его подчиненные наведут в зале подобие порядка, блистающий золотым шитьем погон начальник полиции зло отчеканил:

— Я уже говорил с командованием колониальных войск… Не надо на меня шикать! Именно колониальных, как бы они не назывались!.. Не будет транспортов. Те, на которых прибыла первая волна захвата, уничтожены. И даже будь они целы, на них город и пригороды не вывезти. У нас больше восьмидесяти тысяч населения. Кто оплатит эвакуацию и сопутствующие расходы? Кто позволит нам уехать, бросив здесь шахты и заводы по переработке?… Если мы не договоримся сами, сдохнем все вместе. А колониальщики улетят домой, оставив после себя лишь кладбище…

Подойдя ко мне вплотную, крепко сбитый мужик вцепился ладонью мне в подбородок и жарко зашипел, с трудом сдерживая бушующую злобу:

— Говоришь, свои же угробят, если вздумаете финтить, и заряды все равно взорвутся? Поверь, я хорошо знаю наемников. И обещаю, что если с вашей стороны будет какой-нибудь вонючий фокус, то перед смертью мы все наши капиталы вложим в контракт. Контракт за ваши головы. И попросим убивать вас медленно, чтобы каждый из вас, ублюдков, успел перед смертью помучаться.

— Я тоже знаю наемников, — просипел я в ответ. — И знаю, почему они сейчас молчат… Потому что взяли пробы из фляги и теперь лихорадочно готовятся защищать себя от возможного химической атаки… А до вас им и дела нет… А часы тикают. И на стене сейчас показывают без двадцати минут полночь… Если не договоримся, то в полночь мой командир нажмет кнопку. И дороги назад не будет… Вот так.

Полицейский выпрямился и от души вмазал мне в зубы. Потом тряхнул отбитой рукой и уже спокойнее скомандовал:

— Давай частоты связи. Мы заключаем сделку… Я получил подтверждение от командования «Общегражданских линий». Им тоже не нужна мертвая планета…

* * *

Нам выдали старый трухлявый мусоровоз, который скрипел всю дорогу и сифонил воздухом через многочисленные щели в космос. Чудо просто, что мы смогли взлететь на нем, не развалившись по дороге и не потеряв ни одного человека. Перед самым прыжком домой, Кокрелл отдал радисту диск, и на Шамбалу ушел кодированный пакет информации. После чего увешанные оборудованием саперы приступили к разминированию «подарков». Еще через час на стол начальника полиции лег доклад:

— Снято шестнадцать зарядов, как и заявили наемники. Во всех зарядах вместо отравы — вода с вареньем. Где-то по жаре даже забродила… Канистры с химикатами так же указаны, стояли в бункере, под замком.

— А собака? Ведь собаку они траванули!

— Да, собаку угробили. Но остальное использовать для атаки не стали. Шикарный блеф, однако… Жизни в обмен на варенье.

— Будь они прокляты, ублюдки… Я поседел за эти дни, пока ждал результатов…

И крепко сбитый мужчина плеснул себе в стакан жгучей жидкости, чтобы «хлопнуть» одним глотком, смывая ощущение безысходности и ужаса, почерпнутого из моих глаз.

А мы горохом ссыпались с наскоро сколоченных нар, когда корабль тряхнуло, и по внутренней связи прозвучал сухой доклад навигатора:

— Отказ главной двигательной установки! Нештатный выход из подпространства! Наблюдаю множественные корабли по курсу…

Похоже, кто-то из потерявших барыши на добыче руды, решил все же с нами посчитаться. Как бы ни было, пятьсот три прокопченных наемника и гражданский экипаж прямиком неслись навстречу новому кругу ада. Дабы поставить точку в затянувшейся трагикомедии…

07. Минус два

— Нас выбили с третьего яруса! Отходим, от…

Рация выплюнула далекое эхо разрыва и зло зашипела мусором помех. Еще одна группа наемников перестала существовать. Ошалевший офицер связи покосился на мрачного подполковника, застывшего в кресле, и осторожно приглушил звук на канале. За последние двадцать минут это была уже пятая группа, которую сшибали с занятых позиций. Отлично экипированный противник шел напролом, не считая нужным беречь хрупкие потроха корабля, прорубая себе дорогу сквозь железо и тела защитников. Шел вперед, чтобы вцепиться в глотку офицерам, закрывшимся в рубке управления. Вцепиться и порвать, как делал это уже не раз. Кровь за кровь, смерть за смерть…

— Две роты резерва к четвертому ярусу. Разрешаю установить термические заряды в лифтовых шахтах, — скомандовал подполковник. Потом жестом подозвал одного из адъютантов и прошептал ему на ухо: — Один из зарядов доставить сюда. Если ублюдки все же прорвутся, поджаримся все вместе.

И, отпустив помощника, командир стал вслушиваться в редкие доклады от выдвинувшихся вперед отрядов, с огромным трудом сдерживавших натиск врага.

* * *

— И не лень ему, — усмехнулся Самсон, посылая ответную очередь вдоль по коридору. — Как долбит, как долбит, просто песня…

Это точно, полная песня… Визг рикошетирующих пуль, застоявшийся запах пороха при отключенной вентиляции, долбящий по ушам звук выстрелов. И наша группа, ввалившаяся в ближайшую каюту, когда впереди мелькнули чужие тени. Благо еще, что системы коммуникации после удара переклинило, и забитые помехами блоки управления просто-напросто распахнули все двери в коридорах. Хочешь уединения — открывай ручную панель, выдвигай маховик и крути до одури, возвращая тяжелую железную плиту на место. А потом с той стороны подойдут недобрые ребята и «постучаться» зарядом пластита, впечатывая тебя вместе с дверью в переборку…

Пока пулеметчики состязались в точности попаданий, я остановил кровотечение у подстреленного взводного, успев чисто механически отработать всю цепочку оказания первой помощи: обезболивающее в бедро, жгут на руку выше раны, разрезать намокший от крови рукав, заодно отметив, что пуля прошла навылет и кость не должна быть повреждена. Потом — микрокатетер, быстрая очистка раны и канала, стабилизаторы внутрь для консервации размозженных тканей, две нашлепки на руку и бинт поверх. Две минуты, и бледный парень готов снова стрелять с левой руки. Правую будем «дочинивать» потом, когда эта потасовка закончится. Когда…

Срикошетировавшая пуля вжикнула внутрь каюты, выбив искру с загнутого комингса, и звучно шмякнула о стену, прикрытую декоративной пластиковой пластиной.

— А хорошо живут господа офицеры! — расхохотался не знакомый мне латино с татуировкой змеи на плече. Похоже, из бывших легких пехотинцев, долбивших повстанцев в стремительных рейдах на слабо бронированных грузовиках. Безумные ребята. Из рейда у них обычно или возвращались все, или все целиком гибли, нарвавшись на чужую засаду. — Сиди мы в каюте рядовых, этот комок железа долго бы еще прыгал от стенки к стенке! Что поделаешь, постеры с красотками плохо пули ловят!

— Есть! — проорал Самсон, умудрившийся таки подловить чужого пулеметчика. Но прежде чем чернокожий гигант сунулся в коридор, от перекрестка в нашу сторону заработали уже три ствола, заполнив воющим свинцов все вокруг.

— Сколько у нас еще? — проорал взводный крошечному минеру.

Коротышка, выглядевший невообразимо комичным в своей подвернутой несколько раз форме, поболтал баллоном с жидкой взрывчаткой и буркнул:

— Две дырки обеспечу, но не больше.

— Тогда — сюда!

Тонкая пенная полоска легла на ободранную стену, затвердев на глазах.

— Бойся! — привычно прокричал минер, и мы пригнулись по углам, заткнув многострадальные уши.

Бам! Кусок стены колыхнулся и упал в следующую каюту. Чужая комната, чужой коридор.

— Сама, прикрываешь пока тут! И растяжку на фотоэлементах поставить не забудьте!.. Все, пошли, пошли…

* * *

— Противник закрепился на трех участках. Мы вынуждены перегруппировать силы здесь и здесь. Остатки пятой роты с боем отходят через технические шахты.

— Кто их прикрывает?

— Никто, господин подполковник. Все силы задействованы в контратаках.

Командир наемников еще раз окинул взором картину на гаснущих мониторах и скомандовал:

— Отводите людей. Новый рубеж обороны — столовые личного состава и коммуникационные рубки. Мы потеряли корабль, надо попытаться спасти хоть кого-то из парней… Попытаемся придержать противника, пока раненных погрузят на эвакуационные шатлы.

— У них ограниченная грузоподъемность.

— К тому времени, как начнем эвакуацию, нас останется не больше, чем свободных мест… Отводите людей.

* * *

Подождав, пока чужие сапоги прогрохочут по коридору, мы высунулись следом. Судя по звукам, штурмовая группа чужаков гремела перед нами в одиночестве, без огневого прикрытия и других крепких парней, способных вцепиться нам в глотку. И ладушки… Я привалился к стене, привычно развернув рыло кургузого автомата в черноту коридора, пока сослуживцы атаковали в спину штурмовиков. В голове звенело от череды бесконечных подрывов переборок. Но я упорно шагал следом, не представляя, как брошу своих. Брошу, оставив их харкать кровью из пробитых легких, или собирать размазанные по стенам кишки… Все же близкий бой в замкнутом пространстве — крайне паршивая штука. Либо успел выстрелить первым, либо отлетел в сторону, нафаршированный от души чужими «пилюлями». А что делает с людьми взорвавшаяся в каюте тактическая граната… От таких картинок обычно выворачивает тут же, как взглянешь.

Дожидаясь, когда закончится кровавая потасовка, я вдруг с пугающей ясностью осознал, что стал равнодушен к виду чужой крови. Нет, я не пугался ее никогда. Ни когда работал в неотложке, ни когда в реанимацию приносили пацанят, получивших рану в уличной разборке. Но всегда я ощущал крошечную искру сострадания к пациентам. Потому что без этого быть врачом — значит, всего лишь отбывать свой срок, тянуть время от зарплаты до зарплаты. Но сейчас… Я равнодушно прислушался к себе и ощутил лишь пустоту. Такую же черную, как коридор, куда был готов послать раскаленные «подарки». Может, меня контузило, пока болтаемся в этом спятившем аттракционе? Или мы все тут на головы контуженые, люди подземелья…

— Док, двинули! — проорал Самсон. Сегодня он у нас за основную ударную силу, красуется пока еще работающими сервомоторами. Сколько он еще в таком темпе пропрыгает? Год, два? Потом — или под нож и нищая инвалидность, или смерть… Хотя, кто даст наемнику пенсию. Что заработал — то и твое…

— Двинули, двинули, — пробормотал усталый долговязый мужчина с потухшими глазами, и побежал следом. Еще один человек, чью душу пожрали демоны войны…

* * *

— Эвакуация! Эвакуация! — надрывался ревун сирены. Измазанные в своей и чужой крови люди медленно брели к распахнутым люкам аварийных шатлов. Последняя надежда спастись в равнодушном холоде космоса. Крохотные скорлупки на двадцать человек каждая. И слабосильный двигатель, способный лишь оттащить угловатую коробку прочь от гибнущего корабля. Жди потом, глотая остатки воздуха: спасут, или бросят. Но все же — хоть какой-то шанс. Все лучше, чем умереть здесь, среди спятивший тьмы, осыпающей трассирующими очередями.

— Господин подполковник! Вторая рота не отвечает! Третья рота выбита с позиций и рассеяна! Заслоны в столовой вступили в огневой контакт с противником!

— Ускориться! Бегом, бегом, парни! Через десять минут мы уходим! Быстро!

Но быстро не получилось. Потому что в стене крохотного зала звучно громыхнуло, и на пол вывалился неровный дымящийся овал. Следом полетели круглые ребристые мячики, весело подпрыгивая на заклепках палубы.

— Граната! — истошно заорал один из раненных, а потом человеческий вопль перекрыл визг осколков. Нападавшие не жалели боеприпасов, тратя их без счета. И гранаты все летели и летели из черного провала, добивая еще живых и потроша уже мертвых.

А потом упавший на бок подполковник увидел чужие ботинки, мелькнувшие рядом с ним, и щелкнувший выстрел сделал вакантным место командира корабля.

* * *

— Докладывает группа Фокстрот. Эвакуационный модуль захвачен. Остатки команды заперлись рядом, но угрозы не представляют. С радиорубки идет автоматический сигнал с просьбой подобрать раненных на шатлах.

— Отлично. Контролируйте зону. Дельта и Браво — к вам подходят минеры. Добейте противника. Не хватает, чтобы погрузку сорвали.

Кокрелл устало вернул тангету радисту и шагнул в сторону, пропуская спешивших по коридору наемников. Безумная идея по захвату вражеского корабля сработала. Теперь осталась самая малость — убраться с перемолотой в труху железки на шатлах, и неожиданно вломиться на другой борт, где не придется отвоевывать каждый метр с боем.

Когда навигатор показал Кокреллу гроздья чужих кораблей, называя модели судов, подполковник поначалу подумал, что его жизнь подошла к финишной точке. Шестнадцать звездолетов тяжелого класса, три мелких корабля прикрытия, развернутый строй… Но, услышав очередное имя, командир сводной бригады встряхнулся:

— Стоп… Что ты сказал? «Сицилия»? Рудовоз, спущен два года тому назад?

— Так точно…

— Рудовоз… Черт! Так это не военный флот, это всего лишь караван! Вон, чуть сбоку судно прикрытия с военными, три легких миноносца для борьбы с возможными пиратами, и пара лайнеров, забитых штатскими для орбитальных заводов. Остальное — рудовозы и грузовики с оборудованием… Что у нас с двигателем?

— Сдох, — навигатор лишь развел руками. — Что от старья ждать.

— То есть, сдох сам, а не взорвался от подложенного заряда?

— Не знаю. Но доклада о взрыве не поступало.

— Тогда работаем, бегом, бегом! Пока сохранена инерция броска — выходим в эту точку, потом — орбитальные двигатели на полные и тараним корабль сопровождения. Запас прочности у него чудовищный, не развалится. А если мы врубимся под острым углом, да вот сюда… Тогда у нас есть шанс…

— На таких кораблях до тысячи солдат в штатном режиме, — напомнил Кокреллу один из ротных, битком набивших рубку управления. — А если это караван, то и больше. Перевозят новые части смены охраны заводов.

— Именно. Но я проходил практику на подобных судах. Жилые отсеки — здесь, в этом аппендиксе. А мы вломимся здесь, в технической зоне. Перед ударом запустить удаленно оба наших спасательных челнока, и направить вот сюда. Разгерметизация основных коридоров жилой зоны обеспечена. Людей запрет по каютам, а два транспортных рукава проходят рядом, какой-нибудь из шатлов их все же зацепит. Будут сидеть дома, пока им не заварят корпус и не выпустят.

— И зачем на «убитый» корабль?

— Затем, что миноносцы нас выпотрошат за десяток минут. А так — пока разберутся, захватим спасательные челноки и под видом экипажа эвакуируемся на любой из пассажирских лайнеров. Они обязаны подобрать своих. Лайнер под контроль и на нем вернемся домой. Других вариантов не вижу…

— Нагло, — пробормотал молчавший навигатор. Но потом усмехнулся и спросил: — Господин подполковник, а к названному контракту за вашу доставку ноль дорисуете? Тогда разыграю таран как по нотам…

— Будет тебе ноль, — согласился Кокрелл. — Главное, нам мимо этих охламонов до главной туши проскочить, пока не прочухались. А дальше посмотрим, у кого нервы крепче. Тем более что оружия с планеты я набрал полные трюмы…

* * *

Мы даже не потеряли атмосферу, когда проломили чужой борт. Знатно приложились лбами, когда истошно скрипя рудовоз продирался через тушу чужого корабля, но остались целы. А потом — череда направленных подрывов, прорубившая нам проход вперед, и злые от безысходности наемники пошли на штурм. Только вперед — к желанным шатлам, к эфемерному спасению.

Я не видел, как распахивались люки наших «троянских» переростков, и как расчищали дорогу к рубке пассажирского лайнера. Я в это время заканчивал сортировку раненных и помогал грузить тяжелых на очередной «борт». И пришел в себя лишь, когда Тибур сунул мне в скрюченные руки фляжку с какой-то пахучей дрянью.

— Хлебни, док, это ром. Местный… Все, отпрыгались. Лайнер наш, все на месте. Через полчаса промежуточный прыжок, корректировка, и домой. Как доберемся, отпускаем обгадившихся от страха штатских, и приключение закончилось.

Жидкость безвкусным комком прошла по пищеводу и тяжело осела в желудке. Вернув флягу, я лишь поморщился:

— Сколько в живых, не знаешь?

— На перекличке: четыреста пятнадцать, из них треть ранены.

— А в рейд уходило больше трех тысяч. Вот тебе и приключение… И еще четыре отряда перемололи в фарш… Называется, сходили деньжат срубить.

Тибур выцедил оставшиеся капли и флегматично прицепил пустую флягу на пояс. Похоже, наш разведчик к своей и чужой жизни относился с должной долей равнодушия. Жив? И ладно. Главное, чтобы по возвращению с рейда было что выпить и съесть. А остальное — приложится.

Я же лишь прислушался к пустоте внутри себя и попросил друга, прежде чем провалился в сон:

— Найдите, кто из санитаров на ногах, пусть сразу после броска пройдут по раненным и отберут самых тяжелых. На дозаправке надо успеть прооперировать, кто совсем плох. Надо успеть…

— Отдыхай док, сделаем. Мы теперь почти дома, нам подыхать нельзя…

08. Пасынки

Хрустящий песок на зубах, песок в кровати, песок везде. Проклятая богами номерная планета, даже не заслужившая себе приличного имени, одни матерные отметки на тактических картах. Место, где наемники торгуют смертью на вынос. Место, где мы торчим уже третий месяц, проедая остатки неудачного контракта на Шамбале. Хотя, какие там остатки, жалкие крохи. Выплаты за потерянные корабли, семьям погибших, штрафы за пиратский захват пассажирского судна… Но — вывернулись, и даже остались в деле. Четыре сотни оборванцев с легким вооружением, способных прогуляться к черту в гости и притащить его вместе с семейством, если заплатят. Плохо лишь, что не платят. Затишье на рынке, после столь шумного передела недвижимости. Затишье, что пьет наши нервы и силы…

Я закончил колдовать с очередным участком обожженной кожи и убрал инструменты. Чаки поморщился, натягивая майку с длинными рукавами, но ни звуком не выдал боли, терзавшей его искореженное тело. Наемнику крупно не повезло, когда мы прорывались из космодрома. Всю правую половину тела опалил огненный шторм, оставив после себя гноящуюся растрескавшуюся кожу и шрамы, обезобразившие щеку. Но зато заряженный на агрессию здоровяк перестал цепляться ко мне, признав за спятившим доктором-переростком право на существование. Потому что именно этот придурочный миротворец штопал саднящую шкуру и возвращал его к жизни.

— Нам нужен контракт, — пробормотал я, тщательно моя руки. — Препараты остались только для неотложки, а скольких еще надо ставить на ноги.

— Подполковник — неудачник. Ему никто не подаст, — недовольно хрюкнул Чаки, закончив одеваться. — Надо было послать всех подальше и не делиться.

— Ты про выплаты? Можно было. И через день на нас бы спустили всех местных собак. Потому что никто не любит, когда в разборки наемников вовлекают другие корпорации… Хорошо хоть, людей сохранили и от любых исков отбились.

— И что? С голой задницей посреди пустыни? Тоже мне, счастье… Нет, Кокрелл такой же спятивший идиот, как и ты. Носитесь со своей бредовой идеей об армии в изгнании, тратите людей и деньги на химеру. Давно бы уже подрядились на непыльную работенку и стригли купоны. Так ведь нет, погоны вместо нимба, совесть не позволяет…

— Наемники у криминала долго не живут, должен знать. Расходный материал при любых разборках.

— Я тебе так скажу, док… — Громила натянул потертую куртку и шагнул к двери, сжимая в руке респиратор. — Мы все долго не протянем, работа такая. Но пожить и сдохнуть я хочу весело, а не считая жалкие гроши. И если босс ничего дельного не найдет, я спрыгну. Потому как чихать хотел на вашу долб…ую присягу, мне и без уставщины хорошо живется.

Оставив после себя горку свежего песка, Чаки исчез в буром мареве. А я пересчитал редкие ампулы в скудно обставленном шкафу и отправился в гости к командиру сводной бригады. Потому как недовольство упертого злобного придурка — это одно, а вот проблемы с лечением потрепанного личного состава — совсем другое.

* * *

— Работы нет. Дело дошло до того, что утром в аукционном зале устроили стрельбу. Сцепились кто-то из молодых за копеечный контракт по зачистке зоны под строительство. Выселять бедняков, стрелять в недовольных ради будущих небоскребов — куда дальше можно скатиться… И вот, даже за такую подработку дерутся.

Подполковник сильно сдал после нашего рейда. Сгорбился, в глазах пропал тот шальной огонек, что всегда отличал моего старого командира. И это притом, что он держался дольше других. Апатия и вспыльчивая беспричинная злость давно поселились в наших рядах, пожирая остатки бригады. Каждый из солдат остро чувствовал свою ненужность и неустроенность. Откат после возбужденного дележа несуществующих миллионов тяжелым катком прошелся по нашим душам. Еще чуть-чуть, и начнется массовый исход. Хотя, у соседей тоже самое. Даже вербовщики криминальных анклавов затерялись в песчаных бурях. Проклятая планета, проклятое время…

— Черт с ней, подработкой. Но если мы в ближайшее время не найдем средства, парни начнут умирать. У нас половина с незалеченными ранениями, из них большая часть держится на границе с необратимыми изменениями лишь благодаря препаратам. Которые тают с невообразимой скоростью. Неделя… Слышишь, командир? Неделя, и я голый. И откроем счет мирным потерям…

Казалось, что Кокрелл даже не слушал меня. Хотя я прекрасно понимал, что подполковник все слышит, и каждое слово для него — словно острый нож. Потому что он отвечает за парней, он несет ответственность за то, чтобы они выжили в любой переделке и вернулись домой. Но вот где наш дом, если на каждом висит фиктивное обвинения в мятеже и реальный расстрельный приговор по возвращении. Куда возвращаться, если вместо людей в погонах, защищавших свою страну, сейчас в песках затерялся сброд наемников, готовых от тоски начать рвать глотки друг другу.

— Ты прав, док, как всегда прав… Но я тебя предупреждал, что это дорога в один конец. И мы медленно и верно ползем к финалу. Без финансов, без связей, без работы. Бригада, превратившаяся в колосс на глиняных ногах. Ткни пальцем, и все рассыплется. Кто помоложе, разбежится по шайкам и бандам. А кто постарше, пойдет батрачить на шахтах охранниками, пока не получат киркой по башке. Занавес закрывается, док. Спешите покинуть зал до того, как двери закроют, и клоуны спалят балаган со всем содержимым…

На седого старца было больно смотреть. Сгорбившись, он привалился к столу и бездумно чертил пальцем одному ему понятные фигуры на пыльной крышке. Жалкая тень отчаянного офицера, которого я знал. Человеческий мусор, сваленный в кучу на сгнившей планете…

Я остановился у окна, за которым плясали бурые всполохи ветра, секущего дома крошечными песчинками. В мутном стекле отразилось мое лицо — вытянутое, искаженное, с черными провалами вместо глаз. Пустота, шагнувшая наружу в темных коридорах, ждала своего часа. Она ждала, когда я начну терять кусочки души с каждым умершим, которого не сумел спасти. С каждым из молодых ребят, что медленно загибаются здесь и сейчас на моих руках. А скольких так потерял мой командир? Не на операционном столе, или на скрипучей кровати, а в жаре горящей бронетехники, или разрывах мин и снарядов? Сколько сводных бригад уже на его счету? Сколько он еще должен потерять, чтобы окончательно сойти с ума?… И скольких должен потерять я, чтобы превратиться… Во что?…

* * *

Шагнув к столу, я поправил «камуфляжку», затянул ремень и проверил, на месте ли кобура с неразлучным револьвером. Потом отчеканил, глядя строго перед собой:

— Господин офицер! Я, старший лейтенант медицинской службы сводной бригады войск специального назначения, хочу поговорить с бывшим капитаном моей роты, а ныне с подполковником Кокреллом, командиром сводной бригады.

— Не понял, — буркнул старик, зло сверкнув глазами. — Говори.

— Прощу прощения, но я должен поговорить с господином подполковником. Речь о вопросах боевого обеспечения бригады и посторонние туда не допускаются.

— Док, ты что, сбрендил? Голову напекло, или опять какой отвар набодяжил?

