Фрисская Империя
Раванна
Покои императора Марка Дементия Самора
— Есть такой определенный тип девушек, чарующий своей отстранённостью. Опущенный взгляд, сложенные руки, вечное спокойствие на лице. Кротость, скромность, смирение — вот они благодетели. Женщины прекрасны, но ещё прекраснее покорные женщины. Они сравнимы с цветами, что растут в садах или теплицах, красивыми, требующими ухода...
— Ты говоришь это для контраста? Дорогой брат, ты пытаешься меня успокоить? Я отказываюсь от этого брака! Зачем мне дикарка? Чем я разозлил тебя?
— Брат, я делаю тебе подарок! Разве в цветах есть смысл?
— Да! Они радуют глаз, дарят наслаждение...
— И это всё, что тебе нужно от женщины, которая всю жизнь будет рядом с тобой? — император с задумчивостью смотрел на небольшой портрет Бойхайской красавицы. Жгучая, действительно жгучая.
— А зачем ещё нужны женщины?
— Ты говоришь очень неразумные вещи, дорогой брат. Не заставляй меня усомниться в тебе...
— Так женись сам на этой... Сорхэ, — принц буквально выплюнул последнюю фразу, — у них же там в ходу многожёнство!
— Я сказал своё последнее слово, — императору надоели эти игры. Его брату пора было взяться за ум и пересмотреть некоторые свои ограниченные убеждения.
Хлопнув дверью, принц вышел из покоев старшего брата.
Император провёл пальцами по портрету девушки, повторяя линию маленького носа, острых скул, необычных больших глаз с яркими стрелками ресниц.
— Может и женился бы, дорогой брат, да поздно уже метаться. Пусть хоть тебе достанется столь прекрасный острый перец...
Фрисская Империя
В неделе пути от границы с каганатом Бойхай
— Хо-каана [регент женского пола, советник каана (правителя)] Хадаан, — приложив кулак к сердцу и склонив голову, кай [обращение к военному] ждал дозволения говорить.
— Говори, Сафмет. Какие-то известия из дома?
— Докладываю хо-каане! Хо-каан [то же, что и хо-каана, обращение к мужчине] не предпринимает никаких действий, за те две недели, что мы в пути, кай Сэнид не обнаружил ничего подозрительного.
— Затишье перед бурей?.. На дядю это похоже. Как каан?
— Трудно переживает ваш отъезд, куо [обращение к незамужней девушке].
— Рядом с ним Сэнид, значит, всё будет хорошо... — Хадаан или Сорхэ (дикий острый перец), как называли девушку на родине из-за её нрава, пришпорила коня. — До Раванны еще три дня пути?
— Да, хо-каана, — Сафмет всё еще стоял на одном колене, ничуть не боясь коня своей госпожи.
— Как там настроения?
— Доложили, что в столице гремит ваше имя, госпожа.
— Пусть гремит, — Сорхэ самодовольно улыбнулась. — А что мой жених? — левая рука молчал, не решаясь ответить на вопрос. — Сафмет!
— Всё ещё скрывается в домах увеселения, госпожа.
— В разных?
— Всё в одном, госпожа.
— Ну, по крайней мере, мой будущий муж не сляжет от заразы нижней головы...
Сафмет хмыкнул, не в силах сдержаться. Жених хо-кааны в каганате слыл человеком изнеженным и падким до наслаждений. Народ шутил о том, кто на самом деле будет мужчиной в этой семье.
— Хотя бы тебе смешно, Сафмет... Собирайте лагерь, мы отправляемся.
— Да, хо-каана.
Хо-каана Хадаан девушка необычайно бойкая и строптивая. Родившись первой, она долгое время была единственным ребёнком и наследником каана Хулана, воспитываясь соответственно.
Небеса даровали каану второго ребёнка лишь спустя пятнадцать лет, но забрали жену. Вскоре погиб и сам каан, оставив Хадаан и новорожденного сына Тай-Темара на попечении своего единственного живого брата Чирхая.
Так Тай-Темар, не успев сказать и первого слова, стал кааном, а Чирхай и Хадаан его регентами.
Но Чирхай не собирался отдавать власть, которая так легко попала ему в руки. Что сложного: пятнадцатилетнюю племянницу выдать замуж, а младенца убить, сославшись на несчастный случай? Тогда каганат перейдёт Чирхайю по праву наследования, а его старший сын станет хейреми (наследником). Но не так просто оказалось сослать Хадаан. Девчонка цепко вцепилась в трон, окружив себя и брата верными соратниками.
И так семь лет. Семь лет Чирхай обхаживал эту девку, и, наконец-то, смог сослать её! И куда? Во Фрисскую Империю, заручившись поддержкой императора.
По крайней мере, недалёкий хо-каан так думал.
