Дитя разума

Норман Спинрад Дитя разума

Дуг Килтон проснулся среди ночи.

В лесу, будто такелаж огромного парусника, скрипели древолистья. Свирельные ящерицы нежным свистом приветствовали появление лун-двойняшек. Где-то в чаще ворковала земляная сова.

Дуг вслушался в беззаботное дыхание спящей рядом женщины. Ее прекрасная грудь покоилась на его груди. Длинные шелковистые пряди ее волос сплелись с его волосами. Осторожно, стараясь не разбудить спящую, Дуг выбрался из гамака. Пришло время заняться исключительно собой.

Он еще раз вдохнул запах ее тела, легкий аромат, безупречно свежий и слишком… антисептический. Женщина так пахнуть не должна. Настоящая женщина так и не пахнет, особенно после ночи любви.

«А как пахнут женщины Блэйра и Дикстера?» Дуг криво ухмыльнулся. Если он хоть что-то понимает в людях, то женщина Блэйра пахнет страхом и потом, а женщина Дикстера не пахнет вообще.

Снова ему в голову лезут эти мысли… И так — каждую ночь. Но сегодня обнаружилось нечто новое: из глубин обеспокоенного разума пробивается решение этой мучительной проблемы…

«Не дури, — посоветовал он себе. — Здесь ты имеешь все, чего когда-либо желал человек. Планета-сад: теплая, зеленая, благодатная, изобилие пищи и отсутствие какой-либо реальной опасности».

И тем не менее мысленно ему рисовался холодный стальной корабль.

«Идиот! Женщина твоей мечты, превосходная партнерша, идеальная любовница! Вот, Дикстер и Блэйр счастливы. У них нет никаких беспокойных снов, и они точно знают, чего хотят. Они…»

Представив себе своих напарников и их женщин в соседних хижинах, Килтон поморщился. Случившееся с Блэйром и Дикстером являлось одной из причин того, почему он не мог спокойно спать сам.

Блэйр по ночам бьет свою женщину, и ей, конечно, нравится это. Она не может не любить этого, так же, как не может не быть рабыней: по утрам приносить своему мужчине завтрак, умывать, одевать, брить и причесывать, по вечерам мыть ему ноги и вместо полотенца вытирать их своими белокурыми волосами. Килтону даже не хотелось думать о том, что Блэйр делает со своей женщиной потом. Но он знал, что та любит все это так же, как любит самого Блэйра. Она любит каждое мгновение такой жизни, даже битье, даже глупое мелкое унижение. Она просто не способна этого не любить.

Для Блэйра женщина была, скорее, животным. Существом, с максимальной возможностью удовлетворяющим его желания. Такое отношение — не редкость. Чем больше он унижал свою партнершу, тем выше ставил себя. При этом Блэйр не был чудовищем. На Земле он вел бы себя более пристойно. Но здесь…

И Дикстер тот еще тип.

Дикстер деградировал, и видеть это ужасно. Женщина Дикстера будила его по утрам, ласково, но настойчиво, с любовью выталкивая из гамака. Она следила за тем, чтобы он умылся, побрился и почистил зубы, готовила ему питательный, хорошо сбалансированный завтрак, разумно легкий обед и чересчур щадящий ужин. Она следила, чтобы он отправлялся спать в положенное время, и удерживала от употребления спиртного и табака из корабельных запасов.

Мысль о том, что они спят в одной постели, просто раздражала Килтона. На самом деле, если разобраться, Дикстер спал с прообразом своей матери. Килтон находил это отвратительным и постоянно ловил себя на желании вбить зубы женщины Дикстера прямо в ее сладкоречивую глотку.

Но сам Дикстер, естественно, любил каждое мгновение такой жизни.