— Никак нет. Но я буду разговаривать только с моим командиром, а не вонючим куском говна, который изображает из себя невесть что…

Я смотрел, как жилистый седовласый убийца медленно встает, и продолжал кричать, уже не сдерживая себя:

— Я буду говорить только с моим командиром! С человеком, которому я верю как самому себе! А не с этой падалью, занявшей его место! Контракты тебе никто не дает, с…ка?! А зачем нам какие-то контракты?! Мы — спецназ! Наша задача — прийти первыми и победить! Где мой командир, что провел парней через огненный ад космодрома?! Где мой командир, который в джунглях вызвал огонь на себя, а потом превратил мальчишек в отличных солдат?! Где он, я спрашиваю? Здесь его нет! Здесь сидит какой-то м…к, не способный утром построить людей на зарядку и выполнить марш-бросок! И он еще хочет, чтобы я с ним говорил?! Да…

Удар я не заметил. Лишь в мозгах хлопнуло, будто кто-то неудачно вогнал силовой кабель в люстру, и разноцветные лампочки радостно взорвались, осыпав все кругом стеклянной требухой. Голова дернулась, и я полетел, полетел куда-то, потеряв связь с реальностью…

— Док, ты живой? — кто-то тряс меня за плечо, возвращая в пропыленный песчаный мир.

С трудом разлепив глаза, сумел разглядеть мутную картинку, которая потихоньку превратилась в озабоченные лица Самсона и Тибура. В стороне стоял бледный Кокрелл, перекатываясь с носка на пятку. Заметив, что я начал шевелиться, подполковник зло бросил:

— Еще раз так отчебучишь, лейтенант, и я тебя шлепну. Честное слово.

— Кишка тонка, — сплюнув кровью на пол, я оперся на руки парней, чтобы сесть. Потом, медленно покачиваясь, начал загибать пальцы: — Когда у нас не было оружия, мы наср…ли на устав и пошли к гангстерам. Получили кучу неучтенных стволов и оборудования, благодаря чему неплохо отбивались в джунглях… Когда нам было нужно, тащили у летунов и пехоты, но позиции оборудовали по последнему слову, включая мой бункер с генераторами… Даже после предательства командования и хунты, ты сумел собрать людей и отбил ребят, отправленных подыхать на каторгу. Каждый раз, когда весь мир проваливается в задницу, у тебя есть идея, как оттуда вылезти. Или — ты эту идею берешь у парней, которые служат под твоим командованием. И говорить мне теперь, что у тебя нет контрактов, нет денег, и ты решил сдохнуть в этом вонючем клоповнике… Да я быстрее тебе одолжу ствол с единственным патроном, чем вытирать сопли моему бывшему командиру… Поэтому не бухти мне про то, кто кого шлепнет. Потому что подполковник Кокрелл не стреляет в своих, а решает проблему… Дожили, пугать он меня вздумал…

И я побрел к себе, отказавшись от помощи ребят. Потому как большая помощь требовалась моему командиру. Который никак не мог понять, кто он и где. И который уверенно тащил всех остальных в пропасть, вслед за собой…

* * *

В шесть утра двери барака распахнулись, и сквозь бурую хмарь шагнула крепкая фигура в легкой накидке и автоматом в руках.

— Подъем! — проорал незнакомец и расхохотался. — Команда — сбор номер один! Норматив по занятию высоты двенадцать-дробь-четыре — пятнадцать минут! Не уложившиеся в норматив повторят упражнение еще три раза! Время пошло!..

Вечером ветер стих, и бригаду построили куцыми рядами рядом с казармами. Застывший посередине подполковник чеканил, разглядывая напряженные лица перед собой:

— Мы опустились, превратившись в сброд! Мы — элита-элит, лучшие бойцы, прошедшие самые страшные испытания войны и эмиграции. И теперь, когда бригада стоит в шаге от разрушения, я хочу спросить вас — кто вы? Боевая единица, способная решать любые задачи и постоять за себя? Или толпа оборванцев с оружием в руках?… Подумайте и дайте ответ себе. Себе — в первую очередь… Кто считает, что его место не в армии, может уйти. Кто останется, завтра в шесть утра мы проводим общий сбор и выдвигаемся на новую точку дислокации. Чтобы решить проблему с пополнением, оружием и новой боевой задачей. Но балласт мне не нужен. Поэтому — для всех, кому надоело тянуть солдатскую лямку, двери на выход открыты. До завтрашнего утра… Вольно, разойдись!

Поманив меня, Кокрелл прошагал к старенькому багги и застыл рядом с ним.

— Поехали, док. Твоя встряска с подарочным револьвером прочистила мне мозги. Действительно, если нет работы, надо ее найти самим. Посовещавшись с парнями, я ее нашел… Садись, поедем общаться с заказчиком…

Лихо крутя баранку, седой мужчина объяснял мне суть безумной идеи:

— Знаешь про Тортугу? Да, крупный анклав в трех системах отсюда. Анархическая вольница, где торгуют чем угодно и поставляют любые пороки за большие деньги. Там популярны гладиаторские бои. И в последнее время на эту потеху часто выставляют бывших солдат и наемников, скупленных по всей округе. Думаю, если мы свернем шею этому анклаву работорговцев, то сумеем восстановить численный состав бригады за счет освобожденных вояк. Плюс, заявим о себе, как о серьезной силе, с которой стоит считаться. Тогда и контракты появятся, и новые люди, через которых можно будет готовить отход домой, на Родину. Как считаешь, хорошая идея?

— Кто даст корабль до Тортуги? — я был вполне доволен, наблюдая искоса за водителем. Похоже, мой настоящий командир действительно вернулся, стряхнув с себя наваждение планеты без имени.

— Есть тут один жук. Наркоторговец, полное отребье. И вырастил огромный зуб на своих бывших компаньонов. Думаю, он не откажется нам помочь…

* * *

И он действительно не отказался. Потому что Кокрелл мило улыбнулся и озвучил свое предложение:

— Ты даешь нам корабль и оборудование по списку. А я улетаю на Тортугу и потрошу клан Чирочи. Так потрошу, что он уже никогда не поднимется. И ты убиваешь одним ударом двух зайцев. Возвращаешь моральные долги и спроваживаешь с планеты очень неприятных людей, которых я возглавляю. Как тебе предложение?

— А если я не дам корабль и барахло, что просишь?

— Тогда я потрошу тебя. Потом продаю все, что добуду, и получаю желаемое. Но ты уже не увидишь, как закопают последнего из Чирочи. Итак?

Через сутки мы уже грузились на транспорт, навьюченные без меры оружием, медикаментами, амуницией и еще чертовой кучей коробок, без которых любая война превращается в скаутский самодеятельный пикник.

Здравствуй, Тортуга, мы уже идем. Вот дух переведем после погрузки, и…

— Бригада, подъем! В коридорах и кубриках — строиться! Упор лежа принять! И — раз!..

09. Молодые волки

Тортуга встретила нас не ласково. Сначала пришлось немножко пострелять в порту, куда не хотели сажать корабль. Потом вправили мозги каким-то обормотам, пытавшимся задержать нас на трассе. И, на последок, крепкие ребята из работорговцев попытались доказать, что они тоже умеют умирать. Видимо, кто-то слишком много смотрел боевиков, мечтая о славе героя. Как результат, у меня добавилось работы по лечению раненных, а на развалины бывшего гладиаторского афитеатра приходили поглазеть зеваки, бурно обсуждая недавние события. Но по итогам рейда мы пополнили ряды бригады до четырех с лишним тысяч человек, наведавшись за неделю еще на несколько невольничьих рынков. После чего ни одного военного с рабским ошейником на Тортуге не осталось. А Кокрелл столкнулся с новой проблемой.

— Вот дерьмо! Фактически мы сколотили общий костяк из стариков и тех, кто успел прослужить больше десяти лет, прежде чем так или иначе попал в переплет, а затем в рабство. И сейчас я могу быть уверенным в двух тысячах бойцов, которые знакомы с дисциплиной, и готовы служить под моим командованием. Но еще половина — это неуправляемый шлак. Бывшие бандиты, молодежные беспредельщики, просто идиоты, попавшие под армейский набор. Толку от них — ноль. Ни желания служить, ни желания постигать азы военной науки. Плюс, сильная община наемников на краю города, которая мутит воду, не желая нашего усиления как конкурентов… И если мы в срочном порядке не решим эту проблему с пополнением, новые незванные лидеры поставят бригаду с ног на голову. Вот тогда и умоемся кровью по самое не балуй… Да еще эта идея с выборами…

Идея уже была озвучена и не однократно. Как ни странно, у наемников, продававших умение убивать, существовала масса разнообразных законов и обычаев. На которые зачастую плевали с высокой колокольни, но ими же трясли в воздухе, когда умным и шустрым парням нужно было сместить неудобное руководство. Или когда делили крупный куш после удачного дела. Или когда искали козлов отпущения после дела неудачного… В любом случае, крики о выборах командования бригадой раздавались уже неоднократно, а игнорировать половину личного состава, обвешанного оружием… Мда, Кокреллу не позавидуешь.

— Правила единоначалия никто не отменял! — чеканил подполковник на утреннем построении. — Но и считаться тупоголовым сатрапом в нашей сложной ситуации я не собираюсь. Поэтому, слушай приказ!.. Сегодня к восемандацати ноль-ноль инициативная группа представит мне список нового командования. И я буду разговаривать только с этими людьми, а не очередными балаболами-самовыдвиженцами… Под их руководством будет создана вторая мобильная бригада, куда уйдут все желающие, вместе с легким вооружением. И в составе наших войск больше не останется любителей горлопанить и ничего не делать. Кому не хочется носить погоны — имеют право покинуть расположение части, подав письменное заявление. Но предупреждаю сразу, что повторно шанс давать никто не будет. Дезертиры нам не нужны…

Все четыре с лишним тысячи человек поместились на мощеном плитами внутреннем дворе бывшего рабского анклава. И глядя на них с балкона, на взгляд можно было легко определить — кто есть кто. Бывшие профессиональные солдаты привычно держали строй, разбившись на утвержденные роты. А «демократическая вольница» медлено сгрудилась в кучу, превратившись в недовольную толпу на левом фланге. Оттуда доносились смешки, редкие пока выкрики, задние ряды уже смолили местные паршивые сигареты, окутавшись сизым дымом.

— Партизаны недобитые, — поморщился Тибур, не забывая поглядывать на пустынную улицу, отлично видную с обзорной вышки. Рядом в уголочке дремал Самсон, пристроив любимый пулемет между ног. Согласно штатного распорядка, парни несли караульную службу, а я приткнулся к ним, чтобы не попадать под ноги Кокреллу и его помощникам, злым как собаки.

— Думаешь, вся толпа пойдет в наемники?

— Никуда они не пойдут. Будут болтаться, пока на улицах не передавят. Здесь Тортуга, беспредельщиков не любят. А командир не любит, когда ему вместо армейского подразделения начинают мастерить публичный дом… Только идиоты не знают еще, что их судьбу решили. Кто действительно захочет тянуть лямку и в бригаде останется, тот станет настоящим солдатом… Это я про молодняк говорю… Кто хочет просто денег срубить и головы проламывать, пойдут к новым командирам. Получим чистых наемников, с которыми разойдемся мирно, без кровопролития. Может, кого из наших туда переманят, наобещав кучу всего. А оставшейся шобле придется определяться — с кем они. Либо — за ворота… Вон, сколько места свободного осталось после рейда. Займут пустующие бараки, будут корчить из себя анархическую вольницу. Потом — подомнет их какая-нибудь умная голова из местных, или просто в расход пустит. И все, отпрыгались…

— А если бунтовать вздумают, попытаются Кокрелла скинуть прямо сейчас? С чего им из бригады уходить, когда можно просто нового командира пропихнуть?

— На этот случай здесь я сижу, — неожиданно трезвым голосом отозвался Самсон. Надо же, я-то думал, он дрыхнет без задних ног. — Начнут бузить, мигом с трех стволов причешем. Потому что это уже не свободные выборы, а бунт. И штрафбата у нас нет, сразу ставим к стенке.

Вторя чернокожему гиганту, снизу донеслись слова командира бригады:

— Балласт мне не интересен. Балласт не интересен никому. Но давить разгильдяев, которым спас жизнь — я не собираюсь. Силой никто вас не держит. Оружие для выживание — у вас в руках. Двери открыты, можете быть свободны. Но кто останется, будет выполнять приказы и жить по законам железной дисциплины. А любого, вздумавшего устроить анархию в бригаде, судить будут по законам военного времени… Жду новых командиров в назначенное время… Вольно! Разойдись…

* * *

Через сутки наполовину «похудевшая» бригада передислоцировалась на новое место, заняв район старого нефтеналивного терминала. Соорудив укрепленные пулеметные гнезда на облюбованных позициях, мы получили неплохо защищенный лабиринт, в котором можно было куда как меньшими силами держать оборону. Плюс — разведанные подземные трубопроводы, способные вывести нас в любую точку Тортуги. Плюс — выход к реке, на которую у нас смотрел небольшой порт, прикрытый раздвижными навесными воротами. И пусть пока саперы заминировали этот район в несколько эшелонов, но минное поле — наше, и мы всегда сможем принимать баржи с продовольствием и товарами, а так же прорваться водой, если станет «жарко».

Сколоченная наспех мобильная группа наемников вобрала в себя полторы тысячи головорезов, гордо примеривших имя «Молодые волки». Обменяв развалины рабовладельческого анклава на деньги, новые «потрясатели Тортуги» прикупили автотранспорт и теперь торговались на местном рынке душегубов, обещая выполнить любую работу за смехотворные деньги. Демпингующих выскочек попытались приструнить, но «волки» ответили автоматным огнем, и старожилы предпочли не обострять отношения. Судя по всему, подобные истории в этом диком городе происходили уже не раз, и мудрые люди решили дать возможность новичкам свернуть шею без лишней стрельбы.

Смешнее всего получилось с толпой «партизан». Выбрав свободу, почти шесть сотен бывших гладиаторов-неудачников оккупировали часть старых бараков, где сначала пьянствовали, а потом объявили о воссоздании рабовладельческого анклава. Где все так же будут проводиться бои на выживание. Вот только теперь на окровавленный песок выйдут другие, а новые хозяева станут смотреть на гладиаторов сверху, надираясь спиртным на бронированных трибунах.

Вечером ко мне зашел Чаки. Я искренне удивился, не ожидая его увидеть.

— Что к «волкам» не подался? — задал вопрос, раскладывая инструменты по кюветам.

— Любители, — поморщился наемник, стягивая футболку. — Гонору много, мозгов мало… Да и медика приличного у них нет, так, лишь пара коновалов.

— Но здесь ведь служить придется, — поддел я громилу, начиная возиться с обожженной рукой. — Лямку тянуть, в наряды ходить, кроссы бегать.

— Побегаю, заодно форму восстановлю, — Чаки был не в настроении зубоскалить. — Похоже, я чуток промахнулся, когда списал подполковника. Мужик-то с двойным дном. Вон как дело повернул… Мы снова при деньгах, своя база, люди, оружие… Посмотрим, как повернется. Может, новую крутую группировку сколотим, и там получится в должности вырасти. Или позже снова новая группа отколется, но уже реально серьезных ребят… Но это все лучше, чем с молодыми идиотами пули зубами ловить.

— Считаешь, у молодняка шансов нет? С техникой, боеприпасами.

— Воюют не оружием, воюют головой. А с головой у них плохо. Двух недель не прошло, поцапались уже со всеми. Даже на Кокрелла попытались наехать, требовали еще себе минометную батарею и людей дополнительно… Любой крупный контракт, и их на нем закопают. Готов месячное довольствие на это поставить.

Я аккуратно закрепил повязку и усмехнулся:

— Не, ставки не принимаю. У меня удачи в азартных играх нет, даже лучше и не пытаться… Все, еще раз зайдешь, я со спиной закончу, и будешь как огурчик. Шрамы останутся, но рубцевание кожи я тебе убрал, мокнуть ничего больше не будет. Если будет время и желание, то и шрамы заполируем. На лице — хоть завтра.

Чаки собрался, с довольной рожей полюбовался на свое отражение в зеркале и хохотнул, распахивая дверь:

— А ты, док, еще спрашивал, чего я в город не подался. Мне тоже хочется, чтобы девушки любили… До завтра…

* * *

Рядом с любой войной живут люди, которые с нее кормятся. Продавцы награбленного, хозяева публичных домов и пивнушек. Стоит где-то осесть военному люду, как рядом по взмаху волшебной палочки материализуются ресторанчики, игорные заведения и прочие сомнительного рода подвалы, торгующие чем угодно и когда угодно. Не успели мы обжиться на занятой территории, как рядом в пригородах уже вовсю засияла неоновая реклама, и шустрые ребята выгнали толпы зазывал на улицы.

Командир бригады не стал закручивать гайки, лишь встретился с хозяевами увеселительных точек и предупредил, что за любого убитого или пропавшего солдата будет расстреливать каждого десятого, не утруждая себя поисками настоящих виновных. И пустил вечерами патруль, который подбирал перебравших лишку. Но в целом мы сосуществовали мирно и без эксцессов: парни спускали пар после вечерней поверки, а местные бойко торговали неплохим пивом и тянули деньги по мелочи на различных игровых лохотронах. Я даже успел облюбовать крошечный ресторанчик, в котором подавали неплохо приготовленную рыбу, куда и заглядывал пару раз на неделе.

В этот раз мне не удалось дожевать свой кусок в одиночестве, как за столик без спроса подсел широкоплечий крепыш, с вычурными татуировками на щеках.

— Не кашлять, док.

— И тебе, Ганс. Как колено?

— Прыгаю твоими стараниями, спасибо… Ребята просили передать предложение. Перебирайся к нам, док. Ты — головастый мужик, что тебе в этом болоте чахнуть? Мы же — удвоенную ставку даем сразу, без дураков.

Я отхлебнул сок из высокого стакана и усмехнулся:

— Ганс, хороший ты парень, просто чудо, почему до сих пор живой и здоровый. Спасибо за предложение, но ты уже пятый, кто подкатывает. И каждому я вынужден повторять: своих не меняю. Пусть у нас болото, пусть мы заплесневевшие динозавры, упустившие свое время… Но я с моей бригадой подыхал столько раз, что слился в одно целое. Увы, мне ходу нет. Стар я для таких шуток.

— То есть деньгами тебя не заинтересовать… А если госпиталь под тебя сварганим? Думаю, местные с радостью вложатся. Представляешь — свой госпиталь. Сестрички на выбор, любая техника. Большим человеком станешь на Тортуге.

— Мне целый авианосец предлагали. Тоже — с девочками, грудой подчиненных и зарплатой до небес. Нет, Ганс, я лучше старлеем остаток доживу, сколько отпущено.

— Жаль… Но если вдруг надумаешь, или подшабашить захочешь — знаешь, где нас искать… Только мы на базу через две недели вернемся, не раньше.

— Хапнули горящий контракт? Удачи тогда вам. Просто так подобные подарки не раздают.

— Прорвемся, док! — засмеялся довольный жизнью и собой молодой парень и косолапым медвежонком выкатился из-за столика.

Действительно, неплохой парень. На гладиаторской тренировке ему разбили колено. И когда наши парни вломились в анклав, рабовладельцы как раз думали, что делать с инвалидом — оставить убирать трупы с арены, или пристрелить. Я собрал Гансу сустав заново. Хромота осталась, и стометровку пробежать быстрее чемпиона парню не светило. Но бегать марш-броски и штурмовать стены он уже мог без проблем. Вопрос лишь в том, не найдут ли они эти проблемы в своем спешном выезде на экстренный контракт. Надо будет заканчивать ужин и заглянуть к командиру. Может, что разузнаю. Или, наоборот, поделюсь свежей информацией…

* * *

В два часа ночи бригаду построили по тревоге. Хмурый подполковник кратко обрисовал ситуацию:

— Все знают, что половина бывших рабов организовала отряд наемников «Молодые волки». И все знают, как они вели себя последние дни. Вчера утром попытались вломиться на наши арт-склады. Дело чуть не дошло до стрельбы… Я получил информацию, что их новый контракт — подстава. Парней специально отправили сопровождать караван в рыбные поселки, чтобы по дороге пришлепнуть… Я довел информацию до командования «волков», но в ответ услышал лишь матерщину и кучу дерьма в наш адрес. Похоже, мы окончательно разошлись по разные стороны… Поэтому, я объявляю приказ по бригаде: мы остаемся в расположении базы в течение ближайших двух суток. Никакой помощи «волкам» оказываться не будет. Любые заказы на спасение этой группы бригада принимать не будет… Вопросы есть?

Вопросов не было.

А утром наши радисты поймали на чужих частотах крики о помощи. И мы молча слушали, как горят заживо в своих легко бронированных машинах молодые ребята, возмечтавшие одним ударом обогатиться на Тортуге, в городе, пожравшем тысячи и тысячи им подобных.

Вечером, после официального подтверждения о разгроме группы, мы приспустили флаги и помянули погибших. Тех, кто променял дорогу домой на легкие деньги. Кто заплатил жизнями за чужие амбиции. Кто стал еще одним напоминанием нам — нельзя бросать начатое. Надо любой ценой прорываться на Родину. Всей сводной бригаде спецназа. Домой…

10. Шулера

— Мы просчитали возможные варианты. Чтобы действительно выполнить поставленную задачу, нужно доукомплектовать состав еще на треть, и это должны быть хорошие профессионалы. В рамках текущего оснащения мы не сможем подготовить грамотных специалистов за отведенный срок. Вторая задача — деньги на закупку снаряжения и найм кораблей. И последняя проблема — компромат на корпорации. Что-то такое, что позволит нам снять обвинения в бунте, и защитит от преследования дома.

Командование бригады отрабатывало план по возвращению из эммиграции на Родину. Перебрали десятки вариантов, но пока ни одна идея не гарантировала нам успех. Слишком много ниточек требовалось связать в одно целое, слишком много чужих интересов пересекалсь с нашей дорогой. Но мы продолжали искать, просчитывая комбинации и упорно готовились к своему главному сражению.

— На местном рынке мы выгребли всех, кто предтавлял интерес. Новых людей не найти. Да и Тортуга — не лучший город, в котором можно найти подходы к корпоративным помойкам. Придется перебазироваться. Поэтому, неделя на анализ потенциально интересных мест, и еще неделя на получения оперативных данных с новых позиций. А я пока найду, за чей счет можно будет перебросить ребят.

Кокрелл отпустил остальных командиров рот и офицеров штаба и обернулся ко мне:

— Как дела у медицинской службы?

— Люди в норме, больных и раненных нет. Импланты у личного состава я подшаманил, насколько было возможно. В ротах обученные фельдшеры, способные оказывать первую помощь. Запаслись препаратами и оборудованием с лихвой.

— Что с подработками?

— Как ты и просил, я наладил связи с местными богатыми хозяевами анклавов. Оказывается, навыки пластического хирурга здесь ценят куда больше, чем экстренную хирургию. Не скажу, что завел друзей, но лицом к лицу повидал очень многих.

Налив горячий чай, подполковник подал мне кружку, сам отпил дымящийся кипяток и проворчал:

— Да, желающих тебя перекупить с каждым днем все больше. Что только не предлагают за голову «мастеровитого дока». Но зато после твоих прогулок мы получаем информацию из таких источников, о каких раньше и не мечтали. И все говорят одно и то же: бригаде надо срочно уходить. Мы здесь — чужие. Не наемники, готовые за деньги воевать с кем угодно. Мы — армия в изгнании, боевая единица чужих вооруженных сил. И одним фактом своего присутствия путаем карты. Перехватываем контракты других групп, держим данное слово и пользуемся авторитетом. Нас уже готовы даже звать как третейских судей на местные толковища. И за столь встремительным взлетом обязательно последует крайне болезненное падение. Потому что это — Тортуга, здесь выскочек не любят.

— Когда уходим?

— Через две недели, не позже. И нам с тобой, док, надо будет навестить трех милых джентельменов, у которых есть работа для нас. Нутром чую, что один из вариантов с гнильцой, слишком уж активно нам их подталкивают, и слишком уж Совет наемников вокруг суетится. Кровь из носу, но придется все предложения проработать и подляну раскопать. Ты, пока будешь морды ушивать, смотри и слушай во все глаза, может что заметишь. Ну и я, за накрытым столом буду к каждой оговорке цепляться… Через две недели один из трех вариантов поможет нам убраться с планеты. Но это должен быть наш вариант, а не чужая подстава, док. Только так…

* * *

Когда у человека очень много денег, он начинает активно тратить их на развлечения. Особенно, если этот человек выбился «с низов», и предпочитает простые решения любых проблем. В том числе и проблемы, как убить свободное время, имея при этом чемодан наличности. Или два чемодана.

Но вот беда, после столь активного отдыха здоровье начинает рассыпаться, как карточный домик. Печень пошаливает, почки барахлят, поджелудка с трудом справляется с потоком деликатесов. И если общую терапию и оздоровительные курсы еще можно заказать на Тортугу для состоятельных джентельменов, то косметологи едут с большой неохотой. Потому как не без основания опасаются, что остаток дней так и проведут на забытой всеми богами пиратской планете. И мои бывшие таланты кудесника пластики оказались неожиданно как нельзя кстати. И теперь через день я заглядывал то к одному состоятельному клиенту, то к другому. Улыбался, вел светские беседы, уточнял с пациентами перечень манипуляций. И старался не обращать внимание на вечную охрану, буравившую мне спину злыми взглядами. Ребятам щедро платили за недоверие, а какое может быть доверие к «лепиле», высунувшемуся как чертик из табакерки из ниоткуда, да еще допущенному так близко к хозяину, чье тело следовало охранять ценой собственной жизни.

