Добрые друзья

Вот опять «ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ» — до смерти, дорогая! Всегда забываешь, как глубоко и совершенно тебя любят.

Что за прелестная, скажу тебе, абсолютно прелестная шляпка.

Ну не гадкий ли, прямо убийственный дождь? Бедняжка Маффин прямо вся из-за него извелась. Сидит печально у окна и смотрит на эти глупые капли, что хлопаются о террасу, и ну ни слова не желает слушать, когда я пытаюсь ее приободрить.

Вот мы и на месте.

Остановитесь здесь, водитель. Здесь! У того маленького зеленого навеса с толстым швейцаром, черт побери! А теперь мы проехали. Сдачу можете оставить себе, хотя вы этого и не заслуживаете.

Господи, совершенно невозможно поверить, какой сброд сегодня водит такси. Ты видела, какой дрянной взгляд он на меня бросил? Эмигрант поганый. У него, наверное, в багажнике все причиндалы для какой-нибудь идиотской бомбы, взрывчатка, вываренная из навоза наших коров или из чего там еще они ее делают, если верить газетам. Думаю, нам следует благодарить небо, что настоящая взрывчатка этим поганцам не по карману.

Да, Господи Иисусе, пойдем поскорей внутрь, пока мы обе не промокли до нитки.

Ах, дорогая, ну вот, теперь, когда мы вошли и я увидела, что тут творится, я, право, уже жалею, что предложила тебе этот ресторан. Боюсь, он стал слишком модным. Ты только посмотри на этих ужасающих людей, Господи помилуй! Ты хоть кого-нибудь из них знаешь?

Бог мой, ты видишь, какая у нее прическа?

У меня совсем вылетело из головы, что об этом месте уже стали писатьв газетах. Кто был с кем, и где они сидели, и что ели, и хорошо ли это было приготовлено, и глядели ли они друг на друга влюбленными глазами, и занялись ли любовью под конец дня?

Самое время, чтобы кто-то появился о нас позаботиться.

Да, здравствуйте, Андре, и я рада вас видеть. Да, много времени прошло.

Немало. Да, тот стол нас вполне устроит; вы ведь помните, что он один из моих любимых. Я сяду у стены, а мисс Турнье сядет на стул. Спасибо, Андре.

Как будто он посмел бы предложить неподходящий стол, дорогая. Пусть только попытается, вот увидишь, как пух во все стороны полетит, и можно подумать, он этого не знает!

Господи, как время летит! Мы ведь целую вечность не виделись, правда? А теперь ты ну просто должна рассказать мне все. И ничего, слышишь, ничего не утаивай. Например, это ведь ты его оставила? Правда? Я имею в виду Чарльза.

Молодец! Я так и знала, что со временем ты одумаешься. Ну, просто знала. Ты разумная девушка, Мелани, милочка. Всегда такой была. И плевать мне, что они там говорят.

Да, Жак. Добрый день. Да, я закажу как обычно, но не знаю, на что решится мадемуазель Турнье. Чего бы тебе хотелось, милая? Кир-роял. Слышите, Жак? Нет, меню, думаю, мы попросим потом. Но все равно спасибо.

Просто ушам своим не верю. Ты это видела, милая? Ты видела, как он ну просто навязывал нам это проклятое меню? Правда-правда, здесь теперь все равно что заплеванная греческая забегаловка. У меня такое чувство, будто я сижу у сальной стойки с работягами, Господи помилуй. И не успеешь оглянуться, как обслуга станет расхаживать в подтяжках или, еще того хуже, в передниках. Это уж слишком! Правда-правда!

Ну все, хватит об этом. Это не стоит нашего времени, давай перейдем к тому, что действительно что-то значит. Так что произошло с Чарльзом? Ты сделала это по собственному почину или пришлось вмешаться Цисси?

Ну и молодчина же ты! Сделала все сама, душечка? Как же, наверное, гордилась Цисси. Он тебя не стоил, милая, но ты это и сама, конечно, знаешь. Совершенно чудесно, я тебе скажу, что ты наподдала под зад этому дерьмовому ублюдку.

Хотелось бы мне сказать, что я так же управилась со всем тем, что было между мной и Говардом. Думаю, ты кое-что об этом слышала, почти все, кажется, знают. К сожалению.