Килтон увидел, как его женщина потянулась во сне. И от этого плавного волнообразного движения прекрасного тела по спине пробежал холодок удовольствия. Даже спящая, она играла каждым нервом его тела. А заниматься с ней любовью — все равно что играть в четыре руки с пианистом-виртуозом или наслаждаться любимым кушаньем, приготовленным лучшим галактическим поваром-роботом. Эта женщина, в действительности, знала его куда лучше, чем знал он себя сам. И она любила его, буквально, каждым фибром.

Оставить ее — равносильно безумию.

Килтон нежно погладил женщину по спине, и та во сне причмокнула от удовольствия.

Но еще большее безумие — остаться самому.

Даже если планета кажется райским уголком, настоящим подарком, нужно играть с ней по правилам.

Килтон посадил корабль на опушке леса на самом крупном континенте к югу от экватора. Они включили силовую защиту. Блэйр сделал полный атмосферный анализ, а Килтон проверил местный воздух на присутствие микроорганизмов. Для изучения местности выслали корабельного робота.

У исследователей бытовала поговорка: «Планеты как женщины — если не безобразны, значит опасны». Всем памятна история с Латропом-3, красивой и страшной планетой, после чего любой корабль исследователей стал оснащаться двадцатью «Планетобоями» — управляемыми снарядами со стамегатонными кобальто-натриевыми боеголовками, отвратительнейшим оружием, когда-либо произведенным человеком…

Воздух оказался превосходным, а антибиотиков широкого назначения с лихвой хватало для местных микроорганизмов. Робот тоже не обнаружил ничего опасного, и тогда на второй день команда вышла наружу.

Существовало несколько веских причин, по которым поисковая исследовательская группа всегда состояла из трех человек. Прежде всего — представительство трех основных наук: геологии, экологии и ксенологии. Но, что куда более важно, три — число, которое всегда обеспечивает наличие явного большинства, не оставляя при этом возможности создания фракции несогласных, поскольку самая крупная фракция может состоять лишь из двоих, а двое — уже всегда большинство.

На планете не наблюдалось никаких признаков разумной жизни, поэтому Блэйр, ксенолог группы, мог отдыхать. Килтон, эколог, и Дикстер, геолог, составляли отчеты, по которым будет определяться, годна ли планета для колонизации.

После знакомства с новым миром Дуг Килтон вздохнул с облегчением: содержание кислорода в атмосфере чуть больше, чем в земной, ровно столько, чтобы чувствовать себя прекрасно, не испытывая при этом головокружения. Свежесть и аромат девственной природы сделали Килтона ребенком.

Ларри Блэйр тоже обрадовался:

— Не планета, а подарок. Десять тысяч кредитов премиальных.

— Ты вообще-то о чем-нибудь думаешь, кроме денег? — поддел его Курт Дикстер.

Блэйр сердито посмотрел на напарника.

— Есть еще одна, единственно заслуживающая внимания вещь, но когда в течение шести месяцев держат на «голодном пайке», едва ли полезно для здоровья мужчины подробно распространяться о ней.

Дикстер ответил хмурым взглядом.

В обычных условиях и Блэйр, и Дикстер, возможно, неплохо ладили между собой, но изоляция на несколько месяцев от внешнего мира подрывает любые нормальные отношения.

— Не считай кредиты, покуда тебе их не заплатили, Ларри, — улыбнулся Килтон. — Планета еще не оценена по достоинству. Некоторым из нас придется здорово потрудиться.

Похоже, это замечание разрядило обстановку.

— Ну вот и славно, крестьяне, — заявил Блэйр. — Ты, Курт, ищешь золотишко, Дуг станет искать зверье. А я буду наблюдать.

На самом деле Блэйр помогал обоим: Дикстеру — отбирать образцы почвы, Килтону — экземпляры местной флоры и фауны и делать фотографии.

Геологический отчет содержал благоприятные выводы. Хотя планета довольно молода, здесь есть все необходимые металлы для потенциальной индустриальной колонизации, запасы топлива, радиоактивные элементы, уголь и нефть.