— Мешки под глазами мы уберем на следующей неделе. Я не рекомендую делать сразу все. Это может плохо сказаться на общем самочувствии. Поэтому, предлагаю сегодня почистить кожу, убрать эти два шрама, исправить носовую перегородку, поврежденную в молодости, и подготовить лицо к восстановительной терапии в понедельник. Вот компьютерная модель, на которой видно, как вы будете выглядеть завтра утром. Послезавтра. На выходных. И то, чем мы займемся в последнюю очередь.

— А если сразу? Какого черта ждать…

Как обычно — клиент хочет все и сразу. И думает, что если он может выложить чемоданчик с деньгами, то это изменит законы окружающего мира. Ведь именно так он меняет законы своего криминального сообщества.

— Можно и сразу. Вот модель, как тогда поведет себя ваша кожа. Трехнедельные отеки, синева под глазами, возможная повторная операция через месяц… Я бы не рекомендовал. Лучше сделать все в два этапа с отдыхом, чем надорваться в самом начале… Скажите, господин Шлифт, бои по третьему каналу смотрите? Да? А кто из бойцов больше нравится? Понятно… А как думаете, если взять парня с улицы и поставить против чемпиона, сколько он продержится?… Согласен, секунду… А если парня готовить два-три года у хороших мастеров, накачать анаболиками, поставить болевые блокаторы? Вот… И я бы задумался, на кого поставить — на молодого претендента, или уже уставшего чемпиона.

Я свернул картинку и вежливо улыбнулся. Господин Шлифт: обрюзгший боров, жрущий без меры и забывший, что такое пешая прогулка на сто метров. Но возмечтавший о роже Апполона, согласно последней моде Тортуги. Контрабандист и поставщик любого спиртного в округе, начиная от элитных вин, и заканчивая вонючей бормотухой. Очень упрямый и ограниченный человек. К которому надо найти подход. Или за опухшее чужое лицо с меня легко могут содрать собственное.

— Поэтому представьте, что вам надо подготовиться к решающему бою. Лично вам. И если вы шагнете на ринг прямо сейчас, то потеряете торварный вид на месяц, или больше. А так, шаг за шагом, мы с вами вылепим отличный результат. Диета, специальные препараты, перед сном — витаминные маски и кислородные коктейли. Один шаг к будущей победе, другой, и скоро ваши компаньоны удавятся от зависти, потому что мы получим лучший результат из возможных. Но — следуя плану, а не пытаясь головой пробить стену… Вы — свой собственный тренер. Вы — создатель победы. Не поверю, что в делах вы так же спешите, когда надо выждать перед продажей редкой партии вин на перегретом рынке.

Похоже, клиент доволен. Лесть, блудословие, выдвижение его на первые роли. И доктор — он уже где-то рядом, за канатами ринга. А вся слава победителя — ему, великому стратегу… Уф, сработало.

— Итак, с вашего разрешения, предлагаю начать с этой процедуры…

* * *

Никаких жучков, никаких глупых шпионских штучек. Только улыбки окружающим и открытые уши, чтобы ловить любую фразу. Я — «лепила». Особа, приближенная к самому верху. Мне доверяет босс, значит, я почти свой. И поэтому со мной можно поддержать беседу, посмеяться глупой шутке, поболтать о погоде или обсудить ставки на тотализаторе. Меня можно провести по внутренним коридорам анклава, не тыкая носом в стенку, когда мимо проходят другие гости. Меня даже можно угостить чаем на кухне, где сгрудившись в кучу водители орут от возбуждения, наблюдая на подвешенном вверху экране очередную потасовку в прямом эфире — трансляцию из портовых складов, где конкуренты выясняют отношения. И док орет вместе с ними, требуя продолжения зрелища, а потом благодарит за вкусный чай и идет к выходу, стараясь не потеряться за провожающим.

— Какого черта?! Он откуда здесь? Это же…

К сожалению, я не Тибур. И не Самсон. Я не спецназовец, способный ударом пальца отправить врага в нокаут. Я всего лишь доктор, не сумевший увернуться от сокрушающего удара по затылку. И грош цена теперь собранной информации, если мое обмякшее тело зашвырнули в холодную комнату в подвале. Потому что мертвый доктор никому ничего не расскажет. Даже если умудрился подсмотреть чужой секрет. Какая досада. Похоже, клиент так и останется с набрякшими мешками под глазами. Не видать ему рожи Апполона. Как жаль. Видимо, кодла наемников из гильдии дороже любителю косметологии, чем мутные парни из «армии в изгнании»…

* * *

Противно скрипнула дверь, и в глаза ударил луч фонаря.

— Так-так… У нас гости. Очень любопытные гости.

Узнаю этот голос. Старшина гильдии наемников, премерзопакостный тип. Его уши торчали за двумя попытками сорвать нам контракты. То засаду на дороге смастерил, и мы чудом тогда избежали больших потерь. То попытался предупредить очередную цель перед ликвидацией, и группа захвата убила лишний час на выбивание охранников на объекте. Помню его.

— Ну кто вас просил, доктор, шляться по закоулкам? Прошли бы центральным входом, где ждала машина, и спокойно вернулись домой. Так ведь нет, поперлись тайными тропами. Теперь возись с вами, дожидайся ночи, чтобы труп аккуратно в реку сбросить… Ладно, ситуация понятная, время зря терять не буду. Оборудования на вас нет, никто вас не отслеживает. Отдыхайте пока, перед последней прогулкой я еще разок загляну, побеседую.

Я пощупал затылок и посмотрел на испачанную кровью руку. Знатно приложили, с…ки. Потом кисло усмехнулся, щурясь от яркого света в глаза:

— Можно и побеседовать. Хоть одну ночь, хоть две. Боюсь только, что вы застрелитесь от страха раньше, чем мои сослуживцы до вас доберутся. Но они доберутся, это я могу обещать определенно.

— Смешной вы, доктор. И дурной. Кто вас искать будет, что вы. Машина с шофером давно в пригородах горит. Авария, и никаких концов… Вы меня только дождитесь, не уходите не попрощавшись…

Шутник проклятый, поморщился я вслед скрипучей двери. Придется рубашку рвать, чтобы голову замотать, а то ведь действительно, «уйду не прощаясь»…

* * *

Я очнулся, потому что кто-то аккуратно лил мне воду на лицо.

— Док, ты как? Черт, да ты весь в крови… Эй, парни, взяли его, аккуратненько. Взяли, и к выходу. Двигаем, двигаем.

— Тибур, откуда ты здесь?

— Пацанву распросили об аварии, те и рассказали, что там чужие суетились, машину поджигали. Поэтому с заднего хода сюда зашли, я местных «разговорил». Сейчас уходить надо, охраны тут до чертиков, а воевать всей бригадой — не с руки. Давай, переставляй ноги, док. Надо уматывать, пока трупы не нашли.

Вцепившись в чужие плечи, я с трудом заковылял следом. В голове звенело, но я все же пытался шептать в спину разведчику, глотая слова:

— Тибур, это подстава, липовый контракт! Я видел, что среди местных полно людей из гильдии наемников. И слышал, как они про разгрузку взрывчатки ругилась, ящики там неудачно уронили. Как только мы этот груз на охрану примем, нас вместе с ним и подорвут к чертовой матери.

— Понял, док, понял. Что-то похожее мы накопали, но ты в самое гнездо влез. Давай выбираться, потом обсудим. Не волнуйся, не зря голову расколотил, все лично Кокреллу расскажешь.

Где-то за углом заорали, и по ушам ударил грохот пулеметных очередей.

— Бегом, парни, бегом! Нас накрыли, уходим!

Меня волокли по коридору, передавая с рук на руки. К рокоту пулемета добавился автоматный лай, потом разрывы гранат. Черт, как плохо! Не можем мы с контрабандистами воевать, никак не можем! Нам еще через них корабль заказывать, снаряжение докупать. Ввяжемся в реальную войну, весь город против себя восстановим. Что за невезуха…

Мы успели вывалиться на улицу, получив лишь пару очередей в спину. Но остатки штурмовой группы оказались заперты у выхода. На них спятившей волной напирали охранники, долбившие из всех стволов, а нам еще предстояло проскочить через двор к ожидавшим машинам. И тогда Самсон заорал, выпинывая кого-то из замешкавшихся парней с крыльца:

— Уходите, немедленно! Я прикрою! Ну!..

Дверь закрылась, и за толстым железом еле слышно вновь загремел пулемет. Мой верный товарищ пытался выиграть для нас секунды, столь нужные нам секунды… Меня зашвырнули на заднее сидение багги, когда в дверь изнутри ударил термобарический заряд, вспучив жалкую преграду и рванув огнем из всех щелей. Заскрежетав, исковерканная железка вывалилась наружу, а от наших машин внутрь объятого огнем коридора потянулись дымные росчерки гранатаметных выстрелов. Прости, Самсон. Мы лишь можем поквитаться за тебя, удирая со всех ног. Прости…

* * *

Через сутки бригада заключила контракт на охрану каравана с буровым оборудованием. Гильдия наемников выплатила компенсацию контрабандистам за спровоцированное боестолкновение и пообещала не препятствовать нашему уходу.

Я сидел на жесткой кровати рядом с Тибуром, и допивал на двоих флягу со спиртом. Смяв пластиковый стаканчик, выбросил его под ноги и спросил:

— Зачем? Зачем вы полезли за мной, если уже знали о липовом контракте?

— Дурак ты, медицина. Спецназ своих не бросает. Никогда. Лучше умереть всем вместе, чем потом соваться в петлю, когда придут духи преданных тобой. Давай лучше еще разок, по одной. За Саму. За нашего брата, что подарил мне и тебе еще один день. За нас…

Я налил Тибуру, и допил остатки фляги прямо из горлышка. Прости, Самсон. Единственное, что могу обещать — ты будешь жить в нашей памяти. Пока мы не загнемся где-нибудь на чужих планетах. Но до этого момента ты будешь жить. Балагур-великан, набитый железом под самую макушку. Наш настоящий и искренний друг. Человек, закрывший своей широкой грудью без раздумий. Потому что не мог по другому. Потому что был нашим братом… Был? Нет, потому что он — наш брат. Навсегда…

11. Тридцать сребреников

Конклав. Спятившая планета. Клубок корпораций, конгломерат заводов и рудников, сплошной мегаполис на исполосованном дорогами континенте. Миллиарды жителей, миллиарды запрограммированных на механическую работу тупых существ, умножающих безразмерные капиталы прожорливых компаний. Планета-гнойник, набитая деньгами, злобой и похотью. Планета-мечта для тысяч и тысяч карьеристов, мечтающих взобраться по пирамиде власти на самый верх. Наша точка базирования здесь и сейчас…

Слухи о хорошо подготовленной группе военных сыграли свою положительную роль, и бригада уже два месяца еле успевает отрабатывать контракт за контрактом. Помощь полиции в штурмах криминальных анклавов, сопровождение ценных грузов, охрана караванов с оборудованием военного назначения. Мы — не наемники. Мы — армия в изгнании. Мы держим данное слово и защищаем шкуру заказчика при любых обстоятельствах, как бы не взбрыкнула судьба.

Сарафанное радио работает на полную, долетая до любых захолустных уголков. Мы — собираем бывших солдат отовсюду. Спецназовцы, легкая пехота, артиллеристы и штурмовики. Мы выросли до трех тысяч человек и готовы расти еще. Нам нужны люди. Проверенные в совместных боях, способные постоять за себя и прикрыть огнем товарища. Мы — готовимся вернуться домой. И для этого нам нужно стать сильными. А злости на предавших нас — и так в избытке, можно даже поделиться.

Поздно вечером командование вызвало к себе. Я зашел в зал, где уже собрались ротные и штабисты. Сел на угол стола и заметил, что вокруг царило нездоровое возбуждение. Странно, с чего бы это? Вроде никаких неожиданных новостей от радистов не слышал. Я же теперь параноик, собираю сплетни отовсюду. Все мне мерещится, что очередной контрактор начнет стрелять в спину…

— Все в сборе… Господа офицеры, я должен вам сказать, что получил фантастическую новость. Буквально полчаса назад… Хочу спросить у вас, все ли помнят, как начался исход с нашей планеты? Почему мы вынуждены были бежать, бросив дома и семьи?

— Потому что корпорации объявили нас бунтовщиками! Потому что заведены липовые уголовные дела! Потому что приказали расстреливать демонстрации, а потом объявили это самоуправством! Потому что… — заметались под низким потолком голоса.

— Да, было, было… Но — что случилось раньше? Что — корень наших проблем? — В наступившей тишине Кокрелл хищно усмехнулся и выдохнул: — Потому что нас — ПРЕДАЛИ! Хунта полковников взяла власть в свои руки, не удержала ситуацию под контролем и после прихода корпораций сдала армию, как разменную монету в игре. Да, люди из добывающих синдикатов налепили на нас ярлыки врагов народа. Да, на нас начали охоту, как на диких зверей. Но первым, кто плюнул в сторону бывших сослуживцев, была хунта. Именно эти твари купили себе свободу, бросив армейские части умирать на поле космодрома…

Поднявшись, подполковник стал расхаживать вдоль стены, и внимательные глаза следили за ним шаг в шаг — из угла в угол и обратно.

— Четырнадцать человек подписали нам смертный приговор. Четырнадцать человек пообещали нам свободные коридоры на орбиту и сохранение знамен сводных бригад. Мы должны были перебраться на другую планету, чтобы начать там все с начала, обретя новый дом. Вместо этого, хунта удрала с деньгами в космос, оставив верные им части под огнем противника. Приказав покинуть занятые позиции и подготовиться к погрузке в транспорты… Многие из вас помнят, как нас жгли на раскаленных плитах. А потом, расправившись с основными кадровыми частями, принялись зачищать резервистов и солдат, отправленных в запас. Аресты, лагеря, каторжные работы. Новые полицейские власти с удовольствием участвовали в геноциде против людей в погонах. И лишь крошечная часть успела бежать, чтобы рассеяться по всем окружающим мирам. А скольких мы потеряли…

Обернувшись, седой командир впечатал кулак в столешницу:

— Но я верил, что рано или поздно доберусь до ублюдков. Я пообещал себе, что размотаю кишки хунте, чего бы это не стоило. И вот, здесь и сейчас я говорю: мы можем это сделать… Все четырнадцать падальщиков с женами, любовницами и прижитыми спиногрызами обитают на Конклаве. Рядом с вывезенными капиталами. Сладко пьют, сытно жрут… И мы получили контракт на их ликвидацию. В котором — вся необходимая информация о дислокации, средствах защиты и ожидаемых планах по перемещению противника… Противостоять нам будут две частные охранные компании, общей численностью до восьмисот человек. И, учитывая размещение хунты в небоскребах в центре города, нам запрещено наносить ущерб другим зданиям и чужой собственности. Но в остальном — никаких ограничений… Лотерейный билет, снимающий с нас любые обвинения за маленькую войну в строго отведенной зоне. Как вам новость, господа офицеры?

Я смотрел на радостно кричавших мужчин и думал, когда именно мы сошли с ума. Крепкие парни, награжденные многочисленными шрамами, обнимались, хлопали друг друга по плечам и орали что-то невразумительное. Чудеса — им позволили поквитаться за старую кровавую обиду. Их — спускали как бешеных собак, чтобы устранить конкурента. Им разрешили пролить кровь женщин и детей, истребив без остатка чужой человеческий мирок, замкнутый в рамках двух или трех небоскребов. Им… Хотя, почему это — «им»? А как же я? Я, старлей медслужбы, спасатель умирающих и продырявленных насквозь… Разве я простил смерть генерала Штадта, навсегда оставшегося там, в кровавой мясорубке космопорта? Разве я простил кукловодов, бросивших спецназ на расстрел студенческих волнений, больше напоминавших пьяную пирушку? Разве я чем-то лучше людей в этой комнате, мечтающих убивать, убивать и снова убивать? Полно, господин доктор, не надо дешевых соплей. Я — такой же психопат, как и остальные. Я — человек в погонах, с выгоревшей душой, чьи руки давным-давно залиты невинной кровью. Пусть, не убивая лично, но я участвую во всех операциях бригады. А мы — торгуем смертью, и ничем иным. И я — такой же убийца, как все здесь…

— Какие средства медицинской поддержки готовить для штурма? — тихий вопрос разом оборвал веселье.

— Уважаю, док. Всегда — сначала о деле, потом о развлечениях… Мы пойдем с двух направлений — через подвал и крыши. Обрежем коммуникации, ослепим наблюдателей зенитных расчетов — и ударим с двух сторон. Основной небоскреб и обслуживающий персонал рядом. Поэтому, готовиться будем к боям на короткой дистанции, в закрытых помещениях. Ожидается активное применение зажигательных и удушающих средств. Срок на проработку операции и развертывание сил — неделя…

* * *

Для будущего госпиталя расчистили бывшую столовую. Сгребли в сторону столы, наспех полотенцами затерли пролитую чужую кровь. И пока грохот перестрелки поднимался с этажа на этаж, я с пятью помощниками уже вовсю пробрасывал кабели для аппаратуры и раскладывал боксы с перевязочными материалами. Над нами на втором этаже пристройки сидела лишь тройка наблюдателей, я же предпочел остаться в этом опустевшем помещении, с окнами, выходившими на усыпанную огнями автостраду. Смотреть, как вылетают стекла небоскреба при близких разрывах, не было никакого желания.

Штурмующие части успели зачистить уже треть дома-переростка, когда к нам понесли первых раненных, и мне стало не до рефлексии. Бронежилеты не спасали от автоматной очереди в упор, но кроме убитых было полно солдат, хватанувших пулю из-за угла, или горсть осколков. Когда охранники поняли, что отбиться не получится, в ход пошли все запасы взрывчатки и зарядов к гранатометам. И скоро столовая была забита телами, которые я с трудом успевал лихорадочно штопать. Кровавая мясорубка брала за смерть хунты с нас очень дорогую цену.

— Док, срочный доклад! К охране идет подкрепление, будут через пять минут здесь! И единственный не прикрытый участок — ваш! — заорала рация на поясе.

— Том! Секач! — рявкнул я помощникам. — Кто может держать оружие — на второй этаж! Здесь — баррикаду из столов у окон, закрыть двери! Скоро будет жарко!

Дальше передвигаться пришлось уже ползком. Попытка разблокировать запертых в небоскребе коллег охране не удалась. Наткнувшись на хлипкие баррикады, противник решил пробиться нахрапом, задавив числом. Но мы ответили автоматным огнем, а с пятого этажа закопченного гиганта поддержали гранатометами. Потеряв первую волну атакующих, наемники откатились назад. Но истеричные вопли из здания не позволили им отсиживаться на месте, и сгорбленные фигуры снова поползли вперед, щедро нашпиговывая свинцом наш бедный сарай, выстроенный из гипсокартона на бетонных сваях. У хунты был лишь один шанс — оттянуть штурмующих на отражение атаки с тыла, и попытаться прорваться вниз. Или — подохнуть.

Сначала мы отбивались из-за перевернутых столов. Потом — из-за сваленных грудой убитых. В конце-концов, остатки способных еще держать оружие отжали к задней стене, и я больше времени тратил на то, чтобы всадить пулю в дурную голову, мелькнувшую в проеме, чем на остановку кровотечения у повторно раненного солдата. Гранаты рвали на куски мертвых и живых, летая туда и обратно. Бетонная пыль, окровавленный мусор, безумные крики — все смешалось в кучу. А потом снаружи загрохотали пулеметы, и медленно-медленно назад вернулась тишина.

— Все, добили ублюдков, — просипел бурый от чужой крови Секач, подтаскивая ко мне очередного пациента. Посмотрев на то, что ему удалось доволочь, фельдшер обреченно махнул рукой и сел рядом с покойником. — Что за херь… Ведь больше ста человек тут было. А осталось? Пять? Шесть?… Зато не дали в спину нашим ударить… Мы — молодцы, док?

Я убедился, что пульса у раненного больше нет, и закрыл парню глаза.

— Да, Секач. Мы — молодцы… Давай руку посмотрю, похоже, тебя тоже зацепило… Перевяжу, и пойдем собирать остатки. Может, кто в этом аду и выжил, кроме нас двоих…

* * *

— Я себе копию сделаю, — постучал пальцем по экрану так-дисплея Тибур. — Обязательно. Попрошу ребят из радиоразведки, что нас прикрывали, и сделаю копию. Ты смотри, как летят! Один, другой… А это кто? Наверное — баба его… Ведь до последнего подыхать не хотели, с…ки. Кричали, что откупятся. И как их, аж с сорокового этажа, птичками… Только мокрые кляксы на асфальте остались.

— Охота тебе чернуху собирать, — я недовольно поморщился, и осторожно повозился на стуле, приминая задом мягкую подушку. И смех, и грех — поймал таки дурной осколок пятой точкой. Даже стыдно вспоминать, какую акробатику потом устраивал в окружении зеркал, чтобы достать и собственную шкуру заштопать.

— Это не чернуха, док. Это — возмездие. Как они нас, так и мы их. Глаз за глаз.

— Да, да, конечно. И всех — в расход. По мне, лучше бы их судить, а потом — публично повесить. Без детей… Но это мое мнение.

— Конечно, — скривился разведчик, ласково поглаживая замершую на экране картинку. — Это не тебя тогда танками давили, когда хунта бросила части на космодроме.

— Не меня, — согласился старый мятый жизнью док. — Меня в это время вместе с тяжелоранеными в подвале расстреливали. Так что давай не будем вспоминать, кто и кому сколько должен. Но — я предпочитаю суд и почетную виселицу. А так — беспредел получается.

Почесав затылок, Тибур усмехнулся:

— И ладно, все равно — хорошо получилось…

И захохотал, выпучив на меня совершенно безумные глаза.

* * *

Поздно вечером с командиром сводной бригады связался заказчик. Уверенный в себе пожилой человек тихим бесцветным голосом поблагодарил подполковника за отлично выполненную работу и прошелестел:

— Вы раздавили гниду, рад за вас. Но деньги пока остались у их субконтракторов. Хунта не верила электронным счетам, поэтому перевела большую часть средств в редкоземельные элементы и драгметаллы. Хранилища сосредоточены на островах. Мы предоставим координаты, но товар необходимо захватить в течение суток.

— У меня потери, — недовольно поморщился Кокрелл.

— Мы знаем. Но готовы подтвердить контракт только на сутки. Половина средств — будет зачислена на ваш счет. Это — очень много, господин подполковник. Очень… Имея такие деньги, вы легко сможете сформировать любую армию для высадки дома. Или просто — откупитесь от корпорацией, получив шанс вернуться назад. Информацию о хранилищах мы готовы передать прямо сейчас.

Седой мужчина молча посмотрел в равнодушные глаза заказчика, потом медленно ответил:

— Пересылайте. Так же через два часа мы готовы принять авиатранспорты в указанной точке. Жду данные по контракту и официальное разрешение местных властей на проведение операции…

12. Рафинированные души

Сначала древние папуасы обменивались друг с другом ракушками и цветными камушками. Кто нашел симпатичную раковину — тот и богат. Потом людей испортило золото и платина. За желтый метал угробили столько народу, что хватило бы заселить не одну свободную планету. Чуть позже пришло время редкоземельных металлов, чья добыча сосредоточилась где-то ближе к раскаленным планетам рудного пояса. Сверху поверх этого прилепили электронные счета, биржи, спекулянтов кипой разнообразных валют, хэджевых фондов и прочего мусора. И, как в довершение абсурдности человеческого существования, круг замкнули обратно, когда самые богатые и недоверчивые обладатели крупных капиталов стали вкладывать эфемерные электронные ноли в реальные товары. Как грибы на корпоративных планетах начали расти хранилища, где ровными стопками лежали трансмутанные слитки с заковыристыми номерными именами: Тотус-322, Химера-15, Комплекс-2210. И прочие, прочие, прочие, за грамм которых можно было безбедно отдохнуть неделю-другую на тропических островах. Овеществленная власть денег, застывшая в холодном металле. Закрытая за тяжелыми дверьми, окруженная толпами вооруженных убийц, продавших души за служение золотому тельцу. И все это сейчас стояло на кону. Капиталы уничтоженной хунты, отданные на разграбление…

Я не участвовал в рейде. Из трех с лишним тысяч бойцов на высадку отправилась лишь полторы тысячи. При зачистке небоскреба мы потеряли шесть сотен человек, еще чуть больше были ранены. Сколько трупов осталось рядом с горящим зданием, даже не подсчитали. Выходило куда как больше заявленных восьмисот охранников.

Помахав платочком вслед карабкающимся в черноту ночи транспортам, я вернулся в бараки, где квартировала бригада. Еле ковыляя, я переходил от стола к столу, проверяя состояние больных. Счастье еще, что контракторы выделили часть средств на лечение, и теперь наиболее тяжелых удалось распределить по местным госпиталям. Тех, за чью жизнь не приходилось беспокоиться немедленно, остались дома, и теперь я следил за помощниками, которые меняли растворы, накладывали свежие повязки и давали обезболивающие. Еще один такой рейд, и мы превратимся в сплошной лазарет…

Где-то там, еще на подходе к островам с хранилищами, уже ведут радиопереговоры командир бригады и охранники. Война нервов — кто кого сумеет задавить морально, кто запугает другого до мокрых подштанников. За спиной Кокрелла — сожженный небоскреб и блиц-новости по всем каналам. Шоу в живом эфире, закончившееся полетом хунты из окон сорокового этажа. За охраной — укрепленные позиции и возможность отбиваться часами, укрывшись на хорошо оборудованных позициях. Но вот только захотят ли они умирать в своих бетонных бункерах? Ведь подрядчик вычеркнут из списков живых более удачливыми конкурентами. И теперь вопрос — кто заплатит за смерть? И заплатит ли?