Уже второй год Сорхэ вела переписку с императором Самором. Найдя предлог — пятилетний юбилей каана — она пригласила его в каганат на празднество. Впрочем, император отклонил предложение, но это не помешало правителям продолжить переписку. Вся корреспонденция велась на фрисском, каждое письмо сначала отправлялось к доверенному лицу, купцу, привозящему товар из империи, после уже через него отправлялось бойхайскому купцу в Раванне и в самом конце доходило до дворца.
Хадаан очень веселил этот процесс, особенно то, что за столько лет дядя ничего не заподозрил.
Девушка уже давно искала способы обезопасить своего брата, утвердить его место на троне. Самым логичным решением было заручиться поддержкой Фрисской Империи, но просить бойхайцам не пристало, чего и не потребовалось. В политике, как на охоте, нужно затаиться и выслеживать, а потом, в подходящий момент, нападать. Ну, или как в этом случае — великодушно протянуть руку помощи, согласиться на брак с фрисским принцем и пообещать оберегать имперские границы от Леса.
Ведь действительно, славному народу Бойхайя ничего не стоит расширить свои границы, великодушно забрать кусок империи и защищать от лесного врага: диких племён и хищных зверей.
Да и принц не такая уж и плохая партия...
Сорхэ грустно хмыкнула.
Лет десять назад она представляла, как за её руку и сердце будут бороться самые сильные и знатные мужчины каганата, а оно вот как вышло... Фрисская тряпка! С другой стороны, чем никчёмнее муж, тем больше власти у его жены, не так ли?
Фрисская Империя, Раванна
Уже полчаса император ожидал на пороге дворца вместе со всеми встречающими. Рядом стояла жена, оба сына, за спиной магистраты и цензоры. Да, принца не было. Самор отослал его с глаз долой: уж лучше объяснять бойхайской принцессе, почему её жених не встречает её, чем дышать перегаром столько времени. Ко всему прочему, бойхайцы не пьют алкоголь и неизвестно, как хо-каана отнесётся к подобному.
Император был осторожен. Им и правда нужен этот брак и этот договор. Самор был достаточно опытным, чтобы разгадать скрытые замыслы принцессы, но он понимал, что каганат Империи нужен сильнее, чем Империя каганату. Если хо-каана сможет справиться с внутренними распрями в своих владениях самостоятельно, хоть и с большими усилиями, то Империя бессильна против врага из Леса. Каганат богат, его войны сильны, хоть и территории не столь обширны.
Вдалеке показались всадники, но молва прохожих была слышна уже давно. Все приосанились и приняли радостный и благосклонный вид, даже императрица постаралась и избавилась от вечно недовольного выражения лица. Императрица-мать же была готова прыгать от нетерпения — она ждала эту встречу. Она была наслышана от своей камеристки бойхайки о будущей невестке и ей было очень интересно.
Безумно интересно.
Даже, наверное, слишком.
Этот интерес настораживал Императора, он знал свою мать, знал её несдержанность и её любовь ко всему диковинному. Как бы она не оскорбила ненароком бойхайцев...
Всадники спешились и вперёд вышла странного вида девица. Она медленно скинула тяжёлую меховую накидку и широкими шагами подошла к императору.
— Рад встрече с вами, — поприветствовал на бойхайском Самор. Он хотел поцеловать руку девушки, но она сжала её в кулак и приложила к груди, слегка склонив голову.
— Пусть Бог ваших земель примет нас с добром, — также на бойхайском проговорила Хадаан.
«Бог... надо будет обсудить вопрос религии. Почему я раньше об этом не подумал? Или она сама уже подумала? Подумала ведь? Ей придётся признать нашего Бога и отречься от своих, взять новое имя...» Император вглядывался в девушку, пытаясь её разгадать.
Правда дикарка? А знает ли фрисский? Все письма писала она, или их переводили? Не пристало императору думать так невежественно, но вдруг?.. Нет дыма без огня, как и слухов без прецедентов, так ведь?
А эта внешность? Волосы то ли пепельные, то ли русые, то ли тёмные, заплетены назад в упругие косы, торчащие перья, тёмная полоса на глазах. Сейчас она была похоже на сокола, опасного, необузданного.
— Мы и вы проявить уважение, но где Амадей Дементий Марк? — с режущим слух акцентом на фрисском проговорил стоящий за спиной своей правительницы мужчина.
— Его высочество свалился от недомогания, я настоял на том, чтобы сегодня он передохнул, а завтра с новыми силами...
— Чор ту дунай сах мали [«вы уверенны в здоровье его нижней головы?»], — непонятная фраза прозвучала насмешливо. Хадаан фыркнула.
Самор вдохнул. Спокойно! Формально, никто не перебивал императора, так ведь?
Фриссцы смотрели на дикарей в ужасе. Дикари смотрели на фриссцев с насмешкой и снисхождением.
— Самасэх са даран дейди [«эти белые рожи смотрят со страхом»].