Экологический отчет, однако, требовал больших подробностей. Довольно легко было определить, что биохимия планеты близка к земной, и колонистам не потребуется завозить сюда земную флору и фауну. Местные формы жизни оказались вполне съедобными. Но от эколога требовался более тонкий подход к делу. Исследовательские архивы ломились от отчетов о планетах с земноподобной биохимией, которые, тем не менее, были мало пригодны для срочной колонизации. То хищники чрезмерно крупные и опасные, то вдруг находятся организмы, само существование которых несовместимо с человеком. Дуг знал: местная экология пребывает в состоянии такого хрупкого равновесия, что земная колония может стать детонатором планетарной катастрофы. Даже небольшое нарушение в планетарной цепи питания может наделать много бед.

Здесь не наблюдалось ничего подобного, но…

Килтон установил два среза под два микроскопа. Этого не может быть. Однако было.

Два одинаковых клеточных среза от двух одинаковых самок свирельных ящериц.

Две ящерки идентичны, орган в орган.

Но две клетки различны.

Ибо образованы двумя совершенно различными видами протоплазмы.

Килтон поскреб в затылке. Выражаясь функционально, всякая высшая форма жизни обычно разделена на два пола. Но здесь на клеточном уровне существовал… третий пол?

Но это еще вовсе не ответ. Самцы и… назовем это «самка А» имели идентичную клеточную структуру. Отличие наблюдалось в «самке Б». Тот же самый вид, но другая протоплазма.

Килтон знал, что положительный отчет невозможен, пока он не докопается до истины. Он должен набрать статистические данные. Каков процент самок «типа А» и каков «типа В»? И что это означает?

Здесь, кажется, должен быть образец… Клетки самца и «самки А» отличаются от клеток представителей других видов фауны, как и ожидалось.

Но «самки Б» животных всех видов имеют одинаковую клеточную структуру и одинаковую протоплазму…

Так что это?

Организм, который проходит стадии насекомого, рептилии и млекопитающего? Организм, который в различных стадиях имитирует все другие организмы планеты?

Начался дождь. Крупные капли, как в барабан, били по древолистьям, из которых были сделаны крыша и стены хижины. И все же это был мягкий, ласковый дождь — мирный, как и все прочее на этой планете.

Килтон вздохнул: наверно, так приятно провести оставшуюся жизнь здесь. Успокаивающее тепло женщины… Будет ли у меня шанс еще когда-нибудь найти похожую на нее?

Такую же, но настоящую.

Килтон попытался вызвать в себе ненависть к спящей. Она была иной, чужой и чуждой формой жизни. Она даже не была человеком. Для доказательства достаточно лишь взять хороший микроскоп. Он представил себе начальную стадию ее жизни: бесформенная лужа протоплазмы под мертвым древолистом в лесу… Не получилось. По последним данным, все женщины и мужчины рождены из бесформенного комочка слизи. И разве это действительно важно, что одни формируются в самом человеческом организме, а другие, как, например, эта женщина, зародились и выросли в гигантском… назовем его коконом?

С ее слишком человеческими руками, обнимающими его, с ее запахом, куда лучше, чем человеческий, — ну какое Килтону дело, какова там биологическая ситуация?!

Он вспомнил, как обнаружил первое озерцо телеплазмы и свою первую реакцию. Отвращение.

На лесной почве, под упавшим древолистом, Килтон увидел примерно четырех футов в диаметре серо-зеленую лужу полупрозрачной желеобразной протоплазмы, а по ее краям и в отдельных местах поверхности — пузыри и коконы различных размеров: от горошины до арбуза. Внешний вид не оставлял сомнений, что коконы образованы из того же вещества, что и желатиновый комковатый студень, напоминавший блевотину.