Убедившись, что до утра мне не придется брать в руки скальпель, я лег рядом, на свободную кушетку, завернувшись с головой в простыню. Еще один калека, потерявший очередной день беспутной жизни. Человек, без будущего и с разбитым на осколки прошлым. Я лежал с закрытыми глазами, а в голове вертелись черно-белые картинки. Они у меня всегда черно-белые, когда вспоминал заглянувшую в гости смерть. Разрывы гранат, вылетающие в окна куски тел, рывки автомата в руках. Скольких я сегодня угробил лично? Троих или четверых? Или четвертый лишь поскользнулся на усыпанном мусоре подоконники и вывалился наружу сам, а не полетел с пулей в груди?

Жаль, Тибур умчался громить хранилища. А то бы мы сели вдвоем где-нибудь в тихом закутке и приняли спасительные полста грамм. Боюсь, я потерял возможность спокойно засыпать, если не выполню уже ставшие ритуалом чоканье пластиковым стаканчиком и глоток безвкусного спирта. Даже тридцать, двадцать грамм, не важно. Ритуал очищения обезображенной души от дневных грехов. Стоит его не выполнить, как перед глазами встают лица мертвецов: своих и чужих. И сон бежит прочь, испугавшись их пустых глазниц.

* * *

Два хранилища открыли ворота без стрельбы. Охрана посчитала, что им лучше живыми и здоровыми вернуться домой, чем остаться в виде безымянных холмиков на холодном, продуваемом всеми ветрами острове. Но третье хранилище предпочло дать бой. Видимо, кто-то успел напеть в уши крепким парням, что стоит им продержаться сутки, как прибудет быстрокрылая помощь, и поделит отбитые у злобных захватчиков сокровища по справедливости. Правда, проценты справедливости вряд ли уточнили, но сдвинуть мозги в нужную сторону все же удалось. И поэтому бригаду высаживали в стороне от огрызающихся дотов, ближе к полосе прибоя. Третий, крошечный остров. И самое крупное хранилище из оставленных хунтой.

Я не пошел в битком забитый зал, где сгрудились свободные от караульной службы солдаты. И не смотрел, как по закрытым каналам гонят картинку с камер сержантов радиоразведки. Устал наблюдать в живую хаос беготни под огнем противника, слушать крики атакующих и последние всхлипы бедолаг, нарвавшихся на очередь. Это в кино красиво выглядит череда минометных разрывов, накрывших чужой дот. А в жизни ты бежишь мимо и видишь, что кусты украсились развешанными кишками, на которые уже собираются мухи со всей округи. И счастье твое, что земля и грязь уже забили нос, и ты не ощущаешь этот вонючий запах остатков человека, смешанных с вонью кардита, или еще какой взрывчатой дряни.

Я с трудом задремал, оставив сослуживцам счастье участия в виртуальной войне. Молодым — с горечью, что не довелось лично нажать на курок там, на островах. Тертым жизнью — с радостью ощущения, что ты сидишь в тепле и безопасности, попивая горячую мутную растворимую бурду, пока другие вешают брикеты пластита на двери бункера. Картинки на широком экране, мельтешение ног-рук, мешанина команд. Отличный материал, который потом легко продадут новостному каналу. Деньги, деньги на дорогу домой… К чертям, я уже сплю…

* * *

— Слева, они слева, по коридорам уходят!

Руки привычно «сломали» тушку ручного гранатомета, досылая в раззявившееся жерло длинное тело гранаты. Хруст возрожденного для убийства оружия, и выстрел не глядя за угол, на удачу. Ответный жар разрыва, а ты уже пихаешь очередной заряд в курящийся дымом зев.

— Дельта, дельта! До десятка противника укрылись ближе к бойлерной, квадрат двадцать два! Повторяю, до десятка!

— А, с…ки! — перебил все вопль с другой стороны коридора, забитый тут же треском очередей. Похоже, соседний взвод нарвался на охрану, засевшую в очередном слабо освещенном углу.

— Дельта приняла, — равнодушно отозвалась рация, и взводный ударил тебя по плечу: вперед! Загнав страх пониже по спине, в броске вылетаешь в Т-образный коридор, умудряясь в падении все же нацелить гранатометный ствол влево, куда уже послал гостинец. Спину прикроют другие, а пока надо выцелить уродов, что подстрелили Алекса минуту тому назад. Вон, увидел — отлетевшая в бок дверь, и черный провал с еле заметной лестницей наверх. Между ступенек начал мигать желтый огонек, рождая ворох пуль, но граната уже полетела, чтобы звонко шваркнуться о рифленое железо и разметать бурые ошметки по всей округе. Есть!

— Чисто! Проход открыт!

* * *

Я видел странный сон. Цветной, что было просто невероятно для меня. И сон из далекого прошлого, когда я еще был парнишкой-нескладенышем. Шум вентиляции над головой, и улыбка отца, вернувшегося из смены в шахте. Устало сложенные на груди руки с сетке вен, с многочисленными следами обморожений, и тяжелые оранжевые ботинки под столом, снять которые иногда не хватает сил.

— Здорово, па! А я по истории пятерку получил!

Забавно услышать свой голос со стороны. Будто молодому петушку доверили будить село, и он радостно пищит, взобравшись на забор.

— Что еще проходили в школе? Кроме сказок про египтян и прочих древних людей с прародины?

— Вот, изучали сборку-разборку. Я тебе покажу, ничего сложного.

Худые пальцы привычно выкладывают на синий пластик стола желтый брикет пластида, пустой изогнутый корпус, похожий на выпотрошенную жабу, и горсть металлических шариков в целлофановом пакете.

— Клеммор-пять, самовзводная, с дальностью поражения до пятидесяти метров! Смотри…

Детали мины привычно становятся на свои места, по углам податливого пластида утапливаются острые жала взрывателей. Откинув ножки, изогнутый корпус важно занимает центр стола, ощерившись спрятанной смертью в сторону двери.

— Сюда — леску, или радиомаяк, и все, враг не пройдет! Чуть мелькнут на фотоэлементе — и - БАМ!

Я подскочил на кушетке, ошалело сбросив с лица простыню. На другом конце барака уронили лоток с инструментами, чуть не взорвав мой сонный мозг. Это же надо — соорудить мину дома, среди родных. И поставить ее на неизвлекамый подрыв в центре комнаты… Я истерично беззвучно засмеялся, ощутив, как волна безумия медленно уходит прочь, пощадив на этот раз… Все, надо вставать. Все равно, уже не заснуть. Накачаться горячим кофейным суррогатом, узнать последние новости и окунуться в рутину. Ковыряние в чужих кишках — лучший способ забыться. Раз-два, док, шевели клешнями. А то придумал тоже, обучать отца саперному делу. Специалист, хех…

* * *

— Предлагаю сдаться! В последний раз говорю, вы окружены! Сложите оружие и вас никто не тронет! Пре…

— Да пошел ты! — и выстрел в ответ.

— Сержант, плевать они хотели на обещания. Там же бывшие наемники. У них в таких случаях выводят до ближайшего забора и — в расход. С какой стати им верить, что отпустим?

— Вот упрямые выродки! А я хотел боеприпасы сэкономить. Опять ротный орать будет, что месячную норму за двое суток ухайдохали… Ладно. Гранатометчиков сюда. Значит, так. По четыре заряда по углам, видите, где балки стоят? Осколочными, чтобы их зацепило там посильнее. Потом мы пустим тележку для перевозки грузов, пол как раз под уклон идет. И на тележку все канистры с бензином, что нашли. Как только телега внутрь ввалится, еще пару гранат для подрыва. И ждем. Может, кто и захочет сдаться… Пока не поджарится…

Нехотя подпрыгивая на стыках металлизированных плит, оранжевая телега с грудой толстопузых канистр медленно катила вниз. Цок-цок, подрагивала самобеглая смерть. Цок-цок, напевали обрезиненные колеса, все быстрее раскручиваясь. Хлоп-хлоп — отозвались в спину гранатометы, досылая рифленые гостинцы следом.

Подождав, пока стихнут безумные крики, сержант выбрал четверых и скомандовал:

— Подойти к шлюзу и забросать там все ручными гранатами! Лишь потом — контроль! Слышали? А то набрали малолетних идиотов, лезут в комнаты бездумно и получаю очередь в пузо… Все, двинулись.

Через пять минут командованию ушел доклад:

— Хранилище зачищено. Пленных нет.

Контракт был выполнен. Невидимые чумазым солдатам люди в дорогих костюмах могли поставить галочку о ликвидации сил и средств опасного конкурента. Рафинированные души с высшим элитным образованием решили свою проблему, не запятнав накрахмаленных манжет. Зачем? Для этого есть другие, расходный материал войны. Люди на другом конце телефонного провода. О которых забываешь, как только вернешь телефонную трубку на место. Люди вне цивилизованного мира, мира рафинированных отношений…

* * *

На выходных личный состав построился в полном составе на плацу, переделанному из бывшей площадки для грузовиков. Расправив плечи, командир бригады рубил воздух ладонью, не пытаясь сдержать эмоции:

— Однополчане! Мы закончили первый этап поставленной задачи и готовы начать подготовку к возвращению домой! Заработанные кровью и жизнями деньги позволят теперь нанять корабль, и обеспечить рычаги давления на корпорации. Мы — боевая единица, выстоявшая в пламени войны! Мы — солдаты, оставшиеся верными присяге! И мы доказали самим себе, что способны решить любую задачу, какой бы сложной та не была! Все, парни, хватит мотаться по чужим углам. Нас ждут дома!

13. Лицо в зеркале

— Не надо делать резких движений, подполковник. Пистолет — сюда, и медленно, пожалуйста. Никто не должен умирать. Никто.

Напряженные лица людей вокруг, и черный провал ствола, направленного в переносицу. Но самое страшное, это молчаливое согласие окружающих. Похоже, только тебе, Кокрелл, не совсем понятно происходящее. Только тебе…

— Вот и хорошо. А теперь, господин подполковник, прошу на плац. Там нас уже ждут. И оружие мы забрали только с одной целью, чтобы вы не начали делать глупости… Прошу…

Холодный ветер рвал флаг на шесте, кидался редкими брызгами из свинцовых туч. На умытых дождем плитах собралась толпа, полукругом окружив гордо замерших бунтовщиков. Сгрудившись, люди ждали продолжения, глухим ревом поприветствовав шагнувших на улицу офицеров штаба.

Остановившись напротив Чаки, командир бригады спросил, мрачно разглядывая улыбку наемника:

— Что за дерьмо ты затеял? До сих пор в партизанщину не наигрался?

— Я? Да откуда, командир! Я лишь с парнями за компанию… Подумали мы тут и решили, что к чертям не сдалась нам эта прогулка домой. Что там ждет? Электрический стул, или рудники за прилепленное фальшивое обвинение? Или почетная нищая старость на задворках промышленных районов? Знаешь, старшой, нам как-то это не понравилось. Ни первый, ни второй вариант… Зачем метаться, копать под корпорации, когда можно поступить проще? Мы заработали на прошлом контракте кучу денег. Огромную кучу… Да, положили народа до чертиков, чуть ли не треть парней в могилах, или на костылях. Но зато — нас теперь уважают и боятся. А деньги — так просто сгружать некуда! Так, мужики?

— Так! — отозвалась толпа.

— Вот мы и подумали, командир, что пора бы выбросить из головы эту паршивую идею с возвращением, и осесть здесь, на Конклаве, или еще в каком теплом месте, где не будут воротить нос от пачек наличных… Может, кто захочет в наемники податься, с их реальным опытом. Или на пенсию уйдет. Не знаю, это уже не мне решать. Но вот тратить нами заработанное на какие-то политические игры — это уволь, не для нас. Правильно говорю?

— Правильно! — заорали вокруг.

Командир бригады медленно посмотрел налево, потом направо и упер тяжелый взгляд в Чаки:

— Говоришь: «мы», «мы». Конкретнее — кому захотелось вместо дисциплины в анархию удариться? Кроме тебя, мрази никчемной?

— Э, подполковник, не надо тут словами бросаться! — разом налился злобой наемник. — Будь я один, подал бы рапорт и попросил выходное пособие. Но дело не во мне. Дело в том, что в погоне за своей мечтой, ты готов угробить всех вокруг, разменяв наши жизни на свою карьеру. А это уже другой коленкор, командир. И мы в эти игры не играем… Хочешь по честному? Спроси их. Каждого спроси. И послушай, что тебе ответят… А потом скажешь мне, кто здесь гнида, и кто на чужом горбу хочет в рай пробраться.

* * *

— Как думаешь, док, долго нам тут еще сидеть?

Тибур лежал на спине, задрав ноги на стену, и сосредоточенно чистил ногти остро наточенным ножом. Одним из трех, или четырех, с которыми не расставался даже в душевой.

— Минут двадцать, вряд ли больше, — выдал я свой прогноз. После ранения меня лихорадило, и я теперь забился в угол кровати, замотавшись в тонкое одеяло подобно говорящей мумии. — Прошляпил наш командир, когда количество перешло в качество. Да и мы ушами прохлопали. Вот и получили вместо бригады очередную свору наемников. Сейчас дележ денег закончат, и свободны… Не удивлюсь, если еще стариков стрелять начнут.

— Не, не начнут. — Разведчик проинспектировал палец, счел результат удовлетворительным и приступил к следующему. — К сожалению, на ту сторону переметнулись многие, кого я знаю. Когда нас в эти казематы запирали, много знакомых лиц видел. Но, это и хороший знак. Потому что хапнуть свою долю и свалить — это одно. А вот стрелять в затылок парню, который тебе жизнь не раз спасал — совсем другой расклад… Думаю, до геноцида вряд ли дойдет, но разденут нас знатно.

— И сколько их, Робингудов? Половина, или больше?

— Боюсь, после того, как мы хранилища разгрузили, шальными деньгами заболело большинство. Это ведь в самом деле, у Кокрелла в башке живет единственный таракан, которому домой надо позарез. А у остальных в пустых костяных коробках иногда мысли бывают и про девушек, и про развлечения. Поэтому, я готов загнуть пальцы за раненных, которых нам как балласт сбросят. Ну, за некоторых из стариков, кто выступал слишком часто и теперь рядом по казематам кукует. Это еще человек пятьдесят будет. Да кто-нибудь из молодых офицеров, мечтавших набраться опыта под рукой грамотного командира… Считай, в восемь-девять сотен уложимся, вряд ли больше. Да и то лишь на время, пока подстреленные в кондицию вернутся. И все, амба, кончилась бригада.

Я проверил расчеты и вынужден был согласиться. Похоже, действительно, неожиданно упавшие на нас шальные деньги поставили крест на боевой единице, на армии в изгнании. Вместо слаженного военного механизма за решеткой окна бушевала вооруженная вольница, мечтавшая лишь об одном — поделить и разбежаться. И ни я с Тибуром, ни подполковник Кокрелл в эту картинку никак не вписывались…

Лязгнул засов, и в камеру сунулся один из радистов, которому я лечил триппер несколько месяцев назад.

— Эй, док, Тибур, выметайтесь! Все, продавили командира. Не хочет он кровопролития. Сейчас переговоры идут, по каким долям добытое распределят. И — на острова!

Оскалившись, придурок радостно заржал. А я закрыл глаза и представил, что меня здесь нет. Что я умер вместе с развалившейся на части бригадой. Но моя новая тень — Тибур — легонько постучала по плечу и тихо прошептала:

— Док, не время подыхать. Только подумай, какого сейчас командиру. А ведь на нем и тебе еще толпа раненных, которых по любому попробуют обделить. Пошли, док, наше последнее время еще не пришло…

Вздохнув, я разлепил глаза и медленно поплелся следом. Действительно, как можно умирать от простуды? Надо сначала вылечиться, а потом уже торжественно дать дуба.

* * *

Крикуны в зале сорвали голос. Выбрные-перевыборные, самые облеченные властью и доверием, за кем смотрели во все глаза, и чье место мечтали занять.

Бледный бывший командир бригады сидел за столом и, хлопая ладонью по столешнице, цедил:

— Каждый получает равную долю, что раненный, что здоровый. Из оружия можно взять только то, что является личным — автомат, стандартную разгрузку с боеприпасами и средствами личной защиты. Техника — будет выкупаться по ее продажной цене, как брали. Если кому надо — пусть скидывается и вносит деньги на мой счет. То же относится и к тяжелому вооружению… Общая сумма заработанного вам известна. С этого мы списали за лечение парням, и на закупку медикаментов с продовольствием. Все, остальное — можно делить… Какие еще возражения?

— Мы вместе горбатились на технику и оружие, подполковник, поэтому — делить будем их по справедливости! — орал в ответ Чаки, брызгая слюной. — Про равные доли — вопросов нет, но раненные пусть оплачивают медицину и лечение за свой счет! А вот грузовики и багги — требуем разделить поровну! Сколько групп у нас уже набирается? Четыре отряда наемников, и куча вольных пенсионеров. Да у тебя крошки остаются, с мечтой о светлом будущем. Вот и делим на пять частей. Пенсионерам крупногабариты не нужны, а нам пригодятся!

— Выкупай — и пользуйся! — взорвался Кокрелл. — Это тебе машины до первого рынка, где толкнешь не глядя, а мне народ еще на задания возить, да шабашить, пока снова на ноги не встанем! Поэтому — плати, или выметайся на своих двоих.

— С каких это пор я буду платить за мной же заработанное?!

Орали так, что было слышно на улице. Подойдя к казарме, я посмотрел на кучки солдат, сгрудившихся у стены. Кто-то отвел взгляд, кто-то наоборот, уставился на меня с вызовом. Но были и такие, кто осторожно кивал, стараясь не пересекаться взглядами с другими. Да, вот и вся бригада. Точнее — ее жалкие обломки.

Шагнув внутрь, я снял одеяло и набросил на чужую спину. Потом поправил давно ставшей привычной форму и начал пробиваться вперед. Сзади недовольно пыхтел Тибур. Наконец, продравшись до самого стола, посмотрел на красные злые лица вокруг и тихо спросил:

— Господин командующий сводной бригадой, что за бардак здесь происходит?

Неожиданный вопрос вызвал смех в зале.

— О, медицина стебется!

Но я лишь повторил, глядя в шальные от бешенства глаза Чаки:

— И все же, что здесь творится?

— Расслабься док, война закончилась. Мы лишь получаем честно заработанное.

Я повернулся к седому командиру и переспросил:

— Что, действительно, бригада расформирована и мы теперь наемники?

— Нет, старший лейтенант. Просто часть личного состава подняла мятеж и требует долю с заработанных бригадой денег. Чтобы не устраивать бойню, я решил их отпустить.

— Мя-теж… — попробовал я на вкус непривычное слово и оно мне не понравилось. Потом медленно повернулся, оглядел замолчавшую толпу, так же медленно достал из кобуры револьвер и выстрелил в лицо Чаки. Шагнул к упавшему телу, и провел два контрольных в голову. Вернув оружие на место, и начал говорить, ощущая, как бешенство прогоняет из тела остатки простуды: — Вы забыли, как в бригаде разговаривают с дезертирами? Как именно стоит поступать с дерьмом, вздумавшим бросить боевых товарищей? Да, забыли…

Встав рядом с подполковником, я продолжил, боясь лишь одно, чтобы голос не сорвался на крик:

— Я вместе с вами умирал в боях, спасая тех, кто, истекая кровью, цеплялся за жизнь! Я дышал с вами одним раскаленным воздухом, задыхался под землей и жрал песок в пустыне! И теперь что я вижу? Что меня предали? Что вы бросили своих здесь, на чужой планете, оставив раненных без прикрытия, променяв боевое братство на паршивые деньги? Так, что ли?! Та-а-ак… Вы — свора дворовых собак, из которых никогда не получится воспитать настоящих бойцов. Вы — не солдаты, вы всего лишь паршивая братва, ради смеха нацепившая погоны. Как можно вам говорить о присяге и пролитой крови, если для вас это лишь словесный мусор!

— Док! Мы тоже воевали! Не надо…

— Мы все воевали! Все! И те сотни парней, что остались позади в могилах! И кто каждую ночь приходит ко мне и просит, умоляет вернуться домой и зайти к их родным и близким! Зайти и рассказать, как я их не уберег от пули! Но это — мой долг, моя карма, а что хотите вы? Вы, кого еще утром я готов был закрыть грудью?! Разве вы пойдете со мной к семьям погибших однополчан? Разве вы будете рвать зубами каждого, кто не позволяет нам увидеть родные улицы, обнять мать и отца? Да вам плевать на это!.. Вы лишь мечтаете, как будете тратить деньги на бл…дей и выпивку, вот и все, что вам надо!..

Плюнув на труп, я закончил, хрипя:

— Руки вам не подам, с…ки. Всеми богами клянусь, что руки не подам. Подыхать буду, но отдам последнее своим, кто возродит бригаду. А вас видеть не хочу… Что сказал командир? По доле на каждого? Получайте и проваливайте. А кто начнет еще права качать, да крутого строить, то я вышибу мозги подполковнику, он простит. Не успею я, другой из бойцов выполнит такой приказ. Счета на него записаны. Значит, тогда никто ни копейки не получит. Ясен расклад?…

* * *

Поздно вечером на опустевшем плацу собрались остатки того, что еще утром называли бригадой войск специального назначения. Чуть больше четырех сотен солдат, да две сотни раненных, оставшихся в лазарете. Остальные — получили именные карточки с деньгами и растворились среди улиц огромного города, убравшись пешком, или на костылях.

Застыв перед куцем строем, Тибур скомандовал и развернулся к Кокреллу:

— Смирно! Равнение — на середину!.. Господин командующий сводной бригадой! Личный состав для вечерней поверки построен! Отсутствующих — нет!

После долгой, очень долгой паузы, подполковник ответил:

— Парни, одно могу обещать — мы вернемся домой. Все, кто действительного этого хочет. Нет у нас другой Родины. Туда и вернемся… А кто выбрал другую дорогу — бог им судья. Жаль только, что пропадут ни за грош… Вольно, разойдись…

14. Умение делать предложение, от которого нельзя отказаться

— Паршиво дела обстоят, — подвел итог прошлой неделе Тибур. Остатки бригады только что закончили проводку каравана, во время которой успели сцепиться с придурками в одном из глухих углов. К счастью, обошлось без потерь, лишь поцарапало несколько парней. Но раньше никакая шелупонь даже не заикалась о нападении на охраняемые нами конвои. Похоже, группу пенсионеров-инвалидов окончательно списали со счетов.

— Сам как?

— Что мне сделается, я же заговоренный… Но с остальными… Кокрелл на стены лезет, того и гляди, на людей кидаться начнет… Новых спецов не нанять, мы подчистую выскребли всех, кто с дома в бега подался. Чужаки за наши проблемы воевать если и будут, то лишь за отдельные деньги. А их не хватает ни на корабль, ни на финансирование компании против корпоративного совета. Ни адвокатов нанять, чтобы дела пересмотрели, ни атомную бомбу купить, чтобы проблемы одним махом решить. Весело…

— Ну, зато хоть в строй парней возвращаем. У меня в лазарете осталось лишь пятеро, остальные в казармах.

— Ага. Из личного состава — больше половины не способны нормативы выполнить. Ни марш-бросок пробежать, ни в потасовке поучаствовать. Док, не стебись, без тебя тошно. Можно подумать, ты на глаза розовые очки одел и слюни пускаешь от счастья.

— Слюни я пускал, когда нас на Шамбале заживо поджаривали, а сейчас еще терпимо. Живы, почти здоровы, при оружии и ясно поставленной боевой задачей. Прорвемся, Тибур.

Разведчик лишь покрутил пальцем у виска и потопал к выходу. Уже в дверях он обернулся и постарался закончить беседу на более радужной ноте, чем обычно:

— Да, сегодня на ужин вместо тушенки свежее мясо обещают. Не опаздывай!

Мя-я-я-ясо, надо же. Ладно, служба-службой, а ужин по расписанию. Пойду, отведаю кулинарных изысков. Как народу поубавилось, кормить стали лучше. Чем не радость?

* * *

— Есть вариант, как получить билеты домой, — начал Кокрелл, когда мы собрались на ужин за общим столом. Четверо ротных, молодой технарь на должности начальника радиоэлектронной борьбы, Тибур как командир маневренной разведгруппы и я — медицина. — Но вариант тухлый, на грани фола.

— Кого будем мочить? — попытался пошутить Салса, бывший арткорректировщик, прибившийся к нам с полгода назад.

— Компьютеры.

Видя непонимание в наших глазах, командир продолжил:

— На одного серьезного человека собрали компромат. Гору компромата. Но пока придержали, хотят заставить плясать его под свою дудку. Этот человек даст нам коды доступа в систему, подскажет, как обойти электронные ловушки и прочий технологический мусор. Но вот пробиться на верхушку небоскреба, где спрятана серверная — это уже самим. Там, рядом с чужим компроматом, лежат данные о финансовых операциях корпораций, сменивших правительство на родной планете. Если мы наложим лапу на эти данные, есть шанс поторговаться. Никому не хочется, чтобы его тайные игры с конкурентами вылезли наружу. Поэтому, получив подобного рода рычаг давления, мы сможем начать торговлю с директорами. Наше оправдание и снятие приговора в обмен на чужие файлы.