Разумеется, история была крайне неприличная. Обычно я довольно хорошо умею разрубать запутанные отношения, ты сама знаешь. Но не в этот раз. Боюсь, бедный Говард и впрямь забрался мне в душу. Что правда, то правда, он был моей слабостью.

Господи, ты это слышала?

Ты слышала, как я такое говорю?

И вправду бедный Говард! У меня до сих пор слабость к этому сукину сыну или была бы, будь он еще жив. Пора взглянуть правде в глаза, пройдет еще пару месяцев, прежде чем мне удастся перестать думать о нем. Определенно месяцев. Можешь мне поверить.

Эти его печальные глаза, ну, всегда, всегда заставляли меня растаять. Я просто ничего не могла с собой поделать, какую бы непростительную, паршивую гадость он ни выкинул, эти проклятые печальные глаза всегда глядели мне прямо в душу. Всегда, черт побери! Правду сказать, он был совсем как приблудный щенок.

Как бы то ни было, когда Маффин увидела, что я в затруднении, она немедленно пришла ко мне на помощь и враз со всем покончила. Она была чудесна, разумеется, просто неподражаема.

Честно говоря, тебе, правда, стоило поглядеть на выражение лица Говарда. Говорю тебе, это было как из фильма «Крик». Думаю, я никогда не видела такого полного и абсолютного потрясения.

И никаких тогда уж печальных взглядов, милая, — у него просто времени не оставалось ни на что, когда Маффин бросилась на него как будто со всех сторон, просто превратилась в белое расплывчатое пятнышко. А Говард — сплошные выпученные глаза, оскаленный рот, и руками машет во все стороны в попытке от нее отмахнуться!

Удивительно, ну просто невероятно то, что на самом деле она так ни разу и не коснулась этого ублюдка! Не оставила на нем ни царапинки, ничего, что могло бы навести кого-то на какие-то мысли.

И это было так забавно, понимаешь, потому что я ну совершенно точно знала, к чему она клонит. Словно смотреть фильм по ночному каналу, который ты уже видела в кинотеатре.

Она так ловко им маневрировала, дорогая! Она просто загоняла его, словно чудненькая маленькая овчарка. От самого бара, по ковру в гостиной, на террасу, а там он перевалился на перила и со всего маху — и с каким грохотом! — плюхнулся прямо на крышу такси, припаркованного у нас под окнами.

Могу только надеяться, что водитель был вроде того тупицы, что вот только что не смог найти ресторан, честно-пречестно. Крыша такси от удара прогнулась, а жалкий огонек на крыше замигал, завертелся, будто желтая лампочка на рождественской елке. А Говард, ну он, раззявив рот, все пялился на меня, из обломков.

Конечно, теперь его печальный вид сыграл мне на руку, душенька. Это было мило, уж поверь мне. Полицейские поспрашивали в округе и узнали, каким всегда бедный Говард был мрачным, каким депрессивным, и, разумеется, они поняли, как я всегда старалась подставить ему плечо, какая я всегда была чуткая и отзывчивая, и вот вердикт: смерть в результате самоубийства!

Если бы только все в жизни проблемы разрешались так легко.

Так что с романом было покончено. И Говардом тоже. С возмездием покончено. Покончено раз и навсегда. Благодарение Богу, что у меня есть Маффин, вот и все, что я могу сказать.

Нам ведь так повезло, правда?

О черт, вот снова идет Жак со своим треклятым меню. Ты уверена, что тебе по силам, дорогая? Ну ладно. Тогда хорошо. Если уж на то пошло, мне и вовсе не нужна эта чертова папка, я и так в точности знаю, чего хочу. Я закажу белокорого палтуса на гриле, Жак, с вашим чудным горчичным соусом. Вы знаете, о каком я говорю.

Что ж, если его, случаем, нет сегодня в вашем драгоценном меню, уверена, что ваш шеф его приготовит, вы ведь ему — это передадите? А ты не хочешь попробовать палтуса, дорогая? Хорошо. Тебе он понравится. И бутылку старого доброго «Мэрсо», Жак. Съешь какой-нибудь салат, дорогая? И вкусный салат, Жак. Да, для нас обеих. Конечно, для нас обеих. Что-нибудь легкое, разумеется. Спасибо, Жак.