Килтон радировал корабельному роботу, и через двадцать минут механизм прибыл — гусеничный танк с десятью стрелочными «руками», оснащенными газовыми и механическими резаками, ковшами, сверлами и манипуляторами. Робот взрезал вокруг лужи почву на глубину примерно в полтора фута, затем узконаправленным газовым резаком подрубил дерн, завел под них четыре манипулятора и осторожно, словно блюдо с молочным поросенком, внес протоплазму в кормовой люк.

Килтон вернулся к кораблю верхом на роботе.

— Что за чертовщина? — отворотив нос от желеобразной блевотины, проворчал Ларри Блэйр. — Тарелка студня больного крупом в острой форме?

— Я еще не вполне уверен, — ответил Килтон, — но, возможно, это как раз та ложка дегтя в бочке меда этой планеты.

— ?

— Помнишь, я как-то говорил о существовании здесь самок двух типов: «А» и «Б»?

— Да. Ну и?..

— Я сделал клеточный срез одного из коконов, и оказалось, что он состоит из протоплазмы «типа Б».

— Ну и что? — раздраженно спросил Блэйр.

— А как ты думаешь, Ларри, что было внутри кокона?

— Кукла Синди!

— «Самка В» свирельной ящерицы.

— Что? Ты имеешь в виду, что из этой… вылупится свирельная ящерица?

Килтон махнул на разбросанные по желеобразному образованию коконы.

— Не только они, Ларри. Но и насекомые, водяные змеи, птицы-листвянки. В этих коконах содержатся десятки различных видов животных. И каждый из них — самка «типа Б».

— Не понял.

— Не отчаивайся, Ларри. Я эколог, но не уверен, понимаю ли сам. Все, на что меня хватило, так это на гипотезу. Предположим, жизнь на планете зародилась так же, как и на всех других планетах, и образовала тысячи различных видов. А потом под действием этого солнца каким-то образом возникла особая мутация, совершенно иной тип организма: бесформенный и аморфный, вроде амебы, но не микроскопический, а крупный. И ему требуется занять свою экологическую нишу. Он не хищник. Не паразит. Не симбиот. Возможно, он начал имитировать другие организмы. Простейшие. Но потом — новая мутация, и он становится… не ощущающим, не осознающим… а несущим в себе примитивную телепатию, причем на клеточном уровне. Это такая… телепатоплазма, телеплазма, новый тип протоплазмы.

— От твоей гипотезы мне уже хреново, — Блэйр поежился.

— Это не просто чужая форма жизни. Это совершенно иная концепция самой жизни. Телеплазма осознает другие организмы на клеточном, органическом уровне. Подобно всем организмам она должна бороться и за пищу, и за жизненное пространство. Она аморфна и не имеет собственной формы. И тогда она принимает форму окружающих ее организмов. Свирельных ящериц. Насекомых. Всего, чего угодно. Она способна имитировать любую форму жизни, орган в орган. А теперь вспомним: телеплазма конкурирует в борьбе за пищу. И как ей проще всего устроиться в жизни?

— А я почем знаю? Я ведь не тарелка студня.

— Кто оплачивает счета жены?

— Ее муж… О, Господи!

— Да, Ларри. Именно. Самки «типа Б» и есть телеплазма. Какой-нибудь самец случайно натыкается на лужу слизи, телеплазма «прочитывает» его представление об идеальном партнере и запечатлевает этот образ. Так возникает кокон, а из него — самка насекомого, птицы или ящерицы. Самка «типа Б». Но есть один нюанс: самки «типа Б» лучше, чем природный «тип А». Прежде, чем я обнаружил телеплазму, я провел статистический анализ. Семьдесят процентов самок относятся к «типу Б». Телеплазма вытесняет конкурента.

— Как?

— Видишь ли, она создает самок, исходя из идеального образа, получаемого от самца.

— Не хочешь же ты сказать, что самцы «заказывают» самок?

— Более или менее. И семеро самцов из десяти, кажется, предпочитают «тип Б».