— А подвох в чем?

— Это может и не сработать. Когда станет известно, что компьютерный центр взломали, с богатеньких уродов вполне станется сменить одних управленцев на других, после чего грош цена нашему компромату. Хотя — попробовать стоит.

— Когда выступаем? — поинтересовался практичный Тибур, но Кокрелл его притормозил:

— Маленькой группой пойдем. Буквально несколько человек. Любое грубое вмешательство, и систему вырубят, переключив на резервный дата-центр. Поэтому — пять-шесть человек, не больше. Я — потому что заказчик не хочет никому больше доверять коды доступа. Кто-то из разведки. И, скорее всего, док. Потому что единственная идея о проникновении завязана лишь на медиков. А у нас других медиков нет.

— Но пластид хоть можно взять? — возмутился Салса, пристрастившийся к пиротехническим эффектам на новом месте.

— Не знаю пока. Но звучит заманчиво…

И пока они жарко обсуждали детали предстоящей операции, я прикидывал, где бы достать чистую униформу и реанимобиль. Раз уж изображать медиков, то стоит сделать это красиво…

* * *

Как много неприятностей может сделать крохотная ампула с бесцветным содержимым. Достаточно лишь подбросить ее спешащим на работу после обеденного перерыва клеркам. Подождать, когда милый молодой человек займет свою позицию за столом, и активировать радиовзрыватель. Крошечный хлопок, и газ без цвета и запаха медленно расползается по этажу. А через пять минут сидящих вокруг начинает выворачивать наизнанку. Раз-два-три, и телефонные линии уже раскалены от вызовов скорой помощи и полиции. Пора приступать за работу.

Верещащий цветной автомобильчик лихо подкатил ко входу к небоскреб, откуда уже началась эвакуация. Строгие доктора с ассистентами спешно двинулись вперед, сжимая в руках пластиковые кофры с оборудованием.

— Дорогу, дорогу! Токсикологическая служба! Где пострадавшие?!

Яркая лампочка в глаза, флакон нашатыря под нос:

— Этих можно вниз, транспортабельны. Проводите нас к тяжелым, пока не начали терять людей! Быстро, господин офицер, счет на минуты!

Респираторы на лицах, руки привычно набирают раствор и ловят иглой вену у очередного пациента. Раскладные носилки, плачущего толстяка на них, и поближе к лифту. Эвакуация, бегом, бегом! А сами — в суете и беготне, заполонившей этаж, шагнули в крохотный закуток, отмеченный контрактором на детальном плане здания. Сюда не заглядывают вездесущие камеры. А зря, потому что одни из здоровых коробов вентиляции проходит рядом, за фальш-панелью. Еле слышный писк шуруповерта, и мы уже испарились, растворившись в привычном полумраке чужих коммуникаций. Двинулись, господа «токсикологи», нас ждут дела.

* * *

— Вот, запасной пожарный выход в машинный зал. И рядом распределительный щиток, куда свели все узлы системы безопасности.

— Что, идиот здание проектировал?

— Нет, проектировали нормально, стандартный образец. Но потом наняли субподрядчиков подешевле. Те слепили, как было, нормы притянули за уши, на проводах сэкономили, красивыми панельками стены закрыли — и сойдет. Внизу охрана сидит? Сидит. А на двери в зал замок. И камера рядом. На которую изредка поглядывает попугай из офиса. Ставь статическую картинку — и можешь с голой ж…пой по залу гулять, никому дела нет.

— И откуда ты только такой умный! — восхитился нашим спецом по радиооборудованию Тибур.

— Меня из университета выперли на последнем курсе! — гордо отозвался тот. — Перемудрил с взрывными устройствами. Грехи молодости. Спаял схему неправильно. Комната в общежитии — под ремонт, а меня — в армию. Чтобы найти правильное применение шаловливым ручкам.

— Зачем тебе схемы подрыва? — заинтересовался я, пытаясь устроить несчастное длинное тело поудобнее в жестком коробе вентиляции.

— Так ведь весело, — отозвался студент-недоучка, продвигаясь вперед. — Все, камеры два часа будут показывать фикцию, пошли ковыряться с сигнализацией…

И ведь пошли, вредители. А меня так и оставили в трубе. Чтобы под ногами не мешался… Ну и ладно. Я хоть посплю назло всему миру. Если не вывалюсь только в распахнутый люк…

* * *

Не знаю, кто навел на нас охрану. Почему-то, у меня стойкое подозрение на заказчика. Не иначе, как в его офисе была утечка. Но, кто бы не стукнул, нас спасла лишь слабая подготовка дуболомов в пиджаках, решивших выполнить захват своими силами, а не позвонивших в полицию. Никто не хочет делиться славой с группой захвата. Все хотят сами, доблестно и под звуки фанфар сцапать безоружных грабителей.

— Руки вверх! — заорал крепыш в конце коридора, не успев еще толком ввалиться в помещение.

— Док, прикрывай! — рявкнул снизу Тибур, и я тут же начал палить в сторону прибывавших новых гостей, высунув руку из дыры вентиляции.

— Десять секунд! — прокричал кто-то внизу, одновременно с этим забрасывая мешок с барахлом наверх.

Бам-бам — отозвался короб, получив в подарок две дырки рядом с моими ногами. Вот уроды!

Кхе-кхе-кхе — прошелестел автомат Кокрелла, плюясь желтыми язычками через глушитель. Судя по всему, командир метил по ногам, чтобы связать возможную погоню раненными.

— А-а-а! — заголосили в углу, ломая тяжелыми телами стеклянные перегородки.

— Все, закончили! — отрапортовал радиоэлектронщик, и повалился на пол, поймав пулю затылком.

— К чертям, — ругнулся Тибур, отправив в угол брикет взрывчатки.

Бам-бам — добавил я следом, оттягиваясь назад по трубе, извиваясь испуганным червяком.

Громыхнув коробом, наверх подтянулись оставшиеся. Снизу замолотили пули, а потом шарахнул пластид, расшвыривая корпуса компьютерных стоек и вышибая окна на улицу.

— Шевелись, док, мы под связиста еще подарок сунули, чтобы тело не опознали. У тебя — не больше минуты, чтобы добраться до основной шахты. Оттуда — вниз, в канализацию.

— И где эта ваша шахта, — пропыхтел я, теряя опору под ногами. — Ой, м…ть вашу!

Счастье еще, что Тибур успел вцепиться мне в рукав, втягивая назад. А то бы так и кувыркался вниз, на все черти-сколько этажей.

— Как знал, — прошипел разведчик, запутавшись в моих ногах. — Есть, распор вбил, веревку давайте… Так… Ну, я пошел, а док следом.

Следом, так следом. Спасибо еще, что научили на тренингах, как спускаться по узкому тросу, зацепив карабин. И пусть я болтался, как сосиска-переросток, но все же сумел через десять минут бесконечного спуска в бездну коснуться ботинками дна. Сверху мне на голову свалился Кокрелл. Где-то во тьме еще шебуршился Салса, а я уже шарил крошечным фонариком, пытаясь понять, куда подевался Тибур.

— Правее смотри, док, — пихнул меня в бок командир бригады. — Там должен быть лаз. Через него мы доберемся до тупиковой трубы, мимо которой раз в сутки проходит почтовый пневмо-экспресс. Для нас через двенадцать часов его притормозят на пять минут. Успеем перебраться в грузовые капсулы, и до конечной точки. Выход из трубы за собой заварим, здесь оставим пару сюрпризов. Даже если уроды доберутся до местных коммуникаций, ни в жизнь не догадаются, где мы укрылись. Двинулись, док.

Но я стоял столбом и смотрел, как пузырится кровь на губах Тибура. Потому что с такими ранениями ему не протянуть двенадцать часов. Чудо еще, что он лазал по трубам и скакал на веревке, словно взбесившийся бабуин. А у меня с собой лишь общий хирургический набор с парой ампул, который способен лишь протянуть агонию. И до госпиталя нам — как до другой планеты пешком.

— Двинулись, док, — усмехнулся белыми губами Тибур. — Двинулись. Нам еще минировать тут все к чертовой матери. Не мельтеши под ногами…

И я встал на карачки и засеменил по вонючей трубе, чтобы не мешать парням делать свою работу, ощущая с каждым вздохом, как у меня за спиной медленно умирает друг…

15. Кусочки моей души

— Оно хоть стоило того? — в сотый раз я спросил Кокрелла и заткнулся. Потому что он даже не стал отвечать. Уже ответил, когда бегло просмотрел скачанную информацию и емко охарактеризовал наши «успехи». Заказчик может быть спокоен — мы знатно разворотили весь компьютерный центр, а сколько он уже заплатил, чтобы дубликаты компромата исчезли в других местах — я даже такие цифры выговорить не сумею… Но вот нашу проблему рейд не решил ничуть. То, на что удалось наложить лапу, лишь рассказывало о данных наружного наблюдения и извращенных развлечениях высокопоставленных чиновников разных мастей. Про корпоративные секреты не удалось найти ни байта информации. И грош цена этим записям. Только если бульварным газеткам продать, чтобы на чай заработать. Сходили за компроматом, называется. Шантажисты-любители…

— Док, ты бы мне вколол еще той дряни, что у тебя осталась, — прохрипел Тибур, и я осторожно протиснулся к нему поближе.

Любитель ножевого боя был плох. Совсем плох. Я как мог закрыл раны, поставил единственный катетер и воткнул обезболивающее. Но несколько пуль, разворотивших ему бок, явно вызвали внутреннее кровотечение, и без оборудования я был бессилен. Парень медленно загибался, беспрестанно кашляя, и держался лишь чудом да силой воли. Но оставалось ему совсем чуть-чуть.

Открыв последнюю ампулу, я сделал укол и уложил мокрую от пота голову себе на руку:

— Ничего, Тибур, мы еще попрыгаем. Слышишь? Вот-вот приползет почтовый экспресс, перенесем тебя и домчим до казармы мигом. А там у меня все под рукой, оглянуться не успеешь… Ты только не молчи, пандиллеро, нельзя тебе молчать. Если отрубишься — все, уснешь навсегда… Расскажи мне лучше чего-нибудь. Потихоньку, шепотом. Ну, про Самсона нашего расскажи, про братишку, как вы с ним познакомились?

И, пачкая мне рукав кровью, лучший рукопашник бригады еле слышно засипел, вспоминая давно прошедшие дни…

— Плохо мы с ним начали, док, очень плохо…

* * *

Огромный негр замер в углу казармы, застыв готовой взорваться грудой мышц. Вокруг него бесновалась толпа подростков, выкрикивая угрозы и ловя тот миг, когда можно будет вцепиться в гиганта, чтобы порвать на части.

— Урод черномазый! Г…н драный! Ты на кого руку поднял, с…ка! Мы тебя…

Вперед протиснулся крепко сбитый живчик с обезображенной ожогом щекой:

— Что тут у нас?

— О, Тибур! Смотри, новенького занесло! Нет, чтобы представиться, как положено, он Августо в рыло сунул! Не понравилось ему, что чернож…пой обезьяной назвали!

— Непорядок. Нельзя так с сослуживцами. Они к тебе — со всей душой, а ты руками размахиваешь.

— Убью, — зло просипел гигант, и лишь крепче сжал кулаки.

— Да неужели? — восхитился вожак стаи и потянул из кармана нож-раскладушку. Потом улыбнулся, и достал еще один, такой же. — Ну, раз ты у нас такой крутой, давай проверим, чего стоят угрозы. Все — по честному. На ножах. Пока первый не попросит пощады… Слабо?

Толпа орала, верещала, скакала на спинках двухъярусных кроватей. А два молодых парня пытались друг друга убить. Кровь уже заляпала пол, стены, обильно намочила распоротые майки, но бойцы все кружили по казарме, пытаясь достать противника. Молниеносные удары следовали один за другим, сопровождаясь попутно тычками в глаза, горло. Крепкие ботинки норовили сломать голень, или раздробить колено. Острая сталь кромсала плоть, но и здоровяк-негр и стремительный латино все еще держались на ногах. Казалось, еще миг, и кто-то пропустит последний выпад. Но дверь в казарму распахнулась, и внутрь вломился наряд военной полиции, разорвав спертый потный воздух воплями свистков.

— А ты ничего, бугай, силен, — усмехнулся Тибур, когда его волокли к выходу, скрутив руки за спиной.

— Пошел ты, — только и ответил Самсон, получив первый удар дубинкой…

* * *

— А потом он меня в карцере выхаживал, — прохрипел Тибур. — Двое суток тряпки в миске с водой мочил и поил. Нас тогда знатно отмутузили за драку, я чуть копыта не отбросил. Но выкарабкался. А Саме — хоть бы хны, лишь цвет с черного на синий сменил на пару недель, и все. Крепкий чертяка, никогда никого не боялся…

Мы протянули еще полчаса. Из той долгой вереницы минут и секунд, что приближала нас к приходу долгожданного экспресса.

— Это точно, Самсон здоровяк был, хоть куда. Сколько мог барахла за один присест утащить, — согласился я, стараясь не потревожить нечаянным движением скрючившегося от боли друга.

— Вот черт, — еле слышно отозвался он, с трудом ловя спертый воздух. — Не хочу вспоминать, как мы вместе воевали. Там сплошь одна кровь и трупы. Г…но одно, док, даже обидно. Сколько людей накрошили, уже и не верится… Лучше про учебку. Там было весело. Как вообще может быть весело в армии… Чего только стоит его боязнь высоты.

— У Самы? Высоты? Шутишь, он с любого обрыва мог сигануть, даже не поморщившись.

— Мог. Но поначалу — мы его толпой с парашютной вышки сбросить не могли…

* * *

— Я не полезу, — наотрез отказался здоровяк, и начал лихорадочно оглядываться, пытаясь найти пути отступления.

— Ты что, издеваешься? — опутанный ремнями подвесной системы Тибур ткнул приятеля в живот. — Как это — не полезу? У нас сегодня первый прыжок с парашютом! Вздумаешь что отчебучить, весь взвод взгреют! И почему? Потому что «единственная угроза обороноспособности страны» из самолета шаг сделать не смогла? На тебя и так уже ротный пальцем тычет. Пошли, не ломайся.

— Нет, не могу, — выбивая зубами чечетку, отказался Самсон. — Я обделаюсь. Прямо там, в воздухе. Представляешь, как будет стыдно, когда на земле вокруг соберется толпа, а я в грязном комбезе, с запахом…

— Выдумаешь тоже! Всего-то — один шаг сделать. Раз — и ты уже как птица.

— И два — в лепешку о землю. Потому что парашют не открылся…

Сильный кашель прервал рассказ, но чуть позже Тибур смог все же продолжить, задыхаясь на каждом слове.

— Знаешь, док, ведь он в самом деле до смерти боялся. До колик. До одури. И когда нас пинками погнали к рампе на выброску, Сама подполз к краю просто на полусогнутых. Еще чуть-чуть, и он бы действительно обгадился. А я стоял следом и боялся не меньше. Но никак не мог показать, что мне страшно. Что я, самый крутой парень в казарме, испугался каких-то паршивых прыжков. И когда увидел его, серого от страха, рассмеялся и прогнал свой ужас. Будто тряпкой стер пыль с зеркала. Раз — и все, как рукой сняло. И орал ему в ухо, что готов спорить на недельное жалование, что первым до земли в штанах не донесет наш ротный клоун, Петр Кашептинский. Его мамаша нагуляла сына с кем-то из портовых рабочих, подарив сынуле в память о папаше странное имечко. Надо же было придумать — Петр… Сама как меня услышал, так стал ржать, словно полоумный. Так мы на пару с рампы и вывалились. Он хохотал над Петром, а я над ним… И больше ни один из прыжков не пугал, даже ночные и на воду… Даже на воду…

* * *

— За отказ в выполнении приказа, за оскорбление офицера, за неподчинение вышестоящему командованию, разжаловать сержанта Самсона Гаррета в рядовые и перевести в штрафную роту спе…

— Вот дерьмо! — резкий возглас заставил розовощекого капитана подавиться, смяв концовку фразы. — За что судить невиновного?!

— Кто сказал? Выйти из строя! — штабист закрутил головой, пытаясь найти источник еще не выясненной угрозы.

Быстрая фигура метнулась на середину плаца, к застывшему перед крошечной трибуной чернокожему гиганту. Топот тяжелых ботинок — и рядом с другом замер мрачный крепыш в щегольски скошенном на бок берете.

— Рядовой Тибур Хек! Разрешите доложить! В указанное вами время присутствовал вместе с сержантом Гарретом в зоне конфликта. Разрешите доложить! Указанный вами офицер был пьян, как свинья, и похабными словами позорил честь сводной бригады спецназа!

— Что?! Рядовой, да вы понимаете…

— Так точно! Лично сдал ублюдка патрулю, господин капитан! И рапорт составил по форме!.. Смею доложить, если с сержанта Гаррета не будут сняты обвинения, я добьюсь, чтобы рапорту дали вход. Черта с два тогда ваш приятель-алкоголик останется на должности. Попрут с позором…

— Так! Оба! На гауптвахту, бегом, МАРШ!

Пыхтя как паровоз, Самсон лишь сокрушенно мотал головой:

— Ну какого хрена ты в это влез, а? Мало тебе взысканий, решил еще в правдолюбцы записаться? Капитан тебя сгноит!

— Пусть он своей должностью подотрется, урод! — Тибур даже не сбил дыхание, выдерживая общий темп бега. — Я до командира бригады дойду, если надо. Он мужик жесткий, но дерьмо не спустит, поверь. Чтобы какая-то штабная сволочь на бригаду ср…ла прилюдно, а мы утирались? Не будет такого…

— Посмотрим, как запоем, когда неделю на губе откукуем, а потом в штраф-роту засунут.

— Ерунда, в первый раз, что ли…

* * *

— Нас тогда с губы Штадт вытащил. Лично в этом вонючем деле разбирался. Сильно старика взбесило, что штабисты попытались официальный рапорт под сукно запрятать, и на солдат всех собак повесить. В итоге нас званий и поощрений лишили, но и капитана с приятелем на гражданку поперли. Без лишения выслуги, но все же… И как только первая заваруха началась, так меня с Самсоном в первых рядах на передовую. Штабисты очень большой зуб имели после этого случая. Так и понеслось… Где кровь пускают, там и мы…

Я уже еле мог различить слабый шепот Тибура. Между каждой фразой ему приходилось набираться сил. Но еле живой разведчик все пытался говорить, говорить, чтобы отогнать прочь подругу-смерть. Сколько раз он танцевал с ней на полях чужих войн. И вот теперь костлявая тварь пришла за ним.

— А как Сама пулеметчиком стал, это же комедия, док. Его все в минометчики сватали, с его-то силищей. Сделали бы «буйволом», заставили бы таскать железную дуру за расчетом. Так ведь нет, не выгорело… Стал наш братишка пулеметчиком, и никогда уже с «машинкой» не расставался…

Но я так и не узнал, как именно Самсон превратился в безбашенного стрелка, готового прикрыть ураганным огнем сослуживцев. Потому что на последнем слове Тибур умер. И я потерял еще один кусок души, вырванный с кровью в вонючей тьме забытого богами коллектора под огромным небоскребом. Мои друзья умирали, оставив меня одного. Уходили, не попрощавшись. И как мне тащить дальше эту ношу, слабому уставшему доктору, сгорбленному неподъемной болью, без меры отсыпанной бесконечной войной…

В указанное время за тонкой стенкой замер на пять минут пневмо-экспресс. Который вывез нас на другой конец города, откуда мы в итоге добрались домой. Шальной рукопашник навсегда упокоился на крошечном кладбище позади казармы, в ряду скромных могил, сопровождавших нас с планеты на планету.

Я закрыл флягу и больше не брал ни капли в рот, потеряв вместе с другом и вечерний ритуал очищения. И безглазые души погибших приходили теперь ко мне каждую ночь…

16. Этажи небоскребов

— Господин Лауэрс пока не может вас принять. Оставьте, пожалуйста, координаты, и мы свяжемся с вами.

— Спасибо, мы тогда подождем. Потому что господин Лауэрс назначил встречу на сегодня и просил обязательно дождаться, когда в его плотном графике появится «окно».

— Хорошо, я сделаю отметку о вас. Кофейный автомат слева, сахар и сливки на столике рядом.

— Спасибо…

Фальшивая вежливость. Мы, с улыбками во все лицо, и миловидная секретарша ближе к сорока, официально строгая, но предупредительная. Кстати, возраст тоже показатель солидности фирмы. Это только молодые лоботрясы набирают себе на передний край обороны молодых финтифлюшек, которые потом вечерами отрабатывают с боссами завышенную зарплату. У серьезных ребят секретарь занят только своей непосредственной работой, зачастую стимулированной дополнительными имплантами видеопамяти, чипами с циклической записью и шифрованием полученных данных. Оружие в приемной монтируют редко, мода на это уже прошла. А вот за скрытыми панелями зачастую могут сидеть два-три охранника, вооруженных по последнему слову техники. Функционально и эффективно. Все же специально подготовленные люди справляются с убийством себе подобных куда как лучше, чем какой-нибудь роторный автономный пулеметный блок между ног секретарши. Чего стоят скандалы, когда подобные молотилки неправильно оценивали резкие жесты посетителей, или реагировали на кашель. Груды трупов и потеря репутации, сплошное безобразие. Поэтому состоятельные люди, получившие бизнес в наследство, предпочитают дорогую отделку приемной с парой-тройкой тайных комнат, которые на фоне зарплаты эшелонированной охраны выглядят как жалкая строка в смете расходов.

Уже месяц мы обивали пороги серьезных и очень серьезных компаний. Такими темпами скоро начнем стучаться в двери умопомрачительно деловых и важных джентльменов. Пока медленно восстанавливающая силы бригада перебивалась небольшими заказами, Кокрелл упорно долбил по всем возможным потенциальным контактам, продавливая четко сформулированную мысль: есть воинское подразделение, которое готово сменить совет директоров на отдельно взятой планете в обмен на финансирование операции. Любой уважающий себя бизнесмен может воспользоваться нашим предложением, чтобы свести счеты, или посадить в освободившееся кресло более удобных и сговорчивых кандидатов. Одна лишь проблема, что в череде корпоративных войн наша Родина стояла в конце списка, с отметкой: «новые хозяева все претензии проплатили».

Но подполковник продолжал ходить, озвучив вполне здравую мысль:

— Если бросить камень в пруд, пойдут волны. Если бросать регулярно, то рыбаки на берегу сочтут это интересным. И если постоянно порождать курсирующие среди корпораций слухи о возможных проблемах среди директората, это вполне может подтолкнуть сомневающихся и дать нам шанс. Один лишь шанс, который мы не упустим.

И я надевал модный костюм два, а то и три раза в неделю. Повязывал галстук, начищал ботинки. И шел вместе с командиром по очередному адресу. Дабы присутствовать в качестве мебели рядом с украшенным блеском наградных планок Кокреллом. Как смеялись парни:

— Док, у тебя единственного на лице присутствует отпечаток университета. Вполне сойдешь за консультанта по деловым и политическим вопросам.

Что я и делал. Изображал важного джентльмена на встрече возможных заказчиков. Чтобы проконтролировать, подписать, тихо шепнуть на ухо. А может, потому что командиру просто неуютно было одному в чужих кабинетах, где вежливо улыбались, и столь же презрительно-вежливо разводили руками:

— Просим прощения, но ваше предложение в данный момент не интересно.

* * *

— Господин Лауэрс готов вас принять. Прошу сюда, господа.

Безразмерный стол, окно во всю стену. И крошечная охапка кубков на застекленных полках. А вот хозяин — необычен. Приплюснутые уши, неряшливо восстановленный перебитый нос. Вполне возможно, что кубки — его лично. Но взгляд такой же, как и у других обладателей подобных кабинетов: будто вынули из морозилки два шила, и теперь со скукой тыкают в посетителей, пробуя их на прочность.

— Я навел справки о вас, господа… Выполненные контракты, рекомендации, ставки за работу… И говоря прямо, мне не понравилось. Потому что с бывшей половиной вашей так называемой бригады я бы имел дело. С наемниками всегда просто иметь дело. Но вы… Это что-то для меня непонятное. Армейская часть, бежавшая с родной планеты. Психопаты, поднявшие флаг гражданской войны и кричащие об этом на всех углах. Вооруженные до зубов люди из специальных подразделений, пугающие одним своим присутствием потенциальных заказчиков. Мало того, вы еще и цены ломите непомерные…

— Зато у нас есть один плюс, который вы больше не купите нигде, — я открыл рот, посчитав столь «замечательное» начало разговора его завершением. Раз тебе открыто хамят в лицо, можно сворачиваться, толку от беседы не будет.

— Да? И какой же?

— Мы не сдаем нанимателя. Даже если обстоятельства изменились, даже если пришли конкуренты с чемоданами, набитыми деньгами, мы выполняем контракт… Наверное, вы давно общались с настоящими наемниками, если столь идеалистически смотрите на их услуги. Не обжигались на перепродаже заявки и ударах в спину? Нет? Тогда рад за вас.