Маффин так до конца мне еще и не простила это мое прегрешение. Боюсь, ее дурное настроение нельзя отнести только лишь за счет дождя, но я ее не виню. В конце концов, не прошло еще и трех недель с тех пор, как это случилось, и к тому же она уже начинает смягчаться. Она даже подарила мне довольно нежный взгляд сегодня утром, прямо перед тем как я ушла из квартиры, чтобы встретиться с тобой. Надеюсь, мы помиримся. Мы с Маффин всегда миримся.

Разумеется, есть и такие, кто на это не способен.

Ты ведь слышала о Мэдди и Кларе.

Как, правда не слышала? Бог мой, да где же ты была, милочка? Я думала, это известно всем и каждому. Ну да, конечно, ты была на юге Франции. И утреннюю «Пост» ты сегодня тоже, очевидно, не читала.

Ну, я не думала, что мне придется об этом говорить, но Лучше я введу тебя в курс дела прежде, чем рассказывать о вчерашней ночи. Потом я расскажу, что, по-моему, нам нужно сделать.

Если уж на то пошло, мы абсолютно должны это сделать, и я уверена, ты со мной согласишься, как только узнаешь всю историю.

Право, мы должны это сделать.

Так вот, бедняжка Мэдди, похоже, по уши влюбилась в одного человека, которого она повстречала на каникулах в Рио прошлой зимой. Эта бедная дурочка втюрилась в него совершенно и безнадежно и не могла этого пережить, сколь бы ни старалась. Прямо поглупела из-за него, дуреха несчастная, будто восторженная школьница.

Боже, ты бы видела их вдвоем, это было ужасно. Просто Ужасающе глядеть, как взрослая особа вроде Мэдди глаз не сводит с совершенно ординарного мужичонки, а на лице у нее ну просто невероятное обожание. Не могу не сказать, от этого просто тошнило. Сблевать хотелось на них обоих.

Клара довольно долго со всем этим мирилась. Кто угодно скажет, что она действительно крайне терпима и очень, ну очень отзывчива, но этот чертов роман все тянулся и тянулся, и Мэдди все глубже и глубже увязала в нем, точно в болоте. И становилось все более очевидно, что терпение Клары на исходе, и, разумеется, мы все уже начали волноваться из-за того, что она может натворить.

Нам всем известно, что давить на них можно лишь до определенного момента.

Мэдди позвонила мне спросить, не можем ли мы выпить чаю у Пьера, ты это место знаешь, такая чудная забавная чайная с trompe L'oeil стенами и потолком? Сказала, что хочет поговорить со мной о происходящем, и, разумеется, я ухватилась за такую возможность, потому что, как и всем нам, мне до смерти не терпелось узнать все грязные подробности.

Бог мой, бедняжка была так бледна, так напугана. Страшно видеть хорошенькую женщину в таком смятении, как, по-твоему? Я хочу сказать, она на самом деле то и дело закусывала губу и кусала пальцы, во имя неба! И ее глаза так и рыскали, не переставая, по балкону вдоль стены, по лестнице, она все бросала быстрые ищущие взгляды на пол и на двери.

Не ней было платье с длинными рукавами, а не в обычае Мэдди носить длинные рукава. Кто с такими, как у нее, прекрасными руками станет носить длинные рукава, да еще в самую жару? Она, наверное, заметила, что я заметила, потому что после того как она окончила обыскивать глазами чайную, она положила руку на стол, а потом, оттянув длинный рукав, показала мне пересекающиеся белые повязки и страшные гадкие красные царапины под ними.

Она уставилась на эту свою руку с такой чудно яростной миной — ну прямо из «Медеи», уверяю тебя — и сказала, нет, даже прошипела потрясающе, по-кошачьи: «Это меня расцарапала Клара! Шрамы останутся навсегда!»

Тут она прямо-таки дернула рукав вниз, закрывая все эти повязки, пластыри и шрамы, и заговорила, и говорила, и говорила о том, как нечестно ведет себя Клара, и как она, Мэдди, не намерена больше с этим мириться, и как она, взрослая женщина, может делать что пожелает, и все такое, в общем, гора обычного утомительного мусора.

Я сделала то, что делают в таких ситуациях: дала ей выговориться, пока она не устала, а потом попыталась вразумить ее. Напомнила, скольким она обязана Кларе, скольким мы все обязаны нашим дорогушам, я даже дошла до того, чтобы жестоко спросить, прямо так по-английски и безо всяких экивоков, как она намерена жить, если она действительно оставит Клару ради этого человека, которого повстречала в Рио.