— Сараман, сари [«думают, съедим»], — бойхайцы продолжали никому непонятный разговор, явно насмехаясь.
Император посмотрел на своего переводчика, но тот стоял пунцовый. Поймав взгляд своего повелителя, он подошёл и шепнул:
— Говорят что-то про страх и еду, ваше величество, — его голос дрожал.
Самор перевёл взгляд на Хадаан и заметил, как кончики её губ дрогнули. Понимает? Услышала?
— Ши шартази дейнемех сах на сай сара дейлим [«их мужчины так украшены, как ни одна наша женщина»].
— Шараши сах самата [«их ноги как моя рука»].
— Говорят что-то про ноги и руки, ваше величество, — прошептал-простонал горе-переводчик.
Император посмотрел на свою мать, которая почему-то не удосужилась взять с собой камеристку — та же точно знала бойхайский.
— Самара! Малер ша буйтур байнэ [«Успокойтесь! Кажется, они уже наделали в штаны»], — спокойно проговорила хо-каана, и обсуждение среди бойхайцев прекратились.
«Голос тоже хорош,» — невзначай отметил император.
— Дикари, — фыркнула шёпотом императрица, но Самор её услышал, а значит, и Хадаан тоже. Спросить у неё напрямую, знает ли она их язык, будет странно, так ведь?..
Император прожёг жену взглядом.
Кира Смирэус Дайлала когда-то была его любимой женщиной: ровно до того момента, как они впервые поговорили. За красивой внешностью скрывалась глуповатая, злая и жестокая женщина, не знающая слова «нет» и не умеющая управлять собой и своими желаниями. К сожалению, впервые император заговорил с женой уже после свадьбы. Он часто оправдывал себя тем, что брак был договорный, и надеялся лишь на то, что жена не испортит его сыновей.
— Что же... — Самор вернулся в действительность. — Вы, верно, устали, я прикажу проводить вас и распределить по покоям.
— Сам ласара самарат [«нам проверить покои?»], — и что он сказал? Перевёл ей его фразу? Так всё-таки она не знает фрисский, или?..
Казалось бы, император, взрослый мужчина, а в этой ситуации совершенно бессилен. До свадьбы нельзя ни словом, ни действием оскорбить бойхайцев, а после свадьбы уже ничего не сделать, ведь разводы ни в Бойхайе, ни в Империи не разрешены...
— Нато [«не нужно»], — девушка махнула рукой.
— Очень бережно отнестись к кони, они наша ноги, наша душа, наша сила, наша соратник, — предупредил мужчина.
— Я понимаю, — император кивнул. Все постепенно начали расходится, с коней поснимали поклажу, предварительно задобрив фруктами. Бойхайцы оставались на месте и внимательно за всем следили. — Как ваше имя?
— Кай Сафмет.
Кай, военный. Хорошо. Дело пошло.
— Вас проводят в покои для стражи...
— Мои покои — покои хо-кааны.
— Это неприличн... — начал император, но его опять перебили. Терпение, только терпение...
Кальдариум
Служанки изнывали от ожидания. Вода в бассейне была в очередной раз нагрета, лепестки роз заменены, но Сорхэ всё не появлялась. Каждой было интересно, какова она без одежды, всё ли у бойхайцев так же, как и у них? Девушки уже предвкушали, как будут обсуждать гостей после отбоя. А кого-то ведь приставили к сопровождению хо-кааны!
Служанки так глубоко погрузились в свои фантазии, что чуть не пропустили приход бойхайки. Она молча стояла у дверей и смотрела на них с насмешкой.
— Ваше высочество, — девушки низко поклонились. — Проходите к воде. Всё, что вам потребуется, вы можете просить у нас или у любого другого слуги!
Хадаан начала медленно снимать одежды — сначала защитные пластины, металлические нарукавники, ботинки, затем кожаный жилет, под которым не было белья, штаны и набедренную повязку.
Девушки как завороженные смотрели на будущую госпожу. Бронзовая кожа была столь гладкой на вид, будто у бойхайки не росло ни единого волоска на теле. Тугие мышцы, казалось бы, совершенно неподходящие женщине, красиво перекатывались под кожей.
Сорхэ задумчиво посмотрела на кончик одной из своих кос и стала расплетать её.
— Помогите мне, — тихий голос развеял наваждение, служанки принялись выполнять свои прямые обязанности.
Принц смотрел в потолок, а перед глазами его всё ещё стояла картина бойхайского «пришествия». Он снова и снова прокручивал воспоминания, пытаясь найти всё новые изъяны в будущей жене. В какой-то момент он совершенно запутался в своих мыслях, они словно уже не принадлежали ему.
— Знаешь, Клин, надоело мне тут сидеть! — принц снова вскочил с кровати и пошёл к выходу из покоев, да так быстро, что кавалер не успел опомниться.