Лауэрс покосился на меня, потом повозил пальцем на сенсорном экране и повернулся к командиру бригады:

— Подполковник Кокрелл, если я правильно прочел информ-справку… И давно вы позволяете подчиненным перебивать себя?

— Макс Убер мой боевой товарищ. Учитывая, сколько мы с ним провоевали, он вполне заслужил право голоса. Которым и воспользовался.

— И с кем мне тогда разговаривать? С ним, или с вами? Кто из вас действительно имеет вес? Кто будет принимать решение и ставить подпись на контракте?

— Подпись буду ставить я. А если я не стал вас посылать за столь неожиданный «наезд», так это лишь из-за привычки больше слушать, чем говорить. Максу пока простительно столь резко реагировать, у него штабного опыта не так много.

— Мда? И какой же тогда у него опыт, кроме штабного? — деланно заинтересовался хозяин кабинета, откинувшись в кресле и с откровенной усмешкой разглядывая гостей.

— Похороны, — отозвался я. Похоже, наша неприязнь была взаимной. Морду бить вряд ли будем друг другу, для этого охрана есть. Но красиво словесно плюнуть друг другу в рожу и удалиться — почему бы и нет? — У меня отличный опыт в организации похорон. В силу специфики, обычно хороню своих. Кого не удалось собрать по кускам после штурма укрепленной точки, или когда наниматель удирает обратно в уютное гнездышко, оставив нас подыхать на чужой планете.

Обладатель многочисленных кубков выбрался из-за стола, подошел к окну и уперся замороженным взглядом в нависшие над городом облака.

— Дерьмо, — неожиданно проронил он. — Все кругом — дерьмо. Вы правильно сказали — продают все и всех. Наемники, компаньоны, контракторы и проститутки в элитных заведениях. Все продаются и покупаются на корню. Приходится страховаться в несколько эшелонов, чтобы выполнить простейшую работу. Страховка на случай предательства, страховка для присмотра за наблюдателями, страховка на случай перепродажи контракта, страховка от нападения только что нанятых боевиков… Мир спятил, ни на кого нельзя положиться.

— На нас — можно, — не согласился Кокрелл, вольготно развалившись в кресле. Похоже, его забавлял разговор. Редкий в наше время разговор без вежливого политеса, со злыми словами на грани матерщины.

— Потому что вы — беглые каторжане?

— Потому что мы — солдаты. И выполняем приказ. Вне зависимости от изменения боевой обстановки.

— Сол-да-ты… — протянул Лауэрс и вернулся на свое место. — Звучит забавно. Но ваши рекомендатели действительно отмечают, что данное слово вы держите. В любой ситуации. Даже самой паршивой… Признаюсь, мне нет дела до ваших разборок с директоратом. И я не полезу в это г…но, своих развлечений полно. Но — я торгую оружием. Разным оружием. Разрешенным к продаже и не очень. И мне интересно предложить вам контракт на сопровождение одной сделки. Охрана периметра, груза, контроль за корректным поведением моих покупателей во время передачи товара, и охрана группы продавцов до момента, когда полученные деньги будут доставлены в банк. Очень простая задача, на каждом этапе которой к вам могут подойти крепкие ребята с другим деловым предложением… Как, возьметесь?

— Мы тоже навели справки, — усмехнулся командир сводной бригады и достал из кармана крошечный листок бумаги. — И я предполагал, о какой работе может идти речь… Вот здесь — список вооружения, которое нам нужно. По обычным каналам его не достать, а для эффективной работы оно необходимо. Оплатите контракт оружием согласно перечня, и мы прикроем ваших продавцов во время сделки.

— Даже так?… Забавно, обычно начинают играть цифрами и пытаются вычислить, сколько нолей можно присобачить к итоговой сумме… Хорошо, я согласен на такой вариант. Детали контракта получите завтра утром. Но если вздумаете меня кинуть, вашему господину Уберу придется заниматься похоронами сослуживцев массово. И себе, заодно, могилку отроет.

— Надо будет — отрою. В качестве окопчика… Но если и вы, господин Лауэрс, вздумаете нас использовать как шлюху из дешевого кабака, я с удовольствием схожу на ваши похороны. Даже если для этого придется чуть-чуть пострелять, или взорвать этот небоскреб к чертовой матери.

На этой доброжелательной ноте мы и расстались.

* * *

На улице дул мерзкий холодный ветер, тащивший с собой водяную пыль. Я поежился и поблагодарил командира, что прихватил меня с собой. Все же в ангаре куда как лучше дышать морозным воздухом, чем коченеть за периметром, сжавшись в задубевший комок под плащ-накидкой. О том, что в случае заварухи с покупателями стреляющего товара меня легко нафаршируют свинцом, предпочитал не думать. Скучно думать о смерти, когда тебя могут убить сто раз на дню: во время патрулирования территории, оказания помощи подстреленным солдатам, или на выходе из блестящего полированными боками небоскреба. Слишком многим мы оттоптали любимые мозоли. Слишком громко заявляем о желании пустить на комбикорм уважаемый директорат одной милой планеты. Удивительно, что столь долго зажились на этом свете.

— Эй, что за дела?! — начал нагнетать атмосферу развязный живчик в богато инкрустированном серебром жилете. — Я не понял, это что за уроды? Мы так не договаривались!

Знакомые напевы. Сейчас стороны проверят друг друга на слабину, пощупают словесно потроха, проверят — не получится ли выбить нахрапом скидку, а то и прибрать часть товара внаглую. Криминальный мир, прослойка между шпаной на улицах, и боевиками из крупных анклавов. Денег не так еще много, чтобы купить себе целый город, но хватает, чтобы сколотить крошечную личную «армию». Которая при любом реальном столкновении героически погибнет, но до этого момента успеет попортить кровь и окружающим, и своим нанимателям. Жизнеутверждающий бардак, возведенный в принцип существования. Скука…

— Деньги привезли? Или только грузчиков, чтобы чужой товар с машин перебросить? — получил «шарнирный мальчик» в ответ.

Мда, подполковник не в настроении. Видимо, на его вечно хмурое состояние души наложились новые счета за базу, мерзкая погода и нахальные рожи продавцов, спрятавшихся за нашими спинами. Легко быть нахальным, подставив под чужие стволы наемников. Ведь в случае стрельбы мальчиков в красивых костюмах оставят в живых, а прибьют лишь вояк, вздумавших спасать чужую задницу. Продавцов трогать нельзя, через них еще разговаривать с другой стороной, сбивая цену на контракт и добывая новую партию оружия. А мы — расходный материал. Если чуть-чуть дадим слабину и покажем, что боимся. Тех, кто боится — сожрут. А кто покажет зубы в ответ — может заслужить уважение. Либо — нагнать ответный страх… Со страхом у нас просто. Кокрелл на кого угодно может страху нагнать.

Но не успели стороны сцепиться в словесной перепалке, как я осторожно похлопал командира по плечу и пробормотал:

— Подожди на секунду, у меня тут разговор короткий есть…

И шагнул вперед, навстречу чужим стволам, навстречу напряженным пальцам, коснувшимся спусковых крючков автоматов и пистолетов.

— Патти? Какого черта ты здесь делаешь?

Я распахнул объятия навстречу огромному бугаю, бритому налысо. Будь все проклято, какие люди, и до сих пор живые, не захороненные на личном кладбище криминального анклава. Не ожидал…

* * *

Личный телохранитель моего старого знакомого из прошлой жизни. Человека, которому я когда-то спас жизнь, и кто так же отблагодарил меня. Патти, верный костолом Ромеро. Чуть постаревший, набравший лишний вес, но все так же заряженный на убийство и кровопролитие. Бывший вышибала, для которого я считаюсь близким другом.

— Отпусти, убивец, задушишь!.. Хватка у тебя, как у медведя.

— Макс, бродяга! А мы тебя потеряли! Думали, все, охранка замела и акулам скормила… Ты, наверное, и не знаешь. У нас теперь мода такая: люди исчезают в океане, чтобы никаких расходов на похороны.

— Паршивые новости, Патти. Но я смотрю, ты поднялся, стал уважаемым человеком. Ромеро долю выделил, или в свободное плавание ушел?

— Босс сюда отправил, филиал открываем. Если хорошо раскрутимся, стану здесь главным. А пока базу организую, оружие закупаю и людей вербую.

Я посмотрел на примолкшего клоуна в расшитом жилете и усмехнулся:

— А горластый зачем?

— Боб? Он пока думает, что растет до бригадира, надеется свою команду на новых землях получить.

— На самом же деле — будет ловить пузом пули, которые достались бы тебе.

Патти довольно усмехнулся. Похоже, я угадал, и горластый мальчик долго на этом свете не протянет. Не всегда на сложных переговорах можно встретить старых знакомых.

— Ладно, пойдем в сторонку, поболтаем. Какой смысл под ногами у грузчиков болтаться.

Будущий хозяин нового анклава с подозрением покосился на молчаливые тени за моей спиной и спросил, не удержавшись:

— Думаешь, все без проблем пройдет?

— Это мои сослуживцы, Патти. Парни, с которыми воевали еще на Либертаде. Не волнуйся, здесь подстав нет. Товар мы перепроверили по накладным, в ящиках все по списку, как заявлено. Можешь выгружать наличные, пусть продавцы пересчитывают. И будем закругляться, а то холодно, будто живыми в лед закопали.

— Ну, раз ручаешься, то все нормально. А с холодом сейчас поборемся… Боб! Ребятам отбой, машины на погрузку. И чемоданы пусть несут, незачем парней напрягать. Быстрее пересчитают, быстрее домой поедем… Макс, смотри, каким коньяком разжился на днях. Сейчас по граммулечке примем, и зима закончится.

Двинувшись следом за шкафообразным собеседником, я повернулся к Кокреллу и как мог успокоил:

— Это наши знакомые, командир, люди из Конгеладо. Предупреди снайперов, чтобы ненароком огонь не открыли.

И пока в ангаре гремели ящиками и шелестели цветной бумагой, я дегустировал чужой коньяк и рассуждал о смысле бытия. Потом мы с Патти плавно переключились на местных красавиц, а закончили обсуждением рыбалки. К тому моменту, когда обе команды начали сворачиваться и готовиться к отъезду, я был настолько «хорош», что мог читать проповеди на любую тему.

Наверное, это был единственный действительно спокойный вечер, который выдался в нашей насыщенной стрельбой жизни. И за это парни даже простили мне коньячную отрыжку, которая мучала всю обратную дорогу и смущала запахом окружающих.

Через сутки господин Лауэрс оплатил выполненный контракт и позвонил Кокреллу. Мрачный торговец оружием был краток и, как обычно, прямолинеен до безобразия:

— Ко мне приходили люди, с которыми лучше не сориться. Ваша возня с будущим вооруженным переворотом рассердила даже тех, кого лучше обходить за сотню-другую парсеков. Я не самоубийца, чтобы совать голову под паровой каток. Поэтому больше заказов не ждите. Хотя мне очень понравилось, как вы ведете дела, но я предпочитаю ходить на чужие похороны и сторонюсь собственных… Единственный добрый совет, который могу дать: уматывайте с планеты, или ищите кого-то для прикрытия. Кого-то очень сильного, способного весь Конклав взять за я…ца. Понятно выражаюсь?

Господин Лауэрс выражался предельно понятно. И нам теперь предстояло или вновь сниматься с обжитого места, или заключать контракт с неведомыми пока потенциальными союзниками. С кем-то, кому можно доверить жизнь в этом городе, наполненном человеческим мусором, где под красивыми вывесками корпораций спряталось прогнившее насквозь общество купли-продажи. Нам вновь предстояло выживать во враждебном окружении, назло всем. Как обычно…

17. Карманные армии

Тысячелетие тому назад я был старшим лейтенантом сводной бригады спецназа. Вместе с друзьями хлебал грязь в переполненных влагой джунглях и глох от взрывов в подземных катакомбах. Потом я переквалифицировался в наемника, бросив опостылевшую работу, сбежав на новую войну от перспективы спиться. И снова хоронил парней, которые грудью закрывали товарищей в бесконечных боях.

Сейчас, превратившись в оживший скелет с выжженной напрочь душой, я не мог объяснить самому себе, почему не бросил командира. Подполковника Кокрелла, последнего из старой гвардии, пережившего в очередной раз весь личный состав сводной бригады спецназа. Человека, ставшего для меня спасением и проклятьем. Офицера, помешавшегося на идее возвращения домой. И готового добиться своей цели любой ценой, какой бы страшной она не была.

Наши взаимоотношения с ним переросли из иронически-уставных в дружбу. Потом, когда на плечи седого битого жизнью мужика легли заботы за толпу солдат и офицеров, выброшенных под расстрельной статьей с Родины, он находил лишь крупицы времени, чтобы переброситься словом-другим. Но сейчас, когда от раздерганной бригады остались жалкие крошки, я превратился в его личный талисман. В друга, который трансформировался в краеугольный камень мироздания. Данность, позволяющую сохранить трезвый рассудок и не пустить пулю в лоб, вспоминая погибших на бесконечном пути. Я стал чем-то вроде личного знамени, которое стоит на бруствере, пробитое в сотне мест вражескими пулями и осколками. Стоит назло всему. И это превращение в святыню меня пугало.

— Сегодня на утренней пробежке было от силы две сотни парней, — осторожно начал я разговор, заканчивая полировать потрепанные ботинки. Утренний ритуал приведения себя в порядок перед завтраком въелся в кровь, став еще одной неистребимой армейской привычкой, изменившей суть бывшего «пиджака». — А ведь до сих пор числится почти пятьсот.

— Числится, — как-то подозрительно легко согласился Кокрелл.

— А на самом деле?

— На самом деле осталась сборная рота, или даже меньше. Остальные приходят ночевать изредка, да пользуются нашим стрельбищем. При этом платят небольшую долю из заработков. Шабашат на твоих друзей-гангстеров, берут мелкие подработки по охране и силовому давлению. Можно сказать, что мы породили целую кучу карманных мини-армий, сдаваемых в наем… Можно было бы разогнать парней окончательно, но смысла в этом не вижу. С их присутствием, мы все еще считаемся крохотным армейским подразделением. Уйдут — и превратимся в умирающую банду, которую почтут за честь раздавить любые соседи.

— То есть, наша эпопея на чужих планетах подходит к концу?

Подполковник помолчал, потом повернул ко мне безжизненные глаза:

— А как ты сам думаешь, док? Кто мы теперь, после стольких лет бродяжничества на чужбине? Кому мы нужны там, дома, где давно уже забыли о чести и совести? Так, отзвуки старых побед. Ни людей, ни техники. Даже воспоминания стерлись.

— Но ты сам говорил, что пока жива идея, можно найти под нее все необходимое: любые ресурсы, любых исполнителей. Пока мы деремся за свое честное имя, мы живы. Стоит опустить руки — и все закончится. Похороним окончательно бригаду и парней, сложивших головы за наше возвращение. Плюнем на их могилы.

— Извини, док, но идею воплощают в жизнь люди. А те, кто начинал вместе с нами, уже перешли из категории ресурсов в невосполнимые потери. И новым мальчишкам, торгующим смертью, не получится понять… Не получится даже почувствовать, каково это, подыхать в чужой грязи, не имея возможности увидеть родных и близких… Для них это — пустой звук. А тех, кто готов поднять упавшее знамя, с каждым днем все меньше. Даже те полторы сотни, что утром еще пыхтят на марш-броске, делают это по привычке ощущать свою встроенность в рамки укоренившейся военной машины. Без этого — они станут лишь боевиками, разменной монетой. Пока же их считают солдатами. Хотя разница с каждым днем все тоньше.

Я аккуратно оправился, собрав складки комбеза назад. Потом поправил берет и зло прошептал:

— Ты давно не смотрелся в зеркало, командир. И забыл, как боятся нас корпорации. Нас, проданных и оболганных. Те паршивые ошметки сводных бригад, которых никак не могут уничтожить уже какой год подряд… Потому что мы воплощаем в себе идею справедливости. Мы — элита сводных войск, набранных в неблагополучных кварталах. И мы — не сдаем своих. Даже если это нужно очередным пид…сам в галстуках. И пока ты это помнишь, за тобой идут. Но стоит забыть — и ты предашь людей, доверивших тебе свою мечту. Предашь Самсона и Тибура, которые пожертвовали жизнями за наше дело… Предашь меня, командир…

— Но ты же видишь сам! — сорвался на хрип подполковник. — Мы в дерьме какой месяц подряд! Еще пара недель, и можно закрывать лавочку!

— Для меня все закончится только тогда, когда знамя бригады будет спущено… Но попробуешь сделать это, и я пристрелю своего бывшего командира, как бешеную собаку. Потому что для меня ничего не закончилось. Ты еще не вернул меня домой. Меня, и парней, которые носят шевроны спецназа… Поэтому подбери сопли и заканчивай истерить, перед людьми стыдно… Проснись, старшой. Мы — последние, кто остался с первой войны. Нам отвечать за ребят, кто не бросает своих. Нам вдвоем…

Кокрелл долго молчал, потом повернул ко мне осунувшееся лицо и попросил:

— Док, ты обещал мне револьвер с единственным патроном. Если меня еще раз переклинит, не читай мораль. Просто — стреляй… Это будет честнее по отношению к парням.

— Я тебе этот патрон в качестве талисмана подарю. Когда вернемся. А мы вернемся всем назло. И по-другому быть не может.

Шел пятый год выживания на чужих планетах. И, боюсь, не последний…

* * *

Доставка груза минуя таможню — двое раненных. Охрана встречи «авторитетов», чуть не закончившаяся тотальной стрельбой — еще пятеро. Усиление полицейских нарядов при волнении на автосборочном комбинате — двое с порезами и один отравился газом. И еще, и еще. Бесконечная лента ранений, травм, потеря боевого статуса на ближайшую неделю. Мы медленно превращались в сброд, который даже на утреннюю поверку выходил в домашних тапочках. И вместе с каждой проблемной операцией все тоньше становился денежный ручеек, и все меньше людей возвращались в казарму с шабашек.

И настал вечер, когда к нам в ворота постучались крепкие ребята, охранявшие двух ублюдков в дорогих костюмах.

— Где ваш старший? — вальяжно спросил один из вышибал, отодвигая плечом часового. Тот покосился за широкую спину и отступил. Потому что на другой стороне улицы рядом с вереницей машин стояли еще двадцать автоматчиков в модно зауженных пиджаках, готовые открыть стрельбу на поражение. Отступил, хотя еще год тому назад за подобный вопрос громила получил бы пулю.

— Ты — старший? Босс прислал переговорщиков. И я отвечаю за них головой. Поэтому — предупреждаю сразу, что при любых проблемах вашу кодлу пущу на ремни. Если не дай бог что пойдет не так…

«Лакированный» глиста-переросток, как две капли похожий на собрата, презрительно скривил тонкие губы и начал:

— Господин подполковник. Мое руководство хотело занять эту территорию для своих нужд. И было готово уже отдать приказ о ликвидации, но за вас вступились уважаемые в городе люди. Несколько криминальных анклавов, торговцев оружием и информацией. Даже кто-то из корпораций не прочь использовать навыки собранных здесь специалистов, не смотря на паршивую репутацию. Поэтому, мы приехали пообщаться. И назвать цену.

— Цену?

— Цену. С настоящего момента вы будете платить десять процентов с каждого выполненного контракта. В твердой валюте. Можно — редкоземельных металлах, или непрошитых чипах памяти, которые сейчас неплохо поднялись в цене. Мы же, со своей стороны, гарантируем, что вас не раздавят, как клопов… Предложение понятно?

Бледный командир бригады молча разглядывал чужаков, ощущая, как сбиваются в толпу остатки его людей за спиной. Потом полюбовался на укрывшихся на вышках редких часовых и спросил:

— Мне только что привезли аванс за будущую работу. С аванса тоже десять процентов?

— Тоже, — нахально улыбнулся переговорщик. Эта жаба не умела отступать. Его научили лишь выбивать со слабых все до последней монеты. А если кто-то успевал прибить урода, на это место легко находили следующего. Риск — минимален, когда позади толпа автоматчиков, мечтающих нажать на спусковой крючок.

— Сейчас принесу.

Я хмуро разглядывал молчаливых сослуживцев. Редкие вкрапления «старичков» и злые глаза молодых солдат, большую часть времени проводивших в чужих анклавах. Похоже, здесь и сейчас мы видели, как теряет остатки авторитета наш командир.

— Вот, десять процентов. Брикеты серебристого туффа. Любая биржа возьмет по максимальной ставке.

— Хорошо, — глиста мельком сунула нос в крошечный чемоданчик, потом хлопнула крышкой и направилась к выходу.

Второй урод в костюме посчитал, что не отработал зарплату, и на последок распахнул пасть:

— И мы проверим, сколько вам заплатили! Будет очень обидно, если окажется, что кто-то ошибся в расчетах.

— Иди, иди, — проворчал подполковник, жестом приказывая закрыть ворота. Потом посмотрел на командира второй роты, где осталось от силы двадцать человек, и усмехнулся: — Какие могут быть расчеты с покойником?

Аккуратно заткнув указательными пальцами уши, Кокрелл исхитрился правым мизинцем нажать кнопку на крошечном пульте. Подождав, пока стихнет грохот взрыва, украшенного взметнувшимся за забором дымным облаком, скомандовал:

— Браво — добить из гранатометов машины. Альфа и Гамма — зачистить периметр. Выполнять…

Через час бригада «полегчала» еще на сотню парней. Как сказал шмыгавший носом угрюмый пацаненок, теребивший лямку баула:

— Бугор рехнулся совсем. Нас теперь кончат всех из-за него! Придумал тоже, в разборки с местной братвой влезать…

— Это у тебя в шпане бугры, салабон, — я презрительно сплюнул под ноги дезертиру. — А командир бригады знает, как надо с падалью разговаривать. Обгадился? Катись тогда, отрабатывай свой блатной кусок хлеба. Не позорь форму…

Кокрелл тем временем через третьи руки сумел добыть прямой номер хозяина переговорщиков и озвучил встречное предложение:

— Еще раз ко мне пошлешь лоботрясов, я нанесу ответный визит с охапкой минометов в придачу. И пущу твое осиное гнездо по ветру. В этом сомнений нет? Ах, так значит, просто молодежь превысила полномочия и сдуру решила хапнуть чужой кусок пирога? Ладно тогда… Буду считать, что избавил тебя от лишних расходов на похороны…

Выключив коммуникатор, подполковник только развел руками:

— Ты смотри, остатки авторитета пока действуют, нас все еще боятся. Хотя — это временно. Теперь будут пробовать на зуб все чаще и серьезнее. И никакие друзья в анклавах не помогут…

Я же лишь сделал себе зарубку в памяти, что теперь надо ложиться спать, пристроив рядом не только револьвер, но и снаряженный автомат. Потому как игры начались совсем взрослые.

* * *

На утренней поверке стояли все, до последнего бойца. Звонкий голос отрапортовал:

— Господин командир сводной бригады! Наличный состав в количестве ста пяти человек построен! Больных и отсутствующих нет!

— На знамя рав-в-вняйсь! Смир-р-р-на!

Мы доживали наш пятый год. Те, кто остался, не взирая ни на что. Становой хребет бригады войск специального назначения. Все сто пять человек…

18. Жестяные солдатики — 2

Крохотные колючие снежинки-льдинки кусали лицо, задубевшее на морозе. Но я не уходил с обзорной вышки, наблюдая, как медленно наползающая тьма пожирает проткнувшие тучи небоскребы. Холод и тьма, родственники пустоте, заполнившей душу. Казалось, я гляжусь в зеркало и вижу собственное отражение. Но рефлексию развеял громкий крик снизу:

— Док, есть боевая задача! Сгребайся, хватит балду пинать!

Я перегнулся через перила и полюбовался, как командир бригады крутит указательным пальцем «вертушку» над головой. Похоже, действительно, любимым сослуживцам зачем-то понадобился брюзжащая медицина. Вздохнув, начал аккуратно переставлять ноги на посыпанных песком ступеньках. Навернуться с десятиметровой высоты, сломав по дороге шею — крайне абсурдное завершение военной карьеры. Лучше поберечься.

— Значит, так, Макс. Я только что отзвонился твоим друзьям из анклава, договорился о встрече. Возьмешь с собой две тройки усиления, чтобы по дороге не вляпаться, и туда. Надеюсь, найдешь правильные слова. А нужно мне, чтобы ты сказал следующее…

* * *

— Патти, если пошлешь подальше, я не обижусь. И пойму все, что скажешь… Но — это не мой бзик. И пусть я не могу рассказать все парням, но тебя ввел в курс дела. И прошу помочь. Прошу просто не мешать тем, кто согласится на мое предложение…

Бритый налысо новый хозяин гангстерского анклава помолчал, потом допил бурбон и аккуратно поставил хрустальный бокал на отделанную серебром столешницу.

— Да, респетадо, просто по живому режешь. По жи-во-му… Но это хорошо, что ко мне пришел и проблемой поделился. Не люблю, когда за спиной к «семье» начинают «подходы» искать… Согласен, сейчас ребят соберу. Мало того, помогу стволами и деньгами. На такое дело не жалко.