— Ха! Жалко, она не работает на нас! — развеселился Блэйр. — Нафантазируй себе самую сексуальную в Галактике девицу — и вперед! Жди, пока она не вылупится.

В течение последующих дней Блэйр нередко зубоскалил на эту тему и все пытался вытянуть из сурового Дикстера, какой тип женщины тот предпочитает заказать телеплазме. Однако две недели спустя телеплазма принялась вдруг расти, пока, наконец, не образовала три огромных, величиной с человека, кокона. Это было серьезно.

Непродолжительный ливень утих, и свежий ветер заставил вновь скрипеть и стонать огромные парусные деревья. Обычно этот звук убаюкивал, но не сейчас.

Килтон знал: этой ночью все его смутные тревоги и дурные предчувствия воплотятся в окончательное решение. Дольше некуда тянуть. Это решение уже таилось в глубине души, но он трусил.

Совсем как тогда. Все трое уже знали, что в коконах. Наконец, наступил день, когда коконы начали коробиться и трещать; жизнь пробуждалась, шевелилась, рвалась на свет.

— Не стоит ли… не нужно ли нам разрезать коконы? — прошептал Дикстер.

— Нет, — ответил Килтон с такой свирепостью, что даже сам себе удивился. — Я имею в виду… я думаю, это не будет правильно.

— Дуг, а ты в самом деле считаешь, что там… женщины? — спросил Блэйр.

— Зависит от точности твоего воображения, Ларри. Но здесь не водится ничего такого, чьи размеры совпадали бы с размерами коконов… За исключением нас.

— Интересно, а они будут разумны? — поинтересовался Дикстер.

— Где это тебе попадалась разумная женщина? — нервно съязвил Блэйр.

И тут коконы разделились. Существа, находившиеся внутри, отбросили скорлупу и поднялись во весь рост.

Мужчины в изумлении одновременно ахнули.

Одна оказалась блондинкой с роскошными формами и покорным взглядом.

Другая — темноволосая, полноватая, со спокойным, как бы материнским лицом и молодым-но-как-то-сдержанно-скованным телом.

Третья, Килтон понял сразу, была его женщиной. Высокая и смуглая, с упругим и гибким телом. Пышные черные волосы спадали на плечи, закрывали спину. Глаза — темная зелень — большие, смеющиеся и многообещающие. Чувственный рот…

Килтон ощутил жидкий пламень внутри. У него задрожали колени.

— Ларри! — взвизгнула блондинка и бросилась к Блэйру.

— Курт, малыш, — вздохнула красавица-матрона и крепко обняла Дикстера.

Но Килтон этого даже не заметил. Его женщина заговорила глубоким бархатным голосом.

— Привет, Дуглас. Ты ждал меня?

Ее тело обдало жаром, пальцы прошлись по его позвоночнику, как по клавишам, ласковый язык… Да что говорить! Все мысли разом остановились.

Они лежали в траве на опушке леса. Они почти ничего не знали друг о друге, но Килтон уже понял, что полностью, совершенно и отчаянно влюблен в это неведомое, но такое знакомое существо. Его женщина! Откуда она знала, что ему нравится целоваться с открытыми глазами, как поняла, почувствовала и включилась в особый ритм его любовной страсти?..

Она знала о нем буквально все.

А он знал, что обнимает создание, родившееся из кокона в изоляторе, и должен поэтому чувствовать отвращение — к ней и к себе… Но тело не подчинялось рассудку. И это было правильно…

— Дитя моего разума… — пробормотал он.

— Что, Дуглас?

— Ты — дитя моего разума.

Она мелодично рассмеялась.

— Какая прелестная идея. И забавная! Только вот что-то я не ощущаю себя твоим младенцем.

Приподнявшись, Килтон оперся на локоть и посмотрел прямо в ее смеющееся лицо.

— А кем ты себя ощущаешь?

— Что ты имеешь в виду, Дуглас?

— Ну, э-э… как ты появилась…

Женщина нежно поцеловала его в нос.