— Ваше...
— Где сейчас хо-каана Хадаан? — поймал Амадей пробегающую мимо служанку. Бедняжка даже побледнела от испуга, ведь она не заметила принца, иначе не неслась бы так...
— Ваше высочество, — быстрый поклон и робкое: — Её высочество, насколько я знаю, в своих покоях.
— Проведи! — приказал принц. Ему срочно нужно было найти новые недостатки в невесте.
Девушка поспешила исполнить приказ, а Клину ничего не оставалось, кроме как следовать за своим господином.
Принцесса обнаружилась в купальнях. Точнее как обнаружилась: два бойхайца стояли у дверей, потеснив императорскую стражу, и не было сомнений, кого именно они защищают.
— Пропустить! — приказал принц, но бойхайцы не пошевелились. — Это приказ!
Мужчины переглянулись.
— Дай уло. Са на пара куо, лад, [«Пусть проходит. Он не опасен госпоже, слаб»] — сказал один, и воины расступились.
Оправив накидку, принц гордо прошествовал в купальни. Клин, естественно, остался ждать, переминаясь с ноги на ногу под тёмными взглядами дикарей.
Расплетание кос заняло немало времени, сундучок с перьями и бусинами был унесён одной из служанок, чтобы те не отсырели. Оперевшись о руки девушек, Хадаан спускалась по скользким ступеням в горячую воду, стараясь не застонать от наслаждения.
Дверь неожиданно открылась, девушки, повернувшись на звук, замерли.
Принц тоже замер, уставившись на невесту.
Она остановилась в забавной позе, подняв одну ногу, что привлекало к ним ещё большее внимание. Спина была закрыта волнистыми после кос густыми волосами, но их было недостаточно, чтобы полностью прикрыть бёдра и ягодицы.
Чудесные ягодицы.
Принц сначала сжал губы в трубочку, после, наоборот, растянул их в тонкую линию, медленно развернулся и вышел из купальни.
План провалился.
Новые изъяны не найдены.
Амадей быстрым шагом отправился в свои покои, игнорируя вопрошающие взгляды Клина.
— И что это, интересно, было? — выдохнула хо-каана.
— Это был ваш жених, — шепнула одна из служанок.
— И что же он тут забыл? — всё ещё не могла прийти в себя Сорхэ.
— Не сумел сдержаться?.. — предположила вторая служанка.
— О да, ваш принц известен своей несдержанностью... — Хадаан, наконец, отвернулась от двери и полностью погрузилась в воду. Ничего такого, что выбило бы её из колеи, не произошло, ведь так?..
— Куда он ворвался?! — император побледнел от злости.
— В кальдариум, когда там была хо-каана... — повторил Сарон, кавалер его величества.
— Идиот! — тяжёлая золотая печать полетела в стену, оставив в ней трещины. — За что мне это? — глубоко вздохнув, Самор постарался успокоиться. Да, единственным, кто мог вывести его из себя, был брат.
— Девушка отреагировала спокойно, вам не стоит так волноваться, тем более что бойхайцы сами впустили его.
— Для него это не оправдание...
— Будьте более снисходительны к брату, он разбалован, но всё же не так плох, как многие думают.
— Его избалованность может стоить ему жизни, и я вряд ли смогу ему помочь.
— Вы слишком пессимистичны.
— А бойхайцы слишком суровы...
— Всё будет в порядке. Завтра свадьба, потом уже всё равно.
— Свадьба свадьбой, а размер поддержки бойхайцев в нашем договоре не прописывается, поэтому нужно максимально постараться, — Самор махнул рукой, ожидая, когда ему вернут печать. — Впрочем, не думаю, что Хадаан позволит личной неприязни как-то влиять на свои решения…
— Кто знает, — советник поднял печать и аккуратно положил её на край стола.
Немного помолчав, император откинулся на спинку кресла. Он уже хотел выгнать Сарона и остаться в одиночестве, как в дверь постучались. Советник подошёл к ней и выслушал служанку.
— Ваше императорское величество, стол накрыт.
— Только хотел передохнуть… Ладно, пойдём, — мужчина встал и потянулся до хруста.
Средняя дворцовая столовая
Все, абсолютно все наблюдали за Хадаан и Сафметом, ожидая, когда они начнут есть. Напомаженные и напудренные леди и лорды ждали цирка, очередного толчка для сплетен, провала, когда их будущая принцесса возьмёт не ту вилку, или — ещё лучше! — начнёт есть руками.
Так надменно, так смешно и по-имперски заносчиво, фриссцы называли подъем в храм паломничеством. Всего восемьсот ступеней у них превратились в путешествие до священного места.