Я смотрел в тысячи глаз, внимательно изучавших иссушенное холодными ветрами лицо. Кому-то я спасал жизнь в прошлом, под обстрелом противника. Кого-то лечил, заглянув на огонек к Патти. Но никто в огромном ангаре не знал, зачем приехал в гости высокий худощавый врач с погонами старшего лейтенанта. Никто. Потому что…

— Мы возвращаемся домой, парни. Сводная бригада спецназа через двое суток выдвигается в точку сосредоточения, потом выполняет последнюю боевую задачу… Успех — минимален. Но шансы на победу есть. И мы вырвем право вернуться домой, чего бы это не стоило… Не буду рассказывать сказки про светлое будущее и цветы у трапа. Скорее всего, прорываться будем с боем. Но мой командир дал слово каждому, кто носит берет спецназа. И слово сдержал. Мы — уходим.

Белые, желтые, черные и другие лица застывшими масками отсвечивали в свете ярких ламп. Насколько я мог судить по звенящей тишине вокруг, новость выбила дух из многих, кто слушал, стараясь не пропустить ни слова. Так же, как шарахнула меня час тому назад. Мы возвращаемся домой…

— Господин Патти согласился отпустить любого, кто пойдет с нами. Кто пойдет на почти верную смерть. Кто согласится рискнуть всем ради мечты. И кто готов снова надеть погоны и подчиняться приказам… Мы думали об этом мгновении долгие годы. Мы ждали, теряли надежду, и дрались на чужбине ради этого момента. И сейчас я даю всем минуту. Целую минуту, чтобы спросить себя — нужно ли вам это? Хотите ли вы умереть тихо-спокойно от старости на чужой планете, или готовы взять в руки оружие и встать в строй. Я считаю, что минуты хватит. Хватит даже секунды. Потому что вам нужно всего лишь прислушаться к своему сердцу. Прислушаться и понять — горит ли там тот же огонь, что сжигает меня дотла… Я даю вам целую минуту, парни. Минуту, чтобы решить, что вы готовы принять: жизнь в анклаве, или возможную смерть с честью. Время пошло…

Когда крошечные цифры-муравьи закончили отсчет и разменяли нули, я поднял глаза и скомандовал:

— Кто хочет вернуться в сводную бригаду, выйти и построиться на этой линии.

Обитатели криминального анклава молчали, переглядываясь и тихо перешептываясь в задних рядах. Но потом кто-то аккуратно отодвинул в сторону соседа и шагнул вперед. И еще, и еще. Их было не много, будущих солдат возрождаемой бригады, но они были. И когда последний встал в строй, я провел перекличку и повернулся к Патти:

— Сто сорок два бойца покидают «семью». Мы говорим спасибо Конгеладо и тебе лично. Пожелай нам удачи. Может быть, больше и не увидимся.

Бритый громила крепко обнял меня, потом нарочито бодро хлопнул ладонью по плечу и усмехнулся:

— Не тарахти, Макс. Смерть уже устала считать, сколько раз тебя убивали. Но ты все еще жив, и все еще готов спасти шкуру любому безбашенному парню в форме и без. Я надеюсь, что мы увидимся дома. Может быть, в следующем году, или чуть позже. Но я обязательно вырвусь в гости. И очень обижусь, если меня встретит лишь могилка… Давай, командуй. Бригадиры уже отобрали для вас оружие и взрывчатку. Деньги завезут завтра… Удачи вам, Макс…

* * *

Двое суток в десятке мест звучали одни и те же слова:

— Мы возвращаемся домой. Кто готов рискнуть жизнью ради этого — встать в строй.

И как бы ни было странно, но многие обнимали друзей и приятелей в разношерстных криминальных и наемнических сообществах, сгребали нехитрые пожитки и возвращались в бригаду. Бывшие связисты и подрывники, легкая пехота и пилоты авиации прикрытия, танкисты и минометчики. Люди, сделавшие войну своей работой. Люди, для которых слова «присяга» и «военная честь» оставались не только словами, а несли истинный, глубинный смысл.

Мы собирались вернуться домой.

На эти два дня город четко разделился на своих и чужих. Чужие спешно искали способы поквитаться с ненавистной «армией в изгнании», свои прикрывали нам спину. Близлежайшие улицы закрыли многочисленными вооруженными блокпостами, видеофоны разносили по всей округе злые слова:

— Кто сунется к нашим братьям — уроем, на хрен! Они уходят домой, и они уйдут домой. Все, до единого человека…

На склады везли легкое и тяжелое вооружение, полученные деньги превращались в униформу, продукты, снаряжение и медикаменты. И когда последний из бойцов перешагнул порог казармы, сводная бригада была готова выступить в точку эвакуации. Тысяча семьсот человек, нарастившие становой хребет обескровленной боевой части. Почти две тысячи крепких парней, готовых за право умереть на Родине порвать глотку кому угодно. Кто ждал лишь приказ от подполковника Кокрелла. Командира, давшего слово и сдержавшего его. Мы возвращались домой…

Ранним морозным утром ровные ряды рот застыли рядом с распахнувшим грузовые рампы звездолетом. Мегафон короткими фразами буравил напряженную тишину:

— Директорат объявил войну всем, кто пытается перечить и кто еще помнит старые времена. В латинских кварталах на границе Паффа волнения. Полицейские участки разгромлены, несколько полувоенных формирований перешли на сторону населения и отказались стрелять в толпу. Это еще не война. И вряд ли перерастет в полномасштабную войну. Но ставленники корпораций хотят «наказать» непокорных. Хотят дать показательный урок, показать свою силу и власть. Ради этого на одной из наемнических планет размещен контракт и собирают войска. Три группировки, усиленные тяжелой техникой. Приказ — залить кровью латинские районы, запугать недовольных показательной расправой.

Солдаты молчали. У многих в этих самых «бунтующих» кварталах жили родные и близкие. И многие начинали догадываться, почему с нами так щедро делились деньгами и оружием.

— Наша боевая задача — под видом технических грузов прибыть на планету. Затем скрытно выдвинуться к одной из групп наемников и провести ее ликвидацию. Получить у захваченного командования коды доступа и вернуться домой на чужом звездолете, в составе карательного каравана, напялив чужую личину. Потом высадиться в заданном районе рядом с латинскими кварталами и взять их под защиту… Вам, парни, нужно будет прикрыть грудью своих близких. Возможно, придется с боями перемолоть две другие группы, если они решатся все же атаковать. А мы, офицеры штаба, организуем для бригады итоговое прикрытие, которое позволит снять все огульные обвинения и закончить эту смердящую историю… По-ротно, нале-е-е-ву! На погрузку шагом м-а-а-арш!

* * *

— Док, давай принимать решение. Решение — крайне неприятное и тяжелое. Но для нас критически важное… Я знаю, что ты давал клятву Гиппократа и ценишь жизнь превыше всего. Я же давал клятву спасать подчиненных любой ценой. И теперь мне предстоит каким-то образом уничтожить физически полторы тысячи наемников, чье место предстоит занять. Полторы тысячи, которых надо тихо, незаметно для посторонних пустить в расход. И других вариантов — нет.

— Именно в расход?

— Именно. Мы не можем оставить их спать на пару недель, или перегрузить на чужой территории в какое-либо защищенное место. Мы должны их угробить без возможности поднять тревогу, потом спустить тела в технические боксы для выгрузки отработанного топлива и занять их место на корабле. На всю операцию — два часа. И любой выстрел, любое неверное движение, и бригаду раскатают в лепешку на космодроме. Поэтому и спрашиваю — что можешь предложить? Спрашиваю не как медика, а как офицера спецназа, перед которым стоит задача сберечь жизни своих людей. Первый удар за нами, и он должен быть максимально эффективен.

— Кто должен остаться в живых?

— Старший офицерский состав, пять человек в рубке управления. Мы их нейтрализуем для последующего допроса. Есть уже план, как это провернуть прямо на корабле, в начале погрузки. А вот что делать с остальными — ума не приложу.

Я молчал, глядя на стальную переборку, небрежно замазанную серой краской. Грузовоз двигался к точке захвата, личный состав примерял чужую черную экипировку и зубрил липовые позывные. А печальный доктор должен был придумать, как переступить через себя и укокошить полторы тысячи здоровых мужиков, вставших у нас на пути. И которых нельзя было объявить военнопленными и оставить грызть сухпай в бараках под охраной.

— Поправь меня, если не так понял… Если мы ошибемся, то вместо возвращения домой отправимся на ближайшее кладбище. И чужой караван сбросит штурмовиков на «латинские» кварталы. И все, что мы делали, ради чего подыхали — пойдет прахом, — пробормотал худой мужчина с погонами старлея. Потом поднял глаза и вымучил кривую улыбку: — Я должен подумать… Но через час у тебя будет решение, командир. Дай мне час…

* * *

Я никому не буду рассказывать, как именно провел этот час. Скажу лишь то, что от приставленного к виску револьвера меня удержал шум на корабле: тихие разговоры, смех, звяканье деталей разобранного оружия. Я понимал лучше кого-либо, что личная ошибка или устранение от решения проблемы приведут к провалу операции и смертям. Бессмысленным смертям в точке высадки, и потом — гибели мирных жителей от рук карателей. Как жить потом с таким грузом? И как жить с грузом сотен эффективно убитых по моей рекомендации?… Я отложил револьвер на чуть более позднее время, когда мы или выполним поставленную задачу, или умрем под чужими пулями. Вопрос личной этики я решу чуть позже. Кардинально и не привлекая к самокопанию друзей…

— В неотложке мы откачивали работников ремонтного завода после аварии. Один из компонентов топлива при нагревании выделяет газ без цвета и запаха. Добавить туда бытовой реактив, и мы получим нелетальное дезориентирующее вещество. Люди под его действием теряют возможность адекватно оценивать происходящее. При критической концентрации — впадают в бессознательное состояние, которое заканчивается остановкой дыхания. Если у нас будет доступ к вентиляции звездолета, сможем закачать нужную смесь. Все реактивы в наличии.

— Доступ будет, перед вылетом любой корабль усиленно проветривают. Мы смешаемся при погрузке с частью технического персонала. Там будут участвовать в отправке несколько отрядов, черт ногу сломит — кто и зачем помогает таскать грузы. Но как отреагируют наемники, когда на их глазах люди начнут падать без сознания?

— Эта гадость очень коварна. Прежде, чем они начнут падать, у них будет пять или десять минут дезориентации. И человек просто не успевает понять, что происходит с ним, или с другими, как уже становится неадекватен. Смех, хаотичные движения, нарушение координации. И все по нарастающей… Если на корабле не будет людей в противогазах, то при усиленной вентиляции через пять минут получим толпу идиотов, еще через пять — ползающих на карачках зомби, а через десять — трупы. Я это проходил. Тогда на заводе гробанулось две смены, прежде чем сообразили, что происходит… Это — мое решение.

— Не будет у них противогазов, — подвел итог подполковник. — В дружественном окружении таскать барахло и тяжести в химзащите — идиотов нет. Давай компоненты, и пойдем считать объемы, которые нужны для атаки. По мне такая замедленная реакция куда как лучше, чем зарин, на который обученные люди отреагируют молниеносно.

И я пошел считать объем реактивов. Потому что, сказав «А», нужно было говорить и «Б». И продавать душу дьяволу всю, без остатка…

* * *

Тела в черном камуфляже валялись повсюду: в узких коридорах, на забитых техникой палубах, в заставленных многоярусными кроватями кубриках. Полторы тысячи трупов, заполнивших корабль изломанными куклами. Я встроился в центр одной из цепочек и начал помогать выгружать покойников. За два часа погрузки, из которых истрачена почти половина, нам предстояло зачистить судно, выбить из старших командиров коды доступа и превратиться в «борт номер три» карательного каравана. И мы ворочали покойников, передавая их из рук в руки, создав черные ручьи, по которым мертвецы стекались к бункеру выгрузки отработанного топлива. Стекались, чтобы там кануть навсегда, провалившись в раззявленное жерло технического колодца. В одиночку, парами, грудами… То, что было командой наемников, закончило свой бренный путь за десять минут до старта, вместе с отравленным воздухом, который мы изгнали с корабля надсадно вывшей вентиляцией.

И прежде чем прозвучала итоговая команда: «проверить крепежные ремни перед стартом!», я успел вдосталь проблеваться в ближайшем узком туалете. Потом занял указанное место и бездумно смотрел в потолок, запрещая себе закрывать глаза. Слишком страшная картина навсегда отпечаталась в моей памяти. И я боялся, до смерти боялся, что если сомкну веки, то немедленно свихнусь раз и навсегда. Ведь души убитых мной только и ждали миг, когда можно будет позвать за собой, в пустоту, забитую черепами с заполненной тьмой глазницами.

Оставшиеся трое суток переброски до планеты я провел на транквилизаторах. «Отпустило» меня лишь когда в крошечной «горошине» рации прозвучал знакомый голос Кокрелла:

— Прибыли, парни. Начинаем десантирование через десять минут. С богом…

Мы были дома, на стационарной орбите родной планеты. И сводной бригаде спецназа надлежало выполнить свой долг, защитив друзей и знакомых от отребья, собранного по всей округе. Мы вернулись, назло судьбе, чтобы дать последний бой…

19. Билет в один конец

— Мы падаем! Мы падаем! С…ки, они нас завалили!!!

Громадный грузовоз медленно валился вниз, на планету, оставляя после себя тяжелые черные клубы дыма. Рядом с ним пылающим комком рушились остатки нашего корабля, выбросившего десант в верхних слоях атмосферы. Как только последний из кургузых модулей кувыркнулся в бледную синеву неба, пилоты направили судно на таран, выбивая самую опасную группу карательной экспедиции. Шансов на спасение после столь радикальной атаки было очень мало, но командиру бригады спецназа не пришлось назначать экипаж — добровольцев было более чем достаточно. Мы вернулись домой и дрались за своих родных и близких. Швали и трусов среди нас не было. Мы пришли умереть с честью. И пусть за спины добровольцев прячутся наемники корпораций. Мы — всегда делаем первый шаг, вместе с остальным строем. И по другому не умеем…

За полчаса до высадки Кокрелл дал последние указания личному составу:

— Вот карта дружественных нам районов. В основном это «латино», «ганга» и пригороды у перерабатывающих заводов. Мы связались с местным самоуправлением и получили подтверждение, что нас там ждут. Дислокация групп указана на так-дисплеях,[13] там же отмечены основные силы противника. На уничтожение населения в кварталах двинуты смешанные войсковые подразделения, сформированные в основном из наемников. Полицейские устранились от подобной «работы». Поэтому: два звена воздушного прикрытия нанесут удары по точкам сосредоточения тяжелой техники врага. В это же время мы должны занять ключевые пункты обороны, минометным и пулеметным огнем рассеять собранных для атаки карателей и закрепиться на позициях. Согласно прогнозу аналитиков, в течение последующих двух суток мы столкнемся с прибывшими наемниками из каравана. Если сумеем эффективно отразить нападение и вынудить их отступить, то второго удара не будет. На планете нет желающих пачкаться в крови. Поэтому, предлагаю нанести первый удар еще на орбите, в момент начала десантирования.

Так мы получили первых добровольцев и заставили кричать от ужаса пилотов чужого грузовоза, смяв заднюю часть его корпуса таранным ударом. И пока пылающая громада рассыпалась на куски, наши десантные модули расцветили небо инверсионными следами, заходя на посадку.

* * *

Бетонная пыль забивала нос, скрадывала очертания домов на другой стороне улицы. Жители покинули опасную зону, сгрудившись в центре мятежных районов. А по их хрущебам теперь «работали» пулеметы и минометы, перемалывая в фарш мечущихся людей. Высаженные на самой границе окруженной зоны спецназовцы атаковали по всей тонкой линии обороны, не жалея боеприпасов. И пока восемь легких авиеток громили выстроенные на парковке броневики и арт-установки, пехота рвала на куски живую силу противника, завалив трупами всю округу. Мы убивали, убивали и снова убивали, не обращая внимания на дезорганизованные попытки сопротивления. Скоро от космодрома подтянутся роты наемников, которые смогут потягаться с нами на равных. А пока нужно было преподнести урок разномастному отребью, навербованному для грабежей и показательных расстрелов. Нужно было раз и навсегда дать понять, что бесконечные нищие кварталы мегаполисов могут постоять за себя. И ответить так, что костей не соберешь. Чтобы до самых печенок проняло и в подкорке закрепилось: нас не трожь!

Через час в горящем кольце вокруг нашей зоны ответственности ни осталось ни одного живого ублюдка. Кто-то успел удрать, но львиная доля сколоченных на скорую руку доморощенных карателей воняли теперь горелым мясом и заполнили картинками окровавленных тел все новостные каналы. Пока директорат не ввел цензуру на центральных каналах, разбуженные канонадой жители успели вдоволь полюбоваться на красочные видеосюжеты, снятые вездесущими журналистами. Новостные каналы даже успели показать рухнувшие на побережье транспортные корабли и колонну бронемашин, выдвинувшихся от космопорта. Потом вместо трупов экраны заполнили мыльные оперы, а локальные сети забили сообщения «отключены на техническое обслуживание». Но джина из бутылки уже выпустили. Город узнал, что мы вернулись. И дремавшие под присмотром полиции этнические анклавы зашевелились. В перенасыщенном ненавистью и болью многонациональном «растворе» появилась точка кристаллизации. И корпоративный колосс качнулся на раздутых деньгами ногах. Пока чуть ощутимо, но потерял устойчивость на миг. Крошечное мгновение, сменившееся сначала испуганной тишиной, а потом визгом «говорящих голов» на телеэкранах.

* * *

Изредка проскакивающие помехи искажали насмешливый голос, доносившийся из рации:

— Кокрелл, ты же понимаешь, у нас контракт. И мы его выполним.

— Вы себе пупок развяжете, а не деньги за это д…рьмо получите. Видимо, совсем плохо у наемников дела идут, если уже в каратели записываются. Я тебе так скажу, Шелест, из трех групп у тебя в наличии одна. Первую мы еще на космодроме попросили подвинуться, вторую здесь вместо фейерверка запустили полетать. Остались ваши две тысячи и жалкие остатки техники. Даже если тебе сгребут всех местных отморозков, выдадут со складов вооружение и боеприпасы сверх лимита, вы все равно лишь кровью умоетесь. Хрен вам, а не выполненный контракт.

— Мы вас с землей смешаем, подполковник. Без дураков. Встанем по периметру, прикроем с воздуха мобильную артиллерию и начнем в щебенку крошить. День за днем. А потом еще напалмом добавим, для надежности.

— Напугал. Сколько меня жгли, не сосчитать… Только ты одно забыл, Шелест. Это вы тут пришлые. А мы — дома. И деремся за своих. И если нам несли оружие и деньги на чужих планетах, как только про рейд услышали, то здесь просто плечом к плечу встанут. Игры закончились, глотки рвем на выживание. Сколько ты продержишься, когда город против вас поднимется?

— Как поднимется, так и свернемся. А пока — у меня контракт, ты — упрямый сукин сын. Значит, будем мешать район в щебенку…

И они попытались выполнить данное обещание. Даже сумели дать пару полновесных залпов с наспех оборудованных позиций. После чего получили в ответ плотный минометный огонь, помноженный на подрывы припаркованных машин вдоль улицы, снайперский огонь в спину и сброшенный с орбиты на космодром буксир, захвативший в придачу тяжеленную баржу, битком набитую металлоконструкциями. Шарахнуло так, что диспетчерская служба поначалу заорала в эфир о ядерном нападении, и лишь через полчаса сообразили дать отбой атомной тревоги.

Трое суток продолжались позиционные бои, распавшиеся в итоге на несколько разрозненных котлов, в которых вперемешку насмерть рубились перепачканные в грязи и крови люди. Директорат направлял в зону конфликта охранные отряды, боевиков секретных служб, добровольцев из полиции. А горожане отвечали отчаянными рейдами вооруженных групп на проходившие мимо конвои и формировали из когда-либо служивших мужчин новые роты для бригады. Свара медленно набирала обороты, грозя распространиться во все стороны и перерасти в полноценную гражданскую войну. Потом какой-то мудрый человек из «кукловодов» просчитал ситуацию до конца, оценил начавшиеся волнения в других этнически изолированных анклавах и принял решение. И ранним утром бывшие директора корпораций прибыли на удаленный космодром, чтобы покинуть негостеприимную планету. Пока они следили за погрузкой кожаных чемоданов, вновь сформированный военный совет выступал с заявлением по всем каналам:

— В связи с допущенными нарушениями законодательства… Ради спасения целостности государства… На благо сограждан и для прекращения кровопролития… Выборы состоятся… Компенсация за нанесенный ущерб… Временное военное положение… — слова, слова, слова, бесконечная шелуха красивых пустых фраз.

В сухом остатке жители анклавов получили послабление в налогах, снятие ряда дискриминационных законов, вывод любых военных групп с городских территорий и тихую отставку высокопоставленного менеджмента, неудачно «перекрутившего гайки». Про нас не было сказано ни слова.

* * *

— Тебе не кажется, что история повторяется? — спросил меня старик, которому я залечивал оцарапанное пулей плечо. Мы сидели в крохотной комнатке, где в углу бормотала старая видеопанель, выводя блок новостей. — Снова какие-то уроды заварили кашу и удирают. То хунта, то директорат этот, будь он неладен. И ведь никто не придавит ублюдков! Нагадили — и в кусты. Оставили после себя гору трупов и умотали с деньгами на другую планету.

— Хунта свое получила, — поправил я ополченца, дравшегося рядом с нами последние сутки. — Нет больше хунты. Всех похоронили, до последнего человека. Думаю, и с этими разберутся. Не мы, так кто-то другой.

— Да? Правду говоришь про полковников?… Хорошая новость, доктор, очень хорошая. У меня сын погиб в той заварухе, три племянника исчезли. А сколько знакомых горя хлебнули — и не сосчитать… Порадовал старика, спасибо… А про этих беглецов — так тебе скажу. Нам придется с ними разбираться. В крайнем случае — нашим детям. Нельзя такое прощать…

Пыльный экран бесстрастно зафиксировал, как пузатый пассажирский шатл оторвался от разгонной эстакады и начал медленно взбираться в высоту. Не успел я ответить собеседнику, как картинка передернулась от яркой вспышки, и над далеким космодромом вспух багровый шар. Полюбовавшись на падающие обломки, старик повернулся ко мне и удовлетворенно вздохнул, поправляя повязку:

— Вот и говорю — нельзя прощать.

Я не стал рассуждать, кто именно решил «списать» проблемный менеджерский актив: новые хозяева планеты, недовольный механик на космодроме или предусмотрительно засланный умелец из спецназа. Главное, мы вместе с пациентом думали в унисон: залитую кровью планету прощать нельзя. И если несколько мерзавцев закончили столь эффектно свой путь, никто плакать не будет. Потому что хотя бы этот крошечный миг бытия была восстановлена справедливость. Так, как это понимали тысячи и тысячи нищих людей, живущих в тени чужих небоскребов. И пожеванный судьбой усталый доктор не собирался причитать о катастрофе и несправедливом ударе судьбы, вырвавшим из чужих рядов «лучших из лучших». Доктор даже не собирался читать некролог, который обязательно напечатают в газетах с глянцевыми фотографиями дежурно улыбчивых м…ков в галстуках. Доктора вполне устроило изображение объятых пламенем обломков, вокруг которых начали суетиться пожарные расчеты.

Убрав грязные инструменты, я попрощался с ополченцем и выглянул в коридор. Меня ждали очередные пациенты. Что мне до сдохшего директората?…

* * *

Солнце еще лишь собиралось вскарабкаться на небо, обещая жаркий день. Но пока лишь прохладный ветерок гонял обрывки бумаги на усыпанной мусором улице в предрассветных сумерках. За неделю затишья сводная бригада заняла указанные военным советом склады на краю анклава, недобро посматривая на спешно натянутую колючую проволоку по периметру и пулеметные гнезда, ловившие черными стволами любое наше движение. Череда бесконечных совещаний закончилась, и сегодня утром нам должны были огласить решение.

Измотанный до предела Кокрелл жадно докурил остатки сигареты и зашептал, повернувшись ко мне вполоборота:

— Слушай внимательно, док, от этого зависит судьба многих людей. Я воспользовался старыми бумагами покойного генерала Штадта и всеми наработанными связями. Кроме того, взял всю вину на себя… Говорю — слушай, и не перебивай!.. Мы сдали оружие и не представляем прямой угрозы новым хозяевам. Но спустить такую бучу ни один «кукловод» не сможет. Не могут они показать нищим бесправным рабам из пригородов, что можно своими руками решать собственную судьбу. Поэтому… Рядовой состав отправляют в запас, лишив всех пенсионных выплат и полученных когда-либо наград. Но отправляют живыми, без последующего судебного преследования. Офицеров же возьмут под стражу и устроят показательный процесс. Тебе и остаткам штабных необходимо выиграть суд любым способом. Если вас схарчат, чуть позже втихую вцепятся и в расформированные остатки бригады. Сломают на офицерах зубы — никого не тронут… Понял, Макс? Ради всех, кто с оружием в руках завоевал право вернуться домой, вам надо выстоять, выиграть последний бой. Ради парней, которые погибли на других планетах, ради тех, кто сумел прорваться домой. Ты все понял?