«Я хочу сказать, он что, богат, милочка? — спросила я ее. — Он настолько богат?»

Она повернулась, надула губки.

«Нет, — созналась она наконец. — Он думает, это я богата».

«Конечно, он так думает, милочка, — сказала я ей. — Все мужчины так думают. Вот почему мы можем выбирать, разве ты не понимаешь?»

Но она не понимала, и все мои советы лишь вызвали новую тираду, которая завершилась тем, что она наклонилась ко мне поближе и прошептала нечто ужасающее! Нечто, от чего у меня просто мороз по коже пошел!

Но вот и наши салаты. Спасибо, Жак. Да, вино великолепное, Жак.

Подождем минутку, милая, пока он не отойдет подальше. Эта глупая сука сказала мне, что собирается убить Клару! Ах, прости меня, солнышко, понимаю, понимаю, мне нужно было еще немного тебя подготовить. Смягчить мои слова. Прошу тебя, прости, я не подумала, но это было самое ужасное, с чем я сталкивалась в жизни, и меня это всю просто перевернуло. Конечно, конечно, никакое это не извинение.

Мне не стоило говорить этого так внезапно.

Выпей еще вина.

Лучше?

Ну, так вот, я пыталась вразумить ее — даже после таких слов, — хотя это казалось ну совершенно безнадежным. У нее был такой безумный решительный вид, какой бывает у тех, кто намерен, ну просто железно решился совершить самый глупый, самый дурацкий поступок в своей жизни. Поэтому под конец разговора я попросила ее не делать ничего непоправимого, по крайней мере подождать еще немного и — по прошествии многих, как мне показалось, часов — я ее наконец утомила и заставила согласиться еще раз-другой обо всем подумать и позвонить мне через пару дней, а тогда мы еще раз по-дружески все обсудим.

Так что, расставаясь с этой дурочкой, я считала, у меня есть причины гордиться собой.

Это вино не так уж и хорошо после пары глотков, правда, душенька? Думаю, Жак теряет навык. Пожалуй, стоит раз и навсегда вычеркнуть это место из своего списка, как по-твоему?

Как бы то ни было, прошла целая неделя прежде, чем раздался звонок, но совсем не тот, на какой я рассчитывала, и это еще слабо сказано.

Я спала мертвым сном, потому что вполне возможно, я выпила чуточку лишнего, и звон этого чудненького телефончика, какой подарил мне Андре — ты ведь помнишь Андре? Он был граф. И с тех пор я не желаю иметь дело с графьями — вытащил меня из глубин какого-то прегадостного сна, так что я, по правде сказать, лишь наполовину посунулась, когда с трудом поднесла к уху трубку. И поэтому сперва я понять не могла, что я слышу, и признаю, я все повторяла «В чем дело?» этаким заплетающимся одурелым голосом и так с дюжину раз, пока на меня наконец не снизошло, что на другом конце провода вообще не человеческий голос!

Это было мяуканье, милая, самое печальное, самое несчастное мяуканье, какое я когда-либо слышала. Оно все тянулось и тянулось — жалобно-прежалобно. Не прошло и нескольких секунд, как я узнала его, и тогда самый страшный мороз пробрал меня от кончиков пальцев до самой макушки, потому что, разумеется, это была Клара. Маленькая Клара Мэдди.

Но потом я подумала: Бог мой, она зовет меня на помощь, и я знаю, я никогда, никогда не была так тронута. Это было — боюсь, я расплачусь от одних только воспоминаний — самое чудесное, что со мной когда-либо случалось в жизни.

Доверие.

Сама мысль о том, что она подумала обо мне первой.

Извини, но я просто должна промокнуть глаза.

Уже лучше.

«Не волнуйся, душечка! — сказала я в телефон как можно нежнее. — Не волнуйся, солнышко! Я сейчас приеду!»

И, милая, я так и поступила. Я встала, оделась, хотя это и было далеко за полночь, и поехала на такси прямо к дому Мэдди и Клары, где стращала сперва привратника, а потом и домоправителя, когда его разбудил привратник, — огромные сонные увальни — до тех пор, пока мы все наконец не поднялись на лифте к квартире Мэдди и Клары и, позвонив бог знает сколько раз, открыли дверь.