«Паломники», краснеющие и потные, ступали, еле перебирая ногами под жарким солнцем, разодетые в пух и прах, будто это у них была свадьба. Хадаан не сомневалась, не надевай эти люди на себя столько украшений, им было бы легче. Но кто им виноват?.. Даже сейчас придворные стреляли взглядами, оценивая внешность друг друга. У этой камни тусклые, у этого кольцо то же, что он надевал в прошлый раз, у этой золото почернело… Зато какая накидка у дикарки! Лучшие камни сокровищницы!
Хадаан не видела всего этого, ступая в самом начале процессии, но не сомневалась в собственных мыслях. Девушка постаралась незаметно посмотреть на мужа.
Амадей Дементий шёл рядом, поражая своей бледностью и отстранённым видом. Даже на расстоянии чувствовался похмельный шлейф, тщательно скрытый ароматом бергамота, нероли и ещё чего-то цитрусового. Принц пах бы даже приятно, если бы не странный запашок, который ассоциировался у бойхайки только с бедняками, в своём прозябании и отчаянии поправшими религию.
Голову пекло нестерпимо, тёмно-русые волосы нагрелись вмиг, несмотря даже на тень, создаваемую слугами. Бедняги держали огромные опахала, со всех сторон оберегая жениха и невесту, но дневное светило, будто соревнуясь, пробиралось сквозь пушистые перья и прицельно било лучами прямо в затылок. Впрочем, Хадаан успокаивала себя — бывали походы и хуже. Например, когда они целым войском почти сутки ехали по степи в самый жаркий сезон года. Сегодняшнюю же жару в сравнении с тем пеклом можно было назвать даже прохладой, а потому, стиснув в руках традиционный букет сухоцветов, Хадаан переступала ступеньку за ступенькой.
Прохлада храма оказалась оглушающей, как и полутень — ослепляющей. После яркого солнца гостям господнего дома понадобилось время, чтобы разглядеть хотя бы очертания жрецов. Хадаан часто моргала, но продолжала путь, первое время ориентируясь лишь на принца, быстрее справившегося с переменой света.
Девушка поймала себя на мысли, что в голове проговаривает каждое своё действие, каждое слово жреца, лишь бы не думать о том, что сейчас её частичной свободе придёт конец — она станет женой бесхарактерного слабовольного принца Фрисса.
Кто-то взял её за руку, вырвав из задумчивости, и повёл в сторону. Жрица, с ног до головы укутанная в серо-кремовую ткань, привела её в небольшую комнату и указала на деревянную кровать. Бойхайка машинально отметила и пустоту, и отсутствие окон, только свечи в подсвечниках, да кровать, застеленная коричневым грубым покрывалом.
— Ложись, дитя, оставь мысли и волнения, — жрица улыбнулась, отпуская руку девушки. — Нет ничего постыдного в том, чтобы доказать свою нетронутость: Всевышний знает правду, но он также ведает и о сомнениях народа. Он защищает своих дочерей, позволяя жрицам провести ритуал. Ложись, девочка, и ни о чём не думай…
Хадаан на секунду зажмурилась, но безропотно последовала приказу. Лёжа с раздвинутыми ногами и задёрнутой юбкой, она могла лишь поражаться. И как же можно достоверно проверить нетронутость, если — и редкая бордельная девка не проворачивала подобное — ощущение невинности нетрудно восстановить? Или у служителей храма свой метод, достоверный? Подобные размышления позволили ей не зацикливаться на происходящем, и к гостям она вернулась всё такая же спокойная. И всё же как они могут достоверно судить?..
Амадей не смог сдержать своё недовольство: когда жрец озвучил вердикт, принц цыкнул, да так, что только глухой не услышал.
Самор лишь помолился Богу, чтобы всё прошло гладко. Бойхайка невинна, в чём он почти не сомневался, осталось лишь пару шагов.
— Хадаан, дочь Хулана, принимаешь ли ты новую жизнь, отпускаешь ли старую?
— Да, — по-старому уже точно ничего не будет.
— Бог дал тебе имя, — кивнул жрец, принимая ответ. — Пласида, спокойная.
Это звучало, как насмешка. Шутка ли, Хадаан, которую иначе, чем Дикой, никто не называл, была наречена Пласидой, спокойной. Самор заподозрил бы подлог, если бы не знал — имя для уверовавшего выбирается путём жребия, это священное действо, которое никто не смеет нарушить.
— Хадаан Пласида, дочь Хулана, с этого момента и до самой смерти, пока один из супругов навеки не закроет глаза, ты являешься супругой Амадея Дементия Марка, принца Фрисской Империи, теперь ты — принцесса Хадаан бэй Хулан Дементий Пласида, отныне следуй наставлениям Бога, будь верна и покорна. Склони голову, — бойхайка поклонилась, замерев в ожидании. — Амадей Дементий Марк, с этого момента и до самой смерти, пока один из супругов навеки не закроет глаза, ты являешься мужем Хадаан бэй Хулан Пласиды, после брака Дементий, отныне следуй наставлениям Бога, защищай семью и будь справедлив. Склони голову, — Амадей также поклонился, и вокруг шей супругов обвязали длинную красную ленту. — Одна жизнь на двоих, одна душа на двоих, следуйте праведному и верному пути, поддерживая друг друга. Будьте опорой, будьте силой, будьте слабостью друг для друга, пусть души ваши будут близки, не расходясь дальше, чем позволяет красная лента.