— Почему мой командир говорит «ты, ты, ты»? Что ждет тебя, подполковник?

Седовласый мужчина посмотрел на группу закованных в бронежилеты бойцов, шагавших к нам, и горько усмехнулся:

— Потому что я должен сделать последний шаг. Взяв все д…рьмо на себя, я поставил бывшего командира сводной бригады вне закона. На мне мятеж, попытка военного переворота, отданные неправомочно приказы. Я — списан, док. И это все, что в такой ситуации возможно еще сделать, выбив свободу остальным. Простой расклад, Макс. Или мы воюем до последнего патрона, потянув за собой тысячи гражданских. Или я признаюсь в чужих грехах, а вас отпускают.

Солнце показало багровый краешек в тот миг, когда меня поставили рядом с расстрельной командой, а подполковник Кокрелл встал у избитых пулями гаражных жестяных дверей. Я даже не успел спросить командира, какого черта здесь происходит, как зло залаяли команды:

— Оружие на изготовку! Целься! Огонь!

Грохот выстрелов разбил хрупкую тишину вокруг, окутав пороховой гарью неровный строй. Одинокая фигурка ударилась спиной о громыхнувшую жесть и медленно сползла вниз, раскрасив дешевые двери бурыми полосами.

С трудом сглотнув, я просипел:

— Я — врач, должен подтвердить смерть.

— Подтверждайте.

Сухая ладонь навсегда закрыла глаза, чей насмешливый прищур сопровождал меня столько лет. Я лишился последний живой искры в искореженной войной душе. Я умер вместе с моим верным другом этим проклятым прохладным утром, когда прикладами загоняли бывших офицеров бригады в крытые грузовики. Я — умер…

— Эй, ты, понимайся. Хватит с покойником обниматься…

Нескладная долговязая фигура медленно поднялась и обернулась. Наверное, взгляд у меня был очень нехорошим, потому что вооруженные до зубов и закованные в дорогую броню охранники шагнули назад, лапая автоматы.

— Вы забыли сказать мне: господин старший лейтенант, ур-р-роды.

Меня ждал последний бой, самый трудный. Бой на чужой территории, бой с несметной ордой крючкотворов. Ради нашего будущего, оплаченного кровью командира. И кровью тысяч и тысяч, сложивших головы по дороге домой…

20. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит

Дни тянулись за днями, наполненные водоворотом слов, выкриками журналистов и надменными рожами судей. Уже два месяца, как тянулась бесконечный процесс, на котором зачитывались многочисленные тома уголовного дела, посвященные бывшему мятежу и новому военному столкновению на территории пригородов мегаполиса. Профессионалы от продажной матушки Фемиды аккуратно жонглировали бумагами, бормотали над нудными справками, тасовали видеоматериалы. И пока жизнь в городе возвращалась в привычное русло, нашу будущую судьбу забалтывали, заваливали ворохом мукулатуры. Новые власти упорно гасили первую волну возмущения, кивая на судейские мантии:

— В чем проблемы? Вот демократический и справедливый суд. Который публично разбирается со всем перечнем нарушений и вынесет итоговое решение, опираясь на закон. Никакого произвола и самосуда. Никаких передергиваний и махинаций за спинами сограждан. Пресса, адвокаты, каждый день на одном из каналов отчет о прошедшем заседании. Все — честно.

Я же тем временем считал, сколько человек приходит в душный зал день за днем. И сколько исчезает, утомившись слушать нудное бубнение помощников прокурора. День за днем, месяц за месяцем.

* * *

К нам подходили, ко всем сразу и к каждому по отдельности. Предлагали скостить будущий срок на каторге, взять часть вины на себя. Рассказывали, какие именно неприятности будут ждать в тюрьме, куда нас рано или поздно законопатят. Нас вежливо пугали, соблазняли, приводили жен и детей к тем, у кого они были. Несколько человек в итоге сдались, не выдержав наполненных страхом глаз близких. Но основная группа офицеров молчала, с презрением наблюдая, как нашу будущую уголовную судьбу суетливо выстраивают бесчисленные толпы клерков, с одинаково дежурными однотипными лицами.

— Документ номер… Растрата вверенного военного имущества в период боевых действий… Общая сумма ущерба…

Неделя за неделей. И уже почти пустой зал, в котором лишь дежурят редкие друзья, меняясь по мере возможности. И два-три журналиста-стажера, зевающие в такт шелесту бумаг.

— По итогам предварительного слушания эпизодов с первого по шестнадцатый, обвинения предлагает выделить эпизод мятежа в отдельное судопроизводство и рассмотреть его после завершения прений по финансовым обвинениям.

— Суд согласен. Заседание закрыто. Следующее заседание состоится в понедельник. На нем будет начато рассмотрение эпизодов, отраженных в томах пятьдесят пять и пятьдесят шесть…

Поздно вечером меня скрутило. Вцепившись в решетку клетки, где ночевал на жесткой лавке с драным матрасом, я еле успел крикнуть спавшему в конце коридора охраннику:

— Помогите! Умираю!

И пока меня выворачивало желчью на замызганные плиты пола, злой спросонья жирный боров звонил по телефону и матерился в трубку:

— Куда я его дену? Он подсудимый, его завтра в суд везти, а он тут подыхает! Нет, нет у нас врача! И даже фельдшера нет! Да мне плевать, кто там группу выделит и в госпиталь поедет, хоть сам езжай! Но если он помрет, я на вас такую телегу подам, что с работы вылетите быстрее свиста! Да, да, именно так! И еще свое начальство подключу, обещаю!..

Через час меня уже волокли на каталке вдоль ярко освещенного коридора ближайшей больницы. И пока охрана раздраженно переминалась у закрытых дверей интенсивной терапии, я шептал старшему доктору дежурной смены, вцепившись в рукав халата:

— Привет, Руди, давно не виделись. Смотрю, ты уже заматерел, серьезным человеком стал… Не волнуйся, со мной все нормально. Подумаешь, старой краски со стен обожрался. Интоксикацию снять и под капельницей с гепато-стабилизаторами полежать — буду как огурчик… Руди, мне нужно, чтобы меня законопатили на эту ночь в реанимационные боксы. И обязательно — модель «Тотус», которые в госпитали ставили лет десять тому назад. Есть такие?… Слово даю, не будет у тебя проблем, никаких. Но мне надо, чтобы ты это сделал.

Мой бывший однокурсник помолчал, потом криво усмехнулся:

— Знаешь, я ведь не забыл, как ты мне уступил место в хорошей клинике, а сам поехал в дыру, поножовщиной заниматься… Будет тебе бокс, есть у нас один такой. Палата шестьсот два. Запасной выход из туалета. Но — если спалишься — отвечать будешь сам, никого больше не впутывай.

— Отлично, Руди. Все будет хорошо, не кипишись.

Доктор лишь покачал головой, разглядывая изможденного мужчину, потерявшего остатки врачебного лоска в неизвестных передрягах.

— Итак, господа. Вот отдельная палата для пациента. Мы его помещаем в закрытый герметично бокс для оказания помощи. Погрузим в медикаментозный сон и всю ночь будем капать растворы. Похоже, паршивое питание и общее истощение сказалось на его здоровье, вот печень чуть и не отказала… Руководство больницы разрешило оставить у входа в палату одного человека охраны. Можно пользоваться туалетом для персонала, завтрак бесплатный. Вопросы?

* * *

Отличная штука «Тотус». Мутный пластик крошечного окошка, сквозь который ничего толком не видно и при дневном свете, не то, что ночью. Расшатанный крепеж боковой панели и дешевая защелка тяжелой крышки, которую легко можно сдвинуть изнутри. Мы одно время спали в таких «стальных гробах» после дежурств. Тепло, и полная звукоизоляция от шумов больницы.

Облачившись в дежурный халат, я напялил шапочку и маску. Запасной ход вел к боковой лестнице, откуда можно было спуститься до приемного покоя, где меня уже ждали. Молоденькая девочка-подросток, мелькнувшая прошлым утром в зале суда. Подцепив с лотка с инструментами фонендоскоп, я усадил ее на ближайшую каталку и стал «слушать» спину, еле слышно бормоча:

— Очень рад, Эмми, что навестила больного.

— Издеваешься, Макс? Я как узнала, что нужно помочь, тут же приехала!

— Спасибо, знаю… Ты единственная из моих знакомых, на кого сразу не подумают и не успеют сцапать в момент. К остальным уже заходили. Даже к тем девушкам, с кем я встречался всего раз или два. И так — по всем офицерам прошлись, уроды. Очень уж им хочется, чтобы нас все бросили. Чтобы боялись слово в нашу поддержку сказать, не говоря уж о чем-то более серьезном.

— Пусть отсосут, падальщики! — Эмма продемонстрировала неприличный жест противоположной стене. Девушка росла на улице, ей простительно. — Говори, что нужно делать.

— А сделать нужно будет следующее…

Мать моей «пациентки» плотно подсела на наркотики восемь лет назад. Дочка в итоге оказалась в молодежной банде, работавшей на территории «латинских» гангстеров. Во время передела собственности молодежь устроила стрельбу, в итоге мой визит в ночной клуб к Ромеро закончился спешно организованной операционной, где я штопал молодые тела и ставил капельницы. И когда вяло текущая судейская эпопея начала клониться к закату, все четче вырисовывая обвинительный приговор бывшим офицерам спецназа, я сумел сбросить крошечную весточку по сложной цепочке, начавшейся у мойщика полов. А обмен улыбками через решетку в зале суда закончился личной встречей темной ночью в приемном отделении госпиталя.

— Все поняла?

— Да, Макс, не бухти, не дура. Сделаю в лучшем виде!

— Удачи тебе тогда. И бросай курить, а то хрипишь, как паровоз…

Когда утром охранник сунулся к окошку бокса проверить подопечного, я досыпал десятый сон. Полюбовавшись на мое довольное лицо, тюремщик скривил рожу и утопал получать обещанный завтрак. А меня разбудили через полчаса, щедро накачали препаратами и отправили назад. Слушать, как именно мы подрывали обороноспособность государства…

* * *

— Девятый, это шестерка. Шестерка вызывает.

— Что у тебя?

— Опознал фото, полученное утром на планерке. Молодая девка с крашеными волосами. Новенькая. Вижу, как она подходит к отделению Резервного банка.

— Не понял, шестерка, о чем ты?

— Да меня старший детектив сюда сунул! Вычитал, что вояки часть личных вещей хранят в Резервном, вот и подсуетился. Типа, вдруг кто-то из знакомых подсудимых полезет компромат доставать.

— Компро… Черт! Ты с девкой не ошибся?!

— Нет, у меня же зрительная память лучшая в отделе. Точно она, не спутал. Уже в банк вошла.

— Так, оставайся на месте! Сейчас тебе две группы сбросим! Пусть выйдет дура, проводите до ближайшего тихого переулка и берите! Нам еще этого не хватало, чтобы какую-нибудь гадость на суд притащили, премий же лишат!

Слово «премия» крайне не понравилось наблюдателю, и он тут же заворчал в ответ:

— Давай, шевелись! Я один за ней не услежу! Тут народу на площади до чертиков!

— Будет тебе поддержка, уже выезжают! Буквально пять минут продержись!

— Жду… Отбой связи…

* * *

Дурак Макс, ой дурак. Ну почему он приказал не брать с собой никакого оружия? Ни «ствол», ни завалящий нож! Как теперь отделаться от уродов, что бегут следом? И дышать уже нечем, лишь сиплый свист в груди. И топот ботинок все ближе.

Турникет, другой, вопли полицейского на платформе. Бледная девушка прошмыгнула мимо дородной матроны с выводком малолетних лупоглазых детишек, и метнулась дальше, нацелившись на технический выход со станции монорельса. Но шагнувший из-за колонны чужак резко ударил предплечьем по груди, сбив с ног и лишив остатков воздуха. И пока хрипящая беглянка пыталась подняться, на нее уже навалились загонщики, выламывая запястья и цепляя наручники.

— Девятый, мы ее взяли. Повторяю, объект задержан, груз не сброшен. Выезжаем в отделение…

Через час потный детектив выбрался из комнаты, где на столе валялась разодранная на куски матерчатая сумка. Нацедив в пластиковый стаканчик кофейную бурду, зло посмотрел на начальника отделения и ругнулся:

— Ну и зачем ты мне это дело подсунул? Шпана с улицы, с парой приводов за травку. И ничего с собой нет.

— Должно быть, она ходила в банк за компроматом.

— Может, она туда ходила подзаработать, клеркам минет сделать? Пусто у нее, ни бумажки, ни дискеты. Ни-че-го… Сейчас Сюзанна придет, личный досмотр выполнит. Но готов сотню поставить, ничего не найдем. У нее даже ножа с собой нет.

— Трудно подбросить?

— Тебе надо — ты и подбрасывай. А девка из Конгеладо. Я с ними в такие игры не играю и тебе не советую. Найдут на ступенях дома с располосованным горлом — и привет.

— Но ведь ходила она в банк! И у нас приказ — прикрыть все возможные контакты вояк, отследить любые необычные связи!

Смятый стакан полетел в урну, туда же детектив сплюнул, с ненавистью разглядывая задержанную через пластиковое стекло:

— Не знаю, что она в банке делала. Молчит. И адвокат уже примчался, не получится на нее надавить как следует. Молись, чтобы Сюзи нашла твою дискету. Или — еще час проволокитим и буду отпускать…

* * *

— Господин судья! — подал голос адвокат. Кстати, единственный мужик, который реально пытался хоть что-нибудь сделать для нас. Не знаю, что им двигало: память о военной срочной службе, благодаря которой он получил потом кредит на учебу и окончил университет, или собранные бедняцкими кварталами деньги, достаточные для найма независимого адвоката. — Защита хочет по последнему пункту о расхищении медицинского имущества предоставить видеоматериалы, снимающие данное обвинение. Прошу разрешения поставить кассету.

— Видео? — рыхлая женщина в нелепом судейском парике с выбившимся из-под него ярко-рыжым локоном махнула ладошкой. — Показывайте.

Крошечный черный микрочип перекочевал из рук в руки, и на широком экране замелькали кадры. Из мощных колонок по залу поползли стоны:

— О, о, давай, давай, детка, о…

Голый зад лихорадочно подпрыгивал в центре экрана, звучно шлепая по голым волосатым ногам снизу. Не успела камера сменить ракурс, как женщина обернулась, и…

— Уберите это! — заорала судья, от неожиданности откинувшись на стуле назад и полетев вверх-тормашками. — Уберите немедленно!

В зале началась суета. Пока спешно барабанили по кнопке отмены видео, пока трясущимися руками выламывали микрочип, пока орали на журналистов, проснувшихся и щелкавших напропалую фотоаппаратами. Я же подождал, пока суматоха чуть уляжется и ткнул пальцем в довольную рожу прокурора:

— И на тебя есть! Мно-о-о-ого!

Улыбка тут же пропала, а посетителей вытолкали взашей, покрикивая:

— Технический перерыв! Заседание закрыто!

Еще через полчаса меня приволокли в крохотную комнату, где набилась свора в дорогих костюмах. На блюдце валялся злополучный обожженный чип. Похоже, его показательно казнили, дожидаясь главного виновника «развлечения».

— Что вы себе позволяете, Убер?

— Я? Я всего лишь устал от балагана. И хочу его закончить.

— И?

— Новая власть, новые люди. Готов поспорить, что такой скандал никому не нужен. Стоит мне вытряхнуть все накопленное в газеты, судью и прокурора порвут на куски. И пусть завтра их заменят, но старому составу легче не будет. Старому составу — это всем вам. Вы же в одной команде, не так ли?

— Ты считаешь, что у нас нет способов испортить тебе жизнь?

Я аккуратно устроился на жестком стуле и невесело усмехнулся:

— У вас — нет. Потому что испортить жизнь человеку, которого несколько лет подряд убивали — очень сложно. А я вам испортить могу — в момент. И поверьте, вы не сможете закрыть все газеты и порно-каналы, на которых будут крутить клубничку. И не сможете доказать налоговой, почему не успели вовремя заплатить положенное с разного рода сомнительных махинаций. И еще многое другое, что будет выложено на потеху публике. Пусть нас потом показательно засудят, все равно к этому все идет. Но вы все получите волчьи билеты. Обещаю…

Прокурор осторожно прокашлялся и спросил:

— И много у тебя… Такого?

Я покопался в памяти и начал загибать пальцы:

— Сделка с судостроительным заводом после аварии в цехе проката. Сумму назвать? И еще скандал с липовыми препаратами, что закупали у соседей три года тому назад. И еще…

— Хватит, я понял уровень вашей информированности. Но вопрос остается в силе — что вы хотите?

Злые глаза буравили меня, надеясь провертеть кучу дырок. Или еще лучше — спалить заживо. Но, не смотря на злобный настрой, вся эта падаль лишь бессильно скалилась, не решаясь напасть. Потому что это я мог дать шантажисту в зубы, а они предпочитали договариваться. Ведь, в отличие от меня, им было что терять. И ради этого они были готовы сдать любых хозяев. Потому что хозяева меняются, а личная шкура остается при любом режиме.

— Закрываете дело без обвинительного заключения. Без права пересмотра. В отношении нас, и в отношении тех парней, на кого состряпали отдельные бумаги.

— Это невозможно.

Скрипнув стулом, я медленно поднялся и вежливо улыбнулся оскаленным рожам:

— Тогда на следующей неделе мои люди опубликуют все материалы. Если даже какой-нибудь паршивый клерк попытается уволиться, если судья возьмет самоотвод — документы пойдут в печать. Все документы. Видео, данные о банковских счетах, тайные сделки с криминалом и корпорациями. У меня целый чемодан этой грязи, битком забитый такими чипами. И время пошло. Даже если нас убьют в камерах, контакты на свободе не просчитать и не обнаружить… Но я даю слово, слово офицера, что если разойдемся по-хорошему, то можете жить спокойно, ни крупицы гадости наружу не просочится… Время пошло.

Пока охрана сопровождала меня к выходу, я еще успел услышать, как за спиной надрывают глотки балаганные «столпы судебной системы»:

— Мы не можем идти на поводу! Это…

— А я не могу потерять семью! Вы знаете, что будет, когда это видео пойдет в печать! И пусть у журналистов в зале отобрали всю технику, но у него целый чемодан такого!

— Раньше думать надо было, дура!

Дверь закрылась, отрезав меня от клоаки…

* * *

Я стоял вместе с другими подсудимыми, слушая каркающий голос:

— Суд постановил: признать офицеров бывшей сводной бригады спецназа виновными в частичном превышении полномочий и выполнении прямого преступного приказа. При этом, суд считает, что в связи с давностью срока и показаниями бывшего подполковника Кокрелла, доля вины подсудимых в данном вопросе не является доказанной в полной мере.

Спасибо вам ребята. Вам всем, с кем мы потрошили корпоративный центр данных, и кто потом хранил и транспортировал для нас эти записи. Спасибо Эмми, которая организовала рано утром встречу курьера и ребят из «латинских» кварталов. И кто передал потом адвокату копию наиболее «жареной» дряни. Вы все же успели сделать это до того, как нас показательно распяли на потеху публике.

— По совокупности рассмотренных обстоятельств, суд выносит решение: лишить бывших офицеров сводной бригады спецназа званий и наград, а так же отказать в праве на получение пенсионного довольствия по выслуге лет. Освободить подсудимых в зале суда… Дело закрыто.

* * *

Мрачный детектив проводил адвоката с молоденькой девушкой на улицу и придержал на секунду тяжелую дверь:

— И все же, не для протокола, что ты делала в банке? Вон, в новостях говорят, освободили твоих друзей. Но ты не могла им ничего передать, тебя же задержали намного раньше.

Эмма лишь пожала плечами:

— Что можно делать в банке? Счет там открыла. Друг на учебу в университете денег дал. Может, тоже на доктора выучусь.

И хрупкая фигурка заскакала по ступенькам вниз, навстречу встречавшим ее радостно орущим парням:

— Хей, лоботрясы, меня выпустили! Гуляем!..

Гуляем, парни. Мы вернулись домой. Все, кто смог. И теперь свободны, окончательно свободны. Отличный повод, чтобы поднять рюмку за нас. И за тех, кто остался позади. За всю сводную бригаду войск специального назначения. За живых и мертвых, оставшихся в списках бригады навсегда…

21. Что в имени моем

Я выбрался из затхлого воздуха ночлежки и встал на первую ступеньку обшарпанной лестницы. Человек без прошлого, человек без настоящего и будущего.

Я, Макс Убер, старший лейтенант войск специального назначения. Призванный правительством на защиту Отечества, и выброшенный за ненадобностью на улицу. Человек, предавший свою медицинскую профессию, убивший тысячи людей вместо их спасения. Худой желчный доходяга, без копейки за душой и с призраками прошлого, каждую ночь окружавшими меня. Отличный кандидат на визит в психушку.

Но прежде чем я одолжу у уличной шпаны револьвер и отправлюсь следом за погибшими друзьями, мне надо закончить одно дело. Одно единственное, которое сидит в обломках моего «я» кровоточащей занозой. И я его сделаю, даже если на это уйдут все оставшееся время, отпущенное мне небесами.

Поежившись на резком ветру, похлопал по карману, где лежали мелко набранные списки личного состава, адреса их родных и близких. Всех тех, кто не смог вернуться домой. И куда я должен приехать, чтобы сказать:

— Простите меня. Я не уберег ваших сыновей. Я, бывший врач, не сумел их спасти, когда они умирали на моих руках. Я и мой командир, подполковник Кокрелл… Но, не смотря на все, что случилось, я хочу рассказать, какими были ваши ребята. Как мы жили и воевали вместе, плечом к плечу. Я хочу рассказать правду про оболганных и забытых. Я хочу, чтобы вы знали, как на самом деле обстоят дела. Я хочу посмотреть в ваши глаза, показать те редкие фотографии, что копил эти годы. Я хочу, чтобы вы знали, что мы были и остаемся людьми, выполнявшими свой долг. И я хочу разделить ваше горе, потому что это единственное, что я могу сделать. Может быть, это позволит вам обрести покой. Может быть…

Скорее всего, меня не пустят на порог. Плюнут в лицо. Или вышибут прочь, как прокаженного, притащившего с собой запах тлена. Но я все равно должен это сделать. Чтобы хоть кто-нибудь выслушал меня и ответил:

— Да, мой парень был таким. И он не зря погиб. И пусть льют помои на вас, людей в погонах, но это все ерунда. Потому что дома вас ждут всегда. С победой, или с поражением. Но мы ждем вас, ребята. И никогда не забудем. Возвращайтесь…

Я начал спускаться по скрипучим ступенькам, когда внизу остановилась машина, и из нее выбрались несколько крепких мужчин, похожих друг на друга как близнецы-братья: коротко стриженные, крепко сбитые, в майках и джинсах, заправленных в тяжелые ботинки.

— Далеко собрался, док?

Полюбовавшись на хмурые лица, решил все же ответить правду:

— К семьям сослуживцев поеду, кого похоронили на чужих планетах. Хочу повидаться.

— Знаешь куда?

— Да, командир оставил адреса.

— Садись, вместе поедем.

Я неодобрительно покосился на бывших солдат и офицеров бригады и вздохнул:

— Вам-то это к чему? Это ведь надолго. На несколько недель, или даже больше.

— Не тарахти, медицина. Хоть на неделю, месяц или год. Или ты думаешь, что у тебя одного сердце болит? И тебя одного ночами призраки беспокоят?… Нет, док, это наше общее проклятье, наш крест. И нам вместе нужно посмотреть в глаза матерей и отцов, кто даже не знает, где сгинули их дети на проклятой войне… Поехали, надо закончить это дело. Наше общее дело.

Автомобиль тихо отчалил от тротуара и покатил по узкой улице. Мы отправились по первому адресу. А потом по другому. Снова и снова мы стучались в чужие двери и говорили:

— Простите нас. Мы не уберегли наших братьев по оружию и просим простить за это. Если это возможно. Потому что только вы — тот единственно справедливый и достойный суд, который имеет право говорить с нами. И кто имеет право судить…

И что бы не верещали с газетных полос или телевизионных каналов, какую бы гадость не пытались на нас вылить, но мы знали правду. И пусть очередные временщики от корпораций объявляют нас лишенными званий и наград, за которые заплачено кровью. Пусть нас лихорадочно вычеркивают из глянцевых новостей и морщатся в адрес «вонючих портяночников». Плевать. Потому что мы, оболганные и брошенные, все же вернулись домой. Вернулись к тем, с кем наши сердца стучат в унисон. И теперь нам предстоит высший суд, который может успокоить истерзанные души. Который позволит призракам уйти во тьму раз и навсегда, оставшись в памяти родных и близких смешливыми ребятами, потерявшими жизни на чужих войнах. Мы пришли отдать последний долг павшим братьям, закрывшим нас своими телами. Мы, обычные люди, волею судеб ставшие солдатами. К сожалению, мы давно разучились прощать, а наши души сожжены дотла. Но мы вернулись домой, стучим в ваши двери и говорим:

— Простите нас. Выживших и непобежденных. Простите. И разрешите вернуться с войны. Вернуться раз и навсегда…

Загрузка...