— Бедненький Дуглас, — прошептала она. — Тебе не следует волноваться, ты не можешь обидеть меня. Я знаю, что родилась совсем не так, как другие.

— Тогда… как же ты родилась?

— Ну, сперва в течение многих лет я была просто идеей в твоем мозгу, надеждой, мечтой, я была тем, чего ты желал, была частью тебя. А затем… случилось что-то, и я обрела плоть.

— И ты знаешь, как?..

— Дуглас, Дуглас! Да, я знаю, как родилась: из того, что ты называешь «телеплазмой». Но я-то совсем не ощущаю себя какой-то там «телеплазмой». Я ощущаю себя женщиной. Причем влюбленной, — она хихикнула. — Как меня отличить от других женщин? Под микроскопом? Ты разве намерен любить меня под микроскопом?

Килтон рассмеялся, и его настроение заметно улучшилось.

— Ну это будет нечто новенькое, — заявил он.

— Вот это — мой Дуглас! Вот это мужчина, которого я знаю и люблю.

— Да?

— Мне столько же лет, сколько и тебе, так что я знала тебя всю твою жизнь. Я представляю собой то, что ты всегда хотел иметь. Что есть я? Женщина. Твоя женщина. Всецело и навсегда.

Килтон обнял ее, поцеловал и снова погрузился в сладостное безумие…

Скоро восход, и ему придется действовать при свете чужого солнца.

Из всех троих мужчин только он один способен еще принимать разумные решения. Теоретически на корабле нет капитана. Однако исследовательские группы не составлялись наобум. Из всех троих Килтон считался наиболее склонным к самоанализу и обладал самым высоким чувством ответственности. Его лидерство Блэйр с Дикстером признавали и принимали.

Однако теперь они больше не команда. То, что удерживало их вместе, — работа и планета, куда они должны вернуться, — больше не имело значения.

Но оставался корабль.

Ни Блэйр, ни Дикстер больше не подходили к кораблю. С того самого момента, когда из коконов вылупились женщины, они перестали поддерживать отношения друг с другом и с Килтоном. Они стали, как дети, с горечью подумал Килтон. Избалованное отродье. Целыми днями валяются в своих хижинах, имеют все, что хотят, даже не пошевелив пальцем. Женщина Блэйра — его служанка и наложница, а Дикстера — потворствующая капризам любимого чада мать. Зачем возвращаться к жизни куда менее прекрасной, к женщинам, имеющим свои запросы, мысли и побуждения? Они оба удовлетворены и оба намерены провести оставшуюся жизнь здесь, в этом райском уголке.

Со своими совершенными женщинами.

Хоть и с трудом, но Килтону удалось осознать, что женщины Блэйра и Дикстера тоже совершенны, даже если со стороны они кажутся карикатурами.

Они — гарантия от любых неприятностей.

Полный комфорт, где нет места даже ревности.

Меняться этими женщинами все равно, что меняться зубными щетками.

Килтон знал, что если захочет, корабль будет в его распоряжении. Он может улететь, а эти, оставшись, даже не помянут его недобрым словом.

«Но почему я хочу улететь? Чего мне не хватает? Ведь у меня тоже совершенная женщина!»

Но тут он вспомнил одну их прогулку…

Тяжело качались на ветру огромные древолистья, земля под ногами казалась испещренной прыгающими солнечными пятнами. Вот тогда он и спросил…

— Нет, Дуглас, — мягко ответила она. — У нас не может быть детей.

И нахмурилась.

— Неужели, это так важно для тебя?

— Нет, — честно ответил он. — Чисто научное любопытство. Ведь я еще и биолог. А как ты… м-м, каким образом…

Она ласково рассмеялась.

— Дуглас, мне постоянно нужно напоминать тебе, что разговоры на подобные темы не травмируют меня.

— Извини.