— Пусть души ваши будут близки, не расходясь дальше, чем позволяет красная лента, — повторили все хором, а новобрачные подняли головы.
Взявшись за руки, как того требовала церемония, они поклонились служителю храма и медленно пошли к выходу. Лента вокруг шеи ужасно раздражала и сковывала Хадаан, но она терпеливо взобралась на колесницу шаг в шаг с мужем, терпела, когда, съезжая со Священного Холма, они обогнули его раз семь, иначе бы дорога оказалась слишком крутой для колесницы. Терпела, когда они объезжали город и жители без стеснения тыкали в них пальцами. Лишь тогда маска холодной отстранённости спала, когда на пиршестве с супругов сняли ленту, и руки Хадаан сами потянулись к шее в нервном жесте.
Самор, заметивший это, поморщился. Он помнил свою свадьбу и помнил отвратительное ощущение удавки, призванной связать души супругов. С каждой минутой она будто сильнее сжимала шею, нервируя до сбитого дыхания и раздражающих мушек в глазах. И это ощущал имперец, готовый к подобному с детства, а чувства бойхайки он даже сравнивать со своими не мог — ей тяжелее, намного тяжелее.
Жаркое солнце не жалело воинов. Пот стекал по абсолютно гладким мышцам, на теле мужчин словно не было волос, что резко контрастировало с густыми заплетёнными бородами и причёсками. Служанки млели от каждого движения натренированных лоснящихся тел: такие необузданные и необычные, дикари возбуждали воображение, посылая в женские головы самые невероятные и страстные картины.
Фриссцы тоже были прекрасны, обнажённые по пояс, они притягивали взгляд, но для служанок этот вид был уже привычным и поднадоевшим.
— Хо-каана Хадаан! — крикнул кто-то, и все — абсолютно все — бойхайцы пали на одно колено, прижав правую руку к груди, ввергая в шок своих новых сослуживцев. Но, увидев гостью, фриссцы удивились ещё сильнее.
Бойхайская принцесса, горячая и яркая словно солнце, махнула рукой, приказывая своим войнам встать, и только в этот момент фриссцы, опомнившись, поклонились. Что великая госпожа могла забыть в грязных казармах?
— Ганэ! [построение] — интонации были столь властными, что даже ничего не понимающие имперцы последовали примеру дикарей, выстраиваясь в несколько рядов. Они старались не смотреть на диковинку, но нет-нет, да окидывали взглядами женскую фигуру. — С этих пор, — бойхайка говорила на родном, сразу же переводя на фрисский, — каждый воин должен знать язык империи. Мы должны чтить народ, на землях которого мы находимся, потому я буду говорить с вами на двух языках. Я знаю, что многие из вас горят на фрисском, потому прошу помогать своим братьям в обучении. Как и раньше, кай-ли находятся под моим командованием, потому приказы вам могу отдавать только я, но не забывайте про уважение и почтение, изучайте традиции и правила Фрисса, чтобы ни словом, ни действием не оскорбить наших соратников.
— Эмин! [так точно]
— Теперь обращаюсь к вам, воины Фрисса! Я, хо-каана Хадаан, главнокомандующий гарнизона кай-ли во Фрисской Империи. Сейчас мои люди, наравне с вашими, распределены по всему дворцу в качестве стражи, они плохо знают ваш язык и могут быть вспыльчивы, однако помните, что мы — союзники, мы не хотим ссор и недопонимания. Главный сейчас присутствует?
— Я! — вперёд вышел один из воинов с обнажённым торсом, несколько смутившись изучающего взгляда. По всем правилам Хадаан должна была бы отвести взгляд, но… — Командир императорского корпуса, Гамель Цирентиус Тай, вся императорская стража под моим командованием. Исключение — личная страда его величества.
— А кто главнее вас?
— Император и принц.
— Принц?
— Вся армия под контролем Амадея Дементия Марка, — кажется, Хадаан поняла, зачем Фриссу понадобились силы каганата, с таким-то принцем в управлении…
— И он управляет?
— Его высочество следит за работой военной магистратуры, также в его ведомстве служители порядка и правды.
— Хорошо, — она посмотрела на выстроенных по струнке воинов, — почему ваши люди последовали моему приказу?
— Вы принцесса, они обязаны слушать вас.
— Но они ведь не в моём ведомстве?
— Нет, по факту они подчиняются мне и вашему мужу.