Ну, какой там был запах, ты, милая, просто не поверишь. Нечто непередаваемое. Вся квартира воняла. Буквально воняла. Запах наваливался на тебя, как падающая стена.

Привратник только, задыхаясь, глотнул его и тут же повернулся и выблевал весь свой ужин на ковер в коридоре. А домоправитель только повторял без конца «Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе», пока мне до боли не захотелось дать ему пощечину, надавать по этим толстым дурацким щекам, пока он не заткнется.

Но тут я услышала слабое мяуканье, и на свет из распахнутой двери робко вышла Клара, подбежала прямо к моим ногам и все глядела на меня так жалобно-прежалобно, и я нагнулась и подхватила ее на руки и поцеловала ее в бедную, печальную мордочку, прямо в носик, позабыв об ужасном, ну просто жутком запахе, который она не в силах была с себя слизать, несмотря на, я уверена, самые героические попытки.

Я ворвалась прямо в гостиную, а домоправитель потащился за мной — ну никаких не могло быть сомнений в том, откуда шел запах. Мэдди лежала, раскинувшись на ковре — будто свастика, — в самой середине невероятных размеров лужи засохшей крови, которую горничным никогда, ну просто ни за что не отскрести.

То есть здесь лежало все, что осталось от Мэдди, потому что было очевидно, что бедная Клара была вынуждена за последнюю неделю съесть какую-то ее часть.

Просто представить себе не могу, почему ни у кого не хватило мозгов придумать кошачью еду, упакованную в такой контейнер, какой милые малышки могли бы сами открыть в чрезвычайных обстоятельствах! Тогда столько омерзительных вещей, о которых говорят, просто бы не случилось.

Как бы то ни было, у Мэдди совершенно не осталось лица, а ее чудесный лифчик был превращен в красные засохшие полосы. Думаю, бедной Кларе пришлось его разорвать, чтобы добраться до чего-нибудь еще, после того как она покончила со всеми открытыми мягкими частями.

Абсолютно ужасающе.

Разумеется, я прекрасно знала, что не просто голод заставил Клару подобрать все эти клочки и кусочки. Голод не объяснил бы, почему у тела начисто отсутствует горло, милая, даже если эти жесткие, резиновые куски жевать и глотать, наверное, было ну просто омерзительно, особенно если у тебя для этого есть только крохотные зубки и маленький розовый ротик.

Уверена, этим глупым полицейским никогда и в голову не придет, что, будь здесь горло, все бы увидели и первоначальную рану. А это могло бы не уложиться в их теорию о том, что Мэдди вскрыла себе горло кухонным ножом — такой нож был зажат в руке трупа, — и все потому, что была в расстройстве из-за своего друга из Рио.

Конечно, такое маловероятно, но одному из них могло бы хватить ума присмотреться поближе к самой этой ране и спросить себя, не рассердилась ли некая киска-душечка на свою хозяйку за то, что та попыталась порубить ее тем самым ножом.

Но никто не мог бы приглядеться к первоначальной ране, постольку умничка Клара выела все подчистую.

А, хорошо — вот наконец и рыба. Да, конечно, мы хотим, чтобы из нее вынули кости.

Спасибо, Жак. Мы приложим все усилия, чтобы насладиться ею, не беспокойтесь.

Бог мой, в следующий раз эти лентяи предложат нам приготовить себе ленч!

Так вот. Почему я спрашивала, свободна ли ты сегодня, дорогая?

Есть одна девушка, какую я заприметила; она работает у стойки духов в Бергдорфе. Знаешь, та сдержанная чинная малышка, они загнали ее в самый угол подальше от обычной своей базарной суеты всех остальных залов?

Я с ней поболтала немного и заметила, как она поглядывает на мои драгоценности и меха. Она наглядеться не может, как я без раздумья покупаю самые дорогие вещи, и я знаю, что она все бы отдала за возможность вести себя так же.

Все на свете.

Ты, конечно же, помнишь это чувство, правда, милая? Видит Бог, уж я-то помню!

Почему бы нам после ленча не съездить туда? Ты сама на нее посмотришь, и мы вроде как обнюхаем ее вместе?

Она очень хорошенькая.

Она совсем как мы.

Думаю, она в точности то, что нужно Кларе!