— Тут не за что извиняться. Просто я хочу, чтобы ты относился к этому так же, как я. Отвечаю на твой вопрос: я не способна к воспроизводству. Точнее, тем способом, о каком ты думаешь. Когда ты уйдешь… э-э… я имею в виду…

— Так кто же боится смотреть правде в глаза? — тихо спросил Килтон. — У меня нет иллюзий насчет собственного бессмертия. Когда я умру, тогда — что?

Она покраснела.

— Когда… тебя больше со мной не будет, я умру, в известном смысле. Я — мечта. Я родилась, чтобы любить тебя, и когда у меня тебя больше не будет, я перестану существовать в том виде, который мне придала твоя любовь. Я растворюсь, стану телеплазмой… без воспоминаний и сожалений, пока не появится кто-нибудь еще и…

Почему-то это задело Килтона. Нет, не то, что она может пережить его, а то, что ее тело, ее милое существо, станет какими-то ящерицами, насекомыми или чем-то еще. Ведь здесь нет других людей, чтобы из ее протоплазмы появилась другая женщина. Только он, Дикстер да Блэйр — единственные, кто когда-либо увидит эту планету.

Единственные?

Если корабль не вернется, его будут искать. Земля скорее погубит еще несколько кораблей, чем оставит исчезновение исследовательской группы без разгадки.

Килтон уже не сомневался: другие обязательно высадятся здесь. Раньше или позже, но это неизбежно.

И по какой-то необъяснимой причине от подобных мыслей его охватил страх.

Сквозь листья хижины пробились первые багровые лучи восходящего солнца. Однако это могло быть и отражением от серебряного корпуса ракеты.

Рай…

Килтон нежно поцеловал женщину в шею. «Забавно, — подумал он, — никто из нас так и не дал им имена. Почему?..»

Вся жизнь этих женщин была, собственно говоря, не их жизнью. Они не могли существовать независимо, сами по себе, они не имели даже индивидуальности. Зеркала мужских потребностей. Для Дикстера женщина — это Мать, для Блэйра — Рабыня.

А для него, для Килтона? Женщина — всегда Загадка. Но создание его собственного разума не могло содержать в себе загадки, — только ее иллюзию.

В этом раю они любили друг друга, но совершенство Женщины не было самодостаточным. Осуществившаяся мечта — умершая мечта.

Другими словами, совершенством была смерть.

Теперь он полностью осознал, о чем прежде лишь смутно догадывался. Он понял, почему сама мысль о высадке здесь других людей наполняла его ужасом.

Семьдесят процентов самок на планете образованы телеплазмой.

Телеплазма выжила натуральных самок — тех, что производят потомство.

Что произойдет, если люди узнают об этой планете?

Что случится, если они возьмут телеплазму на Землю?

Что будет с настоящими женщинами? Теми, кто представляет собой нечто большее, чем просто отражение мужских желаний?

И как долго будет существовать сама человеческая раса?

Он все понял, и теперь знал, что должен делать. Но понимание не принесло облегчения. Скорее, оно было, как нож в сердце.

«Господи, помоги мне!»

Вымирание человеческой расы — слишком высокая цена за любовь, за рай, за счастье…

Килтон вывел корабль на орбиту. Он решил в последний раз облететь планету.

Это были тягостные минуты, когда одеревеневшее тело перестало слушаться команд, а внутри продолжался яростный спор: убить планету… убить человеческую расу… А выбора все равно нет, и остается только нажать на кнопку, но рука предательски неподвижна…

Планетарная стерилизация. Это произошло с Тау Кита-2 и Алголом-5. Каждый исследовательский корабль имеет все необходимое для такой операции. Двадцать кобальто-натриевых боеголовок. Достаточно. Корабельный компьютер сделает все, что нужно.

— Прости меня, Блэйр! Прости и ты, Дикстер! Прости меня, Дитя моего разума!

Килтон знал, что простить себя ему уже не удастся никогда.

Он нажал на кнопку.