— И что же, мне в каждом приказе выделять обращение именно к бойхайцам?
— А что вы собираетесь делать?
— Провести тренировку.
— Вы?
— Я, — девушка кивнула.
— Думаю, им тоже стоит поучиться, — Гамель недолго удивлялся — он сразу заметил и военную выправку госпожи, и повелительные интонации её голоса.
— Как хотите… Тогда, командир, в строй! — её глаза заблестели, а имперец, усмехнувшись, безропотно последовал приказу. Было интересно посмотреть, что же будет дальше. — Сафмет, в строй! За мечами!
Амадей желал развеяться, он надеялся, что хотя бы тренировка расслабит его. Он уже забыл про свою жену и направился в казармы, но всё вокруг будто насмехалось над ним: сначала он услышал женские выкрики, потом, подойдя ближе, увидел невероятную картину. Бойхайка, стоя перед парой сотен солдат, сверкающих обнажённым торсом, отдавала команды, показывая на своём примере удары. Это выглядело бы завораживающе — воинственная дева в прекрасном платье и с развивающимися волосами — если бы не…
— И тут она! — процедил сквозь зубы принц. Войско — его территория, но даже тут эта бойхайская дикарка влезла, совершенно не заботясь о правилах приличия. Её грудь слишком вздымалась, разрезы из-за резких движений открывали слишком многое, волосы растрепались, будто только что Хадаан зажималась с кем-то… — Гамель! Быстро сюда! — крикнул принц, и из строя тут же вышел командующий, направившись к господину. А вот дикарка мужа игнорировала, как ни в чём не бывало продолжая тренировку. — Какого, — принц выплюнул ругательство, — здесь происходит?
— Тренировка, ваше высочество, — воин сделал вид, что не понимает возмущения, но он давно знал принца и видел, как блестят от злости каре-зелёные глаза Амадея.
— Что здесь забыла дикарка?
— Она пришла тренировать своё войско, мы присоединились. У бойхайцев интересный стиль…
— Я вижу, какой у них стиль! — стиль потрёпанной портовой девки. — Я придушу эту женщину!
— Император не одобрит, ваше высочество, — с притворной серьёзностью покачал головой командир и отскочил на шаг, избегая пинка. Он знал своего старого друга слишком хорошо, чтобы так просто попасть под удар.
— Хватит ёрничать, Гамель. Не пускай её больше сюда.
— Я не могу, ваше высочество. Она — главнокомандующий своего войска…
— Она — моя жена! — рыкнул Амадей, на что Гамель лишь пожал плечами:
— Тогда вы с ней и говорите.
— И поговорю! Передай, чтобы после зашла ко мне в кабинет.
— Чего же не сейчас, ваше высочество?
— Заткнись, Гамель, или я возьму меч и сорву всю злость на тебе!
— Вы слишком недовольны для новобрачного… — командир заметил, как напряглись скулы принца и понял, что пора бы заканчивать с шутками.
Смотря вслед уходящему Амадею, он передёрнулся. Принц был сложным человеком, понять его почти невозможно, но что Гамель знал наверняка — его высочество, в отличие от своего старшего брата, страшный собственник. Даже ненавидя свою жену всей душой, он будет ревновать её к каждому столбу, придираться к ней, взрываться по пустякам, раздражаться и сходить с ума, если хоть кто-то посмотрит на принцессу слишком откровенно…
Кальдариум
— Вы слышали новую сплетню?
Амадей расслаблялся в купальне, когда его заинтересовал тихий разговор служанок. Наивные девушки не ожидали, что их слышат, и без стеснения продолжали разговор.
— Ты про что?
— Дикарка-то всё ещё девственница!
— Что? — да, Амадею тоже было интересно.
— Да тише ты! Девушки, что убирали в её покоях после брачной ночи, говорят, что крови было немерено, а ведь принц большой умелец!
— Ну пьян был, и что? Может, бойхайки уже нас, потому и крови больше?
— Так нет же, это ещё не всё! Семени нигде не было! Она всё изучила, одна кровь только, больше ничего! — принц прищурился. — А ещё заметили, что слишком уж бодрой она была да подвижной, даже в казармы, говорят пошла.
— В казармы?
— Вот именно! Ежели столько крови было, неужели у неё не болело ничего? А потом знакомая Донии — вы же помните Донию? — так вот, её знакомая пересеклась с помощницей портнихи, что занимается одеждой бойхайки, и та ей сказала, что у принцессы была рана на руке. А ведь раньше никакой раны не было!
— Неужели поранила себя, лишь бы с принцем не ложиться?
— Может быть…
Амадей резко встал, и разговор затих. Эта сучка обвела его вокруг пальца! О не-эт, он это так просто не оставит!
Сначала она злит его своим существованием, потом своим непристойным видом, сверкая голыми ногами перед сотней вояк, проводит вечера с его братом, пока сам принц отсутствует…
Даже сегодня она умудрилась завладеть всеми его мыслями! Казалось бы — что она такого сделала? Но то, как она поймала малыша Лукиана, то, как прижимала его к себе, на секунду заворожило его и отпечаталось в памяти. И откуда в её тонком теле столько силы?
Нет, сегодня принц точно переспит с ней, а после — забудет надолго!
Кабинет его императорского величества Марка Дементия Самора
— Мне всегда было интересно, почему у вашего отца было только двое детей? У вас ведь принято многожёнство, у мужчин по пятнадцать, а то и больше, наследников.
— Наследников?.. У нас считается, что наследник только один, остальные лишь дети. Так, сначала хейрема была я, потом мой брат стал хейреми, а я просто бай, ребёнком. А насчёт многожёнства... Мужчина может взять вторую жену только с позволения первой, а моя мать была большой собственницей. Впрочем, даже когда она умоляла отца жениться на ком-нибудь ещё, он не согласился. Мужчина должен одинаково любить всех своих жён, а каан любил только мою мать. И она ведь родила ему сына, спустя годы, но родила...
— Какой она была?
— Сильной. Невероятно сильной. Она отправлялась с отцом во все походы, была его светом, его жизнью, его силой. И она же была его слабостью. Может казаться, что за такую любовь каана бы порицали, но нет — в Бойхайе ценят высокое чувство, ценят преданность и силу воли. Отец был верен жене всегда, с самого их знакомства, и она отвечала ему тем же. Жаль, что их любовь принесла так мало плодов...
— Она разделилась на две части, а не растратилась на множество, всё есть замысел Всевышнего, — Самор протянул девушке очищенную виноградину, вызвав у неё улыбку. — А у вашего дяди? Сколько у него детей?
— Двенадцать. Старший сын, Хабул, ему он прочит место хейреми, ещё четыре «запасных» сына и семь дочерей.
— Хабул... Я запомню и буду бдителен.
— Хабул слишком похож на отца, чтобы его опасаться — обескураживающее самомнение и уверенность в собственной непобедимости делают его слабым противником, а вот Хасар — змея в человеческом обличии, и за ним стоит род его матери. Впрочем, он признаёт власть каана и, по крайней мере сейчас, не поддерживает стремления отца. Хасар не хочет каганат, не хочет этой ответственности, его интересует кайство.
— Воинство?
— Да. Он стратег и потенциальный завоеватель, в битвах его страсть, но, боюсь, там же и его погибель. Когда-нибудь он запутается в кольцах собственной хитрости.
— То есть он нейтральное лицо?
— Он — да, есть ещё брат его матери, Амас, каягар, держатель войска по-вашему...
— Генерал?
— Да, он. Каягар на своей стороне. Он поддержит нас, если мы переиграем Чирхая, он поддержит и Чирхая, если посчитает его более удобным владыкой.
— А удобный — это покорный, — догадался Самор, поморщившись.
— Это покорный, — кивнула Хадаан, — а покорность каана — позор каганата. Каганат покорен каану, никак иначе. Покорный для нас, значит слабый, а нет никого сильнее каана.
— Кажется, я начал понимать вас, хо-каана Хадаан, ваш характер. Непокорный и сильный — это точно про вас.
— Сложно понять характер Бойхайя, даже Бойхай его не понимает. Будь покорной женой, будь смиренной, будь сильной, будь отчаянной, будь бойхайкой до самой смерти, не предавай народ, следуй за мужем, склони голову, никогда не склоняйся, умей играть, будь прямолинейной, будь слабой перед своим мужчиной, не подчиняйся, дай над собой власть... Мы плывём по течению порядков и традиций, загнанные менталитетом и темпераментом своего народа, мы учимся и познаём через противоречия, через сомнения и беспрекословное послушание.
— Вся жизнь — противоречие, нам лишь остаётся притворяться, что мы не замечаем этого.
— Притворство... кажется, это действительно всё, что нам остаётся. Притворяйся, ибо ты настоящий самая главная твоя слабость.
— Звучит как девиз, — император поднял бокал.
— Откровенное притворство и притворство без откровений, — усмехнулась Хадаан, и в кабинете раздался звон соприкоснувшегося стекла.
— Не хотелось бы вас расстраивать, но, думаю, вам стоит прекратить своё затворничество. По дворцу уже ходят слухи, что вы не уважаете наши традиции, игнорируя придворных.
— Что же, рано или поздно лиса покидает свою нору.
— Нашим охотникам вы не по зубам, — сдержанно улыбнулся Самор.
— Не хотелось бы вас расстраивать, но охотники вовсе не они, — нектар Бойхайя расслабил Хадаан, и она почувствовала лёгкость в теле. — Тогда… завтра будет какой-нибудь праздник, на котором я должна присутствовать?